Рецепт любви [Энн Малком] (fb2) читать онлайн

Энн Малком Рецепт любви Серия: Волны Юпитера #1

Переводчик: towwers ( /authors/938857)

Беты (редакторы): Мисс Кофе

Предисловие

Мне было так весело писать эту книгу. Если вы следите за мной на любой из моих платформ в социальных сетях, вы, возможно, видели фрагменты моей грязной кухни, когда я пекла. Я окрестила себя «Пекарь-хаотик», потому что всякий раз, когда я пеку, наша кухня взрывается. Не в буквальном смысле. К счастью.

Из этого расцвела идея. История о женщине, у которой много причуд. Которая любит сахар. Которая безумно успешна. Которая ежедневно борется с тревогой. Которая влюбляется в сварливого задиру, который полюбил ее с того момента, как увидел.

Родилась Нора.

Казалось, что нет ничего сложного в том, чтобы добавить рецепты для каждой главы, так как я хотела дать моим коллегам-пекарям-хаотикам шанс попробовать интересные и необычные блюда. Не все рецепты — мои собственные. На самом деле, большинство из них таковыми не являются. Я кое-где вносила небольшие изменения в оригинальные рецепты.

Если вы действительно хотите печь во время чтения, я настоятельно рекомендую книгу Клэр Саффиц «Десертный человек». Большинство рецептов, которые взяты оттуда.

Начнем с заветного любимого блюда.

Обожаю печенье «Санте». Это печенье (как вы, американцы, говорите) вызывает у меня столько ностальгии. Я помню, как готовила их с мамой, бабушкой, с подружками. В моей жизни было много раз, когда я была убита горем, грустила, испытывала стресс, была подавлена, и эти печенюшки мне помогали.

Признание: я готовлю печенье исключительно для того, чтобы поесть сырое тесто, и очень мало печенек попадают в духовку.

Конечно, я не рекомендую вам есть сырое тесто. Но все зависит от вас:)

Хорошо, давайте перейдем к рецепту, а потом к книге.

Печенье Санте

• ½ стакана размягченного сливочного масла

• ¼ стакана сахара

• 5 столовых ложек сгущенного молока с сахаром

• ½ стакана муки

• 1 ч.л. разрыхлителя

• ¾ стакана шоколадной стружки

• ½ ч.л. ванили

Разогрейте духовку до 350°. Застелите противень бумагой.

Взбейте сливочное масло, сахар и сгущенное молоко до получения легкой и пышной массы.

Смешайте все сухие ингредиенты в отдельной миске, затем просейте через сито во взбитую смесь, перемешивая до получения однородной массы. Добавьте шоколадную стружку.

Скатайте из смеси шарики, выложите их на противень, а затем разровняйте вилкой.

Выпекайте в течение 15 минут или до золотистого цвета по краям.

Оставьте на противне на 5 минут, затем переложите на тарелку остывать (хотя их лучше есть теплыми).

Глава 1

Меня зовут Нора Хендерсон, и у меня тромбоэмболия легочной артерии.

Если вы не знали, легочная эмболия — это когда в организме образуется сгусток крови, который затем попадает в легкое, где нарушает поток воздуха.

Симптомами являются внезапная одышка, боль в груди, чувство тревоги, головокружение, учащенное сердцебиение и потливость. Если у вас тромбоз глубоких вен, вы также будете испытывать боль, отек и тепло в ноге.

Если не лечить, это может вызвать серьезные проблемы, в конечном счете приводящие к смерти.

Прямо сейчас я могла бы умереть.

— Нора, в маффинах есть арахис? — спросил голос, прерывая видения того, как могли бы выглядеть мои похороны.

Я думала, все не будет пышным, но народу много придет. Цветы были бы белыми. Лилии. Или розы. В церкви у озера, хотя я не особо религиозный человек. Там очень красиво. Хорошее место для похорон.

Я моргнула, чтобы сфокусироваться на своей розовой, девчачьей, великолепной, опрятной кухне, и сосредоточила свое внимание на светловолосой австралийке, которая только что задала мне вопрос.

— Что? — спросила я, мой голос был хриплым. Вероятно, из-за проблем с дыханием.

— Маффины, — сказала она. — Я бы просто солгала и сказала «нет», если бы клиент, о котором идет речь, не подчеркнул, что у него опасная для жизни аллергия на арахис. Я не хочу, чтобы на меня подали в суд, если он упадет и умрет.

Мое дыхание выровнялось, сердце замедлилось, теперь мне было на чем сосредоточиться.

Фиона была одержима идеей, что на нее когда-нибудь подадут в суд. Очевидно, в Австралии другие порядки.

— Нет, в кексах нет арахиса, — успокоила я ее.

Она прикусила губу.

— Можешь сама сказать клиенту? Я думаю, что подорвала свой авторитет у них. Сказала, что никто не умирал от нашей продукции… ну, по крайней мере, нам не сообщали. Это звучало бы лучше, если бы исходило от человека, который на самом деле испек маффины. И ответственность перешла бы на тебя, — она подмигнула, прежде чем ее голубые глаза скользнули по мне. — К тому же, ты выглядишь взволнованной. Что сегодня?

Фиона была одним из немногих людей, которые знали о моей тревоге за здоровье. О том, что я беспокоюсь обо всем и вся. Она не осуждала меня за это. Не говорила мне, что я сумасшедшая — а я часто так думала, — не пыталась заверить, что если я просто «успокоюсь», все будет хорошо. Она принимала меня, оставалась невозмутимой, когда я не могла, и не вела себя так, словно я ипохондрик, которым я, мягко говоря, и являлась.

Конечно, она не понимала до конца, потому что мозг ее ежедневно не мучает. По крайней мере, не так, как у меня. Моя жизнь постоянно прерывалась беспокойством. Охваченная тревогой и паникой.

— Ничего, — слабо ответила я. Я смутилась от своей реакции. Не хочу быть такой.

Я не страдала от плохого здоровья. Я не бежала к врачу или в отделение неотложной помощи, не лежала в постели день за днем со своими воображаемыми болезнями. Нет, я продолжала функционировать, просто тихо вращаясь по спирали, пока не умру от тромбоэмболии легочной артерии. Это единственный способ уменьшить беспокойство… продолжать жить до следующей волны паники, до следующей болезни.

Я не хотела привлекать к себе внимание, хотя моя мама думала, что именно отсюда возникла эта маленькая причуда. Я была последним человеком во всем мире, который активно хотел бы внимания.

Не так, как Фиона. Даже при том, что она не хотела и не стремилась к этому, она привлекала внимание естественным образом и процветала за счет этого. Расцветала как цветок в ситуациях, когда люди тянулись к ней, как пчелы к меду.

В то время как я съеживалась, стараясь выглядеть как можно меньше.

Я вздохнула, глядя на кексы, которые покрывала шоколадно-арахисовым маслом с помадной глазурью. Я назвала их особенными для ПМС, потому что они были идеальной степенью шоколадности и сладости и успокаивали нервы. Я была уверена, что потакать этой тяге, потребляя большое количество сахара, масла и шоколада, — не лучший способ удовлетворить гормоны. Следует есть орехи, фрукты, смузи… что угодно.

Как бы сильно я ни верила, что здоровый образ жизни — это лекарство от многих болезней, и что обработанные пищевые продукты, полные сахара, химикатов и консервантов, являются причиной многих наших проблем со здоровьем, я также верила, что немного шоколада не повредит.

Кроме того, я импортировала все свои ингредиенты из Франции. По словам моего бухгалтера, это дорого и совсем не отвечало финансовым требованиям, но нельзя отрицать, что ингредиенты более полезны, без добавок, как в США. Как только попробуешь, почувствуешь разницу.

Весь мой бизнес был сосредоточен на вкусе. И это того стоило, потому что люди буквально путешествовали через всю страну, чтобы купить эти кексы. Люди платили непомерные сборы за доставку, чтобы их изготовили, отправили в упаковке с климат-контролем на грузовиках, чтобы они прибыли свежими на следующий день.

— Да, я закончила, — сказала я, переводя взгляд с кексов на Фиону.

Ее глаза вспыхнули, когда она посмотрела вниз.

— Тебе лучше никуда их не отправлять и не выставлять на продажу, пока я не съем хотя бы пару штук.

Я ухмыльнулась, наклоняясь, чтобы взять тарелку, приготовленную для нее.

— Я уже подумала наперед, — я подмигнула, вытирая руки о фартук, по привычке проводя по щеке тыльной стороной ладони.

Хотя я пекла много лет — практически всю свою жизнь, — я все еще не достигла совершенства в искусстве выглядеть как Найджелла Лоусон, закончив готовить, похожей на богиню. Нет, мои темно-рыжие волосы обычно выбивались из тугого пучка на макушке, шоколад пачкал кончики пальцев, а мука оказывалась… практически везде.

Когда я впервые открыла пекарню пять лет назад, я очень старалась быть не только пекарем, но и лицом заведения, кропотливо создавая свой внешний вид после нескольких часов, проведенных на кухне. Я сражалась со своими локонами, пытаясь собрать их в гладкий пучок. Я пыталась накраситься, размазывая тоналку по своим веснушкам, носила белые платья, которые подчеркивали мои значительные изгибы…

Но все быстро шло прахом.

Невозможно носить белое и быть пекарем. Или, может быть, другие пекари могут.

Я не совсем тот человек, который стал бы расхваливать себя, но даже я не могла избежать бешеного успеха своего бизнеса и своей еды, поэтому знала, что я хороший пекарь. Может быть, даже великий. Но я неаккуратная, несобранная и неорганизованная, как многие мои сверстники в кондитерской школе. Во всех остальных аспектах своей жизни я была дотошна, осторожна, целеустремленна. На кухне — нет. Конечно, я придерживалась правильных пропорций — по крайней мере, большую часть времени, — но в остальном я была подобна урагану.

В школе я получила прозвище «хаотичный пекарь», которое было подходящим способом описать меня.

Попытки бороться с этим почти свели меня с ума, поэтому я приняла хаос и больше не пыталась выглядеть идеально. Мои волосы были чистыми, расчесанными и немного волнистыми. Макияж остался в прошлом. Ближе всего мне подошел клубничный бальзам для губ, который я наносила после того, как вытирала муку с лица, и, если у меня было дополнительное время утром, я наносила тушь, чтобы подчеркнуть свои большие зеленые глаза.

Фиона облокотилась на арку между кухней и передней частью дома, рассматривая меня из-под идеально ухоженных бровей.

Фиона, несмотря на то, что целый день обслуживала клиентов, выглядела так, словно только что сошла с подиума или со съемок в журнале «Sports Illustrated». Ее светлые волосы падали на плечи идеальными пляжными волнами, которые никогда не путались, никогда не торчали вверх и всегда выглядели намеренно взъерошенными. Ее загорелая кожа всегда сияла, как будто она только что провела неделю, загорая на Карибах, даже в разгар зимы. Она была высокой, намного выше меня, а я метр шестьдесят семь, и у нее были изгибы, которые бросали вызов самой физике. Вдобавок ко всему, она была сладкоежкой, что должно было нанести ущерб этим изгибам, но только улучшило их.

Несмотря на то, что на ней была только простая белая футболка и поношенные синие джинсы, она носила простые наряды, как будто это настоящая мода.

Мне нравилось думать, что толпы мужчин, которые часто посещали пекарню, пришли из-за моих превосходных навыков выпечки — что, я была уверена, было одной из причин, — но я знала, что Фиона была важным ингредиентом, привлекающим мужчин за пределами моей целевой аудитории. Те, кого вряд ли привлекли бы шоколад, арахисовое масло и круассаны с маслом — лучшие за пределами Парижа.

— Ты уверена, что не хочешь рассказать? — спросила она, скрестив руки на пышной груди. Черное кружево ее бюстгальтера просвечивало сквозь тонкий белый материал, выглядя сексуально, шикарно и в то же время непринужденно.

Я бы никогда не смогла так. Хотела бы я быть сексуальной. Лучшее, что я могла — покраснеть от смущения.

Я носила брюки с завышенной талией из Парижа. Заказала их, потому что они никогда не мялись, идеально облегали мое грушевидное тело, были достаточно удобны, чтобы носить их весь день, и придавали мне наполовину презентабельный вид. Мои шифоновые блузки были такими же. Женственные, с нежными цветочными принтами, ткань не облегала изгибы, как это делали дешевые вещи.

— Уверена, — сказала я Фионе, расправляя плечи и пытаясь отогнать мысли о тромбе. После того, как я страдала этим недугом всю свою жизнь, можно подумать, что я очень хорошо умею убеждать себя, что умираю не от тромба или какой-то инфекционной болезни. Но меня практика не привела к совершенству.

Я не научилась убеждать себя, но я чертовски хорошо научилась скрывать это от широкой публики.

Фиона стояла, как будто покупатели не ждали у прилавка. Вероятно, потому, что она знала, что они не будут злиться, раздражаться или гневаться. Фиона умела очаровывать даже самых трудных клиентов. Невозможно раздражаться на женщину с очаровательным акцентом, ярко-голубыми глазами и теплым магнетизмом, который исходил из самых ее пор.

Я еще не встречала никого, кто был бы невосприимчив к ее чарам.

— Ты не выглядишь уверенной, — подтолкнула она.

Фиона, которая была бесконечно терпелива и заботлива, не находила эту часть моей личности раздражающей, странной или отталкивающей. А мой бывший жених именно так и думал. Что, как я предполагала, было нормальной реакцией. Я ненавидела иметь дело со своими собственными паразитами; я не могла ожидать, что кто-то другой — даже мужчина, который должен был любить меня безоговорочно, — захочет иметь с ними дело.

Я вздыхаю, сдувая с лица непослушную прядь волос.

— Я уверена, что клиенты хотят знать, убьют их маффины или нет, — сказала я ей. — А теперь, пойдем.

— Тебе нужно потрахаться, — Фиона поджала губы, когда я протиснулась мимо нее и направилась к выходу.

Несмотря на то, что я проводила здесь каждый божий день в течение последних пяти лет, влияние пекарни на меня не притупилось. Ни в малейшей степени.

Окна внизу были матовыми, но в верхней половине открывался вид на прекрасное побережье Новой Англии{?}[Регион на северо-востоке США, включающий в себя следующие штаты: Коннектикут, Мэн, Массачусетс, Нью-Гэмпшир, Род-Айленд, Вермонт. Граничит с Атлантическим океаном, Канадой и штатом Нью-Йорк.]. Интерьер был выкрашен в нежно-розовый цвет, настолько мягкий, что постепенно переходил в бежевый, создавая тепло, которое заставляло меня чувствовать себя уютно даже в разгар зимы. Стены были заставлены разномастными винтажными рамами и картинами, которые я купила в комиссионных магазинах. Столы были круглыми, более темного оттенка розового. Стулья были бархатными, удобными, приглашавшими клиентов задержаться на некоторое время. С потолка свисали круглые подвесные светильники, контрастирующие с ярко-зелеными подвесными растениями, которые Фионе удалось сохранять живыми. На стене светилась розовая неоновая вывеска с надписью «Хаотичный пекарь».

Стеклянная витрина с хлебобулочными изделиями была огромной и изобиловала пирожными, тортами, печеньем и сладкими начинками. По всей поверхности были разбросаны корзины со свежей выпечкой.

На прилавке стояли подставки для тортов, все они в это время дня были наполовину заполнены шоколадными пирожными с помадкой, яблочными пирогами и клубничным коржом.

Наша кофемашина, привезенная из Италии, потому что я знала важность хорошего кофе, а то в США нам промыли мозги, заставив думать, что кофе продается в пакетиках возле кассы. Я выкрасила ее в розовый цвет, и «Хаотичный пекарь» было написано моим собственным почерком на боковой части.

Сердце замедлилось, когда я подошла к прилавку, заверила терпеливого покупателя, что мои маффины не убьют его, а затем приготовила заказ.

Мало что могло успокоить меня, когда я была на взводе, но запах, ощущение, ритм пекарни, которую я создала, помогали.

Хотя мне нравилось находиться в задней части, заниматься выпечкой, что позволяло мне чувствовать себя в безопасности и уюте, иногда приятно отвлекаться на приходящих клиентов, теряясь в спокойном ритме светской беседы, приготовления блюд и заказов на вынос.

Мои опасения по поводу здоровья рассеялись с моей собственной версией шума и суеты в пекарне.

Город Юпитер был маленьким, сонным приморским городком, в котором, как правило, жили поколения жителей, которые заботились друг о друге, делали небольшие покупки и имели склонность к сахару и кофе.

В дополнение к этому, наш город был очаровательным и живописным, поэтому практически в любое время года здесь много туристов. И мое заведение было в списке городских достопримечательностей, которые обязательно нужно увидеть, в каждой брошюре в каждой гостинице, пансионе и отеле.

А еще мы были популярны в социальных сетях. Фиона позаботилась обо всем этом, так как я питала отвращение ко всем видам технологий. Она считала безумием то, что у меня нет собственных соц. сетей. Только она делала нас популярными на платформах.

Она всегда снимала, как я пеку или украшаю торты. Меня это устраивало, пока она не сказала мне «приспустить декольте», тогда я запретила ей размещать меня на каких-либо фотографиях или видео.

Мне определенно не нужен такой бизнес.

В любом случае, мы были заняты. Постоянно заняты. Но даже у стабильно загруженных, успешных пекарен случались затишья.

Поскольку я была скрупулезна в отношении задач, графиков и чистоты, в указанные периоды затишья особо ничего не нужно было делать. Печенье, приготовленное для детей после школы, которые заходят сюда с мамами, уже были в духовке. Прилавки вымыты. Посудомоечная машина работала. Тарелки убраны со столов. Коробки с едой на вынос заполнены.

Свободное время.

Это враг, с которым я обычно сражалась.

Свободное время означало размышления. Размышления означали переосмысление того, что я ранее считала разумными решениями, или убеждение себя в том, что у меня опасное для жизни состояние здоровья.

На сегодня у меня уже был загон, так что теперь пришло время для принятия сомнительных решений.

— Я допустила ошибку? — спросила я себя тихим голосом, прикусив губу, когда упаковывала торт. Провела рукой по надписи: логотип «Невинные удовольствия — еда без морали», выполненный ярко-розовым наклонным шрифтом, под ним маленький ангелочек, поедающий кекс. Под ним мелким шрифтом с засечками было написано «Хаотичная выпечка».

Мои глаза нашли глаза Фионы. Она прислонилась к столешнице из розового гранита, слишком дорогая, но стоила каждого пенни.

— Из-за того, что рассталась с ним? — уточнила я.

— Блять, нет! — громко ответила она.

Я быстро поспешила к стойке, чтобы отдать пожилой паре их торт, улыбаясь в знак извинения за вспышку гнева моей сотрудницы — но почему-то, казалось, никого это не обидело, потому что она выругалась милым акцентом.

— Он был куском дерьма, — продолжила Фиона, разглядывая свои ногти. — Он заботился только о себе, но притворялся, что ему на тебя не насрать… хотя было о чем беспокоиться. Например, о том, чтобы доставить оргазмы, которых ты заслуживаешь, а это, моя дорогая, чертовски важно.

Мои щеки вспыхнули, когда я огляделась, благодарная за затишье, все наши клиенты сидели за столиками, вне пределов слышимости.

Фиона, со своей стороны, нисколько не стеснялась обсуждать оргазмы — разумеется, мои, а не ее — на рабочем месте.

— Да, но он был красив, имел стабильную работу, у него есть свой дом, — я отчеканила качества, мой желудок скрутило от беспокойства. — Он хорошо относился к своей матери… — я изо всех сил старалась найти больше положительных примеров. — Я никогда не видела, чтобы он сбивал собаку на машине, — слабо предположила я.

Фиона закатила глаза.

— О, вау, он был порядочным человеком, который не убивал животных. И все, детка? — она покачала головой. — Нет. Он вел себя как мудак, когда ты мягко сказала ему, что нужно приложить немного больше усилий в сексе. Вероятно, слишком мягко, — добавила она, прищурив глаза, зная меня слишком хорошо.

Я правда мягко сказала ему об этом. С такими же пылающими щеками, как сейчас, со смутным ощущением, что меня сейчас вырвет, с потом, собирающимся под мышками, и сердцем, грохочущим в груди.

Мне не нравилось спорить. Вообще. Мне пришлось заставлять себя завести этот разговор, около трех недель, размышляя об этом, пытаясь убедить себя, что на самом деле это не важно. Конечно, именно Фиона подтолкнула меня и пресекла мои попытки отрицать, сказав: «Да, это чертовски важно, и настоящий мужчина не против разговоров о сексе и потребностях своей женщины».

— Ты же донесла до меня, что ты не просто вещь, ты женщина с желаниями, с потребностями, — продолжила Фиона, ее глаза пылали яростью ко мне.

Она защищала меня, хотя была на два года младше и технически моей сотрудницей.

— Но…

— Нет, — перебила она. — Никаких гребаных «но». Когда ты попыталась сказать ему, чего хочешь, он взорвался, выжал из тебя все дерьмо, а потом сказал, что тебе лучше купить вибратор, потому что он не собирается меняться.

Я прикусила губу. Черт, он правда сказал это.

Я похолодела при одном воспоминании о тоне, которым он говорил со мной, о безразличии, с которым он произнес эти слова. То, как он пытался повернуть разговор, пристыдить меня, пытался заставить меня чувствовать себя сумасшедшей, требовательной.

На самом деле я не из тех девушек, которые злятся, и тогда я даже не была зла, а шокирована… и задета. Глубоко, очень глубоко задел меня тот момент. От того, что кто-то, кого ты любишь, говорит с тобой таким тоном, перехватывает дыхание. Выбивает дух борьбы.

Ну, я предполагала, что это не отнимет силы у такой женщины, как Фиона. Она никогда не позволила бы мужчине говорить с ней подобным образом. Черт, она бы даже никогда не сказала «да» мужчине, который недостаточно заботился о ней, и не удовлетворял ее потребности.

Фиона наклонилась, чтобы смахнуть немного глазури с кекса, слизывая с пальца.

— Видишь ли, самое худшее в мужчинах — это то, что они хотят сделать абсолютный минимум, а мы относимся к ним, как к богам, — сказала она. — Они притворяются тупыми, когда говоришь им, что ты не кончила за две минуты секса — кстати, без прелюдии, — затем обижаются, когда обсуждаешь это с ними, потому что они маленькие манипулятивные ублюдки.

Ее темные брови в ярости сошлись вместе, она съела еще глазури. Я знала, что лучше не прервать ее, когда она была в ударе.

— На самом деле они достаточно умны, знают, конечно, что ты не кончишь без прелюдии и двух секунд проникновения, — она закатила глаза, прежде чем сузить их, глядя на меня. — Твой бывший кусок дерьма злился не из-за этого; он злился из-за того, что ты указала на это. Потому что ты разрушила его дерьмовую фантазию о том, что у женщины не должно быть реальных потребностей и желаний. Все ваши гребаные американские комедии с тупым, жирным мужиком и секси-женой, с которой они обращаются как с дерьмом, говорят им, что у женщин нет потребностей. Думают, что мы существуем для них. И если мы осмеливаемся сообщать о своих потребностях, мы стервы, наши ожидания слишком высоки, мы читаем слишком много любовных романов… какого хрена, — она махнула рукой, нисколько не обеспокоенная тем, что только что вошли два посетителя. Два посетителя мужского пола, которые теперь были в пределах слышимости и смотрели на Фиону в равной степени с благоговением и страхом… Заслуженно.

Глаза Фионы метнулись к ним, и она усмехнулась.

— Но на самом деле они боятся, что женщина не просто знает, чего она хочет, но и достаточно наглая, чтобы требовать этого, — она пожала плечами. — Ну, еще они просто чертовски ленивы. Хотят кончить с наименьшими возможными усилиями, и если ты тоже кончишь, это будет лишь бонус, а не цель. Тебе будет лучше без этого придурка. Тебе нужен парень, который доставит тебе такой сильный оргазм, что ты не сможешь ходить в течение часа.

Она повернулась лицом к прилавку.

— Итак, что вам предложить, парни?

Только после того, как я упаковала заказы для мужчин, поняла, что Фиона ловко отвлекла меня от тревожных мыслей по поводу болезни.

Глава 2

Фиона по-настоящему успокоила меня из-за решения разорвать помолвку за два месяца до свадьбы.

В любом случае, не то что бы я действительно сомневалась в этом.

Я знала, что приняла правильное решение.

Несмотря на то, что у меня неделями была крапивница из-за волнений, что подумают люди, кого я подвела и так далее, и тому подобное. Я ненавидела конфликты. И отмена свадьбы, до которой оставалось всего несколько месяцев, которую организовала моя будущая свекровь — которая управляла городом или, по крайней мере, думала, что управляла, — была, пожалуй, самым конфликтным моментом в моей жизни. И заставила бы самого уравновешенного человека испытывать тревогу.

Отсюда и сыпь.

И бессонница.

Приступы паники.

Но я сделала это.

И несмотря на мои опасения в моменты слабости, я очень гордилась собой.

Почти все внесенные депозиты были возвращены, и я заплатила за издержки. Все мои друзья поняли. Женщина, которая, к счастью, никогда не станет моей свекровью, наконец-то перестала оставлять неприятные сообщения на автоответчике.

К сожалению, мужчина, за которого я должна была выйти замуж — фактически, сегодня — не радовал меня своим поведением.

Нейтан тоже оставил свою изрядную долю неприятных сообщений, но теперь он перешел к «попытке вернуть меня», ритуалу, с которым я была знакома. Когда я впервые сказала ему, что не счастлива или удовлетворена в спальне, у нас была ужасная ссора, где он сказал несколько действительно неприятных, обидных вещей.

Хотя меня можно было считать почти тряпкой — было ясно, что именно так он думал обо мне, — даже у меня был характер, поэтому я порвала с ним тогда же. Это было первое расставание. И оно продолжалось неделю. Неделю он пресмыкался, покупал подарки, признавался мне в любви, давал обещания.

Потом у нас был секс по принуждению, секс, который мне действительно понравился. Это означало, что он услышал, что я сказала, и собирался измениться.

Вот только он этого не сделал.

Менее чем через неделю он вернулся к старым привычкам.

Всего неделя.

Как будто он думал, что двух оргазмов и подобия усилий с его стороны достаточно, чтобы я забыла о своих потребностях. Или, может быть, он не хотел, чтобы я забывала. Я много думала и пришла к выводу, что он хотел, чтобы я подавляла эти потребности. Стала похожей на одну из тех шаблонных жен в ситкомах, которые читают любовные романы, прячут вибраторы от мужей, используют их в одиночестве, и выпивают бутылку вина за ночь, чтобы притупить реальность того, что мужу наплевать на их мечты. Якобы мы нужны лишь для удовольствия или продолжения рода.

И я тоже почти стала такой. Я сомневалась в себе. Я почти поверила, что именно такими и бывают настоящие отношения. Вымысел есть вымысел. Секс, страсть, желание не обязательно должны быть важны. Постепенно я отрезала от себя кусочки, отключила те части, которые не могла отрезать, и подавила все эти чувства.

Я неустанно пекла, ела сырое тесто для печенья, не спала до рассвета, читая страстные романы, притворяясь, что я одна из тех героинь, которым поклоняются герои во всех отношениях. Я пила больше вина, чем следовало. Улыбалась сквозь слезы и притворялась, что не начинаю ненавидеть мужчину, с которым должна провести вечность.

Потом осознала, что больше не могу.

Поняла, что если буду продолжать в том же духе, то превращусь в озлобленную, грустную и сердитую женщину.

Отменила свадьбу.

Теперь ела меньше теста. Однако не отказалась полностью, потому что какой была бы жизнь без сырого теста для печенья?

Конечно, я читала любовные романы, потому что они были потрясающими, но больше спала. И я все еще пила вино, но делала это не для того, чтобы убежать от реальности; я делала это, запивая хорошую еду, наслаждаясь хорошей компанией.

И ни за что не собиралась позволять пресмыкаться перед Нейтаном.

Я нажала отклонить, когда его имя вспыхнуло на экране телефона, лежащего на прилавке.

Тина, еще одна из моих давних сотрудниц, оторвала взгляд от нашей эспрессо-машины и хмуро посмотрела на мой телефон.

— Почему ты еще не заблокировала его? — спросила она своим глубоким, хриплым, деловым тоном.

Тина была намного старше меня, она ездила на мотоцикле «Харлей Дэвидсон» и любила рок-н-ролл, носила футболки своей группы, вся в пирсинге, и с татуировками на обеих руках, а еще любила зажигать под «Iron Maiden» и «The Clash», когда включала плейлист «Для пекарни». Тина, как и Фиона, ругалась как матрос и ни от кого не принимала дерьма.

Тина также очень любила свою жену Тиффани. Да, Тина и Тиффани.

Тиффани любила все розовое. И леопардовый принт. И искусственный мех. Ее волосы были обесцвеченными, и всегда покрыты лаком. Я никогда не видела ее без ярко-розового блеска для губ.

Я бесконечно любила и Тиффани, и Тину. Они были вроде моих суррогатных родителей… или старших сестер, потому что Тиффани сказала мне, что утопит в океане, если я намекну, что она годится мне в матери.

— Я не могу помешать ему, — вздохнула я, раскладывая миндальные круассаны, которые только что вынула из духовки.

Сначала я испекла одну порцию утром, и все. За исключением того, что они были распроданы в течение тридцати минут после открытия, и ситуация обострилась, когда клиенты узнали, что их не хватает на всех.

Итак, теперь я приготовила порцию утром и еще одну днем. Чтобы обуздать беспорядки.

Честно говоря, эти круассаны были не от мира сего. Я уехала в Париж на три месяца, чтобы научиться их совершенствовать. Они были легкими, пышными, с печеным миндалем сверху и сливочно-заварной начинкой из миндального крема.

— Да, ты можешь, блять, заблокировать его. Не будь милой с этим ублюдком, — вмешалась Фиона, поджав губы. — И ты даже не пытаешься быть милой, ты говоришь так, потому что не знаешь, как пользоваться своим телефоном, — отметила она с усмешкой.

Мои плечи напряглись от того, как хорошо она смогла прочитать меня и насколько я была совершенно безнадежна. Да, я не заблокировала его, потому что не знала, как это сделать. И потому, что это казалось грубо по отношению к мужчине, с которым я ранее обещала провести остаток своей жизни.

— Дай мне свой телефон, — потребовала Фиона, протягивая руку. — Я прослежу, чтобы…

Но я перестала двигаться. Перестала дышать.

— Тссс, — прошипел я, махнув на нее рукой. — Мой пришел.

Ее глаза метнулись к входу, как будто она только что поняла, что он вошел в дверь.

В ту секунду, когда он открыл ее, воздух изменился. Стал заряженным. Волосы на тыльной стороне моих рук встали дыбом. Мой желудок скрутило от предвкушения и нервов. Ладони стали липкими.

Как будто вся атмосфера изменилась. Как будто мир перестал существовать.

Конечно, на самом деле это не так. Тина продолжала хмуро смотреть на кофеварку для эспрессо — ту, к которой она ежедневно заявляла о своей вечной ненависти, клиентка в углу яростно печатала на своем ноутбуке — она писала роман о зомби, одновременно потягивая чашку чая. Мэдди, завсегдатай, кричала на всех, с кем разговаривала по телефону, пока ждала свой капучино с обезжиренным молоком.

Но клиенты все равно обращали на него внимание.

Нельзя не заметить сурового Адониса, входящего в девчачью пекарню. Мужчина с таким количеством тестостерона не мог зайти в пекарню, украшенную как домик Барби. Неоновые вывески. Нежно-розовые тона. Изящные чайные чашки. Искусный латте.

Но он ходит сюда. Каждый день. Ну, не каждый. Он не приходит по выходным. За исключением того единственного раза, три недели назад, в субботу.

Он был мускулистым строителем, всегда покрытым краской, грязью или копотью, и носил это так, как будто это гребаная часть его образа. Наверное, уставал до чертиков. Его темно-русые волосы выбивались из-под бейсболки. Снимал ее всякий раз, когда подходил к стойке, жест был странно старомодным и одним из многих его маленьких жестов, по которым я тащилась. Например, как он сердито смотрел на всех по умолчанию, но подмигивал маленьким детям, если они стояли позади него в очереди, и открывал дверь для всех.

На его угловатой челюсти всегда была темная щетина. Она так и не превращалась в густую бороду. Он всегда был грубым, неотесанным, мужественным… Мои пальцы зачесались от желания провести руками по этой щетине.

Его глаза были голубыми. Поразительно голубыми. Как у гребаной сибирской хаски. Я смотрела в них всего несколько раз, хотя он посещал пекарню каждый будний день.

Пять дней в неделю он мучил меня своим чисто мужским очарованием. А у меня каждый раз была нелепая реакция.

— Знаешь, нельзя называть кого-то своим, если ты никогда раньше с ним не разговаривала, — прокомментировала Фиона, не сводя с него глаз, когда он занял место в конце небольшой очереди.

— Я говорила с ним, — прошипела я, мои глаза метнулись вниз к кексам, которые я раскладывала на подносе, прежде чем он смог взглянуть в мою сторону.

— Спрашивать «наличные или карта?» не считается, — сухо возразила она.

Я знала, что она все еще смотрела на него без стыда. Фиона могла пялиться на кого угодно, черт возьми, потому что ей было комфортно в своей собственной шкуре. Потому что она была великолепной кинозвездой, но ее никто не ненавидел, потому что она была очень приземленной, дружелюбной и уверенной в себе. Все хотят быть ее лучшей подругой.

Она как Блейк Лайвли.

Фиона была моей лучшей подругой и оправдала все ожидания, которые можно возложить на нее с первого взгляда. И она превзошла их.

— Ты больше не помолвлена, — продолжила она, все еще глядя на него.

Мой же взгляд метался от него, когда он подходил слишком близко — когда эти глаза встречались с моими. А Фионе совсем не беспокоилась о том, чтобы встретиться с ним взглядом или чтобы он заметил, что она смотрит на него. Она не беспокоилась о том, что он подумает, будто она ненормальная маньячка. Потому что ни один мужчина не подумал бы, что Фиона маньячка, если бы она пялилась на него; он бы подумал, что Бог каким-то образом ниспослал ему удачу, и скорее всего, растаял бы в луже мужской грязи, готовый и желающий сделать все, чтобы она стала его.

Я знала это, потому что замечала подобное. Много раз со многими мужчинами. Все они падали к ее ногам. Те, кто не был женат или геем, хотя разочаровывающее количество женатых мужчин тоже незаметно пытались упасть к ее ногам.

Фиона не связывалась с женатиками. С остальными она была более чем счастлива пошалить.

Но этот мужчина, этот мужчина, которого я желала задолго до того, как расторгла помолвку, мужчина, на которого я смотрела, о котором фантазировала и от которого убегала, когда он приближался к прилавку… он не упал к ногам Фионы.

Я знала это, потому что, когда она подавала ему, я подглядывала за ними с кухни. Когда он только заходил, она пыталась взмахнуть ресницами, просто будучи богиней секса, ведь любой, кого привлекает мужской пол, переступил бы через себя, чтобы попытаться подобраться к этому мужчине достаточно близко, чтобы лизнуть его бицепсы.

Но он, казалось, был невосприимчив к чарам Фионы. Первый человек в истории. Обижаясь, что мужчина не запал на нее, она клялась, что он гей.

Потом восприняла незаинтересованность как вызов, усилила свой флирт безрезультатно… пока не поняла, что я была без ума от него. Она поняла это из-за того, как вся моя грудь, шея и лицо краснели, когда я была вынуждена взаимодействовать с ним, когда я практически убегала на кухню, когда он приходил, бормотала о включенных духовках.

Затем, поскольку Фиона была моей лучшей подругой, она немедленно прекратила флирт и сменила тактику, неустанно пытаясь заставить меня начать флиртовать, даже когда я была помолвлена с Нейтаном. Она дала мне отсрочку, когда я разорвала помолвку и превратилась в нечто вроде беспорядка, позволяла мне убегать в подсобку всякий раз, когда он входил.

Сейчас я именно это собиралась сделать, после того, как еще несколько секунд купалась в его близком присутствии.

Я сделала глубокий вдох, представляя, что чувствую его запах… мужской мускусный, соленый, уличный аромат, который не смог бы воспроизвести ни один одеколон. В тех немногих случаях, когда я находила в себе достаточно смелости, чтобы по-настоящему пообщаться с ним, я вдыхала этот аромат. От этого у меня слабли колени.

Или, может быть, дрожь была вызвана его взглядом, устремленным на меня, таким пристальным, таким нервирующим, что было невозможно поддерживать зрительный контакт.

Он мне снился. Этот запах. Даже когда Нейтан лежал в постели рядом со мной, пахнущий дорогим лосьоном после бритья и соответствующим средством для мытья тела, которое я стала презирать.

Это ненормально… для меня быть увлеченной мужчиной, с которым было лишь скудное количество взаимодействий. Который, вероятно, едва знал о моем существовании. Может, его напряженный взгляд был просто дефолтом.

Роуэн Деррик был довольно известен в Юпитере. Не только из-за успешного строительного бизнеса, который он открыл со своим лучшим другом Кипом, но и потому, что все хотели, чтобы два мускулистых, крутых, суровых, безумно красивых мужчины работали над их домами. Кип был известным ловеласом. И очень красив, это точно. Грязные светлые волосы, которые всегда были взъерошены. Поразительные зеленые глаза. Высокий. Дерзкая ухмылка. Очарование исходило от него так же легко, как дыхание.

Я оценила все это. Но на расстоянии. Но от Роуэна мои внутренности скручивались.

Интересно, что Кип и Фиона никогда не спали, несмотря на то, что оба были потрясающе привлекательны. Может быть, именно поэтому… ведь они слишком похожи.

Однако в данный момент это не имело значения.

— Я пойду… — я указала на кухню. — Проверю сколько муки осталось, — неуверенно сказала я, мои глаза намеренно избегали места в очереди, которое он занимал.

— Нет, — ответила Фиона, отступая назад и поднимая руки со злой усмешкой. — Мне нужно пойти на перерыв.

Мои ладони начали потеть, когда клиент подошел к кассе.

— Нет, тебе не нужно идти на перерыв, — сказала я ей, мой пульс участился.

Она наклонилась ко мне, уперев руки в бедра.

— Да, нужно. Таков закон. Я могу подать на тебя в суд, — она целенаправленно посмотрела на место в очереди, которое я старательно избегала. — Ты должна начать делать что-то для себя, детка, — затем она подмигнула и неторопливо ушла.

Я уставилась на нее с недоверием и ужасом.

Паника подступила к горлу, когда я на автопилоте разобралась со следующим клиентом.

Я посмотрела на Тину, которая стучала по кофеварке.

— Давай я, а ты встанешь на кассу? — предложила я, мой голос был сухим и хриплым.

Он становился все ближе в очереди.

Тина взглянула на меня с огоньком в глазах. Обычно она бы с благодарностью переключилась, так как у нее была любовно-ненавистная ситуация с машиной, и сегодня она была в фазе ненависти.

— Неа, — она ухмыльнулась. — Думаю, пришло время.

Затем она снова обратила свое внимание на машину, не оставив мне другого выбора, кроме как продолжать обслуживать клиентов. Я подумывала просто оставить их там и убежать, но, хотя я, возможно, была немного эксцентричной, взбалмошной и встревоженной, я также была деловой женщиной, которая не стала бы вот так просто бросать клиентов.

Я расправила плечи, стараясь изобразить на лице улыбку, и продолжила работать, когда он подошел ближе. Я очень тщательно упаковывала торты, кексы, круассаны… это заняло гораздо больше времени, чем обычно. Но потом Анджелина — подросток, которого мы наняли обслуживать столики и разносить еду, — взяла все на себя, не оставив мне другого выбора, кроме как просто принимать оплату.

Слова Фионы эхом отдавались в моей голове, когда я отдавала сдачу последнему покупателю, моя рука дрожала в ожидании следующего.

Я положила ладонь плашмя на стойку, чтобы скрыть дрожь и успокоиться.

«Это нелепо», — подумала я. — «Ты даже не знаешь этого человека. Ты ведешь себя как влюбленный подросток только потому, что у него хорошая структура костей. И обезоруживающие черты. И темные волосы, которые вьются из-под бейсболки, надетой задом наперед. И широкие плечи. И завораживающие серебристо-голубые глаза. И руки. Большие. С длинными пальцами. Чистые, но всегда в крапинках краски. Если бы они прошлись по моей коже, я бы ощутила его мозоли».

Мои глаза встретились с его серебристо-голубыми.

Как всегда, его челюсть была покрыта щетиной.

Его рот идеальной формы, эти губы никогда не поднимались вверх в усмешке, но и не опускались вниз. Он был суровым, мужественным и мрачным, но не совсем ужасающим. Ну, я была уверена, что для широкой публики он был не совсем ужасающим. Для меня лично — да.

Мне пришло в голову, что он стоял передо мной по меньшей мере тридцать секунд, а я не сказала ни слова. Я просто смотрела на него, на его челюсть, на его губы.

Честно говоря, он тоже ничего не сказал. На самом деле, он тоже смотрел на меня. Мои соски затвердели под рубашкой так, что это было невероятно неуместно на рабочем месте.

Я должна что-то сделать.

Что-нибудь сказать.

— Тебе когда-нибудь говорили, что ты похож на Кейси? — выпалила я.

Он не ответил, просто моргнул один раз очень медленно, вероятно, задаваясь вопросом, не отдыхаю ли я от реальности.

— Из Йеллоустоуна, — быстро добавил я.

Еще один пустой взгляд.

— Сериал, — неуверенно продолжила я. — О ковбоях, — я забарабанила пальцами по столешнице, жалея, что не могу спрятаться под ней. — Ну, не только о ковбоях. В нем освещается коммерциализация семейных ранчо, кража земли у коренных американцев, и да, в нем достаточно крутых сцен и отличных романтических подзаголовков. Это лучший сериал на телевидении. Многогранный.

О боже мой, о чем ты говоришь?

Мои уши запылали от смущения, когда я маниакально замахала руками.

— Короче, он интересный. В тебе есть что-то от Кейси. Он бывший морской пехотинец, — почему я не могу просто заткнуться на хрен и попросить его заказать, но сейчас я слишком глубоко увязла.

Его брови были слегка нахмурены, а уголок рта приподнят в чем-то похожем на веселье. Хотя я не могла сказать наверняка.

— Кейси щедро смешан с эстетикой Рипа, — продолжала я болтать. — На мой взгляд, Рип — лучший и самый сложный персонаж в сериале. У него трагическая предыстория, и он может быть безжалостным и жестоким, но при этом он нежен, добр и терпелив с Бет.

О боже мой, я хочу умереть.

Я всерьез подумывала о том, чтобы развернуться и убежать от прилавка, пройти через кухню, через заднюю дверь, сесть в свою машину и уехать из города, чтобы никогда не возвращаться.

Но я не могла бросить свой бизнес, свой дом. И в машине почти кончился бензин.

Так что я осталась на месте, вероятно, вся покраснела, определенно вспотела и совершенно унижена.

— Бет — крутая девчонка, — объяснила я только потому что, наверное, сошла сума. — Она жестче любого мужчины и в десять раз умнее. Можно подумать, что у нее холодное сердце, но оно огненное для тех, кого она любит, — я продолжала барабанить кончиками пальцев по столешнице, слыша, как в ушах стучит мой пульс, а разумная, униженная часть меня кричит откуда-то из глубины, чтобы я заткнулась нахрен.

Хотя меня можно было бы считать несколько драматичной, я также была застенчивой. Даже робкая, говорил Нейтан. Я не болтала о персонажах моего любимого сериала совершенно незнакомым людям.

И все же, вот она я.

Хоть убей, я не могла придумать, что еще делать в тот момент, кроме как пялиться на мужчину, которого я несколько месяцев считала своим притворным парнем и который, скорее всего, никогда больше сюда не придет, потому что к нему пристала сумасшедшая владелица.

Я заставила себя сжать губы, изо всех сил вцепившись в стойку, ожидая, что он что-нибудь скажет. Может быть, что-нибудь вежливое, или, надеюсь, он просто проигнорирует меня вообще, сделает свой заказ, лишь бы я заняла руки, а не пялилась на него как идиотка.

— Я, скорее Рип, а ты можешь быть похожей на Бет? — его голос был низким, хриплым, но в нем сквозила теплота. Теплота, которая зажгла огонь у меня в животе и в местах гораздо ниже.

Господи. Блять. Помилуй.

Он только что это сказал?

Он только что это сказал.

Я разразилась взрывом смеха, который звучал так, словно исходил от истеричного подростка.

— У меня есть несколько сарафанов и пара ковбойских сапог, потому что я девушка со Среднего Запада, но это самое близкое, что у меня есть от Бет, — сказала я, стараясь говорить небрежным, шутливым тоном, но потерпев неудачу.

Очень хотелось, чтобы меня земля поглотила.

Он продолжал смотреть на меня с теплотой в завораживающих глазах, слегка приподняв пухлые губы.

— Хотел бы я посмотреть на эти сарафаны и ковбойские сапоги, — пробормотал он, не сводя с меня прозрачных глаз.

Мое сердце бешено колотилось в груди, ноги словно приклеились к полу, захваченные его пристальным взглядом. Я удивлена, что еще не растаяла в лужу.

Он только что сказал, что хотел бы видеть меня в сарафане и ковбойских сапогах. И он сказал это таким тоном, будто ему бы понравился тот сарафан и сапоги на полу его спальни. Эти слова были пропитаны сексуальным интересом.

Но это же безумие. Такой суровый, мужественный мужчина, как он, не мог заинтересоваться эксцентричной владелицей пекарни, которая болтала о телевизионных персонажах, практически боялась собственной тени, всегда думала, что от чего-то умирает, и вообще была просто полной дурой.

Нет, ему определенно нужна такая, как Бет. Сильная, сексуальная, непугливая.

— Я, эм… — я прочистила горло, глядя на Тину в поисках помощи.

Она перестала притворяться, что готовит кофе, и смотрела на нас двоих, скрестив руки на груди, с широкой улыбкой, за которую мне действительно хотелось ее возненавидеть.

Возьми себя в руки, Нора.

Я выпрямила спину и заставила себя посмотреть на него. Или, скорее, на общую форму его лица. Только бы не попасть в ловушку его взгляда. Эта ситуация запечатлелась бы в моем мозгу на всю оставшуюся жизнь.

— Черный кофе и миндальный круассан, верно? — спросила я его, постукивая по экрану.

Я думала, что сосредоточение на бизнесе избавит меня от смущения, которое въелось мне в душу, пока не поняла, что я даже не спросила его о заказе. Я дала понять, что запомнила его предпочтения. Я не просто запомнила, я знала, что в определенное время он заказывал разное. Круассан с утра, если они были распроданы, то лимонно-маковый маффин. Круассан в дневное время, если он не купил его утром. Иногда он приходил за пирожными, если был почти вечер. Я никогда не видела, чтобы он покупал печенье. Однажды он заказал кекс. С лимонным творогом. Ему нравилось все со вкусом лимона. Не слишком сладкое.

Я собрала все маленькие лакомые кусочки о нем, копила их, как будто они потом пригодятся. Как будто они станут моими. Как будто он станет моим.

Нелепо… я действительно ужасна.

— То есть, чего бы ты хотел? — пролепетала я, моя грудь сжалась, между грудями выступили капельки пота.

Да, я обычно потела, когда по-настоящему нервничала. Что, конечно, заставляло меня нервничать еще больше, беспокоясь, что кто-нибудь заметит вышеупомянутый пот, и, следовательно, вспотею еще больше.

Так что теперь все, о чем я могла думать, это о том, что самый горячий парень на свете видит, как потеет моя грудь.

Контуры его тела начали расплываться, когда я приготовилась к полномасштабной панической атаке из-за того, что я самая большая идиотка на планете.

Уголок его рта дернулся, а в глазах, возможно, блеснуло веселье. Но у меня также могли быть галлюцинации.

— Я буду черный кофе и миндальный круассан, — невозмутимо сказал он.

— А я возьму миндальный круассан, два печенья с орехами и белым шоколадом, еще брауни, — добавил мужчина, стоящий позади него, ухмыляясь от уха до уха.

Кип. Его деловой партнер.

Кип был блондином, почти как мальчишка, более загорелым, и у него было меньше энергии, чем у Роуэна. Они не сочетались.

Я была бесконечно благодарна Кипу за то, что он напомнил мне, что в этом мире существуют и другие люди. Спасибо ему, ведь так я могу сосредоточиться на реальности.

— Хорошо, — сказала я, сосредоточившись на его дружелюбном и привлекательном, но не опасном лице.

— И латте, — продолжил он, все еще сияя блестящими глазами, переводя взгляд с меня на Роуэна. — С карамельным сиропом. И на овсяном молоке. Навынос.

Я кивнула один раз, смутно отметив, что это забавно и отчасти очаровательно, мачо-строитель заказывает латте на овсяном молоке и с карамелью.

Я раскладывала их выпечку в наши фирменные коробочки в розовую и белую полоску, уделяя особое внимание бантикам, которые завязала вокруг.

К сожалению, независимо от того, как долго я выполняла их заказы, в какой-то момент мне действительно пришлось их отдавать.

К тому времени, как я закончила, Тина уже приготовила им кофе, и руки обоих мужчин крепко сжимали наши розовые стаканчики.

Пальцы Роуэна были длинными, мужественными. До этого момента я не знала, что пальцы действительно могут быть мужественными. Эти руки выглядели бы такими большими и грубыми на фоне моей бледной кожи.

Почему я думала об этих руках на себе, можно было только догадываться.

Я встряхнулась и подтолкнула коробки через прилавок к мужчинам, не желая рисковать соприкоснуться с этими руками.

Слишком трусливая, чтобы смотреть вверх, я сосредоточилась на кассовом аппарате, постукивая по экрану дрожащими пальцами. Никто не произнес ни слова. Ну, никто в непосредственной близости. Конечно, люди в кафе разговаривали. «Florence and the Machine» пела из динамиков, насмехаясь надо мной всей своей божественной женской силой, с ее абсолютной уверенностью и сильной сексуальной энергией.

Я повернула терминал к Роуэну, поджав губы и снова опустив глаза.

В воздухе чувствовалась энергия, как будто атмосфера несла электрический заряд. Вполне возможно, что мне это померещилось… У меня очень живое воображение.

Вместо того, чтобы обратить свое внимание на терминал, как я хотела, он продолжал смотреть на меня, его глаза мерцали. Тот же самый сексуальный интерес, который звучал в его тоне несколько минут назад, просочился из потрясающих глаз.

Стоять становилось все труднее из-за дрожащих коленей. Я и не знала, что от пристального взгляда у меня могут задрожать колени. Я и не знала, что дрожь в коленях — это реальная вещь, которая случается в реальной жизни.

Я стояла, дрожа, потея и почти задыхаясь, черт возьми, из-за того, как этот мужчина смотрел на меня.

Это отличалось от тех разов, когда я раньше его обслуживала. Конечно, он был вежлив и сексуален, всегда смотрел мне в глаза, когда я набиралась смелости поднять взгляд. Но там не было ничего подобного. Не было никакого флирта.

Но опять же, раньше я тоже не болтала о Йеллоустоуне.

Тем не менее, я знала, что сейчас все по-другому.

На мгновение, ужасающее, но в то же время великолепное мгновение, я подумала, что он скажет что-то еще. Спросит меня кое о чем. О свидании. Или стать его девушкой… Как будто гребаный суровый, задумчивый альфа-самец действительно ко мне подкатит, перекинувшись парочкой фраз. Это было совершенно дико и нереалистично, но, тем не менее, я так думала.

Я затаила дыхание.

Но затем он прервал зрительный контакт, переключив свое внимание на терминал и постучав по нему, без сомнения, дал мне обещание, которое давал каждый раз.

— Еще увидимся, — пообещал он, а затем они с Кипом, который подмигнул мне, развернулись и вышли.

Не знаю, разочарована я или испытала облегчение.

Глава 3

Роуэн

— Ты попытаешь шанс? — спросил Кип, когда мы вышли из пекарни, и все мое тело напряглось, когда нас приветствовал свежий воздух. Больше не было запаха сахара с корицей… или какая там смесь дерьма, от которой у меня мышцы расслаблялись, а член вставал.

Да, я гребаный ублюдок из-за того, что возбуждался от запаха выпечки. Но технически, дело не в этом. А в женщине, которая пекла. Женщина, которая с первой гребаной встречи зажгла что-то внутри меня. И да, сначала мой член, потому что мне все еще предстояло обрести полный контроль над своими животными инстинктами. Но на нее не отреагирует только мертвый.

Она сногсшибательно великолепна.

Темно-рубиновые волосы, густые, длинные и всегда выбиваются из пучка. Персиково-кремовая кожа, которая розовела всякий раз, когда я был рядом. Веснушки, покрывающие изящный носик. Пухлые красные губы, которые любой мужчина мечтал увидеть вокруг своего члена.

Глаза острые, угловатые, поразительно зеленые. Они светились, когда у нее был хороший день. Они, блять, изменяли цвет. Звучит безумно, но это правда. Когда она счастлива, взволнована или что-то еще, они светятся ярким изумрудом. В плохие дни они были тусклыми, почти карими.

Ее тело — мечта. Изгибы, за которые можно умереть. Изгибы, которым я хотел поклоняться.

И голос. Низкий, скрипучий, но в то же время нежный. Я чувствовал вибрации в своем члене всякий раз, когда она говорила.

И сегодня, когда она начала лепетать о каком-то сериале, яблочки на ее щеках стали больше, отчего веснушки казались темнее на фоне кожи. Это мой конец.

Ее волосы падали вокруг лица, изумрудные глаза светились паникой, но это все равно вызывало у меня желание дернуть ее через прилавок и, наконец, попробовать ее губы, похожие на бутон розы.

Особенно теперь, когда на ней не было кольца от ублюдка. Теперь, когда мне не грозила опасность провести от пятнадцати до пожизненного в государственной тюрьме за убийство.

Она была моей. Независимо от того, носит она кольцо или нет. Понимаю, что это чертовски безумно, я едва знаю ее, но я чувствовал, что мы близки. Я знал, что она застенчива, что на ее лице отражались все до единой эмоции. Знал, что она легко краснеет. Что она улыбалась детям. Знал, что в конце каждого дня она жертвовала всю оставшуюся выпечку приюту для бездомных. Что она тихоня и немного бестолковая. Знал, что все, черт возьми, любили ее. Она чертово сокровище в этом городе. И знал, что она понятия не имеет, насколько великолепна.

Она никуда не выходит развлекаться… я никогда не видел ее в баре. Знал, что она почти все время проводит в своей пекарне. Которую превратила в гребаную сенсацию по всей стране.

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — сказал я своему лучшему другу, когда мы забирались в грузовик.

— Чушь собачья, — ответил он, его голос был приглушен огромным куском брауни, который он откусил. За этим последовал стон, который мне действительно не следовало слышать от лучшего друга. Хотя я знал, что это не специально: нельзя съесть это, не испытав физической реакции. Я не ел сладкое. До тех пор, пока не оказался в этой пекарне три года назад.

Теперь мне снились гребаные круассаны.

Ну, во снах Нора обычно пекла их у меня на кухне, и была голой, но круассаны ведь там были.

Кип шумно жевал, пока я ставил свой кофе в подстаканник, все еще глядя на меня.

— Мы не будем об этом говорить, — рявкнул я, заводя грузовик. — Надо поговорить о доме, который мы должны закончить к концу недели, и ремонте, который мы должны начать на следующей неделе, и о цене, которую мы должны предоставить завтра, и о конфликтах в расписании, которые у нас возникли с двумя клиентами, — сказал я, заставляя себя не пялиться на нее из окон, как сталкер.

По крайней мере, пока Кип рядом.

— Нам нужно нанять больше парней, — сказал он.

Он не ошибся.

— Или девушек, — добавил он. — Она так же способны, и даже лучше, чем мужчины, в любых вещах.

В этом он тоже не ошибся.

— Если мы наймем женщин, ты не сможешь их трахнуть, — сказал я ему, потягивая кофе, чтобы не бросить на нее последний взгляд, прежде чем пекарня скроется из виду.

Кип пыхтел рядом со мной.

— Судом запрещено, — сообщил я ему.

— Для этого и существуют адвокаты, — пробормотал он, разглядывая пирожное. — Нора работает не на нас, а на себя.

— Поскольку мы не зарабатываем на жизнь выпечкой гребаного печенья, а она не строит домов, я и сам догадался, — черт… теперь у меня в голове была Нора в одной каске, и голая.

— Поэтому я и говорю, что суд не запретит тебе трахать ее, — пробормотал он.

Машина засигналила, когда я остановил грузовик на обочине, чтобы посмотреть на своего лучшего друга, не попав в аварию.

— Никогда не смей говорить о том, что я трахаю ее, — прорычал я, указывая на него пальцем.

Не горжусь, но я мог быть страшным парнем. Большую часть времени я был страшным парнем. Кип тоже знал, что это больше, чем просто сердитый взгляд, потому что он мой друг. Он знал выражение моих глаз, когда я оставлял прошлое позади, когда я был готов причинить кому-то боль без сожаления или пощады.

Точно так же я знал, что за этими его непринужденными улыбками Кип мог убить человека менее чем за десять секунд, не пролив ни капли крови. Я знал, что эти непринужденные улыбки были просто гребаным фарсом, и за ними он пытается спрятаться. В противном случае ему пришлось бы начать переживать о том, что он потерял четыре года назад.

Его дразнящая улыбка не исчезла, несмотря на злость, которую он видел в моих глазах. Кип был бесстрашен… Он сталкивался с вещами, которых обычные люди боялись. Мы оба знали ужасы, о которых большинство людей не могли даже мечтать. И он — больше, чем я.

— Итак, она тебе нравится, — заключил он, постукивая себя по подбородку. — Я никогда раньше не видел, чтобы ты превращался в психованного серийного убийцу из-за цыпочки.

Я стиснул зубы.

— Тема закрыта.

Он прав.

Я не монах. Далек от этого. Я встречался с девушками. Трахался, точнее. Они оставались на ночь только в том случае, если я слишком уставал, чтобы выгнать их после секса. Я не готовил завтрак. Это был всего лишь секс. В ту секунду, когда у меня возникло подозрение, что женщина привязывается или ей пришло в голову, что она может «изменить» меня, все разрывалось.

Я не мудак. Или, по крайней мере, изо всех сил старался не быть мудаком. Следил за тем, чтобы они всегда выходили раньше, чем я. Но прекрасно понимал, что меня нельзя назвать нежным, пушистым, романтичным или любым другим дерьмом, которого хотят женщины.

— Ладно-ладно, — Кип поднял руки вверх, сдаваясь. — Молчу.

— Хорошо, — проворчал я.

— Но я бы действовал быстрее, — добавил он, пока я выезжал на дорогу. — Сейчас она одинока. Многие мужчины попытаются подкатить к ней.

— Пусть попробуют, — отрезал я, моя кровь горела при мысли о том, что какой-то кусок дерьма прикасается к ней.

Прикасается к девушке, которая принадлежит мне.

***

Нора

— Это было плохо, — прошептала я, уставившись на дверь, которую Тина запирала.

После ухода Роуэна я помчалась прямиком на кухню и ни с кем не разговаривала до конца дня. Удалилась в свое безопасное место и испекла три разных порции миндального печенья и торт с арахисовым маслом и двойной шоколадной глазурью.

Фиона уставилась на меня, а затем на торт, который я только что разложила на подставке для тортов на завтра. Сам торт исчезнет еще до десяти утра. Он был своего рода знаменитостью. И делался только в определенных случаях — когда я была глубоко погружена в какую-то спираль беспокойства или личную драму.

— Я бы сказала «ужасно», раз ты испекла «Кризисный торт», — заметила она.

— Это торт с арахисовым маслом и двойной шоколадной глазурью, — возразила я, прикусив губу.

Фиона закатила глаза.

— Это и есть «Кризисный торт», — она указала на подставку для тортов.

Я продолжала покусывать губу, не в силах спорить с ней. Это был «Кризисный торт». Все в пекарне знали это. И он был знаменит. Вкусный. Особенный. Излечивал так, как могли только арахисовое масло и шоколад. Я делала его только в трудные дни. Слишком часто, когда встречалась с Нейтаном. С тех пор как мы расстались, у меня ни разу не было даже мысли испечь его. До сих пор.

— Тебя там не было, — сказала я ей.

— Была, — радостно защебетала она, макая ложку в миску с остатками глазури, которую она выхватила у меня, прежде чем я успела ее помыть. — Я наблюдала с твоего насеста на кухне, обычно предназначенного для того, чтобы ты подглядывала, когда приходит Роуэн.

Я впилась в нее взглядом.

— Я не подглядываю.

— Еще как подглядываешь.

Я стиснула зубы.

— Ладно, я пеку кризисные торты, шпионю за горячими парнями, а потом выставляю себя полной идиоткой перед этими горячими парнями! — я фыркнула, прикрываясь руками.

Фиона усмехнулась.

— Ты не идиотка.

Я проигнорировала это и схватила ведро и щетку, которые приготовила ранее, чтобы сесть на пол и помыть нашу розовую плитку.

— Что ты делаешь? — потребовала Фиона, стоя надо мной.

Я наслаждалась удовлетворением, которое получала от того, когда щетка попадала в углубления в затирке, гораздо более эффективно, чем шваброй.

— Убираюсь, — ответила я, указывая на очевидное.

— Я вижу, что ты убираешься, — фыркнула она. — Просто не понимаю, почему ты убираешься, ведь мы драим этот пол раз в неделю. И делали это вчера. Если ты не готовишь, то убираешься, как ребенок, накачанный кокаином.

Я сморщила нос.

— Мне не нравится думать о детях, сидящих на коксе, — сказала я ей. — И даже если бы подумала, накачанный коксом ребенок не стал бы убираться.

— Неважно, — Фиона пренебрежительно взмахнула рукой в воздухе. — Я пытаюсь сказать, что ты моешь пол, который чище, чем мой обеденный стол.

Хотя Фиона была не совсем такой чистоплотной помешанной, какой, по общему признанию, была я, я сильно сомневалась, что это правда. Ее маленький коттедж на пляже был захламлен в том восхитительном стиле, в котором жила писательница Нора Эфрон. Захламлено, но чисто.

— Я скребу пол, чтобы отвлечься, потому что впаду в глубокую депрессию, если подумаю о том, какой дурой выставила себя сегодня, — проворчала я, скребя сильнее.

— Господи Иисусе, неужели ты не можешь справиться с депрессией, как обычная женщина, и воспользоваться вибратором, пока не потеряешь чувствительность клитора, пить вино и жрать шоколадные конфеты?

Я подняла взгляд.

— Неужели обычные женщины действительно так поступают?

Ее глаза, черт возьми, чуть не вылезли из орбит.

— Конечно. Самоудовлетворение, французское вино и швейцарский шоколад. А не это, — она указала на ведро.

Я перевела взгляд с нее на ведро, делая паузу, чтобы обдумать такой ход действий. Делать такие вещи казалось потаканием своим желаниям. Конечно, у меня есть вибратор. Конечно, у меня есть много вина и швейцарский шоколад — я не совсем поехавшая. Но я не объединяла все три вещи, чтобы справиться с эмоциями. У меня не было роскоши решать свои проблемы таким образом. Поэтому, я придумала другой способ — уборка.

Пока я размышляла о том, как я провела свою жизнь, справляясь с травмами, Фиона воспользовалась возможностью, вырвала щетку из моих рук и взяла ведро с водой.

— Эй! — я слабо запротестовала, пытаясь забрать обратно. Но я сидела на полу, а она стояла и была намного выше меня.

— Нет, — сказала она. — Ты пойдешь домой и займешься всеми теми видами деятельности, от которых почувствуешь себя лучше. И я клянусь, черт возьми, если ты начнешь убираться дома, я узнаю, — она погрозила мне пальцем.

— Уборка заставляет меня чувствовать себя лучше, — возразила я, раскачиваясь на пятках.

— Чушь собачья. А теперь вставай, — приказала она, протягивая мне руку.

Я надулась, подумывая о том, чтобы поспорить с ней, но решила не делать этого. Она не совсем неправа… Шоколад, вино и мой вибратор действительно казались сейчас довольно приятным решением.

— Хорошо, — уступила я, хватая ее протянутую руку и поднимаясь.

— Он больше никогда сюда не придет, — заскулила я, как только поднялась на ноги.

Фиона сжала мою руку, прежде чем отпустить меня.

— Ну, тогда он гребаный идиот, — заявила она. — Даже когда ты строишь из себя дурочку, ты секси, — сказала она, подмигнув. — И я точно знаю, что где-то есть мужчина, который будет возбуждаться, когда ты будешь строить из себя дуру.

Я выдавила улыбку и не стала спорить, хотя и не была полностью убеждена.

У меня такое чувство, что я никогда больше не увижу Роуэна.

***

Оказалось, что оставаться допоздна в пекарне, моя ее сверху донизу, было бы более безопасным вариантом.

Я должна была догадаться… Вселенная не хочет давать мне передышку. Не то что бы я жаловалась. Вселенная дала мне многое. Или я максимально использовала каждую возможность, какой бы маленькой она ни была.

Моя жизнь была хороша. Даже великолепна. Но это не означало, что теперь можно забить на все и жить спокойно.

Это стало очевидным, когда я вошла в свою кухню, а там сидел мой бывший жених.

— Что ты здесь делаешь, Нейтан? — вздохнула я.

Я не сильно удивлена. Он звонил мне без остановки. И сегодня тот день, когда мы планировали пожениться.

Он последний человек, с которым я хотела бы сейчас разговаривать. Я все еще взволнована и подавлена взаимодействием с Роуэном, все еще пыталась убедить себя, что мне почудился интерес в его взгляде.

Я сбита с толку. Измученна. Мой день начинался в четыре утра, как и в течение многих лет. Теперь это стало для меня второй натурой — вставать, варить кофе. Зарядка. Потом еду в пекарню, надеваю фартук и принимаюсь за работу. Утро было моим любимым. Больше никто не вставал так рано. Была лишь я в своей стихии. В этом месте я чувствовала себя в безопасности, уверенной в себе, защищенной.

Но из-за раннего подъема я ложилась около девяти. Самое позднее — в десять. Я могла бы нормально функционировать поспав часов шесть, но предпочитала минимум семь. Работала до тех пор, пока пекарня не закрывалась в четыре часа дня, затем тратила еще час на то, чтобы все закрыть. Работу я обожала, но она отнимала много сил.

Вечера тоже посвящала себе. Наливала бокал вина. Готовила что-нибудь поесть или доедала то, что было в холодильнике. Включала телевизор, погружалась в подушки своего дивана, похожие на облака, смотря на последние лучи солнца, проникающие в окна дома. Дом, который я очень любила.

Дом, который Нейтан осквернял своим присутствием.

— Как ты сюда попал? — спросила я, прежде чем он смог ответить на мой первоначальный вопрос. Он сидел на одном из барных стульев на моем кухонном островке, загрязняя одну из моих любимых комнат в доме. Самая большая комната, потому что, ну так и должно быть. Кухня была моим сердцем и душой. Где я творила, развлекалась, где я находила спокойствие среди хаоса.

Комната с окнами, выходящими на суровый морской пейзаж. Комната, в которой всегда были свежие цветы, стоящие на разных поверхностях. Книги рецептов были выстроены вдоль прилавков, из-за них выглядывала чеканная белая задняя панель.

Все мои приборы были гладкими черными, первоклассными и стоили неприличных денег. Кухня моей мечты.

— У меня все еще есть ключ, — Нейтан поднял серебряный предмет, блеснувший на свету.

Я нахмурилась, вешая сумочку на крючок рядом с выключателями.

Ключ. Да, я дала ему ключ. Не потому, что этого хотела, а потому, что он на меня давил. Потому что он дал мне ключ от своей квартиры, так с чего бы мне капризничать? Потому что нам было суждено провести остаток наших жизней вместе.

Это наполнило меня горьким беспокойством, я дала ему нерегулируемый доступ в дом, который был моим убежищем. Был только моим. Дом, на который я заработала кровью, потом и слезами. Мой первый безопасный дом.

— Верни мне этот ключ, — сказала я, устраиваясь на другой стороне острова, отчаянно нуждаясь в расстоянии между нами.

Я не видела Нейтана с тех пор, как разорвала помолвку.

Кажется, он хорошо выглядит.

Его короткие светлые волосы были идеально причесаны, ни одна прядь не выбивалась из прически. Загорелая кожа была гладкой, за исключением небольших морщинок в уголках глаз. Васильково-голубые глаза, которые и близко не были такими привлекательными, которые я видела сегодня днем.

Нейтан, как обычно, был в своем костюме, синий галстук слегка ослаблен. Его куртка висела на спинке стула, указывая на то, что он здесь уже давненько ждет.

Стакан с виски перед ним тоже намекал на это.

— Нам нужно во всем разобраться, — возразил он.

Я на секунду закрыла глаза, пытаясь найти в себе силы, терпение. Это не гром среди ясного неба. Нейтан звонил, писал смс, посылал цветы и подарки, пытаясь «вернуть меня». Не понимая, что нельзя вернуть того, кто решил, что не хочет выходить за тебя замуж.

Нужно уважать это решение. Окей, ненавидь и обижайся на человека всю оставшуюся жизнь. Трать тысячи долларов на терапию, чтобы исправить нанесенный ущерб. Слетай в Европу, чтобы заново открыть себя и влюбиться в какую-нибудь итальянку. А не звони постоянно, не посылай подарки и не веди себя так, будто их решение было лишь простым разногласием, которое можно исправить. Как будто решение ничего не значит.

— Здесь не в чем разбираться, — сказала я ему, открывая глаза и расправляя плечи. — Мы расстались, — твердо сказала я, встречаясь с ним взглядом.

Он вздохнул, как всегда, когда я его бесила, когда мое мнение не совпадало с его.

— Нет, не расставались. Мы поссорились.

Я уставилась на него, разинув рот.

— То, что я отменила нашу свадьбу, — не ссора, — мои слова вырвались сквозь стиснутые зубы. — То, что я отменила нашу свадьбу, означало, что я приняла решение о своей жизни, которое давно назрело. Мне жаль, что я не сделала этого раньше, мне действительно жаль. Но я не хочу быть с тобой.

Нейтан прищурился, глядя на меня, выглядя раздраженным, но не похоже, что он понял суть. Нейтан с его голубыми глазами, дорогим костюмом, внешностью и известной фамилией не привык к тому, что люди ему отказывают.

Вот почему он здесь. Не потому, что он любил меня или хотел провести со мной свою жизнь. А потому что я внезапно стала для него более желанной, когда сказала, что он не может меня заполучить.

Мужчины.

Я вздохнула, поворачиваясь к шкафчику позади себя, чтобы достать бокал и наполнить его большим количеством вина.

— Это неприемлемо, Нейтан, — сказала я винному шкафу. — Ты не можешь приходить в мой дом. Ты не можешь продолжать звонить мне. Я приняла свое решение. Нам обоим нужно двигаться дальше.

Я взяла свой стакан и поставила его на стойку. Но прежде чем я успела закрыть шкаф, руки легли мне на плечи, разворачивая.

Мое тело позволило закружить себя, потому что я была в шоке. Я не слышала, чтобы он встал — из-за итальянских мокасин, — и уж точно не ожидала, что он схватит меня.

Сам захват был слишком крепким. Гораздо крепче, чем способны его мягкие, ухоженные руки. То, на что я жаловалась, когда дело касалось нашей сексуальной жизни. Сейчас это встревожило меня, учитывая ситуацию.

Учитывая, что мы были одни в доме, а моей ближайшей соседкой была семидесятилетняя женщина, которая находилась в трех милях отсюда.

Глаза Нейтана теперь пылали гневом.

— Я не собираюсь жить дальше, — отрезал он. — Я принял решение связать свою жизнь с тобой, — его хватка на моих руках усилилась. До боли.

Страх зародился в животе.

Нейтан не был слишком крупным мужчиной. Он был худощав, с телом пловца, но он был высоким. Намного выше меня. И определенно способен одолеть меня, обращаться со мной грубо, как и делал сейчас.

Я одиночка. Соблазнительная, но миниатюрная девушка, у которой не было никаких боевых навыков. В тот момент я поняла, что должна была уделять приоритетное внимание тренировкам, чтобы дать отпор. Защищаться. Чтобы не чувствовать себя такой беспомощной, когда мужчина прикасается ко мне.

Но мне повезло, что я никогда не была в ситуации, когда мужчина поднимал на меня руку, поэтому не думала, что мне нужно учиться таким вещам. Думала, что Вселенная достаточно поимела меня и не добавит физическую боль от мужчины к списку моих травм.

— Убери от меня свои руки сейчас же, Нейтан, — сказала я ему, заставляя себя встретиться с ним взглядом, чтобы мой голос не дрожал. — Убирайся из моего дома.

Я гордилась сталью в своем голосе.

Сталь, которая, по-видимому, абсолютно не подействовала на Нейтана.

— Нет, — процедил он сквозь зубы. — Я не уйду, пока мы не разберемся с этим. Пока ты снова не станешь моей.

Ярость и страх смешались во мне.

— Я никогда не была твоей, — прошипела я ему. — Об этом свидетельствует тот факт, что ты не уважаешь мои решения, ты не убираешь от меня руки, когда тебя просят, и ты думаешь, что мной можно владеть, как вещью.

Кончики ушей Нейтана покраснели от возмущения, а губы сжались.

— Ты же не серьезно, — пробормотал он, сжимая меня крепче. — Мне просто нужно показать тебе, — затем он дернул меня вперед, наши губы соприкоснулись, его язык проник в мой рот. Язык, который я тут же прикусила.

Что, к счастью, заставило его отшатнуться от боли, отпуская меня.

Не раздумывая, я повернулась, намереваясь оказаться как можно дальше от Нейтана. К сожалению, в разгар своей реакции «дерись или беги» я забыла, что оставила шкаф открытым, и врезалась прямо в него.

Меня не назвать бегуном даже если очень сильно постараться, но когда парень, с которым ты рассталась — парень, к которому ты испытывала отвращение, — ворвался в твой дом, а затем в твой рот, ты готова бежать марафон. Зачем только я установила эти шкафы. Они чертовски крепкие. И шкафами я очень гордилась до этого момента.

Если бы я была мускулистой девчонкой, кухонная дверь, скорее всего, просто слетела бы с петель. Я влетела в нее на полной скорости, и упала прямо на землю. Боль взорвалась в левом глазу, когда голова ударилась о итальянскую каменную плитку.

— Нора! — донесся голос откуда-то издалека. Он был приглушенным.

Потом на мне оказались чьи-то руки. Руки, из-за которых я сильно врезалась в дверцу шкафа, пытаясь сбежать.

— Не трогай меня, — прошипела я, мой голос был напряженным. Я заставила себя подняться, не хотя быть в уязвимом положение на земле, пока Нейтан где-то рядом.

Голова закружилась, когда я села, лицо пульсировало, и зрение в левом глазу почти полностью затуманилось, когда я посмотрела в направлении Нейтана.

— Нора…

— Убирайся нахуй из моего гребаного дома, — прорычала я на него, мой голос был неузнаваем.

Нейтан замер на долю секунды. Я сомневалась, что это было вызвано каким-либо реальным беспокойством, вероятно, потому, что я никогда раньше так с ним не разговаривала. Я всегда была нежной, покладистой, покорной. И никогда не ругалась в его присутствии. Он считал это «неприличным». Тьфу. Как, черт возьми, я позволила этому мужчине надеть кольцо себе на палец?

— Я вызову полицию, если ты не уйдешь в ближайшие тридцать секунд, — пригрозила я. И действительно вызвала бы полицию, если бы смогла встать и дотянуться до своей сумочки. Надеюсь, Нейтан не догадается, что я на это сейчас не способна.

Инстинкт самосохранения Нейтана победил, и он отреагировал быстро, его фигура отодвинулась от меня, а шаги затихли. Мне не стало легче дышать, пока я не услышала, как открылась и закрылась входная дверь. И даже тогда мне не стало легче. Из-за всей этой боли.

Хоть я и невротический ипохондрик, у меня была довольно высокая переносимость боли. Однажды я сломала руку, и никто мне не поверил из-за ипохондрии, так что я была вынуждена неделю ходить в школу со сломанной рукой. И даже бегала на физкультуре. Заняла второе место. Мама чувствовала себя виноватой, так что в итоге это был единственный раз в моей жизни, когда она была добра ко мне в течение длительного периода.

Мне потребовалась каждая унция силы воли, чтобы стиснуть зубы от мучительной боли в голове и лице, вцепившись в тумбу, чтобы подняться. Комната закружилась, зрение затуманилось, и я почувствовала, что меня может стошнить на прекрасные кварцевые столешницы. Но через несколько минут — а может, и больше, кто знает? — на моих столешницах не оказалось рвоты, и зрение несколько улучшилось. Темные пятна все еще плясали по комнате, когда я схватилась за стойку, добираясь до шкафчика над холодильником, где хранились все лекарства.

Я возилась с различными бутылочками, проклиная себя за то, что была одержима здоровьем и хорошим самочувствием, и отказывалась от большинства обычных обезболивающих.

Опять же, через несколько минут — вполне возможно, что и больше, — когда голова будто выросла в три раза, я вслепую хваталась за бутылки, и нашла Адвил.

Слезы текли по лицу, руки дрожали, мне удалось высыпать немного таблеток на ладонь и достать бутылку воды из холодильника.

Потом я провела остаток ночи, лежа на диване, уставившись в потолок и желая, чтобы пульсация в глазу прошла.

Зато перестала думать, какой дурой выставила себя перед Роуэном.

Глава 4

— Я, блять, убью его! — закричала Фиона, когда вошла в дверь пекарни.

Я вздрогнула от ее тона, который усилил пульсацию за глазами. Еще и солнечный свет, льющийся через окна. Обычно мне нравилось, как пекарня купалась в лучах утреннего солнца… Я прислонялась к стойке, потягивала кофе и смотрела, как свет падает на волшебное пространство, которое я создала.

Сегодня это ощущалось по-другому.

— Можно же купить пистолет, верно? — нахмурилась она, бросая сумочку на прилавок, не сводя глаз с левой стороны моего лица. — Мы боролись долгое время, чтобы власти запретили продажу оружия, но сейчас я за это благодарна.

— Не нужно покупать пистолет, — быстро сказала я ей, ужаснувшись.

— Верно, у нас много ножей на кухне, — кивнула она один раз, направляясь в том направлении. Я схватила ее за руку, прежде чем она успела вбежать на кухню и вооружиться ножом, чтобы сделать неизвестно что.

— Фиона, — простонал я. — Кого ты планируешь убить?

К счастью, она остановилась, так как у меня нет никаких шансов сражаться с ней.

Ее сердитый взгляд стал глубже, когда она сосредоточилась на моем лице.

— Нейтана, — она выплюнула это имя, как будто оно было горьким на вкус. — Он это сделал, не так ли? Засранец!

Фиона, будучи австралийкой, ежедневно употребляла слово на букву «З», что, по-видимому, было нормой для тех, кто был родом из Южного полушария. Она также обучила меня его использованию. «Мягкое З» должно быть своего рода комплиментом, вроде «он хороший мудак», а «жесткое З» означало оскорбление, вроде «он долбанный мудак».

Сейчас, безусловно, было «жесткое З».

— Нейтан этого не делал, если он тот засранец, о котором ты говоришь, — сообщила я ей.

Ее бровь приподнялась.

— Черт возьми, как будто есть кто-то еще, способный применить насилие к женщине, которая его бросила, вместо того, чтобы принять достойно этот факт, как мужик, — разглагольствовала она. — Или надо сказать, принять как женщина, поскольку мужчины никогда не воспринимают отказ или любую неудачу. Только женщины правильно справляются с дерьмом. Продолжай дальше.

— Нейтан этого не делал, — повторила я.

Ее сердитый взгляд ни на йоту не дрогнул.

— Хочешь сказать, что Нейтана не было, когда это произошло? — она указала на синяк под глазом.

Я прикусила внутреннюю сторону щеки. Не могу сказать ей это.

Фиона восприняла мою паузу как своего рода подтверждение того, что Нейтан виноват.

— Я, черт возьми, урою его, — кипела она.

Я крепче сжала ее, чтобы она снова не отправилась на поиски оружия. Я никогда раньше не видела Фиону по-настоящему взбешенной. Это страшно и трогательно. Она бы отправилась на битву за меня в одно мгновение. Как и я для нее, конечно. Но у нее было бы больше шансов.

— Фиона, — мягко сказала я. — Нейтан был, когда это произошло, но он этого не делал… технически.

Фиона прищурила глаза.

— Тебе лучше объясниться побыстрее, или я иду за ножами.

Я объяснила. Что на самом деле не сильно помогло подавить ярость Фионы. В конце концов, она все еще была настроена убить Нейтана. Как и Тина, которая совсем не помогла, потому что у нее действительно есть огнестрельное оружие, но, к счастью, она отнеслась к этому несколько прохладнее.

Решением Тины было связаться с мотоциклетным клубом вне закона, с которым она поддерживала связь, и позволить им разобраться с Нейтаном.

Так что мне тоже пришлось отговаривать ее. К счастью, пекарня нуждалась в открытии, а клиенты — в обслуживании, так что у них было время отвлечься. Однако обе они весь день бормотали угрозы. Им было наплевать на то, что Нейтан технически не поднимал на меня руку.

Бурный день.

Я выспалась, что было неслыханно для меня.

Классическая музыка будильника была слишком тихой, чтобы вытащить меня из глубокого беспамятства, в которое я впала после того, как, наконец, провалилась в беспокойный сон прошлой ночью. Наверное, выпитый алкоголь помог. Обычно я не напиваюсь, но ведь и до этого у меня не было ситуаций, из-за которых хотелось бы напиться. Если только я не готовила свой тыквенный пирог с бурбоном и ореховым штрейзелем на День благодарения.

Итак, из-за того, что я проспала, весь мой график был нарушен. Я опоздала на час, торопясь достать из духовки кексы, печенье и круассаны. И поскольку я спешила выйти из дома, у меня не хватило времени нормально замазать консилером синяк.

К счастью, я прихватила из шкафа кардиган, который скрыл отпечатки сердитых пальцев на моих предплечьях.

Я точно не забыла о синяке под глазом. Я не могла забыть об этом, так как весь день ощущала тупую пульсацию. Но я погрузилась в работу — обслуживание клиентов, приготовление кофе, пополнение витрин — знакомый и успокаивающий ритм. Люди, конечно, спрашивали о моем лице. Это относительно маленький городок, и слухи о таких вещах распространялись со скоростью лесного пожара, поэтому я спряталась на кухне после многочисленных вопросов и комментариев.

Дот, одна из моих любимых пенсионерок мимоходом упомянула, что сломала бывшему мужу коленные чашечки, когда тот поднял на нее руку, и у нее все еще есть бейсбольная бита, с помощью которой она совершила этот подвиг.

Я вежливо отклонила ее предложение, в равной степени ужаснувшись и впечатлившись тем, что женщина с фиолетовыми волосами, носившая свитера с кошачьим принтом, раздробила коленные чашечки своего бывшего мужа.

Мы были сплоченным городом; люди заботились друг о друге. Ценности маленького городка остались здесь, в Юпитере, несмотря на то, что остальной мир сошел с ума.

Это приятно, ведь когда я росла, у меня не было такого. Здесь меня очень любили и уважали. Конечно, отчасти это было связано с тем, что я готовила сладкое, и у меня первоклассная эспрессо-машина. Но отчасти это было еще и потому, что я изо всех сил старалась быть хорошим человеком. Я жертвовала и свое время, и свои деньги на различные городские проекты. Я участвовала в каждом городском мероприятии. Помогала везде, где могла.

Меня очень любили и уважали.

А Нейтана не очень.

Поэтому большинство людей сложили два и два вместе, когда увидели меня. Два и два — это то, что я выгляжу так, словно меня ударили по лицу, и тот факт, что я рассталась с тем, кого люди обычно считали чопорным мудаком.

Это было утомительно — объяснять всем, что со мной дома произошел несчастный случай. Фиона и Тина были единственными, кто знал, что Нейтан был в доме, когда произошел вышеупомянутый несчастный случай. Я планировала, что они будут единственными двумя людьми, обладающими этой маленькой жемчужиной знаний, поскольку городская мельница слухов работала безостановочно, и правда теряется по пути.

Поскольку я была взволнована, измучена, испытывала сильную боль и вообще была не в себе, мое тело не распознало изменения в атмосфере, когда он вошел в дверь. На самом деле, я даже не знала, что он там, пока не оторвала взгляд от кассы и не увидела, что он стоит прямо передо мной.

Кип тоже был там, хотя я не обращала на него внимания.

Я не могла. Не тогда, когда глаза Роуэна нашли мои.

Хоть убейте, я не могла сказать, какое было выражение его лица или поза в те секунды, прежде чем я подняла голову и показала ему свое покрытое синяками лицо.

Обычно эти глаза были теплыми, манящими. Но, увидев их прямо тогда, я не могла поверить, что они стали двумя сверкающими дырами ярости.

Фраза «если бы взгляды могли убивать» была довольно банальной и избитой, но я не могла придумать ничего другого. Конечно, я все еще стояла, и мое сердце все еще билось, что означает: взгляд, который он бросил на меня, не заставил упасть замертво… Но я застыла на месте.

— Кто сделал это с тобой? — ноздри Роуэна раздулись, челюсть сжалась в жесткую линию.

Я моргнула на него, встревоженная неприкрытой угрозой в его тоне. Я знала, что этот парень может быть опасен — об этом говорили его мускулы, его размер и общая манера держаться.

Моя рука рефлекторно потянулась к тому месту, на которое он уставился. Я дрожала. Его глаза расширились при виде моей дрожащей руки, поэтому я быстро отдернула ее обратно.

— Никто, — пискнула я. — Я просто… упала, — это была правда. Не считая некоторые важные детали и одного мудака, но, тем не менее, правда.

Правда, на которую Роуэн, по-видимому, не купился.

Он дал это понять, обогнув стойку несколькими быстрыми, мощными шагами и надвигаясь на меня. Я была совершенно не готова к тому, что он преодолеет барьер между нами и войдет в мое пространство, поэтому у меня не было времени убежать.

Мне все равно некуда бежать, так как за спиной эспрессо-машина, о чем я не думала, пока не врезалась в нее спиной.

Роуэн не остановился, его рука схватила меня за предплечье твердой, целенаправленной, но не болезненной хваткой, и потащил меня на кухню.

Или попытался, но я издала тихий стон боли.

Он не причинил бы мне боли, если бы уменя не было синяков именно в том месте, где он сжимал. Поэтому хныканье я не могла контролировать.

Мой всхлип остановил Роуэна, он отпустил мою руку, как будто обжегся. Его взгляд остановился на том месте, которое было прикрыто кашемиром. Нежный кашемир, который, к счастью, не мог раствориться от ярости в его взгляде.

Я застыла, не в силах перестать пялиться на него, не в силах ничего сказать.

Роуэн тоже на мгновение замолчал. Казалось, вся пекарня затаила дыхание.

Ну, пока его ладонь не опустилась на мою поясницу — как перышко, едва заметная, но я могла бы поклясться, что ее отпечаток врезался в мою кожу — и мягко повел меня на кухню.

Я позволила направлять себя, потому что не знала, что еще делать. Потому что это казалось самым безопасным вариантом — вдали от всех зрителей. Я не привыкла быть в центре городских сплетен, и знала, что синяк под глазом плюс это взаимодействие с Роуэном заставит людей говорить обо мне в течение нескольких дней.

Кухня была моим безопасным местом. И вот он здесь. Большой, внушительный и яростный.

— Сними свою кофту, — тихо сказал он. Но будто прокричал. Хотя его тон был бархатисто-ровным, в нем сквозила чистая ярость. Ярость, которая светилась в глазах, от которой напряглись жилы на шее, а руки сжались в кулаки по бокам.

Эта ярость должна была заставить меня сжаться в крошечный испуганный комочек. Не только из-за прошлой ночи, но и из-за того, какой я человек в целом. Пугливая. Боялась большинства вещей. Стремилась подчиниться большинству ситуаций.

Но необъяснимо я скрестила руки на груди, вздернула подбородок и, прищурившись, посмотрела на него.

— Нет, — отрезала я.

Он медленно моргнул один раз, рассматривая меня. Ярость не рассеялась ни на йоту. Воздух вибрировал.

— Нора, — мое имя вырвалось сквозь его стиснутые зубы. — Сними этот ебучий кардиган.

Это первый раз, когда он произнес мое имя. И хотя он изображал из себя запугивающего альфа-самца, я должна была включить в себе убежденную феминистку, у меня от этого покалывало кончики пальцев.

— Роуэн, — вскипела я в ответ. — Не приказывай мне снимать одежду, ты не имеешь на это право.

Его тело дернулось.

— О, у меня есть гребаное право, — сказал он низким голосом.

Мои колени задрожали сами по себе.

— У тебя синяк под глазом, — он указал на мое лицо.

— Я в курсе, — сказала я ему.

— Синяк под глазом, — повторил он, как будто я ничего не ответила. — И поскольку этот город — огромная фабрика сплетен, я знаю, что вчера ты должна была выйти замуж за кусок дерьма.

Яд, с которым он упомянул Нейтана, меня удивил. Как я уже говорила, его недолюбливали. И знала, что он не тусуется в общих кругах с Роуэном. Но я не думала, что он знал его настолько хорошо, чтобы говорить с такой злостью.

— Вчера эта идеальная кожа была безупречной, — продолжил Роуэн, голос угрожающий, поза напряженная. — Сегодня, на следующий день после вашей запланированной даты свадьбы, эта идеальная кожа испорчена. И ты визжала от боли, когда я прикоснулся к тебе. Что наводит на мысль, что это, — он кивнул на мое лицо, — не единственный синяк.

— Я не визжала, — возразила я, мой разум все еще обрабатывал тон, которым он сказал о моей идеальной коже.

Роуэн ущипнул себя за переносицу, сделав долгий, слышимый вдох, прежде чем заговорить.

— Ты снимаешь кофту, или я звоню в участок и вызываю Финна, чтобы он взял показания.

Я с трудом проглотила комок, образовавшийся в горле.

— Показания?

Он кивнул один раз. Движение было жестоким.

— Я не буду давать показания, — захныкала я. — Ничего не случилось.

Паника начала подступать к горлу. Мысль о том, что полиция придет сюда, в мою прекрасную пекарню, в мое безопасное место, заставит говорить о том, что я изо всех сил старалась подавить… Все внимание будет на мне, а затем на Нейтане, чья мать поставила бы целью своей жизни уничтожить меня, если я еще больше испорчу безупречную репутацию ее идеального сына. Боже, сейчас упаду в обморок.

— Это твои варианты, — пожал плечами Роуэн, не сводя с меня глаз. — Или ты снимаешь, или я вызываю сюда копов.

— Это безумие, — прошипела я. — Ты не можешь врываться сюда и ставить мне ультиматумы.

Роуэн ничего не сказал. Он просто продолжал смотреть.

Он не прикасался ко мне и никак не удерживал. Я могла развернуться и уйти. На расстоянии крика была целая толпа людей, одним из которых была моя лучшая подруга. И я знала, что Тина, не колеблясь, подралась бы с Роуэном, если бы подумала, что мне каким-то образом угрожают.

Но мне никто не угрожал.

Несмотря на его гнев, который стал физическим, несмотря на нашу огромную разницу в размерах, даже несмотря на его команды, я знала, что Роуэн не причинит мне вреда. У этой мысли не было доказательств, но я все равно была уверена.

— Если я сниму, ты не будешь вызывать полицию, — сообщила я ему по неизвестным причинам.

Челюсть Роуэна напряглась, и последовала долгая пауза, прежде чем он, наконец, кивнул.

Я медленно сняла кардиган, комкая его в руках, внезапно почувствовав себя очень неуютно и маленькой под его пристальным взглядом.

Чего ожидать, когда он увидит синяки, я не знала. Может быть, какую-то вспышку гнева. Ругань. Больше сердитого взгляда, сверкающей ярости. Но ничего из этого не произошло.

Невероятно нежное, едва заметное прикосновение пробежало по коже моих предплечий.

Мое тело наэлектризовалось от этого прикосновения. Я застыла, когда он осторожно провел по тем местам, где Нейтан хватал меня.

Один из этих пальцев добрался до моего подбородка, приподнимая его, чтобы я больше не пялилась на кардиган, скомканный в руках. Мои глаза потерялись в его.

— Расскажи, что случилось, кексик, — тихо пробормотал он.

Не такая яростная мягкость, как раньше. Просто мягкость.

Он назвал меня кексиком.

Его пальцы все еще поглаживали мои предплечья. Его глаза были тающими, теплыми… безопасными.

Не было другого выбора, кроме как рассказать ему обо всем, что произошло.

Глаза не смягчились, как только я все объяснила. На самом деле, они ожесточились в ту секунду, когда я сказала, что Нейтан был в моем доме, когда я вернулась с работы, а затем превратились в камень, когда я сказала остальное.

Но его руки оставались на мне. Хватка так и не усилилась. Его ярость не впиталась в мою кожу.

Ярость, которую нужно объяснить. Он ведь не знает меня. Не считая тех скудных взаимодействий, которые у нас были. И все же он стоял, прикасаясь ко мне так интимно. И называет меня кексиком. У меня внутренности сжимались.

— Будь здесь, — сказал он, как только я закончила. — Работай. главное, не оставайся одна, — он мотнул головой туда, где был прилавок. — Твой австралийская злючка будет рядом. Наверное, Тина тоже. Я вернусь, либо сюда, либо в твой дом.

Очень много информации. Очень много приказов. Которые не имели смысла по целому ряду причин, большая из которых заключалась в том, что я не верила, что мужчина имеет право приказывать женщине. Никогда.

И потому, что мы с Роуэном практически незнакомы.

Нужно было задать несколько вопросов. Аргументы привести. Прочитать лекции о феминизме и правах, предоставленных мне как сильной женщине и человеку, равному ему.

Да, все это нужно было сказать.

Но нет. Я мечтательно моргнула, глядя на него, затем сказала:

— Хорошо.

Глаза Роуэна снова затуманились.

Он не пошевелился. Его пальцы все еще нежно поглаживали мою руку, мой подбородок покоился в его другой руке. Его восхитительный запах отпечатался на всем моем теле, и у меня чуть не случился мини-инсульт, либо мини-оргазм… Может быть, и то, и другое.

Мгновение, наполненное напряжением и нежностью, нависло над нами.

— Роуэн, — сказала я шепотом.

— Да, кексик?

— Что это такое? — спросила я.

Его рот слегка приподнялся, прежде чем он наклонился и нежно поцеловал меня в лоб. Когда он отстранился, наши лица были в нескольких дюймах друг от друга.

Мое сердце бешено колотилось.

— Это, — пробормотал он, не сводя с меня глаз, — наше начало.

Потом он просто повернулся и ушел.

Роуэн

— Кип, — рявкнул я, выходя из-за прилавка. Я игнорировал всех, кто пялился на меня, хотя острый взгляд Тины было трудно игнорировать. Эта женщина пугала меня больше, чем любой мужчина. Было ясно, что она защищала Нору, и я рад этому. И если бы она захотела, то сразилась бы с любым. Увалила бы Нейтана с закрытыми глазами. Я бы поставил деньги на то, что она планирует убийство, стоя возле кофеварки.

Она бросила один взгляд на мое лицо, затем снова на то место, где я тащил Нору на кухню, очевидно, сделала какой-то вывод о том, что я делал, затем кивнула. В знак одобрения, как я предположил.

Кип стоял, опершись локтями на стойку, вероятно, пытаясь пофлиртовать с австралийкой, которая не хотела иметь с ним ничего общего. Австралийка, которая тоже бросала на меня острый, покровительственный взгляд.

Взгляды двух женщин утешили меня, так как я знал, что они обе любят Нору и будут присматривать за ней.

— Уходим, — рявкнул я на него.

Кип, к его чести, мгновенно уловил мое настроение и не пытался спорить или задавать вопросы, пока мы не сели в грузовик.

Хотя в ушах у меня стоял низкий гул, а тело горело огнем, мне удалось сдержать худшую часть своей ярости.

— Куда мы? — спросил он.

Я посмотрел на своего лучшего друга.

— Проучим кусок дерьма, который поднял руку на мою женщину.

Глава 5

Нора

Остаток дня я была практически бесполезна в пекарне. К счастью, оставалось не так много времени, и Тина с Фионой могли управлять заведением во сне. Они были более чем счастливы, когда я возилась на кухне, готовя шоколадное печенье, чтобы успокоить нервы.

У меня был рецепт для каждой ситуации, для каждой болезни, для каждого времени года. Но по умолчанию я использовала подрумяненное сливочное масло, морскую соль и три вида шоколада: темный, полусладкий и молочный. Хотя даже печенье не сотворило своей обычной магии.

Рюмка текилы, которую Фиона заставила меня выпить, как только Роуэн ушел, немного помогла, но к тому времени, как мы закрыли пекарню, все нахлынуло вновь.

Роуэн не вернулся. Я даже не знала, собирается ли он вернуться. Я понятия не имела, что он сделал. Понятия не имею, зачем он это сделал. Мой разум продолжал прокручивать все, что он сказал, то, как он смотрел на меня. И самое главное — его прощальная фраза.

«Это наше начало».

Слова крутились в моей голове снова и снова, заставляя чувствовать тепло, нервозность и испуг одновременно.

Мысль о возвращении домой — в мой прекрасный, чистый, тихий дом — не была ни в малейшей степени заманчивой… Я бы осталась наедине со своими мыслями, а потом, вероятно, попыталась бы снять потолочный вентилятор, чтобы почистить его, или что-нибудь еще безумное.

К счастью, мне не пришлось с этим сталкиваться, потому что у меня есть лучшая подруга по имени Фиона. Лучшая подруга, которая, не спрашивая, пошла со мной домой, взяла под руку, болтая обо всем на свете, не давая ни минуты тишины.

Она подошла к колонке и подключила свой телефон, звуки «Fleetwood Mac» разнеслись по дому. Фиона умела определять, какая группа, какая песня необходимы в любой ситуации. Как я с выпечкой. И бы не додумалась, что Стиви Никс, поющий «Landslide», способен успокоить мои нервы.

— Ты принеси вино, я принесу бокалы, — она кивнула на мой винный холодильник.

Обеденный стол был сделан из восстановленного дерева, в деревенском стиле и идеально сочетался со старинной люстрой, висящей над ним, и винтажными французскими стульями с розовыми спинками, окружавшими его. Выцветший розовый ковер под ним покрывал темные паркетные полы.

Благодарная за то, что у меня есть задание, я сделала в точности, как она сказала, достала бутылку из холодильника, открыла и бросила пробку в большую стеклянную вазу, которая стояла на полке. Каждый раз, когда в моей жизни происходило что-то важное — хорошее или плохое, — я оставляла пробку от любой бутылки вина.

Мне нравился этот ритуал. Я словно собирала моменты из жизни. И для того, чтобы учиться, и для того, чтобы получать удовольствие. Не знаю, что за собой повлекут сегодняшние события, но точно знала, что они были важными. Что этот день нужно запомнить. Как сказал Роуэн, это начало чего-то.

У меня закружилась голова, вспомнив его тон, взгляд в его глазах, когда он произносил эти слова.

Фиона достала два бокала и поставила их на стойку.

— Нет, это бокалы для Пино, — сказала я ей. — Это французское бургундское. Нужны вот эти, — я указала на бокалы бордового цвета на второй полке.

Фиона уставилась на меня с отсутствующим выражением на лице, два бокала болтались в ее пальцах.

— Ты как бабуля, — простонала она, возвращая бокалы в шкафчик. — Разные бокалы для красного вина? — она покачала головой. — Еще какие-то причудливые, — она подняла один, повертев на свету. — Я пью вино из кофейных чашек, стаканов для воды или, в крайнем случае, из вазы.

Я рассмеялась, беря бокалы и наливая вино.

— Из-за тебя я чувствую себя малолеткой, — пробормотала она, беря свой бокал и усаживаясь в нише у окна среди подушек, на поиски которых у меня ушло шесть месяцев.

— У тебя есть модные подушки, цена которых сотню долларов за штуку, — она потрогала бахрому на них.

Я сделала глоток вина, устраиваясь рядом с ней. Скорее по двести за штуку… Но я промолчала. Мне было немного стыдно, что я потратила столько денег на подушки. Потом я напомнила себе, что чертовски усердно работала, чтобы иметь возможность потратить двести долларов на подушки и не моргнуть глазом. Я потратила годы, считая каждый потраченный пенни, живя в паршивой квартире, пропахшей плесенью. Затем еще несколько лет, пока медленно приводила в порядок этот дом. У меня собственная пекарня, которая приносит много денег, после двух лет работы в минусе. Не говоря уже о детстве с пустыми шкафами, отключением электричества, сменой домов каждые шесть месяцев, одеждой, которая всегда была на два размера меньше, дырявой обувью.

Да, я заслужила подушки. Дорогое мыло для рук в стеклянной бутылке, ковры, шесть бокалов для вина, и французское бургундское вино.

Я пожертвовала многим ради дома своей мечты, ради своего успешного бизнеса, ради безопасности. Поскольку я стремилась к чему-то другому, к чему-то большему, я позволила себе притвориться, что влюбилась в мужчину, который мне совершенно не подходил. Я отчаянно хотела быть матерью и женой, сказала «да» этому мужчине, когда он подарил мне кольцо, которое он купил не из-за того, чтобы оно понравилось мне, а из-за того, чтобы оно понравилось окружающим.

К счастью, я не позволила себе зацикливаться на этом. По крайней мере, слишком долго.

Мои мысли переключились с Нейтана на Роуэна. Который делал бог знает что. Он сказал, что вернется. С какой целью, не знаю.

— Сегодня было… много всего, — сказала я, делая огромный глоток вина.

Фиона смотрела на меня.

— Один из способов выразить это.

— Давай даже не будем говорить о драме с Нейтаном прошлой ночью, — продолжила я, делая еще один большой глоток. — Роуэн стал таким… — я замолчала, думая о том, как его лицо напряглось от ярости, и обжигающий жар на моей коже, когда он коснулся меня. Я быстро заморгала, чтобы не потеряться в этом воспоминании. — Я даже не знаю, как все это описать, — пожала я плечами. — Но это уже слишком. В этом нет абсолютно никакого смысла.

Фиона внимательно посмотрела на меня.

— Нет смысла?

Я кивнула, наблюдая, как вино кружится в бокале.

— Да, он даже не знает меня. И те несколько раз, когда он говорил со мной, я принимала его заказ или, знаешь, болтала о Йеллоустоуне так, словно мне нужна помощь психиатров, — смущение от этого воспоминания все еще жгло.

Фиона ответила не сразу, она просто изучала меня, поджав губы и прищурившись в упор.

— Ты серьезно?

Мое тело должно было чувствовать легкость и расслабленность, когда я осушила свой первый бокал вина, но нет. Я все еще была напряжена. Взвинчена. Особенно когда Фиона смотрела на меня вот так, без юмора, с напряжением, которое не совсем характерно для беззаботной девушки.

— Да, я серьезно, — сказала я ей, вставая, чтобы взять бутылку с бара. Я оставила ее, притворяясь, будто мне хватит одного бокала, чтобы переварить события сегодняшнего дня. И прошлой ночи.

— О, черт возьми, — вздохнула она, как только я села, снова наполняя наши бокалы.

Ее резкий тон удивил меня, как и скептический взгляд.

— Милая, я люблю тебя, — сказала она, беря стакан. — Я обожаю тебя. Все эти причуды и странности только делают тебя еще более невероятным человеком. Одной из самых невероятных людей, которых я знаю.

— Ты говоришь много приятных вещей, но злым тоном, — сказала я, откидываясь на подушки и выпивая еще вина в попытке расслабиться.

У меня не было привычки пить вино большими глотками. Особенно дорогие бутылки бордо.

Фиона наклонила голову, внимательно изучая меня.

— Но, я думаю, тебе нужна жесткая любовь, — она приподняла плечо, ее тон был не нежным, но и не совсем резким. — Мне никогда не нравился Нейтан.

— Я в шоке, — пробормотала я.

— Знаю, что не очень хорошо это скрывала, но я ведь ни разу не ударила его по лицу, верно?

Я утвердительно кивнула головой.

— Ты действительно справилась с этим.

— Я пыталась. Изо всех сил. Даже несмотря на то, что я ненавидела то, как он обращался с тобой. Ненавидела то, что он преувеличивал твою неуверенность, что он ошибочно подтвердил тебе все плохое, что ты думала о себе. Что ты все еще думаешь об этом. Что ты все еще слепа к тому, насколько ты прекрасна, — ее глаза скользнули по мне. — Что ты не осознаешь, какая ты восхитительная.

— Ты говоришь это, потому что моя лучшая подруга, — сказала я ей, игриво толкнув.

— Нет из-за этого, — она закатила глаза. — Может быть, потому, что я твоя лучшая подруга, и люблю тебя безоговорочно, я предвзята. Но все это видят, — она указала на меня. — Ты нет. Ты не видишь, что каждый мужчина в этом городе перепрыгнул бы через труп своей бабушки, чтобы добиться свидания с тобой.

Я нахмурилась, морщась от боли, вызванной этим жестом. Ужасный пример, но спорить с Фионой сейчас опасно.

— Я вижу, ты не веришь в то, что я говорю, — цыкнула она, будто умеет читать мои мысли или, по крайней мере, выражение лица. Или она знает меня достаточно хорошо, понимая, что я не поверю, будто каждый мужчина в городе хочет встречаться со мной.

Потому что каждый мужчина в городе хотел встречаться с ней.

— Потребуется много работы, чтобы отучиться от того дерьма, которое Нейтан укрепил в тебе. Дерьмо, которое пустило корни задолго до того, как ты ушла от этого ублюдка.

Она сделала еще глоток. Я тоже.

— Я верю, что ты узнаешь, насколько ты красива, насколько ты сексуальна, — пробормотала Фиона. — Что все твои странности делают тебя более привлекательной, — теперь она говорила приятные вещи более мягким тоном. — И я знаю, что тебе не нужен мужчина для этого. Но… — она играла с выбившейся ниткой на одной из моих дорогих подушек, хотя по сути это невозможно. — Мускулистый мужчина, который пялился на тебя, как влюбленный подросток, который совершенно очевидно считает твои странности милыми, который хочет сорвать с тебя одежду и сделать с тобой очень плохие, очень хорошие вещи, и который сейчас где-то там, защищает твою честь, — она указала в направлении моей входной двери, дико жестикулируя. — Не думаю, что женщине нужен мужчина, чтобы защищать ее честь.

Теперь она была в ударе. Фиона говорила быстро, и когда она была в ударе, нет смысла пытаться остановить ее.

— Женщина может защитить свою собственную честь. Или женщина может быть без чести, если ей так нравится, — она подмигнула. — Но даже я думаю, что этот пещерный человек сегодня был чертовски сексуальным. Хотя меня это вообще не касается.

— Да, это было чертовски жарко, — согласилась я, мое тело напряглось, когда я поняла, что сказала. — Я не должна этого признавать, да? — я прижала свой бокал к груди. — Я сильная женщина. Я ненавижу ядовитую мужественность, когда девушка в беде и все такое, — я прижимаю тыльную сторону ладони ко лбу. — Я запуталась.

— Мы все такие, детка, — Фиона сжала мое колено. — Но не заставляй себя терять форму, потому что кто-то хоть раз захочет защитить тебя, не желая ничего взамен, — она обдумала это. — Ну, может, он чего-то хочет от тебя, — поправилась она. — Но хочет того, чего и ты. И если тебе это не нужно, он все равно будет защищать твою честь, потому что он просто такой человек.

Я уставилась на свою подругу, которая, как известно, не стеснялась в выражениях. Но она также была не из тех, кто раздает подобную правду. На протяжении всего того времени, что мы были друзьями, она пыталась разрушить мое искаженное представление о себе, пытаясь заставить меня больше верить в себя.

И я тоже проделала большую работу над собой. И очень гордилась этим. Но я все еще была странной, испорченной, встревоженной и травмированной прошлым. Независимо от того, сколько работы я выполняла, я всегда была немного эксцентричной. Меня это устраивало. Или, по крайней мере, я смирилась с этим.

Я открыла рот, чтобы поспорить об одной из многих вещей, которые она сказала, особенно о том, что Роуэн чего-то хочет от меня. В моем собственном повествовании это не имело абсолютно никакого смысла. Он был сильным, безумно красивым мужчиной, который не должен интересоваться мной.

Но я не полностью ослепла. И помню, как он смотрел на меня. То, как он говорил со мной. И что он сказал перед тем, как уйти… Да, он действительно хотел меня. По какой бы то ни было причине.

— Это пугает, — неохотно призналась я.

Фиона кивнула, ее глаза были добрыми.

— Так и должно быть.

— Может, сделаем перерыв в разговорах и просто послушаем Стиви, посмотрим на закат и немного выпьем? — с надеждой спросила я.

Фиона усмехнулась.

— Черт возьми, да, — она протянула мне свой бокал. — Только если мы выпьем за то, чтобы ты позволила себе почувствовать себя счастливой оттого, что у тебя есть горячий мужик, который готов ради тебя на подвиги, потому что ты еще та горячая штучка.

Я драматично вздохнула, но подняла свой бокал. Конечно, как без этой реплики.

— За тебя, — сказала она, когда хрустальные бокалы звякнули друг о друга.

— За меня.

***

К счастью, наш разговор стал более легким и отошел от детской травмы и попыток Фионы изменить то, что я видела в зеркале. Много сил нужно, чтобы переубедить такого невротика, как я.

Вино помогло. И теплое, успокаивающее присутствие моей лучшей подруги.

Я почти пришла в норму, когда раздался громкий стук в дверь.

Ладно, скорее всего, это был обычный стук, но, учитывая, что у меня были догадки о том, кто стучал, казался оглушительным. По крайней мере, в моей голове.

Я подпрыгнула от этого звука, часть вина вытекла из бокала, когда я поставила его на стол. Я рассеянно вытерла рукавом кофты маленькую лужицу.

— Он здесь, — прошептала я, быстро вставая и глядя в коридор в направлении входной двери.

Фиона тоже встала, но гораздо более грациозно и без выражения ужаса, которое, как я предполагала, было на моем лице.

— А вдруг это не он? — она дернула плечом.

— А кто еще?

— Курьер или серийный убийца, который наконец выбрал момент для нанесения удара, — она перечислила варианты на пальцах.

Я глубоко вдохнула, задаваясь вопросом, легче столкнуться с серийным убийцей или с человеком, о котором я думала?

— Иди открой дверь, — сказала я Фионе.

Она посмотрела на меня.

— Еще бы. Я типичная первая жертва серийного убийцы из-за светлых волос и больших сисек?

Я ничего не сказала. Была слишком занята мини-паникой, думая, а вдруг я вчера вечером купила пару дорогих туфель и заплатила за то, чтобы их доставили в девять часов вечера. Но я этого не делала. По крайней мере, не прошлой ночью. Мужчину я тоже не заказывала, но готова поспорить на свою — довольно впечатляющую — коллекцию обуви, что это был мужчина.

Мой мужчина.

Я нахмурилась от этой навязчивой мысли.

Он не мой.

— Ты не собираешься открывать дверь, да? — сделала вывод Фиона.

Я медленно покачала головой.

Она драматично вздохнула, но все еще улыбалась. Сучка.

Но не такая уж и сучка, потому что она развернулась и пошла по коридору. Чтобы открыть входную дверь, полагаю.

Глава 6

В ушах стоял звон. Мое лицо все еще слегка пульсировало, хотя вино сняло большую часть напряжения.

У меня было непреодолимое желание побежать наверх, в спальню, свернуться калачиком в углу шкафа и спрятаться за платьями.

К сожалению, мои ноги не двигались. И, несмотря на страх, несмотря на сухость во рту и пустоту в желудке, было что-то еще. Своего рода возбуждение. Я хотела его увидеть. Роуэна. Жаждала почувствовать его взгляд на себе. Хотела видеть его в своем доме, хотя это означало, что я потом никогда не смогу представить пространство без него, и в конечном итоге мне придется переехать, потому что не смогу жить с призраком сварливого красивого мужчины, в которого я наполовину влюблена.

Но по коридору шел не сварливый красивый мужчина.

Нет. Это было большое коричневое пятно, чьи когти щелкали по деревянному полу.

Собака не прыгнула на меня, как показалось по ее виляющему хвосту и высунутому языку. Нет, она остановилась прямо передо мной, послушно села и уставилась на меня с улыбкой на лице.

Многие люди придерживались мнения, что собаки не могут улыбаться, но, на мой взгляд, они были очень неправы.

— Привет, — сказала я собаке.

Очевидно, этот лабрадор не поздоровался в ответ. Его хвост размеренно стучал по ковру, язык продолжал покачиваться, он наклонил голову ко мне.

Мне нравились собаки. И дети. На расстоянии. Я знала, что когда-нибудь захочу их, но никогда не играла и не нянчилась с ними, поэтому не знаю, как себя вести.

У меня был небольшой круг друзей, всего трое, с которыми я проводила много времени: Тина, Тиффани и Фиона. Ни у кого из них не было ни собак, ни детей.

И у меня не было никаких контактов со своей семьей, кроме Анселя, а у него также нет ни ребенка, ни собаки. И, к сожалению, он жил за тысячи миль отсюда.

— Ты очень милая, — сказала я собаке, осторожно протягивая руку, чтобы она понюхала. Собака понюхала, затем потерлась щекой о мою ладонь. Я подчинилась, почесав его голову и за ушами. Хвост застучал сильнее.

Я была так поглощена собакой и ее лаской, что не заметила, как ее владелец прошел по коридору.

До тех пор, пока две ноги в носках не остановились рядом с лапами собаки.

— Мэгги, — произнес голос, теплый и хриплый одновременно.

Я задержала дыхание, сосредоточившись на носках еще на мгновение, прежде чем задаться вопросом, почему на нем нет обуви, а потом набралась смелости посмотреть на него.

Да, это был Роуэн. Без обуви. Со своей собакой. На нем все еще были поношенные джинсы и обтягивающая футболка, подчеркивающая большие мускулистые бицепсы. Кепка надета задом наперед, и его сексуальность сводила меня с ума.

— Ее имя, — он указал на собаку, которую я гладила. — Мэгги.

Я пыталась понять, как этот суровый мужик стал владельцем очаровательной и милой собаки с именем Мэгги.

— Она милая, — сказала я, мой голос был тонким и высоким.

— Ты ей нравишься, — ответил он, его глаза были теплыми, но напряженными.

Мои плечи тоже напряглись, выдерживая тяжесть взгляда. Сердце заколотилось в груди, а затем поднялось к горлу.

Фиона все еще где-то здесь. Клянусь, ее присутствие все еще ощущалось. Но я видела лишь Роуэна. И Мэгги.

Мы долго не разговаривали. Или, может быть, это было не так уж и долго. Может быть, это заняло всего несколько секунд. Время теряло свой смысл, когда я была в присутствии Роуэна.

— Что ты здесь делаешь? — наконец спросила я.

— Я остаюсь здесь, — заявил он грубым тоном.

Мои глаза вылезли из орбит, если бы я была мультяшным персонажем. Поскольку я не одна из них, то просто выпучила их в недоумении.

— Что? — заикаясь, пробормотала я, изо всех сил сжимая бокал с вином. Казалось, что мир перевернулся с ног на голову в течение одного дня. Около тридцати часов назад я выставлял себя «дубиной» — как сказала бы Фиона, и, смею добавить, метко. Конечно, он был дружелюбен и почти флиртовал, но совершенно очевидно, что он был вежлив, потому что я женщина, готовящая круассаны, и у которой была модная кофемашина. Он лишь любил круассаны и изысканный кофе.

Поэтому он потакал мне и смутно флиртовал.

А потом он с нежной грубостью обращался со мной, что у меня аж сводило пальцы на ногах, нежно гладил мою кожу, называл «кексик», затем ушел, предположительно, защищать мою честь… Какой смысл?

И то, что он появился в моем доме со своей собакой и объявил, что собирается остановиться тут… Какой смысл?

Роуэн Деррик в моем доме. Среди всех моих книг, подушек, девчачьих, но стильных ковриков и украшений. Мои потолки были высокими — с великолепной оригинальной лепниной, — но почему-то этот мужчина все равно выглядел слишком большим. Как будто весь мой дом съежился вместе с ним.

— Мы остаемся, — повторил он, глядя вниз на собаку, которая послушно сидела рядом с ним. Затем его взгляд прошелся по комнате, остановился на розовом бархатном диване, кремовых креслах. — Если ты разрешаешь собакам находиться в доме. Наверное, следовало сначала спросить об этом.

Мой разум мчался со скоростью сто миль в минуту, пытаясь оценить, это реальность или чрезвычайно яркий сон. Может быть, я попала в серьезную автомобильную аварию, и теперь лежу в коме.

Я сосредоточилась на собаке, которая с любопытством смотрела на меня, склонив голову набок.

— Да, конечно, разрешаю, — ответила я, все еще глядя в эти любопытные глаза. — Я не монстр.

Каким-то образом мой взгляд переместился к нему, туда, где были его глаза… Мне не хотелось говорить «мерцающие», но другого слова, чтобы описать их, не было. Кажется, у меня набухли соски, а внизу появился неприятный жар. Не потому что мне противно, а просто неудобно испытывать подобное перед собакой, моей лучшей подругой и объектом моих сексуальных фантазий.

— Тогда решено.

И снова мои глаза попытались выскочить из орбит.

— Ничего не решено, — отрезала я, уперев руки в бедра. — Нет абсолютно никаких причин, чтобы ты оставался здесь с собакой, какими бы очаровательными вы ни были… — я подавила стон, медленно поднимающийся из горла: — Я имею в виду собаку, собака очаровательна, — быстро поправила я. — Несмотря на это, ни у кого из вас нет причин оставаться здесь.

Взгляд Роуэна стал жестче, когда он сфокусировался на моем глазу.

— На это есть причина.

Я наклонила голову, чтобы посмотреть на него, но не так, как на Мэгги. В наклоне моей головы было немного больше враждебности.

— Итак, ты здесь для того, чтобы я не наткнулась ни на какие шкафы? — сухо спросила я.

Огонек в его глазах исчез.

— Чтобы человек, который ответственен за синяки на твоих руках и за то, что ты врезалась в шкаф, дабы вырваться из его хватки, не вернется.

Хотя мое тело все еще было горячим от… гнева? Притяжения? Замешательства? По моему позвоночнику поползли ледяные мурашки. Я не привыкла испытывать страх в своем собственном доме. Я жила одна с тех пор, как мне исполнилось пять лет. Скрипы, темнота и тишина пустоты меня не пугала. Кроме того, я не позволяла себе смотреть ни фильмы ужасов, ни документальные фильмы о преступлениях, ни вообще что-либо, что могло принести плохую энергию в мой дом.

Но при упоминании о вчерашнем по мне проскользнула нотка страха. Я бы сказала, что бывший не причинит мне вреда, но синяки на руках противоречили этому утверждению. Он не принимал «нет» за ответ. Мужчины, которые не принимали «нет» за ответ, опасны. И нет предела тому, на что могли пойти эти мужчины, лишь бы убедить себя в том, что они могут заставить женщину сказать «да».

— Похоже, ты здесь в безопасности, — сказала Фиона, выдергивая меня из собственной головы. Я наблюдала, как она осушила свой бокал, затем отнесла его к раковине и сполоснула.

— Что ты делаешь? — спросила я с истерическими нотками в голосе.

Да, присутствие Роуэна в моем доме и его присутствие в целом, мягко говоря, нервировало. Но Фиона была здесь. Фиона была моим якорем к реальности. За нее я могла цепляться, когда все становилось слишком плохо.

Фиона умела заполнить неловкое молчание. Фиона знала, как иметь дело с горячими, ультрамужественными, твердолобыми мужчинами.

Без Фионы мне было хреново.

Она подняла взгляд от раковины на меня, потом на Роуэна, потом на Мэгги, потом снова на меня. И улыбнулась. Она, блять, улыбнулась.

— Я иду домой, чтобы послушать новый альбом Тейлор Свифт и съесть целую курицу-гриль, — прощебетала она.

— Нет! — я почти взвизгнула.

— Да, — улыбка Фионы стала шире, она схватила свою сумочку со стойки и подмигнула мне.

Затем вышла.

Из моего дома.

Оставляя меня наедине с Роуэном.

И Мэгги.

Мэгги, хотя и симпатичная, не обеспечивала роль защитника и не могла заполнить неловкое молчание, которое, совершенно очевидно, распространилось бы на каждый уголок этого дома, потому что… как я должна поддерживать подобие разговора, когда Роуэн в моем доме?

Я уставилась в направлении входной двери, той, которая только что открылась и закрылась.

Оставалось совсем немного времени, пока я могла мысленно просить Фиону вернуться, прежде чем мне пришлось сосредоточиться на насущной проблеме. Быть с Роуэном. И его собакой. Что ж, собака не проблема. На самом деле, я быстро влюбилась в нее.

— Тебе не нужно оставаться здесь, — сказала я ему, когда нашла в себе силы снова посмотреть в его сторону. — Я имею в виду, это очень… благородно: врываться в мой дом на ночь, чтобы защитить меня от дверей шкафа… Но в то же время невежливо, безумно и немного женоненавистнически.

Я скрестила руки на груди, раздраженная настолько, что уже не боялась смотреть ему в глаза.

Глаза, которые снова мерцали.

И от этого мерцания у меня перехватило дыхание. Я никогда раньше не испытывала столько противоречивых эмоций одновременно.

— Немного женоненавистнически? — повторил он, его голос больше не был жестким и пугающим. Он был мягким… как мед.

Я изо всех сил старалась сдержать свой гнев. Он ускользал у меня из рук в ответ на его ласковый тон, мерцающие глаза и его ошеломляюще мужественную красоту. И еще его собака просто послушно сидела рядом с ним.

Я кивнула, поджав губы.

— Да. Потому что ты приходишь сюда и говоришь, что тебе нужно остаться в моем доме, будто я, тридцатитрехлетняя женщина, которая прожила сама по себе всю свою взрослую жизнь, не засовывая пальцы ни в какие розетки, не могу остаться в своем доме одна.

Его губы дрогнули. Мэгги, которую теперь явно тошнило от всего этого, оставила свой пост рядом с хозяином и подошла к камину, плюхнувшись перед ним.

Я на мгновение отвлеклась на собаку и на то, будто она здесь и должна быть.

Да, это из-за собаки я ощущаю странные чувства, а не из-за мужчины.

Нужно было завести собаку.

— Мэгги может остаться, — решила я, оглядываясь на Роуэна. — Но вы, сэр, должны уйти.

Губа Роуэна больше не просто подергивалась. Теперь он ухмылялся. Я никогда не видела, чтобы он ухмылялся. Он выглядел очень, очень хорошо.

— Мэгги ходит за мной по пятам, — сообщил он мне.

— Куда бы ты ни пошел? — возразила я.

Он кивнул.

— Но ты работаешь на стройке.

— Я помню.

Я выпустила струю воздуха.

— Нельзя брать собаку на строительную площадку.

— Скажи это Мэгги, — ответил он. — Она еще щенком там находилась.

— Это противоречит кодексу.

— Мы действительно будем говорить о строительном кодексе? — спросил Роуэн, явно забавляясь.

— Нет, — я нахмурилась. — Мы говорим о тебе. Ты не останешься здесь. Нейтан — не проблема.

Все мерцания и ухмылки прекратились.

— Да, — он сменил позу. — Я видел, как его задние фары выехали за пределы города меньше часа назад.

Я несколько раз моргнула, глядя на него.

— Извиняюсь?

— Я наблюдал, как он упаковывал сумку, затем сел в свою машину и уехал из Юпитера.

Я попыталась переварить все эти детали.

— Подожди, ты выгнал его из города? — спросила я. — Ты буквально прогнал его из города, — это был не совсем вопрос, потому что напряженность в его глазах сказала мне, что он не врет, и при этом он не показался человеком, склонным к преувеличениям.

Роуэн промычал в знак согласия. Его поведение все еще было несколько пугающим, с напряженными плечами, жесткой челюстью, бурными глазами. Но в нем больше не было той кипящей интенсивности, которая царила в пекарне сегодня. Но оставалась на моей коже. Что-то другое заменило его. Что-то немного более мягкое, но не менее мощное.

— Но семья Нейтана живет здесь много лет, — пролепетала я. — Они были одними из основателей, если верить его матери.

Фиона и я придерживались мнения, что его семья, вероятно, вытеснили законных поселенцев этого места — либо силой, либо взятками… Затем глубоко похоронили правду, чтобы господствовать над всеми.

Роуэн ничего не ответил на это. Пожал плечами. Ничего. В глазах напряженный, непоколебимый взгляд.

— Он ушел? — повторила я.

Кивок.

Нейтан всегда был большой рыбой в маленьком пруду. Когда мы были вместе, он говорил о том, что достоин большего. Что этот город отсталый и застрял в прошлом, и все жильцы недалекие идиоты. Я ни в чем с ним не соглашалась. Хотя я была не из тех, кто сильно сопротивляется, я сопротивлялась, когда он нес чушь о городе, который стал моим домом, и о людях, которые стали моей семьей.

Потом он перестал говорить подобное. По крайней мере, не часто. Он всегда говорил о переезде в Нью-Йорк, Лос-Анджелес, где смог бы полностью раскрыть свой потенциал. Но я всегда знала, что у него не получится, ведь тогда он не будет большой рыбой в пруду. Он станет крошечной рыбкой в огромном океане. Он не самый богатый, не учился в Лиге Плюща. Он вообще не был бы важен там. На каком-то уровне он знал это. Поэтому никогда не уезжал.

Но сегодня уехал.

По приказу Роуэна.

— Я изо всех сил пытаюсь переварить эту информацию, — сказала я ему, возвращаясь к своему пустому бокалу в поисках хоть какого-то облегчения.

Хоть какое-то занятие. Я уверена, если останусь под пристальным взглядом Роуэна еще дольше, мои ноги прожгут дыры в прекрасном, отреставрированном деревянном полу.

Я обошла Роуэна стороной, направляясь к бутылке. Да так сильно обошла, что врезалась в свою тумбочку, чуть не опрокинув вазу. Она покачалась пару мгновений, прежде чем снова выпрямиться. Я мысленно проклинала свою неуклюжесть, особенно учитывая мою аудиторию. Продолжила свой путь к бару, чувствуя на спине обжигающий взгляд Роуэна.

Я сосредоточилась на открытии новой бутылки вина, не беспокоясь о старой… Не было времени.

Руки дрожали, когда янтарная жидкость плеснулась в мой стакан.

Мне пришло в голову, что я чувствую себя чуть веселой. Мы с Фионой почти распили бутылку вина. Обычно я бы подала обширную закусочную тарелку. Но я была не в себе. Итак, мы вдвоем выпили целую бутылку, ничем не закусывая.

Следовательно, я была навеселе.

Когда я обернулась, Роуэн все еще стоял там, где раньше, только теперь он смотрел в другую сторону… На меня. Он стоял посреди моего дома, выглядя как древнегреческая скульптура.

— Хоть ты и незваный гость, я физически не могу принять тебя, не предложив чего-нибудь, — сказала я ему, мой голос был хриплым. Я хотела, чтобы он был твердым и трезвым.

Но нельзя смотреть на Роуэна и не придыхать. Пьяной или нет.

— Не желаешь бокал вина? — я кивнула на бутылку, которую только что открыла. — Хотя ты не совсем похож на парня, который пьет вино, — я прищурилась на него. — У меня есть множество напитков… Я могу приготовить коктейль на скорую руку. К сожалению, у меня нет пива. И ты больше похож на любителя пива, чем на любителя вина… или коктейлей.

Да, Роуэн точно любитель пива. Он мог бы стать лицом любой пивной компании. Грубый мужчина. С таким взглядом, будто он знает, как отлизывать девушке.

Блять.

Почему я думаю о том, как Роуэн делает куни?

Роуэн не ответил. Вместо этого он подошел к застекленному шкафу — тому, из-за которого у меня был синяк под глазом, — достал стакан — правильный, это важно отметить, — затем вернулся ко мне.

Я затаила дыхание, когда он приблизился, все мое тело напряглось. Его глаза были устремлены на меня, полные обещаний, которых не должно быть. На секунду, очень долгую, у меня мелькнула безумная мысль, что он собирается меня поцеловать.

Но, конечно, он этого не сделал. Он протиснулся мимо меня и взял бутылку вина, которую я открыла.

Он держал бутылку, изучая этикетку.

— Его нужно сцеживать, — заметил он, подняв глаза на меня. — Хороший раритет.

Я быстро заморгала.

— Очень хороший, — согласилась я, ошеломленная тем, что этот суровый, мужественный мужчина знал, какой бокал использовать для какого вина, и распознал хороший винтаж.

Я сохранила эту информацию подальше, сжимая ее внутри.

Его взгляд задержался на моем, прежде чем он налил напиток. Момент был невероятно сюрреалистичным. Роуэн здесь, наливает себе немного вина, как будто это естественно. Как будто он делал это каждую ночь.

Я сделала большой глоток, хотя, вероятно, это не самое умное решение, учитывая мое состояние, близкое к опьянению.

— Могу я предложить что-нибудь поесть? — спросила я, понимая, что проголодалась. — Предполагаю, что со всем этим возвращением в начало 19 века и изгнанием человека из города у тебя, вероятно, разыгрался аппетит, — я с гордостью могу сказать, что теперь в моем тоне появилась нотка язвительности.

Роуэн ни в малейшей степени не ощетинился на мой тон. На самом деле, он улыбнулся. Это было нервирующе. Не только потому, что он демонстрировал белые, ровные зубы, а сама улыбка была действительно горячей. Меня поразило, что за последние несколько минут он улыбался больше, чем за все время, что я его видела.

Конечно, ведь он просто быстро забегал за кофе и выпечкой. Может быть, он улыбался весь день, каждый день, когда его не было рядом со мной. Но я так не думаю. Он не производил впечатления жизнерадостного парня. Некоторые люди называли его ворчуном. Не в плохом смысле. А в сексуальном.

Сварливые мужчины почему-то чаще всего считались задумчивыми, опасными или загадочными.

Сварливых женщин чаще всего считали стервами.

— У меня разыгрался аппетит, — ответил он. — Но я буду рад просто заказать пиццу. Не хочу, чтобы ты ухаживала за мной. Не после рабочего дня.

Эта фраза согрела меня. Ниодин мужчина, с которым я была, никогда не задумывался о том, как я провела свой день. Они, конечно, не думали, что открывать пекарню, делать ремонт дома и работать в две смены, — дико сложно.

Я поняла, что у меня ужасный вкус на мужчин.

— Только не пиццу, — выдохнула я.

Ухмылка вернулась. Я решила, что мне нравится эта ухмылка. Я решила, что хочу заказать картину маслом, на которой будет изображена эта ухмылка, чтобы увековечить ее.

— Я сказал заказать пиццу, а не запечь Мэгги, — усмехнулся он.

Я в ужасе посмотрела на собаку, которая мирно храпела на коврике.

— Это ужасный пример.

— Ну, выражение твоего лица, когда я сказал, что хочу заказать пиццу, было такое, словно я предложил поесть собаку, — сказал он вежливо.

— Возможно, я избавилась почти от всех странных и ужасных привычек своего детства, — объяснила я. — Я не экономлю и не пользуюсь купонами, я зажигаю свечи для настроения, а не потому, что у меня нет другого выбора, — я кивнула на свой камин. — Это для декора, а не потому, что здесь нет отопления. И я покупаю подушки за двести долларов. Но по какой-то причине я не могу заставить себя заказывать готовую еду. Не тогда, когда в кладовой и в холодильнике есть продукты. Целая куча всего.

Я не собиралась говорить всего этого. Я намеревалась просто сказать ему, что единственная пиццерия, скорее всего, уже закрыта. Или что Джордж, водитель доставки, вероятно, уже накурился и не поедет сюда.

Но нет, я выплеснула на него целую кучу личных, смущающих подробностей о своем прошлом.

В результате Роуэн больше не улыбался.

Дерьмо.

Черты его лица были напряженными, глаза горели серьезностью, рот сжат в тонкую линию.

Прежде чем он смог что-то сказать или посмотреть на меня с какой-то жалостью, я протопала на кухню, поставив свой стакан на столешницу, чтобы открыть холодильник и просмотреть.

Он был огромным и безукоризненно организованным. Там были ряды различных безалкогольных напитков и газированной воды в стеклянных бутылках, упорядоченных по размеру. Стеклянные банки с домашними заправками стояли в дверях вместе с домашним ореховым молоком. У меня было три разных вида сливочного масла: соленое, несоленое и масло «Шаранта-Пуату», из Франции.

Если бы вы заглянули в мой холодильник, то подумали бы, что я чокнутая перфекционистка. И это верно.

— Жаренный сыр, — решила я, хватая три вида сыра, майонез и сливочное масло.

Роуэн пришел на кухню. Но не для того, чтобы взгромоздиться на один из барных стульев, как это было нормой для любого посетителя в моем доме. Я готовила, раскладывала сырные тарелки, а гости смотрели. Удобный ритм, который мне нравился. Мне нравилось, когда люди приходили в мой дом, а я заботилась о них и кормила.

Но Роуэн не следовал ритму, который я установила на этой кухне. Конечно, еще бы.

Роуэн оказался позади, когда я закрывала дверцу холодильника. Так близко, что мое тело коснулось его, прежде чем я поняла, что происходит. И прежде чем я смогла остановить себя, я громко вдохнула, наслаждаясь его чистым, мужским ароматом.

Потом я поняла, что только что обнюхала этого человека, и отпрыгнула назад, раскладывая ингредиенты на прилавке, прежде чем отступить, чтобы взять разделочную доску и немного свежего хлеба из кладовой.

Моя рука дрожала.

Роуэн все еще был там, когда я обернулась.

— Сядь туда, — я указала на розовый барный стул.

Роуэн даже не посмотрел. Он продолжал смотреть на меня.

— Почему я должен сидеть там? — спросил он ровным тоном. Глубоко.

Я сглотнула, борясь одновременно с возбуждением и дискомфортом.

— Потому что это моя кухня, и я не могу допустить, чтобы на ней был мужчина.

Он приподнял бровь.

— Не очень равноправно.

Я подавила стон. Этот мужчина приводил в бешенство.

— Ты внезапно появился в моей жизни, требуешь остаться на ночь, да еще и на кухне командовать? — потребовала я, складывая руки на груди.

Он ответил не сразу. Нет, он просто продолжал смотреть на меня. Никто не смотрит на людей так долго, не говоря ни слова. Нет, если только они не хотят сорвать одежду.

И Роуэн не будет срывать с меня одежду.

Да?

Капельки пота выступили у меня между грудей.

Нет, такой мужчина, как Роуэн, не захочет срывать с меня одежду, у меня грудь потеет всякий раз, когда я нервничаю. Хотя, скорее, я была в ужасе. Но хороший вид ужаса. Например, когда ты катишься на американских горках, но знаешь, что надежно закреплена.

Но был крошечный процент вероятности, что тебя неправильно пристегнули, и ты разобьешься насмерть. Но это часть веселья, не так ли? Выйти с аттракциона и почувствовать себя так, будто ты обманул смерть.

— Я появился в твоей жизни, потому что хочу этого, — ответил Роуэн, все еще не разрывая своего разрушительного зрительного контакта. Он сделал шаг вперед. Маленький такой. Но любое сокращение расстояния между нами заставляло мое горло сжиматься, а грудь потеть сильнее.

— Скажи мне, что искренне хочешь, чтобы я ушел, и я уйду, — предложил он низким, хриплым голосом.

Мое сердце бешено колотилось. Я только что спорила с ним о том, что он здесь. Я делала это так страстно. Но тогда Фиона была здесь чем-то вроде поддержки. А сейчас он пялится и разговаривает со мной тоном, похожим на растопленный шоколад.

«Скажи это», — убеждала я себя. С ним я могу разбиться сильнее, чем на американских горках.

Я открыла рот.

— Мне нужно приготовить сыр, — сказала я вместо того, чтобы прогнать его.

На один ужасный, но восхитительный момент я подумала, что он может не дать мне проходу.

Но затем он отступил назад. Я вздохнула с облегчением. Или разочарованием.

— Я хочу помочь, — теперь его голос был грубым.

— Будь там, — я указала на барные стулья. — Потому что я просто… мне нужно, чтобы ты был там. Я через многое прошла за последние двадцать четыре часа.

Роуэн поджал губы, хмуро глядя на меня всего на мгновение, прежде чем пошел и сел на стул. Мое сердцебиение не замедлилось.

Но этого было достаточно, чтобы приготовить сыр.

Роуэн Деррик в моем доме.

Это безумие.

Но что еще более безумно, так это то, насколько хорошо я себя ощущала.

Все казалось таким правильным.

Глава 7

Некоторое время мы не разговаривали, пока я нарезала хлеб, а затем достала чугунную сковороду, которая висела на крючке над газовой плитой.

Моя кухня представляла собой восхитительную смесь современного и деревенского стиля. Набор кастрюль и сковородок, висящих над плитой, сливающихся с розовыми барными стульями, светильники из матовой латуни и большие вазы с цветами.

— А Мэгги? — спросила я, нарушая молчание. — У меня нет собачьего корма.

Я мысленно приказала себе потом купить немного корма. Затем мысленно отчитала себя за то, что подумала об этом. Ведь это будет означать, что здесь будет жить собака, которая его ест. Я не планировала заводить собаку — хотя присутствие Мэгги словно дополняло дом и заставляло серьезно задуматься об этом.

Мэгги не будет здесь ночевать больше, чем один раз.

Потому что ее хозяина здесь не будет.

— Я могу приготовить ей омлет, — предложила я, прогоняя эти мысли. — И у меня в кладовке есть тунец. Он полезный. Холин и омега-3.

— У нее есть еда, — тихо сказал Роуэн с неописуемым выражением на лице. Черты его лица смягчились, но в глазах вспыхнуло что-то, чего я не могла расшифровать. — В машине. Мы подготовились.

Я прикусила губу. Он подготовился, чтобы остаться здесь на ночь. После того, как выгнал Нейтана из города.

Я не думала о Нейтане. Не могла. Сбивало с толку.

— Зачем? — спросила я его.

Он наклонил голову. Этот жест был ошеломляющим. В сочетании с его близостью и общим присутствием в моем доме.

— Не хотел наглеть, — сказал он с невозмутимым лицом.

Я уставилась на него, а затем хихикнула. Потом еще раз.

Он наблюдал за мной, все так же наклонив голову.

— Ты не хотел наглеть, — повторила я, хихикая.

Он кивнул.

— Но войти в мой дом и объявить, что ты останешься здесь, это по твоему… скромно? — спросила я, положив руку на бедро.

Теперь Роуэн улыбался.

Мне это не понравилось.

Или понравилось. В этом и проблема.

— Ты принесешь корм своей собаке и дашь мне доготовить ужин? — спросила я его с притворным нетерпением.

Мне нужно пространство, чтобы сделать вдох, который не пахнул бы им.

На одну замирающую секунду я подумала, что он не уйдет, потому что просто продолжал смотреть на меня. И во второй раз за сегодняшний вечер я была уверена, что он вот-вот поцелует меня.

Но он этого не сделал.

Он поставил бокал на стойку и обошел меня, чтобы забрать собачий корм.

Он останется.

Как и Мэгги.

***

Остаток ночи прошел в какой-то гармонии.

Но не совсем.

Из-за того, что я все еще волновалась внутри, мой фундамент дал трещину. Я была сверхчувствительна к каждому своему движению, к каждому вздоху, к тому, как я ела, ходила, потягивала вино. Винный кайф немного помогал. Достаточно, чтобы я смогла проглотить еду, не подавившись.

Мэгги с удовольствием набросилась на корм. Особенно после того, как я положила в миску немного тунца.

Роуэн отнесся к этому с удивлением, хотя я начала разглагольствовать о химикатах, которые добавляют в пищу — даже в собачий корм — и что нам нужно скорректировать рацион Мэгги, чтобы она прожила долгую и счастливую жизнь.

В конце своей тирады я поняла, что переступила границы дозволенного, критикуя еду, которой он кормит свою собаку, ведь это не мое дело.

Однако Роуэн совсем не беспокоился. У него было мягкое, напряженное, слегка удивленное и невероятно красивое выражение лица.

Сейчас я сосредоточилась на своем вине и сэндвиче, которые оказались невероятным сочетанием.

Роуэн сидел прямо рядом со мной за барной стойкой со своими двумя бутербродами. Мы были близко. Так близко, что его бедро пару раз фактически коснулось моего. Я напряглась, сэндвич замер на пути ко рту, но потом я пыталась успокоиться. Насколько это возможно для кого-то вроде меня.

Как только я закончила, то вскочила, чтобы помыть посуду. Или пыталась это сделать. Роуэн забрал тарелки, снова стоя слишком близко.

— Повар не моет посуду, — сказал он низким и хриплым голосом.

— Я не против, — прошептала я.

— Я не спрашивал, против ты или нет, — ответил он, забирая тарелки из моих рук. Но он не сразу подошел к раковине. Даже не пошевелился. Он просто стоял там, держа тарелки между нами. — Ты готовишь потрясающий жаренный сыр, кексик, — пробормотал он.

Я посмотрела на тарелки, больше не в силах выдерживать его проницательный взгляд. Я действительно вкусно приготовила.

— Спасибо, — ответила я тихим, дрожащим голосом.

При этих словах он отступил назад и направился к раковине. Я как загипнотизированная наблюдала, как двигаются мышцы его спины под футболкой. Меня охватило желание подойти к нему сзади, просунуть пальцы под футболку и провести кончиками пальцев по каждому мускулу.

Я быстро отбросила эти мысли, напомнив себе, что это значительно усложнит и без того сложную ситуацию.

Вместо того, чтобы делать то, что подсказывал инстинкт моего тела, я просто откинулась на спинку барного стула и наблюдала. Обычно я бы не стала делать ничего подобного. Я бы схватила свой телефон, книгу, любой отвлекающий инструмент. Но в тот момент во мне было изрядное количество вина, а напротив стоял мужчина, моющий посуду.

Закончив, он вытер руки кухонным полотенцем и повернулся.

Думаю, я наполовину влюбилась в него прямо тогда, когда он стоял у меня на кухне и вытирал руки кухонным полотенцем.

— Ты ведь не собираешься уходить, да? — спросила я со вздохом.

— Ни за что на свете, — сказал он. Возможно, даже прорычал. До этого самого момента я и не думала, что мужчины на самом деле рычат. Я думала, что это творческий прием у авторов романов. И мне это нравилось. Ну, когда я читала.

Потому что я не сталкивалась с подобным в реальной жизни. До этого момента.

И можно было с уверенностью сказать, что в реальной жизни мне это тоже понравилось.

— Я приготовлю спальню для гостей, — прошептала я дрожащим голосом. Очень хотелось сказать, чтобы он поспал в моей комнате. Однако слова застряли у меня в горле, слишком скрюченном от страха.

Я встала с барного стула без всякого изящества. Но, хотя бы, не упала.

— Я покажу тебе, — быстро сказала, почти выбегая из комнаты.

Я не оглядывалась, чтобы посмотреть, идет ли он за мной, знала, что идет, по тихому стуку его ног и когтей Мэгги.

Хотя я и не думала, что можно «почувствовать», как кто-то смотрит на тебя, а вдруг его глаза Роуэна сосредоточены на моей заднице?

Потом я споткнулась о ступеньку.

— Воу, ты в порядке?

Его руки были на моих бедрах, и жар чуть опять не сбил меня с ног. И все же он был позади меня, и что-то инстинктивное внутри подсказывало, что этот человек не даст мне упасть.

— Прекрасно, — прохрипела я.

Он не отпустил меня. Не сразу. Мы задержались там, с его руками на моей талии. Мы могли бы задержаться там намного дольше, если бы Мэгги не заскулила в знак протеста где-то позади.

Мы зажали бедную собачку на лестнице.

Я пошевелилась, оказавшись на свободе, Мэгги прошмыгнула мимо меня и, виляя хвостом, ждала нас обоих наверху лестницы.

Я почесала ей затылок, проходя мимо, направляясь в комнату для гостей на нетвердых ногах.

Светильники на полу загорелись от движения, бра на стенах уже включились. Фотографии за последние пять лет висели на стенах в коридоре. Я возле пекарни, до того, как ее переделали, позирую с табличкой «продано». Различные групповые снимки Тины, Тиффани, Фионы и меня. Ансель тоже, когда приезжал в гости. Это была моя тщательно продуманная хронология жизни, в которой заметно отсутствовали большие фрагменты. А именно — детство.

Я не знала, осматривал их Роуэн или нет, потому что не оглядывалась. Я не доверяла себе.

Гостевая спальня находилась рядом с моим кабинетом, и из ее окна открывался вид на мою обширную собственность, пока ее не захватывали суровое морские волны.

Я постаралась обставить дворик в том же винтажном стиле, что и остальную часть моего дома.

— Итак, здесь есть ванная, — я вошла, включила свет, проверила, есть ли там полотенца, хотя и знала, что есть.

Душевая кабина была облицована лесисто-зеленой плиткой. Насадка для душа была из матовой стали, как и все другие приспособления.

— Здесь запасные зубные щетки, — я открыла ящик в туалетном столике, указывая на новые щетки, вместе с различными мини-версиями моих любимых туалетных принадлежностей. Все, что может понадобиться человеку, ночующему в моем доме.

Мне нравилось быть хорошей хозяйкой. Мне нравилось отделять себя от своего детства настолько, насколько это было возможно.

С этой мыслью я захлопнула шкафчик и вышла из ванной, направляясь к лампе, стоявшей на прикроватном столике.

— Телевизор, — я указала на большой шкаф у стены. — Там, внутри. Пульт в ящике, — я похлопала по кровати с плюшевым зеленым бархатным одеялом и декоративным изголовьем. — Свежие простыни. Думаю, все, что тебе может понадобиться.

Я была так поглощена выполнением своих обязанностей хозяйки — или, может быть, я цеплялась за них, чтобы не сосредотачиваться на Роуэне, — что не заметила, как он на меня смотрит.

Его руки были сжаты по бокам так сильно, что выступали жилы на предплечьях. Его поза была жесткой, напряженной. Выражение его лица можно было описать только как голодное.

Прожорливое.

И я была тем пиром, которого он жаждал.

Мои пальцы впились в внутреннюю сторону ладоней. Потребность пульсировала между ног.

— Нора, — он выдавил мое имя, как будто боролся за контроль. — Тебе нужно выйти из этой комнаты прямо сейчас.

Мои колени дрожали. Я осталась как вкопанная на месте.

— Почему? — спросила я тихим шепотом.

Он сглотнул. Заметно. Я наблюдала, как его кадык подпрыгивал в такт движению.

— Потому что я с тобой в одной комнате. Где есть кровать, — он кивнул на кровать, о которой шла речь. — Потому что твои щеки раскраснелись, потому что я мечтал узнать, какие у тебя губы на вкус. Потому что я, блять, едва могу контролировать свою потребность заявить на них права. И попробовать.

Святое. Дерьмо.

Он только что это сказал?

Да, он только что это сказал. Я находилась не в своем теле.

Шагнула вперед на трясущихся ногах.

Тело Роуэна заметно напряглось еще больше при моем приближении. Его челюсть была гранитной.

— Нора, — предупредил он.

Его низкий хриплый голос был для меня как гребаная кошачья мята.

Не знаю, чего я добивалась, продолжая приближаться к нему. Я не была инициатором. У меня не было сексуальной уверенности. Конечно, я лелеяла множество фантазий, в которых у меня была сексуальная уверенность. Где я не боялась брать на себя ответственность, позволять себе верить, что я желанна для всех без исключения мужчин.

Но я бы никогда не воплощала эти фантазии в жизнь. Я никогда не была с мужчиной, с которым ощутила себя в безопасности, дабы исследовать эту часть себя. Ни с кем из моих бывших. Особенно не с мужчиной, за которого я согласилась выйти замуж.

Но Роуэн… Человек, которому я едва сказала два слова за последние сорок восемь часов… он заставил меня так себя почувствовать. Желанной. Сильной. Мужчина выглядел так, словно мог разлететься вдребезги от того, что он не может себя себя в руках.

— Тебе не нужно ничего контролировать, — сказала я, останавливаясь в нескольких дюймах от него. Мои босые пальцы почти касались его носков.

Он выпрямился, теперь выглядя еще более напряженным. Если бы человек мог превратиться в камень, он бы сделал это. Но он был из плоти и крови.

— Ты можешь попробовать, — пригласила я, облизывая губы.

Вена на шее Роуэн запульсировала. Его брови были сведены вместе, и я видела, как он стиснул зубы.

— Черт, — выдавил он. — Из-за тебя мне чертовски трудно поступить благородно.

Я ухмыльнулась, поднимаясь на цыпочки, так что наши губы почти соприкасались.

— Что, если я хочу, чтобы ты совершил бесчестный поступок? — мой голос был почти неузнаваемый. Даже знойный.

И это сработало. Я видела, как выражение лица Роуэна изменилось с жесткого на что-то совершенно другое.

Что-то первобытное. Мужчина, готовящийся заявить права на женщину.

Мое тело гудело от ожидания и потребности.

Я закрыла глаза, готовясь к поцелую и ко всему, что последует за ним.

Но вместо того, чтобы руки схватили меня за шею, талию или задницу, вместо того, чтобы прижаться губами к моим, руки Роуэна легли мне на плечи, твердо и целенаправленно отталкивая назад. Он не сжимал меня сильно, чтобы причинить боль, но жало отказа оказалось мучительнее.

Мои мышцы напряглись от необходимости бежать, сражаться или исчезнуть.

Но руки Роуэна все еще были на моих плечах, удерживая на месте. Он хмуро смотрел на меня, и слезы, которые наполняли мои глаза.

Я проклинала себя за то, что не могла их контролировать. Первой реакцией моего тела почти на что угодно были слезы. Гнев. Разочарование. Отказ.

Стремно пытаться соблазнить мужчину и потерпеть неудачу, но когда он видит, как ты плачешь после этой неудачи, — просто фиаско.

Роуэн поднял руку, чтобы большим пальцем стереть слезу с моей щеки.

— Это самый неловкий момент в моей жизни, — прохрипела я. — А еще тот раз, когда я врезалась в сетчатую дверь на вечеринке Жасмин в десятом классе, и все, включая мальчика, который мне нравился, смеялись надо мной.

— Пусть этот момент остается на вершине. Сейчас меня ничего не смущает.

— Я пыталась быть сексуальной, но потерпела неудачу, — теперь я рыдала, рыдала как дура, из носа текли сопли. — И теперь я плачу. Поверь, это смущает.

— Ты не потерпела неудачу не в этом, — проворчал Роуэн. — Ты сексуальна, черт возьми, когда просто дышишь. И я должен получить медаль за то, что сопротивляюсь тебе сейчас, — то, как он посмотрел на меня, остановило слезы. — Я сейчас тверд, как гребаный камень, Нора. Лягу спать, думая, что могло бы случиться, будь я чуть хуже. Как я могу воспользоваться женщиной, которую хотел годами, когда она выпила слишком много вина, и когда у нее синяки от другого мужчины?

Я открыла рот, чтобы поспорить об этой незначительной детали, поскольку технически Нейтан не сделал этого. Но палец Роуэна скользнул к моему рту, заставляя замолчать.

— Я не позволю защищать его, кексик, — мягко сказал он. — И не буду говорить о нем в этот момент, — он заправил прядь волос мне за ухо. — Это не отказ, Нора. Это я жадничаю, хочу, чтобы у тебя были все способности на трезвую голову… По крайней мере, в первый секс, — его губы зависли в нескольких дюймах от моего рта. — Потом я с удовольствием посмотрю, как ты пьешь вино, зная, что может произойти позже ночью, — его рука призрачно скользнула вниз по моему телу в едва заметном прикосновении.

— Теперь иди, — прошептал он. — Прежде чем я забуду все, что сейчас сказал.

Ремни на американских горках заскрипели, и хотя часть меня хотела, чтобы они разорвали, я держалась крепко. Повернулась на пятках и вышла из комнаты.

Глава 8

Я думала, что он спит, когда вошла на кухню. Почти все в этом часовом поясе, если не работали в ночную смену, спали в пять утра. Это было частью волшебства.

По крайней мере, обычно это было волшебство. Не тогда, когда я провела ночь, ворочаясь с боку на бок, зная, что Роуэн лежит в кровати менее чем через три двери от меня. В моем доме. Под моими простынями.

Обнаженный.

Ну, я не могла быть уверена, что он спал голым. Но он пришел без вещей, и я серьезно сомневалась, что он будет спать в джинсах.

Так что, скорее всего, на нем было только нижнее белье.

Или вообще ничего.

Не думаю, что он из тех парней, которые любят трусы. Может быть, боксеры. И на нем определенно не было майки. Это означало, что мои простыни будут пахнуть его торсом. Торс, который, вероятно, был таким же точеным, как и все остальное в нем.

Большую часть ночи я гадала, во что именно он одет, лежа на той кровати. Потом я задалась вопросом, во что бы он был одет, если бы он лежал в другой кровати. Если бы он не был таким чертовски благородным и не прогнал в мою спальню.

Я прокручивала его слова в голове снова и снова. Там много чего можно было вспомнить.

«Ты сексуальна, черт возьми, когда просто дышишь.»

«Это я жадничаю, хочу, чтобы у тебя были все способности на трезвую голову… По крайней мере, во время первого секс.»

«Как я могу воспользоваться женщиной, которую хотел годами?»

Годами.

Он сказал, что хотел меня в течение многих лет. Если бы я мыслила логически, то заподозрила, что это не в порядке вещей. Но нет. Меня охватило желание. Я словно обезумела.

Моя потребность была почти неконтролируемой. Я была полностью поглощена своими мыслями. Невероятно возбужденная. Мне нужна разрядка. Очень. Но я не полезла в прикроватную тумбочку за вибратором, хотя это было чрезвычайно заманчиво.

Я слишком волновалась, что нежное жужжание вибратора донесется до него, и тогда он услышит. Что на самом деле невозможно. Как можно услышать через одеяло, закрытую дверь, по коридору и через его закрытую дверь? Каждая стена в этом доме обшита утеплителем. Я сама позаботилась об этом. Шум доносился уже не так, как раньше в старых домах.

Я могла бы довольно легко дать себе облегчение, в котором так нуждалось мое тело, и Роуэн ничего бы не узнал.

Вот только я этого не сделала. По какой бы то ни было причине.

Итак, я почти не спала. И хотя приняла душ и переоделась, я была не очень бодрой.

Моей целью был кофе. Очень много кофе.

Я как зомби спускалась по лестнице, и не заметила, что горел свет, а в воздухе витал аромат кофейных зерен.

Пока не вошла на кухню.

И увидел Роуэна.

Он не спит.

И, к сожалению, не голый. Он был одет в ту же одежду, что и прошлой ночью, без бейсболки. Я никогда не видела его без бейсболки, за исключением тех случаев, когда он снимал ее у прилавка, но в те моменты я никогда не позволяла себе смотреть. И он всегда быстро надевал ее обратно.

Теперь на него невозможно не смотреть. Его волосы были растрепаны ото сна, выглядели невероятно сексуально… Некоторые мужчины вроде Нейтана слишком долго стояли перед зеркалом, пытаясь повторить такую прическу. Моя рука дернулась от желания убрать прядь, упавшую на его темную бровь. Щетина на его подбородке была гуще обычной. Это только делало его более грубовато красивым.

— Доброе утро, — сказал он хриплым голосом.

— Доброе утро, — машинально ответила я. — Ты проснулся.

— Я так и думал, что ты встанешь ни свет ни заря, — он покосился на окна, за которыми все еще было темно. — Или даже еще раньше, — он снова посмотрел на меня, отчего немного перехватило дыхание. Он определенно бодрствовал и осознавал происходящее, но все еще был немного сонным, в уголках его глаз появились морщинки, и он смотрел на меня прищуренным взглядом.

Я вижу Роуэна Деррика без бейсболки, сонного у себя на кухне.

Его собака тоже спала тут. Мэгги дремала перед французскими дверями, ее голова поднялась, чтобы посмотреть, будто приветствуя, потом она шлепнулась обратно на пол.

Воспоминания о прошлой ночи нахлынули на меня. Как я могла забыть… и все запреты просто ослабли. Смущение, горячее и густое, подступило к моему горлу при воспоминании о том, как нагло я себя вела.

Мои глаза метнулись в сторону, к кофеварке.

— Ты приготовил кофе? — спросила я хриплым голосом, хотя это и так очевидно.

Краем глаза я увидела, как голова Роуэна повернулась в сторону машины.

— Пытался. Должен признать… попробовав кофе в пекарне и осознав, какое дерьмо я пил большую часть своей взрослой жизни, я раскошелился на кофеварку эспрессо. Хотя моя не такая навороченная.

Я улыбнулась. Моя кофемашина почти как в пекарне, только поменьше размером. И была моей гордостью и радостью. Блестящая нержавеющая сталь, служащая одновременно произведением искусства на кухне и инструментом, необходимым для выживания.

Его большие руки попали в поле моего зрения, когда они сомкнулись вокруг дымящейся кружки.

— Не знаю, вкусно ли. И не знаю, понравится ли тебе.

Я сосредоточилась на кружке, затем быстро забрала ее у него. Несмотря на все мои усилия, наши пальцы соприкоснулись, и мое тело снова разгорячилось. На этот раз не от смущения.

— Я пью просто черный, — ответила я, с благодарностью делая большой глоток.

— Ты, королева сахара, пьешь просто черный кофе? — уточнил Роуэн, явно удивленный.

Я ухмыльнулась в кружку, все еще не осмеливаясь посмотреть ему в глаза.

— Ну, все остальное в моей жизни сладко до тошноты. Надо немного уравновесить горчинкой, — неуклюже пошутила я.

О боже. Я такая… идиотка.

Но Роуэн не считал меня такой. А если и считал, то хорошо скрывал это за своей теплой улыбкой.

— Приготовить тебе что-нибудь на завтрак? — предложила я, сделав еще один глоток кофе, который не согрел меня так, как улыбка этого парня.

— Ты всегда предлагаешь накормить меня.

— Ну, ты на моей кухне оказываешься в то время, когда надо поесть, — возразила я.

— Я бы не назвал это временем приема пищи, — Роуэн еще раз вгляделся в темноту.

— Ох, да ладно, — я сделала еще глоток кофе, с каждым мгновением чувствуя себя все более человечной. — Я тоже не ем так рано. Обычно я ем на работе после того, как выпекаю первую порцию.

Он медленно кивнул, и мы погрузились в молчание. Не понятно, в удобное или неловкое. Не могу сейчас доверять своему суждению.

Особенно когда Роуэн смотрит на меня.

Сегодня я была одета в белое — игра с огнем, учитывая количество шоколада, с которым я работаю. Сшитые на заказ брюки были высоко расположены на талии, изумрудная шифоновая блузка с воланами заправлена внутрь. Рукава доходили до локтей, достаточно длинные, чтобы прикрыть синяки, но и не мешали в работе.

Роуэн не торопясь оценивал мой наряд. Он не скрывал, что ему понравилось. И наряд. И мое тело. Его язык пробежался по губам, глаза блуждали по мне, я подавила дрожь, изо всех сил стараясь скрыть свою потребность в нем.

Прошлая ночь не была отказом, что бы я себе не говорила. Потому что даже я не могла отрицать, что Роуэн хотел меня. Он не скрывал этого. Ничуть

Как раз в тот момент, когда я подумала, что не выдержу еще одной секунды его внимания, он прочистил горло, нарушая момент.

— Я помню этот дом, — прочитал он, прикрывая свою кружку и оценивающе оглядывая кухню. Опытный глаз. Он переходил из режима знойного Роуэна в режим парня-строителя.

Что было разочарованием в некоторых отношениях, но интригующим в других. Мне нравилось видеть эти его версии, хотелось знать, сколько их еще там.

— Последний владелец звонил нам и спрашивал расценки на ремонт. Ему не понравилось то, что мы сказали.

Я вспомнила капризного старика, который раньше жил здесь, и которого невероятно беспокоил тот факт, что я, незамужняя женщина, покупаю его дом на свои собственные деньги. Но я была единственным покупателем, так как дом разваливался, и ремонт обошелся бы ему в небольшое состояние. Он стоял на рынке около года, когда я его купила, и детям владельца не терпелось вывезти отца из фермерского дома в престарелый дом во Флориде.

— Кто делал ремонт? — спросил Роуэн, двигаясь по комнате, проводя руками по стене и направляясь к арке, которая вела в холл. Мне нравились эти арки. Они делали дом теплее, немного неожиданнее и современнее, не ставя под угрозу его историю. Ну, по крайней мере, я так думала. Кто знает, о чем думает Роуэн.

Я была очарована тем, как его руки двигались по гладкой поверхности. Уверенно, сильно.

— Эм, я, — ответила я, думая, что мне, возможно, нужно проверить свою голову, раз я возбуждаюсь, наблюдая, как мужчина трогает мой дом.

Внимание Роуэна переключилось со стен на меня, его глаза расширились от шока.

— Ты сделала все это?

Я кивнула, смущенно глядя в свой кофе. Я понятия не имела, почему, черт возьми, так смущалась. Еще несколько секунд назад я была горда.

Я неловко переступила с ноги на ногу.

— Уверена, есть много вещей, которые другие люди могут посчитать неправильными, — я пожала плечами. — Девчонка, которая только что начала бизнес, затем решила вложить большую часть своих оставшихся сбережений в это место, — я указала руками на потолок. — Я, конечно, не могла позволить себе нанять подрядчика, поэтому смотрела много видео на YouTube. Конечно, помогали сантехники, и Тина просила кого-нибудь из своих друзей время от времени приходить на помощь.

Я вспомнила здоровенных, устрашающих байкеров, которых она присылала ко мне домой. С татуировками, кожаными жилетами и своими «Харлеями». И многие из них были невероятно красивы.

И все они оказались вежливыми, хорошими людьми… так говорила Фиона, выходя из спальни со злой усмешкой.

— Я уговорила брата приехать сюда после того, как купила дом, — я с нежностью улыбнулась стенам, полам, вещам, которые мы создали с братом. — Он хорошо поработал. И всякие электрические штуки настроил.

На секунду я ужасно соскучилась по своему брату. Как по недостающей конечности. Конечно, расстояние между нами всегда причиняло боль, но были моменты, когда я чувствовала себя неполноценной, как будто совершила ужасную ошибку, уехав так далеко от него. Но я сделала это, потому что должна была. Я не могла быть в одном городе с этой женщиной. И по какой-то причине Ансель не мог оставить ее.

Она глубоко вцепилась.

— Твой брат — электрик? — я была благодарна, что вопрос Роуэн вырвал меня из мыслей.

— Ну да. Получил сертификат несколько лет назад. Он вернулся в Чикаго.

— Он старше тебя?

Мои губы приподнялись по собственной воле.

— На две минуты… этим и хвастается при любом удобном случае.

Роуэн наклонил голову, рассматривая меня, жест, который я теперь распознала как его способ показать, что он не просто слушает, а ловит каждое слово.

— Вы близнецы? — спросил он с явным удивлением в голосе.

Это почему-то позабавило меня.

— Ты, кажется, шокирован. У меня не может быть брата-близнеца? — поддразнила я.

Он потер рукой подбородок, смахивая густую щетину.

— Нет, — мгновенно ответил он. — Ты кажешься особенной.

Святое дерьмо. Он правда сказал это?

Я прочистила горло, не зная, что делать со своим телом, поэтому просто залпом допила остатки кофе, обжигая при этом язык и горло.

— Мне нужно в пекарню, — объявила я, морщась от ожога.

Роуэн некоторое время наблюдал за мной, прежде чем кивнуть. Он вернулся на кухню не для того, чтобы замочить кружку и оставить ее в раковине, пока кто-то другой не помоет, — то есть я, — как делал Нейтан. Нет, он сполоснул ее, а потом положил в посудомоечную машину.

Такой простой акт обычной вежливости не должен казаться таким уж важным. Но это произошло. И еще раз дало понять, что я позволила Нейтану вытирать об меня ноги.

Я погрузилась в свои мысли, пока собирала сумочку.

Мэгги потерлась головой о мое бедро, как будто чувствовала, что я начинаю себя накручивать. Я почесала ее за ухом, благодарная за то, что она просто существует. Мне нужна собака. Дружеское общение. Безусловная любовь, которую они дают. Но меня не было дома с пяти утра каждый день. И я не могу приводить собаку в пекарню, так как это нарушение санитарного кодекса. Так что нет, для меня не имело смысла заводить собаку. Я просто должна извлечь из происходящего максимум пользы.

Мэгги радостно трусила рядом со мной, пока я шла к входной двери, где Роуэн сидел на деревянной скамейке у входа, надевая ботинки.

Вот еще один акт вежливости. Снимал ботинки, потому что не хотел пачкать пол. Конечно, Нейтан носил дорогие мокасины, которые он изо всех сил старался содержать в чистоте, чтобы они не создавали беспорядка, но это принцип.

Сравнивать одного мужчину с другим ненормально. Но тут никакой конкуренции. В этом я уверена.

Роуэн ничего не сказал, когда мы выходили за дверь. Я, Мэгги и он.

Я думала, мы сядем в наш машины и уедем, притворяясь, что прошлой ночи никогда не было.

Надеялась ли я на это? Может быть. Боязливая часть меня, конечно, надеялась.

Но другая часть меня не могла представить, что мы вернемся к прошлому, когда Роуэн был всего лишь посетителем в пекарне. Сейчас он просто человек с прекрасной собакой, который посылает мне значительные взгляды.

Но мне не следовало беспокоиться о таких вещах. Потому что я пока в здравом уме.

Он подошел ко мне прежде, чем я осознала, что происходит. И когда я поняла, инстинктивно попятилась.

— Нора, — пробормотал он, подталкивая меня к задней части моей машины, его теплое, мускулистое тело прижималось к моему.

Он все еще пах собой, но с легким привкусом мыла из гостевой душевой. Тем же мылом, которым я пользовалась. Лавандовое. Из Франции, где не пичкают средства личной гигиены химикатами, как здесь.

Мне нравился его запах. Но смесь его запаха и моего? Это слишком опасно. Это заставило меня подумать о… других совместных вещах.

Это и тот факт, что его рука теперь была на моем бедре, его губы в нескольких дюймах от моих, и он шептал мое имя каким-то страстным тоном.

— Что? — захрипела я, мои веки быстро затрепетали при его близости. К сожалению, на его лице не было никаких грубых недостатков, вообще ничего, что могло бы меня оттолкнуть.

— Ты больше не пьяна, — он медленно провел костяшками пальцев по моей челюсти.

Я вздрогнула от этого интимного жеста.

— Я и тогда не была пьяна, — возразила я или, по крайней мере, попыталась. Мой голос был слабым, едва ли выше шепота. — Скорее, навеселе.

— Хорошо, — его глаза искали мои. — Ты больше не навеселе. Так что…

— Что? — спросила я едва слышно.

— Так что, если я поцелую тебя, это не будет казаться насильным.

Мое сердце забилось в два раза быстрее, а оно уже билось чертовски сильно. Впервые в своей жизни, физические симптомы были вызваны не какой-то болезнью. На самом деле, я ни о чем не думала, кроме того, как пахнет Роуэн, тепла его тела, прижатого к моему, и того, как его слова вибрируют во мне.

— Технически, я… я не полностью владею своими способностями, пока не выпью вторую чашку кофе, — заикаясь, сказала я. Не знаю, почему я это говорю, слабо пытаясь возразить против того, чтобы он целовал меня.

Я представляла, как этот мужчина целует меня с тех пор, как впервые увидела его. Но теперь тяну время. Потому что напугана. В ужасе от того, что может означать его поцелуй. Совершенно уверена, что как только он поцелует меня, ничто уже никогда не будет прежним.

Однако Роуэн меня не поцеловал. Его хватка на моем бедре немного усилилась, а другой рукой он обхватил меня сзади за шею.

— Ты хочешь, чтобы я поцеловал тебя или нет, кексик?

Земля качнулась подо мной, когда этот вопрос запрыгал в голове. Я изо всех сил пыталась ухватиться за это, чтобы сохранить, вернуться к нему позже и вспоминать до конца жизни.

— Я бы очень хотела, чтобы ты поцеловал меня, — сказала я так тихо, не знаю даже, услышал ли он меня.

Очевидно, услышал, потому что в ту же секунду, как я произнесла эти слова, его рот оказался на моем.

Сначала я думала, что он поцелует меня нежно. Когда он увидел синяки, он обращался со мной с большой осторожностью. Как будто я была хрупкой.

Но сейчас нет.

Наши губы соприкоснулись, его язык погрузился в мой рот, рука на моем бедре притягивала наши тела как можно ближе.

Я вцепилась в края его куртки, держась изо всех сил, и целовала его с такой яростью и голодом, о существовании которых и не подозревала.

Меня никогда в жизни так не целовали. Поцелуй никогда не заставлял меня чувствовать себя так.

Как будто на меня претендовали. Будь я на смертном одре не оторвалась бы от него.

Тихий стон вырвался из глубины моего горла, нуждаясь в большем, стремясь избавиться от слоев ткани, разделяющих нас. Мне нужно его обнаженное тело. Нужно провести кончиками пальцев по вершинам и впадинам его мышц.

Я просунула руки под его футболку, обнимая, чтобы сделать именно это.

Роуэн поднял меня, рычание сотрясало его грудь. Я, не колеблясь, обхватила ногами его бедра, царапая ногтями кожу на спине. Конечно, не настолько сильно, но жутко хотелось. Поцарапать до крови.

Такого у меня никогда не было. Никакого грубого секса… может быть, я никогда не доверяла мужчине настолько, чтобы поддаться этому желанию.

То, как Роуэн целовал меня, прижимал к себе — просто до боли — дало понять, что ему тоже понравится пожестче. И это еще больше намочило мои трусики.

Я была готова к этому. Отдаться ему. Прямо на багажнике машины.

Но он, очевидно, думал яснее, отстраняясь, а затем прижимаясь своим лбом к моему.

Мы оба тяжело дышали, ни один из нас ничего не говорил почти минуту.

— Я уже давно представлял, как это сделаю, — прохрипел он. — Надеюсь, сейчас это не просто воображение… блять.

Мою кожу покалывало, и было трудно ясно видеть, ясно мыслить. Большая часть моего внимания была прикована к губам Роуэна, и я хотела как можно скорее вернуть их к своим.

— Тебе нужно открыть пекарню, — сказал Роуэн, когда я промолчала.

— Я смутно припоминаю, что у меня есть пекарня, — прошептала я, мой голос звучал незнакомо.

Его губы приподнялись. Но не с той улыбкой, как раньше. Нет, она не была легкой или нежной. Выражение его лица все еще было суровым, черты лица напряжены, глаза затуманены голодом.

Роуэн пытался сохранить самообладание. Потому что он хотел меня.

То, что он целовал меня до чертиков, тоже говорило об этом, если честно. Но то, как он держал себя в руках, казалось, был на волоске, заставляло меня чувствовать себя… могущественной.

Роуэн взглянул в сторону, и я тоже.

Мэгги сидела в нескольких футах от нас, радостно высунув язык.

Я издаю полуистерический смешок. Мы чуть не занялись сексом возле моей машины в пять утра рядом с собакой.

Роуэн опустил меня вниз, наклонился, чтобы нежно поцеловать меня в нос, хотя только что вел себя совсем по-другому. Затем он отступил назад, приподняв кепку, чтобы провести рукой по волосам, прежде чем надеть ее обратно.

— Я отвезу тебя в пекарню, — это не было утверждением. Там был невысказанный вопрос. Может быть, приглашение?

Мой дом прямо тут. В нескольких шагах. Там есть кровати. Но если я позволю своему желанию руководить мной, мы определенно не добрались бы до кровати. Мы бы занялись сексом на винтажном коврике возле двери.

Мои нервные окончания взвыли от одной только мысли об этом.

И я почти сделала это. Взяла на себя инициативу. Поддалась этим плотским инстинктам.

Но в последнюю минуту отказалась.

— Да, мне нужно в пекарню, — вздохнула я.

Он не выглядел разочарованным. Или, по крайней мере, я не заметила. Он кивнул, бросил на меня последний нежный взгляд, затем свистнул Мэгги.

Она быстро встала и запрыгнула в грузовик, когда он открыл для нее дверь.

Я села в свою машину, и Роуэн следовал за мной всю дорогу до пекарни, стоял на нейтральной передаче, пока я не открыла дверь и не вошла внутрь.

Потому что он был из тех людей, которые ждали, пока девушка не окажется в безопасности, прежде чем выпустить ее из поля зрения.

Проблема в том, что даже тогда я знала, что мое сердце не в безопасности, пока он рядом.

Глава 9

— Итак, — сказала Фиона, прислоняясь к стойке.

Я оторвала взгляд от теста.

— Что?

— Не прикидывайся скромницей, сучка, — огрызнулась она. — Я ушла от тебя прошлой ночью, наполовину разозленная на мужчину, по которому ты пускала слюни целую вечность, стоящего в твоем доме и заявляющего, что он останется на ночь. Что, черт возьми, произошло прошлой ночью?

Я поджала губы, сосредоточившись на тесте.

— Ничего не случилось.

— Ничего не случилось? — в ее голосе звучало невероятное разочарование.

Я кивнула, немного подумав в тишине, пытаясь понять, рассказывать или нет.

Кого я обманываю? Я ни за что не смогу хранить это в тайне.

— Утром мы чуть не занялись сексом в моей машине.

Фиона издала низкий вопль и ударила меня по руке.

— Ты подлая сучка! — она оглядела меня с ног до головы. — Почему «почти»?

Я снова оставила тесто, уделив ей все свое внимание и стряхивая муку с рук.

— Фиона, ты правда ждешь, что я займусь сексом с мужчиной в тачке? С которым у меня даже не было первого свидания?

— Конечно, блять, да, — мгновенно ответила Фиона.

Я осмотрела свои ногти, соскребая муку с кутикулы.

— Ладно, ну, я могла бы. Если бы он не прервал нас.

— Он прервал? — повторила она. — Он что, на наркотиках?

Я усмехнулась.

— Нет, он… не знаю. Это сбивает с толку. Он сбивает с толку. Он перестал быть для меня никем, хочет остаться в моем доме и говоритвсякие вещи. Делает всякое…

Я покачала головой, пытаясь избавиться от навязчивых мыслей, которые крутились с тех пор, как я проснулась.

— Всего слишком много, — я вскинула руки вверх.

Фиона взвизгнула, сжимая мою руку.

— Нет, милая, это именно то, в чем ты нуждалась все время. Тебе нужен тот, кто завладеет твоим разумом настолько, что у тебя не будет времени, пространства или энергии, чтобы усомниться в себе или убеждать, что ты умираешь.

Я хотела поспорить с ней, но не могла.

Потому что, несмотря на все мои тревоги, драматизм и протесты, я знала, что Роуэн Деррик действительно был тем, в ком я нуждалась все время.

И это пугало меня до чертиков.

Роуэн

Я понял, что она особенная, в ту же секунду, как впервые увидел ее.

Три года назад. Когда я впервые пришел в пекарню после того, как услышал всю эту чушь о кофе и выпечке.

Обычно меня не интересовал сахар или еда в целом. По крайней мере, не тогда. Еда лишь поддерживала во мне жизнь. Ни больше, ни меньше. Я отключил часть своего мозга, которая отвечает за переедание, зависимость и прочую хрень. Даже после того, как я вернулся со службы, преследуемый всем дерьмом, которое там повидал и натворил, я сохранил этот настрой.

И контроль. Контроль важен. Контроль своего тела, что я с ним делал. Что я в него вложил. Во что оно превратилось. Оружие.

Так что нет, я не ходил в пекарню, планируя стать чертовски зависимым от выпечки. На самом деле все с точностью до наоборот.

Я пошел за кофе. И потому что Кип хотел приударить там за какой-нибудь официанткой. Даже тогда, четыре года назад, он трахал все, что попадалось на глаза, чтобы уйти от реальности. Тогда я беспокоился о своем друге, внимательно наблюдая за ним, в то же время пытаясь разобраться со своим собственным дерьмом и начать бизнес в новом городе.

Мои мысли были заняты миллионом других вещей.

Но потом я увидел ее. С гребаной мукой на лице. С волосами, выбившимися из пучка на голове. С улыбкой и лицом, которое могло бы запустить тысячу кораблей. И было ясно, что она не знала, какой, черт возьми, сногсшибательной она была. Женщины, которые знали, что они хорошо выглядят, вели себя по-другому. Не то что бы это плохо. Но некоторые использовали свою красоту, как оружие… По праву, потому что я видел много мужиков, считавших, что женская красота создана лишь для того, чтобы ее разрушить. Нет, я никогда не осуждал этих женщин.

Но Нора… она не признавала своей красоты. Она была застенчивой, легко краснела, ее улыбка была слабой, неуверенной, но теплой и искренней. Я не знал ее тогда, наблюдал лишь за языком ее тела. Но этого было достаточно.

Я сразу понял, что она слишком хороша для меня. Итак, я продолжал возвращаться за кофе. За ее творениями. Поесть то, что она готовила.

Даже когда она носила кольцо, которое купил ей другой мужчина, броское, явно дорогое и, черт возьми, совсем ей не подходившее. Ей больше подходило что-то оригинальное, винтажное, неожиданное. Не огромный, холодный камень, за которым нет ни тепла, ни истории, кроме шестизначной суммы.

Но кольцо исчезло. И я чертовски отчаянно хотел сделать ее своей всеми возможными способами.

Вот почему я сейчас поехал туда. Чтобы еще раз взглянуть на нее. Еще раз попробовать. Но не сладкое дерьмо, к которому она пристрастила меня — ну, и это тоже, — а ее губы. Потому что это это самая забвенная сладость для меня. Не хочу отпускать ее. Не хочу, чтобы она копалась в себе, как прошлой ночью и этим утром. Ее нос морщился, глаза устремлялись куда-то вдаль.

Сначала я думал, что, возможно, мне придется обращаться с ней осторожно. Дать ей пространство. Время. Но у меня было подозрение, что пространство и время — злейшие врага по отношению к ней. Они давали навязчивым мыслям слишком много топлива. Простор для роста.

Поэтому я собирался в пекарню. Перед работой.

Мэгги это понравилось, так как сегодня утром она совершила очень долгую прогулку. Я тоже не возражал против этого с тех пор, как попробовал губы Норы на вкус. Заявил на нее права.

Да, это лучшее утро за последнее время. Чертовски долгое время.

И все же мне нужно больше.

Я иду в пекарню перед работой, сразу после семи.

Я уже давно не вставал так рано. В шесть тридцать только просыпался на работу. Иногда в семь. Считал, что это очень рано.

Нора, однако, встала в гребаные пять утра и выглядела абсолютно сногсшибательно.

Трудно было поверить, что до сегодняшнего утра я спал в своей постели, в то время как это прекрасное гребаное создание бодрствовало. Я поклялся быть с ней так часто, как только смогу. Даже несмотря на то, что это потребует гребаных усилий. В пять утра я бодрствовал только после возвращения с войны, потому что не мог заснуть, ночные кошмары заставляли бродить по дому ночью, высматривая незваных гостей, ища способы заглушить крики, выстрелы, которые эхом отдавались в голове.

Нору я не встретил.

Ко мне подскочила дерзкая австралийка, схватила меня за плечо в ту же секунду, как я вошел в дверь пекарни. Сучка двигалась быстро, обогнув прилавок и добравшись до меня всего за несколько шагов. Я догадался, что она не хотела, чтобы Нора видела мое появление.

Теперь с ее силой мне придется считаться. Высокая, но не настолько, как я. И хотя она была сильнее, чем выглядела, она не сможет вытащить меня из пекарни.

Но она близка с Норой. Это я знал. И она произвела на меня впечатление. Поэтому я не боролся с ней.

В пекарне было оживленно, даже в половине седьмого утра. Люди в этом городе обычно вставали рано, особенно когда количество миндальных круассанов, которые готовила Нора, было ограничено. Эти люди выглядели удивленными тем, что Фиона вытащила меня на улицу. И заинтересованными, поскольку этот город знает всё и обо всех.

Фиона не заботилась о зрителях, ее острый взгляд был сосредоточен прямо на мне, когда она толкнула меня за угол здания, подальше от входа и окон.

Девка не валяла дурака. Она нырнула прямо в воду.

— Она не мягкая, — сообщила мне Фиона, скрестив руки на груди, читая мне лекцию. — Выглядит такой. Доброй, милой и мягкой. Она воплощает в себе все эти качества. Но она намного лучше не только в этих чертах. Она особенная.

Я ощетинился от враждебности в ее тоне.

— Я знаю.

Она яростно замотала головой.

— Ты не знаешь. Потому что ты мужчина. Думаешь, что она особенная, потому что она красивая. Потому что у нее красивые сиськи. И она выглядит хрупкой, идеально подходящей для защиты таких больших, неповоротливых мужиков, как ты.

Ее глаза скользнули по мне… не в знак признательности, а в осуждении.

— Так хотят сделать все мужчины, — прошипела она. — Даже те, кто провозглашает себя феминистами. Особенно те, кто называет себя феминистами. Но потом они понимают, что мягкая, маленькая, красивая, застенчивая девчонка, которая владеет пекарней, может сама о себе позаботиться. Может снести и поставить гипсокартон. Может сама менять шины. Может делать около сотни вещей, за которые мне пришлось бы кому-то заплатить. Она чертовски впечатляет. Женщин, конечно. А мужчины считают, что она таким образом делает их бесполезными или неполноценными. И вот тогда они решают, что пришло время начать отбирать у нее по чуть-чуть. Маленькие кусочки, но они все равно уменьшают ее. Она сильна во многих отношениях, но в то же время хрупка. Она склонна думать о себе самое худшее из возможных, если люди позволяют это. И он позволял.

Моя кровь вскипела. С той секунды, как я увидел, как этот хрен дотронулся до нее в пекарне. Потом, когда я увидел его кольцо у нее на пальце. Снова, когда я увидел этот гребаный синяк на ее лице.

Но сейчас по-другому. Потому что, какой бы крутой ни пыталась быть австралийская цыпочка, я знал, что под всем этим гневом тоже скрывалась боль. Она любила Нору. Сильно. Достаточно, чтобы прийти сюда, желая встретиться со мной лицом к лицу. Достаточно, чтобы причинить боль, когда она увидела, как ее подругу разбирают на части, и ничего не смогла с этим поделать.

— Если ты ищешь девчонку в беде, можешь сразу отвалить, — она прищурилась, глядя на меня. — Она спасла себя. Из дерьма, о котором ты даже представить себе не мог. Так что, если хочешь исправить ее жизнь… оглянись вокруг, приятель, — она махнула в сторону пекарни позади нас. — Она уже это сделала. Ты ей не нужен. И если ты хочешь ее только по этой причине, тогда уходи. Сейчас же. Потому что на этот раз я не собираюсь сидеть в стороне, пока мужик пытается сбить ее с ног, чтобы стать выше, притворяясь, что он тоже поднимает ее.

— Ты закончила? — спросил я, когда она несколько секунд молчала.

Она хмуро посмотрела на меня.

— Если ты причинишь ей боль, я сниму кожу с твоего лица и поджарю ее на своем барбекю у тебя на глазах.

Я кивнул, изо всех сил стараясь сдержать желание улыбнуться. Не потому, что она казалась смешной… Она была чертовски серьезна, вот почему мне нужно было улыбнуться. Я чертовски обрадовался, что у Норы есть друг, готовый вот так за нее биться. Многое говорило о том, каким человеком была Нора.

— Меньшего и не ожидал, — сказал я ей. — Понимаю, почему ты хочешь защитить ее. Она заслуживает этого. А еще эти мужчины — придурки. В свое время я был одним из них.

Я внутренне поморщился, подумав о том, как плохо я обращался с женщинами, когда впервые вернулся домой. Я никогда не поднимал и не собираюсь поднимать руку на женщину. Но это не означало, что я не причинял им вреда. Использовал их. Был черствым, жестоким, потому что мне нужен был секс, чтобы заглушить кошмары, но также я не мог вынести другого человека рядом с собой.

Я снова сосредоточился на Фионе.

— Но я не собираюсь причинять ей боль, — это было обещание. Больше для себя, чем для Фионы.

Она пристально смотрела на меня, оценивая мои слова, взвешивая их. Я подозревал, что у Норы не было большого опыта, когда дело касалось мужчин, и из того, что рассказала Фиона, и чуть-чуть от Норы, — понял, что она была доверчивой. Доброй. Она не ожидала, что мужчины будут лгать ей.

А Фиона да. Она знала нас слишком хорошо. И она знала, что большинство мужчин имеют привычку давать обещания, чтобы получить желаемое.

Она медленно кивнула после долгого молчания.

— Хорошо, — смягчилась она. — Но я слежу за тобой.

— По-другому и быть не могло.

Нора

Когда Роуэн вошел в дверь, у меня перехватило дыхание. Сердце бешено колотилось в груди, колени дрожали. Губы горели от напоминания, когда он целовал меня утром.

Пометил меня. Сделал своей. Хотя я и до этого была.

Но за это утро мне удалось убедить себя, что это все приснилось. Или что я переоценила то, как он прикасался ко мне, смотрел на меня, как его голос стал хриплым и полным обещания.

Я очень хорошо умела убеждать себя во всевозможных вещах.

Но, увидев, как Роуэн неторопливо вошел, его глаза инстинктивно нашли мои, стало неизбежным фактом, что я вообще ничего не воображала.

Переоделся. Он был одет во фланелевую черно-красную расстегнутую рубашку в клетку, с черной футболкой под ней, подчеркивающей пресс. Поношенные джинсы, забрызганные краской, а на ногах рабочие ботинки. И, конечно же, его фирменная бейсболка, надетая задом наперед.

Мне было очень трудно — почти невозможно, если честно, — обслуживать оставшихся клиентов, стоящих перед ним в очереди.

Пальцы онемели, в животе кружились бабочки, а тело побуждало бежать. Я всегда убегала от чувств страха и неловкости.

Но этот пристальный взгляд… я застыла на месте.

— Привет, — выдохнула я, когда он встал передо мной.

Он ничего не сказал, просто продолжал смотреть на меня таким взглядом, который не годился для публики.

Когда моя нижняя губа задрожала, его глаза проследили за этим движением.

Затем он перестал пялиться.

Он принял меры. Целенаправленно обойдя стойку, он прошел мимо Тины у кофемашины, направляясь прямо ко мне.

— Что ты…

У меня не было времени задать остальную часть вопроса, он целовал меня.

В центре пекарни.

Со свидетелями.

И я знала этот город. Моих постоянных клиентов. Они любопытны. И они очень наслаждались этим шоу. Я никогда не увлекалась парнями.

За исключением происходящего.

Поцелуй длился дольше, чем это было уместно, но я ничего другого не могла сделать, кроме как поцеловать его в ответ.

Я изо всех сил вцепилась в края его рубашки.

Роуэн отстранился, его рот все еще был в нескольких дюймах от моего.

— Привет.

Я быстро заморгала, пытаясь сориентироваться, одновременно анализируя грубость его голоса, когда он произносил одно единственное слово.

Затем звуки пекарни снова донеслись до меня, и я поняла, что произошло.

— Роуэн, ты не можешь просто целовать меня посреди моей пекарни, — прошипела я, отступая назад и проводя руками по волосам, которые были в беспорядке и до всего этого.

Я пыталась казаться строгой и разозленной, но это, очевидно, не сработало, так как Роуэн ухмылялся с мерцающим взглядом.

— Он только что это сделал, дорогая, — ответила за него Тина, забавляясь, наливая молоко для латте.

Я взглянула на Тину, которая не казалась удивленной. Ее зеленые глаза искрились теплом. Что было определенно нехарактерно, поскольку она точно не милая ни с кем, кроме своей жены.

Она была холодна и откровенно враждебна с Нейтаном.

Очевидно, она уже одобрила Роуэна. Что не имело никакого смысла. На Тину трудно произвести впечатление, и она, конечно, не поддалась бы влиянию мужской привлекательности. И все же она стояла там, с сияющими глазами, не угрожая Роуэну ни взглядом, ни словами.

Я снова перевела взгляд на Роуэна.

— Мне нужно работать, — сообщила я ему, мои щеки все еще пылали от жара его внимания, губы горели.

— Я сама! — пропела Фиона, протискиваясь мимо нас обоих, чтобы занять место у прилавка, обслуживая клиентов.

Я понятия не имела, где она была, и даже не видела, как она подошла. Я была одновременно благодарна и возмущена ее присутствием. Слишком много внимания со стороны Роуэна за такой короткий промежуток времени. Я не способна справиться с этим.

Роуэн воспользовался присутствием Фионы как возможностью мягко взять меня за плечо и отвести на кухню.

Тут пахло яблоком и корицей, так как я решила испечь осенний рулет, начиненный специями и политый медом. Он великолепно сочетается с теплым яблочным сидром или латте с тыквенным сиропом собственного приготовления.

Я собиралась сказать ему, что он не может заходить за прилавок и целовать меня. Что я сейчас в шоке и не готова к отношениям… или что это, черт возьми. Но он заговорил первым.

— Я приглашаю тебя на ужин, — заявил он.

Его руки больше не были на моих плечах, они были на моих бедрах. Так труднее сосредоточиться, но, хоть убейте, я не способна вырваться из его хватки.

— Ч-что? — я заикалась.

— Ужин, — повторил он. — Сегодня вечером. «У Карлайла». В семь.

«У Карлайла» — самое модное заведение в городе. По понятным причинам. Шеф-повар, Карлайл, раньше владел каким-то модным рестораном в Нью-Йорке, был богат и знаменит, а также огромной звездой кулинарного мира. Затем он отошел от всего этого по причинам, о которых городские сплетники любили порассуждать, но так и не докопались до сути, и приехал сюда, на Юпитер, чтобы открыть новый ресторан.

Еда была не от мира сего. Нельзя бронировать столик заранее: все в порядке живой очереди. И там всегда много народу. Несмотря ни на что.

— Ты хочешь пойти на… свидание? — спросила я его.

— Хочу трахнуть тебя, — прямо ответил он.

Мое тело дернулось от удара, который не был ни капельки неприятным.

— Хочу трахнуть тебя, — повторил он, его хватка на моих бедрах усилилась, взгляд опустился на мои губы. — Пришлось постараться, чтобы не сделать это прошлой ночью. И этим утром, — он поднял глаза, глядя мне за спину, туда, откуда доносились звуки пекарни. — И сейчас, — добавил он.

Секс на публике никогда не был моей фантазией. Я была застенчивой, замкнутой, мне не очень нравилось быть в центре внимания. Но прямо сейчас я была готова к тому, что Роуэн трахнет меня на кухне, когда в нескольких футах от меня пекарня, полная людей.

— Но, — выдавил он сквозь зубы. — Хочу делать с тобой это по-другому. Хочу пригласить тебя на свидание. Дать тебе то, чего ты заслуживаешь. Показать всему этому городу, что ты моя, — он поднял руку, чтобы погладить меня по щеке. — И потом, хочу показать тебе, что ты моя.

Мой желудок перевернулся, когда я сделала прерывистый вдох через рот.

Роуэн пристально смотрел на меня.

— Если и ты хочешь.

Это был не совсем вопрос. Больше похоже на вывод.

Я не могла говорить. Я была слишком занята, пытаясь не растаять в лужу у его ног. Или попытаться взобраться на него, как на дерево.

— Я довольно хорошо разбираюсь в людях, Нора, — пробормотал Роуэн. — Правда. И за эти годы стал профи, читая твои выражения лица и поведение.

Еще один переворот в животе. Мое сердцебиение замедлилось.

— В дополнение к этому, ты была чертовски полна энтузиазма несколько часов назад, — продолжил он. — Итак, я довольно уверен, что ты тоже этого хочешь, — пояснил он. — Но мне нужно услышать это из твоих прелестных уст.

— Люди н-не разговаривают так в реальной жизни, — заикаясь, произнес я. — Особенно мужчины не разговаривают так в реальной жизни.

Губы Роуэна дрогнули.

— Это настоящая жизнь, кексик.

Я переваривала его слова. Он прав. Это настоящая жизнь. Все слишком ощущается. И мое колотящееся сердце, пульсация между ног, покалывание в кончиках пальцев (это насторожило, вдруг инсульт?) подтвердили, что да, это действительно реальность.

— Мне нужно услышать, как ты говоришь, что хочешь быть моей, — мягко попросил он.

Я наклонила голову, блуждая по нему глазами. Его угловатая челюсть была покрыта щетиной. Эти идеально пухлые и мужественные губы. Темные брови, обрамляющие пылающий взгляд. Чернильные волосы, которые касались его лба. Широкие плечи. Мускулистые руки. Предплечья обнажились из-за закатанных рукавов рубашки. Большие руки, покрытые мозолями, доказательство работы, которую он выполнял каждый день.

Конечно, я уже осматривала все это раньше. Но на расстоянии. Или мимолетными взглядами, когда была достаточно храбра.

— Ты хочешь быть моим? — спросила я вместо того, чтобы внять его приказу.

Я выдвигала на первый план убежденную феминистку в себе. Потому что смутилась тем, как сильно хотела быть его. Несмотря на то, что две ночи назад я проклинала другого мужчину за то, что тот хотел владеть мной.

Но Роуэн говорил так, словно будет мне поклоняться.

И все же я давила на него. Потому что откуда мне знать, что он хочет быть моим? Одно дело иметь женщину, но совсем другое — принадлежать ей так же, как и она тебе. Многие мужчины так не думали.

— Кексик, я был твоим в ту секунду, когда мой ботинок ступил в эту гребаную розовую пекарню, — сказал он без колебаний.

Мои легкие сжались, он забрал из них весь кислород.

Роуэн не торопил меня с ответом, я просто уставилась на него, не моргая, изо всех сил пытаясь понять, что он сейчас сказал. И поверить в это.

— У Карлайла в семь, — сказала я наконец, не в силах найти в себе силы сказать что-нибудь еще.

Роуэн не выглядел разочарованным тем, что я не сказала, что я «его», вероятно, потому, что это итак довольно ясно.

— Я позвоню, попрошу забронировать стол.

— Карлайл не бронирует столы, — ответила я. — Даже для Тома Хэнкса, а он национальное достояние.

Это было правдой. Кинозвезда приехал в город, когда услышал, что один из его любимых шеф-поваров снова работает. А когда он появился, столиков не было. Карлайл не делал исключений.

При всем своем добродушии Том воспринял это спокойно и на следующий вечер встал в очередь вместе с остальными посетителями.

Случилось все три года назад, и эта история уже стала городской легендой.

Роуэн наклонился вперед, чтобы поцеловать меня в кончик носа.

— Я заеду за тобой, — было его единственным объяснением.

Потом он вышел из моей пекарни, как будто только что не перевернул мой мир.

Глава 10

Я ехала домой, думая о том, что надеть сегодня на ужин. Весь день я едва могла сосредоточиться и находила утешение в предсказуемом и безопасном ритме выпечки. Однако даже это не сильно успокоило мои нервы. Даже брауни с солодом, которые, как известно, действуют как заклинание против нервов и разбитого сердца.

Я думала о своем красном платье и туфлях «Valentino», которые к нему прилагались. У меня давно не было возможности их надеть. Хотя я и ходила на работу в дизайнерских каблуках — переобувалась в уютные угги, пока пекла, я же не мазохистка — я приберегала свои дизайнерские вещи для свиданий или особых случаев.

Если подумать, я уже давно никуда не выходила. Фиона много раз пыталась затащить меня в бар после разрыва с Нейтаном, но я настаивала на том, что хочу остаться дома, в безопасности, где пол не липкий, а вино намного лучше.

Но свидание. С Роуэном. В один из моих любимых ресторанов в городе. В мире. Да, ради этого стоит надеть хорошую обувь.

Мысли о туфлях, свиданиях и даже о Роуэне вылетели у меня из головы, когда мельком взглянула на парковку магазина.

Я резко нажала на тормоза. Припарковала машину и вышла, пробегая через стоянку, вставая между ними.

Ронни и Лори.

На протяжении многих лет Лори то и дело подрабатывала в пекарне. После школы, если нужны были дополнительные деньги. Я предлагала такую работу многим ученикам старших классов и колледжей. Мне нравились почти все ребята.

Лори была одной из моих любимых.

Она была милой. Крошечной. Миниатюрная, как фея. Ее белокурые волосы были прямыми, блестящими и идеально обрамляли тонкие черты лица. Она получала докторскую степень. Умная, добрая и стремилась к великим свершениям.

А Ронни был пьяницей. Хорошо известным. Он работал в единственном в городе дайв-баре. Они с Лори были влюблены друг в друга со школы. Я предположила, что именно поэтому она оставалась с ним. Привыкла. К тому, какими они были раньше. Надеюсь, что когда-то он хорошо к ней относился. До того, как получил травму и потерял футбольную стипендию. Но хорошо ли он относился к ней раньше или нет, теперь не имело большого значения.

Не тогда, когда он кричал на нее на парковке. Толкал, а она съежилась, не зная, как защититься.

Вот почему я ударила по тормозам, заехала на парковку, выбежала из своей машины и встала между ними лицом к лицу с мужчиной, который был намного крупнее меня и очень злой.

— Оставь ее в покое, — крикнула я ему. Возможно, я была выше Лори, но даже близко не такого же роста или комплекции, как Ронни.

Возможно, он потерял стипендию и немного прибавил в весе, но все еще намного сильнее меня.

— Это не твое дело, сука, — он хмуро посмотрел на меня сверху вниз. — Свали.

Его взгляд был расфокусированным. Налитый кровью. От него несло виски, и он покачивался на ногах.

Он пьян. Вероятно, именно поэтому он поднимал руку на Лори. Или это то, во что я хотела верить. Я оглядела парковку, которая, к сожалению, была тихой в это время дня. Еще немного и вот-вот ученики пойдут со школы, а взрослые с работы.

Я сама по себе. По крайней мере, пока что.

— Ты поднимаешь руку на женщину, которую должен любить и лелеять, это мое дело, — выплюнула я в него.

Лори всхлипнула, слезы потекли по ее лицу.

— Ронни, пожалуйста…

Она попыталась дотронуться до его плеча, но он отмахнулся от нее, все еще свирепо глядя на меня.

— Убирайся нахуй отсюда, пока я не преподал тебе урок, — прорычал он, наклоняясь вперед в попытке напугать меня.

Я была напугана. В этом нет никаких сомнений. У меня нет ни оружия, ни навыков самообороны, и поблизости никого, кто мог бы меня поддержать.

Хотя владелец магазина, Генри, которому за семьдесят и ходит с тростью, если был бы здесь, и увидел, что происходит, не стал бы колебаться. Наверное, он на заднем дворе или поглощен одним из многих захватывающих романов в мягкой обложке, которые любил читать без стыда.

— Ронни, — взмолилась Лори позади меня. — Пожалуйста, не делай этого. Не разговаривай так с Норой, — ее голос был хриплым. Очень жалобным. Девушка, которую избил этот мудак.

Мое сердце разбилось от инстинктивного осознания того, что это не первый раз, когда Ронни становился таким.

— Я знаю тебя, Ронни Кокран, — сказала я, отказываясь отступать или позволять ему думать, что я напугана. — Я знаю, что ты пьяница. И трус. Вместо того чтобы взять то, что подкинула тебе жизнь, и и попытаться улучшить, ты стал жертвой. И ясно, что ты отрицаешь это, потому что сейчас пытаешься сделать из нее жертву, — я ткнула пальцем в сторону Лори, не рискуя взглянуть на нее, потому что не была уверена, что сделает Ронни, если я отведу взгляд. — Ты маленький и слабый, — слова вылетают, как пули, внутри меня закипает ярость. — И если я позвоню Финну, он придет сюда, у тебя не хватит наглости наброситься на него. На это я готова поставить все свои сбережения. Потому что у него есть пистолет, значок и, черт возьми, гораздо больше чести, чем у тебя.

Оскорблять и угрожать Ронни на данном этапе, вероятно, неразумно. Он пьяный, чтобы вникнуть в причины или подумать о последствиях того, что может произойти, если он выполнит свои угрозы.

Но я ничего не могла с этим поделать. Не могла сдержать гнев, ярость, которые испытывала по отношению к нему и таким людям, как он. Моя кровь кипела.

Как и у Ронни, судя по тому, как раздувались его ноздри.

— Ты гребаная сука, — прорычал он, поднимая руку, не знаю, для чего.

К счастью, и не узнала, так как визг шин по асфальту заставил нас обоих повернуть головы, рука Ронни зависла в воздухе.

Знакомый грузовик с визгом въехал на парковку, из него выскочил знакомый мужчина.

Но собака оказалась быстрее.

Мэгги. Милая собачка, которая дремала на моем коврике, терлась головой о мою руку и послушно следовала за своим хозяином, теперь бежала впереди него.

Ронни закричал, когда зубы Мэгги вонзились в его ногу.

— Уберите ее! — закричал он.

Мэгги рычала, разрывая его штаны. Я уставилась на это одновременно с ужасом и болезненным облегчением.

— Мэгги. К ноге, — строгий голос прорвался сквозь рычание и крики Ронни.

Мэгги мгновенно прекратила свою атаку, встав за Роуэна. В ту секунду, когда пес отпустил Ронни, Роуэн набросился на него.

Он схватил его за горло, оттаскивая от меня.

Ронни даже не пытался сопротивляться. Ни капельки. Вероятно, переживал за ногу, но главным образом потому, что теперь он столкнулся с мужчиной, настоящим мужчиной, который мог разорвать его пополам за секунду.

Роуэн.

Пришел мне на помощь.

Как будто это его работа.

Кип шел за ним следом. Я не знала, что они хотели сделать с Ронни, но это не мое дело. Надо позаботиться о Лори.

Я повернулась к ней, наблюдая, как слезы текут по ее щекам.

— Милая, — нежно сказала я. — Ты в порядке? Он ударил тебя?

Она быстро замотала головой, икнув.

— Ударил?

Она кивнула. На этот раз медленнее.

Я открыла рот, затем снова закрыла, когда поняла, что ничего не могу сказать, чтобы улучшить ситуацию.

Поэтому вместо этого я взяла ее за руки и прижала к себе, хотя бы для того, чтобы она не видела, как Роуэн выбивает дерьмо из человека, который причинял ей боль бог знает как долго.

***

В конце концов, копов вызывать не понадобилось.

У Лори есть братья.

Трое.

Двое из них пришли в магазин и перекинулись парой слов с Ронни. Кип и Роуэн стояли рядом, по-видимому, для того, чтобы все закончилось лишь словами. По крайней мере, в присутствии Лори.

Роуэн не избил этого человека до полусмерти, как я ожидала. Может быть, из-за зрителей, ведь Генри вышел из магазина, и Кип тоже был рядом. Или, может быть, из-за Лори, рыдающей в моих объятиях. Самой серьезной травмой Ронни была та, которую нанесла Мэгги, о чем, казалось, никто не беспокоился.

Один из ее братьев был в доме, вытащил вещи Ронни. Посадил того в машину и вселил в него страх божий.

Я надеялась, что угроз и позора сегодняшнего дня было достаточно, чтобы он оставил Лори в покое. Но проблема с жестокими мужчинами — мужчинами, которые верили, что мир поступил с ними несправедливо, — они, как правило, не учатся. Особенно когда женщина, над которой они издевались, преуспевала там, где они терпели неудачу.

Мой желудок скрутило от беспокойства за Лори, ее мужчина сделал так, что она теперь очень долго не сможет совладать ни с собой, ни с мужчинами.

Это потрясло меня. Очень. Я прошла через всякое дерьмо в жизни… безразличие, пренебрежение… но никогда не доходило до прямого физического насилия. Я знала, что мужчины способны на это. К несчастью. Но знать и видеть это по отношению к милой молодой девушке — разные вещи.

И я была напугана, потому что Роуэн избегал меня. Не разговаривал. Конечно, у него полно дел с Ронни, а затем и с братьями Лори.

Мэгги же не отходила от меня, прижимаясь к ноге. Мы оба смотрели на ее отца, но ни на кого из нас он не смотрел.

Но когда все ушли, он подошел ко мне, его лицо превратилось в холодную маску, которая никак не уменьшала моего беспокойства.

— Ключи, — он протянул руку.

Я моргнула, глядя на него. Ключи. Он просил одним-единственным словом, без какого-либо «пожалуйста». У меня было полное право сказать ему, что это мои ключи, и я поведу машину сама.

Часть меня хотела этого. Но большая часть меня все еще была встревожена, и каким бы холодным он ни был, я действительно жаждала, чтобы он взял себя в руки. Пришел в себя. Насколько бы это ни было жалко.

Он схватил ключи, которые я протянула ему, выражение его лица по-прежнему было каменным.

— Садись в машину, — приказал он.

Я ощетинилась от его тона и выражения лица… отстраненного, незнакомого.

— А как насчет твоего грузовика?

— Кип поведет.

Я зажала губы между большим и указательным пальцами. Мне не понравился этот вариант Роуэна. Но я начинала понимать, что он был защитником. Мягко говоря. Видимо, существуют две разные версии этого человека. Тот, с мерцающими глазами и непринужденной улыбкой, и этот. Мрачный, опасный, холодный, требовательный. Это, наверное, солдат, который прятал мерцающие глаза и улыбку, чтобы пройти через все трудности.

Хотя я все понимала, мне это не нравилось. И я определенно не заслуживала этой холодной отстраненности, особенно после того, что сейчас произошло.

— Мэгги, — Роуэн открыл для нее пассажирскую дверь.

Я осталась как вкопанная на месте. Как и Мэгги. Челюсть Роуэна дернулась, когда мы с Мэгги проигнорировали его команды.

Было теплое удовлетворение от осознания того, что его превосходно обученная собака твердо встала на мою сторону.

Женская сила, детка.

Я скрестила руки перед собой.

— Я понимаю, что ты большой плохой парень, у которого есть… какие-то чувства ко мне, — неуклюже объяснила я. — Я понимаю, что ты видел, как меня чуть не избили на парковке, и злишься из-за этого. Но меня только что чуть не избили на парковке. Меня, — я ткнула себя пальцем в грудь. — И это не моя обязанность ходить вокруг тебя на цыпочках, потому что ты не можешь контролировать свой гнев. И не нужно его вымещать на мне.

К концу этой маленькой тирады я почти кричала.

К счастью, Лори, Ронни, ее братья и остальная собравшаяся публика ушли.

Но я все равно не хотела на парковке кричать на парня, который даже не был моим парнем.

Я никогда не кричу. Даже не повышаю голос. Повзрослев, я поняла, что для меня лучший способ существовать — быть тихой, почти невидимой. И даже после того, как я переехала из дома своей матери, не смогла избавиться от этого. К тому же, кричать на мужчину рискованно. Опасно. Нельзя предугадать, как мужчина может наказать женщину за то, что она вышла из себя.

Но в кои-то веки мое обычно железное чувство самосохранения пошатнулось. И несмотря на то, насколько я была зла на Роуэна, с ним я чувствовала себя в достаточной безопасности, чтобы наорать на него.

Мои слова проникли ему внутрь. Я наблюдала, как они проходят сквозь маску, видела, как в его глазах вспыхнуло что-то похожее на стыд или сожаление. Но он не выплеснул свою ярость. Ни капельки.

Он шагнул вперед, близко ко мне, но не касался. Его ноги были расставлены, поза напряжена. Он выглядел как человек, который твердо стоит на своем перед битвой.

— Ронни Кокран — кусок дерьма. И придурок, — кипел Роуэн. — И обычно я бы описал его как безобидный кусок дерьма. За исключением тех случаев, когда ты встаешь перед его лицом и говоришь, какой он идиот, — когда его глаза скользнули вниз по моему телу, а затем снова поднялись, я была удивлена, что моя одежда не загорелась. Не так страстно, как он смотрел этим утром. А взглядом, полном ярости. — Особенно, когда ты маленькая девушка.

Я была потрясена, но не настолько, чтобы позволить ему выйти сухим из воды.

— Какое, черт возьми, отношение ко всему этому имеет то, что я девушка? — потребовала я, уперев руки в бедра.

Его ярость не рассеялась, но бровь дернулась, то ли от удовольствия, то ли от гнева. И в тот момент мне было все равно.

— Я говорю это не потому, что думаю, будто девушки в чем-то уступают мужчинам, — его слова были отрывистыми. — Я считаю, что они лучше мужчин во всех отношениях, и если бы я не вмешался, ты бы победила его, — он скрестил руки на груди, так что мы оба приняли боевые позы. — Вот почему он более опасен. Он стоял там, пытаясь вести себя как мужчина, угрожая девушке. Своей девушке, — в его глазах была буря. — Потом он угрожал, блять, моей девушке. И поднимал руки. Так что теперь он должен умереть.

Мои глаза вылезли из орбит.

Когда кто-то угрожал смертью, я не воспринимала их всерьез. Фиона ежедневно угрожала людям, как и Тина. По разным причинам. Тина за заказ слишком сложного кофе или слишком долгого взгляда на ее жену. Фиона за то, что люди разговаривали на громкой связи. Ни разу я не была серьезно обеспокоена тем, что подобные угрозы реальны. Потому что, хотя обе женщины могли быть пугающими и опасными в равной степени, я не думала, что кто-то из них способен на убийство. Хотя Тина довольно собственническая по отношению к своей жене, так что я не могла полностью исключать ее.

Но это ее жена. Они были женаты много лет, страстно любили друг друга. Совершить убийство в ее защиту или отомстить за нее имело бы смысл.

Мы с Роуэном не женаты. Мы вроде встречались — если это можно так назвать. И это технически даже не правда, потому что у нас еще было нашего первого свидания.

Конечно, у меня к нему страстное увлечение, которое, возможно, можно назвать любовью. Но, конечно, я безумная, раз так считаю.

Роуэн был, если не считать этого текущего момента, исключительно здравомыслящим человеком. Следовательно, он абсолютно никак не мог быть влюблен в меня.

Таким образом, его угроза убийства не имела смысла.

Но он говорил серьезно. Глядя на него, в эти бурные глаза, я знала, что он серьезно собирался покончить с жизнью человека, который угрожал мне.

— Не надо, — прошептала я, мой прежний резкий тон полностью исчез.

Я схватила большую, сильную руку Роуэна. Почувствовала тепло. Безопасность. Приземленность.

— Пожалуйста, не убивай человека ради меня, — попросила я, умоляя его глазами.

— Он бы причинил тебе боль, если бы мы не проезжали мимо, — выдавил он. — Он уже причинял боль той девушке.

— Да, — согласилась я, моя кровь все еще кипела от этого. — Но у нее есть братья, которые позаботятся об этом. И тогда есть вероятность, что Ронни окажется мертвым, а этих мальчиков обвинят в его убийстве, — я шутила, или пыталась. Но была предельно серьезна — простите за каламбур — зная, что я разговариваю с другой версией мужчины, в которого я быстро — слишком быстро — влюбилась.

Теперь, когда я смотрела на него поближе, без красной пелены ярости, я видела, насколько он напряжен. Почувствовала дрожь в его руках.

Он превратился в опасного — смертельно опасного — человека. Видимо, таким он должен был быть, чтобы выжить.

Я понятия не имела, как вести себя. Как вернуть его с края пропасти. Просто знала, что мне это нужно.

Итак, я действовала инстинктивно. Я поднялась на цыпочки, чтобы обхватить его лицо, притягивая его к себе, наши губы почти соприкасались.

— Ты отвезешь меня домой? — тихо спросила я, глядя в его дикие глаза.

Он не ответил, просто продолжал смотреть, его руки крепко сжимали мои бедра.

Я не отступила, хотя и чувствовала неуверенность в том, что поступаю правильно.

— Пожалуйста? — прошептала я, касаясь своими губами его губ.

Затем он ответил.

С энтузиазмом.

Я намеревалась нежно поцеловать его, уговорить вернуться к прежнему состоянию, которому не нужно применять насилие, чтобы отомстить за свою женщину.

Он не такой человек.

Он тот, кому нужно было заявить права на свою женщину в жестоком поцелуе на парковке.

Моя спина ударилась о машину прежде, чем я поняла, что происходит, руки Роуэна теперь были на моей заднице, он яростно целовал меня.

Честно говоря, я поцеловала его в ответ так же сильно, понимая, что у меня в организме тоже поднялся уровень адреналина.

— Я отвезу тебя домой, — прорычал Роуэн мне в рот как раз в тот момент, когда я собиралась обхватить ногами его бедра и подвергнуть нас обоих опасности быть арестованными за непристойное поведение.

— Да, — согласилась я, пытаясь отдышаться.

Он не отпустил меня сразу, просто держал, прижатую к машине, к нему, моя грудь быстро поднималась и опускалась.

— Меня пугает мысль о том, что тебе будет больно, — пробормотал он, его рука коснулась все еще заживающего синяка на моем глазу.

Это казалось сюрреалистичным, что на моем теле все еще существовала отметина с тех времен, когда мы с Роуэном не были так близки. Что эти отношения — если так можно назвать — еще не пережили синяк.

— Иногда я хожу в места, которыми не горжусь, — продолжил он, теперь его взгляд стал мягким. — Становлюсь мужчиной, которого тебе не следует видеть. Тем, кто не заслуживает такую девушку, как ты.

Сейчас он наказывал себя. Я видела. Чувствовала.

Я много чего могла сказать на это. Например, то, что я хотела увидеть его всего, даже те версии, которыми он не гордился. И что темная и немного постыдная часть меня была возбуждена этим слегка неуравновешенным, опасным мужчиной, который потерял контроль при мысли о том, что мне будет больно.

Но эти вещи не подходили для разговоров на парковке. Или для отношений, которые еще не пережили синяк.

— Отвези меня домой, — попросила я вместо этого.

Он смотрел на меня еще мгновение, прежде чем прижался своими губами к моим и пробормотал:

— Хорошо, кексик.

Глава 11

После событий того дня о прекрасном ужине не могло быть и речи.

Не хочу, чтобы подобная энергия сопровождала нас на первом свидании. Особенно учитывая, что сегодня у нас была первая ссора. И я орала на Роуэна, как будто мы были какой-то парой. Он заявил, что хочет убить человека ради меня, как будто мы в каком-то фильме или романе.

Мы ехали домой в тишине. Нельзя точно сказать, что атмосфера напряженная, но между нами было что-то неправильное. Это добавило еще один интимный слой к нашим отношениям, или как это можно назвать.

Но рука Роуэна была на моем бедре всю дорогу домой.

Всю дорогу.

Я ощущала себя приклеенной к месту, в то же время паря среди облаков. Словно я часть чего-то. Будто для него совершенно нормально везти меня домой в моей машине, с Мэгги, положившей голову на консоль между нами, и его твердой рукой на моем бедре.

Во время поездки мы молчали. Даже когда он заехал на подъездную дорожку и мы все вышли, он снял ботинки у входной двери, а Мэгги побежала к дверям, терпеливо ожидая, когда я ее выпущу.

Я так и сделала, наблюдая, как она носится по большому заднему двору, открывая для себя всевозможные новые запахи и отмечая свою территорию.

Ветер колыхнул занавески внутрь, принеся с собой свежий осенний бриз, отчего мои внутренности расслабились.

Я почувствовала его позади себя. Теплый. Большой. Непоколебимый.

Повинуясь инстинкту, я прислонилась к нему спиной.

От него пахло чем-то совершенно уникальным.

Его губы нашли мою макушку, мягко надавливая вниз, в то же время он обнял меня.

Я хотела остаться там навсегда — или, по крайней мере, на какое-то время. Но навязчивые мысли всегда находили свой путь. Не в моем характере наслаждаться простыми моментами.

— Обычно моя жизнь не так богата событиями, — сказала я, глядя на Мэгги, бегущую по заросшему саду. — Тебе не придется защищать меня каждый божий день.

Очевидно, Роуэн не был готов к этому разговору, пока мы не окажемся лицом к лицу. Он дал это понять, развернув меня, положив руки мне на бедра.

Он все еще был зол, но его поза была расслабленной. По крайней мере, немного.

Я прикусила губу. Он все еще был невероятно красив и сексуален, и я все еще очень хорошо помнила обещания, которые он дал ранее о том, что мы хотели делать сегодня вечером. Технически, меня не должен так заводить мужчина, который также говорил о смерти, но я ничего не могла с этим поделать.

Мои глаза жадно пробежались по нему. Широкие плечи. Четко очерченная грудь. Точеные предплечья. Покрытая щетиной челюсть. Этот пронзительный взгляд. Неважно, сколько раз я моргала, он все еще был там. Все еще чистое мужское совершенство.

— Моя жизнь неинтересна, — добавила я. — Обычно не бывает синяков под глазами и разборок на парковке, — я помассировала виски, пытаясь восстановить ход своих мыслей.

Роуэн ничего не сказал. Он просто пригвоздил меня к месту напряженным взглядом.

Я судорожно сглотнула.

— Думаю, важно отметить, что я довольно скучный человек, — продолжила я. — Потому что вы, сэр, точно не скучный. И я не хочу выставлять себя в ложном свете.

Было крайне важно, чтобы он знал это, — решила я в какой-то момент по дороге домой. Я не знала, с какими женщинами он встречался до меня, но не думала, что я в его вкусе.

— Почему ты остановилась? — спросил он вместо того, чтобы обратить внимание на мои слова.

Я прищурилась.

— Где?

Его хватка на моих бедрах на мгновение усилилась.

— В магазине. Когда ты увидела Ронни и Лори, — его слова были напряженными, натянутыми. Он не совсем успокоился, он превратился во что-то другое. В опасного мужчину.

И, казалось, ему потребовалось некоторое время, чтобы вернуться к тому человеку, который улыбался мне в пекарне.

— Я не понимаю вопрос, — медленно сказала я ему.

— Большинство людей так не сделали бы, — сказал он. — Особенно женщины, которые не вооружены, которые вдвое меньше мужика. Они бы остановились чуть дальше, чтобы позвать на помощь.

Я покачала головой.

— У тебя не очень высокое мнение о людях. Мне хотелось бы верить, что большинстволюдей сделали бы также.

Его взгляд оставался проницательным.

— Ты веришь, потому что это ты, — деликатно возразил он. — Но у меня невысокое мнение о людях в целом, потому что люди отстой. Потому что они заботятся только о себе. Ты нет. Ты остановилась. Подвергла себя опасности. Была готова принять удар за едва знакомого человека.

Я ощетинилась на это.

— Я знаю Лори. И знаю, что она милая. Невинная.

— Не спорю по этому поводу. Но почему ты остановилась?

— Потому что дело было даже не во мне, — я пожала плечами. — Не то что бы у меня была какая-то большая моральная дилемма. Я увидела это. Увидела ее. Сработал инстинкт.

Роуэн продолжал смотреть на меня тем пристальным взглядом, от которого у меня задрожали лодыжки.

— Господи, — пробормотал он.

Не знаю, что он пытался этим сказать. Его челюсть все еще сжата, поза все еще напряжена, но глаза были нежными. Его взгляд был почти… благоговейным.

— Почему я тебе понравилась? — выпалила я.

Он наклонил голову с бесстрастным лицом.

— В смысле?

Я вздохнула, зная, что это будет не так просто, как задать вопрос и получить прямой ответ. Мне придется пройти через всю песню и танец, унижая себя. Но я уже открыла эту банку с червями, и напряженность в его челюсти сказала, что он не оставит это просто так.

— Я тебе нравлюсь, — сказала я.

— Это лишь одно слово из нескольких, чтобы описать, что я чувствую к тебе, — пробормотал он.

Шепот был грохотом в моей голове. Мой живот затрепетал, бедра сжались, и я очень старалась не издать смущенный девчачий вздох. Я справилась. Едва.

Затем я выпрямила спину и вспомнила, что я делала.

— Ну, в этом нет никакого смысла. Что я тебе нравлюсь. Ты высокий, мускулистый, невероятно красивый, обаятельный мужчина. Ты настоящий мужчина. По-любому рубишь дрова топором. Женщины буквально пускают по тебе слюни, а ты даже не замечаешь их. В тебе есть какая-то… сила, словно если бы мы были в самолете, и он падал, я бы не испугалась. Потому что буду знать, что ты как-нибудь справишься с ситуацией. Пилот ли ты или кто-то еще, но я знаю, что ты бы позаботился об этом. Позаботился обо мне.

Его тело заметно расслабилось от моих слов, хотя его темные брови сошлись вместе, слушая меня очень внимательно. С такой интенсивностью, что было почти невозможно дышать.

— А я пекарь, — добавила я. — Хороший, вообще-то.

— Великий, — поправил он, его голос был густым и бархатистым.

Я проглотила смущение, подступившее к горлу.

— Да, хорошо… некоторые называют меня великим пекарем, и я не буду с этим спорить, но, кроме моих навыков выпечки, во мне нет ничего интересного.

Я нахмурилась, выискивая лакомые кусочки из своей жизни, о которых стоило поговорить. Вещи, которые соответствовали бы человеку, которому я доверяла, и который мог бы спасти меня от авиакатастрофы.

— У меня есть ящик, полный ежедневников, блокнотов и журналов, — продолжала я бессвязно болтать. — Не маленький, узкий выдвижной ящик, как в ванной. Нет, большой. Огромный ящик комода, полный красивых, модных блокнотов. Чтобы записывать планы, цели. В некоторых есть один или два списка, но большинство из них пусты. Потому что я возлагаю на себя большие надежды и представляю себя человеком, который заполняет дневники и вычеркивает что-то из списков. Каждый раз, когда я покупаю блокнот, обещаю себе, что настанет время, когда я стану одним из таких людей.

Я втянула воздух, уставившись прямо на него, но не глядя ему в глаза.

— Я не знаю, как пользоваться Excel. Знаю, это ужасно. Совершенно ужасно для владельца малого бизнеса, который все делает сам. Я должна следить за расходами, составлять графики, заказывать расходные материалы, вести инвентаризацию. Но у меня есть только выдвижной ящик. На самом деле, несколько ящиков. Полный скомканных квитанций, испачканных мукой и сиропами. Я нанимаю человека, чтобы он занимался расчетом заработной платы, потому что никогда, ни за что не буду возиться с чьей-то зарплатой. Мои дела пусть и в полном беспорядке, потому что это моя жизнь, но у меня есть люди, которые зависят от этой зарплаты, чтобы платить за квартиру. Так что с этим у меня все в порядке. Единственная причина, по которой Налоговое управление не посадило меня в тюрьму, заключается в том, что один из моих отчимов — единственный, кто мне нравился и заменил отца, — он бухгалтер. Он мой бухгалтер, и он более чем счастлив, когда ему платят печеньем. Мне нужен бета-блокатор{?}[Это класс лекарств, которые преимущественно используются для управления аномальными сердечными ритмами и для защиты сердца от второго сердечного приступа.] только для того, чтобы сходить в супермаркет «Трейдер Джо».

Он наблюдал за мной с пристальным вниманием, и выражение его лица могло бы мне понравиться, возможно, я бы даже восхитилась, если бы не была в ударе.

К сожалению, я была в ударе, поэтому не сделала ни того, ни другого. Итак, я не понимала, что, черт возьми, слетит с моего рта дальше. Если бы я имела хоть малейшее представление о том, что сорвется с моего рта, я бы его зашила.

Я оставалась в неведении.

— Когда я волнуюсь или теряю вдохновение, я мастурбирую, — объявила я. Слова слетели с моих губ, но я не осознала, что произнесла их. Поэтому продолжала говорить. — Я делаю это, потому что мне нравится секс и удовольствие. И у меня появляются идеи для новых тортов, пирожных, пока я это делаю. Так решаю проблемы. Я расслабляюсь и в то же время нахожу больше энергии. Я чувствую себя более живой.

Когда последний слог слетел с моих губ, я резко закрыла рот, кровь бросилась мне в лицо, когда я поняла, что сказала.

Вслух.

Я сказала, что мастурбация толкает меня на идеи для выпечки.

Пожалуйста, Тор, порази меня треском гребаной молнии.

Мои ноги не слушались. Если бы слушались, в моей прекрасной стене, которую отремонтировали и покрасили всего полгода назад, была бы дыра в форме меня.

Черты его лица изменились, выражение лица не было ни мягким, ни напряженным, ни похожим ни на одно выражение, которое я когда-либо видела. Все мое тело горело, особенно между ног.

Роуэн не ответил.

Не словами.

Он поднял меня. Перекинул через плечо.

Я этого не ожидала. Кто ожидает, что мужчина буквально поднимет ее, и как пожарный понесет к лестнице?

Я слегка взвизгнула, но заговорила только тогда, когда мы были на полпути вверх по лестнице.

— Что ты делаешь?

Роуэн мне не ответил. Он продолжил свое восхождение, проводив нас в мою спальню, прежде чем поставить меня на пол.

Я чуть не ахнула, когда мои ноги коснулись пола, и увидела его лицо. Его лицо, раскаленное добела. И голодное.

— Покажи мне, — потребовал он.

Я чувствовала его голос так, словно он ласкал каждый дюйм моего тела.

— Ч-что?

Опять же, если бы мои ноги слушались, я бы убежала. Но моя потребность быстро превзошла смущение.

Он не прикасался ко мне. Нет… хотя я отчаянно хотела.

— Покажи. Мне, — повторил он, его рот был в нескольких дюймах от моего. — Покажи мне, как ты заставляешь себя кончать.

У меня задрожали колени.

— Роуэн, — прошептала я. — Я не могу этого сделать, — я колебалась между возбуждением и застенчивостью, мне хотелось свернуться калачиком и исчезнуть. Это было волнующее и невероятно некомфортное чувство.

Твердый взгляд Роуэна не ослабел ни от моих слов, ни от невысказанной мольбы, сквозившей в них.

Он требовал от меня слишком многого. Мы всего лишь целовались. И почему-то это казалось более интимным, чем секс. Чертовски намного более интимным. Я никогда не делала этого с другим мужчиной. Никогда.

— Где ты его хранишь, кексик? — спросил он тихим шепотом.

Мне не нужно было спрашивать, о чем он говорил. Я знала.

— В тумбочке, — я кивнула в сторону кровати, на тумбе громоздились книги в мягких обложках, мой вчерашний стакан для воды, розовая антикварная лампа и поднос для безделушек с брошенными серьгами и кристаллами.

Роуэн не колебался. Не спрашивал разрешения. Он подошел к тумбочке и открыл верхний ящик. Я зажмурила глаза, меня захлестнуло смущение. Но это было не просто смущение. А что-то еще.

Огонь, который горел внутри меня. Огонь, который Роуэн разжигал с того дня в пекарне, когда улыбнулся мне и спросил, похожа я на Бет или нет.

Ящик закрылся, когда его мягкие шаги вернулись в мою сторону.

— Нора.

Тело содрогнулось, когда мое имя слетело с его губ.

Мои глаза инстинктивно открылись.

И там был Роуэн. Передо мной. В моей спальне. Держит мой вибратор.

— Ты хочешь быть хорошей девочкой для меня? — спросил он шелковистым голосом, протягивая его.

Моя киска пульсировала.

Я не думала, что у меня есть склонность к похвале. На самом деле, я всегда мысленно закатывала глаза всякий раз, когда смотрела или читала о мужчине, просящем женщину быть его «хорошей девочкой». В подобной просьбе было слишком много женоненавистничества. Отнимало у женщины власть, требуя, чтобы она была «хорошей», подчиняясь командам мужчины.

По крайней мере, я так думала.

Но никогда не чувствовала себя более могущественной, чем сейчас. В этот момент.

Моя рука дрожала, когда я брала вибратор. Наши пальцы соприкоснулись, но это был единственный контакт. Он повернулся вместе со мной, когда я на нетвердых ногах подошла к своей кровати, скинула каблуки, прежде чем сесть на мягкое розовое одеяло.

Я отдавала себе отчет в каждом своем движении. Каждом вздохе.

Это должно быть неловко. Я держу вибратор и готовлюсь использовать его перед полностью одетым мужчиной.

Но нет.

Конечно, была здоровая доля беспокойства, страха, но это лишь усиливало мое желание.

Я расстегнула штаны, приподнимая бедра, чтобы снять.

Роуэн наблюдал за каждым моим движением, низкое шипение сорвалось с его губ, когда его глаза увидели мои молочные кружевные трусики. Они были совершенно прозрачными, демонстрируя каждый дюйм моей киски, ухоженную полоску волос, которую я тщательно натирала лосьоном, хотя кроме Нейтана никто этого не видел и не ценил.

— Черт, детка, — пробормотал он, потирая рот рукой.

Конечно, созерцание его лица, искаженного желанием, когда он смотрел на меня в трусиках, было достойным, но кое-что еще привлекло мое внимание… Выпуклость в его джинсах.

Чертовски большая выпуклость.

Моя хватка на вибраторе усилилась, когда мои бедра потерлись друг о друга, отчаянно нуждаясь в трении.

Но я не пошевелила рукой, не включила вибратор и не дала себе разрядку, в которой так отчаянно нуждалась.

— Я покажу тебе, как… кончаю, — прохрипела я, мои щеки пылали, когда я произносила эти слова, устанавливая зрительный контакт с Роуэном. — Если и ты покажешь мне, — я кивнула на выпуклость в его джинсах.

Я глубоко вздохнула, пытаясь найти в себе мужество, правильные слова, чтобы сообщить, чего еще я хотела. Вместо этого, я наклонилась, стягивая блузку через голову, показывая свой прозрачный бюстгальтер, мои ноющие соски прижались к кружеву.

Еще одно сдавленное шипение признательности вырвалось у Роуэна.

Здесь было мало места для смущения, даже несмотря на то, что я лежала в своей постели почти голая, а он стоял надо мной полностью одетый. С самого начала Роуэн ясно дал понять, что ему нравится мое тело. Он его желал. Итак, я не стала отшатываться, беспокоиться о ямочках на бедрах, лишнем весе на бедрах и животе. Во взгляде Роуэна не было никакого осуждения. Только желание.

— Я хочу, чтобы ты показал мне, как ты кончаешь, — повторила я хриплым тоном. — И сделай это… на мне, — мои щеки запылали еще жарче от этой просьбы. Я не была сильно смущена. Но чувствовала себя наглой, произнося это вслух. Не той робкой кондитершой, какой была все то время, что мы знали друг друга.

Глаза Роуэна расширились от моей просьбы.

Возможно, тогда я бы занервничала. Возможно, я бы снова погрузилась в ту кроткую версию себя, которая не выражала свои желания словами.

Но на это не было времени.

— Я, блять, словно выдумал тебя, — прорычал Роуэн, потянувшись руками к своему поясу.

Я сжала бедра в предвкушении, наблюдая, как он освобождается от джинсов.

И пришло время моим глазам широко раскрыться, когда он обхватил большой рукой свою длину. Я не верила во всеобщее правило об огромных руках у мужчин, но сейчас… большие руки… большой, великолепный член.

Я облизнула губы, думая о том, чтобы прикоснуться к нему, ощутить его внутри себя.

— Нора, — прорычал он.

Мое внимание переместилось обратно вверх, туда, где его напряженный, голодный взгляд был прикован ко мне.

— Если ты не перестанешь пялиться на мой член и не включишь вибратор, я забуду обо всем на свете и трахну тебя, — он сделал прерывистый вдох. — И как бы сильно я ни жаждал это сделать, я не хочу торопиться.

Я чуть не выбросила вибратор и не залезла на него. Суровость его черт, низкий и напряженный тон голоса сказали мне, что он не будет сопротивляться. Даже самую малость. Мы оба хотели, чтобы он был внутри меня. До безумия.

Сексуальное напряжение пронеслось между нами, как заряженные частицы в электрическом силовом поле.

Итак, я нажала кнопку на вибраторе, едва слыша гул из-за своего бешеного сердцебиения.

Я вскрикнула, когда он коснулся моего клитора, в то же самое время, когда Роуэн начал трогать свой член. Мои глаза следили за каждым движением. Ну, пока Роуэн не заговорил.

— Посмотри на меня, — приказал он, его голос был грубым, хриплым, почти животным. — Подними на меня свои гребаные глаза, Нора.

Мой взгляд мгновенно внял его команде, устремившись вверх. Мое тело содрогнулось, когда я встретилась с его глазами: чистый, дикий голод усиливал и без того сводящее с ума удовольствие, которое испытывало мое тело.

Моя спина выгнулась на кровати, пальцы ног зарылись в одеяло. Я почувствовала предательское нарастание оргазма, когда тело изогнулось, готовясь взорваться. Но это было не то же самое, когда я дрочила в одиночку. Хотя тогда тоже было все замечательно. Этот вибратор лучший на рынке, по моему мнению и мнению тысяч рецензентов. У него была мягкая всасывающая головка, от давления которой можно сойти с ума.

Я еще не встречала человека, способного воспроизвести хотя бы четверть того удовольствия, которое я испытывала от этой машины.

До сих пор.

Я хорошо знала свое тело. Думала, что я исследовала всякое удовольствие. Но нет. Я даже не поцарапала поверхность.

Роуэн даже не прикасался ко мне. Стоял надо мной, наблюдал, трогал себя и дарил самый эротический опыт в моей жизни.

— Ты такая чертовски великолепная, — выдавил он, все еще работая над собой.

Я взорвалась, мое тело выпустило все напряжение, все удовольствие, накопившееся внутри. Может быть, я закричала. Может быть, я издала какой-то звук. Не уверена. Мое тело не принадлежало мне, а Роуэну, его глаза не отрывались от моих, пока оргазмы захлестывали меня, сливаясь друг с другом.

Затем он зарычал, и я почувствовала, как он кончает на обнаженную кожу моего живота. Мое тело снова расслабилось от плотского, первобытного акта.

Мир расплылся, земля подо мной сдвинулась, и тело обмякло, конечности отяжелели.

Ремень Роуэна зашуршал, когда он выпрямился. Я мельком увидела это, все еще наслаждаясь последствиями одного из самых интенсивных переживаний в моей жизни.

Фигура Роуэна шевельнулась, когда его ноги слабо застучали по полу.

И снова едва заметила это, моя грудь быстро поднималась и опускалась.

Когда он вернулся, у него были салфетки, и он осторожно обтирал меня.

Сам акт был нежным, интимным.

Раньше мне было так жарко, что я думала, мое тело вот-вот вспыхнет от его внимания, от того, что он получал удовольствие, наблюдая за мной.

Но единственный способ описать, что я сейчас чувствовала, — это тепло. Удобно. Он заботился обо мне, относился с почтением.

Я смотрела на него сквозь ресницы, все еще не в силах понять, что это было. Он настоящий? Да. Это реально.

— Кексик, это было самое горячее, что я испытал за всю свою гребаную жизнь, — сказал он мне грубым голосом, уводя меня еще дальше от реальности.

— Не могу дождаться, когда мой член войдет в твою прелестную киску, — продолжил он. — Знаю, это будет сладкое напряжение… гребаный рай.

И хотя я думала, что мое тело истощено, все удовольствие внутри насытилось, мои бедра прижались друг к другу от его слов, потребность вновь расцвела в животе.

Глаза Роуэна горели, когда он наклонился и прижался губами к моим ногам, поверх моих промокших трусиков.

Затем он глубоко вдохнул. Меня. Запах моего удовольствия, последствий того, что мы сделали. Того, что я сделала.

Его глаза нашли мои, сердце подпрыгнуло к горлу.

— Сладкая, — пробормотал он.

У меня пересохло во рту, каждую мою конечность покалывало от этого слова, от его взгляда. От него.

Затем откуда-то снаружи донесся лай, и Мэгги вернула нас в реальность.

Хотя большая часть меня была разочарована, я также испытала некоторое облегчение. Мне нужно было прийти в себя.

— Я пойду проверю, как она, — сказал Роуэн, вставая.

— Хорошая идея, — лениво ответила я.

Он ушел не сразу. Он задержался там на мгновение, пристально глядя на меня, как будто запечатлевал в памяти или что-то в этом роде.

— Я спущусь, как только восстановлю способность передвигать ноги, — сообщила я ему.

Усмешка пробилась сквозь голод в его взгляде, и он тепло усмехнулся. Мне понравилось, как это голод касается моей и без того чувствительной кожи.

— Не торопись, — сказал он. — Дай знать, если нужно будет спустить тебя на руках, — он подмигнул и вышел проверить Мэгги.

Я смотрела, как он уходит, не в силах связать подмигивающего, посмеивающегося мужчину с тем, кто всего час назад угрожал убить того, кто мог причинить мне боль.

Они не казались одним и тем же человеком.

Но они были.

Роуэн был обоими этими мужчинами.

И, может, он был моим.

Глава 12

Я могла бы чувствовать себя неловко после того, что сейчас произошло в моей спальне. Вожделение разгорелось жарко и быстро, и раствориться в моменте — одно, но сохранять эту близость после того, как угли остыли, — совсем другое.

У меня был короткий момент парализующего страха, когда я была в ванной, приводила себя в порядок, а Роуэн внизу проверял Мэгги. Сердце заколотилось, думала, что у меня какой-то сердечный приступ. Для меня это не было чем-то необычным. По моему опыту, спуск по такой спирали самокопания обычно занимает не менее часа. Если не дольше. Но я слышала, как Роуэн внизу возиться с Мэгги. Почувствовала его присутствие. Мое тело все еще дрожало от того, что мы сделали. Итак, мой «загон» пришел и ушел.

Потом я оделась. В кашемировый свитер, поправила волосы, которые выбились во время наших… занятий, прежде чем стереть немного растекшейся туши из-под глаз.

Мои щеки раскраснелись, глаза были яркими, сияющими, изумрудно-зелеными. Они светились, когда я была счастлива, взволнована, хорошо отдохнувшая. Я уже давно не видела их такими.

Сияние после оргазма действительно было чем-то особенным, и его не могли воспроизвести никакие косметические средства. Оргазм в день, и у дерматологов не будет работы.

Роуэн наливал вино в графин, когда я вошла на кухню, мои губы растянулись в какой-то дрянной улыбке. Я все еще парила в кайфе от оргазмов.

Мое сердце заколотилось в груди, когда я увидела, как Роуэн, сняв кепку, стоит у моего бара и наливает вино, а Мэгги заняла уже «свое» место.

— Думаю, нам, возможно, придется отложить сегодняшний ужин, — сказал Роуэн после того, как его глаза скользнули вверх и вниз по моему телу.

Мою кожу покалывало от выражения голода и признательности на его лице, когда он рассматривал мой простой кашемировый свитер. Он скользил по моим изгибам, демонстрирующим широкие бедра и задницу, я не считала это «сексуальным». Но по тому, как Роуэн смотрел на меня, казалось, что я спустилась сюда в нижнем белье.

С другой стороны, он знал, как я выгляжу в нижнем белье.

Мои щеки вспыхнули при этом воспоминании.

Губы Роуэна коснулись уголка моего рта, когда он протянул мне бокал вина.

— Мне нравится, что ты все еще краснеешь после того, как я увидел, как ты кончаешь, моя сперма украсила твою идеальную кожу.

Иисус, блять, Христос.

Я так сильно сжала ножку бокала, что удивилась, как он не переломился пополам. Мои колени почти подогнулись, а грудь тяжело вздымалась. Буквально, блять, вздымалась.

Я не знала, что на это сказать. Как на такое люди отвечают?

Не знаю, поэтому сосредоточилась на том, чтобы продолжать стоять и дышать.

Роуэн близко стоял, слишком долго, но я была очень разочарована, когда он отступил назад.

Я перевела взгляд с него на Мэгги.

— Итак… если мы никуда не пойдем ужинать, я могу приготовить нам что-нибудь на скорую руку, — предложила я, мой голос все еще был хриплым.

Роуэн приподнял подбородок, оценивая меня.

— У меня такое чувство, что ты всегда заботишься о гостях.

Я пожала плечами.

— Ну, это мой дом.

— Так и есть, — согласился он, кивая и направляясь на кухню. — Но у меня также есть ощущение, что тебе редко кто заботится. И насыщает.

Приятная боль возникла у меня между ног.

«Насыщает».

Конечно, он говорит о еде.

Вот только это было не так. Я это видела по тому, как его губа приподнялась, а в глазах вспыхнул голод, как и тогда в спальне.

— Я, эм… — я прочистила горло. — У меня не было такой возможности…

Роуэн продолжал пристально смотреть на меня, на этот раз между его бровями появилась морщинка.

— Да, что ж, считай, что это подходящий случай, — он посмотрел на мой холодильник. — У меня будут неприятности из-за того, что я прикоснулся к чему-то священному на этой кухне?

Я издала смешок.

— Почему у тебя должны быть неприятности?

Роуэн открыл дверцу холодильника, указывая на заставленные полки.

— Никогда раньше не видел такого холодильника, кексик. Боюсь, что ты можешь отрубить мне конечность, если я положу вещи не на то место.

Мои губы растянулись в улыбке. Он дразнил, но делал это добродушно. Тепло.

— Мне нравятся, когда вещи аккуратно стоят, и твои конечности тоже, — я на мгновение прикрылась руками, осознав, что сказала. Я проглотила свое смущение, затем продолжила. — Но павда, я не собираюсь наказывать тебя за то, что ты не придерживаешься моего немного эксцентричного метода организации.

Его глаза вспыхнули.

— Наказание от тебя… мне бы это очень понравилось.

Моя киска пульсировала от желания, хотя я знала, что тело не сможет выдержать еще один оргазм. Ладно, наверное, сможет. А перевозбужденный разум? Нет. Нужно время, чтобы все обдумать.

Мы смотрели друг на друга несколько секунд, прежде чем Роуэн разрушил чары между нами.

— У тебя есть книга, которую ты давно хотела прочесть, или сериал, который все не было времени посмотреть?

Я моргнула от смены темы, прежде чем сориентировалась.

— Эм, да есть несколько сериалов и книг.

Хотя мне нравилось смотреть телешоу и читать книгу за один присест, в последние дни я делала это все реже и реже. Мои дни были напряженными, потому что я сама делала их такими. Меньше времени на безделье означало меньше времени на переосмысление и убеждение, что я страдаю от какого-то состояния.

Я не страдала ни от чего, кроме сексуального напряжения, с тех пор как Роуэн появился в моей жизни.

— Только не этот ковбойский сериал, — сказал он. — Потом посмотрим вместе. С самого начала.

Я уставилась на него, разинув рот.

— Ты имеешь в виду «Йеллоустоун»? — я была в шоке от того, что он вспомнил мой бестолковый разговор о Рипе, Кейси и Бет.

Он кивнул.

Он хотел посмотреть «Йеллоустоун» вместе со мной. Опять же, учитывая то, что мы только что сделали наверху, это не должно было казаться таким интимным. Но было что-то домашнее и постоянное в совместном просмотре сериалов. Может быть, не так романтично, как всякие жесты, существовавшие до появления интернета, но для меня это было так.

— Иди посмотри или почитай, — приказал Роуэн, наклоняя голову к дивану. — Позволь мне приготовить для тебя.

Не в силах спорить с этим человеком, я пошла и сделала то, что он приказал.

Мэгги послушно последовала за мной.

Я была уверена, что после того, как свернулась калачиком на диване, с Мэгги, лежащей у ног, и Роуэном, гремящей на кухне, — я не смогу сосредоточиться на сериале.

Но, нет, все было замечательно.

***

Роуэн приготовил пасту с пряной водкой.

Это было невероятно.

Я съела две порции, не испытывая смущения из-за того, что мне полагалось вести себя скромно и откусывать по немногу. Нейтан заказывал для меня салат всякий раз, когда мы куда-нибудь ходили, и неодобрительно хмурился, когда я заказывала десерт. Хотя это и задевало, я никогда не спорила. Но я также не отменяла десерт. Мне было комфортно со своим телом. Я никогда не стремилась стать скелетом. Я родилась с изгибами. Живот никогда не был полностью плоским, бедра всегда были широкими. Мне всегда хотелось сахара и вина, и я презирала большинство видов физических упражнений. Нейтан знал все это.

И все же он хотел, чтобы я была поменьше, чтобы я вписалась в компанию жен всех его бывших членов по братству, чтобы я морила себя голодом, как это делала его мать.

Гребаный мудак.

Роуэн не нахмурился при виде моей второй порции. Нет, он положил больше, чем в первый раз.

И пошел мыть посуду.

— Но шеф-повар не моет посуду, — возразила я.

Роуэн рассматривал меня, приподняв бровь.

— Ты моешь посуду, когда готовишь для гостей?

Я поджала губы.

— Это мой дом, не считается.

Он хихикнул.

— Угу. Я помою посуду, кексик, вот и все, что от меня требуется. Но сначала разожгу огонь.

Он указал на окно, туда, где наступила ночь, фонари освещали внутренний дворик. Вся плетеная мебель была расставлена вокруг большого очага. Мы с Фионой, Тиной и Тиффани часто сидели там с приближением зимы, завернувшись в одеяла, попивая вино и разговаривая всю ночь, пока огонь прогонял сильнейший холод.

— Ты будешь сидеть там со своим вином, а я приду к тебе, когда закончу, — сказал Роуэн.

— Тебе нравится отдавать приказы, не так ли? — поддразнила я.

Его взгляд потемнел.

— О, кексик, ты и понятия не имеешь, насколько.

Мое горло сжалось, а киска заурчала от желания. Снова.

Я судорожно сглотнула и схватилась за бокал с вином.

— А теперь тащи свою сексуальную задницу наружу, — грубо приказал Роуэн.

Что оставалось делать женщине? Я потащила свою сексуальную задницу на улицу.

***

Хотя были планы грандиозной романтической ночи в одном из лучших ресторанов штата — если не страны, по моему скромному мнению, — и эти планы были несколько разрушены жестоким мудаком, я поняла, что почти рада.

Не рада, что Лори снова получила травму, но рада, что обычные планы на свидание сорвались.

Не только из-за того, что произошло наверху.

А из-за того, во что превратилась эта ночь. Конечно, мы, возможно, пропустили кучу шагов — в неписаном руководстве по свиданиям было какое-то ограничение по времени, сколько мужчина должен находиться в личном пространстве и когда готовить ужин, но мне насрать. Этот справочник выброшен в окно. И не думаю, что Роуэн придерживался каких-то правил.

И хотя до этого я была женщиной, которая придерживалась правил, которая верила в этапы свидания, границы — как физические, так и иные — в отношениях, я не могла не признать, что это — лучшее свидание за всю мою жизнь.

Мы сидели снаружи, я свернулась калачиком рядом с ним на плетеном диване, перед нами мерцал огонь, в моей руке было вино.

— Ты хорошо постаралась над этим домом, — нарушил уютную тишину Роуэн. Он смотрел на внешний вид, белоснежную краску, розовые ставни на окнах и детали интерьера. Если бы человек, у которого я его купила, знал, что я планирую так много розового, держу пари, он бы скорее сжег его, чем продал мне.

— Просто офигенно, — поправился он. — Я чертовски впечатлен тобой, Нора.

Мое лицо, шея и уши вспыхнули от комплимента, я все еще не привыкла к тому, как легко он их говорил, насколько они были искренними.

— Что ж, уверена, ты бы сделал все намного лучше и за гораздо более короткие сроки. И есть еще пара вещей, над которыми мне нужно поработать.

— Не говори так, — его тон больше не был теплым и непринужденным. Скорее бурным, как и его прищуренный взгляд.

— Почему? — спросила я, нервничая и настораживаясь.

— Не принижай свои старания. Это очень хорошо, если не лучше, чем я мог бы сделать. Ты чертовски потрясающая, Нора. Чудесная.

Мой румянец усилился, и я неловко поерзала.

— Спасибо, — тихо ответила я.

Я посмотрела на дом, на свою работу. Конечно, мне помогали. И я много плакала, насколько все было тяжело. Ошибки и необходимость начинать все сначала. Но это было чертовски впечатляюще.

— Я всегда хотела поставить оранжерею, — я обвела жестом внутренний дворик. — Как в Практической магии, — тогда до меня дошло, что я разговариваю с бывшим военным, ставшим строителем и всесторонне развитым альфой. — Практическая магия — это фильм…

— Я знаю, — мягко прервал он. — Видел фильм. Пару раз.

Я удивленно откинула голову назад.

Он пожал плечами.

— У меня есть сестры. Им нравится это гребаное дерьмо.

— У тебя есть сестры?

Он кивнул.

— Две. Ну, одна из них теперь замужняя чертовка, Кендра, что ничуть ее не изменило. Кит, ее муж, боготворит ее. Лишь поэтому он все еще дышит, — он улыбнулся, потягивая свое пиво. — Каллиопа уехала в Нью-Йорк, работает на Уолл-стрит, зарабатывает слишком много бабла.

В его голосе слышна гордость. Любовь.

Я не знала, что у него есть две сестры, потому что не спрашивала. Меня поразило, что я почти ничего не спросила о его жизни. О его семье. То, о чем обычно спрашивают, когда встречаешься с кем-то.

Но опять же, мы не встречались в обычном смысле этого слова. Мы были слишком близки для незнакомцев. Мы вроде незнакомцы. А вроде и нет.

Мне было неловко чувствовать, что я не знаю его прошлое.

— Ты близок со своей семьей? — спросила я.

Он улыбнулся, но это была какая-то меланхоличная улыбка.

— Да, всегда так было. Я самый старший. Хотя сестры кудахчут надо мной, как будто знают лучше, — он добродушно покачал головой. — У отца был собственный строительный бизнес дома, в маленьком городке недалеко от Бангора. Он был настоящим боссом. Но только не дома. Так главенствовала мама. И сестры. Никто не был против. Хотя они пытались остановить меня от службы.

Я могла себе представить. Не по собственному опыту, заметьте, но я почувствовала это по его голосу. Любящая семья. Сплоченная. Двое мужчин, оба альфы — потому что Роуэн откуда то это взял. Я бы поставила хорошие деньги на то, что его отец тоже был таким — подчинялся любимым женщинам. Семья, которая с грустью отпустила своего единственного мальчика — не могу представить Роуэна мальчиком, — в зону боевых действий. Туда, где ему могли причинить боль. Искалечить. Убить. В худшем случае. И в лучшем случае он вернулся бы домой изменившимся навсегда.

— Было много споров, — продолжил он. — Но они гордились. У мамы были наклейки на бампер, она развесила таблички во дворе. Отправляла мне посылки, — он снова покачал головой. — Как будто так смогла бы помочь мне вернуться домой в целости и сохранности. И если бы это было возможно, то только из-за мамы.

Мое горло обожгло. Не от зависти, а от радости. Что материнская любовь, чистая и добрая, существовала и создала этого человека.

Роуэн смотрел сквозь огонь, словно находился в другом месте.

Я никогда раньше не видела у него такого взгляда. Пристальный, на тысячу ярдов. Он видел немыслимые вещи, и они преследовали его.

— Мы перешли от разговора о практической магии ко мне, — он криво улыбнулся, отводя взгляд от огня.

Он хотел сменить тему. Я это понимала. Если бы я наткнулась на свои прошлые травмы ночью с бодрящим осенним воздухом, теплым камином и хорошей компанией, я бы захотела сразу же споткнуться. Есть ночи, когда можно говорить о таких вещах. Есть ночи, когда можно смаковать, наслаждаться и ценить то, что эти травмы остались в прошлом.

— Ну, если ты смотрел, тогда помнишь оранжерею. Я хочу повторить это… настолько, насколько смогу, — я кивнула на французские двери кухни, где Мэгги мирно спала, занавески мягко колыхались вокруг нее.

— Я многое сделала, — призналась я, обводя взглядом дом, рассматривая через окна все, что создала. — Но не знаю, позволят ли мои навыки добавить целую пристройку к дому.

— Можем переместить сиденья поперек, — он указал на двери, ведущие в зону, где был небольшой огород. — Потому что я планирую сидеть здесь с тобой еще много ночей, — добавил он, мои внутренности перевернулись.

Планы. Планы на будущее. Те, что согревали меня гораздо больше, чем огонь.

Я не знала, что на это сказать. Теснее прижалась к его телу и молчала.

***

В какой-то момент я заснула там, потому что последнее, что я помнила, — тепло камина, тело Роуэна, прижавшееся ко мне, и ошеломляющее чувство удовлетворения, нахлынувшее на меня.

Следующее, — я прижата к теплой груди, сильные руки обнимали меня, и мы поднимались по лестнице.

Звон собачьих когтей по деревянному полу подсказал, что Мэгги идет с нами.

— Я что, заснула? — я пробормотала Роуэну.

Он ухмылялся, когда проводил нас обоих в мою спальню и поставил меня на ноги.

— Заснула, — ответил он, убирая волосы с моего лица. — Быстро и глубоко.

— Так она сказала{?}[фраза стала летучей и придаёт разговору шутливо — сексуальную окраску], — пробормотала я, не подумав.

Роуэн пару секунд невозмутимо смотрела на меня, прежде чем разразиться смехом. Не просто смешки, которые я привыкла обожать, а смех от всего сердца.

Я никогда раньше не видела, чтобы этот человек смеялся. Ухмылки в пекарне — это то, что я наблюдала годами. И у меня было подозрение, что этот человек смеялся не часто. Именно угрюмое настроение, витавшее вокруг него, натолкнуло меня на это подозрение.

Но вот он.

Смеется.

Потому что я сказала глупую шутку.

— Черт, ты очаровательна, — пробормотал Роуэн, когда закончил смеяться.

Я могла бы растаять у его ног прямо там.

Но он еще не закончил.

— Я снова остаюсь сегодня вечером, Нора, — мягко сказал он.

Я сонно моргнула, глядя на него.

— Ты разозлила Ронни Кокрэна сегодня вечером, унизила его, — продолжил он, голос больше не был мягким. — Я не буду рисковать, — он обхватил ладонями мои щеки. — Не подвергну тебя опасности.

Хотя он был очень серьезен и говорил так, словно произносил клятву, я не могла удержаться от усмешки.

— Ты когда-нибудь прекратишь эту защитную рутину?

Его взгляд был таким пристальным, что я удивилась, как он не ошпарил меня.

— Никогда.

Вот оно что. Еще одна клятва. Тяжеля и постоянная.

Мне потребовалось время, чтобы переварить это. Хотя он проявлял чрезмерную заботливость, он был не совсем неправ. Сегодня я унизила Ронни. И он смотрел на меня с холодной ненавистью и гневом. Если он не готов взять на себя ответственность за свои действия, он, скорее всего, обвинит того, кто ближе всего. Накажет.

И это была я.

Это должно испугать.

Но нет.

Ведь Роуэн рядом.

— Однако на этот раз ты не будешь спать в комнате для гостей, — прошептала я.

Его поза застыла, и я увидела, как напряглась его челюсть.

— Я не настолько приличный, чтобы спорить по этому поводу, Нора.

Я не сдержала усмешку, поднимаясь на цыпочки, чтобы прикоснуться своими губами к его.

— Хорошо, — вот и все, что я сказала.

***

Хотя у меня все еще было невероятно чувствительно между ног от использования вибратора, на Роуэна сегодня вечером были планы. Он будет спать в моей постели. И, возможно, раздетый. Я увижу этот обнаженный, мускулистый торс. Прикоснусь к нему.

Мой голод горел яростно, даже несмотря на то, что конечности были тяжелыми и вялыми.

Я быстро сделала уход за кожей, веки становились все тяжелее и тяжелее.

— У меня есть запасная зубная щетка, — сказала я Роуэну, когда вышла из ванной.

Затем я резко остановилась.

Роуэн снял футболку и аккуратно сложил ее на одном из плюшевых кресел, стоящих напротив дверей балкона. Кресел было два — большие, уютные, в комплекте с пуфиками. Я сразу их туда поставила, как только сделала ремонт в спальне.

В то время мне не с кем было посидеть рядом, полюбоваться закатом с бокалом вина перед сном. Не имело смысла тратить несносную сумму денег на два кресла, когда у меня даже не было никаких доказательств того, что второе для кого-то пригодится.

Поэтому, конечно, то, что Нейтан пришел в пекарню вскоре после того, как я закончила ремонт в спальне, и пригласил меня на свидание, я восприняла как знак.

И только сейчас, в сонном состоянии, я поняла, что именно поэтому я так крепко держалась за него, игнорируя много ярких красных флажков.

И все из-за этого гребаного кресла.

Хотя это огромный прорыв, я недолго задерживалась на этом прозрении. Потому что Роуэн был в моей спальне.

Без футболки.

И он был совершенством.

Мои глаза жадно впились в него. Как я и ожидала, он накаченный. Мышцы, бицепсы. Как будто высеченный из мрамора. И выступы его пресса… У меня было очень сильное желание провести языком между ними.

При ближайшем рассмотрении я увидела их. Шрамы. Не много, но достаточно. Достаточно шрамов, портящих гладкую, твердую кожу его торса. Шрамы, которые говорили о том, что он прожил жестокую жизнь. Что он бывал в ситуациях, когда люди пытались его убить.

Мое сердце обливалось кровью за него, за человека, которому пришлось пережить это и вернуться в семью, которая любила его, но не понимала, кем он стал.

Я сглотнула, думая обо всем этом, все еще любуясь его обнаженным торсом.

Его джинсы были расстегнуты, словно вот-вот их снимет.

Я облизнула губы.

— Пора прекратить это делать, кексик, — сказал Роуэн, сокращая расстояние между нами, потирая мою нижнюю губу большим пальцем.

— Что делать? — прошептала я.

— Смотреть на меня так, — он схватил меня за бедра, притягивая наши тела вплотную друг к другу. — От этого я хочу трахнуть тебя прямо здесь, на полу.

Хорошо, что он держался за меня, потому что я не совсем доверяла своим ногам, которые не удержат меня после этого маленького заявления.

— Я бы… не против, — ответила я, мой голос был грубым и полным потребности.

— Я тоже, — пробормотал он, притягивая меня еще ближе, чтобы показать, как сильно он хотел этого. Меня.

Потребность пронзила меня насквозь.

— Но ты еле стоишь на ногах, кексик, — продолжил он, убирая прядь волос с моего лица. — Сегодня ты встала до восхода солнца, весь день была на ногах, и у меня есть подозрение, что прошлой ночью ты спала примерно столько же, сколько и я, потому что воображала всякие вещи, — он прижался своими губами к моим. Сначала мягко, но потом тверже, голоднее.

Я удовлетворила его потребность своим собственным горячим голодом.

Роуэн откинулся назад, впиваясь руками в мои бедра со смесью удовольствия и боли.

— И скажу тебе, мое воображение бледнеет по сравнению с реальностью.

Мои губы распухли, сердце бешено колотилось, тело подчинялось приказу, несмотря на усталость, охватившую все мои конечности.

— Я хочу тебя, сильно, прямо сейчас, Нора, — пробормотал он мне в губы. — Но я хочу, чтобы ты отдохнула. Потому что потом ты не будешь спать несколько часов. Хочу провести с тобой много времени, — его рука скользнула вниз по моему боку. — Хочу изучить каждый дюйм твоего тела.

Мое дыхание было быстрым и неглубоким, когда стояк Роуэна прижался к моему животу.

— У меня такое чувство, что даже если бы мы засиделись допоздна, ты бы встала ни свет ни заря.

Я медленно кивнула.

— Конечно, я бы так и сделала.

Хотя мне бы это не понравилось, день прошел бы ужасно — он прав, я не выспалась прошлой ночью и превратилась бы в зомби после двух ночей без отдыха — и сейчас ложиться поздно — не вариант. Я гордилась своим бизнесом, своей пекарней.

Я никогда не злилась по утрам. Никогда не считала грузом свою работу. Не до этого момента.

Роуэн кивнул, целуя меня в нос.

— Итак, я не буду причиной бессонницы своей женщины. Особенно когда я не могу убедить ее прогулять смену.

— Не будет считаться прогулом, если это мой бизнес, но мне нужно думать о сотрудниках, клиентах и своей репутации, — выпалила я, не чувствуя к этому человеку такой теплоты, как несколько мгновений назад.

Ничто так не раздражало меня, как мужчина, пытающийся заставить меня изменить то, как я веду свой бизнес, или пытаться отобрать его у меня. Несправедливо так быстро срываться на Роуэна, но он задел за живое. Я даже не подозревала, насколько беззащитна в этом вопросе.

Вместо того, чтобы разозлиться на мой тон, Роуэн ухмыльнулся.

— Да, тебя не переубедить. Итак, скажи, где щетка?

Какое бы раздражение ни вспыхнуло во мне, оно быстро исчезло. Я сделала то, что сделала бы любая здравомыслящая женщина, и показала ему, где лежит зубная щетка, оставив его там заниматься своими делами.

Но не раньше, чем я мысленно представила его в своей совершенно девчачьем туалете, с ванной на когтистых ножках, латунной сантехникой, ароматизаторами и средствами по уходу за кожей, разложенными на полированной столешнице.

Мэгги уже выбрала себе кровать на одном из кресел. Я улыбнулась ей, почесывая голову, когда проходила мимо.

Хотя с каждым шагом я уставала все больше и больше, я не смогла удержаться, чтобы не надеть розовую шелковую ночнушку с кружевной каймой, прежде чем лечь в постель.

У меня были планы. Соблазнить Роуэна, который, казалось, не нуждался в таком большом обольщении. В конце концов, он просто пытался присмотреть за мной. И я была готова провести ночь без сна, чтобы он выполнил свои обещания.

За исключением того, что я заснула в тот момент, когда моя голова коснулась подушки.

Глава 13

Я хотела дать ему поспать.

Нельзя будить человека так рано два дня подряд, ведь он не привык просыпаться в такое безбожное время. Я понимала, что не так много людей наслаждаются таким утром. Фиона приходила на работу на полтора часа позже меня и жаловалась на то, что это «пытка» — вставать с восходом солнца.

Роуэн весь день тяжело работает… ему не нужно вставать так рано. Я не ожидала, что кто-то будет вставать так же, как я. Это несправедливое ожидание.

К тому же, он выглядел таким умиротворенным.

До восхода солнца оставалось еще много времени, но ночная тьма отступила, освещая его красивое лицо.

Роуэн любил обниматься, и это приводило меня в восторг. Я проспала в его объятиях всю ночь, прижавшись спиной к нему. Хотя меня точно никто не назвал быстройной, он был таким большим, что словно укутал меня собой, как будто я создана для этого.

В какой-то момент ночи мы оба перевернулись, он на спину, а я на него, как на подушку.

Итак, когда я проснулась, увидела, что он спит. Полуголый.

А там есть на что посмотреть.

Хотя его лицо по-прежнему имело резкие, мужественные черты, теперь все было мягче, расслабленнее. Его волосы спадали на едва заметные складки на лбу, что только делало его более привлекательным, и загорелая кожа — от работы на улице, как я предположила. Его полные губы были расслаблены, как и все остальное в нем. Он крепко спал. И он это заслужил.

Мне потребовалось еще несколько секунд, чтобы впитать его вид, осознать, что Роуэн Деррик действительно спит в моей постели, затем я встала с кровати.

Или, по крайней мере, попыталась.

Как только я повернулась, чтобы лечь на бок, его рука схватила меня за бедро и притянула обратно.

Я издала приглушенный крик удивления и восторга, когда Роуэн прижал меня к своему теплу.

— Милая ночнушка, кексик, — сонно пробормотал он, проводя руками по моему обнаженному бедру, затем вверх, по розовому шелку.

Мое тело покалывало от желания.

— Спасибо, — прошептала я с придыханием.

— Это была особая пытка — возвращаться в постель и видеть, как ты в ней крепко спишь, — прохрипел он, утыкаясь носом в мою шею.

Еще больше мурашек.

На самом деле, я была почти уверена, что мое тело превратилось в желе.

— Я не хотела засыпать, — проворчала я.

Его рука прошлась по шелку прямо под выпуклостью моей груди.

— Я так и думал. Но тебе нужно было выспаться.

Он прав. Мне нужно было выспаться.

Я же обычная девушка. Девушка, которая рано ложится спать.

И мой распорядок дня, и ранние ночи нарушились с того момента, как в моей жизни появился Роуэн.

Не то что бы я жаловалась.

— Тебе тоже нужно поспать, — сказала я ему. — Еще слишком рано, я не хотела тебя будить.

— Я раньше не имел удовольствия спать рядом с тобой. Так что теперь я точно буду замечать, когда ты попытаешься встать с постели, — он обнял меня крепче, его голос все еще был хриплым со сна.

Мое горло сжалось, когда его твердость прижалась к моей спине, показывая, насколько он проснулся.

Хотя я думала, что утренний секс — выдумка голливудских режиссеров — потому что те, кто действительно хотел секса, только проснувшись, не почистив зубы или не опорожнив мочевой пузырь, — смельчаки. Я, конечно, не против. Хотя мне действительно понравилось бы мятное свежее дыхание.

Меня пробрал озноб, когда Роуэн осыпал нежными поцелуями мое ухо.

— Я могу привыкнуть просыпаться рядом с тобой каждое утро, — сказал он, вдыхая. — Черт, как же ты пахнешь.

Мой позвоночник восхитительно покалывало. От него самого чертовски хорошо пахло. И хотя раньше меня не интересовали совместные ночевки, я поняла: это потому, что я никогда не спала с подходящим мужчиной.

Послышался шорох, затем звон когтей по деревянному полу.

Роуэн застонал мне в шею.

— Очевидно, Мэгги уже привыкла к твоему расписанию.

Словно соглашаясь, она положила две передние лапы на кровать, приподнимаясь, будто желая доброго утра.

Это самая очаровательная вещь, которую я когда-либо видела.

— Я спущусь и выпущу ее, приготовлю кофе, — Роуэн еще раз обнял меня, прежде чем скатиться с кровати.

Я уставилась на его спину, на шрамы, прослеживая, как двигались мышцы.

Желание провести руками по каждому дюйму его кожи, прижаться губами к этим шрамам и узнать, откуда они взялись, сильно и быстро охватило меня.

Я не знала, откуда они. Через что он прошел. Да, было тяжело; я слышала это в его голосе прошлой ночью. Но этот мужчина, которого я впустила в свою жизнь, в свою постель, такой чужой.

И он ничего не знал обо мне. Мы все еще незнакомцы, которые спали вместе, выпускали собаку на улицу и готовили кофе.

Но слишком ранее время, чтобы думать об этом. Поэтому я смотрела, как они выходят из комнаты, Роуэн бросил на меня один долгий взгляд, от которого загорелась кожа. Затем, как только они спустились вниз, я пошла душ, чтобы подготовиться к своему дню.

***

Роуэн не спускал с меня глаз, когда я спустилась вниз в платье. И да, я, возможно, надела его для него.

На самом деле для меня не норма — надевать платье на работу. Хотя я одевалась в зависимости от своего настроения, и каждая женщина должна иметь возможность носить красивое платье, когда, черт возьми, ей этого захочется. Но да, сейчас я это сделала в интересах Роуэн.

Милое платье от Дианы фон Фюрстенберг, черное, усыпанное крошечными маргаритками. Оно открывало декольте, идеально облегало мою фигуру в форме песочных часов и заканчивалось до середины икры.

Я сочетала платье с парой туфель на танкетке, бретельки которых доходили до щиколотки.

Этим утром я потратила немного больше времени на волосы, пытаясь сделать так, чтобы мой растрепанный пучок выглядел непринужденно и сексуально. И все знали, что на приготовление неаккуратного пучка уходит примерно в три раза больше времени, чем на ровный. Затем я распустила прядки, чтобы они выглядели небрежно вокруг моего лица. Нанесла немного тонированного увлажняющего крема, который придал моей бледной коже сияющий вид, а щекам — яркий румянец.

Да, я нарядилась для Роуэна. Подайте на меня в суд.

Роуэну понравилось.

Он дал это понять взглядом. И по тому, как он вцепился в меня, целуя, как только я добралась до кухни.

Затем он сказал, пробормотав:

— Мне чертовски нравится это платье, детка.

Казалось, Роуэн был не из тех, кто скрывает свои чувства, и не из тех, кто держит похвалу при себе.

И он приготовил мне кофе.

Отличный кофе.

Мы пили в тишине, пока он не пошел наверх заканчивать одеваться, а я собрала свои вещи.

Я привыкла к тому, что утро было моим. Тихим. Ощущение, что я — единственный человек в мире. Это было одно из многих оправданий, которые я использовала, чтобы Нейтан не оставался на ночь. Хотя это и было правдой, поскольку он «чутко спал» и всегда жаловался на то, что я слишком рано будила его.

В тех редких случаях, когда он оставался на ночь, мое утро не казалось священным. Я осознавала, что он там, наверху, спит, и мне приходилось ходить на цыпочках по собственному дому.

Сейчас все по-другому. Я была сверхчувствительна к присутствию Роуэна и Мэгги. Но это не казалось так уж плохо. Лишь придавало месту ощущение наполненности, завершенности.

Особенно когда я увидела, как Роуэн спускается по лестнице, одетый в одежду с прошлой ночи, надевая кепку задом наперед.

— Кип заберет меня из пекарни, — сказал Роуэн, пока я изо всех сил старалась не пускать на него слюни.

— Разве ему не проще забрать тебя отсюда? Ты можешь еще поспать. Не думаю, что ты встаешь так рано, и у тебя впереди долгий день. Тебе нужен отдых.

Глаза Роуэна блеснули.

— Ценю твою заботу, детка, но ты встала, и я встал. Я ни за что, блять, не вернусь спать в эту кровать без тебя.

От этого заявления моя грудь наполнилась теплом. Он планирует снова спать со мной в моей постели.

И я тоже на это надеялась, даже несмотря на то, что это противоречило всем разумным правилам, которые у меня были относительно парней.

Никакого секса до четвертого свидания.

Никаких ночевок две ночи подряд, если мы не встречаемся больше двух месяцев.

И все такое.

Я была непоколебима в отношении этих правил, цеплялась за них, в основном из-за детских травм.

Правила существовали для моей защиты. Ни один из мужчин, с которыми я встречалась, не нанес мне реального вреда. Из-за правил. Потому что я держала их на расстоянии вытянутой руки, выбирала мужчин, в которых никогда не могла по-настоящему влюбиться, чтобы мне не было потом больно.

Если когда и было время придерживаться этих правил, то именно сейчас. Если и был мужчина, который мог по-настоящему причинить мне боль, то это мужчина передо мной.

— Тебе до работы еще несколько часов, — возразила я. — Сначала я подброшу тебя домой, — я не хотела, чтобы Роуэн и Мэгги часами торчали в пекарне от нечего делать. Мне также было невероятно любопытно посмотреть, где живет Роуэн.

— Нет, — возразил Роуэн. — Ты не останешься одна в этой пустой пекарне.

Я нахмурилась, глядя на него.

— Я там каждое утро одна.

Он натянуто кивнул.

— Да, но до этого ты не выводила из себя мужчину, у которого, как мы уже знаем, нет проблем с причинением боли женщинам.

У меня пересохло в горле. Я не думала о Ронни. Ни разу. И не думала о том, что утром окажусь одинокой и уязвимой в своей пекарне. Роуэн прав. Только через несколько часов откроется магазин дальше по улице. Даже те, кто рано вставал и бегал по пляжу, ждали восхода солнца, особенно с наступлением холодов.

Мне нравилось быть одной. Ощущение, что это мое время, когда не существует никаких других обязанностей. Просто перемешивать сахар, масло, муку и шоколад.

Я не хочу, чтобы кто-то все портил.

— Я сильно сомневаюсь, что Ронни Кокран сможет вставать в пять утра, чтобы преподать мне урок, — возразила я. — Он, наверное, только после обеда встает.

Страхи о нем ничем не отличающимся от страхов, которые были у каждой женщины в голове по поводу жуткого парня в продуктовом магазине, который слишком долго пялился на нее, парня на работе, который всегда приглашает ее на свидание, или бывшего, который плохо перенес расставание.

Ронни мог причинить мне боль, в этом я не обманывала себя. Конечно, шансы невелики теперь, когда он знает, что за ним наблюдает целая куча людей, готовых преподать ему урок, которого он очень заслуживал.

Но я не собиралась менять своею жизнь, и не хотела, чтобы Роуэн был моим телохранителем каждую секунду, когда я одна.

— Ты не заставишь меня передумать, Нора.

Может быть, мне следовало больше бороться. Сказать, что он не смеет вторгаться в мою жизнь, дом и бизнес, заявляя, что должен защищать меня от того или иного.

Но я не хотела с ним ругаться.

***

Роуэн первый зашел в пекарню. Сделал «проверку», что бы, блять, это ни значило.

Мы с Мэгги ждали в кабинете, она хотела поспать на диване напротив моего стола. Ее нисколько не смущали новые пространства, и она быстро и с радостью заявила о своих правах на них. Мне это понравилось.

Роуэн появился в дверном проеме с быстрым кивком, который, как я догадалась, означал, что все чисто. Мой кофеиновый кайф заканчивался, и эспрессо-машина звала по имени.

Но прежде, мне нужно приготовить немного теста для первой партии круассанов. Вот о чем я думала, когда проходила мимо Роуэна на кухню.

— Теперь можешь идти, — сказала я ему. — Здесь никого нет. Ронни не прячется в кладовке, — пошутила я.

Но Роуэн, похоже, не в настроении шутить.

Он целеустремленно шагнул вперед.

Взгляд его глаз приковал мои ноги к полу.

— Сначала хочу попробовать, — пробормотал он.

Потом он поцеловал меня. Заявил права.

Мое тело отреагировало мгновенно, интуитивно.

Роуэн издал низкое рычание из глубины своего горла, и все мое тело завибрировало от удовольствия.

Его руки нашли мои бедра, затем он поднял меня на тумбу, предметы с грохотом упали на пол где-то далеко.

Я раздвинула ноги, чтобы он встал между ними, его твердость прижалась к кружеву моих трусиков, он задрал мое платье вверх по бедрам.

Я издала стон удовольствия, прижимаясь к нему, отчаянно желая ощутить трение его одетого в джинсы члена о ткань моих трусиков. Потребность была непреодолимой: я чувствовала, что готова кончить только от этого.

— Если не хочешь, чтобы я трахнул тебя прямо здесь и сейчас, лучше скажи, — прохрипел Роуэн напротив моих губ.

— Если ты не трахнешь меня прямо здесь и сейчас, я сойду с ума, — прошептала я, прижимаясь к нему.

Я едва успела вымолвить эти слова, как Роуэн задрал мое платье до бедер.

Я была благодарна эластичной ткани, когда подняла руки вверх, и он сдернул его, бросив на пол, прежде чем наклониться, чтобы пососать мои ноющие соски через кружево лифчика.

Я тихо выругалась, и мое тело наэлектризовалось от желания, оргазм уже нарастал внутри от того, что его зубы касались моих чувствительных сосков.

Мои руки схватили его за голову, сбрасывая бейсболку и проводя ладонью по его волосам.

— Роуэн, — взмолилась я.

Он поднял голову, глаза потемнели от желания.

— Ты мне нужен, — захныкала я, мои руки скользнули вниз, чтобы расстегнуть его кофту.

Он без колебаний сбросил ее на пол. Мои руки потянулись к низу его футболки, стягивая ее через голову.

Я была в диком отчаянии… почти обезумела от потребности. Я хотела, чтобы его кожа касалась моей. Хотела, чтобы он был внутри меня.

Роуэна, казалось, охватило то же безумие, когда он потянулся расстегнуть мой лифчик, отбросил его, затем обхватил ладонями мои груди, разминая их, массируя. Мои глаза закатились от удовольствия, затем он схватил меня сзади за шею, притягивая вперед для еще одного жестокого поцелуя, и прижал меня вниз. Моя спина коснулась прохладной поверхности тумбы, когда он приподнял мои бедра, чтобы снять трусики.

Роуэн издал низкое шипение, когда его взгляд пробежался по моему обнаженному телу.

— Хочу попробовать тебя на вкус, прежде чем трахну, — заявил он, раздвигая мои бедра.

Меня никогда раньше не представляли мужчине подобным образом. Я никогда не чувствовала себя таким желанной.

Роуэн уставился на меня еще мгновение, затем нырнул внутрь. Его руки были под моей задницей, он поднял меня к себе, создавая нужный ракурс. Тот ракурс, который и мне был нужен.

Он был неумолим, его язык умело работал над моим клитором, тело пело для него. Я раньше думала, что он похож на мужчину, который обожают кунилингус, и правильно думала.

Ни с одним мужчиной раньше я так себя не чувствовала. Никто, блять, не пировал мной раньше. Я извивалась на прохладной поверхности, выгибаясь навстречу его рту.

— Ты такая чертовски сладкая на вкус, — прорычал он, его слова вибрировали у моей киски.

Я была почти на грани срыва, когда мои глаза встретились с его.

— Кончишь, как хорошая девочка? — спросил он, просовывая палец внутрь меня.

Мои зубы впились в губы с такой силой, что я почувствовала вкус крови.

Его палец двигался внутри меня, медленно, мучительно. По порочному выражению его лица я поняла, что это было сделано намеренно.

— Нора, ты кончишь для меня? — спросил он снова, низким и хриплым голосом.

Я быстро кивнула, едва способная пошевелиться, отчаянно нуждаясь в освобождении.

— Скажи, что ты будешь моей хорошей девочкой.

Мое тело дернулось под его пальцем, в нескольких секундах от взрыва, нуждаясь в его языке.

— Я буду твоей хорошей девочкой, — прохрипела я.

Он порочно улыбнулся, прежде чем его губы снова нашли мою киску.

Мой первый оргазм нахлынул горячо, быстро и ошеломляюще. Тело сотрясали толчки, и я едва заметила, что он встал, потянувшись к карману или бумажнику, пока не услышала характерный шорох фольги.

По крайней мере, один из нас здраво мыслит. Презервативы даже не мелькнули в моем разуме. Я бы не попросила надеть его. Более того, я хотела, чтобы он был внутри меня без него.

Только я не принимала таблетки. Нельзя таким образом нарушать гормоны.

Я была чиста, и почти уверена, что Роуэн тоже, но этого недостаточно, чтобы рисковать здоровьем и возможной беременностью.

Итак, я отдаленно порадовалась, что Роуэн подумал за нас обоих.

Он надел презерватив и приподнял меня. Наши лица были в нескольких дюймах друг от друга, его глаза прожигали мои.

— Хочу смотреть на тебя, пока буду трахать в первый раз, — пробормотал он, касаясь губами моих.

А потом он оказался внутри меня.

Я вскрикнула от удовольствия, мое тело все еще было чувствительным, приходило в себя после первого оргазма.

Роуэн не сдавался. Не нежился. Он держался за меня, толкаясь сильно и медленно.

Мое голодное тело встречало каждый его толчок, жаждало большего.

— Ты будешь чувствовать меня внутри себя весь день, кексик.

Моя киска сжалась вокруг него в ответ на слова.

— Такая чертовски сексуальная, — продолжил он. — Такая милая… киска, — он говорил и жестоко толкался, приближая меня к краю.

Затем он поцеловал меня, вероятно, почувствовав вкус крови из-за того, как сильно я впилась зубами.

Мое тело открылось ему, двигалось в тандеме с его телом, пока он продолжал трахать меня с идеальной силой, в идеальном ритме.

— Ты моя, — проворчал Роуэн, вены на его шее вздулись.

Мое тело воспарило, когда сотряс очередной оргазм. Этот более интенсивный, чем предыдущий. Более интенсивный, чем все, что я когда-либо испытывала в своей жизни.

Внезапно Роуэн остановился. Полностью. Схватил меня за бедро одной рукой, а другой за затылок.

— Скажи это, — процедил он сквозь зубы.

Его тело было напряженным, взгляд холодным, почти диким. Роуэн с огромным усилием удерживал себя на месте.

— Скажи, что ты моя, Нора.

— Я твоя, — выдохнула я.

Его глаза загорелись удовлетворением, когда я крепче обхватила его ногами.

— Теперь скажи, что ты мой, — потребовал я.

Он ухмыльнулся.

— О, я, блять, точно твой, Нора, — затем он снова начал двигаться. И подвел нас обоих к гребаному краю.

***

Опять же, могла возникнуть неловкость после того, как девушку трахают на тумбе. Особенно, если люди недостаточно знакомы.

Но так же, как и все, что было с Роуэном до сих пор, все правила и ожидания нарушились.

Он остался внутри меня после того, как мы закончили, тяжело дыша, крепко прижимая меня к себе. Я цеплялась за него изо всех сил, мои конечности налились свинцом, сердце бешено колотилось, а разум разрывался на части. У меня никогда не было такого взрывного сексуального опыта.

Роуэн прижался своим лбом к моему, непоколебимо глядя на меня. Хотя он буквально все еще был внутри меня, сам акт, этот непрерывный зрительный контакт, казался слишком интимным, слишком значимым. Но в то же время и слишком правильным.

— Ты, блять, создана для меня, — пробормотал он. — Никогда мне не было так тяжело. У меня уже встает всякий раз, когда я чувствую запах корицы. Я уже задрался ждать.

Хотя он говорил очень серьезно, его голос был низким, рокочущим, я не смогла удержаться от легкого смешка.

— Корица? — повторила я.

Ленивая ухмылка расползлась по его лицу, когда он запечатлел поцелуй на моих губах.

— Детка, каждый раз, когда я чувствую запах выпечки, я думаю о тебе. Голой, — он схватил меня за бедра, притягивая ближе, доказывая, что он все еще твердый внутри меня.

Я издаю легкий вздох удовольствия.

— Ага, — удовлетворенно прошипел Роуэн. — Так что теперь, каждый раз, когда я почувствую запах корицы или шоколада, я буду думать о том, что сейчас было, и мне, блять, конец.

Тепло разлилось по моему животу, когда он пристально посмотрел на меня, не говоря ни слова в течение нескольких секунд.

— Да, конец, — пробормотал он, крепко целуя, прежде чем мягко выйти из меня. — Оставайся на месте, — приказал он. — Сейчас вернусь.

— Я не смогу пошевелиться, даже если захочу, — честно сказала я ему.

Он одарил меня еще одной ленивой улыбкой, глядя так, словно запечатлевал на память, прежде чем направиться в сторону туалета.

В другой раз я, возможно, сразу впала бы в панику или начала бы все переосмысливать. Но совершив почти неслыханный для меня поступок, я просто лежала там, не думая ни о чем. Каждая клеточка моего тела чувствовала удовлетворение.

Низкий стук ботинок Роуэна возвестил о его возвращении на кухню. Словно притянутые какой-то магнетической силой, мои глаза по собственной воле остановились на нем, блуждая по его сильному телу, его толстым мышцам, щетине на его подбородке. Мне было невероятно трудно поверить, что этот мужчина был внутри меня. Этот мужчина сказал, что он мой, и подарил лучший секс в моей жизни.

Роуэн схватил меня за бедра, затем осторожно поставил на нетвердые ноги, наклонившись, чтобы поднять платье с пола.

Я молча взяла его, надевая обратно.

Роуэн наблюдал за мной, пока я снова закутывалась в платье, крепко завязывая пояс. А потом реальность ворвалась обратно.

— Я не могу поверить, что мы только что занимались сексом на кухне, — прошептала я, мои щеки пылали.

Одна сторона его рта приподнялась в дьявольской ухмылке.

— Не могу поверить, что я сейчас трахнул тебя, а ты все еще краснеешь.

Мои руки потянулись к щекам.

— Я ничего не могу с этим поделать.

— Не хочу, чтобы ты с этим что-то делала, — ответил он. — Не хочу, чтобы ты перестала краснеть при мне.

— Ну и славно, — ответила я.

Он поцеловал меня в нос, затем провел руками по краю моего платья.

— Занимайся своими делами, — приказал он, отступая назад.

— А ты что будешь делать? — спросила я, поправляя платье. — Тебе будет скучно, наблюдая за мной.

Он устроился на табурете прямо у стойки.

— Ну, с этим уже ничего не поделаешь.

Я почувствовала, что снова краснею. Я ничего не могла с этим поделать.

Он сидел со мной.

Остался там, на табурете, потягивая кофе, который я ему принесла, наблюдая, как я начинаю приготовления на день вперед.

Особенно ему понравилось, что он был первым, кто поел прямо из духовки.

Позже пришла Фиона, вопившая о том, что нельзя вставать так рано, и на меня следует подать в суд за несправедливые условия труда — примерно то же самое дерьмо, которое она говорила каждое утро, пока не выпивала свой первый кофе.

Однако она резко остановилась, когда вошла на кухню и увидела там Роуэна.

К ее чести, она не выглядела удивленной. Даже немного. Она выглядела так, словно совершенно нормально зайти на кухню в половине седьмого утра и увидеть бога секса в бейсболке задом наперед, сидящего возле тумбы, пьющего кофе и наблюдающего за моей работой.

Возле тумбы, на которой он трахнул меня чуть раньше.

Честно говоря, я продезинфицировала ее три раза. И Фиона же не знала этого.

— Итак, теперь ты встаешь вместе с ней в такую рань, а она тебе все еще нравится? — спросила она, шагнув вперед, чтобы схватить маффин с подставки, где они остывали, а затем кофейную чашку у меня из рук.

— Совершенно верно, — ответил Роуэн, глядя на меня взглядом, который был совершенно неуместным и намочил мои трусики.

Глаза Фионы метались между нами двумя.

— Фу, — простонала она, топая к холодильнику за моими домашними кофейными сливками. — Еще слишком чертовски рано для ваших милостей. Я требую, чтобы ты прекратил.

Я улыбнулась. Как и Роуэн.

И вот так начался день.

Глава 14

Остаток дня я парила в облаках. То самое состояние после секса.

Фиона заметила это это после ухода Роуэна, после того как выпила свой второй кофе и вновь обрела способность быть наблюдательной.

— Ты занималась сексом! — взвизгнула она.

К счастью, мы только открылись, здесь были только я, Фиона, Тина и Джоанна, покупательница, которая зашла за маффинами после утренней пробежки, все еще в наушниках.

Фиона любила Джоанну, потому что с ней не нужно заводить никаких разговоров, и каждый раз она заказывала одно и то же. Она также любила Джоанну за то, что та каждое утро пробегала шесть миль и отмечала пробежку жирным карамельным латте и огромным шоколадным маффином.

Можно с уверенностью сказать, что моя лучшая подруга была очень рада такому повороту событий. Тем более, когда она узнала, что это произошло в пекарне.

— Ты же не думаешь, что это… я не знаю… — я пожала плечами.

— Супер горячо? — предположила она. — Как в книгах? Прямо из порнушки, написанной женщиной?

Я не стала бороться с улыбкой. Мне следовало бы догадаться, что моя очень сексуально позитивная и непредубежденная подруга не станет осуждать меня за то, что я впервые потрахалась с парнем на работе.

— Эта пекарня — твоя жизнь, — она махнула рукой вокруг. — Вполне логично, что это произошло бы здесь. Так более значимо, — она приподняла брови. — И горячо.

Она не ошиблась.

— Вы так мило смотрелись утром. Как пара, — добавила она. — Он сидит там и смотрит, как ты выпекаешь, — она покачала головой. — Чуть не блеванула.

Я хихикнула.

— Это не слишком быстро? — я озвучила вопрос, который терзал меня изнутри, прикусив губу. — У нас даже не было настоящего свидания…

— Кому нужно настоящее свидание, когда можно трахнуться на кухонном столе? — Фиона прервала меня.

— Обычные правила свиданий предназначены для того, чтобы женщины были покорными, а те гоняются за какой-то дерьмовой пуританской идентичностью… это мужики придумали, — сказала Тина, стоя возле кофеварки.

— Аминь, — Фиона стукнула по столу костяшками пальцев. — Не преувеличивай, — потребовала Фиона, указывая на меня пальцем. — И не беспокойся. Ты заслуживаешь этого. Просто наслаждайся поездкой, детка, — ее глаза блеснули. — Без шуток.

Она слишком хорошо знала меня. Я хотела хорошенько подумать и поискать причину, по которой это все не сработает. Это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Я всегда пыталась защитить себя от боли.

Но на этот раз я хотела рискнуть. Просто позволить себе быть счастливой. Верить, что я заслужила это счастье.

***

В тот день Роуэн посетил пекарню на один раз чаще, чем обычно. Он поприветствовал меня так же, как и накануне, обойдя стойку и расцеловав до умопомрачения. Он получил одобрительные возгласы от послеполуденных посетителей, которые, очевидно, одобрили эти новые отношения.

Я спрятала лицо и пробормотала, что они мои персональные ассистенты, но при этом уткнулась в теплое, твердое пространство его груди.

Роуэн больше ничего не говорил о свидании. И я стеснялась, думая, что он отказался напоить меня вином и поужинать, чтобы затащить в постель, поскольку я уже отдалась ему.

Но не в постели, а на тумбе, чисто технически.

Роуэн не давал мне понять, что он со мной только ради секса; он давал мне ощущение долгосрочной преданности. Но я недостаточно опытна, чтобы увидеть правду о ситуации, особенно когда так увлечена этим мужчиной.

Поэтому, когда я не получила от него вестей после закрытия пекарни, мои мысли повело не в хорошую сторону. По дороге домой я была в полном смятении, особенно когда пришло в голову, что у меня даже нет его номера телефона.

Зашкаливающая драма, я же уже три раза его видела сегодня. Он буквально трахнул меня на кухне ранним утром. Я как жадина, думаю, что менее чем через неделю он построит всю свою жизнь вокруг меня.

«Было бы славно», — сказала я себе. Все становилось похоже на обычные отношения. Так что нужно пространство. Это важно. Так я не потеряю себя. И все быстро не сгорит.

И все же я ехала домой с болью в груди, знакомая, растущая паника пускала корни в животе. Глупо думать, что какой-то мужчина, даже Роуэн, может исправить мои многолетние проблемы.

Я не могла ожидать от него ничего подобного. Не могла полагаться на него.

Что было действительно чертовски трудно сделать, когда я подъехала к своему дому и увидела два грузовика, припаркованных на подъездной дорожке, с надписью «Деррик и Гудман Констракшн» на дверях. Вывеска была сделана крупным черным шрифтом, очень мужественным и сильным, но в то же время элегантным и искусным.

Боль в моей груди утихла, когда я вышла из машины и прошла через свой дом.

— Что ты здесь делаешь? — спросила я, уставившись на место, где раньше стояла моя дворовая мебель.

Теперь там было много древесины, Кип рассматривал какие-то чертежи, засунув карандаш за ухо. Он посмотрел на меня и приветственно приподнял подбородок, прежде чем снова обратить свое внимание на чертежи.

Роуэн мне не ответил. Вместо этого он отложил инструменты и шагнул ко мне, взяв мое лицо в ладони и крепко поцеловав.

— Привет, — пробормотал он мне в губы.

— Привет, — прошептала я, на мгновение забывшись.

— У вас есть зрители, — крикнул Кип откуда-то позади.

Я подавила стон и попыталась отступить назад, фактически забыв, что Кип рядом.

Ладони Роуэна переместились на мои бедра, удерживая меня на месте.

Я знала, что попытки спорить ни к чему не приведут. К тому же, мне нравились его руки. Я скучала по нему. За те несколько часов, что мы были в разлуке, я уже начала скучать по нему. Сильно.

Это пугало. Испортило тепло, поселившееся глубоко в моем животе. Я поняла, что хорошие чувства мимолетны, им нельзя доверять. На горизонте всегда маячило что-то плохое. Вот почему я волновалась. Если мне не о чем беспокоиться, значит скоро произойдет что-то плохое. Так что мне всегда было о чем беспокоиться, даже если это была выдуманная неизлечимая болезнь.

— Что ты делаешь? — снова спросила я, делая все возможное, чтобы отогнать эти страхи.

— Строю оранжерею из «Практической магии», — ответил он, как будто это очевидно.

Я моргнула, глядя на него.

— Ты строишь мне оранжерею?

Он промычал в знак подтверждения.

— У Кипа есть планировка. Если хочешь изменить, дай знать. Но скоро похолодает, так что я хочу поскорее это сделать.

Он покосился на дом.

— Я максимально приблизился к макету в фильме, внеся некоторые коррективы.

Я изо всех сил пыталась это осмыслить.

— Я рассказывала тебе об этом прошлой ночью.

Его губы дрогнули.

— Я помню.

— Я рассказала тебе об этом прошлой ночью, а сегодня, на следующий день, ты просто… строишь мне оранжерею? — мне нужно было задать этот вопрос вслух.

— Это не займет слишком много времени, — пожал он плечами. — Может быть, неделю. Две. Мы будем строить по несколько часов после работы каждый вечер, и целыми днями по выходным, ну и когда будут перерывы между работой.

Я просто уставилась на него.

— Ты строишь мне оранжерею, — повторила я, но на этот раз не с вопросом.

Выражение лица Роуэна смягчилось.

— Да, кексик. Так и есть.

Я боролась со слезами, наполнившими мои глаза. Я боролась с многочисленными эмоциями, борющимися за господство в моем теле.

Мужчина, с которым я вроде как встречалась, к которому меня тянуло годами, тот, кто трахнул меня на прилавке в пекарни утром, теперь был у меня дома. И строил мне оранжерею.

Как вообще можно это осознать?

— Пойду выпью бокал вина, — выпалила я, поворачиваясь, а затем почти бегом покидая это место.

Смешок Роуэна отозвался за спиной.

***

Открыв вино и осушив первый бокал за рекордно короткое время, я сделала единственное, что могла. Я позвонила человеку, к которому всегда обращалась, когда не знала, что чувствовать. Когда я была не в себе.

Он ответил после второго гудка.

— У меня есть парень, — пробормотала я в трубку.

— В подвале? — спросил мой брат, не теряя ни секунды. — Убедись, что наручники надежно закреплены.

Я улыбнулась, прижимая бокал с вином к груди.

— Я всегда слежу за этим, — невозмутимо сказала я ему. — Но этого не нужно удерживать силой.

Хотя это было невероятно неуместно, я подумала, что сказал бы Роуэн о применении наручников в спальне. Конечно, он был невероятно доминирующим парнем, а я более чем готова подчиниться ему, но что-то горячее вспыхнуло внутри меня при мысли о том, что он полностью в моей власти.

Потом я вспомнила, что разговаривала по телефону с братом, значит, я ужасно помешанная на сексе женщина, если думала о подобном в тот момент.

— О боже мой, ты думаешь о том, как бы сейчас прикрепила парнишу наручниками в постели, — воскликнул Ансель, прочитав мои мысли своим сверхъестественным способом.

«Наши сверхъестественным способом», поправила я себя, поскольку тоже так умела. Мы хорошо знали друг друга. Мы были в одной утробе. А еще у нас была общая жизнь, полная травм. Мы жили вместе очень долгое время. Без него не было бы меня.

— Секс, видимо, очень хорош, если ты думаешь о наручниках, разговаривая по телефону со своим братом, — хихикнул он.

— Прекрати, — прошипела я, благодарная, что он не мог видеть выражение моего лица. — Он строит для меня оранжерею.

Я наблюдала, как Роуэн и Кип целеустремленно двигались туда сюда, с плавностью двух мужчин, проработавших бок о бок много лет.

— Оранжерею? — повторил мой брат.

Я кивнула, наблюдая, как Мэгги радостно бегает по заднему двору.

— Как в «Практической магии».

— Черт возьми, — выдохнул мой брат. — Ты так долго встречаешься с парнем, что он узнал тебя и полюбил настолько, что решил построить тебе гребаную оранжерею, и ты только сейчас говоришь мне об этом?

— Я недавно начала встречаться с ним, — поспешила я объяснить. — Это случилось… быстро.

— Черт возьми, да, — согласился брат.

— Это слишком? — спросила я, прикусив губу. — Ну, я же была помолвлена не так давно.

— С мудаком, — усмехнулся он, не стеснявшись в выражениях.

Я вздрогнула при воспоминании о том единственном случае, когда Ансель встретил Нейтана. Конечно, мой брат защищал меня, хотя исторически сложилось так, что именно я заботилась о нас обоих. Но с моими бойфрендами он не валял дурака.

Он не сходил с ума, как бывают отцы с дробовиком. Он прилагал усилия, чтобы познакомиться с ними поближе. Был вежливым, но давал понять: он без колебаний закопал бы их в землю, если бы они причинили мне боль.

Мой брат не был жестоким человеком. Ни капельки. Конечно, он выглядел именно так, поскольку проводил много времени в тренажерном зале, качая себе мускулы. Он боксировал три раза в неделю. В основном потому, что он хотел быть сильным. Потому что он хотел иметь возможность позаботиться о себе, быть уверенным, что больше никогда не станет жертвой.

Еще одна особенность моего брата заключалась в том, что он знал меня лучше, чем я сама себя. Он знал людей. Он верил, что может «читать их ауры». Я всегда мысленно закатывала глаза, но не могла винить его в том, что он разбирается в людях.

Он мгновенно невзлюбил Нейтана. Я знала, но не потому, что он сказал, а сама поняла. Он пытался изо всех сил, старался быть вежливым, когда Нейтан деликатно говорил с ним свысока о его недостатке образования, денег, профессии и особенно о его духовных убеждениях.

Ансель, в свою очередь, тонко высказался о том, что богатые белые семьи являются падением общества.

Можно с уверенностью сказать, что встреча прошла не очень хорошо. Для нас это определенно было началом конца. Я никогда не смогла бы выйти замуж за того, кто так бы обращался с Анселем. Потому что, если ты против моего брата, то и против меня.

— Ладно, он был мудаком, — признала я.

— О, этот парень, должно быть, хорош, если он заставил мою младшую сестру наконец сказать что-то заслуженное о мудаке, которого она бросила. А то «о, мы не подходили друг другу», «мы хотели разных вещей», — передразнил он.

Я снова ухмыльнулась. Ансель не ошибся. Я придумывала оправдания для Нейтана. Но я также не смогла найти в себе силы выразить словами, что я на самом деле чувствовала к нему.

— Он бы тебе понравился, — сказала я Анселю, прислонившись к стойке и наблюдая за работой парней. — Роуэн. Он бы тебе понравился.

— Я знаю, — без колебаний согласился Ансель. — Я слышу это по твоему голосу. Он делает тебя счастливой.

Он слишком хорошо знал меня.

— Я хочу, чтобы ты с ним познакомился, — импульсивно сказала я.

Слишком рано знакомиться с семьями друг друга. Это была еще одна важная веха в отношениях, на которую наложена временная шкала. Шесть месяцев или около того. Достаточно времени, чтобы решить, действительно ли вам понравился этот человек настолько, чтобы мириться с его семьей. Рисковать тем, что вторая половинка может не понравиться им, и придется потом всю жизнь выслушивать гадости.

Но у меня не было семьи. За исключением Анселя.

Тины. И Фионы.

Вот и все. Он уже познакомился с двумя. И они уже дали ему свою печать одобрения.

Но мой брат был важен. Если они встретятся, то все станет реальностью. Мой брат смог бы увидеть… Почувствовать. Убедить меня, что я все это не выдумала. Что я ничего не упускаю.

Ансель был моей Полярной звездой. Единственный человек в мире, которому я доверяла.

— Конечно, я встречусь с ним, — ответил Ансель. — Я в отпуске так скучаю, мы только что съездили на дерево Джошуа, чтобы пообщаться с Матерью-природой.

Я закатила глаза, но продолжала улыбаться.

— Если приеду в конце месяца, не слишком рано? — спросил Ансель.

Мое сердце воспарило.

— Нет, не слишком! — почти закричала я, готовая подпрыгивать от волнения.

Я не видела Анселя с тех пор, когда он прилетал после того, как я отменила свадьбу. Два месяца могут показаться не таким уж долгим сроком для других людей, для других братьев и сестер. Но чертовски долго, когда это твой лучший друг, твоя вторая половинка.

— Хорошо, — сказал Ансель. — Я закажу билеты.

— Не говори глупостей, — упрекнула я. — Я закажу сама.

— Сестренка, я не собираюсь и дальше позволять тебе покупать для меня билеты на самолет, — посерьезнел он.

— Я не возражаю, — я отхлебнула вина. И это правда. Часть меня так усердно работала, чтобы быть финансово независимой. Конечно, иметь возможность оплачивать свои счета и позволить себе хорошую медицинскую страховку здорово. Но вместе с модными подушками, вином и другими приятными вещами, еще лучше.

Но моим самым большим достижением была возможность присматривать за своим братом. Хотя он старше меня, умен, талантлив и мог добиться всего, чего хотел, его путь был немного сложнее. Наконец-то ему стало лучше, он начал строить хорошую жизнь, но я хотела ему помочь. Особенно хотелось освободить его от оков матери.

— Правда, Нора, я могу заплатить, — твердо сказал Ансель. — Теперь мне хорошо платят. Переводят в Аризону. Получу все преимущества.

От этой новости у меня отвисла челюсть.

— В Аризону? — спросила я, опечаленная тем, что это не близко ко мне, но понимала, что ему нужно найти свое место в мире.

— В город Седона, если точнее, — уточнил Ансель. — Полный вихрей духовной энергии.

— Конечно, еще бы.

— Не смейся надо мной, — приказал он.

Я сжала губы, пытаясь подавить улыбку. Мои глаза на мгновение встретились с глазами Роуэна. Уголок его губ приподнялся, когда он мельком взглянул на меня через окно.

Мэгги вбежала с улицы, маниакально виляя хвостом, когда я почесала ее за ушами.

— Я не смеюсь, — честно сказала я ему.

— Да-да, — пробормотал он.

— Скорее бы ты приехал. Встретился с Роуэном, — взволнованно сказала я ему, стараясь говорить потише, чтобы на улице никто не услышал. — Я думаю, что это он. Тот самый, — я бы никогда не сказала это никому другому. Даже Фионе. По крайней мере, не так скоро. На Анселе можно отыграться.

— Я уверен, что это так, — ответил Ансель.

— Еще слишком рано, — возразила я ему.

— Не рано, если ты уже что-то чувствуешь, — возразил он. — Я знаю, что наша жизнь не дала тебе веские основания верить, что случаются хорошие вещи, что будущее — это то, чего стоит ждать с нетерпением. Я знаю, трудно доверять своим инстинктам, когда травмы загрязняют их. Но поверь в это, милая. Пришло время сбросить старую кожу. Старые привычки.

Я вдыхала его слова. Он прав. Мы достаточно долго таскали с собой наше прошлое. Он наконец-то налаживал свою жизнь и уехал из Чикаго.

— Она знает? — спросила я, мое тело напряглось.

На другом конце провода повисла пауза.

— Пока нет.

— Она попытается остановить тебя, — сказала я, ущипнув себя за переносицу.

— Пусть, — голос моего брата был сильным. Решительным.

Мне все еще не по себе при мысли о том, что моя мать пытается найти способ снова влезть в его жизнь, но я должна доверять ему.

— У нас обоих все наладится, — заверил меня Ансель. — Обещаю.

— Увидимся в конце месяца, — сказала я, хотя мы точно еще поговорим. Мы общались почти каждый день, даже просто отправляли друг другу глупые видеоролики.

— Держу пари на свою задницу, что так и будет, — я слышала его ухмылку по телефону.

— Люблю тебя, — прошептала я.

— Я люблю тебя больше, — повторил он фразу, которую мы произносили всю нашу жизнь.

Слова моего брата эхом отдавались в моих ушах, когда я положила телефон на стойку и вышла на улицу, где все еще работали мужчины.

— Как вам идея поесть пиццу на ужин?

— Я за! — немедленно ответил Кип. — Я буду любую, только не с ананасами. Этому дерьму не место в пицце.

Я кивнула.

— В этом я с тобой согласна.

Я посмотрела на Роуэна, который наблюдал за мной с удивлением. Вероятно, он вспоминал свою первую ночь здесь, когда я вела себя так, будто заказ пиццы был сродни планированию убийства.

— Я пробую что-то новенькое, — сказала я ему в ответ на вопросительный взгляд, который он бросил на меня.

Он просто сверкнул на меня своими жемчужно-белыми глазами.

— Я ничего не сказал.

Я покачала головой.

— Есть предпочтения?

— Нет. Все, что захочешь, кексик.

Волна желания пронзила меня. Я не знала, как ему это удавалось, но он придавал заказу пиццы какой-то сексуальный оттенок.

Мне действительно хотелось что-нибудь с ним сделать. И чтобы он что-то сделал со мной. Но он здесь со своим лучшим другом, строил мне оранжерею. Поэтому я зашла в дом и заказала пиццу.

Глава 15

Фиона ужинала с нами. Я позвонила, чтобы пригласить ее поесть, поглазеть, как работают мужчины, и, возможно, потому, что у меня были кое-какие мысли о сватовстве лучшей подруги и друга Роуэна.

У Фионы точно нет любимого типажа, но Кип был из тех мужчин, которые нравились всем.

Я хотела, чтобы моя подруга была счастлива. Не то что бы она несчастна. Ей не обязательно нужен мужчина для этого, но за все время нашего знакомства, у нее не было серьезных отношений.

Несмотря на ее постоянную улыбку и непринужденное поведение, в ней было что-то темное из прошлого. Что-то, чем она не делилась со мной. Но я замечала, потому что рыбак видит рыбака. Я не давила на нее. Никогда не стала бы. Она скажет мне, если будет готова. Или похоронит это и продолжит пытаться наладить здесь жизнь.

Я эгоистично хотела, чтобы она осталась тут навсегда.

Это был самый долгий срок, который она провела в одном месте, ее семья жила далеко. Ее виза не будет действовать вечно. А романтика, настоящая и неподдельная любовь может пустить корни.

Но Фиона разгадала мои намерения, как только мы съели пиццу, а на десерт я подала французский шоколадный пирог — я все еще была собой и не могла принимать гостей, не подав десерт. Мы все расположились в гостиной с пивом и вином, из моей акустической системы играла музыка, а Мэгги счастливо дремала на ковре.

— Просто чтобы внести ясность, — объявила Фиона, ее прищуренные глаза сосредоточились на Кипе. — Ничего подобного не будет, — она замахала руками сначала на них, потом на нашу маленькую группу в целом. — Мы не в каком-то гребаном фильме на канале «Холлмарк» или «CW». Это не то место, гдедва лучших друга влюбляются в двух других лучших друзей, — затем ее взгляд обратился ко мне и Роуэну. — Вы двое чертовски милые, я понимаю. Но он будет одиночкой в сериале. Он меня не интересует, — она указала пальцем на Кипа.

Он просто сгримасничал.

— По-моему, леди слишком сильно протестует, — сказал он, прежде чем сделать глоток пива.

Я попыталась подавить смешок, но потерпела неудачу, в результате чего Фиона бросила в мою сторону испепеляющий взгляд.

— Я серьезно, — прошипела она.

Я подняла руки вверх, сдаваясь.

— Я не заставляю тебя спать с Кипом.

— О, никому не придется ее заставлять, — вмешался он, в его глазах плясали искорки веселья.

— Во всем мире не хватит ни денег, ни пенициллина, — ласково сказала она ему. — И во всем мире не хватит выпивки, чтобы я напилась и переспала с тобой, — ответила она, не сбиваясь с ритма.

Все их взаимодействия в течение оставшейся части ночи были такими же. На это было забавно смотреть, хотя я расстроилась, что у них ничего не получится. Мы сидели с Роуэном, слушали, как они подтрунивают друг над другом, я прижималась к нему, его палец лениво рисовал круги на моей руке.

Я начала отвлекаться, когда этот палец больше не рисовал круги на руке, а скользнул под ткань моей футболки и пробежался по ребрам к нижней части груди.

Мы сидели так, что наши друзья не видели, что мозолистые пальцы Роуэна двигались к моему соску, но я не совсем умела контролировать свои реакции, когда дело касалось этого мужчины и его рук на мне.

Я не привыкла к нему и его прикосновениям, к его легкой ласке или к тому, как мое тело с каждой минутой взрывалось от желания.

К счастью для меня, пицца и пирог съедены, а вечер подходил к концу, и Кипу с Фионой нужно было идти по домам.

— Ты решила продолжать лгать самой себе, или победить свои страхи и поехать ко мне? — Кип проводил Фиону до двери.

Она скорчила гримасу отвращения.

— Если я решу поехать с тобой, просто знай, что в меня вселилась какая-то демоническая сущность, и срочно нужно звонить Дженсену Эклзу{?}[персонаж из сериала «Сверхъестественное»], — она наклонилась, чтобы поцеловать меня на прощание, кивнула Роуэну, затем показала средний палец Кипу.

Он нисколько не смутился, улыбаясь нам.

— Она влюбится в меня, когда меньше всего этого будет ожидать, — он подмигнул, прежде чем неторопливо выйти за дверь.

Мы с Роуэном стояли перед закрытой дверью, он обнимал меня, слушая хруст шин по гравию, когда двое наших лучших друзей уезжали.

Я не хотела спрашивать, собирается ли он тоже уходить, потому что я не хотела, чтобы он уходил. Я знала, что должна хотеть. Создать границы, держаться за независимость, которую я только недавно отвоевала у мужчины. Но нет. И чувствовала себя виноватой из-за этого.

Итак, я просто стояла там, рядом с ним, ведя себя так, будто если не буду двигаться, мне не придется принимать решения, и вести себя как ответственный взрослый человек.

Роуэн, казалось, не боролся с подобными терзаниями.

К счастью.

Он развернул меня, когда звук двигателя грузовика Кипа растворился в ночи.

Сердцебиение участилось, когда мои глаза встретились с его, полными голода.

— Блять, мне так нравятся твои изгибы, — пророкотал он, проводя руками по бокам моего тела.

Несмотря на все, что мы делали, на то, как близко он знал мое тело, я все еще дрожала от его нежных прикосновений.

— Хорошо, — сглотнула я, поняв, что мне трудно сохранять связность мыслей. — Изгибы — это профессиональная деформация. Разве ты не знаешь, что не следует доверять тощему пекарю?

Роуэн никак не отреагировал на мою шутку. Его руки скользнули к низу моего свитера, затем он потянул его вверх.

Я подняла руки, мои соски уже затвердели, киску покалывало от желания.

По выражению лица Роуэна, по тому, как его тело изгибалось от желания, и по восхитительной форме его члена, прижимающегося к джинсам, я подумала, что он собирается притянуть меня к себе. Поцеловать меня. Поднять меня и отнести наверх, в спальню.

Я была неравнодушна ко всем этим вещам. Честно говоря, мне казалось, что я сойду с ума, если он не сделает хоть что-то из этого.

Вот только он отступил назад так, что его руки больше не касались меня, и я не чувствовала жар его тела.

— Оставайся там, — прорычал он, когда я инстинктивно сделала шаг к нему.

Мое тело застыло на месте по его команде, сердцебиение участилось, трусики уже промокли.

— Сними лифчик, — приказал Роуэн.

Дрожа, я протянула руки, чтобы расстегнуть лифчик, кружево упало на пол рядом с моими ногами.

Глаза Роуэна остановились на моих сосках, он потирал губы всей ладонью. Соски болели, затвердевая еще больше.

— Штаны, — произнес он гортанным голосом.

И снова мои руки задрожали, когда я повиновалась, снимая штаны.

— Трусики, — это слово было произнесено в ту же секунду, как я выпрямилась.

Его взгляд был чем-то физическим. Неизбежным. Непоколебимым.

Мое тело было напряжено, скручено от потребности в освобождении, когда я стояла там, в коридоре, совершенно обнаженная, а он стоял передо мной полностью одетый, пожирая меня глазами.

Здесь не было места для самокритики. Никаких сомнений по поводу изъянов и недостатков. Нет, я ни на йоту не сомневалась в себе, когда Роуэн так на меня смотрел.

— Ты самое красивое создание, которое я когда-либо видел, — прорычал он, хватаясь за низ своей футболки и срывая ее.

Я медленно, неуверенно снимала свою одежду, а он почти отрывал свою от кожи. Казалось, прошло всего пару мгновений, и его джинсы смешались с остальной одеждой на полу, и он стоял там голый.

В моем коридоре.

Мгновение мы смотрели друг на друга. Вот и все.

Потом он набросился на меня. Его руки легли на мою шею сзади, сближая наши рты, наша обнаженная кожа прижималась друг к другу.

Я дико поцеловала его в ответ, как будто была вне себя.

Роуэн сжал мои волосы в кулак, используя свою хватку, чтобы откинуть мою голову назад.

Когда наши глаза встретились, его были полны чистого желания.

— Упрись ладонями в дверь и покажи мне свою задницу, — потребовал он хриплым голосом.

Мой желудок сжался от страха и желания, но я подчинилась, медленно повернувшись и прижав ладони к прохладному дереву входной двери.

Пальцы Роуэна скользнули вниз по моей спине, все мое тело задрожало.

— Раздвинь ноги, задницей ко мне.

Колени у меня дрожали, но я подчинилась.

Его ладони пробежались по коже моей задницы, двигаясь ниже, обхватывая мою ноющую, намокшую киску.

Но он не ввел пальцы внутрь, как я ожидала. Нет, он вернулся к моей заднице, раздвигая ее.

Я ахнула, когда он упал на колени и нырнул туда внутрь. Своим ртом.

Колени с трудом удерживали меня на ногах, пока он продолжал поклоняться мне в месте, которое я когда-то считала запретным, доставляя удовольствие, о существовании которого я даже не подозревала.

Как раз в тот момент, когда я подумала, что больше не выдержу, когда подумала, что мои колени подогнутся, а тело взорвется в кульминации, Роуэн остановился.

Мои пальцы вжались в дверь, пытаясь вонзиться в дерево, когда он приподнялся, толкая меня в спину, наклоняя еще больше и прижимая свой твердый член к моему входу.

Его руки сжали мои бедра, и он не остановился, не стал ждать, он просто погрузился в меня по самые яйца.

Я кончила тут же.

Мое тело взорвалось спазмами, удовольствие налило конечности свинцом.

Но Роуэн не остановился, не сделал паузу, не сбавил скорость. Он продолжал толкаться, доводя меня до очередного оргазма, подчиняя каждый дюйм моего тела своему контролю, который он сохранял надо мной.

Мои оргазмы раскололи меня на части, стерли с лица земли, но не настолько, чтобы я не заметила, что у Роуэн еще сам не кончил. Он продолжал трахать меня, резко остановившись, когда я снова обрела рассудок.

Он вышел из меня прежде, чем я поняла, что происходит, закружил меня, сердце все еще бешено колотилось, ноги едва слушались.

Его мышцы были напряжены, вены на руках и шее вздулись от силы, с которой он держал себя в руках.

— На колени.

Я беспрекословно подчинилась, моя чувствительная киска запульсировала от холода в его голосе, от его эротической интонации.

Ковер был достаточно мягким для моих коленей, но даже если бы это было твердое дерево, я бы не жаловалась.

— Попробуй себя на вкус, — потребовал он гортанным голосом.

Он держал основание своего члена, представляя его мне. Он блестел от… моей смазки.

Я, не колеблясь, взяла его и положила в рот. Роуэн был крупным, очень крупным, так что он еле поместился во мне.

И я ощутила свой вкус. Наш.

Мое тело покалывало от этого, от той власти, которую я имела над этим неуклюжим мужчиной, пока стояла на коленях.

Я взяла его жадно, ненасытно, проводя языком по его изысканной, твердой длине, упиваясь звуками удовольствия, издаваемыми мужчиной передо мной.

Руки Роуэна запутались в моих волосах, потянув за пряди, а затем притянув меня назад, так что я посмотрела на него сквозь ресницы.

— Я сейчас кончу, детка, — предупредил он. — Если ты не хочешь, чтобы я делал это у тебя во рту, скажи.

Я сжала его крепче, достаточно сильно, чтобы он зашипел от удовольствия, затем ответила ему, наклонившись вперед и снова взяв его в рот.

— Черт, — прорычал он, грубоватый тон его голоса заводил меня еще больше. Его рука переместилась на мой затылок, пока он трахал мой рот.

Его освобождение было неожиданным, но я проглотила все, наслаждаясь.

Я снова опустилась на колени, вытирая уголок рта и пристально глядя на него.

И что это было за зрелище! Его мышцы блестели от напряжения, он сильно трахал меня и кончал еще сильнее, о чем свидетельствовали быстрые подъемы его груди.

Но это выражение его глаз, которое сбило бы меня с ног, если бы я стояла на них.

Да, его глаза были затуманены желанием, пропитаны эротическим удовлетворением. Но было и нечто большее, чем это. Что-то более тяжелое и плотное, чем чистое желание. В них было благоговение.

Возможно, это я стояла на коленях, но он поклонялся мне.

Прошло всего пару секунд, но я не смотрела на Роуэна снизу вверх, а была в его объятиях.

— Я никогда от тебя не отстану, кексик, — проскрежетал он, неся меня по коридору и вверх по лестнице в мою комнату. — Не успокоюсь, пока каждый дюйм твоей кожи не станет моим.

И он делал это остаток ночи, хотя каждый дюйм моей кожи принадлежал ему с той секунды, как я увидела его, входящего в пекарню.

***

Я должна была догадаться, что мать Нейтана рано или поздно появится.

Его выгнали из города.

Нет, я знала, что Роуэн человек слова, и еще знала, что Нейтан недостаточно умен, чтобы держаться подальше. Прогнуться под Роуэном. Я сделала мысленную пометку поговорить об этом с Роуэном. Мы никогда по-настоящему толком не разбирались в том, что произошло, и почему он это сделал. Мы были заняты.

Но какой бы ни была угроза Роуэна, она, очевидно, сработала. Из того, что я слышала из городских сплетен, Нейтан был в Нью-Йорке, работал в какой-то известной фирме по недвижимости.

Я уверена, что большая часть этих сплетен исходила от женщины, носившей сшитый на заказ брючный костюм как у Хилари Клинтон. То же самое и со стрижкой.

Она подчищала за своим сыном. Сохраняла лицо перед загородным клубом, чтобы убедиться, что их драгоценная репутация осталась нетронутой. Я знала, как много эти вещи значили для нее, потому что она давала понять. Говорила, что я никто, и чего от меня будут ожидать, когда я выйду замуж за ее сына. А именно: отказаться от своего бизнеса, от своей карьеры, чтобы я могла сделать прическу, надеть жемчуга и начать рожать детей.

Я любезно сказала ей, что этого не произойдет.

Когда она узнала, что я не только жила как мусор в трейлере, но и не смогла превратить во что-то приемлемое для нее и ее семьи, я начала ей активно не нравиться. Конечно, она никогда ничего не говорила прямо, никогда не делала ничего такого, что я могла бы донести до Нейтана. Она скрывала свои оскорбления, говоря лишь, что я слишком толстая для дизайнерских платьев, которые носили все остальные, о том, что с моей стороны на свадьбе будет пусто, потому что у меня нет семьи. Нейтан бы заметил, если бы попытался обратить на меня внимание. Но нет. Он позволил своей матери обращаться со мной так, как она хотела, не вмешиваясь и не заступаясь.

И когда она вошла в дверь пекарни, брезгливо вздернув нос, я не в первый раз подумала, как рада, что мне не придется иметь дело с этой женщиной всю оставшуюся жизнь.

Однако у меня было предчувствие, что в какой-то момент мне придется с ней поговорить. Не потому, что я отменила свадьбу — она уже излила на меня свой яд по этому поводу, — а потому, что Нейтана больше нет в городе. Он больше не «главный» в маленьком городке. Больше не тот сын, которым она могла бы хвастаться на своих благотворительных обедах.

И она собиралась обвинить меня. Потому что она никогда не видела Нейтана таким, каким он был, а я была козлом отпущения за все, что произошло в его жизни с тех пор, как он встретил меня.

— Уйдешь на кухню, детка? — спросила меня Фиона, не сводя взгляда с женщины в «Chanel», прижимающей сумочку к телу, как будто она шла по плохому району.

— Нет, — я улыбнулась последнему покупателю, когда Клэр подошла к прилавку. — Я могу с этим справиться.

Сейчас я чувствовала себя сильнее, чем когда-либо раньше. Свободнее с тех пор, как я дала себе разрешение отменить свадьбу. И да, с тех пор, как мы с Роуэном стали чем-то особенным. Он заставил меня почувствовать себя сильной. Заставил увидеть силу, которая уже была внутри меня.

Невероятно, насколько сильно эта женщина напоминала мне мою мать. Не по внешнему виду… Клэр носила короткие стрижки, а у моей мамы волосы длиннее, ниже плеч. Клэр была миниатюрной и худощавой, а мои формы достались мне от матери. Но обе они были накрашены косметикой «Estée Lauder», накачаны ботоксом и пахнули «Chanel № 5».

Они обе усовершенствовали способ смотреть на кого-то с презрение, не имея возможности пошевелить ни одной из своих лицевых мышц.

Тина бормотала оскорбления в адрес кофеварки, когда женщина приблизилась, но остановилась, как только та оказалась в пределах видимости.

Тина повернулась, положив руку на бедро, и посмотрела на мою бывшую почти свекровь с открытым презрением и враждебностью.

Мне было приятно видеть, как ее осунувшееся лицо напряглось в чем-то, напоминающем страх. Тина не была впечатлена или напугана властью, которой та обладала в этом городе.

— Клэр, — поприветствовала я ее, натянуто, но не тепло улыбаясь. — Что я могу предложить?

— Я здесь не ради… этого, — Клэр указала на стеклянную витрину, полную сладостей, с плохо скрываемым отвращением. Что имело смысл, поскольку с тех пор, как я ее знаю, я не видела, чтобы эта женщина съела больше нескольких кусочков салата или курицы.

— Я пришла сказать, чтобы ты вернула моего сына в город, — она обратила свое внимание на меня.

Я нахмурилась, глядя на женщину.

— Мы с Нейтаном больше не помолвлены, как тебе хорошо известно. Я не могу контролировать то, что он делает или не делает.

Клэр крепче сжала свою сумочку.

— Я точно знаю, что он был у тебя дома в ту ночь, когда просто уехал без предупреждения. Я знаю, что это как-то связано с тобой. У тебя всегда была над ним власть, которую я никогда не могла понять.

Ее острый взгляд пробежался по моему телу, сообщая, что, по ее мнению, мне катастрофически не хватает. Ее стандарты красоты пришли из эпохи, когда женщины должны были практически страдать анорексией, чтобы казаться желанными.

Хотя, к сожалению, та эпоха не покинула нас полностью.

Я мысленно вздохнула, положив ладони плашмя на стойку.

— У меня клиенты, — сообщила я ей, взглянув на небольшую очередь позади нее. — Если ты не собираешься что-то заказывать, боюсь, мне придется попросить тебя отойти в сторону.

С таким же успехом Клэр могла бы пососать лимон.

— Я выпью кофе. Черный.

— Хорошо, Тина? — спросила я.

— Поняла, — ответила Тина, ее пристальный взгляд был прикован к Клэр достаточно долго, чтобы та поерзала на своих дизайнерских каблуках.

Кофеварка снова ожила, когда я уставилась на Клэр, больше не желая позволять женщине смотреть на меня свысока, заставлять чувствовать себя ничтожеством.

— Нейтан сделал свой выбор, — сообщила я ей. — Я не имею никакого отношения к тому, что он уехал из города. К счастью, я больше не имею ничего общего ни с ним, ни с тобой.

Клэр резко втянула воздух.

— Ты — кусок дерьма, — прошипела она, отбросив всякое притворство вежливости. — Из всех женщин, которые хотели Нейтана, из всех женщин, которые заслуживали его… Которые заслужили наше фамильное имя. Из всех женщин он выбрал тебя. Он был лучшим, что когда-либо случалось с тобой, а ты его бросила. Разбила ему сердце. Выгнала его из города, в котором он родился.

Я громко рассмеялась над этим. Не могла сдержаться.

Это разозлило женщину еще больше. Возможно, она нахмурилась, но кто знал, учитывая все токсины, замораживающие ее лицевые мышцы.

— Ты заблуждаешься, — покачала я головой, как только взяла себя в руки. — Нейтан никогда не будет лучшим в жизни девушек. Потому что его воспитали так, словно он — божий дар, хотя на самом деле он просто еще один богатый засранец, который не знает, где клитор.

Я действительно жалела, что у меня нет фотоаппарата, чтобы увековечить выражение лица Клэр. Фиона рядом со мной изо всех сил пыталась сдержать хихиканье, и даже Тина подавила смешок.

К сожалению, шок на лице Клэр длился всего несколько секунд. Затем она пришла в себя и бросила ядовитый взгляд в мою сторону.

— Ты мусор, — прорычала она. — И заплатишь за то, что выгнала моего сына из города. Запомни мои слова.

Я издала смешок.

— Ты говоришь как злодей из «Скуби Ду», — затем я слегка наклонилась вперед, прищурившись и глядя на нее. — Теперь я понимаю, что WASP{?}[популярное идеологическое клише в середине XX века; термин, обозначавший привилегированное происхождение] — это напиться или накачать себя наркотиками, чтобы потом отрицать, с кем спит твой муж, откуда берутся деньги и правду о детях, которых ты вырастила, но я думаю, ты достаточно умна, чтобы понять, что твоего сына местные жители не уважают. Меня, наоборот… — я сделала паузу, чтобы оглядеть свою переполненную пекарню, многие жители которой были заинтересованы в этом выяснении отношений. — У меня хорошая репутация, потому что мусор я или нет, но я изо всех сил стараюсь быть хорошим человеком. Я обеспечиваю работой, сахаром и хорошим кофе. Я по-настоящему приятный человек. Итак, я бы хотела посмотреть, как ты найдешь способ «заставить меня заплатить» без ответных мер со стороны всего города.

Клэр быстро заморгала, глядя на меня, когда я произнесла эти слова, затем я наблюдала, как она пытается бороться с правдой в них.

Но она не могла.

Все, что я сказала, было правдой. Она держалась за свое «место» в городе и не настолько глупа, чтобы понять, люди наблюдательны и они понимают, что она со мной враждует, и этот город не будет стоять в стороне и смотреть, как эта женщина причиняет мне вред.

Она могла бы сказать что-нибудь еще, что-нибудь более гадкое, и я, скорее всего, не смогла бы ей ответить. Это единственный спор, на который я была способна. Но, к счастью, у меня есть лучшая подруга, которая почувствовала мою надвигающуюся панику.

— Вот ваш кофе, за счет заведения, — сказала Фиона с приторно-сладким видом, ставя чашку на стойку. — Желаю вам хорошего дня.

Клэр перевела взгляд с меня на Фиону, затем на кофе. Затем ее взгляд переместился на кофеварку, где Тина стояла, уперев руки в бедра, и смотрела на нее сверху вниз, молча провоцируя ее сказать что-то еще.

Клэр была не из тех женщин, которых легко напугать, но она достаточно умна, чтобы понимать, что ее превосходят числом.

Она схватила кофе и выбежала.

— Это было чертовски потрясающе, — взвизгнула Фиона.

— Я не чувствую лица, — пробормотала я, осознавая реальность того, что я сделала.

Фиона усмехнулась.

— Да, как бы впечатляюще это ни было, не думаю, что у тебя есть будущее в разборках, ты великолепно справилась, но после ты склонна чувствовать себя виноватой, и не дай бог пошлешь еще корзину с фруктами.

— Я бы точно так и сделала, только не с этой сукой, — пробормотала я. — Лучше буду заниматься тем, в чем я хороша. Выпечкой всякой всячины.

— Да, с этого момента я буду разбираться со всеми сучками, — торжественно пообещала она.

Я покачала головой и вернулась к работе, не бегая в подсобку остаток дня, как это могло быть в прошлом.

Все менялось.

Я менялась.

И хотя это не совсем связано с Роуэном, он сыграл большую роль.

Глава 16

Вскоре после Клэр пришел еще один посетитель.

Голова Лори была опущена, поза кроткая и настороженная.

Мое сердце обливалось кровью от того, как она выглядела, так непохожая на ту, что была шесть месяцев назад, когда она работала здесь. Она никогда не была экстравертом, но в ней чувствовалась спокойная уверенность. Тихая, но умная. Милая, с суховатым чувством юмора.

Перемены межу ними с Ронни за такой короткий промежуток времени удивляли, и я сжала кулаки, радуясь, что Мэгги покусала его. Жаль, что она не откусила ему всю ногу.

Фиона слышала от меня рассказ о случае на парковке, поэтому когда она пополняла запасы в кондитерском шкафу и увидела, что к прилавку подходит Лори, то застыла.

— Лори, как ты, милая? — спросила я, обходя стойку, чтобы заключить ее в мягкие объятия.

Она напряглась, когда я обняла ее, и заслуженно, учитывая, через что ей пришлось пройти. И видимо, через многое, раз прикосновения на нее так влияют. Я быстро отпустила ее и отступила назад, кивнув ее брату, который пристально следил за своей сестрой.

— Я просто хотела… поблагодарить тебя, — заикаясь, произнесла она, глядя себе под ноги. Я наблюдала, как она перевела дыхание, прежде чем встретиться со мной взглядом. — За то, что случилось возле магазина. Я хотела поблагодарить тебя. За то, что заступилась за меня.

Мне до боли хотелось снова обнять ее, чувствуя боль в ее голосе, зная, что ей потребуется много времени, чтобы исцелиться. Произошедшее повлияет на все ее будущие отношения.

— В этом городе много людей, которые заступятся за тебя, — сказала я ей, указывая туда, где стояли Тина и Фиона. — И твоя семья, — мой взгляд метнулся к ее брату, который теперь пристально смотрел на Фиону. Я почти захотела улыбнуться.

Почти.

Я много что хотела сказать Лори. Целую кучу вещей. Я хотела сказать, что это не ее вина, потому что я видела вину на ее лице. Я хотела сказать, что Ронни — слабый трус, и что она найдет мужчину, который заслуживает ее, будет дорожить ею и защищать.

Но сейчас не время. Не в переполненной пекарне, когда все смотрят. То, что произошло, не было секретом. Да, наш дружный город собрался бы вместе, чтобы поддержать ее, но они также могут быть лишними в моменты, когда этого не хочется.

— Давай я дам тебе тортик домой? — предложила я. — Все будет хорошо после большого куска торта, — я подмигнула ей, и она слабо улыбнулась мне в ответ, кивнув, а затем направилась к стойке, где Фиона ждала ее с легкой, теплой улыбкой.

Я с надеждой наблюдала за их взаимодействием. С верой в то, что Лори выздоровеет, что она справится с этим… так и будет, ведь в ней была сила. Женщины всегда так делали. Они побеждали демонов, и делали это каждый день.

Когда дверь в пекарню открылась, мой взгляд метнулся туда, чтобы посмотреть, кто вошел.

Финн, наш шеф полиции. Он был молод для этой должности. Должно быть, примерно моего возраста или чуть старше. Его отец был шефом до него и ушел на пенсию, когда три года назад у него обнаружили рак.

Он победил рак, но остался на пенсии, а Финн очень хорошо справлялся с поддержанием мира в нашем маленьком городке. Не то что бы мир трудно сохранить. Уровень преступности у нас относительно низкий, хулиганили лишь скучающие подростки или пьяные туристы.

Финн, Роуэн и Кип считались самыми завидными холостяками в этом городе. Его темные волосы всегда были аккуратно и коротко подстрижены, как и борода, которая действительно отлично подходила к его лицу. У него была смуглая, как смоль, кожа и темно-карие глаза, которые заставляли женщин таять. Он был высоким, мускулистым и невероятно красивым. И ко всему этому, он еще ходил в секси униформе.

Меня осенило, что я пристально смотрю на нашего начальника полиции, почти оценивая его. Каждый мужчина, на которого я сейчас смотрела, сравнивался с Роуэном. И хотя шеф привлекателен во всех отношениях, он не в моем вкусе. Потому что он не был Роуэном.

Мда, я полностью влипла.

Как и наш шерифф. Он не смотрел ни на меня, ни на кого-то другого, только на Лори. Он остановился в дверях, сжав челюсти, когда пристально рассматривал ее, с каким-то страстным желанием.

Я единственная, кто это заметил, так как он быстро взял себя в руки, заметно отряхнувшись, и шагнул поближе к брату Лори.

Казалось, любовь витала в воздухе.

*

Все мое тело напряглось, когда Роуэн неторопливо вошел в дверь пекарни. Неспешным ходом. Не по принуждению и не нарочно. Просто в нем было что-то особенное. Его походка говорила о том, что он мужчина, контролирующий свое тело, всех и вся вокруг себя.

Когда его глаза встретились с моими, между моих ног возникла боль, желание пронзило все мое тело.

Я вспомнила прошлую ночь, себя на коленях перед ним, его… пожирающего меня. Все мое тело затрепетало от этого воспоминания.

Глаза Роуэна вспыхнули, а его губы изогнулись в ухмылке, когда он заметил мой румянец, вероятно, догадавшись, что происходило у меня в голове.

Кип шел за ним, и я заметила странный, напряженный взгляд на его лице, направленный на Фиону, которая убирала со столов, прежде чем на нем появилась ленивая ухмылка, скрывающая этот взгляд.

У меня не было времени обдумать, что это значит, потому что Роуэн обогнул стойку и притянул меня в свои объятия для своего обычного приветствия. Я уже давно перестала протестовать. И все посетители пекарни тоже к этому привыкли.

Официально мы были «парой», по крайней мере, по меркам нашего маленького городка. Роуэн сказал, что по меньшей мере три разных человека угрожали его жизни и конечностям, если он причинит мне боль, включая бабушку Дот, которая не забыла упомянуть свою бейсбольную биту.

— Что такое? — спросил Роуэн, когда перестал меня целовать.

Он все еще крепко держал меня, пристально изучая. Меня нервировало, что этот человек мог так хорошо читать меня.

— Ничего особенного, — я покачала головой, пытаясь сохранить выражение лица, не осознавая, что все еще испытываю неловкость из-за визита Клэр.

Весь день у меня скручивало живот, включая острую пульсацию в боку. Физические проявления моих тревог прекратились с тех пор, как мы с Роуэном стали… Роуэном и мной, но я не вылечилась. Я никогда не излечусь. Нет, если только не пройду какую-нибудь интенсивную терапию, а я действительно не хочу открывать эту банку с червями.

Я могла бы с этим смириться. Но мне интересно, сможет ли Роуэн. Повлияет ли это на его чувства ко мне. Конечно, он знал, что я не в порядке, может быть, слегка нервная, но он понятия не имел, насколько я сходила с ума на самом деле.

И не важно, насколько это плохо, я планировала скрывать это от него так долго, как только смогу.

Я попыталась вырваться из его хватки, но, как всегда, это не сработало. Он крепко обнял меня, с беспокойством наблюдая.

— Нора, — будто предупреждая, сказал он.

— Ты невозможен, — я драматично вздохнула, не обращая внимания на боль в животе. — Заходила мать Нейтана.

Я обратила внимание на сверкающий гнев в его глазах, напряжение в челюсти и сведенные брови.

— Расслабься, ковбой, — сказала я. — Я се уладила. Просто не очень хорошо переживаю споры, поэтому я немного… не в себе.

Роуэн крепко держал меня за руки и долгое время наблюдал за выражением моего лица, прежде чем заговорить.

— Если эта сука снова докопается, дай мне знать.

Я закатила глаза.

— Есть, капитан, — покорно ответила я, зная, что с ним спорить бесполезно.

Он поцеловал меня в макушку.

— Ты скоро закрываешься?

Я кивнула, взглянув на часы.

— Ага. Ты собираешься торчать здесь?

— Ага.

Мы с Роуэном вместе не так долго, чтобы наладить распорядок дня, но он у нас вроде как уже был. Он не всегда приходил в пекарню к закрытию, но проводил там большую часть времени. В другое время он был у меня дома, работал в оранжерее. Всего две ночи он не спал со мной, но потом приходил в пекарню в пять утра, ждал меня, чтобы трахнуть до беспамятства, прежде чем я начну свой день.

Я беспокоилась, что могу ему надоесть, что все происходит слишком быстро. Но ничего не говорила. Потому что мне все нравилось. Нравился он. Сильно. Жутко сильно.

Я была влюблена в него.

И для этого слишком рано.

— Я испекла лимонно-маковые маффины, — сказала я ему, указывая на подставку для тортов.

— Пытаешься откормить меня, кексик? — поддразнил он.

— Как будто это возможно, — я провела рукой по его прессу, похожему на стиральную доску, чтобы подчеркнуть свою точку зрения.

Все поддразнивание исчезло из его глаз и сменилось голодом.

Я судорожно сглотнула, моя собственная потребность проснулась с удвоенной силой.

— Не задерживайся, — проинструктировал он. — После этого поедем ко мне домой.

Мое сердце сжалось от волнения.

— К тебе домой?

— Тебя это устраивает?

Я с энтузиазмом кивнула.

— Меня это более чем устраивает.

Мы проводили каждую ночь вместе у меня дома, так что мне было бесконечно любопытно побывать у него.

— Хорошо, — он наклонился, чтобы крепко поцеловать меня в губы. — А теперь закрывай пекарню, чтобы я мог забрать тебя к себе и трахать в каждой комнате, чтобы приходя домой, я думал лишь о твоей киске.

Срань господня.

У меня пересохло в горле, когда я поняла, что Тина находится всего в нескольких футах от нас. Роуэн оттащил меня от стойки поближе к арке, ведущей на кухню, а Фиона теперь стояла у стойки, препираясь с Кипом. Конечно, из-за гула кофеварки было маловероятно, что кто-нибудь услышал, что Роуэн прошептал мне на ухо, но мое тело было натянуто, как тетива лука, и готово к встрече с ним.

Он улыбнулся, проведя рукой по моей пылающей щеке.

— О, мы сделаем то, от чего ты будешь краснеть несколько дней, кексик.

Затем он отступил назад и неторопливо направился к стойке с тортами, чтобы взять себе маффин.

Я уставилась на его спину. Смотрела, как он легко и фамильярно обходил стойку, брал себе тарелку и шутил с Фионой, Тиной и Кипом.

Он выглядел невероятно нелепо, стоя за прилавком в своей рабочей одежде, весь такой мужественный и суровый в моей девчачьей пекарне.

Но все было таким правильным. Чертовски правильным.

Да. Я люблю этого человека.

*

Не знаю, чего я ожидала.

Может быть, что его дом — бревенчатая хижина посреди леса. Хотя, у нас точно не было «леса» как такового. Но что-то в этом роде.

Прочный, построенный вручную из деревьев, которые он срубил сам.

Я не ожидала увидеть коттедж на берегу моря. На самом пляже. Примерно в десяти минутах езды от города, где дома стали более разнесенными, а ландшафт более отдаленным.

Он съехал с дороги, проехал по короткой подъездной дорожке, и я увидела большой коттедж, который выглядел так, словно его спроектировала Марта Стюарт. Снаружи дом был покрыт серой черепицей, вдоль дорожки, ведущей к входной двери, росли розы. Дикий Атлантический океан был сегодня угрюмым, уходила осень, подкрадывалась зима. Сад вокруг был из диких растений. Когда я вышла из машины, меня приветствовал шум волн.

— Это твой дом? — спросила я. Я была ошеломлена и зачарована одновременно.

— Да, — ответил он, притягивая меня к своей груди и обхватывая мое лицо руками.

— Кажется, что здесь живет Марта Стюарт, — сказала я ему.

Он ухмыльнулся.

— Что ж, мама была бы рада услышать это от тебя.

— Я этого не ожидала, — призналась я.

— Ты еще даже не зашла внутрь.

И это было правдой.

— Что ж, давай…

Роуэн прервал меня, поцеловав. Жадно. Яростно. Я мгновенно подчинилась, обхватив ногами его бедра, его рука потянулась к моей заднице, чтобы прижать меня к своему твердому члену в джинсах.

Я вскрикнула, когда он целеустремленно повел нас вперед, гравий хрустел под нами.

Должно быть, он отпер дверь, но я этого не заметила. Не замечала ничего, кроме того, что наши губы двигались вместе, я срывала с него одежду, отчаянно желая прикоснуться.

Одежда упала на пол, туфли, ключи, моя сумочка.

Все произошло как в тумане.

В какой-то момент Роуэн опустил меня на пол, подложив под спину мягкий коврик.

Мы оба были наполовину одеты, обнажены ровно настолько, чтобы его член прижимался к моей мокрой киске.

Лицо Роуэна было в нескольких дюймах от моего.

— Теперь я буду думать об этой сладкой киске каждый раз, когда переступаю порог, — прорычал он, толкаясь в меня.

Я вцепилась в него, вскрикнув от удовольствия.

— Буду думать о том, как ты сжимаешься вокруг меня, хорошая девочка, — проворчал он, двигаясь внутри меня, жилы на его шее напряглись.

Можно было с уверенностью сказать, что мне чертовски понравился дом Роуэна.

*

В конце концов мы добрались до гостиной, полностью раздевшись для второго раунда.

Только после того, как я надела его футболку, чтобы сходить в ванную — Роуэн восхитительно взбудоражил мой мозг множественными оргазмами, но я не забыла о профилактике ИМП{?}[Инфекция мочевыводящих путей], — и тогда смогла осмотреть его дом.

И это было чудесно.

Мэгги поприветствовала меня по пути в ванную, она прибежала из сада, где болталась, пока мы занимались сексом по всему дому.

Она лишь смутно посмотрела на своего хозяина, когда он выпустил ее, и направилась прямиком ко мне, подпрыгивая от радости.

Я тоже была рада, увидев ее, поскольку полюбила собаку почти так же сильно, как и ее хозяина.

Поприветствовав ее почесыванием головы и тычком в нос, я пошла в туалет.

Ванная комната внизу была в темно-серых тонах, выложена плиткой, с черной сантехникой. Все остальное в доме было выдержано в аналогичной цветовой гамме, с вкраплениями белого, в гостиной на удобных диванах с мягкими чехлами было много подушек. Я догадалась, что это выбирала его мама. Я и представить себе не могла, что Роуэн сам выберет подушки, подобранные со вкусом, чтобы дополнить мужественную, утонченную атмосферу в доме.

Полы были из полированного дерева. Гостиная и кухня были открытой планировки с впечатляющей кухней в комплекте с барной стойкой слева и уютной гостиной зоной без телевизора, только с камином и книжными полками от пола до потолка. Книжные полки были битком набиты, и, на первый взгляд, они выглядели использованными, а не только что купленными. Я попыталась представить, как Роуэн сидит и читает. Он не читал в моем присутствии. Не сидели на кровати не читали вместе, как в фильмах. Но я хотела этого. Эту близость. Я решила, что он из тех парней, которые загибают странички книг, помечая их.

Как бы сильно мне ни хотелось осмотреть книжные полки, мне не терпелось запомнить каждый дюйм этого помещения.

Что поразило меня больше всего, так это окна. Вся задняя часть дома была в окнах. Море двигалось прямо за ними, как будто мы были на лодке. Я вышла туда, где на круглой веранде стояли удобные на вид стулья и лестница вела прямо на песок.

— Это потрясающе, — сказала я Роуэну, который наливал нам вино в своем баре — важно сказать, без рубашки. Закончив, он прижал меня спиной к себе и протянул мне бокал вина.

Я с благодарностью приняла его, прислонившись к нему спиной и глядя на океан. Небо темнело раньше, приближалась зима.

Сезон отпусков.

Для меня это всегда было напряженное время, особенно перед Днем благодарения и перед Рождеством, я готовила много пирогов и тортиков, которые люди приносили на семейные посиделки.

Я любила осень. Мне нравилось видеть, как главная улица светится в гирляндах, небо становится мрачнее, воздух свежее.

Мне очень нравился горячий шоколад, который я подавала в пекарне, густой, как суп, как знаменитым горячий шоколад в ресторане «Анджелина» в Париже, благодаря которому я почти набрала два килограмма.

Мне нравилось сворачиваться калачиком с хорошей книгой, когда за окном бушевал ливень, а мой дом заключал меня в теплые объятия.

Мне нравились вечера у костра с подружками.

Сами праздники проходили сложнее.

У меня не было никаких семейных посиделок. Я никогда в жизни не испытывала ничего подобного. Никакого рождественского ужина в кругу семьи, никакого дома, где пахло бы индейкой. Даже рождественской елки не было.

Хотя я любила украшать дом, но только не по праздникам. Не напоминала себе о том, чего у меня нет.

ЧАсто мы с Тиной, Фионой и Тиффани вместе ужинали на День благодарения, а затем с Фионой праздновали Рождество вместе, так как две другие подруги проводили его со своей семьей. Ансель иногда приезжал, но только если ему удавалось вырваться. Только если он находил в себе силы сразиться с матерью, найти выход из ее планов.

Может быть, именно поэтому мне было так горько из-за праздников… потому что я не видела своего брата в те дни, которые должны быть посвящены семье, потому что моя токсичная мать запустила свои когти слишком глубоко.

Несмотря на то что я очень старалась этого не делать, я обижалась на брата, которого любила всем сердцем, за то, что он был таким сильным во многих отношениях, но таким слабым, когда дело касалось ее. Даже несмотря на то, что все было гораздо сложнее. Мое хрупкое сердце обижалось.

— Хочу приготовить для тебя ужин, потом мы поднимемся наверх и я трахну тебя в своей постели, — пробормотал Роуэн, вырывая меня из меланхолии.

И это был очень приятный способ отвлечься от мыслей.

— Звучит замечательно.

Он закружил меня по комнате, не заботясь о вине.

— Ты все еще переживаешь? — спросил он с беспокойством. — Из-за яда, который извергла эта сука?

Я улыбнулась тому, как быстро Роуэн снова перешел от своего посторгазмического накала к мстительному альфе.

— Нет, — заверила я его. — Больше не переживаю.

Он долго рассматривал меня, прежде чем коротко кивнуть и поцеловать в нос.

— Хорошо. Я пойду приготовлю ужин, — он указал на диван. — Расслабься, почитай что-нибудь. У меня нет телевизора, но могу принести ноутбук, если захочешь что-нибудь посмотреть, — он сделал паузу, постукивая пальцем по губам. — Нужно будет купить телек, чтобы смотреть Йеллоустоун.

В этих словах было многое, что нужно переварить, а именно: Роуэн купит телевизор, чтобы посмотреть сериал вместе со мной. После нашего запойного просмотра серий, можно было с уверенностью сказать, что ему понравился Йеллоустоун.

— У тебя дома нет телевизоров? — спросила я в шоке.

Он покачал головой.

— На самом деле я не интересуюсь телевидением. Люблю читать.

Я поразмыслила над этой информацией.

— Я никогда не встречала человека, который не увлекался бы телевидением, — я посмотрела на его книжные полки, потом снова на него. — Не думала, что какие-то еще мелочи могут сделать тебя более привлекательным, но ты взял и сделал это.

Затем выражение его лица стало странным, какая-то серьезная напряженность появилась в его ледяных голубых глазах, губы сжались.

Я думала, он скажет что-нибудь столь же серьезное, но он просто наклонился вперед, чтобы поцеловать меня.

— Или ты можешь посмотреть, как я готовлю? — предложил он.

Я снова посмотрела на книжную полку, невероятно желая ознакомиться с его выбором, но затем мои глаза вернулись к суровому мужчине и его элегантной кухне.

— Буду смотреть, как ты готовишь.

Его глаза прояснились, а губы приподнялись.

— Хорошо.

Я устроилась на одном из его барных стульев и потягивала вино, пока он ходил по кухне, доставая еду из холодильника и разделочную доску из буфета.

— Я не принимаю таблетки, — объявила я, пока он готовил ужин.

Он оторвал взгляд от разделочной доски, но ничего не сказал.

— Последние несколько раз, когда мы это делали, ты не пользовался презервативом, а я не принимала таблетки, — продолжила я, чувствуя себя неловко от этого разговора, вероятно, поэтому мой желудок все еще говорил мне, что я страдаю от опухоли или чего-то в этом роде. Я проигнорировала ноющую боль, сосредоточившись на Роуэне.

Он отложил нож и полностью сосредоточился на мне.

— Я не заставляю тебя, — тихо сказала я. — Но я также не хочу принимать противозачаточные средства. Это влияет на женские гормоны.

— Я знаю, — ответил Роуэн.

Его ответ удивил меня.

— Сестры, — сказал он в качестве объяснения. — Каллиопа увлекается всем этим натуральным дерьмом и рассказывает всем, кто готов слушать, что крупные фармацевтические компании коррумпированы, а патриархат отравляет женщин противозачаточными средствами.

Я ухмыльнулась, несмотря на свой дискомфорт.

— Я думаю, мне понравится твоя сестра.

— И они обе, черт возьми, полюбят тебя, — он сказал это с легкостью. Как будто уже предрешено, что я встречусь с его семьей, как будто это совершенно естественно. Что не было нормой для мужчин, по крайней мере, по моему опыту. Они откладывали встречу с родителями так долго, как только могли. Это посылало сигналы о приверженности и моногамии.

Роуэн посылал эти сигналы с самого начала, так что его отношение имело смысл.

— Я могу что-нибудь вставить, — я вернулась к разговору о контрацепции… не очень сексуально, но очень необходимо. — Спираль, в которой нет гормонов, — у меня стояла такая, когда я встречалась с Нейтаном, но я заставляла его пользоваться презервативами — на что он постоянно жаловался, — потому что, хотя технически я связывала себя обязательствами быть с ним вечно, надев его кольцо, я знала, что ребенок привяжет меня к нему навсегда, и защищала себя от этого.

Да, я не была слишком увлечена страстью к Нейтану, хотя ее вообще не было, и не позволяла ему заняться со мной сексом без презерватива.

Но дважды я проделывала это с Роуэном, без жалоб, с полным осознанием того, что это значит.

— Если хочешь, — сказал Роуэн, не сводя с меня глаз. — Но если это каким-либо образом портит твое тело, если тебе это неприятно, я не хочу, чтобы ты это делала.

Я сделала большой глоток своего вина.

— Мне это не очень нравится, — честно призналась я. — Но… мне нравится, когда ты трахаешь меня без презерватива.

Его челюсть сжалась, и я увидела, как дернулся его кадык, он заметно сглотнул.

— Черт возьми, ругань из твоего рта яобожаю больше всего на свете.

Между нами воцарилось молчание.

— Я быстро вынимаю, — решил он.

— Шоу «Мама-подросток» создали из-за того, что мужчины верят в этот метод, — хихикнула я, хотя не шутила.

Он пожал плечами, не прерывая зрительного контакта.

Пожал плечами.

Мужчина, с которым я встречалась меньше месяца, казалось, совсем не обеспокоен возможностью того, что я забеременею.

Это красный флаг. Указывал на то, что я должна нажать на тормоза. Что я должна создать между нами пространство.

Я должна была почувствовать неловкость, дискомфорт. А не тепло и не безопасность.

Я никуда не сбежала. Не нажала на тормоза.

Я просто сидела там, пила вино и смотрела, как он готовит.

Мы больше не возвращались к этой теме. И он не надел презерватив, когда трахал меня на кухонном столе после ужина.

Глава 17

Не звонок вырвал меня из сна. Я спала лучше, чем когда-либо… Мне повезло, что мне не нужен был будильник, чтобы проснуться, потому что я бы проспала все это время. Я проснулась оттого, что руки Роуэна больше не обнимали меня, его теплое тело больше не прижималось ко мне. Он говорил тихо. Чуть громче шепота.

— Черт, — пробормотал он. — Да, нет, спасибо, Финн. Я сейчас буду.

Я моргнула, свет, исходящий от телефона, освещал его фигуру.

— Что происходит? — сонно пробормотала я.

Роуэн положил трубку и вернулся в постель, целуя меня в макушку.

— Кип слишком много выпил. Вляпался в какое-то дерьмо. Его нужно отвезти домой.

— Я с тобой, — сказала я, пытаясь сориентироваться, сон все еще не отпускал меня. Мой желудок закрутило, несмотря на то, что все еще была в полусне.

— Нет, — мягко возразил он. — Тебе вставать через пару часов. Спи. Я скоро вернусь.

Я думала поспорить с ним, но мне хотелось спать. И мне правда вставать через несколько часов — хотя ему тоже, поскольку он завел привычку ходить со мной в пекарню.

— Возвращайся скорее, — пробормотала я, уже снова проваливаясь в сон.

Он усмехнулся так, что у меня потеплело на душе.

— О, кексик, ты в моей постели, в моей футболке… я вернусь так скоро, как только это возможно в человеческих силах.

Он поцеловал меня в губы, его руки проникли под мою футболку.

Во мне просыпалось желание.

— Позже, — пообещал Роуэн, обхватывая мою грудь и покрывая поцелуями шею.

— Позже, — повторила я, уже испытывая боль между ног.

Я улыбнулась, услышав, как Роуэн встает, одевается и еще раз целует меня, прежде чем выйти из комнаты.

Хотя я снова погрузилась в сон, без Роуэна он был слабым. Я прислушивалась, ожидая его. Но услышала тихий стук во входную дверь.

Мэгги тоже услышала, ее ошейник звякнул, когда она тихо зарычала, вставая со своего места.

Мой позвоночник покалывало от беспокойства, когда я села, затаив дыхание и прислушиваясь.

Стук раздался снова, на этот раз не так тихо.

Я услышала, как Мэгги выбежала из комнаты, все еще рыча.

— Черт, — прошептала я, откидывая одеяло, и побежала за ней.

Я вскрикнула, когда в боку закололо. Стиснув зубы, я проигнорировала это, ненавидя то, что мое тело таким образом проявляло стресс.

Я почувствовала подобие облегчения, когда не услышала, как Мэгги лает или разрывает незваного гостя на части. К тому же, я была почти уверена, что незваный гость не стал бы стучать во входную дверь самого крутого парня в городе посреди ночи.

У Роуэна Деррика была какая-то энергия типа «лучше не нарывайся».

Но Роуэна здесь нет. И хотя я была почти уверена, что у него внушительный запас оружия — учитывая его армейское прошлое и общую задиристость, — я также знала, что он достаточно благоразумен, и хранит его в надежном месте, которое я не смогла бы найти.

По крайней мере, у меня есть Мэгги, которая сидела у входной двери, когда я подкралась, все еще тихо рыча. Я восприняла это как хороший знак, что она не лаяла как сумасшедшая. У собак хорошее чутье, не так ли? Если бы она почуяла незваного гостя, думаю, она была бы обеспокоена.

— Роуэн, открой! Я знаю, что ты там, я слышу Мэгги, — прокричал голос из-за двери.

Женский голос.

Она казалось нетерпеливой, и точно знала Роуэна. Знала даже Мэгги и заявилась к нему домой посреди ночи.

— Черт, — проворчала я себе под нос.

Я могла бы убежать, спрятаться и надеяться, что она уйдет. Вероятно, это был самый разумный план действий. Она здесь не ради меня. Роуэна здесь нет. На самом деле ничего хорошего не могло получиться, если я открою дверь.

Поэтому, конечно, я открыла ее.

Не знаю, кто был в шоке больше, я или она.

Я лелеяла надежду, что это одна из его сестер, неожиданно приехавшая в гости, или тетка, которая не спит по ночам.

Но я видела фотографии обеих его сестер… У них были темные волосы, как у Роуэна.

Эта была блондинкой. И слишком молода для тети.

Она была моложе меня. Лет двадцати с небольшим. Одета слишком холодно для этого времени суток и в это время года. Она была одета «для клуба». Или то, что называлось клубом в нашем городе.

Гриль-бар «Мэлли» был единственным местом на многие мили вокруг с дешевыми напитками, музыкальной группой каждую субботу и открытым до трех.

Я была там раз или два с Фионой. Там Весело, но не совсем мое место. Мне больше нравились вино и сыр, чем рюмки текилы и липкие полы. Но каждому свое.

— Ты не Роуэн, — констатировала очевидное девушка.

— Нет, — согласилась я.

Мы уставились друг на друга, как я догадалась, оценивая. Она была хорошенькой. Стройная. Высокая. Черная подводка слегка размазана, помада стерлась, а вьющиеся волосы немного растрепались. Но она все равно выглядела хорошо. Одна из тех волшебных девушек, которые, вероятно, могли бы пробежать пять миль и выглядеть суперски с легким румянцем на щеках.

Ее пышные сиськи красовались в платье без бретелек, которое также подчеркивало тонкую талию, как у Барби. То же самое с длинными, стройными, загорелыми ногами.

Она была босая.

В левой руке держала туфли на платформе.

И она пришла сюда. К Роуэну. После ночной прогулки.

Я стояла в футболке Роуэна. Без макияжа. Мои волосы выбились из двух косичек, которые я заплела перед сном. У меня не было талии, как у Барби, или стройных загорелых ног.

Мне не следовало сравнивать себя с этой женщиной. Я не такой человек. Я также не из тех людей, которые мгновенно чувствуют враждебность к незнакомке, исключительно на основании ее связи с мужчиной, с которым я встречаюсь, который встречался с другими девушками.

— Его здесь нет, — сказала я ей, хватаясь за входную дверь. Мэгги прижалась к моим ногам, словно ища поддержки.

Девушка посмотрела на меня, потом на Мэгги.

— Я, эм… Извини, — она опустила глаза, покраснев. — Это так неловко. Такси уехало, потому что, эм… — она повернула голову на подъездную дорожку, туда, где ее оставила машина, прежде чем снова посмотреть на меня. — Роуэн обычно дома, и он обычно один, и… господи, извини. Я бы никогда этого не сделала, если бы знала, что он… если бы я знала, что ты здесь.

Голос бедной девушки звучал совершенно искренне и донельзя оскорбленно. Она не была какой-то шлюхой. Она была молодой девушкой, у которой была договоренность с секси мужчиной постарше, и я бы сказала, что у нее было больше власти, если бы ситуация была другой.

Но ситуация не изменилась.

— Я просто подожду здесь и закажу машину, — пробормотала она, нащупывая свой телефон.

Я сделала паузу. Всего на секунду, но почувствовала себя виноватой из-за этого.

— Нет, заходи, — предложила я, отступая назад.

— Нет, я не могу, — воскликнула она. — Это, типа, стремно. Я чувствую себя такой гребаной сукой, не могу поверить, что разбудила тебя. Правда, машина приедет через… — она покосилась на экран своего телефона, — двадцать минут. Я подожду, — она натянуто улыбнулась, но я видела мурашки на ее обнаженной коже. На улице холодно и темно, и она не виновата во всем этом.

— Пожалуйста, входи, — попросила я. Дом далеко, такси точно не скоро приедет, а количество свободных машин в это время ночи невелико. — Я приготовлю тебе кофе.

Она выглядела неуверенной.

— Ты же не собираешься, типа, убить меня за попытку переспать с твоим мужчиной, правда? — полушутя спросила она. — Потому что, клянусь, я бы никогда не пришла, если бы знала, что ты здесь. Я бы этого не сделала.

— Я не буду убивать тебя, слово скаута, — ответила я со слабой улыбкой. — И я ни в чем тебя не виню, честно.

Она еще мгновение колебалась, прежде чем войти внутрь.

И вот я приготовила кофе посреди ночи для девушки, с которой мой парень раньше трахался.

РОУЭН

— Я подвел их, чувак, — пробормотал Кип, когда я открыл его входную дверь.

На кончиках его пальцев болталась пивная бутылка. В которой он определенно не нуждался, учитывая количество выпитого ранее.

Но недостаточно, чтобы заглушить проблемы.

— Это не твоя вина, — сказал я своему лучшему другу, не в первый и не в последний раз.

Видеть его таким было как удар под дых.

Сломленный. Полный вины. И ненависти к самому себе.

— Это моя вина, — возразил он, делая последний глоток пива, прежде чем швырнуть бутылку через весь двор, где она разбилась о бетон.

— Я вернулся домой, — сказал он. — Я выжил, блять, хотя не должен.

Он не казался пьяным. Хотя я и знал, что это так. Его голос звучал совершенно трезво. И серьезно.

Что пугало меня до чертиков.

Это был Кип. Настоящий Кип. Тот, кого скрывали улыбки и распутство. Тот, что трещит по гребаным швам.

Я схватил его за плечи и встряхнул.

— Не смей, блять, так говорить, — прошипел я. — Черт, если хочешь утопить свои печали, сделай это. Но если ты делаешь все, чтобы стать ближе к ним, ты позоришь их память. С таким же успехом можешь пойти и плюнуть на их могилы.

— Не разговаривай так со мной, чувак, — глаза Кипа были дикими, холодными и опасными.

Я не отступал. Даже несмотря на то, что я знал, что мой друг был близок к тому, чтобы выбить из меня все дерьмо.

— Я не буду нежиться тогда, когда ты убиваешь себя, Кип. Я не буду судить тебя за то, как ты справляешься с этим. Но не твори дерьмо, от которого тебе будет больно. Это ранит их память, — я схватил его за плечо. — Я не позволю тебе уйти, мой друг.

Я видел, как он сражался, долго смотрел на меня. Он хотел подраться со мной. Хотел ударить что-нибудь кулаками, выплеснуть где-нибудь свой гнев. И я бы принял его, если он в этом нуждается. Я бы сразился со своим лучшим другом, пока он танцует со смертью, лишь бы приблизить его к стране живых.

Но перспектива насилия быстро исчезла из его глаз, и выражение его лица омрачилось. Он был опустошен. Измученный. Как чертово привидение. Мне было физически больно видеть своего лучшего друга в таком состоянии.

— Я не знаю, как сделать это без них, — Кип опустил голову, голос его дрогнул.

Я потянулся, чтобы схватить его за руку, сжимая ее.

— День за днем, брат. Гребаный день за днем.

Мгновение он стоял, опустив глаза в землю, плечи сотрясались от рыданий.

— Тебе не следовало приезжать, — в конце концов он поднял голову, шмыгая носом. — У тебя есть женщина, к которой ты можешь вернуться домой.

В его голосе не было горечи по этому поводу, хотя он имел на это полное право.

— Да, — согласился я. — Но она никуда не денется. Давай зайдем внутрь и выпьем чего-нибудь?

Кип кивнул, и я последовал за ним, помогая ему отвлечься, разливая напитки, одновременно искал оружие в его доме, разряжая все до единого. На всякий случай.

НОРА

Конечно, я ждала, что он приедет.

Альфа-самцы предсказуемы, когда дело доходило до такого рода вещей. Поэтому я не удивилась, когда он ворвался в дверь пекарни с грозным выражением лица, напряженной осанкой и бешеной энергией, которая пробивалась сквозь витающий в воздухе запах корицы.

Я готовила булочки.

Булочки с корицей.

Они были подобны теплым объятиям, придавали заведению восхитительный запах, прекрасно сочетались с латте с тыквенными специями и осенним бризом… И для них нужно долго месить тесто, чтобы немного избавиться от своего разочарования.

Я пыталась быть женщиной, которая разозлилась, столкнувшись с предательством, но направила свой гнев на что-то продуктивное. Это казалось полезнее, чем разрыдаться и есть глазурь прямо из миски, как мне очень-очень хотелось.

План состоял в том, чтобы игнорировать его. По-детски, и к тому же совершенно неэффективно.

Тесто не помогало, потому что я плотно сжимала губы, а глаза крепко зажмуривала, чтобы не пролились слезы. И поблизости был разъяренный мужчина, который хотел немного внимания.

— Какого хрена, Нора? — Роуэн вскипел, схватив меня за талию и развернув к себе, прижимая к стойке.

Мои руки были перепачканы мукой, так что она была повсюду, но Роуэн не обращал на это внимания.

Казалось, он был сосредоточен на злости.

Это чувство было взаимным. Моя ярость вспыхнула также ярко, на мгновение отвлекая от ноющей боли в животе. Это было не самое продолжительное из моих воображаемых недугов. Мой разум был могущественной штукой.

— Какого хрена, Нора? — повторил он, впиваясь руками в мою талию.

Я видела Роуэна сердитым. Страшно злым. Но этот гнев всегда был направлен на других людей, а не на меня. И чертовски пугало, когда все теперь сосредоточено исключительно на мне.

Мне почти захотелось съежиться. Подчиниться.

Почти.

Вместо этого я подумала о девушки у двери, о том, как знакомо она произнесла имя Роуэна.

Я вздернула подбородок вверх.

— Мне нужно доделать булочки, — холодно ответила я, не глядя ему в глаза.

— Мне насрать на булочки, — отрезал он. — Мне похуй на то, что приходится возиться с лучшим другом, пьяным в стельку, потому что именно так он справляется с демонами. А он, сука, не понимает, что никакая выпивка в мире их не прогонит, — что-то смешалось с яростью в тоне Роуэна. Что-то мягкое.

Беспокойство. За Кипа.

Там была история, которую я не знала. Кип для меня был покладистым, жизнерадостным и определенно не из тех, кого преследуют демоны.

Но если я что-то и узнала об этих мужчинах, так это то, что они были совсем не такими, какими казались раньше.

Хотя Кип был мне небезразличен, и мое сердце болело от мысли, что он убегал от чего-то болезненного, в тот момент это было не важно.

— Я со всем этим справляюсь, ожидая вернуться домой к своей женщине, согретой в постели, и вижу, что моя кровать пуста, моей женщины нигде нет, и гребаную записку, в которой говорится, что «между нами больше ничего нет», — продолжил Роуэн, все еще кипя от злости.

Страх покалывал затылок, его ярость покрывала меня, как масло.

Записка была трусливым поступком, если честно. Я понимала, что он просто не примет записку, придет сюда, и мне все равно придется встретиться с ним лицом к лицу.

— Я так и думала, что твоя постель не долго будет холодной, — выплюнула я в ответ, свирепо глядя на него.

Удивление пересилило его гнев.

— О чем ты говоришь? — спросил он.

Я закатила глаза.

— Я говорю о Кейтлин, — я ненавидела то, как звучало ее имя, ненавидела то, что обижалась на другую девушку, которая не сделала ничего плохого.

— Кейтлин? — эхом повторил он, выглядя смущенным.

Мои глаза защипало от слез, которых он не заслуживал, слез, которые я не хотела, чтобы он видел, катящихся по моим щекам. Я повернулась, высвобождаясь из его хватки, и переключила свое внимание на тесто.

— Она пришла вскоре после того, как ты ушел за Кипом, — пояснила я, все еще сдерживая слезы. — Наверное, ты что-то перепутал, раз она не знала, что тебя нет дома, и она, конечно, не ожидала увидеть меня, — я пыталась сохранить язвительность в своем тоне, но в конце он немного дрогнул. Я стиснула зубы, заставляя себя не расплакаться.

— Нора…

— Я приготовила ей кофе, — оборвала я его, не желая позволять ему изрыгать любые оправдания, которые могли сорваться с его губ. — Она пьет с большим количеством сливок. Сливки из кешью, если точнее. Она сама сказала. И в твоем холодильнике были сливки с кешью, — я заставила себя закрыть глаза на долю секунды, прежде чем продолжить. Я проигнорировала жгучую боль в боку, мысленно проклиная свое тело за то, что оно убеждало меня, что я умираю.

Я глубоко вздохнула, и перед моим взором заплясали черные точки.

— Теперь я знаю, что наши отношения оказались лишь каким-то быстрым вихрем, — выдавила я, — Мы вместе были настолько долго, что даже сливки не испортились, — тогда из глаз вырвалась сердитая слеза. Но я убедила себя, что это из-за боли, пронзившей мой бок.

Роуэн был рядом со мной. Слишком близко, почти полностью прижавшись к моему боку, когда я изо всех сил старалась сосредоточиться на тесте.

— Нельзя открывать дверь посреди ночи одна, Нора, — его тон был жестким, глаза сузились от гнева.

— Не превращай это в очередную чушь о том, что я слабая и уязвимая, а ты сильный мужчина, устанавливающий порядок для моей безопасности, — огрызнулась я.

Роуэн глубоко вздохнул через нос.

— Ты же знаешь, что я не об этом сейчас.

— Да, ты прав. Ты о девушке, которая стучалась в твою дверь, ожидая увидеть тебя. И заняться сексом, — я месила тесто с чуть большей силой, чем было необходимо.

Роуэн переместился на периферию моего внимания, не позволяя мне отмахнуться от него и сосредоточить все свое внимание на тесте.

Его рука сомкнулась на моем запястье.

— Нора.

Я вздохнула, уставившись на руку и раздумывая, стоит ли пытаться бороться с ним. Добром это не кончится. К тому же, если я продолжу вымещать свой гнев на тесте, мои булочки будут отстойными.

— Я не был монахом до того, как встретил тебя, Нора, — сказал он мне без тени злобы. Однако его взгляд был жестким и решительным. — Я не собираюсь выставлять себя в лучшем свете. Я трахал других женщин. Их было очень много.

Хотя я и осознавала это сама — чертовски ясно, что в наш первый раз он не был девственником, — мне было тяжело это слышать.

Мне не нравилось думать о его руках на других женщинах. Вдруг, он смотрел на них также, как смотрел на меня, говорил с ними таким же хриплым тоном.

Роуэн внимательно наблюдал за мной, в его глазах не было ни искорки. Между нами была намеренная дистанция, от которой у меня похолодело все тело. Я обхватила руками свой торс, обнимая саму себя.

— Важно, чтобы ты это знала. Знала, каким человеком я был до тебя, — он ущипнул себя за переносицу. — Я вернулся с войны совершенно разбитым. Без жизненно важных частей внутри себя. Я не был способен стать тем мужчиной, которым являюсь сейчас, с тобой, — в его глазах столько эмоций, что было трудно поддерживать зрительный контакт. — Черт возьми, с любой другой женщиной, я не был таким мужчиной, каким могу быть с тобой.

Мое тело согрелось от его слов, хотя это не правильно. К сожалению, мне казалось, что моя кожа горит, на верхней губе выступили капельки пота, потому что именно это происходило, когда я нервничала, злилась или была подавлена.

— Прости, — продолжил он. — Знать это и видеть — две разные вещи. Тебе, блять, не следовало этого видеть.

Он был прав. Я никогда не должна была этого видеть. И глупо было думать, что этот суперсексуальный мужчина не спал с другими девушками за свои тридцать семь лет на этой земле.

Он не требовал, чтобы я была целомудренной, девственной и неопытной, и я отказывалась от двойных стандартов, когда дело касалось противоположного пола.

— У нас с Кейтлин раньше были случайные связи. Она была одной из немногих женщин в городе, которые не пытались настаивать на обязательствах. Я не прикасался ни к ней, ни к какой другой женщине с тех пор, как ты стала моей. Даже не думал звонить ей, потому что этот город — гребаная фабрика слухов, и думал, что она знает о нас.

В этом он был отчасти прав. Наши отношения были главной новостью в городе. Буквально. Кто-то опубликовал даже статью в местной газете.

«Пекарь и строитель».

Я сохранила статью, желая вставить ее в рамку, но подумала, что это может показаться немного странным, поэтому она просто лежала в одном из моих многочисленных блокнотов, спрятанных от Роуэна, чтобы он не подумал, будто я слишком привязалась. А так и есть.

— И эти сливки, — Роуэн потер затылок. — Честно говоря, я не знаю, что сказать. Я попробовал однажды. Привык. Так что… покупаю иногда.

Он выглядел соответственно смущенным для мачо, признающегося, что ему нравится что-то девчачье… необычные веганские сливки из кешью.

Мужчины обычно лгали о таких вещах. Это у них получалось лучше всего. Я и сама знала.

Тихий, но настойчивый голос внутри меня говорил, что Роуэн был другим. Что Роуэну можно доверять. Но страх легко заглушил этот голос.

Я вздохнула, глядя в его пылающие глаза. Мне было действительно трудно продолжать злиться на него, продолжать верить, что он не хочет никого, кроме меня.

— Вижу, ты обдумываешь это в своей голове, — тихо пробормотал он. — Пытаешься найти какой-нибудь еще злиться на меня. Покончить со всем, — он обхватил ладонью мою щеку, его глаза смотрели на меня и видели слишком многое. — Но ты ни хрена не найдешь, кексик. Ты — все для меня.

От этого маленького признания у меня перехватило дыхание. Признание, о котором я мечтала. То, что ждали все женщины, замутившие с мужиками, которые дорожили ими и дарили множественные оргазмы.

Я открыла рот, чтобы сказать ему то же самое. Но мое тело победило. Жгучая боль в боку усилилась, и я упала в его объятия.

Глава 18

Хотя это было банально, именно звуки и запах разбудили меня.

Больничный запах. Сильные химикаты, антисептики и какие-то лекарства. Шершавые простыни на коже. Вата во рту. Мой мозг затуманен, а глаза будто полны песка.

Я знаю, что многие люди ненавидят больницы, и хотя я бы никогда не сказала этого вслух, чтобы не показаться еще более эксцентричной и странной, чем была на самом деле, мне они нравились. Тут я чувствовала себя в безопасности. Это целое здание, в котором работали люди, обученные справляться с травмами и болезнями. Если бы моя страховка покрывала такие вещи, я бы сделала магнитно-резонансную томографию всего тела, просто чтобы увидеть, что там нет новообразований, и перестать беспокоиться о них. Я даже думала изучать медицину с единственной целью — научиться ставить себе диагноз и, что более важно, исключать любую болезнь, про которую я читала в Интернете.

Но кровь вызывала у меня отвращение.

Я больше фанатела от сладостей.

Все эти мысли кружились в моем затуманенном сознании, вероятно, из-за каких-то лекарств.

Мне потребовалось много времени, чтобы открыть глаза и собраться с мыслями. Последнее, что я отчетливо помнила — ссора с Роуэном. Или, по крайней мере, конец ссоры.

Я решила поверить ему, простить за инцидент с Кейтлин. Не то что бы тут было что прощать. Я поспешила с выводами и вела себя драматично.

То, что последовало за этим, было несколько сумбурным. Конечно, Роуэн подхватил меня, когда я упала. Это был человек, который ждал пули, чтобы выскочить передо мной всякий раз, когда мы были вместе.

Но пули не было, так что я могла только представить, насколько беспомощным чувствовал себя мой мужчина, когда не от кого было меня защитить.

После этого было много размытых изображений, и я действительно помню, как он кричал. Кричал. На врачей.

Я вспомнила страх в его голосе, отчаяние, смешанное с обжигающей болью в моем теле. Мне хотелось раскрыть ему объятия, утешить его, сказать, что со мной все будет хорошо, что мне это просто почудилось. Вот только даже я не могла представить себя в такой ситуации. Потом была целая куча непонятных вещей: яркий свет, чужие руки. А потом вообще ничего не было.

Моя палата маленькая, одноместная, со всякими больничными штуками. Мониторы, капельницы. В кресле, придвинутом как можно ближе к моей кровати, сидел мужчина. Его рука сжимала мою. Его глаза были сосредоточены на мне, он сидел прямо, как шомпол, на лице отражалось беспокойство.

— Спасибо, черт возьми, — прошипел он, когда попал в фокус.

Роуэн наклонился вперед, сжимая мою руку обеими руками и прижимаясь к ней лбом.

— Ты напугала меня до чертиков, Нора.

Меня удивил страх на его лице. Всеохватывающий.

Он не скрывал, как сильно заботился обо мне за то время, что мы были вместе. Ни капельки.

Но видеть это здесь, когда он сидел рядом со мной на больничной койке, другое. Теперь я не смогу убедить себя, будто мне все почудилось, и что он со мной только из-за секса или чего-то еще. Нет… этот человек заботился обо мне. Сильно.

— Что случилось? — в горле у меня першило и саднило.

— У тебя лопнул аппендикс, — ответил Роуэн, отпуская одну из своих рук, чтобы наклониться, налить воды из кувшина и поднести маленький бумажный стаканчик к моему рту. — Маленькими глотками, — проинструктировал он.

Я с благодарностью выпила, прохладная вода скользнула по пересохшему горлу, прежде чем попасть в мой беспокойный желудок. Когда он поставил воду на стол, я обдумала то, что он сказал.

Очевидно, я знала, что что-то не так. Нельзя проснуться в больнице из-за того, что я придумала себя какую-то травму, но я не ожидала такого.

— У меня лопнул аппендикс? — повторила я, чувствуя тупую боль в животе после того, как слегка поерзала в постели.

— Да, — выдавил Роуэн сквозь зубы. — У тебя лопнул аппендикс. И если бы меня там не было, ты, возможно, потеряла бы сознание и умерла прямо там, в пекарне.

Я словно отрезвела. Сама каждую неделю думала, что умираю. Хотя этот страх был очень реальным, он никогда ничем не подтверждался. Смерть была для меня концепцией, развитой лишь в голове.

Но я и представить себе не могла, что она подберется так близко.

Думаю, никто не догадывается о подобном. Пока не становится слишком поздно.

— Ты, блять, чуть не умерла, — проворчал Роуэн, явно обеспокоенный.

Моя смерть не просто задела этого человека. А потрясла его изнутри.

— Я не умерла, — сказала я ему шепотом. — Я здесь.

Роуэн открыл рот, чтобы сказать что-то еще, но в палату вошла врач, дав мне передышку, пока проверяла мои жизненные показатели. Ярость Роуэна не рассеялась; он сидел весь в задумчивости, но в то же время внимательно слушал доктора.

— Операция прошла хорошо, — сказала она, бросив косой взгляд на карту, затем на меня. Она была ненамного старше меня, с добрыми глазами. — У вас лопнул аппендикс, нам пришлось проделать большую работу по удалению инфекции. Нужно, чтобы вы пробыли в больнице по крайней мере три дня, может быть, пять, чтобы наблюдать за вами.

— Я не могу быть здесь три дня, — спорила я с ней, пытаясь приподняться в постели. — Мне нужно заняться бизнесом.

— Ты останешься здесь, даже если мне придется приковать тебя цепью к гребаной кровати, — воскликнул Роуэн, его непреклонные руки легли на мои.

— Хотя больница не может мириться с таким поведением, я согласна с ним, — улыбнулась доктор. — Обычная аппендэктомия — это все еще операция. Нам нужно понаблюдать за вами, чтобы убедиться, что вы можете переваривать пищу и что ваш кишечник работает в обычном режиме, прежде чем я смогу вас выписать. Даже потом, нужно, чтобы вы несколько недель никак не напрягались.

Я уставилась на женщину, разинув рот. Лежать на этой больничной койке? Несколько недель выздоравливать? Я покачала головой.

— Но у меня бизнес, сотрудники… хотите сказать, что я не смогу работать неделями? Так не пойдет.

Она посмотрела на меня с сочувствием.

— В зависимости от вашего выздоровления… да. Но как только вы подлечитесь еще немного, я, возможно, смогу освободить вас от работы на короткие периоды. Прямо сейчас вам нужно сосредоточиться на выздоровлении.

Она одарила меня еще одной улыбкой, рассказала о том, что произойдет в ближайшие несколько дней, а затем оставила меня наедине с моим сердитым, обеспокоенным мужчиной.

К сожалению, он не дал мне никакой передышки.

— Какого хрена, кексик? — спросил Роуэн мягко, но с напряженным выражением лица, как только за ней закрылась дверь. — Медсестры сказали, что ты мучилась несколько часов. Дней, — он крепче сжал мои руки. — Не просто терпимо поболело. Гребаная агония. Они не могли поверить, что ты, черт возьми, была на ногах и работала, когда потеряла сознание.

Беспокойство Роуэна было ощутимым, даже если он пытался замаскировать его обычной мужской заботой.

— У меня высокая переносимость боли. Я регулярно обжигаюсь и режусь. К тому же, я спотыкаюсь обо что угодно, — сказала я, стараясь говорить шутливым тоном, несмотря на мой скрипучий голос.

Выражение лица Роуэна не дрогнуло.

— Ни у кого нет такой гребаной переносимости боли, Нора. Почему, черт возьми, ты не сказала мне, что тебе было так больно?

Я вздохнула, зная, что Роуэн не собирался отпускать это так просто. Казалось, что в тот момент скрыть свое сумасшествие было практически невозможно.

— Потому что я не знаю, как доверять своему телу, и оно говорит мне, что я умираю раз в две недели, — призналась я постыдным голосом.

Роуэн в замешательстве нахмурил брови.

— Я не в порядке, — простонала я. — Не в том смысле, что попала в больницу. Я отлично умела это скрывать. Но я не в порядке, Роуэн, — я прикусила губу. — Ты должен знать. Конечно, это должно было произойти немного раньше, чем сейчас, и это не тот разговор, который мне хочется вести на больничной койке… как бы иронично это не было, — невесело усмехнулась я.

Роуэн не находил ничего смешного, его рот скривился в гримасе, а плечи напряглись.

Мне придется рассказать ему все, чтобы он хоть немного понял.

— У меня было не такое детство, как у тебя, — начала я. — У меня нет матери, которая присылала бы мне посылки.

Я с нежностью подумала о матери Роуэна… то, как он говорил о ней и всей своей семье, так радовало, что такие люди существуют. Что у него есть такие люди.

— Мы родились бедными, — продолжила я. — Я не помню своего отца. Поскольку он умер от передозировки, когда нам с Анселем было по два месяца.

Я не знала, как выглядел этот человек, как его звали. Мама не хранила фотографий, и я никогда не искала их. Мне не хотелось знать, кто он такой. Но Ансель да. Он интересовался нашей родословной, хотел узнать, каким человеком был наш отец и каким он мог бы стать.

— Он должен был присматривать за нами, — я представила двух темноволосых младенцев в кроватке. — Моя мама гуляла со своим парнем. Тот, ради кого она планировала бросить моего отца. Она вернулась домой только на следующий день. Я знаю это из полицейских протоколов. Сосед вызвал полицию, когда они услышали младенцев, которые не переставали плакать. Приехали копы. Нас отвезли в больницу из-за недоедания, ничего серьезного.

— Господи Иисусе, — в ужасе пробормотал Роуэн.

— Да, начало нашей жизни в значительной степени определило, что будет дальше, — я пожала плечами. — Я понятия не имею, как нас не забрали у матери. Но в ней есть что-то особенное. Харизма, которую она включает, способна одурачить любого. Очаровать кого угодно.

Я много раз видела это обаяние в действии. С копами. Со арендодателями. Мужчинами. С любыми, у кого она могла бы что-то получить.

Это было впечатляюще.

— Однако все это очарование оставалось для чужих. У нее ничего не было для нас, — воспоминания пронеслись у меня в голове, но я отогнала их. — Я, честно говоря, не знаю, почему она тогда боролась за нас. Мы ей не нравились. Мы были всего лишь обузой. За исключением чеков на пособие, которые ей выписывали, — я пожала плечами или, по крайней мере, попыталась это сделать. В дополнение к боли от места раны, все мое тело ощущало слабость и ломоту. — В любом случае, я не собираюсь утомлять тебя подробностями нашего воспитания. Достаточно сказать, что ее почти не было рядом, — свободной рукой я теребила больничные простыни. — Большую часть мы были предоставлены сами себе. Я не помню времени, когда чувствовала безмятежность. Когда у нас была нормальная еда. Когда наша одежда была чистой, и пор размеру. Когда дома было тепло. Когда наш следующий отчим любил нас. Такого не было.

Роуэн резко выпрямился на стуле, выражение его лица было грозным. Я чувствовала его ярость, витающую в воздухе.

— Так далеко это никогда не заходило, — поспешила я заверить его. — Во всяком случае, не со мной, — мой желудок скрутило, и боль пронзила мой живот, боль, которая не имела ничего общего с моими травмами, а была связана со шрамами, с которыми жил мой брат. — Единственное, что сделала моя мать, чтобы показать, что мы ей хоть немного небезразличны, — это выстрелила тому мужчине в член, когда узнала, что он делал с моим братом, — я вспомнила выстрел, и каким громким он был. Звуки его криков. Запах крови. — Конечно, против нее не было выдвинуто никаких обвинений, — сказала я Роуэну, глядя на него, но на самом деле не видя его. — И, возможно, после этого она стала немного осторожнее в связях с мужчинами. Но они всегда были. Потому что мама не хотела жить в нищете. И она не хотела работать, — я с отвращением покачала головой, думая о женщине, которая родила меня.

Вот почему я так усердно работала всю свою жизнь, вот почему я никогда бы не позволила мужчине заботиться обо мне: чтобы не быть похожей на нее.

— Однако у нее все сработало, — продолжил я. — Она вышла замуж. Получила все, что хотела. Дом. Машину. Но к тому времени, когда мы получили такие вещи, как медицинская страховка, мы уже стали подростками и почти заканчивали среднюю школу. Тогда во мне укоренилось стремление беспокоиться о каждой мелочи. И это дерьмо проявилось таким образом… — я протянула руку к больничной койке. — Я постоянно думала, что со мной что-то не так. Это началось, когда все становилось хорошо. Когда я сбежала из дома своей матери и больше никогда ее не видела. Я всегда думаю, что что-то не так. Итак, я всегда чувствую боль. Но только здесь, — я постучала себя по виску. — Я научилась справляться с этим, поскольку не хотела, чтобы эта тревожность определяла меня как личность. Не хотела, чтобы люди думали, будто я слабачка.

Я вцепилась в одеяло, пристыженно потупившись. Вот оно, то, что я скрывала от Роуэна. Чего он, вероятно, не понял бы, потому что этот мужчина всегда был сильным и держал себя в руках.

Роуэн наклонился вперед, чтобы взять меня за подбородок и приподнять его, чтобы я не могла ускользнуть от его проницательного взгляда.

— Ты не слабая, — прорычал он. — Черт возьми, Нора. Ты самый сильный человек из всех, кого я знаю. То дерьмо, через которое ты прошла? — он покачал головой, — Ненавижу, что тебе пришлось пережить это, детка. Этой твоей матери придется за многое ответить, — при упоминании мамы его глаза стали убийственными. — И в конце концов она ответит за эти грехи, потому что карма реальна. Жизнь, которую ты себе подарила, доказывает это. Это не какая-то невидимая сущность создала ее. Ты сама ее построила. Буквально. Ты построила жизнь своими гребаными руками, — он поднес наши переплетенные руки к своему рту и поцеловал мои пальцы. — Ты излучаешь любовь, Нора. Тепло. Ты не видишь этого из-за того, что сделала та женщина, но внутри тебя есть свет. Ты привлекаешь людей. Твоя пекарня так успешна сейчас только потому, что ты знаешь, как готовить чертовски вкусные штуки. Это все благодаря тому, кто ты есть. Люди в этом городе любят тебя, малышка. Я люблю тебя.

Я уставилась на него, ошеломленная всем, что он сказал, но особенно последними тремя словами.

— Что? — прошептала я.

— Я люблю тебя, — повторил он без колебаний. — Я полюбил тебя с того самого момента, как впервые увидел. И любил только сильнее с тех пор, как смог прикоснуться к тебе, поцеловать тебя, сделать тебя своей. Все новое, что я узнаю о тебе, — это еще одна причина, по которой я становлюсь твоим на всю жизнь. Ненавижу, что ты имеешь дело с этим дерьмом, чертовски ненавижу это. Но все эти годы ты справлялась в одиночку. Даю тебе обещание прямо здесь, прямо сейчас… с этого момента ты больше ни с чем не будешь разбираться в одиночку.

К этому моменту по моим щекам уже текли слезы. Слезы радости, неверия. Хотя, может быть, мне не следовало быть шокированной. Роуэн не скрывал от меня своих чувств. Неоднократно давал понять, как много я для него значу, говорил, как давно я ему нравлюсь. Но услышав это вслух… Вдобавок к лекарствам, боли и общему драматизму ситуации, я не могла остановить водопад слез.

Роуэн вытер их большим пальцем, не дожидаясь, пока я произнесу эти три слова в ответ.

— Но мне нужно, чтобы ты дала обещание.

— Все, что угодно.

— Пообещай не скрывать от меня боль. Даже если будешь думать, что это не реально.

Я прикусила губу. Это трудное обещание. Не только потому, что так откроется уязвимая, мягкая часть меня перед самым сильным мужчиной, которого я знала, но и потому, что это привело бы меня к опасности.

Я никогда ни от кого не искала сочувствия, сопереживания или внимания. Даже от друзей. Даже от Ансель. Потому что, когда я обычно говорила о том, что чувствую себя больной, встревоженной или слабой, мама стыдила меня. Она заставляла меня чувствовать себя маленькой и жалкой, и я больше не хотела это испытывать.

— Вижу, как вращаются эти колесики в твоей голове, — пробормотал Роуэн, нахмурившись. — Я догадываюсь, что ты всю свою жизнь хлопотала за домашнее хозяйство, заботилась обо всех.

Я поджала губы, не в силах с ним спорить. Я была единственной, кто научилась готовить, стирать одежду, зашивать джинсы брата, как лечить простуду.

— Да, — вздохнул Роуэн, приняв мое молчание за согласие, которым оно и было. — Даже сейчас ты заботишься обо всех окружающих. Ты всегда готовишь для них, кормишь их. Останавливаешься на парковке и буквально подвергаешь себя опасности, — его челюсть дернулась от того момента с Ронни. — Ты заботишься обо всех, но о тебе никто не заботился. — его губы снова коснулись моих пальцев. — Теперь, кексик, я приготовлюсь к тираде о феминизме после того, как скажу это, но я все равно это скажу. У тебя есть я. Ты моя женщина. Я позабочусь о тебе. Ты можешь ослабить хватку на поводьях, малышка. Ты можешь быть уверена, что я не позволю тебе сбиться с курса.

Он был прав… Часть меня действительно хотела поспорить с ним. Но не в феминистской части. Другая часть, та, которая всегда полагалась только на одного человека: моего брата, несмотря на демонов, с которыми он все еще боролся по сей день. Та часть, которая была в секрете. Этой части было трудно доверять Роуэну. Даже несмотря на то что Роуэн меня не подвел. Ни разу.

— Ты пугаешь меня, — призналась я.

Его глаза слегка блеснули, а губы дрогнули. Я подумала, что он не сможет должным образом улыбнуться, пока я не встану с этой больничной койки.

— Хорошо, — пробормотал он. — Потому что ты тоже пугаешь меня до чертиков.

*

Мое выздоровление было болезненным. Не столько в физическом смысле — хотя это тоже, — а потому, что пришлось изменить мой рацион и привычки. Пока я выздоравливала, от меня требовали есть только безвкусные блюда маленькими порциями. Для меня это было шокирующим и пугающим. То, с чем я определяла свою идентичность — моя способность печь — оказалось под угрозой из-за того, что я игнорировала свое тело.

Я любила поесть, мне нужно пробовать все, что я пекла, когда экспериментировала. И я чуть не украла эту способность у самой себя. Я чуть не умерла. Это противостоящая реальность, и нечто такое, что вселило в меня здоровую дозу страха.

Пекарня не взорвалась за время моего отсутствия… к счастью, прошло всего около недели. Тина, как никто другой, взяла на себя большую часть выпечки, когда у нас закончились запасы замороженного на скорую руку.

И хотя я не могла сама поесть отзывы были отличными. Она помогала мне и была со мной с самого начала, так что знала все основные продукты и стала экспертом в моих хаотичных рецептах.

Фиона управляла фасадом пекарни с такой же точностью и компетентностью. Она проработала там почти столько же, сколько и Тина, и знала, как все работает.

Тиффани тоже приходила помогать.

Неудивительно, что мои друзья беспокоились. Они все были у моей постели в ту секунду, когда узнали, что я в больнице.

Глаза Фионы были покрасневшими, когда она ворвалась в больничную палату.

— Черт возьми! Не смей больше так со мной поступать. Ты напугала меня до полусмерти.

— Согласна, — нахмурилась Тина, наклоняясь, чтобы сжать мою руку.

Тиффани разрыдалась, прислонившись к своей жене в поисках поддержки примерно на пять секунд, прежде чем прочистить глаза и приступить к делу.

— Эти простыни не подойдут, — заявила она. — И эта сорочка, — она сморщила носик. — Мне нужно пройтись по магазинам. Нам нужен уход за кожей, свечи, халат, пижама… просто для начала.

Никто не пытался спорить с ней, потому что ни у кого не хватало смелости сделать это. Итак, к тому вечеру в маленькой ванной в палате оказались простыни, шелковая пижама, ароматические свечи и все мои любимые средства по уходу за кожей.

— Ты хочешь, чтобы я позвонила Анселю? — спросила Фиона со своего места в кресле, пока мы все смотрели на ноутбуке, как в Йеллоустоуне Бет и Рип танцуют на ранчо.

Я почувствовала, как вся кровь отхлынула от моего лица, а тело напряглось. Поскольку я наполовину лежала на Роуэне, он почувствовал перемену и повернулся ко мне.

Я сосредоточилась на Фионе, думая о своем брате. Он был бы уже здесь, если бы почувствовал что-нибудь от нашей причудливой связи. Поскольку его здесь не было, он не чувствовал. И хотя я бы хотела, чтобы он был рядом со мной, я была рада, что его здесь нет. Это будет для него шоком. Больничная обстановка… Нет.

— Я думаю, будет лучше, если мы подождем, он приедет через несколько недель. Тогда и скажем. Не хочу, чтобы ему приходилось иметь дело со всем этим, — я намеренно выражалась расплывчато, потому что Роуэн вслушивался в каждое слово, но Фиона поняла, что я имела в виду.

Она поморщилась.

— Он будет плеваться гвоздями, как только узнает.

— Еще бы, — согласилась я. — Но лучше пусть тогда злится чем… другое.

— Поняла.

После этого никто больше не говорил об Анселе, хотя я знала, что Роуэн заметил напряженное взаимодействие. Он всегда замечал. К счастью, он не стал настаивать. Я еще недостаточно сильна, чтобы пойти по этому пути. Когда-нибудь расскажу, но не сейчас.

В конце концов, все ушли после того, как заверили меня, что справятся с пекарней.

Ну, все, кроме Роуэна.

Он оставался.

Практически все время, что я там была. Он ходил домой, чтобы принять душ, переодеться, проведать Мэгги, которая тусовалась с Кипом. Но в любое другое мгновение он был рядом со мной, всегда прикасаясь ко мне, как будто напоминал себе, что я все еще здесь.

А потом, когда меня выписали, ухаживал за мной. Он даже оставлял Мэгги присматривать за мной в его отсутствие. Она несдвигалась со своего места в изножье моей кровати. Я бесчисленное количество раз заверяла его, что не собираюсь умирать в его отсутствие. Он не находил это забавным.

Роуэн тоже всегда был тут. Дом был завален цветами и едой от моих друзей. Но о присутствии Роуэна говорило не это.

А оранжерея рядом с моей кухней.

В последний раз я вообще ее толком не видела, так как был натянут брезент. Мне до смерти хотелось подглядеть, но Роуэн ворчал насчет сюрприза, а я не хотела навлекать на себя его гнев. Кроме того, я хотела, чтобы меня удивили.

Когда я увидела оранжерею — ту, которая выглядела почти идентично оранжерее из «Практической магии», из белого дерева, светильников, рядами трав и выдвижными ящиками в старинном стиле, идущими вдоль края конструкции, — я попятилась и, вероятно, рухнула бы, если бы не руки Роуэна, обнимавшие меня.

— Это не о-оранжерея, — заикаясь, пробормотала я, в изумлении уставившись в пространство. — Это пристройка к дому. Ты буквально добавил еще одну комнату в мой дом, — я повернулась к Роуэну. — Как я могла этого не заметить?

Он ухмылялся.

— Ты отвлекалась.

— Никто не отвлекается настолько, чтобы не заметить, что в их доме пристраивается еще одна комната, — парировала я, мои глаза метались по сторонам, я была ошеломлена тем, что видела.

— Фиона помогла с растениями, — сказал Роуэн, потирая затылок.

Я должна был догадаться, что Фиона замешана в этом. Я была удивлена, что ей удалось держать рот на замке; обычно она плохо умела хранить секреты. Кроме того, ей не терпелось прибрать к рукам комнату в моем доме, поскольку я была слишком помешана на контроле, чтобы позволить ей принимать какие-либо решения по моему декору.

И все же я бы позволила Роуэну сделать это без вопросов.

Конечно, он не оставил мне особого выбора. Он просто… взял и сделал это.

— Работал всю ночь. Хотел, чтобы ты вернулась домой, и все было готово, — продолжил Роуэн, подбирая базилик кончиком пальца.

Его аромат витал в воздухе среди других трав, произрастающих в оранжерее.

— Не хотел, чтобы ты жила в зоне строительства, пока выздоравливаешь. И я хотел сделать это к приезду Анселя. Судя по тому, что ты мне о нем рассказала, он, кажется, увлекается травами, магией и всем прочим.

Мое сердце сжалось, не в силах вынести всей этой доброты. Этой вдумчивости.

— Тебе лучше выставить мне счет за все это, — сказала я ему строгим тоном. Суровость — это все, на что я был способна. Слезы и так подступали к моим глазам.

Кстати, о суровости… это именно то, что я увидела на лице Роуэна.

— Если ты дашь мне за это хоть цент, у нас будут проблемы.

Я сглотнула от его грубого тона.

— Это подарок.

Я разинула рот. Закрыла его. Ждала чего-то, хотя Роуэн был не из тех, кто шутит.

— Подарок? — пискнула я. — Ты не можешь сделать пристройку к моему дому в качестве подарка! — тогда мой голос повысился. — Я имею в виду, мы встречаемся… месяц. А это тысячи долларов материала, рабочей силы…

Роуэн рванулся вперед, чтобы обхватить меня за плечи. Не сильно. Его прикосновение было легким, как перышко, как будто я была сделана из стекла.

— Во-первых, не накручивай себя, — нахмурился он. — Ты пойдешь и сядешь на диван.

— Нет! — запротестовала я, удерживаясь на месте, хотя в животе у меня пульсировало, и стоять так долго было утомительно.

На челюсти Роуэна дрогнул мускул.

— Ты не можешь преподнести мне это как подарок, — прошептала я. — Ты не можешь дать мне всего, о чем я мечтала, — я опустила глаза, чтобы мои слезы капали на пол.

Роуэну это не понравилось. Его палец приподнял нижнюю часть моего подбородка, так что я посмотрела вверх, в его глаза.

— Кексик, это моя работа, — Оон кивнул в сторону оранжереи. — Я заключаю сделки на всякое дерьмо, плачу Кипу пивом и получаю приличную оплату тем, что ты для меня готовишь. Твоими улыбками по утрам. Твоими словами, когда ты кончаешь.

Я все еще плакала, но внутри меня проснулось желание. Странное сопоставление.

Роуэн погладил меня по щеке большим пальцем.

— Ты даришь мне подарки каждый гребаный день, Нора, которые абсолютно бесценны. Позволь мне сделать все, что в моих силах, чтобы дать тебе все, о чем ты когда-либо мечтала.

Слезы потекли быстрее, беспорядочнее, и теперь вместе с ними у меня появилась маленькая безобразная икота. Я не была хорошенькой плаксой, как в романтичных фильмах.

Казалось, это не беспокоило Роуэна. Его не беспокоило ни то, что я делала, ни то, кем я была.

Этот мужчина был влюблен в меня.

И я была влюблена в него.

Я чуть не сказала это прямо тогда. Чуть не открыла рот и свое сердце.

Но в последнюю минуту у меня сдали нервы.

Произнесу это вслух, и вдруг все исчезнет? Возможно, это разрушит магию между нами. А я не переживу расставание с ним.

***

Мой «дом выздоравливающей» был худшим видом ада. Не из-за боли, а из-за мускулистого мужчины, который орал на меня каждый раз, когда я что-то поднимала, слишком долго стояла на ногах или пыталась достать миксер из кладовки. Что я и сделала примерно через неделю.

— Мне нужно печь, — рявкнула я на него.

— Тебе нужно вылечиться, — утверждал он, сжимая миксер.

Я держалась крепко, хотя даже в моих лучших проявлениях моя сила не шла ни в какое сравнение с его.

— Исцеление для меня — это выпечка, — процедила я сквозь стиснутые зубы.

Взгляд Роуэна был стальным и решительным.

Я отказалась от всего остального с тех пор, как меня выписали, позволила ему обращаться со мной как с инвалидом, уступила ему, когда он нес меня вверх по лестнице, хотя мне это нравилось. Я смилостивилась над тем, что не пойду на работу еще два дня… и это убивало меня.

Но поскольку я не вернулась на работу, я не пекла. А поскольку я не пекла, то быстро выходила из себя. В тот день я почувствовала себя лучше и подумала, что Роуэн слишком увлечен своими хлопотами в оранжерее, чтобы заметить это.

— Для меня выпечка — это как медитация, — выдавила я, предпринимая еще одну безуспешную попытку выхватить миксер из его рук. — Я знаю, это звучит глупо, и вы, скорее всего, не поймете, но запахи, звуки делают нечто… за последние годы я не пропустила ни одного такого дня.

Я вспомнила, как впервые пекла, собрав скудные ингредиенты на нашей маленькой, сырой кухне. Как из-за меня в доме пахло чем-то другим, а не плесенью. Как я набила живот своему брату и заставила его улыбнуться.

— Я знаю, что могу показаться немного напряженной из-за своей странности, и сейчас я очень сильно волнуюсь, но ты бы видел меня до того, как я начала выпекать, — умоляла я, глядя на решительного Роуэна. — Мне это нужно.

Лицо Роуэна немного смягчилось, но в нем по-прежнему была решимость. И он не ослабил хватку на миксере.

— Ладно, пеки, — уступил он.

Я вздохнула с облегчением, уже чувствуя себя менее нервозной.

Роуэн поставил миксер на кухонный островок, а не на то место, куда я ставила его, когда готовила.

У меня защипало в глазах от необходимости поставить его обратно перед книгами рецептов, под шкафчиком со специями для более легкого доступа. Проблема заключалась в том, что крупная фигура Роуэна стояла у меня на пути, и я подозревала, что он не даст даже сдвинуть миксер.

Он указал на барные стулья.

— Садись.

Я скрестила руки на груди, сдерживая дрожь от тупой пульсации в моем, к счастью, быстро заживающем животе.

— Я знаю, что ты у нас строитель, и ничего не смыслишь в выпечке, но мне нужно быть в этой части кухни, чтобы начать готовить, — я указала на пол.

— Я сделаю тяжелую работу, а ты будешь говорить мне, что делать, — сказал он.

Я в шоке уставилась на него.

— Во-первых, я не думаю, что банка муки будет считаться тяжелой работой, а во-вторых… что?

Он громко вздохнул.

— Ты посидишь, отдохнешь и скажешь мне, что делать. Я займусь микшированием или как там. Так ты будто сама творишь, но не слишком напрягаешь себя, — тон Роуэна не допускал возражений.

На самом деле, я не в том состоянии, чтобы ссориться с ним, потому что, да, я устала, и мне больно в животе, и я чертовски шокирована таким поворотом событий.

— Сядь, — приказал он.

Все еще потрясенная, я обогнула островок, чтобы сделать именно это.

— Итак, — он подошел к раковине, чтобы вымыть руки. — Что готовим?

Я прикусила губу, размышляя, буду ли я с ним помягче, приказав выпечь печенье или брауни, или правда заставить его работать.

— Лимонный пирог с меренгой, — решила я с усмешкой. — Давай посмотрим, смогут ли эти мышцы быть нежными с воздушным безе.

Его глаза вспыхнули.

— О, кексик, я могу быть нежным, когда мне нужно.

Мой рот наполнился слюной, когда я вспомнила, сколько времени прошло с тех пор, как Роуэн был внутри меня.

Слишком, блять, долго.

— На стул, живо, — рявкнул он.

Я подпрыгнула, подчиняясь его команде. Затем приготовилась к шоу.

*

Я не думала, что мужчина, занимающийся выпечкой, может быть сексуальным. С другой стороны, я никогда не видела, чтобы мужчина пек. Я никогда не видела, чтобы Роуэн пек. Я инструктировала его, как отделять яйца, когда добавлять муку и в каком количестве.

Его мышцы напряглись, когда он размешивал смесь деревянной ложкой, между бровями появилась очаровательная морщинка, когда он сосредоточился.

На протяжении всего этого процесса я все больше и больше очаровывалась Роуэном и его движениями. Он был детальным. Осторожным. Совсем не такой хаотичный, как я. Он сразу же убирал все крошки, проверял чашку с мукой, чтобы она была чистой. На ходу мыл посуду.

Не то что бы это должно было вызывать удивление. Роуэн был размеренным, контролирующим и уверенным во всем, что делал.

— Ты такой внимательный, — признала я, подпирая подбородок руками.

Он взглянул на меня снизу вверх.

— Ну, считай это побочным эффектом работы. В армии нужно быть точным, иначе тебя убьют. В строительстве должна быть точность, иначе дом разрушится.

— Хорошо, — выдохнула я, когда он наклонился, чтобы поставить противень в духовку.

Его задница великолепно смотрелась в этих джинсах. Более чем великолепно.

У нас не было секса с тех пор, как я попала в больницу. Очевидно.

Теперь, когда я в основном исцелилась — если не считать нескольких болевых ощущений, — я осознала, насколько сексуально неудовлетворена. Что ж, я знала об этом уже несколько дней, с тех пор как жила в одном доме с богом секса и не могла действовать в соответствии со своими чувствами к вышеупомянутому богу секса.

— Как долго оно выпекается? — спросил Роуэн, вытирая руки кухонным полотенцем.

— Около пятнадцати минут, — я спрыгнула с барного стула. — На это обычно не там мало времени уходит, но давай попробуем.

Он наморщил лоб в замешательстве.

— Времени для чего?

— Чтобы ты трахнул меня, — я обогнула кухонный островок. Тот факт, что мне достаточно комфортно, чтобы вести себя так нагло с Роуэном, был свидетельством того, насколько я выросла за то короткое время, что мы вместе. И все же жар подступил к моему горлу.

Я увидела, как неприкрытый голод промелькнул на его лице. Потребность. Роуэн был в режиме альфа-заботы, но я все равно видела его желание, когда он принимал душ, когда его руки задерживались на моих грудях еще долго после того, как с них смывал мыло.

И его член становился твердым всякий раз, когда он мыл меня.

Но теперь этот голод длился всего мгновение.

— Ни за что, блять.

— Мне лучше, — сказала я ему, стараясь, чтобы мой голос звучал страстно.

К сожалению, решимость на его лице не дрогнула.

Чтобы не падать духом, я направилась к нему. Он отступил.

— Нора, — предупредил он.

Меня возбудила такая смена ролей. Не часто мне удавалось прижать своего широкогрудого, доминирующего мужчину спиной к стене. На самом деле, я никогда не прижимала его к стене.

— Мне лучше, — повторила я, кладя руки на его широкую грудь, чтобы подняться на цыпочки и приблизиться к его губам.

Его тело напряглось еще больше, но я знала, что на этот раз не от разочарования из-за того, что я набросилась на него, а от того, что он боролся со своим голодом по мне.

— Нора, ни хрена тебе не лучше, — выдавил он.

Я прищурилась, глядя на него, и вцепилась ногтями в ткань его футболки, пока они не впились в его кожу.

Он зашипел, и я знала, что не от дискомфорта.

— Я сама решаю, лучше мне или нет, — сообщила я ему. — И это так. Даже несмотря на то что ты по-прежнему проявляешь сверхзащиту, перегибаешь палку и отказываешься это видеть, мне лучше. Хочу, чтобы мой мужчина отнес меня наверх и позволил мне поблагодарить его за то, что он создал для меня.

Рот Роуэна сжался в линию.

— Здесь нет никакой системы показателей, Нора. Я делаю что-то для тебя, потому что сам кайфую от этого. И не жду от тебя что-то взамен.

Мне хотелось закатить глаза, но он был слишком серьезен. Поэтому вместо этого я погладила его по щеке.

— Я знаю, — сказала я ему торжественно. — Я хочу отсосать тебе, потому что хочу.

Роуэн издал стон, вены на его шее вздулись.

Мой коварный план сработал.

— И технически, это считается заботой обо мне, поскольку с медицинской точки зрения я нуждаюсь в оргазме.

Глаза Роуэна полуприкрылись.

— Ты, блять, убиваешь меня, Нора.

Моя улыбка растянулась в удовлетворении.

— Или… — я отступила назад, опустив глаза. — Я могу просто приготовить тебе ужин в знак благодарности, а потом поднимусь в свою комнату, чтобы удовлетворить себя.

Едва я успела вымолвить эти слова, как Роуэн оттолкнулся от стены и поднял меня на руки.

Моя кровь закипела, и желание пронзило меня.

— Ты не будешь пользоваться этим гребаным вибратором без меня, — прорычал он.

Я издала восхищенный визг.

— И мой член уже несколько недель не чувствовал этой сладкой пизды, так что именно он заставит тебя кончить, — добавил он, когда мы поднимались по лестнице.

Можно с уверенностью сказать, что вибратор остался в ящике, а я была очень удовлетворена.

Но к сожалению, у нас подгорел лимонный пирог с меренгой.

Глава 19

Дела шли хорошо.

Ронни Кокран не пришел для того, чтобы избить меня, похитить или убить, как предполагал Роуэн. То же самое и с Нейтаном. Мы не видели от него ни шкуры, ни волоска.

Я почти полностью восстановилась после операции, и врач выписал меня чуть больше недели назад. Правда, я не работала до закрытия — Фиона и Тина позаботились об этом. Я по-прежнему приезжала по утрам с Роуэном и Мэгги на грузовике, готовила всю выпечку и проводила большую часть дня в пекарне.

Но в два часа дня у меня звонил телефон. Если Роуэн физически не был в пекарне, то он звонил.

— Кексик, — приветствовал он меня. Но не тем сладким тоном, к которому я привыкла. Я также привыкла к способности Роуэна передавать самые разные настроения одним словом. Этим единственным словом обычно было «кексик» или «Нора».

Приветствие в два часа дня было приказом. Предупреждением.

— Уже ухожу! — сказала я. — Я просто должна…

— Нихрена не должна, — перебил он. — Тащи свою задницу в машину, езжай домой и отдыхай, или я сам подъеду туда, перекину тебя через плечо, устрою большую гребаную сцену и накажу тебя, когда мы вернемся домой.

Какой бы вариант спора у нас ни был, он всегда заканчивался этой или подобной сексуальной угрозой. Те, от которых у меня подкашивались колени, а пальцы еще крепче сжимали телефон. Те, которые заставили меня захотеть ослушаться его, чтобы он выполнил свою угрозу.

И это было бы действительно чертовски здорово.

Но ему нужно работать. С моей стороны несправедливо ожидать, что он прибежит посреди рабочего дня, чтобы сексуально наказать меня.

Что он и делал частенько.

Роуэну больше не нужно было проводить со мной так много времени. Он спит в моей постели каждую ночь. Ему не нужно вставать со мной по утрам или идти за мной в пекарню. И все же он делал это. Он был постоянной частью моего дня. Мое утро, мой день, мой вечер. Иногда Кип приходил к нам поесть домашней еды — по моей просьбе с тех пор, как я узнала, что он предпочитает блюда на вынос и те, что разогревают в микроволновке.

Мне нравилось общество Кипа. С ним легко общаться, он очарователен. Они с Роуэном были близки. Вместе служили в армии, пару раз говорили об этом. Не так уж много, потому что всякий раз, когда поднималась эта тема, непринужденные улыбки Кипа исчезали. Свет в его глазах гас, и он перестал выглядеть беззаботным человеком, каким был. Он выглядел… замученным, за неимением лучшего слова.

И хотя Роуэна нельзя назвать беззаботным человеком — он все еще был задумчивым, что, как я поняла, мне чертовски нравилось, — в нем тоже что — то менялось. Его поза заметно напрягалась, и если он держался за меня, его хватка внезапно усиливалась, как будто кто-то пытался оторвать меня.

Роуэн не рассказывал мне о том, какой была его жизнь, когда он служил. Он не сказал мне, откуда у него шрамы, хотя мне очень хотелось спросить. Я проводила по ним пальцами, пока мы лежали в постели, обводя морщинистую кожу, с вопросом на губах.

Он напрягался, как будто готовился к вопросам. Я отчаянно хотела узнать его всеми возможными способами, но у меня ничего не получалось. Я не могла омрачить наше счастье, не могла возвращать его в место, из-за которого он так напрягался.

Беспокойная часть во мне, встревоженная девушка, хотела поскорее закончить разговор. Вскрыть все трудные темы, потому что все просто не могло быть так хорошо. Но я сопротивлялась.

Я знала, что в конце концов мы поговорим об этом. Мне не нужно торопиться. У нас есть время. Роуэн никуда не собирался уходить. Роуэн любил меня. Он часто это говорил. В конце каждого телефонного звонка; когда я засыпала; когда он был внутри меня. Самое главное, он демонстрировал это своими действиями.

Казалось, его не беспокоило, что я ничего не говорила в ответ. Ничего более подходящего быть не могло. Я любила его. Конечно, так и было. Кто бы не любил? Но, как какая-нибудь героиня в какой-нибудь дурацкой романтической комедии, я не могла произнести нужных слов. Они застряли. По правде говоря, я боялась, что если произнесу вслух, это вызовет какую-нибудь цепную реакцию, из-за которой начнут происходить плохие вещи.

Поэтому не говорила.

Ансель наконец-то приедет через два дня. Это самая долгая наша разлука, и я скучала по нему. И не только поэтому, я хотела, чтобы Роуэн познакомился с ним. Может быть, именно поэтому я не могла произнести этих слов. Потому что мне нужно было, чтобы Роуэн узнал меня полностью. Сначала закрыть гештальт таким образом. И я действительно не была полноценной без Анселя.

Так что да, дела шли хорошо. Действительно чертовски хорошо.

Дела, идущие хорошо, обычно означали, что надвигается что-то ужасное. Я уже усвоила это. Беспокойство было моим способом справиться, способом подготовиться. Если бы я не был готова, мое беспокойство служило бы невидимым буфером от того, что надвигалось, ужасное событие застало бы меня врасплох, сбив с ног.

Проблема была в том, что у меня был мужчина, который делал меня счастливой. Я волновалась меньше. Намного меньше. Особенно после того, как я рассказала ему все о своем сумасшествии. Он не убежал. Даже ресничка не дрогнула. Он воспринял это как должное. Воспринял меня спокойно.

Итак, я остановилась.

Ждала, когда упадет другой ботинок.

Не полностью, конечно. Я пережила годы травм, создавших множество слоев беспокойства. Это нельзя исправить за одну ночь. Или мужчиной, в которого я по уши влюблена.

Мужчина, который еще не показал мне ни одного из своих несовершенств, кроме чрезмерных защитных альфа-тенденций. Которые я ни капельки не ненавидела, даже если они не соответствовали той феминистке, которой я себя считала.

Я не могла представить, как засыпать без него. Без удовлетворения тела от его прикосновений.

Я также не могла представить себе дней, когда бы он не заходил в пекарню. Я изо всех сил пыталась вспомнить то время, как жила без него. Мы были в пузыре. Тот волшебный пузырь, который был создан в начале отношений, когда страсть пылала вовсю, и все было новым, особенным и волнующим.

У меня все еще порхают бабочки в животе. Даже несмотря на то что он фактически жил со мной. И они не были похожи на мимолетных бабочек, которые появляются у вас в начале отношений; они казались постоянными.

Я знала, что нам нужно кое о чем поговорить. Такие разговоры вели два взрослых человека, состоящих в отношениях. Например, к чему все это приведет. Если бы мы решили жить вместе, то где именно? Мне очень нравился дом Роуэна, но мой дом был для меня священен. Его я создала сама. Не говоря уже о том, что теперь и Роуэн приложил руку. Я даже подумать не могла о том, чтобы расстаться с этим точно так же, как не могла расстаться со своей пекарней.

И если бы мы решили в конец жить вместе, на что бы это было похоже?

Роуэн показался мне человеком, который будет настаивать на том, чтобы оплатить все счета, но я бы не согласилась. Я вкалывала, суетилась и надрывала задницу, чтобы позволить себе вести такой образ жизни. Чтобы заслужить это. Я бы не отдала это все мужчине. Даже ему.

Да, нужно провести всевозможные разговоры.

— Тебе не разрешается больше приходить сюда, — пожурила я его, стараясь сохранить невозмутимое выражение лица и придать своему тону твердость, выражающую неодобрение.

Но я с треском провалилась.

Глаза Роуэна блеснули, когда он посмотрел на меня так, словно я была единственным человеком в комнате. Единственным человеком на планете.

К этому я не привыкла. И, несмотря на тепло, которое излучал его взгляд, глубоко в моем сердце был спрятан кусочек льда, нашептывающий, что это ненадолго. Что для меня все закончится не так.

— Почему я должен перестать приходить сюда? — спросил он медовым голосом. Однако это насыщенный, мужской сорт меда.

— Потому что, — вздохнула я. — Ты слишком отвлекаешь, а мне нужно закончить работу.

Уголки его рта приподнялись.

— И ты не можешь работать, когда я рядом?

— Это исключительно тяжело.

— Но я бываю здесь только два раза в день.

— Три, — поправила я его. — Ты приходишь утром, пока здесь еще никого нет.

— Мы оба этого хотим, — поддразнил он, наклоняясь вперед, чтобы намотать мои волосы на палец.

Все мое тело покалывало от его прикосновений, от голодного взгляда в его глазах, от воспоминаний о том, что он делал, когда приходил по утрам.

Я лениво улыбнулась ему в ответ, наклонившись вперед, не заботясь о том, что наше публичное проявление привязанности было непрофессиональным.

Улыбка застыла на моем лице, когда мой взгляд метнулся к двери и остановился на человеке, входящем в нее. Мое сердце перестало биться, и все внутри меня превратилось в лед.

Роуэн перестал существовать. Мир вокруг меня перестал существовать. Я не помнила, как делала это, но, должно быть, обошла прилавок и встретила ее в дверях. Не было другого объяснения тому, как я оказалась перед ней в одно мгновение.

У нее не было никаких причин находиться здесь.

Она бы не пришла в гости. Не хотела бы повидать меня. Увидеть бизнес, который я создала. Жизнь, которую я сама создала.

Была единственная причина, по которой она здесь.

Смерть.

И все же ее одежда была выглажена, волосы уложены в шиньон, макияж искусно нанесен. Как всегда. Даже когда не было денег, чтобы оплатить счет за воду, у моей матери оставались деньги на еженедельный уход. Ее приоритеты всегда были кристально ясны.

Ее глаза слегка красные, но это могло быть игрой света. В остальном она выглядела как привлекательная шестидесятилетняя женщина из высшего среднего класса, считающая себя лучше всех.

Даже лучше дочери.

Особенно лучше дочери.

Обычно этот надменный взгляд, полный скрытого презрения, вздернутый подбородок, морщинка разочарования и осуждения между ее бровями что-то делали со мной.

Хотя я не могла сказать «обычно», поскольку не видела эту женщину много лет.

— Что ты сделала? — прошипела я, мой голос был неузнаваем. Я поняла, что мои руки сжаты в кулаки, но в остальном не чувствовала своих конечностей.

Губы моей матери поджались в выражении, как я предположила, раздражения и нетерпения.

— Нора…

— Что ты сделала? — закричала я на нее.

Моя мать огляделась по сторонам.

— Нора, нам не следует вести этот разговор здесь.

— Это единственное место, где мы будем разговаривать, — прорычала я. Я не пошевелилась. Не могла пошевелиться. Потому что не думала, что ноги меня выдержат.

Рядом со мной было тепло, сильное присутствие. Взгляд моей матери метнулся к нему.

Роуэн.

Он пришел, потому что увидел мое отчаяние. Потому что он всегда так делал. Он появлялся, чтобы защитить меня. Оберегать.

Но Роуэн не имел для меня значения. Не сейчас. Не в тот момент.

— Он мертв, да? — спросила я ее холодным и безжизненным тоном.

Моя мать доказала, что в ней осталась хоть капля человечности, вздрогнув от моих слов.

Она мне не ответила. У нее даже не хватило смелости встретиться со мной взглядом, она просто слабо кивнула.

— Ты убила его.

На этот раз мама не дрогнула, ее подбородок вздернулся вверх, когда она вновь обрела свою броню незаинтересованности. Моя мать была кем угодно, но точно не тем, кто взял бы на себя вину за что-либо. Особенно в том, в чем она была виновата.

— Его убила передозировка наркотиков, Нора, — отрезала она без тени огорчения. — Он был наркоманом.

— И что же превратило его в наркомана? — я усмехнулась. — Кто превратил его в наркомана? Кто предпочел свои интересы, маникюр, косметику, поиски богатого мужа теплу своего сына, его детству? — моя ярость поднялась внутри, горячая, обжигающая волна. — Ты сделала это, — я ткнула в нее пальцем. — Ты ничего ему не дала. Ни любви. Ни дома. Ему не за что было ухватиться.

Злые слезы текли по моему лицу. Я была удивлена, что моя кожа не загорелась. Что-то разрывалось внутри. Что-то большое, что-то особенное и незаменимое. Это разрывало мои внутренности на части. Боль была невыносимой.

— Я платила за его реабилитацию, — отрезала она. — Каждый раз. Я платила психотерапевтам. Дала ему место для жизни. Что ты сделала, Нора?

Она оглядела пекарню.

— Ты убежала. Чтобы продавать кексы, — ее слова сочились презрением, тон заставил меня сжаться, как это было всегда. Чтобы заставить меня чувствовать себя маленькой. Бесполезной. — Ты бросила своего брата.

Я пошла на попятную, слова прозвучали правдиво. Я могла бы действительно рухнуть на пол, если бы не ударилась обо что-то твердое. Его руки обвились вокруг моей талии, крепкие, сильные. Но на этот раз они ничего не сделали, просто держали меня.

Роуэн деликатно передал меня в объятия моей лучшей подруги, которая, как я и не подозревала, тоже встала рядом со мной. Хотя она была намного меньше ростом, у нее хватило силы подхватить меня под мышку и поддержать.

Я уставилась на спину Роуэна, когда он шагнул вперед и оказался прямо перед лицом моей мамы. Даже не видя его лица, я знала, что он разозлился. Судя по тому, как он держал свои плечи. То, как он использовал свой рост, чтобы запугать женщину. Роуэн, которого я знала, никогда бы так не поступил.

Моя мать, несмотря на многое, была не из тех, кого легко запугать. Она была единственной, кто практиковался в подобных вещах. Но она отпрянула назад под силой убийственного взгляда Роуэн.

— Хватит уже.

Он произнес эти два слова тихо, почти шепотом. Но они, казалось, с грохотом проносились по комнате, отскакивая от стен.

— Убирайся отсюда, — приказал он все тем же навязчиво мягким тоном, который отозвался эхом. — Не связывайся с Норой. Не разговаривай с ней, пока она не захочет. И если я когда-нибудь снова услышу это мерзкое, ядовитое, непростительное дерьмо из твоих уст, я разрушу твою гребаную жизнь.

При любых других обстоятельствах этот тон, это жуткое обещание напугали бы меня до чертиков. За исключением того, что мне нечего бояться. Не теперь, когда сбылись мои худшие опасения…

Моя мать терпеть не могла, когда последнее слово оставалось не за ней. Ненавидела, когда кто-то превосходил ее, позорил, особенно публично. Вероятно, это раздражало ее еще больше, поскольку это день смерти ее сына. Для нее это не имело бы значения. Что было важнее всего, так это то, что Диана Хендерсон сохранила лицо.

Но впервые за все время, моя мать отступила.

И все же я не испытывала от этого никакой радости.

Я не думаю, что когда-нибудь снова почувствую радость.

***

Всякий раз, когда с кем-то случается что-то ужасно трагическое, они часто объясняют, что «все проходит как в тумане». Я не собираюсь называть этих людей лжецами, но я не могу представить, что Вселенная может быть такой доброй после всех жестоких вещей.

Потому что это, конечно, было не про меня.

Для меня ничто не проходило как в тумане. Ни на секунду.

Все произошло в мельчайших подробностях. Время замедлилось. У меня не было ни минуты передышки. Ни одной. Даже при постоянном присутствии Роуэна. Я считала его некой волшебной силой, способной все исправить. Способной уберечь меня от чего угодно. Чтобы принести счастье.

Но я быстро поняла, что это просто нереально.

Ни один человек, каким бы экстраординарным он ни был, не смог бы все исправить. Не смог бы защитить меня от реалий жизни.

Но он был там. Он был рядом, когда я превращала свое горе в цель, организовывала похороны, решала, что делать с квартирой брата, его личными вещами.

Фиона тоже была там. И Тина. Я думаю, они позаботились обо всем в пекарне. Я смутно помнила это, когда Роуэн выводил меня под руку.

Он посадил меня в свой грузовик и поехал домой. Несколько секунд я смотрела на дорогу, потерявшись в зияющих пропастях боли, которые возникали с каждой секундой.

Потом, каким-то образом, я вывернулась. И я начала звонить. Мэгги прижималась к моим ногам, когда я стояла неподвижно, и следила за каждым моим шагом по дому.

— Лилии, — сказала я женщине по телефону. — Мне нужны лилии, — я расхаживала по своему внутреннему дворику. На улице было холодно. Или, по крайней мере, я так думала. Поздняя осень, темно. С океана дул ветер, который в это время ночи всегда был прохладным. На мне тонкая майка и спортивные штаны, волосы все еще были мокрыми после душа, который я приняла ранее. Роуэн мыл мне волосы, как будто я не могла поднять руки или что-то сделать для себя.

Я должна была замерзнуть.

Но ничего не почувствовала.

— Сейчас у нас нет хорошего запаса лилий, — сообщила мне женщина по телефону. — Из-за смены сезона. Но мы можем достать розы, — ее голос звучал напряженно. Вероятно, потому, что я позвонила ей на мобильный около десяти вечера.

Я ущипнула себя за переносицу.

— Нет, розы не подойдут. Мне нужны лилии. Они…

Телефон был выхвачен у меня из уха прежде, чем я успела сказать что-либо еще.

— Она позвонит вам завтра, — рявкнул Роуэн флористу, прежде чем повесить трубку.

— Эй! — я хмуро посмотрела на него. — Ты не можешь просто так отбирать телефон у людей.

Роуэн ничего не ответил на это. Он был слишком занят, засовывая мой телефон в карман и перекидывая меня через плечо.

— Эй! — я снова закричала. — Отпусти меня, — я постучала его по спине для пущей убедительности. Это ничего не поменяло. С таким же успехом я могла бы бить по стали.

Роуэн закрыл за нами дверь, Мэгги последовала за ним, по-прежнему не говоря ни слова, пока он не усадил меня на барный стул.

— Ты будешь сидеть здесь, — он обхватил мое лицо руками, его тон был добрым, но твердым. — Смирно.

— Я не собака, — запротестовала я.

— Нет, — согласился он. — Ты моя женщина. И ты потеряла что-то важное. Часть тебя самой. Тебе больно так, что я не могу это исправить. Даже не могу снять напряжение.

Я ощетинилась на своем месте, ненавидя то, что меня заставляют вести сидячий образ жизни, что он говорит о том, чего я избегала весь день. Он признавал неизбежность этой похожей на пещеру пустоты внутри меня.

Руки Роуэна крепко держали мое лицо, его взгляд был пристальным. В этот момент я почувствовала прилив чистой ненависти к нему. За то, что заставил меня сидеть там со своими чувствами. С моей болью.

— Я ничего не могу сделать, чтобы тебе было не так больно, — сказал он тише, измученным тоном, от которого ненависть растаяла. — Но я могу быть уверен, что ты не замерзнешь на улице, — он потер мои руки, как будто хотел согреть меня. Как будто это было возможно. — Я могу приготовить тебе что-нибудь поесть, — он погладил меня по лицу.

Я открыла рот, чтобы сказать ему, что, несмотря на пустоту внутри меня, я абсолютно никак не могла проглотить ни единого кусочка.

— Я не голодна, — вот что мне удалось выдавить из себя. Всего несколько минут назад я разговаривала по телефону о лилиях, и это звучало совершенно нормально, мой голос был чистым и сильным. И все же прямо сейчас он рушился, был весь в трещинах. Хилый. Мой голос звучал слабо и надрывно.

— Я знаю, что ты не голодна, — ответил Роуэн. — Но я все равно собираюсь тебе что-нибудь приготовить. И ты можешь есть это или нет. Но еда будет готова. И тебе будет из чего черпать силы. Завтра позвонишь. Можешь делать все, что тебе нужно.

Завтра.

Такое мягкое слово. Повседневное понятие. Всегда есть завтрашний день, не так ли?

Но теперь нет. Завтрашнего дня не было. Потому что мой брат лежал на холодном столе где-то в морге.

— Есть обозначение для сироты, — прошептала я. — Для вдовы. Но для этого нет подходящего слова. Нет такого ярлыка, который можно было бы навесить на девушку, потерявшую своего брата. Но он не просто мой брат…

Мой голос сорвался, агония пронзила каждую клеточку моего тела. Присутствие Роуэна, его прикосновения, обычно такие сильные и ободряющие, сейчас ничем не помогали.

— Я ничего не почувствовала, — выдавила я. — Все говорят, что у близнецов есть эта связь. И у нас есть… — я резко замолчала, поняв, что больше не могу говорить о своем брате в настоящем времени. Потому что он мертв. — И у нас была, — поправила я, втягивая воздух, который ощущался как яд, расползающийся по моим внутренностям. — У нас была какая-то связь близнецов, — продолжила я. — Мне нравился один мальчик в школе. Я думала, что тоже ему нравлюсь. Он был милым. Его друзья — нет. И когда они узнали, что он мне нравится, сказали, что я уродка и чтобы оставила их друга в покое, — я покачала головой. — Мальчики учатся быть жестокими по отношению к девушкам в юном возрасте, — я уставилась в его бледно-лазурные глаза. — По крайней мере, некоторые, — я прерывисто вздохнула. — Я заперлась в женском туалете, думая, что это был худший день в моей жизни и что я умру от стыда, потому что я никак не могла выйти оттуда.

Я грустно улыбнулась, испытывая ностальгию по той подростковой наивности, когда искренне верила, что худший день в твоей жизни может быть из-за злых подростков.

— Ансель нашел меня, — вздохнула я. — У нас не было телефонов. У всех были, но не у нас. Нашей матери и в голову не пришло бы тратиться. И все деньги, которые мы зарабатывали на нашей в неполный рабочий день, уходили на еду, счета и одежду.

Черты лица Роуэна, которые раньше были мягкими, но в то же время выражали боль, теперь ожесточились, его ноздри раздулись.

— Твоей матери действительно чертовски повезло, что у меня есть кодекс о насилии в отношении женщин.

— Да, но тараканы никогда не вымрут, — грустно улыбнулась я. — Она переживет апокалипсис.

Я отогнала мысли о своей матери, вместо этого сосредоточившись на подростковом лице моего брата в том туалете много лет назад.

Он взбесился. Кровожаден не так, как Роуэн, потому что Ансель тогда был всего лишь мальчиком, но он испытывал мужскую ярость, потому что она исходила из места любви.

— Он сидел там со мной, — прошептала я. — Подправил мне макияж. По крайней мере, пытался. Он проклинал себя за то, что не «из тех геев», — я подавила смешок, который прозвучал пусто и холодно. — Затем он взял меня за руку и подвел к той группе мальчиков.

Напуганная и униженная, я просто хотела вернуться домой, и впервые на моей памяти наш дом действительно казался мне своего рода безопасным убежищем. Но Ансель не позволил мне улизнуть. И хотя я все еще была расстроена, мне не было страшно. Рядом с братом не страшно.

— Он отчитал их. Всех, — усмешка тронула мои губы. — Он пригрозил рассказать школе, кому из спортсменов гораздо интереснее пялиться на пенис своего товарища по команде, а не мыть свой. Конечно, на самом деле он никогда бы не сделал это, но угрозы было достаточно.

Я подумала о своем брате, который был самим собой в той школе. В маленьком городке в Миссури, где быть геем опасно само по себе. Но Ансель не скрывал себя, того, кем он был. Ни на мгновение.

— В последний раз, когда у него была передозировка, я почувствовала это, — сказала я, вернувшись в настоящее. — Мне стало холодно. Я чувствовала себя потерянной. И я знала, просто знала, что с ним что-то случилось.

Тот день запечатлелся в моем мозгу. Я знала, что с моим братом что-то случилось. Я бросила все и целый час ехала обратно к дому, в котором он в то время жил.

— У меня был наркан{?}[Препарат Наркан — это первый назальный спрей с содержанием налоксона, одобренный FDA. Он сможет предоставить необходимую помощь тем, кто переживает из-за возможного летального исхода из-за злоупотребления опиоидами.], потому что, хотя я и не хотела верить, что у моего милого, сильного, несгибаемого брата были демоны внутри, которых я не могла вырвать, я знала, что подобное могло стать причиной его смерти. Итак, он не умер. По крайней мере, не в тот день.

После этого я не спала месяц, каждый раз, когда я закрывала глаза, я видела своего брата, безжизненного, покрытого рвотой, игла все еще торчала у него из руки.

— Тогда он отправился на реабилитацию, — выдавила я из себя слова, от воспоминаний у меня зачесалась кожа. — Потому что он почувствовал мою боль, когда очнулся в больнице. Он почувствовал мою панику. Первый раз, когда он был трезв, и оставался почти шесть месяцев. У него случился рецидив, но он сразу же снова протрезвел и оставался чистым до… вчерашнего дня, видимо.

Из-за его трезвости я и ушла. Училась в Париже и в конце концов обосновалась в Юпитере. Ансель убеждал меня следовать своим мечтам.

— Ты зачахнешь, милая, — мягко сказал он. — И ты здесь только из-за меня. Но я клянусь, что со мной все в порядке. Не буду в порядке, если увижу, что моя сестра жертвует своими мечтами ради меня.

Я позвонила в больницу, и мне посчастливилось связаться с врачом, который его лечил. Доктор был добр. Терпелив.

— Не уверен, но рискну предположить, что это первый раз, когда он употребил за долгое время, — сообщил он мне спокойным и ровным голосом по телефону. — Токсикологический анализ его предыдущей передозировки показывает гораздо более высокую концентрацию, — я услышала шорох бумаг на другом конце провода. — Что часто случается с наркоманами, которые некоторое время выздоравливали, так это вызывает у них внезапный рецидив, и они думают, что смогут справиться с тем же количеством наркотиков, что и в разгар своей зависимости. Однако их организм не может усвоить столько.

Я ломала голову, наверное, в миллионный раз с тех пор, как моя мать переступила порог пекарни, задаваясь вопросом, что могло спровоцировать рецидив у брата. Я порылась в памяти в поисках нашего последнего телефонного звонка, проклиная себя за то, что была так поглощена Роуэном.

Может, что-то подсказало бы мне, что у него не все в порядке. Я бы это услышала. Если бы я прислушивалась к нему. Если бы я думала о чем-то другом, кроме себя и своего головокружения по поводу новых отношений.

— Я этого не почувствовала, — сказала я Роуэну. — Он умер вчера в шесть утра. Я была в пекарне. Готовила круассаны. И я, черт возьми, ничего не почувствовала.

Почему я ничего не почувствовала? Из-за расстояния? Или потому, что я не видела его несколько месяцев… как долго мы были в разлуке?

Нет, это не имело никакого отношения к физическому расстоянию или времени. Между нами образовалась еще одна пропасть. Я продвинулась вперед в жизни и любви и оставила своего брата позади. Гнить в том городе вместе со матерью. Без щита от ее яда.

— Это моя вина.

— Нет, это, блять, не так, — немедленно прошипел Роуэн.

Такой предсказуемый. Он шагнул вперед. Хотел сразиться за меня. Защитить меня. Даже от самого себя.

— Это так, — запротестовала я, поднимая сухие глаза. Мне было слишком больно, чтобы плакать. Я и не знала, что такое возможно. Что тело может испытывать такую сильную агонию, что нет способа избавиться от нее физически. — Я ушла от него. Я устроила здесь свою жизнь, — я обвела руками свою гостиную. То, чем я так гордилась. Мои глаза скользили по всем вещам. Теперь каждая гребаная вещь преследовала меня, насмехалась надо мной, показывая, что у меня есть все, но нет у моего брата. Мне хотелось разорвать все это в клочья.

— Я была слишком большой трусливой, чтобы остаться там, быть рядом с ним. И у меня не хватило сил уговорить его уехать со мной. Он был моей половинкой, и я просто… оставила его. Умирать.

— Хватит, — одно-единственное слово было твердым, оно потрясло меня. — Он был твоей половинкой, — признал Роуэн. — И зная, насколько ты упрямая, ты бы не смогла убедить его сделать то, чего он не хотел. К этому он не был готов. Ты не можешь взять это на себя. И хотя я не знал его, думаю, что он обожал тебя. Знаю, он был бы чертовски зол, если бы ты возложила вину на себя. Это трагическая вещь. Чертовски ужасная вещь. В этом нет никакого смысла. Это не будет иметь смысла. Даже самые близкие нам люди, которых мы знаем лучше всего — особенно те, кого мы знаем лучше всех, — могут скрывать от нас самые истинные, темные стороны самих себя.

Его тон был пропитан эмоциями. И знанием. Знание, которое могло бы возбудить мое любопытство в обычной ситуации, но не сейчас.

— Пожалуйста, Нора, разрешишь мне приготовить для тебя? — он встретился со мной взглядом.

Я хотела поспорить с ним. Но вместо этого кивнула, слишком уставшая, чтобы делать что-либо еще.

Глава 20

Мы прилетели в Чикаго на похороны.

Он бы не хотел, чтобы его там хоронили.

Да вообще нигде.

Он хотел, чтобы его кремировали, а прах развеяли у побережья Вашингтона. Он сам говорил мне. Заставлял меня пообещать сделать это для него.

— Почему ты думаешь, что это я буду организовывать твои похороны? — я ткнула его кулаком в живот.

Атмосфера была легкой. Веселой. Мы были двумя подростками и говорили о смерти так, словно на самом деле не верили, что она когда-нибудь найдет нас.

Но тогда выражение лица моего брата стало серьезным. Угрюмым.

— Мы оба знаем, что я умру раньше,сестренка. Ты проживешь долгую, замечательную жизнь. Состаришься с каким-нибудь мужем, который тебя обожает. В окружении внуков.

Холодный камень осел где-то глубоко внутри, не только из-за слов, но и из-за уверенности, с которой он говорил. Он верил в это.

Я проглотила комок в горле и попыталась улыбнуться.

— Я знаю, ты увлекаешься астрологией, кристаллами и всем прочим дерьмом, но ты не можешь видеть будущее, братик.

— Но я чувствую это, — ответил он, все еще не улыбаясь, глядя куда-то вдаль. — Моя жизнь будет хаотичной, беспорядочной и короткой.

Мое горло обожгло. Гневом.

— Прекрати, — прошипела я. — Я не разрешаю оставлять меня здесь, в этом мире, одну, — слезы потекли по моим щекам. — Не разрешаю умирать.

— Ладно, ладно, успокойся, — он поднял руки вверх, сдаваясь. — Я обещаю, что никогда не умру, а после твоей смерти правительство посадит меня за решетку и препарирует в поисках секретов моей долгой жизни, — он криво ухмыльнулся.

Несмотря на обещания моего брата, где-то глубоко внутри я с ужасом понимала, что он верит в то, что сказал изначально.

Он не хотел уходить. Это я знала. Но он также не мог жить своей жизнью со своим прошлым багажом.

Вот почему я поругалась со своей матерью в похоронном бюро.

— Место захоронения красивое, — проворковала она. Не знаю, кому.

Мы с ней не разговаривали. Она возвращалась в Чикаго другим рейсом. Я не видела ее с той стычки в пекарне. Мы с Роуэном остановились в отеле. Она оставила голосовое сообщение, сообщив подробности этой встречи. Я была в похоронном бюро только потому, что хотела убедиться, что пожелания моего брата будут выполнены.

Роуэн стоял рядом со мной, со стоическим и каменным лицом. Его рука лежала на моем бедре, он пронзительно смотрел на мою мать.

Хотя женщину это особо не нервировало — надо отдать ей должное, она была крутой сукой, — я знала, что Роуэн доставлял ей неудобства.

Какой бы мелочной это меня ни делало, мне это нравилось. Нравилось, что моя мать не была на равных, не пускала в ход свой яд так легко, как могла бы, если бы мой сильный, высокий, неуступчивый защитник постоянно не был рядом со мной.

Итак, она разговаривала не с Роуэном, когда говорила о похоронах.

Моего отчима там не было. Он работал. Как всегда. Вероятно, старался держаться как можно дальше от мамы. Он был не самым плохим человеком. Может быть, если бы у меня было время узнать его получше, он бы мне даже понравился. Но мы с ним лишь мимо проплывающие корабли. Я покинула особняк, в котором он поселил нас с матерью, и больше никогда с ним не разговаривала.

Не было ни рождественских обедов, ни визитов.

Но за то короткое время, что я его знала, он казался порядочным, а гадюка, которой была моя мать, попала в ловушку.

— Моего брата не будут хоронить, — уведомила я свою мать, впервые поговорив с ней напрямую с тех пор, как она сказала мне, что брат мертв.

— Конечно, будут, — ответила она, не глядя на меня, стряхивая воображаемые ворсинки со своего костюма от Шанель.

— Нет, — повторила я сквозь стиснутые зубы. — Он не хотел, чтобы его хоронили. Он не верит в погребения.

Мама закатила глаза.

— О, я знаю, что у него было много всего, во что он верил, например, кристаллы и полные луны. Но сейчас это не важно.

— То, во что верил мой брат и как он хотел, чтобы его похоронили — это единственное, что сейчас важно, — крикнула я ей, вставая со стула.

Мама с тревогой посмотрела на распорядителя похорон, который и глазом не моргнул в ответ на мою вспышку гнева. Я подозревала, что люди не всегда ведут себя наилучшим образом в подобных вещах. Смерть, как правило, уродует людей.

— Говори потише, — прошипела мама. — Это неприлично.

— О, как же ты задрала. Ты выросла в трейлере; ты, блять, понятия не имеешь, что такое приличие.

Я наслаждалась румянцем ярости, расцветшим на щеках моей матери.

Тогда она тоже вскочила со своего места.

— Я воспитывала тебя не для того, чтобы…

— Ты вообще не воспитывала меня, — перебила я. — И Анселя тоже. Я сделала это. Воспитала нас обоих. Ты лишь подкидывала говна, — я шагнула к ней. — Например, человека, который навсегда изменил жизнь моего брата. Я бы поспорила на все, что у меня есть, что мы бы сейчас здесь не стояли, если бы ты не вышла за него замуж.

Моя мать вздрогнула, как будто я ее ударила. Моя ладонь чесалась сделать именно это.

Но я причинила весь необходимый вред, рассказав о том, что случилось с Анселем. Что в конечном счете подтолкнуло брата к попыткам найти выход из оцепенения, которое давали ему наркотики.

Я ничего не почувствовала, видя слезы в глазах мамы. Они были ненастоящими. В этой женщине ничего настоящего.

Я посмотрела на распорядителя похорон, выражение его лица оставалось бесстрастным.

— Он будет кремирован, — сообщил я ему.

Затем я развернулась на каблуках и ушла, Роуэн был рядом со мной, где он и будет находиться в обозримом будущем.

***

Ансель не был похоронен. Но мама провела церемонию. Меня это не удивило. Ей не нравилось проигрывать в чем бы то ни было. Итак, она должна была сохранять контроль, везде и всегда. К тому же, ей это было нужно для тех дерьмовых выступлений, которые она создавала. Тесный круг светских львиц, в который ей удалось протиснуться локтем.

Но внешность для меня не имела значения. Все, что имело значение, — это то, что желания моего брата уважались. Что его прах развеют по океану, как он и хотел.

Интересно, что сказала им моя мать, всем людям, присутствовавшим на службе, большинство из которых даже не знали моего брата. Но некоторые знали — небольшая, но симпатичная группа людей, одетые в яркие цвета, с эксцентричными украшениями, покрытые татуировками.

Ганнер, чернокожий мужчина с длинными дредами и красивым макияжем на лице, сказал, что позже у них в парке будет другая служба… на которую он пригласил меня после того, как тепло и утешительно обнял.

— А теперь нам нужно убираться отсюда, — его насыщенные карие глаза осматривали небольшую толпу. — Пока все эти богатые белые люди не занервничали и не натравили на нас копов, — он подмигнул мне и сжал руку. — Ансель все время говорил о тебе, — мягко добавил он. — Он так сильно любил тебя. И очень гордился тобой.

Мои зубы впились в губу, и я почувствовала вкус крови.

— Пожалуйста, приходите на службу, — сказал он. — Мы рады пригласить тебя туда, и я знаю, что Ансель тоже хотел бы этого, — он в последний раз обнял меня перед уходом.

Я не хотела уходить. Здесь, среди всех этих цветов, изысканных канапе, людей в дизайнерской одежде, приглушенной музыки… Я могла бы солгать самой себе. Говорить себе, что это не похороны моего брата. Это могло принадлежать кому угодно другому, но только не моему брату.

Это была последняя ниточка отрицания, за которую я держалась.

О, как это заманчиво — спрятать голову в песок.

— Нам не обязательно идти, — пробормотал Роуэн рядом со мной. Мы были на балконе душной квартиры моей матери, где проходил прием.

Впечатляюще. Из окон открывался великолепный вид на озеро. Наверное, стоит миллионы.

Меня от этого затошнило.

Он говорил о службе. Службе моего брата. Настоящей. Той, что докажет, — моего брата действительно больше нет.

— Нет, обязательно, — покачала я головой. — Я знаю, — я уставилась на озеро, потому что не могла смотреть на Роуэна. Не сейчас. — Мне нужно нормально попрощаться со своим братом, — я указала на квартиру. — Это неправильно.

— Хорошо, кексик, — он поцеловал меня в макушку.

Этот жест, нежность не подействовали так, как обычно, и не заставили меня почувствовать себя в безопасности. Как это могло случиться? Меня больше не от чего защищать.

Роуэн напрягся позади меня, когда звуки вечеринки внезапно вырвались наружу вместе с открывшейся дверью.

Я не обернулась, чтобы посмотреть, кто это. Я поняла это по ярости, исходящей от Роуэна.

— Можно на минутку поговорить со своей дочерью? Один на один, — голос моей матери был напряженным, сдавленным и враждебным.

Мне хотелось улыбнуться тому, как сильно он ей не нравился, потому что он был рядом и не позволял ей давить на меня. Потому что он видел ее насквозь.

— Нет, блять, нельзя, — ответил Роуэн, вставая передо мной, когда я оторвалась от созерцания озера.

Я положила руку ему на плечо.

— Все в порядке, — вздохнула я.

Я знала, что это произойдет. Моя мать такая предсказуемая.

Роуэн не пошевелился. Он смотрел на нее еще несколько мгновений, прежде чем полностью переключил свое внимание на меня. Его лицо исказилось от беспокойства.

— Нора, — пробормотал он.

— Я в порядке, — заверила я его. — Я обещаю, что не столкну ее, — я кивнула в сторону балкона. — Мне бы не поздоровилось в тюрьме.

Роуэн не улыбнулся. Он просто смотрел на меня еще одно долгое мгновение, прежде чем коротко кивнуть.

— Я буду внутри, — громко сказал он мне и моей маме и наклонился, чтобы поцеловать меня в лоб.

Его отсутствие я ощущала физически. Мои конечности ослабли. Мне было трудно держаться прямо. Но это также могло быть связано со всей выпивкой на голодный желудок.

Когда мама подошла и встала рядом со мной, я подвинулась, увеличивая дистанцию.

И все же я почувствовала запах ее духов, лака для волос, и у меня внутри все перевернулось.

Я держалась за перила одной рукой, в другой держала стакан, снова уставившись на озеро, полная решимости ничего не говорить, не делать первого шага. Моя мама мастер манипуляций и газлайтинга. В детстве я все это воспринимала. Но теперь стала несколько мудрее и отказалась от своей отчаянной потребности в ее любви и одобрении.

Она откашлялась, но ничего не сказала.

Я ждала.

— Я бы убила его, — наконец заявила мама. — Человека, который…

— Приставал к Анселю? — продолжила я, когда стало ясно, что она слишком слаба, чтобы произнести эти слова. Правда была слишком уродлива, чтобы ее накрашенный рот мог произнести ее вслух.

Моя мать кивнула, сжимая свой хрустальный бокал.

— Я хотела убить его, когда узнала, — прошептала она. — Видеть, как он кричит, истекает кровью, было приятно. Но этого было недостаточно. Я почти выстрелила ему в голову. Покончила с его жизнью. Но знала, что убийство мне не сойдет с рук. Не могла оставить вас обоих. После того, как…

Ее голос дрогнул, и я пожалела, что не могу сказать, что это никак не повлияло на меня, но, в отличие от моей матери, я не умела отключать свои эмоции, когда моей семье было больно.

И ей было больно. Это первый раз, когда я услышала эмоции, уязвимость в ее голосе. Мне это не понравилось.

— Я любила его, — она посмотрела на горизонт. — Я знаю, ты не думаешь, что это правда. Но я люблю вас обоих.

Единственная причина, по которой я не закатила глаза, заключалась в том, что я слишком устала. Смертельно устала.

— Как только я узнала, что беременна, я дала себе обещание, — продолжила она. — Что не позволю тебе вырасти такой, как я. Я бы нашла способ предоставить тебе новые возможности.

Я пригубила свой напиток, потому что альтернативой было выплеснуть его ей в лицо. Неужели она действительно пыталась превратить все наше дерьмовое детство и свое пренебрежение в то, что она усердно работала, чтобы дать нам больше?

Боже.

— Я и не жду, что ты мне поверишь, — всхлипнула она.

Она наблюдала за мной, я видела это краем глаза. Я бы не стала смотреть ей в глаза. Я не могла.

— Трудно поверить, что ты любила нас и хотела для нас самого лучшего, когда мое первое воспоминание — это голод, второе — постоянный холод, а третье — как звучит плач в пустом доме, — сухо заметила я.

— Я была ребенком, Нора, — голос моей матери был напряжен от стыда. — Я не собираюсь притворяться, что все произошедшее было правильным, но я была необразованной, у меня не было собственных образцов для подражания, и моим единственным преимуществом была моя внешность. И быть способной уговорить мужчин на что угодно.

— Жаль, что ты не смогла отговорить моего брата от самоубийства из-за наркотической зависимости, — сказала я, глядя на озеро.

Моя мать драматично вздохнула. Я привыкла к этим вздохам. Так она делала, когда думала, что я слшиком много прошу, слишком драматична, слишком много значу для нее.

— Я знаю, ты меня ненавидишь.

Я не стала ее поправлять.

— Ансель знал, он понимал, что я совершала ошибки, но, несмотря ни на что, я любила тебя.

Его имя было лезвием, пронзающим каждый дюйм.

— Он был гребаным чудом, — прошипела я. — Он любил тебя, потому что любовь — это все, что было у него внутри. Он не был способен ненавидеть тебя, обижаться на тебя, обвинять тебя, хотя это заслужено.

— Я знаю, — ответила мама тихим голосом. — Я знаю, но ничто и никогда не вернет моего мальчика.

В ее тоне слышалась боль. Агония. Такая, которую она не могла скрыть. Настоящая.

Хуже всего было узнать, что твоя мать не была законченным монстром.

Появилось какое-то осознание.

Что она была человеком. Что мир причинил ей боль. И что вместо того, чтобы расти, меняться, учиться, она причиняла боль нам. Не потому, что она злодейка. Было слишком сложно просто сказать, что она «ошиблась», и простить ее.

Но теперь я не могла. У меня появилось сочувствие к этой женщине. Женщине, которая оставляла нас голодными, замерзшими. К женщине, которая разрывала меня, как стервятник, находя незакрепленные, хрупкие части и отрывая их.

— Слишком поздно, — я тяжело вздохнула. — Чтобы загладить свою вину. И наладить любые отношения между нами, — я повернулась, чтобы осмотреть квартиру, окна освещали всех людей внутри. Мебель, картины, все дорогое, все впечатляет… По крайней мере, определенных категорий людей.

Роуэн был там, выделяясь темной фигурой среди всех придурков. Он стоял рядом с раздвижными дверями, ведущими сюда. Его глаза были устремлены на меня и мою мать, пристальный взгляд и жесткая поза. Он был готов вбежать сюда, защитить меня от всего.

Я попыталась ободряюще улыбнуться ему, но физически была не способна на такие вещи.

— Ты сделала это, — я снова повернулась к своей матери. — Ты получила ту жизнь, о которой всегда мечтала. Все, что тебе нужно было сделать — это пожертвовать своим сыном. Украсть наше детство. Теперь у тебя есть деньги, вещи, муж. Но у тебя нет детей. Один ушел из этого мира, и я с таким же успехом могу быть мертва для тебя, потому что ты мертва для меня.

Я не стала ждать, пока мама что-нибудь скажет, оставит за собой последнее слово, как всегда. Я уронила свой стакан, он разбился, и вышла, осколки хрустели у меня под туфлями.

Глава 21

Роуэн

Я не спускал с нее глаз. Пристально следил.

Она будто истекала кровью. Ее внутренности разрывались на части. Было больно просто смотреть на нее. Видеть боль, пронизывающую каждую ее клеточку. И я ничего не мог с этим поделать. Ни хрена. Она потеряла единственного человека на этой земле, которого любила больше всего, свою кровинушку. Вторую половинку.

И хотя она пару раз накричала на свою мать — я никогда не встречал женщину, которая заслуживала, чтобы на нее кричали в первые дни после смерти сына, — даже заплакала на службе и схватилась за пепел с останками своего брата, как за спасательный круг, — она больше не проронила ни слезинки.

Она чертовски хорошо притворялась, что с ней все в порядке.

Она жила, заботилась о всяком дерьме. Во-первых, похоронные цветы. Затем служба, выполнить желания брата. Потом церемония в парке, та, что была заполнена яркими людьми, которые, очевидно, любили ее брата. Она провела всю службу, утешая их. Потом сразу же вернулась сюда, сразу же приступила к работе. Никакой гребаной паузы.

И она ни за что не послушала меня, когда я пытался сказать ей, что следует сделать перерыв.

Она твердо сказала «нет», хоть и с дрожью в голосе. Она цеплялась за край обрыва, держась изо всех сил. Я не знал, как убедить ее, что смогу ее поймать. Не знал, как ей это доказать. Всю свою гребаную жизнь ей приходилось заботиться о себе самой. О брате. Никогда никого не было рядом с ней, когда она разваливалась на части. Она не знала, как подпустить кого-то к себе. Она была в ужасе.

Так что мне просто оставалось наблюдать. И ждать.

Хотя это убивало меня.

Все остальные тоже волновались. Я видел это по их лицам.

Они любили Нору. Сильно. Фиона, Тиффани и Тина бросились бы ради нее под пули. Но, как и у меня, у них были связаны руки. Мы просто должны были держаться поближе. Быть рядом, когда она развалится на части.

Я приходил в пекарню три раза в день. Как обычно. Первым делом утром, когда она открывалась. Потом трахал ее. Сильно. Тихо. Грубо. Я вытирал слезы с ее щек, когда мы заканчивали, ничего не сказав. Позволял ей готовить мне кофе, а сам сидел на табурете, наблюдая за ее работой.

Ее пекарня была единственным местом, где она не абстрагировалась от мира. Где она была уверена. На это чертовски приятно смотреть.

Приходила Фиона, как всегда, ругаясь. Но она внимательно следила за Норой.

Находясь там, Нора казалась самой собой. Или настолько близка к себе, насколько это возможно с отсутствующей частью. С отсутствующей половиной ее тела. Как, черт возьми, она оправится от такой потери, можно было только догадываться. Но я знал, что она так и сделает. Верил, что она достаточно сильна.

Я все еще готовился к тому, что она упадет, потому что понимал: что-то произойдет. Она не может продолжать в том же духе вечно.

А потом, когда однажды днем я зашел в пекарню, ее там не было. Фиона выглядела обеспокоенной. Очень сильно.

— Она сказала, что хочет кое-что забрать, — сказала Фиона, поздоровавшись. Ее тон и выражение лица насторожили, пустота в моем животе стала еще шире.

— Как давно это было? — рявкнул я громче, чем хотел.

Фиона вздрогнула от моего тона и, вероятно, выражения моего лица. Я не мог сдержиаться. Не сейчас. Не тогда, когда страх вонзил в меня свои когти.

— Около часа назад, — ответила Тина за Фиону, ее собственное лицо выражало беспокойство. — Ее нет дома, мы уже искали.

Я кивнул.

— Я найду ее.

Тина холодно посмотрела на меня, нахмурившись.

— Тебе, блять, лучше сделать это.

В этом была угроза. Невысказанное «иначе».

Но дело в том, что мне не нужна угроза. Потому что не было другого выхода, кроме как найти Нору целой и невредимой.

Нора

Я не очень хорошо разбиралась в том, как заглушать свои печали. Конечно, я могла бы немного затопить горе бутылкой вина — или даже двумя — при смягчающих обстоятельствах, но я не из тех, кто выпивает бесчисленное количество алкоголя. Я бы не стала отхлебывать из бутылки водки, отмокая в ванне, хотя в фильмах мне нравилось такое. Мне никогда не нравился вкус крепких напитков. И я всегда помнила о том, как пагубная привычка овладела моим братом.

Я всегда думала, что если буду держать себя в руках, если не буду давать чему-либо слишком много власти над собой, то мой брат сможет вернуть свою силу. В конце концов, мы же связаны.

Но это, очевидно, было полной чушью.

Я не знала, насколько это хреново — напиваться ради того, чтобы попытаться справиться с тем, что мой брат-близнец умер от передозировки. В тот момент меня это особо не волновало.

Таков был чудесный эффект от виски. Первые два глотка были дерьмовыми на вкус, но после, я почти ничего не замечала. Я пришла, чтобы ощутить жжение в горле.

Я сидела, ссутулившись, у стойки бара, уставившись в никуда, ни о чем не думая. Это было приятно.

Но время от времени на меня наваливались воспоминания. Служба в парке. Друзья Анселя. Их слезы, их смех, истории о моем брате. Они любили его. Они знали его. Но никто не мог сказать мне, что произошло. Что заставило его вернуться к тому, что его убило.

— Иногда ответа нет, милая, — мягко сказал мне Ганнер. — Ни одного. Ансель забрал его с собой. Просто знай, что он не хотел уходить. Он просто не знал, как остаться, чувствуя невидимую боль.

Его слова были мудрыми и утешающими, но они не помогли мне уснуть, и не ломать голову в поисках причины, по которой мой брат снова взялся за иглу.

В моем животе образовалась пустота, которая подсказала мне, что Ансель унес эту причину с собой в могилу.

Вот почему я пыталась заполнить эту пропасть виски.

Наступила ночь. Я ушла из пекарни днем. Никому не сказала, куда. Что было не очень на меня похоже. Они будут беспокоиться.

Обычно я не люблю беспокоить людей. Не причиняю им какой-либо вред.

Но мне было все равно. У меня нет на это сил.

— Ты раньше сюда не заходила, — запах одеколона и пота атаковал мои чувства.

Я оторвала взгляд от своего стакана и увидела мужчину, примостившегося на барном стуле рядом со мной. Он сидел близко. Слишком близко. Его рука коснулась моей.

Мне это не понравилось. Нисколько. Но у меня не было сил отодвинуться.

— Я бы запомнил тебя, — продолжил он.

Мужчина, о котором шла речь, был моложе меня. Может быть, чуть за двадцать. Мы жили в маленьком городке, и я, возможно, не знала каждого жителя, но пекарню посещали почти все в нашем городе, так что я, по крайней мере, знала некоторых людей в лицо.

Он был не из города. Со своей бронзовой кожей, свитером от Ральф Лорен, темно-синими брюками и мокасинами от Гуччи он слишком сильно напоминал мне Нейтана.

— Ну, теперь можешь забыть, — сказала я ему. — Не хочу, чтобы меня вспоминали сегодня вечером, да и вообще никогда, если уж на то пошло, — я снова переключила внимание на свой напиток, разозлившись, когда увидела, что он закончился.

Я оглядела бар, который стал явно более оживленным с тех пор, как я пришла. Бармен был на другом конце, обслуживая три разные группы людей. Громкая музыка заглушала гул разговоров, даже меня не было слышно там, где я выбрала место, вдалеке ото всех. Я хотела побыть одна.

Теперь это казалось плохой идеей. Никто меня не заметит. Никто не заметит, как ко мне пристают.

Мужчина, который, очевидно, не был согласен с отказом, провел пальцем по моей руке.

— Хочешь, угощу тебя выпивкой?

Моя кожа казалась грязной от прикосновения. Чужой мужчина, прикоснувшийся к коже без моего разрешения, вывел меня из задумчивости.

— Отвали! — закричала я ему в лицо.

Музыка в заведении была достаточно громкой, некоторые услышали меня, но были достаточно пьяны, и не обратили на меня особого внимания.

Мужчина, в лицо которому я кричала, заметил злость, оказался достаточно трезв, чтобы в шоке отшатнуться.

Но шок на его лице быстро сменился гневом, эмоцией по умолчанию для отвергнутых мужчин.

— Сумасшедшая гребаная сука, — пробормотал он, прежде чем уйти.

Девушка даже не может спокойно выпить. Я вздохнула и, спотыкаясь, встала со своего места, чтобы сходить в туалет.

Пол под моими ногами покачивался, но, к счастью, стены давали прекрасную возможность удержать равновесие.

Так было до тех пор, пока меня не прижали к стене.

— Ты гребаная сука, — прорычал Ронни, хватая меня за шею.

— Второй раз за две минуты меня так называют, — пробормотала я. — Пластинку заело, видимо.

— Ты, блять, разрушила мою жизнь, — прошипел он, наклоняясь прямо к моему лицу.

От него пахло выпивкой. Или, может быть, это от меня. Как бы то ни было, его глаза были налиты кровью, он вспотел и точно нуждался в душе.

А еще он сошел с ума. Настолько, чтобы схватить меня за горло в оживленном баре.

К сожалению, коридор, ведущий к туалетам, был пуст. Где длинная очередь в туалет, когда она так нужна?

Может быть, потому, что я была пьяна, или потому, что мне сейчас плевать на все, но я не боялась. Что этот парень мог со мной сделать?

Ронни ударил меня по голове так, что она больно ударилась о стену.

Перед моим взором заплясали черные точки, а во рту появился медный привкус от впившихся в язык зубов.

— Придурок, — заорала я, но мой голос прозвучал приглушенно и невнятно. К счастью, насилие вывело меня из какого-то транса, и внезапно я очень разозлилась.

Этот мужик причинил мне боль только по той причине, что сам слабак. Потому что он не мог посмотреть в гребаное зеркало и увидеть, что это он разрушает свою собственную жизнь.

Мое колено оказалось у него между ног, и я почувствовала огромное удовлетворение от того, как он вскрикнул от боли.

Я никогда не ходила на занятия по самообороне, но удар коленом в половые органы всегда был хорошим подспорьем.

У меня не было шанса еще раз выплеснуть свою ярость на того, кто действительно этого заслуживал, так как мимо промелькнуло размытое движение, а затем Ронни оказался на полу.

Роуэн оказался над ним и ударил Ронни кулаком в лицо.

Мгновение я в шоке смотрела на него, затем подождала, пока он прекратит бить, поскольку было ясно, что он поступил как герой и спас меня… в очередной раз.

В конце концов, стало заметно, что он не в режиме героя.

Звук, с которым его кулаки ударялись о плоть и кости, был ужасающим.

— Роуэн, — прошептала я.

Эти влажные, хрустящие звуки продолжались.

— Роуэн, — позвала я, на этот раз громче.

Он продолжал бить кулаком.

— Роуэн! — я закричала.

Он внезапно остановился, занеся кулак в воздух. С него капала кровь.

Роуэн остановился как вкопанный, словно застыл во времени. Звуки, доносившиеся из бара, казались такими далекими.

Он медленно встал и подошел ко мне. Я бы, возможно, вздрогнула, если бы все еще не была пьяна, не была такой измученной и оцепенелой. Его глаза были дикими и мертвыми одновременно. Он не был похож на того человека, который обращался со мной так деликатно и по-доброму с тех пор, как мы встретились.

Это был убийца.

Глаза Роуэна оглядели меня, остановившись на моей шее, которая была горячей. Я догадалась, что она покраснела, потому что его взгляд вспыхнул яростью.

— У тебя еще где-нибудь болит? — спросил он, холод в его голосе поразил, когда он неуверенно шагнул вперед, как будто ожидал, что я убегу или съежусь.

Хотя это была довольно пугающая версия Роуэна, я его не боялась. По крайней мере, не то, что он сделал бы со мной.

Я медленно покачала головой, решив не упоминать о пульсирующей боли в затылке.

Мы долго молчали. Или, по крайней мере, мне показалось, что прошло много времени, прежде чем он осторожно притянул меня в свои объятия.

Я не расслабилась.

Роуэн открыл рот, чтобы что-то сказать, но кто-то вошел в коридор. Кип, который выглядел обеспокоенным, скорее всего из-за меня.

— Твою мать, — пробормотал Кип, уставившись на меня, потом на Роуэна, затем на Ронни на полу.

На секунду я испугалась, что Ронни мертв, но потом он перевернулся, застонав от боли, и я с облегчением откинулась на стену.

Роуэн ничуть не почувствовал облегчения, прижав меня крепче.

— Позаботься об этом, — сказал он Кипу, кивнув в сторону Ронни. — Я забираю Нору домой.

— Понял, — на этот раз без тени юмора ответил Кип, уставившись на Ронни жестким, опасным взглядом.

— Когда ты говоришь «позаботиться», ты же не имеешь в виду убийство, верно? — уточнила я, когда Роуэн попытался оттащить меня.

Рот Роуэна сжался в мрачную линию, и это совсем не обнадеживало.

— Тебе нужно вернуться домой.

Я остановилась.

— Ты же не имеешь в виду убийство, верно? — переспросила я, скрипя зубами.

— Нет, — процедил Роуэн сквозь зубы, в его голосе звучало некоторое раздражение. В этом не было никакого смысла, поскольку я не думала, что просьба моего парня не убивать кого-либо была раздражающей просьбой.

Как только я получила его обещание, позволила ему вывести меня из бара, несколько ошеломленная и все еще сильно пьяная.

Воздух на улице был пронизывающим, и я вспомнила, что где-то оставил свою куртку. Роуэн, не колеблясь, накинул мне на плечи свою. Она пахла им.

Только когда мы подошли к грузовику Роуэна, такому знакомому, с его рукой на моей спине, я вспомнила о своем плане, вспомнила, что собиралась самоликвидироваться.

Я перестала двигать ногами. Роуэн тоже остановился.

— Иди сам, — решительно сказала я ему, глядя на его лицо, но видя только общие очертания. Я старалась не фокусироваться на его глазах. — Ты снова спас положение; мне не причинят вреда. Фиона за мной заедет.

— Какого хрена, Нора? — прорычал он. — Тебе не причинят вреда? — он протянул руку к моей шее. — Вред, блять, тебе уже причинили.

Я пожала плечами.

— Это синяк. Я не мертва.

«Мертва» — тяжелое слово, и оно имело кисловатый привкус на моем языке, смешиваясь с остатками выпитого спиртного.

— Нора, мы сейчас же едем в полицейский участок, черт возьми, — выпалил Роуэн, кровь стекала с его костяшек на бетон.

Я рассеянно отметила это, как и его поведение на произошедшее насилие. Ронни был зол. И он причинил мне боль. По-настоящему.

Кто знает, что бы случилось, если бы не появился Роуэн.

Это должно было напугать меня еще больше.

— Почему ты здесь? — спросила я его.

Роуэн уставился на меня, все еще тяжело дыша. Я удивлялась, почему он остановился. Если бы он не остановился, может, он убил бы Ронни.

— Почему я здесь? — повторил он низким и опасным тоном.

Я кивнула, и в результате мир закружился еще сильнее.

— Почему ты всегда здесь? — теперь я уже кричала. Я не совсем понимала почему, но я знала, что сдерживала крик так долго, с тех пор как мама вошла в дверь пекарни. Я была физически не в состоянии больше сдерживаться. — Зачем ты приходишь сюда, спасаешь меня сейчас? — взвизгнула я, указывая на бар и расхаживая по парковке. — Ты наблюдаешь за мной, спасаешь меня, пачкаешь свои руки кровью из-за меня, — я протянула руку к его кулакам. — Как будто ждешь, когда я сломаюсь, чтобы ты мог собрать все кусочки воедино.

Я развернулась, раскинув руки, нетвердо стоя на ногах.

— Ну, вот я! — взревела я. — Но я не сломаюсь. Осколки не разбросаны по бетону, чтобы ты мог собрать их своими мускулистыми руками, — я впилась взглядом в место, о котором шла речь. — Нет, эти осколки были уничтожены, превратились в гребаный пепел в ту же секунду, когда душа моего брата покинула этот мир. Здесь меня не спасти, приятель. Здесь не будет бесконечных придурков, которых ты будешь избивать. Я не смогу с этим справиться. Я не смогу допустить, чтобы ты сидел тут, идеальный и красивый и просто был рядом. Я не могу.

Я сдулась в конце своей маленькой тирады, внезапно почувствовав усталость. Чертовски измотанная, понятия не имею, как я еще держусь на ногах.

— Мы не можем быть вместе, — решила я, внезапно став более трезвой. Решительной.

Губы Роуэн сжались.

— Как будто, черт возьми, я соглашусь с этим. Ты не оттолкнешь меня.

— Я не отталкиваю тебя, — я закатила глаза. — Ты меня не знаешь, — я ткнула пальцем ему в грудь. — Ты не можешь называть меня своей. Ты не знаешь меня всю. И никогда не узнаешь. Потому что ты не узнал его.

Хотя большая часть его ощутимой ярости отступила, упрямое, непоколебимое выражение лица осталось прежним.

— Позволь мне отвезти тебя домой, Нора, — сказал он мягко, но твердо.

— Нет, — я усилила свою позицию, упершись ногами в бетон, как будто могла врасти прямо туда. — Я не та, за кого ты меня принимаешь, — я скрестила руки на груди, избегая зрительного контакта. Зрительный контакт ослабил бы мою решимость.

Роуэн, будучи Роуэном, не допустил этого. Его пальцы схватили меня за подбородок, поднимая вверх.

— Ты не знаешь, за кого я тебя принимаю, — проворчал он.

Я планировала вести себя несколько по-детски и трусливо, зажмурив глаза, когда он заставил меня поднять взгляд, но потом разозлилась. Итак, я посмотрела прямо в его гипнотизирующие глаза.

— О, да, я знаю, — огрызнулась я. — Я знаю, ты думаешь, что, несмотря на мои причуды, я вся такая желанная. Стану твоей, — я вырвалась из его хватки. — Стану попроще, — я мерила шагами пространство, гнев переполнял меня, заставляя двигаться. — Потому что, хотя мужчинам, безусловно, нравится, когда бросают вызов, — я сделала паузу, положив руку на бедро. — Нас учат играть в недотрогу, — я махнула рукой. — Я была интересна тебе только потому, что бросала вызов. Но как только вызов был брошен, как только я победила, ты больше не захочешь трудных проблем. Знаешь что, Роуэн? Со мной трудно. На самом деле, я в полном беспорядке. Особенно сейчас, — я резко вдохнула, и мне стало больно. Но я погрузилась в боль.

— Я убивал людей, — категорично заявил Роуэн.

Это вырвало меня из тирады.

Его лицо ничего не выражало. Его глаза не мигали. Они не были темными и яростными. Черты его лица не были ни мягкими, ни жесткими. Он был просто… пустым. Как будто он оставил позади человека, которого я знала, чтобы передать эту информацию.

— Когда меня направили на войну, — продолжил он своим ужасно пустым голосом. — Я видел разное дерьмо. Раздутые трупы, которые запеклись на солнце. Я видел, как людям отрывало конечности. Моим друзьям. Наблюдал, как женщина несла по улице своего мертвого ребенка. Я убивал чьих-то детей. Чьих-то братьев. Отцов.

Роуэн смотрел на меня, но не видел. Он смотрел сквозь моей головы. Как будто он не мог смотреть мне в глаза, когда говорил это. Как будто боялся того, что мог увидеть на моем лице.

— Восстанавливался долгое время. Испортил себе жизнь, — продолжил он, все еще глядя поверх моей головы. — Я справлялся с этим настолько, насколько человек может справиться с таким дерьмом. Но это изменило меня на всю жизнь, Нора. Я никогда не буду цельным. Никогда не буду правильным. Не полностью. Вот почему я так чертовски долго держался от тебя подальше. Не из-за кольца на твоем пальце. Знал, что ты не принадлежишь этому ублюдку, ты принадлежала мне еще до того, как я осознал это.

Несмотря на ужасающий сюжет, мое сердце подпрыгнуло от этой маленькой жемчужины информации. Что Роуэн считал меня своей еще до того, как я подумала, что он знает о моем существовании.

— Я держался подальше, потому что думал, что погублю тебя, — он посмотрел на свои алые костяшки пальцев. — Я думал, что моя грязь передастся и тебе. И ты такая чертовски чистая. Черт возьми, от тебя пахнет гребаным сахаром. Ты милая, ты хороша, и такому мужчине, как я, абсолютно нечего делать рядом с такой женщиной, как ты.

Я изо всех сил старалась сдержать слезы, наполнившие мои глаза.

— Хочу солгать нам обоим и сказать, что, возможно, я бы довольствовался тем, что просто смотрел на тебя, разговаривал с тобой по минуте в день о гребаном «Йеллоустоуне» или о чем-то еще, блять, — он потер подбородок. — Но я не смог. Как бы сильно я ни хотел им не быть, я плохой человек. У меня есть свои правила. По которым я живу, потому что это в основном помогает мне оставаться в здравом уме, и потому что без этого кодекса я боюсь того, кем могу стать.

У меня задрожали колени.

— Но теперь ты моя, — сказал он, и его голос больше не был ровным и безжизненным. — И я тебя не отпущу. Я тоже твой, Нора. И я думал, ты понимаешь меня, и знаешь, что я не из тех, кто захочет чего-то попроще. Будто я захочу кого угодно, только не тебя. Я думал, что доказал тебе обратное. Очевидно, нет. Так что… мне, блять, нравится, что ты немного сломлена. Я хотел бы сказать, что исправлю тебя, но не буду, потому что это будешь не ты. Мне нужен жесткий секс, Нора. Я хочу жестокой, уродливой любви. Потому что это все, на что я способен.

Земля задрожала у меня под ногами.

Роуэн создал дистанцию между нами, чтобы отдать мне ту часть себя, которую он скрывал, ту часть, на которую сподвигла моя вспышка гнева. Он открылся мне, рванулся вперед, схватив меня за шею, так что наши рты оказались в нескольких дюймах друг от друга.

Он был теплым. Твердым. Утешительным.

— Если бы я мог вернуть твоего брата, я бы это сделал, — пробормотал он. — Я бы сделал все, что угодно, лишь бы не видеть тебя в такой боли. Я бы продал свою гребаную душу дьяволу, — он прижался своим лбом к моему. — Но я не могу. Ты тоже не можешь. И ты не можешь усыпить эти чувства, — он погладил меня по подбородку большим пальцем. — Но если хочешь продолжать попытки, я буду на твоей стороне, и ты уж точно не окажешься в забегаловке одна.

Я прикусила губу, у меня не было сил пытаться оттолкнуть Роуэна дальше. Во-первых, это тщетная попытка. Какой будет моя жизнь без этого мужчины?

— У тебя будут неприятности? — спросила я, оглядываясь на стойку, а затем на окровавленные костяшки пальцев Роуэна. Он применил много насилия к этому человеку, и тот это заслужил. Но не за счет свободы Роуэна. У меня пересохло в горле от панической мысли, что его посадят.

Челюсти Роуэна сжались.

— Нет. У меня не будет неприятностей из-за этого дерьма. Финн, наверное, поблагодарит меня. Я сделал то, что он не может.

Мой интерес возрос.

— Ты знаешь, что Финне влюблен в Лори?

Глаза Роуэна расширились.

— Ты серьезно пытаешься свести их прямо сейчас, посреди всего этого?

Хотя несколько минут назад я бы и не подумала, что это возможно, я улыбнулась.

— Ну, я должна где-то найти луч надежды, и осчастливить двух людей, которые этого заслуживают. Хочу, чтобы они жили долго и счастливо.

Губы Роуэна растянулись в улыбке, когда он покачал головой, целуя меня в нос.

— Ты и я — два человека, у которых будет «долго и счастливо», — он притянул меня ближе, прижимая к изгибу своей шеи. — И с тобой все будет хорошо, кексик. А теперь позволь мне отвезти тебя домой.

Дом.

Мой дом всегда был просто местом для меня. Конечно, я создала симпатичную картину. Но домом всегда был Ансель. Вот почему я вообще оказалась в баре. Потому что я дрейфовала без якоря. Бездомная. Но, глядя на Роуэна, я поняла, что у меня есть дом.

Я сейчас смотрю на него.

Глава 22

Мое сердце зажило не так быстро.

Иногда казалось, что рана вообще не заживает. Что я все еще истекаю кровью, заливая алой болью мой розовый, отполированный пол в пекарне.

Поначалу я жила тремя секундами каждого дня. Те три секунды сразу после того, как я просыпалась, когда мой мозг еще не пришел в себя, когда он все еще думал, что все в порядке. Когда я забывала, что Ансель мертв.

Эти три секунды — все, что у меня было. Затем накатывала боль, такая пронзительная, что мне пришлось прикусить губу, чтобы не закричать.

Возможно, я бы закричала, если бы его там не было.

Если бы руки Роуэна не обнимали меня, если бы его тело не было теплым и твердым рядом с моим, возможно, я бы закричала.

Или нет. Возможно, если бы я начала кричать, начала озвучивать боль внутри себя, я бы никогда не остановилась.

Я не плакала. Я погрузилась в тепло Роуэна, позволила ему перевернуть меня на спину, высвободить из клубка, в который я свернулась, и заняться со мной медленной, жестокой любовью.

Его руки на мне, он внутри меня… Ничто не давало полной передышки от боли, но это делало ее намного меньше.

После взрыва на парковке я почувствовала себя по-другому.

Не исцеленной. Я бы никогда не исцелилась.

Внутри меня всегда будет открытая, кровоточащая дыра. Я никогда не буду чувствовать себя счастливой так, как раньше.

Но я также не собиралась погружаться в пучину отчаяния, несмотря на то, насколько это было чертовски заманчиво. С другой стороны, я не смогла бы этого сделать, даже если бы захотела, потому что у меня есть друзья, которые не позволили бы мне этого.

Роуэн тоже не позволил бы.

Он был рядом. Всегда. Его руки на моем теле, его губы на моих. Он заставлял меня чувствовать себя живой. Заставлял меня ценить то, что я жива.

Я действительно написала заявление о нападении Ронни, его задержали. Никто не внес залог, так как в этом городе не осталось никого, кто мог бы это сделать. Он не останется за решеткой навсегда, и, возможно, выйдет оттуда злым, готовым обвинить меня. Но я не особо беспокоилась по этому поводу. У меня есть Роуэн.

Мы часто ночевали у него, потому что мне все еще больно находиться у меня. Не из-за воспоминаний, которые остались у меня там об Анселе. Место не может хранить воспоминаний. Хранит сердце. Мое было сломано. Разрушено.

Мне просто понравился дом Роуэна, потому что там было много его. Потому что я слышала шум океана, когда мы ночью лежали в постели. Потому что я могла сидеть во внутреннем дворике в пять утра, завернувшись в одеяло, с чашкой кофе в руках и вдыхая запах соли с океана.

Роуэн обычно просыпался, когда я вставала с постели. Этот мужчина слишком чуткий, но он не пытался удержать меня в постели. Не пытался заговорить со мной. Должно быть, он подозревал, что мне нужно уединение утром.

Мэгги же так не думала. Она встала со своей кровати в углу спальни и радостно бежала со мной вниз по лестнице, прижалась к моей ноге, пока я готовила кофе, а затем устраивалась у моих ног, когда я сидела снаружи.

В конце концов Роуэн выходил, как всегда, с чашкой кофе, которую я приготовила для него и оставила на кухонном столе.

В большинстве случаев мы не разговаривали. Он просто поднимал меня с места в огромном плетеном кресле и садился сам, усаживая меня к себе на колени. Я не знала, как это может быть удобно, ведь я не совсем маленькая, но ему, похоже, это вполне нравилось.

— Хочу, чтобы ты поехала со мной к моей семье на Рождество, — пробормотал он, нарушая обычное молчание, установившееся между нами.

День благодарения прошел. Это был не такой уж большой праздник. Мы поужинали у меня, и Роуэн мягко предложил пригласить Фиону, Тиффани, Тину и Кипа.

Сначала я этого не хотела. Я хотела, чтобы этот день прошел как любой другой. Хотелось свернуться калачиком на диване с выключенным светом и миской сырого теста для печенья. Но даже при том, что какая-то часть меня хотела этого, я не совсем бездельница. И не из таких. Роуэн знал это.

Роуэн знал, что я исцеляюсь на кухне, занимая руки мукой, сахаром, маслом. Друзьями, которые окружали меня по-настоящему как семья.

И он был прав. Хотя это был тяжелый день, он был наполнен едой, друзьями и любовью.

Роуэн не упомянул о своей семье и о том, скучали ли они по нему в День благодарения. Я не спрашивала о них, потому что не была достаточно сильна для этого. Но я знала, что они, скорее всего, скучали по нему. Потому что они походили на людей, которые устраивают большие семейные посиделки. И Роуэн пропустил праздник.

Ради меня.

— Нам не обязательно ехать, — заявил Роуэн в ответ на мое молчание, прижимая меня крепче. — Просто хочу, чтобы ты познакомилась с моей семьей, хочу, чтобы они познакомились с тобой, но если это слишком тяжело…

Он давал мне выбор, чтобы защитить меня, он всегда так легко это делал.

О, как было бы заманчиво принять его предложение. Остаться там, где я в безопасности.

Но я не могла так поступить с ним. С нами. И я хотела большего от Роуэна. Я хотела посмотреть, где он вырос.

— Нет, поедем, — прошептала я.

Мгновение он пристально смотрел на меня.

— Ты уверена?

Я кивнула.

— Да, я уверена.

Мы больше ничего не говорили, просто смотрели на волны, и я эгоистично желала,чтобы этот момент длился вечно. Жить в объятиях Роуэна, с Мэгги у наших ног.

Но в жизни все сложилось по-другому.

— Почему ты это сделал? — спросила я у волн. — Прогнал Нейтана из города, — это был вопрос, который вертелся у меня в голове с тех пор, как это случилось. Тот, который был решительно отодвинут назад из-за всего, через что мне пришлось пройти. Но я поймала себя на том, что отчаянно пытаюсь сосредоточиться на чем-то другом, а не на своей боли.

Роуэн протянул руку и взял меня за подбородок, чтобы я смотрела на него, а не на океан. Меня всегда поражало, насколько он красив, какими выразительными были эти ледяные голубые глаза.

— Потому что из-за него у тебя на коже появился синяк, — ответил он сдавленным от ярости голосом, хотя синяк давно исчез.

Я закатила глаза.

— Да, но ты страшный чувак. Ты мог бы просто пригрозить залить его водой или вырвать ногти, и он бы держался подальше. Этот мужчина одержим своими ногтями и маникюром.

Не то что это плохо, если мужчина делает маникюр. Но я поняла, что мне нравятся мужчины, которые не боятся испачкать руки.

Роуэн провел большим пальцем по моей нижней губе.

— Он попробовал тебя на вкус, — сказал он мне хриплым голосом. — Попробовал твою сладкую киску на вкус, — он выдавил эти слова из себя, когда ярость закипела вокруг него. — Даже такой трус, как он, не оставил бы тебя в покое, если бы знал, что ты находишься в пределах досягаемости. Я не мог этого допустить, Нора.

Я моргнула, услышав ответ.

— Но… — я прочистила горло. — Ты и представить себе не мог, какой сладкой была моя… киска, когда ты прогнал его из города.

Глаза Роуэна вспыхнули, а моя вышеупомянутая киска запульсировала от желания.

— О да, я, блять, не знал, кексик, — прорычал он, вставая и увлекая меня за собой.

Я слегка взвизгнула от удивления.

— Такая чертовски сладкая, что мне придется съесть тебя прямо здесь и сейчас, чтобы стереть горький привкус этого придурка, — сказал он, заходя внутрь и укладывая меня на стол.

Так оно и было. Один из многих способов, которыми Роуэн отвлекал меня от боли. Творил такие сладкие вещи. И, будучи экспертом по сладкому, я знала, что на земле нет выпечки, которая могла бы сравниться с этим.

***

Рождество наступило быстро. Как это обычно и происходило.

Я с головой ушла в работу. Выпечка по сезону… тематические торты, кексы и печенье. В пекарне пахло корицей, специями, мятой и горячим шоколадом. Я не слишком много думала о предстоящем празднике, за исключением того случая, когда у меня произошел небольшой срыв на кухне пекарни незадолго до открытия.

К счастью, Роуэн ушел на работу, но там была Фиона.

Я просто начала плакать, пока покрывала глазурью кексы. Без всякой причины. Всхлипнула.

Фиона ничего не сказала, просто притянула меня в объятия.

— Я в полном беспорядке, — всхлипнула я.

— Не правда, — прошипела она, удерживая меня на расстоянии вытянутой руки. — Ты самый сильный человек, которого я знаю.

— Это ты говоришь мне, что я сильная, — усмехнулась я. — Да ладно. Ты самая сильная, самая крутая сучка, которую я знаю. Гораздо сильнее и способнее просыпаться, вальсируя по жизни, чем я. Я, спотыкаясь, ползу как-то, — я держалась непринужденно, шутила, не совсем самоуничижительно — я действительно пыталась работать над этим, — но очевидно, что получалось плохо.

Но Фиона, в кои-то веки, не соответствовала моему легкому, дразнящему настроению. Ее взгляд был прищурен, черты лица напряжены.

— Детка. Когда я впервые переехала в эту страну, мне пришлось сдавать экзамен по вождению. Тогда мне было почти тридцать лет. Я вожу машину почти пятнадцать лет. Я, блять, отличный водитель. Но я дважды заваливала. Дважды, — она закатила глаза, прежде чем снова прищурить их на мне. — Сколько раз тебе приходилось проходить тест, когда ты была подростком?

Я поджала губы, не желая отвечать.

— Один раз. Но…

Она подняла палец, чтобы остановить меня.

— Но ничего. Ты сделала шаг вперед. Как ты всегда делаешь. Может быть, ты весь тот день думала, что у тебя эбола, но ты справилась и, черт возьми, сдала.

Я ухмыльнулась тому, как хорошо она меня знала. Если я правильно помню, это была не эбола, а штамм менингита. Честно говоря, в то время в нашем районе было много случаев.

Фиона была права. В тот день я была чертовски взвинчена. Накануне вечером у меня была паническая атака. Но мне пришлось отказаться, потому что нам нужна была эта свобода.

— Я снимаю свой дом, — продолжила она. — У меня никогда в жизни не было собственного дома. Это самый долгий срок, который я пробыла на одном месте. Потому что мне здесь нравится. Потому что я сделала это место своим домом. И моя гребаная виза истекает через год, но я больше нигде не хочу быть. Как бы мне, блять, ни нравилось работать на тебя, и я не могу представить себя где-то еще, хоть я и тсарше тебя, я твой сотрудник, — она указала на меня. — У тебя есть дом. Ты сама отремонтировала эту гребаную штуковину, а я даже не могу собрать мебель. Ты создала это, — она обвела руками пространство. — Этот бизнес. Заполнила все гребаные документы, которые там надо заполнять. Ты в банк ходила. Все, к чему ты стремишься в своей жизни, у тебя получается, — она потянулась, чтобы сжать мою руку. — Ты думаешь, что из-за того, что у тебя тревога, ты слабачка, — она покачала головой. — Это только делает тебя сильнее. Более впечатляющей. Чтобы ты успешно двигалась по жизни.

Хотя она подбадривала меня, ее слова только заставили меня рыдать сильнее.

— Я люблю тебя, — сказала я сквозь слезы.

— А я тебя больше, сучка, — ответила она, подмигнув.

Именно тогда я поняла, что пережила не одну историю любви, а множество. Что «долго и счастливо» существовало по-разному, и мне посчастливилось иметь их целую кучу.

***

Я ожидала, что мне будет больно находиться рядом с семьей Роуэна, ведь я потеряла свою. Так и было. Но только потому, что я испытывала агонию каждый раз, когда вдыхала и выдыхала. Теперь боль была моим постоянным спутником.

Но было невозможно испытывать горечь или обиду из-за того, чего у меня нет, когда я была рядом с семьей Роуэна. Они приняли меня в ту же секунду, как я переступила порог их дома.

Хотя, еще до этого.

Как только мы въехали на подъездную дорожку к прекрасному двухэтажному дому с широким крыльцом, цветущим садом и ярко-желтыми ставнями, входная дверь распахнулась, и из нее выскочила женщина.

Рука Роуэна на моем бедре напряглась, прежде чем он потянулся, чтобы поцеловать меня в макушку.

— Приготовься, кексик, — пробормотал он, расстегивая мой ремень безопасности.

Тогда я почувствовала укол нервозности, мой единственный другой опыт знакомства с семьей бойфренда был ужасным.

Но мне не пришлось долго беспокоиться о температуре в доме семьи Деррик, потому что моя дверь открылась.

— Ты здесь! — воскликнула женщина, хватая меня за руку и вытаскивая из машины.

Я была заключена в ее объятия в ту же секунду, как вышла.

От нее пахло ванилью и дорогими духами.

— Вау, ты прекрасна, — заявила она, держа меня на расстоянии вытянутой руки.

Я предположила, что эта женщина была матерью Роуэна, поскольку у нее такие же льдисто-голубые глаза и темно-каштановые волосы. Ее волосы были длиннее, касались плеч, обрамляя прелестное лицо, покрытое тонкими морщинками от тех лет, что она провела в улыбке, если судить по морщинкам в уголках глаз.

Она была маленькой, лишь немного выше меня и гораздо стройнее сложена, в белой водолазке и свободных джинсах, выглядела непринужденно и стильно.

— Приятно познакомиться с вами, миссис Деррик, — ответила я, радуясь, что мой голос не дрогнул от нервозности.

— О, только не это дерьмо про миссис Деррик, — она махнула рукой. — Называй меня Джилл, или… мама, если хочешь. Я не буду заставлять, если для тебя это слишком странно, — она лукаво улыбнулась Роуэну, который обходил машину.

— Господи Иисусе, мам. Ты отпугнешь ее еще до того, как она войдет в парадную дверь, — проворчал Роуэн, но опытное ухо уловило теплоту любви в его тоне.

Она добродушно закатила глаза жестом, который казался также отработанным и любящим, прежде чем подмигнуть мне.

— О, как будто я могу ее отпугнуть, — она взяла сына за руки и поцеловала его в щеку. — Посмотри на себя, — она сжала его щеки.

Я не могла перестать ухмыляться.

Мэгги рявкнула на Джилл, очевидно, устав терпеливо ждать внимания своей бабушки.

Джилл подчинилась, повернувшись, чтобы схватить собаку за морду и тоже поцеловать в мордочку.

— А ты, моя дорогая, еще более неотразима, — она взглянула на меня снизу вверх. — Держу пари, у вас была любовь с первого взгляда, не так ли?

— Да, так оно и было, — ответила я, не задумываясь. И я не смотрела ни на Джилл, ни на Мэгги. Я смотрела на Роуэна, давая понять, о чем говорю.

Мои щеки залились румянцем от напряженного молчания, наступившего после моих слов, и от того, как Роуэн смотрел на меня, что было совершенно неуместно, учитывая, что его мама прямо здесь.

Я прочистила горло, заставляя себя обратить внимание на Джилл, которая сияла, глядя на меня.

— Роуэн сказал, что просил ничего не брать с собой, но я сумасшедшая и готова взорваться, если меня заставляют приезжать куда-то, ничего не взяв с собой, — объяснила я ей, планируя открыть заднюю дверь грузовика Роуэна, чтобы достать пакеты с едой. Я много испекла по такому случаю.

Но Роуэн опередил меня в этом.

Я закатила глаза и не стала сопротивляться ему, как раньше, когда пыталась загрузить их в машину.

— И он взорвется, если не сможет сделать ультрамужскую вещь — нести пакеты с выпечкой, чтобы его девушка не посмела напрягаться, — сухо прокомментировала я.

Джилл издала теплый смешок и обняла меня, ведя по каменной дорожке, обсаженной лавандой, которая вела к их дому.

— Если я чему-то и научилась в жизни, так это позволять мужчинам делать тяжелую работу, пока мы сидим и пьем вино, — подмигнула она мне. Она притормозила нас, прежде чем мы добрались до входной двери, оглянувшись через плечо, чтобы посмотреть, где Роуэн. Мэгги радостно плелась за нами.

— Я хочу поблагодарить тебя за то, что ты приехала, — сказала она, ее тон больше не был легким и дразнящим. Выражение ее теплого лица было искренним и… почти мрачным. — Мне так жаль твоего брата. Я понимаю, что может быть трудно находиться рядом с другой семьей, особенно во время каникул, с незнакомцами, — она потянулась, чтобы сжать мою руку. — Просто знай, что мы уже считаем тебя семьей, и хотя мы, возможно, все сумасшедшие, мы безумно любвеобильные и много пьем, так что не будет абсолютно никакого осуждения с нашей стороны, если ты захочешь пережить этот праздник с обильным количеством выпивки.

— Принято к сведению, — ответила я, не чувствуя холода при упоминании моего брата, как бывало каждый раз, когда я думала о нем. И меня не охватила паника, как я ожидала, при мысли о том, что мне придется провести отпуск с кучей незнакомых людей. Потому что они не были незнакомцами. Это семья Роуэна.

В этот момент входная дверь открылась, и из нее выскочили двое детей.

— Дядя Роуэн! — закричали они хором, подбегая к Роуэну, а Мэгги лаяла позади них.

— Смотрите, какие пирожные он принес! — крикнула женщина с порога. — Я слышала, что они меняют жизнь, — она подмигнула мне и протянула бокал шампанского.

Она была высокой, как Роуэн, с такими же темными волосами и пронзительными глазами. Ее волосы были подстрижены в каре, и на ней было минимум косметики, но это только подчеркивало ее мягкие черты. И она выглядела шикарно в свитере крупной вязки, белых джинсах и уггах на ногах.

— Я Кендра, — она наклонилась, чтобы поцеловать меня в щеку. — Эти дьяволы — мои дети, — она с любовью смотрела на детей, которые теперь носились по переднему двору, а Мэгги игриво лаяла на них. — Поздоровайтесь с Норой, — крикнула она им.

— Привет, Нора! — послушно воскликнули они.

— Маленькие дикари, — усмехнулась она. — Но мы их любим.

Женщины провели меня внутрь, где я встретила еще больше людей, включая мужа Кендры, Кита. Он был дружелюбным и высоким, казалось, что он обожал свою жену и был частью семьи.

Отец Роуэна, Хэнк, был точной копией своего сына. Видение того, во что может вырасти мой альфа. Его темные волосы были густыми, как и борода, в отличии от щетины Роуэна. Он был крупным, все еще в отличной форме. Он обнял меня в знак приветствия.

— Мой сын действительно знает толк в девушках, — сказал он, как только отпустил меня. — Чертовски великолепная, — он подмигнул. — И я слышал, что ты успешная деловая женщина.

Я опустила взгляд на свои туфли, чувствуя себя неловко от похвалы.

— Я не уверена насчет успеха.

— Не смей пытаться это отрицать, — раздался резкий голос из кухни.

Щелкнув каблуками, вышла женщина.

Она была одета с головы до ног в черное. Кожаные брюки, дизайнерский свитер, небрежно заправленный в них, золото и бриллианты украшали ее уши, шею и запястья. Ее каблуки были по меньшей мере шести дюймов высотой, а подводка для глаз добавляла строгости. То же самое с ее красной помадой и волосами, зачесанными назад, чтобы подчеркнуть угловатые черты лица.

И она тоже была похожа на Роуэна и его сестру, но гораздо более суровую, красивую по-другому.

Она была чертовски устрашающей.

Пока она тепло не улыбнулась и не заключила меня в объятия, как это сделали остальные члены семьи. От нее пахло такими дорогими духами, что у них, вероятно, даже не было названия.

— Я навела справки о твоей пекарне, сестренка, — сказала она, как только отпустила меня. — Трудно открыть продовольственный бизнес. В этой-то экономике? — она покачала головой. — Во что бы то ни стало, ты должна была потерпеть неудачу. Но ты процветаешь. Я помогла бы заработать тебе миллионы, если захочешь приобрести франшизу, — она проницательно посмотрела на меня. — Но ты же не хочешь, да?

Я покачала головой. Ко мне уже обращались с таким предложением, и я отклонила его. Независимо от того, сколько денег обещали, я бы этого не сделала. Я не могла быть в каждом месте и следить за тем, чтобы использовались именно те ингредиенты, которые были максимально высокого качества. Люди бы начали мухлевать.

Качество пострадало бы. Это превратилось бы во что-то холодное, большое, бездушное и совершенно непохожее на то, что я создала.

— Каллиопа, оставь ее в покое, — проворчал Роуэн, внезапно оказавшийся рядом со мной, свирепо глядя на свою сестру. Но я знала, как Роуэн смотрит на меня, и этот взгляд был напоказ. Под ним было видно тепло.

— Возьми это, ладно, папа? — попросил он своего отца, указывая на пакеты. Его отец взял их, но не раньше, чем наклонился и поцеловал сына в щеку.

— Рад тебя видеть, сынок.

Я почувствовала себя расплавленной, увидев легкую привязанность, проявляемую даже такими строгими мужчинами.

— Каллиопа хочет сделать всех богатыми, — объяснил Роуэн, обнимая меня.

Ухоженные брови Каллиопы нахмурились.

— Почему ты говоришь это так, словно это что-то плохое.

— У меня есть все, что нужно, прямо здесь, — ответил Роуэн, прижимая меня крепче. Намек на более бурные чувства.

Каллиопа закатила глаза.

— Тебе легко говорить, твой строительный бизнес достиг высоких шестизначных показателей.

— Черт возьми, Каллиопа, прекрати совать нос в мое финансовое дерьмо, — рявкнул Роуэн.

Ее рубиновые губы приоткрылись, обнажив ровные белые зубы.

— Заставь меня, Рэмбо.

После этого я стала свидетелем того, что казалось обычным делом для семьи. Кендра была миротворцем между своими братом и сестрой, которые любили спорить, но при этом явно обожали друг друга. Дети, Уайатт и Молли, были, как сказала Кендра, дикарями, но очаровательными. Кит был тихим, но дружелюбным. Хэнк был очень похож на своего сына, немногословен, но показывал каждому члену своей семьи, как много они значат для него.

Джилл была сердцем семьи. Бегала повсюду, добавляла последние штрихи к блюду, тайком угощала своих внуков, старалась изо всех сил, чтобы я чувствовала себя желанным гостем.

Роуэн всегда была на моей стороне. Всегда прикасался ко мне, целовал в висок, уверял меня, что он рядом, возможно, беспокоился, что это будет тяжело.

И я догадывалась, что в каком-то смысле так оно и было. Эта рана внутри меня пульсировала болезненно, но терпимо. И что-то еще расцвело внутри меня.

Надежда.

Надежда, что я смогу стать частью этой семьи.

— Ты заслуживаешь этого, сестренка, — прозвучал голос Анселя откуда-то из глубины меня.

Глава 23

Рождественский ужин был замечательным. В столовой семьи Деррик стоял длинный стол, все места заняты, вся поверхность уставлена вкусной едой.

— Итак, Нора, — сказала Каллиопа после того, как мы все сели. — Каким был твой брат?

Не было того банального момента, когда вилки перестали звенеть, все стихало, когда разговор был о смерти. Совсем наоборот. Люди по-прежнему тянулись то к одному, то к другому блюду.

Кендра отругала Уайатта за то, что он пытался есть картофельное пюре руками.

Все продолжали заниматься своими обычными делами за обеденным столом, но в то же время слушали.

Рука Роуэна сжала мое бедро, и я почувствовала, как напряглось его тело рядом со мной. Он был напряжен, готовый броситься на мою защиту, оградить меня от темы, которая могла бы снова ввергнуть меня в пучину отчаяния.

Хотя этот вопрос удивил меня, но не расстроил. Я не почувствовала боль, неловкость или даже жалость. Она задала этот вопрос, потому что ей было интересно. Они все были такими. Они не обходили смерть стороной, игнорируя ее. Они нашли способ посадить моего брата за стол вместе с нами.

Роуэн, конечно, не видел, насколько это было продуманно, потому что он был в защитном альфа-режиме.

Прежде чем он успел что-либо сказать, я похлопала его по руке и понадеялась, что он перестанет бросать на сестру убийственный взгляд.

— Он был замечательным, — я положила салфетку себе на колени. — Он верил в кристаллы, чакры, утраченные древние цивилизации и был одержим НЛО.

— О боже, я тоже одержима НЛО! — воскликнула Кендра. — Мы посещаем все достопримечательности, но Розуэлл{?}[Мировую известность город приобрёл в связи с «Розуэлльским инцидентом» 1947 года, одним из наиболее известных происшествий, рассматриваемых как обнаружение НЛО.] — это большое разочарование. Я бы не рекомендовала туда ехать. Очень угнетающе.

Я улыбнулась, потому что Ансель говорил нечто подобное.

— Однажды его арестовали возле Зоны 51, — усмехнулась я.

— Расскажи нам все, — потребовала Кендра.

И каким-то образом я это сделала. Мне удавалось говорить о своем брате в прошедшем времени, поддерживая его жизнь единственным доступным мне способом.

***

Между ужином и десертом были подарки.

Обмен подарками мог бы получиться неловким. Может быть, с любой другой семьей так бы и было, но не с Дерриками.

Никакой неловкости. Было чудесно наблюдать, как дети с нескрываемым ликованием разрывают свои многочисленные подарки. Затем, когда они убежали играть со своими игрушками, взрослые обменялись подарками с чуть меньшим ликованием, но не сильно.

Опять же, мне нравилось наблюдать за этим ритмом, видеть любовь между ними, улыбки, шутки, продуманные презенты.

Я не ожидала подарков, даже от Роуэна. Хотя сама подарила ему. Но я не чувствовала себя комфортно, даря перед зрителями, даже перед этими зрителями.

Мое место рядом с ним в большом уютном кресле было, пожалуй, лучшим местом для этого. Несмотря на вездесущую тупую, пульсирующую боль горя внутри меня — боль, которая, как я подозревала, всегда будет там, хотя она может быть разной по величине, — я никогда не чувствовала себя счастливее. Более комфортнее.

Мне нравилось все в этом доме. Мне нравились запахи, качественная мебель, которая была изношена… но в лучшем виде. Фотографии на всех поверхностях, документирующие жизнь, которая казалась полной любви.

Я завидовала этому, но в то же время страстно желала повторить это. Начать такую жизнь с Роуэном.

— Нора?

Я моргнула, глядя на Джилл, которая стояла передо мной с упакованной коробкой.

— Это тебе, милая.

Я уставилась на коробку, искусно перевязанную ярко-красным бантом.

— Мне?

Она кивнула, тепло улыбаясь.

Я взяла его, неловко положа к себе на колени.

— Разорви, — крикнула Каллиопа с другого конца комнаты.

Рука Роуэна нашла мой затылок и слегка сжала его.

— Но это так красиво упаковано, — я провела рукой по гладкой бумаге.

— Что только делает вскрытие еще более увлекательным, тебе не кажется? — глаза Джилл озорно блеснули.

Я разорвала бумагу и увидела серебряную шкатулку, выглядевшую антикварной, с вырезанными на ней замысловатыми узорами.

Она была тяжелой, солидной и казалась единственной в своем роде.

— Это прекрасно, — искренне сказала я Джилл.

— О, шкатулка хорошая, но важно то, что внутри.

Внутри нее лежали листки бумаги с рецептами, написанными наклонным почерком.

— Моя бабушка была пекарем, — объяснила Джилл, пока я листала. — Ни одна из этих двоих не интересуется выпечкой, — она кивнула своим дочерям.

— Мы обожаем выпечку, — возразила Каллиопа.

— Съесть не считается, — ответила Джилл.

Каллиопа пожала плечами и вернулась к печенью, которое ела.

Что касается меня, то я расслышала это лишь наполовину. В моих ушах стоял статический звон.

— Я знаю, это может показаться немного старомодным, — сказала мне Джилл.

Я быстро покачала головой, как для того, чтобы ответить, так и для того, чтобы попытаться стряхнуть слезы.

— Это самый особенный подарок, который я когда-либо получала, — прошептала я, не в силах говорить громче.

Я откашлялась и посмотрела на нее снизу вверх.

— Я не из семьи, где драгоценные вещи передаются по наследству.

— Теперь ты с нами, — возразила она с теплой улыбкой.

Теперь я с ними.

Как будто это так просто.

И, возможно, так оно и было.

***

Беседа легко возобновилась, как только мы сели за десерт, и все пели мне дифирамбы по поводу разнообразия блюд, которые я приготовила. Возможно, я немного перестаралась.

— Хорошо, что твоя пекарня находится за сотни миль отсюда, — Кендра потерла живот. — Иначе у меня были бы неприятности.

— Мне все еще не нравится, что ты так далеко от нас, — проворчала Джилл, нахмурив брови.

— Мам, ехать меньше трех часов, — ответил Роуэн, все еще держа руку на моем бедре. Он ел свой пирог одной рукой.

— Ну, ты мог бы остаться здесь, унаследовать бизнес своего отца, чтобы он ушел на пенсию, — возразила она.

Роуэн усмехнулся.

— Мама, ты же знаешь, что в тот день, когда папа уйдет на пенсию, ад замерзнет.

Джилл закатила глаза.

— Чепуха. Твой отец заслуживает провести свои сумеречные годы, делая все, что он захочет.

— Чего он хочет, так это продолжать работать, — вмешался отец Роуэна. — Ты же знаешь, я бы свел тебя с ума, если бы сидел дома целыми днями. Ты не готова ко всей той дополнительной энергии, которую мне приходится направлять в другое место, — он пошевелил бровями.

Джилл посмотрела на него поверх своего бокала с вином.

— О, правда? Испытай меня.

Каллиопа застонала.

— А нельзя, чтобы мама не делала папе предложения посреди рождественского ужина? Всего один раз?

— О, будь счастлива, что у твоих мамы и папы здоровая сексуальная жизнь, — сказала ей Джилл.

— Я счастлива, — возразила Каллиопа. — Просто не хочу слышать это все время.

Я подавила улыбку, пока они продолжали добродушно препираться.

Беседа текла легко и в разных направлениях. Иногда общие разговоры, иногда по отдельности. Ни одна тема не казалась запретной или неловкой. Эту семью все устраивало.

— О боже мой, — выдохнула Каллиопа с набитым ртом моего лимонного пирога с меренгой. — Если мой брат не женится на тебе, это сделаю я.

Я улыбнулась ей, мои щеки вспыхнули от похвалы, которую подобным образом произносили остальные члены семьи.

— Нора, ты в высшей степени талантлива, — восхищалась Джилл, убирая со своей тарелки и накладывая себе горячий шоколадный торт. — Твоя пекарня — это как раз то, что нам нужно здесь, в нашем городе.

Роуэн слегка напрягся рядом со мной.

— Мам, — сказал он теплым тоном, но в нем слышалось предостережение.

— Что? — невинно спросила она. — Я просто говорю, что у ее бизнеса здесь есть потенциал для замечательного развития, и вы оба будете ближе, поэтому, когда у вас появятся дети, я буду рядом, чтобы помочь.

Мы с Роуэном не говорили о детях после разговора о контрацептивах, но это тема, о которой я думала все больше и больше. Особенно когда сидишь за этим столом.

— Когда у нас будут дети, ты будешь ездить в Юпитер каждые чертовы выходные с моего разрешения или без него, ты же знаешь, — ответил Роуэн, нисколько не смущенный обсуждением нашей будущей семьи в присутствии его собственной.

Его мать вздохнула.

— Но разве не было бы здорово, если бы они росли поближе к своим двоюродным братьям и сестрам? Ты мог бы перенести бизнес сюда, объединить его с бизнесом отца. Я знаю, случившееся с Кипом трагично и душераздирающе, но ему не нужно было уезжать из города…

Добродушная улыбка сошла с лица Роуэна, и выражение его лица стало мрачным.

— Мам, хватит об этом.

Атмосфера за столом изменилась.

Улыбки померкли, и все, казалось, дружно вздохнули.

Однако Джилл не была готова отступить.

— Прошло пять лет, и я знаю его мать…

— Хватит! — Роуэн хлопнул ладонью по столу, и бокалы зазвенели, покачиваясь.

Я вздрогнула, но никто другой не был слишком потрясен. Каллиопа поймала свой бокал, прежде чем он опрокинулся, и небрежно отпила из него.

Отец Роуэна покачал головой.

Кендра шепотом отчитала сына за то, что он провел пальцем по глазури на одном из тортов. Кит смотрел какую-то игру по телевизору в соседней комнате.

Казалось, только я была встревожена внезапной вспышкой гнева Роуэна. Я была единственной, кто не в курсе того, что случилось с Кипом.

Они с матерью смотрели друг на друга еще мгновение, прежде чем то, что витало в воздухе, рассеялось.

— Нора, как ты делаешь этот пирог таким сочным? — спросила Кендра, облизывая зубцы вилки. — Я никогда раньше не пробовала ничего подобного.

Я бросила еще один взгляд на Роуэна, обеспокоенная и любопытная, прежде чем ответить.

С этого момента все шло гладко, но я отложила разговор на потом.

Однако было трудно держаться за это, окруженной звуками дома. Смех и непринужденная беседа за послеобеденным кофе. С теплыми объятиями от всех на прощание. Обещания и планы на будущее.

Да, было трудно держаться за единственное черное пятно в течение дня.

Трудно, но не невозможно.

***

Мы ехали домой рождественской ночью. Несмотря на то, что Джилл уговаривала нас остаться, Роуэн твердо сказал «нет».

Когда я попыталась поспорить об этом, он отвел меня в сторону и сказал:

— Хочу трахнуть тебя так сильно, чтобы ты кричала. Не планирую делать это под крышей моих родителей.

Я больше не пыталась спорить.

Мэгги ночевала у своих «двоюродных брата и сестры», которые нежно любили ее и которым пока не разрешалось заводить собаку. Ночевка была «пробной», посмотреть, как они будут выгуливать ее, кормить и убирать.

Затем они приедут с Мэгги и всей семьей посмотреть мою пекарню и провести с нами канун Нового года.

Я была в восторге от этой новости, так как чувствовала себя с каждым из них как дома и стремилась проводить с ними больше времени. Но мне также нужно было сделать около миллиона дел, чтобы показать им все лучшее.

— Остановись, — скомандовал Роуэн.

Я вопросительно уставилась на него, поскольку ничего не говорила.

— Ты думаешь о том, чтобы потратить следующую неделю на выпечку, готовку, украшение, уборку или что-то еще, черт возьми, чтобы принять мою семью.

Я уставилась на него, разинув рот.

— Я знала, что ты потрясающий, но не знала, что ты еще и умеешь читать мысли.

Он хихикнул.

— Я не умею читать мысли, просто знаю тебя. Видел, как твои глаза остекленели примерно через две секунды после того, как они загорелись от возбуждения при мысли о приезде моей семьи, — он потянулся с того места, где его рука лежала на моем бедре, чтобы переплести свои пальцы с моими. — И, черт возьми, мне нравится видеть, как ты радуешься возможности провести с ними время.

— Это довольно просто, — пожала я плечами. — Я полюбила твою семью.

— И они полюбили тебя, — немедленно ответил он. — Ставлю свои сбережения на то, что на моем телефоне уже миллион и одно сообщение, восхваляющее тебя.

— Это только потому, что я принесла выпечку, — пошутила я.

Роуэн не улыбнулся. На самом деле, его лицо стало очень серьезным, а хватка на моей руке усилилась.

— Прекрати, Нора. Это потому, что ты такая, какая есть.

Я прикусила губу.

— Ты уверен?

Роуэн повернул голову и на мгновение покосился на меня.

— О чем, черт возьми, ты говоришь?

— Беспокойство — это не состояние моей души, это черта характера, — вздохнула я, надеясь, что темнота внутри грузовика скроет стыд, покрывающий меня, как пот. — Я не такая, как твоя семья, легкая, счастливая, уверенная в себе. Я боюсь, что тебе нужна…

Я не успела договорить, потому что Роуэн ударил по тормозам и съехал на обочину. К счастью, позади нас никого не было.

Его длинные, мужские пальцы нашли мой подбородок, приподнимая его так, что я была вынуждена встретиться взглядом с его лазурными глазами.

Его челюсть была напряжена, губы сжаты в тонкую линию, что говорило о том, что он явно зол, но он смотрел на меня с мягкостью, которая уравновешивала его острую челюсть.

— Тебе пришлось быстро повзрослеть, — сказал он. — Слишком, блять, быстро. Тебе пришлось взвалить на свои плечи чужое дерьмо, стать взрослой и думать о вещах, о существовании которых ты не должна была знать, — он покачал головой, словно в благоговейном страхе. — Я наблюдал, как ты несешь тяжесть на плечах, под которым большинство людей прогнулись бы, — продолжил он. — И ты справилась с этим с такой силой, что я не могу поверить, что ты настоящая. Так что перестань нести подобную чушь. Перестань сомневаться в том, достойна ли ты меня, я собираюсь провести остаток своей жизни, зарабатывая право быть достойным тебя.

Слезы обожгли мне глаза.

— Я хотел подождать, пока мы не вернемся домой, но… — он наклонился к заднему сиденью, доставая из какого-то тайника маленькую бархатную коробочку.

Мое сердце бешено колотилось.

— Это не кольцо, — сказал Роуэн, увидев выражение моего лица. — Я планирую подарить тебе колечко, не пойми меня неправильно, но у меня есть сестры. Итак, я знаю, что дарить женщине обручальное кольцо на Рождество и называть это своим подарком — это акт войны.

Его глаза блеснули, когда я поджала губы, чтобы скрыть улыбку.

Хотя его сестры, возможно, были правы в отношении других женщин или, может быть, в отношении меня с другим мужчиной, я бы совсем не разозлилась, если бы Роуэн подарил мне на Рождество вечность с ним.

Я взяла коробку, которую он протянул мне, и открыла ее. Мои трясущиеся руки скользнули по золотому ожерелью со сверкающим зеленым камнем посередине.

— Хризолит, — объяснил Роуэн. — Твой и Анселя камень. Я знаю, что он увлекался кристаллами и тому подобными вещами. А ты не очень. Но я решил, что это будет способ повсюду носить его с собой.

Мои слезы капали на великолепный камень изумрудной огранки, изящную цепочку. Это было стильно, определенно дорого, но утонченно.

— Роуэн, — упрекнула я. — Я уже достаточно выплакала сегодня из-за рождественских подарков.

Он ухмылялся, когда я подняла глаза, и протянул руку, чтобы вытереть одну из моих слез большим пальцем.

— Слезы счастья меня устраивают, кексик. Можно надеть?

— Конечно, — прошептала я, поворачиваясь на своем месте и протягивая ему коробку.

Я приподняла волосы, чтобы обнажить шею, затем Роуэн протянул руку, его пальцы коснулись кожи. Даже простое надевание ожерелья что-то сделало со мной. Пробудило во мне жажду к нему, которая никогда не была далеко, желание, которое ни на йоту не притупилось.

— Ладно, раз уж мы обмениваемся подарками здесь, на обочине дороги… — я сунула руку в сумочку, стоявшую у моих ног, и достала сверток с самого дна.

Я пришла подготовленной, захватив с собой свою огромную сумку, в которой, казалось, было бесконечное количество места.

Я вручила подарок Роуэну, и он оторвал бумагу, открывая «Противостояние» Стивена Кинга. Я прочесала Интернет, чтобы найти это первое издание с автографом.

Рука Роуэна осторожно и благоговейно перевернула страницу.

— Я знаю, что он твой любимый, — сказала я застенчиво, поскольку Роуэн долгое время молчал.

Он моргнул, глядя на меня, и, должна сказать, я была отчасти довольна, что мне удалось шокировать Роуэна Деррика, хотя я не могла прочитать по его лицу, был ли он счастлив или нет.

— Тебе нравится?

— Нравится? — повторил он низким голосом, почти рычанием.

Я медленно кивнула.

Роуэн осторожно и благоговейно положил книгу на центральную консоль — которая была сверкающе чистой, не усеянной странными крошками и липкой от неизвестных жидкостей, — отстегнул мой ремень безопасности и рывком перекинул меня через него.

Это был немалый подвиг, даже несмотря на то, что салон грузовика больше, чем у большинства автомобилей. Я была не совсем маленькой.

Но Роуэн сделал это, так что я сидела верхом на нем на водительском сиденье, мое платье задралось на бедрах, а шелковые трусики терлись о грубую ткань его джинсов.

Я мгновенно стала влажной и захотела его.

Роуэн обхватил меня за шею и поцеловал. Не просто поцелуй, а жестокое, волшебное притязание. Тот, который воспламенил мое тело и заставил тереться о твердый член в его джинсах.

— Я покажу своей малышке, как сильно мне, блять, понравился этот подарок, самая продуманная, блять, самая драгоценная вещь, которую я когда-либо получал, — прорычал он мне в рот, приподнимая мое тело одной рукой, чтобы другой освободиться от джинсов.

Он сделал это быстро, неистово и разъяренно, отодвигая мои промокшие трусики в сторону, чтобы врезаться в меня, а я могла насадиться на него.

Я откинула голову назад от удовольствия, рука Роуэна лежала на моем бедре, безжалостно прижимая к его члену.

Другой рукой он обхватил мой затылок, потянув его вниз, так что мои глаза встретились с его.

— Да, оседлаешь меня, как хорошая девочка? — спросил он, и его грубый голос усилил ощущения, затопившие мой организм.

Я кивнула, уже затаив дыхание. Мой оргазм нарастал внутри, пока я яростно трахала его.

— Ты позволишь мне кончить в тебя?

Я приостановилась, но только на долю секунды.

— Да, — пробормотал он. — Позволишь мне зачать в тебе ребенка, Нора?

Мое тело упивалось этими словами, содрогаясь, когда оргазм нахлынул на меня.

— Да, — прохрипела я без колебаний.

— Тогда сожми мой гребаный член, кексик.

Мое тело стремилось повиноваться ему. Даже когда ошеломил оргазм, я продолжала двигаться, продолжала скакать, когда Роуэн взорвался во мне, посылая меня в еще один оргазм, который, черт возьми, чуть не уничтожил мой мир.

— Черт, — выдохнул Роуэн, когда мы оба спустились на землю, мой лоб прижался к его.

— Не думал, что могу ощутить еще нечто лучшее в этом мире, — прохрипел он. — Но кончать в тебя? — он покачал головой. — Лучшее чувство на свете, — он обнял меня за шею, так что наши глаза встретились. — Я буду делать это каждый раз, когда мы будем трахаться, пока не заведем ребенка, и каждый раз после.

Что я могла сказать на это?

***

Только когда мы вернулись домой, у меня появилась возможность поговорить с Роуэном о том моменте за столом.

Мы приняли душ — как обычно, вместе, — так что я закуталась в халат, а Роуэн был в пижамных штанах с низкой посадкой, которые я подарила ему на Рождество. Я сделала мысленную пометку, подарить ему таких в разных цветах.

Мы сидели в креслах в моей спальне, пили вино, наслаждаясь обществом друг друга.

— Что случилось с Кипом? — осторожно спросил я Роуэна.

Он вздохнул.

— Видимо, ты заметила.

— Если ты не хочешь мне говорить, все в порядке, — быстро сказала я.

— Нет, кексик, дело не в том, что я не хочу тебе говорить, просто… — он провел рукой по волосам. — Черт возьми, я не говорил об этом с тех пор, как все случилось. Кип делает все, что в его силах, чтобы не думать об этом. Мы лучшие друзья с детства, — начал он, меняя позу, чтобы полностью повернуться ко мне лицом. — Неразлучны. Мы оба знали, что хотим пойти служить. Быть «Морскими котиками». Он подождал, пока мне не исполнится восемнадцать, чтобы мы могли поехать вместе. Подумал, что мы, вероятно, разделимся, тем более что в отборе такой низкий шанс успеха, — он невесело усмехнулся. — Но мы оба упрямые ублюдки и нас приняли. Перед тем, как нас послали на службу, Кип вернулся домой, женился на своей школьной возлюбленной. Девушка, которую он любил всем сердцем. Которая каким-то образом поняла, зачем ему нужно отправляться на войну за полмира отсюда. В его семье творилось какое-то хреновое дерьмо, ему было что доказать им и самому себе. Она была верна ему на протяжении многих лет, нас почти не было дома, — он покачал головой. — Она была хорошей женщиной. Великой. Подарила ему прекрасную дочь, хорошо ее воспитала.

Мое сердце бешено колотилось, зная, что у этой истории не будет счастливого конца, поскольку я не слышала, как Кип говорил о жене или дочери. Ни разу.

— Я пытался убедить Кипа уйти со службы, когда родилась его дочь, — сказал Роуэн, понизив голос. — Ему не нужно было рисковать своей жизнью, когда у него было все, ради чего стоило жить. Однако его упрямство глубоко укоренилось, поэтому он остался. И я тоже. Потому что у меня дома не было жены и дочери, и потому что я считал своим долгом убедиться, чтобы он добрался до них целым и невредимым. Но у меня было нехорошее предчувствие. От которого я не мог избавиться. Что я однажды постучу в их дверь, скажу жене моего лучшего друга, что я не смог защитить его, что их дочь никогда не узнает своего отца. Но все обернулось совсем не так.

Он стиснул зубы.

— Они погибли, пока мы были на задании, — выдавил он. — Автомобильная авария. Его жена умерла сразу же. Их маленькая девочка каким-то образом продержалась три дня. Три гребаных дня. Они знали… наше начальство. Но они не смогли нас вытащить. И не стали бы. Не знаю, почему. К тому времени, как мы вернулись домой, уже были похороны.

Мое сердце болело от ужасов, через которые пришлось пройти Кипу. Потеря, от которой я даже представить себе не могла, что кто-то может оправиться. Я попыталась сопоставить это с тем Кипом, которого я знала… Всегда улыбающийся, распутный, никогда не намекающий на разрушенное прошлое.

Потом я вспомнила ту ночь, когда Роуэн ушел, сказав, что ему нужно забрать Кипа из бара. Я подумала о пьянках, которые он устраивал в одиночестве.

— Его семья — хорошие люди, — продолжил Роуэн. — Но властные. Он не мог быть рядом с ними, с воспоминаниями о нашем родном городе. Пришлось уехать. Я был более чем готов поехать с ним. Вернувшись домой, я тоже был не в самом лучшем расположении духа. Я был не тем человеком, которого моя семья знала раньше.

Я встала со своего места, чтобы свернуться калачиком в его объятиях, не в силах быть так далеко от него, слыша боль в его голосе. Мы не говорили подробно о том, что он сказал мне той ночью на парковке. О людях, которых он убил. То, что он видел. Того факта, что он сказал это, было достаточно. Произнес слова, которые, как я знала, он никому не говорил.

— Я люблю тебя, — сказала я.

Роуэн удивленно моргнул, глядя на меня, что имело смысл. Это необычное время, чтобы наконец сказать это. Но я больше не могла сдерживаться.

Я провела рукой по щетине на его щеке.

— Я люблю тебя таким, какой ты есть, — прошептала я. — Каждую отдельную частичку тебя. Мне нравится то, что ты делаешь для своих друзей. Для семьи. Мне нравится то, что ты для делаешь. меня То, что ты заставляешь меня чувствовать. Я люблю тебя.

Роуэн пристально посмотрел мне в глаза.

— Господи Иисусе, Нора, — прорычал он, поднимая нас обоих так, чтобы я оказалась в его объятиях. — Я больше не гребаный двадцатилетний парень, но ты делаешь невозможное, у меня член встает после таких слов, — он повалил меня на кровать.

Мой халат распахнулся, обнажив мое тело.

— Но такое тело… — он наклонился, чтобы раздвинуть мои ноги и обнажить мою киску. — Такая киска… — его глаза нашли мои. — И ты говоришь, что любишь меня, — он снял штаны, чтобы показать свой член, твердый и готовый. — Мне придется трахать тебя, пока ты не потеряешь сознание.

Затем он сделал именно это.

Роуэн

Не так уж часто я вставал раньше Норы. У нее был внутренний будильник, в который невозможно поверить. Энергия, драйв, которые произвели на меня чертовски сильное впечатление.

Итак, те утра, когда я просыпался, а она все еще спала в моих объятиях, зная, что я могу разбудить ее своим языком или членом, были одними из моих любимых.

Но я не делал это сразу. Я проводил время, просто глядя на нее, прослеживая очертания ее губ, веснушки, покрывающие нос. Она была самой сногсшибательной женщиной в этом гребаном мире. И, наконец, прошлой ночью она почувствовала себя в достаточной безопасности, чтобы сказать, что любит меня. Я знал, что она это чувствовала. Нора не скрывала своих чувств ко мне. Она показала мне это примерно миллионом разных способов.

Но когда я услышал эти слова вслух, это было что-то другое.

В ней было что-то такое, о чем я даже не подозревал, что могу полюбить в человеке. Черт, вещи, которых я даже никогда не замечал в других людях.

Например, о том, что у нее была какая-то сумасшедшая процедура по уходу за кожей. С инструментами, камнями и ассортиментом товаров, которые, вероятно, стоили бешеных денег, потому что это была она. Ей нравилось модное дерьмо. Нравился ее распорядок дня. И мне, блять, нравилось лежать в ее постели, на ее элегантных, блять, простынях, слышать, как позвякивают ее браслеты, когда она умывается.

Но больше всего мне понравилось, как она выходила на улицу — сияющая, приятно пахнущая, с ангельским видом и свежим личиком, но с крошечным пятнышком туши под глазом. Как она держалась после всего этого дерьма, я не знал. Но я был так чертовски благодарен. Мне нравилось это маленькое пятнышко, потому что это была она. После выполнения этой долгой, причудливой рутины, полировки кожи до совершенства… у нее было маленькое пятнышко.

Мне нравилось, что онасмеялась, когда спотыкалась или натыкалась на что-то — она была чертовски неуклюжей, и хотя я беспокоился, что однажды она серьезно поранится, это мне тоже нравилось. Это было ее первым побуждением. Не кричать от боли, даже если ей действительно больно. Она смеялась над собой. Потому что это она.

Даже ее дерьмовое здоровье… она беспокоится о тромбе, опухоли головного мозга, укусе коричневого паука. Я чертовски ненавидел то, что она страдала, но понимал, что именно это делало ее той, кто она есть. Я надеялся, что однажды она почувствует себя в достаточной безопасности, будет беспокоиться все меньше и меньше, но я готов принимать ее любой, черт возьми, всегда.

Я наблюдал за ней еще несколько секунд, переполненный любовью и пронзенный небольшим чувством вины. Я получил все, о чем когда-либо мечтал, но жизнь моего лучшего друга была кошмаром.

У меня внутри все сжалось при одной мысли о потере Норы.

Я бы ни за что, блять, не позволил этому случиться.

Не в силах остановиться, я прижался к ее губам.

Ее глаза медленно открылись, все еще скованные сном.

— Хэй, — прошептала она.

— Привет, — пробормотал я в ответ, моя рука опускалась к ее киске.

Она резко вдохнула, когда ее тело растворилось в моем.

А потом я начал свое утро так, как планировал начинать его всю оставшуюся жизнь… трахая свою женщину.

Эпилог

4 месяца спустя

Нора

Все закончилось свадьбой.

Не нашей, заметьте.

Роуэн меня еще не спрашивал.

Не то что бы я беспокоилась о том, что его кольцо окажется у меня на пальце. Не поймите меня неправильно, у меня чуть не закружилась голова от перспективы выйти замуж за мужчину, которого я любила. Но я никуда не торопилась. Мне это не нужно для счастья, я не разбрасывала каталоги колец по дому. Многие женщины жаждали заполучить кольцо, потому что хотели, чтобы их мужчина связал себя обязательствами. Хотели знать, что он серьезен и хочет только ее. Что у мужчин на уме будущее. Общее их будущее. Вечность.

Роуэн с самого начала ясно дал понять, что настроен серьезно и хочет только меня. Он никогда не скрывал своих чувств. И он постоянно говорил о вещах типа «навсегда».

Мы жили вместе. Вместе с собакой. Мы проводили почти все наше свободное время вместе. Он дарил мне множественные оргазмы. Ежедневно.

Брак, хотя и был захватывающей вехой в будущем, не был чем-то, что может все изменить.

Однако брак кое-что менял для других. Для двоих людей. На самом деле, это меняет все.

— Я все еще пытаюсь осмыслить, — сказала я Фионе, пока она наполняла оба наших бокала шампанским. Я не притрагивалась к своему с тех пор, как она налила первый бокал, а она почти полностью осушила бутылку в одиночку.

— О чем тут можно думать? — рявкнула она, поднимая стакан и делая большой глоток, прежде чем повернуться, чтобы осмотреть себя в зеркале.

Я нахмурилась, глядя на свою лучшую подругу.

— Как насчет того факта, что меньше месяца назад вы двое едва могли находиться в одной комнате друг с другом, а теперь вы женитесь?

Фиона хмуро посмотрела на меня в зеркало.

— Разве ты не слышала о тропе «от врагов до влюбленных»? — рявкнула она тем же защитным тоном, который приняла с тех пор, как они объявили не только о своей помолвке, но и о дате свадьбы три недели назад.

— Я знаю, и это отличный троп, но если бы я не знала тебя лучше, я бы сказала, что ты все еще твердо стоишь на стадии врагов, — парировала я, проводя кончиками пальцев по краю своего бокала. — Вы, ребята, не кажетесь такими уж… влюбленными.

Фиона снова нахмурилась, сделав еще глоток, затем наклонилась, чтобы подкрасить губы блеском. Она, конечно, выглядела сногсшибательно в простом платье, которое облегало ее тело и подчеркивало загорелую кожу.

Оно не было белым. А ярко-красным. Кроваво-красным.

Не то что бы я думала, что Фиона сделает что-то традиционное, но я не совсем этого ожидала. Конечно, красный мог означать любовь, страсть или романтику, но этот оттенок был сердитым. Почти как объявление войны.

— Только потому, что мы не набрасываемся друг на друга, не разглагольствуем о настоящей любви повсюду, как ты с Роуэном, это не значит, что мы не любим друг друга, — фыркнула Фиона, проводя пальцами по волосам.

— Ну да, — согласилась я. — Но, похоже, этот парень тебе даже не нравится. И это действительно быстро, — я посмотрела на свой все еще полный бокал шампанского, размышляя о причинах, по которым моей лучшей подруге и лучшему другу Роуэна нужно было пожениться так быстро и так неожиданно. — Ты беременна?

Фиона посмотрела на меня с неподдельным ужасом.

— Нет, я, черт возьми, не беременна, — прошипела она. — И даже если бы забеременела, последнее, что я бы сделала, — это устроила свадьбу с парнем, который меня обрюхатил. Ну же, детка, ты знаешь меня лучше.

— Я думала, что знаю, — возразила я. — Но ты даже не сказала мне, что у вас с Кипом что-то происходит, просто бам и помолвка.

Я пыталась скрыть свою боль, потому что, несмотря на то, что это правда, это день ее свадьбы, и мне нужно поддержать ее.

Лицо Фионы смягчилось, и она повернулась, поставив свой теперь уже пустой бокал рядом с моим, прежде чем взять меня за руки.

— Мне жаль, — искренне сказала она. — Я не хотела ничего от тебя скрывать. Все это произошло так быстро и… черт, я не думала, что мы дойдем до такого. Я даже не знаю, будет ли он там ждать меня, — она махнула в сторону дверей, ведущих наружу.

Фиона планировала просто расписаться, желая, чтобы было как можно меньше фанфар. Но она была моей лучшей подругой, и хотя технически она меня не приглашала, я была ее подружкой невесты. Таким образом, должны были прозвучать фанфары, несмотря на то, насколько я шокирована всем этим.

Фиона не привереда, но ей не нравилось в каждой локации, которую я ей показывала.

Итак, мы решили сделать это в пекарне. Единственное место, на которое она не наложила вето.

Мы превратили мой офис в гардеробную, мой стол был завален косметикой. Пирожные были на кухне. Я немного перестаралась с организацией питания. Фиона любила все шоколадное, поэтому я испекла три разных вида шоколадного торта. Кип любил ваниль, поэтому я испекла простой ванильный пирог с глазурью из бурбона и викторианский бисквит с моим домашним джемом. Не говоря уже обо всех маленьких подарках для вечеринок… кексы, кейк-попсы, домашние конфеты.

Фиона больше всего беспокоилась из-за выпивки.

— Он будет там, — заверила я ее, хмуро глядя на гостиную, которую мы превратили в место проведения свадьбы. — Он не дурак. И он знает, что я выслежу его и спущу с него шкуру живьем, если он причинит вред моей лучшей подруге.

— О, мне нравится твоя кровожадность, — подмигнула Фиона. — Роуэн знает об этом?

Я закатила глаза, но не смогла удержаться и сжала ноги вместе, думая о том, как прошлой ночью приковала его наручниками к кровати. Оказалось, что мой плохой мальчик не против отказаться от контроля. По крайней мере, ради меня.

— О чем? — спросила я.

Она склонила голову вниз, к моему животу.

Я ахнула, потрясенно глядя на нее.

— Как ты узнала? — спросила я, обхватив руками живот.

— Девочка, ты к этому не прикасалась, — ее взгляд метнулся к моему бокалу. — А это бутылка французского шампанского за триста долларов. Одно из твоих любимых. Которые я не позволю пропасть даром, — она взяла стакан, — Твои сиськи больше, чем обычно, — добавила она, указывая бокалом на мою грудь. — И ты вся сияешь. Ты ничего не ела по утрам, просто потягивала чашку гребаного чая, как восьмидесятилетняя англичанка. Я не слепая, — ее глаза сузились. — Я удивлена, что он еще не знает. Поскольку его властный, по-мужски доминирующий взгляд всегда устремлен на тебя, когда бы ты ни была поблизости, и он замечает каждый раз, когда ты, черт возьми, краснеешь.

Я ухмыльнулась ее словам. Она не ошиблась. Внимание Роуэна всегда было приковано ко мне. Всегда. Он наблюдал за мной с таким напряжением, словно я привязала его или что-то в этом роде. И это чувство было полностью взаимным. Он был невероятно созвучен моему телу. Он замечал мельчайшие детали в моих манерах и выражении лица, которые указывали на то, что я чрезмерно встревожена, устала, опечалена.

Но он не заметил беременности.

Конечно, я узнала об этом только три дня назад. Но семидесяти двух часов было достаточно, чтобы сохранить тайну от человека, которого я любила больше самой жизни.

— Он был занят, заканчивая работу перед свадьбой, — объяснила я Фионе. — А я была здесь, пекла торты.

Я планировала рассказать Роуэну вчера вечером, но засиделась здесь допоздна, внося последние штрихи во все дела, и к тому времени, как вернулась домой, так устала, что съела ужин, приготовленный Роуэном, и быстро уснула на диване.

Он отнес меня в постель… я не заметила этого, потому что была мертва для этого мира. Роуэну пришлось сильно встряхнуть меня, чтобы разбудить, а это что-то неслыханное.

Тогда он мог сказать, что что-то не так, потому что независимо от того, насколько я уставала, мой внутренний будильник всегда будил меня. Очевидно, гормоны беременности превзошли это.

Я не хотела усаживать его в пять утра и говорить, что забеременела; это не то, что можно выболтать за чашкой кофе, пока мы оба еще в полусне. Я хотела сделать это правильно. Хотела подарить ему маленький комбинезон с надписью «Папа» и положительным тестом на беременность, как это делали все милые пары в Интернете.

Я планировала сделать это сегодня вечером, после свадьбы. Хотелось надеяться, что он будет счастлив. Я почти уверена, что он будет счастлив.

— Он будет на седьмом небе от счастья, — тихо сказала Фиона, прочитав мои мысли. Или, может быть, заметила морщинку у меня на лбу.

— Надеюсь на это, — слабо ответила я.

— Я знаю, — твердо ответила она. — Этот ублюдок так влюблен в тебя, что я бы блеванула, если бы так сильно не любила и не хотела видеть, как ты воплощаешь в жизнь свою маленькую американскую мечту. Не такую, когда виниры блестят, а под ними страшные спиленные зубы, я про другое.

Я улыбнулась, поглаживая свой не такой уж плоский живот, что было связано скорее с моей склонностью к сахару, чем с беременностью. Я не чувствовала себя полностью умиротворенной, я все еще готовилась к плохому, так как не могла поверить, что жизнь может быть такой хорошей.

Я пыталась отогнать негативные мысли, но, думая о худшем, мои мысли вернулись к тому, что Роуэн рассказал мне о Кипе.

— Ты знаешь… все о нем? — осторожно спросила я. Несмотря на то, что все это было как ураган, я полагала, что он рассказал ей об этом изменившем жизнь, травмирующем событии из своего прошлого.

Фиона скривила лицо.

— Я знаю, что у него шесть кубиков и одаренное достоинство между ног, это все, что мне нужно знать, — она пристально посмотрела на меня. — А что ты знаешь?

Блять.

Ладно, значит, он ей не сказал. И определенно не мне говорить ей об этом, хотя я думала, что это слишком важные вещи, чтобы скрывать их от женщины, на которой ты женишься.

— Нора, — предупредила Фиона, ставя свой бокал. — Ты что-то знаешь.

— Нет, не знаю, — пискнула я.

— Ты чертовски ужасная лгунья, — она скрестила руки перед собой. — И я не выйду замуж, если ты знаешь, что он тайный серийный убийца или хлопает в ладоши, когда приземляются самолеты.

— Если бы он был серийным убийцей, ты действительно думаешь, что я позволила бы тебе выйти за него замуж?

Она положила руку на бедро, задумчиво глядя на меня.

— Нет, наверное, нет, — решила она. — Но ты все равно что-то знаешь, и твой долг — рассказать мне.

Блять.

Хотя моим долгом было поделиться тем, что я знала, со своей подругой, это зашло слишком далеко.

— Я просто, эм, он служил вместе с Роуэном. Они прошли через кое-какие тяжелые испытания, — сказала я, не солгав. — Он делился с тобой этой частью своей жизни?

— Нет, — вздохнула она. — Но я смотрела «Повелитель бури».

— Фиона, — простонала я. — Это не смешно. Он служил этой стране.

Она закатила глаза.

— Вы, американцы, чертовски фанатично относитесь к этому дерьму.

Я сохраняла суровый взгляд.

— Если ты собираешься стать американкой, вышедшей замуж за ветерана, тебе лучше знать и уважать, что это значит.

— Да, мэм, — она отсалютовала мне.

Раздался стук в дверь.

— Приведите сюда красную невесту, — крикнула Тина. — У нас беспокойный жених, и моя жена теперь поднимает шум по поводу того, что мы пересмотрим наши клятвы.

Я улыбнулась притворному раздражению в ее тоне, зная, что, если бы Тиффани этого захотела, Тина устроила бы ей сотню свадеб.

— Ты готова? — спросила я свою лучшую подругу.

На долю секунды Фиона выглядела неуверенной, как будто собиралась вылезти в окно. В чем я бы ей помогла. Вот для чего нужны лучшие друзья.

— Я могу подогнать машину через пять минут, — предложила я.

Фиона покачала головой и допила остатки шампанского.

— Нет, я готова.

Ее голос звучал так, словно она убеждала скорее себя, чем меня.

Но она не дала мне возможности задать еще какие-либо вопросы. Она расправила плечи и вышла за дверь, чтобы выйти замуж.

***

Вы бы точно не назвали эту свадьбу… романтической. И Фиона, и Кип казались не в духе. Я могла понять, почему он, возможно, испытывает противоречивые чувства по поводу того, чтобы двигаться дальше, но не Фиона. Она была не из тех, кто делает то, чего не хочет.

Но она это сделала.

Они оба сказали: «Да».

А потом, когда пришло время жениху поцеловать невесту, наступила пауза. Длинная и заметная. Клянусь, Фиона собиралась протянуть руку для рукопожатия.

Челюсть Кипа была сжатой на протяжении всей церемонии, его поза — напряженной. Но затем он схватил Фиону сзади за шею и впился в нее губами.

Сначала казалось, что ей это не нравится. Примерно на две секунды. Затем я увидела, как ее тело расслабилось, и она поцеловала его в ответ. С энтузиазмом.

Тина издала свист, который вывел их из задумчивости.

Фиона, нахмурившись, отпрянула назад, поднеся пальцы к губам. Кип схватил ее за руку и, черт возьми, чуть не потащил по проходу.

Прием длился недолго из-за того, что Фиона сильно напилась, и ее пришлось выносить.

И я не верила, что мой желудок справится с ужином, поэтому попросила Роуэна отвезти нас домой.

Дом.

Он официально переехал ко мне. Теперь это наше место. Мы не продали его пляжный домик. Потому что Каллиопа пережила какой-то кризис и в итоге переехала в Юпитер, в пляжный домик. Мне еще предстояло выяснить, о чем шла речь, так как она была довольно неразговорчива, но я почти уверена, что речь шла о мужчине. Однако мне нравилось, когда она была рядом, и она часто приходила к нам поужинать или выпить.

Нейтан вернулся домой после Рождества. Я видела его. Конечно, я не сказала этого Роуэну. В нем было столько гнева, что его хватило бы на всю жизнь. Несмотря на то, что я знала Роуэна достаточно хорошо, чтобы понимать, что я еще далека от того, чтобы успокоить его.

Нейтан, к его чести, выглядел достаточно смущенным, когда мы столкнулись в магазине.

— Прости, — выпалил он, когда я застыла на месте, не совсем уверенная, должна ли убежать или высказать ему свое мнение. — За все, — продолжил он, когда я застыла на месте.

Он провел рукой по волосам, выглядя смущенным.

Нейтан, как обычно, был безукоризненно ухожен. Дизайнерское бушлат, мокасины, шарф, дорогая стрижка. Но его глаза были налиты кровью, а вокруг них появились морщинки, которых я раньше не замечала. В его волосах виднелись седые пряди. Он выглядел старше. Намного старше.

Нью-Йорк, казалось, был не согласен с его образом жизни.

Я должна была радоваться. Он заслужил какое-то наказание за то, что был мудаком. Но вместо этого мне просто стало грустно.

— Я был мудаком.

— Да, — согласилась я, наконец обретя дар речи.

Глаза Нейтана вспыхнули от удивления. Я приготовилась к тому, что это выражение сменится гневом. Вместо этого его рот растянулся в улыбке.

— Ты счастлива. С ним, — сказал он.

Я кивнула.

— Он заботится о тебе.

Я снова кивнула.

Нейтан долго смотрел на меня.

— Я рад за тебя, Нора, — мягко сказал он. — Ты заслуживаешь этого.

Опять же, кивнула.

— И я позабочусь о своей матери, — продолжил он. — Убежусь, что она не будет доставать тебя.

Я подавила улыбку, жалея, что не стала мухой на стене во время этого разговора. Его мать действительно предпринимала безуспешные попытки «заставить меня заплатить». У меня были неожиданные проверки, которые я успешно прошла, потому что содержала пекарню в адской чистоте. Были всевозможные случайные задержки с поставками, разрешениями. Но я уже во всем разобралась. То, что не смогла я, сделала Роуэн.

Маленькое неудобство, но я рада больше не иметь с этим дела.

— Спасибо, — сказала я Нейтану.

Он кивнул.

— Счастливой жизни, Нора, — сказал он, поворачиваясь и уходя.

Хотя у меня не было секретов от Роуэна, я решила, что этим взаимодействием не нужно делиться. У нас достаточно дел.

Мы спорили о счетах, как я и ожидала. Роуэн хотел взять на себя все… Я боролась с этим. Это могло бы стать камнем преткновения, если бы он не смягчился, поняв, какой победой было для меня содержать свой дом. Итак, мы решили делить аренду пополам.

Хотя, после свадьбы, мы договорились объединить финансы, и я не спорила. Было ли это по-феминистски или нет, я согласилась. Я и не подозревала, сколько денег зарабатывает Роуэн, пока Каллиопа не рассказала об этом на Рождество. Я сказала, что ему нужен брачный контракт, когда мы поженимся.

Он ответил: — Кексик, я, блять, никогда тебя не отпущу.

Хотя это могла быть реплика кого угодно, для Роуэна это была клятва.

— Если ты хочешь, чтобы я что-нибудь подписал, чтобы тебе стало легче с пекарней, я это сделаю, — предложил он после этого.

Я в шоке уставилась на него.

— Мне казалось, ты только что сказал, что никогда меня не отпустишь?

— Я не отпущу, — искренне возразил он. — Но я знаю, как много значит для тебя пекарня. Хочу убедиться, что ты чувствуешь себя защищенной. В безопасности.

— Я хочу, — я притянула его к себе. — С тобой.

Вот и все. Трудные разговоры с Роуэном были не такими уж трудными.

Мне не следовало так нервничать из-за того, что я сказала Роуэну, что беременна. Мы старались сделать ребенка. Это не было бы сюрпризом.

Но я хотела сделать все особенным. Несмотря на бурлящий желудок, я планировала подарить Роуэну маленькую пижаму, которую спрятала в нашем шкафу, а Мэгги нарядить в футболку «старшая сестра», которую я ей купила. Хотя она не давала нормально померить ее.

Это было бы здорово.

— Кексик, о чем ты думаешь? — спросил Роуэн, припарковывая грузовик. Я видела лицо Мэгги в окне рядом с входной дверью. Она ждала нас, как всегда.

— Ты была тихой весь день, — пробормотал он, поворачиваясь ко мне.

— Я беременна, — выпалила я, не в силах больше сдерживаться.

Роуэн моргнул один раз, прежде чем ухмыльнуться. От уха до уха.

— Ты носишь моего ребенка.

Я кивнула.

— Ты носишь моего ребенка.

Я снова кивнула.

Роуэн больше ничего не сказал.

Он вышел из машины.

Я немного сдулась. Роуэн был немногословен со многими людьми. И он все еще был угрюмым и на грани раздражительности. Он часто реагировал не так, как я ожидала. Но я ожидала немного больше в такой момент.

Прежде чем я успела выйти из машины, дверца открылась, и он вытащил меня наружу, неся на руках.

— Роуэн! — я взвизгнула.

— Нужно перенести тебя через порог, — проворчал он.

Я улыбнулась.

— Так делают молодожены.

— Правильно. Выходи за меня.

Я подняла на него глаза.

— Это что, предложение?

Он проводил нас до двери, Мэгги бегала вокруг его ног в знак приветствия.

— Я купил кольцо, — сказал он в ответ. — Собирался устроить грандиозную вечеринку завтра на ужине в ресторане «У Карлайла».

Я рассмеялась. Мы оба строили грандиозные планы, которые пошли насмарку.

Он переместил свой вес, чтобы сунуть руку в карман и достать кольцо.

— Ты разгуливал с этим в кармане? Без коробки? — я ахнула в ужасе, когда он надел его мне на палец.

Мои глаза расширились, когда я увидела бриллиант изумрудной огранки. Оно было винтажным, я сразу поняла это по его виду, оправе, россыпи бриллиантов с обеих сторон.

Это кольцо, которое я бы сама себе купила.

— Ты бы заметила коробочку у меня в кармане, — он пожал плечами.

— Но ты мог его потерять! — я плакала. — Мое великолепное, идеальное обручальное кольцо, — я поднесла его к свету, очарованная тем, как оно сверкало. Оно выглядело продолжением моей руки.

— Но я же не потерял, — возразил Роуэн.

Он схватил меня за подбородок.

— Ты правда беременна? — теперь он шептал. Я никогда не слышала, чтобы Роуэн по-настоящему шептал. Его глаза были стеклянными.

Я кивнула.

— Я правда беременна.

— Лучший день в моей жизни, кексик.

Я бы, наверное, расплакалась, если бы он не сказал следующее.

— И я собираюсь сделать его еще лучше, — прорычал он, целуя меня и неся наверх.

***

Мы лежали в постели.

Роуэн уже перешел в режим ультразащиты, потенциального отца. Поэтому, когда он закончил трахать меня, он приказал мне оставаться на месте, пока он аккуратно моет меня, а затем спустился вниз, чтобы принести мне сухих тостов, так как я сказала ему, что меня подташнивает.

Он подкладывал подушки, хлопотал надо мной, и Мэгги делала так же, запрыгнув на кровать и бережно положив голову мне на живот.

Но только после того, как я встала, чтобы пописать, я по-настоящему задумалась о беременности. Я была так увлечена рассказом Роуэну, что не подумала о реальности ситуации.

— О боже мой, — сказала я, когда до меня дошло. — Я буду самым ужасной беременной. Я буду постоянно беспокоиться, думать, что не так, и гинеколог возненавидит меня, — я приложила ладонь ко лбу, готовая взорваться.

Но Роуэн был рядом, так что он не дал мне забеспокоиться дальше. Он всегда активно наблюдал.

Он схватил меня за плечи, поддерживая, приковывая к полу и не давая расхаживать по комнате.

— Во-первых, на этой планете нет ничего, в чем ты могла бы быть ужасной, — твердо сказал он мне. — Кроме параллельной парковки. Это просто жесть.

Я хмуро посмотрела на него, хотя и пыталась сдержать улыбку.

Он потер мои предплечья.

— Кексик, если захочешь больше приемов, чтобы проведать нашего малыша, мы назначим больше приемов. Если твой гинеколог разозлится, мы найдем другого.

Он говорил все это так, словно это очень разумные, логичные вещи. Он строил планы, исходя из моего бессмысленного беспокойства.

— Я люблю тебя, — прошептала я, мои глаза наполнились слезами.

— И я люблю тебя, кексик, — просиял он, наклоняясь вперед, чтобы коснуться своими губами моих.

***

Роуэн был прав, я не была ужасна в беременности. Но и не совсем хороша. Но не думаю, что хоть у кого-то это проходит на лайте. Те женщины, которые тренировались вплоть до назначенного срока, которые ни о чем не беспокоились и у которых не были толстые лодыжки, — я была уверена, что их не существует. Или, по крайней мере, я убедила себя, что их не существует.

Потому что у меня ничего не получалось. Конечно, я не была особо известна тем, что занималась спортом. Но я действительно работала в пекарне до тех пор, пока у меня не отошли воды на кухонном полу. Что-то вроде сцены из фильма, когда прорывает трубу. Роуэн был рядом, потому что он всегда был рядом со мной с самого утра. Он практически переехал в пекарню, когда я все ближе и ближе подходила к назначенному сроку.

Интересно, что я была единственной, кто сохранял спокойствие во время собственных родов.

Роуэн «бегал вокруг, как курица с отрубленной головой» — описывала Фиона позже.

Он поспешил вернуть нас домой, чтобы забрать мою больничную сумку, а затем заметался по дому, бормоча о том, что нам нужны паспорта.

Я, сдерживая смех, сказала ему, что нам не нужны паспорта, чтобы рожать в больнице, расположенной в двадцати минутах езды отсюда.

Это вызвало у него сердитый взгляд. Ну, пока схватка не пронзила мое тело. Затем Роуэн бросил все и перешел в защитный режим, внезапно обретя ясную голову и целеустремленность.

Мои роды были болезненными. На самом деле ужасными. Я хотела родить сама.

Роуэна убивало видеть, как мне больно, а он не мог ничего сделать, кроме как сидеть рядом, кормить меня кусочками льда, убирать волосы с лица и держать меня за руку. Он был там, лаял на врачей и медсестер, целовал меня, нежно разговаривал.

Затем он взял нашу дочь, Ану Джилл Деррик. Был первым человеком, который поприветствовал ее появление на свет.

Хотя, возможно, это из-за боли, истощения, эмоций, я могла поклясться, что чувствовала Анселя в комнате, прямо рядом со мной.

— Ты заслужила это, сестренка, — сказал он. — Твое «долго и счастливо».

В тот момент рана внутри меня совсем немного зажила. И во многие моменты после этого, с мужем и дочерью. В нашем доме. С нашей собакой. С моей пекарней.

Бесчисленные визиты родителей Роуэна. Бурный брак между двумя нашими лучшими друзьями.

Хотя это не обошлось без драмы или даже боли, это было «долго и счастливо». По крайней мере, у меня.

У Фионы была совсем другая история.

От автора

Эта книга должна была стать легкой и веселой. Лично я все еще думаю, что она легкая и веселая, но я — не я, если бы не добавила немного драмы.

Кроме того, предполагалось, что она будет полностью одиночной.

Потом случились Фиона и Кип.

Потом случились Лори и Финн.

Каллиопа и ее загадочный мужчина.

Достаточно сказать, что вы не в последний раз видите город Юпитер и его любимых жителей.

Сейчас я пишу историю о Фионе и Кипе.

Как всегда у меня, книга превратилась в нечто большее, глубокое.

Мне было так весело писать эту книгу. И, как всегда, все было бы по-другому, без людей, которые меня окружают.

Комментарий к От автора

Книга про Фиону и Кипа выйдет позже, будет называться “Метод супружества”

Оглавление

Энн Малком Рецепт любви Серия: Волны Юпитера #1

Предисловие

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Эпилог

От автора