Испанская Америка в борьбе за независимость [Моисей Самуилович Альперович] (fb2) читать онлайн

М. С. АЛЬПЕРОВИЧ
ИСПАНСКАЯ АМЕРИКА В БОРЬБЕ ЗА НЕЗАВИСИМОСТЬ

*

© Издательство «Наука», 1971

К началу января 1492 г. испанские войска, в течение целого года осаждавшие Гранаду, сломили сопротивление мавров. «Католические государи» Фердинанд Арагонский и Изабелла Кастильская в сопровождении пышной свиты торжественно вступили в город. Падение Гранады — последнего оплота мусульман на Пиренейском полуострове — завершило многовековой процесс реконкисты — отвоевания земель, захваченных в VIII столетии арабами.

Прошло немногим более полугода…

Ранним пасмурным утром 3 августа, когда покрытое тучами свинцовое небо, напоминавшее о приближении осени, едва только начинало светлеть, из гавани Палоса — андалусского портового городка на юго-западе Испании — вышли три каравеллы. «Санта-Мария», «Пинта» и «Нинья» снялись с якорей за полчаса до восхода солнца. С утренним отливом они спустились вниз по течению извилистой Рио-Тинто (близ устья которой расположен Палое), а потом — по узкой и короткой Рио-Сальтес, впадающей в Кадисский залив. Пользуясь отливом, корабли в 8 часов утра благополучно миновали широкую прибрежную отмель и взяли курс на юг.

Маленькой флотилией, снаряженной при содействии и денежной помощи испанской короны, командовал энергичный сорокалетний генуэзец Христофор Колумб (в Испании его называли Кристобаль Колон), который незадолго до того удостоился звучного титула «адмирала Океана Моря».

Достигнув Канарских островов, каравеллы повернули на запад и вскоре скрылись в безбрежных просторах Атлантики. Строго придерживаясь заданного курса, они плыли больше месяца, не встречая на своем пути никакой суши. Наконец, 12 октября на горизонте показалась долгожданная неведомая земля. То был густо поросший лесом живописный островок, который местные жители именовали Гуанахани. Испанцы дали ему название Сан-Сальвадор («Святой Спаситель»)^[1].

Колумб и его спутники даже не подозревали, что обнаружили ранее неизвестную часть света. Тем менее они могли предвидеть величайшие исторические последствия своего открытия, положившего начало регулярным связям между Новым Светом и остальным миром…

ИСПАНИЯ В АМЕРИКЕ

До Колумба

Ко времени открытия Америки европейцами ее населяли многочисленные индейские племена и народы, находившиеся на различных стадиях общественного и культурного развития. Некоторые из них успели достигнуть высокого уровня цивилизации, другие вели весьма примитивный образ жизни.

Одна из древнейших на Американском континенте, культура майя сложилась в северо-западной части Центральной Америки. Возникновение ее тесно связано с более ранней ольмекской цивилизацией. К концу I тысячелетия н. э. центром культуры майя стал полуостров Юкатан, где в X в. образовались города-государства Чичен-Ица, Майяпан, Ушмаль и др.

В социальном отношении общество майя X–XV вв. было весьма неоднородным. Господствующую прослойку составляли знать и многочисленное жречество. Население возделывало поля знатных людей и платило им подати, строило храмы, дороги и другие сооружения. Для Выполнения наиболее тяжелых работ использовались рабы. В рабство обращали военнопленных, преступников, должников, сирот. Таким образом, у майя существовали элементы рабовладельческого общества, при сохранении ряда институтов родового строя.

Значительного развития достигли у них земледелие, пчеловодство, ремесла и торговля. На высоком уровне находилось искусство, особенно архитектура, скульптура, живопись. Больших успехов, добились майя в изучении математики и астрономии. На рубеже нашей эры ими была создана — впервые в Америке — иероглифическая письменность. Культура майя оказала сильное влияние на соседние народы.

Центральная Мексика — в древности ее называли долиной Анауак — в XV в. попала под власть ацтеков (преемников и наследников более древних индейских цивилизаций этого района), основавших на острове озера Тескоко город Теночтитлан.

Основу хозяйства ацтеков составляло земледелие, базировавшееся на искусственном орошении. Главной сельскохозяйственной культурой являлась кукуруза, дававшая обильный урожай. Разводились также бобы, тыква, томаты, какао, хлопок, табак. Ремесленники занимались гончарным производством, ткачеством, обработкой металлов. Строители сооружали плотины, каналы, жилые дома из кирпича-сырца или камня. На рынках Теночтитлана и других городов велась оживленная меновая торговля.

Ацтеки создали много выдающихся памятников архитектуры и скульптуры, солнечный календарь, у них появились зачатки письменности.

Они жили родами, во главе которых стояли выборные вожди. Земля принадлежала общине и передавалась ее членам в пользование. Однако возникновение имущественного неравенства и рабства, усилившееся выделение родовой знати и другие признаки свидетельствовали о разложении родового строя ацтеков и их постепенном переходе к классовому обществу.

В Южной Америке колыбелью древней цивилизации стали области Андского нагорья, где жили кечуа, аймара и другие народы, отличавшиеся высокой материальной и духовной культурой. В XV — начале XVI в. инки (принадлежавшие к языковой группе кечуа) подчинили своей власти ряд племен этого района и образовали обширное государство со столицей в Куско. Его возглавлял Верховный инка, считавшийся сыном солнца, которому инки поклонялись, как божеству.

Инкская цивилизация характеризовалась значительным развитием земледелия, скотоводства, ремесла (добыча и обработка металлов, гончарное дело, ткачество), строительной техники. Инки имели глубокие познания в области математики, астрономии, медицины и других наук, пользовались иероглифическим письмом. У них существовала довольно густая сеть дорог и интенсивная торговля.

Основной общественной ячейкой инков была община, члены которой совместно обрабатывали землю, передававшуюся в пользование отдельных семей. Но собственником земли являлся Верховный инка. Львиная доля урожая и прочей сельскохозяйственной продукции шла на государственные и религиозные нужды.

В северо-западной части Южноамериканского материка, на высокогорном плато Восточной Кордильеры, жили оседлые земледельческие племена чибча-муисков. У них уже началось социальное расслоение, хотя еще сохранялись многие пережитки родового строя. Они объединялись в территориально-племенные союзы, представлявшие собою ранние формы государственности.

Обитавшие в бассейнах рек Рио-Гранде-дель-Норте и Колорадо племена пуэбло, населявшие долины Ориноко и Амазонки тупи, гуарани, карибы, араваки^[2], бразильские каяпо, жители пампы и тихоокеанского побережья воинственные мапуче, обосновавшиеся в различных районах современных Перу и Эквадора индейцы Колорадо, хиваро, сапаро, племена Ла-Платы, патагонские теуэльчи, индейцы Огненной Земли находились на разных ступенях первобытнообщинного строя. В отличие от диких кочевых племен, занимавшихся преимущественно охотой, рыбной ловлей, собирательством, некоторые из этих народов вели почти оседлый образ жизни и имели сравнительно развитое хозяйство.

Так, гуарани (междуречье Параны и Парагвая) обрабатывали расчищенный ими от леса участок земли до тех пор, пока не истощалась почва, и только после этого переходили на новое место. Их главным занятием являлось земледелие. Мапуче («люди земли») выращивали 8–9 сортов кукурузы, 14 разновидностей бобов, множество видов картофеля.

«Подвиги» конкистадоров

На рубеже XV–XVI вв. в Америку вторглись европейские завоеватели — конкистадоры. Говоря в этой связи об исторических судьбах американских индейцев, Ф. Энгельс указывал, что «испанское завоевание оборвало всякое дальнейшее самостоятельное их развитие»^{1}.

Завоевание и колонизация Америки, имевшие столь роковые последствия для ее коренного населения, были обусловлены теми сложными социально-экономическими процессами, которые происходили тогда в европейском обществе.

Рост промышленности и торговли, появление класса буржуазии, складывание в недрах феодального строя капиталистических отношений вызвали в конце XV — начале XVI в. в странах Западной Европы стремление к поискам новых торговых путей, захвату сказочных богатств Восточной и Южной Азии. С этой целью в дальнее и опасное плавание одна за другой отправлялись морские экспедиции, снаряжавшиеся главным образом испанцами. Роль Испании в заокеанской экспансии XV–XVI вв. определялась не только ее географическим; положением, но и наличием многочисленного разорившегося дворянства, которое после завершения реконкисты не находило себе применения. Не видя возможности обогащения на родине, «безработные» идальго надеялись найти несметные сокровища за океаном.

писал впоследствии известный поэт второй половины XIX в. Хосе Мария де Эредиа, посвятивший отплытию Колумба из Палоса знаменитый сонет «Завоеватели»^{2}. Однако «мечта» конкистадоров, в поэтическом воображении их далекого потомка окруженная романтическим ореолом, в действительности являлась вполне материальной. «…Золото было тем магическим словом, которое гнало испанцев через Атлантический океан в Америку, — отмечал Энгельс, — золото — вот чего первым делом требовал белый, как только он ступал на вновь открытый берег»^{3}.

Колумб и другие мореплаватели (испанцы Алонсо де Охеда, Висенте Пинсон, Родриго де Бастидас, португалец Педру Алвариш Кабрал) к началу XVI в. обнаружили центральную часть Багамского архипелага, Большие Антильские (Куба, Гаити, Пуэрто-Рико, Ямайка) и большинство Малых Антильских островов (от Виргинских до острова Доминика), Тринидад и ряд мелких островов в Карибском море; обследовали северное и значительную полосу восточного побережья Южной Америки, большую часть атлантического побережья Центральной Америки. Еще в 1494 г. Испания и Португалия заключили Тордесильясский договор, разграничивавший сферы их колониальной экспансии. Земли, лежавшие западнее условной демаркационной линии, проходившей на расстоянии 370 лиг (свыше 2 тыс. км) к западу от островов Зеленого Мыса, считались испанскими; территории, расположенные восточнее этой линии, признавались португальскими.

За океан устремились с Пиренейского полуострова в погоне за легкой наживой искатели приключений, обедневшие дворяне, наемные солдаты, уголовные преступники. Путем обмана и насилия конкистадоры захватывали земли местного населения и объявляли их владениями Испании или Португалии. По образному выражению очевидца Лас Касаса, «они шли с крестом в руке и ненасытной жаждой золота в сердце».

В 1492 г. Колумб основал на острове Гаити, который он назвал «Ла исла эспапьола» («Испанский остров»), первую колонию Навидад (Рождество). Четыре года спустя здесь был заложен город Санто-Доминго^[3], ставший плацдармом для последующего завоевания всего острова и покорения его коренных обитателей. В 1508–1509 гг. испанские конкистадоры приступили к колонизации Пуэрто-Рико, Ямайки и Панамского перешейка, названного ими Золотой Кастилией. В 1511 г. отряд Диего де Веласкеса высадился на Кубе.

Грабя, порабощая и эксплуатируя индейцев, испанцы жестоко подавляли всякую попытку сопротивления. Они варварски разрушали и уничтожали целые города и селения, зверски расправлялись с их жителями. Лас Касас, лично наблюдавший кровавые «подвиги» конкистадоров, рассказывал, что они вешали и топили индейцев, разрубали их на части мечами, сжигали живьем, поджаривали на медленном огне, травили собаками, не щадя даже стариков, женщин и детей. «Разбой и грабеж — единственная цель испанских Искателей приключений в Америке»^{4},— подчеркивал К. Маркс.

В поисках сокровищ незваные пришельцы стремились захватить все новые и новые земли. «Золото, — писал Колумб испанской королевской чете с Ямайки в 1503 г., — это совершенство. Золото создает сокровища, и тот, кто владеет им, может совершить все, что пожелает, и способен даже вводить человеческие души в рай»^{5}.

В 1513 г. Васко Нуньес де Бальбоа пересек Панамский перешеек с севера на юг и вышел к побережью Тихого океана, а Хуан Понсе де Леон открыл полуостров Флориду, ставший первым испанским владением в Северной Америке. В 1516 г. экспедиция Хуана Диаса де Солиса исследовала образованный реками Параной и Уругваем эстуарий (расширенное устье) — залив Атлантического океана. Испанцы дали ему название Рио-де-ла-Плата (Серебряная река). Год спустя они достигли полуострова Юкатан, а вскоре обследовали побережье Мексиканского залива.

В 1519–1521 гг. испанцы во главе с Эрнаном Кор тесом завоевали Центральную Мексику, уничтожив древнюю культуру ацтеков и предав огню их столицу Теночтитлан. К концу 20-х годов XVI в. в их руках находилась обширная территория, простирающаяся от Мексиканского залива до Тихого океана, а также большая часть Центральной Америки. В дальнейшем они продолжали свое продвижение на юг (Юкатан) и на север (вплоть до бассейна рек Колорадо и Рио-Гранде-дель-Норте, Техаса и Калифорнии).

После вторжения в Мексику и Центральную Америку отряды конкистадоров хлынули на Южноамериканский материк. С 1530 г. португальцы приступили к более или менее планомерной колонизации Бразилии, откуда стали вывозить ценную породу дерева паубразил (от которого произошло название страны). В первой половине 30-х годов XVI в. испанцы, возглавляемые Франсиско Писарро и Диего де Альмагро, покорили Перу, разрушив цивилизацию инков. 16 ноября 1532 г. они учинили кровавое побоище в городе Кахамарка, перебив сотни безоружных индейцев. Инкского правителя Атауальпу вероломно захватили в плен и потребовали за его освобождение огромный выкуп. В течение нескольких месяцев подданные Верховного инки собрали обещанное испанцам количество золота и серебра. Но это не спасло несчастного Атауальпу, которого продолжали держать в темнице и вскоре удушили.

Двигаясь на юг, завоеватели под предводительством Альмагро вторглись в 1535–1537 гг. в пределы страны, названной ими Чили. Однако, натолкнувшись на упорное сопротивление отважных мапуче (которых испанцы стали называть арауканами), конкистадоры потерпели неудачу.

В это же время Педро де Мендоса приступил к колонизации Рио-де-ла-Платы. В 1536 г. он основал на западном берегу залива поселение Пуэрто Санта-Мария де Буэнос-Айрес («Порт богоматери добрых ветров»). Но Буэнос-Айрес и другие опорные пункты испанцев на атлантическом побережье и в устье Параны и Уругвая постоянно подвергались нападениям со стороны воинственных индейских племен. Поэтому центр испанских владений в этом районе вскоре переместился в глубь континента, на север. С начала 40-х годов плацдармом для дальнейшего захвата и закрепления территории в бассейне Ла-Платы стал Асунсьон, заложенный в 1537 г. при впадении реки Пилькомайо в Парагвай. Однако ввиду отсутствия здесь больших естественных богатств и значительных резервов рабочей силы, а также вследствие географического положения этого района конкистадоры не были экономически заинтересованы в его освоении. В результате сюда приезжало мало испанцев, да и те обычно не привозили своих семей. В 1617 г. произошел раздел обширной «провинции Рио-де-ла-Платы». Ее южная часть сохранила прежнее наименование. Земли же, расположенные к северу от места впадения Парагвая в Парану, получили название «провинция Гуайрй», а несколько лет спустя — «провинция Парагвай».

Многочисленные отряды европейских завоевателей устремились также в северную часть Южной Америки, где, по их представлениям, находилась богатая золотом и другими драгоценностями легендарная страна Эльдорадо^[4]. В финансировании этих экспедиций участвовали немецкие банкиры Вельзеры, получившие в 1528 г. от своего должника императора Карла V (как короля Испании носившего имя Карла I) право на колонизацию южного побережья Карибского моря, которое испанцы называли тогда «Тьерра фирме»^[5]. Часть побережья между полуостровами Пария и Гуахира именовалась Венесуэлой («маленькой Венецией»)^[6]. В поисках Эльдорадо испанские экспедиции Ордаса, Хименеса де Кесады, Беналькасара и отряды немецких наемников под командованием Эхингера, Шпейера, Федермана проникли в 30-х годах XVI в. в долины рек Ориноко и Магдалены. В 1538 г. Хименес де Кесада, Федерман и Беналькасар, двигаясь соответственно с севера, востока и юга, ветре тились на плоскогорье Кундинамарки, в районе города Боготй. После аннулирования в 1545 г. прав Вельзеров испанская колонизация карибского побережья значительно активизировалась.

В начале 40-х годов Франсиско де Орельяна достиг Амазонки и спустился по ее течению до Атлантического океана. Почти одновременно испанцы во главе с участником завоевания Перу Педро де Вальдивией предприняли новый поход в Чили, по к началу 50-х годов смогли овладеть лишь северной и центральной частями страны. Проникновение испанских и португальских конкистадоров во внутренние области Америки продолжалось и во второй половине XVI в., а колонизация некоторых районов (например, южного Чили и северной Мексики) затянулась на гораздо более длительный период.

На обширные и богатые земли Нового Света наряду с пиренейскими государствами претендовали и другие европейские державы — Англия, Франция, Голландия. Они небезуспешно пытались захватить различные территории в Южной и Центральной Америке, а также многие острова Вест-Индии. Достижению этой цели способствовала пиратская деятельность флибустьеров и буканьеров, которые грабили испанские торговые суда и нападали на американские колонии Испании. В 1578 г. английский мореплаватель Френсис Дрейк, типичный «джентльмен удачи», достиг побережья Южной Америки в районе Ла-Платы и через Магелланов пролив прошел в Тихий океан. Считая, что заокеанским владениям грозит опасность, испанское правительство снарядило и направило к берегам Англии огромную эскадру. Однако эта «Непобедимая армада» была в 1588 г. разгромлена, что привело к ослаблению морской мощи Испании. Вскоре к северному побережью Южной Америки отплыла британская экспедиция Уолтера Рэли. В поисках сказочного Эльдорадо она вошла в устье Ориноко и продвинулась на 400 км вверх по реке. В XVI–XVII вв. нападения на испанские колонии в Америке совершали английские пираты Джон Гаукинс, Кэвендиш, Генри Морган, их голландские «коллеги» Иорис Спильберген, Схоутен и др.

Жертвой пиратов — англичан и французов — являлась также Бразилия, особенно в тот период, когда в связи с воцарением в Португалии испанской ветви династии Габсбургов эта португальская колония оказалась включенной в состав колониальной империи. Испании (1581–1640). Частью Бразилии овладела и удерживала ее в течение четверти века (1630–1654) Голландия.

Несмотря на все попытки могущественных соперников лишить испанцев и португальцев колониальной монополии, столкновение интересов двух крупнейших государств— Англии и Франции, — оспаривавших мировое первенство, способствовало сохранению более слабыми Испанией и Португалией большинства их американских владений. За исключением небольшой Гвианы, поделенной между Англией, Францией и Голландией, а также Москитового берега (восточное побережье Никарагуа) и Белиза (юго-восток Юкатана) — объектов английской колонизации, Южная и Центральная Америка вплоть до начала XIX в. продолжали оставаться под испанским и португальским господством.

Лишь в Вест-Индии, за которую на протяжении XVI–XVIII вв. ожесточенно боролись Англия, Франция, Голландия и Испания (причем многие острова неоднократно переходили от одной державы к другой), позиции испанских колонизаторов были значительно ослаблены. К концу XVIII — началу XIX в. им удалось удержать только Кубу, Пуэрто-Рико и восточную половину Гаити (Санто-Доминго). Западную половину этого острова Испании пришлось по Рисвикскому мирному договору 1697 г. уступить Франции, основавшей здесь колонию, которую стали называть Saint-Domingue (в традиционной русской транскрипции — Сан-Доминго). Французы захватили также (еще в 1635 г.) Гваделупу и Мартинику. Ямайка, большинство Малых Антильских островов (Сент-Китс, Невис, Антигуа, Монтсеррат, Сент-Винсент, Барбадос, Гренада и др.), Багамский и Бермудский архипелаги перешли в XVII в. к Англии. Ее права на многие острова, принадлежащие к группе Малых Антильских, окончательно закрепил Версальский мирный договор 1783 г. В 1797 г. англичане овладели испанским островом Тринидад, расположенным близ северо-восточного побережья Венесуэлы. В начале XIX в. они добились официального признания своих притязаний на островок Тобаго, фактически находившийся в их руках (с некоторыми перерывами) еще с 1580 г.

Кюрасао, Аруба, Бонайре и другие острова оказались под властью Голландии. Крупнейшие из Виргинских островов (Сент-Круа, Сент-Томас, Сент-Джон), первоначально принадлежавшие Испании, а затем являвшиеся объектом борьбы между Англией, Францией и Голландией, в 30–50-х годах XVIII в. купила Дания.

Открытие и колонизация европейцами Американского континента, где ранее безраздельно господствовали дофеодальные отношения, объективно способствовали развитию там исторически более прогрессивного общественного строя. Феодальный по своей сущности, он отличался значительным своеобразием, так как складывался в специфических условиях колониального режима и под определенным влиянием некоторых социально-экономических институтов, существовавших в Америке до начала ее завоевания.

Вместе с тем указанные события имели огромное всемирно-историческое значение для ускорения процесса развития капитализма в Европе и вовлечения в его орбиту необъятных территорий Нового Света. «Открытие Америки и морского пути вокруг Африки создало для подымающейся буржуазии новое поле деятельности. Ост-индский и китайский рынки, колонизация Америки, обмен с колониями, увеличение количества средств обмена и товаров вообще дали неслыханный до тех пор толчок торговле, мореплаванию, промышленности и тем самым вызвали в распадавшемся феодальном обществе быстрое развитие революционного элемента»^{6}. Открытие Америки подготовило создание всемирного рынка, который «вызвал колоссальное развитие торговли, мореплавания и средств сухопутного сообщения»^{7}.

Однако конкистадоров вдохновляли отнюдь не идеи общественного прогресса: «…их единственной целью было захватить все, что можно, для себя и для своего класса»^{8}. При этом они безжалостно разрушали древние цивилизации, созданные коренным населением Америки, варварски уничтожали формы экономической жизни, общественного устройства, самобытную культуру, достигшие у некоторых пародов Нового Света высокого уровня развития.

Управление и экономика

Стремясь закрепить свое господство, колонизаторы ввели административную систему, призванную обеспечить выполнение этой задачи.

Из испанских владений в Северной и Центральной Америке в 1535 г. было создано вице-королевство Новая Испания со столицей Мехико, выстроенном на месте разрушенного и сожженного испанцами Теночтитлана. В состав вице-королевства к концу XVIII— началу XIX в. входили вся современная Мексика (за исключением Чиапаса) и южная часть нынешних США (штаты Техас, Калифорния, Нью-Мексико, Аризона, Невада, Юта, часть Колорадо и Вайоминга). Северная граница Новой Испании не была точно установлена до 1819 г. в связи с территориальными спорами между Испанией, Англией, США и Россией. Испанские колонии в Южной Америке, кроме карибского побережья (Венесуэла), и юго-восточная часть Центральной Америки (Панама) образовали в 1542 г. вице-королевство Перу, главным городом которого стала Лима.

Некоторые области, номинально находившиеся под властью вице-короля, фактически являлись- самостоятельными политико-административными единицами. Ими управляли генерал-капитаны, которые непосредственно подчинялись мадридскому правительству. Так, большую часть Центральной Америки (за исключением Юкатана, Табаско, Панамы) занимало генерал-капитанство Гватемала. Владения Испании в Вест-Индии и на побережье Карибского моря до второй половины XVIII в. составляли генерал-капитанство Санто-Доминго. В рамках вице-королевства Перу до 30-х годов XVIII в. существовало генерал-капитанство Новая Гранада (со столицей в Боготе).

Наряду с созданием вице-королевств и генерал-капитанств в наиболее крупных центрах испанской колонизации учреждались специальные административно-судебные коллегии — аудиенсии. Территория, находившаяся под юрисдикцией каждой аудиенсии, представляла собой определенную административную единицу, причем границы ее в некоторых случаях совпадали с границами соответствующего генерал-капитанства. Первая аудиенсия — Санто-Доминго — возникла в 1511 г. В дальнейшем, к началу XVII в., в Новой Испании были учреждены аудиенсии Мехико и Гвадалахары, в Центральной Америке — Гватемалы, в Перу — Лимы, Кито, Чаркас (охватывавшая бассейн Ла-Платы и Верхнее Перу; ее местопребыванием являлась Чукисака), Панамы, Боготы, Сантьяго (Чили).

Действительное положение той или иной колонии далеко не всегда определялось ее юридическим статусом среди испанских владений в Америке. Так, несмотря на то, что губернатор (одновременно глава аудиенсии) Чили подчинялся перуанскому вице-королю, вследствие отдаленности и военного значения этой колонии он пользовался гораздо большей политической самостоятельностью, чем, например, власти аудиенсий Чаркас и Кито. Фактически он имел дело непосредственно с королевским правительством, хотя в определенных экономических и некоторых других вопросах зависел от Перу.

Парагвай после выделения из «провинции Рио-де-ла-Платы» оказался отрезанным от моря и обреченным на изоляцию, которая, с одной стороны, затрудняла его развитие, а с другой — способствовала известной автономии. Номинально эта провинция входила в вице-королевство Перу и подчинялась аудиенсии Чаркас. Практически же ею управлял губернатор, избиравшийся (в соответствии с королевским указом 1537 г.) на месте самими парагвайцами.

В XVIII в. административно-политическое устройство американских колоний Испании (главным образом ее владений в Южной Америке и Вест-Индии) претерпело значительные изменения.

Новая Гранада была в 1739 г. реорганизована в вице-королевство. В него вошли также территории, находившиеся под юрисдикцией аудиенсии Панамы и Кито. После Семилетней войны 1756–1763 гг., в ходе которой англичане оккупировали кубинскую столицу Гавану, Испании пришлось в обмен на Кубу уступить Англии Флориду. В качестве компенсации испанцы получили от своей тогдашней союзницы Франции Западную Луизиану с Новым Орлеаном. Вслед за тем Кубу выделили в самостоятельное генерал-капитанство, включавшее и Луизиану. В 1776 г. образовалось еще одно новое вице-королевство— Рио-де-ла-Плата. Оно объединило обширную территорию, ранее подвластную аудиенсии Чаркас: Буэнос-Айрес и другие провинции современной Аргентины, Парагвай, Верхнее Перу, Восточный Берег (Банда ориенталь)^[7]. На следующий год было создано генерал-капитанство Венесуэла со столицей в Каракасе. В 1778 г. ранг генерал-капитана получил губернатор Чили, зависимость которого от Перу стала теперь еще более фиктивной, чем прежде.

К концу XVIII в. позиции Испании в бассейне Ка-рибского моря значительно ослабли. Правда, согласно Версальскому мирному договору, Англия возвратила ей Флориду, но в 1795 г. (по условиям Базельского мирного договора) мадридское правительство отдало Франции Санто-Доминго (т. е. и восточную половину Гаити), а в 1801 г. — вернуло Луизиану. В связи с Этим центр испанского владычества в Вест-Индии переместился на Кубу, куда перевели аудиенсию из Санто-Доминго. Генерал-капитану и аудиенсии Кубы подчинялись губернаторы Флориды и Пуэрто-Рико, хотя юридически эти колонии рассматривались как находившиеся в непосредственной зависимости от метрополии.

Система управления американскими владениями Испании соответствовала строю испанской абсолютной монархии. Высшая власть в каждой колонии принадлежала, вице-королю или генерал-капитапу. Ему подчинялись губернаторы провинций. Городами и сельскими округами правили коррехидоры и старшие алькальды, индейскими селениями — наследственные старейшины (касики), а в дальнейшем выборные старосты. В 80-х годах XVIII в. в Испанской Америке было введено административное деление на интендантства, состоявшие из округов, и соответственно в Новой Испании создано 12 интендантств, в Перу и на Ла-Плате — по 8, в Чили — 2. Ряд пограничных провинций сохранился в прежнем виде, но в них устанавливался режим военного управления.

Вице-короли и генерал-капитаны пользовались широкими правами. Они назначали губернаторов, коррехидоров, старших алькальдов и прочих чиновников, издавали различные распоряжения политического, хозяйственного и иного характера, ведали казной, вооруженными силами. Поскольку испанский монарх обладал правом патроната по отношению к церкви в американских колониях, вице-король от его имени утверждал священников из числа кандидатов, представленных епископами.

Аудиенсии выполняли главным образом судебные функции. Но на них возлагалось и наблюдение за деятельностью административного аппарата. Однако они являлись лишь совещательными органами, решения которых не считались обязательными для вице-королей и генерал-капитанов.

В своих действиях вице-короли отчитывались только перед королевским правительством и Верховным Советом по делам Индий в Мадриде. Совет с начала XVI в. фактически руководил всей политикой Испании по отношению к американским колониям. Он определял основное направление этой политики, готовил проекты соответствующих законов и указов, намечал кандидатуры вице-королей, генерал-капитанов, членов аудиенций (оидоров), епископов и прочих высокопоставленных должностных лиц, санкционировал назначение чиновников более низких рангов. Решения и рекомендации Верховного Совета — высшей судебной и контрольной инстанции по делам, касавшимся испанских владений в Америке, — подлежали утверждению короля.

В городах Испанской Америки существовали муниципальные органы — кабильдо или аюнтамьенто, состоявшие из рехидоров (городских советников) и алькальдов (судей). В их ведении находились вопросы благоустройства, местный бюджет, разбор уголовных и гражданских дел. Деятельность городских муниципалитетов контролировалась коррехидорами, т. е. представителями колониальных властей.

Во всех звеньях административного аппарата царили бюрократизм и коррупция. Подавляющее большинство чиновников, независимо от их положения на служебной лестнице, как правило, занимались казнокрадством, взяточничеством и допускали иные злоупотребления.

Важным элементом системы колониального управления являлась католическая церковь. Под видом заботы о «спасении душ» индейцев духовенство насильно навязывало им христианскую религию, используя ее как средство порабощения и ограбления коренного населения. Священники и монахи заставляли индейцев работать на себя, облагали их всевозможными налогами, сгоняли на строительство многочисленных церквей и монастырей. Тем не менее на протяжении веков многие индейские племена сохраняли свои прежние верования, обычаи, обряды, традиции, празднества.

Гнетущее влияние церкви сказывалось на всей духовной жизни колоний. Она поставила под свой контроль учебные заведения, осуществляла цензуру и т. д. Вместе с католичеством в Америку проникла зловещая инквизиция, которая к концу XVIII в. фактически полностью превратилась в инструмент испанских властей. Со временем в руках церкви сосредоточились огромные богатства: будучи крупнейшим землевладельцем и ростовщиком, имея множество других источников дохода, она была освобождена от налогов и повинностей. Духовенство обладало различными привилегиями.

Экономическое развитие Испанской Америки полностью обусловливалось интересами метрополии, которая рассматривала колонии прежде всего как источник снабжения Испании драгоценными металлами и продуктами плантационного хозяйства. Обрабатывающая промышленность развивалась чрезвычайно медленно. Мануфактур даже в XVIII в., не говоря уже о более раннем периоде, имелось очень мало. Колониальные власти всячески тормозили прогресс местной промышленности испаноамериканских стран с тем, чтобы сохранить за метрополией монополию на импорт готовых изделий. Из Испании в колонии ввозились ткани, вина, масло, ртуть и другие товары.

Политика мадридского правительства определяла и состояние сельского хозяйства колоний. Испанцы привезли с собой неизвестные ранее в Америке сельскохозяйственные культуры, домашних животных, применяли более совершенные способы обработки земли. Правда, индейцы, подвергавшиеся жестокому угнетению, в большинстве своем не использовали эти новшества. Они продолжали сажать преимущественно кукурузу и фасоль, придерживаясь прежних примитивных методов земледелия. Но в помещичьих хозяйствах культивировали и пшеницу, перец, какао, табак, сахарный тростник, разводили лошадей, различные породы крупного и мелкого рогатого скота. Появились виноградники, оливковые и тутовые деревья. Однако в дальнейшем власти, боясь конкуренции, запретили выращивание в колониях винограда, олив, льна, разведение шелковичных червей. Большая часть виноградников была уничтожена, а оливковые и тутовые рощи вырублены.

Поскольку покупательная способность основной массы населения, страдавшего от многочисленных поборов в пользу помещиков, короля и церкви, являлась весьма низкой, внутренняя торговля в колониях развивалась слабо. Ее росту препятствовали также государственные монополии на продажу соли, спиртных напитков, табачных изделий, игральных карт, гербовой бумаги, пороха и др.

Торговые отношения колоний с иностранными государствами строжайшим образом запрещались. На протяжении длительного периода экономические связи Испанской Америки ограничивались торговлей с метрополией. Она находилась в руках немногочисленной купеческой верхушки. Однако промышленность Испании, которая со второй половины XVI в. переживала экономический и политический упадок, не в состоянии была удовлетворить потребности колониального населения в готовых изделиях. Поэтому испанским купцам приходилось ввозить в заокеанские владения все больше товаров иностранного происхождения, главным образом английских, а также французских и голландских. Импорт и экспорт облагались высокими таможенными пошлинами.

Товары из Испании в Америку и обратно вплоть до последней четверти XVIII в. перевозили специальные флотилии. Они периодически отплывали под усиленной охраной военных кораблей первоначально из Севильи, а с 1717 г. — из Кадиса. Одна флотилия направлялась в новогранадский порт Картахену. Выгрузив там предназначенные для Новой Гранады товары, она шла вдоль атлантического побережья к Портобельо на Панамском перешейке. Здесь выгружался остальной груз, доставлявшийся через перешеек к побережью Тихого океана, в Панаму, а затем морем в Перу и Чили. Погрузив в Портобельо золото, серебро и другие колониальные товары, привезенные из Перу в Панаму, флотилия отправлялась в обратный путь. Другая флотилия аналогичным образом совершала рейсы между Испанией и мексиканским портом Веракрус. Лишь в 70-х годах XVIII в. испанские колонии в Америке получили разрешение торговать между собой и их порты были открыты для торговли с метрополией.

Население

Нуждаясь в рабочей силе для добычи серебра и золота в рудниках, обработки полей и плантаций, сооружения различных построек и выполнения других работ, завоеватели обращали индейцев в рабство, что было узаконено соответствующими королевскими указами. До середины XVI в. в колониях Испании преобладала рабовладельческая форма эксплуатации коренного населения.

Индейцы сотнями тысяч гибли в результате непосильного труда, от голода и болезней. Только за первые четыре десятилетия XVI в. их численность уменьшилась, по словам Лас Касаса, на 12–15 млн. человек.

На островах Вест-Индии колонизаторы почти полностью истребили индейское население уже к середине XVI в. Например, на Гаити, где накануне европейского завоевания насчитывалось (по различным данным) от 1 до 3 млн. жителей, в 1542 г. осталось, по свидетельству очевидца, всего 200 человек, на Ямайке и Пуэрто-Рико — в общей сложности около 400 человек, на Кубе к 1556 г. уцелело лишь 2 тыс., т. е. 1 % ее населения^{9}.

В таких странах Американского континента, как Мексика и Перу, численность индейцев тоже резко сократилась. В Центральной Мексике к 1519 г. жило примерно 25 млн. человек, а к концу 60-х годов XVI в. почти в 10 раз меньше — 2,6 млн.^{10} Население Перу, накануне испанского завоевания составлявшее от 8 до 12 млн. человек, к 1570 г. уменьшилось до 1,5 млн.^{11}, т. е. в 6–8 раз.

Угроза полного уничтожения рабочей силы и налогоплательщиков встревожила испанское правительство и побудила его принять кое-какие меры, направленные на устранение некоторых крайностей. Политику правящих кругов Испании в этом вопросе поддерживала и верхушка католической церкви, заинтересованная в многочисленной пастве, которую могло бы эксплуатировать само духовенство. Решительно возвысил голос в защиту индейцев выдающийся испанский писатель-гуманист, историк открытия и завоевания Америки Бартоломе де Лас Касас (1474–1566).

БАРТОЛОМЕ ДЕ ЛАС КАСАС

Сын обедневшего севильского дворянина, участвовавшего во второй экспедиции Колумба, он получил в наследство земельный участок на Эспаньоле и в начале XVI в. отправился в Вест-Индию. Чудовищные зверства конкистадоров глубоко потрясли молодого человека. В конце концов он покинул свою плантацию и принял духовный сан, чтобы в качестве служителя церкви обличать нарушение религиозных заповедей и норм христианской морали завоевателями. С середины 30-х годов Лас Касас вел миссионерскую деятельность среди индейцев Гватемалы, а в дальнейшем стал епископом соседнего Чиапаса. Однако его попытки защитить местное население от алчности и произвола конкистадоров оказались безуспешными. Сложив с себя епископский сан, он в 1551 г. возвратился в Испанию.

Отстаивая интересы и человеческие права индейцев, Лас Касас неоднократно обращался по этому поводу в Верховный Совет по делам Индий, к королю, папе римскому и другим высокопоставленным лицам. В 1552 г. в Севилье вышел в свет его трактат «Краткое сообщение о разорении Индий», написанный на основе доклада, который он десятью годами раньше направил наследному принцу Филиппу. Это сочинение представляло собою не столько подробное и связное изложение событий, происходивших в Америке, сколько составленное по географическому принципу эмоциональное описание массовых убийств, насилий, издевательств, разрушений, грабежей и иных злодеяний испанцев^[8]. То был обвинительный акт против колонизаторов, перечень их варварских преступлений, совершенных за полвека на американской земле^{12}.

В 1542 г. император Карл V издал так называемые Новые законы, которые касались главным образом положения индейцев и предусматривали в какой-то степени ограничение произвола конкистадоров. В 1544 г. они были опубликованы в Испанской Америке, но встретили там яростное сопротивление тех, чьи интересы затрагивали. В Перу вспыхнуло восстание против вновь назначенного вице-короля, пытавшегося проводить в жизнь эти законы. Войска его потерпели поражение, а сам он погиб. В Мексике конкистадоры решительно выступили против «Новых законов» и настойчиво требовали их отмены. Аналогичные выступления имели место в Новой Гранаде и Гватемале. Противодействие колониальной верхушки препятствовало осуществлению изданных законов. Тем не менее их основные положения формально оставались в силе и даже получили дальнейшее развитие в последующих законодательных актах королевского правительства.

Разумеется, колонизаторы отнюдь не отказались от варварского обращения с покоренными ими народами Америки. Однако во второй половине XVI в. в системе эксплуатации коренного населения испанских колоний произошли серьезные изменения, в результате которых она приняла преимущественно феодально-крепостнический характер. Конечно, рабовладельческая форма эксплуатации индейцев не исчезла сразу и повсеместно. Она еще встречалась в том или ином виде на протяжении длительного времени. Но как юридически узаконенный институт рабство индейского населения Испанской Америки в течение второй половины XVI в. почти полностью прекратило свое легальное существование.

Сохранилось лишь рабство негров, которых в связи с массовым истреблением индейцев и нехваткой рабочих рук стали с начала XVI в. ввозить из Африки. Однако они составляли большинство непосредственных производителей лишь на островах Вест-Индии, в прибрежных районах Новой Гранады и Венесуэлы. Здесь был создан, по определению Маркса, соответствующий рабскому труду способ производства^{13}. Его специфической формой явилось плантационное рабство, получившее широкое распространение. Оно возникло под прямымвлиянием процесса первоначального накопления в Западной Европе.

В континентальной же части Испанской Америки, за исключением южного побережья Карибского моря, основной рабочей силой продолжали оставаться индейцы. Значительная часть их к концу XVI — началу XVII в. была прикреплена к поместьям, владельцам которых они передавались на «попечение» или под «опеку» (энкомьенда) якобы с целью приобщения к европейской цивилизации и привития христианских добродетелей. Индейцы облагались оброком (обычно натуральным) в пользу своих «энкомендеро», которые три четверти оброка брали себе, а остальное вносили в королевскую казну. Испанское законодательство запрещало энкомендеро требовать от своих индейцев отбытия барщины. Но в Чили, Парагвае и других провинциях Ла-Платы барщина была официально узаконена, а в Мексике и Перу, несмотря на формальный запрет, практиковалась очень широко.

Часть индейцев находилась под непосредственной властью короны (ими управляли королевские чиновники— коррехидоры). С них взималась подушная подать, при сборе которой, как правило, допускались злоупотребления. Индейцы не имели права менять место жительства без разрешения властей. Они отбывали трудовую повинность, заключавшуюся в обязательном выделении определенного числа мужчин в возрасте от 15 до 60 лет для работы на рудниках и плантациях, ухода за скотом, строительства зданий, мостов, дорог. Такой принудительный набор рабочей силы в Перу назывался «мита» и использовался главным образом на рудниках. В Мексике эту повинность называли «репартимьенто». Труд индейцев применялся здесь в сельском хозяйстве, на рудниках, мануфактурах, для переноски грузов и т. д. В Новой Гранаде, Венесуэле и других речных районах в принудительном порядке набирали гребцов.

Индейцы номинально считались лично свободными. Их не разрешалось продавать, дарить, обменивать, завещать, отдавать взаймы или в аренду. Они жили общинами, возглавлявшимися старейшинами. Их труд по закону подлежал оплате и не должен был быть чрезмерно тяжелым. Однако фактически индейцы работали бесплатно или за жалкие гроши и неограниченное время. Они были совершенно бесправны и полностью зависели от произвола помещиков и колониальной администрации.

В процессе захвата земельных владений индейцев многих из них сгоняли с земли, и тогда они нанимались к помещикам в качестве батраков-поденщиков. Некоторым индейцам их наделы оставляли на правах «аренды», причем за пользование землей «арендатор» работал на ее нового владельца и отдавал ему часть урожая. За арендованный участок, за полученную ссуду, за взятые в хозяйской лавке в долг товары приходилось расплачиваться своим трудом. Попавшему в кабалу к помещику батраку или «арендатору» уже не удавалось разделаться с быстро возраставшей задолженностью, переходившей после его смерти к детям. Таким образом, многие индейцы превращались со временем в прикрепленных к земле наследственных долговых рабов — пеонов.

Первые зародыши системы пеонажа появились в Мексике и Перу еще во второй половине XVI в., но более или менее широкое распространение она получила в XVII и особенно XVIII в. Пеонаж представляет собой своеобразную разновидность крепостничества. «Работник не только всю свою жизнь остается должником кредитора, следовательно, принудительно работает на него, — писал Маркс, — но эта зависимость переходит по наследству на его семью и на следующее поколение, делая их фактически собственностью кредитора»^{14}. Наряду с сельским хозяйством система долгового рабства практиковалась также на рудниках и мануфактурах, владельцы которых, уплатив за индейцев подушную подать или выдав им небольшой денежный аванс, заставляли их для погашения задолженности работать на своих предприятиях.

Жестокий колониальный гнет привел к дальнейшему уменьшению численности индейского населения Испанской Америки, чему немало способствовали частые эпидемии оспы, тифа и других болезней, занесенных завоевателями. Таким образом, создалось катастрофическое положение с рабочей силой и резко сократилось количество налогоплательщиков. В связи с этим в начале XVIII в. встал вопрос о ликвидации института энкомьенды, который в результате распространения пеонажа успел в значительной мере утратить прежнее значение. Королевское правительство рассчитывало получить таким путем в свое распоряжение новых работников и налогоплательщиков. Что же касается испаноамериканских помещиков, то большая их часть уже не была заинтересована в сохранении энкомьенд, поскольку они, не давая формальных прав на эксплуатацию труда индейцев, тормозили процесс обезземеливания крестьянства и развития системы пеонажа. К тому же уменьшился доход энкомендеро, так как значительно увеличилась доля, вносимая в королевскую казну. Ликвидация энкомьенд обусловливалась также возросшим сопротивлением индейцев, вылившимся во второй половине XVI в. в многочисленные восстания.

Королевскими указами 1718–1720 гг. энкомьенды в американских колониях Испании были формально упразднены. Однако фактически они сохранялись местами в скрытом виде или даже легально еще в течение многих лет. В некоторых провинциях Новой Испании (Юкатан, Табаско) этот институт официально ликвидировали лишь в 1785 г., а в Чили — только в 1791 г. Имеются сведения о существовании энкомьенд во второй половине XVIII в. на Ла-Плате и в Новой Гранаде.

При упразднении энкомьенд крупные землевладельцы сохранили не только свои поместья — «асьенды» и «эстансии», но практически и власть над индейцами. В большинстве случаев они захватили полностью или частично земли индейских общин, вследствие чего безземельные и малоземельные крестьяне, лишенные свободы передвижения, вынуждены были продолжать работу в поместьях в качестве пеонов. Индейцы, которые так или иначе избегли этой участи, оказались в прямом подчинении колониальных властей. Они платили подушную подать и отбывали трудовую повинность.

Наряду с помещиками и королевским правительством угнетателем индейцев являлась католическая церковь, в руках которой находились огромные территории. К обширным владениям духовных миссий — редукциям — прикреплялись крестьяне, которых заставляли безвозмездно работать на отцов-миссионеров.

Особенно много редукций насчитывалось в Парагвае, где с начала XVII в. обосновался иезуитский орден. Вскоре иезуиты подчинили себе значительную часть индейцев-гуарани и согнали их в 30 редукций, расположенных в бассейнах рек Параны и Уругвая. Там они подвергались жестокому угнетению и бесчеловечной эксплуатации, обреченные на подневольный труд для обогащения церкви. Вся жизнь гуарани строжайшим образом регламентировалась. В иезуитских редукциях царил феодально-крепостнический строй с некоторыми элементами рабства.

Распространив свое экономическое и политическое влияние на весь Парагвай, иезуиты стали по существу контролировать управление страной. Они почти монополизировали торговлю наиболее важной товарной культуры йерба-мате^[9] (главной статьей парагвайского экспорта в другие колонии Ла-Платы, Перу, Чили), успешно конкурировали с местными и испанскими купцами на внутреннем рынке.

Церковь в колониях получала колоссальные доходы от сбора десятины, платежей за требы, от всевозможных ростовщических операций, «добровольных» пожертвований и т. д.

Таким образом, к концу XVIII — началу XIX в. большинство индейского населения Испанской Америки, лишившись личной свободы, а зачастую и земли, оказалось фактически в феодальной зависимости от своих эксплуататоров. Основную массу его составляли закрепощенные крестьяне, а также рабочие рудников, мануфактур, ремесленных мастерских, грузчики, домашняя прислуга. Однако в некоторых малодоступных районах, удаленных от основных центров колонизации, оставались племена, не признававшие власти захватчиков и оказывавшие им упорное сопротивление. Избегая контактов с колонизаторами, они обычно сохраняли еще прежний первобытвооощинный строй, традиционный уклад жизни, свой язык и культуру. Лишь в XIX–XX вв. большая часть их была покорена, а принадлежавшие им земли экспроприированы.

В отдельных областях существовало также свободное крестьянство: «льянеро» — на равнинах (льяносах) Венесуэлы и Новой Гранады, «гаучо» — в степях лаплатской пампы. В Парагвае преобладающей формой землевладения являлись мелкие и средние хозяйства («чакра») свободных и полусвободных крестьян. В Новой Испании имелись мелкие земельные владения хуторского типа — «ранчо».

Хотя на протяжении XVI–XVIII вв. в Испанскую Америку ввезли миллионы африканских невольников, вследствие высокой смертности, вызванной непосильным трудом, непривычным климатом и болезнями, их численность в большинстве колоний (кроме указанных выше районов Карибского бассейна) к концу XVIII — началу XIX в. была невелика.

Наряду с индейцами и неграми в Испанской Америке с самого начала ее колонизации появилась и стала быстро расти группа населения европейского происхождения. Привилегированную верхушку колониального общества составляли уроженцы метрополии — испанцы, преимущественно представители родовитого дворянства, а также богатые купцы, в руках которых находилась торговля колоний. В Америке их презрительно называли «гачупинами» или «чапетонами»^[10]. Они занимали почти все высшие административные, военные и церковные должности. Среди них были крупные помещики и владельцы рудников. Уроженцы Испании кичились своим происхождением и считали себя высшей расой по сравнению не только с индейцами и неграми, но даже с креолами.

Термин «креол» весьма условен и неточен. Креолами в Америке называли родившихся здесь «чистокровных» потомков европейцев/ Однако на самом деле большинство из них имело в той или иной степени примесь индейской либо негритянской крови. Из среды креолов вышла большая часть помещиков. Они пополняли ряды колониальной интеллигенции, низшего духовенства, служили в административном аппарате и армии. Сравнительно немногие из них занимались торгово-промышленной деятельностью, но им принадлежало большинство рудников и мануфактур. Среди креольского населения были также мелкие землевладельцы, ремесленники, владельцы небольших предприятий.

Обладая номинально равными правами с уроженцами метрополии, креолы на деле подвергались дискриминации и лишь в порядке исключения назначались на высшие должности. В свою очередь они с презрением относились к индейцам и вообще к «цветным», третируя их как представителей низшей расы.

Помимо индейцев, негров и колонистов европейского происхождения в Испанской Америке конца XVIII — начала XIX в. существовала весьма многочисленная группа, возникшая в результате смешения различных этнических компонентов: белых и индейцев (индоевропейские метисы), белых и негров (мулаты), индейцев и негров (самбо).

Метисное население было лишено гражданских прав: метисы и мулаты не могли претендовать на чиновничьи и офицерские должности, участвовать в выборах муниципальных органов и т. д. Они занимались ремеслом, розничной торговлей, свободными профессиями, служили управляющими, приказчиками, надсмотрщиками у богатых помещиков, составляли большинство среди мелких землевладельцев. Некоторые из них к концу колониального периода стали проникать в ряды низшего духовенства. Часть метисов превратилась в пеонов, рабочих мануфактур и рудников, солдат, деклассированный элемент городов.

Колонизаторы стремились изолировать и противопоставить друг другу уроженцев метрополии, креолов, индейцев, негров и метисов. Они делили все население колоний на группы по расовому принципу. Однако фактически принадлежность к той или иной категории определялась зачастую не столько этническими признаками, сколько социальными факторами. Так, многие состоятельные люди, являвшиеся в антропологическом смысле метисами, с успехом выдавали себя за креолов, а дети индианок и белых, жившие в индейских селениях, нередко рассматривались властями как индейцы.

Весьма своеобразно сложились отношения между небольшой кучкой испанцев и массой коренного населения в Парагвае. В силу ряда причин процесс смешения рас происходил здесь в условиях, существенно отличавшихся от положения в остальных колониях. Гуарани почти не знали классовой дифференциации и даже после начала завоевания продолжали сохранять свою племенную организацию. Поэтому для их эксплуатации колонизаторы пытались использовать некоторые институты родового строя, в частности распространенные у них формы коллективных работ и обычай взаимопомощи родственников. Вследствие того, что белые женщины в Парагвае почти отсутствовали, европейцы нередко женились на индианках, а еще чаще просто сожительствовали с ними. При этом индейские жены или наложницы конкистадоров практически, как правило, занимали положение хозяйки дома и матери семейства.

В результате потомство от таких смешанных браков по своему внешнему облику, духовному складу, психологии и положению в колониальном обществе Парагвая значительно отличалось от аналогичных групп населения других колоний. Парагвайские метисы восприняли религию, многие черты и особенности хозяйства, быта, техники земледелия, материальной культуры, духовной жизни своих испанских отцов. Зато с молоком своих индейских матерей они впитали нравы и обычаи гуарани, чувство любви к родине. Их родным языком, на котором они учились говорить, был гуарани, оттеснивший вскоре в качестве общепринятого разговорного языка на второй план испанский. Они не скрывали своего по-луиндейского происхождения, так как в специфических условиях колониального Парагвая оно само по себе не компрометировало их. «Креолами» здесь называли всех местных уроженцев, хотя большинство их составляли метисы, у которых из поколения в поколение увеличивалась доля индейской крови. Они занимали офицерские и чиновничьи должности, заседали в городских муниципалитетах — кабильдо, владели землей, наследовали энкомьенды, освобождались от уплаты подушной подати и пользовались другими правами, «Креолы» (метисы) играли в Парагвае роль, которую в других испанских колониях выполняла креольская знать европейского происхождения (здесь крайне малочисленная).

Разумеется, то, что сказано выше о социальной структуре и расово-этническом составе испаноамериканского общества, положении различных классов и слоев населения, методах и формах эксплуатации, дает лишь самое общее представление, не отражая в полной мере всего сложного многообразия условий, существовавших в разных частях испанской колониальной империи и изменявшихся в течение трех столетий.

ОСВОБОДИТЕЛЬНОЕ ДВИЖЕНИЕ

На протяжении всего колониального периода народы Испанской Америки вели упорную борьбу против колонизаторов. Многочисленные восстания происходили в XVI–XVIII вв. в Новой Испании, Перу, Чили, Парагвае, Новой Гранаде, Вест-Индии. В освободительном движении участвовали главным образом индейские племена, угнетенное крестьянство, городская беднота, негры-рабы и другие группы эксплуатируемого населения. Однако и представители имущих слоев, включая креольскую знать, выражали недовольство зависимостью от метрополии. Но, боясь народных масс, они ограничивались заговорщической деятельностью и отдельными выступлениями, мало связанными с вооруженным сопротивлением индейцев и негров-рабов.

Индейские восстания XVI–XVII вв.

Одними из первых поднялись на борьбу за свою свободу и независимость индейцы Кубы под руководством их вождя Атуэя (1511–1512).

Атуэй пытался организовать отпор испанским конкистадорам еще в период завоевания ими его родины— Гаити. Но он потерпел поражение и во главе нескольких сотен уцелевших соплеменников перебрался на Кубу, где рассчитывал найти убежище. Предупреждая кубинских индейцев об опасности, грозившей им со стороны алчных и жестоких завоевателей, жертвой которых уже стали индейцы Гаити, Атуэй призывал их быть начеку и не пускать на остров испанцев, способных, по его словам, во имя золота на любые зверства. «…Бог, которому поклоняются эти тираны, — говорил он, — золото, скрытое в нашей земле. Вот их властелин. Вот кому они служат. Вот за чем они охотятся»^{15}.

Но далеко не все индейские племена вняли этим предостережениям. Поэтому, когда в 1511 г. испанцы начали завоевание Кубы, Атуэй смог объединить лишь часть индейцев. Тем не менее длительное время он вел успешную партизанскую войну против чужеземных захватчиков и даже вынудил их перейти к обороне. Только после того как испанцы предательски захватили Атуэя в плен и сожгли на костре, им удалось одержать победу.

Но в 1529 г. в восточной части Кубы вспыхнуло новое восстание, которое возглавил индейский вождь Гуами. Укрывшись в горах, восставшие успешно отражали наступление испанских войск.

Лишь к концу 1532 г., сосредоточив значительные силы, колонизаторы смогли ликвидировать последний крупный очаг организованного сопротивления кубинских индейцев.

На Юкатане мужественно защищали свою свободу майя. Попытки завоевания полуострова, предпринятые испанцами в 20–30-х годах XVI в., оказались безуспешными. Однако междоусобная борьба ослабила племена майя и позволила к середине 40-х годов в основном завершить покорение Юкатана. Но майя не подчинились власти завоевателей и в дальнейшем часто поднимали восстания.

В середине 30-х годов XVI в. вспыхнуло массовое восстание индейцев Перу, которым руководил один из представителей правящей инкской династии Манко Капак, незадолго до того провозглашенный испанцами Верховным инкой. Восставшие блокировали испанский гарнизон в Куско, но так и не смогли овладеть этим городом. В дальнейшем индейцы, потерпев поражение в боях с испанскими войсками, отступили в труднодоступный горный район Вилькабамба, где создали так называемое новоинкское государство. После гибели Манко Капака (1545 г.) власть в этом государстве перешла к ею старшему сыну Саири Тупаку, а с начала 70-х годов — к младшему сыну Тупаку Амару, не прекращавшему борьбы против колонизаторов до 1572 г., когда он был захвачен в плен и казнен. Впоследствии имя Тупак Амару неоднократно принимали вожди индейских восстаний в странах Андского нагорья.

Одним из крупных антиколониальных выступлений XVI в. явилось восстание индейских племен Халиско (Новая Испания) в 1541 г. Изгнав испанских энкомендеро и монахов, восставшие окружили и почти полностью уничтожили направленную против них карательную экспедицию под командованием помощника Кортеса Педро де Альварадо. Вслед за тем они вступили в столицу провинции Гвадалахару. Но в дальнейшем среди индейцев возникли разногласия, что помешало им закрепить первоначальный успех. Их пассивность позволила испанцам, бросившим против восставших все свои войска во главе с вице-королем, одержать победу. Часть захваченных при этом пленных была после жестоких пыток казнена, а остальные обращены в рабство.

КАУПОЛИКАН

В 1545 г. восстали гуарани в Парагвае. Несмотря на кровавую расправу с ними, вооруженное сопротивление индейцев продолжалось еще в течение ряда десятилетий.

Начиная с середины XVI в. чилийские арауканы длительное время успешно противодействовали всем попыткам завоевания южного Чили. Хотя в 1557 г. они потерпели серьезное поражение и лишились своих выдающихся вождей Лаутаро и Кауполикана, павших от руки врага, уже в 1561 г. началось новое восстание. В результате непрерывной полувековой вооруженной борьбы арауканы изгнали испанцев со всей территории южнее реки Био-Био и даже вынудили их признать эту реку северной границей зоны расселения свободных индейцев. Однако, признав формально в 1641 г., а затем в 1726 г. независимость Араукании, колонизаторы отнюдь не отказались от планов ее завоевания. Поэтому борьба продолжалась в XVII и XVIII вв.

Ясно выраженный антииспанский характер носили некоторые движения, имевшие религиозную окраску. Так, среди индейцев Новой Гранады в 1576 г. широкое распространение получили проповеди «пророка» Собсе, призывавшего порвать с христианской религией и вернуться к прежним верованиям. В 1603 г. там же возникло направленное против христианства движение, во главе которого стоял некий Набсакадас. Он разработал план немедленной расправы со всеми испанцами по данному им сигналу. Но план этот стал известен властям.

К XVI в. относятся и первые восстания негров-рабов. Одно из них вспыхнуло в 1555 г. на золотых приисках в районе Баркисимето (Венесуэла). Его инициатором и руководителем являлся раб Мигель. Восстание испанцы подавили, а его организаторов казнили. В 1575 г. произошло крупное выступление беглых рабов — симарронов — в Панаме. В 1609 г. восстали негры-рабы Орисабы (на побережье Мексиканского залива) и во главе с вождем Янгой мужественно сражались за свободу. После разгрома этого движения 33 его участника были повешены.

Почти непрерывно народные восстания происходили на протяжении XVII в. в Новой Испании. Ярким примером сопротивления захватчикам является движение индейцев пуэбло провинции Новая Мексика в середине и во второй половине XVII в. Жестокая эксплуатация и насильственное обращение в католичество вызвали здесь в период с 1645 по 1675 г. несколько попыток вооруженных выступлений с целью изгнания колонизаторов и восстановления прежней религии. Но все они были быстро подавлены. Тогда началась тщательная подготовка нового восстания, в котором участвовали почти все племена пуэбло. Оно вспыхнуло в августе 1680 г. Индейцы перебили несколько сотен испанцев и осадили столицу Новой Мексики город Санта-Фе. Восставшие разрушали и сжигали церкви, дома испанцев, захватывали их имущество. В 1681 г. губернатор провинции по приказу вице-короля попытался вновь подчинить индейцев испанскому владычеству, но безуспешно. Столь же безрезультатными оказались попытки подавления восстания в 1688–1689 гг.

Целых 12 лет индейцы удерживали в своих руках Новую Мексику. Лишь в 1692 г. испанцам удалось восстановить свое господство над частью племен пуэбло и снова занять Санта-Фе. Но и позднее индейские племена еще дважды поднимали восстания. Только к концу XVII в. колониальные власти сумели в основном задушить их сопротивление. Однако колонизаторы так и не смогли покорить племя хопи, укрывавшееся в неприступных горных районах.

События в Новой Мексике оказали большое влияние на соседнюю провинцию Новая Бискайя, которую в 1690 г. охватило антииспанское восстание. В течение нескольких лет племена тараумара, тобосо, пима, апачи и другие вели ожесточенную борьбу против колонизаторов. Крупные выступления индейцев происходили во второй половине XVII в. и на юге Новой Испании — в Оахаке (1660 г.), Чиапасе (1695 г.) и других районах.

Индейцы являлись главной движущей силой наиболее значительного из городских восстаний колониального периода, вспыхнувшего в Мехико в 1692 г. Непосредственным поводом к нему послужили недостаток продовольствия в связи с неурожаем и рост цен на хлеб. Восставшие сожгли дворец вице-короля, здание муниципалитета, часть помещений аудиенсии, тюрьму, виселицу, разгромили магазины и лавки. Властям с большим трудом удалось подавить народные волнения, после чего началась жестокая расправа. Были казнены 12 человек (все индейцы) и свыше 30 человек подвергнуты телесным наказаниям. Отныне индейцам запрещалось жить в черте города и разрешалось проживать лишь в его предместьях.

Одновременно происходило восстание индейцев в Тласкале, также вызванное ростом дороговизны. После его подавления колонизаторы казнили около 60 повстанцев.

От Чили до Новой Испании (XVIII в.)

Ряд крупных антиколониальных выступлений имел место в XVIII в. Одно из них происходило в 20–30-х годах в Парагвае. Креольская верхушка Асунсьона, недовольная привилегиями, предоставленными мадридским правительством иезуитским миссиям, свергла губернатора и заменила его своим представителем Антекерой. Но испанские войска, направленные в Парагвай, нанесли поражение ополчению, созданному восставшими, а Антекера был арестован (позднее казнен). Тогда парагвайские креолы решили капитулировать. Однако в борьбу против испанцев стали втягиваться более широкие слои населения, объединявшиеся главным образом вокруг муниципальных органов — «коммун». «Коммуне-рос», как называли участников этого движения, вновь отстранили колониальную администрацию и взяли власть в свои руки. В 1735 г. колонизаторы окончательно подавили восстание и восстановили свои позиции в Парагвае. В наказание королевское правительство лишило эту провинцию традиционного права избрания губернатора, а купцам Асунсьона запретило вывозить парагвайскую продукцию через порт Буэнос-Айреса.

В 1742 г. вспыхнуло восстание индейцев Перу во главе с Хуаном Сантосом, происходившим, по его словам, от древних инкских властителей. Повстанцы пытались овладеть столицей вице-королевства Лимой, но их постигла неудача. После этого они ушли в горы и еще несколько лет продолжали борьбу. Только к концу 40-х годов их сопротивление удалось сломить. Тысячи людей погибли от рук карателей.

Неоднократно происходили волнения среди мексиканских индейцев. Одно из наиболее крупных восстаний началось в 1761 г. на Юкатане под руководством пекаря Хасинто, принявшего имя Канек (так звали последнего представителя династии, правившей до испанского завоевания). Губернатор двинул против восставших все имевшиеся в его распоряжении войска. Индейцы, вооруженные в большинстве своем лишь луками и ножами, потерпели поражение. Канеку отрубили руки и ноги, после чего заживо сожгли. Восьмерых его сподвижников повесили, а остальных повстанцев публично наказали плетьми и отрезали им правое ухо.

В 1767 г. восстало коренное население ряда районов Новой Испании: Мичоакана, Гуанахуато, Сан-Луис-Потоси. Индейцы добивались освобождения от колониального ига, отмены подушной подати и других повинностей. Наибольшего размаха движение достигло в Мичоакане, где жители почти ста деревень отказались подчиняться властям. Во главе восстания здесь стоял Педро де Сориа Вильяроэль, утверждавший, что его далекие предки когда-то правили племенами тарасков. Воспользовавшись отсутствием единства действий повстанцев разных провинций, испанцы поочередно разбили их сперва в Гуанахуато, затем в Сан-Луис-Потоси и, наконец, в Мичоакане. Руководители и многие участники восстания попали в плен, и 85 из них казнили. Сотни индейцев подверглись телесному наказанию, были брошены в тюрьмы и сосланы.

В начале 80-х годов на всю Южную Америку прозвучало крупнейшее народное выступление в Перу под предводительством старейшины индейского селения Хосе Габриэля Кондорканки, считавшегося потомком последнего правителя инков. Подняв в 1780 г. восстание против колонизаторов, он принял имя Тупак Амару, объявил о восстановлении инкского государства и отмене повинностей, установленных завоевателями, призвал к расправе над королевскими чиновниками. Вскоре 60-тысячная армия восставших двинулась на Лиму. Однако в апреле 1781 г. ее разгромили испанские войска. Кондорканки и других руководителей захватили в плен и предали мучительной казни. Отдельные группы повстанцев еще в течение некоторого времени продолжали борьбу, но в 1782 г. были ликвидированы последние очаги сопротивления.

Одновременно массовое народное движение охватило Новую Гранаду. Здесь непосредственным поводом к выступлению явился произвол колониальных властей, в начале 80-х годов с целью пополнения королевской казны увеличивших налоги и повысивших цены на многие товары, торговля которыми составляла монополию правительства. Волнения начались в марте 1781 г. в городе Сокорро и вскоре распространились на соседние районы. Население требовало отмены ненавистных налогов, отказывалось подчиняться распоряжениям испанских чиновников, громило помещения правительственных учреждений, казенные лавки и склады. Движением руководил созданный восставшими комитет — «коммуна» (в связи с чем это восстание часто называют движением «коммунерос») во главе с представителями креольской верхушки Бербео, Платой и др.

Повстанцы выступили в поход «а столицу Новой Гранады Боготу, причем по мере приближения к ней численность их быстро росла за счет присоединения тысяч индейцев и негров. Встревоженные размахом и массовым характером движения, креольские руководители пошли на соглашение с властями и распустили свою армию. Тем не менее в различных районах страны продолжались индейские восстания. Пользуясь предательством креольской верхушки, вице-король сосредоточил значительное количество войск и к концу 1781 г. сумел полностью подавить движение. Над его участниками учинили жестокую расправу.

В этот же период в Чили возник так называемый «заговор трех Антонио». Его организовали французы Антонио Бернэ (преподаватель латыни и математики) и Антонио Грамюссэ, с которыми был связан богатый креол Хосе Антонио де Рохас. Заговорщики хотели установить республику, управляемую сенатом, избранным всем населением (включая индейцев-арауканов). Они предусматривали перераспределение земли на основе равного наделения ею всех жителей, отмену рабства и смертной казни. Арестованные и брошенные в тюрьму, по доносу одного из участников заговора, Бернэ и Грамюссэ в дальнейшем погибли. Что касается Рохаса, то за отсутствием прямых улик его участие в заговоре не удалось доказать.

Освободительное движение в американских колониях Испании, особенно усилившееся во второй половине XVIII в., расшатывало устои колониальной системы. Этому способствовало и ослабление международных позиций самой метрополии.

«Война из-за уха Дженкинса»

В результате войны за Испанское наследство (1701–1714) Испания вынуждена была предоставить Англии монопольное право ввоза в Испанскую Америку негров-рабов из Африки (договор о предоставлении такой монополии назывался «асьенто»). Британское правительство передало это право «Компании Южных морей», которая стала ежегодно направлять в Портобельо по одному кораблю с невольниками и грузом товаров, а также основала ряд торговых факторий в различных пунктах побережья Карибского моря. Не удовлетворяясь этим, английские купцы и пираты систематически вели контрабандную торговлю с испанскими колониями в Вест-Индии и на карибском побережье. Испанцы усилили охрану побережья, захватывали британские суда, конфисковывали находившиеся на них товары, жестоко расправлялись с членами экипажа, а иногда даже передавали их в руки инквизиции. Отношения между Англией и Испанией крайне обострились.

В 1731 г. английский бриг «Ревекка», следовавший с контрабандным грузом сахарного тростника с Ямайки на родину, был близ побережья Кубы остановлен сторожевым судном испанской береговой охраны под командованием некоего Фандино. Захватив весь груз, испанцы, по утверждению капитана английского корабля Роберта Дженкинса, привязали его самого к мачте, зверски избили, а затем отрезали ему ухо и велели отвезти этот «сувенир» в Англию в назидание другим британским морякам, которым вздумалось бы впредь заниматься контрабандой.

Когда Дженкинс вернулся на родину, рассказ о его злоключениях в Вест-Индии первоначально не привлек особого внимания. Ему выплатили обычную в такого рода случаях денежную компенсацию и назначили капитаном одного из торговых судов Ост-Индской компании. Однако семь лет спустя, в связи с очередным резким обострением противоречий между Англией и Испанией (проводившей политику сближения с главной соперницей Англии — Францией), интересы которых все больше сталкивались в странах Карибского бассейна, влиятельные круги, усиленно добивавшиеся укрепления позиций Англии в этом районе и расширения ее торговли с испанскими колониями, вдруг «вспомнили» об инциденте, происшедшем с Дженкинсом. В 1738 г. последний предстал перед специальным комитетом палаты общин и, не жалея красок, поведал членам парламента о зверствах испанцев, предъявив в качестве вещественного доказательства злополучное ухо, которое он все эти годы якобы предусмотрительно хранил в заспиртованном виде.

Поскольку вся эта история, независимо от того, соответствовала ли она действительности, была на руку силам, стремившимся к развязыванию войны с Испанией, весной 1739 г. она стала предметом обсуждения в палате общин. В ходе дебатов, продолжавшихся в течение нескольких дней, ряд ораторов, преимущественно представителей парламентской оппозиции, используя давний инцидент с Дженкинсом в качестве предлога, решительно высказались за начало военных действий против Испании. При этом никто даже не попытался поставить под сомнение или проверить достоверность показаний Дженкинса, достаточно подозрительной личности, с весьма темным прошлым. В свое время, находясь на Ямайке, он совершил уголовное преступление, похитив ценности, снятые с потерпевшего кораблекрушение испанского судна. В связи с этим Дженкинсу пришлось, спасаясь от ареста, поспешно покинуть остров. Парик же, который капитан носил по тогдашней моде, так плотно закрывал голову и верхнюю часть лица, что никто не мог разглядеть, на месте ли его ухо или оно действительно отрезано.

В результате настойчивых требований сторонников войны, несмотря на противодействие премьер-министра Уолпола, 19 октября 1739 г. Англия официально объявила войну Испании. Но еще в июле того года эскадра под командованием адмирала Вернона направилась в Карибское море и в ноябре захватила Портобельо. Весть об этой победе британского флота в Англии встретили с энтузиазмом, и в честь нее некоторым улицам и площадям было присвоено название «Портобельо», а «герой дня» адмирал Вернон удостоился благодарности парламента. Однако довольно скоро англичанам пришлось оставить Портобельо.

Англо-испанская «война из-за уха Дженкинса», явилась прелюдией к гораздо более крупному и серьезно-44 му военному конфликту, вызванному столкновением интересов Англии, Франции и других европейских держав в борьбе за раздел мира, — к войне за австрийское наследство (1740–1748). Продолжая боевые действия против Испании — союзницы Франции, английский флот атаковал в 1740–1742 гг. Картахену, берега Венесуэлы, Панамы и других испанских владений. Эскадра адмирала Энсона совершила нападения на тихоокеанское побережье Америки. Но все эти операции не принесли успеха.

Хотя Испании удалось временно сохранить свои позиции в карибском бассейне, вскоре они вновь оказались под угрозой. Как указывалось выше, после Семилетней войны англичане в качестве компенсации за возвращение захваченной ими Гаваны заставили Испанию отдать Флориду и удерживали ее в течение 20 лет. Во второй половине 90-х годов испанская монархия в результате войн с Францией и Англией лишилась таких важных вест-индских владений, как Санто-Доминго и Тринидад.

ПРЕЛЮДИЯ РЕВОЛЮЦИИ

В первой четверти XIX в. освободительное движение на Американском континенте охватило все испанские колонии. Война за независимость в Испанской Америке (1810–1826) была подготовлена трехвековой борьбой ее народов против колониального гнета и обусловлена всем процессом исторического развития.

Начало пробуждения

Несмотря на перечисленные выше ограничения, на рубеже XVIII–XIX вв. в колониях наблюдался известный рост промышленности, особенно горнодобывающей. Так, в Новой Испании добыча благородных металлов к началу XIX в. увеличилась по сравнению с 1740 г. втрое^{16}. В то время здесь добывали серебра в 10 раз больше, чем давали все рудники Европы^{17}. В обрабатывающей промышленности все большую роль стали играть текстильные, кожевенные, гончарные, табачные и другие мануфактуры, число которых постепенно возрастало. Хотя на рудниках и мануфактурах все еще преобладали различные формы принудительного труда, предприниматели прибегали иногда к использованию и вольнонаемных рабочих.

Отказ от системы флотилий и прочие меры по либерализации торгового режима, проведенные мадридским правительством в последней трети XVIII в., привели к некоторому оживлению внешней торговли, что стимулировало расширение внутреннего рынка, благоприятствовало увеличению объема промышленного производства и повышению товарности сельского хозяйства колоний (мясное скотоводство, выделка кож, раз-ведение кошенили, выращивание сахарного тростника, табака, хлопка, ванили, йерба-мате и т. д.).

Прогресс экономики, экспроприация непосредственных производителей — индейцев, появление наемного труда способствовали формированию в странах Испанской Америки капиталистических отношений. Однако их росту препятствовал колониальный режим.

Испанская монархия, исходя из интересов метрополии, «затрудняла и сдерживала своей политикой экономическое развитие колоний»^{18}. К началу XIX в. оставались в силе запреты, довлевшие над их промышленностью и сельским хозяйством. Торговые сношения с иностранными государствами по-прежнему не разрешались. Торговля испанских колоний в Америке между собой была строго регламентирована и сводилась к минимуму, составляя незначительную долю их внешнеторгового оборота. Частые в конце XVIII — начале XIX в. англо-испанские войны (1779–1782, 1796–1801, 1804–1808) сопровождались сокращением торговли с метрополией и ввоза английской контрабанды.

Тяжелым бременем ложились на население многочисленные налоги: подушная подать, десятина, алькабала^[11] и пр. Широкое распространение пеонажа и других феодальных форм эксплуатации мешало повышению производительности труда как в сельском хозяйстве, так и в промышленности. Фактическое прикрепление большинства индейцев к земле и их зависимость от помещиков и испанских властей ставили в весьма затруднительное положение владельцев рудников и мануфактур, нуждавшихся в рабочей силе.

Лишь небольшая часть доходов колоний расходовалась на развитие их производительных сил, образование, здравоохранение и другие нужды населения. Зато огромные средства тратились на содержание многочисленного бюрократического аппарата, армии, духовенства. Львиная доля доходов отправлялась в метрополию.

Больше всего от колониального гнета страдали индейцы, лишенные всяких прав и подвергавшиеся жестокой, фактически ничем не ограниченной эксплуатации. Вместе с тем экономическая политика Испании, постоянная дискриминация и политическое бесправие вызывали сильнейшее недовольство ремесленников, городской бедноты, мелких и средних землевладельцев, лиц свободных профессий, а также помещиков-креолов, владельцев рудников и промышленных предприятий, купцов. Но в условиях колониального режима процесс формирования местной буржуазии шел чрезвычайно медленно. Не обладая достаточной экономической мощью и независимостью, буржуазные элементы не составляли еще определенного класса и не могли выступать самостоятельно.

Наряду с указанными причинами рост революционных настроений был обусловлен и воздействием внешних факторов.

Несмотря на строгие запреты властей и церкви, сочинения Монтескьё, Вольтера, Руссо, знаменитая «Энциклопедия наук, искусств и ремесел», «История Америки» шотландского ученого Робертсона, «Философская и политическая история о заведениях и коммерции европейцев в обеих Индиях» Рейналя и другие произведения почти с самого момента своего выхода в свет циркулировали по всей Испанской Америке; их можно было найти во многих библиотеках. Успешная борьба английских колоний в Северной Америке за независимость (1775–1783), Великая французская революция 1789–1794 гг., начавшаяся под ее непосредственным влиянием в 1791 г. революция негров-рабов Сан-Доминго, которая увенчалась созданием первого независимого латиноамериканского государства Гаити, — все это способствовало усилению освободительного движения в заокеанских владениях Испании.

Колониальные власти пытались помешать проникновению прогрессивных идей и какой-либо информации извне. Уже в сентябре 1789 г. мадридское правительство отдало распоряжение задерживать на таможне все печатные материалы с упоминанием о событиях во Франции. В ноябре того же года Верховный совет по делам Индий предписал изъять и уничтожить все имевшиеся в американских колониях экземпляры «Декларации прав человека и гражданина». Колониальная администрация бдительно следила за судами, прибывавшими из Франции. Доставленные ими товары и другие грузы тщательно осматривались, портреты деятелей Французской революции, революционные воззвания и листовки, «подозрительная» литература подвергались конфискации. Не допускался даже ввоз рабов из французских колоний. 20 июля 1793 г. королевское правительство категорически запретило ввозить в испанские владения печатные материалы с рисунками или эмблемами, имевшими отношение к Французской революции, а в мае 1795 г. обязало власти колоний немедленно предавать суду тех, кто высказывается в пользу строя, установленного в революционной Франции.

Но эти и подобные им драконовские меры не дали желаемых результатов. Невозможно было изолировать колонии Испании от внешнего мира. Следует, однако, отметить, что вести о революционных событиях в других странах лишь стимулировали процессы, происходившие в самой Испанской Америке, где уже давно зрели не только материальные, но и идеологические предпосылки освободительного движения.

Так, в последней трети XVIII в. в мексиканской общественной мысли появилось новое направление, виднейшими представителями которого были философы-просветители Хосе Игнасио Бартолаче, Хосе Антонио Альсате, Хуан Бенито Диас де Гамарра-и-Давалос. Их взгляды, формировавшиеся под определенным воздействием концепций европейского, особенно французского, Просвещения, отражали новые явления в экономической, социально-политической и духовной жизни Новой Испании. Они выступали против официальной схоластики в науке ифилософии, за развитие культуры и образования, критиковали колониальный режим, изучали историю и современное положение своей страны.

В Южной Америке росту освободительного движения весьма способствовала деятельность выдающегося просветителя Франсиско Эухенио де Санта Крус-и-Эспехо (1747–1795). Директор библиотеки, писатель и журналист, с именем которого связано основание первых газет в Кито и Новой Гранаде, он подвергал резкой критике колониальные порядки, проповедовал идеи демократии и свободы. Венесуэльский просветитель и педагог Симон Родригес, убежденный последователь Руссо, настойчиво пропагандировал его взгляды.

Мировоззрение этих ученых-гуманистов являлось идейным выражением стремления широких слоев испаноамериканского общества к освобождению от колониального гнета и установлению независимости, связанного с пробуждением национального самосознания.

Длительный процесс расово-этнической интеграции сопровождался возникновением определенной общности метисного, креольского, негритянского и части индейского населения Испанской Америки. Все они говорили на испанском языке, исповедовали одну и ту же религию (католицизм), оказывавшую огромное влияние на всю духовную жизнь. Ранее не связанные между собой территории отдельных племен и народов были объединены в рамках созданных колонизаторами вице-королевств и генерал-капитанств, делившихся на провинции (в дальнейшем интендантства) и более мелкие административные единицы. Важное значение имело развитие экономических связей и образование внутреннего рынка в каждой из колоний. Под воздействием всех этих факторов к началу XIX в. сложились объективные предпосылки становления испаноамериканских наций. Однако дальнейшей национальной консолидации препятствовал колониальный статус Испанской Америки. Он мешал созданию условий, необходимых для формирования буржуазных наций.

Это обстоятельство все более отчетливо осознавали уроженцы колоний, которые в отличие от ненавистных «гачупинов» и «чапетонов» стали называть себя американцами. «После Версальского мира и особенно после 1789 г., — писал известный немецкий ученый и путешественник Александр Гумбольдт, побывавший в начале XIX в. в Испанской Америке, — часто можно услышать сказанные с гордостью слова: «Я вовсе не испанец, я американец», слова, свидетельствовавшие о всей горечи, накопившейся за много лет»^{19}.

В конце XVIII — начале XIX в. экономическое и политическое положение американских колоний Испании значительно ухудшилось, прежде всего в связи с участием метрополии в разорительных для нее войнах с Францией (1793–1795) и Англией (1796–1801, 1804–1808). В этих условиях антииспанские настроения среди населения Испанской Америки резко усилились.

В 1794 г. в Мехико возник заговор, во главе которого стоял прибывший с Филиппин корабельный казначей Хуан Герреро. Заговорщики готовили восстание, намереваясь свергнуть колониальные власти, освободить индейцев от уплаты подушной подати, открыть порт Веракрус для судов всех стран. Но заговор раскрыли, а участников его арестовали. В 1799 г. там же был организован «заговор мачете» под руководством мелкого торговца Педро де ла Портильи. Его участники, около 20 человек, почти не располагали огнестрельным оружием, а имели в основном мачете^[12]. Эта организация, называвшая себя «Американским национальным конвентом», ставила целью свержение вице-короля, захват власти в стране, уничтожение испанцев и конфискацию их имущества, провозглашение независимости от Испании. Вследствие предательства Портилья и его товарищи оказались в тюрьме. В начале XIX в. сторонники независимости основали тайное патриотическое общество «Рыцари разума». Секретарем его столичного отделения стал французский эмигрант, видный якобинец и бывший член Конвента Ж-Н. Билло-Варенн.

В Венесуэле в 1797 г. возник антииспанский заговор, в котором участвовали главным образом представители креольской верхушки во главе с Мануэлем Гуалем и Хосе Марией Эспаньей. Заговорщики, знакомые с взглядами деятелей Французской революции и с идеями просветителей, формулируя свою программу, провозгласили принцип полного равенства всех людей независимо от расовой принадлежности и цвета кожи, заявили о своем намерении отменить рабство, упразднить табачную монополию и пошлины на хлеб, рис, фрукты и другие продукты питания, установить свободу торговли, открыть венесуэльские порты для судов всех стран и т. д. Накануне намеченного дня выступления колониальные власти узнали о заговоре, однако Гуалю и Эспапье удалось скрыться. Замешанный в заговоре Симон Родригес покинул страну и в течение многих лет под чужим именем скитался по свету.

В Новой Гранаде распространение идей Великой французской революции связано с именем и деятельностью просвещенного состоятельного креола Антонио Нариньо. Широко образованный человек, в библиотеке которого имелись сочинения Руссо, Вольтера, Монтескьё, Рейналя и других авторов, он перевел на испанский язык «Декларацию прав человека и гражданина» и в декабре 1793 г. тайно издал ее в Боготе. Но уже в августе следующего года его арестовали и предали суду, а в 1796 г. выслали в Испанию, откуда он вскоре бежал во Францию. Арест Нариньо совпал с появлением на улицах Боготы антииспанских листовок, содержавших угрозы по адресу колониальных властей. В октябре-ноябре 1795 г. воззвания аналогичного характера распространялись в Кито, где они вызвали волну арестов. Одной из жертв репрессий колонизаторов стал Санта Крус-и-Эспехо. Он был брошен в тюрьму и умер там в конце 1795 г.

АНТОНИО НАРИНЬО

В Ла-Пасе (Верхнее Перу) в августе 1793 г. власти обнаружили «крамольный» документ, автор которого называл себя «непримиримым врагом тирании». В 1794 г. на Ла-Плате появились памфлеты, направленные против испанской администрации. Проживавший в Кордове горнопромышленник Хосе Мария Кабальеро открыто симпатизировал Французской революции и публично заявлял, что человек рождается свободным. В 1795 г. в Потоси и ближних к нему районах из рук в руки передавались прокламации, призывавшие к борьбе с колонизаторами.

Большинство участников антииспанских заговоров, организаций и выступлений не были связаны с широкими слоями населения, что значительно сужало социальную базу освободительного движения. Не решаясь опереться на народные массы, некоторые сторонники независимости из среды имущих классов надеялись добиться отделения колоний от Испании при помощи враждебных последней держав — Англии, Франции и США.

Так, в начале 80-х годов XVIII в. в Лондон приехал иезуит Хуан Хосе Годой, высланный в свое время из Чили, и вместе с двумя чилийцами, называвшими себя Мигелем и Суаресом, пытался убедить английское правительство поддержать планы ликвидации испанского владычества в Чили. Не добившись успеха, Годой перебрался в США, а затем в Южную Америку, где его арестовали колониальные власти. В 1785 г. представители креольской знати Новой Испании направили британскому кабинету письмо, содержавшее просьбу об оказании помощи их родине в освобождении от испанского гнета. Они указывали, в частности, что особенно нуждаются в оружии и боеприпасах. Два года спустя посланник США в Париже Джефферсон доложил конгрессу о своей встрече с неким эмиссаром патриотов Новой Испании, рассчитывавших изгнать испанцев при содействии США. Но правительство США не проявило интереса к этому проекту.

Генерал Французской республики

Позиция тех кругов испаноамериканского общества, которые стремились получить независимость при поддержке других держав, нашла наиболее яркое выражение в деятельности венесуэльца Франсиско де Миранды. Он родился в Каракасе в 1750 г. Его отец был состоятельным купцом, уроженцем Канарских островов, мать — креолкой. Окончив школу и университет в своем родном городе, молодой Миранда в 1771 г. выехал в Испанию и вскоре поступил на военную службу. Он участвовал в войне против Англии, которую Испания в 1779–1782 гг. вела на стороне английских колоний в Северной Америке. Проходя затем службу на Кубе, Миранда установил контакт с испаноамериканскими патриотами и принимал участие в антииспанской деятельности. В связи с угрозой ареста он в 1783 г. бежал в США, где провел около полутора лет. За это время любознательный венесуэлец побывал в Филадельфии, Нью-Йорке, Чарлстоне, Бостоне, встречался с Джорджем Вашингтоном, Александром Гамильтоном, Самюэлем и Джоном Адамсами, Томасом Пейном и другими видными деятелями, с которыми пытался договориться относительно помощи испанским колониям в деле их освобождения от ига Испании.

Не добившись успеха, Миранда отправился за океан и исколесил почти всю Европу, включая Россию, где прожил около года (1786–1787). За это время он посетил не только Петербург, Москву и ее окрестности, но также Кронштадт, Тулу, Орел, Тверь, Серпухов, Новгород, Киев и другие города Украины, Крым, имел встречи с Екатериной II, Потемкиным, Румянцевым, Суворовым, многими русскими сановниками, губернаторами, дипломатами, генералами^{20}.

Наконец, в июне 1789 г. Миранда обосновался в Англии. Ему удалось заинтересовать британский кабинет своими смелыми планами ликвидации испанского владычества на Американском континенте. Этому в немалой степени способствовал конфликт между Англией и Испанией из-за Нутка-Зунда. Миранда подробно информировал премьер-министра Уильяма Питта-младшего о положении в Испанской Америке и представил проект организации за счет англичан военной экспедиции для освобождения американских колоний Испании.

Правительство Питта положительно отнеслось к разработанному Мирандой плану, однако осуществить его так и не пришлось. В октябре 1790 г. англо-испанский конфликт был урегулирован и стороны подписали соответствующий договор об отказе Испании от притязаний на спорную территорию. Началось сближение двух держав на почве их совместной борьбы против Французской революции. В такой обстановке не приходилось рассчитывать на английскую помощь испанским колониям.

Естественно, что помыслы многих испаноамериканских патриотов, в том числе и Миранды, обратились к революционной Франции, которая предпринимала некоторые шаги с целью лишить Испанию ее заморских владений.

Покинув Англию, Миранда 23 марта 1792 г. приехал в Париж. Здесь он быстро установил непосредственный контакт с лидерами жирондистов Бриссо и Роланом, министром иностранных дел генералом Дюмурье и другими видными деятелями жирондистского правительства, которые предложили ему стать генералом революционной армии. Миранда согласился при условии, что французское правительство обязуется поддержать освободительную борьбу испанских колоний. Мотивируя свое решение, он писал русскому послу в Лондоне С. Р. Воронцову: «Вас не должно удивлять, что я примкнул к защитникам свободы, ибо Вы знаете, что она — мое любимое божество… Принять этот пост меня больше всего побудила надежда на то, что в один прекрасный день я смогу быть полезен моей несчастной родине»^{21}.

В начале сентября 1792 г. Миранда получил назначение в Северною армию и вскоре во главе вверенной ему дивизии уже сражался с прусскими войсками. В ходе военных действий на территории Бельгии в конце 1792 — начале 1793 г. он неоднократно одерживал победу над врагом. Но затем наступила полоса военных неудач, ответственность за которые командующий Северной армией Дюмурье поспешил возложить на Миранду. По постановлению Конвента он был арестован и предстал перед революционным трибуналом. Последний отверг, однако, предъявленное Миранде обвинение в измене и полностью оправдал его. Вскоре после прихода к власти якобинцев Миранда 9 июля 1793 г. вновь оказался под арестом и находился в тюрьме до середины января 1795 г.

К этому времени международная обстановка изменилась. Война между Францией и Испанией завершилась в 1795 г. Базельским мирным договором. Заключенный в 1796 г. франко-испанский союз, поставивший Испанию в зависимость от Франции, и возобновление в том же году войны между Испанией и Англией заставили Миранду и его единомышленников вернуться к английской ориентации. В 1798 г. Миранда возобновил переговоры с британским кабинетом. Придавая большое значение вопросу о будущем государственном устройстве испаноамериканских стран после завоевания ими независимости, он составил и направил Питту «Проект конституции для испаноамериканских колоний».

В этом проекте речь шла о создании на Американском континенте огромного государства, простирающегося от реки Миссисипи до мыса Горн и от Тихого до Атлантического океана (исключая Бразилию и Гвиану). Его политический строй мыслился как своеобразное сочетание государственных институтов Англии, древнего Рима и доколумбовой Америки. Во главе государства должен был стоять наследственный монарх — император или «инка», власть которого ограничивалась двухпалатным законодательным органом^{22}.

ФРАНСИСКО МИРАНДА

Следует заметить, что монархический характер проекта Миранды объяснялся не столько его собственными взглядами, сколько стремлением сделать данный проект более приемлемым для правящих кругов Англии, на содействие которых он рассчитывал.

Миранде удалось добиться согласия британского правительства на отправку военной экспедиции в Южную Америку, но в последний момент англичане отказались от осуществления этого плана. Попытки аналогичного характера Миранда предпринял в 1801 и 1804 гг., однако они так и не привели к каким-либо результатам.

Потеряв всякую надежду на официальную английскую помощь, Миранда с молчаливого согласия правительства Питта отправился для подготовки экспедиции в США. Здесь он снарядил 18-пушечный корабль, названный в честь его первенца «Леандр», и набрал около 200 добровольцев. Когда «Леандр» вышел в открытое море, на нем взвился трехцветный флаг «Колумбии» (так Миранда именовал будущее испаноамериканское государство). В августе 1806 г. «колумбийская армия» под прикрытием британских военных судов высадилась на побережье Венесуэлы и овладела городом Коро. Но «колумбийцы» не получили поддержки со стороны местного населения. Под натиском превосходящих сил испанцев они вскоре оставили Коро. Миранда укрылся на британском острове Тринидад. Через некоторое время он вернулся в Англию.

Внимательное изучение положения в Испанской Америке и посещение ее после более чем 20-летнего отсутствия убедили Миранду в нереальности его первоначального плана объединения всех испанских колоний после их освобождения в одно государство. Он понял, что специфические особенности исторического развития, экономических и социальных условий, политической обстановки в различных районах континента делают это невозможным или, во всяком случае, трудно осуществимым.

В связи с этим в январе 1808 г. Миранда выдвинул идею создания в будущем на Американском континенте не единой империи, а четырех государств. Одно из них должно было включать территорию Новой Испании и Гватемалы, другое — Венесуэлу, Новую Гранаду и Кито, третье — Перу и Чили, четвертое — Буэнос-Айрес и Тукуман. Мотивируя, в частности, правомерность образования самостоятельного государства в северной части Южной Америки, он указывал, что этот район (Венесуэла, Новая Гранада, Кито) полностью изолирован от остальных областей континента^{23}. В октябре 1808 г. Миранда послал свой новый проект кабильдо Каракаса, но его письмо не дошло по назначению: его перехватили в пути англичане.

В начале XIX в. рост освободительного движения в американских владениях Испании по-прежнему стремились использовать в своих целях европейские державы и США.

Конечно, Франция после потери Сан-Доминго и продажи Соединенным Штатам в 1803 г. Луизианы (которую ей двумя годами раньше возвратила Испания) не могла рассчитывать на создание колониальной империи в Западном полушарии, что, правда, не мешало Наполеону посылать в испанские колонии своих эмиссаров, оружие и пропагандистские материалы. Напротив, США именно после приобретения Луизианы заметно активизировали свою политику, направленную на захват владений Испании в Северной Америке. Президент Джефферсон заявил, что восточная граница Луизианы проходит по реке Пердидо, а западная — по Рио-Гран-де-дель-Норте, тем самым предъявив по существу претензию на обширный, но малонаселенный Техас и Западную Флориду. К сентябрю 1806 г. в Луизиане, являвшейся главным очагом планов военной экспансии США против испанских владений, были сосредоточены крупные силы под командованием генерала Уилкинсона. Отсюда в 1806–1807 гг. по заданию Джефферсона направлялись на территорию Новой Испании разведывательные отряды.

Все это вскоре стало известно Испании и привело к резкому обострению ее отношений с США. Поскольку правительство Джефферсона не намеревалось в то время ввязываться в войну, оно предпочло не солидаризироваться открыто с экспансионистскими устремлениями агрессивных кругов США.

Зато британский кабинет, как и прежде, проявлял довольно откровенный интерес к различным проектам «освобождения» Испанской Америки. Это объяснялось в значительной мере требованиями английской буржуазии, заинтересованной в развитии торговли с испанскими колониями. Правящие круги Англии не только строили планы, но и пытались реализовать их, свидетельством чему явилась английская интервенция на Ла-Плате (1806–1807), в ходе которой интервентам удалось захватить Буэнос-Айрес и Монтевидео. Однако ополчение, созданное местным населением, вскоре изгнало англичан. Лаплатские события наглядно продемонстрировали слабость Испании и ее неспособность удерживать под своей властью американские колонии.

В 1807 г. лондонский кабинет обсуждал проект французского генерала Дюмурье (который изменил в свое время революции и находился в эмиграции в Англии), разработавшего план вторжения в Испанскую Америку. Он получил благоприятную оценку со стороны британских правящих кругов. В феврале 1808 г. видный английский военный и государственный деятель генерал Артур Уэлсли (будущий герцог Веллингтон), еще в 1806 г. представивший правительству памятную записку о путях ликвидации господства Испании над ее американскими колониями, вновь приступил к подготовке военной экспедиции в Испанскую Америку. В Ирландии велись даже приготовления к отправке за океан экспедиционного корпуса.

Но в связи с революцией в Испании правительство Англии изменило свои планы. 4 июля 1808 г. был заключен англо-испанский договор о союзе, и войска, предназначенные для Америки, пришлось перебросить на Пиренейский полуостров.

Перед грозой

Непосредственной причиной начала революционных событий 1808 г. в Испании явилась полная неспособность правящей клики организовать отпор вторгшимся в страну французским войскам. Преступная пассивность королевского правительства вызвала взрыв народного возмущения. В сложившейся обстановке Карл IV 19 марта отрекся от престола и королем стал его сын Фердинанд VII. Но уже через день Карл IV объявил свое отречение вынужденным. Между тем французы вступили в Мадрид, где в начале мая вспыхнуло направленное против них народное восстание. Оккупанты жестоко подавили его. К этому времени Наполеону удалось обманным путем завлечь всю королевскую семью в пограничный город Байонну, на территории Франции. Здесь под давлением императора Фердинанду VII и Карлу IV пришлось отказаться от своих прав. Меньше чем через месяц королем Испании был провозглашен брат Наполеона Жозеф Бонапарт.

«Не видя ничего живого в испанской монархии, кроме жалкой династии, которую он прочно засадил под замок, — отмечал Маркс, — Бонапарт был совершенно уверен, что ему удалось прибрать к рукам Испанию»^{24}. Однако испанский народ, не желая признавать власть чужеземных захватчиков, поднялся на борьбу против интервентов. Образовались провинциальные хунты, действовавшие от имени Фердинанда VII, оставленного Наполеоном во Франции^{25}. 25 сентября в Аранхуэсе была создана Центральная хунта, обосновавшаяся в дальнейшем в Севилье. 22 января 1809 г. хунта издала декрет, где указывалось, что американские владения Испании отныне являются не колониями, а «интегральной частью испанской монархии», и провозглашалось равноправие их населения с жителями метрополии. Но за этой декларацией не последовало никаких практических мероприятий.

В связи с событиями в Испании политическая обстановка в колониях крайне осложнилась. Среди колониальной администрации и уроженцев метрополии возникли разногласия по поводу того, признать ли власть Жозефа или сохранять верность пленнику Наполеона Фердинанду VII, которого временно замещала Центральная хунта.

Вице-короли Перу (Абаскал) и Новой Гранады (Амар-и-Борбон) сразу же признали власть хунты. Однако их коллеги на Ла-Плате (Линье) и в Новой Испании (Итурригарай) заняли выжидательную позицию. Подозревая Итурригарая в тайном намерении осуществить отделение от Испании и стать правителем Мексики, испанские купцы, помещики и чиновники при поддержке представителя Севильской хунты организовали против него заговор. 15 сентября 1808 г. он был смещен и заменен престарелым фельдмаршалом Гарибаем, немедленно присягнувшим на верность Центральной хунте. Аналогичную, хотя и безуспешную попытку отстранить вице-короля предприняли в начале января следующего года уроженцы метрополии в Буэнос-Айресе. Линье, с трудом сохранившему власть, пришлось теперь признать Центральную хунту. Тем не менее вскоре она его сместила. В июне 1809 г. на Ла-Плату прибыл новый вице-король Сиснерос. Еще раньше испанские власти заменили ненадежного, с их точки зрения, гене-рал-капитана Венесуэлы Касаса, которого не без оснований подозревали в симпатиях к Бонапартам.

Таким образом, после некоторого периода колебаний между бонапартизмом и легитимизмом к середине 1809 г. власть во всей Испанской Америке оказалась в руках ставленников Центральной хунты. Это соответствовало и стремлениям креольской оппозиции, которая надеялась, что после неминуемого, по ее мнению, разгона хунты французскими войсками колонии станут независимыми. Вместе с тем, по расчетам имущих слоев населения, номинальное признание Центральной хунты фактически дало бы им возможность сразу же добиться отстранения испанской администрации и перехода власти к органам местного самоуправления, где они занимали главенствующее положение. Убедившись вскоре, что колониальный режим не претерпел существенных изменений, патриоты стали активнее выступать в защиту своих экономических и политических требований.

В некоторых случаях эти выступления принимали характер вооруженных восстаний. Так, 25 мая 1809 г. вспыхнуло восстание в Чукисаке (Верхнее Перу)^{26}, где находился известный университет, крупный центр культуры и духовной жизни Испанской Америки. Восставшие во главе с полковником Ареналесом и Бернардо Монтеагудо при поддержке широких слоев городского населения арестовали губернатора, заняли его резиденцию и призвали жителей других городов присоединиться к ним. Этот призыв нашел отклик в Ла-Пасе, где 16 июля также началось восстание против колонизаторов. В ходе его епископ, губернатор и другие должностные лица были отстранены и к власти пришла «Хунта защиты прав народа», возглавлявшаяся Педро Доминго Мурильо. Видную роль в ней играл священник Хосе Антонио Медина. В обращении к народу хунта прямо указывала, что «настало, наконец, время поднять знамя свободы в этих несчастных колониях, приобретенных без малейшего права и удерживаемых посредством самой великой несправедливости…»^{27}.

Восстания вспыхнули и в некоторых других районах Верхнего Перу. Но все они носили стихийный и локальный характер. Войска, посланные вице-королями Рио-де-ла-Платы и Перу, в октябре 1809 г. подавили восстание в Ла-Пасе, а в декабре — в Чукисаке. Каратели жестоко расправились с Мурильо и другими руководителями движения.

Почти одновременно с волнениями в Верхнем Перу помещики и купцы Ла-Платы направили вице-королю «Меморандум землевладельцев», составленный молодым адвокатом Мариано Морено. В этом документе они требовали введения свободы торговли с иностранными государствами. Боясь дальнейшего обострения обстановки, колониальная администрация Рио-де-ла-Платы в ноябре 1809 г. пошла на частичные уступки и открыла порт Буэнос-Айрес, хотя и с рядом ограничений, для внешней торговли.

В вице-королевстве Новая Гранада вооруженное антииспанское выступление произошло в городе Кито, где в августе 1809 г. восставшие арестовали губернатора и создали хунту, состоявшую из представителей креольской знати во главе с маркизом де Сельва Алег-ре. Однако деятельность хунты свелась лишь к замене некоторых испанских чиновников креолами, а положение народных масс оставалось прежним. Узнав о сосредоточении войск для подавления восстания, его руководители растерялись и в ноябре решили вновь передать власть прежнему губернатору при условии амнистии всем участникам движения. Такое обещание им дали, но вскоре после занятия Кито войсками, прибывшими из Лимы и Боготы, начались массовые репрессии против всех лиц, причастных к восстанию.

В сентябре 1809 г. заговор против колониальных властей возник в одном из крупных центров Новой Испании— Вальядолиде. Его участники, в большинстве офицеры, а также некоторые представители низшего духовенства, заручившись поддержкой вальядолидского гарнизона, разослали эмиссаров в окрестные города. Чтобы привлечь на свою сторону индейцев, они обещали отменить подушную подать. Восстание было назначено на 21 декабря, но за неделю до намеченного срока один священник, которому стало известно о существовании заговора, донес о нем властям. Заговорщики оказались в тюрьме.

Таким образом, вследствие нерешительности и неорганизованности испаноамериканских патриотов власть продолжала оставаться в руках колониальной администрации. Но положение ее становилось все более непрочным, особенно в связи с новыми событиями в Испании.

Серьезные поражения испанских войск в метрополии (начало 1810 г.) и оккупация большей части страны французскими интервентами свидетельствовали о полном бессилии Регентского совета (сменившего к тому времени Центральную хунту), который формально выступал, как и хунта, от имени Фердинанда VII^[13]. Известия об этих событиях послужили сигналом к началу восстаний в различных районах Испанской Америки. В апреле — июле в крупнейших колониальных центрах Каракасе, Буэнос-Айресе, Боготе, Кито, а вслед за тем и в других городах патриоты свергли испанское господство и к власти пришли революционные хунты. В сентябре освободительное движение охватило Новую Испанию и Чили.

Так началась война за независимость испанских колоний, которая приняла чрезвычайно затяжной характер и длилась до 1826 г. Эта война являлась не просто конфликтом между Испанией и ее заморскими владениями. Значение ее несравненно шире. Судьба испанских колоний, как уже указывалось, весьма интересовала великие державы. Англия считала выгодным для себя их отделение от метрополии, рассчитывая получить таким образом новые рынки. США хотели превратить Испанскую Америку в сферу своего влияния. Напротив, Священный союз в течение ряда лет разрабатывал планы вооруженной интервенции с целью восстановления владычества Испании на Американском континенте.

В ходе войны за независимость обозначились четыре основных региональных комплекса: 1) Новая Испания и Центральная Америка, 2) северная часть Южноамериканского континента, 3) вице-королевство Рио-де-ла-Платы, 4) тихоокеанское побережье Южной Америки. События, происходившие в каждом из этих районов, были почти или совсем не связаны между собой, особенно на первом этапе освободительной войны (1810–1815).

ВЕНЕСУЭЛЬСКАЯ РЕСПУБЛИКА

Раньше всего революционное движение охватило север Южной Америки, где главным очагом его явилась Венесуэла. Утром 19 апреля 1810 г. в ее столице Каракасе вспыхнуло народное восстание. На срочно собравшееся заседание кабильдо был приглашен генерал-капитан Эмпаран. Один из руководителей патриотов каноник Хосе Кортес Мадарьяга — верный единомышленник Миранды, давно поддерживавший с ним тайные связи, — решительно потребовал отставки генерал-капитана. Эмпаран пытался возражать, по, выйдя на балкон и увидев бушующую на площади толпу, криками выражавшую свою ненависть к нему, уступил.

К власти пришла Верховная правительственная хунта, поминально выступавшая от имени Фердинанда VII. Она обратилась к населению других испанских колоний с призывом свергнуть иго колонизаторов и направила за границу своих уполномоченных с заданием заручиться поддержкой иностранных держав. Особые надежды хунта возлагала на переговоры с британским правительством, для ведения которых в Лондон выехали венесуэльские представители во главе с молодым офицером Симоном Боливаром.

Боливар родился в 1783 г. в одной из самых знатных и богатых креольских семей Каракаса. Рано лишившись родителей, Симон остался на попечении своей няни — негритянки Иполиты. В дальнейшем на формирование его мировоззрения большое влияние оказали воспитатель — выдающийся просветитель Симон Родригес, а также пребывание в Европе (1799–1806), где он юношей непосредственно познакомился с прогрессивными идеями той эпохи и встречался со многими передовыми людьми своего времени. По возвращении на родину Боливар сразу же примкнул к освободительному движению и принял деятельное участие в свержении испанского господства в Венесуэле.

Широко образованный человек, блестящий оратор и публицист, остроумный собеседник, он обладал в то же время незаурядным полководческим талантом и исключительной силой воли. Страстный любитель развлечений, заядлый танцор, знаток французской кухни и тонкий ценитель вин, Боливар способен был в случае необходимости преодолевать любые трудности, стойко переносить всевозможные лишения, голод и жажду, холод и усталость. Он сохранял бодрость духа и не унывал в самых, казалось бы, безнадежных ситуациях.

Прибыв в Англию, Боливар и его коллеги пытались убедить британские правящие круги помочь венесуэльским патриотам. Но их миссия не увенчалась успехом. Им удалось лишь закупить оружие, и в декабре 1810 г. Боливар вернулся в Каракас. Вскоре сюда, после почти 40-летнего отсутствия, приехал из Европы и Миранда. Он поселился в доме Боливара, сразу же ставшем центром притяжения для патриотов. Здесь 60-летнего ветерана освободительного движения посещали многие старые борцы за независимость Венесуэлы и революционная молодежь. Все они видели в нем мужественного революционера, непримиримого противника испанской монархии, легендарного героя, овеянного славой сражений Великой французской революции. Популярность Миранды быстро росла.

Именно поэтому к нему с недоверием и неприязнью относились руководители Верховной хунты, стремившиеся избежать революционных потрясений. Признавая на словах заслуги Миранды и присвоив ему высокое воинское звание генерал-лейтенанта, они в то же время старались не допускать его к активному участию в государственных делах, а тем более к какому-либо из важных ключевых постов. Хотя богатый политический опыт, обширные военные познания и бесспорный авторитет Миранды несомненно весьма пригодились бы патриотам, его упорно игнорировали.

Не имея возможности непосредственно влиять на политику правительства, Миранда и его единомышленники действовали в этот период главным образом через «Патриотическое общество», основанное еще в августе 1810 г. с целью стимулировать развитие сельского хозяйства. Однако вскоре после возвращения Миранды общество превратилось в своего рода политический клуб, объединявший широкие слои населения (включая свободных негров и мулатов). Здесь часто происходили бурные дискуссии по актуальным, злободневным вопросам. Миранда, избранный вице-председателем «Патриотического общества», с марта 1811 г. фактически являлся его признанным главой, а в мае того же года официально занял пост председателя. Значительную роль играл в обществе и молодой друг Миранды Боливар.

К этому времени большая часть Венесуэлы была уже освобождена от испанцев, однако некоторые провинции (Коро, Маракайбо, Гвиана) еще продолжали оставаться под контролем колониальных властей. Между тем каракасская хунта, где преобладали консервативно настроенные представители креольской знати, не вела решительной борьбы с происками колонизаторов, а отдельные члены хунты не возражали даже против соглашения с ними. В противовес этой нерешительной позиции «Патриотическое общество» добивалось полной независимости от Испании. Деятельность общества в этом направлении заметно активизировалась в связи с созывом Национального конгресса.

Конгресс открылся в Каракасе 2 марта 1811 г. Миранда не входил в число депутатов, поскольку выборы происходили еще в ноябре, до его возвращения в Венесуэлу. 28 марта конгресс избрал триумвират, которому передал исполнительную власть. Кандидатура Миранды в состав этого органа выдвигалась, но консервативное большинство конгресса провалило ее: он получил всего 8 голосов из 31.

Не рассчитывая на поддержку конгресса и правительства, Миранда решил апеллировать непосредственно к народу. 19 апреля, в первую годовщину начала венесуэльской революции, он возглавил уличную манифестацию, проходившую под лозунгом «Смерть тиранам и испанцам!», а вечером выступил на заседании «Патриотического общества» с речью, в которой требовал немедленного разрыва с метрополией. На собраниях общества, принимавших все более бурный и массовый характер, шли горячие дебаты не только об отношениях с Испанией, но и о народовластии, правах человека, веротерпимости и т. д.

По настоянию патриотов Миранда, несмотря на противодействие консервативно-клерикальных сил, 22 июня был избран в состав конгресса и принял активное участие в обсуждении вопроса о провозглашении независимости. Он неоднократно выступал в защиту этого предложения и убедительно его аргументировал. Под давлением патриотических кругов конгресс 5 июля декларировал независимость Венесуэлы. По инициативе Миранды национальным флагом стал желто-красно-синий «колумбийский флаг», развевавшийся в 1806 г. на «Леандре» и в Коро.

21 декабря конгресс утвердил первую венесуэльскую конституцию, в которой нашла отражение идея испаноамериканского единства. Устанавливая республиканский строй и федеративную форму государственного устройства, конституция предусматривала возможность присоединения к федерации других провинций Испанской Америки или «Колумбийского континента» для совместной защиты своей свободы и суверенитета. В этом случае в конституцию предполагалось внести изменения в соответствии с волей большинства «народов Колумбии», выраженной их представителями в «конгрессе Колумбии». Во всех официальных актах предлагалось употреблять термин «колумбийская эра», началом которой считалось 1 января 1811 г.^{28}

Конституция упраздняла дворянские титулы и сословные привилегии, запрещала работорговлю и расовую дискриминацию. Но она не предусматривала никаких радикальных преобразований в интересах широких масс индейского и негритянского населения, что значительно сужало социальную базу Венесуэльской республики, оказавшейся вскоре в смертельной опасности.

В марте 1812 г. остававшиеся на северо-западе Венесуэлы (в Коро и Маракайбо) испанские войска под командованием Монтеверде перешли в наступление. Пользуясь тем, что народные массы, разочарованные политикой республиканского правительства, не поддержали его достаточно активно, они добились значительных успехов. Этому благоприятствовало также стихийное бедствие — землетрясение 26 марта, в результате которого были разрушены Каракас и другие города, погибли десятки тысяч жителей. По утверждению контрреволюционной пропаганды, оно явилось божьим наказанием за «мятеж» против «законных» властей. Поскольку паника на время парализовала сопротивление патриотов, войска Монтеверде быстро продвигались на восток, в направлении Каракаса.

Судьба генералиссимуса

В создавшейся критической обстановке конгресс 23 апреля назначил Миранду главнокомандующим вооруженными силами в звании генералиссимуса и предоставил ему чрезвычайные полномочия. Но Миранда не перешел в контрнаступление против роялистов. Он придерживался оборонительной тактики, причем проявлял крайнюю пассивность, медлительность и нерешительность. Это позволило испанцам, почти не встречая сопротивления, занять 3 мая важный центр Валенсию и продолжать наступательные операции. В связи с угрозой, нависшей над республикой, 14 мая было введено военное положение. Миранда издал декрет, суливший свободу рабам, которые вступят в республиканскую армию и прослужат в пей 10 лет. Запоздалое и весьма неопределенное обещание освободить их в будущем не произвело на рабов большого впечатления. Зато оно вызвало сильное недовольство их хозяев — крупных землевладельцев, многие из которых заняли враждебную республике позицию.

Во второй половине июня Миранда сумел временно приостановить наступление испанских войск в районе Виктории и даже немного потеснить их. Но он не использовал этот выгодный момент для перехода в контрнаступление. Между тем испанцам удалось привлечь на свою сторону темных и отсталых обитателей обширных равнин бассейна Ориноко — воинственных льянеро, пообещав им богатую добычу. Играя на ненависти негров-рабов к крупным плантаторам-креолам, колонизаторы через свою агентуру спровоцировали восстание рабов под лозунгом «Да здравствует король Фердинанд VII!» Миранде пришлось направить часть своей армии против восставших. В начале июля испанцы, воспользовавшись отлучкой коменданта Боливара, благодаря предательству одного офицера захватили важный порт и крепость Пуэрто-Кабельо, где находился главный арсенал патриотов. «Венесуэла ранена в сердце!» — воскликнул Миранда, узнав об этом.

Положение республиканской армии стало критическим. Ей не хватало оружия, боеприпасов, продовольствия. В войсках упала дисциплина, началось дезертирство. Миранда и большинство других руководителей республиканцев были деморализованы перед лицом военных поражений и обострения классовых противоречий. Их пугала перспектива социальной революции, возможная победа народных масс, «цветных», а продолжение вооруженной борьбы против колонизаторов казалось в сложившейся ситуации бессмысленным кровопролитием. Вместе с тем до Миранды дошли некоторые сведения, позволявшие, по его мнению, надеяться на возможность временного соглашения с Испанией.

К этому времени из Европы поступили сообщения о том, что заседавшие в Кадисе кортесы^[14] после полуторагодичных дебатов приняли 18 марта 1812 г. конституцию, в которой требования колоний нашли известное отражение. Хотя Кадисская конституция сохраняла в неприкосновенности монархический строй и господство Испании над ее заокеанскими владениями, она провозглашала принцип народного суверенитета, отменяла феодальные привилегии, предоставляла одинаковые гражданские права жителям колоний и метрополии (за исключением лиц африканского происхождения), предусматривала их равное представительство в кортесах и т. д. В апреле Регентский совет передал на рассмотрение кортесов предложение Англии о посредничестве между Испанией и восставшими колониями. Назначенные с этой целью британские уполномоченные вскоре прибыли в Кадис, откуда должны были незамедлительно отплыть в Америку^[15].

Разумеется, Миранда вряд ли всерьез рассчитывал на урегулирование конфликта с Испанией и достижение независимости мирным путем. Но, учитывая все обстоятельства, он считал наиболее разумным немедленно заключить перемирие с противником, чтобы предотвратить окончательный разгром своих войск и выиграть время, необходимое для укрепления позиций патриотов. Исходя из таких соображений, Миранда с согласия венесуэльского правительства вступил в переговоры с испанским командованием.

Весть об этом быстро распространилась среди защитников республики. Часть из них выражала недовольство и даже возмущение действиями генералиссимуса, другие были охвачены паникой. Пользуясь растерянностью и усилением дезорганизации в республиканском лагере, Монтеверде отверг предложение о перемирии и потребовал полной капитуляции. Несмотря на готовность многих патриотов продолжать сопротивление, Миранда в конце концов решил принять условия, продиктованные роялистами. 25 июля его представитель подписал акт о капитуляции, согласно которому всем республиканцам гарантировались жизнь, свобода и полная амнистия, а желающим — возможность беспрепятственно выехать из страны. 30 июля испанские войска вступили в Каракас.

В тот же день Миранда прибыл в порт Ла-Гуайра, намереваясь на британском военном корабле покинуть Венесуэлу. По одним данным, он собирался отправиться в Европу, по другим — в Новую Гранаду.

…Английский бриг «Сапфир», стоявший на рейде Ла-Гуайры, лениво покачивался на волнах Карибского моря. Все приготовления к рейсу были давно закончены, запасы продовольствия и питьевой воды погружены. Ждали лишь какого-то важного пассажира, чтобы сняться с якоря. Багаж этого пассажира, состоявший из нескольких тяжелых сундуков, находился уже на борту судна, сам же он почему-то задерживался. Но утром 31 июля капитан получил известие, заставившее его, так и не дождавшись высокопоставленного пассажира, немедленно оставить порт, взяв курс на Кюрасао.

Владельцем багажа являлся Миранда. Он не попал на «Сапфир» и остался в Ла-Гуайре отнюдь не по доброй воле, авследствие рокового для него стечения обстоятельств. Его отъезду воспрепятствовала группа патриотически настроенных молодых офицеров (среди которых был и Боливар), выступавших против капитуляции и требовавших продолжения борьбы. Считая Миранду предателем, возможно подкупленным испанцами, который, сделав свое дело, поспешно спасается бегством, похитив крупную сумму денег из республиканской казны^[16], они, по договоренности с комендантом Ла-Гуайры Касасом и главой гражданской администрации порта Пеньей, ночью арестовали генералиссимуса. Боливар предлагал расстрелять Миранду, как изменника.

На следующий день в Ла-Гуайру поступил приказ Монтеверде закрыть порт и никого не выпускать из него. Хотя это распоряжение являлось явным и грубым нарушением условий соглашения о капитуляции, комендант порта, желая выслужиться перед испанскими властями, немедленно выполнил приказ. При занятии Ла-Гуайры испанцами Миранда попал в их руки. Закованного в кандалы, его бросили в подземный каземат. Арестовали также ряд других руководителей патриотов, причем восьмерых из них в кандалах отправили в Испанию, а с остальными подручные Монтеверде расправились на месте.

Боливару лишь случайно удалось спастись и бежать в Каракас, где он скрывался некоторое время. В дальнейшем при помощи влиятельных и богатых друзей он добился разрешения на выезд из Венесуэлы. Когда Боливар в сопровождении Франсиско де Итурбе, находившегося в приятельских отношениях с Монтеверде, явился к последнему за получением заграничного паспорта, испанский командующий сказал своему секретарю: «Этому господину надо выдать паспорт в награду за услугу, которую он оказал королю арестом Миранды». На это Боливар поспешил ответить: «Я арестовал Миранду, чтобы наказать изменника родины, а не с целью услужить королю»^{29}. После такого «разъяснения» взбешенный Монтеверде готов был отказаться от своего первоначального намерения. С большим трудом Итурбе удалось все же убедить его сменить гнев на милость. Получив паспорт, Боливар направился на Кюрасао.

В Венесуэле на долгое время воцарился режим кровавого террора испанской военщины. Всех активных участников освободительного движения и других «неблагонадежных» лиц занесли в проскрипционные списки. Им грозила жестокая расправа. Свыше полутора тысяч патриотов были брошены в тюрьмы. Миранду испанцы спустя год отправили на остров Пуэрто-Рико, а затем в Кадис. Он умер в заключении 14 июля 1816 г.

В Новой Гранаде

Почти одновременно с событиями в Венесуэле революционное движение охватило соседнюю с ней Новую Гранаду. 20 июля 1810 г. в Боготе вспыхнуло восстание против испанского господства и образовалась Верховная хунта Новой Гранады. Отстранив вице-короля и других испанских чиновников, она объявила, что не признает власти Регентского совета, правившего Испанией. Вслед за тем революционные хунты возникли в Картахене, Антиокии, Сокорро, Памплоне и других городах, а также в Кито. Однако на юго-западе, в долине реки Каука, шла вооруженная борьба с роялистами, удерживавшими Попайян вплоть до марта 1811 г. В конце 1810 г. они восстановили свою власть также в Санта-Марте, на побережье Карибского моря.

Между патриотами Новой Гранады не было единства. Верховная хунта в Боготе добивалась объединения всех провинций и разделяла мнение Миранды о желательности объединить Новую Гранаду и Венесуэлу «с целью образования единого социального организма». Провинциальные же хунты отстаивали федеративную систему и требовали широкой автономии. Поэтому лишь некоторые провинции откликнулись на призыв Верховной хунты направить в столицу своих представителей для участия в работе конгресса. В результате конгресс, открывшийся 22 декабря 1810 г., отнюдь не представлял всю Новую Гранаду. Вскоре между большинством его членов (от провинций) и Верховной хунтой возникли серьезные разногласия.

30 марта 1811 г. в Боготе была провозглашена конституция «Государства Кундинамарки», которое номинально считалось монархией во главе с Фердинандом VII, но в его отсутствие бразды правления вручались президенту. После кратковременного пребывания на этом посту крайне нерешительного и консервативно настроенного Лосано в сентябре его занял ветеран освободительного движения Антонио Нариньо, выступавший за превращение Новой Гранады в единое централизованное государство и установление республики.

К этому времени представители ряда провинций уже съехались в Боготу и приступили к обсуждению вопроса о форме государственного устройства и характере отношений между провинциями. Большинство из них высказалось за федеративную систему. 27 ноября представители Антиокии, Картахены, Нейвы, Памплоны и Тун-хи подписали акт о создании конфедерации Соединенных провинций Новой Гранады. Проект этого документа подготовил богатый адвокат-креол Камило Торрес. Конфедерация представляла собой объединение независимых, самоуправляющихся провинций. В ведении федерального конгресса оставались лишь внешние сношения, вопросы войны и мира, определение границ и юрисдикции провинций.

Вскоре в рамках конфедерации конституировались как суверенные государства отдельные ее члены. В том же ноябре 1811 г. хунта Картахены, являвшейся ядром Соединенных провинций Новой Гранады, под давлением масс провозгласила полную независимость провинции от Испании. В июне следующего года Учредительное собрание приняло конституцию «Государства Картахены», согласно которой Картахена являлась республикой во главе с президентом. Этот пост занял Мануэль Родригес Торисес. Еще раньше, в декабре 1811 г. была принята конституция «Республики Тунхи», а в мае 1812 г. — «Государства Антиокии». 4 октября 1812 г. открылся конгресс Соединенных провинций Новой Гранады, председателем которого являлся Торрес.

17 апреля 1812 г. была провозглашена также новая конституция Кундинамарки, официально устанавливавшая республиканский строй. Но, поскольку Нариньо и другие руководители этой республики по-прежнему выступали за унитарное устройство Новой Гранады, они не соглашались на вступление в конфедерацию и даже пытались насильственным путем присоединить к Кундинамарке ряд районов провинций Сокорро и Тунхи. В связи с этим отношения между Кундинамаркой и конфедерацией резко обострились. Во второй половине 1812 г. дело дошло даже до вооруженных столкновений.

Одновременно правительство Картахены вело военные действия против роялистов с целью ликвидации их важного опорного пункта на карибском побережье — Санта-Марты. В январе 1813 г. патриоты освободили ее. Значительно хуже обстояло дело на юге, где испанцы, восстановившие в ноябре 1812 г. свою власть над Кито, заметно активизировались.

В боях с роялистами в Новой Гранаде (конец 1812 — начало 1813 г.) деятельное участие приняла группа венесуэльских патриотов во главе с Боливаром, прибывших сюда с Кюрасао. 15 декабря 1812 г. Боливар опубликовал в Картахене обращение к населению Новой Гранады с призывом прийти на помощь венесуэльцам и объединиться с ними для совместной борьбы против общего врага — испанских колонизаторов. Анализируя причины гибели Венесуэльской республики, он подчеркивал, что она потерпела поражение главным образом из-за нерешительности, проявленной ее руководителями по отношению к врагу, вследствие отсутствия инициативы и применения исключительно оборонительной тактики, тогда как залог успеха — наступательные действия. В заключение Боливар призывал патриотов Новой Гранады «освободить колыбель колумбийской независимости» — Венесуэлу. «Поспешим же, — обращался он к ним, — разорвать цепи жертв, стонущих в застенках, ожидая от вас избавления! Будьте достойны их доверия! Отзовитесь на стоны ваших братьев! Спешите отомстить за убитых, спасти умирающих, принести освобождение угнетенным и свободу всем!»^{30}

Боливар, которому новогранадский конгресс за боевые заслуги присвоил звание бригадира, даровав права и привилегии гражданина Новой Гранады, сумел убедить руководителей Соединенных провинций и Кундина-марки в том, что судьба новогранадской революции неразрывно связана с освобождением Венесуэлы от испанского господства. Заручившись согласием иподдерж-кой правительств Торреса и Нариньо, он сформировал отряд из венесуэльских эмигрантов и новогранадских добровольцев и в середине мая 1813 г. снова ступил на землю своей родины.

Вторая республика

Быстро продвигаясь в северо-восточном направлении, отряд Боливара за короткий срок (май-июнь) освободил обширную территорию провинций Мерида, Трухильо, Каракас. Успех патриотов обусловливался активной — поддержкой населения, страдавшего от кровавого террора роялистов. «Чем дальше они продвигались, тем больше росли их ресурсы; свирепые эксцессы испанцев повсюду играли роль вербовщика рекрутов для армии борцов за независимость. Сила сопротивления испанцев была сломлена…» — констатировал Маркс^{31}.

Новому подъему освободительного движения в Венесуэле способствовал и выдвинутый Боливаром в середине июля лозунг: «Война не на жизнь, а на смерть». В начале августа его войска торжественно вступили в Каракас. К этому времени отряды Сантьяго Мариньо (прибывшего с острова Тринидад), Хосе Франсиско Бермудеса, Мануэля Пиара, Антонио Хосе де Сукре изгнали испанцев из северо-восточной части страны, а патриоты под командованием Хуана Баутисты Арисменди овладели островом Маргарита, близ северо-восточного побережья Венесуэлы. Но роялисты продолжали удерживать Коро, Маракайбо, Гвиану, часть провинции Баринас, а также Пуэрто-Кабельо, куда отступил Монтеверде с остатками своей армии.

С освобождением столицы образовалась вторая Венесуэльская республика во главе с Боливаром. Муниципалитет Каракаса на своем открытом заседании 14 октября провозгласил его главнокомандующим вооруженными силами и присвоил ему почетное звание «Освободителя Венесуэлы». 2 января 1814 г. по инициативе Боливара собралась народная ассамблея. Перед ней он поставил вопрос об избрании представительного органа власти и создании конституционного правительства. Однако это предложение не получило поддержки, так как ассамблея сочла его несвоевременным. Боливар был официально провозглашен диктатором и облечен всей полнотой власти. Такое решение вызывалось тяжелым положением республики, которая переживала серьезные трудности и напрягала все силы, чтобы отразить натиск сильного и коварного противника.

СИМОН БОЛИВАР

Правда, попытки наступления, предпринятые в сентябре-октябре 1813 г. регулярными испанскими частями из Пуэрто-Кабельо, оказались безуспешными. Но все же хорошо вооруженный гарнизон этой крепости, блокированной патриотами, сковывал часть сил последних. Главную же угрозу республике представляли многочисленные банды, сформированные бывшим офицером испанской армии Хосе Томасом Бовесом преимущественно из полудиких пастухов-льянеро. Обманутая демагогическими обещаниями роялистов, эта степная вольница, сравнительно меньше, чем другие группы населения, страдавшая от колониального гнета, а также значительная часть негров-рабов, которых Новее поспешил объявить свободными, выступили против республики. Орды Бовеса, получившего за свою нечеловеческую жестокость прозвище «Аттилы степей», подстрекаемые вожаками, всячески разжигавшими расовую ненависть своих «цветных» подчиненных к белым, обрушиваясь на опорные пункты патриотов, поголовно уничтожали не только военнопленных, но и гражданское население, не считаясь с полом и возрастом своих жертв.

Чтобы противостоять натиску превосходящих сил врага, республика должна была объединить усилия всех своих защитников и обеспечить активную поддержу широких слоев населения. Однако этому препятствовала классовая ограниченность политики Боливара, выражавшего в основном интересы креольских помещиков. Не решившись пойти на отмену рабства (хотя Боливар освободил своих собственных рабов) и проведение других мероприятий, отвечавших стремлениям народных масс, республиканское правительство значительно ослабило и сузило свою социальную базу. Сплочению всех сил патриотов против врага мешали также разногласия между Боливаром и некоторыми другими руководителями, особенно честолюбивым Маривьо, который упорно уклонялся от совместных действий.

В результате роялисты разгромили армию республики, и, когда они оказались на подступах к Каракасу, Боливар с остатками своих войск 6 июля 1814 г. оставил столицу и отступил вдоль побережья на восток. Вместе с отрядами патриотов город покинула большая часть гражданского населения, предпочитая погибнуть в пути, нежели попасть в руки головорезов Бовеса. Однако роялисты, заняв Каракас, следовали по пятам за отходившими республиканцами и 18 августа разбили их близ Барселоны. Вслед за тем они овладели Куманой, а в декабре — последним крупным очагом сопротивления патриотов Матурином. Вторая Венесуэльская республика пала.

Вынужденный снова искать убежище в Новой Гранаде, Боливар 25 сентября 1814 г. прибыл в Картахену. Отсюда он отправился в Тунху, где с конца 1812 г. находился конгресс новогранадской конфедерации.

Хотя большая часть Новой Гранады продолжала оставаться в руках патриотов, положение их являлось весьма непрочным. Разрозненные антииспанские силы действовали изолированно. Различные революционные центры и лидеры вели ожесточенную борьбу за политическую гегемонию. Между тем с юга и севера угрожали роялисты. В связи с их активизацией 16 июля 1813 г. по инициативе Нариньо была провозглашена полная независимость Кундинамарки от Испании и объявлено о разрыве всяких политических уз с метрополией. Вскоре войска Кундинамарки под командованием Нариньо, при военной и финансовой поддержке Соединенных провинций Новой Гранады, предприняли поход на юг и в начале 1814 г. одержали победу над роялистами. Но в мае того же года они потерпели серьезное поражение, причем сам Нариньо попал в плен.

К тому времени существенно изменилась обстановка в Испании, куда еще в марте 1814 г., после изгнания французских оккупантов, вернулся Фердинанд VII, немедленно приступивший к реставрации абсолютистских порядков. «…Он отменил все акты кортесов^[17], восстановил в прежнем виде все учреждения, воскресил святую инквизицию, призвал обратно иезуитов, изгнанных его дедом, осудил наиболее видных членов хунт, кортесов и их приверженцев на галеры, на заточение в африканские тюрьмы или на изгнание из Испании и приказал расстрелять наиболее известных вождей герильерос…»^{32}

В этих условиях конгресс Соединенных провинций Новой Гранады, выражая настроения большинства патриотов, призывал к единству, к укреплению центральной власти, и предложил Кундинамарке присоединиться к конфедерации. Но правительство Кундинамарки, возглавлявшееся Альваресом, отклонило это предложение. Тогда конгресс направил свою армию под командованием Боливара в Кундинамарку. 12 декабря 1814 г. она вступила в Боготу. Кундинамарка вошла в состав новогранадской федерации. В январе следующего года конгресс и федеральное правительство переехали в Боготу.

Теперь армии Боливара, переброшенной на север, предстояло разгромить роялистов, вновь овладевших Санта-Мартой. Однако эта кампания была сорвана вследствие позиции правительства Картахены, которое, несмотря на соответствующую договоренность, не предоставило в распоряжение Боливара ни войск, ни вооружения, ни боеприпасов.

Тем временем правительство Фердинанда VII, восстановив абсолютизм в метрополии, сосредоточило свои усилия на подавлении восстания в американских колониях. В апреле 1815 г. крупные испанские силы под командованием маршала Морильо высадились на побережье Венесуэлы. Убедившись в бесполезности своего дальнейшего пребывания в Новой Гранаде, Боливар 8 мая отплыл на Ямайку.

Ободренные прибытием многочисленных подкреплений, роялисты активизировали свои действия. Поскольку в Венесуэле испанское господство удалось восстановить еще до прибытия экспедиционного корпуса, Морильо поспешил перебросить часть его морским путем в Новую Гранаду. В августе испанские войска блокировали Картахену. Ее защитники оказали героическое сопротивление и мужественно обороняли город почти до конца года. Овладев Картахеной, испанцы двинулись на юг и в течение последующих месяцев подчинили своей власти всю Новую Гранаду. 6 мая 1816 г. они вступили в Боготу.

Восстановление колониального режима повсюду сопровождалось жестокой расправой с патриотами: массовые казни, аресты и другие репрессии не прекращались в течение длительного времени. Число жертв роялистского террора исчислялось тысячами. Среди погибших от рук палачей были выдающиеся борцы за свободу Камило Торрес, Мануэль Родригес Торисес, крупный ученый Франсиско Хосе де Кальдас и др.

РИО-ДЕ-ЛА-ПЛАТА

«Майская революция»

На юге континента, в бассейне Ла-Платы, основным центром революционных событий явился Буэнос-Айрес. 25 мая 1810 г. кабильдо этого города под давлением народных масс отстранил вице-короля Сиснероса и передал власть Временной правительственной хунте, председателем которой являлся полковник Корнелио Сааведра. В число ее членов входили молодые патриоты Мариано Морено, Мануэль Бельграно, Хуан Хосе Кастельи. В первые же месяцы своей деятельности хунта провела ряд мер, направленных на развитие внешней торговли, поощрение иммиграции, демократизацию государственного строя и общественной жизни, укрепление вооруженных сил, подавление сопротивления роялистов. Для разгрома контрреволюции и освобождения всей территории Ла-Платы от ига колонизаторов она сформировала отряды патриотов, состоявшие главным образом из добровольцев.

Первая военная экспедиция, посланная на север, в августе 1810 г. освободила провинцию Кордову и двинулась в Верхнее Перу. При приближении революционной армии (получившей название Северной) здесь усилилось повстанческое движение, не прекращавшееся с 1809 г. 7 ноября в сражении при Суипача патриоты одержали внушительную победу над испанскими войсками. Верхнее Перу, где были сосредоточены наиболее значительные в вице-королевстве Рио-де-ла-Плата силы роялистов, оказалось под властью правительства Буэнос-Айреса.

Прогрессивные мероприятия буэнос-айресской хунты, способствовавшие дальнейшему развитию и углублению революции, осуществлялись по инициативе ее радикального крыла, возглавлявшегося Морено (одним из двух секретарей хунты).

МАРИАНО МОРЕНО

Мариано Морено родился в 1778 г. в Буэнос-Айресе. Отец его, выходец из Испании, был чиновником колониального казначейства. Мариано рос болезненным ребенком. С раннего детства он пристрастился к чтению, а в юношеском возрасте обнаружил сильную тягу к знаниям. Достигнув 21 года, молодой человек поступил в университет Чукисаки, где изучал право и познакомился с идеями просветителей. В 1805 г. он вернулся в Буэнос-Айрес и занялся юридической практикой. Одновременно Морено с головой окунулся в общественно-политическую деятельность. Он написал упоминавшийся выше «Меморандум землевладельцев», а в 1810 г. издал испанский перевод «Общественного договора» Руссо.

Морено и его единомышленники (Кастельи, Бельгра-но и др.), выражая интересы купцов, либеральных помещиков, мелкой городской буржуазии, добивались не только установления политической независимости, но и ликвидации феодальных порядков в экономической и социальной областях. Они отстаивали идею превращения всей территории бывшего вице-королевства Рио-де-ла-Плата в единое централизованное государство.

Феодальные помещики внутренних провинций и купцы-монополисты Буэнос-Айреса объединялись вокруг консервативного крыла хунты во главе с Сааведрой, которое стремилось лишь к освобождению от испанского ига, но не хотело социально-экономических преобразований и выступало за широкую автономию провинций.

Борьба между политическими группировками принимала все более острый характер. Поскольку Морено и его соратники не решились обратиться за поддержкой к народным массам, победу одержала группа Сааведры. В декабре 1810 г. Морено ушел в отставку^[18].

Обострение разногласий внутри правительства и захват власти консервативными силами ослабили позиции хунты Буэнос-Айреса. Ее попытки установить свой контроль над всей территорией Ла-Платы встретили сопротивление со стороны населения отдельных провинций, стремившихся к полной независимости.

Парагвайская кампания Бельграно

Весьма решительно против действий буэнос-айресской хунты выступили патриоты Парагвая, где во второй половине XVIII в. произошли события, оказавшие заметное влияние на исторические судьбы страны. В 1767 г. мадридское правительство изгнало иезуитов из Испании и ее американских колоний. В результате парагвайские редукции быстро пришли в упадок. К началу XIX в. на их территории осталось всего около 30 тыс. человек. Ликвидация иезуитского государства способствовала превращению страны в единое экономическое и политическое целое, а также некоторому росту, мелкого и среднего землевладения за счет бывших владений ордена. Большая их часть перешла, однако, в собственность короны. Крупное светское землевладение так и не получило здесь широкого распространения.

С образованием вице-королевства Рио-де-ла-Плата Парагвай стал его составной частью в качестве одного из интендантств и получил возможность вывозить свою продукцию через Буэнос-Айрес. Это позволило значительно расширить производство и экспорт йерба-мате, а также табака, водки, древесины. Рост торговли стимулировал повышение товарности сельского хозяйства, развитие в городах ремесла и кустарного производства. В земледелии, скотоводстве и на городских предприятиях стал применяться наемный труд.

Несмотря на то, что вовлечение Парагвая в орбиту экономического влияния Буэнос-Айреса несомненно создало более благоприятные условия для развития производительных сил страны, оно имело и отрицательные последствия. Раньше парагвайская экономика находилась под прямым контролем далекой метрополии, которая вследствие бедности колонии полезными ископаемыми, се хозяйственной отсталости и изолированного положения не проявляла к ней особого внимания. Теперь же Парагвай не только страдал от многочисленных запретов и ограничений, мелочной регламентации, торговых монополий, высоких таможенных пошлин, обременительных налогов, установленных колонизаторами, но оказался вместе с тем в непосредственной экономической зависимости от сравнительно близкого географически Буэнос-Айреса.

Это обстоятельство наложило заметный отпечаток на развитие парагвайского революционного движения, отличавшегося рядом специфических черт.

Вследствие отдаленности и изоляции страны контакты ее населения с Испанией и с остальными колониями, не говоря уже об иностранных государствах, были крайне затруднены и носили, как правило, эпизодический характер. Поэтому идеи европейского Просвещения, войны за независимость в Северной Америке, Великой французской революции, вести о революционных выступлениях в Латинской Америке почти не проникали в Парагвай и, следовательно, не имели сколько-нибудь серьезного влияния на формирование взглядов местных патриотов. Их ненависть к колонизаторам и стремление освободить свою родину от испанского владычества обусловливались жизненными интересами складывавшейся парагвайской нации, требовавшими ликвидации колониального режима.

Подавляющее большинство парагвайцев в этническом отношении являлись метисами, материальная культура и духовный облик которых отличались многими типично индейскими чертами. Они говорили на языке гуарани и не имели почти ничего общего с Испанией. Росту их национального самосознания и сплочению в значительной мере способствовали традиции вековой борьбы против господства иезуитов, нападений португальцев и иных врагов, чувство возмущения в связи с лишением Парагвая права избирать губернатора и т. д.

Наряду с этими факторами исторического порядка в конце XVIII — начале XIX в. особое значение приобрела тенденция к ликвидации экономической зависимости страны от Буэнос-Айреса. Она и определила во многом ход событий и расстановку сил в Парагвае после начала освободительной войны на Ла-Плате.

Вслед за «майской революцией» 1810 г. в Буэнос-Айресе и образованием Временной правительственной хунты последняя, стремясь установить контроль над всей территорией вице-королевства, направила своих эмиссаров в провинции с целью заручиться их признанием и поддержкой. 21 июня представитель хунты полковник Эспипола прибыл в Асунсьон, где его встретили весьма прохладно. Лишь небольшая группа местных «креолов» («портсньос») выступала за признание власти буэнос-айресского правительства. Правда, происпанская группировка, занимавшая открыто враждебную хунте позицию, была также довольно малочисленна. Большинство же парагвайских патриотов, в принципе приветствуя и одобряя революционные события в Буэнос-Айресе, вовсе не разделяли планов объединения провинций Ла-Платы в одно государство под эгидой Буэнос-Айреса. Опасаясь, что осуществление подобных замыслов привело бы к дальнейшему усилению зависимости Парагвая от Буэнос-Айреса, они предпочитали выжидать.

Только наиболее передовая часть патриотически настроенной интеллигенции, возглавлявшаяся видным адвокатом доктором Франсией, восприняла начало революции на Ла-Плате и в других испанских колониях как сигнал к борьбе за полную независимость страны.

Между тем 10 июля в Асунсьоне было получено обращение Регентского совета с требованием его признания. Две недели спустя собралось расширенное заседание кабильдо с участием высшего духовенства, офицеров, чиновников и прочих именитых граждан. Выступление Франсии, высказавшегося за провозглашение Парагвая самостоятельным государством, не встретило поддержки. Совещание приняло компромиссное решение: признать Регентский совет, но вместе с тем продолжать поддерживать дружественные отношения и контакты с Буэнос-Айресом. От признания же суверенитета буэнос-айресской хунты кабильдо воздержался.

В ответ правительство Буэнос-Айреса объявило блокаду Парагвая и, чтобы изгнать оттуда испанцев, направило свои войска под командованием члена хунты Мануэля Бельграно. В декабре они переправились через Парану и стали продвигаться на север. Поскольку в Парагвае почти совсем не было испанских войск, буэнос-айресская хунта, рассчитывавшая к тому же на содействие местного населения, не сомневалась в успехе кампании. Однако, вопреки ее ожиданиям, парагвайцы не присоединились к армии Бельграно. Зато они сразу же откликнулись на призыв главы испанской администрации губернатора и интенданта Веласко вступать в ряды формируемого колониальными властями ополчения. Такая реакция вполне понятна, если учесть, что в специфических условиях колониального Парагвая гегемонистские устремления соседнего Буэнос-Айреса воспринимались тогда патриотами как реальная и непосредственная угроза, по сравнению с которой гнет далекой метрополии, переживавшей глубокий кризис, явно представлялся в тот момент меньшим злом.

19 января 1811 г. парагвайское ополчение под командованием подполковника Мануэля Анастасио Каваньяса нанесло серьезное поражение армии Бельграно на равнине близ Парагуари, юго-восточнее Асунсьона. Остатки буэнос-айресских войск, преследуемые парагвайскими частями Фульхенсио Йегроса, отступили на юг, к реке Такуари, и 9 марта капитулировали. По окончании военных действий между победителями и побежденными установились прямые контакты, которые помогли многим парагвайцам осознать, что, сражаясь с армией Буэнос-Айреса, они невольно способствовали сохранению испанского господства в своей стране. Сильное впечатление произвело на них заявление Бельграно, который убедительно показал необходимость совместной борьбы народов Испанской Америки против их главного врага — чужеземных колонизаторов — и недопустимость братоубийственных войн между самими испано-американцами.

Под влиянием изменений, происшедших в настроениях парагвайских патриотов, большинство их стало склоняться в пользу независимости в союзе с Буэнос-Айресом, одобряя идею объединения провинций Ла-Платы в рамках одного государства. В мае группа молодых офицеров ополчения во главе с Йегросом и Каваньясом начала подготовку вооруженного восстания с целью отстранения испанской администрации. Выступление было ускорено в связи с тем, что губернатор Веласко заручился обещанием португальских властей Бразилии оказать военную помощь в случае антииспанского восстания в Парагвае. Стремясь предупредить возможные последствия этого сговора, заговорщики решили действовать, несмотря на отсутствие в столице их руководителей Йегроса и Каваньяса.

6 ночь с 14 на 15 мая в Асунсьоне вспыхнуло восстание, которое непосредственно возглавил капитан Педро Хуан Кавальеро. Душой и организатором его являлся известный своими патриотическими убеждениями доктор Франсиа.

Хосе Гаспар Родригес де Франсиа (видимо, португальского происхождения), сын состоятельного торговца табаком, родился в 1766 г. в Асунсьоне. 14 лет от роду он поступил в Кордовский университет, по окончании которого получил степень доктора теологии. Вернувшись в Асунсьон, в течение непродолжительного времени преподавал в семинарии, но из-за своих либеральных взглядов вступил в конфликт с семинарским начальством и был уволен. Тогда Хосе Гаспар стал изучать право и в дальнейшем занялся адвокатской практикой. С годами этот весьма начитанный и разносторонне образованный человек, сторонник идей французского Просвещения приобрел репутацию знающего и опытного юриста. Он отличался исключительным бескорыстием и скромностью. Эти качества принесли ему широкую популярность и уважение соотечественников. В 1809 г. кабильдо Асунсьона выдвинул Франсию кандидатом на пост представителя Рио-де-ла-Платы при Центральной хунте. Но в связи с последующими событиями выехать в Испанию ему так и не пришлось.

В результате событий 14–15 мая власть временно перешла к триумвирату в составе Франсии, Севальоса и смещенного губернатора Веласко. Но вскоре последний, члены кабильдо и многие испанцы были арестованы по подозрению в происпанской деятельности.

17 июня в Асунсьоне собралась ассамблея нотаблей, которой предстояло рассмотреть и решить ряд важных вопросов. В работе ее участвовало около 300 представителей имущих классов, прибывших из различных районов Парагвая по приглашению временного правительства и кабильдо. 20 июня ассамблея заявила о разрыве всяких отношений с Испанией и провозглашении Парагвая свободным и независимым государством, однако, несмотря на возражения Франсии, высказалась за союз с Буэнос-Айресом. Она приняла также решение о замещении всех государственных должностей исключительно парагвайцами.

Исполнительную власть осуществляла теперь Правительственная хунта из пяти членов во главе с Негросом. Фактически же деятельностью правительства руководил Франсиа (занимавший пост советника-секретаря хунты), который обладал наибольшими способностями, энергией, политическим опытом и авторитетом. Вынужденный согласиться на заключение договора о федерации, союзе и взаимопомощи с Буэнос-Айресом (12 октября 1811 г.), он добился вместе с тем признания последним независимости Парагвая, а также некоторых экономических уступок.

Хунта приняла меры к развитию торговли, культуры и просвещения, объявила свободу судоходства по реке Парагвай, запретила избрание испанцев депутатами будущего конгресса. В январе 1812 i. в Асунсьоне было основано Патриотическое литературное общество. 9 апреля того же года хунта издала закон, согласно которому имущество умерших иностранцев, при отсутствии у них наследников в Парагвае, переходило в собственность государства. Однако многие прогрессивные начинания Франсии и взятый им курс на полную независимость страны наталкивались на сопротивление и саботаж со стороны его коллег, особенно военных. В связи с этим он дважды подавал в отставку, но без него деятельность правительства оказывалась в значительной мере парализованной. В середине ноября 1812 г. Франсиа согласился вновь занять свое место в хунте при условии ограничения роли военных и созыва национального конгресса, призванного рассмотреть вопрос об изменении формы правления и образовании нового правительства.

20 июня 1811 г. роялисты нанесли сокрушительное поражение войскам Буэнос-Айреса в Верхнем Перу, отбросили их далеко на юг и стали готовиться к дальнейшему наступлению в южном направлении. Тем не менее на территории Верхнего Перу еще несколько лет действовали многочисленные партизанские отряды, состоявшие преимущественно из индейцев, которые непрерывно беспокоили своими нападениями испанские гарнизоны. В контролируемых ими районах создавались своеобразные повстанческие республики (републикеты), возглавлявшиеся Ареналесом, Камарго, Муньекасом, Падильей и др.

Восточный Берег

В руках испанцев продолжала оставаться часть территории Восточного Берега, в частности столица этой провинции, город и крупный лаплатский порт Монтевидео, отделенный от Буэнос-Айреса заливом Рио-де-ла-Плата. Фактически местная колониальная администрация не подчинялась властям Буэнос-Айреса еще с 1808 г., когда в связи с бонапартистскими симпатиями вице-короля Линье в Монтевидео была создана испанская хунта, занимавшая легитимистские позиции. Такое положение сохранялось и после «майской революции» в Буэнос-Айресе. 13 февраля 1811 г. новый вице-король Рио-де-ла-Платы генерал Элио (бывший губернатор Восточного Берега), обосновавшийся в Монтевидео, объявил войну буэнос-айресской хунте и начал готовиться к военным операциям.

Однако в конце месяца уругвайские патриоты подняли восстание, во главе которого стал Хосе Хервасио Артигас.

ХОСЕ ХЕРВАСИО АРТИГАС

Артигас (1764–1850) родился в Монтевидео в состоятельной креольской семье. Отец его был помещиком-скотоводом, человеком довольно просвещенным. Юность Артигаса в основном прошла в отцовском поместье, но ему довольно часто приходилось выезжать за его пределы, сопровождая гурты скота и караваны с грузами шкур. Уже в то время, отчасти под влиянием мыслей, почерпнутых из «крамольных» книг, имевшихся в библиотеке отца, постепенно складывались демократические убеждения молодого Артигаса. В 1797 г. он вступил в ополчение, сформированное испанскими властями в помощь регулярным войскам из уроженцев колонии, и вскоре получил офицерское звание. Во время вторжения английских захватчиков на Ла-Плату Артигас принял самое деятельное участие в борьбе с интервентами.

Возглавлявшееся Артигасом восстание быстро охватило большую часть территории Восточного Берега. Призывая своих соотечественников к решительной борьбе против колонизаторов, он писал: «Наш девиз: победить или умереть. Пусть трепещут тираны от того, что они возбудили ваш гнев, не поняв, что южноамериканцы готовы защищать свое отечество и скорее погибнуть с честью, чем жить опозоренными в постыдном плену»^{33}.

Установив связи с хунтой Буэнос-Айреса (куда отправился сам Артигас), уругвайские патриоты заручились ее поддержкой. 18 мая они нанесли серьезное поражение испанцам в сражении при селении Лас-Пьедрас, на подступах к Монтевидео. Вслед за тем отряды Артигаса, состоявшие главным образом из гаучо — пастухов пампы, подошли к городу и осадили его. Вскоре к ним присоединились войска, прибывшие из Буэнос-Айреса. Не рассчитывая на подкрепления из Испании, вице-король обратился за помощью к португальскому правительству принца-регента Жоао, находившемуся с 1808 г. в Рио-де-Жанейро. Поскольку португальцы давно стремились к захвату Восточного Берега, они сразу же откликнулись на этот призыв и направили свои войска, которые в середине июля вторглись в пределы страны.

Военные неудачи и угроза захвата Монтевидео португальцами еще больше обострили разногласия между различными группировками и политическую борьбу в Буэнос-Айресе. В результате победы более радикального крыла правительственная хунта была реорганизована, а в дальнейшем распущена. Исполнительная власть перешла к триумвирату, созданному 23 сентября 1811 г. Вопреки сопротивлению реакционных сил триумвират 90 провел прогрессивные мероприятия с целью углубления революции. Но его политика далеко не во всех вопросах отличалась последовательностью. Так, продвижение роялистов из Верхнего Перу и вторжение португальских войск на территорию Восточного Берега побудили правительство Буэнос-Айреса уже 23 октября заключить соглашение о перемирии с вице-королем, находившимся в осажденном Монтевидео. В соответствии с этим соглашением войска Буэнос-Айреса и Португалии покинули Восточный Берег, который признавался владением Испании.

Вынужденный снять осаду Монтевидео, Артигас повел свои отряды на северо-запад. Вслед за ними в далекий и трудный поход отправились тысячи уругвайцев— мужчин и женщин, стариков и детей, — не желавших оставаться под гнетом колонизаторов. В результате этого массового «исхода уругвайского народа» свыше 16 тыс. человек переправились через реку Уругвай и расположились огромным лагерем в соседней провинции Энтре-Риос (селение Айуи). Здесь они готовились к возобновлению борьбы за независимость своей родины, пытаясь вновь заручиться поддержкой правительства Буэнос-Айреса. Однако последнее считало более важной для себя задачей организацию отпора роялистам, наступавшим с севера.

С этой целью триумвират вновь назначил командующим Северной армией Бельграно, которому удалось приостановить отступление. 24 сентября 1812 г. он нанес под Тукуманом сокрушительный удар испанским войскам, отбросив их на север. Одержанная победа позволила правительству Буэнос-Айреса вновь направить свою армию на территорию Восточного Берега. В октябре возобновилась осада Монтевидео, в которой активное участие приняли отряды уругвайских патриотов.

В это время обнаружились глубокие разногласия между буэнос-айресским правительством и сторонниками Артигара. Последние, добиваясь полной независимости своей страны, выступали за превращение Ла-Платы в федерацию автономных провинций, самостоятельных как по отношению к Испании, так и к Буэнос-Айресу. Буэнос-айресские же руководители, стремившиеся обеспечить свою гегемонию в масштабе всего бывшего вицекоролевства Рио-де-ла-Плата, отвергали принцип федеративного устройства. Они противопоставляли ему идею подчинения отдельных провинций сильной центральной власти в рамках унитарного государства, возглавляемого Буэнос-Айресом.

Следует иметь в виду, что федерализм Артигаса и его приверженцев существенно отличался от политической платформы федералистов Буэнос-Айреса, которые добивались сохранения монополии последнего и его привилегированного положения по отношению к остальным провинциям Ла-Платы.

Противоречия между уругвайскими патриотами и буэнос-айресским правительством резко обострились и проявились открыто в связи с созывом Конституционной ассамблеи (учредительного собрания) Объединенных провинций Рио-де-ла-Платы. Ассамблея открылась в Буэнос-Айресе 31 января 1813 г. и известна в истории под названием «Ассамблеи тринадцатого года». Она приняла важные решения, фактически утверждавшие независимость провинций Ла-Платы от Испании и подготовившие условия для официального провозглашения их суверенным государством. В частности, имя испанского короля Фердинанда VII было исключено из текста присяги, запрещалось упоминание его в документах, а также изображение на денежных знаках. Ассамблея объявила 25 мая (день «майской революции») национальным праздником, учредила государственный герб и флаг, приняла национальный гимн. Кроме того, она издала декреты и постановления социально-экономического характера, предусматривавшие отмену рабства, подушной подати, ликвидацию различных феодальных форм эксплуатации, запрещение телесных наказаний и пыток, отмену дворянских титулов, упразднение трибунала инквизиции и проведение других прогрессивных преобразований^{34}. Но большинство намеченных реформ не удалось осуществить, что объяснялось в основном сопротивлением сил реакции и отсутствием единства среди самих патриотов.

Сторонники сохранения колониального режима — роялисты, крупные землевладельцы и купцы, высшее духовенство, военно-бюрократическая верхушка, стремившиеся сохранить свои классовые привилегии, решительно воспротивились проведению в жизнь мер, принятых Ассамблеей. Испанские войска, вторично разгромленные Северной армией 20 февраля под Сальтой и отброшенные на север, воспользовавшись великодушием Бельграно, отпустившего под честное слово на свободу несколько тысяч военнопленных, активизировали свои действия. В октябре-ноябре 1813 г. они дважды нанесли поражение патриотам в Верхнем Перу и вновь оттеснили их на юг, к Тукуману.

В этот критический момент командующим Северной армией был назначен талантливый военачальник Сан-Мартин.

Хосе де Сан-Мартин, выдающийся руководитель борьбы за независимость в Южной Америке, родился в 1778 г. в лаплатской провинции Мисьонес. Его отец был испанским офицером и колониальным чиновником, мать — креолкой. Когда Сан-Мартину исполнилось 8 лет, семья переехала в Испанию, где он получил военное образование и еще подростком начал армейскую службу. В 15 лет юноша стал уже офицером. В дальнейшем участвовал в военных кампаниях во Франции, Северной Африке, Португалии, а с началом освободительнойвойны против вторгшихся в Испанию войск Наполеона мужественно сражался в рядах испанских патриотов.

Сан-Мартин внимательно следил за ходом революционных событий на своей далекой родине — в Южной Америке. Стремясь отдать все силы делу ее освобождения от колониального ига, он вступил в тайное общество испаноамериканских патриотов — масонскую ложу «Лаутаро», основанную в Европе еще в начале XIX в. Мирандой. По заданию этой организации Сан-Мартин выехал в Америку и в марте 1812 г. прибыл в Буэнос-Айрес. Здесь ему сразу же поручили формирование полка конных гренадер, во главе которого он в феврале 1813 г. одержал блестящую победу над роялистами.

Кадровый офицер с богатым боевым опытом, Сан-Мартин отличался исключительной целеустремленностью, выдержкой, хладнокровием, трезвостью в оценке обстановки. Все эти качества позволили ему успешно справиться с возложенной на него трудной задачей. Сан-Мартину удалось за короткий срок повысить боеспособность и укрепить дисциплину войск, деморализованных недавними поражениями. Однако борьба с роялистами в горах Верхнего Перу, по его мнению, не имела решающего значения для судеб революции на Ла-Плате. Он считал необходимым подготовить и осуществить освободительный поход в Чили и Перу, чтобы разгромить там основные силы колонизаторов на Южноамериканском континенте. В дальнейшем, будучи поставлен во главе граничившего с Чили интендантства Куйо, Сан-Мартин приступил к формированию специальной армии, предназначенной для выполнения этой задачи.

30 сентября 1813 г. открылся конгресс в Асунсьоне— первый в истории Парагвая общенациональный выборный орган. Количество депутатов, избранных на местах пропорционально числу жителей соответствующих городов и селений, превышало тысячу человек. Поскольку выборы, по предложению Франсии, являлись всеобщими и права участия в них лишались только явные «враги свободы», в конгрессе преобладали представители сельского населения, преимущественно мелких и средних землевладельцев, а также городских низов. На поддержку этих слоев общества Франсиа возлагал большие надежды.

Конгресс отклонил приглашение буэнос-айресского правительства направить представителей Парагвая на Конституционную ассамблею Объединенных провинций Рио-де-ла-Платы. Это фактически означало разрыв союзного договора 1811 г. и вообще всяких отношений с Буэнос-Айресом. 12 октября депутаты единодушно одобрили разработанный Франсией и Йегросом проект государственного устройства, устанавливавший республиканский строй. Верховная власть и командование вооруженными силами вручались двум консулам, назначаемым конгрессом, который предусматривалось созывать ежегодно для решения наиболее важных вопросов^{35}. Консулами были избраны Франсиа и Йегрос, что являлось своего рода компромиссом между радикальным и умеренным крылом парагвайских патриотов.

Хотя национальный конгресс формально не принял никакой специальной декларации о независимости Парагвая, провозглашение республики представляется, по существу, равносильным такому акту. Оно практически означало полный и окончательный разрыв с метрополией и отказ даже от словесного признания суверенитета испанского монарха Фердинанда VII, от имени которого номинально выступала Правительственная хунта.

Парагвай явился первой провинцией бывшего вице-королевства Рио-де-ла-Плата, предпринявшей столь решительный и далеко идущий шаг.

Между тем Верхнее Перу продолжало оставаться в руках испанцев. Что же касается отношений между Буэнос-Айресом и уругвайскими патриотами, то их разногласия не замедлили вылиться в открытый конфликт.

В связи с созывом Конституционной ассамблеи в апреле 1813 г. в Буэнос-Айрес были направлены представители, избранные населением Восточного Берега. Они имели инструкции, составленные Артигасом. «Инструкции XIII года» являлись политической платформой уругвайских патриотов. Этот документ содержал требование полной независимости провинций Ла-Платы от Испании, установления республиканской формы правления, провозглашения гражданской и религиозной свобод, а также признания широкой автономии Восточного Берега и других провинций в рамках конфедерации, с соответствующей гарантией их прав^{36}. Поскольку подобная программа никак не устраивала консервативное большинство Ассамблеи, оно отказалось признать полномочия уругвайских депутатов и допустить их к участию в своей работе.

В ответ на действия правящих кругов Буэнос-Айреса Артигас в январе 1814 г. отвел свои войска, участвовавшие в осаде Монтевидео, к реке Уругвай. Тогда «верховный правитель» Посадас, которому Ассамблея передала в конце января исполнительную власть, издал декрет, объявлявший Артигаса «изменником родины» и вне закона. За его голову было обещано высокое вознаграждение. Чтобы форсировать военные операции против Монтевидео, буэнос-айресское правительство послало туда эскадру, которая установила морскую блокаду, а также подкрепления сухопутным частям под командованием Альвеара. 23 июня испанский гарнизон Монтевидео капитулировал.

Хотя столица Восточного Берега оказалась в руках войск Буэнос-Айреса, почти всю остальную его территорию фактически контролировали уругвайские патриоты во главе с Артигасом, не признававшие власть буэнос-айресского правительства. Иод их влиянием находились также расположенные к западу от реки Уругвай провинции Энтре-Риос, Корриентес и другие, которые выступали против централистских устремлений и гегемонии Буэнос-Айреса.

В январе 1815 г. отряды Артигаса, придерживавшиеся до того преимущественно оборонительной тактики, перешли в наступление. Они одержали крупную победу над буэнос-айресскими войсками, вынужденными в середине марта оставить Монтевидео.

Успехи уругвайцев способствовали дальнейшему росту федералистских тенденций в соседних с Восточным Берегом провинциях.

В такой обстановке консервативные круги Буэнос-Айреса, стремясь укрепить свою власть над провинциями Ла-Платы, свергли в апреле правительство Альвеара (занимавшего с января 1815 г. пост «верховного правителя») и распустили Конституционную ассамблею. Новое правительство заявило о своем намерении достигнуть соглашения с Артигасом. Но, поскольку оно категорически отказалось принять требование уругвайских патриотов о полной автономии Восточного Берега, переговоры не дали никаких результатов.

В июле 1815 г. по инициативе Артигаса собрался федеральный конгресс, на котором помимо Восточного Берега были представлены также провинции Энтре-Риос, Корриентес, Санта-Фе и Мисьонес, провозгласившие Артигаса «защитником свободных народов». Конгресс одобрил разработанный Артигасом «Временный регламент Восточной провинции» — радикальную программу, предусматривавшую конфискацию земель и другого имущества врагов революции и их распределение между неимущими патриотами. В самом Монтевидео были приняты меры для поддержания революционного порядка и дисциплины.

Если федералисты во главе с Артигасом фактически контролировали во второй половине 1815 г. всю территорию между реками Уругваем и Параной, то сфера политического влияния Буэнос-Айреса стала весьма ограниченной. Помимо Восточного Берега и Парагвая, отказывавшихся признать власть буэнос-айресского правительства, из-под его контроля окончательно вышло и Верхнее Перу, где роялистам удалось почти полностью подавить революционное движение: к началу 1816 г. уцелела лишь одна «републикета» Айопайя. Поскольку к тому же в ноябре 1815 г. здесь потерпела очередное поражение в бою при Сипе-Сипе Северная армия под командованием «верховного правителя» Рондо, угроза наступления испанских войск с севера вновь оказалась реальной.

На побережье Тихого океана

Примерно за год до описываемых событий, в конце октября 1814 г., со склонов Анд в лаплатскую провинцию Мендоса спустилась кучка запыленных, от усталости едва державшихся в седле всадников. Только эта горстка чилийских патриотов уцелела после драмы, разыгравшейся по ту сторону Андского хребта.

В отличие от Ла-Платы, Венесуэлы, Новой Гранады в вице-королевстве Перу освободительное движение первоначально развивалось сравнительно слабо. В самом Перу колонизаторы в течение ряда лет вообще прочно удерживали свои позиции. Лишь в августе 1814 г. в Куско вспыхнуло и распространилось на обширную территорию мощное индейское восстание под предводительством Пумакагуа, но к марту следующего года оно уже было подавлено и власть испанской администрации полностью восстановлена.

Значительно больший размах борьба за независимость приобрела в генерал-капитанстве Чили. Правда, и здесь по ряду причин, связанных с отдаленностью и изолированным положением этой колонии, расположенной на периферии испанской империи в Америке, ее экономической зависимостью от Перу и другими обстоятельствами, борьба против чужеземных угнетателей в первые годы освободительной войны не достигла такой остроты и политического накала, не приняла столь массового характера, как в других районах Южной Америки.

Но вести о революционных событиях в Каракасе, Буэнос-Айресе, Боготе, Кито послужили толчком для выступления и чилийских патриотов. Непосредственным поводом к нему явился арест 25 мая 1810 г. видных участников освободительного движения Рохаса, Овалье и Вера-и-Пинтадо. Этот акт грубого произвола вызвал решительные протесты со стороны общественности. По требованию патриотов 18 сентября было созвано открытое заседание кабильдо Сантьяго, которое приняло решение о смещении губернатора и передаче его функций правительственной хунте. В ее состав вошел радикально настроенный Хуан Мартинес де Росас, выступавший за проведение революционного курса и добившийся открытия чилийских портов для свободной торговли с иностранными государствами. Однако среди членов хунты преобладали тесно связанные с испанской монархией представители колониальной администрации и духовенства во главе с бывшим губернатором. Роялисты добились большинства и в национальном конгрессе, избранном 11 апреля 1811 г. (он открылся 4 июля). Депутаты конгресса поспешили присягнуть на верность Фердинанду VII. Ббльшая их часть, настроенная лояльно по отношению к метрополии, не выдвигала требований ликвидации колониальной зависимости.

Происпанская политика консервативной хунты вызвала разочарование и глубокое недовольство патриотических сил. 25 августа в Консепсьоне вспыхнуло восстание, которое возглавил Мартинес де Росас. Вслед за тем 4 сентября в Сантьяго патриоты, требовавшие независимости, свергли хунту и образовали новую, где руководящую роль вскоре стал играть молодой офицер Хосе Мигель Каррера, происходивший из богатой креольской семьи. Из конгресса были удалены наиболее реакционные депутаты, а в декабре последовал его роспуск.

Каррера стал фактически единоличным диктатором в Сантьяго.

Но власть Карреры отнюдь не получила признания на всей территории Чили. Особенно решительно против его диктаторских замашек выступала хунта Консепсьона. Вместе с тем ее руководитель Мартинес де Росас стремился избежать вооруженного столкновения с патриотами Сантьяго. Однако переговоры, которые он вел с Каррерой, не дали результата. Тогда часть его приверженцев перешла на сторону Карреры, а Мартинес де Росас был арестован и впоследствии выслан из Чили.

Несмотря на требования Камило Энрикеса (издававшего с февраля 1812 г. в Сантьяго первую чилийскую газету «Аурора де Чили») и других патриотов, добивавшихся полного разрыва с Испанией и проведения демократических преобразований, правительство Карреры придерживалось весьма осторожного и умеренного политического курса. 27 октября 1812 г. оно обнародовало «Временный конституционный регламент», который провозглашал принцип народного суверенитета, неприкосновенность личности, жилища и имущества, свободу печати, равенство перед законом, предусматривал разработку конституции, создание выборного сената и т. д. Но этот документ вновь подтверждал признание суверенитета Фердинанда VII^{37}.

Тем временем вице-король Перу подготовил армию под командованием генерала Парехи, которая морем была переброшена в Чили. В марте 1813 г. она высадилась на юге страны. За короткий срок испанские войска заняли всю территорию южнее реки Мауле. Правда, в июле-августе патриотам во главе с Каррерой удалось освободить многие важные центры, но город Чильян продолжал оставаться в руках испанцев. В начале 1814 г. последние получили подкрепления. В связи с создавшимся критическим положением хунта, правившая в Сантьяго в отсутствие Карреры, решила отстранить его от командования вооруженными силами и назначила главнокомандующим видного деятеля освободительного движения Бернардо О’Хиггинса (1778–1842).

Сын генерал-капитана Чили, занявшего затем пост вице-короля Перу, О’Хиггинс в те годы, когда учился в Лондоне, стал членом тайного патриотического общества, созданного Мирандой. Вернувшись в начале XIX в. на родину, он принял активное участие в антииспанском движении, примкнув к его радикальному крылу. В 1810–1812 гг. О’Хиггинс являлся ближайшим сподвижником Мартинеса де Росаса.

Продолжая свое продвижение на север, испанские войска в марте 1814 г. форсировали Мауле. Хотя дальнейшее их наступление удалось приостановить и непосредственная угроза Сантьяго миновала, они контролировали южную часть страны, в том числе Вальдивию, Консепсьон и другие важные центры.

В такой обстановке «верховный правитель» полковник Франсиско де ла Ластра, которому хунта в середине марта в связи с тяжелым положением передала власть, принял предложение испанского командования о прекращении военных действий. В начале мая на берегу реки Лиркай было подписано соглашение, предусматривавшее полное и безоговорочное признание чилийцами власти короля Испании (т. е. по существу их отказ от требования национальной независимости) в обмен на обязательство вывести испанские войска с территории Чили.

Поскольку Лиркайское соглашение фактически означало полную капитуляцию чилийского правительства, оно вызвало недовольство патриотов. Воспользовавшись этим, Каррера организовал в Сантьяго военный переворот и стал во главе вновь образованной правительственной хунты. Придя к власти, он поспешил изгнать из Чили своих политических противников, причем не только капитулянтов, но и многих радикально настроенных патриотов. Против Карреры выступили О’Хиггинс и его сторонники. Страна оказалась перед угрозой гражданской войны.

Обострением разногласий между чилийскими патриотами не преминули воспользоваться колонизаторы. Вице-король Перу дезавуировал Лиркайское соглашение, подписанием которого колониальные власти стремились лишь выиграть время для подготовки полного разгрома too освободительного движения, и направил в Чили новые подкрепления. Узнав об этом, О’Хиггинс немедленно предложил Каррере прекратить междоусобную борьбу и объединить свои силы против общего врага. Но это не спасло патриотов, которые в начале октября 1814 г. были наголову разбиты в ожесточенном бою при Ранкагуа (южнее Сантьяго).

Сражение началось утром 1 октября. В течение дня роялисты трижды переходили в наступление, но войска О’Хиггинса каждый раз отбрасывали их на исходные позиции. На рассвете 2 октября испанцы возобновили свои атаки, которые сперва оставались безуспешными. Однако в дальнейшем части под командованием Карреры, находившиеся в резерве на некэтором расстоянии от поля боя, не выдержали натиска врага и отступили. Патриоты продолжали мужественно сражаться, но, не получая подкреплений, оказались уже не в состоянии противостоять превосходящим силам противника. У них иссякли боеприпасы, а также нарушилось снабжение водой. Все это позволило роялистам сломить сопротивление чилийцев. Озверевшая испанская солдатня учинила кровавую расправу над попавшими в ее руки ранеными, пленными и гражданским населением. О’Хиггинсу и Каррере с небольшим отрядом едва удалось спастись и перебраться через Анды.

Несколько дней спустя испанские войска вступили в Сантьяго, и вскоре в Чили был полностью восстановлен колониальный режим. Начались массовые репрессии против патриотов, которых колонизаторы пытались запугать жестоким террором.

«КЛИЧ ДОЛОРЕС»

На рассвете 16 сентября 1810 г., когда жители небольшого мексиканского городка Долорес, расположенного к северо-востоку от крупного горнопромышленного центра Гуанахуато, мирно спали, наслаждаясь заслуженным воскресным отдыхом, их сон был внезапно нарушен громким колокольным звоном. Никто не знал, что произошло, но все понимали, что только событие исключительной важности могло заставить ударить в набат в столь неурочный час. Взволнованно спрашивая на ходу друг друга, что же случилось, люди отовсюду' спешили на площадь, к церкви. Вскоре возле нее собрались многие горожане, а также крестьяне, прибывшие из ближних деревень на рынок.

Тогда на паперть вышел пожилой, сутуловатый человек среднего роста в черной сутане. На его выразительном смуглом лице выделялись живые зеленоватые глаза. Он обвел внимательным взглядом сразу притихшую толпу и, не повышая голоса, заговорил.

Оратор призывал собравшихся начать борьбу за свободу и возврат земель, отнятых 300 лет назад испанскими завоевателями, выступить в защиту своих исконных прав и католической религии, попираемой колонизаторами. «Друзья мои и соотечественники, — говорил он, — для нас не существуют больше ни король, ни подать. Этот позорный налог, который подобает лишь рабам, тяготел над нами в течение трех веков как символ тирании и порабощения… Настало время освобождения, пробил час нашей свободы». В заключение своей короткой речи он воскликнул: «Да здравствует независимость! Да здравствует Америка! Долой дурное правительство!»^{38} Эти слова многочисленные слушатели встретили дружными криками одобрения и возгласами «Смерть гачупинам!»

Сельский священник

Человек, которому ранним сентябрьским утром, затаив дыхание, внимали сотни людей, был местный приходский священник Мигель Идальго-и-Костилья. Он родился в 1753 г. в семье креола, управляющего асьендой Корралехо (провинция Гуанахуато). По окончании училища Св. Николая в Вальядолиде юноша успешно сдал экзамен при столичном университете в Мехико и получил степень бакалавра искусств, а в дальнейшем — бакалавра теологии. По настоянию отца он избрал духовную карьеру и в 1778 г. принял сан священника. На протяжении многих лет Идальго являлся преподавателем, а с 1790 г. стал ректором училища Св. Николая. Но уже вскоре церковное начальство узнало, что он придерживается прогрессивных убеждений и даже пытается проводить их в жизнь. В 1792 г. неблагонадежному ректору пришлось подать в отставку и сменить свой важный пост на скромное амплуа сельского священника.

Будучи высокообразованным человеком, Идальго обладал обширными познаниями по истории Древней Греции и Рима, имел ясное представление о событиях Великой французской революции. На полках его библиотеки стояли французская «Энциклопедия», сочинения Демосфена, Цицерона, Декарта, Корнеля, Лафонтена, Бюффона и множество других книг. Он перевел на испанский язык несколько комедий Мольера и трагедий Расина. Но Идальго вовсе не представлял собою тип «книжного червя», который ищет уединения в тиши библиотеки, среди пыльных фолиантов. Напротив, он был жизнерадостен, подвижен, любил веселье и развлечения, умел ценить радости жизни и пользоваться ими.

Получив в 1803 г. назначение в Долорес, новый священник благодаря своей образованности, приветливости и простоте вскоре приобрел широкую популярность среди населения прихода. К этому времени в его сознании окрепла идея вооруженной борьбы как единственного средства избавления родины от ига колонизаторов. Внимательно следя за событиями в метрополии и откликами на них в Новой Испании, Идальго к концу 1809 г. решил, что пора взяться за оружие. Он нашел единомышленников в лице капитана Альенде и других офицеров.

Во исполнение разработанного ими плана патриоты создали в ряде городов революционные хунты. Центром антииспанской деятельности являлся Керетаро — важный узел коммуникаций, связывавших этот город с Мехико и столицами провинций. Здесь часто происходили конспиративные собрания патриотов, посвященные подготовке восстания, которое предполагалось начать 8 декабря 1810 г.

Однако 13 сентября власти получили донос о существовании заговора, и в Керетаро начались аресты его участников. В ночь с 15 на 16 сентября весть об этом достигла Долорес. Узнав о преждевременном раскрытии заговора, Альенде и его друзья растерялись. Они предложили подождать дальнейшего развития событий. Но Идальго решительно заявил, что единственная возможность, которая остается в сложившейся ситуации, это перехватить инициативу и нанести удар колонизаторам, пока те еще не разгромили патриотические силы. Поэтому нельзя терять ни минуты, надо действовать немедленно.

Твердая позиция Идальго ободрила его соратников, вдохнула в них мужество и помогла преодолеть колебания. В 5 часов утра раздался первый удар колокола, и вскоре с церковной паперти прозвучал вдохновенный призыв, вошедший в историю Мексики под названием «Клича Долорес».

— писал мексиканский поэт Мануэль Акунья^{39}.

На призыв Идальго откликнулись сотни людей. В то же утро повстанцы выступили в поход и к вечеру достигли соседнего с Долорес города Сан-Мигель-эль-Гранде. 20 сентября они заняли важный экономический и административный центр Селаю. Здесь состоялся смотр революционной армии и Идальго был провозглашен «генерал-капитаном Америки».

Затем восставшие двинулись в северо-западном направлении и 28 сентября подошли к Гуанахуато. Их авангард вступил в город, где к повстанцам присоединились местные горнорабочие и беднота. Однако часть гарнизона засела в каменном здании казенного зернохранилища «Алондига де Гранадитас» (на юго-западной окраине Гуанахуато). Там имелись значительные запасы продовольствия, воды, а также боеприпасов.

Все попытки проникнуть в это здание, вход в которое надежно закрывали массивные двери, не увенчались успехом. Защитники «Алондиги» вели интенсивный огонь с крыши и из окон, не подпуская близко нападавших. В этот критический момент один из патриотов схватил большой плоский камень, прикрывшись им как щитом, с факелом в руке быстро подбежал к двери и поджег ее. Среди осажденных возникла паника. Повстанцы стали быстро продвигаться вперед и ворвались через догоравшую дверь в здание. Вскоре они окончательно сломили сопротивление роялистов.

МИХЕЛЬ ИДАЛЬГО

Заняв Гуанахуато, Идальго не решился идти на основательно укрепленные города Керетаро и Сан-Луис-Потоси, где дислоцировалось много испанских войск. 10 октября главные силы его армии начали марш в южном направлении и через неделю подошли к Вальядолиду, уже покинутому к тому времени большинством испанцев и духовенства. Отряды Идальго, встреченные колокольным звоном, без боя вступили в город. К восставшим присоединилась значительная часть местного гарнизона, в том числе много новобранцев.

Из Вальядолида Идальго пошел на столицу вицекоролевства — Мехико. По дороге, в Акамбаро, военный совет вторично произвел смотр повстанческой армии, составлявшей уже около 80 тыс. человек^{40}, и провозгласил Идальго генералиссимусом. Дальше повстанцы направились вверх по течению Лермы, продолжая продвигаться к столице. Когда вице-король узнал о приближении армии восставших, он выслал навстречу ей подразделения столичного гарнизона.

30 октября у горного перевала Монте-де-лас-Крусес разгорелся ожесточенный бой, продолжавшийся около девяти часов. Хотя испанские войска были лучше обучены и вооружены, они отступили и на следующий день вернулись в Мехико.

Вслед за ними к столице подошла армия Идальго. Однако вопреки ожиданиям испанцев повстанцы не предприняли попытки овладеть городом. Победа при Монте-де-лас-Крусес досталась им ценой больших потерь, и Идальго считал, что силы восставших, которым не хватало вооружения и боеприпасов, недостаточны для штурма хорошо укрепленной столицы. Кроме того, к Мехико, на выручку роялистам, спешила армия генерала Кальехи. Осторожность, проявленная в тот момент Идальго, обусловливалась и соотношением сил, сложившимся в ходе войны за независимость.

К тому времени восстание охватило ряд районов страны. Основную массу повстанцев составляли крестьяне-индейцы, негры-рабы, горнорабочие, ремесленники, городская беднота, мелкая буржуазия городов. К ним присоединилась часть интеллигенции, офицеров, чиновников, низшего духовенства. Первоначально к восставшим примкнули также многие представители креольской помещичье-буржуазной верхушки.

Однако цели участников движения были различны. Те из них, кто принадлежал к привилегированным слоям колониального общества, стремились главным образом к освобождению от испанского ига и установлению независимости. Для большинства же патриотов не меньшее значение имели социальные задачи — избавление от феодального гнета, облегчение налогового бремени, возврат земель. Видя в антифеодальном характере народного восстания угрозу своим классовым интересам, большая часть креольских помещиков и купцов, а с ними многие чиновники и офицеры, перешли на сторону колонизаторов и стали помогать им в подавлении освободительного движения.

Идальго в Гвадалахаре

Отказавшись от попытки овладеть Мехико, Идальго возвратился в Вальядолид. Здесь он узнал о том, что отряды патриотов, действовавшие в районе Гвадалахары, освободили этот город. Идальго немедленно двинулся туда, и 26 ноября его войска вступили в Гвадалахару. Их встретили артиллерийским салютом и колокольным звоном. Город был празднично украшен. Жители с детьми заполнили улицы и вместе с бойцами местных повстанческих отрядов восторженно приветствовали Идальго. В сопровождении многочисленной свиты он торжественно проследовал к кафедральному собору, где декан капитула окропил его святой водой. Отсюда Идальго пешком направился в Правительственный дворец. Там его ждали представители различных групп населения, к которым он обратился с яркой речью.

Полуторамесячное пребывание Идальго в Гвадалахаре ознаменовалось кипучей деятельностью. Уже 29 ноября он издал декрет, предусматривавший освобождение рабов в течение 10 дней, упразднение подушной подати, ликвидацию монополий на производство и продажу пороха, табачных изделий, вина, снижение алькабалы, употребление обыкновенной бумаги вместо гербовой^{41}. Основные положения этого декрета были вновь подтверждены им несколько дней спустя. 5 декабря Идальго опубликовал декрет о возвращении индейским общинам арендованных у них земель, причем распорядился немедленно собрать всю следуемую индейцам арендную плату и запретил впредь сдавать общинные земли в аренду, «ибо я желаю, — указывал он, — чтобы ими пользовались только индейцы соответствующих селений»^{42}.

Отражая в своей деятельности требования угнетенных масс, Идальго вместе с тем боялся оттолкнуть тех представителей имущих классов, которые поддерживали революционное движение, а также стремился если не привлечь на свою сторону, то по крайней мере нейтрализовать креольскую верхушку, перешедшую в лагерь колонизаторов. В опубликованном 20 декабря воззвании «Ко всем жителям Америки» он подчеркивал, что революционное правительство решительно осуждает «эксцессы», допущенные повстанцами по отношению к имущим классам, и приняло действенные меры для предотвращения подобных явлений в дальнейшем. «Слепцы! — обращался Идальго к «доблестным креолам». — Оказывая сопротивление вашим братьям и освободителям, вы противитесь своему собственному благу»^{43}.

В обращении к «американской нации» (вторая половина декабря 1810 г.) Идальго призывал соотечественников, сражавшихся на стороне испанцев и составлявших большую часть их армии, дезертировать и присоединяться к патриотам. Он уверял, что единственной целью восставших является «отнять у европейцев управление и власть». Учитывая настроения креольской верхушки, Идальго указывал, что если она желает сохранить свое имущество и предотвратить социальную революцию, то необходимо изолировать «гачупинов» и тогда «все это закончится в один день». «Но с величайшей сердечной скорбью мы заявляем, — писал он, — что будем сражаться против всех, кто выступит против наших справедливых стремлений»^{44}.

В связи с ростом освободительного движения, которое в начале 1811 г. добилось новых успехов, колониальные власти решили форсировать военные операции против патриотов. В качестве первого шага роялисты предприняли наступление на Гвадалахару, где Идальго удалось вновь собрать 80-тысячную армию.

Когда стало известно о приближении испанских войск, повстанцы заняли позиции по берегу Лермы, и районе моста Кальдерон. 16 января произошло столкновение передовых частей и испанцы захватили мост. На следующий день в бой вступили главные силы. Патриоты имели значительный численный перевес, и, хотя их армия представляла собою неорганизованную, плохо обученную и вооруженную массу, они успешно отражали натиск врага. Но испанцам помог случай: их снаряд попал в повозку с боеприпасами, в результате чего произошел сильный взрыв. Огонь быстро распространялся, так что вскоре боевые порядки армии Идальго были окутаны густыми клубами дыма. Это вызвало смятение, и под усилившимся нажимом противника повстанцам пришлось отступить, понеся весьма значительные потери. Пять дней спустя испанские войска вступили в Гвадалахару.

Измена

Поражение оказало деморализующее действие на патриотов. Многие из них покинули ряды революционной армии. Этому способствовало дальнейшее ухудшение военного положения. После разгрома при Кальдероне остатки повстанческих отрядов, преследуемые по пятам роялистами, отступили на север. В связи с военными неудачами отношения между руководителями повстанцев обострились. Усиление разногласий привело к смещению Идальго. Вместо него генералиссимусом стал Альенде.

21 марта двухтысячная колонна — все, что осталось от революционной армии, — попала в засаду, устроенную предателями возле родников Бахана, и почти в полном составе оказалась в плену.

Идальго, Альенде и других руководителей восстания, закованных в кандалы, повезли для суда в Чиуауа. Главной причиной, побудившей военные власти судить Идальго и его соратников на месте, являл ось стремление поскорее расправиться с ненавистными «мятежниками». К тому же они боялись, что если везти Идальго в столицу, то по пути следования могут вспыхнуть народные волнения.

В ходе следствия, происходившего с 7 по 9 мая, Идальго вел себя спокойно и твердо, бесстрашно отстаивая свой взгляды. После допроса Дело передали В военный суд, который вынес смертный приговор.

Остальных руководителей восстания, а также многих рядовых участников, постигла та же участь. В течение мая-июня было казнено более 300 патриотов.

Утром 29 июля представители церковных властей публично совершили над Идальго акт снятия духовного сана. Для этого его заставили опуститься на колени и одну за другой сорвали одежды священника. Во время этой унизительной и тяжкой для верующего католика церемонии он держался внешне невозмутимо, ничем не выдавая своих переживаний, а потом с таким же спокойствием выслушал прочитанный ему приговор.

В ожидании казни Идальго вел себя перед лицом тюремщиков мужественно, с большим достоинством и подчеркнутым хладнокровием. Он с аппетитом позавтракал, пообедал и поужинал. На стене камеры написал свои предсмертные стихи. В ночь перед казнью он крепко спал, а проснувшись, не спеша съел свой последний завтрак.

Отважного священника расстреляли утром 30 июля во дворе госпиталя, где его содержали под стражей. По приказу военных властей место казни оцепили плотным кольцом войск, а для приведения приговора в исполнение выделили усиленный отряд численностью около 200 солдат.

Идальго вывели из камеры, крепко привязали ружейными ремнями к столбу и завязали ему глаза. Он стоял молча, с распятием в руках. Большинство людей, присутствовавших при казни, плакало, а у многих солдат так сильно дрожали руки, что они никак не могли попасть в цель. Поэтому после первого залпа Идальго продолжал оставаться на ногах. Три пули попали ему в живот, четвертая раздробила руку. От сильной боли несчастный согнулся, повязка, закрывавшая глаза, сползла, и он посмотрел на своих палачей, однако не проронил ни единого слова. Когда прозвучал следующий залп, Идальго, опять раненный в живот, лишь слегка вздрогнул и из глаз его выкатилось несколько слезинок. И после третьего залпа, весь израненный, он был все еще жив. Тогда лейтенант, командовавший при расстреле, приказал двум солдатам приставить дула своих ружей вплотную к сердцу Идальго и прикончить его.

Труп выставили для всеобщего обозрения, а затем обезглавили. Головы Идальго и других руководителей восстания отвезли в Гуанахуато и там, поместив в железные клетки, показывали для устрашения народа.

Тюрбан мавра

Казнь Идальго и его сподвижников явилась серьезным ударом по освободительному движению в Новой Испании. Тем не менее оно продолжало развиваться и во второй половине 1811 г. вновь охватило большую часть страны. Повсюду действовали партизанские отряды, угрожавшие почти всем важнейшим административным и экономическим центрам, которые оставались в руках колонизаторов.

Для руководства борьбой за независимость 19 августа в Ситакуаро была образована «Верховная национальная хунта Америки», во главе с Игнасио Лопесом Районом. Эта хунта выражала интересы тех креольских помещиков и купцов, которые в ходе восстания не перешли на сторону колонизаторов и, оставшись в революционном лагере, составили умеренное правое крыло освободительного движения. Они проявляли склонность к компромиссу с испанскими властями при условии некоторых политических и экономических уступок имущим классам, подчеркивали свою лояльность по отношению к бывшему королю Фердинанду VII. Деятельность ситакуарской хунты характеризовалась колебаниями и непоследовательностью, отсутствием четкой политической платформы, игнорированием коренных социально-экономических проблем, волновавших широкие слои населения. Этим главным, образом и объяснялось то, что она не пользовалась авторитетом у большинства повстанцев, а многие командиры партизанских отрядов отказывались подчиняться ей.

Фактически уже вскоре после гибели Идальго вооруженную борьбу патриотов возглавил его ученик и соратник Хосе Мария Морелос-и-Павон. Он родился в 1765 г. в Вальядолиде. Его отец был плотником, а мать — дочерью школьного учителя, В детстве и юности Морелос испытал много невзгод. Рано лишившись отца, он в 14 лет оказался единственным кормильцем семьи и нанялся в батраки, а потом стал погонщиком мулов. Лишь в возрасте 25 лет ему удалось поступить в училище Св. Николая, ректором которого являлся тогда Идальго. Проучившись здесь около двух лет, Морелос перешел в духовную семинарию.

Будучи в 1797 г. возведен в сан священника, он получил назначение в сельский приход на юге интендантства Мичоакан. Морелос быстро завоевал любовь и уважение прихожан. Все окрестное население хорошо знало этого крепкого, коренастого человека с проницательным взглядом. Остроумный и общительный, он отличался исключительной скромностью и тактом.

Еще в училище Морелос испытал на себе влияние передовых взглядов Идальго и, когда прозвучал «Клич Долорес», не колеблясь, вступил в ряды освободительной армии. Поражение, понесенное патриотами в первой половине 1811 г., не обескуражило его. Действуя на юге страны, он объединял вокруг себя революционные силы, устанавливал связи с другими партизанскими отрядами.

В конце года повстанцы под командованием Морелоса заняли Куаутлу, Таско, Теуакан. В феврале-апреле 1812 г. они героически обороняли Куаутлу, осажденную испанскими войсками Кальехи. Хотя в конечном счете роялисты овладели городом, Морелосу удалось в течение двух с половиной месяцев сковывать крупные силы противника, а затем уйти у него из-под носа, сохранив основное ядро повстанцев. Высокую оценку полководческому искусству Морелоса при обороне Куа-утлы дал, в частности, Наполеон: «Если бы Морелос был французом, — заявил он, — я сделал бы его маршалом»^{45}.

Репутация же Кальехи как военачальника в результате затянувшейся осады Куаутлы сильно пострадала. Вскоре после возвращения его «победоносной» армии в Мехико ‘на столичной сцене с большим успехом была поставлена комедия, в которой один из персонажей по окончании сражения преподносил своему начальнику тюрбан, докладывая: «Вот тюрбан мавра, которого я взял в плен!». На вопрос же: «А где сам мавр?», незадачливый вояка под взрывы хохота зрителей отвечал: «Он, к сожалению, удрал!»^{46}

Во второй половине 1812 г. Морелос и его ближайшие сподвижники Висенте Герреро, Мариано Матаморос, Эрменехильдо Галеана, Николас Браво вновь активизировали свои действия в Южной Мексике. Они заняли Оахаку и другие города, а в апреле следующего года последний опорный пункт колонизаторов на южном побережье Новой Испании — тихоокеанский порт Акапулько.

«Слуга нации»

ХОСЕ МАРИЯ МОРЕЛОС

Военным успехам Морелоса во многом способствовала значительная радикализация его политической программы в ходе развития революции. В первый период после гибели Идальго он, видимо, еще не терял надежды на возможность изменения враждебной позиции креольской верхушки. Поэтому, добиваясь объединения всех антииспанских сил, Морелос издал 13 октября 1811 г. декрет, запрещавший захват собственности креольских помещиков повстанцами. Допускалась лишь конфискация имущества врагов независимости — испанцев и поддерживавших их креолов^{47}. 23 февраля 1812 г. он обратился к креолам, сражавшимся в испанских войсках, с призывом переходить на сторону патриотов. Однако со временем, в связи с обострением борьбы и все более активной поддержкой колонизаторов креольской верхушкой, позиция Морелоса существенно изменилась.

Во второй половине 1812 или в начале 1813 г. им был составлен «Проект конфискации имущества европейцев и американцев, верных испанскому правительству». В этом документе Морелос прямо указывал, что «все богачи, знать и высшие чиновники, креолы или гачупины, должны рассматриваться как враги нации и приверженцы тирании». Командирам революционных войск предлагалось конфисковывать имущество всех лиц, принадлежавших к названным категориям, и одну половину его распределять между бедняками, а другую использовать для военных нужд. Конфискации подлежали также богатства церкви.

В «Проекте» говорилось о необходимости раздела латифундий, которые в значительной своей части фактически не обрабатывались владельцами, и о поощрении мелкого землевладения^{48}.

Осуществление ряда важных мер предписывалось декретом, обнародованным Морелосом 29 января 1813 г. в Оахаке. Он предусматривал освобождение рабов и прекращение уплаты подушной подати, аннулировал задолженность мексиканцев уроженцам метрополии и объявлял о конфискации имущества последних, упразднял пороховую и другие монополии. В декрете подчеркивалось, что все люди должны заниматься общественно полезной деятельностью и в поте лица зарабатывать свой хлеб^{49}.

Стремясь укрепить позиции патриотов, радикальное крыло освободительного движения (где видную роль играли мелкие землевладельцы, представители зарождавшейся буржуазии, низшее духовенство, интеллигенция) во главе с Морелосом решило создать единый руководящий орган и разработать программу, где нашли бы отражение не только политические и экономические вопросы, но и социальные стремления народных масс. Ситакуарская хунта, раздираемая внутренними разногласиями, ослабленная военными неудачами повстанцев в Центральной Мексике, потеряла всякий престиж и фактически перестала существовать как таковая, поскольку Район приказал арестовать своих коллег.

14 сентября 1813 г. в Чильпансинго открылся «Верховный национальный конгресс Америки», созванный по инициативе Морелоса. В тот же день на заседании конгресса был оглашен представленный им программный документ под названием «Чувства нации», предусматривавший отмену рабства и деления населения на группы по признаку расовой принадлежности, замену бесчисленных податей и сборов единым для всех налогом, гарантии собственности и неприкосновенности жилища, издание законов, которые умерили бы роскошь одних и нищету других, открытие портов для иностранных судов, запрещение пыток^{50}.

15 сентября конгресс назначил Морелоса генералиссимусом и возложил на него функции главы исполнительной власти. Несмотря на противодействие умеренного крыла, группировавшегося вокруг Района, 6 ноября была принята декларация о полном суверенитете Мексики и ее независимости от Испании.

Добившись значительных военных успехов на юге и обеспечив принятие важных решений конгрессом, Морелоспопытался активизировать боевые действия в центральной части страны.

На следующий день после провозглашения независимости революционная армия выступила из Чильпансинго на северо-запад. Но испанцы, получившие подкрепление, нанесли в конце 1813 — начале 1814 г. серьезное поражение патриотам в районе Вальядолида и разгромили их главные силы. В связи с этим среди членов конгресса усилилось влияние враждебной Морелосу помещичье-буржуазной оппозиции. Под давлением своих противников Морелосу пришлось отказаться от полномочий главы исполнительной власти, сохранив лишь функции военного руководителя повстанцев.

22 октября 1814 г. конгресс, собравшийся в Апацингане, провозгласил первую в истории Мексики конституцию — «Конституционный указ о свободе Мексиканской Америки», Этот документ базировался в основном на положениях либерально-монархической испанской конституции 1812 г., хотя и несколько видоизмененных. Однако в отличие от испанской мексиканская конституция декларировала установление республиканского строя и право народа создавать и сменять правительство по своему усмотрению. Она провозглашала принцип разделения властей, равенство всех граждан перед законом, свободу слова, печати, неприкосновенность жилища^{51}.

В Апацинганской конституции формулировались передовые для того времени идеи, отвечавшие чаяниям прогрессивных сил мексиканского общества. Однако в ней не получили отражения социально-экономические требования, выдвинутые Морелосом в «Чувствах нации» и других документах. Не случайно поэтому сам Морелос критически относился к этой конституции, считая ее недостаточно радикальной. Еще в течение года после принятия Апацинганской конституции повстанцы вели вооруженную борьбу против колонизаторов. Но положение патриотов, преследуемых превосходящими силами противника, становилось все более тяжелым, и к концу 1815 г. они были разгромлены, а Морелос в неравном бою 5 ноября захвачен в плен.

Вице-король приказал немедленно доставить вождя повстанцев в Мехико. Власти приняли все меры к тому, чтобы сделать это незаметно для населения столицы, среди которого Морелос пользовался огромной популярностью. Его привезли ночью, в закрытой карете, сопровождаемой усиленным конвоем, и бросили в тюрьму инквизиции. На следующее же утро началось судебное следствие, которое вели совместно светские и духовные власти. Морелос держал себя мужественно, и даже его противники признавали, что он «с достоинством и твердостью отвечал на все предъявленные ему обвинения»^{52}. Следствие продолжалось всего сутки. По окончании его все материалы рассмотрела Соборная хунта в составе высших представителей церковной иерархии. Она вынесла решение лишить Морелоса духовного звания. Чтобы осудить его с соблюдением всех церковных канонов, отважного патриота передали в руки инквизиции.

24 ноября на заседании трибунала было зачитано пространное обвинительное заключение. Инквизиторы обвиняли Морелоса и том, что ой «еретик, отступник от нашей святой веры, атеист, материалист, деист, развратник, бунтовщик, виновный в преступлениях против божественной и человеческой власти, ярый враг христианства и государства, совратитель, лицемер, коварный человек, изменник королю и родине, похотливый, закоренелый мятежник против святой инквизиции»^{53}. Вынесенный 26 ноября приговор предусматривал публичное аутодафе, конфискацию имущества и в случае, если вице-король не потребует смертной казни, — пожизненное заключение в одной из тюрем Африки.

На следующий день, в 8 часов утра, в большом зале трибунала инквизиции собрались инквизиторы и чиновники, а также свыше 300 видных представителей столичного духовенства, колониальной администрации, военных.

Многие любопытные не смогли попасть в переполненный зал и толпились в дверях. Здание и внутренний двор тщательно охранялись двумя ротами солдат.

Морелоса привели прямо из тюрьмы, которая непосредственно сообщалась с этим помещением специальным ходом. Он был в короткой, до колен, сутане без воротника и с непокрытой головой. После того как его посадили на скамью, один из секретарей трибунала прочел обвинительный акт, где подробно перечислялись многочисленные «преступления» Морелоса против церкви и монарха. Потом он огласил приговор. Вслед за этим Морелоса заставили произнести формулу отречения от своих «заблуждений». В знак возвращения «кающегося грешника» в лоно церкви он получил несколько палочных ударов.

Теперь Морелосу предстояло подвергнуться мучительной процедуре отрешения от духовного сана. Ему пришлось со свечой в руке пройти в сопровождении нескольких чиновников инквизиции через весь зал в находившуюся рядом часовню, где ожидал епископ Бергоса-и-Хордан. Потупив взор, Морелос медленно подошел к алтарю. Здесь было прочитано постановление Соборной хунты о лишении его сана, после чего на него надели одежду священника, а затем поставили на колени перед епископом, и тот в соответствии с установленным ритуалом снял с него это облачение. При этом Морелос благодаря исключительной силе воли оставался на вид спокойным и бесстрастным. Только из глаз его время от времени выкатывалась непослушная слеза.

Сделав свое черное дело, инквизиторы передали узника светским властям. Из застенков инквизиции его перевели в цитадель, где держали в кандалах, под охраной отборной роты. В течение нескольких дней измученного Морелоса опять допрашивали. Последняя стадия судебной инсценировки закончилась тем, что его приговорили к смертной казни.

Испытывая страх перед возможными народными волнениями, колонизаторы побоялись казнить Морелоса публично в столице. Они решили сделать это тайком за пределами города.

Рано утром 22 декабря у цитадели остановилась закрытая карета. Осужденного, по-прежнему закованного в кандалы, посадили в нее между священником и офицером — начальником конвоя. Карета, сопровождаемая многочисленной конной охраной, быстро промчалась по пустынным и безлюдным в эти утренние часы улицам Мехико и покатила в северном направлении.

Проехав в стремительном темпе около двух десятков километров, зловещий кортеж остановился в селении Сан-Кристобаль-Экатепек, где находился один из дворцов вице-короля. Здесь Морелоса вывели из кареты и после непродолжительных приготовлений к казни конвоиры попытались завязать ему глаза. Но он решительно отстранил их и сам завязал себе глаза собственным платком. Затем палачи связали ему руки ружейными ремнями. Поскольку тяжелые кандалы чрезвычайно затрудняли его движения, они не стали отводить свою жертву далеко, а поставили на колени в нескольких шагах от мрачного дворцового здания. Вслед за' командой, поданной офицером, раздался залп, и Морелос упал, сраженный четырьмя пулями в спину. Но он еще дышал и шевелился до тех пор, пока убийцы не прикончили его несколькими выстрелами.

С гибелью Морелоса мексиканское революционное движение лишилось выдающегося руководителя, талантливого полководца, самоотверженного борца за свободу и демократические преобразования. Разносторонние способности, несгибаемое личное мужество, железная воля гармонично сочетались в этом человеке с горячей любовью к родине, готовностью на любые жертвы во имя ее освобождения и благополучия. Отличаясь редким бескорыстием и полным отсутствием честолюбия, он называл себя не иначе как «слугой нации».

Под влиянием революционных событий в Новой Испании борьба за независимость охватила и соседнее генерал-капитанство Гватемалу. Здесь она вспыхнула позже и шла сравнительно менее интенсивно, чем в других испанских колониях, что объяснялось главным образом более медленными темпами экономического развития. Но по мере развертывания освободительной войны в Испанской Америке движение постепенно распространилось и на центральноамериканские провинции.

С конца 1811 г. вооруженные выступления против колонизаторов начались в Сальвадоре и Никарагуа. В 1813 г. сторонники независимости организовали анти-испанский заговор и в самой Гватемале. Однако эти первые попытки свергнуть колониальное иго оказались безуспешными.

Реставрация абсолютной монархии Бурбонов в Испании, как уже отмечалось, позволила правительству Фердинанда VII усилить борьбу против освободительного движения в американских владениях. Этому способствовала и благоприятная международная обстановка: разгром Наполеона, победа принципов легитимизма в Европе, создание Священного союза, а также война между Англией и США (1812–1815), отвлекавшая их внимание от революционных событий в испанских колониях. Поэтому в большей части Испанской Америки, за исключением бассейна Ла-Платы, к концу 1815 г. был восстановлен колониальный режим. Но успехи колонизаторов оказались Пирровой победой.

«ВЕЛИКАЯ КОЛУМБИЯ»

«Письмо с Ямайки»

С 1816 г. в Южной Америке начался новый подъем освободительного движения. В северной части континента венесуэльские патриоты во главе с Боливаром возобновили активные действия против колонизаторов.

Неутомимый Боливар, нашедший убежище на Ямайке, со свойственной ему энергией сразу же стал готовиться к продолжению борьбы. В своем известном «письме с Ямайки», написанном 6 сентября 1815 г., он, рисуя перспективы войны за независимость американских колоний Испании, выражал уверенность в победе патриотов и скором освобождении Испанской Америки от колониального ига. Боливар подчеркивал необходимость единства и сплочения революционных сил, выступал за строгую централизацию власти в испаноамериканских государствах, создание которых являлось, по его словам, делом недалекого будущего. В частности, он указывал, что Венесуэла и Новая Гранада после падения колониального режима должны образовать единую республику Колумбию^{54}.

К тому времени Боливар и его соратники осознали уже необходимость решения ряда важных социальных проблем, прежде всего освобождения рабов. Это позволило им договориться с президентом республики Гаити (куда они прибыли в конце декабря 1815 г.) Петионом о предоставлении венесуэльским патриотам оружия, боеприпасов и снаряжения. Боливар в свою очередь заверил Петиона в том, что твердо намерен покончить с рабством на территории, которая будет освобождена от гнета колонизаторов.

В марте 1816 г. флотилия из нескольких небольших судов, на борту которых находилось около 250 патриотов, отплыла с Гаити и в мае достигла острова Маргариты. В июне отряд Боливара высадился на северо-восточном побережье Венесуэлы, в Карупано. Здесь он издал декрет, обещавший свободу рабам, которые вступят в революционную армию. Но под натиском роялистов Боливар вскоре оставил этот район и направился морем вдоль побережья на запад. В начале июля патриоты заняли Окумаре (восточнее Пуэрто-Кабельо), но и здесь им удалось продержаться лишь около недели. Правда, за это время Боливар успел предпринять шаг, имевший большое значение для дальнейшего хода событий: 6 июля он обратился к населению Венесуэлы с воззванием, в котором объявил о полной отмене рабства. «Природа, справедливость и политические соображения, — указывал Боливар, — требуют освобождения рабов: отныне в Венесуэле останется лишь одна категория людей — все будут гражданами»^{55}.

После еще одной безуспешной попытки высадки на венесуэльском побережье в августе Боливар возвратился на Гаити. Отнюдь не обескураженный неудачами, он занялся подготовкой новой экспедиции и в декабре того же года во главе отряда патриотов опять появился на северо-востоке Венесуэлы, близ Барселоны. На этот раз ему сопутствовала удача.

Революционное движение быстро охватило обширные районы страны.

В течение 1817–1818 гг. венесуэльские патриоты освободили значительную территорию в бассейнах Ориноко и ее притока Апуре. Их успехам способствовала поддержка широких слоев населения, страдавшего от террора колонизаторов. Немалую роль сыграли декреты о конфискации имущества испанской короны и роялистов, а также о наделении солдат и офицеров освободительной армии землей, изданные Боливаром в сентябре-октябре 1817 г.^{56} Наряду с отменой рабства они помогли борцам за независимость заручиться симпатиями народных масс. В отряды Боливара влились многие негры-рабы, а воинственные льянеро под командованием своего вожака Хосе Антонио Паэса перешли на сторону патриотов и нанесли роялистам сокрушительное поражение в долине Апуре. С начала 1819 г. стали прибывать иностранные добровольцы из Англии, а затем из Франции, Германии, Италии, Польши, России и других европейских стран.

ХОСЕ АНТОНИО ПАЭС

Несмотря на очевидные успехи освободительного движения, его дальнейшему росту мешали отсутствие единства среди патриотов и разногласия между их руководителями. Некоторые из них (Мариньо, Пиар и др.) отказывались подчиняться Боливару, хотя большинство признало его главой революционных сил. Пиар пытался даже организовать заговор против Боливара, в связи с чем был арестован и по решению военного трибунала расстрелян.

Ангостура

Только авторитетный политический орган мог объединить всех патриотов. В связи с этим по инициативе Боливара в столице освобожденных от испанского господства провинций Венесуэлы — Ангостуре 15 февраля 1819 г. собрался второй Национальный конгресс. В своей пространной вступительной речи Боливар призвал депутатов к укреплению единства. Отстаивая преимущества централистской системы государственного устройства, он рекомендовал создать «единую и неделимую республику», а затем объединить Венесуэлу и Новую Гранаду в одно государство^{57}.

Конгресс вновь провозгласил независимость Венесуэлы, назначил Боливара временным президентом республики и главнокомандующим освободительной армией, а также утвердил изданные им в 1816–1817 гг. декреты. Но в связи с обострением военной обстановки Боливару вскоре пришлось покинуть Ангостуру, чтобы лично руководить боевыми действиями. На время его отсутствия исполнение президентских функций было возложено на вице-президента Франсиско Антонио Cea, уроженца Новой Гранады.

Проведя успешные операции против испанских войск, Боливар решил предпринять поход в Новую Гранаду, которая находилась под властью роялистов. В июне-июле 1819 г. его армия, страдая от холода, голода и болезней, совершила труднейший переход через Анды и 7 августа одержала блестящую победу над испанцами в сражении на реке Бояке. Описывая этот бой, один из его участников вспоминал: «Дрались в полном молчании. Всем было ясно, что именно здесь решается судьба Новой Гранады. И вот ряды испанцев дрогнули. Враг начал отступать»^{58}.

Через несколько дней патриоты вошли в Боготу. Таким образом, за короткий срок они освободили большую часть территории вице-королевства. Боливар, торжественно провозглашенный «Освободителем» Новой Гранады, управление ею поручил одному из своих ближайших сподвижников генералу Франсиско де Паула Сантандеру, назначив его вице-президентом (подразумевалось, что президентом Новой Гранады будет сам Боливар).

Тем временем в Ангостуре продолжал свою работу Национальный конгресс, который 15 августа принял конституцию Венесуэлы. В соответствии с рекомендациями Боливара, резко критиковавшего федералистскую конституцию 1811 г., новая конституция объявляла Венесуэлу «единой и неделимой» унитарной республикой.

Она декларировала свободу слова и печати, неприкосновенность личности, имущества и жилища, равенство граждан перед законом и другие буржуазно-демократические свободы. Избирательные права населения ограничивались имущественным и образовательным цензами. Конституция предусматривала в будущем объединение Венесуэлы с Новой Гранадой^{59}. Поскольку ко времени принятия этой конституции наиболее важные центры Венесуэлы (Каракас, Валенсия, Пуэрто-Кабельо, Виктория, Коро, Маракайбо, Трухильо, Мерида и др.) находились еще под властью испанцев, большого практического значения она не имела.

Пользуясь отсутствием Боливара, его противники в конгрессе добились в середине-сенгября смещения вице-президента Cea и заменили его своим ставленником Арисменди. Это обстоятельство, а также вести об активизации роялистов в Венесуэле ускорили возвращение Боливара на родину. 11 декабря он прибыл в Ангостуру и через три дня созвал внеочередное заседание конгресса, на котором предложил немедленно осуществить свою старую идею объединения Венесуэлы и Новой Гранады. Поскольку противники этого проекта не отважились открыто оспаривать предложение популярного в массах «Освободителя», овеянного славой недавних блестящих побед над испанцами, оно было принято.

17 декабря конгресс утвердил «Основной закон республики Колумбии», согласно которому территории бывших генерал-капитанства Венесуэла и вице-королевства Новая Гранада (включая аудиенсию Кито) объединялись в федеративную республику Колумбию^[19]. Это государство состояло — из трех департаментов (Венесуэла, Кито и Кундинамарка), возглавляемых соответственно тремя вице-президентами, назначаемыми конгрессом. «Основной закон» предусматривал созыв 1 января 1821 г. колумбийского Учредительного собрания для принятия конституции новой республики^{60}. В тот же день временным президентом Колумбии единогласно избрали Боливара.

27 февраля 1820 г. собравшаяся в Боготе ассамблея Новой Гранады одобрила решения Ангостурского конгресса.

Однако Колумбия пока что существовала только на бумаге. Если Новая Гранада была в основном освобождена, то Кито и значительная часть Венесуэлы оставались под властью колонизаторов. С начала 1820 г. патриоты активизировали свои действия и вскоре изгнали испанские войска из Мериды, Трухильо и ряда других районов северо-западной Венесуэлы.

На последующий ход борьбы за независимость большое влияние оказали события, происшедшие тем временем в Испании. В начале января 1820 г. экспедиционные войска, сосредоточенные в Кадисе для отправки в Америку, восстали. Это движение вскоре переросло в революцию, охватившую всю страну. 7 марта Фердинанд VII объявил о созыве кортесов, а через день — присягнул на верность конституции.

Открывшиеся 9 июля в Мадриде чрезвычайные кортесы на протяжении нескольких месяцев восстановили в основном реформы, проведенные в 1810–1813 гг., и приняли целый ряд декретов антиклерикального характера.

Революционные события в метрополии поставили испанские власти и военное командование в Венесуэле в весьма затруднительное положение. Желая выиграть время, они предложили патриотам заключить перемирие. Это отвечало и планам Боливара, который рассчитывал использовать паузу в военных действиях для подготовки решающего удара по врагу. 25 ноября представители Боливара и командующего испанскими войсками маршала Морильо подписали соглашение о перемирии сроком на шесть месяцев. Но продолжалось оно недолго.

Уже в конце января 1821 г. в провинции Маракайбо вспыхнуло восстание, в ходе которою была провозглашена независимость от Испании. В начале мая патриоты перешли в наступление на северо-западе Венесуэлы, заняли Маракайбо, Коро и другие города. 24 июня армия Боливара в тесном взаимодействии с отрядами льянеро под командованием Паэса разбила роялистов в долине Карабобо и через пять дней торжественно вступила в Каракас. Разгром главных испанских сил на территории Венесуэлы завершился. Теперь в руках колонизаторов оставалась лишь крепость Пуэрто-Кабельо. откуда они периодически предпринимали вылазки и вторгались в северо-западные провинции^[20].

Колумбийская федерация

Тем временем 6 мая 1821 г. в Кукуте, на границе Венесуэлы и Новой Гранады, открылось Учредительное собрание, призванное принять конституцию Колумбии и решить другие вопросы, в том числе проблему отмены рабства, к чему энергично призывал Боливар. Однако закон, принятый 19 июля, объявлял свободными только детей рабов, родившихся после этой даты; но и они обязаны были до 18 лет работать на хозяев своих матерей. Ввоз рабов и их продажа за пределы провинции, уроженцами которой они являлись, запрещались.

Наиболее важное место в работе Учредительного собрания заняли дебаты относительно формы будущего государственного устройства Колумбии. В ходе дискуссии разгорелись ожесточенные споры между федералистами и сторонниками унитарной системы во главе с Боливаром. В конечном счете победили последние. Принятая 30 августа конституция Колумбии провозглашала полную и безусловную независимость страны от Испании или какой-либо иной державы. В отличие от «Основного закона» 1819 г., предусматривавшего создание федерации самоуправляемых департаментов, она устанавливала строгую централизацию власти на основе унитарной организации государства. Департаменты, на которые делилась республика, должны были управляться интендантами, назначаемыми президентом и в свою очередь назначавшими губернаторов провинций.

Конституция воспроизводила многие положения венесуэльской конституции 1819 г.: декларирование ряда демократических свобод и норм буржуазного права, введение избирательной системы, ограничивавшей право голоса образовательным и имущественным цензами и т. д. Законодательную власть, согласно конституции, осуществлял двухпалатный конгресс, а исполнительную — президент, являвшийся также верховным главнокомандующим вооруженными силами. В период, когда президент непосредственно руководит военными операциями, его гражданские функции как главы правительства возлагались на вице-президента^{61}.

Учредительное собрание избрало президентом Колумбии Боливара, а вице-президентом Сантандера. Роль последнего была чрезвычайно велика, поскольку Боливар, руководя военными действиями, почти не имел возможности заниматься чем-либо другим. Столицей новой республики и резиденцией колумбийского правительства стала Богота.

ФРАНСИСКО ДЕ ПАУЛА САНТАНДЕР

1 октября 1821 г. войска патриотов овладели последним опорным пунктом колонизаторов на побережье Новой Гранады — портом и крепостью Картахеной. В конце ноября в результате победоносного восстания от испанского господства освободилась Панама, которая как часть бывшего вице-королевства Новой Гранады немедленно вошла в состав Колумбии.

Однако территория аудиенсии Кито, за исключением провинции Гуаякиль (где в октябре 1820 г. была провозглашена независимость), все еще находилась в руках колонизаторов. Правда, с мая 1821 г. здесь действовала направленная Боливаром на помощь местным патриотам армия генерала Сукре^[21], но перевес оставался на стороне испанцев. В начале 1822 г. колумбийские войска под командованием самого Боливара выступили в поход на юг и к концу марта достигли границ Кито. Это заставило роялистов бросить против них часть своих сил и позволило Сукре нанести противнику сокрушительное поражение в сражении, происходившем 24 мая на склонах вулкана Пичинча. На следующий день колумбийская армия вступила в город Кито. 29 мая было объявлено о присоединении территории Кито к Колумбии.

Особое положение сложилось в Гуаякиле, где среди патриотов возникли серьезные расхождения. Одни выступали за сохранение полной самостоятельности этой провинции, другие настаивали на ее вхождении в колумбийскую федерацию, а третьи добивались присоединения к Перу. 11 июля в Гуаякиль прибыл Боливар, которому удалось убедить большинство местных патриотов в целесообразности вхождения провинции в состав Колумбии.

ПОХОДЫ САН-МАРТИНА

Тукуманский конгресс

В то время, когда в северной части Южной Америки происходили события, увенчавшиеся ликвидацией испанского владычества, освободительное движение на юге континента также достигло огромных успехов.

Его основным очагом в этом районе явилась Ла-Плата, где в отличие от остальной Испанской Америки не было восстановлено колониальное господство Испании. Но положение здесь оставалось весьма сложным. Политической стабильности удалось добиться лишь Парагваю, который упрочил свою независимость как от испанской монархии, так и от правительства Буэнос-Айреса.

Над Восточным Берегом с начала 1816 г. нависла угроза вторжения португальских войск, сосредоточенных на границе Бразилии. Агрессивные планы захвата этой территории вынашивались португальцами, видимо, с согласия или во всяком случае при молчаливом одобрении консервативного правительства Буэнос-Айреса, которое рассчитывало, что таким образом будет ликвидирован оплот сил, поддерживавших Артигаса и его радикальную программу. В августе португальская армия вторглась на территорию Восточного Берега, но встретила здесь ожесточенное сопротивление со стороны уругвайцев, возглавлявшихся Артигасом. Хотя интервентам удалось вскоре занять Монтевидео и некоторые другие города, значительная часть страны, прежде всего обширные сельские районы, продолжала находиться в руках патриотов, широко применявших партизанские методы войны. Борьба против чужеземных захватчиков, в которой активное участие принимали индейские племена, носила массовый, всенародный характер.

ХОСЕ ДЕ САН-МАРТИН

Расположенные в междуречье Уругвая и Параны провинции Кэрриентес и Энтре-Риос, а также соседние с ними Санта-Фе и Кордова поддерживали Артигаса. Те же провинции Ла-Платы, которые номинально признавали приоритет Буэнос-Айреса, отнюдь не соглашались с его гегемонистскими притязаниями. В таких условиях назрела неотложная необходимость срочного решения ряда важных проблем, имевших существенное значение для дальнейшего развития освободительного движения на Ла-Плате.

24 марта 1816 г. в Тукумане открылся конгресс Объединенных провинций Рио-де-ла-Платы, где преимущественно были представлены провинции, группировавшиеся вокруг Буэнос-Айреса. Центральное место в его работе заняло обсуждение вопросов о юридическом оформлении национальной независимости Объединенных провинций и об их государственном строе. 9 июля конгресс торжественно провозгласил полную независимость и суверенитет «Объединенных провинций в Южной Америке», объявил о разрыве ими всяких связей с испанской короной и конституировании их как свободной и независимой нации^{62}. Что касается формы правления, то большинство депутатов под влиянием Сан-Мартина и Бельграно высказалось за установление монархии, полагая, что она лучше всего обеспечит преодоление политической анархии и создание централизованного государства. Однако никакого конкретного решения на сей счет так и не было принято. Конгресс вручил исполнительную власть «верховному правителю» Пуэйрредону.

К концу года Сан-Мартин закончил формирование и подготовку армии, предназначенной для похода к тихоокеанскому побережью. Эта армия, получившая название Андской, дислоцировалась в соседней с Чили провинции Мендоса (входившей в интендантство Куйо), где нашли в свое время убежище и обосновались чилийские патриоты во главе с О’Хиггинсом. Сан-Мартину удалось установить связь с арауканскими племенами Южного Чили и заручиться их поддержкой. В декабре правительство Пуэйрредона (перебравшееся вместе с конгрессом в Буэнос-Айрес) отдало приказ о походе в Чили.

Андская армия

В середине января 1817 г. армия Сан-Мартина, насчитывавшая вместе с влившимися в ее ряды чилийскими патриотами и вспомогательными частями свыше 5 тыс. человек (среди них много негров и индейцев), начала чрезвычайно трудный переход через горные хребты Анд. В соответствии с четко и детально разработанным стратегическим планом, основанным на точном расчете, главные силы двумя колоннами двинулись параллельно через перевалы Успальята и Лос-Патос.

Другими маршрутами направились несколько более мелких отрядов. Переход, происходивший в крайне тяжелых условиях, на большой высоте, продолжался около трех недель.

В начале февраля Андская армия совершенно неожиданно для колониальных властей, введенных в заблуждение умелой дезинформацией Сан-Мартина, вступила в пределы Чили. 12 февраля она разгромила испанские войска в сражении при Чакабуко (севернее Сантьяго) и, не встречая больше сопротивления со стороны деморализованного противника, через день заняла чилийскую столицу. Население восторженно приветствовало победителей. К этому времени другие части освободительной армии очистили от роялистов обширную территорию от Копьяно на севере до реки Мауле на юге. Лишь южная часть Чили оставалась под контролем испанцев.

Муниципалитет Сантьяго на открытом заседании, собравшемся после освобождения города, принял решение просить Сан-Мартина взять власть в свои руки. Однако тот отклонил это предложение, сославшись на то, что является главнокомандующим Андской армии, которая еще далеко не полностью выполнила возложенную на нее задачу. Тогда 16 февраля «верховным правителем» Чили избрали О’Хиггинса.

Понимая, что колонизаторы отнюдь не отказались от намерения восстановить свое господство в стране, правительство О’Хиггинса поспешило провести важные мероприятия, направленные на укрепление позиций патриотов. Оно приступило к созданию национальной армии, конфисковало имущество роялистов, изгнало наиболее ярых главарей контрреволюции. Чтобы завершить освобождение Чили от ига колонизаторов, продолжавших удерживать юг, туда были направлены войска, которые заняли провинцию Консепсьон. В ее столице Консепсьоне О’Хиггинс и члены назначенного им правительства 1 января 1818 г. подписали декларацию о независимости Чили, торжественно обнародованную в Сантьяго и других городах 12 февраля — в годовщину победы при Чакабуко.

Однако все попытки патриотов овладеть крепостью на полуострове Талькауано, куда отступили выбитые из Консепсьона испанские части, оказались безуспешными. В начале 1818 г., когда здесь высадились подкрепления, прибывшие морем из Перу, чилийские войска сняли блокаду крепости и отошли на север, за Мауле. Следуя за ними, роялисты также переправились через реку и, пользуясь тем, что армия патриотов находилась на марше, 19 марта внезапно атаковали ее на равнине Канча-Райяда (северо-восточнее города Талька). Застигнутые врасплох, чилийцы понесли большие потери, а сам О’Хиггинс был ранен.

БЕРНАРДО О’ХИГГИНС

Значительно преувеличенные слухи о якобы полном уничтожении чилийской армии и быстром приближении испанских войск к Сантьяго вызвали панику среди населения столицы. Но порядок удалось быстро восстановить. Сан-Мартин и О’Хиггинс в течение короткого срока провели реорганизацию вооруженных сил и ускоренными темпами стали осуществлять их боевую подготовку. В первых числах апреля патриоты под командованием Сан-Мартина заняли оборону южнее Сантьяго, на обширной равнине Майпу, Вскоре сюда подошли роялисты, и 5 апреля произошел кровопролитный шестичасовой бой, в котором испанцы потерпели сокрушительное поражение.

О’Хиггинс из-за ранения не мог принять непосредственного участия в битве, но до него явственно доносился шум близкого сражения. В конце концов он не выдержал и во главе отряда помчался туда. Но, когда О’Хиггинс прискакал на командный пункт Сан-Мартина, исход боя уже определился и ему оставалось лишь обнять победителя и воскликнуть: «Слава спасителю Чили!»

В честь победы зазвонили колокола многочисленных церквей Сантьяго. Жители города высыпали на улицы с возгласами «Да здравствует родина!»

С испанским владычеством в Чили было покончено навсегда.

23 октября того же года вступила в силу временная конституция Чили. Она декларировала гражданское равенство, неприкосновенность личности, жилища и имущества населения, свободу печати. Конституция предоставила законодательную власть конгрессу, а в перерывах между его сессиями — сенату из пяти членов, назначаемых правительством, исполнительную же власть — «верховному правителю», избираемому на основе соглашения между провинциями^[22]. Лишь четыре года спустя была принята новая конституция, которая официально провозглашала независимость Чили от испанской монархии и любой иностранной державы, принцип разделения властей, предусматривала создание двухпалатного конгресса^{63}.

После разгрома при Майну и крушения колониального господства в Чили испанское командование в Южной Америке придерживалось преимущественно оборонительной тактики, решив сконцентрировать свои основные силы в Перу. Эта цитадель колонизаторов на Южноамериканском континенте являлась их последним оплотом. Поэтому Сан-Мартин по завершении чилийской кампании немедленно приступил к претворению в жизнь своей давней идеи — подготовке похода в Перу. Уже в мае 1818 г. он возвратился в Буэнос-Айрес и стал добиваться от правительства Объединенных провинций необходимых ассигнований.

После известных колебаний, вызванных главным образом финансовыми затруднениями, правительство Пуэйрредона санкционировало план Сан-Мартина. В феврале 1819 г. оно заключило союзный договор с Чили об организации совместной военной экспедиции в Перу для освобождения этой страны от испанского владычества. Но подготовка перуанского похода затянулась на длительный срок, что обусловливалось как сложностью и трудностью самой задачи, так и крайней напряженностью политической обстановки в Объединенных провинциях.

Унитарии и федералисты

Провозглашение независимости Объединенных провинций Тукуманским конгрессом объективно способствовало созданию более благоприятных условий для роста капиталистических отношений на Ла-Плате. Однако их развитие чрезвычайно тормозилось сохранением многочисленных феодальных пережитков (латифундии, привилегии духовенства, пеонаж и другие докапиталистические формы эксплуатации), а также экономической и политической разобщенностью провинций. Между господствующими классами Буэнос-Айреса, являвшегося крупнейшим центром морской и речной торговли и имевшего наиболее развитую экономику, с одной стороны, и внутренних провинций — с другой, существовали глубокие противоречия. Они нашли свое выражение в борьбе двух политических тенденций, представленных унитариями и федералистами.

Первые добивались создания единого централизованного государства, возглавляемого правительством, облеченным широкими полномочиями. Это требование отвечало прежде всего интересам зарождавшейся национальной буржуазии и связанных с ней социальных групп. Вторые были сторонниками принципа федеративного государственного устройства при сохранении полной автономии отдельных провинций. Их позиция соответствовала в основном стремлениям крупных помещиков, отстаивавших свои феодальные привилегии и желавших сохранить территориальную раздробленность. В целом централизм объективно больше способствовал созданию предпосылок для развития капитализма, а федерализм препятствовал этому процессу.

Следует, однако, иметь в виду, что связь обеих тенденций с классовыми интересами тех или иных слоев общества, а также с перспективами социально-экономического развития страны являлась весьма относительной и условной. Так, если буржуазия Буэнос-Айреса в большинстве своем поддерживала централистов, то в других провинциях Многие ее представители, Желай покончить с торговой монополией Буэнос-Айреса, склонялись к федерализму. Немало буэнос-айресских помещиков разделяли в свою очередь взгляды унитариев.

Унитарна и федералисты отнюдь не представляли собой сколько-нибудь стабильных, организационно оформленных политических группировок с четко сформулированной программой, а их действия не отличались особой последовательностью. Федералисты различных районов подчас вкладывали в выдвигавшийся ими лозунг федерации совершенно противоположное содержание. Так, федералисты Буэнос-Айреса ставили целью сохранить его торговую монополию и политическую гегемонию на Ла-Плате, а федералисты других провинций, наоборот, стремились ликвидировать монопольное положение Буэнос-Айреса и обеспечить самостоятельность своих провинций.

Политические разногласия между враждебными группировками нередко перерастали в затяжные конфликты и даже выливались в вооруженные столкновения.

Одержав победу на Тукуманском конгрессе, унитарна добились принятия 3 декабря 1817 г. «Временного регламента», который определял основы государственного устройства впредь до утверждения конституции. Этот документ формулировал права и обязанности граждан, предусматривал создание сильного центрального правительства во главе с «верховным правителем», назначаемым конгрессом, формирование национальной армии, флота и ополчения. Управление провинциями поручалось губернаторам, назначение которых входило в компетенцию «верховного правителя»^{64}.

Ряд положений «Временного регламента» был использован в дальнейшем при разработке конституции «Объединенных провинций в Южной Америке», принятой конгрессом 22 апреля 1819 г. Конституция закрепляла унитарную форму государственного устройства и вручала законодательную власть двухпалатному конгрессу, а исполнительную — «верховному правителю», избираемому на пятилетний срок совместно обеими палатами конгресса^{65}.

Принятие конституции оказалось для унитариев Пирровой победой. Оно привело к резкому обострению политической борьбы. Правящие круги ряда провинций, встревоженные перспективой усиления власти центрального правительства, активизировали свои действия против Буэнос-Айреса. В июне 1819 г. «верховному правителю» Пуэйрредону пришлось уйти в отставку. Его преемник Рондо ввиду угрозы столице приказал стянуть все войска в Буэнос-Айрес. Но этому помешали начавшиеся сепаратистские вооруженные выступления, охватившие во второй половине 1819–начале 1820 г. большинство провинций Ла-Платы. Во многих из них власть захватили местные каудильо — военные руководители, обычно из числа крупных помещиков. Все попытки правительства Рондо подавить восстания оказались безуспешными, а 1 февраля 1820 г. его войска были разбиты объединенными силами провинций Корриентес, Энтре-Риос и Санта-Фе в бою при Сепеде. Это поражение привело к падению правительства Рондо и роспуску конгресса.

23 февраля губернаторы Буэнос-Айреса, Санта-Фе и Энтре-Риос подписали в селении Пиляр (близ Буэнос-Айреса) соглашение о прекращении военных действий. Участники соглашения решительно высказались за федеративный принцип государственного устройства, а также объявили о свободе судоходства по рекам Уругваю и Паране для судов прибрежных провинций.

Пилярское соглашение резко осудил Артигас, который не без оснований рассматривал его как сговор своего старого союзника губернатора Энтре-Риос Рамиреса с давним врагом уругвайских патриотов — властями Буэнос-Айреса. К этому времени остатки отрядов Артигаса, окончательно разгромленных в начале 1820 г. португальцами на территории Восточного Берега, покинули родину и обосновались в пограничной провинции Корриентес. В своей оценке Пилярского соглашения Артигас был недалек от истины. Получив деньги и оружие из Буэнос-Айреса, Рамирес стал готовиться к кампании против уругвайцев и уже в июне начал военные операции. В нескольких боях его превосходящие силы нанесли поражение сторонникам Артигаса и прижали их к реке Паране. Артигасу пришлось переправиться на другой берег и искать убежища в Парагвае.

Протектор Перу

Между тем Сан-Мартин под влиянием известий о революции в Испании, пользуясь некоторой стабилизацией обстановки на Ла-Плате, выехал в Чили, где находилась экспедиционная армия, подготовленная для похода в Перу. Вместе с подкреплениями, прибывшими из Мендосы, она насчитывала около 4,5 тыс. человек. Приблизительно 3/5 составляли солдаты и офицеры Андской армии, а 2/5 — чилийцы. Правительство Чили предоставило в распоряжение Сан-Мартина эскадру из 8 боевых кораблей и 16 транспортных судов^{66}. Но «армия освобождения Перу» примерно в пять раз уступала по численности испанским войскам в Перу, где была сосредоточена 23-тысячная армия под командованием опытных военачальников — вице-короля Песуэлы, генералов де Ла Серны и Кантерака.

20 августа 1820 г. флотилия судов с экспедиционными войсками на борту, провожаемая напутствиями многочисленных жителей, собравшихся на набережной, отплыла из порта Вальпараисо и направилась вдоль побережья Тихого океана на север.

Поскольку роялисты располагали в Перу весьма крупными резервами, а освободительное движение здесь было довольно слабым, Сан-Мартин проявил большую осторожность. Он не решился сразу предпринять попытку овладеть хорошо укрепленной перуанской столицей Лимой, где концентрировались основные испанские силы. В начале сентября его войска высадились в Писко, значительно южнее Лимы. Призвав население к восстанию против испанцев, они освободили южную часть Перу и стали продвигаться в северном направлении, к столице.

Вести об успехах революционной армии вызвали панику среди роялистов. Многие солдаты и офицеры — перуанцы или уроженцы других стран Америки — переходили на сторону патриотов. В январе1821 г., когда в Лиме распространилась весть о приближении войск Сан-Мартина, испанские офицеры, недовольные пассивностью вице-короля Песуэлы, сместили его и вручили бразды правления генералу Ла Серне. Новый вице-король оказался столь же бессильным, как и его предшественник. После безуспешных переговоров с Сан-Мартином он 6 июля вывел свои войска из Лимы, так и не отважившись дать решительный бой патриотам. Через день в город торжественно вступили части «армии освобождения Перу».

Спустя несколько дней Сан-Мартин созвал представителей населения столицы и в соответствии с их решением 28 июля при большом стечении народа, восторженно приветствовавшего выдающегося борца за свободу, торжественно провозгласил независимость Перу. Он согласился временно стать главой нового государства— «протектором», облеченным высшей гражданской и военной властью. В августе Сан-Мартин издал декреты об освобождении всех детей рабов, родившихся после провозглашения независимости, и об отмене принудительной трудовой повинности индейцев. Перуанские порты были открыты для торговли с иностранными державами. 8 октября правительство Сан-Мартина обнародовало «Временный статут», устанавливавший основные принципы государственного устройства и организации управления впредь до освобождения всей территории Перу и принятия конституции. Статут провозглашал неприкосновенность личности, имущества, жилища, свободу печати и другие гражданские права населения. Любые действия, направленные против независимости Перу, объявлялись государственной изменой^{67}.

Однако уже вскоре правительство Сан-Мартина оказалось в весьма затруднительном положении. Роялисты, сохранив и отведя в малодоступные высокогорные районы Анд свои главные силы, продолжали контролировать большую часть страны, в том числе все Верхнее Перу. Напротив, освободительная армия, бойцы которой страдали от непривычного климата и эпидемических заболеваний, быстро теряла боеспособность и ей все труднее становилось противостоять атакам испанских войск. Престиж Сан-Мартина заметно упал. Он понимал, что не в состоянии завершить освобождение Перу собственными силами, и стремился заручиться помощью Колумбии. В то же время Сан-Мартин направил часть войск под командованием полковника Санта-Круса в провинцию Кито, где они вместе с армией Сукре в мае 1822 г. приняли активное участие в разгроме роялистов при Пичинче. В начале июля того же года в Лиме был подписан договор о дружбе, союзе и взаимопомощи между Перу и Колумбией, который подлежал ратификации колумбийским и перуанским конгрессами. Таким образом, вопрос о совместных действиях против испанцев оставался открытым.

Встреча в Гуаякиле

В создавшихся условиях Сан-Мартин, давно поддерживавший контакт с Боливаром, считал желательной личную встречу с ним. В конце июля 1822 г. «протектор» прибыл в портовый город Гуаякиль, где уже находился Боливар. Переговоры между двумя выдающимися руководителями освободительного движения продолжались два дня (26–27 июля). Они происходили за закрытыми дверями, без свидетелей, и носили сугубо конфиденциальный характер. Точное содержание их осталось неизвестным, что позволило в дальнейшем историкам строить на этот счет самые различные предположения в зависимости от своих политических взглядов, симпатий и антипатий.

Объективное же изучение и всесторонний анализ всей совокупности исторических фактов, прямых и косвенных свидетельств участников и современников встречи дают возможность составить более или менее определенное представление о том, что же являлось предметом секретных бесед между «протектором» Перу и президентом Колумбийской республики.

Судя по всему, проблема Гуаякиля, судьба которого к тому времени практически была уже решена присоединением его к Колумбии, почти не затрагивалась в ходе переговоров. Центральное место занял, видимо, вопрос о совместных действиях против испанских войск в Перу, но соглашения по этому поводу достигнуть не удалось. Боливар не мог тогда отправиться во главе всей колумбийской армии в Перу или хотя бы послать туда крупные силы, как предлагал Сан-Мартин, потому что в самой Колумбии положение еще далеко не стабилизировалось и в различных районах продолжали действовать остатки разгромленных испанских частей. Поэтому он заявил, что может направить в Перу лишь сравнительно небольшой экспедиционный корпус численностью менее 2 тыс. человек.

Сан-Мартин, склонный переоценивать реальные возможности Боливара, решил, что позиция последнего, продиктована исключительно честолюбивыми побуждениями, жаждой славы, нежеланием делить с кем бы то ни было лавры освободителя Перу и власть над этой страной после окончательного изгнания колонизаторов. Будучи по своему характеру человеком скромным, не претендовавшим на высокие посты и звания, он выразил готовность безоговорочно признать главенствующую роль Боливара и передать в его полное подчинение свою армию. Однако Боливар отклонил и это предложение Сан-Мартина, который в конце концов пришел к выводу, что президент Колумбии добивается его полного устранения.

В ходе переговоров выявились также серьезные разногласия при обсуждении конкретных планов военных операций и особенно вопроса о будущей форме государственного устройства Перу и других южноамериканских стран. В то время как Сан-Мартин отстаивал идею конституционной монархии во главе с европейским принцем, Боливар решительно выступал за установление республиканского строя по примеру Колумбии во всех государствах Южной Америки. Отвергая монархические планы Сан-Мартина, он отчасти подозревал последнего в притязаниях на корону, хотя на самом деле для такого рода предположений не имелось никаких оснований^{68}.

Вследствие глубоких расхождений между Боливаром и Сан-Мартином их встреча оказалась бесплодной. На рассвете 28 июля Сан-Мартин выехал из Гуаякиля и 20 августа возвратился в Лиму. За время его отсутствия, при молчаливом одобрении армии, был отстранен и выслан его ближайший помощник, видный деятель освободительного движения на Ла-Плате Бернардо Монтеагудо, занимавший в перуанском правительстве пост военного министра. Сан-Мартину стало ясно, что он уже не пользуется прежней популярностью. Не желая быть помехой полному освобождению Перу от испанского владычества, которое он всегда считал делом своей жизни, Сан-Мартин во имя быстрейшего достижения этой благородной цели решил отказаться от военного и политического руководства, предоставив возможность Боливару и здесь сыграть главную роль в разгроме колонизаторов. 29 августа он уведомил о своей намерении Боливара.

Спустя три недели, 20 сентября, в Лиме собрался учредительный конгресс, перед которым Сан-Мартин в тот же день сложил свои полномочия. Следующей ночью он направился в Кальяо, а оттуда морем в Чили. С этого времени Сан-Мартин совершенно отошел от всякой государственной и военной деятельности. Из Чили он перебрался в Буэнос-Айрес, а в 1824 г. уехал в Европу, где оставался до конца своей жизни. Сан-Мартин умер в 1850 г. во Франции, забытый своими соотечественниками, столь многим ему обязанными. Лишь 30 лет спустя, в 1880 г., его останки перевезли в Буэнос-Айрес и торжественно захоронили в кафедральном соборе.

22 сентября 1822 г. конгресс от своего имени официально провозгласил независимость Перу (декларированную за год с лишним до того Сан-Мартином) и передал власть Верховной правительственной хунте во главе с бывшим испанским генералом Ла Маром, перешедшим на сторону патриотов. 16 декабря были приняты «Основы политической конституции Перуанской республики». Этот документ утверждал в стране республиканский строй, представительную форму правления, принцип разделения властей, устанавливал равенство граждан перед законом, неприкосновенность личности, жилища и имущества, свободу печати, тайну переписки, запрещение работорговли, отмену наследственных привилегий^{69}.

Правительственная хунта не смогла обеспечить успешное ведение военных операций против роялистов. Войска, направленные ею в южные районы Перу, 19 января 1823 г. потерпели поражение. Когда весть об этом достигла Лимы, ее гарнизон во главе с Санта-Крусом выступил против хунты. Под давлением восставших войск конгресс 27 февраля избрал президентом Перуанской республики представителя креольской знати Рива-Агуэро. Новое правительство попыталось возобновить наступление, однако и оно не увенчалось успехом.

Тем временем в Лиму прибыли колумбийские войска, которыми командовал Сукре. Но, поскольку большая часть перуанской армии находилась на юге, испанское командование решило овладеть Лимой, и в середине июня войска генерала Кантерака заняли город. Перуанский конгресс перенес свое местопребывание в Кальяо и, фактически отстранив Рива-Агуэро, обнаружившего полнейшую беспомощность, назначил 19 июня главнокомандующим вооруженными силами Сукре, предоставив ему широкие полномочия. По его совету конгресс обратился к Боливару с просьбой взять на себя руководство военными действиями против испанцев в Перу.

Через месяц роялистам пришлось оставить Лиму, и сюда вернулись патриоты. Сукре тотчас же выступил в поход на юго-восток, в район Арекипы, передав свои функции представителю креольской верхушки маркизу де Торре Тагле. Но Рива-Агуэро, обосновавшийся вместе с частью депутатов конгресса в портовом городе Трухильо (северо-западнее Лимы), все еще пытался удержать в своих руках власть. Отказавшись признать решения конгресса, он объявил 19 июля о его роспуске. Тогда конгресс, большинство депутатов которого находилось в Лиме, 6 августа официально сместил Рива-Агуэро, как изменника, и избрал президентом республики Торре Тагле.

В тот же самый день Боливар, дождавшись, наконец, разрешения колумбийского конгресса, который после колебаний (вызванных главным образом финансовыми соображениями) все-таки санкционировал его отъезд в Перу, отплыл из Гуаякиля. В начале сентября он прибыл в Лиму, где был торжественно встречен представителями гражданских и военных властей. Население восторженно приветствовало его. 10 сентября перуанский конгресс провозгласил Боливара «Освободителем», возложил на него верховное командование всеми вооруженными силами республики и предоставил ему чрезвычайные полномочия, обязав президента Торре Тагле согласовывать с ним все свои действия.

Таким образом, фактически в Перу устанавливалась диктатура Боливара. Хотя 12 ноября была принята первая перуанская конституция, согласно которой высшую законодательную власть осуществлял конгресс, а исполнительную — президент, почти одновременно конгресс издал закон, предписывавший приостанавливать действие любой статьи конституции, несовместимой с правами, данными Боливару. Но, несмотря на предоставленные ему широкие полномочия, Боливар не располагал достаточными силами, необходимыми для выполнения стоявшей перед ним важнейшей задачи — разгрома испанских войск в Перу. Роялисты обладали значительным численным превосходством, и при таком соотношении сил рассчитывать на успех не приходилось.

Боливар настойчиво требовал от правительства Колумбии, возглавлявшегося в его отсутствие вице-президентом Сантандером, присылки подкреплений. Осторожный Сантандер медлил, а положение Боливара становилось все более затруднительным. Он не только не имел возможности начать активные действия против испанцев, но и столкнулся с крайне враждебным отношением значительной части перуанских помещиков, крупных чиновников, высшего духовенства и офицерства. Эти круги, тесно связанные с испанскими колонизаторами, опасались, что освобождение Перу, осуществленное при решающем участии колумбийской армии под командованием Боливара, неизбежно приведет к присоединению страны к Колумбии и проведению прогрессивных преобразований.

Чтобы избежать этого, некоторые представители креольской знати готовы были предать родину и пойти на сговор с ее врагами. Так, бывший президент Рива-Агуэро, демагогически призывая к борьбе против «тирана и узурпатора» Боливара, сумел повести за собой часть офицеров перуанской армии и флота и вступил в тайные переговоры с испанцами, предлагая им совместные действия против колумбийцев. Благодаря энергичным мерам Боливара патриоты в ноябре 1823 г. заняли штаб-квартиру Рива-Агуэро — город Трухильо — а самого его арестовали и выслали.

Тем не менее положение Боливара по-прежнему оставалось весьма непрочным. Стремясь выиграть время, он решил начать переговоры о перемирии с испанским командованием, поручив ведение их Торре Тагле. Переговоры оказались безрезультатными, но президент пытался использовать их, чтобы за спиной Боливара договориться с вице-королем, которому он обещал сдать Лиму и Кальяо. Однако заговорщики не успели осуществить свое намерение, так как в начале февраля 1824 г. в Кальяо вспыхнул контрреволюционный мятеж и порт оказался в руках роялистов. Над Лимой нависла непосредственная угроза.

В создавшейся критической обстановке перуанский конгресс 10 февраля сместил Торре Тагле с поста президента^[23] и официально назначил Боливара диктатором, вручив ему неограниченную военную и гражданскую власть. Одновременно конгресс аннулировал конституцию, принятую в 1823 г., и объявил о самороспуске. Но удержать Лиму было уже невозможно. По приказу Боливара войска и значительная часть населения оставили город, который вскоре заняли испанцы. Положение патриотов стало катастрофическим. Они потерпели серьезное поражение, и большая часть Перу вновь оказалась под контролем роялистов.

МЕКСИКАНСКАЯ ИМПЕРИЯ

В результате разгрома главных сил повстанцев к концу 1815 г. в большей части Новой Испании было восстановлено испанское господство. Хотя патриоты не прекращали вооруженной борьбы, освободительное движение после гибели Морелоса пошло на убыль. В различных районах действовали разрозненные партизанские отряды, общая численность которых не достигала и 10 тыс. человек^{70}. Под натиском превосходящих сил противника они перешли в основном к оборонительной тактике.

Новая попытка освобождения Мексики от колониального гнета, предпринятая в 1817 г., связана с именем Франсиско Хавьера Мины — одного из организаторов народной войны против войск Наполеона в Испании. Вынужденный после возвращения Фердинанда VII эмигрировать в Англию, Мина не отказался от борьбы с абсолютизмом и решил продолжать ее в испанских колониях. В середине апреля 1817 г. возглавляемая им экспедиция высадилась в районе Сото-ла-Марина, на побережье Мексиканского залива. Отряду Мины, насчитывавшему всего около 400 человек, удалось соединиться с повстанцами, которые удерживали форт Сомбреро, и обратить в бегство испанские войска. Но роялисты, подбросив подкрепления, начали осаду форта. 19 августа они взяли Сомбреро. Мина на сей раз спасся, однако два месяца спустя при неудачной попытке овладеть Гуанахуато его отряд был рассеян, а сам он захвачен в плен и расстрелян^{71}.

Неудача экспедиции Мины усилила деморализацию патриотов, положение которых стало критическим. В 1818–1819 гг. освободительное движение было почти повсеместно подавлено. Большинство его руководителей погибло или оказалось в плену. Часть повстанцев капитулировала, другие отошли от движения. Но колонизаторам все же не удалось полностью сломить сопротивление патриотов. Среди немногих партизанских командиров, не сложивших оружия, выделялись Висенте Герреро, который продолжал борьбу на юге, в бассейне реки Бальсас, и Гуадалупе Виктория, действовавший в горах и лесах Веракруса.

«План Игуала»

АГУСТИН ДЕ ИТУРБИДЕ

Подавление народного движения и разгром революционных сил означали устранение причин, заставивших в свое время большую часть креольской помещичье-буржуазной верхушки отказаться от борьбы за независимость и перейти на сторону колонизаторов. Под влиянием событий 1820 г. в метрополии и успехов борьбы за освобождение южноамериканских колоний в Новой Испании нарастал новый подъем освободительного движения. В этой обстановке крупные помещики и купцы, высшее духовенство, военно-бюрократическая верхушка, стремясь сохранить в неприкосновенности угодные им прежние порядки, стали добиваться отделения Мексики or революционной Испании. Таким путем они рассчитывали помешать дальнейшему развитию революции, упрочить свое господство и привилегии. Их лидером являлся богатый помещик-креол полковник Агустин де Итурбиде. Ярый реакционер и монархист, он в прошлом принимал деятельное участие в подавлении народного восстания и даже среди испанской военщины выделялся своей жестокостью.

24 февраля 1821 г. Итурбиде опубликовал в Игуале обращение к населению Новой Испании, в котором сформулировал политическую платформу, основанную на трех принципах: «религия, единение и независимость». Выдвигая требование государственной независимости, «план Игуала» вместе с тем имел целью оставить без изменений общественный строй. Он предусматривал установление конституционной монархии и сохранение прежней системы управления, а также существенные гарантии интересов колонизаторов. Итурбиде настойчиво призывал к «единению» мексиканцев и уроженцев метрополии, которых, по его словам, якобы связывали «узы дружбы, общности интересов, воспитания и языка»^{72}.

Полностью игнорируя социально-экономические, а в значительной мере и политические задачи, «план Игуала» означал большой шаг назад по сравнению с революционной программой Идальго и Морелоса. Тем не менее содержавшаяся в нем идея отделения от Испании обеспечила ему поддержку широких масс. Немалую роль в этом отношении сыграл переход на сторону Итурбиде популярного в стране борца за независимость Висенте Герреро, а вслед за ним Гуадалупе Виктории, Николаса Браво и других партизанских руководителей.

Колониальные власти теперь не пользовались поддержкой ни высшего духовенства, ни помещиков, ни купечества, ни большей части бюрократического аппарата. В армии, большинство которой составляли мексиканцы, преобладали антииспанские настроения.

При таких условиях «армия трех гарантий», созданная для осуществления указанных трех принципов и других положений «плана Игуала», не встречая серьезного сопротивления, заняла в течение нескольких месяцев почти все крупные города. 27 сентября, после эвакуации испанского гарнизона, она вступила в Мехико. На следующий день в столице была образована правительственная хунта под председательством Итурбиде, которая опубликовала декларацию о независимости «Мексиканской империи» от Испании.

С освобождением от испанского господства резко обострились противоречия между различными классами и социальными прослойками мексиканского общества. Крестьянство, городская беднота, мелкая буржуазия, представители местных торгово-промышленных кругов, низшее духовенство, либеральная интеллигенция, стремившиеся к проведению социально-экономических преобразований и демократизации политического строя, выступали за установление республиканской формы правления. Реакционные круги, связанные с привилегированной верхушкой, добиваясь консервации существующих порядков, настаивали на сохранении монархии. Креольские помещики, высшее духовенство и военщина хотели возвести на престол Итурбиде, в руках которого после провозглашения независимости была фактически сосредоточена вся власть в стране. Хотя эти планы весьма импонировали Итурбиде, он не решался открыто домогаться короны и, выжидая удобного момента, исподволь готовил почву.

В конце 1821 — начале 1822 г. состоялись выборы в национальный конгресс. Он открылся 24 февраля — в годовщину опубликования «плана Игуала». Конгресс провозгласил создание конституционной монархии, именуемой «Мексиканской империей», и вручил исполнительную власть регентскому совету во главе с Итурбиде. Но вскоре разгорелась борьба между депутатами-республиканцами и сторонниками Итурбиде. В конгрессе и в печати усиливались республиканские настроения. Они проникали даже в армию.

Император Агустин I

В создавшейся обстановке реакционные элементы, отражавшие интересы феодально-клерикальной верхушки господствующих классов, опираясь на поддержку большей части армии, решили произвести государственный переворот и установить открытую военно-монархическую диктатуру.

19 мая 1822 г. войска столичного гарнизона подняли мятеж, инспирированный самой правящей кликой. Когда мятежники с криками «Да здравствует Агустин I, император Мексики!» подошли к дому Итурбиде, тот вышел на балкон и, лицемерно разыгрывая неудовольствие, всем своим видом показывая, будто поступает вопреки собственному желанию, заявил, что «подчиняется» воле народа. В то же утро было созвано чрезвычайное заседание конгресса. Здание, в котором оно происходило, окружала неистовствовавшая и выкрикивавшая угрозы толпа сторонников Итурбиде. Они заполнили также зал заседаний и галереи для публики. Несмотря на отсутствие кворума, под прямым давлением Итурбиде конгресс принял постановление о провозглашении его императором под именем Агустина I.

Однако империя Итурбиде оказалась недолговечной. Вскоре широкие слои мексиканского общества убедились в неспособности нового правительства разрешить насущные проблемы. Страна находилась в крайне тяжелом экономическом положении, а ее финансовое состояние стало катастрофическим. Пытаясь изыскать новые источники дохода, правительство прибегало к контрибуциям и принудительным займам, запретило вывоз капиталов, поощряло импорт иностранных товаров. Подобные меры вызывали недовольство торгово-промышленных кругов. Трудящиеся массы города и деревни, мелкобуржуазные слои, зарождавшаяся буржуазия, либеральная интеллигенция испытывали разочарование в связи с тем, что за год с лишним существования мексиканского государства не было проведено никаких серьезных социально-экономических преобразований.

В результате обострения внутренних противоречий социальная база империи все больше сужалась, а оппозиция ей с каждым месяцем усиливалась. Правительство попыталось приостановить рост республиканского движения посредством массовых репрессий, а 31 октября разогнало конгресс. Но это лишь обострило кризис.

Понимая, что падение империи неминуемо, и опасаясь, что ее крах может привести к победе республиканцев, монархисты решили перехватить у последних инициативу. 1 февраля 1823 г. группа монархически настроенных офицеров выступила против режима Итурбиде и потребовала созвать при поддержке и под охраной армии новый национальный конгресс. С этим требованием солидаризировались противники империи в различных районах страны.

На сторону восставших один за другим переходили гарнизоны городов. Многие солдаты и офицеры правительственных войск дезертировали, иногда целыми подразделениями. Оказавшись в полной изоляции, Итурбиде отрекся от престола.

В конце марта конгресс возобновил свою деятельность. Считая провозглашение Итурбиде императором незаконным, он аннулировал изданные им правительственные акты. Конгресс принял также решение о высылке Итурбиде за пределы Мексики.

7 ноября открылся учредительный конгресс, который 31 января 1824 г. одобрил Основной закон, подтверждавший, что «мексиканская нация навсегда свободна и независима от Испании или какой бы то ни было другой державы»^{73}. В связи с подготовкой Итурбиде к восстановлению своей власти в Мексике декрет от 28 апреля объявлял бывшего императора врагом государства и вне закона, если он появится на территории страны.

Несмотря на это, Итурбиде в середине июля высадился на восточном побережье Мексики, но его немедленно арестовали и расстреляли.

После длительного обсуждения конгресс утвердил конституцию Мексиканских Соединенных Штатов, обнародованную 4 октября 1824 г. Она декларировала полную независимость Мексики, закрепила республиканский строй и федеративную систему, установленные еще Основным законом. Конституция предусматривала упразднение инквизиции, запрещение пыток и произвола в судопроизводстве, лишение церкви монополии в области народного образования, отмену подушной подати. Провозглашались равенство всех граждан перед законом, свобода печати, поощрение государством развития торговли, науки, просвещения^{74}. Хотя конституция почти не затронула социально-экономических основ существовавшего в Мексике строя и намечала лишь некоторые политические преобразования, она несомненно оказала положительное влияние на дальнейшее развитие страны.

Соединенные провинции Центральной Америки

После установления независимости в ряде испанских колоний (в частности, в Мексике) вновь активизировалось освободительное движение в генерал-капитанстве Гватемала. Особенно широкий размах оно приобрело в западной провинции Чиапас, граничившей с мексиканской провинцией Оахака. Наиболее активно участвовали в этом движении индейцы.

В конце августа — начале сентября 1821 г. Чиапас провозгласил свою независимость от Испании и заявил о присоединении к Мексике. 15 сентября собрание представителей населения столицы генерал-капитанства приняло декларацию о независимости. Оно объявило также о предстоящем созыве конгресса всех провинций Центральной Америки, который должен решить, быть ли Гватемале суверенным государством или войти в состав Мексиканской империи^{75}. По этому вопросу возникли серьезные разногласия.

Консервативные круги, представлявшие латифундистов, высшее духовенство и военно-бюрократическую верхушку, во главе с бывшим генерал-капитаном Габино Гаинсой, продолжавшим осуществлять высшую гражданскую и военную власть, добивались присоединения к Мексике.

Либерально настроенные прогрессивные силы под руководством Педро Молины выступали за полную государственную самостоятельность, принятие демократической конституции и проведение социально-экономических преобразований. Вторую точку зрения разделяли и патриоты Сальвадора, возглавлявшиеся священником Хосе Матиасом Дельгадо. Гондурас и Никарагуа разделились на два лагеря. Коста-Рика отказалась поддержать как ту, так и другую позицию и 29 октября провозгласила свою независимость.

В октябре 1821 г. Итурбиде дважды обращался к Гаинсе с предложением о присоединении управляемой им территории бывшего генерал-капитанства к Мексике. Однако гватемальское правительство не решилось тогда уступить этому требованию. 30 ноября Гаинса предписал провинциальным властям провести на местах публичное обсуждение и выявить «желание» народа, причем подчеркивал, что сам ой является сторонником присоединения к Мексике. К началу 1822 г. стало ясно, что большинство муниципалитетов занимает промексиканскую позицию. 5 января Гаинса официально объявил о присоединении Гватемалы к Мексиканской империи. Но уже через несколько дней «провинциальная депутация» Сальвадора во главе с Дельгадо заявила об отделении этой провинции от Гватемалы и предстоящем созыве конгресса, где будет рассмотрен вопрос о присоединении к Мексике.

Поскольку, несмотря на заявление Гаинсы, аннексионистские планы Итурбиде встретили в Центральной Америке сильное сопротивление, сюда под предлогом «зашиты» населения были направлены мексиканские войска под командованием личного друга Итурбиде полковника Филисолы. Они заняли Чиапас и в мае вступили в Гватемалу.

В июле конгресс Мексики санкционировал присоединение к империи Итурбиде центральноамериканских провинций. Управление ими возлагалось на Филисолу, назначенного генерал-капитаном Гватемалы. Филисола обратился к населению Центральной Америки с призывом сохранять лояльность по отношению к императору.

Однако провинциальная хунта Сальвадора, являвшегося основным очагом сопротивления экспансионистским планам Итурбиде, по-прежнему отказывалась подчиняться как гватемальским властям, так и мексиканскому правительству. По приказу Итурбиде Филисола 26 октября и 10 ноября потребовал немедленного присоединения Сальвадора к империи, угрожая в противном случае начать военные действия. Под угрозой вторжения глава сальвадорской хунты Дельгадо, стремясь выиграть время, сообщил 14 ноября о готовности включить Сальвадор в состав Мексики. Но уже 5 декабря он заявил о намерении хунты заключить федеративный союз с США, чтобы избежать аннексии со стороны империй Итурбиде. В ответ Филисола приступил к военным операциям против Сальвадора и, преодолевая отчаянное сопротивление его защитников, к началу февраля 1823 г. овладел большей частью провинции, включая ее столицу Сан-Сальвадор. 10 февраля было официально объявлено о присоединении Сальвадора к Мексиканской империи и принята присяга императору Агустину I.

Население предупредили, что те, кто не явятся к властям с повинной и не сдадут оружие, будут преданы военному суду как мятежники, виновные в государственной измене.

Таким образом, к началу 1823 г. аннексия Центральной Америки Мексикой в основном завершилась. Но с крушением империи Итурбиде усилились тенденции к отделению центральноамериканских Областей от Мексики.

В марте наместник Итурбиде в Центральной Америке Филисола издал декрет о созыве в кратчайший срок национального учредительного собрания представителей всех провинций бывшего генерал-капитанства Гватемалы для решения вопроса об их политическом статусе. Собрание, открывшееся 29 июня в городе Гватемале, признало присоединение к Мексике незаконным и насильственным. 1 июля оно декларировало образование независимой и суверенной федеративной республики Соединенных провинций Центральной Америки^{76}. В тот же день мексиканский конгресс принял решение об отводе войск из Гватемалы.

Официальное признание независимости нового государства и установление с ним дипломатических отношений правительство Мексики оттягивало еще в течение некоторого времени. Это Объяснялось стремлением мексиканских правящих кругов сохранить Чиапас, где шла борьба между сторонниками присоединения к Мексике и к центральноамериканской федерации. 20 августа мексиканский конгресс признал независимость Центральной Америки, а год спустя было объявлено о вхождении Чиапаса в состав Мексики. Однако конституция, принятая 22 ноября 1824 г., предусматривала возможность добровольного присоединения Чиапаса к Федерации Центральной Америки (как стали отныне называться Соединенные провинции).

ИЗГНАНИЕ КОЛОНИЗАТОРОВ

Аякучо

К началу 1824 г. последним оплотом испанского владычества на Американском континенте оставалось Перу. Освобождение его означало бы завершение войны за независимость в масштабе всей Испанской Америки. Это прекрасно понимали Боливар и другие патриоты, которые после поражения, понесенного ими в феврале 1824 г., не пали духом. Сохраняя волю к победе и готовясь к возобновлению борьбы, они развили кипучую деятельность, центром которой явилась временная столица Трухильо.

Главной задачей Боливар считал создание многочисленной и боеспособной армии. Для достижения этой цели он стремился мобилизовать все возможные людские и материальные ресурсы. Прибытие долгожданных подкреплений из Колумбии, имевшее большое значение, все же не решало вопроса. Необходимо было пополнить революционную армию за счет местного населения, особенно перуанских индейцев. Явно из этих соображений Боливар издал декреты об отмене подушной подати и передаче индейцам в личную собственность общинных земель. Поскольку многие солдаты, месяцами не получая жалованья, дезертировали, он уменьшил солдатское жалованье в четыре раза, но зато стал выплачивать его регулярно.

Большое внимание Боливар уделял вооружению и снаряжению войск, их боевой подготовке, укреплению воинской дисциплины. Дезертирство каралось смертной казнью.

Изыскивая средства для того, чтобы организовать и снабдить всем необходимым армию патриотов, Боливар приказал конфисковать имущество роялистов и даже драгоценную церковную утварь. Тем не менее он едва ли смог бы полностью вооружить, снарядить, обеспечить боеприпасами и питанием свои войска, если бы не активная поддержка широких слоев населения. По всей стране жители заготовляли продовольствие, пряли шерсть и выделывали кожи для обмундирования и амуниции, изготовляли и чинили оружие, седла, ковали подковы, шили рубахи, брюки и мундиры для бойцов.

В апреле 1824 г. армия Боливара насчитывала уже примерно 10 тыс. человек. Однако ей противостояли более крупные испанские силы общей численностью около 16 тыс. человек, сосредоточенные преимущественно в высокогорных районах. Сам вице-король Ла Серна находился в это время с небольшим отрядом в древней инкской столице Куско. Основная же группировка испанских войск (8 тыс. человек) под командованием генерала Кантерака дислоцировалась северо-западнее, в районе Уанкайо. На юге Перу, близ Арекипы, была сконцентрирована трехтысячная армия генерала Вальдеса, а в Верхнем Перу располагались войска генерала Оланьеты (около 4 тыс. человек).

При таком явном численном превосходстве противника патриоты не спешили переходить в наступление и продолжали накапливать силы. В это время командующий роялистскими войсками в Верхнем Перу ярый реакционер Оланьета поднял мятеж против вице-короля, который, с его точки зрения, придерживался слишком либеральных убеждений и склонялся к проведению кое-каких реформ. Испанская армия оказалась между двух огней: с севера ей грозили патриоты, а с юга — мятежные части Оланьеты. Желая предупредить одновременный удар с флангов, вице-король бросил войска Вальдеса на подавление мятежа в Верхнем Перу, Кантераку же приказал вести своих солдат в прибрежные районы, чтобы разгромить там армию Боливара. Но Кантерак не спешил выполнять приказ, предпочитая выждать окончания кампании на юге.

Сложилась весьма благоприятная для патриотов ситуация, которую Боливар не приминул использовать. Перехватив у противника инициативу, он в середине июня начал поход на юго-восток и, проведя свою армию через горные хребты Анд, вывел ее за месяц на плоскогорье Паско. Внезапное появление патриотов по эту сторону Анд застало роялистов врасплох. 6 августа на равнине Хунин разыгралась ожесточенная битва. Она длилась всего полтора часа. С обеих сторон во время боя не раздалось ни единого выстрела, сражались только холодным оружием.

Такую картину рисовал в своей оде «Победа при Хунине» (написанной в 1825 г.) эквадорский поэт Хосе Хоакин Ольмедо^{77}.

Не выдержав стремительного натиска патриотов, войска Кантерака, охваченные паникой, в полном беспорядке бежали с поля боя и поспешно отступили в Куско.

Но испанцы все еще сохраняли в Перу 12-тысячную армию, во главе которой стал теперь сам вице-король Ла Серна. Предстояли еще решающие сражения, и обе стороны усиленно к ним готовились. Боливар воспользовался наступившей передышкой и, возложив обязанности главнокомандующего на своего верного помощника Сукре, в начале октября направился к побережью. В первых числах декабря его войска освободили Лиму, однако Кальяо оставался в руках роялистов.

Боливар намеревался сформировать новую армию и лишь тогда нанести решительный удар врагу. Но события опередили его замысел. Ла Серна, пользуясь численным превосходством испанцев, предпринял в ноябре ряд маневров с целью окружить армию Сукре и отбросить ее на север. Однако Сукре умелыми действиями удалось избежать подготовленной ловушки и измотать испанские войска, утомленные непрерывными маршами в условиях сильно пересеченной местности.

Наконец, 8 декабря противники встретились на равнине Аякучо, расположенной на высоте 3400 метров, примерно на полпути между Куско и Лимой. На следующий день, перед боем, начавшимся в 10 часов утра, Сукре обратился к своим бойцам с краткой речью. «От ваших усилий зависит судьба Южной Америки», — сказал он. Битва продолжалась всего около часа и закончилась блестящей победой патриотов. Испанцы понесли огромные потери убитыми и ранеными. Более двух тысяч солдат, несколько сот офицеров и 14 генералов во главе с вице-королем попали в плен. Боливар, получив радостную весть, пустился в пляс, торжествующе восклицая: «Победа, победа, победа!» Он тут же присвоил Сукре почетное звание «великого маршала Аякучо». В сражении при Аякучо была разгромлена последняя крупная группировка испанских войск на Американском континенте. По словам Маркса, оно «окончательно обеспечило независимость испанской Южной Америке»^{78}. Теперь в руках роялистов оставались лишь Верхнее Перу, крепость Кальяо, остров Чилоэ (близ южного побережья Чили), а также островная крепость Сан-Хуан-де-Улуа в Мексике.

Рождение Боливии

АНТОНИО ХОСЕ ДЕ СУКРЕ

В конце декабря победоносная армия Сукре вступила в Куско и двинулась на юго-восток, в Верхнее Перу. Она не встретила здесь серьезного сопротивления со стороны противника, так как испанские части, понимая бесперспективность дальнейшей борьбы, при приближении освободительной армии отходили без боя или капитулировали. Население, в основном индейцы, открыто поддерживало патриотов. Партизанские отряды, много лет действовавшие в тылу у испанцев на севере страны, в горных районах Ла-Паса, Кочабамбы и Ору-ро, в свою очередь перешли в наступление. 29 января 1825 г. повстанцы под предводительством своего командира Мигеля Лансы заняли Ла-Пас, а в начале февраля туда вошли регулярные войска Сукре.

Выражая стремления патриотов Верхнего Перу, Сукре опубликовал 9 февраля декларацию, в которой обещал созвать Учредительное собрание всех провинций для решения вопроса о судьбе страны и ее будущем государственном устройстве. Практически такое заявление было почти равносильно провозглашению независимости. Поэтому Боливар, предполагавший, что на Верхнее Перу могут претендовать Объединенные провинции Рио-де-ла-Платы и республика Перу, первоначально не поддержал позицию Сукре.

Но вскоре Учредительный конгресс Объединенных провинций объявил, что признает прайс населения Верхнего Перу на самоопределение. Сам же Боливар после отказа перуанского конгресса принять его отставку начал в апреле длительную поездку по Перу. Ознакомившись с настроениями перуанцев, он убедился в неосновательности своих опасений. В середине мая он в свою очередь объявил о предстоящем созыве Учредительного собрания Верхнего Перу, фактически подтвердив, таким образом, февральскую декларацию Сукре.

Это собрание открылось 10 июля в зале старинного университета Чукисаки. После долгих и жарких дебатов оно 6 августа провозгласило независимость и суверенитет Верхнего Перу. В честь Боливара новое государство получило название Боливия.

Учредительное собрание приняло решение об установлении республиканского строя и вручило верховную власть в республике Боливару, а его заместителем избрало Сукре. В течение непродолжительного времени в Боливии был проведен ряд мероприятий антифеодального характера: изданы декреты об уравнении индейцев в гражданских правах с остальным населением, об их освобождении от трудовой повинности и подушной подати, отменены дворянские титулы, упразднена инквизиция.

В конце 1825 г. Боливар, передав свои полномочия Сукре, выехал из Боливии в Перу и в феврале следующего года, после почти годичного отсутствия, возвратился в Лиму. Здесь он приступил к разработке проекта боливийской конституции и 25 мая закончил его. В этом документе Боливар не только определил основы государственного устройства Боливии, но и сформулировал политические принципы, имевшие в той или иной мере значение для всех стран Испанской Америки.

Конституция провозглашала полную независимость и идею народного суверенитета, равенство граждан перед законом, неприкосновенность личности, жилища и частной собственности, свободу слова и печати, отменяла все наследственные права и привилегии. Не упоминая ни о какой государственной религии, она фактически подразумевала полную свободу совести. Законодательную власть, согласно конституции, должны были осуществлять сенат, палата трибунов и палата цензоров. В функции последней входил не только контроль за соблюдением законов, гражданских прав и демократических свобод, но также поощрение развития народного образования, науки и искусства. Главой исполнительной власти являлся президент, избираемый пожизненно законодательными палатами^{79}.

В том же году боливийский конгресс принял составленный Боливаром проект конституции (с некоторыми поправками) и избрал президентом республики Сукре. 9 декабря 1826 г. эту конституцию, внеся в нее кое-какие изменения, утвердил в качестве основного закона и конгресс Перу. Боливар «был намерен распространить этот кодекс, перенеся его из Боливии в Перу, а из Перу в Колумбию… Президент и освободитель Колумбии, протектор и диктатор Перу и крестный отец Боливии, он был теперь на вершине своей славы», — писал Маркс^{80}.

Ко времени возвращения Боливара в перуанскую столицу удалось ликвидировать последние очагисопротивления испанцев в Америке. Еще в ноябре 1825 г. сдался гарнизон Сан-Хуан-де-Улуа, а в январе 1826 г. капитулировали испанские силы в Кальяо и на острове Чилоэ.

Долголетняя освободительная борьба народов Испанской Америки закончилась разгромом колонизаторов и их изгнанием с Американского континента. Бывшие испанские колонии избавились от чужеземного гнета и превратились в суверенные государства.

Непосредственно в ходе войны 1810–1826 гг. образовались республики: Мексиканские Соединенные Штаты, Федерация Центральной Америки, Колумбия, Перу, Чили, Боливия, Парагвай. Несколько позже завершился процесс создания независимых государств в бассейне Ла-Платы, где ситуация осложнялась острыми противоречиями между провинциями и вмешательством извне. Единственным исключением здесь явился Парагвай, который обрел свою независимость еще в 1811 г. и фактически оставался в стороне от бурных событий, происходивших в других лаплатских странах^[24].

Восточная республика Уругвай

Иное положение сложилось в Объединенных провинциях Рио-де-ла-Платы. В начале 1820 г. они распались и фактически перестали существовать как единое государство. 25 января 1822 г. правительства четырех провинций — Буэнос-Айрес, Санта-Фе, Корриентес и Энтре-Риос — заключили между собой договор о мире, дружбе, союзе и взаимопомощи, сохраняя при этом полную самостоятельность. В таких условиях развитие каждой из провинций протекало по-разному. В Буэнос-Айресе по инициативе министра внутренних дел Бернардино Ривадавии в 1821–1823 гг. были проведены прогрессивные реформы, способствовавшие становлению капиталистических отношений, политической стабилизации, повышению военного потенциала. В остальных же провинциях феодальные порядки продолжали сохраняться почти в полной неприкосновенности, царили анархия и произвол местных каудильо.

Понимая, что разобщенность чревата серьезными осложнениями, патриоты Ла-Платы стали все энергичнее выступать за созыв конгресса, который осуществил бы объединение страны. Необходимость единства усугублялась резким обострением отношений с Бразилией из-за Восточного Берега. Захватив эту территорию, португальцы в 1821 г. присоединили ее к Бразилии под названием Цисплатинской провинции, а после образования Бразильской империи официально включили в ее состав (май 1824 г.).

16 декабря 1824 г. в Буэнос-Айресе открылся Учредительный конгресс Объединенных провинций Рио-де-ла-Платы, утвердивший 23 января 1825 г. «Основной закон». В законе подчеркивалась незыблемость союза лаплатских провинций, но указывалось, что впредь до принятия конституции, каждая из них сохранит полную внутреннюю автономию. Лишь вопросы внешней политики передавались в ведение правительства Буэнос-Айреса^{81}.

Изменившаяся обстановка потребовала более прочного объединения. В апреле 1825 г. 33 уругвайских патриота во главе с Лавальехой, вынужденные в свое время эмигрировать, вернулись на родину и призвали народ к борьбе против оккупантов. В августе съезд представителей населения Восточного Берега принял решение об отделении его от Бразилии и воссоединении с провинциями Ла-Платы. Учредительный конгресс в Буэнос-Айресе постановил включить Восточный Берег в состав Объединенных провинций. В ответ Бразильская империя 10 декабря объявила войну Объединенным провинциям Рио-де-ла-Платы.

В создавшейся ситуации возникла настоятельная и срочная необходимость консолидации всех сил под эгидой единого руководящего органа. 6 февраля 1826 г. конгресс одобрил закон о создании общего правительства Объединенных провинций во главе с президентом. Для руководства отдельными отраслями управления назначались пять министров. На следующий день президентом был избран Ривадавия.

24 декабря того же года Учредительный конгресс утвердил конституцию Аргентины^[25], как стали теперь называться Объединенные провинции Рио-де-ла-Платы.

Согласно конституции Аргентина являлась унитарной республикой. Государственное устройство ее основывалось на принципе разделения властей: законодательную осуществлял двухпалатный конгресс, исполнительную — президент, которому подчинялись назначаемые им губернаторы провинций^{82}.

Тем временем на суше и на море развернулись военные действия между Аргентиной и Бразилией. В течение 1826 и первых месяцев 1827 г. аргентинские войска совместно с уругвайскими патриотами неоднократно одерживали победу над бразильцами. Поскольку Бразилия терпела поражения, а правительство Ривадавии в связи с усилением сепаратистских тенденций в провинциях испытывало затруднения, обе стороны были заинтересованы в прекращении войны. Начавшиеся между ними переговоры окончились 24 мая 1827 г. подписанием в Рио-де-Жанейро прелиминарного мирного договора.

Хотя Аргентина явно имела к этому времени военное превосходство, Бразилия настояла на сохранении за ней Восточного Берега. Уругвайские патриоты категорически отказались признать договор и не прекращали борьбы против оккупантов. Вместе с тем условия договора не отвечали ни интересам Аргентины, ни реальному соотношению сил воюющих государств. Поэтому аргентинское правительство дезавуировало действия своего министра иностранных дел, подписавшего договор, и не стало его ратифицировать.

Война между Аргентиной и Бразилией продолжалась. Ни одна из сторон не могла добиться решающего перевеса. При посредничестве Англии они возобновили переговоры и 27 августа 1828 г. заключили мирный договор, предусматривавший признание Восточного Берега независимым и суверенным государством. Согласно конституции 1830 г., оно получило наименование Восточная республика Уругвай.

Распад Колумбии

Некоторые государственные образования, возникшие на Американском континенте в ходе войны за независимость, вследствие глубоких внутренних противоречий и борьбы различных группировок за власть оказались нежизнеспособными. Это прежде всего относится к любимому детищу Боливара — Колумбии.

Стремясь объединить ее с другими испаноамериканскими государствами, Боливар добивался установления прочных союзных отношений между ними. На созванном по его предложению континентальном конгрессе в Панаме представители правительств Колумбии, Перу, Мексики и Федерации Центральной Америки подписали 15 июля 1826 г. договор о «вечном союзе и конфедерации». Однако его так и не ратифицировала ни одна из сторон.

Отсутствие необходимых экономических предпосылок, глубокие социальные противоречия, острая политическая борьба делали этот замысел нереальным.

Одновременно Боливар вынашивал идею создания более узкой «Андской конфедерации» в составе Колумбии, Перу и Боливии. Он являлся сторонником объединения этих республик в единое федеративное государство, управляемое на основе положений боливийской конституции. Но в этом вопросе Боливар не встретил поддержки даже со стороны своих ближайших сподвижников.

«В то время как он, таким образом, давал полную волю своим мечтам… действительная власть быстро ускользала из его рук», — справедливо отмечал Маркс^{83}. В 1827 г. власть Боливара была свергнута в Перу, а на следующий год — в Боливии. Территориальные споры между Колумбией и Перу переросли в военный конфликт (1828–1829).

Не говоря уже о полном провале планов расширения колумбийской федерации, даже сама она оказалась весьма недолговечной. После окончания освободительной войны здесь в противовес централистской политике Боливара резко усилились центробежные тенденции и развернулось сепаратистское движение. Оно значительно активизировалось в связи с роспуском Учредительного собрания и изданием конституционного закона 27 августа 1828 г., установившего личную диктатуру Боливара.

Это движение приобрело особый размах в Венесуэле, где его возглавил генерал Паэс. В декабре 1829 г. он открыто выступил за отделение от Колумбии. Созванный в мае следующего года конгресс провинций Венесуэлы принял решение о выходе из колумбийской федерации и 22 сентября утвердил конституцию венесуэльской республики.

В мае 1830 г. бывшая провинция Кито в результате сепаратистских выступлений также отделилась от Колумбии и вскоре конституировалась в самостоятельное государство. В соответствии со своим географическим положением (на экваторе) оно стало называться республикой Эквадор.

Остальная территория распавшейся колумбийской федерации образовала республику Новая Гранада. Название «Колумбия» надолго исчезло с политической карты Латинской Америки. Лишь в 1861 г. Новая Гранада была переименована в Соединенные Штаты Колумбии, а согласно конституции 1886 г. это государство получило свое современное название — Республика Колумбия.

Основатель колумбийской федерации ненамного пережил ее распад. Вынужденный в апреле 1830 г. уйти в отставку с. поста президента, Боливар умер 17 декабря того же года почти в полном одиночестве, забытый, и покинутый всеми, кроме нескольких верных друзей и соратников. Лишь много лет спустя его заслуги перед родиной получили всеобщее признание. В 1842 г. прах Боливара по постановлению венесуэльского конгресса был перенесен в Каракас и захоронен в кафедральном соборе, а впоследствии в специальной гробнице помещен в пантеон, сооруженный для увековечивания памяти героев войны за независимость.

Недолго просуществовала также и федеративная республика Центральной Америки. В 20–30-х годах XIX в. здесь происходила острая политическая борьба между консерваторами (латифундисты, высшее духовенство, военно-бюрократическая верхушка), выступавшими за сохранение крупного феодального землевладения, привилегий армии и церкви, и либералами, требовавшими проведения земельной реформы, отмены привилегий духовенства. В 1824–1826 гг. во всех государствах, входивших в состав федерации, у власти стояли либералы. В конце 1826 г. консерваторам удалось установить свое господство в Гватемале. Тогда Гондурас, Никарагуа и Сальвадор, где продолжали править либералы, послали в Гватемалу свои войска, занявшие в 1829 г. ее. столицу. К власти в Гватемале снова пришло либеральное правительство. 16 сентября 1830 г. президентом Федерации Центральной Америки стал либерал Франсиско Морасан, который провел прогрессивные преобразования, направленные на развитие экономики и культуры, демократизацию политического строя, ослабление позиций церкви.

В 1838 г. консерваторы при активном участии католического духовенства, игравшего на религиозных предрассудках индейского крестьянства, подняли мятеж и разгромили армию Морасана. К 1839 г. центральноамериканская федерация распалась и входившие в нее государства превратились в самостоятельные республики Гватемалу, Гондурас, Никарагуа, Сальвадор, Коста-Рику.

ДОКТОР ФРАНСИА

Вскоре после победы патриотов при Хунине, предрешившей исход вооруженной борьбы в Перу, лондонская газета «The Morning Chronicle» 23 августа 1824 г. опубликовала сообщение, которое вызвало живой интерес в Европе и Америке. Его полный текст или сокращенное изложение в ближайшие месяцы перепечатали периодические издания разных стран. В частности, эта публикация в переводе писателя-декабриста Николая Бестужева появилась весной 1825 г. на страницах русского журнала «Сын отечества»^{84}.

Почему же данная статья привлекла такое внимание? Дело в том, что она содержала важные сведения об одной из южноамериканских республик, относительно которой на протяжении ряда лет почти ничего не было известно. Анонимный, но, видимо, хорошо осведомленный автор сообщения характеризовал это государство как образец справедливого и разумного устройства общества, обеспечивающего всеобщее равенство, свободу, счастье и благосостояние всех граждан.

Таинственной страной, о которой в мире долгое время существовало самое смутное и превратное представление, являлся Парагвай.

«Верховный диктатор»

ХОСЕ ГАСПАР РОДРИГЕС ДЕ ФРАНСИА

С установлением республики здесь фактически начался период единоличного правления Франсии. Оттеснив на второй план своего бездарного и пассивного коллегу Йегроса, послушно подписывавшего все декреты и распоряжения, Франсиа развил бурную политическую и административную деятельность. Он продолжал твердо придерживаться курса на упрочение национальной независимости и решительно выступал против всех ее врагов — внешних и внутренних.

По-прежнему категорически отвергая любые попытки объединения Парагвая с другими провинциями бывшего вице-королевства Рио-де-ла-Плата под эгидой Буэнос-Айреса, Франсиа проявлял бдительность и по отношению к проживавшим в стране испанцам. После неудавшейся попытки выслать несколько сот уроженцев Испании из Парагвая консулы 5 января 1814 г. обязали испанцев, которые еще не успели. приобрести здесь гражданские права, под страхом смертной казни пройти регистрацию. В марте того же года им были запрещены браки с женщинами европейского происхождения.

Разумеется, у купцов и других представителей городской верхушки, большинства офицеров, духовенства, среди которых насчитывалось немало людей, связанных с Испанией и Буэнос-Айресом, действия Франсии вызвали недовольство. Зато они весьма импонировали патриотически настроенным широким слоям населения, обеспокоенным происками роялистов и посягательствами Буэнос-Айреса, а также португальцев на суверенитет и территориальную целостность Парагвая. В этих кругах Франсиа пользовался репутацией «спасителя отечества», «защитника независимости», сторонника прогрессивных преобразований, честного и добросовестного человека. Поэтому они готовы были поддержать его стремление к установлению личной диктатуры.

В октябре 1814 г. в Асунсьоне снова собрался конгресс, где большинство депутатов, как и год назад, представляли сельские районы. Несмотря на сопротивление оппозиции, он избрал Франсию «верховным диктатором республики» сроком на пять лет. Конгрессу, который полагалось созывать ежегодно в мае, предоставлялись лишь прерогативы совещательного органа и право назначения Верховного суда. Таким образом, диктатор сосредоточил в своих руках всю полноту исполнительной и законодательной, а в период до образования Верховного суда также и судебной власти.

За короткое время ему удалось добиться значительных успехов. Правительство Франсии поощряло развитие торговли, ремесла, земледелия и скотоводства, уделяло большое внимание строительству дорог. Оно изолировало своих политических противников, а также приняло суровые меры против воров, грабителей и бродяг, что привело к резкому сокращению преступности. В результате явно наметилась тенденция к постепенной стабилизации положения в Парагвае, особенно по сравнению с обстановкой в соседних странах, которые раздирались глубокими классовыми противоречиями, часто перераставшими в вооруженные столкновения, являлись ареной междоусобиц и политической анархии. Не случайно многие жители этих стран искали в те годы убежища на парагвайской территории.

Все это способствовало дальнейшему росту популярности Франсии, который не замедлил использовать сложившуюся ситуацию для того, чтобы ликвидировать даже самые незначительные ограничения своей власти. Его не удовлетворял пятилетний срок полномочий, тяготили необходимость периодического созыва конгресса и перспектива предстоявшей передачи некоторых функций Верховному суду. Умело подчеркивая достигнутые Парагваем успехи и играя на наличии внешней угрозы независимости и безопасности молодой республики, он добился того, что 1 июня 1816 г. конгресс, собравшийся на очередную сессию, объявил его пожизненным диктатором. Отныне Франсиа обладал неограниченной властью и конгресс мог созываться лишь по его указанию.

Если Франсиа почти с самого начала освободительной войны играл ведущую роль в политической жизни Парагвая, то с момента установления его диктатуры на протяжении четверти века все важнейшие аспекты внутренней и внешней политики страны определялись деятельностью и взглядами этого человека.

Следует заметить, что диктатура как таковая отнюдь не представляла собой чего-то исключительного для Латинской Америки первой половины XIX в., когда диктаторские режимы возникли наряду с Парагваем и во многих других странах континента. Этому благоприятствовали определенные условия, более или менее общие для бывших испанских колоний. Такие предпосылки существовали и в Парагвае, где их влияние усиливалось некоторыми специфическими обстоятельствами. Что же касается непосредственных причин установления диктатуры Франсии и ее характера, то в этом отношении она существенно отличалась от диктаторских режимов других латиноамериканских государств той эпохи.

В большинстве стран Латинской Америки диктатура, как правило, являлась следствием резкого обострения, социальных противоречий, борьбы классов, политических партий и группировок, военных клик за власть и выражала интересы тех общественных сил, которые в данный момент одержали победу или по крайней мере добились временного перевеса.

Иная обстановка сложилась к середине второго десятилетия XIX в. в Парагвае. В связи с отмеченными выше особенностями его исторического развития социальный антагонизм ощущался здесь сравнительно слабее, чем в других испаноамериканских странах. Разумеется, народные массы подвергались эксплуатации и страдали от гнета господствующих классов. Но следует помнить, что среди сельского населения Парагвая преобладали мелкие и средние землевладельцы, свободные и полусвободные крестьяне, тогда как число помещиков-латифундистов было довольно незначительно. В городах же немногочисленную имущую верхушку составляли главным образом купцы, чиновники, духовенство, которые, принадлежа к привилегированным слоям, тем не менее обычно не выступали в роли непосредственных эксплуататоров трудящихся. К тому же, поскольку часть парагвайских верхов была испанского происхождения, ее позиции после провозглашения независимости оказались подорванными. Классовые противоречия в Парагвае были менее острыми, чем в других странах Латинской Америки, также и потому, что здесь они не усугублялись в такой мере, как там, расовой враждой.

Следовательно, социальная и расово-этническая структура парагвайского общества являлась в тот период относительно более однородной, поляризация сил меньшей, а положение в стране более стабильным, нежели в большинстве латиноамериканских государств.

Однако если в Парагвае были довольно слабо выражены внутренние процессы, сопровождавшиеся установлением диктатур в других странах континента, то здесь действовали иные факторы, влияние которых также привело в конечном счете к созданию диктаторского режима. Дело в том, что с момента освобождения Парагвая от колониального ига он постоянно находился под угрозой утраты своей независимости. Суверенитету и территориальной целостности молодого государства одновременно угрожали не только испанские колонизаторы, но также португальцы и правящие круги Буэнос-Айреса.

В таких условиях парагвайская республика нуждалась в максимальном сплочении всех патриотических сил, укреплении и централизации государственной власти, концентрации экономических и военных ресурсов.

Конечно, для решения этих задач вовсе не обязательно было установление диктатуры. Оно отнюдь не являлось исторически неизбежным. В принципе можно себе представить иной выход из положения: создание на демократической основе представительного правительства, наделенного широкими полномочиями и в то же время подотчетного конгрессу.

Однако вряд ли следует удивляться тому, что в конкретных условиях тогдашнего Парагвая путь исторического развития оказался другим. Этому способствовали низкий уровень социально-экономического развития, обусловивший культурную отсталость и политическую незрелость большинства населения, а также отсутствие глубоких демократических традиций, слабое распространение прогрессивных идей в связи с отдаленностью и изолированным положением Парагвая, долголетняя привычка к беспрекословному повиновению, выработанная за полтора века существования иезуитских редукций с их казарменным режимом, палочной дисциплиной и строгой регламентацией всей жизни.

Немаловажное значение имел также субъективный фактор: наличие энергичного, волевого, опытного и вместе с тем достаточно честолюбивого политического руководителя, пользовавшегося авторитетом среди широких слоев населения.

Все эти обстоятельства во многом объясняют факт создания диктатуры в Парагвае, но они не дают оснований считать ее исторически оправданной, необходимой и закономерной. Конечно, то был далеко не лучший способ решения назревших вопросов, хотя вследствие ряда причин развитие пошло именно по такому пути.

Главная цель Франсии при установлении диктатуры заключалась в сохранении независимости и территориальной целостности Парагвая — экономически отсталой страны, находившейся в окружении враждебных сил, которые пытались поглотить ее или подчинить своему контролю. Этой задачей на протяжении многих лет определялась в основном политика «верховного диктатора». Вместе с тем она в значительной мере обусловливалась стремлением Франсии к ликвидации феодальных порядков, уравнению классов и проведению других социальных преобразований, возникшим под влиянием идей Руссо и Великой французской революции.

Парагвай и Буэнос-Айрес

Первые годы диктатуры Франсии совпали со значительным обострением обстановки на Ла-Плате, где, как указывалось выше, вооруженная борьба против колонизаторов осложнялась противоречиями между Буэнос-Айресом и другими провинциями бывшего вице-королевства.

В 1814 г. уругвайские патриоты во главе с Артигасом, открыто выступившие против буэнос-айресского правительства, предложили Парагваю заключить военный союз. Хотя это предложение казалось многим парагвайцам заманчивым, Франсиа отверг его, считая, что для сохранения национальной независимости надо воздерживаться от всякого вмешательства в конфликты между соседними странами. По той же причине он отклонил в 1815 г. повторное предложение Артигаса о совместных действиях против Буэнос-Айреса. Уругвайцы ответили враждебными акциями, останавливая на речных путях шедшие в Асунсьон торговые суда и захватывая грузы. Но это еще больше укрепило решимость Франсии избегать всяких контактов с Артигасом. Когда последний в связи с вторжением португальских войск на территорию Восточного Берега вновь обратился к парагвайскому правительству с просьбой о помощи, его представителей не допустили в Парагвай.

Тем не менее после того как отряды Артигаса были окончательно разгромлены, Франсиа предоставил ему политическое убежище и даже назначил небольшую пенсию^[26].

Весьма твердую позицию заняло правительство Франсии по отношению к португальскому двору в Рио-де-Жанейро, который не желал рассматривать Парагвай как самостоятельное государство. В послании португальским властям от 26 августа 1819 г. Франсиа подчеркивал, что «Парагвай является не испанской провинцией, а сувёренной республикой и независимым государством, как и Португалия»^{85}. 7 мая 1820 г. он потребовал официального признания государственной независимости и суверенитета Парагвая, однако ответа не получил.

По-прежнему напряженными продолжали оставаться отношения между Парагваем и Буэнос-Айресом. В начале 1815 г., когда роялисты вели наступление в Верхнем Перу, а в Испании шла подготовка к переброске в Южную Америку экспедиционного корпуса Морильо, «верховный правитель» Буэнос-Айреса Альвеар попросил Франсию оказать военную помощь. Но тот не счел нужным даже ответить. Он не реагировал также на приглашение буэнос-айресского правительства направить парагвайских уполномоченных для участия в конгрессе Объединенных провинций Рио-де-ла-Платы в Тукумане и на попытку Буэнос-Айреса установить контакты с Парагваем в 1819 г. в связи с угрозой отправки в Америку новой экспедиционной армии из Кадиса.

Отказ Франсии от всяких сношений с Буэнос-Айресом объяснялся не только желанием оставаться в стороне от военных действий и политических конфликтов, происходивших за пределами Парагвая, но и тем, что правящие круги Буэнос-Айреса по-прежнему претендовали на гегемонию в бассейне Ла-Платы. Через своих агентов они поддерживали постоянную связь с политическими противниками Франсии, в частности с некоторыми бывшими парагвайскими офицерами, находившимися в оппозиции к его режиму. В 1818 г., когда в центре Асунсьона на стенах домов появились карикатуры на Франсию, в столице были произведены аресты. Среди арестованных оказался и тайный эмиссар буэнос-айресского правительства. Но властям не удалось тогда обнаружить все нити зревшего в стране заговора, и участники его продолжали свою подпольную деятельность.

В 1820 г. парагвайскому правительству стало известно, что группа представителей креольской военной верхушки во главе с бывшим консулом Йегросом и бывшим командующим столичным гарнизоном (в 1811–1813 гг. членом Правительственной хунты) Кавальеро намерена свергнуть и убить Франсию. Заговорщиков немедленно схватили, но они не отказались от своих планов и, находясь в тюрьме, сумели наладить связь с каудильо провинции Энтре-Риос Рамиресом, который готовился к войне с Парагваем. Узнав об этом, Франсиа поспешил принять ответные меры. Прежде всего он решил обезвредить своих внутренних врагов. Вскоре суд вынес руководителям заговора смертный приговор.

В июле 1821 г. Йегрос и несколько десятков его сообщников были расстреляны. Кавальеро, не дожидаясь казни, покончил с собой. Остальные заговорщики отделались тюремным заключением и ссылкой. Имущество их подверглось конфискации.

Но Франсиа не ограничился расправой с непосредственными участниками заговора. Он считал необходимым подорвать экономические позиции и политическое влияние тех, в ком видел потенциальных противников национальной независимости и возможных союзников внешних сил, угрожавших парагвайской республике. Поэтому 9 июня 1821 г. все уроженцы Испании (включая и тех, которые обладали правами парагвайских граждан) получили приказ собраться на центральной площади Асунсьона. Около 300 человек (из 800) были тотчас же арестованы по обвинению в антиправительственной деятельности и брошены в тюрьму. Их освободили лишь в январе 1823 г. после уплаты огромного выкупа в размере 150 тыс. песо. Для многих арестованных внесение соответствующей доли этой суммы означало полное разорение. В дальнейшем правительство Франсии неоднократно накладывало на испанцев денежные штрафы, облагало их высокими налогами, конфисковывало имущество.

На первых порах Франсиа еще отличал испанцев, давно и постоянно проживавших в стране, от приехавших туда на определенный срок. Но со временем меры, направленные против уроженцев Испании, стали распространяться и на тех из них, которые успели приобрести в Парагвае гражданские права, а некоторые ограничения— вообще на иностранцев. Так, если закон 1814 г. запрещал вступать в брак с женщинами европейского происхождения только испанцам, недавно поселившимся в Парагвае, то с 1828 г. этот запрет касался уже всех иностранцев, независимо от длительности их пребывания в стране. А поскольку под «женщинами европейского происхождения» в условиях Парагвая подразумевались не только испанки и креолки, но также метиски, то практически иностранцам разрешались лишь браки с индианками, мулатками и негритянками. Но такой брак считался для белого человека унизительным и наносил ущерб его общественному положению, так как индейцы не пользовались юридическим равноправием, а негры и мулаты в большинстве своем являлись рабами.

Закон 1812 г. о переходе имущества умерших иностранцев к государству в период диктатуры Франсии применялся фактически без всяких ограничений: соответствующая собственность передавалась казне даже при наличии у покойного законных наследников (хотя никакого специального распоряжения на этот счет Франсиа не издавал). Подобная практика представляла собой, по существу, замаскированную форму конфискации.

В своем стремлении подчинить всю жизнь страны интересам возглавляемого им государства, обеспечения его целостности, независимости и безопасности Франсиа не мог не уделить серьезного внимания церкви. Она располагала обширными земельными угодьями и другим имуществом. Духовенство пользовалось большим влиянием среди населения, особенно сельского. Экономическая мощь церкви, ее претензии на самостоятельную политическую роль и на контроль над духовной жизнью народа, противопоставление церковной иерархии светской власти и непосредственное подчинение духовенства папской курии — все это внушало Франсии серьезные опасения.

К тому же он был врагом клерикализма. Правда, Франсиа, отличаясь свободомыслием, признавал необходимость религии как консолидирующего государство морального фактора. В беседе с швейцарскими врачами Ренггером и Лоншаном диктатор сказал: «Веруйте во что хотите: будьте христианами, иудеями или мусульманами, только не будьте атеистами»^{86}. Но к католической церкви как общественному институту он относился отрицательно. Антиклерикальные убеждения Франсии оказали, видимо, известное влияние на его политику в этом вопросе. Однако в первую очередь она обусловливалась желанием создать в Парагвае национальную церковь, полностью подчиненную государству, и поставить духовенство на службу правительству.

Первые меры, направленные против церкви, были приняты уже вскоре после установления диктатуры. В 1815 г. Франсиа отстранил часть священников-испанцев от. исполнения их функций. В следующем году он распорядился, чтобы впредь церковные процессии проводились только с разрешения светских властей. Все религиозные праздники, за исключением праздника тела господня, отменялись. Правительство признавало принадлежность к духовным орденам лишь тех лиц, которые безоговорочно высказывались за суверенитет парагвайской республики и ее полную независимость от Испании и любого чужеземного господства. Все священники должны были присягнуть на верность правительству и дать обязательство не предпринимать действий, прямо или косвенно направленных против независимости Парагвая. Инквизиция упразднялась. Франсиа запретил всякое вмешательство иностранного духовенства в церковные дела страны, а парагвайских священнослужителей освободил от обязанности подчиняться представителям иерархии других государств.

Поскольку епископ Асунсьона Панес (уроженец Испании) пытался воспротивиться действиям правительства, он был в 1819 г. смещен и заменен генеральным викарием, который вел себя вполне лояльно по отношению к режиму Франсии. При его одобрении 20 сентября 1824 г. правительство издало закон о закрытии монастырей и секуляризации земель и прочего имущества духовных орденов и корпораций. Этим же законом вводился гражданский брак.

В результате парагвайская церковь лишилась своего экономического могущества и стала послушным орудием государства. Священники получали казенное жалованье и превратились фактически в государственных служащих, беспрекословно выполнявших волю диктатора. Таким образом, Франсиа добился резкого ослабления позиций церкви и освобождения ее из-под влияния внешних сил. Но ни о каком преследовании религии или ущемлении прав верующих при этом не шла речь. Смысл политики Франсии заключался лишь в том, чтобы поставить церковную организацию на службу своим целям и заставить духовенство внушать народу идею божественного происхождения его власти.

Режим самоизоляции

Наличие постоянной угрозы независимости Парагвая, попытки вмешательства извне во внутренние дела страны, а также нежелание принимать какое-либо участие в вооруженной борьбе между соседними государствами и провинциями Ла-Платы заставили правительство Франсии с начала 20-х годов перейти к политике самоизоляции республики. Ее границы были закрыты и сношения с внешним миром почти полностью прекращены.

Эта политика являлась вынужденным шагом, в значительной мере навязанным парагвайскому государству самими обстоятельствами. Еще в 1817 г. буэнос-айресское правительство запретило ввоз табака из Парагвая, в результате чего последний лишился важного рынка сбыта. Не разрешался провоз оружия из Буэнос-Айреса в Асунсьон, а остальные товары облагались высокими пошлинами и сборами. Парагвайские торговые суда на Паране систематически подвергались пиратским нападениям кораблей прибрежных провинций Энтре-Риос, Корриентес, Санта-Фе. Таким образом, внешняя торговля Парагвая была фактически парализована по независящим от него причинам.

Узнав о связях участников раскрытого в 1820 г. заговора с враждебными Парагваю силами, Франсиа решил совершенно прекратить всякую торговлю с заграницей. Принятию такого решения способствовало то, что вследствие указанных выше причин эта торговля уже не имела практического значения, но в то же время использовалась иногда врагами парагвайской независимости в подрывных целях. Так, каудильо Энтре-Риос Рамирес поддерживал сношения с арестованными в Асунсьоне заговорщиками через матросов парагвайских торговых судов.

Однако со временем Франсиа стал понимать, что полный разрыв экономических отношений создает ряд трудностей, и, в частности, сопряжен с риском ослабления обороноспособности страны. Чтобы отразить возможное нападение врагов, требовались оружие, боеприпасы, снаряжение, которых в Парагвае явно не хватало. Страна нуждалась и в некоторых других товарах. Следовательно, продолжая в основном соблюдать запрет на ведение внешней торговли, надо было найти какую-то отдушину, которая позволила бы на определенных условиях импортировать наиболее дефицитные товары. Но возможность налаживания даже ограниченного регулярного товарообмена с соседями — Буэнос-Айресом или португальской колонией Бразилией исключалась. Такая перспектива появилась лишь после того, как в сентябре 1822 г. по соседству с Парагваем образовалось независимое бразильское государство.

По предложению Бразилии 5 апреля 1823 г. было заключено соглашение, устанавливавшее порядок ведения торговли между двумя странами. Для этой цели парагвайское правительство выделило небольшой порт Итапуа^[27] на Паране. Происходившая здесь торговля на протяжении ряда лет являлась основным каналом, связывавшим Парагвай с внешним миром.

Парагвайское правительство установило чрезвычайно строгий режим, жестко регламентировавший торговлю с Бразилией, и детально разработало ее процедуру. Бразильские купцы со своими товарами обычно переправлялись через реку Уругвай в районе Сан-Боржа и затем сухопутным путем добирались до Параны. Свой транспорт они оставляли на южном берегу этой реки, в Канделарии, а товары при помощи парагвайских властей переправляли на северный берег, в Итапуа. Там они поступали на таможню, где производился тщательный досмотр и составлялся подробный реестр товаров каждого купца. Эти реестры и образцы изделий отправлялись в Асунсьон. Франсиа лично знакомился с ними, устанавливал цены, размеры пошлин и условия продажи. Только после этого прибывшие в Итапуа бразильцы могли, наконец, приступить к торговле.

С парагвайской стороны допускалась лишь продажа собственной продукции, причем торговать имели право только лица, получившие специальные лицензии. Такая лицензия выдавалась по предъявлении удостоверения от местных властей о том, что данный человек «добрый слуга отечества и предан святому делу свободы». Цены на продаваемые парагвайские товары также контролировались государством, которое установило минимум цен на йерба-мате и табак. Испанцам участие в этой торговле не разрешалось ни при каких обстоятельствах.

В 1825 г. правительство Франсии запретило вывоз золота и серебра за границу, в связи с чем бразильские купцы вынуждены были в обмен на свои товары довольствоваться местной продукцией. В порядке исключения допускалась только закупка за деньги оружия и боеприпасов. Если же в уплату за оружие шли парагвайские товары, то они не облагались экспортными пошлинами. Помимо бразильцев в Итапуа приезжали иногда купцы из Корриентес и Энтре-Риос, следовавшие по реке Уругвай.

Понимая, что торговля с одной Бразилией недостаточна для удовлетворения даже минимальных потребностей Парагвая, Франсиа пытался завязать торговые, а также дипломатические отношения с Англией. Еще в 1814 г. в связи с предполагавшимся отъездом на родину шотландского купца Робертсона он передал ему послание английскому парламенту, содержавшее предложение об установлении торговых и иных связей между двумя странами, а также различные образцы парагвайской продукции. Но Робертсон не выполнил этого поручения. В 1824 г. Франсиа стой же целью отправил в Англию специальную миссию, которая, однако, не увенчалась успехом.

Единственной отдушиной, позволявшей парагвайцам хоть немного общаться с внешним миром, продолжали оставаться отношения с Бразилией. В 1824 г. был назначен консул Бразильской империи в Асунсьоне, а в следующем году его приняли там в качестве официального представителя императора Педру I. Таким образом, Бразилия де-факто признала парагвайскую республику как суверенное государство.

Однако в связи с бразильским предложением о совместном вторжении в Корриентес (1827) Франсиа начал опасаться дальнейших попыток Бразилии втянуть Парагвай в орбиту своего влияния. Когда же в ходе войны с Аргентиной бразильцы нарушили в 1828 г. парагвайскую границу, отношения между двумя государствами стали напряженными и вскоре совсем прервались. Франсиа приказал выслать находившихся в Итапуа бразильских дипломатов и купцов, что фактически означало прекращение регулярных связей с Бразилией.

Тем самым завершилась изоляция страны от внешнего мира. Все порты были закрыты. Лишь в порядке исключения бразильские купцы время от времени появлялись в Итапуа, а торговым судам из Корриентес и других аргентинских провинций разрешалось иногда заходить в Пилар де Ньеэмбуку^{87} — порт на реке Парагвай, к северу от ее впадения в Парану. Но практически это случалось крайне редко, тем более что всегда существовала опасность насильственной задержки судна парагвайскими властями. Границы государства тщательно охранялись. Въезд в Парагвай и выезд из него допускались только по специальному разрешению диктатора, дававшемуся в исключительных случаях. Иностранцы, проникшие каким-либо образом в страну, задерживались здесь на длительный срок, исчислявшийся подчас многими годами. Переписка с заграницей подвергалась строжайшей цензуре и вскоре совсем прекратилась. Перестали поступать иностранные книги, газеты и журналы, кроме тех, которые предназначались самому Франсии.

Так установился режим, на долгие годы искусственно отгородивший Парагвай от остального мира и давший основание часто называть его «южноамериканским Китаем». «Реки Парана и Парагвай, — писал впоследствии русский дипломат и путешественник А. С. Ионин, — сделались китайской стеной… республики, через которую никого не выпускали и никого не впускали»^{88}.

Возникновение и сохранение этой замкнутой системы являлось своеобразной защитной реакцией молодой республики на нависшую над ней угрозу национальной независимости и суверенитету. Ведь, несмотря на кратковременное сближение с Бразильской империей, Парагвай продолжал оставаться во враждебном окружении. Правда, правительство Буэнос-Айреса в связи с разногласиями между провинциями Рио-де-ла-Платы и обострением отношений с Бразилией из-за Восточного Берега, вылившимся впоследствии в военный конфликт, на протяжении ряда лет не предпринимало активных действий против Парагвая. Зато появилась опасность с другой стороны. Она исходила от президента Колумбии Боливара.

22 октября 1823 г. Боливар, находясь в Лиме, направил Франсии послание с просьбой об освобождении известного французского натуралиста Эме Бонплана, задержанного в конце 1821 г. близ парагвайской границы. Франсиа приказал арестовать Бонплана потому, что заподозрил его в намерении проникнуть на территорию Парагвая. Возникновению подобных, подозрений способствовали дружественные отношения между Бонпланом и каудильо Энтре-Риос Рамиресом^[28]. Об освобождении Бон-плана кроме Боливара ходатайствовали многие правительства, государственные деятели, ученые. Но Боливар сопровождал свою просьбу прямой угрозой, указывая, что «был бы в состоянии дойти до Парагвая, чтобы освободить лучшего из людей и знаменитейшего из путешественников»^{89}.

Неизвестно, получил ли Франсиа это послание. Во всяком случае он на него не ответил. Между тем Боливар не оставлял планов вторжения в Парагвай. 30 мая 1825 г. в письме Сантандеру он высказал мысль об организации похода в Парагвай из Верхнего Перу^{90}. Несколько месяцев спустя Боливар предложил правительству Объединенных провинций Рио-де-ла-Платы послать совместную военную экспедицию, чтобы свергнуть режим Франсии. Но в Буэнос-Айресе не рискнули принять это предложение, опасаясь вмешательства Боливара в дела Ла-Платы.

В 1828 г. вновь возникла угроза со стороны Буэнос-Айреса: губернатор Доррего стал готовиться к вторжению в Парагвай. Однако он не успел осуществить свое намерение, так как был свергнут. В 1832 г. войска провинции Корриентес начали военные действия против Парагвая и заняли часть его территории. Конфликт удалось урегулировать в следующем году.

В таких условиях правительство Франсии, верное своей изоляционистской политике, категорически отвергало попытки другихгосударств (Колумбия, Объединенные провинции Рио-де-ла-Платы, Боливия) установить какие-либо отношения с Парагваем.

В послании Франсии от 15 июля 1825 г. Боливар предложил Парагваю присоединиться к союзу южноамериканских государств и выразил готовность в случае благоприятного ответа немедленно направить в Асунсьон официального представителя Колумбии. 23 августа в парагвайскую столицу прибыл колумбийский капитан Руис, доставивший это послание. Но его не допустили к Франсии и уже через полтора часа вручили ответ. Отклоняя предложение Боливара, Франсиа писал: «Парагвай… по крайней мере пока я стою во главе его правительства, не изменит свою систему, даже если бы во имя этой священной цели пришлось обнажить меч справедливости»^{91}.

Вскоре, в мае 1826 г., на парагвайскую границу, в Корриентес, прибыл представитель президента Объединенных провинций Рио-де-ла-Платы Ривадавии и сообщил о его готовности установить отношения с Парагваем. Франсиа даже не ответил на это обращение. В июле 1828 г. он отказался принять офицера, посланного президентом Боливии Сукре, чтобы передать предложение о развитии торговых связей между двумя государствами, а также просьбу об освобождении Бонплана.

Лишь с приходом к власти в Буэнос-Айресе Росаса (декабрь 1829 г.) Франсиа согласился дать аудиенцию его эмиссару и в течение часа беседовал с пим наедине. Хотя содержание этой беседы осталось неизвестным, можно предположить, что в ходе ее был достигнут компромисс: Росас обязался уважать суверенитет Парагвая, а Франсиа — не вмешиваться в борьбу между унитариями и федералистами на Ла-Плате. Видимо, на этой основе сложился определенный модус вивенди, которого придерживались обе стороны, особенно с середины 30-х годов, после установления неограниченной диктатуры Росаса (с этого времени он стал осуществлять общее руководство внешней политикой всех провинций, входивших в Аргентинскую конфедерацию).

Внутренняя политика

Самоизоляция Парагвая во многом определила его хозяйственное развитие в период диктатуры Франсии. Отрезанная от внешних рынков, страна была вынуждена самостоятельно производить хотя бы минимально необходимую продукцию, что привело к экономической автаркии государства. Это обстоятельство оказало далеко не одинаковое влияние на состояние тех или иных отраслей парагвайской экономики.

Торговля пришла полностью в упадок. Судоходство фактически прекратилось. В портах стояло без движения большое количество судов, а на складах скопились и гнили различные товары, предназначенные на экспорт. Внешняя торговля была, по существу, парализована еще в 20-х годах, поскольку товары, доставлявшиеся бразильцами в Итапуа, либо приобретались для административных или военных нужд, либо непосредственно обменивались на изделия парагвайского ремесла и продукты сельского хозяйства. Купцы разорялись и вынуждены были искать себе другое занятие. С прекращением регулярных внешних торговых связей окончательно заглохла и внутренняя торговля.

Вместе с тем порожденная изоляцией экономическая автаркия способствовала развитию промышленности и сельского хозяйства. Оно происходило не стихийно, а являлось в значительной мере результатом политики, проводившейся правительством Франсии. Государство активно вмешивалось в хозяйственную жизнь, направляло ее, регулировало и контролировало производство. Отсутствие импорта оно стремилось компенсировать расширением ассортимента отечественной продукции, с тем чтобы обеспечить страну всем необходимым. В то же время сокращалось производство экспортных продуктов. Таким образом, сама структура парагвайской экономики претерпела существенные изменения.

Раньше большая часть сельского населения Парагвая занималась разведением йерба-мате, а также табака, сахарного тростника, маниоки, заготовкой древесины. йерба-мате, табак, древесина составляли важнейшие статьи парагвайского вывоза. Зато злаки, хлопок, скот и многое другое ввозились из-за границы. В связи с. ограничением, а затем почти полным прекращением внешней торговли пришлось сократить объем производства экспортных культур и принять меры к внедрению тех продуктов, которые прежде импортировались. Франсиа приказал в обязательном порядке возделывать в определенных, указанных им районах пшеницу и хлопок, разводить рис, кукурузу, овощи. Когда в 1819 г. в результате нашествия саранчи из Чако погибли почти все посевы, он распорядился произвести сев вторично, и, ко всеобщему удивлению, был собран богатый урожай. С тех пор в Парагвае стали снимать по два урожая в год. Правительство уделяло также значительное внимание развитию скотоводства — разведению лошадей, крупного рогатого скота, мулов.

Важное значение для подъема сельского хозяйства имела аграрная политика Франсии. Как уже указывалось, в колониальном Парагвае часть земли принадлежала испанской короне. Во второй половине XVIII в. королевский земельный фонд существенно увеличился за счет владений иезуитов. Но он почти не использовался. С провозглашением независимости эти земли перешли в собственность парагвайского государства. В дальнейшем государственный фонд пополнился конфискованными поместьями испанцев, участников антиправительственных заговоров и других политических противников режима Франсии, умерших иностранцев, а также секуляризованными церковными и монастырскими землями. В сентябре 1825 г. правительство потребовало от всех землевладельцев представить документы, подтверждавшие их права на землю, и в 1826 г. конфисковало собственность тех, кто не имел таких документов.

В результате проведения всех этих мер около половины территории Восточного Парагвая (наиболее освоенной и густо заселенной части страны, расположенной к востоку от реки Парагвай) и населенная кочевыми индейскими племенами обширная пустынная область Чако на западном берегу Парагвая оказались в руках государства.

Часть национализированных земель за умеренную плату сдавалась в бессрочную аренду частным лицам с обязательным условием использовать арендуемые участки для занятия земледелием или скотоводством. Другая же часть государственной земли явилась базой для создания крупных животноводческих хозяйств — «эстансий родины», где разводились лошади и рогатый скот. Эти хозяйства обеспечивали кавалерию необходимым конским поголовьем, а солдат и городское население — мясом. Кроме того, при них существовали дубильни, поставлявшие кожу, из которой изготовлялись военное снаряжение и другие изделия. «Эстансиями родины» руководили управляющие, назначавшиеся правительством. Они ежемесячно представляли подробные отчеты о своей деятельности.

Правительство Франсии поощряло развитие хозяйств мелких и средних землевладельцев, занимавших около половины территории Восточного Парагвая. Что же касается крупного землевладения, которое вообще не получило большого распространения в стране, то его удельный вес в результате проводившейся Франсией политики стал совсем незначительным.

В целом за годы диктатуры Франсии в области сельского хозяйства был достигнут заметный прогресс. Вырос государственный сектор, не использовавшиеся прежде земли теперь обрабатывались, внедрялись новые продовольственные и технические культуры, увеличилось поголовье скота^[29]. Развитию этой отрасли экономики способствовало упразднение десятины, — замененной в 1830 г. пятипроцентным налогом на продукцию земледелия и скотоводства.

В условиях экономической автаркии происходил ощутимый рост мануфактур и ремесла. Вследствие ограничения, а затем почти полного прекращения ввоза промышленных изделий для удовлетворения самых элементарных потребностей населения необходимо было наладить производство различных видов продукции, ранее не выпускавшихся в Парагвае. Если раньше в стране вырабатывался лишь один сорт ткани из хлопка, то теперь стали изготовлять и другие ткани, шерстяные пончо, лошадиные попоны и даже ткацкие станки. Были созданы государственные предприятия по производству вооружения и прочей военной техники: оружейные мастерские в Асунсьоне и Пиларе, мастерская по изготовлению пушечных лафетов, верфи, где строились шлюпы, канонерки и другие военные суда. Государство полностью монополизировало заготовку древесины. Большое внимание уделялось строительству дорог, каналов, мостов, реконструкции столицы и другим общественным работам. Правительство поощряло и субсидировало промышленное развитие.

Поскольку обученных кадров рабочей силы не хватало, очень остро стоял вопрос о повышении квалификации ремесленников, расширении их специализации и овладении новыми профессиями. Хотя технический уровень ремесленного и мануфактурного производства оставался относительно невысоким, его объем значительно увеличился, а качество продукции улучшилось.

В системе направляемой экономики принцип государственного регулирования и контроля применялся не только в производственной сфере, но и при распределении продуктов. Часть продовольственных товаров, производимых в государственных хозяйствах, распределялась на льготных условиях среди нуждающихся семей. В 1821 г. Франсиа установил максимум цен на муку, а в следующем году — на мясо. Чиновник, ведавший рынками столицы, ежедневно определял цену на продукты питания. Правительство стремилось не допускать чрезмерного обогащения частных лиц.

Положительной оценки заслуживают и некоторые другие стороны политики Франсии. Он ввел обязательное бесплатное начальное обучение (для мальчиков) и регулярно посылал в школы государственных инспекторов с целью проверки знаний учащихся. Учителя получали не только жалованье, но зачастую обеспечивались за казенный счет продовольствием и одеждой. Создание довольно широкой сети начальных школ принесло свои плоды. Как отмечали очевидцы, в Парагвае той эпохи редко можно было встретить мужчину, не умевшего читать и писать. Но Франсиа считал, что задача школы не сводится лишь к обучению детей основам грамоты, а заключается также в том, чтобы воспитать их патриотами и дисциплинированными гражданами, готовыми подчинить свои личные желания интересам нации и воле правительства. Эти идеи Франсиа сформулировал в составленном им политическом катехизисе, который использовался в школах в качестве учебника.

Франсиа значительно сократил численность государственного аппарата и очистил его от многих людей, связанных с аристократической верхушкой или просто враждебных революции, заменив их в ряде случаев выходцами из низших слоев общества^{92}. Он добился уменьшения административных расходов, установил весьма скромные оклады чиновникам и офицерам, включая высших должностных лиц, вел энергичную борьбу против казнокрадства, взяточничества и других злоупотреблений со стороны правительственных служащих.

Правительство Франсии провело коренную реорганизацию армии. Ненадежные офицеры (и отчасти солдаты), в основном принадлежавшие к знати, были заменены более лояльными. Регулярные войска общей численностью около 5 тыс. человек подразделялись на роты, которыми, как правило, командовали лейтенанты. Высшим воинским званием являлось звание капитана. Офицеров этого ранга насчитывалось не более шести. Армия состояла из пехотных, кавалерийских и артиллерийских частей. Большая ее часть дислоцировалась в столице, остальные войска — на границах и в укреплениях.

В армии существовала строгая дисциплина, но вне службы солдаты чувствовали себя довольно свободно. Много времени уделялось войсковым учениям и боевой подготовке, которой иногда руководил сам Франсиа. Командный состав комплектовался обычно из числа рядовых, прослуживших некоторое время и проявивших свои способности.

Помимо регулярной армии в распоряжении правительства Франсии имелось еще ополчение (милиция), насчитывавшее около 20 тыс. человек. В его ряды призывались в случае необходимости все свободные мужчины старше 17 лет, способные носить оружие. Из ополченцев каждого округа формировалась рота. Бойцы ополчения не носили формы и не проходили военного обучения. Их мобилизовывали лишь время от времени для выполнения отдельных боевых заданий. Каждый являлся с собственным оружием, а если такового не было, то ему выдавали казенную пику. В среднем ополченцам приходилось служить по нескольку раз в год — от недели до двух месяцев^{93}.

Франсии удалось создать весьма боеспособную по тому времени армию, которая использовалась исключительно в оборонительных целях и была совершенно лишена милитаристского, кастового духа. Он сумел, по словам одного современного историка, «вооружить народ до зубов, не милитаризуя его»^{94}.

Таким образом, в деятельности правительств-a Франсии, отвечавшей в основном национальным интересам и стремлениям широких слоев парагвайского общества, преобладали позитивные моменты. Они в большой мере определялись личными качествами самого ФрДнсии, которые в условиях диктатуры оказывали подчас решающее влияние на его политику. Высокообразованный человек прогрессивных убеждений, честный, неподкупный, стойкий борец за независимость родины, Франсиа в общем не злоупотреблял (за исключением отдельных случаев) своей неограниченной властью, не допускал произвола, проявлял заботу о нуждах и материальном благополучии народа.

Но режим Франсии имел и свою оборотную сторону. Это была диктатура, характеризовавшаяся полным отсутствием демократических свобод и институтов. Правда, Франсиа в принципе не отвергал идеи народного суверенитета, гражданских прав, свободного обмена. Однако он считал, что Парагвай по уровню своего развития еще не подготовлен к тому, чтобы провести в жизнь эти идеи, и нуждается в жесткой дисциплине, основанной на безоговорочном подчинении прав личности интересам государства. Симптоматично, что любимым героем этого последователя энциклопедистов был Наполеон, перед которым он преклонялся.

В результате Парагвай лишь назывался республикой, фактически же вся полнота власти (законодательной, исполнительной, судебной, церковной, а также высшее командование вооруженными силами) сосредоточивалась в руках диктатора. Государство не имело конституции, национальный конгресс с 1816 г. не созывался. Франсиа правил единолично, при помощи нескольких высших чиновников, ведавших отдельными ведомствами, и четырех командующих военными зонами. Среди ближайшего окружения диктатора наибольшим влиянием пользовался его секретарь Поликарпо Патиньо.

Для удобства управления на местах страна была разделена на 20 округов (командансиа или делегасьон), возглавлявшихся так называемыми делегатами, а каждый округ делился на более мелкие административные единицы (партидо). Делегаты и чиновники более низкого ранга осуществляли политические, экономические, военные и полицейские функции. Все эти должностные лица, непосредственно подчиненные Франсии, являлись простыми исполнителями его воли. Будучи обязаны строго следовать предписаниям диктатора, они самостоятельно не могли принимать никаких решений. После упразднения в 1824 г. выборных городских муниципалитетов (кабильдо) их место заняли чиновники, назначавшиеся Франсией.

В период диктатуры в Парагвае не издавались ни газеты, ни журналы, ни книги, отсутствовали типографии. Любые собрания, включая религиозные, были запрещены. Население не имело права без разрешения властей менять место жительства. Опасаясь возникновения оппозиции диктатуре, Франсиа пытался ограничить образовательный уровень народа элементарной грамотностью и помешать формированию интеллигенции. С этой целью он, по существу, ликвидировал среднее и высшее образование, закрыв к 1822 г. все учебные заведения, кроме начальных школ. Учиться за границей молодежь не имела возможности вследствие изоляции страны.

Социальная сущность диктатуры Франсии

Таким образом, диктатура Франсии — весьма сложное и противоречивое явление. В определенном смысле его политика благоприятствовала развитию ряда отраслей экономики, некоторому росту капиталистических отношений и общему прогрессу страны. Но вместе с тем изоляция Парагвая, строгая централизация и регламентация, отсутствие буржуазно-демократических свобод тормозили этот процесс, обусловливали его однобокий характер.

Особенности политического, экономического, социального развития Парагвая после провозглашения независимости и практическая деятельность правительства Франсии свидетельствуют о том, что его политика соответствовала, как уже отмечалось, общенациональным интересам. Парагвайский конгресс, представлявший большинство населения, вручил в свое время диктатору неограниченную власть прежде всего для того, чтобы оградить молодое государство от внешней угрозы. Вместе с тем для мелких и средних землевладельцев, свободных и полусвободных крестьян, мелкобуржуазных слоев и бедноты городов, составлявших главную социальную опору режима Франсии, известное значение имело и то обстоятельство, что он пользовался репутацией справедливого, бескорыстного, прогрессивно настроенного человека, симпатизировавшего простым людям и выступавшего против знати. Этими качествами Франсиа отличался и в дальнейшем, на всем протяжении своего пребывания у власти.

По описанию одного из современников, это был худощавый человек среднего роста. На его матово-бледном лице выделялись высокий лоб, крупный рот с тонкими губами, прямой нос, проницательные черные глаза. Одевался он со вкусом, но чрезвычайно скромно и никогда не носил военной формы, а также знаков своей власти — трость с золотым набалдашником И шпагу с серебряной рукояткой. За исключением золотых пряжек на башмаках и треуголки, наподобие наполеоновской, Франсиа своим внешним видом ничем не выделялся среди сограждан.

Весь его образ жизни отличался необычайной простотой. Он сам снизил почти вдвое оклад, назначенный ему конгрессом, а затем вообще отказался от всякого жалованья и жил исключительно на личные сбережения. В своих повседневных привычках и домашнем быту Франсиа проявлял крайнюю непритязательность.

Он неукоснительно придерживался раз и навсегда заведенного распорядка дня. Диктатор вставал обычно с рассветом, сам приготовлял себе утренний чай и, выпив его, не спеша расхаживал по длинным коридорам своего дома. Ежедневная процедура бритья продолжалась довольно долго, так как цирюльник обычно сообщал последние городские новости, включая всевозможные слухи, циркулировавшие в столице. В 8 часов утра начинался прием чиновников, офицеров и прочих посетителей. В полдень Франсиа завтракал, затем отдыхал и снова садился за работу. В 4–5 часов он выезжал верхом на прогулку, а по возвращении домой читал до обеда, который подавался в 8. В 10 часов Франсиа ложился спать, предварительно лично сообщив часовым пароль и отзыв.

В свободное время Франсиа с увлечением занимался астрономией и в ясные ночи любил в телескоп наблюдать звездное небо. Немало времени он проводил также в своей библиотеке, которая являлась в те годы лучшей в стране; Она насчитывала около 300 книг по праву, философии, литературе, медицине, точным наукам, военным вопросам и т. д.

Социальный момент в деятельности Франсии первоначально был выражен довольно слабо. Это объяснялось тем, что классовые противоречия в тогдашнем Парагвае не отличались такой остротой, как в других латиноамериканских странах. От безземелья и феодально-, го гнета страдали главным образом индейцы-гуарани, численность которых в то время была столь невелика^{95}, что они не могли оказать сколько-нибудь существенного влияния на политику Франсии. Вместе с тем и проблема ликвидации помещичьих латифундий не имела здесь такого значения, как в других государствах Латинской Америки, поскольку крупное феодальное землевладение на получило в Парагвае особого развития и еще до экспроприации собственности латифундистов в стране существовал обширный фонд свободных государственных земель.

Поэтому на первых порах политика Франсии диктовалась прежде всего стремлением к укреплению своей власти в целях обеспечения национальной независимости. Однако в дальнейшем все более заметный отпечаток на деятельность парагвайского правительства стали накладывать мировоззрение самого Франсии, его взгляды как последователя Руссо и сторонника Великой французской революции, проповедовавшего идею эгалитарного государства, противника феодальных порядков и клерикализма, враждебного знати и крупным собственникам. Разумеется, нельзя забывать о том, что многое в парагвайской действительности первой половины XIX в. и практической деятельности Франсии в корне противоречило таким принципам Просвещения и Французской революции, как идея народного суверенитета, необходимость осуществления демократических свобод и т. п.

Трудно представить себе, чтобы в условиях отсталого, изолированного от внешнего мира Парагвая, при крайне слабом развитии капиталистических отношений и почти полном отсутствии национальной буржуазии^[30], а также малочисленности местной интеллигенции (создание которой искусственно тормозилось), буржуазные по своей сущности убеждения Франсии разделялись сколько-нибудь широким кругом единомышленников. Во всяком случае его взгляды безусловно не понимало подавляющее большинство сельского и городского населения, составлявшее классовую основу диктатуры.

Но, поскольку это были низшие и средние слои общества, им импонировали нескрываемая враждебность Франсии по отношению к богачам и знати, равно как и действия правительства, направленные против крупных собственников, даже если они не сулили непосредственной выгоды. Что же касается раздачи в аренду части государственных земель, централизованного распределения некоторых материальных благ, борьбы против дороговизны, мер по развитию экономики, то эти мероприятия прямо отвечали интересам народа. Вместе с тем режим Франсии, несмотря на диктаторскую форму правления, являлся относительно умеренным. Репрессии, проводившиеся главным образом лишь в начальный период диктатуры, затрагивали преимущественно некоторых представителей малочисленной испано-креольской верхушки. Большинству же населения, практически почти или совсем не имевшему ни политического опыта, ни представления о демократии, этот режим казался, видимо, вполне приемлемым.

Все эти обстоятельства обусловили массовую народную поддержку диктатуры. Число ее противников, не решавшихся, разумеется, выступать открыто, было невелико. Правда, далеко не всех, одобрявших деятельность правительства Франсии в социально-экономической области и некоторые другие ее стороны, удовлетворяли порядки, царившие в политической и культурной жизни Парагвая. Но критиковать их вслух никто не осмеливался.

При всей противоречивости и непоследовательности политики Франсии, несмотря на сохранение феодальных пережитков (и даже рабства), отсутствие четкой социально-экономической программы, неопределенность классового характера диктатуры, эта политика в целом способствовала росту производительных сил, укреплению национального государства и капиталистическому развитию страны, хотя некоторые ее аспекты мешали становлению буржуазных общественных отношений. Выражая общенациональные интересы, диктатура Франсии опиралась на широкие слои парагвайского общества и означала своеобразную незавершенную революцию сверху, призванную обеспечить ликвидацию феодальных порядков и проведение буржуазных преобразований.

В результате этой революции Парагвай оказался единственной страной Латинской Америки, где освобождение от колониального гнета сопровождалось серьезными изменениями социально-экономической структуры. Однако активное вмешательство государства в экономическую жизнь отнюдь не подрывало института частной собственности, не ликвидировало классовых противоречий и эксплуатации, а было лишь проявлением тенденции к созданию своего рода государственно-капиталистического уклада хозяйства.

ПОЗИЦИЯ ДЕРЖАВ

В период освободительной войны испанских колоний европейские державы и США проявляли большой интерес к Испанской Америке. Добиваясь захвата территорий и рынков сбыта, они хотели воспользоваться обстановкой, сложившейся в ходе вооруженной борьбы против колонизаторов, для того, чтобы осуществить свои экспансионистские замыслы и установить контроль над американскими владениями Испании.

Аннексия Флориды

Вашингтонское правительство с самого начала войны за независимость исходило из того, что она в любом случае ослабит позиции Испании в'Америке, а отделение испанских колоний от метрополии позволит США подчинить их своему влиянию. Стремясь использовать создавшуюся ситуацию в целях реализации давнишних планов присоединения пограничных с Луизианой и некоторых других районов, США сразу же приступили к подготовке аннексии Западной Флориды.

В результате активной деятельности американской агентуры вскоре на территории Флориды, расположенной западнее реки Пирл-Ривер, начались антииспанские выступления. 23 сентября 1810 г. колонисты, возглавляемые североамериканцами и снабженные оружием, полученным из США, овладели городом Батон-Руж. Вслед за тем конвент, состоявший из представителей населения различных районов указанной части Западной Флориды^{96}, провозгласил ее независимость от Испании. В первой половине декабря американские войска оккупировали все пространство до Пирл-Ривер. В течение 1811 г. они заняли часть Западной Флориды между реками Пирл-Ривер и Мобил, а в апреле 1813 г. — территорию между реками Мобил и Пердидо.

Правящие круги США стремились использовать ослабление позиций Испании в связи с успехами освободительного движения в Южной Америке также для аннексии других земель. Хотя в условиях начавшейся в середине 1812 г. англо-американской войны и восстановления испанского владычества в большей части Америки вашингтонское правительство не решалось вступать в открытый конфликт с Испанией, оно на протяжении ряда лет негласно поощряло деятельность различных групп и организаций, пытавшихся подготовить вторжение в Техас. Правда, по требованию мадридского кабинета президент Мэдисон опубликовал 1 сентября 1815 г. прокламацию, запрещавшую использование территории США для подготовки каких-либо вооруженных экспедиций против испанских владений^{97}. Но с началом нового революционного подъема в Южной Америке территориальная экспансия США возобновилась.

В декабре 1817 г. американские войска по приказу президента Монро заняли остров Амелию. Следующей весной они вторглись в Восточную Флориду и оккупировали ее. В послании конгрессу от 16 ноября 1818 г. Монро заявил, что захват Восточной Флориды якобы вызван необходимостью, так как испанские власти фактически уже не контролировали, по его словам, положение во Флориде, где будто бы царили полнейший хаос и анархия. «Там нашли убежище авантюристы из разных стран, беглые преступники и рабы», — утверждал президент^{98}. В действительности же вашингтонское правительство просто хотело использовать удобный момент для осуществления своих планов, считая, что Испания, озабоченная судьбой американских колоний, согласится пожертвовать Флоридой, если США дадут обязательство не оказывать содействия повстанцам.

Расчет оказался правильным. После длительных переговоров государственный секретарь Адамс и испанский посланник Онис подписали 22 февраля 1819 г. в Вашингтоне договор о дружбе и границах. Согласно этому договору Испания уступала Соединенным Штатам Западную и Восточную Флориду, добившись в свою очередь от США официального признания Техаса составной частью Новой Испании, следовательно, отказа от всяких притязаний на него. Уступкой Флориды мадридское правительство надеялось удовлетворить аппетиты США и побудить их воздержаться от поддержки восставших колоний, полагая, что это поможет испанской монархии сохранить остальные заокеанские владения. Как остроумно заметил русский посланник в Вашингтоне Дашков, Испания, отдавая Флориду, ампутировала ногу, чтобы срасти туловище^{99}.

Однако заключение испано-американского договора на самом деле отнюдь не означало, что агрессивные круги США отказались от своих экспансионистских устремлений. Напротив, именно в 20-х годах началась и приобрела широкий размах американская колонизация Техаса.

Колонизация Техаса

В ноябре 1820 г. туда прибыл из США коммерсант и горнопромышленник Мозес Остин, который обратился к губернатору Техаса с. просьбой о предоставлении ему земли для основания колонии. Испанские власти первоначально отказали, но в январе 1821 г. американцам было разрешено поселиться в Техасе при условии, если они исповедуют католическую религию и согласны присягнуть на верность испанской монархии. Сообщение об этом пришло незадолго до смерти Остина. Начатую им деятельность продолжил его сын Стефен, который в том же году обследовал бассейны рек Гуадалупе, Колорадо и Брасос на предмет колонизации этих территорий.

После провозглашения независимости Мексики он стал добиваться от правительства Итурбиде подтверждения и расширения прав, предоставленных ему колониальной администрацией. Предприимчивый делец просил разрешить въезд в Техас американцам сверх установленного ранее числа и требовал предоставить колонистам право на организацию своей милиции и создание собственного органа власти. Вслед за Остином в Техас ринулись другие американские предприниматели.

К весне 1822 г. политика правящих кругов США по отношению к освободительной войне испанских колоний вступила в новую фазу. Революция 1820 г. в Испании нанесла сильный удар абсолютизму в метрополии и усугубила безнадежность борьбы колонизаторов против революционного движения в Испанской Америке, которая к тому времени почти полностью освободилась от колониального ига. В таких условиях правительство США, выражая интересы американской буржуазии, добивавшейся захвата рынков Испанской Америки, пришло к выводу о необходимости пересмотра прежнего курса и установления официальных отношений с молодыми испаноамериканскими государствами.

8 марта Монро обратился к конгрессу с посланием, в котором предлагал обсудить вопрос о признании независимости бывших испанских колоний. Предложение президента поддержала комиссия по иностранным делам палаты представителей. 28 марта конгресс принял соответствующее решение. Но этот акт в течение длительного времени оставался чисто номинальным. К концу 1822 г. в Вашингтоне были аккредитованы лишь дипломатические представители Колумбии и Мексики, проявивших инициативу в этом вопросе. Однако вынужденное принять их правительство Монро во избежание конфликта с Испанией и другими европейскими державами явно не спешило устанавливать нормальные двусторонние отношения с государствами Испанской Америки. В Боготу и Буэнос-Айрес посланники США прибыли только в декабре 1823 г., в столицу Чили — в апреле следующего года, а в Мехико, Гватемалу и Лиму — уже при преемнике Монро, президенте Д. К. Адамсе, в 1825–1827 гг.

Священный союз

В начале 20-х годов в прессе европейских стран и США довольно часто появлялись сообщения о подготовке вооруженной интервенции держав Священного союза в Америку с целью восстановления власти Испании над ее бывшими колониями. Однако в результате тщательного изучения вопроса современные исследователи пришли к выводу, что ни одно европейское правительство не имело в то время конкретных планов вооруженного вмешательства в испаноамериканские дела.

Так, по мнению известного английского историка Ч. Уэбстера, к лету 1823 г. почти все крупные государственные деятели Европы убедились в безнадежности реставрации испанского господства на континенте Америки. Американский автор Д. Ф. Риппи считает, что в этот период Священный союз не намеревался всерьез прибегать к интервенции в Испанскую Америку. Аналогичной точки зрения придерживаются Б. Перкинс и ряд других историков США. Советский ученый Н. Н. Болховитинов на основе анализа многочисленных материалов также пришел к выводу об отсутствии в то время реальной опасности военной помощи монархии Фердинанда VII в подавлении революционного движения за океаном со стороны сил европейской реакции^{100}.

Прежде всего это относится к русскому царизму, являвшемуся одним из вдохновителей Священного союза. Отношение царской России к восставшим колониям определялось не только ее принадлежностью к этому реакционному союзу, но и другими факторами. Будучи убеждено в неизбежности освобождения колоний от испанского ига и рассчитывая установить с ними торговые связи, правительство Александра I, рядившегося в тогу либерализма, в первые годы освободительной войны в Испанской Америке придерживалось благожелательного нейтралитета по отношению к колониям. В 1811 г. Государственный совет рассматривал даже проект указа об открытии русских портов для кораблей из Латинской Америки, но счел его издание преждевременным. Российско-Американская компания основала в 1812 г. на побережье Верхней Калифорнии (.северо-западнее залива Бодега) форт Росс. Его начальник добился от губернатора Калифорнии временного разрешения на торговлю с этой провинцией, хотя и с известными ограничениями. Торговые связи между купцами компании и населением Калифорнии стали успешно развиваться, несмотря на то, что так и не получили официальной санкции испанских властей.

Впоследствии, когда война за независимость приняла затяжной характер, царское правительство заняло выжидательную позицию. Лишь начиная с 1817 г. оно, исходя из принципов легитимизма, стало более или менее определенно проявлять сочувствие к Испании и даже продало ей несколько военных кораблей, оказавшихся, правда, недоброкачественными. Однако практически политика петербургского двора и тогда не выходила за рамки нейтралитета. Никакой подготовки к вооруженной интервенции в Испанской Америке он не проводил^{101}.

Что же касается Франции, которая по решению Веронского конгресса Священного союза начала в апреле 1823 г. интервенцию в революционную Испанию, то она, конечно, рассматривала восстание американских колоний как потенциальную угрозу режиму реставрации в Европе. Кроме того, французские и испанские Бурбоны были тесно связаны «Фамильным пактом» 1761 г. и союзным договором 1796 г. Тем не менее правительство Людовика XVI11 также не питало иллюзий относительно реальной возможности восстановления испанского владычества в Америке. К тому же в дальнейшем, в связи с окончательным подавлением революции в Испании французскими войсками (сентябрь 1823 г.), правящие круги Англии дали понять, что не допустят военного вмешательства Франции в дела бывших испанских колоний (переговоры британского министра иностранных дел Каннинга с французским послом в Лондоне Полиньяком 9–12 октября 1823 г.).

Пруссия и Австрия проводили легитимистскую политику, исходившую из стремления предотвратить влияние испаноамериканской революции на расстановку сил в Европе и сохранить равновесие в концерте европейских держав. Их враждебное отношение к патриотам Испанской Америки еще больше усилилось в связи с революционными событиями начала 20-х годов в Испании, Португалии, Италии, Греции. Вместе с тем австрийская и прусская монархии отвергали идею вооруженной интервенции с целью восстановления власти Фердинанда VII в Америке, считая, что любые попытки такого рода обречены на неудачу.

Доктрина Монро

Желая использовать сложившуюся обстановку для укрепления своих позиций в Западном полушарии, США провозгласили 2 декабря 1823 г. доктрину Монро, направленную против вмешательства европейских держав в дела Американского континента^[31]. Этот важный внешнеполитический акт объективно содействовал срыву враждебных испаноамериканскому освободительному движению замыслов международной реакции и тем самым упрочению независимости от Испании ее бывших колоний. Однако он был прежде всего продиктован и обусловлен экспансионистскими намерениями США по отношению к молодым государствам Испанской Америки, стремлением превратить их в сферу влияния Соединенных Штатов^{102}.

Наглядным примером осуществления этих планов является судьба Техаса. Под давлением Остина и других «рыцарей» экспансии США мексиканское правительство опубликовало в 1823 г. весьма выгодный североамериканцам закон о колонизации, устанавливавший порядок передачи частным лицам земель для их заселения и освоения. Хотя закон содержал оговорку о том, что предпочтение будет оказываться подданным Мексики, он прямо предусматривал раздачу земли иностранцам-католикам и гарантировал охрану их прав. В течение первых шести лет колонисты освобождались от уплаты налогов, а в последующие шесть лет должны были платить их в половинном размере. За иностранцами, ранее поселившимися в Мексике с разрешения испанских властей, полностью сохранялись полученные ими земельные концессии.

В результате американская колонизация Техаса значительно активизировалась. Сюда стали проникать многочисленные переселенцы из южных и юго-западных районов США. Некоторые из них, чтобы облегчить себе получение земель, принимали мексиканское подданство и католичество. Остин и другие американцы добились от правительства Мексики разрешения на основание новых колоний. Под их нажимом мексиканский конгресс издал в 1824 г. закон, гарантировавший неприкосновенность имущества иностранных колонистов. Колонизация Техаса явилась важнейшей предпосылкой его последующей аннексии Соединенными Штатами^{103}.

Британский кабинет в свою очередь предпринял в конце 1823 г. определенные шаги по установлению контактов с бывшими испанскими колониями в Америке. В Колумбию и Мексику были направлены специальные миссии для ознакомления с ситуацией в этих странах, а также консульские представители. Назначенные одновременно консулы в Буэнос-Айрес, Монтевидео, Лиму и Сантьяго (Чили) выехали туда в январе следующего года. В Лондон стали один за другим приезжать латиноамериканские дипломаты. Английская печать уделяла большое внимание положению в Латинской Америке и регулярно освещала происходившие там события. Сообщения о них почти ежедневно публиковались всеми крупнейшими газетами.

Однако вопрос об официальном признании испаноамериканских республик де-юре продолжал оставаться открытым. Министр иностранных дел Каннинг, учитывая информацию, полученную от эмиссаров, посланных им в Испанскую Америку, решительно выступал за признание, но его позиция встречала в правящих кругах Англии сильное противодействие. Все же по настоянию Каннинга кабинет принял в июле 1824 г. решение о заключении торгового договора с Буэнос-Айресом (что в принципе предрешало дипломатическое признание), а 30 ноября премьер-министр лорд Ливерпуль представил правительству меморандум, предлагавший признать независимость Мексики и Колумбии. Свое предложение он мотивировал тем, что такой акт будет способствовать установлению британского влияния в указанных странах. «Не будем же упускать эту золотую возможность, которая может никогда больше не повториться», — писал Ливерпуль^{104}.

Большинство членов кабинета не откликнулось на призыв премьер-министра. Тогда Каннинг 14 декабря сам выступил с меморандумом, в котором подчеркивал значение освобождения испанских колоний в Америке для ослабления позиций Испании в Европе. Этот довод оказался более убедительным. 15 декабря правительство рекомендовало королю признать независимость Мексики и Колумбии, а 31 декабря Каннинг официально заявил о том, что Англия признала эти государства и Буэнос-Айрес^{105}. В течение 1825–1826 гг. она заключила с ними договоры о дружбе и торговле.

Установление Англией и США дипломатических отношений с молодыми республиками Испанской Америки означало провал попыток европейских монархий помешать признанию независимости бывших колоний Испании и добиться их внешнеполитической изоляции. Хотя формально участники Священного союза продолжали игнорировать новые американские государства и на словах высказывались против их юридического признания (за исключением Бразильской империи, монархический строй которой импонировал им гораздо больше, чем республиканское устройство стран Испанской Америки), экономические интересы неизбежно заставляли считаться с существующей реальностью. В результате с середины 20-х годов Франция, Австрия, Пруссия, Бавария, Саксония, Ганновер, Нидерланды, Дания и др., следуя примеру США и Англии, стали устанавливать консульские отношения, заключать торговые и иные соглашения с испаноамериканскими странами.

Налаживание экономических и политических связей с европейскими державами и США способствовало укреплению международного положения вновь образовавшихся государств Испанской Америки. Однако заключенные ими в то время договоры имели и весьма отрицательные последствия: они создавали благоприятные условия для проникновения иностранного капитала, с которым слабая испаноамериканская экономика не могла конкурировать. В итоге, едва освободившись от испанского ига, бывшие колонии попали в экономическую зависимость от более развитых капиталистических стран, главным образом от тогдашней «мастерской мира» — Англии.

ЭПИЛОГ

Итоги

Освободительная война первой четверти XIX в. имела огромное значение для последующего развития ИспанскойАмерики. Она привела к ликвидации колониального режима, установлению политической независимости и образованию ряда испаноамериканских государств. Тем самым было покончено с многочисленными монополиями, запретами, регламентацией, сковывавшими экономическое развитие колоний, что создавало более благоприятные условия для становления в Испанской Америке капиталистических отношений и вовлечения ее в систему мирового хозяйства. Были отменены подушная подать и принудительная трудовая повинность коренного населения, з большинстве стран уничтожено рабство. Во всех вновь возникших государствах был установлен республиканский, парламентарный строй и приняты конституции буржуазного типа… Прогрессивное значение имело также уничтожение инквизиции, упразднение дворянских титулов и других феодальных атрибутов.

Итоги войны соответствовали ее характеру. Ведь целью борьбы народов Испанской Америки за независимость являлось не только отделение колоний от Испании, но и ликвидация феодальных порядков, форм эксплуатации, землевладения, присущих колониальному режиму. Будучи по своим историческим задачам и результатам антифеодальной, объективно отражая потребности капиталистического развития, которому препятствовал колониальный режим, война 1810–1826 гг. носила по существу характер буржуазной революции, протекавшей в специфических условиях вооруженной борьбы против европейского колониализма.

Но антиколониальная революция не привела к сколько-нибудь значительной перестройке социально-экономической структуры подавляющего большинства стран Испанской Америки, за исключением Парагвая. Крупное землевладение в основном осталось в неприкосновенности, помещики-латифундисты и католическая церковь полностью сохранили свои позиции. Большая часть крестьянства продолжала подвергаться жестокой эксплуатации. Трудящиеся массы, особенно индейцы и негры, при помощи имущественного и образовательного цензов, а также других ограничений фактически лишались политических прав.

Борьба за независимость была общенациональной. В ней принимали участие различные классы и слои колониального общества: индейское крестьянство, негры-рабы, мелкая городская буржуазия, зарождавшиеся буржуазные элементы, помещики, чиновники местного происхождения. К патриотам примыкала часть низшего духовенства, из рядов которого вышли такие видные руководители революционного движения, как Идальго, Морелос Кортес Мадарьяга, Дельгадо и др. В целом же католическая иерархия во главе с высшим духовенством активно поддерживала колонизаторов, отлучала от церкви и предавала суду инквизиции священников, участвовавших в освободительной войне. Подобная позиция церкви вполне отвечала политике римской курии. В энциклике, опубликованной 30 января 1816 г., папа Пий VII решительно осуждал восстания против «законной власти» в Америке. Он предлагал духовенству разъяснять верующим вредные последствия таких выступлений, восхвалял Фердинанда VII и призывал население колоний сохранять верность «законному» монарху^{106}.

Вследствие немногочисленности и слабости местной буржуазии и неспособности крестьянства возглавить патриотическое движение руководство им во многих случаях оказывалось в руках помещиков, интересы которых нередко выражали выходцы из разночинной среды и других слоев населения.

Главной движущей силой борьбы за независимость были народные массы. Они далеко не часто выступали самостоятельно, им редко удавалось накладывать на движение отпечаток своих классовых требований. Мексика, Уругвай, Парагвай, где под давлением трудящихся ставился вопрос о конфискации помещичьей земли и проведении других демократических преобразований, составляли в этом смысле исключение. Отнюдь не всегда массы поддерживали патриотов, так как наиболее отсталая часть подчас не видела разницы между испанскими колонизаторами и креольскими помещиками. В отдельных случаях они даже сражались на стороне роялистов. Примером может служить участие льянеро в разгроме второй Венесуэльской республики.

Однако именно народу принадлежала в конечном счете решающая роль в освободительной войне. «…Повсюду, от Мексики до Аргентины, основную массу сражающихся армий фактически составляли индейские крестьяне, негры-рабы, метисы-ремесленники и мелкобуржуазные элементы городов. Десятки тысяч индейцев и негров с огромным энтузиазмом примыкали к движению…»^{107} Эти люди и вели непосредственно борьбу с оружием в руках, одерживали победы над врагом, гибли на полях сражений и при труднейших переходах через неприступные горные массивы.

Конечно, между различными классами в колониях существовали глубокие противоречия. Нельзя забывать о том, что наряду с гнетом чужеземных колонизаторов, тяготевшим над всеми слоями общества, индейское крестьянство и негры-рабы подвергались жестокому угнетению со стороны помещиков-креолов. Последние, а под их влиянием многие руководители освободительного движения хотели сохранить крупное землевладение, феодальные формы эксплуатации, бесправное положение трудового народа. Их весьма тревожила перспектива перерастания войны за независимость в социальную революцию, направленную как против испанцев, так и против местных эксплуататоров. Поэтому они проявляли порой известные колебания, нерешительность, осторожность, старались сдерживать активность масс и не выпускать их из-под своего контроля.

Несмотря на наличие острых противоречий внутри колониального общества, общее стремление к ликвидации испанского господства в большинстве случаев объединяло широкие слои населения в совместной борьбе за освобождение от колониального ига, хотя при этом разные классы и социальные группы ставили перед собой далеко не одинаковые цели.

Испанская Вест-Индия в первой четверти XIX в.

Война 1810–1826 гг., в результате которой все колонии Испании на Американском континенте превратились в суверенные государства, не принесла желанной независимости лишь испанским владениям в Вест-Индии.

Хотя кубинцы страдали от гнета колонизаторов и мечтали свергнуть ненавистное иго, их недовольство не вылилось тогда в массовую борьбу за независимость, подобную той, которая происходила в континентальной части Испанской Америки или на Гаити. Это объяснялось различными причинами, обусловленными некоторыми особенностями социально-экономического развития Кубы и ее положения в испанской колониальной империи.

Установленные мадридским правительством запреты, принудительная регламентация, многочисленные налоги на протяжении длительного времени препятствовали росту производительных сил Кубы, ее экономическому и социальному прогрессу. Чтобы устранить преграды, мешавшие развитию сельского хозяйства, промышленности и торговли, добиться политических и гражданских прав для населения, необходимо было покончить с колониальным режимом. Понимая это, кубинские патриоты, представлявшие наиболее передовую часть общества, стремились к освобождению родины от испанского господства и превращению ее в суверенное государство. С этой целью в обстановке общего подъема революционного движения в Европе и Америке, под непосредственным влиянием революции рабов на Гаити, событий 1808–1810 гг. в Испании и особенно начавшейся войны за независимость испанских колоний на континенте они организовали несколько заговоров и восстаний.

Первый такой заговор против испанских властей под руководством Романа де ла Лус и Хоакина Инфанте относится к 1809–1810 гг. Наряду с креолами в нем участвовали свободные негры и рабы. Заговор был раскрыт, многие его участники осуждены на каторжные работы, а рабы подвергнуты телесным наказаниям. Вскоре возникло новое тайное общество во главе с негром Хосе Антонио Апонте, плотником по профессии. Апонте и его единомышленники готовили восстание под лозунгами отмены рабства и установления независимости. Хотя деятельность заговорщиков стала известна властям, а их руководителей схватили и казнили, в начале 1812 г. в различных районах Кубы все же вспыхнули восстания. Но Эти выступления, в которых участвовали главным образом негры, мулаты и неимущие слои белого населения, носили локальный характер и быстро подавлялись.

В начале 20-х годов сторонники независимости, связанные с колумбийскими патриотами, создали заговорщическую организацию «Солнца и лучи Боливара», возглавлявшуюся молодым офицером Хосе Франсиско Лемусом. В нее вошли как белые, так и «цветные», в большинстве своем принадлежавшие к низшим слоям общества. После раскрытия заговора его организаторов выслали с Кубы. В 1826 г. Франсиско Агуэро Веласко и Мануэль Андрес Санчес, также при содействии Колумбии, попытались поднять антииспанское восстание в Пуэрто-Принсипе (нынешняя провинция Камагуэй), но потерпели неудачу и были повешены. Два года спустя кубинские патриоты основали в Гаване тайное общество «Великий легион Черного орла», поддерживавшее связь с Мексиканской республикой. Несмотря на строгую конспирацию, испанские власти обнаружили его деятельность и часть заговорщиков казнили, а остальных бросили в тюрьму или отправили на каторгу.

Таким образом, освободительное движение конца XVIII — начала XIX в. в Латинской Америке нашло известный отклик и на Кубе. Однако предпринимавшиеся здесь попытки вооруженных выступлений, как правило подавлялись колонизаторами в самом зародыше и не приводили к сколько-нибудь ощутимым результатам. Подобный исход обусловливался ограниченностью социальной базы этих выступлений, в которых принимали участие преимущественно представители низших и средних слоев населения. Большая часть имущих классов, и особенно креольская верхушка, в тот период оставалась лояльной по отношению к Испании. Такая позиция диктовалась классовыми интересами этих кругов.

На рубеже XVIII–XIX вв. кубинская экономика переживала значительный подъем, вызванный быстрым ростом производства сахара и кофе. В частности, объем продукции сахара за 25 лет (1790–1815) увеличился почти в три раза^{108}. Это стало возможным вследствие расширения внешнего рынка для сбыта продуктов сельского хозяйства Кубы и наличия дешевой рабочей силы.

Благоприятная рыночная — конъюнктура сложилась в связи с огромным спросом на кубинские сахар и кофе в Европе и США. Открытие европейского рынка для кубинского экспорта объяснялось тем, что революция на Гаити привела к резкому сокращению производства и вывоза этих продуктов, в связи с чем Европа лишилась своего главного поставщика. США, став независимым государством, также развернули весьма интенсивную торговлю с соседней Кубой.

В конце XVIII — начале XIX в. на Кубе появилось много новых плантаций сахарного тростника и кофе^[32], значительно возросло число предприятий по переработке сахара («инхенио»), где производственный процесс осуществлялся почти исключительно вручную. Поскольку для работы на этих плантациях и предприятиях требовалось большое количество рабочих рук, быстро увеличился ввоз негров-рабов на. остров и их удельный вес среди кубинского населения повысился. Если в середине 70-х годов XVIII в. они составляли 25 % общего числа жителей Кубы, то по переписи 1827 г. — уже свыше 40 %^{109}.

В отличие от испанских колоний на континенте Америки, где преобладала, как говорилось выше, феодально-крепостническая форма эксплуатации, на Кубе плантационное хозяйство, являвшееся основой ее экономики и обеспечивавшее помещикам-креолам высокие прибыли, было по своей сущности преимущественно рабовладельческим. Процесс зарождения и развития в недрах кубинского общества элементов капиталистического уклада протекал гораздо медленнее, чем в других американских владениях Испании. Позиция креольской верхушки Кубы определялась в основном экономическими интересами плантаторов-рабовладельцев, стремившихся любой ценой сохранить в полной неприкосновенности институт рабства, так как свои богатства они приобретали за счет неограниченной эксплуатации подневольного труда негров-рабов.

Напуганные революцией на Гаити и выступлениями против рабства на самой Кубе, местные помещики-креолы опасались, что революционная борьба за независимость в их стране может привести к освобождению рабов и к другим социальным преобразованиям. Поэтому, тяготясь своим бесправным положением и зависимостью от метрополии, они тем не менее добивались лишь проведения отдельных реформ в рамках колониального режима, а отнюдь не его полной ликвидации. Кубинские плантаторы-рабовладельцы видели в испанской монархии надежную гарантию сохранения рабства, перспектива отмены которого грозила им утратой главного источника их благосостояния.

Позицию креольских помещиков разделяло и тесно связанное с ними большинство купцов, духовенства, офицеров. Лояльности этих кругов к Испании в значительной мере способствовала более гибкая, чем в других колониях, политика мадридского правительства, которое во имя сохранения своего господства на Кубе пошло на кое-какие уступки (отмена табачной монополии, предоставление права свободной торговли с иностранными государствами и т. д.). Происпанские настроения среди большей части имущих классов Кубы поддерживались и потому, что в ходе воины за независимость в Испанской Америке на острове нашли пристанище многие реакционеры-роялисты, бежавшие с континента. Кроме того, Куба была в тот период важнейшей испанской военной базой, где концентрировались войска, перебрасывавшиеся из метрополии за океан для подавления освободительного движения в американских колониях.

Не увенчались успехом и планы освобождения Кубы от колонизаторов, вынашивавшиеся в середине 20-х годов молодыми испаноамериканскими республиками Мексикой и Колумбией, где велась подготовка к вторжению на остров. В связи с разногласиями по этому вопросу между обоими государствами, а также под влиянием США и других держав, предпочитавших, чтобы Куба оставалась пока в руках слабой Испании, у которой они могли бы в подходящий момент ее отнять, мексиканское и колумбийское правительства отказались от посылки военной экспедиции на Кубу.

Таким образом, когда почти во всей Испанской Америке патриоты с оружием в руках сражались за независимость, Куба в силу ряда обстоятельств оказалась оплотом колонизаторов и плацдармом для их контрнаступления против испаноамериканской революции. Согласно специальному указу Фердинанда VII она в 1824 г. официально получила название «неизменно верного острова».

В стороне от вооруженной борьбы против Испании оставался и остров Пуэрто-Рико, где сложилась обстановка, весьма напоминавшая положение на Кубе. Здесь также находилось сравнительно много испанских войск. И сюда устремились роялисты, изгнанные из других стран Испанской Америки. Маневрируя, королевское правительство разрешило пуэрториканцам, как и кубинцам, торговать с иностранными государствами.

Правда, под влиянием революционного движения в континентальных колониях, особенно в наиболее близкой географически Венесуэле, среди патриотов Пуэрто-Рико все же росло стремление к освобождению от ига колонизаторов. Усилилось недовольство негров-рабов, составлявших в начале XIX в. свыше половины всего населения острова. Политическая атмосфера заметно накалилась в 1821 г., после победы венесуэльцев над испанскими войсками при Карабобо. Сторонники независимости стали готовить восстание. Они установили связи с одним из офицеров штаба Боливара Дюкудрэ-Гольштейном, который обещал в помощь патриотам высадить на острове десант.

Однако в 1822 г. вновь назначенный губернатор колонии узнал о подготовке вооруженного выступления. Руководитель антииспанских сил Педро Дюбуа был немедленно схвачен и казнен. Корабли, снаряженные Дюкудрэ-Гольштейном, английские власти по просьбе правительства Фердинанда VII задержали в гавани Кюрасао. Восстание на Пуэрто-Рико удалось предотвратить.

Что касается восточной части Гаити, то Испания накануне войны за независимость восстановила там свое владычество. Но под влиянием бурного роста освободительного движения на континенте в конце 1821 г. в Санто-Доминго вспыхнуло восстание. 1 декабря эта колония была провозглашена республикой под названием «Независимое государство испанской части Гаити». Созданная патриотами Временная правительственная хунта во главе с руководителем восстания Нуньесом де Касересом объявила о своем намерении присоединить новую республику к Колумбии. Правительство заявило также, что желает установить дружественные отношения и заключить союз с соседней республикой Гаити для совместной защиты свободы и независимости.

Однако Колумбия практически не могла в то время оказать какой-либо помощи Санто-Доминго. Используя ситуацию, гаитянское правительство президента Буайе в январе 1822 г. аннексировало эту территорию.

В этих трудных условиях патриоты Санто-Доминго не прекращали борьбы за освобождение страны. Воспользовавшись свержением Буайе, они в 1844 г. подняли восстание, которое возглавил Хуан Пабло Дуарте. С гаитянским господством было покончено, и восточная часть острова стала самостоятельным государством — Доминиканской республикой.

Конец империи

Лишившись к середине 20-х годов XIX в. большинства американских колоний, испанская монархия не желала примириться с этой невозместимой утратой. В течение длительного времени она уклонялась от признания суверенитета молодых республик Испанской Америки и неоднократно пыталась силой оружия снова подчинить их своей власти.

Всего несколько лет спустя после капитуляции последнего испанского гарнизона на территории Мексики Испания предприняла попытку восстановить свое господство в этой стране. В июле 1829 г. направленные с Кубы экспедиционные войска высадились на западном побережье Мексиканского залива. Но им удалось занять лишь порт Тампико. Вскоре интервенты были разгромлены, а остатки их войск капитулировали. Провал интервенции явился новым подтверждением нереальности реставрации колониального режима. В конце 1836 г. Испании пришлось официально признать независимость Мексики, а затем и других латиноамериканских государств.

Тем не менее мадридское правительство не отказалось от своих агрессивных намерений. В начале 60-х годов, когда в Мексике происходила острая внутриполитическая борьба, испанские правящие круги рассчитывали превратить эту страну в протекторат, посадив на мексиканский престол одного из принцев Бурбонской династии. Для достижения этой цели Испания заключила соглашение с Англией и Францией о совместной вооруженной интервенции в Мексике. 18 декабря 1861 г. испанские части, переброшенные с Кубы, заняли Веракрус. Однако, убедившись, что французская политика в данном вопросе преследует цели, противоположные планам мадридского двора, правительство Испании (как и английское) в апреле 1862 г. вывело войска из Мексики, предоставив Франции одной продолжать военные операции.

В 1861 г. испанские вооруженные силы вторглись в Доминиканскую республику и оккупировали ее. Но доминиканцы поднялись на борьбу против оккупантов. Интервенты понесли большие потери в боях с патриотами и в 1865 г. вынуждены были покинуть страну. В том же году испанские кортесы официально признали независимость Доминиканской республики.

В середине 60-х годов Испания спровоцировала войну с четырьмя южноамериканскими республиками — Перу, Чили, Эквадором и Боливией (первая Тихоокеанская война 1865–1866 гг.).

Прологом к ней послужил конфликт между Перу и Испанией в связи с захватом последней перуанского острова Чинча (апрель 1864 г.). Когда же в сентябре следующего года испанская эскадра блокировала чилийские порты Вальпараисо и Кальдера, правительство Чили объявило войну Испании. Против нее выступили также Перу, Эквадор и Боливия, заключившие в декабре союз с Чили.

Боевые действия происходили преимущественно на Тихом океане. 31 марта 1866 г. испанский флот подверг интенсивной бомбардировке Вальпараисо. Однако вслед за тем он потерпел поражение в бою с перуано-чилийской эскадрой и блокаду чилийских портов пришлось снять. Направившись к побережью Перу, испанская эскадра в мае обстреляла Кальяо. Понеся при этом значительные потери от огня, береговой артиллерии, она вскоре покинула перуанские воды.

Хотя военные операции прекратились, перемирие между воюющими сторонами было подписано лишь в 1871 г, а мирный договор — в 1879 г. После окончания Тихоокеанской войны Испания больше не решалась предъявлять своим бывшим колониям какие-либо территориальные претензии.

Таким образом, попытки вновь навязать испанское господство в той или иной форме странам, ставшим независимыми в результате освободительной войны первой четверти XIX в., оказались безуспешными. Да и те немногие вест-индские владения, которые Испании удалось сохранить, оставались в ее руках сравнительно недолго.

Борьба за независимость Кубы и Пуэрто-Рико во второй половине прошлого столетия усилилась. «Десятилетняя война» 1868–1878 гг. и «Малая война» 1879–1880 гг. подготовили почву для мощного подъема кубинского революционного движения в 1895 г. Вооруженная борьба против колонизаторов, которую возглавили Хосе Марти, а после его гибели Максимо Гомес, Антонио Масео, Калисто Гарсиа, увенчалась в 1898 г. победой патриотов.

Однако, сбросив испанское иго, Куба фактически превратилась в полуколонию американского империализма. Войска США, высадившиеся на острове в ходе испано-американской войны, установили оккупационный режим и подчинили своему контролю всю экономическую и политическую жизнь страны. Только в 1902 г. «жемчужина Антилл» стала формально самостоятельным государством — Кубинской республикой^{110}.

Парижский мирный договор 1898 г., юридически закрепивший освобождение Кубы от владычества Испании, определил и судьбу Пуэрто-Рико, вслед за Кубой оккупированного североамериканцами. Согласно договору, испанская монархия уступала этот петров Соединенным Штатам.

Ликвидация господства Испании на Кубе и Пуэрто-Рико завершила начавшийся во втором десятилетии XIX в. длительный процесс распада испанской колониальной империи в Америке.

ЛИТЕРАТУРА

К. Маркс. Боливар-и-Понте. — К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 14.

К. Маркс и Ф. Энгельс. Манифест коммунистической партии. Сочинения, т. 4.

К. Маркс и Ф. Энгельс. Аякучо. Сочинения, т. 14.

М. С. Альперович. Освободительное движение конца XVIII — начала XIX в. в Латинской Америке. М., 1966.

М. С. Альперович. Война за независимость Мексики (1810–1824). М., 1964.

М. С. Альперович, Л. Ю. Слезкин. Образование независимых государств в Латинской Америке (1804–1903). М., 1966.

«Бартоломе де Лас-Касас. К истории завоевания Америки». М., 1966.

Н. Н. Болховитинов. Доктрина Монро. М., 1959.

«Война за независимость в Латинской Америке (1810–1826)», М., 1964.

A. М. Зорина. Из героического прошлого кубинского народа. М. 1961.

И. Лаврецкий. Боливар. М., 1966.

И. Лаврецкий. Миранда. М., 1965.

Б. де Лас Касас. История Индий. Л., 1968.

Ф. Маршалл и Д. Крэйн. Боливар. М., 1944.

B. М. Мирошевский. Освободительные движения в американских колониях Испании от их завоевания до войны за независимость (1492–1810 гг.). М. — Л., 1946.

Ф. Р. Пиитос. Хосе Артигас. М., 1964.

Л. Ю. Слезкин. Россия и война за независимость в Испанской Америке. М., 1964.

Л. Ю. Слезкин. Испано-американская война 1898 года. М., 1956 Хесуальдо. Артигас. М., 1968.

INFO

…………………..

FB2 — mefysto, 2024

Примечания

1

Это был один из Багамских островов, по мнению большинства исследователей, тот, который в дальнейшем назывался Уотлинг, а недавно вновь переименован в Сан-Сальвадор.

(обратно)

2

Племена, принадлежавшие к языковым группам карибов и араваков, составляли также население островов Вест-Индии.

(обратно)

3

В дальнейшем так стали называть всю испанскую колонию на Гаити и даже сам остров.

(обратно)

4

От испанского «эль дорадо» — «позолоченный». Представление об Эльдорадо возникло у европейских завоевателей, по-видимому, на основе сильно преувеличенных сведений о некоторых обрядах, распространенных среди племен чибча-муисков. При избрании верховного вождя они покрывали его тело позолотой и приносили в дар своим божествам золото и изумруды.

(обратно)

5

Т. е. «твердая земля», в отличие от островов Вест-Индии. В более ограниченном смысле этот термин употреблялся в дальнейшем для обозначения примыкающей к южноамериканскому материку части Панамского перешейка, составлявшей территории провинций Дарьей, Панама и Верагуас.

(обратно)

6

Первоначально это название было дано индейскому селению, обнаруженному в 1499 г. экспедицией Охеды возле залива Маракайбо. Стоявшие здесь на воде свайные постройки напомнили испанцам Венецию. Впоследствии Венесуэлой стали называть все карибское побережье от Гуахиры до Парии.

(обратно)

7

Так называли в то время территорию нынешнего Уругвая, расположенную на восточном берегу реки Уругвай.

(обратно)

8

Более полная картина завоевания и колонизации Нового Света нарисована в фундаментальном труде Лас Касаса «История Индий», где фактический материал расположен в хронологической последовательности. Но он не был издан при жизни автора, а опубликован впервые через три с лишним столетия после его смерти.

(обратно)

9

Парагвайский чай.

(обратно)

10

Гачупины (исп.) — «люди со шпорами»; чапетоны (исп.) — «новички», «вновь прибывшие».

(обратно)

11

Налог, взимавшийся при продаже и перепродаже товаров.

(обратно)

12

Большой нож для рубки сахарного тростника.

(обратно)

13

Регентский совет, состоявший из пяти членов, назначенных Центральной хунтой, пытаясь прекратить волнения в американских колониях, продолжал проводившуюся хунтой политику номинального признания их равноправия с метрополией в рамках испанской монархии. 14 февраля 1810 г. совет предоставил колониям право избрания 29 своих представителей в испанское учредительное собрание (кортесы). Однако если в самой Испании один депутат приходился на каждые 50 тыс. жителей, то норма представительства, установленная для Америки, была в 10 раз ниже. 26 мая Регентский совет издал указ об освобождении индейцев от уплаты подушной подати и предстоящем распределении среди них земель. Но подобные меры уже не производили впечатления.

(обратно)

14

Они открылись 24 сентября 1810 г.

(обратно)

15

Следует заметить, что испанское правительство, делая вид, будто заинтересовано в посредничестве Англии, на самом деле вовсе не собиралось прибегать к нему. Поэтому кортесы уже в середине июля 1812 г. отклонили английское предложение, а в начале следующего года переговоры по этому вопросу были совсем прекращены.

(обратно)

16

Патриоты ошибочно полагали, что деньги, отправленные вместе с багажом Миранды на «Сапфир», похищены им из казны республики. Их подозрение вызывали и принадлежавшие ему сундуки, хотя на самом деле в них были упакованы всего лишь дневники, письма и прочие личные документы, переплетенные в 63 толстых тома.

(обратно)

17

В том числе Кадисскую конституцию 1812 г. (прим. авт.).

(обратно)

18

Вскоре он заболел и скоропостижно скончался в марте 1811 г., а его сторонники подверглись репрессиям.

(обратно)

19

В литературе ее часто называют «Великой Колумбией» в отличие от образовавшейся впоследствии нынешней Колумбии.

(обратно)

20

Эта крепость была взята патриотами 8 ноября 1823 г.

(обратно)

21

Антонио Хосе де Сукре (1795–1830) — уроженец Венесуэлы. Учился в Каракасском университете. После создания первой Венесуэльской республики шестнадцати лет вступил в республиканскую армию и принял активное участие в борьбе против испанских колонизаторов в Венесуэле и Новой Гранаде. В дальнейшем Сукре стал одним из ближайших и наиболее верных помощников Боливара.

(обратно)

22

Вплоть до начала 1823 г, этот пост занимал О’Хиггинс,

(обратно)

23

Этот изменник вскоре открыто перешел на сторону испанцев.

(обратно)

24

Истории Парагвая после провозглашения республики посвящена следующая глава.

(обратно)

25

Это наименование является производным от «аргентум» — так звучит по-латыни испанское ла-плата.

(обратно)

26

Артигас оставался в Парагвае в течение 30 лет, до конца своих дней.

(обратно)

27

Современный Энкарнасьон.

(обратно)

28

Бонплан провел в Парагвае 9 лет, занимаясь научными изысканиями, сельским хозяйством и лечением больных.

(обратно)

29

Правда, в конце 30-х годов оно несколько сократилось, так как в связи с эпизоотией клеща Франсиа приказал забить весь пораженный скот.

(обратно)

30

Следует иметь в виду, что медленный рост капиталистических отношений, происходивший в недрах парагвайского общества колониального периода, был связан преимущественно с деятельностью крупных испанских купцов Асунсьона, монополизировавших внешнюю торговлю колонии. Однако в ходе революции имущество многих из них подверглось конфискации, а прекращение внешней торговли подорвало позицию остальных. Национальная же буржуазия фактически только начала формироваться.

(обратно)

31

Смысл этой доктрины, сформулированной в послании президента Монро конгрессу, сводился к следующему. 1) державы Европы не должны рассматривать Американский континент в качестве объекта дальнейшей колонизации; 2) любая попытка их вмешательства в дела Западного полушария, в частности в дела новых американских государств, будет рассматриваться как угроза Соединенным Штатам; 3) США не намерены вмешиваться в дела европейских стран и их колоний в Америке.

(обратно)

32

Этому в значительной мере способствовала иммиграция на Кубу богатых французских и испанских плантаторов с Гаити, имевших большой опыт разведения этих культур и располагавших необходимыми материальными средствами.

(обратно)

Комментарии

1

К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 21, стр. 31.

(обратно)

2

X. М. де Эредиа. Трофеи. Л., 1925, стр. 121.

(обратно)

3

К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 21, стр. 408.

(обратно)

4

«Архив Маркса и Энгельса», т. VII, стр. 100.

(обратно)

5

«Путешествия Христофора Колумба. Дневники, письма, документы». М., 1961, стр. 461.

(обратно)

6

К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 4, стр. 425.

(обратно)

7

Там же.

(обратно)

8

У. З. Фостер. Очерк политической истории Америки. М., 1953, стр. 46.

(обратно)

9

См.: А. Д. Дридзо. О судьбе первоначальных обитателей острова. — В кн. «Куба. Историко-этнографические очерки». М., 1961, стр. 198.

(обратно)

10

См.: W. Borah and S. F. Cook. The Aboriginal Population of Central Mexico on the Eve of the Spanish Conquest. Berkeley and Los Angeles, 1963, p. 88; S. F. Cook and W. Borah. The Indian Population of Central Mexico 1531–1610. Berkeley and Los Angeles, 1960, p. 47.— Эту оценку, данную в исследованиях представителей «калифорнийской школы» (В. Бора, Ш. Ф. Кук, Л. Б. Симпсон), считают вполне обоснованной многие компетентные специалисты в Мексике, США и европейских странах. Однако некоторые авторы оспаривают ее. Наиболее серьезной критике выводы Боры и Кука подвергает аргентинский ученый А. Росенблат (A. Rosenblat. La población de América en 1492. Viejos y nuevos cálculos. México, 1967, p. 71–81).

(обратно)

11

См.: А. А. Долинин, Л. И. Дорошкевич. Перу. М., 1964, стр. 47.

(обратно)

12

В. de Las Casas. Breve relación de la destrucción de las Indias Occidentales. México, 1957; «Historia de las Indias», t. 1–5. Madrid, 1875–1876. Русский перевод: Б. де Лас Касас. История Индий. Л., 1968.— О жизни, деятельности, взглядах и богатом литературном наследии Лас Касаса см. сб статей; «Бартоломе де Лас-Касас. К истории завоевания Америки». М., 1966.

(обратно)

13

См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 12, стр. 724.

(обратно)

14

К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 31, стр. 470. См. также т. 23, стр. 179.

(обратно)

15

Цит. по кн.: Ф. С. Фонер. История Кубы и ее отношений с США. 1492–1845 годы. М., 1963, стр. 39.

(обратно)

16

С. Siеrra. El nacimiento de México. México, 1960, p, 175.

(обратно)

17

A. Humboldt. Essai politique sur le Royaume de la Nouvelle-Espagne, t. III. Paris, 1811, p. 346.

(обратно)

18

X. К. Мариатеги. Семь очерков истолкования перуанской действительности. М., 1963, стр. 59.

(обратно)

19

A. Humboldt. Op. cit., t. II, p. 3.

(обратно)

20

Подробно о пребывании Миранды в России см. в кн.: В. М. Мирошевский. Освободительные движения в американских колониях Испании от их завоевания до войны за независимость (1492–1810 гг.). М,—Л., 1946. стр. 82–94.

(обратно)

21

С. Parra-Pérez. Miranda et la Révolution frangaise. Paris, 1925, p. 18.

(обратно)

22

Cм.: R. Carrasco. Francisco de Miranda, precursor de la independencia hispanoamericana. Buenos Aires, 1951, p. 392.

(обратно)

23

«Correspondence, Despatches and Other Papers of Viscount Castlereagh», Second Series, vol. VII. London, 1851, p. 409–410.

(обратно)

24

К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 10, стр. 433.

(обратно)

25

Подробнее об этих событиях см. в кн: И. М. Майский. Испания 1808–1917. М., 1957, стр. 42–58.

(обратно)

26

Почти все боливийские и многие другие латиноамериканские историки считают события 25 мая 1809 г. в Чукисаке началом войны за независимость в Испанской Америке.

(обратно)

27

Цит. по кн. «Война за независимость в Латинской Америке (1810–1826)». М., 1964, стр. 69; см. также: Р. Руис Гонсалес. Боливия — Прометей Анд. М, 1963, стр. 87.

(обратно)

28

«La constitución federal de Venezuela de 1811». Caracas 1959, стр. 186–187, 210–211.

(обратно)

29

Цит. по кн.: G. Мasur. Simon Bolivar. Albuquerque, 1948, p. 149.

(обратно)

30

«El pensamiento politico del Libertador». Bogota, 1953, p. 19–20.

(обратно)

31

К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 14, стр. 228.

(обратно)

32

К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 10, стр. 473.

(обратно)

33

Цит. по кн.: F. Ibarguren. Asi fué Mayo. Buenos Aires, 1956, p. 84.

(обратно)

34

«Registro Oficial de la República Argentina», t. I. Buenos Aires, 1879, p. 193–194, 199, 203. 206–207, 210–211, 213–214, 216.

(обратно)

35

«El pensamiento constitucional hispanoamericano hasta 1830», t. IV. Caracas, 1961, p. 185–188.

(обратно)

36

Cм.: H. Miranda. Las instrucciones del año XIII. Montevideo, 1935.

(обратно)

37

«El pensamiento constitucional hispanoamericano…», t. III, p. 263–268.

(обратно)

38

Р. García. Con el cura Hidalgo en la guerra de independencia. México, 1948, p. 50–51.

(обратно)

39

«Солдаты свободы». M, 1963, стр. 128.

(обратно)

40

L. Аlaman. Historia de Méjico, t. I. México, 1942, p. 431.

(обратно)

41

«Colección de documentos para la historia de la guerra de independencia de México» (далее — CDHGIM), t. II. México, 1878, p. 243–244.

(обратно)

42

«Cinco siglos de legislación agraria en México», t. I. México, 1941, p. 64.

(обратно)

43

CDHGIM, t. II, p. 309–312.

(обратно)

44

J. M. L. Mora. México y sus revoluciones, t. III. México. 1950, p. 114–116.

(обратно)

45

Цит. по кн.: J. A. Caruso. The Liberators of Mexico. N. Y., 1954, p. 84.

(обратно)

46

H. G. Ward. Mexico in 1827, vol. I. London, 1828, p. 200.

(обратно)

47

CDHGIM, t. III. México, 1879, p. 401–402.

(обратно)

48

Ibid., t. VI. México, 1882, p. 220–221.

(обратно)

49

E. Lemoine Villicaña. Morelos. México, 1965, p. 264–266.

(обратно)

50

CDHGIM. t. VI, p. 215–216.

(обратно)

51

«Decreto constitucional para la libertad de la América Mexicana». Morelia, 1964, p. 17–50.

(обратно)

52

L. Alamán. Op. cit, t. IV, p. 300.

(обратно)

53

«Morelos y la iglesia católica». México, 1948, p. 87.

(обратно)

54

«El pensamiento politico del Libertador», p. 34–39.

(обратно)

55

«Bolívar». México, 1943, p. 96.

(обратно)

56

«Decretos del Libertador», t. I. Caracas, 1961, p. 74–77, 89–92.

(обратно)

57

«El pensamiento político del Libertador», p. 77–80.

(обратно)

58

Цит. по кн.: И. Лаврецкий. Боливар, изд. 2. M., 1966, стр. 106.

(обратно)

59

«El pensamiento constitucional hispanoamericano…», t. V, p. 183–221

(обратно)

60

Ibid., t. I, p. 329–332.

(обратно)

61

Ibid, p. 333–371.

(обратно)

62

«Registro Oficial de (a República Argentina», t. I, p. 366–367.

(обратно)

63

«El pensamiento constitucional hispanoamericano…», t. II, p. 353–428.

(обратно)

64

«Registro Oficial de la República Argentina», t. I, p. 441–454.

(обратно)

65

Ibid, p. 502–507.

(обратно)

66

B. Mitre. Historia de San Martín y de la emancipación sudamericana. Buenos Aires, 1946, p. 666.

(обратно)

67

«El pensamiento constitucional hispanoamericano», t. IV, p. 193–203.

(обратно)

68

См.: V. Lecuna. La entrevista de Guayaquil. Caracas, 1948; J. C. Chaves. San Martín y Bolívar en Guayaquil. Buenos Aires, 1950; G. Masur. The Conference of Guayaquil. — «The Hispanic American Historical Review», 1951,№ 2. p. 189–229.

(обратно)

69

El pensamiento constitucional hispanoamericano», t. IV, p. 213–217.

(обратно)

70

L. Аlamán. Op. cit., t. IV, p. 626–628.

(обратно)

71

Подробнее об экспедиции Мины см. в кн.: М. С. Альперович. Война за независимость Мексики (1810–1824). М., 1964, стр. 255–258.

(обратно)

72

«El Libertador. Documentos selectos de D. Agustín de Iturbide». México, 1947, p. 192.

(обратно)

73

См.: «Primer centenario de la constitución de 1824». México 1924, p. 225–262.

(обратно)

74

См. «Las constituciones de México». México, 1957, p. 75–145.

(обратно)

75

«Las actas de independencia de América». Washington, 1955, p. 64–65.

(обратно)

76

«La anexión de Centroamerica a México», t. IV. México, 1945, p. 321–332; t. V, México, 1946, p. 29–33.

(обратно)

77

«Солдаты свободы», стр. 17–18.

(обратно)

78

К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 14, стр. 176.

(обратно)

79

«El pensamiento político del Libertador», p. 85–107.

(обратно)

80

К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 14, стр. 237–238.

(обратно)

81

«Registro Oficial de la República Argentina», t. 2. Buenos Aires, 1880, p. 71.

(обратно)

82

Ibid., p. 163–170.

(обратно)

83

К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 14, стр. 238.

(обратно)

84

«Сын отечества», 1825, ч. 100, № VII, стр. 264–279.

(обратно)

85

J. С. Chaces. El Supremo Dictador. Buenos Aires, 1958, p. 239.

(обратно)

86

Rengger et Longchamp. Essai historique sur la revolution du Paraguay et le gouvernement dictatorial du docteur Francia. Paris, 1827, p. 288.

(обратно)

87

Режим торговли в Пиларе был так же строг и регламентирован, как в Итапуа.

(обратно)

88

А. С. Ионин. По Южной Америке, т. 2. СПб., 1892, стр. 441.

(обратно)

89

«Cartas del Libertador», t. III. Caracas, 1929, p. 264–265.

(обратно)

90

S. Bolívar. Obras completas, vol. 2. La Habana, 1950, p. 144.

(обратно)

91

F. Wisner. El Dictador del Paraguay José Gaspar de Francia. 2-a ed. Buenos Aires, 1957, p. 129–130. Следует отметить, что некоторые современные парагвайские историки (X. С. Чавес, И. Санчес Кель) отрицают факт обмена посланиями между Боливаром и Франсией в июле — августе 1825 г.

(обратно)

92

Однако утверждения некоторых исследователей о радикальной чистке и последовательной демократизации государственного аппарата не находят прямого подтверждения в источниках.

(обратно)

93

Rengger et Longchamp. Op. cit., p. 226–228.

(обратно)

94

J. С. Chaves. El Supremo Dictador, p. 15.

(обратно)

95

По свидетельству современников, гуарани к середине 20-х годов составляли не более 10 % всего населения Парагвая (A. Rosentilat. La población indígena y el mestizaje en América, t. I. Buenos Aires, 1954, p. 202), общая численность которого (не считая индейских племен Чако), согласно переписи 1830 г., достигала примерно 375 тыс. человек (F. Wisner. Op. cit., р. 140). Большинство из них, как уже указывалось, являлись метисами.

(обратно)

96

Все члены конвента, за исключением одного, были североамериканцы.

(обратно)

97

См.: «А. Compilation of the Messages and Papers of the Presidents 1789–1897», vol. I. Washington, 1896, p. 561–562.

(обратно)

98

Ibid., vol. II, p. 40.

(обратно)

99

«Архив внешней политики России», ф. Канцелярия, д. 12189, л. 25.

(обратно)

100

См.: Н. Н. Болховитинов. К вопросу об угрозе интервенции Священного союза в Латинскую Америку. — «Новая и новейшая история», 1957, № 3; он же. Доктрина Монро. М., 1959, стр. 153–186. См. также: «Britain and the Independence of Latin America», vol. I. London, 1938, p. 72–73; J. F. Rippy. Latin America. A Modern History. Ann Arbor, 1958, p. 171; B. Perkins. Castlereagh and Adams: England and the United States, 1812–1823. Berkeley and Los Angeles, 1964, p. 332, 338.

(обратно)

101

Политика России по отношению к освободительной войне испанских колоний подробно освещена в монографии: Л. Ю. Слезкин. Россия и война за независимость в Испанской Америке. М., 1964.

(обратно)

102

Доктрине Монро посвящена огромная литература. Ее подробная характеристика и общая оценка даны, в частности, в названном выше специальном исследовании Н. Н. Болховитинова.

(обратно)

103

В 1835 г. американские колонисты при поддержке США подняли мятеж и провозгласили «независимость» Техаса от Мексики. В дальнейшем так называемая Техасская республика, фактически находившаяся под полным контролем CШA, была официально включена в их состав (1845 г.).

(обратно)

104

Цит. по кн.: W. W. Кaufmánn. British Policy and the Independence of Latin America, 1804–1828. New Haven, 1951, p. 177.

(обратно)

105

H. Temperley. The Foreign Policy of Canning 1822–1827. London, 1925, p. 148–151.

(обратно)

106

G. Furlong. La Santa Sede y la emancipación hispanoamericana. Buenos Aires, 1957, p. 64–66.

(обратно)

107

У. З. Фocтep. Указ. соч., стр. 190.

(обратно)

108

См.: А. М. Зорина. Освободительное движение на Кубе в первой четверти XIX в. — «Война за независимость в Латинской Америке (1810–1826)», стр. 104.

(обратно)

109

Там же, стр. 105.

(обратно)

110

Подробнее см. работы: А. М. Зорина. Из героического прошлого кубинского народа. М., 1961; Л. Ю. Слезкин. История Кубинской республики. М., 1966; О. С. Терновой. Хосе Марти. М., 1966.

(обратно)

Оглавление

ИСПАНИЯ В АМЕРИКЕ

  До Колумба

  «Подвиги» конкистадоров

  Управление и экономика

  Население

ОСВОБОДИТЕЛЬНОЕ ДВИЖЕНИЕ

  От Чили до Новой Испании (XVIII в.)

  «Война из-за уха Дженкинса»

ПРЕЛЮДИЯ РЕВОЛЮЦИИ

  Начало пробуждения

  Генерал Французской республики

  Перед грозой

ВЕНЕСУЭЛЬСКАЯ РЕСПУБЛИКА

  Судьба генералиссимуса

  В Новой Гранаде

  Вторая республика

РИО-ДЕ-ЛА-ПЛАТА

  «Майская революция»

  Парагвайская кампания Бельграно

  Восточный Берег

  На побережье Тихого океана

«КЛИЧ ДОЛОРЕС»

  Сельский священник

  Идальго в Гвадалахаре

  Измена

  Тюрбан мавра

  «Слуга нации»

«ВЕЛИКАЯ КОЛУМБИЯ»

  «Письмо с Ямайки»

  Ангостура

  Колумбийская федерация

ПОХОДЫ САН-МАРТИНА

  Тукуманский конгресс

  Андская армия

  Унитарии и федералисты

  Протектор Перу

  Встреча в Гуаякиле

МЕКСИКАНСКАЯ ИМПЕРИЯ

  «План Игуала»

  Император Агустин I

  Соединенные провинции Центральной Америки

ИЗГНАНИЕ КОЛОНИЗАТОРОВ

  Аякучо

  Рождение Боливии

  Восточная республика Уругвай

  Распад Колумбии

ДОКТОР ФРАНСИА

  «Верховный диктатор»

  Парагвай и Буэнос-Айрес

  Режим самоизоляции

  Внутренняя политика

  Социальная сущность диктатуры Франсии

ПОЗИЦИЯ ДЕРЖАВ

  Аннексия Флориды

  Колонизация Техаса

  Священный союз

  Доктрина Монро

ЭПИЛОГ

  Итоги

  Испанская Вест-Индия в первой четверти XIX в.

  Конец империи

ЛИТЕРАТУРА

INFO

*** Примечания ***