Соратники Гитлера. Дёниц. Гальдер. [Вальтер Гёрлиц] (fb2) читать онлайн

СОРАТНИКИ ГИТЛЕРА Дёниц. Гальдер

Книга Первая Герд Р. Юбершер
ГЕНЕРАЛ-ПОЛКОВНИК ФРАНЦ ГАЛЬДЕР

Уте,

Петре

и Бернду

Опутанный приязнью и враждой, В истории проходит этот образ.

Ф. Шиллер. Валленштейн.

Предисловие

Слова Шиллера из пролога к «Валленштейну» в полной мере могут быть отнесены к портрету бывшего начальника генерального штаба сухопутных войск в 1938–1942 гг. генерал-полковнику Францу Гальдеру. Еще при жизни генерала как подвергали резкой критике, так и осыпали похвалами. Участники заговора против Гитлера, такие как Ганс Бернд Гизевиус и Отто Йон, относятся, как и британский историк Хыо Р. Тревор-Роупер, к известнейшим критикам Гальдера. Для него они не жалели резких слов и называли Гальдера, например, «военным снобом», «нерешительным» и «маленьким человеком», даже «сереньким преподавателем в пенсне» с «несколько злыми чертами лица» и «чувствительной натурой». Другие современники и историки подчеркивали его способность планировать, «возвышаясь над событиями и далеко заглядывая вперед», и называли «величайшим немецким стратегом войны». Граф Штауффенберг, совершивший покушение на Гитлера, также ценил Гальдера как «выдающегося специалиста и замечательного человека».

Столь различные оценки обусловлены двойственной ролью Гальдера как участника сопротивления Гитлеру, с одной стороны, и как ответственного за руководство операциями сухопутных войск в первые три года второй мировой войны, с другой. В обеих сферах он действовал как старший по званию представитель генерального штаба. Высокая должность и вытекающие отсюда обязанности наложили отпечаток на жизнь и судьбу Гальдера как солдата, определили его роль не только в рамках оппозиции Гитлеру, но и как «полководца для Гитлера». Эти обязанности в значительной мере повлияли на его поведение после отставки в 1942 году, а затем после окончания войны до самой смерти в 1972 году. «Дух генерального штаба», традиционно понимаемый им в прусско-патриотическом смысле, являлся для Гальдера тем достоянием, которое следует защищать. В этом он показывал пример всей своей жизнью и в этом духе воспитывал офицеров.

Поэтому будет оправданным проследить в этом коротком биографическом очерке жизненный путь и деятельность Гальдера не столько как частного лица в семье и дома, но в первую очередь как офицера и начальника генерального штаба, то есть как человека «в мундире» во время активной службы и вне ее. Тем более, что это также соответствует его взглядам на жизнь и его стилю поведения. Поэтому события личной жизни упоминаются только в том случае, если они непосредственно повлияли на профессиональную деятельность Гальдера. Впрочем, примечательно то, что бесспорной остается оценка человечности, отзывчивости и доброты Гальдера по отношению к подчиненным солдатам. Единодушно признаны также и его трудолюбе, простота и образцовое самообладание, благодаря которым он и в преклонном возрасте удостаивался наград и уважения. Поэтому этот биографический очерк посвящен преимущественно жизни солдата Гальдера, а также его профессиональной деятельности после 1945 года. Нельзя не сказать о том, как важны были для Гальдера покой и устроенность в личной жизни, краткие часы отдыха в семье, но их описание вышло бы за рамки этого биографического очерка.

Герд Р. Юбершер.

Фрайбург, декабрь 1990 г.

Происхождение, семья, юность

Франц Юлиус Гальдер родился 30 июня 1884 года в Вюрцбурге на Майне. В то время в Баварии еще правил король Людвиг II, а вновь образованной Германской империи во главе с кайзером Вильгельмом I было только 13 лет. Когда Гальдер умер в Ашау округа Химгау 2 апреля 1972 года на 88-м году своей жизни, Германская империя была уничтожена, нация разорвана на две части, а. авторитет немцев и тем более профессиональных солдат сильно подорван после двух проигранных мировых войн. Между этими двумя датами пролегли точки взлетов и падений солдатской жизни, которая привела его как начальника генштаба сухопутных войск в 1938–1942 гг. на одну из самых высоких должностей в немецкой армии, а потом ввергла в глубокое унижение узника концентрационного лагеря национал-социалистского режима. В обеих экстремальных жизненных ситуациях он перенес тяжелые испытания. При этом он всегда старался сохранять правильную и честную позицию, чем снискал уважение и восхищение многих сотрудников, подчиненных и близких, хотя в его строгой манере поведения, казалось, трудно было уловить теплоту и сердечность.

Из поколения в поколение сыновья семьи Гальдеров, происходившей из швабской местности Альгой, выбирали своей профессией солдатское ремесло и служили Виттельсбахам. Она считалась одной из старейших офицерских семей в Баварии. Некоторые представители этой семьи получили личное дворянство королевства Баварии, как, например, прадедушка будущего генерал-полковника Антон Риттер фон Гальдер. Отец Франца Максимилиан Антон Гальдер, родившийся 2 марта 1853 года, закончил свою военную службу в чине баварского генерал-майора и коменданта крепости фон Гермерсхайм. Его дедушка Карл Антон Гальдер, родившийся 5 октября 1811 года и преждевременно умерший 20 апреля 1856 года, дослужился до капитана королевской баварской армии. Сам Франц Гальдер, который был вторым ребенком в семье старшего лейтенанта Максимилиана Гальдера и его жены Матильды, также выбрал для себя путь профессионального военного.

К моменту рождения сына отец служил офицером во 2-м полку полевой артиллерии, который размещался в резиденции бывших архиепископов-курфюрстов Вюрцбурге, известном своим университетом. Родители, а также бабушки и дедушки Франца Гальдера были верующими христианами. Дед и отец были католиками. Однако 15 июля 1884 года Франца окрестили, следуя религии его матери, в евангелическо-лютеранскую веру, которой будущий генерал остался верен до конца своей жизни. Мать Гальдера Матильда, урожденная Штейнхейль, отец которой был гражданином Нью-Йорка, родилась в Лионе. По словам сына, ее французское происхождение чувствовалось до конца ее жизни и, возможно, в результате этого влияния Гальдер позже успешно сдал экзамен по французскому языку.

Первые четыре года мальчик провел во Франции, после чего семья переехала в столицу Баварии Мюнхен. Отец стал адъютантом в штабе 2-й бригады полевой артиллерии, потом преподавал в инженерно-артиллерийской школе в Мюнхене. В баварской столице Франц Гальдер был принят сразу во второй класс, ввиду хорошей подготовки с частным преподавателем, и с сентября 1890-го по июль 1893 года посещал первую протестантскую народную школу на улице Герцога Вильгельма. У него постоянно были хорошие и отличные оценки, и только по пению он не мог подняться выше оценки «удовлетворительно». Иногда его внимание оставляло желать лучшего. В третьем классе было решено, что мальчик не умеет сдерживать себя и ему нужна «крепкая узда». Можно предположить, что эта рекомендация совпала с мнением родителей, так как уже в следующем году классный учитель отметил, что теперь Гальдер постоянно внимателен. В конечном счете мальчик занял восьмое место среди 55–60 учеников его года рождения. К концу четвертого класса его хвалили за большое прилежание и примерное поведение.

После этого осенью 1893 года он перешел в королевскую гимназию короля Людвига, где оставался до лета 1896 года. Там также в табеле указывалась его первоначальная невнимательность. Однако оценки были хорошие и отличные. По окончанию четвертого класса гимназии он учился в классической гимназии св. Терезы в Мюнхене. Там в его табелях подчеркивались выдающееся чувство долга, прилежание, усердие и поведение, а также добросовестность ученика. Многие годы подряд Гальдер показывал особые успехи в истории. Его хвалили за прилежание в итальянском языке и стенографии. В аттестате особо высоко были оценены его письменное сочинение на немецком языке, а также совместная работа по религии и французскому языку. Ввиду выдающихся письменных результатов его освободили от устного экзамена. Почти отличный аттестат королевской гимназии св. Терезы от 14 июля 1902 года обрадовал отца, в то время уже полковника, как и решение сына избрать военную карьеру и записаться в 3-й полк полевой артиллерии, где отец ранее, с 1893 года по 1895 год, был командиром батареи, а с 1901 года командиром полка.

Уже к 30 июня 1902 года Франц Гальдер записался кандидатом на звание офицера в королевскую артиллерию Баварии, где служили многие его предки. Четырнадцать дней спустя он в качестве фанен-юнкера, унтер-офицера, начал свою военную карьеру. В январе 1903 года в 3-м баварском полку полевой артиллерии «Мать Королева» он был произведен в фенрихи. В том же полку служил его двоюродный брат Пауль Гальдер, сын начальника полиции, а позже председателя правительства Верхней Баварии Антона Риттера фон Гальдера. С марта 1903 года по февраль 1904 года Франц учился в королевской военной школе Баварии в Мюнхене, которую закончил с отличием. Наивысшую оценку «превосходно» он получил по предмету «командование». В целом высоко оценивался и его хороший характер. Месяц спустя он сдал экзамен на офицера с очень хорошими результатами в силу «в целом превосходных знаний». 9 марта 1904 года с дипломом от 3 марта Франц Гальдер был произведен в чин лейтенанта и в качестве «наивысшего поощрения» назначен сверх штата на должность офицера в 3-й полк полевой артиллерии.

То обстоятельство, что ведущие представители королевского дома Виттельсбахов также служили в артиллерии, повышало общественный авторитет офицерского корпуса баварской артиллерии в годы правления короля Вильгельма, так что молодые артиллерийские офицеры в Мюнхене немножко гордились своим родом войск. Позже Гальдер особо подчеркивал и подтверждал это. С октября 1906 года по июль 1907 года он учился в инженерно-артиллерийской школе в Мюнхене. По результатам выпускных экзаменов Гальдер был третьим среди 26 офицеров. Вскоре после этого, 25 сентября 1907 года, он женился на Гертруде Амалии Эр ль, которая родилась в Мюнхене 11 июля 1886 года в семье майора в отставке Рудольфа Эр ля и его жены Анны, урожденной Фалькнер фон Зонненберг. Франц Гальдер был помолвлен с ней еще на Пасху 1906 года. В этом браке у них было три дочери, родившиеся в 1909, 1913 и 1914 годах. 1 октября 1911 года Гальдера командировали в баварскую военную академию. Так как королевство Бавария в составе Германской империи имело права резервата, то этой академии и после 1871 года вменялась в обязанность самостоятельная подготовка баварских офицеров для генерального штаба. Во время обучения в военной академии Гальдеру 7 марта 1912 года было присвоено звание обер-лейтенанта. Два месяца спустя в Мюнхене умер его отец, бывший в то время генерал-майором запаса.

Ознакомительные поездки в рамках 44-х курсов генерального штаба привели Гальдера в Заальфельд, Йену, Мец и Богемию, где посещались и инспектировались поля сражений последних войн. Завершающие поездки состоялись в июне и июле 1914 года в Южную Баварию и Эльзас-Лотарингию.

Позднее Гальдер подчеркивал, что в баварской подготовке офицеров генерального штаба основным направлением было обучение искусству творческого командования, что заслуживало особой похвалы, в отличие от обучения ремесленническому командованию в Пруссии. Его гуманитарное школьное образование было продолжено в Мюнхенской военной академии, где, как и в любом высшем учебном заведении, общеобразовательные предметы более широко были включены в учебный план, чем в Берлинской военной академии, которая, по его мнению, носила скорее характер училища. Требования академии по специальным наукам Гальдер выполнял превосходно. 1 августа 1914 года он с блестящими результатами и оценками сдал выпускные квалификационные экзамены. Особенно хвалили его работоспособность и желание работать во всех областях, а также умение предвидеть реально достижимое. Ему была присвоена особая квалификация для службы в высших штабах и в генеральном штабе. Кроме того, было дано заключение о его особой пригодности к учебным предметам. По французскому языку он сдал экзамен и получил квалификацию военного переводчика. На основе таких результатов в мирное время следовало ожидать дальнейшей карьеры в качестве офицера генерального штаба или преподавателя военной академии, но это было невозможно, так как к моменту сдачи экзаменов в июле 1914 года Германская империя, как и королевство Бавария, находились в состоянии войны, так что в последующие годы Гальдер часто менял служебные посты на различных фронтах.

Офицер генерального штаба в первую мировую войну

Невозможно определенно сказать, был ли тридцатилетний обер-лейтенант Гальдер в восторге, когда в августе 1914 года началась война. Сохранилась фотография будущего «фюрера» Адольфа Гитлера, на которой отчетливо видно, как он ликует во время массовой манифестации в Мюнхене, посвященной началу войны. Но. вряд ли можно предположить, чтобы Гальдер как офицер мог присутствовать там. Однако это событие вырвало его из привычной обстановки в Мюнхене, так как уже 2 августа он был отправлен офицером-ординарцем в главный штаб 3-го баварского армейского корпуса, размещенного в Лотарингии. Далее в ходе первой мировой войны его использовали исключительно как офицера генерального штаба при различных кавалерийских и пехотных дивизиях, штабах многих корпусов и армий. Кроме того, с июля 1917 года он служил при главнокомандующем группы «Ост», а с декабря 1917 года в штабе группы армий «Кронпринц Руппрехт фон Байерн» на Западном фронте.

Согласно личным документам Гальдер в первую мировую войну участвовал в многочисленных боях и сражениях. Он воевал в пограничных боях в Лотарингии, у Нанси-Эпиналь, между Маасом и Мозелем, участвовал во взятии форта «Камп де Роман» и в других сражениях: при Лавиньвиле, Сент-Мииле, при Шовункуре, в лесу Ай, при Вердене, в боях за Флери и Тьемонт, а также в Аргонском лесу, на Сомме, в позиционной войне в Тироле и Фландрии и, наконец, на линии «Зигфрид», где он пережил танковое сражение при Камбре. В последний год войны Гальдер стал свидетелем оборонительных боев при Арментьере, в Бельгии, между Соммой и Уазой, потом вновь во Фландрии, а также между Камбре и Сент-Квентином. После заключения перемирия в ноябре 1918-го он принял участие в освобождении занятых областей и в отступательном марше в родную Баварию. При этом произведенный в капитаны 9 августа 1915 года, Гальдер, помимо Железного креста II и I степени, получил многочисленные баварские, прусские, саксонские и австрийские ордена и знаки отличия. Сначала он служил офицером-ординарцем, потом 2-м и 1-м офицером генерального штаба при группе армий «Кронпринц Руппрехт фон Байерн». Его тогдашний главнокомандующий, баварский генерал-фельдмаршал и кронпринц Руппрехт, как и работавший в то время в штабе группы армий майор генерального штаба, а позже генерал-фельдмаршал Риттер фон Лееб, ценили его как способного помощника.

Служба в главном командовании была непростой, тем более что баварский наследник престола, как и его начальник генерального штаба, известный своим особым чувством долга генерал Герман фон Куль, по военным и политическим причинам не всегда соглашались с решениями высшего командования при Гинденбурге и Людендорфе; нередко в штабе обсуждались противоположные мнения с многочисленными отечественными и зарубежными посетителями.

Личные наблюдения и опыт в убийственной позиционной войне в боях за Верден и на Сомме значительно и прочно повлияли на представления Гальдера о войне и его взгляды на современное руководство операциями и войсками. Прежде все го это сказалось на его требованиях быстрого, подвижного ведения войны с поисками решения, что он и поощрял в последующие годы как инструктор и руководитель больших маневров рейхсвера и вермахта, а потом во время второй мировой войны практиковал как начальник генерального штаба.

Наконец Гальдеру была поручена подготовка продвижения фронта на линию «Зигфрид» в сфере действий 2-й армии. Хотя служба в высших штабах была честью для молодого офицера генерального штаба, ему больше хотелось участвовать в боевых действиях. Во время войны он многократно просил послать его на фронт, однако получал отказ.

После роспуска штаба группы армий «Кронпринц Руппрехт фон Байерн» и возвращения войск на баварскую родину Гальдер в середине декабря 1918 года приехал в Мюнхен и был назначен адъютантом и капитаном в генеральном штабе главного баварского командования. Там в начале нового года он в рамках так называемого, «полугодия без войны» начал изучать экономику государства в Мюнхенском университете. Он посещал учебные занятия по статистике, страхованию и политической экономии доцентов фон Майера и Лотца. Когда в конце марта 1919 года он убедился, что, несмотря на осуществляемую Германией демобилизацию и разоружение, он может продолжать свою офицерскую карьеру, то к 15 апреля закончил свою учебу.

Как и многие другие офицеры, после крушения монархов и династий Гальдер потерял общественную и военную основу своей профессиональной деятельности. Как баварский офицер отречением баварского короля Людвига III 13 ноября 1918 года он был также освобожден от своей присяги в верности. Однако в силу того, что он работал в верховном командовании в подчинении кронпринца Баварского Руппрехта, «потерю» германского императора как консолидирующего центра военно-политических событий Гальдер не воспринимал так глубоко и болезненно, как прусские офицеры генерального штаба. Проявлявшаяся иногда критическая позиция кронпринца Руппрехта по отношению к Берлину или императору, Гинденбургу и Людендорфу не способствовала слепой вере во власть Гогенцоллернов в империи. Вместо этого Гальдер сохранил многолетнюю личную связь со своим главнокомандующим, кронпринцем Баварским, и использовал свой шанс, чтобы остаться кадровым офицером и в повой республике.

Офицер рейхсвера и вермахта

Умения и способности Гальдера как молодого офицера генерального штаба были признаны во время мировой войны, и это привело к тому, что он сначала остался в баварском генеральном штабе. В конце марта 1919 года его командировали в мюнхенское министерство военных дел под командованием министров Альберта Россхауптера и Эрнста Шнеппенхорста, где назначили в армейский отдел Начальником этого отдела был майор Риттер фон Лееб, с которым он уже работал в главном командовании группы армий «Кронпринц Руппрехт фон Байерн». Гальдер был подчинен отделению 1а (формирование) и руководил сферой общих организационных вопросов в связи с формированием новой оборонной структуры Германии. В то время состав вооруженных сил бывшей империи должен был быть постепенно снижен до уровня мирного времени. 20 июня 1919 года в Версале германская делегация подписала мирный договор. После вступления в силу этого договора численность немецкой армии должна была в течение трех месяцев сократиться до 200 000 человек, а к 31 марта 1920 года до окончательной предписанной численности в 100 000 солдат-добровольцев и 4 000 офицеров.

Когда в августе 1919 года баварская армия прекратила официально существовать и ее самостоятельная служба генерального штаба была распущена, то Гальдер согласно общей квоте для баварских офицеров был отправлен в Берлин в новое руководство сухопутными войсками «временного рейхсвера». Он был назначен в учебный отдел министерства вооруженных сил, а потом с октября 1919 года референтом во вновь организованное военное ведомство под руководством генерал-майора фон Зеекта. По семейным обстоятельствам уже в конце июля 1920 года Гальдер возвратился в Мюнхен и получил должность офицера генерального штаба при городской комендатуре. К 1-му октября 1920 года он был официально зачислен в германские сухопутные войска и в мае 1921 года принял участие в первом учебном марше военного округа в Баварии. После этого он с октября 1921 года проводил как преподаватель тактики и ведущий офицер 7-й дивизии курсы в рамках децентрализованного обучения руководящего состава, которые служили подготовке офицерской смены для генерального штаба, официально запрещенного в соответствии с положениями Версальского мирного договора.

Гальдер входил в испытанное, перешедшее из офицерского корпуса кайзеровской империи руководящее ядро нового рейхсвера. Это ядро внешне являло собой почти однородную группу» убежденную в том, что она представляет и защищает «империю», в результате чего постепенно стала инородным телом в Веймарской республике.

Особое военное устремление офицерского корпуса под командованием генерала фон Зеекта, в который входил также и Гальдер, состояло в том, чтобы вопреки всем политическим и партийным интересам или возражениям сохранить и укрепить рейхсвер (вооруженные силы Германии), численность которого была сведена Версальским мирным договором до 100 000 человек. Усилия руководства рейхсвера укрепить оборону страны последовательно поддерживались штабами военных округов. В то же время постоянно вспыхивающие внутриполитические перепалки между партиями и в парламенте воспринимались отрицательно и осуждались. Гальдер тоже холодно относился к партиям и их действиям в парламенте.

Почти в сорокалетием возрасте, будучи капитаном, он наконец в середине сентября 1923 года получил должность командира батареи седьмого артиллерийского полка в г. Ландсберге на реке Лех. На этой должности 1 марта 1924 года ему присвоили звание майора. Нам ничего не известно об оценке Гальдера мюнхенских событий 8 и 9 ноября 1923 года. Только на следующее утро после начала гитлеровского путча батарея Гальдера была поднята по тревоге и срочно переведена в столицу федеральной земли. Там он вместе со своими солдатами был временно расквартирован в казарме в ожидании возвращения в Ландсберг, ни с кем не вступая в соприкосновение. Участие Людендорфа в гитлеровском путче напомнило о критической позиции по отношению к военачальнику во время пребывания его в штабе группы армий «Кронпринц Руппрехт фон Байерн». Так как путч Гитлера быстро потерпел неудачу, то в гарнизоне тихого и мирного Ландсберга он не нашел большого отзвука. Внутренние раздоры и распри в новой республике командир батареи, как он сам говорил позже, наблюдал с беспокойством и отчасти осуждал как «партийную перебранку».

К 1 декабря 1925 года Гальдер снова был переведен на офицерскую должность в главном штабе 7-й дивизии. Там он многие годы был ответственным за боевую подготовку во всем 7-м военном округе, охватывающем Баварию. В секторе боевой подготовки офицерской смены Гальдер выполнял важную задачу, так как единое обучение и боевая подготовка офицеров рейхсвера в различных округах служила при тогдашнем начальнике управления по общим вопросам в Берлине заменой централизованной боевой подготовке в военных академиях, запрещенной державами-победительницами. В рамках своих служебных обязанностей он часто принимал участие в учениях военных округов на юге Германии. 1 февраля 1929 года он был повышен до подполковника и в следующем месяце переведен в министерство рейхсвера в Берлине в отдел боевой подготовки (Т4) управления войск. Здесь он также отвечал в качестве руководителя группы за общие вопросы боевой подготовки. Начальником его отдела был будущий генерал-фельдмаршал Вальтер фон Браухич. По его собственному признанию, он вынужден был к нему «притереться», а потом между ними на долгие годы возникли товарищеские отношения.

В конце августа 1931 года Гальдер был назначен начальником штаба 6-й дивизии в 6-м военном округе в Мюнстере и на этой должности получил 1 декабря 1931 года звание полковника. Три года он оставался в Вестфалии. Там он возглавлял штаб, который должен был выполнять те же задачи, что и бывшие командиры корпуса во времена кайзеровской империи; это было обусловлено двойственной функцией командующего округом и командира дивизии генерал-лейтенанта Флека, но при этом численный состав штаба был значительно меньшим. Сфера деятельности распространялась на Вестфалию, Ганновер и Ольденбург.

В его штабе работал также майор Остер, с которым он позже долгое время поддерживал дружеские отношения. В обязанности начальника штаба среди прочего входило проведение учений для вспомогательного состава на территории базирования дивизии, то есть тот вид деятельности, который Гальдер хорошо знал со времен своего пребывания в Мюнхене. Как начальник штаба 6-го военного округа он вскоре стал высокоценимым представителем рейхсвера в Вестфалии и Рурской области, умевшим поддерживать хорошие отношения с промышленными кругами. При этом в Золингене он познакомился с Гансом Бем-Тетельбахом, директором фирмы «Кронпринц АГ» и руководителем «Стального шлема» (военизированный союз бывших фронтовиков Германии. — Прим. пер.). Тот часто информировал Гальдера о «настроении в народе» и об «отношении к отрядам штурмовиков». Эти связи и разговоры были очень доверительными; годы спустя Гальдер поручил директору фирмы деликатную миссию за границей, когда речь зашла об установлении прямой связи с британским правительством.

Когда в сентябре 1934 года Гальдер покинул штаб 6-го военного округа в Мюнстере, чтобы вновь вернуться в Мюнхен, то многие доброжелательные и даже сердечно написанные прощальные письма и пожелания свидетельствовали о том, что он завоевал в Рейнско-Вестфальской области особое признание и создал в кругах крупных промышленников положительное отношение к рейхсверу.

Во время службы в Мюнстере Гальдер стал свидетелем прихода Гитлера к власти в Берлине. Вместе с ним к власти пришла партия, громогласно излагаемые программные цели которой по важным пунктам совпадали с устремлениями офицерского корпуса, как, например, отказ от не полюбившейся Веймарской республики и пересмотр положений Версальского договора. Милитаристский и националистический характер нового режима соответствовал представлениям об идеале командования рейхсвера. Тем более, что новый рейхсканцлер рассматривал рейхсвер как вторую опору государства наряду с партией и высказывался за воспитание у молодежи военного духа и укрепление обороноспособности. В силу многих совпадений во взглядах значительная часть молодого офицерского корпуса была готова поддерживать новое государство.

Офицеры генерального штаба и генералы старшего поколения, как и Гальдер, с неприязнью наблюдали несолдатское поведение национал-социалистского движения, так что офицерский корпус, несмотря на «частичную идентичность целей», не имел по отношению к национал-социализму единого и сплоченного мнения. Спектр мнений включал как открытое и восторженное одобрение, так и принципиальное и явное неприятие. Гальдер также с отвращением смотрел на скандальные и насильственные методы НСДАП (Национал-социалистическая рабочая партия Германии). Но он не разглядел ее «вождя» Гитлера как инициатора отвратительных акций. Скрытым для него осталось и расово-идеологическое ядро гитлеровской программы и политических целей. В то время как консервативный слой командования под руководством генерала барона фон Фрича скорее относился к выжидающей и сдержанной части спектра мнений, новый военный министр генерал фон Бломберг и его начальник штаба полковник фон Рейхенау проводили политику «контролируемой адаптации и открытия», так что в конце концов претензии партии на власть допускались и в рейхсвере.

Позиция сдержанности и частично даже сопротивления по отношению к НСДАП, занятая Гальдером, как и новым Главнокомандующим сухопутными войсками генералом бароном фон Фричем, могла легко привести в положение оппозиции к пропагандируемой национал-социалистической общности народа и стать объектом вражды со стороны партии. Дальнейшее развитие политических событий теснее сблизило обоих офицеров; Фрич ценил мнение и объективные наблюдения, когда дело касалось описаний политических событий с точки зрения начальника штаба 6-го военного округа, с тем чтобы командование в Берлине имело всеохватывающую картину, базирующуюся не только на приукрашенном видении какого-то Бломберга и Рейхенау. Оставленные Гальдером сообщения свидетельствуют о постоянном беспокойстве, поскольку при Гитлере насилия не прекратились.

30 июня 1934 года далеко от Мюнстера, в Баварии, произошло нечто неслыханное. Одним ударом Гитлер приказал ликвидировать командование штурмовыми отрядами во главе с начальником штаба Эрнстом Ремом и объявить жестокое насилие во имя справедливости. Между начальником штаба штурмовиков Ремом и полковником Гальдером существовали еще со времен их совместной службы в 6-й пехотной дивизии товарищеские, возможно, даже дружеские отношения, которые возродились в Мюнхене в 1921 году и в Берлине в 1930–1931 годах. С другой стороны, насильственные действия СА в последние месяцы, видимо, обеспокоили Гальдера. Так что не удивительно, что полковник Гальдер выразил свою критику акций уничтожения тогдашнему начальнику военного ведомства в Берлине. 6 августа он писал ему, не зная, что Гитлер был движущей силой преступления: «Чистое и основанное на идеалистическом воодушевлении желание канцлера становится на практике благодаря множеству некомпетентных исполнительных органов искаженной картиной, а частично даже противоположной тому, к чему стремится канцлер… Сотрудничество уступает место все более углубляющемуся антагонизму между двумя группами, одна из которых стремится в духе фюрера к созиданию на основе существующих ценностей, а другая пока не знает иной цели, как под лозунгом избитых и невразумительных фраз разрушить существующие ценности». Бунт Рема является «лишь одним и* возможно, не самым опасным нарывом на больном теле Германии». При этом Гальдер указал на возможность, что когда-нибудь армия может быть использована как «вооруженный миротворец собственного народа». Однако он надеялся, что она будет избавлена от такой задачи.

Обеспокоенный той же проблемой, Гальдер писал в конце года генералу фон Фричу, что следует искать «пути, чтобы уведомить фюрера и канцлера о намерениях (партии), которые он определенно не одобрит, и средства, чтобы защитить тех, кому что-то угрожает». Как и другие офицеры, Гальдер жестоко ошибался в оценке желаний и целей Гитлера. Только несколько лет спустя он понял это. Политическая озабоченность Гальдера не уменьшилась и в последующее время. С недоверием наблюдали в командовании рейхсвером подъем СС (эсэсовские отряды) в качестве нового рода войск. Возникло сомнение в том, останется ли рейхсвер действительно единственной вооруженной «опорой», обеспечивающей жизненное существование Третьего рейха, как об этом  заявлял Гитлер.

Однако дальнейшее военно-политическое развитие заставило обратиться к многочисленным организационно-техническим вопросам, так как новые задачи вставали в связи с быстрым вооружением рейхсвера, так что и Гальдер вскоре получил повое назначение в Мюнхен. Когда 1 октября 1934 года начальником артиллерии VII он вернулся в Баварию, то сразу за этим последовавшее присвоение ему звания генерал-майора  свидетельствовало, что, по крайней мере с этого момента, он причислялся к избранным офицерам генерального штаба с перспективой назначения командиром дивизии, тем более, что штабы начальников артиллерии должны были преобразовываться при соответствующих командующих округами в ходе дальнейшего вооружения непосредственно в новые штабы дивизий.

В Мюнхене Гальдер опять занял позицию, направленную против методов гестапо: в январе 1935 года он предупредил своего бывшего начальника кронпринца Баварского Руппрехта о возможных акциях гестапо и партии против главы дома Виттельсбахов.

Объявление всеобщей воинской повинности командованием рейхсвера в марте 1935 года и связанное с ним быстрое увеличение рейхсвера до 36 дивизий имело для Гальдера профессиональные последствия: 15 октября 1935 года он был назначен командиром 7-й дивизии и 1 августа 1936 года произведен в генерал-лейтенанты. Как командир дивизии Гальдер руководил осенними маневрами своего соединения во всей Баварии. В ноябре 1936 года генерал-полковник фон Фрич поручил ему подготовку и проведение маневров вермахта в Мекленбурге в 1937 году, которые впервые должны были включать боевое применение и движение крупных моторизованных частей и танковых соединений. Для этой цели Гальдер как начальник вновь образованного штаба учений был командирован до сентября 1937 года в главный штаб сухопутных войск в Берлин, где он был непосредственно подчинен главнокомандующему сухопутными войсками. «С тяжелым сердцем» он оставил командование 7-й дивизией, так как этот пост командира соединения, который в сознании немецких высших офицеров представлял собой важный этап карьеры, он занимал только один год.

После маневров вермахта в Мекленбурге он остался в главном штабе сухопутных войск в качестве главного квартирмейстера под началом генерала артиллерии Людвига Бека. На этой должности Гальдер отвечал за обработку всех вопросов боевой подготовки, а как начальник отделов 4-го и 11-го также и за военно-научную и военно-историческую работу в главном штабе. На подобную должность обер-квартирмейстера в то время был назначен генерал-лейтенант Эрих фон Манштейн. Оба, таким образом, были основными сотрудниками начальника главного штаба Бека. В этот период, в феврале 1938 года, Гальдер мог с самого близкого расстояния наблюдать за событиями, связанными с отставкой Бломберга и Фрича Гитлером, когда тот избавлялся от потенциальных противников своего плана войны, который он представил узкому кругу 5 ноября 1937 года. При этом диктатор ловко использовал скандал вокруг генерал-фельдмаршала фон Бломберга, связанный с женитьбой, и ложное обвинение генерал-полковника барона фон Фрича в гомосексуализме, которые были сфабрикованы и инсценированы Герингом, а также рейхсфюрером СС Генрихом Гиммлером, начальником уголовной полиции и службы безопасности Рейнхардом Гейдрихом, чтобы принудить обоих к отставке. Гитлер непременно хотел избавиться от главнокомандующего сухопутными войсками, потому что видел в нем консервативный и «тормозящий элемент» своей военной политике и гонке вооружений; в соответствии с этим он отклонил восстановление Фрича в прежней должности главнокомандующего сухопутными войсками после того, как суд оправдал его.

Скандал Бломберга — Фрича стал для Гальдера поворотным моментом в его отношении к диктатору; после этого он был готов принять в расчет свержение режима СС, размышляя об изменении политической ситуации. Гальдер попытался повлиять на Бека, чтобы не допустить оскорбительного отношения к главнокомандующему сухопутными войсками со стороны национал-социалистского руководства. Начальник генерального штаба, однако, отклонил насильственную акцию против руководства государством, сказав, что то, чего требует Гальдер, является «мятежом, революцией». Бек возразил тогда также, что для немецкого офицера об этом не может быть и речи. Позднее он признал, что в те дни был упущен решающий момент для выступления против Гитлера. Но и Фрич не был той опорой, на которую можно было рассчитывать в борьбе против Гитлера. Он был доволен исходом судебного разбирательства о клеветническом обвинении против него и последующей реабилитацией, хотя это и не стало известно общественности. В конечном счете Гитлеру удалось успешно использовать аферу Бломберга— Фрича в своих целях и ввести новую кадровую структуру в руководстве вермахтом и сухопутными войсками.

В ходе последовавших за этим кадровых изменений Гальдер принял предложение нового главнокомандующего сухопутными войсками генерал-полковника Вальтера фон Браухича занять с 10 февраля 1938 года пост обер-квартирмейстера I и одновременно получил звание генерала артиллерии. Он отвечал за все оперативное планирование сухопутных войск, которое возлагалось на главный штаб в рамках гитлеровской политики. Очень скоро он благодаря этому познакомился с игрой Гитлера «ва-банк» и его стремлением к войне. Он соглашался с Беком в том, что следует бороться против политики силы и экспансии диктатора, но оба считали это преждевременным.

Для этого он должен был непременно завоевать также генерала фон Браухича. Под его командованием Гальдер работал еще в отделе боевой подготовки военного управления. Прежнее сотрудничество облегчало Гальдеру общение с новым главнокомандующим сухопутными войсками, который охотнее совещался с им самим предложенным обер-квартирмейстером I, чем с чересчур настойчивым начальником главного штаба. Таким образом, постепенно восстановились былые доверительные отношения между Гальдером и Браухичем, в то время как у Бека возникло ощущение, что Браухич бросил его на произвол судьбы. Если в ходе дальнейшего обострения внешнеполитической ситуации с весны 1938 года генерал Бек все более явно противился военной политике Гитлера и многократно призывал Браухича к прямому протесту, то главнокомандующий сухопутными войсками все чаще и теснее сотрудничал с Гальдером как представителем Бека, потому что взгляды Гальдера преимущественно совпадали с его точкой зрения и он не с такой последовательностью, как Бек, требовал от него выступления против «фюрера». Очевидно, Гальдер рассчитывал на то, что созданием сдерживающей внешнеполитической ситуации удастся удержать Гитлера и в конечном счете избежать прямой борьбы за власть и «поединка» с Гитлером.

Когда вконец разочаровавшийся Бек 18 августа подал в отставку, так как не видел никаких шансов действенно сдерживать военную политику Гитлера, Браухич, естественно, попросил именно Гальдера взять на себя функции начальника главного штаба сухопутных войск. После недолгого размышления и с согласия Бека 54-летний Гальдер принял предложение. Однако он не мог исходить из того, что его назначение повсюду найдет однозначное одобрение. Так, рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер называл нового начальника главного штаба «генералом Божьей Матери» и критиковал за краткое пребывание на фронтах во время первой мировой войны, чтобы принизить его перед Гитлером. Гитлер также выразил Браухичу свои сомнения, так как полагал, что Гальдер католик и поэтому будет критически относиться к национал-социализму. В этой связи характерно то, что национал-социалисты оценивали его как ревностного прихожанина, хотя, по его собственному признанию, он никогда не был «ходоком в церковь».

Гальдер хотел использовать свое положение в духе Бека, чтобы вместе с Браухичем бороться против авантюрной военной политики Гитлера. Но возник вопрос о том, не переоценивает ли он свои возможности воздействия как начальника штаба сухопутных войск, так как созданная после введения всеобщей воинской повинности должность «начальника генерального штаба сухопутных войск» уже не имела такого влияния, как бывшие начальники главного генерального штаба в империи, каковыми были граф Мольтке и граф Шлиффен. После того как Гитлер взял на себя лично имперское > военное министерство и было вновь создано верховное командование вермахта под руководством генерала Кейтеля, эта должность занимала подчиненное место в рамках высшего руководства вермахта и имела гораздо меньшее значение, чем могло внушить звучное, традиционное название, введенное 1 июля 1935 года. Начальник генерального штаба сухопутных войск не имел самостоятельного положения и тем самым не имел права лично докладывать Гитлеру. Помимо этого, он не обладал властью отдавать приказы, хотя в текущих делах в случае отсутствия главнокомандующего сухопутными войсками замещал его. В конце концов начальник генерального штаба, после того как Бек проиграл в борьбе за новую организационную структуру командования вермахта, являлся лишь «чисто техническим бюро» одной из трех частей вермахта, даже если в генеральном штабе претендовали на ответственность за общее ведение войны рейхом.

С другой стороны, мнение Гитлера о новом начальнике генерального штаба, казалось, дает возможности влиять на военную политику диктатора, так как, судя по поздним высказываниям современников, Гитлер спустя определенное время больше доверял Гальдеру, чем Беку. Фюрер считал, что Гальдер «современно ориентирован» и «открыто идет навстречу» ходу его мысли, тем более что начальник генерального штаба как представитель баварского офицерского корпуса «значительно прогрессивнее и более положительно настроен к национал-социализму», чем офицеры из «так называемого прусского офицерского корпуса», как объяснял сам Гитлер. Тем не менее Гальдер не мог обойти Браухича и непосредственно проверить свои возможности влиять на Гитлера. Таким образом, основной оставалась задача завоевания главнокомандующего как передового борца против авантюрной внешней и военной политики Гитлера.

Мог ли Гальдер считать себя способным решить подобную задачу? Был ли он столь энергичен, располагал ли таким воодушевлением, чтобы увлечь за собой офицерский корпус и колеблющегося главнокомандующего? Или он больше надеялся на то, что сумеет тщательным планированием, продуманностью и осуждением гитлеровской политики «ва-банк» убедить его в правильности своей критической точки зрения и привлечь тем самым Браухича к борьбе против диктатора? Что для этого ему требовалось? Карьера Гальдера была отмечена оказанием ему предпочтения на постах в генеральном штабе. Он был рекомендован на пост начальника генерального штаба сухопутных войск или какого-либо другого высшего штаба. Помимо периода с 1923-го по 1925 год, когда он был командиром роты, он только с октября 1935-го по ноябрь 1936 года командовал войсковой частью. Но зато он был наилучшим образом подготовлен к выработке военных решений или всесторонне, взвешивая все возможности, консультировать того или иного командующего. Как офицер генерального штаба он привык к «добросовестному выполнению долга» и «надлежащему прохождению службы». В силу отмеченного у него еще ранее обостренного чувства ко всему реально возможному на должности обер-квартирмейстера он доказал больше реализма, чем генерал Бек, потому что понимал, что представления Бека о коллективной акции высшего командного состава против Гитлера неосуществимы. Он продумывал другие воз? можности пресечения действий Гитлера, однако не был готов к убийству тирана.

Способность вести за собой солдат и офицеров практически не была востребована в карьере Гальдера. Примечательно,что обоих начальников генерального штаба> Бека и Гальдера, как и заместителя Гальдера генерала фон Штюльпнагеля, современники и подчиненные неоднократно критиковали за отсутствие харизматической способности увлекать и вести за собой. После войны Гальдер сам подчеркивал, что он не был «войсковым командиром» и его следует рассматривать скорее как разработчика планов.

Этот вывод, однако, не умаляет констатации о принципиальной враждебности Гальдера к Гитлеру и его режиму, когда он стал преемником Бека. Если в 1934 году это были общие опасения и сомнения по поводу национал-социалистической партии, то в 1938 году он был близок «к первобытной ненависти к преступнику и кровопийце, которая в доверительных кругах выплескивалась в крепких баварских словечках». Позиция Гальдера после скандала Бломберга — Фрича основывалась на понимании того, что бесчинства и криминальные методы в практике национал-социалистского государства показали истинную сущность Гитлера. Как писал историк Герхард Риттер, эта ненависть вытекала «вовсе не из той чувствительности военного специалиста к самонадеянному вмешательству дилетанта в его специальность, как это отчетливо прозвучало в докладной записке Бека, а, без сомнения, также из подлинного нравственного возмущения».

При всех планах сопротивления Гитлеру он, однако, не был «безрассудным сорвиголовой» и он постоянно старался все тщательно спланировать. Он ненавидел «просто бунтовать без ясной цели и четкого технического плана операции». Несмотря на резкую временами критику Гитлера, энергия Гальдера в непривычной сфере политических действий была значительно стеснена топкими движениями души и сомнениями. В общем, Браухич нашел в Гальдере испытанного начальника генерального штаба, с которым его к тому же связывали добрые доверительные отношения со времени их совместной деятельности в управлении боевой подготовки в 1930–1931 гг. Браухич предполагал, что Гальдер поддержит его в действиях против политики войны Гитлера, оставаясь при этом лояльным по отношению к главнокомандующему.

Начальник генштаба и противник Гитлера (1938–1942)

Когда Франц Гальдер сменил Людвига Бека на должности начальника генерального штаба сухопутных войск 27 августа 1938 года, а официально только к 1 сентября, Третий рейх переживал в это время внешнеполитический и внутриполитический кризис, который вследствие спровоцированного Берлином кризиса вокруг Чехословакии тяжким бременем ложился на всех участников. В эти дни Гальдер тоже испытывал «нервное раздражение», как соратник Бека он даже ощущал на себе «слежку и наблюдение» гестапо или службы безопасности. При вступлении в должность Гальдер объяснил Браухичу, что «он так же решительно отвергает планы войны Гитлера, как это делал, его предшественник, и что он готов использовать всякую возможность для борьбы против Гитлера, которую предоставит ему его должность». Бек тут же объяснил Карлу Герделеру, Хьялмару Шахту и другим критикам Гитлера из круга своих знакомых, что в его преемнике можно видеть энергичного противника гитлеровской политики войны, которого не испугает даже государственный переворот.

Сначала Гальдер занялся составлением докладных записок для предотвращения войны в духе Бека. На успех он не рассчитывал. По договоренности с Беком он установил прочный контакт с другими противниками Гитлера, в том числе с рейхсминистром Шахтом. Планируя государственный, переворот против Гитлера, новый начальник генерального штаба сухопутных войск старался обеспечить как внешнеполитическую, так и внутриполитическую безопасность. Он хотел начать государственный переворот только тогда, когда Гитлер начнет войну и разоблачит себя как банкрота германской политики. Основное значение он отводил далее позиции Англии, так как Лондон не должен был воспользоваться путчем в рейхе в целях собственного военного преимущества. Гальдер поручил подготовку государственного переворота генералу Эрвину фон Вицлебену, на поддержку которого мог рассчитывать и которому подчинялись войска Берлинского военного округа. К тому же Вицлебен мог привлечь войсковые подразделения генерала графа фон Брокдорф-Алефельдта в Потсдаме и полковника Пауля фон Хазе в Ландсберге на Варте. 1-я дивизия легкой пехоты под командованием генерала Хепнера также должна была быть готова к путчу. Гальдер рассчитывал на то, что, как только Вицлебен начнет военные действия, к путчу примкнут также начальник берлинской полиции, начальник СА граф фон Гельдорф, а также его заместитель граф Фриц-Дитлоф фон Шуленбург и другие командующие армиями, как, например, генералы Адам фон Бок и фон Рундштедт. При этом, однако, никто не думал о покушении на Гитлера. Гальдер не посвятил главнокомандующего сухопутными войсками в подготовку акции. Хотя участие Браухича многое значило для Гальдера, он хотел сообщить ему все только непосредственно перед путчем. К тому же Гальдер предполагал, что Браухич благодаря постоянным совещаниям с Вицлебеном и с посвященным в планы сотрудником абвера Гизевиусом уже и без того знает, что планируется. Через Канариса и Остера также шли конспиративные пути к министерству иностранных дел и его статс-секретарю фон Вайцзеккеру.

Но только с большим трудом и очень неопределенно удалось связаться с британским правительством и добиться согласия на поддержку. По поручению Остера и с согласия Гальдера коммерсант и подполковник в отставке из Золингена Ганс Бем-Теттельбах — полковой товарищ Бека и знакомый Гальдера со времени его службы в Мюнстере — поехал 2 сентября 1938 года в Лондон, чтобы установить контакт с британским статс-секретарем в министерстве иностранных дел сэром Робертом Вэнзиттартом. Он должен был побудить Лондон к твердой позиции по отношению к экспансионистской политике Гитлера. Эта поездка, как и установление Вайцзеккером контакта через швейцарского комиссара Лиги Наций Карла Й. Буркхардта и советника посольства Тео Кордта, германского поверенного в делах в Лондоне, с министром иностранных дел лордом Галифаксом, однако, не привели к ожидаемой поддержке британского правительства. Премьер-министр Чемберлен и министр Галифакс не были убеждены в серьезности усилий немецкого сопротивления. К тому же их было невозможно удержать от намерения достичь политического урегулирования в прямых переговорах с германским диктатором, которое устранило бы спровоцированную Гитлером опасность войны посредством предоставления Третьему рейху Судетской области.

Естественно, нечетко очерченная немецкая оппозиционная группа была для британского правительства ненадежным альтернативным партнером для переговоров в его усилии сохранения мира во время Судетского кризиса. Премьер-министр Чемберлен, более того, считал своей неотложной задачей самому переговорить с Гитлером, что он и сделал в Берхтесгадене, Бад-Годесберге и Мюнхене. К тому же для Лондона представлялось непонятным то обстоятельство, что статс-секретарь фон Вайцзеккер из ведомства иностранных дел и начальник генерального штаба Гальдер посылают людей, чтобы сообщить, что они с помощью английского правительства хотят воспрепятствовать политическим целям и намерениям собственного руководства.

Планы государственного переворота Гальдера потерпели крах в сентябре 1938 года, поскольку исчезла цель — разоблачить Гитлера в глазах народа как поджигателя войны. Мюнхенское соглашение от 29 сентября 1938 года утвердило передачу Чехословакией Судетской области Третьему рейху. Сообщение о предстоящей Мюнхенской конференции вывело Гальдера, который с часу на час ждал начала путча, «полностью из равновесия». Он немедленно прекратил всякую подготовку государственного переворота.

Ретроспективно часто утверждается, с одной стороны, что планируемая Гальдером попытка путча в сентябре 1938 года была «многообещающим» и рассчитанным на успех планом, который способен был привести «без особо тяжелых внутренних сражений к успеху, то есть к свержению гитлеровского режима». По оценке Герхарда Риттера, вследствие внешнеполитического развития «была упущена блестящая возможность». С другой стороны, в планировании переворота следует отметить некоторые элементы импровизации и, соответственно, ненадежности. Намеченный Гальдером для начала акции главнокомандующий сухопутными войсками генерал фон Браухич до последнего момента не заявил однозначно о своей готовности встать в главе государственного переворота. Более того, неоднократно высказывались скептические соображения по поводу того, удалось ли бы представить солдатам и молодым офицерам вермахта Гитлера как безответственного преступника и разрушителя рейха.

Внешнеполитические обстоятельства, несомненно, затруднили действия военной оппозиции. К тому же представлялось неестественным ожидать приказа Гитлера об объявлении войны, чтобы воспрепятствовать началу войны. Но было бы также неправильным в период внешнеполитических успехов брать под сомнение существование готовой к действиям военной оппозиционной группы. Даже если противникам Гитлера из числа военных не хватало сплоченности и энергии, то в сентябре 1938 года вокруг генерала Гальдера собрались как раз те офицеры, которые в последующие годы в значительной степени определили картину военного сопротивления Гитлеру.

После Мюнхенского соглашение и ввиду неоспоримых успехов Гитлера во внешней политике в военных кругах сопротивления нарастали определенное разочарование и пессимизм. Правда, Гальдер отвергал, как и прежде, развязывание Гитлером войны, но сомневался, удастся ли в случае попытки путча мобилизовать большую часть населения против фюрера после того, как тот смог добиться больших успехов во внешней политике. Гальдер говорил с разочарованием: «Ну что мы должны еще сделать? Ведь ему удается все!»

Гизевиус и фон Остер уничтожили часть разработанных планов переворота. Одновременно были ослаблены, частично намеренно, существующие контакты между отдельными группами оппозиции.

Кадровые изменения в военной сфере привели к дальнейшим «явлениям ослабления» в группировке сопротивления. Помимо этого, решающим было то, что генерал Гальдер отстранился от дальнейших размышлений на тему сопротивления и государственного переворота, так как пока не видел перспектив успеха. Бывшему с ним в близких отношениях министерскому советнику д-ру Вальтеру Конраду он объяснил, что «цель остается неизменной, но почти сказочное везение, которое Гитлер имел до сих пор в области внешней политики, исключает какие-либо акции в настоящее время; офицеры и солдаты полностью находятся в плену психоза успеха. То, что зарубежные страны не сделали никаких выводов, а, наоборот, со всем мирятся, укрепило личную позицию Гитлера в вермахте». Так, ни еврейский погром 9 — 10 ноября 1938 года, известный как «хрустальная ночь рейха», ни военная оккупация «остатка Чехии» 15 марта 1939 года не стали исходным пунктом для новой попытки государственного переворота.

Когда летом 1939 года притязания Гитлера на власть и следующее из этого обострение германо-польских отношений дали повод для новых размышлений о том, как может быть воспринята открыто спровоцированная Гитлером опасность войны, Гальдер счел, что момент для государственного переворота еще не пришел. В разговоре с Беком он объяснил, что хочет сначала дождаться военного поражения и потери престижа Гитлера. Так начало войны против Польши больше не считалось непосредственным поводом для попытки переворота. Бек резко критиковал эту позицию и считал, что его преемнику не хватает «воли к действию». Однако в форме «своего рода антидипломатии» Гальдер намекнул британскому и французскому правительствам через их берлинских послов Хендерсона и Кулондра, что только энергичная и четкая позиция обеих держав может удержать Гитлера от его курса на войну с Польшей.

Когда 25 августа 1939 года Гитлер еще раз отсрочил нападение на Польшу, в кругах сопротивления, да и в высшем командовании сухопутных войск, предположили, что опасность войны устранена и Гитлер только блефовал. 31 августа, когда Гитлер отдал окончательный приказ о нападении на Польшу, военная оппозиция вокруг Гальдера и не подумала о решающей инициативе или конкретном планировании переворота. В эти роковые августовские дни 1939 года проявилось все бессилие распавшейся после Мюнхенской конференции оппозиции. По поводу воли Гитлера к наступательной войне существовало глубокое заблуждение. Сотрудник абвера Гизевиус позднее дал этому резкую оценку: «В поведении немецкой оппозиции в эти драматические дни перед началом войны нет ничего героического… мы должны довольствоваться скромными фактами, ничего решающего, ничего захватывающего не было сделано».

Для Гальдера и других офицеров много значило то, что Гитлер, заключив 23 августа 1939 года германо-советский договор о ненападении, смог предъявить впечатляющий успех внешней политики, который решительно препятствовал оппозиционным действиям. С одной стороны, пакт считался перестраховкой от войны на два фронта, а с другой, его воспринимали как восстановление прежних добрых отношений между рейхсвером и Красной Армией. К тому же следует учитывать, что нападение на Польшу встретило широкое одобрение. Решение вопроса о Данциге, коридоре и Польше в кругах военного командования считалось правильным в смысле собственных политических представлений о роли рейха как великой державы. Как Гальдер, так и другие офицеры придерживались мнения, что границы на востоке должны быть изменены. Польский вопрос должен быть когда-то решен, констатировал, например, генерал Хепнер в связи с началом войны 1 сентября 1939 года. Показательно, что генерал фон Браухич «только пожал плечами», когда статс-секретарь фон Вайцзеккер 31 августа настоятельно указывал ему на то, что война не может ограничиться только Польшей и от него зависит предотвращение большой войны. Браухич полагал, что он должен придерживаться политических директив Гитлера.

Оппозиция из консервативного окружения, как генерал Гальдер и Браухич, оказалась перед политической дилеммой. Как националистически настроенные офицеры, они были убеждены, что существует не разрешенная еще проблема «Данциг» и «северо-восточная проблема» Польша; именно это Вайцзеккер изложил как политическую цель. Однако были отдельные офицеры, как например, адмирал Канарис, которые были возмущены и не видели «никакой нравственной основы» для начала войны Гитлером. Но открытая и принципиальная контрпозиция по отношению к агрессивной политике диктатора не возникла.

Первоочередная цель Браухича и Гальдера во время последующей польской кампании состояла в том, чтобы предотвратить любое вмешательство Гитлера или руководства штаба вермахта в оперативное руководство сухопутными войсками. Но оба они не смогли воспрепятствовать тому, что Гитлер перед Варшавой все-таки непосредственно вмешался в военное. руководство и потребовал беспощадной бомбардировки польской столицы.

Во время кампании в Польше сказалось то, что Гальдер и его заместитель генерал Карл-Генрих фон Штюльпнагель весной 1939 года провели соответствующие подготовительные поездки в Силезию и при этом продумали возможное ведение операции, так что польская армия была разбита в течение 19 дней с начала войны 1 сентября 1939 года. То, что Польша была побеждена в ходе «молниеносной кампании», являлось заслугой верховного командования сухопутных войск и его начальника генерального штаба. Из рук Гитлера Гальдер получил за это 27 октября 1939 года учрежденный в начале войны «Рыцарский крест» Железного креста. Гальдер хотел, чтобы все восприняли эту награду как признание результатов труда всего генерального штаба, и это не было простым выражением вежливости.

Но вскоре Гальдер вновь стоял перед вопросом: может и должен ли он безоговорочно следовать Гитлеру в дальнейшем, тем более, что следующий боевой шаг казался очень рискованным. Сразу после военного успеха в Польше фюрер намеревался начать наступление на западе, но это намерение натолкнулось на профессионально обоснованный отказ со стороны генерального штаба. Это наступление стало отправной точкой для новых планов государственного переворота в военной оппозиции. Верховное командование сухопутных войск придерживалось тогда мнения, что войну на западе — по крайней мере до весны 1942 года — «можно вести как оборонительную войну». Начальник штаба военной экономики в верховном командовании вермахта генерал-майор Томас соглашался с Гальдером и Браухичем в том, что тяжелое экономическое положение не позволяет вести длительную изнуряющую войну с западными державами. Браухич и Гальдер изложили Гитлеру 30 сентября свои доводы против наступления, но не смогли убедить его, после чего оба договорились сообща бороться против плана нападения.

9 октября в докладной записке по поводу отклонения его плана наступления генеральным штабом Гитлер высказал свое мнение. Свои размышления он также изложил в последующие дни Браухичу, Гальдеру, Редеру, Герингу и Кейтелю. Он настоятельно подтвердил свое намерение по возможности еще осенью 1939 года начать военные действия против Франции.

Как его заявление о прохождении при этом через нейтральные страны Нидерланды, Бельгию и Люксембург, так и страх перед возможно затяжной позиционной войной, как это было во время первой мировой войны, стали поводом для протеста и мыслей о сопротивлении в кругах верховного командования сухопутных войск. Именно воспоминание об изнурительной позиционной войне против Франции с 1914-го по 1918 год стало для Гальдера и других генералов, таких как фон Штюльпнагель, фон Лееб, фон Бок и фон Вицлебен, болезненной травмой. В новой докладной записке Бек укрепил Гальдера в его позиции неприятия. С середины октября 1939 года при участии руководителя так называемой группы связи между управлением разведки Канариса и высшим командованием сухопутных войск подполковника Гроскурта и назначенного в октябре связным между Гальдером и статс-секретарем фон Вайцзеккером советника посольства фон Эцдорфа вокруг генерала Гальдера в верховном командовании сухопутных войск начал складываться узкий рабочий круг. Он должен был «в деталях разработать ход военных действий против Гитлера».

Остается спорным, был ли Гальдер уже тогда решительно настроен на государственный переворот. Различные источники допускают вывод о том, что только благодаря многочисленным докладным запискам он убедился в правильности подготовки государственного переворота группой офицеров верховного командования сухопутных войск и адмиралом Канарисом и Остером в абвере. К тому же Браухич выступал не за «коренные изменения», а за «выжидание». Но начальник штаба находился в противоречивом положении: с одной стороны, он должен был форсировать оперативное планирование и подготовку военного похода в отделах генерального штаба, а с другой — искать возможности, чтобы сорвать выполнение этого плана.

Замысел состоял в том, чтобы начать государственный переворот как только Гитлер даст приказ о наступлении на западном направлении. Поэтому для Гальдера было важным привлечь к сотрудничеству высших военачальников на западе. При этом можно было опираться на их профессиональные возражения и критику преждевременного наступления, о которых адмирал Канарис узнал во время одной из своих поездок на фронт.

Как генерал-полковник фон Лееб, так и генерал-полковник фон Бок, оба главнокомандующие группировками сухопутных войск, изложили в докладных записках свой протест против намечаемого Гитлером западного наступления. Даже положительно настроенный к национал-социалистской системе генерал-полковник фон Рейхенау заявил о своем критическом отношении. В середине октября по поручению Браухича он попытался отговорить Гитлера от наступления. Все это оказалось «безнадежным», так как Гитлер игнорировал любое разумное возражение.

Двойная нервная нагрузка не осталась для Гальдера без последствий. Канарис видел у него «полный нервный срыв». Чтобы ускорить планы государственного переворота и окончательно привлечь к этому начальника генерального штаба и Браухича, Беку, а через генерала фон Штюльпнагеля также и Гальдеру 19 октября 1939 года была передана докладная записка о «грозящей беде», составленная Эрихом Кордтом, Гассо фон Эндорфом и Гельмутом Гроскуртом. Записка призывала «своевременно» свергнуть правительство Гитлера. Обычные «аргументы, протесты и заявления об отставке военного руководства», как показал 1938 год, «не приведут на основе опыта ни к уступкам, ни к изменению позиции [Гитлера]». Совершенно очевидно, что авторы докладной записки скептически оценивали осторожное поведение Гальдера и других высших военачальников. Канарис и Остер в конце октября также подстегивали Штюльпнагеля и Гальдера к быстрым действиям.

В те же дни Гальдер и Браухич вынуждены были защищать перед Гитлером разработанные ими_: инструкции по оперативному развертыванию войск для наступления на западе. Принципиальные возражения против наступления диктатор не принял. Вместо этого он отверг план, операции Гальдера и приказал к концу октября составить новые инструкции по оперативному развертыванию. Скрепя сердце Гальдер продолжал работать над оперативным планированием. Когда Гитлер после многократных переносов срока установил 12 ноября как день наступления, Гальдер и Браухич хотели предпринять 5 ноября последнюю попытку отговорить его от наступления, чтобы потом в случае необходимости своевременно начать государственный переворот до необходимого для операции подготовительного периода. Прежде всего Штюльпнагель. и Гальдер во время раздельных поездок на фронт убедились в том, что, как и прежде, отдельные военачальники на Западном фронте занимают отрицательную позицию по отношению к приказу Гитлера о наступлении. Согласие же на участие в государственном перевороте против Гитлера дали только генерал-полковник фон Лееб и фон Вицлебен; генерал-полковник фон Бок и фон Рундштедт не дали своего согласия, так что обе поездки не принесли ожидаемого единодушного одобрения. Штюльпнагель даже заявил Гальдеру, что в решающий момент войска «не последуют» его призыву. Командующий резервными войсками генерал Фридрих Фромм отказал Гальдеру в своем участии в путче.

Тем более важно было привлечь в решающий момент по-прежнему колеблющегося главнокомандующего сухопутными войсками и поставить его во главе военной акции сопротивления. После возвращения с фронта Гальдер поручил полковнику Остеру «восстановить и при необходимости дополнить» планы государственного переворота 1938 года. Штюльпнагель также проинформировал Гроскурта о необходимости «начать подготовку». Далее были проинформированы генерал Томас, сотрудники Остера Гизевиус и фон Допаньи, а также Бек, Вагнер и Шахт. В течение нескольких дней еще раз была достигнута тесная координация различных военных и гражданских групп сопротивления. Бывший посол фон Хассель записал в своем дневнике, что, как и прежде, вся проблема заключается в том, чтобы отдать решающий «приказ сверху». Вряд ли Гальдеру удастся привлечь генерал-полковника Браухича. Хассель даже выразил большое сомнение: «Все еще не хватает самого основного: командира, имеющего власть и способного повелевать солдатом. Гальдер не подходит ни по складу, ни по должности».

Решающее совещание Браухича с Гитлером 5 ноября 1939 года приняло для главнокомандующего неожиданный ход. Гальдер не присутствовал на этом совещании, он должен был ждать в приемной. Гитлер отклонил требуемый от него отказ от наступления — и тем самым появилась желаемая исходная база для государственного переворота, — одновременно, однако, он обрушил на генерала фон Браухича поток тяжелых упреков и обвинений по поводу царящего в ставке верховного командования сухопутных войск деструктивного «духа Цоссена», который он в присутствии генерал-полковника Кейтеля грозился уничтожить. Браухич бы захвачен врасплох. Гальдер тотчас же подумал о планах государственного переворота и опасался, что их раскроют. По возвращении в ставку в Цоссене он приказал Штюльпнагелю тотчас же уничтожить все документы. Гроскурту он аргументировал это тем, что план наступления уже составлен и нет никакой возможности «противостоять приказу Гитлера». Браухич, который до этого момента, несомненно, рассчитывал еще на уступку Гитлера, также отклонил участие в заговоре, после того как нашел приказ о наступлении на своем письменном столе. Главнокомандующий сухопутными войсками не хотел стоять во главе «мятежа» против Гитлера, как он объяснил фон Леебу. Гальдер сказал, что тогда нужно отказаться от планов переворота.

От этого убеждения начальника генерального штаба уже невозможно было отговорить. Он отклонил предложение своего сотрудника Гроскурта еще раз подключить Бека, Герделера и Шахта. Вместо этого он заявил, что если в абвере хотят провести покушение на Гитлера, то акцией должен руководить сам адмирал Канарис. Оппозиционная группа вокруг Остера и Канариса в абвере, однако, не видела никакой возможности брать на себя ответственность за государственный переворот без отдающего приказы верховного командования сухопутных войск. В конечном счете Гальдер своей готовностью все-таки принять приказ Гитлера о наступлении «практически лишил почвы» любой последующий план свержения Гитлера. Позже он неоднократно объяснял, что так или иначе рассматривал покушение на Гитлера «только как нежелательное вынужденное решение» и сам для себя исключал его.

5 ноября 1939 года следует рассматривать как поворотный момент в планировании государственного переворота осенью и зимой 1939–1940 гг. После этого дня позиция Гальдера определялась не только «растущим сомнением в действенности и активности военной оппозиционной группы и подавленностью» и разочарованием, но ему также не хватало серьезной решимости и готовности к действию. Состоявшиеся параллельно с многочисленными отсрочками запади ого наступления до весны 1940 года попытки все-таки склонить начальника генерального штаба к акции переворота оказались в конечном счете напрасным «эпилогом», попыткой снова активизировать то, от чего уже отреклись.

В результате этого застоя в различных кругах сопротивления начались взаимные упреки и разногласия в оценке дальнейших шансов и перспектив на успех прямой акции сопротивления Гитлеру. Гроскурт, как и Остер, один из ярых противников Гитлера, с горечью писал в своем дневнике, что «эти нерешительные руководители вызывают отвращение». В последующее время Вицлебену также не удалось убедить начальника генерального штаба в необходимости государственного переворота против Гитлера. Гальдер и Штюльпнагель, наоборот, предупреждали, чтобы Остер и Бек не привлекали к себе внимания и по возможности не подвергали себя опасности; между тем гестапо и СС появились на арене в результате неудавшегося покушения на Гитлера, подготовленного без участия военной оппозиции. Они проводили усиленный сыск по всей стране. Без позитивного результата прошла встреча Гальдера со статс-секретарем фон Вайцзеккером, который информировал начальника генерального штаба об изолированном политическом положении рейха.

В своей докладной записке от 20 ноября 1939 года Бек настойчиво объяснял, что речь идет о том, чтобы «чем быстрее, тем лучше ликвидировать изначально бесперспективную мировую войну».

Но в конце 1939 года Гальдер и Браухич, несомненно, не дошли еще до понимания этого. Как раз 23 ноября 1939 года оба слушали впечатляющую, почти двухчасовую речь Гитлера перед примерно 180–200 генералами и высшими офицерами, где он лестно отзывался о боевой силе военно-воздушных и военно-морских сил. При этом диктатор упрекал верховное командование сухопутных войск: «Я не выношу, когда говорят, что армия не в порядке. Все находится в руках военных руководителей. С немецким солдатом я могу делать все, если им хорошо руководят… Если, как в 1914 году, нервные срывы были у главнокомандующих, то что можно требовать от простого мушкетера». В заключение Гитлер подчеркнул, что он безжалостно растопчет каждого, «кто не подчинится этой воле к победе». Вечером он еще раз вызвал Браухича и Гальдера к себе. Обоих он резко упрекал и снова угрожал уничтожить «дух Цоссена». В заключительном разговоре с Гитлером с глазу на глаз Браухич попросил об отставке, но тот отказал ему. Начальник генерального штаба и главнокомандующий сконцентрировали после этого свою работу в чисто служебной сфере, поскольку надо было форсировать оперативное планирование похода на запад так, чтобы 27 декабря в Цоссенской ставке можно было бы провести соответствующие учения.

Генералу Томасу, который вскоре после этого еще раз по поручению Герделера, Бека, Остера и прусского министра финансов Попица призвал к предотвращению расширения войны, в крайнем случае даже прибегнув к аресту Гитлера, Гальдер заявил, что Браухича «нельзя склонить» к такой акции. Он констатировал, что германские сухопутные войска не пойдут на переворот. К тому же нет признанной личности, которую можно было бы представить народу вместо Гитлера. Помимо этого, борьба Англии направлена не только против нацистов, но и против всего немецкого народа. Нечто подобное Гальдер высказал также Гроскурту: «Невозможно терпеть, чтобы Германия длительное время оставалась для Англии народом илотов». Далее фон Штюльпнагель и начальник штаба при генерал-квартирмейстере полковник Вагнер уговаривали начальника генерального штаба провести акцию без Браухича. Гальдер четко объяснил Томасу, что он не может допустить, чтобы высшее военное командование сухопутных войск в военное время «раскололось на две части». Как свидетельствовал Хассель, адмирал Канарис в конце ноября пришел к неутешительному выводу, что «нет больше смысла и дальше делать попытки в этом направлении».

Наряду с борьбой главного командования сухопутных войск против планируемого Гитлером наступления на западе и нарушения нейтралитета ставшие известными с ноября 1939 года преступления СС, СД и частей боевого использования в оккупированной Польше подготовили почву для критики режима национал-социалистов. Убийства проводились под прикрытием военного управления сухопутных войск, однако главное командование сухопутных войск не могло под свою ответственность прекратить их. Возмущенные Гроскурт и фон Вагнер подробно информировали Гальдера, чтобы он знал, что там происходит. Отдельные командующие войсками — как генералы Бласковиц, Пецель и Улекс — в многочисленных докладных записках заклеймили «зверские действия полиции безопасности» и требовали их прекращения.

Однако Браухич лишил почвы эти протесты, проявив в приказе от 7 февраля 1940 года о «Сухопутных войсках и СС» понимание к якобы «необходимому и назначенному фюрером решению народно-политических задач, которые неизбежно должны привести к необычным, жестким мерам по отношению к польскому населению». Приказ Браухича лишил заговорщиков вокруг Остера и Гроскурта возможности посредством неофициального оглашения преступлений СС создать принципиальную, политически и морально мотивированную позицию сопротивления в крупном масштабе. Однако открытым остается вопрос, почему Гальдер при планировании государственного переворота не опирался на ставшую известной в отдельных штабах Польши оппозицию, выступающую против преступной расовой политики Гитлера. Можно предположить, что его позиция сопротивления в октябре — ноябре 1939 года в первую очередь основывалась на ведомственно-специфической, профессионально-военной критике и в меньшей степени на политически-моральном возмущении, так что в отличие от Остера и Гроскурта он не испытывал отвращения к преступлениям, вытекающим из национал-социалистской идеологии, и не воспринимал их как импульс для военного переворота.

Поэтому симптоматично для состояния военной оппозиции после ноября 1939 года протекал связанный с большими надеждами разговор между Беком и Гальдером 16 января 1940 года, который разочаровал сопротивление. Гальдер дал понять, что он не хочет, чтобы его заставляли быть «подручным» в проведении «капповского путча», как он называл попытку государственного переворота против Гитлера, без четкого знания позиции народа. По его оценке, в войсках или среди населения не было широкой базы для такой акции против Гитлера, потому что, как и прежде, все верили в фюрера. В заключительном письме к Герделеру, с которым у него в марте — апреле 1940 года вновь состоялось много бесед и который еще раз настаивал на этой акции, Гальдер наконец однозначно отклонил акцию против Гитлера во время войны и заявил, что война сначала «должна дойти до завершения», так как «компромиссный мир бессмыслен».

Для себя лично он исключил акцию во время войны. На фоне опыта общения с его коллегами-генералами и многократных отказов кажется объяснимым, что после этого он усиленно занялся своими военными задачами как начальник генерального штаба и отошел от дальнейших попыток сопротивления. Самое позднее с нового 1940 года Гальдер не видел больше шансов свергнуть Гитлера. Не исключено, что посредством такой позиции Гальдер хотел избежать двойной нагрузки: с одной стороны, основательно готовить план нового похода, а с другой, — искать пути, препятствующие Гитлеру осуществить его. Эта двойная нагрузка явно подтачивала его нервы, как достоверно говорили очевидцы.

Даже первые сообщения об установлении контакта сотрудника абвера и мюнхенского адвоката д-ра Йозефа Мюллера с британским послом в Ватикане сэром Франсисом д’Арси Осборном ничего не изменили в позиции Гальдера и Браухича. Цель зондирования, проводимого с конца 1939 года через папу Пия XII, заключалась в том, чтобы западные державы не использовали переворот в Германии для наступательных действий, как этого опасались в главном командовании сухопутных войск. К тому же нужно было добиться гарантий условий мира для нового правительства после свержения Гитлера. Подобные заявления западных держав должны были служить катализатором для начала государственного переворота. Уже первые результаты в октябре 1939 года показали готовность папы к посредничеству и определенную заинтересованность Лондона в попытке сближения с немецкой оппозицией. В конце февраля — начале марта Мюллер вернулся в Берлин с положительными результатами, которые были обобщены им и сотрудником Остера Донаньи в обширном отчете.

Когда Хассель предъявил Гальдеру результат этого зондирования в форме специального отчета, то начальник генерального штаба ушел от разговора. Однако 4 апреля генерал Томас передал ему все-таки так называемый «Отчет X». Для националистически настроенных офицеров это предложение, безусловно, не было оптимальным, однако представлялось основой. По свидетельству генерала Томаса и адвоката Мюллера утраченный после 20 июля 1944 года отчет содержал условия посредничества папы с Англией на случай акции сопротивления: устранение Гитлера и министра иностранных дел фон Риббентропа, четкое отмежевание от руководства национал-социалистского режима путем образования нового правительства, отказ от германского наступления на западе, дальнейшее существование в границах 1937 года и проведение референдума в Австрии по поводу ее последующего пребывания в составе Германии.

Гальдер, предоставив документы главнокомандующему сухопутными войсками, не воспользовался возможностью в личной беседе убедить Браухича, что это особый шанс. Когда Томас забирал отчет, то Гальдер описал ему отрицательную реакцию Браухича, который, не принимая во внимание политические возможности, назвал участие в этом настоящей изменой родине, о чем для него пи при каких обстоятельствах не может быть и речи. Более того, Браухич потребовал назвать всех заговорщиков, участвующих в акции, и арестовать их, на что Гальдер, однако, не согласился. По оценке генерала Томаса, документ в конечном счете не имел «вообще никакого успеха».

Гальдер и Браухич не были готовы на основе результатов этого внешнеполитического зондирования вновь приступить к реализации конспиративных планов. Они твердо придерживались своего решения отказаться от дальнейших планов сопротивления.

Можно предположить, что Гальдер находился под впечатлением от проведенной между тем значительной подготовки к наступлению на запад и сомневался в своей собственной критической и отрицательной позиции по отношению к Гитлеру. Несколько дней спустя военный триумф начатого 9 апреля 1940 года похода против Дании и Норвегии еще более повысил престиж Гитлера, так что предстоящее наступление на западе многими оппозиционно Настроенными командирами и офицерами в генеральном штабе все меньше рассматривалось как исходная точка для государственного переворота.

Документально подтвержденные историческими исследованиями конспиративные контакты с иностранными правительственными органами, установленные полковником Остером, генералом фон Рейхенау, статс-секретарем фон Вайцзеккером и генералом Варлимонтом в различное время 1938–1940 гг., проходившие частично через посредников и сообщавшие о сроках наступления и начала войны Гитлером, были неизвестны генералу Гальдеру. Он и Браухич не одобрили бы их и резко отклонили бы как измену родине, как позже, оглядываясь назад, подтвердил сам Гальдер. Если бы эти зарубежные контакты стали известны, то это, несомненно, привело бы к глубокому разладу среди и без того уже неоднородной военной группы сопротивления.

Чтобы понять причины, по которым не состоялся государственный переворот под руководством Гальдера, нужно представить себе те трудности, которые противостояли начальнику генерального штаба. Гальдер постоянно пытался ответить себе на многие вопросы: надо было оцепить поведение войск после начала акции, предусмотреть позицию парода, узнать реакцию зарубежных государств. В своем собственном ведомстве Гальдер сомневался больше всего, так как, начиная с расширения войск в 1935 году, офицерский корпус не отличался больше сплоченной политически принципиальной позицией. По этому поводу историк Герхард Риттер сделал такой вывод: «В действительности это отсутствие сплоченности следует поставить на первое место, если говорить о причинах неудачи военного сопротивления против Гитлера». Гальдер осознанно отверг путь Бека — сплоченной акцией всех командиров дать искру зажигания для путча против Гитлера. По планам 1938-го и 1939 годов отдельные офицеры, занимающие какие-либо решающие руководящие должности в системе, должны были приступить к действиям под руководством главнокомандующего. Потом нужно было увлечь за собой офицерский корпус и все военные части. Таким образом, сопротивление в армии начиналось бы не на широкой основе, а в значительной степени исходило бы от руководящей верхушки.

Кроме того, Гальдер считал бесперспективным желать свержения режима, пока находишься на пути к победе. Юн сомневался, что армия сплоченно последует призыву, и опасался вызвать «одновременно хаос и разрушение войной внутри страны». Чтобы избежать гражданской войны, он хотел сначала дождаться военного поражения. В этой позиции его укрепляло также «восхищение народа Гитлером».

Задним числом этот негативный результат оценки положения кажется реалистичным. Гитлер не миновал еще высшую точку своего успеха, так что положительное эхо на государственный переворот было, по крайней мере, сомнительно. Тем не менее предположение, что против Гитлера можно действовать успешно только тогда, когда «миф Гитлера» у немецкого населения и корпуса молодых офицеров будет развеян большим военным поражением, оказалось тормозом для военной группы сопротивления вокруг Гальдера.

В решающей степени Гальдеру не хватало поддержки в кругах высшего генералитета. Главнокомандующие группами армий, за исключением генерал-полковника Риттера фон Лееба и командующего резервными войсками, были не готовы присоединиться и подчиниться ему. В этом отношении офицеры его генерального штаба также не были для него опорой. Молодое поколение офицеров из новой военной академии соответствовало типу профессионально высококвалифицированных специалистов, но понимание преступной системы Гитлера пришло к ним только в последующие годы войны.

Сомнение в настроении и политической зрелости народа и войск для такой акции парализовало и без того незначительную активность Гальдера.

Помимо этого, Гальдер был убежден, что государственный переворот нельзя предпринимать без обладающего командной властью главнокомандующего, т. е. без генерал-полковника фол Браухича. Когда заместитель Гальдера генерал фон Штюльпнагель в конце октября 1939 года взволнованно уговаривал его словами «ты напрасно ставишь себя в зависимость от этого Браухича» действовать без или против главнокомандующего, начальник генерального штаба отверг всякую дискуссию на эту тему. Для Гальдера лояльность по отношению к Браухичу не подлежала обсуждению.

Тем не менее Браухич и Гальдер в начале октября 1939 года договорились о выходящем за служебные инструкции начальника генерального штаба взаимном регулировании ответственности и компетенции. Ввиду первых трений и разногласий по руководству военными операциями в Польше Гальдер потребовал предоставить ему оперативное командование, и Браухич в конце концов дал ему это право после того, как Гальдер заявил, что в случае другого решения он попросит освободить его от занимаемой должности. С этих пор Гальдер единолично руководил операциями сухопутных войск «от имени главнокомандующего сухопутными войсками». Чувствовал ли он себя обязанным Браухичу из-за этого? Главнокомандующий полагался по крайней мере на лояльное и доверительное сотрудничество с Гальдером, который, исходя из этого, умел создать для посторонних картину гармонии между главнокомандующим и начальником генерального штаба. Поэтому для Гальдера было очень важно добиться согласия и участия главнокомандующего в планируемом государственном перевороте. Он надеялся убедить Браухича в безвыходности и безуспешности новой мировой войны, чтобы завоевать его для непосредственной акции против Гитлера. Чем чаще Гальдер призывал Браухича к твердой, последовательной позиции против Гитлера, тем чаще Браухич признавался начальнику генерального штаба, что он не дорос до Гитлера, что чувствует себя парализованным в его присутствии и не может найти нужных слов и что Гитлер обошел его.

Вследствие примиренческой позиции Браухича Гальдер вконце концов взял на себя ответственность решать, как далеко может зайти борьба против Гитлера. Как сказано, он никогда не был абсолютно убежден в необходимости насильственного переворота, связанного с покушением на Гитлера, тем более, что длительное время он не получал со стороны западных держав никаких подтверждений, что те не используют ситуацию переворота в Германии в военном и политическом отношении. Страха перед ошибочной, несвоевременной военной политикой Гитлера было для него недостаточно, чтобы создать последовательную и решительную оппозицию против диктатора. Возможность действовать в одиночку, без участия Браухича, Гальдер отверг, как и группу Канариса и Остера.

Начальник генерального штаба считал невозможным без участия главнокомандующего сухопутными войсками привлечь большинство ведущих генералов к государственному перевороту против Гитлера. Эта оценка опиралась на опыт, полученный им вместе с Беком летом 1938 года. Гальдер отказался возглавить мятеж, который ликвидировал бы военный порядок и государственные структуры, потому что он был направлен и против главнокомандующего сухопутными войсками, которому он был подчинен. Связанный с установленной иерархией вермахта, воспитанный как офицер-консультант генерального штаба, при этом надеющийся на возвышение Германии как великой державы, Гальдер не мог отделить себя от главнокомандующего; и он не мог решиться на радикальный шаг — действовать одновременно против Гитлера и против Браухича.

Браухич колебался и не мог решить, участвовать ли ему в акции против Гитлера. Этим он укрепил собственное сомнение Гальдера в правильности и необходимости государственного переворота; независимо от этого Гальдер находился в постоянном напряжении — принять или отказаться от оперативного планирования намечаемого Гитлером наступления на западе. Мог ли он отказать себе в том воодушевлении других генералов, которые, как, например, фон Манштейн, были очарованы военной задачей нападения на Францию и обсуждали новые планы операции? А вдруг он не прав в своих опасениях, что нападение на Францию потерпит неудачу? Гальдеру было совсем не так легко отбросить эти вопросы и размышления. Они укрепляли его сомнения.

К тому же неясными оставались политические представления о новом государственном строе после удавшегося государственного переворота против Гитлера, потому что не было ясности по поводу позиции населения. Гальдер многократно говорил о нечетких и разобщенных представлениях. На вопрос, как отнесется большинство немецкого народа, например, рабочие, к путчу офицеров, начальник штаба не получил никакого ответа. Он также не мог ответить на вопросы Браухича: «Что делает немецкий рабочий? Что последует за переворотом? Что стоит за группой Бек — Остер — Канарис?»

Совершенно очевидно, что в 1938-м и 1939/40 годах существовали лишь единичные связи с посредниками из бывшего рабочего движения. Консервативно-традиционными были также проекты конституции и правительства. Предполагалось назначить Браухича генералиссимусом или восстановить монархию во главе с прусским принцем Вильгельмом, внуком кайзера Вильгельма II, с временным правительством, которое сменится демократически избранным правительством. Рассматриваемое в некоторых кругах привлечение Геринга во временное правительство Гальдер и Остер решительно отвергли.

Более того, начальник генерального штаба думал о бывшем министре иностранных дел фон Нейрате, бывших министрах обороны Гесслере и Носке как о «переходных фигурах». Возможно, Гальдер надеялся найти в них связующее звено между рабочими и армией. Как «представители минувшей эпохи», по классификации этих политиков Герхарда Риттера, они вряд ли могли быть «всеобще признанными личностями», которых Гальдер постоянно искал, чтобы противопоставить мифу Гитлера влиятельную личность.

Характерным для отсутствия в Гальдере стремления к руководству было его намерение 1938 года в случае успеха попытки переворота уйти со своей должности в отставку. Реставрационные модели остались определяющими также и в подготовке государственного переворота в 1939 году, когда в случае успеха предполагалось учредить временную правительственную команду под руководством генерал-полковника Бека и Герделера.

Готовность и решимость Гальдера к сопротивлению в 1938-м и 1939 годах часто оценивают очень невысоко, а частично даже оспаривают. — Так, будто бы его конспиративная деятельность была лишь соответствующей его должности тренировкой на возможный случай, «которая за отсутствием приказа о выполнении осталась лежать в ящике стола». Записки его соратника и сотрудника Гроскурта свидетельствуют, однако, что Гальдер не только «дал первый толчок к конкретной подготовке путча, но и даже был близок к мысли о покушении». «Путь открытого сопротивления режиму зловещего духа», как характеризовал сам Гальдер, он продумал до последней возможности, то есть включая мысль о государственном перевороте с участием армии, так что и осенью 1938 года, и осенью — зимой 1939/40 года его можно рассматривать в силу военной должности как важного и центрального представителя сопротивления Гитлеру.

Он, однако, не был великим, увлекающим за собой вождем с огромной энергией, который мог бы определить и изменить политическое развитие с 1938 года и, невзирая на главнокомандующего, взять на себя власть и руководство государственным переворотом. «Это было выше его сил», — констатировал впоследствии Курт Зендтнер. Находясь в постоянном конфликте между формальным военным повиновением и моральным религиозным убеждением в преступном характере национал-социалистского режима, он вынужден был снова и снова пересматривать свой путь к прямому сопротивлению. К тому же характерная для него осторожность затруднила принятие быстрого решения и противопоставила его темпераментным, настойчивым подчиненным и гражданским заговорщикам. Так как Гальдер не осмеливался без Браухича на решительный шаг, то он стал великим «кунктатором». Какую роль при этом играло его личное честолюбие — ведь Гитлер предлагал ему все-таки шанс войти в историю великим полководцем и стратегом, — сейчас сказать невозможно. Но можно предположить, что он наслаждался блеском победы, но невероятно, чтобы в этом случае Гальдер из противника Гитлера превратился в восторженного поклонника режима и его фюрера.

Независимо от своего двойственного отношения к Гитлеру Гальдер проявил себя в последующий после непосредственной разработки планов сопротивления период с начала 1940 года как совершенно надежный военный помощник диктатора, который внешне- демонстрировал подчеркнутое исполнение долга и формальное послушание и который помог Гитлеру в достижении крупных военных успехов. Работа начальника генерального штаба была связана с напряжением, трениями, а часто и с личным разочарованием. Она впечатляюще подтверждена записями в дневнике. Эти ежедневные записи — опубликованные после войны как «Дневник Гальдера военного периода» — дают одновременно представление об обширной и часто тяжелой работе Гальдера, которую трудно исчерпывающе описать в этих рамках. Со ссылкой на этот ведущий источник здесь приведены только некоторые важные этапы работы Гальдера на посту начальника генерального штаба под командованием Гитлера, которые, однако, наглядно показывают его постоянное стремление к ясной линии и тщательному планированию немецких военных операций в 1939–1942 годах.

«Потери от трений» между Гальдером и Гитлером стали очевидными зимой 1939/40 года в силу различных представлений о проведении наступления на западе. После того как 27 сентября 1939 года главное командование сухопутных войск узнало о намерении Гитлера начать наступление на западе, срочно потребовалось составить соответствующий план операции, которого до тех пор еще не было. По заданию Гитлера сухопутные войска должны были провести наступление ударом северного крыла войск оперативного развертывания на западе, чтобы уничтожить французско-британские вооруженные силы и оккупировать нейтральные страны Бенилюкса. Из-за нехватки времени, отведенного Гитлером, был составлен лишь временный план, который в целом не нашел одобрения. В силу многократных отсрочек наступления командование вермахта и сухопутных войск не смогло в последующие недели не только добиться кадрового и материального усиления войск и улучшения боевой подготовки, но и осуществить взвешенное и тщательное планирование операции. При этом оказалось, что первоначальная разработка Гальдера в значительной мере исходила из отражения британско-французского нападения на Рурскую область. При планируемом немецком встречном ударе севернее Люттиха с одобрением принималось в расчет нарушение нейтралитета Голландии и Бельгии; немецкое южное крыло должно было прикрывать наступление на северном участке. Создание центра тяжести Гальдер ставил в зависимость от хода операций.

Гитлер считал эту концепцию неубедительной и слишком ограниченной; его преследовала идея массированного прорыва в Северную Францию. План такого прорыва в то же самое время разработал начальник генерального штаба группы армий «А» генерал-лейтенант фон Манштейн. Он настаивал на перемещении основной ударной силы на южное крыло фронта, осуществлении быстрой моторизованной и механизированной атаки, пересекающей Северную Францию до побережья канала, чтобы таким образом с запада добиться охвата противника в Северной Франции, Бельгии и Голландии. После того как в начале 1940 года Гальдеру и Браухичу стало ясно, что Гитлера невозможно отговорить от его плана наступления на западе, они согласились с мнением Манштейна, так что последующие наступательные инструкции главного командования сухопутных войск позволили переместить направление главного удара на левое крыло группы армий «А». В результате совещания Гитлера с Манштейном в середине февраля 1940 года его план был в целом принят и после начала наступления 10 мая 1940 года под оперативным командованием Гальдера был превращен в «план среза серпом». Установление прямой связи Гитлера с Манштейном при игнорировании главнокомандующего или начальника генерального штаба сухопутных войск мало способствовало и без того непроцветающим отношениям между обоими признанными «оперативными умами» немецких сухопутных войск — Гальдером и фон Манштейном, тем более что последний очернял начальника генерального штаба перед Гитлером, который очень пренебрежительно отзывался о первом плане операции Гальдера и Браухича как об «идеях воспитанников кадетской школы». Поэтому отношения между Гальдером и Манштейном оставались очень напряженными и в послевоенные годы.

То, что Гальдер подхватил идею Манштейна и преобразовал ее в свой план операции, свидетельствует об умении мыслить соответственно масштабам генерального штаба и о способности перестраиваться.

Однако Гальдер вышел за рамки предложения Манштейна и в феврале 1940 года своей инструкцией оперативного развертывания войск усилил удар введением более сильных, чем это было предусмотрено, танковых сил, невзирая на угрозу флангам со стороны французской армии с юга. Этот риск Манштейн и генерал-полковник фон Бок оценили гораздо выше, чем Гальдер, который в этом случае смог лучше оценить расположение неприятеля. Во время наступления Гальдер успешно реализовал эту оперативную идею.

В ходе наступления на западе Гитлер при поддержке Геринга и некоторых командующих частями впервые грубо вмешался в ведение операции Гальдером, когда он под Дюнкерком приказал остановить танковые соединения, опасаясь возможного французского контрудара на юге. Этим он дал англичанам возможность эвакуировать через канал едва ли не 370 000 союзных солдат. Подобные вмешательства даже в тактические мелочи скоро стали правилом. «Сдерживающий приказ Гитлера» существенно испортил концепцию Гальдера. Поэтому не в первый и не в последний раз начальник генерального штаба думал об отставке; по согласию с Браухичем он, однако, остался на своей должности.

После того как 15 мая капитулировала Голландия, 28 мая — Бельгия и 22 июня 1940 года Франция подписала немецкие условия перемирия, диктатор приписал себе весь успех западного похода и приказал чествовать себя как «величайшего полководца всех времен». Церемонию капитуляции побежденного французского правительства Гитлер приказал провести в том же самом железнодорожном вагоне под Компьеном, в котором в ноябре 1918 года германское имперское правительство подписало перемирие.

Осуществление идеи похода на запад укрепило Гитлера в мнении, что он является гениальным полководцем. Поэтому в последующее время он чрезвычайно редко слушал предложения и инициативы своего окружения, которые не соответствовали его собственным взглядам и представлениям, что принципиально усложняло работу генерального штаба; в этом частично заключалась причина дальнейшего «лишения власти главного командования сухопутных войск».

После великой победы на заседании рейхстага 19 июня 1940 года Гитлер торжественно присвоил многим генералам звание генерал-полковников и фельдмаршалов. Гальдеру также было присвоено звание генерал-полковника. Ему, несомненно, было лестно, что в эти дни «во всех иностранных государствах велись поиски новых методов немцев», объясняющих этот очередной успех молниеносной войны. Гальдер гордился своими офицерами генерального штаба и их оперативным мастерством. Симптоматично, что как раз в это время он дважды сочинял публичное чествование генерала Людендорфа как одного из «великих ведущих фигур немецких сухопутных войск». При этом он нашел чрезвычайно похвальные слова о полководческом искусстве генерала во время первой мировой войны; сам он как начальник генерального штаба чувствовал себя в подобном же возвышенном положении.

Но Гальдер также видел недостатки немецкого военного потенциала и опасность гитлеровского высокомерия. В доверительных кругах офицеров генерального штаба, к которым относился также молодой майор Клаус Шенк граф фон Штауффенберг, в беседах с Гальдером звучала критика фюрера за то, что он не намерен отказываться от мести за 1918 год и использовать военную победу для «широкой подготовки заключения мира» с Францией. Скептически и сдержанно наблюдали в генеральном штабе за разработкой направленной против Великобритании десантной операции «Морской лев»; вскоре выяснилось, что военно-морские и военно-воздушные силы не смогли создать для этого необходимые предпосылки, так как на канале не удалось добиться воздушного и морского господства.

Военный триумф во Франции, однако, оказал влияние на «потенциал сопротивления» критиков Гитлера. У них возникал вопрос, не видят ли они все в мрачном свете, могут ли и должны ли они в будущем доверять успешной до сих пор политике диктатора. Ввиду широко распространенного эйфорического победного настроения немецкого населения было естественным, что те генералы, которые до 10 мая 1940 года были против нападения на Францию, «теперь были убеждены в его целесообразности», пренебрежительно говорили о противнике и вовсе не хотели «больше вспоминать о своих прошлых суждениях». Дальнейшие новые задачи рассматривались как «привлекательные».

На фоне этого широкого доверия к фюреру следует рассматривать позицию Гальдера и Браухича по отношению к принятому Гитлером в конце июля 1940 года решению напасть на своего партнера по договору — Советский Союз — и тем самым осуществить свою старую «Восточную программу». С момента своего вступления в должность начальника генерального штаба Гальдеру была известна эта программа как расово-идеологическая «борьба за жизненное пространство на востоке». Бывшему консулу и сотруднику посольства США в Берлине Раймонду Гейсту при встрече в доме его знакомого адвоката д-ра Этшейта в декабре 1938 года он объяснял, что западные державы должны исходить из того, что национал-социалистская экспансионистская и захватническая программа в Восточной Европе и по отношению к Советскому Союзу является неизменной и неотъемлемой составной частью внешней политики Гитлера.

Нужно ли было ему выступать против новых военных планов Гитлера ввиду «изменившегося психологического и политического климата», поскольку ему был «не ясен смысл» похода на восток, как он констатировал в январе 1941 года? Мог ли он рассчитывать на поддержку «высоких господ главнокомандующих», которые, по наблюдениям генерал-квартирмейстера Вагнера, были «невыносимы от безделья»? Этого нельзя было даже предположить, так как многие офицеры согласились с войной против СССР как с борьбой «против настоящего противника» или даже полностью поддержали ее. Очень многие разделяли мнение Гитлера о недостаточной военной мощи Советского Союза и соглашались с национал-социалистической пропагандой в оценке коммунизма как ответственного за потерю Германией авторитета великой державы. Традиционные гегемонистские представления по отношению к России и Восточной Европе и воинствующая антикоммунистическая позиция способствовали принятию новых военных планов Гитлера в кругах военного руководства.

Соответственно, и в командовании сухопутных войск не возникло серьезных возражений против решения внезапно напасть на Советский Союз. Безответными остались тщательно составленные аналитические записки, как, например, предназначенные в октябре 1940 года для Гальдера записки советника германской дипломатической миссии при посольстве в Москве фон Вальтера, который предостерегал от экономических и общестратегических последствий новой войны. Можно констатировать, что Гальдер, в отличие от ситуации перед началом похода на запад, не усматривал в решении Гитлера никаких исходных возможностей для формирования новой действенной военной оппозиции против Гитлера.

В то время когда шло планирование войны на востоке, Гальдер снова связался с многими противниками национал-социалистского режима. Когда в ноябре 1940 года старый знакомый Гальдера патер иезуитов кронпринц Георг Саксонский вместе с другими членами ордена попытался выяснить у начальника генерального штаба, какими средствами для устранения Гитлера располагает главное командование сухопутных войск, Гальдер дал понять, что воспитанные в духе подчинения государственному руководству сухопутные войска не могут быть использованы для этого. До более тесной связи между различными группами сопротивления и главным командованием сухопутных войск дело не дошло.

Вместо этого Гальдер по собственной инициативе взял на себя оперативную разработку намечаемой войны на востоке, когда впервые узнал от Браухича и статс-секретаря фон Вайцзеккера, что взгляд Гитлера «твердо направлен на восток». Он не хотел, чтобы ему еще раз, как в случае западного похода, пришлось бы предоставить непродуманный, составленный наспех временный план операции, который вновь вызвал бы критику со стороны диктатора и других генералов. Так как он сам одновременно занимался разработкой возможного вторжения в Великобританию, то летом 1940 года Гальдер приказал генералам и сотрудникам в генеральном штабе составить первые наброски, координацию которых под руководством Гальдера с сентября обеспечил вновь назначенный обер-квартирмейстер и заместитель начальника генерального штаба генерал-лейтенант Паулюс, так что после безрезультатного визита советского комиссара иностранных дел Молотова Гитлер 18 декабря 1940 года подписал план «Барбаросса».

Привлечение способных сотрудников к самостоятельной проработке также и крупных боевых задач демонстрирует то, что Гальдер как начальник генерального штаба не был сторонником авторитарного стиля руководства. Такой способ стимулирования молодых офицеров, с одной стороны, позволил добиться совместных успехов в генеральном штабе, а с другой стороны, вызвал критику со стороны других командующих, как, например, будущего генерал-фельдмаршала фон Манштейна, который обвинял Гальдера в том, что тот держал в своих руках всю разработку и подготовку вплоть до проведения похода.

Согласно директиве № 21 от 18 декабря «Советская Россия должна быть разгромлена в ходе быстрой военной кампании» русские сухопутные войска должны быть уничтожены «решительными операциями с дальним продвижением танкового клина» и как конечная цель должна быть достигнута линия Волга — Архангельск. Операции трех раздельных групп сухопутных войск проводились соответственно планам, разработанным генеральным штабом под руководством Гальдера. При этом должны были быть захвачены Ленинград и Донецкий бассейн; далее быстрый захват Москвы рассматривался как решающий успех.

В ходе подготовки нападения на СССР Гитлер все больше придавал этой войне характер расово-идеологической борьбы на истребление, многократно подчеркивая, что война против Сталина для него «больше, чем только война оружия». Особое качество этой войны, полное отличие от сражений в Западной и Северной Европе обнаружились весной 1941 года в заявлении Гитлера о намечаемом тотальном уничтожении России как государства и о методах господства и оккупации завоеванного жизненного пространства на востоке. Расово-идеологические представления Гитлера четко проявились 30 марта 1941 года, когда он перед почти 250 высшими офицерами вермахта в рамках речи о предстоящей «борьбе двух мировоззрений» призывал к «истреблению» коммунизма «на все времена» и к «уничтожению большевистских комиссаров и коммунистической интеллигенции». Далее эти представления содержались в изданных еще до начала войны распоряжениях, таких как директивы для особых районов, в «указе о подсудности», директивах о поведении войск и «приказе о комиссарах», а также в особом поручении Гиммлеру по работе групп боевого назначения. Эти приказы были составлены при участии главного командования вермахта и сухопутных войск; Гальдер при обсуждении проекта приказа верховного командования сухопутных войск о комиссарах также согласился с тем, что в этом восточном походе войска должны «до конца вести» «мировоззренческую борьбу». Попытка Браухича и Гальдера особым распоряжением о сохранении самообладания и дисциплины перехватить или смягчить приказ Гитлера об истреблении, оказалась безуспешной; распоряжения диктатора выполнялись на востоке в широком масштабе. Впоследствии Гальдер назвал это «позорной главой» в истории сухопутных войск.

Отсутствие резкого протеста, с одной стороны, и рутинное формальное участие — особенно генерального штаба под руководством генерал-полковника Гальдера — в осуществлении представлений Гитлера о войне на востоке в конкретные приказы и указания для собственных войск, с другой, явно обнаружили высокую меру ответственности и вовлеченности командования сухопутных войск и вермахта в радикальную истребительную войну против Советского Союза. Гитлер был бы не в состоянии осуществить свои планы против СССР в таком объеме, если бы многие специалисты и командная элита, в том числе верховное командование вермахта и верховное командование сухопутных войск, своим одобрением или своим попустительством не оказывали бы ему прямую или опосредованную поддержку и не позволили бы национал-социалистскому режиму мобилизовать антикоммунистические и антисемитские настроения на преступные акции на востоке. В этом заключена и доля участия в подобных преступлениях Гальдера, поскольку ему как начальнику генерального штаба сухопутных войск был подчинен генерал «особого назначения при главнокомандующем сухопутными войсками» генерал-лейтенант Эйген Мюллер, ответственный за разработку противоречащих международному праву приказов в сфере уголовного права и обращения с военнопленными. Он со своей рабочей группой подчинялся указаниям Гальдера, так что невозможно отрицать ответственность начальника генерального штаба за отдельные приказы и распоряжения в этой «самой чудовищной истребительной, порабощающей и разрушительной войне» — так война на востоке характеризуется в исторических исследованиях. Хотя Гальдер и заявлял позже, что он «держался в стороне» от этого, его попытка после окончания войны отрицать участие и ответственность в этом деле и представить действия верховного командования сухопутных войск как «подрывное сдерживание» не вызывает доверия.

Прежде чем осуществить хорошо проработанный план нападения на Советский Союз, Гальдер как начальник генерального штаба вынужден был весной 1941 года заниматься еще двумя военными акциями, которые отчетливо показали, с одной стороны, его способность к импровизации и оперативное мастерство, а с другой — границы его военно-политического влияния.

При обсуждении планов расширения войны на Северную Африку Гальдер не смог настоять на своем мнении, что военное вмешательство и продолжение военных действий в Ливии в целях поддержки итальянских союзников приведет к недопустимому распылению немецких сил. Так что в результате все больше немецких частей и подразделений отправлялось в немецкий африканский корпус под командованием Роммеля в Триполи. Они остались там на долгое время для стабилизации итальянского фронта и их не хватало в другом месте. В отличие от Роммеля, трезво оценивая немецкие возможности в Африке, особенно ввиду ненадежных путей подвоза через Средиземное море, Гальдер считал миссию «Лиса пустыни» всего лишь «борьбой за выигрыш времени» на второстепенном театре военных действий. Поэтому он с беспокойством наблюдал за успешным продвижением Роммеля, что вынуждало перебрасывать с других фронтов все больше соединений в Ливию. В своем дневнике Гальдер критично отзывался о Роммеле и его стиле ведения военных действий в Северной Африке. Однако он не мог предотвратить распыления сил.

Во втором случае весной 1941 года Гитлер внезапно решил начать военные действия против Югославии, Албании и Греции. В этом балканском походе генеральный штаб и группы фронтов показали свою высокую боеспособность; речь шла о том, чтобы неожиданно, с ходу провести успешные операции для быстрого завоевания Балкан и изгнания высадившихся там британских экспедиционных частей. Проведя небольшую подготовку, Гальдер с передового командного пункта в венском Нейштадте успешно осуществил продуманный план похода, так что молниеносная война вермахта на Балканах после капитуляции Югославии и Греции 17 и 23 апреля 1941 года закончилась впечатляющей победой и способствовала дальнейшему росту военно-политического авторитета Гитлера.

После того как 20 июня 1941 года он отдал приказ «Дортмунд», германский вермахт 22 июня между 3.00 и 3.30 осуществил внезапное нападение на Советский Союз. Это была крупнейшая военная операция в военной истории Германии. Из новой штаб-квартиры генерального штаба сухопутных войск под Мауервальдом в Восточной Пруссии Гальдер должен был координировать наступление 153 дивизий, насчитывающих почти 3,6 миллиона немецких и союзных солдат. Внезапное нападение удалось, советские пограничные позиции были прорваны. Уже спустя несколько дней наметились большие оперативные успехи. Красная Армия несла тяжелые потери, ее разгром в пограничных районах, казалось, подтверждал то, что запланированный «молниеносный поход» продлится всего лишь 3–4 месяца. В июле 1941 года немецкие руководящие органы, как и Гитлер, были уверены, что окончательная победа станет фактом через несколько недель. С большим оптимизмом Гальдер записал 3 июля в своем дневнике: «В общем уже сейчас можно сказать, что задача разгрома основной массы русской армии перед Даугавой и Днепром выполнена»; «не будет преувеличением», если сказать, «что поход против России был выигран в течение 14 дней». Однако в силу огромных пространств и упорного сопротивления советских солдат он «этим еще не закончен». Гальдер был убежден, что советское командование в силу политических причин сосредоточит свои вооруженные силы перед линией Даугава — Днепр, чтобы защитить западные промышленные районы и подключить все резервы для защиты Москвы, поэтому решающее для исхода войны сражение должно произойти на центральном участке фронта.

Однако военные события развивались иначе. Несмотря на огромные потери в живой силе Красная Армия оказывала немецким войскам упорное сопротивление в боях в окружении под Киевом, Вязьмой и Брянском. Была создана новая линия обороны, чтобы затем, сдерживая противника, отойти глубоко в тыл. При обсуждении следующего направления удара Гальдер с самого начала не смог настоять на своем мнении, так как Гитлер выше, чем Гальдер, оценивал значение южных районов СССР с их промышленностью, сырьем и нефтью для немецкой военной экономики. Поэтому согласно представлениям Гитлера наступление на Москву предстояло форсировать только после продвижения флангов на севере и юге. Если начальник генерального штаба сначала предполагал, что после первой фазы операции он сможет пренебречь «горизонтальными продвижениями по-пластунски» Гитлера на флангах, как он это называл, и взять столицу Сталина под прицел как главную цель наступления, то вскоре выяснилось, что это невозможно, так как Гитлер отклонил изложенные в докладных записках от 12 и 22 августа предложения генерального штаба сухопутных войск и, более того, назначил наступление танковых соединений из центра на север и юг, чтобы сначала устранить опасность для флангов и завоевать Украину и Донецкую область. Только после этого — но еще до зимы — должна была быть взята Москва. После такого прямого оскорбления со стороны Гитлера Гальдер и Браухич начали думать о том, чтобы вместе подать просьбу об освобождении их от должности. Но потом Браухич отговорил Гальдера от этого, так как чувствовал свою ответственность перед восточными сухопутными войсками.

Решение Гитлера предоставило советскому командованию достаточно времени для того, чтобы укрепить оборонительные позиции перед Москвой и подвезти обширные резервы живой силы. Когда, наконец, Гитлер приказал готовить наступление на Москву под кодовым названием «Тайфун» на конец сентября 1941 года, то в немецких руководящих кругах существовали значительные расхождения мнений о дальнейших перспективах на успех. Гальдер между тем понял, что он недооценил «колосса Россию» и очень ошибся, когда предположил, что Сталин проиграл войну еще в июле. Потери немецких сухопутных войск, начиная с августа, были невосполнимы. Тем не менее в начале ноября он разделил оптимистичную оценку положения Гитлером, чтобы провести и успешно завершить пропагандируемую им «последнюю, великую, решающую битву» за Москву.

После совещания генерального штаба в городе Орша, на которое Гальдер приехал из Восточной Пруссии, начальник генерального штаба приказал продолжить наступательные операции «с полной отдачей сил» и, несмотря на значительные трудности снабжения, энергично «форсировать» их. Он все поставил на одну карту: последним усилием Москва должна быть захвачена. В ходе наступления на Москву для того, чтобы все-таки разгромить якобы обессиленную Красную Армию, решающим фактором считалось «последнее напряжение воли и сил». Начальник генерального штаба не хотел повторения мнимого «чуда на Марне» во время первой мировой войны. Борьбу нельзя было прекращать слишком рано, так как она явно находилась на решающей стадии. При этом генеральный штаб, как и Гитлер, утратили возможность объективно оценить достигнутое. Вопрос о реальных перспективах успеха последующего наступления и Гальдеру, и Браухичу казался «вопросом воли», как того требовал Гитлер. При этом устанавливались даже утопические цели, как, например, линия Ярославль — Рыбинск — Вологда. Старый друг Гальдера генерал фон Штюльпнагель, тогда главнокомандующий 17-й армией на юге восточного фронта, предостерегал от такого высокомерия и чрезмерных требований к войскам. Последствия этого были тяжелыми. В конце ноября немецкое наступление остановилось, войска были повсюду истощены. В начале декабря танковые армии генералов Рейнхардта, Хепнера и Гудериана были вынуждены остановить наступление. Теперь Гальдер жаловался, что Гитлер не хочет понять состояние совершенно измученных и измотанных войск. Когда Красная Армия воспользовалась 5–6 декабря шансом и ловко перешла в контрнаступление, широко растянутый немецкий фронт был прорван во многих местах.

Но Гитлер и слышать не хотел об отходе или упорядоченном отводе войск. Генерал-фельдмаршал фон Браухич сделал для себя соответствующие выводы. Он заявил, что поход на восток «не следует считать выигранным», и в связи с заболеванием сердца попросил об отставке. Гальдер и другие командующие сухопутными частями и армиями признали после этого ошибочность своей оценки положения на фронте. Но Гитлера убедить в этом было невозможно. Он уволил Браухича и 19 декабря 1941 года взял на себя главное командование сухопутных войск, сместив многих генералов. Далее он приказал, чтобы солдаты удерживали линию фронта «до последней возможности» и с «фанатичной волей» сражались за каждую «пядь земли», так как Красная Армия сражается последними имеющимися в ее распоряжении силами.

Неожиданно для себя Гальдер остался на своем посту. Он, очевидно, не делал никаких попыток защитить перед Гитлером отстраненных от должностей командующих и командиров. Бросил ли он всех их и Браухича на произвол судьбы? Почему в этой ситуации Гальдер не покинул Гитлера? По его собственным показаниям, он хотел и дальше участвовать в проведении будущих операций и работе генерального штаба, чтобы не утратить преемственность. Более того, втайне он видел возможность благодаря будущему, почти ежедневному личному контакту с Гитлером сильнее влиять на него, так как генеральный штаб теперь был непосредственно подчинен фюреру как главнокомандующему сухопутными войсками, каковым он назначил себя сам. Вероятно, начальник генерального штаба также надеялся на то, что война на востоке может закончиться победой. По крайней мере, он хотел своей выжидательной позицией продемонстрировать, что генеральный штаб не несет ответственности за кризис, так как иначе он, несомненно, как и Браухич, подал бы в отставку. Возможно, на Гальдера повлияло также то, что Браухич освободил его от бывшей обоюдосторонней договоренности вместе уйти в отставку и укрепил его в решении остаться на должности ввиду «обязательства сохранять верность человеку на фронте».

Гитлер был заинтересован в том, чтобы Гальдер остался хотя бы на время, так как отчеты службы безопасности СС о настроениях в народе сообщали в декабре 1941 года об «оживленных спекуляциях» и о «граничащем с замешательством удивлении» в широких кругах населения по поводу смены главнокомандующего сухопутными войсками, которое в случае отзыва Гальдера, возможно, станет еще большим. В этом смысле пребывание Гальдера в должности как бы служило фактором стабилизации настроений населения, которое, однако, далеко не полностью было информировано о зимней катастрофе немецких войск на Восточном фронте.

Следует учитывать, что эти внутриполитические изменения происходили на фоне решающих внешнеполитических событий: после нападения Японии на Перл-Харбор 7 декабря 1941 года Германия на стороне азиатской империи вступила в войну против США. Таким образом, война Гитлера превратилась в мировую войну, для ведения которой у немецкой стороны не было никаких стратегических планов. Военные требования сконцентрировались в основном на вопросе, каким образом гарантировать долгосрочное обеспечение сырьевыми ресурсами для длительной войны на несколько фронтов против антигитлеровской коалиции.

Надежды Гальдера сблизить Гитлера с главным командованием сухопутных войск рухнули, так как главное командование сухопутных войск и верховное командование вооруженных сил вступили в прямую конкуренцию. Сам Гитлер к тому же распределял военное руководство операциями и возлагал на генеральный штаб и Гальдера ответственность за Восточный фронт, в то время как все остальные театры военных действий подчинил верховному главнокомандованию вооруженных сил. Помимо этого, неоперативные задачи главнокомандующего сухопутными войсками Гитлер передал верховному главнокомандованию вооруженных сил в лице генерал-фельдмаршала Вильгельма. Кейтеля, так что уход Браухича нанес функциям верховного главнокомандования сухопутных войск значительный ущерб. Следовательно, исходные позиции Гальдера и генерального штаба для установления новых позитивных отношений с «величайшим полководцем всех времен» стали не лучше, а скорее хуже, хотя на совещаниях Гитлер внешне старался продемонстрировать хорошую атмосферу.

Об оперативных предложениях отдельных командующих на Восточном фронте перейти к оборонительной тактике Гитлер не хотел даже слышать. В эти дни Гальдер также усвоил по отношению к главнокомандующим армиями и группами армий резкий стиль фюрера, поскольку в силу недостатка свободы движения не считал более возможным отступать из-за наступления; сильных холодов. В частности, он заявил командирам и командующим, что у тех есть приказ удерживать фронт, а риск берет на себя верховное командование.

Когда в начале 1942 года наконец удалось отразить атаки Красной Армии и снова стабилизировать фронт, Гитлер укрепился в своей позиции, что он сам может «немножко руководить операциями» сухопутных войск, как он заявил, приняв на себя обязанности верховного командования 19 декабря 1941 года. Гитлер был убежден, что преодоление кризиса под Москвой является исключительно его заслугой.

Хотя Гальдер и в дальнейшем пренебрежительно высказывался о военных способностях Гитлера и в присутствии третьих лиц саркастически характеризовал их как «позицию ефрейтора», с декабря 1941 года оп старался улучшить климат и создать новую базу для дальнейшего сотрудничества. Чтобы «смягчить настроение» Гитлера, Гальдер якобы задним числом негативно высказывался также о руководстве Браухича. В качестве нового главнокомандующего сухопутными войсками Гитлер взял в свою непосредственную компетенцию также и менее важные мероприятия и решения подчиненных ему командных ведомств. К тому же оп сохранял свою антипатию к генеральному штабу, так что отношения с Гальдерм оставались напряженными. Ежедневные, часто многочасовые споры об оперативных решениях отягощали сотрудничество. Характерный свет на стиль разговора и руководства Гитлера проливают описанные Гальдером приступы ярости диктатора, в ходе которых он не стеснялся даже пригрозить гестапо, если что-то шло не в духе его требований. Атмосфера таких «совещаний фюрера» вряд ли могла улучшить отношения между Гальдером и Гитлером. К тому же напряжение между обоими было подогрето тем, что Гальдеру подсунули информацию, будто бы по представлениям диктатора он лишь временно остается на своей должности.

Когда верховное главнокомандование сухопутных войск весной 1942 года составляло новые оперативные планы для объявленного фюрером летнего наступления, Гитлер снова был убежден, что разгромит Красную Армию и успешно проведет запланированное наступление на Дон и Кавказ, так как Сталин якобы использовал все резервы в зимнем наступлении. В действительности СССР располагал еще большими резервными силами. Правда, Гальдер высказался за то, чтобы сначала перейти в «стратегическую оборону», и предостерегал от того, чтобы снова недооценивать Красную Армию и считать, что немецкая сторона все сможет осуществить; тем не менее он поддержал планы наступления Гитлера и разработал соответствующие варианты операции.

После войны Гальдер заявил, что тогда он был принципиально против наступательных планов Гитлера. Однако новые исследования показывают, что свою тогдашнюю идею «стратегической обороны» он разрабатывал с неохотой и больше следовал наступательным намерениям диктатора. В конце марта 1942 года генеральный штаб предоставил новые соображения. Они предусматривали сдерживание центра Восточного фронта и новые наступления на Ленинград и Дон, чтобы захватить город Сталинград и кавказские нефтяные районы. Так как уже не хватало сил вести наступательные операции по двум направлениям, то сначала нужно было осуществить наступление на южном фланге в сторону Дона с последующим продвижением в нефтяные районы под Майкопом, Грозным и Баку. Хотя Гальдер, возможно, был не согласен с планом, описанным в директиве от 5 апреля, он, однако, не предоставил никакой реальной альтернативы в качестве нового проекта операции генерального штаба. Наконец, весной и в начале лета 1942 года он как начальник генерального штаба лояльно взял на себя планирование и подготовку новой операции «Блау» («Синева»), хотя сомневался в удаче; его беспокоило то, что еще в мае и июне 1942 года в кадровом составе сухопутных войск Восточного фронта имелось свыше 700 000 вакантных мест и не было никакой возможности их заполнения. Материальное снабжение также никоим образом не соответствовало тому, что было в 1941 году. По крайней мере внешне Гальдер отбросил свои сомнения в отношении новых планов Гитлера. Характерно, что граф фон Штауффенберг, руководитель группы в генеральном штабе сухопутных войск в апреле 1942 года на вопрос одного из посетителей, кого из высшего состава можно привлечь к борьбе против военной политики Гитлера, занял отстраненную позицию к Гальдеру и объяснил: «Гальдер думает только по-военному и всегда думал только по-военному. Нет, никаких иллюзий. Нашими союзниками являются не Гальдер и Кейтель, а бедственное военное положение и — поражения, которые заставляют задуматься… Пока еще не поздно».

Снаряжение дивизий для наступления группы армий «Юг» весной 1942 года стало наконец возможным только за счет других групп армий. Так удалось, по крайней мере на южном фланге, подготовить боеспособные соединения. К тому же для операции «Синева» с мая до конца июня нужно было в тяжелых боях за Керчь, Севастополь и Харьков завоевать выгодные исходные позиции, что вылилось в значительную задержку операции.

Хотя летнее наступление 1942 года должно было обойтись меньшими силами, чем в июне 1941 года, оно также имело чрезмерно завышенные цели. Как и перед Москвой в ноябре — декабре 1941 года, немецкое командование вновь собралось все бросить на чашу весов, чтобы добиться победы. Уже месяц спустя после начала операции «Синева» 28 июня 1942 года стало ясно, что боеспособность Красной Армии вновь недооценили. Не удалось уничтожить стоящие перед группой армий «Юг» силы противника. Красная Армия, несмотря на многочисленные потери, сумела отойти, так что немецкий выигрыш территории на Донце и Дону оказался мнимымуспехом; Все же в июле Гитлер приказал разделить войсковые соединения Южного фронта на две новые группы армий и параллельно продвигаться на Сталинград и Кавказ. Предложение Гальдера провести эти операции последовательно одну за другой, чтобы предотвратить дробление сил, было отвергнуто.

С середины июля до конца ноября 1942 года «штаб-квартира фюрера» с верховным главнокомандованием сухопутных войск временно базировалась под Винницей, на Украине. Там ввиду остановки наступления немецкой армии на Кавказ и под Сталинградом произошли резкие стычки между Гитлером и Гальдером, который не хотел брать на себя ответственность за ошибочные, по его мнению, «решения фюрера». К тому же перспектива решить исход войны против СССР в свою пользу стала чрезвычайно маловероятной. Гитлер отстранил от должности главнокомандующего немецкой группой армий «А» на Кавказском фронте фельдмаршала Листа и взял на себя дополнительно командование этой группой армий. Козла отпущения за намечающийся провал нового наступления Гитлер нашел в генеральном штабе и его начальнике Гальдере, хотя еще несколько дней назад, 14 июля 1942 года, Гитлер позволил национал-социалистской прессе славословить Гальдера в честь 40-летнего юбилея его службы в армии, которая писала о нем как о ближайшем и способнейшем сотруднике фюрера.

Объяснения между Гитлером и Гальдером протекали во враждебной и изматывающей нервы атмосфере. Так как Гальдер не уступал и резко критиковал оперативные планы Гитлера, разразился тяжелый кризис руководства и доверия. 24 сентября 1942 года Гитлер уволил Гальдера в возрасте 58 лет. Этот шаг Гитлер мотивировал тем, что нервы обоих истощены и что Гальдер пессимист по натуре, «который всегда был только тормозом», так что дальнейшее сотрудничество привело бы его к нервной перегрузке. К тому же важнейшая задача заключается в воспитании офицерского корпуса в духе фанатичной веры в идеи национал-социализма, чего Гальдер не способен обеспечить. Лишившийся иллюзий Гальдер после долголетней деятельности в качестве начальника генерального штаба понял, что в этом положении он был изолирован и один противостоял Гитлеру. Не получил он поддержки и от своих товарищей-генералов. Он особенно остро переживал из-за того, что генерал-фельдмаршал Кейтель и другие генералы и офицеры в верховном командовании вермахта позорно бросили его на произвол судьбы; он с горечью покинул свою должность.

Ввиду постоянных трений и споров между Гитлером и Гальдером увольнение начальника генерального штаба в некоторых военных руководящих органах воспринималось даже как «освобождение», между тем офицеры и знакомые времен общих планов переворота 1938–1940 гг. и те, кто видел в нем гаранта «нравственной верности в генеральном штабе», «глубочайшим образом» сожалели об его уходе. По наблюдениям современников Гальдер воспринимал холодный и оскорбительный способ его увольнения ввиду своей четырехлетней, частично связанной с большими успехами деятельностью в качестве начальника генерального штаба как неподобающий и недостойный. В конечном счете он понял, что начальник генерального штаба в национал-социалистском государстве далеко не имел того влияния, какое ему приписывалось за границей и немецкой общественностью, вспоминая о былом положении «начальника великого генерального штаба» кайзеровской империи. На политику он не имел вообще никакого влияния. Должность начальника генерального штаба немецких сухопутных войск переоценивалась прежде всего за границей. От бывшей «созданной великим Мольтке высоты» остались только воспоминания, как впоследствии сказал генерал Бек.

Ввиду явно видимого ожесточения и разочарования Гальдера остается открытым вопрос о том, действительно ли оп, как утверждал впоследствии, намеренно спровоцировал свое увольнение, постоянно противореча Гитлеру, чтобы не быть больше ответственным за его руководство операциями. Если это утверждение правильно, то возникает вопрос, почему оп был так сильно озлоблен из-за своего увольнения, как это неоднократно излагалось в послевоенных сообщениях. С другой стороны, можно вполне предположить, что в решении Гитлера в пользу раздвоения наступления он видел путь к быстрой военной катастрофе. Так как к этому комплексу вопросов для будущего поколения Гальдер не оставил никаких личных высказываний — скажем, в форме мемуаров, — то предположение, что он осознанно добивался своей отставки, не может быть, безусловно, доказано.

Характерно, что преемником Гальдера Гитлер выбрал молодого, рекомендованного Герингом и, по его мнению, «нерастраченного» генерал-майора из войскового главного штаба. Различия в карьере, стиле руководства и в отношении к Гитлеру между двумя начальниками генерального штаба вряд ли могли быть еще большими. Гальдер на этот выбор не имел никакого влияния. Замена его на генерала Цейцлера, который был на 11 лет моложе Гальдера, являлась одновременно выражением новой программы для генерального штаба и для высшего командования сухопутных войск, так как Гитлер, по показаниям Цейцлера, хотел видеть в начальнике генерального штаба «не советника в собственном смысле этого слова, а человека, который точно передает другим его мнения и приказы, поддерживает его идеи и ведет пропаганду за него и его руководство». По свидетельствам современников, по крайней мере при вступлении в должность, Цейцлер соответствовал этим ожиданиям. В отличие от Гальдера его считали «твердо верящим в Гитлера и энергичным человеком». О сомнениях в стиле руководства Гитлера Цейцлер не хотел ничего слышать; в фюрера нужно верить, заявил он в своей программной речи при вступлении в должность. Однако с развитием кризиса под Сталинградом и накоплением ошибок в командовании восхищение Цейцлера Гитлером быстро поблекло, так что вскоре отношения между диктатором и его новым начальником генерального штаба снова были омрачены серьезными разногласиями.

То, что Гальдер с тяжелым сердцем покидал свой пост, говорил и Цейцлер, который при передаче дел 25 сентября имел с ним лишь один короткий разговор. При этом у Гальдера якобы «стояли слезы в глазах» и он старался «как можно быстрее» провести передачу всех дел.

За границей уход Гальдера расцепили как «явное доказательство наивысшей точки разногласий» в руководящих органах Третьего рейха по принципиальным вопросам дальнейшего ведения войны. Иногда смещение Гальдера сравнивали с отставкой Людендорфа в октябре 1918 года. Измышления, что он якобы стал жертвой в борьбе за власть и будто бы как противник национал-социалистского руководства был отстранен от дел, смешивают знание или намеки на бывшую позицию сопротивления Гальдера до 1940 года с военными причинами его отставки в сентябре 1942 года. К тому времени, несмотря на антагонизм к национал-социалистской идеологии, Гальдер не имел прямых контактов с различными группами сопротивления внутри Германии.

Уволенный и заключенный Гитлера (1942–1945)

При переводе в так называемый «резерв фюрера», что приравнивалось к увольнению, Гальдер взял с собой свои тщательно сделанные заметки об итогах дня; два пакета стенографически заполненных тетрадей охватывали довоенный и военный периоды. Позже Гальдер спрятал их у подруги своей жены, где они пролежали оставшиеся годы войны. Из них можно увидеть обширную дневную нагрузку, неутомимость и ежедневные объемы выполняемой работы Гальдера как начальника генерального штаба, в качестве которого он многие годы «был ответствен за боеготовность и руководство сухопутными и резервными войсками, насчитывающими более пяти миллионов офицеров, унтер-офицеров и солдат», как констатировал один из последних издателей дневника Ганс Адольф Якобсен.

Из штаб-квартиры в Виннице Гальдер вернулся в Берлин. Благодаря посещению своего бывшего сотрудника майора графа Шенка фон Штауффенберга, возможно, в декабре генерал-полковник, уже тогда чувствовавший, что за ним наблюдает гестапо, узнал о мрачной атмосфере в верховном главнокомандовании сухопутных войск при его преемнике; там исчезла всякая критика Гитлера. Во время этого посещения в Берлине-Груневальде Гальдер видел Штауффенберга в последний раз. Очевидно, тот пытался выяснить, можно ли располагать им в дальнейших планах заговора; по Гальдер уже давно сдался.

После медицинского обследования в медсанчасти верховного командования вермахта в Берлине Гальдеру ввиду крайнего утомления назначили в декабре лечение в течение нескольких педель, поскольку, по показаниям врачей, обычный отпуск не улучшил бы его совершенно подорванного здоровья и не излечил бы его от ишиаса. Он провел четырехиедельный курс лечения в санатории Штилльахгауз под Оберстдорфом с конца января по конец февраля 1943 г. В то же время сражение 6-й армии в Сталинграде под командованием его бывшего заместителя генерал-фельдмаршала Паулюса закончилось капитуляцией 31 января и 2 февраля 1943 г. Так как Гальдер не поддерживал контактов со своим преемником Цейцлером, то маловероятно, что он имел какое-либо отношение к заключительному сражению за город на Волге, начавшемуся окружением армии в ноябре 1942 года частями Красной Армии и принесшему огромные потери. Хотя это поражение давало шанс для сопротивления Гитлеру — настроение населения и руководства было довольно подавленным, — в то время не было никаких конкретных планов для государственного переворота и свержения национал-социалистского режима. По оценке оппозиционно настроенных офицеров генерального штаба, настроение в верховном главнокомандовании сухопутных войск было столь пессимистичным, что казалось разумнее перевестись на фронт, чем, находясь в ставке, надеяться на то, что главнокомандующий все-таки соберется с силами, чтобы эффективно противодействовать бессмысленным приказам Гитлера или выступить против него. Возможно, Штауффенберг описал это положение Гальдеру в одном письме, которое передал через общего знакомого капитана Петера Зауэрбруха, который в начале года лежал в госпитале (Берлинской Шарите) и которого в то время оба посещали. Хотя после лечения Гальдер получил заключение о том, что он снова «полностью пригоден к военной службе», он не рассчитывал, как и его предшественник генерал-полковник Бек, на то, что вновь будет задействован на военной службе, так как Гитлер избегал снова использовать лиц, с которыми у него была личная серьезная размолвка. Однако и в последующее время Гальдер не скрывал своего критического отношения к оперативному командованию Гитлера, так что существовала опасность доноса. Чтобы не жить в Берлине непосредственно перед глазами гестапо, в августе 1943 года Гальдер переехал в Ашау округа Химгау. На своей баварской родине он уединенно жил в кругу своей семьи. Однако и там гестапо зорко следило за Гальдером и вскоре после переезда подослало к нему в дом шпиона, который через ложные контакты с противниками Гитлера за границей должен был выяснить его связи с изменниками родины. Гальдер уже поэтому должен был предположить, что он продолжает оставаться под слежкой, но в кругу доверенных лиц он не опасался, как и прежде, откровенно высказываться о высокомерии и слепоте Гитлера.

В сентябре 1943 г. Гальдер использовал различные возможности, чтобы установить контакты с возможными противниками Гитлера в Баварии. При этом произошла встреча с баварским наместником рейха генералом Францем Риттером фон Эппом, которую организовали его адъютант майор Караччиола-Дельбрюк, полковник Вильгельм Арендте, 1-й офицер генерального штаба при штабе главнокомандующего во Франции, и генерал Карл Генрих фон Штюльпнагель. Эта встреча должна была укрепить критическую позицию Риттера фон Эппа по отношению к национал-социалистскому режиму и привлечь его к планам переворота в кругу Штюльпнагеля и генерал-квартирмейстера Вагнера. По высказываниям Гальдера, встреча в загородном доме семьи Арендте в Обер-Грайнау под Гармпшем в начале сентября привела скорее к пессимистическому выводу, что генерал Риттер фон Эпп «слишком стар» и «слишком нерешителен» и вряд ли сможет, в случае попытки переворота, стать увлекающей за собой и осторожной лидирующей личностью для военного округа VII в Баварии. Помимо этого, был установлен контакт с оппозиционно настроенным последним баварским послом в Берлине Францем Шперром, который в Мюнхене поддерживал связь с многими противниками Гитлера. С ним, бывшим баварским офицером генерального штаба времен первой мировой войны, Гальдер был знаком с 1912 года, когда оба были еще солдатами. Зондирующий разговор состоялся в начале октября 1943 года в Мюнхене, в нем принял участие также майор Караччиола-Дельбрюк. Мюнхенских знакомых интересовала оценка Гальдером военного положения и новые данные в военных кругах о возможной попытке переворота. В обоих случаях ответ Гальдера был малоободряющим. Шперр искал союзников и помощников, которые в случае военного крушения рейха после удавшегося вторжения союзников были бы готовы взять на себя ответственность за военные средства насилия в Баварии. По собственному признанию Гальдера, он заявил о своей готовности. Но дальнейшее сотрудничество не состоялось, так что все осталось при «добром намерении» и принципиальном обещании Гальдера.

Накануне 1944 года Гальдер попытался с помощью дружившего с ним соборного викария д-ра Альбрехта Редера из Шпейера узнать о состоянии военной оппозиции против Гитлера. С согласия Гальдера викарий в декабре 1943 года и в январе 1944 года посетил отстраненных от должностей генерал-фельдмаршалов фон Вицлебена и фон Браухича в Берлине и в Болькепхейме в Силезии, а также генерала фон Штюльппагеля в Потсдаме. Разведка Редера, но его собственной оценке, была «положительной», но определенного согласия на акцию он от заговорщиков не привез, так как его собеседники не находились более в центре офицеров, готовых на акцию против Гитлера, которые концентрировались вокруг генерал-полковника в отставке Бека. Так как Редер был арестован весной 1944 года, то Гальдеру были неизвестны дальнейшие цели заговорщиков.

В то время как Гальдер в своем верхнебаварском пристанище ввиду его ограниченных возможностей был лишен информации о планах военной оппозиции в «ставке фюрера» и в Берлине, служба безопасности Гиммлера оценивала его как «государственного врага» национал-социалистского режима. Министр пропаганды Геббельс отметил 8 ноября 1943 года в своем дневнике, будто Гиммлер сообщил ему, что Гальдер принадлежит к кругу врагов государства, который «через голову фюрера стремится установить связь с англичанами». Геббельс считал такого рода деятельность «дилетантской» и «неопасной», но не следует «терять их из виду». Соответственно этому за Гальдером продолжали наблюдение. Генерал-полковник был подозрителен национал-социалистам еще и потому, что во многих британских листовках-брошюрах, сброшенных на Германию с марта по ноябрь 1943 года, он был представлен как «предостерегающий» от мании величия Гитлера, и поэтому уволенный со своей должности. То, что Гальдер находился под наблюдением, знали: заговорщики в Берлине, примыкавшие к Беку, Герделеру и Штауффенбергу, так. что они осознанно избегали контакта с бывшим начальником генерального штаба, чтобы не оставлять ненужных следов конспиративной деятельности.

Помимо общих намеков, которые он получал «то там, то здесь», Гальдер был лишен более точной информации о группе покушения, в которую входили Штауффенберг, Ольбрихт, Тресков и Мерц фон Квирнхейм, так что он не был посвящен в план переворота Штауффенберга, с которым у него в то время уже не было никаких контактов. Он и не встал бы на их сторону, так как, по собственному признанию, отверг «политическое убийство как средство борьбы против Гитлера». Покушение Штауффенберга на диктатора 20 июля 1944 года он рассматривал как своего рода «панику перед закрытием ворот», обусловленную отчаянным положением. Как и многие другие, Гальдер был поражен этой мужественной акцией. Впоследствии он резко критиковал организационные недостатки и ошибки руководителей этой попытки путча, но в то же время о ее действующих лицах всегда отзывался с особым человеческим уважением.

На следующий день после покушения Штауффенберга на Гитлера Гальдер был арестован гестапо в Ашау. Он был заключен в полицейскую тюрьму в Мюнхене, а два дня спустя отправлен в концентрационный лагерь Дахау. Потом, с 24 июля по 7 октября, он без суда пли предъявления обвинений находился в концентрационном лагере Равенсбрюк/Фюрстенберг. Свой арест он сам называл «загадочным делом». В Равенсбрюке были собраны многие военные, арестованные после 20 июля. На размещение и обеспечение, по собственным сообщениям Гальдера, нельзя было жаловаться. Арестованные были размещены группами в зданиях бывшей полицейской школы. 15 августа была арестована его жена и также заключена в Равенсбрюк. Его старшая дочь Ирмингард Зейдерер, муж которой был подполковником и находился в американском плену, также была помещена до осени в Маобитскую женскую тюрьму. С 7 октября Гальдер без своей жены находился в одиночном заключении в подвалах пресловутой тюрьмы главного управления службы безопасности рейха на Принц-Альбрехт-штрассе в Берлине. Там его многократно допрашивали, обвиняя в измене родине, так как ранние записи Бека, Остера и Герделера периода 1938–1940 гг. попали в руки гестапо и уличали его. В то же самое время в подвалах тюрьмы гестапо в одиночном заключении содержались также бывшие министры Шахт и Попиц, Герделер, генерал-полковник Фромм, адмирал Канарис, генерал Остер, статс-секретарь Планк, генеральный судья Зак и генерал Томас. По высказываниям Томаса, с заключенными обращались унизительно и часто издевались: «Пытки были обычным явлением».

В декабре 1944 года управление кадров сухопутных войск сообщило Гальдеру о решении Гитлера не использовать его больше в военной области, в связи с чем была начата процедура увольнения, и 31 января 1945 года он был уволен с действительной военной службы. То же самое относилось к его преемнику Цейцлеру, который к тому времени также попал в немилость и был смещен. Особенно болезненно оба бывших генерал-полковника восприняли то, что при этом им было запрещено носить военную форму. К тому же увольнение с действительной военной службы могло стать очень опасным для Гальдера как для заключенного гестапо, поскольку в случае обвинения его бы судил не военный суд, а судьи-убийцы «народного суда» Фрейслера.

Однако положение изменилось из-за повреждения здания гестапо на Принц-Альбрехт-штрассе в результате воздушного налета союзников 3 февраля. Гальдера, как и Канариса, Остера, Зака и Томаса, перевели 7 февраля 1945 года в концентрационный лагерь Флоссенбюрг в Баварском лесу. Там СС держала его, как и всех других заключенных, полностью изолированно. Как знаток военных событий он мог, однако, с помощью периодически доставляемых сообщений вермахта проследить крушение национал-социалистского государства, так что надежда на освобождение из рук нацистов росла. С конца марта ему, похоже, запретили переписку. После двух месяцев в Флоссенбюрге Гальдера перевели 9 апреля в лагерь Дахау, где он вскоре встретился со своей женой.

Здесь заключенные размещались в специальном флигеле, можно было установить контакты с другими знаменитыми заключенными. Помимо генералов. Томаса и фон Фалькенхаузена, к ним относились бывший рейхсминистр Шахт, французский премьера министр Леон Блюм с женой, австрийский бундесканцлер фон Шушниг с женой и дочерью и полковник фон Бонин, бывший в последнее время начальником оперативного отдела в верховном главнокомандовании сухопутных войск; здесь же, в заключении, находились многие члены семей фон Штауффенберг, фон Хассель, фон Хаммерштейн, фон Плеттенберг, Линдерманн, фон Хофаккер и Герделер, взятые нацистами под арест целыми кланами.

Когда союзники приблизились к Мюнхену, группу, состоящую примерно из 150 видных немецких и иностранных заключенных, 24 и 27 апреля увезли двумя транспортами в нескольких автобусах и грузовиках под охраной СД и гестапо через Розенхейм, Иннсбрук и перевал Бреннер в направлении Пустерталь в Доломитовых Альпах, 28 апреля они прибыли в Нидердорф, недалеко от Тоблаха/Южный Тироль. Там арестованному в военной форме полковнику Бонину удалось во время остановки связаться по телефону с одним из штабов сухопутных войск, расположенным в Нидердорфе, и попросить защиты у начальника генерального штаба группы армий «Юг» генерала Реттигера в Боцене, так что транспортировка заключенных была прервана 30 апреля. Эта группа была освобождена наступавшими американскими частями генерала Героу 5 мая 1945 года.

Вероятно, судьба Гальдера в течение его девятимесячного заключения была непосредственно в руках Гитлера и в суматохе последних месяцев войны не было принято окончательного решения. Гальдер и другие видные заключенные, к которым принадлежали также племянник Молотова и пастор Нимеллер, в конце войны чудом избежали смерти, так как Гиммлер приказал «не допускать их в руки врага, а убить». Только в силу счастливого стечения обстоятельств и быстрого освобождения Южного Тироля этот приказ не был выполнен, так что Гальдер пережил конец Третьего рейха в мае 1945 года.

Пленный и обвиняемый под стражей союзников

Освобожденный американцами Гальдер, однако, вышел на свободу не сразу. Надежда вместе с американскими частями вернуться в Баварию не оправдалась. Как и все другие бывшие офицеры генерального штаба, он попал в плен. Естественно, что разочарование его было велико. Вместе с другими бывшими заключенными гестапо Гальдер, теперь уже как военнопленный союзников, после краткого пребывания в одной из альпийских гостиниц на Прагзерском озере был доставлен машиной и самолетом через Кортина д’Ампеццо, Верону и Рим в Неаполь. После последующих остановок в гостиницах и лагерях военнопленных на Капри, Казерте и Адверсе, где, по его мнению, с ними обращались «как с преступниками», их в середине июня наконец переправили самолетом через Париж во Франкфурт. В конце августа 1945 года его жену отпустили домой, а в августе 1945 года оп прибыл в Висбаден и в лагерь Фалькенштейн в Таунусе, где наконец почувствовал корректное отношение к себе. С октября 1945 года по январь 1946 года американцы предоставили его в распоряжение англичан, как пленного и информатора для допросов, которые разместили его для этих целей в замке, под Лондоном. Он болезненно воспринял известие о смерти своей почти 90-летней матери, тем более что узнал об этом, находясь далеко от нее и в заключении. Потом, до августа 1946 года, его как свидетеля допрашивали в Нюрнберге во дворце юстиции, после чего отправили под Аллендорф в округе Марбург. Если его физические страдания на этом прекратились, то далеко еще не закончилась неизвестность в отношении дальнейшего пребывания в заключении.

Пребывание в американском плену Гальдер воспринимал как несправедливость, так как в конце войны оп уже был уволен с действительной военной службы. Только 20 июня 1947 года американцы официально отпустили его из плена, после чего он был переведен в статус гражданского интернированного. Во время пребывания в плену семья, друзья и он сам опасались, что его будут обвинять как военного преступника на международном военном трибунале в Нюрнберге, так как он находился в заключении как интернированный согласно «списку № 7 разыскиваемых военных преступников». Поэтому он с облегчением узнал 30 сентября 1946 года о том, что генеральный штаб сухопутных войск, которым он командовал как никак четыре года, освобожден от обвинения в том, что он был преступной организацией.

После этого Гальдер не ждал больше личного обвинения в Нюрнберге. О себе самом он писал тогда, что в силу его уже теперь известной позиции к Гитлеру и национал-социалистскому режиму — в отличие, например, от генерал-фельдмаршал а фон Манштейна — «он просто не тот тип, с которым можно вести оголтелую враждебную кампанию против юнкеров, милитаристов или слепых фанатиков». Свою функцию и ответственность как высшего офицера, принадлежавшего к руководящей элите Третьего рейха, в первые годы войны он оценивал довольно низко. Характерным для того времени общепринятого отрицания вины многими высшими командирами является анонимно сохранившееся высказывание одного из допрошенных американцами главнокомандующего воздушными силами, которым он пытался смягчить обвинение: «Я был всего лишь маленьким фельдмаршалом». Ввиду опасности предстать перед военным трибуналом Гальдер также прибегал к необходимой лжи во имя защиты и отрицал причастность военных к нацистским преступлениям, особенно на востоке; он уверял, что придерживался концепции оборонительной войны против большевизма. Так, он, как свидетель в «процессе Вильгельм-штрассе», в сентябре 1948 года утверждал, что немецкое нападение на СССР «было военной необходимостью», чтобы опередить Красную Армию.

В момент опасений и неизвестности по поводу Нюрнбергского трибунала Гальдер, с другой стороны, горько жаловался на то, что «Нюрнберг является местом не права, а политики», где обвинение имеет свободу «разжигать» общественное мнение тенденциозными сообщениями в прессе, в го время как защита лишена такой возможности. Эта озлобленность основывалась, однако, также и на тогдашних жизненных условиях Гальдера, так как в течение своего девятимесячного пребывания в Нюрнбергском дворце юстиции он был размещен в камере подвальной секции, которая напоминала о размещении в подвальной тюрьме гестапо на Принц-Альбрехт-штрассе, к тому же его почта была ограничена.

В конце декабря он наконец убедился, что в Нюрнберге не будет никакого обвинения. В процессе против верховного главнокомандования вермахта он как свидетель защиты сделал обширные заявления в пользу обвиняемого бывшего генерал-фельдмаршала Риттера фон Лееба. Его ежедневные записи военного времени до 1942 года снова появились в военном трибунале и после перевода их с языка стенографии на письменный немецкий язык использовались как доказательства.

После решения не начинать процесса против Гальдера в Нюрнберге он согласно назначению контрольного совета союзников и «освобождающему закону» о денацификации от 5 марта 1946 года, который был издан в Баварии, Гроссгессене и Вюртемберг-Бадене, должен был отвечать перед немецкой комиссией по денацификации, чтобы «освободиться» от обвинения в поддержке и принадлежности к национал-социализму и милитаризму. Как и другие немцы старше 18 лет, Гальдер должен был заполнить обычную анкету в рамках акции денацификации военной администрации США. В своих показаниях от февраля 1947 года он особое значение придавал принадлежности к кругам сопротивления Гитлеру; в целом же он называл себя кадровым офицером, который «никогда не занимался политикой». После этого на основании его деятельности в качестве начальника генерального штаба против него был возбужден иск. Соответственно его местожительству это находилось в компетенции баварской комиссии по денацификации в американской оккупационной зоне. Обвинение было предъявлено 6 апреля 1948 года в специально для этих целей устроенной в лагере Нейштадт баварской комиссии по денацификации. Слушание должно было начаться 22 апреля. В целом военное командование обвинялось в «подобострастии, недостатке гражданской смелости и, в конечном счете, смирении», в том, что послушно отдалось душой и телом «национал-социализму и его преступным планам». Именно как начальник генерального штаба он должен был бы наложить на это свое вето и не предоставлять «свои силы и способности на столь важной должности в распоряжение режима до октября 1942 года» и не помогать «Гитлеру осуществлять его военные и политические планы». Поэтому Гальдер несет также «ответственность за то невыразимое бедствие, которое война и ее последствия принесли этому поколению» и поэтому его следует включить в «группу главных виновников».

Какими бы правильными и точными ни были общие выводы обвинения относительно моральной ответственности Гальдера за действия нацистского государственного руководства на основании его бывшей служебной должности, невозможно было не учитывать его бывшую тайную оппозиционную деятельность и последующее пребывание в различных концентрационных лагерях и объявлять его «главным виновником» режима в смысле ответственности за политические и военные действия нацистов. На это противоречие настойчиво указывал защитник Гальдера перед комиссией по денацификации адвокат Мартин Горн, отклоняя обвинение.

То, что процесс должен был состояться в лагерной комиссии по денацификации, могло иметь для Гальдера негативные последствия, так как там заседание, как правило, проводилось в письменной форме и без присутствия общественности. Так что ему просто повезло, что рассмотрение дела было наконец перенесено на июль 1948 года в Мюнхен в комиссию по денацификации X, где оно вызвало большой интерес со стороны средств массовой информации. За границей этот процесс даже называли «самым значительным и глубоким из всех процессов по денацификации в Западной Германии». Слушание дела против Гальдера продолжалось с 15 по 20 сентября 1948 года «при широком участии общественности»; при этом ожидаемых временами беспорядков не было.

Сама комиссия понимала свою задачу как «урок истории на базе комиссии по денацификации». Многие бывшие единомышленники периода сопротивления до 1940 года, как, например, барон фон Вайцзеккер, Кордт, фон Эцдорф и генералы Хойзингер и Шпейдель, помогли Гальдеру своими соответствующими заявлениями или письменными высказываниями, в которых подтвердили его борьбу против военного курса Гитлера. Процесс живо обсуждался в местных и региональных газетах и комментировался в основном в пользу Гальдера.

В своих показаниях перед комиссией по денацификации Гальдер утверждал, что не был информирован о многих распоряжениях и приказах Гитлера, особенно о бесчинствах групп СС на Восточном фронте, и свое положение в нацистском государстве зачислял в категорию низких; далеко не все документы попадали на его письменный стол. Защитник поддерживал Гальдера в стремлении представить себя как человека, не располагавшего достаточной информацией, тем более, что в своей работе о «принципиальных вопросах освободительного закона» он называл процесс денацификации «жестоким спектаклем», которого «еще долго будут стыдиться будущие поколения». Выступления защитника многократно сопровождались бурными аплодисментами.

Общественный обвинитель в своем выступлении ходатайствовал о зачислении Гальдера в хрупну главных виновников с направлением его в трудовой лагерь на три года и о конфискации 30 % имущества. Комиссия приняла решение, что Гальдер как офицер генерального штаба попадает под «действие, но не под обвинение» закола о денацификации; процесс следует прекратить. К тому же комиссия постановила, что о коллективной вине генерального штаба не может быть и речи.

Газета «Зюддойче цайтунг» и швейцарская газета «Ди Тат» характеризовали в своих комментариях приговор как «объективно приемлемый», но одновременно констатировали, что нельзя оправдать политическую и моральную вину Гальдера. Она подтверждается записями в его дневнике. Совесть Гальдера должна была восстать против приказов Гитлера, и он не должен был служить ему после 1939–1940 гг.

Однако решение Мюнхенской комиссии еще не снимало с Гальдера вины. При проверке апелляции генерального обвинителя в кассационной палате при ответственном за процесс денацификации баварском государственном министерстве по чрезвычайным делам записи в дневнике Гальдера подвергли тщательной проверке и в ноябре 1948 года подали апелляцию со ссылкой на его конкретное участие в осуществлении противоречащих международному праву приказов при нападении на Советский Союз в 1941 году. Конкретно ему инкриминировали участие в подготовке указа о приостановлении военной подсудности в районе «Барбаросса» и приказа о комиссарах. Для Гальдера становилось опасным то, что его личная причастность к преступлениям нацистов стала предметом дебатов, а его дневник использовался юристами в качестве доказательства его личной ответственности за противоречащие международному праву акты насилия во время войны. Обсуждалось именно то, в чем его и Браухича обвинял летом 1941 года убитый нацистами бывший посол фон Хассель, когда он констатировал, что они, отдавая «преступные приказы», накладывают на сухопутные войска «позорное пятно убийц-поджигателей».

Снимающий вину приговор первой инстанции в конце декабря был отменен баварским министерством по особым делам. В этой критической для Гальдера ситуации к нему на помощь пришел его новый работодатель — армия США. В последующие месяцы комиссия по денацификации многократно и безрезультатно пыталась назначить срок апелляционного разбирательства и вызвать Гальдера из лагеря. Армия США сообщила президенту апелляционной палаты, что Гальдер занят в их отделе истории важным проектом и «необходим для выполнения этой задачи», так что он не может «появиться в Мюнхене». Ввиду этого препятствия апелляционное разбирательство не состоялось. Министерству по особым делам не помогло также и то, что оно обратилось к военной администрации США в Баварии с просьбой о поддержке: Гальдер в Мюнхен не приехал. Он остался в Кенигштейне, в Таунусе, при отделе истории под покровительством американцев. В то время он избегал контактов с прессой и отказывался давать интервью; он хотел, чтобы его оставили в покое. Наконец министерство по вопросам политической реабилитации в Баварии дало 6 сентября 1950 года указание отозвать поданную апелляцию, так как в силу изданного в это время закона об окончании политической реабилитации от 27 июля 1950 года невозможно было рассчитывать на то, что Гальдер будет квалифицирован как «главный виновник или активист». Соответственно этому прежний приговор от октября 1948 года вступил в силу 12 сентября 1950 года и Гальдер с этих пор считался «свободным от обвинения».

Случай с Гальдером свидетельствует, что денацификация не внесла ясности в отношении личной ответственности за функционирование нацистской диктатуры. Более того, в силу определенных обстоятельств она не способствовала искоренению всех остатков нацизма. Во многих случаях денацификация вела не к чистке, а к бесконтрольной реабилитации. Гальдер принадлежал к тому командному составу, к которому правительство США охотно обращалось с целью стабилизации своей военно-политической позиции в Средней Европе во время «холодной войны» с Советским Союзом, так что он мог рассчитывать на протекцию США. Его первоначальная деятельность в отделе истории армии США после 1945 года является примером вовлечения немцев в новый фронт «холодной войны».

На службе военной историографии

Когда американское армейское командование летом 1945 года размышляло о том, как ему привлечь для написания истории второй мировой войны также и противоположную сторону, то возникла идея не только использовать для этого захваченные немецкие документы, по привлечь в свидетели взятых в плен генералов и офицеров вермахта. Этим ведал исторический отдел штаб-квартиры США, который сначала находился в Сен-Жермене под Парижем, а потом был размещен во Франкфурте. Небольшой круг пленных немецких офицеров, подходящих для этой задачи, сначала собрали в Оберурселе, а потом в ноябре 1945 года разместили в лагере Аллендорф под Марбургом. Отрезанные от внешнего мира и семей пленные под руководством немецкого коменданта лагеря генерал-полковника в отставке Карла Холлидта составляли по поручению отдела оперативной истории (Германия) монографические сообщения, исходя из своего военного опыта 1944–1945 гг. и отвечали на вопросы армии США.

Чтобы получить лучший обзор немецкой верховной структуры и оперативного командования с 1938-го по 1945 годы, отдел истории США предложил Гальдеру сотрудничество и контроль за дальнейшими исследованиями. Гальдер принял предложение летом 1946 года и составил собственную рабочую группу. Осенью 1946 года после многократных замещений и привлечения других сотрудников на добровольной основе в лагере Аллендорф под руководством Гальдера началась военно-историческая работа немецких офицеров как части отдела истории США.

Среди сотрудников и американцев Гальдер считался «последним живым представителем» образа мышления генерального штаба под руководством Мольтке, Шлиффена и Людендорфа. Таким образом, он стал «духовным центром» группы, занимающейся историей верховного главнокомандования сухопутных войск. Однако продвижение работы страдало от вынесенного в то время на Нюрнбергском процессе приговора немецким генералам, который привел к ожесточению пленных. Гальдер взял на себя роль посредника. Ему казалось целесообразным и дальше работать над проектом армии США, чтобы «продолжить борьбу против большевизма». Он надеялся на то, что западные союзники постепенно изменят свою позицию по отношению к немецким офицерам и военным институтам, в чем в конечном счете оказался прав. К тому же ему удавалось постоянно улучшать внешние и внутренние условия исследовательской работы, как, например, размещение и финансовые возмещения, переписка и возможность посещений. Его готовность работать на американцев не находила безраздельного одобрения среди бывших товарищей-генералов и офицеров генерального штаба. Прежде всего более пожилые офицеры критиковали работу Гальдера.

В конечном счёте исследовательские работы продолжались и после 1 июля, срока освобождения военнопленных, так как все офицеры генерального штаба должны были остаться при проекте как гражданские интернированные, пока не будет проведена их денацификация; другие сотрудники продолжали работать добровольно. С 1 июля 1947 года Гальдер принял на себя руководство всеми заключенными, переехавшими в новый лагерь Нейштадт недалеко от Аллендорфа. Как раз после освобождения из плена он постоянно старался улучшить условия труда и жизни офицеров, чтобы их не называли презрительно «оплачиваемыми писарями победителей» или бесчестными и бесхарактерными предателями. Так, он добился того, чтобы в лагерь приехали семьи.

Летом 1948 года группа была переведена в Кенигштейн в Таунусе, где были организованы и сформулированы новые задания. Гальдер стал руководителем «контрольной группы» отдела истории и должен был вместе с заместителем генералом фон Грейффенбергом и еще семью сотрудниками координировать и проверять выполненные на дому разработки по отдельным вопросам истории второй мировой войны. Почти 150 бывших офицеров генерального штаба и войсковых командиров работали надомниками и занимались разработками историографических исследований, при этом Гальдер организовал их подобно генеральному штабу. Благодаря этой работе Гальдер оказывал во время всеобщей нищеты и кризисов снабжения в оккупированной Германии после 1945 года значительную материальную поддержку многим своим товарищам, пока они не находили другой работы. И сам Гальдер извлекал пользу из заказа американцев, так как постепенно он стал признанным центром первой немецкой историографии о второй мировой войне. Различные рабочие группы и команды составляли под общим руководством Гальдера многочисленные описания отдельных вопросов истории второй мировой войны с немецкой точки зрения. Однако не было последовательного изображения военных событий; обрабатывались только те моменты второй мировой войны, которые армия США считала важными.

Хотя главнокомандующий США в Европе генерал Клей сначала намеревался закончить проект через год, он был потом продолжен на 1948 год, так как администрация США в рамках развития «холодной войны» требовала все новые заключения и экспертизы в качестве важных источников информации для войны на востоке. Наконец после очередного переезда в Карлсруэ в начале июня 1954 года работа была официально продолжена и распространена на исследования военно-воздушных сил. В качестве первоисточников обработчикам была в большом объеме предоставлена также немецкая документация, захваченная западными союзниками. До 1961 года под руководством Гальдера было составлено более 2 500 различных исследований.

Ими Гальдер хотел прежде всего продокументировать «искусство войскового и оперативного командования» в духе многовековой традиции. С его точки зрения в целом результаты работы «делали честь» инициаторам программы, сотрудникам и ему самому как руководителю. В специальных, отражающих их собственную работу исследованиях Гальдер и его сотрудники показывали, что для них важно было засвидетельствовать добродетели и честь немецкого солдата. Наряду с этим были и практические, очень выгодные для немецкой стороны результаты. Бывший генерал фон Швенненбург позже подтвердил, что в рамках работы для отдела истории было возможно похитить тот или иной обвинительный материал против немецких генералов, который мог бы найти применение на Нюрнбергском процессе. Это происходило даже с американской помощью. Знал ли об этом Гальдер и одобрял ли такие действия, установить невозможно. Но это кажется маловероятным, так как при исследовании ему, с одной стороны, была важна правда исторических событий, а с другой — он считал, что действия верховного главнокомандования сухопутных войск и генерального штаба во время второй мировой войны не подлежат обвинению.

Хотя генеральный штаб как институт в Нюрнберге был освобожден от обвинения в том, что он был преступной организацией, кадровым офицерам, как Гальдеру и его сотрудникам, было очень тяжело сохранять образ безупречного поведения и безупречной этики немецкого солдата перед лицом ставших известными в Нюрнберге немецких военных преступлений и массовых убийств евреев в Европе. Гальдер не закрывал глаза на эти преступления; он безгранично осуждал их. Однако именно молодым ученым и историкам он отказывал в способности охватывать трудные ситуации, которые приводили как к конфликтам, так и к связи с преступными приказами Гитлера.

Работу в отделе истории Гальдер связывал с надеждой на скорое тесное военное сотрудничество с США. Соответственно этому с весны 1950 года он составлял также для нового федерального правительства экспертизы о «возобновлении вооружения Германии» и структуре военной верхушки будущих немецких вооруженных сил. При этом он обратился к своим идеальным представлениям о том, что командование этими вооруженными силами должно «нести в себе священный огоньистинного солдата». Своими работами о второй мировой войне он хотел дать для этого необходимый материал.

Особую ценность имеют эти составленные на основе личного опыта исследования в тех случаях, когда современная историография не располагает воспоминаниями участников. Однако они не соответствуют научным требованиям. Тем не менее как руководитель немецкой секции отдела истории в Карлсруэ Гальдер приобрел роль дуайена немецкой военной историографии периода второй мировой войны.

Многие военные писатели, мемуаристы, редакторы военно-научных журналов и издательства военного жанра предоставляли ему свои работы и проекты публикаций для рецензирования. Соответственно его влияние в этой области было огромным.

В эти годы Гальдер часто скептически отзывался о возможностях и способностях ученых-историков проникнуть в феномен генерального штаба и военной оппозиции, так как они или гнались за быстрым и поверхностным успехом в стиле журнализма, или «рассматривали такие вопросы исключительно на уровне критического подхода». Неоднократно он повторял, что молодые историки и студенты своими историческими исследованиями хотят занять кресло судьи. Это поколение историков из всего делает «в первую очередь юридической вопрос признания вины». С этим он не хотел иметь ничего общего. Если ему слишком надоедали расспросами о его работе или солдатскими вопросами, то он не стеснялся советовать молодому поколению сначала в солдатском коллективе выполнить свой гражданский долг, чтобы получить личное впечатление о солдатской службе, прежде чем заниматься историческими исследованиями. Показательно, что в пятидесятые годы Гальдер считал, что еще не пришло время приступить к исследованию военного сопротивления Гитлеру. В 1950 году он предостерегал от несвоевременной дискуссии о проблеме сопротивления и измены родине перед общественностью, так как еще близки эти события; к тому же не исключено, что общественное обсуждение вопроса сопротивления и присяги вызвало бы возможные осложнения для будущих немецких вооруженных сил, так как для них принципиальная верность присяге также имела основополагающий характер.

Сам Гальдер категорически отказался писать мемуары, хотя его к этому побуждали. Воспоминания он в целом рассматривал как слишком сильное «самоосвещение», которое «вряд ли может придать достойные тона» общеисторической картине. За исключением написанной в 1949 году брошюры «Гитлер как полководец», в которой он критически полемизировал по поводу ошибочных оперативных решений Гитлера и возлагал на него ответственность за проигранные сражения, он предложил только ссылки и пояснения со своей точки зрения в рамках публикаций Петера Бора о его «Беседах с Гальдером» и позднего издания «Военного дневника» (Петер Бор — псевдоним).

Автором опубликованных в 1950 году «Бесед с Гальдером» был бывший офицер медицинской службы доктор медицины Пауль Лют, который в то время активно работал в запрещенном впоследствии за радикализм «Союзе немецкой молодежи» и который многократно посещал Гальдера, чтобы получить информацию об историческом развитии немецкого генерального штаба с Шарихорста до 1945 года. Был ли Гальдер готов поддержать политическую активность Люта, остается тайной. Тем не менее он рекомендовал другим «Союз немецкой молодежи» в качестве источника информации о ситуации в советской оккупационной зоне и проявлял понимание к его работе. То, что он в то время вообще давал какую-то информацию 28-летнему лейтенанту медицинской службы, кажется необычным, так как он принципиально отказывался от интервью. В прессе книгу критиковали за оправдание генерального штаба и его начальника, в частности, за то, что в ней был обойден вопрос о недостатке чувства политической ответственности в генеральном штабе.

В декабре 1955 года Гальдер посетил США, где его встречали с почетом и уважением. После этого ему удалось пробудить интерес своих американских партнеров к опубликованию как его военных дневников, так и сборника военных исследований. Еще в предыдущие годы Гальдер договорился о передаче исследований новому бундесверу и в 1958 году осуществил эту передачу. Пока исследования еще не начали печатать, хотя в 1957 году под его руководством как издательский орган был создан «военно-исторический научный кружок бывших офицеров генерального штаба», состоялась публикация его заново прокомментированного им военного дневника под руководством боннского историка Ганса Адольфа Якобсена. Издание трехтомного «Дневника Гальдера» в период с 1962-го по 1964 год встретило в международных исследовательских кругах большой интерес и одобрение; оно значительно повысило уважение к автору дневника, который и до нынешних дней считается одним из главных и важнейших исторических источников военно-политического развития Германии с 1939-го по 1942 год.

Сдержанно, но тем не менее с интересом Гальдер наблюдал за созданием бундесвера, возможно, еще и потому, что в 1957 году его бывший начальник оперативного отдела генерал Адольф Хойзингер был назначен первым генерал-инспектором бундесвера. К созданному в бундесвере 1 января 1957 года исследовательскому отделу военной истории он относился отрицательно, так как его взгляды на научную военную историографию значительно отличались от взглядов американского исторического отдела. Какое-то время он даже размышлял над тем, чтобы с помощью «старых товарищей по цеху» начать борьбу против нового направления в исследовании военной истории, так как полагал, что «маленькие люди в Бонне» не смогут по достоинству оценить военные исследования, проведенные под его руководством, или даже подвергнут их критической научной обработке. Поэтому вначале Гальдер хотел воспрепятствовать тому, чтобы исследования были переданы в исследовательский отдел. В последующие годы он частично отбросил свои опасения и был готов к сотрудничеству, тем более, что новая область задач по исследованию «военно-исторических процессов во всех областях военной истории» соответствовала его представлениям о всеохватывающем обзоре военной истории, включая политические, социологические, экономические и пропагандистские аспекты.

К сожалению, Гальдер не помог новому военному руководству в Бонне быстро найти позитивную точку зрения на сопротивление против Гитлера. Именно он как «человек сопротивления» мог бы оказать бундесверу большую поддержку в его осторожном и нерешительном признании военной оппозиции нацистскому режиму. Но тогда он должен был бы оказаться в центре общественного мнения, а этого Гальдер не хотел.

Бросается в глаза и его сдержанная позиция в процессе сближения бундесвера и вооруженных сил США. Его тесное сотрудничество с американцами не сделало из него борца за радикальную открытость и поворот к демократическим традициям современных вооруженных сил. Более того, вместе с единомышленниками из группы контроля он твердо придерживался унаследованных традиций формирования немецкого генерального штаба. Старые представления стали как бы крепостью, за стенами которой можно было скрыться от всего мира. Показательно также то, что он держался в стороне от партийно-политической повседневной жизни и боннских дискуссий о содержании и структуре новых немецких вооруженных сил, хотя внимательно фиксировал их; нередко он наблюдал за ними, «разочарованно качая головой», так как там «все топили в разговорах». Не исключено, что он распознал «примету времени», а именно изменившиеся рамочные условия в атомный век и поэтому предостерегал от ложных аналогий.

Из Карлсруэ он настойчиво добивался от своих американских партнеров возврата захваченных армией США немецких документов. Он значительно содействовал тому, что в конце пятидесятых годов военные документы партиями передавались Федеративной Республике Германии.

После роспуска исторического отдела с осени 1959 года Гальдер по просьбе главнокомандующего США в Европе остался «старшим консультантом» при «группе исторических связей» армии США. Вместе с бывшими генералами Филиппи и Рюдтом фон Колленбергом он пополнил в это время комментарии к своему собственному дневнику. В конце июня 1961 года он завершил эту работу и в возрасте 77 лет окончательно уединился в Ашау. В качестве благодарности американского правительства за многолетнее лояльное сотрудничество Гальдер получил 24 ноября 1961 года от главнокомандующего войсками США в Европе «Meritorious Civilian Service Award», высшую награду, вручаемую США иностранным гражданским служащим. Два года спустя он стал почетным членом «Общества Клаузевица», объединения офицеров генерального штаба в Федеративной Республике. Его 80-летний и 85-летний юбилеи 30 июня 1964 и 1969 года были с почетом отмечены в военно-научных журналах и в немецкой прессе.

2 апреля 1972 года Гальдер умер на 88-м году жизни, окруженный близкими, в Ашау. Похороны «последнего начальника генерального штаба старой закалки, который всегда чувствовал себя хранителем великого наследства Мольтке», как сказал в прощальном слове Хойзингер, состоялись со всеми военными почестями в Мюнхене.

Заключение

Когда президент США Джон Ф. Кеннеди в ноябре 1961 года узнал о присвоении Гальдеру американской награды за гражданскую службу, он нашел это странным и потребовал подробного обоснования; как никак получивший высшую награду США был начальником генерального штаба Гитлера. В конце концов Кеннеди согласился с этим решением, так как считал, что «хороший человек остается хорошим человеком», даже если раньше он был врагом.

Этот эпизод проливает короткий, но характерный свет на двойственную оценку Гальдера в глазах общественного мнения, политиков и историков. Насколько шатким было мнение сразу после 1945 года о личной позиции начальника генерального штаба в нацистское время, выяснилось в ходе процесса палаты по денацификации в Мюнхене. Это проявилось также в первых публикациях современников из кругов сопротивления после 1945 года, которые, как, например, Ганс Берндт Гизевиус в 1947 году, ставили ему в вину несостоятельность и серьезные политические заблуждения.

Между тем сопричастность вермахта к преступлениям нацистов и частичное совпадение целей военного командования и нацистского руководства доказаны историческими исследованиями на основе сохранившихся источников точнее, чем это было возможно в сороковые и пятидесятые годы; благодаря этому решительно изменился образ Гальдера и его оценка. Мнение о его роли в военном сопротивлении Гитлеру, как стратега военной оппозиции, и в осуществлении преступных приказов теперь более дифференцировано и критично, чем в первые годы после падения Третьего рейха. Возможно, этот прогресс исторических знаний объясняет нам более полно, почему Гальдер сам усложнял себе жизнь, объясняя свое отношение к национал-социализму как колебания между сопротивлением, приспособлением и разочарованием. Иначе он мог бы сам упрекнуть себя в том, что не избавил возглавляемые им войска от того, что приводило многих порядочных солдат на Восточном фронте к тяжелым конфликтам совести, то есть от того, чтобы они «прислуживали подручным палача».

Гальдер отказался отвечать на вопрос о его политической вине; это потребовало бы открытого обсуждения его роли как начальника генерального штаба Гитлера. Для этого раскрепощающего шага ему явно не хватало сил. Он не хотел применять к себе категории моральной и уголовной вины. Поэтому он по субъективной оценке признал себя лично невиновным. В силу своего воспитания и образования Гальдер не был готов к тому, чтобы отношениями взаимного доверия между офицерским составом и государственной верхушкой так цинично злоупотребляли в нацистском государстве и так упорно использовали для идеологических целей. В доверительной переписке Гальдер признал, что было ошибкой, начиная с 1933 года, «пойматься» на военно-политические цели и представления Гитлера и что он «совершил в этой области тяжелые ошибки». Это признание подняло его над многими офицерами, товарищами по службе. Однако он считал, что вопрос о его личной вине не следует выносить на обсуждение общественности. Поэтому после 1945 года он сконцентрировал свои усилия на том, чтобы работой в историческом отделе американцев еще раз доказать высокие профессиональные качества немецких офицеров генерального штаба. Однако тем самым он ушел от ответа на главный вопрос об ответственности и несостоятельности военной командной элиты в Третьем рейхе. Для него важнее было доказать ответственность военных руководителей перед доверенными им солдатами — именно в период тотальной войны.

Для Гальдера как офицера, разрывающегося между исполнением долга и отвращением к нацистскому режиму, особым бременем и испытанием было то, что он, «лишенный возможностей», но убежденный в своем профессиональном мастерстве полководец, вынужден был пытаться утвердить искусство управления войсками и боевыми операциями вопреки преступному диктатору и слабому главнокомандующему сухопутными войсками, постоянно видя перед собой свое собственное поражение.

Внутреннее противоречие личности Гальдера можно свести к тому, что, несмотря на все военные и человеческие качества, он оставался очень нерешительным человеком. Постоянные колебания — также и в ситуациях, когда нужно было взять на себя ответственность и руководство в борьбе против Гитлера, характерны для личности и карьеры Гальдера как офицера генерального штаба. Ему не хватало решительности, чтобы возглавить сопротивление Гитлеру, той решительности, которая была у генерал-майора фон Трескова, генерал-майора Остера и полковника графа Штауффенберга. Гальдер остался даже тогда великим «кунктатором», когда увидел приближение катастрофы для своего отечества. Он покорно отстранился, когда понял, что не может победить ни диктатора как внутреннего противника, ни внешнего врага. За этим, несомненно, скрывался тщательный анализ своей точки зрения, взвешивание шансов на успех и риска, позиция, заложенная еще в ранние школьные годы и в первые годы офицерства. Если, говоря о Гальдере, мы задаем вопрос о том, что было определяющим в его жизни: «Вина или трагизм?», то нам следует говорить о «вине и трагизме» как о двух факторах, которые изначально определили его солдатскую жизнь.

Книга Вторая Вальтер Гёрлиц
КАРЛ ДЕНИЦ, ГРОСС-АДМИРАЛ

Об авторе

Автор предлагаемого исследования, писатель-историк и публицист, руководитель отдела культурной политики газеты «Ди вельт» (Гамбург), родился в 1913 году в Фрауэндорфе, недалеко от Штеттина. Выпустил ряд книг и статей по современной истории. В 1952 году, совместно с Гербертом А. Квинтом издал первую подробную биографию Гитлера, которая появилась в Германии после второй мировой войны. Другие работы посвящены Густаву Штреземану (1947 год), истории немецкого генерального штаба (1950 год), истории второй мировой войны (1951/52 годы), а также генерал-фельдмаршалу и рейхспрезиденту Паулю фон Гиндербургу (1953 год), для написания биографии которого впервые было использовано его литературное наследие, до того времени неопубликованное. В 1960 году в рамках предлагаемой серии появилось биографическое исследование об Адольфе Гитлере.

В кайзеровском флоте и военно-морском флоте рейха (1891–1935)

Экипаж, состоящий из гардемаринов военно-морского флота кайзера, призывников 1910 года, насчитывал 207 будущих офицеров. Экипаж, по старому обычаю в морском офицерском корпусе, играл большую роль, формировал внешний вид, осанку и вообще сущность призывников, а дух товарищества, который царил здесь, определял всю их последующую жизнь. Гардемаринам 1910 года призыва была уготована особая судьба, о которой никто из молодых людей, поступивших сюда, не мог еще знать. Им предстояло пережить две войны, 1914/18 годов и 1939/45 годов, и те из них, которые успешно выдержали 25 лет службы и заняли соответствующее служебное положение, были назначены на высокие командные посты в быстро возрождающихся военно-морских силах Третьего рейха.

Из 207 гардемаринов — призывников 1910 года в мае 1914 года во флоте кайзера насчитывалось 168 кадровых морских офицеров. 61 из них пал в первой мировой войне 1914–1918 годов. В 1924 году в маленьком флоте Веймарской республики находились на действительной военной службе 22 бывших товарища по экипажу 1910 года призыва. В 1935 году, когда полным ходом шел рост военно-морского флота, 7 капитанов первого ранга и 10 капитанов второго ранга из бывших гардемаринов экипажа еще находились на службе. Среди гардемаринов экипажа, уволившихся со службы после того, как была проиграна первая мировая война, был один офицер-подводник, которому судьба преподнесла необычный, трагический и едва ли понятный большинству его бывших товарищей жизненный путь: Мартин Нимеллер, бывший в рейхе Адольфа Гитлера церковным пастором, затем заключенным концлагеря; после поражения во второй мировой войне ставший главой церкви земли Гессен и радикальным пацифистом.

Самым знаменитым офицером экипажа гардемаринов 1910 года призыва, чей жизненный путь был не менее драматичным, чем у Мартина Нимеллера, но пошедший совсем по иному руслу, был, бесспорно, гросс-адмирал Карл Дёниц. В противоположность Нимеллеру, променявшему боевую рубку подводной лодки на церковную кафедру и превратившемуся из националистически настроенного, консервативного проповедника в миссионера, ратующего за мир между народами, гросс-адмирал твердо придерживался однажды взятого им курса.

Карл Дёниц родился 16 сентября 1891 года в семье инженера в Грюнау под Берлином. В своих воспоминаниях он всегда подчеркивал, что его семья имеет крестьянские корни. Но Дёницы из округа Заале в Тюрингии считались выходцами из семьи довольно состоятельных людей с высшим университетским образованием. — Вероятно, отдельные офицеры были выходцами из этой среды. Но в целом Дёницы происходили из среды образованных немецких бюргеров, для которых военная служба во времена становления империи Бисмарка не очень-то много значила. Однако когда военно-морской флот при кайзере Вильгельме II стал стремительно расти, молодые люди именно из этих бюргерских кругов стали считать для себя профессию морских офицеров престижной. А морской кабинет кайзера, который ведал делами офицерского состава, со своей стороны заботился о том, чтобы офицерский корпус пополнялся из высших кругов общества, и приветствовал, если сыновья из образованных семей выбирали морскую службу. В кайзеровском военно-морском флоте процент офицеров из дворянских семей был всегда ниже, чем выходцев из буржуазной среды.

Одним из решающих обстоятельств, повлиявшим на молодые годы Карла Дёница, стало, во-первых, то, что он очень рано, в возрасте четырех лет, потерял мать, которая была родом из города Кроссена-на-Одере земли Брандербург, и, таким образом, получил строгое мужское воспитание под руководством отца; во-вторых — то, что его отец служил во всемирно известной фирме Карла Цейса в Йене. Так как в семье царили квазипрусские представления о верности государству и служба ему была долгом, не подлежавшим сомнению, то Карл начал свое «служение» сначала в университетском городе Йене, позднее в Веймаре, небольшом полусонном городке, пропитанном духом времени Гете и патриархальным социализмом, куда вместе с фирмой «Карл Цейс» проник бодрящий воздух быстро набирающего силу индустриального мира.

В Йене Карл Дёниц окончил считавшееся тогда очень престижным «Стоическое учебно-воспитательное заведение». Особый интерес он проявлял к истории и естественным наукам, увлекался также живописью и рисованием. Юного Дёница особо привлекала модная в то время школа Ворпсведера. Он читал произведения полярного исследователя Нансена, исследователя Азии Свена Гедина и хотел сам быть «первооткрывателем». Его отец, в котором жила любовь сухопутного немца к морю и который проводил почти каждый свой отпуск на островах Северного моря, советовал сыну избрать профессию морского офицера. Дёниц, выдержав весною 1910 года экзамены на аттестат за курс реальной гимназии в Веймаре, выбрал военно-морской флот. Позднее он вспоминал, что главную роль в этом решении сыграла жившая в нем «военная косточка», а также его желание «вырваться на простор».

1 апреля 1910 года, в свои неполные 19 лет, он вступил в знаменитый кайзеровский военно-морской флот, который в то время стремительно развивался. 207 его товарищей по экипажу были распределены по четырем учебным суднам. Карл Девиц попал на корабль «Герта». Позднее, оглядываясь на прожитые годы, он сам себе задавал вопрос, почему его поколение не прельстилось снобизмом? Что повлияло на это — то ли воспитание, полученное им в родительском доме, то ли тот отпечаток духовности, который оставила школа? Несмотря на весьма скромный достаток в высокообразованных семьях буржуазии, представители этого класса воспитывали из своих сыновей «молодых господ», соблюдавших совершенно четкую дистанцию по отношению к мелкой буржуазии и тем более к рабочему классу. Но способствовало ли такое воспитание гардемаринов очень суровой службе? Серьезные размышления в офицерском корпусе республиканского морского флота о причинах мятежа кайзеровского океанского флота в 1917–1918 годах подтвердили сомнения на этот счет. В национал-социализме привлекательным могло быть то обстоятельство, что здесь социальные различия любого рода настойчиво отвергались.

Обучение гардемаринов было строгим, но справедливым. Сюда входило прежде всего шесть недель строевой подготовки во втором батальоне морской пехоты в городе Киле, где, в отличие от сухопутных войск, имелось очень много военнослужащих с боевым опытом, принимавших участие в подавлении Боксерского восстания в Китае в 1900 году (Ихэтуаньское восстание — народное антиимпериалистическое восстание в Северном Китае в 1899–1901 годах. — Прим. пер.) и высадке морского десанта во время восстания гереро в Юго-Западной Африке (гереро — народ в Намибии и Анголе. Восстание гереро и готтентотов в 1904–1907 годах в Юго-Западной Африке против германских колонизаторов. Жестоко подавлено. — Прим. пер.). Кроме того, четыре недели гардемарины обязаны были проходить службу у котлов и топки. Военные суда в то время топились углем, и прием угля на борт, а также служба в котельной являлись самыми тяжелыми и неприятными обязанностями для команды. Но в системе подготовки будущих морских офицеров существовал железный принцип, согласно которому они должны были знать все виды службы как на суше, так и на борту корабля. Дёниц в одинаковой степени хорошо изучил и полюбил все, что касалось его будущей сферы деятельности, будь то кораблевождение, связь, артиллерия или минно-торпедное дело. Он был слаб только в знании уставов, считавшихся как раз одной из самых важных служебных дисциплин, которые он потом, будучи референтом в министерстве вооруженных сил, обязан был дорабатывать.

Следствием этой «нелюбви» к уставам явилось то, что в списке на повышение в должности он значился под номером 39. Только в 1913 году он продвинулся в этом списке до номера 20. Но молодой-гардемарин; имевший разнообразные интересы и хорошие природные задатки, успешно закончил Военно-морскую школу в Фленсбурге-Мюрвике и 1 октября 1912 года прибыл для дальнейшего прохождения службы в качестве фенриха на малый крейсер «Бреслау». Командиром корабля был капитан второго ранга фон Клидинг, старшим помощником — капитан-лейтенант фон Левенфельд, который обратил внимание на нового фенриха еще на «Герте», где Левенфельд был штурманом. Левенфельд заметил те большие дарования, которыми природа наделила этого молодого начинающего офицера.

Дёницу были присущи общительность и отзывчивость, когда, дело касалось службы, в личной же жизни он был очень сдержан и молчалив, трудно находил товарищей. Личная дружба еще с кадетских времен связывала его лишь с бароном Гуго фон Ламецаном, баварским аристократом, выходцем из семьи, имевшей французские корни, да с будущим вице-адмиралом Эрихом Фрике, с которым он познакомился позднее.

«Бреслау» был в то время самым быстроходным и современным легким крейсером кайзеровского военно-морского флота. Он принадлежал к разведывательному соединению океанского флота и одновременно служил кораблем охранения во время поездок кайзера Вильгельма II в северные страны, которые он предпринимал каждое лето. Левенфельд сразу же назначил фенриха, получившего патент лейтенанта флота лишь в 1913 году, флаг-офицером. Служба на «Бреслау» была решающей для дальнейшей жизни Дёница. 5 ноября 1912 года «Бреслау» был послан в Средиземное море. Вспыхнула Первая Балканская война (9.10.1912 — 3.5.1913, между Балканским союзом — Болгария, Сербия, Греция, Черногория — и Турцией. По Лондонскому мирному договору 1913 года потерпевшая поражение Турция теряла все свои европейские владения, кроме Стамбула и небольшой части Восточной Фракии. — Прим. пер.). Греция, Сербия и Болгария выступили против Турции. Вместе с броненосцем «Гебен» крейсер «Бреслау» должен был образовать средиземноморский дивизион кораблей под началом вице-адмирала Зоухона, чтобы соблюсти интересы Германии в Средиземном море. На неполные четыре года этот приказ отдалил Дёница от родины, которой предстояло претерпеть за это время глубокие изменения. Служба на корабле во время длительного заграничного плавания значительно отдаляет каждого морского офицера от тех событий, которые происходят на родине. В гораздо большей степени офицеры морского корпуса изолированы от развития политических событий в стране, чем сухопутные офицеры. Склонность соблюдать дистанцию по отношению к политическим событиям должна была сыграть в жизни Дёница еще одну значительную роль.

Пребывание за границей расширяло кругозор, помогало узнать чужие страны и народы, понять их душу. Еще на «Герте» гардемарин повидал Испанию и Северную Африку. В Сан-Себастьяне король Испании Альфонс XIII устроил экипажу учебного немецкого судна прием, на котором гардемарины блеснули хорошим воспитанием, хотя никто их раньше не учил правилам поведения при представлении столь высоким особам. Начальство просто положилось на их манеру держать себя. Служба на «Бреслау» позволила Дёницу познакомиться с иностранными военно-морскими флотами. В 1913 году немецкий легкий крейсер совместно с английскими, французскими, итальянскими и австрийскими силами приступил к блокаде королевства Монтенегро (итальянское название Черногории, принятое в ряде стран. — Прим. пер.), вследствие чего, к недовольству великих держав, была захвачена Албания, принадлежавшая ранее Турции. Под командованием капитана третьего ранга фон Левенфельда десантный отряд произвел высадку в Скутари. Дёниц набирался опыта в службе и на суше. Осенью прибыли в Грецию, затем состоялось кратковременное посещение Суэцкого канала и прием угля в Порт-Саиде.

Ранней весной 1914 года «Бреслау» был откомандирован в Корфу, где кайзер Вильгельм II постоянно проводил несколько недель на своей вилле «Ахиллейон». Тем временем князь Вильгельм Вид, состоявший в свойстве с румынским королевским домом Гогенцоллернов — Зигмарингенов (Румынская королевская династия 1866–1947 годы, одна из ветвей династии Гогенцоллернов. — Прим. пер.), на судне «Мрбет» получил титул князя Албании. Войска Монтенегро вынуждены были снова покинуть страну, ни Австро-Венгрия, ни Италия не желали образования сильной державы на выходе в Адриатику. Однако кандидатура князя Вида в качестве претендента на престол не встретила отклика со стороны гордых и своенравных представителей родовой знати. Вместе с английскими военно-морскими силами «Бреслау» взял на себя охрану «Мрбета» перед портом Дураццо (современное название — Дуррес. — Прим. пер.).

Отношения между немецкими и британскими морскими офицерами были товарищескими, несмотря на возникшее напряжение между Берлином и Лондоном в вопросах, касающихся вооружения обоих флотов. Дёниц получил возможность понять образ мыслей британцев, безупречное поведение которых сочеталось с гордостью за свой флот, являющийся хозяином мирового океана.

Близ берегов Дурреса «Бреслау», командиром которого между тем стал капитан второго ранга Каттнер, настигло известие о начале первой мировой войны. Это означало войну с британским флотом. В случае объявления войны средиземноморский дивизион Зоухона должен был совместно с флотом объединенных сил Австро-Венгрии и Италии прежде всего пресечь сообщение Франции с ее североафриканскими владениями — Алжиром и Тунисом, чтобы парализовать транспортировку войск во Францию. Однако совместных действий не получилось. Италия осталась нейтральной, а Австро-Венгрия сумела избежать войны с Англией.

Вице-адмирал Зоухон со своими кораблями, броненосцем и легким крейсером, мог положиться только на себя самого. Прежде всего, чтобы хоть частично выполнить боевую задачу, он предпринял смелый рейд вдоль алжирских берегов и обстрелял из орудий порты Бон и Филипвиль (современные названия — Аннаба и Скикда. — Прим. пер.). Затем он решился — без указания на то главного морского штаба в Берлине — на прорыв на восток, в Дарданеллы, чтобы поставить свои корабли под защиту Турции, ставшей, возможно, союзницей. Французский средиземноморский флот вообще никак не прореагировал на атаку Зоухона. Британский главнокомандующий на Мальте адмирал Милн и командующий средиземноморской эскадрой адмирал Троубридж, располагавшие намного более превосходящими силами, имели строгий приказ главного морского штаба в Лондоне, предписавший воспрепятствовать прорыву немецкого дивизиона как через Гибралтарский пролив на запад, так и в Адриатику, а также соединению немецких и австро-венгерских военно-морских сил. Однако они действовали недостаточно быстро, предпринятые меры запоздали. Зоухону удался прорыв в Босфор, что было проделано с точки зрения тактики ведения боя на море блестяще и восхищало Дёница на протяжении всей его жизни. Позже, размышляя об успехе этой операции, он отмечал, что адмирал Зоухон принял свое решение, не дожидаясь приказа из высоких кабинетов. Из-за этого «побега» (счастливого для Зоухона) немецкого средиземноморского дивизиона оба английских адмирала были сняты с занимаемых должностей и отданы под суд военного трибунала. А матросы в таких случаях ссылаются на приказ высшего руководства.

На берегах Золотого Рога (бухта у европейских берегов южного входа в пролив Босфор. На обоих берегах — город и порт Стамбул. — Прим. пер.) в султанской Турции имелись как немецкая военная миссия с кайзеровско-оттоманским маршалом Лиманом фон Сандерсом во главе, так и британская военно-морская миссия. Оба немецких военных корабля были включены в состав турецкого флота под названием «Султан Явус Селим» (экс-«Гебен») и «Мидилли» (экс-«Бреслау»). Когда в конце октября 1914 года Турция вступила в войну на стороне Германии и Австро-Венгрии, вице-адмирал Зоухон принял на себя обязанности командующего кайзеровско-оттоманским флотом. Для Дёница эти годы войны на Черном море против русского Черноморского флота были годами службы в морском конвое, сопровождавшем турецкие транспортные суда в порт Трапезунд (современное название — Трабзон. — Прим. пер.), где базировалась турецкая армия и откуда она перешла в наступление на Кавказе. Когда в 1915 году неизвестные немецкому военно-морскому флоту русские глубоководные мины на северном выходе из Босфора нанесли серьезные повреждения «Бреслау» и «Гебену» и надолго вывели их из строя, десантная часть «Бреслау» приняла участие в боях на полуострове Галлиполи, где британско-французские войска союзных держав, враждебных Германии, высадили большие силы, чтобы форсировать прорыв через Дарданеллы. Дёниц использовал эту передышку в морской войне, чтобы освоить профессию летчика, и летал с разведывательными целями над позициями вражеских войск перед Дарданеллами. Такие полеты использовались в отдельных случаях также для бомбометания или сбрасывания листовок, в которых от имени султана, падишаха всех верующих, призывали солдат-мусульман воюющих здесь англо-индийских соединений к переходу на сторону Турции.

В дальнейшем Дёниц, которого критиковали в военно-морских кругах как очень узкого специалиста-подводника, придавал большое значение тому обстоятельству, что он смог, будучи морским офицером, обрести разносторонний опыт, основательно изучив все виды и способы ведения надводной войны, без чего он не смог бы разработать тактику группового нападения для подводных лодок. Бои на Черном море и турецкая кампания на Кавказе были в известной степени второстепенными событиями, не имевшими решающего значения для хода первой мировой войны. Для Дёница это был первый опыт ведения боевых действий на море — в конвойной службе, в крейсерской и минной войне, а также и в воздухе, в военно-воздушных силах, когда они были еще в зачаточном состоянии. В это же время и его личная жизнь претерпела изменения. В Константинополе он познакомился с дочерью генерала Вебера, который служил немецким военным советником при кайзеровско-оттоманской армии. В мае 1916 года Ингеборг Вебер стала его женой.

Между тем в войне против Англии, господствовавшей на море, порты которой были надежно защищены мощным боевым флотом и которая. приступила к блокаде на дальних подступах к берегам Германии, подводные лодки приобрели совершенно новый смысл. Когда немецкий океанский флот застрял в «треугольнике» Северного моря, а британский военно-морской флот уклонился от решающей битвы на море в проливе Скагеррак в конце мая 1916 года, то были признаны наконец проекты относительно массированного ведения подводной войны, посредством которой можно было перерезать морские пути английского флота. Поздно, слишком поздно вспомнили о подводных военно-морских силах. Для этого требовались новые офицеры, высококвалифицированные специалисты.

1 октября 1916 года обер-лейтенант флота Дёниц, в то время исполнявший обязанности адъютанта капитана второго ранга фон Кнорра на «Бреслау», был откомандирован в подводный военно-морской флот. В аттестации, данной на него его последним командиром, было сказано, что обер-лейтенант является способным офицером и годен для прохождения службы как в подводном, так и в надводном флотах. Первоначально последовал приказ о возвращении на родину. Юная чета Дёницев прибыла в город Киль и поселилась на Фельдштрассе. Шел третий год первой мировой войны, на Западном фронте она давно уже превратилась в позиционную войну на суше и в транспортную войну на море, английская блокада наложила свой отпечаток на положение с материальным обеспечением. Блестящая империя кайзера, кажущееся неисчерпаемым благополучие, бьющее через край сознание силы уже угасли. Родной край совсем не походил на ту страну, которую Дёниц покинул в 1912 году. Последняя надежда — на глобальную подводную войну против Англии, чтобы вынудить эту островную империю к уступкам и ослабить удушающую петлю блокады. Но какое воздействие окажет это на позицию Соединенных Штатов Америки — такой вопрос не возникал у молодых, начинающих офицеров-подводников, да и не мог возникнуть, так как для вопросов и раздумий теперь не было времени. Один учебный курс следовал за другим: сначала обучение подводным торпедным стрельбам на учебном миноносце «Вюртемберг», затем курс обучения вахтенных командиров подводных лодок на учебном судне «Вулкан». В январе 1917 года, незадолго до объявления глобальной подводной войны, обер-лейтенант Дёниц прибыл для прохождения службы в должности вахтенного офицера на подлодку U-39. Командир, капитан-лейтенант Вальтер Форстман, уже создал себе известность. Дёниц учился ведению боевых действий в Атлантике. Число погружений резко возросло. Однако те подлодки, что имелись в распоряжении для ведения транспортной войны, очень проигрывали в количественном отношении. Каждая подлодка вела свой бой в одиночку. Противник же отправлял свои транспортные суда в сопровождении многочисленного и хорошо вооруженного конвоя. Таким образом, действия подлодок не смогли помешать Соединенным Штатам Америки объявить войну Германской империи, использовав как повод к пей глобальную подводную войну. Соединенные Штаты Америки отправили в Европу большую Экспедиционную армию, состоящую из прекрасно вооруженных свежих дивизий.

Но, как и в 1914–1916 годах, судьбе вновь было угодно удалить Дёница с главного театра военных действий, разворачивающих у берегов Англии. Он был назначен во Вторую немецкую подводную флотилию, базировавшуюся в австро-венгерском военном порту Пола (современное название Сплит, находится в Хорватии. — Прим. пер.) на Адриатическом море. Когда район стратегического сосредоточения и развертывания немецких подлодок в Северном море сузился, то местом нахождения военно-морских сил стран Центральной Европы (военного союза Германии и Австро-Венгрии, к которому присоединились Болгария и Турция. — Прим. пер.) стал порт Пола в «бутылочном горлышке» Адриатики. Каждая подлодка, вводимая в бой против итальянских кораблей, осуществлявших связь между портами, и против британских караванов судов с их охранением, должна была прорываться сквозь минные и сетевые заграждения противника в проливе Отранто, опасаясь также и наблюдения с воздуха.

В Поле Дёниц стал командиром небольшой подлодки UC-25, затем он получил под свое начало большую подлодку U–68 с шестью торпедными аппаратами (12 торпед) и корабельной пушкой калибра 88 мм. Боевая задача, поставленная ему, предписывала заминировать морское пространство близ берегов Сицилии и затем топить вражеские торговые суда. В начале октября 1918 года он согласовал свои действия с командиром другой подлодки о совместном нападении на вражеский конвой в море юго-восточнее Сицилии, создав, так сказать, прообраз группового взаимодействия подлодок при выполнении боевой задачи. Но эта операция не осуществилась, ремонтные работы задержали выход в море второй подлодки.

4 октября Дёниц на подлодке U–68 атаковал британский конвой у мыса Пассеро возле берегов Сицилии и потопил один корабль, однако отказал аппарат управления глубоководным погружением. Он был вынужден всплыть прямо в расположении вражеского конвоя и тотчас подвергся артобстрелу с торговых судов и с кораблей конвоя. Его подлодка получила множество повреждений и сдалась. Британцы вытащили из воды главного инженера и пятерых матросов и пленили всех до единого членов экипажа. Попав на британский военный корабль, Дёниц тотчас приказал своей спасенной команде построиться, подтянуться и провозгласил троекратное «Ура» в честь Его Величества кайзера. Британский командир нашел эти действия театральными и отодвинул Дёница в сторону. В остальном обращение с ними было безупречным.

Дёниц был доставлен в лагерь военнопленных Вардалия на Мальте. Тем временем в Германии вспыхнула революция, матросы океанского флота подняли красное знамя, кайзер, являвшийся верховным главнокомандующим военно-морским флотом, покинул страну и отправился в Голландию. Была провозглашена республика. Когда 11 ноября было заключено перемирие, Дёница отправили в Великобританию в офицерский лагерь Редмайес, под Шеффилдом. Среди заключенных здесь 600 немецких офицеров находились также и несколько подводников. Стали вдруг раздаваться осторожные суждения, что в душе, мол, многие из пас всегда были республиканцами. Для Дёница же верность кайзеру и в несчастье оставалась высшим долгом. Он стремился при любых обстоятельствах сохранить свое достоинство. Только в июле 1919 года, после подписания мирного договора в Версале, он вернулся в Киль к жене, которая ждала его все это время.

Имперские военные порты, внушавшие прежде гордость, были теперь пусты. Согласно решениям Версальского мирного договора германскому военно-морскому флоту разрешили оставить 6 старых линейных кораблей, 6 еще более старых легких крейсеров, 24 эсминца и миноносца. Максимальное водоизмещение броненосцев не должно было превышать 10 000 тонн, тяжелых крейсеров — 6 000 тонн, миноносцев — 800 тонн. Иметь тяжелые боевые корабли, подводные лодки, морскую авиацию, тяжелую береговую артиллерию запрещалось навсегда. Личный состав ограничивался 1 500 офицерами и 15 000 рядовых, поступающих на службу добровольно. Еще в 1922 году положение было очень тяжелым: из линейных кораблей только два, считавшихся флагманскими кораблями для двух военных баз военно-морского флота на Северном и Балтийском морях, были пригодны к боевому применению; из шести крейсеров лишь четыре сохранили боеспособность, да один использовался как учебное судно; из эсминцев — в общей сложности 22, из них 4 судна служили для охраны рыбного промысла.

Стоило ли служить дальше? Такой вопрос возник и перед молодым обер-лейтенантом, как перед тысячами других его товарищей. Первый главнокомандующий нового республиканского военно-морского флота адмирал фон Трота, наоборот, в этих тяжелых обстоятельствах воспользовался выпавшим ему шансом, чтобы набрать 1 500 офицеров, разрешавшихся ему по договору, и выбрать лучших из всего офицерского корпуса, принимавшего участие в боевых действиях. Дёниц, как он сам это признавал, был монархистом и по своему убеждению, и по своему воспитанию. Теоретически он также и позже признавал монархию самой идеальной формой государственного устройства, и саркастическое высказывание Гитлера о том, что армия у него христианская, военно-воздушные силы — национал-социалистические, а военно-морские силы — кайзеровские, относились также и к Дёницу, которого его враги потом называли «фанатичным национал-социалистом». В 1919 году молодым морским офицерам было, впрочем, ясно, что есть более важные заботы, чем возрождать бесславно павшую монархию. Новое государство — чуждая им республика, принявшая в городе Веймаре новую конституцию, — нуждалось для своей защиты в лояльных государственных служащих. Еще оставался открытым вопрос о победе большевизма в Германии. Тесть Дёница, генерал Вебер, решил остаться на службе. Народ и родина были для этих офицеров превыше какой-либо формы правления. Он призвал Дёница последовать его примеру.

Офицеры-подводники в конце концов стали считаться элитой среди морских офицеров. Дёницу ничто не препятствовало быть принятым в военно-морские силы. В августе 1919 года он начал служить вбереговой части и стал референтом по обработке анкетных данных офицерского состава в отделе кадров военно-морской базы в Киле на Балтийском море. Его начальником был имевший много наград командир подлодки, капитан 3-го ранга Отто Шульце. 1 марта 1920 года Дёниц был назначен командиром на старый миноносец первой флотилии в Киле.

Дёниц не имел совершенно никаких сведений о том, что в Берлине консервативные круги готовят низвержение республики, что главный управляющий земского представительства Вольфганг Капп в Пильцене в Восточной Пруссии разработал концепцию нового монархического социал-авторитарного государства и что некоторые высокопоставленные армейские офицеры, а также главнокомандующий военно-морскими силами адмирал фон Трота вынашивали планы военной диктатуры и не теряли связь с Каппом. Офицеры военно-морской базы в Киле были поражены, кода узнали, что 13 марта 1920 года в Берлине произошел вооруженный переворот, в котором принимали участие офицеры. В результате путча Капп был провозглашен диктатором. Во флотилии в Киле возникли опасения относительно реакции на этот государственный переворот, направленный против республики, рядового состава, внутренне еще малодисциплинированного. С согласия или, во всяком случае, при попустительстве законного правительства, ретировавшегося в Дрезден и возглавляемого рейхспрезидентом Эбертом и рейсхканцлером Густавом Бауэром, представителем партии социал-демократов, профсоюзы объявили всеобщую забастовку. В некоторых местах, как, например, в Рурской области, а также в расположенном по соседству Мекленбурге, это было использовано радикалами из независимой социал-демократической партии и коммунистической партии для перехода к вооруженному восстанию. Никто не мог предугадать реакцию рабочего класса в Киле на эти события. Поэтому последовал приказ о передислокации миноносцев в город Засниц, на остров Рюген, в надежный и спокойный порт.

Со старыми кораблями часто случались аварии. Судно Дёница вынуждено было из-за повреждений котла прервать плавание и причалить в порту Варнемюнде. В Мекленбурге главнокомандующий рейхсвером (германскими вооруженными силами), получивший известность после кампании в Восточной Африке, генерал фон Леттов-Форбек, выступил на стороне Каппа; рабочий класс в Варнемюнде и Ростоке, где располагались судоверфи, присоединился к забастовке. Когда Дёниц хотел в Варнемюнде ночью пришвартоваться, вооруженные рабочие открыли по нему с берега огонь из пулеметов, думая, что это нападение «каппистов». Дёниц не ответил на огонь, а стал объяснять через мегафон, что он хочет только пришвартоваться в порту Варнемюнде, чтобы набрать воды для питания машин и устранить поломку котла. Пулеметы смолкли. «Темные фигуры» — так вспоминал позже Дёниц — удалились. При всех бедах, свалившихся на его родину, даже одна такая мысль, чтобы еще вести гражданскую войну, была ему отвратительна.

Поломки оказались столь серьезными, что последовал приказ о возвращении в Киль. Там царила всеобщая забастовка, и даже военно-морской флот прекратил несение службы. Дёниц с глубокой горечью вспоминал позже об этом. Через два дня этот наспех затеянный и совершенно дилетантски подготовленный путч плачевно провалился. Дёниц полагал, что начнется восстановление монархии, и это, как ему казалось, совсем не соответствовало времени. Главнокомандующий военно-морскими силами адмирал фон Трота подал в отставку, его сменил сначала адмирал Михаэлис, затем адмирал Бенке и в 1924 году адмирал Ценкер. Капповский путч подвел Дёница к выводу, наложившему свой отпечаток на всю его дальнейшую жизнь: офицеры не должны вмешиваться в политику. Определять форму государственного правления — это дело народа, а не офицерского корпуса.

Дёниц был убежден, что главнокомандующий военно-морскими силами, приняв участие в путче, поступил безответственно и подверг тем самым рядовой состав и офицерский корпус остатков военно-морского флота тяжелому испытанию. Перед офицерским составом может быть поставлена лишь одна задача — защита рейха, что, правда, было едва ли выполнимо ввиду явных материальных трудностей и личного бессилия. При возникновении внутренних беспорядков, конечно, мог последовать приказ от законно избранного правительства рейха о боевом применении сил, и это само собой разумелось, но эта проблема представлялась в отношении военно-морского флота из-за его ограниченных возможностей применения на суше совсем по-другому, чем касательно сухопутной армии. Во всяком случае из капповского путча он извлек урок, который не прошел для него даром. Это до конца осознанное и последовательное аполитичное мышление нашло свое подтверждение в том духе, в котором потом воспитывали маленький офицерский корпус главкомы военно-морского флота адмиралы Бенке и Ценкер: беспрекословное выполнение своего долга и безупречная служба народу и отечеству — дело чести каждого офицера. Эти адмиралы воспитывали своих офицеров по тем же принципам, что и главком сухопутных войск генерал фон Зеект в армии.

Служба Дёница была прежде всего связана с торпедным оружием. В 1922 году, будучи командиром Т-13, он эскортировал транспорт с бывшими русскими военнопленными, которых из-за возникших беспорядков в Германии решено было отправить в советский порт Кронштадт. На обратном пути Т-13 и другие корабли сопровождения посетили молодую Эстонскую республику, побывав в городе Ревель (ныне Таллинн). Малочисленность собственных военно-морских сил обусловила необходимость введения нового боевого порядка, надо было отказаться от старого линейного построения больших бронированных кораблей с преимущественно артиллерийским вооружением. Большое значение придавалось подготовке ночной атаки с применением торпедирования. Такой способ ведения боевых действий предъявлял особенно высокие требования к офицерам, их человеческим качествам. В марте 1923 года Дёниц был назначен в Киль экспертом по противолодочной обороне, в инспекцию по минно-торпедному делу и разведке, под начало контр-адмирала Эшенбурга. Именно подлодки тогда были запрещены; сконструированные вопреки запрету с помощью технического бюро в Голландии и построенные на верфях Испании и Финляндии новые модели подлодок водоизмещением 250 тонн и 500 тонн в двадцатых годах не имели большого значения. Готовые подлодки были проданы Финляндии и Турции. На противолодочную обороту» учебу и на подготовку новых видов минно-заградительного оружия и мероприятий запрет, напротив; не распространялся. Вскоре Дёниц был направлен. на учебу и стал слушателем академии генерального штаба, чтобы в будущем быть офицером главного морского штаба. В то время начальником инспекции по образованию был контр-адмирал Эрих Редер, ставший при Гитлере главкомом военно-морских сил.

Осенью 1924 года, получив звание капитан-лейтенанта, Дёниц направляется в Берлин, в главное командование военно-морских сил. В так называемой командной службе, где, вопреки положениям Версальского договора, вынужден был существовать в замаскированном виде главный морской штаб, который потом был преобразован в штаб руководства морскими операциями, в военно-морском отделе вооружения под руководством капитана первого ранга Верта, Дёниц был назначен референтом в группу уставов и разработки внутриполитических и дисциплинарных вопросов. До 1927 года он оставался в Берлине. Главкомом военно-морского флота был тогда адмирал Ценкер, министром вооруженных сил доктор Отто Гесслер. Это были люди, которыми Дёниц восхищался.

Находясь на службе в военно-морском отделе вооружения, Дёниц невольно соприкасался с множеством политических вопросов. Он присутствовал на заседаниях в рейхстаге, участвовал в дискуссиях по поводу строительства разрешенного Версальским договором нового броненосца, тяжелого крейсера «А» (названного позже «Германия»), боевого корабля самого высшего качества водоизмещением 10 000 тонн. Строительство этого судна вызвало самые ожесточенные споры со стороны пацифистов и коммунистов. Дёниц же проявил в этих перепалках политическую воздержанность. Руководство военно-морских сил выполняло свой долг в легальных рамках, все остальное было делом политиков, невзирая на их иногда безрассудное поведение в отношении левых. Главное было — служить рейху и нации. Конечно, такой тонкий наблюдатель и трезвомыслящий человек, как Дёниц, не мог не отметить тот факт, что большая часть представителей общественности, так же как и большинство политиков, очень слабо разбираются в проблемах обороноспособности страны и вооружения армии и флота, гораздо больше их занимают вопросы власти. Все ответственные офицеры с неприятным удивлением и озабоченностью наблюдали за происходящим.

Позднее Дёниц подчеркивал, что опыт, приобретенный им во время службы в управлении военно-морских сил, был очень важен для него. И когда наступило совсем иное время и его назначили главнокомандующим военно-морским флотом, берлинские впечатления, конечно, повлияли на его мышление, когда в 1933 году фюрер самой массовой, выбранной большинством партии, явно ратующей за вооружение, встал во главе правительства Германии.

Дёниц был в Берлине на заседаниях, когда, например, обсуждались дополнения к закону о военно-уголовном праве, где он часто мог наблюдать мелочные интриги партийной политики, чуждые настоящему солдату. Веймарские политики вообще плохо понимали своих солдат, и те сами перестали интересоваться политикой партии. Офицерский корпус в Берлине не играл уже больше никакой роли в обществе. Образ жизни четы Дёниц, имевшей уже к тому времени троих детей — двоих сыновей и одну дочь, — был внешне весьма скромным. Посещение театров и концертных залов при скудном жалованьи главы семейства было едва ли возможным. Ездили в отпуск четвертым классом. В эти годы Дёниц много читал, интересовался историческими произведениями, но прежде всего специальной литературой и историей морских войн. Остальное время поглощала служба.

Три года прожил он с семьей в столице рейха. Затем получил назначение штурманом на легкий крейсер «Нимфа», который был флагманским кораблем командующего военно-морской базой на Балтийском море. Командиром был настоящий ас кораблевождения тогдашнего рейхсфлота капитан первого ранга Конрад. В эти годы, как вспоминал Дёниц, шли особенно оживленные дискуссии о причинах, которые вызвали мятеж на флоте в 1918 году, имевший тяжелые последствия. Высказывались суждения о том, как можно улучшить так называемое «внутреннее руководство» применительно к новым условиям и что же было с самого начала не так в кайзеровском офицерском корпусе. Дёниц всегда был убежден, что для того, чтобы поднять дух личного состава, решающее значение имеет тесная духовная связь между офицерами и матросами, спаянность экипажа, чтобы офицеры были не «над», а «рядом» с командой, чтобы было чувство локтя, чтобы матросы понимали мысли командиров и сознательно выполняли их приказы. Это были те принципы, руководствуясь которыми он потом строил подводный военно-морской флот и командовал им, а позднее, с 1943 по 1945 годы, возглавил все военно-морские силы. Соблюдался также принцип безусловного сохранения лояльности по отношению к правительству. Не должен рядовой состав и, конечно же, офицерский корпус критиковать постановления правительства или выступать против них. Никогда больше нельзя допустить еще один мятеж, еще один капповский путч.

После службы на «Нимфе» Дёниц был назначен командиром 4-й полу флотилией 1-го дивизиона миноносцев в Северном море. Но служба с этими «морскими гусарами», взращенными знаменитым гросс-адмиралом фон Тирпицем, возглавлявшим военно-морское ведомство рейха, была не в характере Дёница. Служба в министерстве вооруженных сил или на крейсерах была ему ближе. Но вряд ли все это могло в полной мере доставить удовлетворение этому высокоодаренному и честолюбивому морскому офицеру.

С октября 1930 года по сентябрь 1934-го, в годы решительных перемен в Германии, будучи в звании капитана третьего ранга, он исполнял обязанности первого офицера в главном морском штабе военно-морской базы Вильгельмсхафен на Северном море, в этом старом морском «городе на отмели» времен кайзеровского военно-морского флота. Командовал военно-морской базой сначала вице-адмирал Тилессен, начальником штаба был капитан первого ранга Вильгельм Канарис, личность которого как в старом, кайзеровском военно-морском флоте, так и в рейхсфлоте вызывала разногласия и которого презрительно называли «левантинец» (от итальянского levante — общее название стран, прилегающих к восточной части Средиземного моря. — Прим. пер.). Он был сыном директора металлургического завода в Рурской области, выходца из итальянской семьи. Канарис, ставший позднее адмиралом, а с 1935 года начальником управления разведки и контрразведки (абвера) в военном министерстве рейха, а затем в главном командовании вооруженных сил фашистской Германии (вермахта), призван был сыграть в истории Германии совершенно иную, скрытую от тогдашнего общества роль, нежели его первый офицер главного морского штаба. Он встал во главе тайной фронды против Гитлера и после неудачного выступления незадолго до самого конца войны, в апреле 1945 года повешен в концентрационном лагере Флоссенбюрг в Оберпфальце.

Капитан первого ранга Канарис, прекрасно образованный офицер, склонный к скептическим оценкам людей и событий, составляя обычно соответствующие предписанию аттестации на своих подчиненных, расширял их, прибегая к небольшим психологическим исследованиям, что значительно отличало аттестации от казенного стиля этого жанра. Он, конечно, обратил внимание на Дёница. Из-под его пера вышли две следующие характеристики. Первая запись, сделанная в ноябре 1931 года, содержит такие строки: «Очень честолюбив и тщеславен, выздоравливать пока не начал…». Канарис находил, что капитан третьего ранга Дёниц пригоден к службе в морском штабе, может командовать флотилией миноносцев или исполнять обязанности первого офицера крупного соединения. Он очень хорошо справлялся с обязанностями офицера генерального штаба, но склонен к самостоятельным действиям, включается в работу вне своей сферы деятельности, держит свой отдел на коротком поводке, должен давать больше самостоятельности своим сотрудникам. Канарис чувствовал темперамент и размах, свойственные этому офицеру, однако считал его слишком неуравновешенным и беспокойным. Дёниц предъявлял очень высокие требования к самому себе, поэтому и от своих офицеров требовал крайнего напряжения сил — так писал о нем Канарис. Начальник штаба полагал, что характер капитана третьего ранга еще не сформировался, он нуждается «в сильном и доброжелательном руководстве». Во второй аттестации, написанной в 1932 году, Канарис высказал мнение, что Дёниц, которому он, как офицеру главного морского штаба дал оценку «отлично», стал более уравновешенным, состояние его здоровья улучшилось. Дословно это звучало так: «Дело в том, что это прекрасный офицер, которого нужно, безусловно, продвигать по службе, но при этом следует обратить внимание, что он чересчур спокойно воспринимает происходящее и не предъявляет слишком высокие требования пи к себе, ни к другим».

Когда Канарис писал первую аттестацию, Дёницу было сорок лет. Немногочисленный военно-морской флот рейха представлял слишком мало шансов целеустремленным, обладающим нормальным честолюбием офицерам. Военные конфликты, казалось, были исключены, помимо того факта (о чем тогда много дискутировали), что Польша со своими ненасытными аппетитами в отношении Силезии и Восточной Пруссии возбуждала в рейхе внутренние, похожие на гражданскую войну беспорядки, для подавления которых использовался рейхсвер, правда, без применения оружия. На долю военно-морского флота выпадала задача по охране морских путей, соединявших страну с отдаленной от нее провинцией рейха, Восточной Пруссией. Дёниц стремился всей душой к выполнению великих задач, что вполне соответствовало его способностям; отсюда и испытываемое им внутреннее беспокойство, которое констатировал Канарис и отразил в его полностью оправданной аттестации.

Поздней осенью 1933 года, когда Гитлер уже полгода был рейхсканцлером, на военно-морской базе в Вильгельмсхафене произошла замена командующего и начальника штаба. Тилессена и Канариса сменили вице-адмирал Ферстер и капитан первого ранга Виттхефт. Ферстер вскоре ставил на Дёница весьма оптимистическую аттестацию, в которой говорилось, что это личность, обладающая нерастраченной силой и бодростью, увлекающая своим воодушевлением, стремящаяся вперед. Речь шла о прекрасном морском офицере, от которого военно-морской флот вправе ожидать многого…

1933 год принес Германии вместе с назначением Гитлера на пост рейхсканцлера решительные и в конечном счете гибельные перемены, о чем тогда едва ли мог догадываться кто-то из офицеров. Дёниц не был исключением. Ежегодно рейхспрезидент генерал-фельдмаршал фон Гинденбург присуждал представленным ему офицерам армии и флота за выдающиеся успехи в службе особую стипендию, которая давала возможность поездки за границу с ознакомительной целью. В феврале 1933 года этот выбор пал на Дёница. В гражданской одежде он совершил большое путешествие по Юго-Восточной Азии, побывал в странах, принадлежавших Голландии и Великобритании, где колониальное господство еще было в силе. Это путешествие стало для него исполнением его юношеской мечты. Когда он выбирал для себя профессию морского офицера, то одним из решающих доводов была надежда на то, что благодаря этой профессии он увидит чужие страны.

Морские путешествия и служба на корабле отдаляют офицера в известной степени от политической жизни в собственной стране. Дёниц был убежден, что профессия офицера по сути своей не предполагает его участия в политике, что он должен сохранять нейтралитет даже и в том случае, если существующий государственный строй ему не нравится. Для оценки политической позиции корпуса немецких офицеров по отношению к Третьему рейху, набиравшему силу и повышавшему взыскательность, всегда имела решающее значение проверка места расположения войсковой части, где тот или иной высокопоставленный офицер находился в момент свершения политических событий. Дальнейшая служба Дёница складывалась так, что он на целый год оказался вдали от перемен, происходивших на родине. 1 октября 1934 года служба в главном морском штабе в Вильгельмсхафене подошла к концу. Дёниц получил звание капитана второго ранга и был назначен командиром легкого крейсера «Эмден», первой боевой единицы, построенной Веймарской республикой взамен устаревших крейсеров, оставленных Германии по Версальскому договору. «Эмден» претерпел тогда реконструкцию, во время которой система питания была перестроена на жидкое топливо, а также установлена новая система управления огнем.

Когда Дёниц принял корабль, произошла полная замена экипажа. Крейсер должен был отправиться в кругосветное плавание, чтобы показать другим странам и немцам, живущим за границей, вновь возродившуюся силу рейха. Дёниц снова увидел те самые края, которые он как «гражданское лицо» посетил годом ранее. Возможно, это плавание на крейсере было самым лучшим на его офицерском поприще. Адъютантом на «Эмдене» был молодой капитан-лейтенант Эберхард Годт, сопровождавший Дёница в последующее десятилетие до самого горького конца. Позднее он стал начальником штаба при главнокомандующем подводным флотом.

1935 год ознаменовался новыми успехами Гитлера в Европе: Саарская область после плебисцита отошла к Германской империи, было вновь получено право создания своих вооруженных сил, с Англией было заключено соглашение о двустороннем ограничении вооружений на флоте. Всем были очевидны достижения гитлеровской политики. Оскорбительные для Германии решения Версальского договора были отменены; после нескольких лет нужды, внутренних беспорядков и безработицы страна стала приходить в себя. А какой же немецкий офицер не приветствовал возрождение в полной мере величия оружия! Тем более, что немецко-английский договор о двустороннем ограничении вооружений на флоте, казалось, служил залогом того, что отныне никогда больше не дойдет дело до той роковой гонки вооружений между двумя великими «белыми нациями», что предшествовала первой мировой войне. Именно этот договор, который дал германскому рейху возможность вновь заняться вплотную подводным флотом, означал в жизни Девица крутой поворот.

«Фюрер подводных сил» (1935–1939)

Когда легкий крейсер «Эмден» в июле 1935 года пришвартовался в порту Вильгельмсхафен, на борт корабля прибыл лично главком военно-морского флота адмирал Эрих Редер и объявил Дёницу, что тот должен сдать корабль и согласно приказу приступить к строительству подводного флота. В соответствии с положением о прохождении службы 1 октября 1935 года Дёницу было присвоено звание капитана первого ранга, под его командование была передана 1-я подводная флотилия «Веддиген», состоявшая из трех подлодок U-7, U-8, U-9. В 1936 году в ранге коммодора он был назначен на должность «фюрера подводных сил» (командующего подводными силами).

В Германии многое изменилось. Весной 1935 года вновь был введен закон о всеобщей воинской обязанности. Командующий военно-морскими силами стал называться главнокомандующим, старое название командования было заменено на новое: штаб руководства морскими операциями (главный морской штаб). 18 июня 1935 года был подписан морской договор между Великобританией и Германией. Германский рейх, таким образом, добровольно соглашался, чтобы общий тоннаж немецких надводных военно-морских сил составлял 35 % от британских, а подводные силы ограничились бы 45 %. Англия не придавала большого значения подводным военно-морским силам, в дальнейших переговорах Лондон и Берлин были единодушны относительно паритета, разрешенного Германии. Немецкий военно-морской флот мог иметь 57 подлодок — такое же количество, каким располагала Англия. Позднее Девиц говорил об этом договоре, что это было со стороны Гитлера чисто политическое решение, имеющее целью склонить Англию к желаемому союзу и заключить его, как бы гарантируя невозможность возникновения второй мировой войны против британского мирового господства. В Тринкомали, где располагалась британская военно-морская база на Цейлоне, ему как-то сказал командующий этой базой британский адмирал, что англичане тоже хотели бы иметь у себя «одного Гитлера».

Почему выбор адмирала Редера для выполнения этой новой задачи пал именно на него, Дёницу самому не было ясно до конца его дней. В военно-морском флоте было вначале достаточно известных офицеров-подводников помимо Дёница. Возможно, Редер на деле почувствовал большие организаторские, тактические и педагогические способности, столь свойственные Дёницу; вероятно, сыграло свою роль и то соображение, что столь способного и честолюбивого офицера нужно держать, так сказать, под рукой. В то время ни британский высший командный состав флота, ни немецкое военно-морское начальство не ценили высоко военно-морские подводные силы. Конечно, признавалась их необходимость, но это был всего лишь еще один род сил наряду с другими. Великие времена подлодок уже миновали — так думали тогда. Англичане располагали к тому же гидроакустическим локатором, известным под названием «Асдик», на который они полагались как на средство в борьбе против подлодок и подробности конструкции которого не были известны немцам.

Немецкое военно-морское руководство очень трудно расставалось со своим традиционным береговым мышлением, где акцент ставился на береговую охрану и оборону. Даже в эпоху гросс-адмирала фон Тирпица, государственного секретаря военно-морского ведомства рейха, отца торпедного оружия и океанского флота, оно с трудом усваивало мысль, что в будущем исход дуэли двух флотов враждующих сторон будет означать либо победу, либо поражение в войне. Слишком поздно стали считать тотальную подводную войну панацеей — лишь после того, как решающий бой между обоими воюющими флотами закончился ничем, когда попытались справиться с британской дальней блокадой. Подводная война началась тогда с очень малыми средствами и потерпела неудачу, когда в атаку вступала одна-единственная подводная лодка и вдруг видела перед собой хорошо вооруженные военные корабли сопровождения. Да и что могло изменить разовое применение одной подводной лодки?

Между запретами на подводное вооружение в 1918 году и его возрождением был перерыв длиною в семнадцать лет. В 1932 году руководство военно-морского флота освоилось теоретически с мыслями о формировании этого вида вооружения. Правда, принимались во внимание соображения относительно возможного ослабления флота при его размежевании. В 1933 году, при соблюдении определенной маскировки, в Киль-Вике была создана военная школа подводников, началось строительство подводных лодок. Однако настоящий старт был дан лишь с провозглашением всеобщей воинской обязанности в марте 1935 года и с подписанием немецко-английского морского договора. Нужен был человек, который возглавил бы дело и смог бы вдохнуть жизнь в новый подводный военно-морской флот. Такого человека адмирал Редер нашел в Дёнице. Та полная свобода действий при формировании подводных дивизионов, предоставленная новоиспеченному капитану первого ранга главнокомандующим военно-морским флотом и командованием флота во главе с адмиралом Ферстером, не отвечала традициям, сложившимся у немцев, и воспринималась как что-то весьма необычное. Не было никаких указаний относительно формирования, обучения, тактики боевого применения. Тактически флотилия подлодок «Веддиген» и ее «командующий подводными силами» были подчинены командующему флотом. Последний дал возможность Дёницу, которого он хорошо знал и высоко ценил, действовать по своему усмотрению. В аттестации 1936 года командующий лишь выразил озабоченность, что этот офицер при выполнении возложенной на пего задачи не знает меры, надрывается на работе, беря слишком много на себя самого и требуя того же от подчиненных.

У главного командования военно-морским флотом были, однако, свои собственные представления о подводном флоте. Подводные лодки рассматривались лишь как вспомогательное средство в ведении морской войны. Адмирал Редер, однако, питал надежду, что в будущем большие крейсерские подводные лодки, оснащенные артиллерийским вооружением, смогут самостоятельно вести войну с торговым судоходством и будут составлять костяк подводного военно-морского флота. По убеждению же Дёница подводные лодки можно считать превосходными торпедоносцами, но плохими носителями артиллерии. Ведь их уязвимость при надводном применении очень велика. В последующие четыре года шел спор вокруг больших крейсерских подводных лодок водоизмещением в 2 000 тонн или средних, способных действовать в открытом море, с сильным торпедным вооружением; спор, в котором так и не пришли к окончательному решению.

Немецкий подводный флот рос медленно. К трем подводным лодкам флотилии Дёница в последующие месяцы прибавились еще девять. После войны Дёниц считал, что очень важно знать, какую боевую задачу политическое руководство ставит вооруженным силам. Командование военно-морского флота так и пребывало в неведении, в котором его держал фюрер и рейхсканцлер Гитлер до 1939 года, кто же в действительности является противником немецкого военно-морского флота. Существовал немецко-английский морской договор, из которого следовало, что Англия не может принадлежать к потенциальным противникам. Согласно Лондонскому протоколу о подводных лодках 1936 года можно было не опасаться, что Англия в случае каких-либо осложнений прибегнет снова к системе конвоя. На деле же оказалось, что британское высшее военно-морское руководство в 1937 году заявило, что в случае войны вновь будут снаряжаться корабли сопровождения, чтобы обеспечить снабжение острова. В том же году в Лондоне было принято решение приступить к строительству мощной дальней авиации, оснащенной тяжелыми бомбардировщиками, которые могли бы достигать континента.

Перед тем как Дёниц принял под свое командование подводную флотилию в Киле, он посетил турецкий подводный военно-морской флот, имевший на вооружении подводные лодки; построенные на верфи «Германия» в городе Киле;. Инструкторами были немцы, бывшие кайзеровские офицеры-подводники. Здесь он смог приобрести немного практического опыта.

При обучении личного состава подводных лодок Дёниц исходил из трех правил: при торпедной атаке ближний выстрел необходимо стараться произвести на удалении 600 метров от цели. До этого существовало правило, что торпедный выстрел нужно производить на расстоянии не менее чем 3 000 метров, в противном случае опасность обнаружения местоположения нападающего противником слишком велика. Второе правило подготавливало к ночной подводной атаке. Третье правило представляло собой нечто совершенно новое — тактику, применение которой перед началом войны осталось неизвестно англичанам: при атаке несколько подводных лодок собирались в «стаю» и, действуя сообща, выполняли поставленную задачу. Тактика «волчьей стаи» обусловливала управление подводным сражением с одного командного пункта на суше, что при наличии новых средств связи технически было вполне возможно. Чтобы добиться успеха, эта тактика предполагала своевременную и правильную расстановку с целью обнаружения крупных соединений противника или же их кораблей сопровождения, чтобы одно или несколько формирований подводных лодок могли собраться в обусловленное время в предполагаемом районе моря.

Военно-морской флот не имел ориентации на возможные военные действия в ближайшем будущем, и именно по этой причине Дёниц сосредоточил все свое внимание на Англии, сильнейшем и самом опасном противнике на море. Навряд ли она стала бы спокойно наблюдать за возрождением мощи Германии. Ему казалось, что он знает англичан. Если начнется война с Англией, то прежде всего нужно будет парализовать трассы движения торгового флота в Атлантике к британскому острову. Лучшее средство, которое имелось для этого у Германии, заключалось не в ограниченном надводном флоте традиционного типа, а в подводном военно-морском флоте, экипажи которого были им обучены групповой тактике «волчьей стаи», основанной на опыте первой мировой войны. Поэтому Дёниц старался, насколько позволяли его возможности, доказать своему начальству — командующему флотом и главнокомандующему военно-морским флотом — необходимость ускорения строительства подводных лодок типа VII и улучшенной конструкции типа VIIб с мощным торпедным вооружением. Это были средние подводные лодки водоизмещением 507 тонн и радиусом действия 8 700 морских миль, оснащенные четырьмя носовыми и одним кормовым торпедными аппаратами и 12–14 торпедами и способные выполнять боевые операции в Атлантике. Дёниц был уверен, что четыре такие новые подводные лодки водоизмещением 500 тонн гораздо лучше, чем один единственный подводный крейсер водоизмещением 2 000 тонн с сильной артиллерией.

Штабные учения и тренировки выявили при крупномасштабных операциях в открытом море простое правило: от общего числа имеющихся в распоряжении подводных лодок одна треть, по мере надобности, должна находиться на подходе к противнику, другая треть — на обратном пути, в то время как оставшаяся треть вводится в бой. К такому стратегическому применению боевых подводных лодок относился также сильный резерв на берегу, в родных портах, вместе с учебными подводными лодками.

Часть проблем новых подводных лодок разрешилась до 1939 года, другая осталась нерешенной. Осенью 1938 года сгустились тучи. Вследствие развязанной Гитлером кампании против Чехословакии, которую он принуждал возвратить Судетскую область или согласно его воле быть полностью разбитой, в первый раз возникла серьезная опасность новой войны между Германией и Англией. Главное командование военно-морского флота создало специальную комиссию для изучения всех связанных с данной ситуацией вопросов. Традиционная школа океанского флота была еще очень сильна. Согласно ее воззрениям в случае войны подводным лодкам оставался только поединок; размышляли также и над комбинированной войной с английскими транспортами с применением надводного флота и подводных лодок. Дёниц требовал полного использования разрешенного общего тоннажа подводных лодок в 24 000 тонн для постройки средних подводных лодок, способных действовать в океане. По его мнению, это были самые лучшие подводные лодки на то время.

Задача по восстановлению и строительству подводного военно-морского флота требовала концентрации всех сил. Человек такого склада, как Дёниц, посвятил всего себя выполнению порученного задания, используя все доступные ему средства и возможности. Он видел только то, что имело отношение к морю, совершенно не замечая происходящего на суше. Само собой разумеется, корпус офицеров военно-морского флота подчинялся главе государства, фюреру, которому дал военную присягу. Это не означало, что каждый должен был подчиняться НСДАП (национал-социалистическая рабочая партия Германии). Конечно, правящая партия для них существовала, но на равных с военно-морским флотом. Однако такое положение едва ли соответствовало теории «двух столпов», под которой подразумевались вермахт (вооруженные силы) и партия как основа нового национального режима, на которую сделали свою ставку рейхсминистр вооруженных сил фон Бломберг и главнокомандующий сухопутными войсками генерал-полковник фон Фрич, рассчитывая на согласие фюрера. Опасность возникновения гражданской войны в 1931–1932 годах миновала, что повсюду вызвало вздох облегчения. В главном штабе военно-морской базы на Северном море в 1932 году обсуждалась проблема участия военно-морского флота рейха при подавлении внутренних беспорядков. Рейхсканцлер фон Папен хотел покончить как с НСДАП, так и с Коммунистической партией Германии. Адмирал Тилессен и его начальник штаба капитан Канарис были убеждены, что для решения такой задачи недостаточно применения вооруженных сил имперских сухопутных войск и военно-морского флота.

Опасность такого рода теперь была устранена. Но на какие бесчинства был способен новый партийный режим, стало ясно и морским офицерам в Киле, когда в ночь с 8 на 9 ноября 1939 года по всей стране был учинен дикий погром немецких евреев жгли синагоги, грабили жилища. Командующий подводными силами и его офицеры квалифицировали эти действия как противозаконные и отвратительные, а Дёниц заявил письменный протест на имя командующего флотом. Тот передал этот протест главнокомандующему. Это было все, что мог тогда сделать капитан, первого ранга. Немного, конечно; впрочем, и позиция адмирала Редера по отношению к Гитлеру не отличалась жестокостью.

Осенью 1938 года в распоряжение командующего подводными силами прибыл капитан первого ранга фон Фридебург. Дёниц должен был ввести его в курс дел как своего преемника. На 1940 год было предусмотрено, что Дёниц на адмиральской должности во главе эскадры, состоящей из четырех новых крейсеров, отправится в кругосветное плавание. Много позже в своих воспоминаниях он неоднократно подчеркивал, что в то время, когда подводный флот снова набрал силу, никто и вообразить себе не мог, какую роль ему придется сыграть в будущей войне. В 1935 году вообще трудно было представить, что четыре года спустя Гитлер втянет мир в пучину новой мировой войны.

Однако планам относительно смены Дёница Фридебургом и кругосветного плавания немецкой крейсерской эскадры не суждено было сбыться. Весной 1939 года международное положение ухудшилось вследствие того, что Гитлер занял Чехословакию, а от Польши потребовал возвращения Данцига, который вовсе не принадлежал непосредственно Польше, а также урегулирования проблемы коридора. Англия ясно дала понять, что дальнейшие односторонние шаги Гитлера и новая экспансия со стороны Германии не будут более восприниматься пассивно. В ответ на это Гитлер 26 апреля 1939 года денонсировал морской договор между Германией и Англией. Для командования военно-морского флота и для «фюрера подводных сил» сложилась теперь совершенно иная ситуация. Потенциальным противником теперь стала Великобритания, господствовавшая в океанах. Дёниц очень серьезно относился к этому обстоятельству, что усилило его убеждение относительно форсирования строительства подводных лодок для достижения преимущества в этом виде вооружений. По его твердому убеждению, только сильный подводный флот Германии при применении в Атлантике тактики «волчьей стаи» мог быть единственным средством, при помощи которого можно парализовать торговые пути для надводных транспортов с продуктами питания, потребительскими товарами и вооружением и тем самым заставить Англию пойти на уступки.

Адмирал Редер, узнал от Гитлера, что отныне не исключена война с Англией, хотя, возможно, дело до этого и не дойдет. Верховное командование военно-морского флота прореагировало на изменившуюся ситуацию так называемым планом «2», предполагавшим строительство грандиозного океанского флота, в состав которого вошли бы десять тяжелых боевых кораблей водоизмещением 50 000 тонн, три линейных крейсера, восемь тяжелых и сорок четыре легких крейсера, 68 эскадренных миноносцев, 90 миноносцев и 233 подводные лодки. Этот план должен быть претворен в жизнь до 1948 года. Раньше названной даты, как понял адмирал Редер, Гитлер во флоте не нуждался. Но идея о линейных кораблях водоизмещением 50 000 тонн просто ослепила его. Дёниц же полагал, что такой гигантский проект только подтолкнет Англию к активным действиям.

Зимой 1938–1939 года Дёниц произвел подсчеты, согласно которым для ведения транспортной войны в Атлантике против кораблей сопровождения понадобится 100 подводных лодок, которые постоянно находились бы в районе боевых операций. Таким образом, следуя основному правилу (третья часть подводных лодок находится на подходе, другая треть — на обратном пути и оставшаяся — вводится в бой), необходим подводный флот численностью 300 боевых единиц. Однако в верхах такой план вызвал возражения. Было заявлено, что такой подводный флот не скроешь от англичан, и это побудит их только к ответным действиям. Дискуссия затянулась; Дёниц направил докладную записку о своем замысле создания подводного флота в 300 боевых единиц на имя главнокомандующего военно-морскими силами в Берлин. Этот замысел был поддержан командующим флотом адмиралом Бемом, однако никакого отклика не последовало.

В июне 1939 года Дёниц рискнул предпринять новую «атаку», что, конечно, для капитана первого ранга и коммодора относительно небольшого соединения было весьма необычно. Он просил адмирала Редера передать лично фюреру следующие соображения: основываясь на своих знаниях британского менталитета, он, Дёниц, полагает, что Англия не будет мириться с наращиванием мощи Германии. Если будет война против Англии, то самое тяжелое бремя выпадет на долю подводного флота. Однако при сегодняшнем состоянии подводного флота противнику могут быть нанесены лишь «булавочные уколы». Адмирал Редер внял просьбе своего коммодора и во время летних учений военно-морского флота 22 июля 1939 года на моторной яхте «Грилле» в Свинемюнде (теперь Свиноуйсьце. — Прим. пер.) изложил Гитлеру взгляды Дёница. Гитлер ответил, что он, фюрер, не допустит войны с Англией, ибо это будет «конец Германии». Господам предложено было успокоиться…

Дёниц же никоим образом не успокоился. Имея характер простой и прямой, он был убежден в том, что военно-морской флот должен сделать все для того, чтобы подготовиться к войне с Англией, в то время как политическое руководство обязано предпринять все меры, чтобы избежать этой войны. Летние учения имели успех хотя бы в одном, а именно: адмирал Редер убедился в том, что тактика «волчьей стаи» имела свои преимущества.

Вопрос о том, будет ли война с Англией, еще не был решен окончательно. Дёниц решился в начале августа 1939 года взять отпуск для лечения, давно предписанного врачами. Но уже 15 августа он был отозван из отпуска. И командующий флотом адмирал Бем, и он сам были убеждены, что война с Англией стоит на пороге, та самая война, в которую Гитлер все еще не хотел верить. 28 августа 1939 года Дёниц составил новую докладную записку «Предложения по совершенствованию подводного флота», копию которой передал адмиралу Бему, а оригинал вручил лично адмиралу Редеру во время их совместного полета из Киля в Свинемюнде. Он снова потребовал приоритета для строительства подводных лодок. Единственное, чего добился Дёниц всеми этими призывами, было обещание со стороны главного командования военно-морского флота, что с сентября 1939 года будут выпускаться по заказу 29 подводных лодок ежемесячно. Сама по себе эта цифра была надуманной, ибо находилась в полном противоречии с материальным обеспечением и мощностью судоверфи. Поражает неспособность главнокомандующего военно-морским флотом понять и осмыслить с точки зрения военно-морской стратегии те соображения, которые стояли за требованиями Дёница. Война в Атлантике, пресечение транспортных коммуникаций Англии благодаря массированному применению подводных лодок могли и не принести решающего успеха, но это был единственный шанс достичь вообще какого-то результата на море против Англии, из которого можно было извлечь политическую выгоду. Адмирал Редер придерживался, напротив, традиционных взглядов, согласно которым война с торговым судоходством против Англии должна вестись комбинированными средствами, включающими надводные военно-морские силы (которые для этого были слишком слабы и имели очень неблагоприятные позиции для стратегического сосредоточения и развертывания в треугольнике Северного моря), миноносные корабли и подводные лодки. Когда ранним утром 1 сентября 1939 года немцы начали внезапную захватническую войну против Польши, центральный командный пункт «фюрера подводных сил» находился в местечке Зенгварден, близ Вильгельмсхафена, в строении барачного типа, расположенном в целях противовоздушной маскировки в небольшом перелеске. Несколько боеспособных подводных лодок (насколько позволяли возможности) уже вышли в открытое море. До воскресенья 3 сентября 1939 года было еще неясно, как отреагировала Великобритания на нападение немцев на Польшу. До полудня воскресенья Гитлер не думал об этом, но британский премьер-министр Невилл Чемберлен, которого он с насмешкой называл «дождевик», или «мужчина с зонтиком»,дал ему понять, что теперь будет не до шуток.

В Зенгвардене капитан первого ранга Дёниц, его начальник штаба капитан третьего ранга Годт, первый офицер главного морского штаба капитан-лейтенант Оэрн и офицер связи капитан-лейтенант фон Штокхаузен ждали последнего решения. Было известно ключевое слово, пароль, который в случае объявления войны будет передан по радио. Если война будет с Германией — то прозвучит «Total Germany» («тотальная война с Германией»), если же, вопреки предположениям, на стороне Германии вступит в войну и Италия, то поступит сигнал «Germany and Italy» («Германия и Италия»). В послеобеденные часы британцы дали пароль: «Total Germany». Дёниц стал необычайно серьезен, покинул на полчаса помещение, ему хотелось побыть одному. Он хорошо понимал, что означают эти два коротких слова. Затем он вернулся к своим офицерам и они стали обсуждать создавшееся положение.

На бумаге подводные силы располагали к этому времени, включая все заказы на строительство, 72 подводными лодками, куда входили также четыре подводных крейсера; 57 подводных лодок стояли на вооружении; 23 из них типа VII были способны к действиям в мировом океане. Фактически боеспособными были 18 подводных лодок; это означало, что полдюжины из них могут постоянно находиться в районе боевых действий. Для запланированной битвы в Атлантике этого количества было явно недостаточно.

Верховное командование не поддержало замечательный план «2». Было создано управление подводных лодок. Дёниц должен был теперь определить, какие типы подводных лодок надо строить в первую очередь. Но теперь уже было слишком поздно строить мощный подводный флот для осуществления стратегических планов транспортной войны.

Битва в Атлантике. Командующий подводным флотом (1939–1943)

Итак, снова война против Англии?» — такие мысли мелькнули у «фюрера подводных сил» в тот момент, когда он держал в руках радиограмму «Total Germany». Затем он собрал офицеров своего маленького штаба и сказал им, что флот, его подлодки и вооружение очень надежны, что есть инструмент, с помощью которого можно действовать против Англии. Концентрация всех сил личного состава для выполнения задачи, поставленной политическим руководством, вера в те средства, которыми располагает флот, устранение малейших сомнений в собственном сердце — вот те лейтмотивы, которыми руководствовался Дёниц в своих поступках и руководил вверенным ему соединением. После второй мировой войны Черчилль высказал как-то такую мысль, что если бы немцы все поставили на одну карту, а именно на подводную войну, то Англия могла бы и проиграть ее. Адмирал сэр Эндрю Каннингем, бывший некоторое время первым морским лордом (начальником главного морского штаба), подтверждал, что если бы немцам удалось выиграть битву за «Western Approaches», то есть за морские коммуникации Англии в Атлантике, то его страна могла бы проиграть войну.

Дёниц всегда был умерен в своих рассуждениях. Как командующий подводными силами, а затем как главнокомандующий военно-морским флотом он должен был, разумеется, воспитывать у своих солдат волю к победе, но эта воля должна была основываться на надежде, что только посредством крупномасштабной подводной войны Англию можно склонить к заключению мира. В войну до полного уничтожения Англии он так же мало верил, как и в иллюзию, питавшую Гитлера до лета 1940 года. Тот считал, что если затянуть военные действия на море и разбить британскую Экспедиционную армию на Западном фронте, то это вынудит Англию пойти на уступки. Своему зятю Гюнтеру Хесслеру, который, будучи молодым офицером-подводником, горел желанием идти в бой, Дёниц заметил, что нужно отдавать себе отчет в том, что эта война может продлиться еще семь лет. И добавил: он, Хесслер еще успеет хлебнуть этой войны…

Для первых семи месяцев войны против тогдашней самой сильной морской державы было примечательно то, что решающая битва за «Western Approaches» в Атлантике так и не состоялась, хотя к ней не один раз стремились. Отсутствовала и целенаправленная морская стратегия, как ее себе представлял Дёниц. С шестью или семью, а позже с восемью или девятью подводными лодками типа VII, IX, приспособленными к боевым действиям в мировом океане, ничего нельзя был сделать, невозможно было применить тактику «волчьей стаи», которая потом, когда инициатива перешла в руки немцев, так поразила противника.

В первый месяц войны еще действовал приказ, предписывающий подводным лодкам придерживаться обычных классических правил и, кроме того, никогда не нападать на французские суда. Согласно общеизвестным правилам торговые корабли противника останавливали, забирали военные трофеи, эвакуировали экипаж. И только после этого торговое судно можно было затопить. Подводные же лодки из-за своих боевых качеств и системы вооружения были неспособны так действовать. Тотальная подводная война, или, как было принято у немцев говорить в первую мировую войну, — неограниченная подводная война, представляла собой для кораблей, подвергшихся нападению, слишком большую опасность; в сущности, ни одно из существовавших тогда правил ведения военных операций на суше и на море не подходило для этой формы ведения войны. При массированном применении подводных лодок против кораблей сопровождения невозможно было уделить должное внимание спасению экипажа торпедированного судна, невозможно было также получить приз (награду) — захваченное судно, — препроводив его, по законам традиционного ведения войны, в немецкий порт.

Ведение подводной «полувойны» принесло уже в первую ночь войны с 3 на 4 сентября 1939 года мучительную неудачу, которую едва ли можно было предвидеть. Подводная лодка U–30 под командованием капитан-лейтенанта Лемпа торпедировала в 250 милях западнее Ирландии большой пассажирский лайнер «Атения» водоизмещением 13 000 брутто-регистровых тонн, шедший с потушенными огнями. Командир подводной лодки принял лайнер за войсковой транспорт. Этот инцидент был замят, Дёниц прикрыл своего командира. Директивы и инструкции гитлеровского военно-морского руководства были составлены неясно и нечетко, вину за случившееся можно было отнести на этот счет. 20 сентября 1939 года Гитлер прибыл в сопровождении главнокомандующего военно-морским флотом генерал-адмирала Редера в Зенгварден под Вильгельмсхафеном. Дёниц кратко, ясно и по существу изложил свои тезисы о приоритете подводных лодок в судостроении, так как только подводный военно-морской флот, осуществляя удары по морским коммуникациям в Атлантике, был способен нанести Англии решающий удар. Гитлер молчал. Очевидно, он был не в состоянии усвоить эту сильную с точки зрения морской стратегии концепцию. Генерал-адмирал Редер также молчал. Он не думал о концепции Девица, его мысли сосредоточились на комбинированной войне, в которой были бы задействованы все боевые соединения военно-морских сил на морском пространстве вокруг Англин. С другой стороны, он размышлял о том, что не стоит заменять Дёница капитаном первого ранга Фридебургом, чтобы он занимался только техническими вопросами по строительству подводных лодок. Ведь только Дёниц обладал способностью вести в бой на созданном им вооружении и увлекать за собой своих людей.

30 сентября 1939 года изжило себя положение о призах после того, как Великобритания ясно дала понять, что будет вести борьбу с подводными лодками всеми доступными ей средствами.

1 октября 1939 года Дёницу было присвоено звание контр-адмирала, и должность его стала называться — командующий подводными силами. Способ ведения войны теперь несколько изменился. Строительство подводного флота не получило приоритета, к которому Дёниц стремился: ожидаемый выпуск 25 подводных лодок в месяц, приспособленных к действиям в мировом океане, столкнулся с чисто техническими трудностями производства. Как и в первую мировую войну, были нашумевшие рейды отдельных подводных лодок, раздутые национал-социалистической пропагандой как нечто грандиозное. Среди них была и ведущая подводная лодка — «Звезда» под командой чрезвычайно умелого и мужественного капитан-лейтенанта Прина, который по плану, разработанному Дёницем собственноручно, проник в бухту Скапа-Флоу и потопил британский линейный корабль. (Событие произошло 14 октября 1939 года. Английский линкор «Роял Оук» стоял в своей базе Скапа-Флоу. Прин привел туда подводную лодку «U-47» по узкому фарватеру и торпедировал корабль. Линкор пошел ко дну. Погибло 786 английских матросов и офицеров.) Однако для концепции атлантической войны, которая в тот момент еще не состоялась, это не имело никакого значения.

У Дёница был свой план ведения войны в суровых, неспокойных водах Атлантики, войны, которая могла бы продлиться годы, а не месяцы. Ему требовалось как можно больше подводных лодок, в идеальном случае — сто боевых единиц в районе проведения операций, управляемых по радио с командного пункта на суше. Ему нужна была также свобода действий для боевого применения своих подводных лодок на «экономическом» направлении, что означало иметь возможность сосредоточить свой флот на твердо выдержанном направлении главного удара по «Western Approaches». Необходимо было месяц за месяцем в этой транспортной войне отправлять на дно столько судов, чтобы потери превысили число новых поступлений. Судя по способу ведения войны на суше, мы знаем, что германский фюрер и верховный главнокомандующий вермахта были не в состоянии понять решающего значения формирования четкого направления главного удара и сосредоточения всех сил для достижения окончательного исхода битвы.

Так, весной 1940 года с подачи Гитлера немцы захватили Норвегию, упредив тем самым англичан, готовившихся к вторжению. Для поддержки захвата Норвегии и попутно Дании были задействованы имеющиеся в наличии подводные и сильная группа надводных сил. В этих операциях и при конвоировании войсковых транспортов они понесли большие потери, от которых уже не смогли полностью оправиться. Вследствие новой фатальной неудачи подводные лодки вообще не смогли развить свою деятельность. Подводные лодки новой конструкции, оснащенные магнитными торпедами, от которых ждали обещанного чуда, отказали из-за имеющихся дефектов в управлении глубоководным погружением. Семь подводных лодок, составлявших одну треть всех имеющихся подводных средств, вышли из строя. В Берлине застрелился адмирал Ридель, один из авторитетнейших офицеров военно-морского ведомства. Контр-адмирал Куммец, курировавший минно-торпедное дело, сделал все возможное, чтобы преодолеть «торпедный кризис». Но это не принесло результатов. Дёницу впервые пришлось пережить тяжелый кризис доверия к своему оружию. Командир корабля капитан-лейтенант Прин без обиняков заявил, что нельзя требовать от него идти в бой с «деревянной винтовкой». Дёницу понадобилось все его искусство, чтобы убедить офицеров и команды в том, что технические неполадки явление преходящее; он запретил применение так преждевременно расхваливаемых магнитных торпед.

Если следовать замыслам Деиица о стратегическом управлении подводной войной и одновременном грандиозном строительстве подводного флота, то можно прийти к следующему выводу: при энергичном руководстве боевыми действиями против транспортных коммуникаций Великобритании перед самым началом войны для англичан было бы нереально планировать захват Норвегии, чтобы иметь возможность контролировать вывоз железной руды из порта Нарвик в Северной Норвегии и перерезать немцам транспортные пути с железной рудой из Швеции. Они смогли бы тогда в сентябре 1939 года сконцентрировать все силы на противолодочной обороне.

Но получилось наоборот. Немецкая экспансия на суше, война на западном побережье Северной Европы привели к тому, что немцы стали контролировать датское и норвежское побережье и расширили опорную базу для тотальной подводной войны. С наступлением Гитлера на западе, против Голландии, Бельгии и Франции, с его быстрыми победами в мае и июне 1940 года на всей линии побережья Ла-Манша этот плацдарм стал расширяться и дальше. Западное и юго-западное французское побережье Атлантики он также взял под свой контроль. Таким образом, берега Европы на расстоянии между Бискайским заливом и мысом Нордкап могли стать для руководства подводным флотом обширным плацдармом для будущего наступления.

Летом 1940 года адмирал Дёниц полетел в Западную Францию, чтобы рекогносцировать новые исходные базы. В Лориенте (современное название Лорьян, порт и военно-морская база Франции на юге полуострова Бретань. — Прим. пер.) был оборудован опорный пункт с огромными, прикрытыми с воздуха укрытиями для подводных лодок. Центральный командный пункт подводных военно-морских сил был перемещен в Керневаль на французском побережье Атлантики. По просьбе Дёница итальянский военно-морской флот (после того, как Италия в июне 1940 года объявила войну Англии и Франции) направил группу подводных лодок, состоящую из 29 боевых единиц под командованием адмирала Пароны в порт. Бордо. Но вскоре выяснилось, что совместная работа с итальянцами оказалась проблематичной. Итальянские подводные лодки с их экипажами были предназначены для войны в Средиземном море, а не в суровых и холодных водах Атлантики. Попытки познакомить итальянцев с новой немецкой тактикой групповой атаки успехом не увенчались. Свои действия итальянцы ограничивали традиционной одиночной охотой.

Если подводить итог первого этапа начавшейся грандиозной битвы за завоевание контроля над атлантическими торговыми коммуникациями Англии (с сентября 1939 года по март 1940 года), то логично отметить, что попытка руководить боевыми действиями в восточной части северной Атлантики между Гибралтаром и Бискайским заливом, западным выходом Ла-Манша и Гебридскими островами по радио с суши и организовывать атаки, применяя тактику «волчьей стаи», не удалось, так как число подводных лодок, непосредственно участвующих в атаке, было слишком мало. Но в результате отдельных операций и боевого использования мин и торпед небольшими подводными лодками близ восточного побережья Англии было потоплено 148 кораблей водоизмещением 678 130 брутто-регистровых тонн. Это были первые успехи.

После преодоления «торпедного кризиса», после того как последняя надежда Гитлера на заключение мирного соглашения в июле 1940 года угасла, начался второй этап усиленной подводной войны. Немецкое высшее руководство уже поняло, что Англия не пойдет на примирение. Но по-прежнему и речи не было о том, чтобы сосредоточить все силы на подводной войне. Гитлер планировал высадку десанта в Англии; мощное наступление с воздуха должно было обеспечить господство в воздушном пространстве над островом. Главное командование военно-морским флотом твердо придерживалось принципа ведения комбинированной войны на море с применением имеющихся в наличии броненосцев, многочисленных вспомогательных крейсеров и подводного флота.

Все-таки второй этап войны с июля 1940 года по май 1941 года приносил Дёницу, время от времени, серьезные успехи. Французский военно-морской флот был нейтрализован, в результате активной обороны выведены из строя легкие британские подводные лодки, повсюду строились опорные военно-морские базы. Все это давало подводным силам хорошие шансы. В июле 1940 года подводными лодками было потоплено кораблей суммарным водоизмещением 194 122 брутто-регистровые тонны, в октябре 1940 года 61 боевая подводная лодка записала на свой счет уже 344 513 тонн. У входа в так называемый Северный канал в Атлантике состоялась первая боевая операция с применением групповой тактики, имевшая успех. После этого Соединенные Штаты Америки передали дружественной Англии 50 эскадренных миноносцев для сопровождения транспортных кораблей, а в следующем 1941 году эта помощь возросла, и стало ясно, что американцы не будут спокойно наблюдать со стороны за возможным поражением Англии в транспортной войне. Таким образом, в смертельную игру вступила вторая по величине мировая морская держава.

Теория Дёница об «экономичном применении» подводных лодок с концентрацией всех имеющихся, хотя и все еще в недостаточном количестве, подводных лодок на одном направлении главного удара в целом потерпела неудачу. Зимой 1940–1941 года германский военно-морской флот и сухопутные войска вынуждены были выделить часть сил для Италии, которая потерпела тяжелое поражение в Северной Африке в боях против англичан. 23, а некоторое время спустя 25 подводных лодок были задействованы на этом театре военных действий, что являлось, по мнению Дёница, непростительным распылением сил. Но против воли Гитлера, которого поддерживали главное командование военно-морских сил и руководство боевыми операциями на море, ничего нельзя было поделать. К тому же какое-то количество подводных лодок было оставлено у берегов Северной Норвегии, так как Гитлер полагал, что Англия может предпринять здесь новое наступление.

Решающая битва в Атлантике продолжалась, но в ней участвовали далеко не все подлодки. Дёниц был убежден, что если бы война с применением подводного флота продолжалась в полную силу, представляя собой постоянную угрозу для «Western Approaches», то удалось бы заставить британское руководство, ввиду больших потерь грузов, сократить пополнение своих войск в Северной Африке, не говоря уже о том, что успех в крупнотоннажной войне парализовал бы всякую высадку войск в Европе.

Зимой 1940–1941 года успехов подводных лодок в атлантической войне было гораздо меньше. Британско-канадские корабли конвоя наверстывали упущенное. Были и трагические потери. 7 марта 1941 года группа из четырех подводных лодок атаковала конвой ОВ-293. Подводная лодка U-47 под командованием капитан-лейтенанта Прина, ставшего в Германии героем, исчезла бесследно. U-70 была потоплена, U-99, где командиром был капитан-лейтенант Кречмер, считавшийся асом подводных сил, после упорного сражения вынуждена была сдаться; он потопил подводную лодку и вместе с командой обрек себя на плен, что было из ряда вон выходящим событием. В общей сложности в марте 1941 года подводные силы потеряли пять подводных лодок.

Оперативное искусство ведения подводных боевых действий состояло в том, чтобы, меняя направления главного удара, заставлять противника менять позиции в разных районах моря. После захвата североатлантических маршрутов Дёниц переместил главную точку применения сил на запад. С весны 1941 года все тяготы транспортной войны пали на подводный флот, к тому времени в нужном объеме материально не подготовленный. Последний большой рейд кораблей: только что поступившего в распоряжение военно-морских сил линейного корабля «Бисмарк» и нового тяжелого крейсера «Принц Ейген», командование которыми приняли на себя лично флоттеншеф адмирал Лютенс, — потерпел неудачу. Адмирал Лютенс пошел ко дну вместе с «Бисмарком» («Бисмарк» тогда являлся самым мощным кораблем в мире. Вооруженный восемью 380-миллиметровыми орудиями главного калибра, защищенный сильной броней и хорошими средствами противовоздушной обороны, он наводил страх в океане. — Прим. пер.).

Битва за морские пути усиливалась. Противник Дёница, адмирал, курирующий «Western Approaches», сэр Макс Хортон, был способным и находчивым человеком. Торговые корабли были оснащены сверх имеющегося вооружения еще и катапультами для взлета английских самолетов истребителей «Харрикен». Все более и более опасными для подводных лодок становились вражеские военно-воздушные силы. В Гибралтарском проливе появились английские авианосцы.

В ответ Дёниц расширил оперативное пространство. Впервые появились перед берегами Западной Африки три, а позднее еще четыре подводные лодки. Снабжение взяли на себя специальные надводные торговые корабли. До сих пор Дёниц при помощи патрульных рейдов пытался своевременно обнаружить приближающиеся конвои, чтобы ввести в бой сразу несколько подводных лодок, используя тактику «волчьей стаи». Теперь он приказал использовать для обнаружения конвоев принцип акустической гидролокации (улавливанием далеко распространяющихся колебаний, образующихся при движении кораблей). «Поиск» конвоя был еще труднее, чем атака на него, для которой в 1941 году требовалось от шести до двенадцати подводных лодок. На каждый караван судов приходилось до 10 или более кораблей конвоя.

Третий этап великой битвы, с весны до конца декабря 1941 года, протекал не всегда удовлетворительно. Летом, в июле и августе, количество потопленных немецких кораблей достигло критической цифры. Затем стало увеличиваться число боевых подводных лодок. Произошли первые крупные сражения с морскими конвоями. Северная группа подводных сил, состоящая, смотря по обстоятельствам, из 15–17 боевых единиц, уничтожила 20 из 63 кораблей конвоя SC-42 при патрулировании трассы Исландия — Гренландия — Ньюфаундленд. В то же время возникла опасность столкновения с американскими военными кораблями. В июле 1941 года американские войска сменили британское охранение в Исландии. Когда же адмиралы Редер и Дёниц в сентябре 1941 года запросили у Гитлера четкие директивы, как вести себя в отношении американского военно-морского флота в районе оперативных действий, то Гитлер уклонился от дальнейших вопросов. Он явно не хотел войны с Соединенными Штатами Америки. С 22 июня 1941 года он вел войну против Советского Союза.

Перед флотом, в особенности перед подводными силами, местом обучения и тренировок которых было Балтийское море, встала теперь другая проблема: изолировать советский флот в Кронштадтской бухте перед Ленинградом. Главное командование военно-морского флота создало между балтийским и финским побережьем весьма действенную блокаду. Три года Балтийское море было практически свободно от врага. Но такое положение еще раз наглядно показало, как тесно взаимосвязано в своей основе ведение войны на суше и на море, как велика теперь зависимость большой транспортной войны, которую так отстаивал Дёниц, от военной экспансии и защиты захваченных территорий на суше.

В конце 1941 года в распоряжении Дёница имелось свыше 90 боевых подводных лодок. Тридцать из них находились вне эпицентра событий, в Средиземном и Северном морях, куда Гитлер затребовал специальные соединения подводных лодок, чтобы действовать против британских конвоев с боевой техникой для Советского Союза. Об «экономии»» сил отныне не было и речи. Теперь в любое время можно было ожидать военных осложнений с Соединенными Штатами Америки. На такой случай Дёниц разработал особую операцию, так называемый «Удар в литавры», предполагавшую боевое использование двенадцати подводных лодок в каботажном (прибрежном) плавании у совершенно незащищенных североамериканских берегов. Но операция «Удар в литавры» так никогда и не была осуществлена. Все, что он смог мобилизовать для боевого применения в Америке, составляло всего лишь пять боевых единиц. Война против второй в мире морской державы была развязана Японией, напавшей 7 декабря 1941 года на американский Тихоокеанский флот в Перл-Харборе и нанесшей ему жесточайший удар. Мировая война стала глобальной войной. Казалось, для немцев в войне на море наметилось какое-то облегчение. Но как раз этого не случилось. Нападение японцев пробудило в Соединенных Штатах Америки все силы и очень скоро развернулось строительство торговых кораблей, которое показало, сколь силен был потенциал американских судоверфей.

Война с торговым судоходством в Атлантике была все время борьбой со временем. Сколько же нужно было утопить тонн груза, месяц за месяцем, до тех пор, пока противник был бы уже не в состоянии перекрыть потери новыми грузами и судами в достаточном объеме? Четвертый период атлантической войны с января по июль 1942 года, казалось, предвещал соревнование на скорость между немецкими подводными лодками и англосаксонскими конвоями. 1942 год можно назвать «золотым годом» подводных сил. Акватория их действия расширилась. Дёниц вышел на новые, «девственные» (как он говорил) просторы, в те зоны, где противник еще ни разу не сталкивался с появлением немецких подводных лодок. Были получены новые транспортные подводные лодки типа XIV. Из 115 боевых подводных лодок, бывших в распоряжении Дёница в марте 1942 года, 39 были переведены с основного театра военных действий решающей битвы на побочные фронты, в Средиземное и Северное моря.

Разработанный для боевых действий против Соединенных Штатов Америки план «Удар в литавры» оказался лишь барабанной дробью. Но тем не менее вторжение в мирные воды Америки имело большой успех. Соединение из семи подводных лодок, проводившее боевые операции у восточных берегов Америки в январе — феврале 1942 года, отправило на дно 130 кораблей. Черчилль выразился позже об этом периоде как о «райском времени для подводных лодок». Американцы медленно наверстывали упущенное, создавая противолодочную оборону. «Кормильцы» — новые подводные танкеры, 12 подводных лодок типа VII — завозили машинное масло и торпеды, которых хватало на четыре недели, а пять подводных лодок типа IX, снабжали соотечественников на четыре и даже на восемь недель. Это дало возможность проникнуть дальше, в Мексиканский залив и Карибское море. Театр военных действий расширился до берегов Бразилии, война полыхала у побережья Западной Африки, возле Кейптауна. В конце концов немецкие подводные лодки добрались до Восточной Африки и Индийского океана, где предполагались совместные действия с японскими военно-морскими силами. Правда, японцы шли лишь на спорадические боевые операции. Но тем не менее они построили совместную немецко-японскую передовую базу снабжения в Пенанге, на Малаккском полуострове.

В середине 1942 года битва достигла своего апогея. 21 подводная лодка проводила боевые операции близ восточного побережья Северной Америки, 15 — в Мексиканском заливе, 12 — в Карибском море, 11 — в районе Антильских островов, 8 — в северной Атлантике и 15 — в центральной части Атлантического океана. У Антильских островов успешно действовали пять итальянских подводных лодок. Война на море против Японии, война в воздухе и против союзных конвоев в Средиземном море и против караванов судов с их охранением на северных трассах, ведущих к Мурманску, как и воздушная, морская и минная война у английских берегов, стоила противнику многих потерь. В июле, августе и сентябре 1942 года каждый месяц на вооружение поступало около 30 новых подводных лодок.

Продолжительное время недостаток в судах и грузах доставлял противнику серьезные заботы. В войне с торговым судоходством наметились изменения. Англичане и американцы не сидели сложа руки. Эскорт, сопровождавший караваны судов, был усилен, на 50 транспортных судов приходилось как минимум семь сопровождающих кораблей. Для прикрытия четырех быстродвижущихся конвоев НХ и ON и четырех медленных конвоев SC и ON, которые противник пытался посылать регулярно, было задействовано в общей сложности 78 эскадренных миноносцев и 158 корветов (малых кораблей противовоздушной обороны) и других легких боевых кораблей. Все чаще в конвое применялись авианосцы, испытывались новые радиолокационные приборы. Новые средства обнаружения стали причиной того, что весной 1942 года, к большому беспокойству Дёница, три подводные лодки бесследно исчезли в Бискайском заливе. Опаснейшим противником на долгий срок оказались вражеские военно-воздушные силы, особенно после того, как стали применяться истребители дальнего действия. Чтобы на долгое время парализовать противника, Дёниц считал целесообразным и необходимым за месяц отправлять на дно корабли общим водоизмещением не менее 700 000 тонн. Но эта цифра была достигнута лишь один единственный раз, в июне 1942 года. Среднемесячное количество оставалось в первом полугодии 1942 года несколько выше полумиллиона тонн. Потопление в общей сложности 618 кораблей было оплачено гибелью 32 подводных лодок.

При тех особенностях, которые были свойственны подводной войне, не исключались трагические инциденты. 12 сентября 1942 года в 20.00 немецкая подводная лодка U-156 (командир — капитан третьего ранга Вернер. Хартенштейн) потопила в 300 морских милях южнее мыса Пальмас вооруженный британский войсковой транспорт «Лакония» (водоизмещением 19 605 брутто-регистровых тонн), на борту которого находилось 3 000 британских раненых и выздоравливающих, а также 1 800 итальянских военнопленных с североафриканского театра военных действий. Вахтенная команда состояла из поляков. Две торпеды разорвали корпус корабля. Когда немецкий командир услышал крики о помощи на итальянском языке и заметил среди обломков корабля большое количество тонущих людей, он всплыл на поверхность и запросил Дёница по радио о дальнейших действиях.

Дёниц организовал тотчас чрезвычайную спасательную акцию. Он вызвал к месту катастрофы подразделение подводных лодок «Белый медведь», находящееся на расстоянии двух дней пути, послал сигнал тревоги итальянским подводным лодкам и пытался подключить французские морские соединения в Дакаре, несмотря на то, что тем самым он подвергал опасности демаскировки собственные подводные лодки. Капитан третьего ранга Хартенштейн также радировал открытым (незакодированным) текстом просьбу о помощи, обращаясь к державам — членам антигитлеровской коалиции. 15 сентября две немецкие подводные лодки подобрали довольно большое число итальянцев. Через день после этого американские бомбардировщики, стартовавшие с новой передовой базы снабжения на острове Вознесения, совершили налет на немецкие подводные лодки и лодка Хартенштейпа была повреждена; только после этого Дёниц приказал прекратить акцию.

Итог 1942 года — 1 160 потопленных кораблей (6 266 215 брутто-регистровых тонн). Было чем гордиться, по тем не менее такой итог был не совсем удовлетворительным. Экономическая мощь противника не была подорвана, как и его боеспособность. «Anti-U-Boot-Warfare Committee» (Военный противолодочный комитет) намеревался создать особую «Support-Groups» (группу поддержки) при кораблях, эскортирующих транспортные суда, то есть такие соединения, которые были бы нацелены исключительно на охоту за подводными лодками. Дёниц был и тогда, и впоследствии убежден, что подводная война в Атлантике помешала противнику осуществить намеченное крупномасштабное вторжение в Европу. На практике же успешное ведение немцами глобальной подводной войны в 1942 году не помешало союзникам высвободить для первого массированного военного вторжения значительные морские силы, чтобы осуществить операцию под названием «Факел». Операция предполагала высадку англо-американских соединений в Марокко и Алжире, чтобы разорвать немецко-итальянские фланги на юге, по кромке побережья Средиземного моря.

Командующий подводными силами считал, что континентальная держава, владеющая территориями на континенте, не может в одинаковой степени надежно охранять каждый метр своих морских границ. Значит, у морской державы всегда есть возможность найти подходящий участок побережья для высадки десанта. Конечно, в истории немецких вооруженных сил не назовешь славной страницей тот факт, что такие большие приготовления к весеннему вторжению на марокканском побережье Атлантики и в Алжире оставались скрытыми для них.

Британский главный морской штаб оценивал число немецких подводных лодок, которые адмирал Дёниц задействовал в боевой операции против конвоя «Факел» и сопровождающей его армады, в 50 единиц. Однако на командном пункте командующего подводными силами ничего не знали об отлично замаскированном плане военного вторжения. 8 ноября 1942 года, в день высадки войск, ближайшая группа подводных лодок находилась у острова Мадейра. Она обнаружила конвой Сьерра-Леоне SL-125. Дёниц дал приказ по радио об атаке. Сражение длилось семь дней, было уничтожено 13 кораблей конвоя.

Утром, в 6 часов 30 минут, 8 ноября 1942 года командный пункт командующего подводными силами получил сообщение из штаба руководства морскими операциями о том, что союзнические войска высадились в Марокко. Дёниц вызвал все без исключения подводные лодки, находившиеся между Бискайским заливом и островами Зеленого Мыса, не выжидая каких-либо указаний со стороны руководства военно-морских сил. Когда было получено донесение о дальнейшей высадке морского десанта в Оране и Алжире, туда были посланы подводные лодки из средиземноморской группы.

Дёниц понимал, что поздно появившиеся боевые соединения имеют мало шансов на успех. Стало абсолютно ясно, что противник создал очень сильную противолодочную оборону, запрет на «чудо-оружие» был уже частично нарушен. Удалось уничтожить только пять тяжелых войсковых транспортов, один эскадренный миноносец обеспечения и один эсминец. Штаб руководства морскими операциями санкционировал запоздалую постановку боевой задачи подводный лодкам против хорошо защищенного вражеского флота, что как раз противоречило тезису Дёница об «экономичном боевом использовании». Впрочем, в этом случае он сам дал приказ на операцию, будучи уверен, что ничего другого от высшего руководства военно-морских сил ожидать не приходится и что каждый час промедления в этой операции будет потом оплачен вдвойне.

Если бы между командным пунктом командующего подводными силами и штабом руководства морскими операциями была полная согласованность, то Дёниц, невзирая на вторжение, продолжил бы, пусть и с большими трудностями, битву на море. Чтобы эта «транспортная война» имела смысл, чтобы все жертвы были не напрасными, она должна была иметь приоритетное право. Только во второй половине ноября 1942 года руководство военно-морскими операциями согласилось с мнением Дёница.

До конца 1942 года, да, пожалуй, и в начале 1943 года было неясно ни немцам, ни союзникам по антигитлеровской коалиции, кто же выйдет победителем в этой долгой, охватившей весь мир «транспортной битве». Квота потерь немецких подводных лодок составляла от 3,9 до 8,9 процента, что было меньше, конечно, по сравнению с 1939 годом — 17,9 процента.

В начале 1943 года между 8 и И января у островов Зеленого Мыса группа подводных лодок атаковала шедший из Тринидада конвой с десятью огромными танкерами, семь из которых были уничтожены. Подводные лодки потерь не имели. Март этого года был последним «месяцем успеха». Потом, как вспоминал Дёниц, появилось много «не» (стало все по-другому). В период с 16 по 19 марта 1943 года в Северной Атлантике в боях с двумя конвоями, шедшими из Галифакса и из Австралии, было потоплено 21 судно водоизмещением в общей сложности 141 000 брутто-регистровых тони, при одной единственной собственной потере.

Потом чаша весов перевесила в неблагоприятную для Германии сторону. Апрель 1943 года, несмотря на массированные атаки со стороны подводных лодок при плохой, штормовой погоде, принес незначительный успех. Одна-единственная атака в мае 1943 года против конвоя, состоявшего из 12 кораблей, стоила потери семи подводных лодок. Дёниц отмечал это с полным правом как «поражение». Англо-американцы сформировали шесть противолодочных истребительных групп.

Истребители дальнего действия противника, оснащенные глубинными бомбами нового вида, проникающими на большую глубину, господствовали в воздушном пространстве. Новые электронные средства локации позволяли обнаруживать подводные лодки и в темноте, и при сильном тумане.

Устаревшие типы подводных лодок, которые передвигались над водой, а атаковали под водой, встретили теперь противника сильнее себя. Бомбардировщики дальнего действия, стартовавшие из Исландии, Ньюфаундленда и Северной Ирландии, контролировали воздушное пространство над районом недавних боевых действий. Между 1 и 23 мая 1943 года была уничтожена 31 подводная лодка. Дальнейшие потери такого рода, принесшие не только материальный урон, но и утрату хорошо обученных экипажей, были в глазах Дёница просто недопустимы — 24 мая 1943 года он приказал убрать из Северной Атлантики все подводные лодки, основной акцент дальнейших операций переносился в акваторию южнее Азорских островов. Дёниц прекрасно понимал, что речь идет не только о перемещении акцента боевых операций, не о признании подводными силами своего поражения в первой решающей битве. После гибели шестой армии под Сталинградом, после капитуляции последних германо-итальянских сил на плацдарме в Тунисе это было третье в 1943 году и тяжелое поражение для немецкого вермахта и для самого Гитлера. И это все на том театре военных действий, где решалась судьба англо-американского судоходства и военно-морских сил. В своем военном дневнике Дёниц сухо констатировал, что в подводной войне нужно сделать перерыв до тех пор, пока не удастся перевооружить подводные силы лучшими средствами обороны и нападения.

Если эта великая транспортная война, которая долгое время велась с недостаточными силами, превратилась в соревнование со временем, то переход на новые, современные системы вооружения теперь требовался в двойном объеме. Немецкие армии еще удерживали «крепость Европу»; прекрасно оснащенные опорные базы подводных сил на западном побережье Франции еще находились в руках у немцев, на Восточном фронте еще сильны были позиции под Ленинградом и на юго-востоке Финляндии, продолжала существовать блокада в Балтийском море советского флота, запертого в Кронштадтской бухте, что давало возможность немецкому подводному флоту на Балтике свободно маневрировать и проводить в этом районе учения. Дёниц никогда не сомневался, что эта война против самых мощных морских держав своего времени будет длиться долго, очень долго. А быть ли миру или войне, это не касалось солдата, это было делом политического руководства страны. Что до руководства ведением войны на море, то тут Дёниц все еще видел возможность выигрыша.

Дёниц посчитал невозможным прекратить подводную войну и приказал продолжить ее в предусмотренном объеме и с имеющимися в наличии средствами, экономя на «огне» (улучшая точность стрельбы). Благодаря умелому руководству подводной войной были скованы значительные военно-морские и воздушные силы союзников. Противник вынужден был инвестировать значительный военно-технический потенциал, вкладывая деньги в противолодочную оборону. Все это сыграло для Дёница решающую роль.

В мае 1943 года он один нес ответственность за последние четыре месяца войны, приняв руководство войной на море на себя. Поражение он встретил уже в должности главнокомандующего военно-морскими силами.

Главнокомандующий военно-морским флотом (1943–1945)

В последний день 1942 года в Северном море потерпела неудачу операция «Радуга», на которую Гитлер возлагал большие надежды. Против конвоя JW-51, следовавшего в Мурманск и состоявшего из 14 транспортов с сильным сопровождением, была послана группа тяжелых и легких боевых кораблей, броненосцы «Хиппер» и «Лютцов» и шесть эскадренных миноносцев под командованием адмирала Куммеца. После гибели «Бисмарка» по настойчивому требованию Гитлера был издан так называемый «приказ риска». Гитлер не хотел из-за слишком рискованных операций терять свой престиж, допуская гибель больших соединений. Следуя этому приказу, адмирал Куммец не отважился на крайность, чтобы после боя с охранением приблизиться к конвою и уничтожить его. «Хиппер» был основательно поврежден, один эскадренный миноносец затонул.

Этот инцидент вызвал у Гитлера необычайно яростную и бурную реакцию. В это время он переживал тяжелые неудачи на Восточном фронте. Гитлер заявил, что тяжелые боевые корабли ни на что не годны, их нужно разобрать на лом, артиллерию снять и применять на суше. Освободившиеся от реконструкции, ремонта и нового строительства производственные мощности судоверфей должны перейти на строительство подводных лодок. Гросс-адмирал Редер протестовал, но по своей натуре он был совсем не тем человеком, который смог бы опровергнуть предвзятое мнение фюрера. После этого он попросил освободить его от выполняемых обязанностей, на что Гитлер возразил, что он не думал, что так получится. Редер настаивал на своем и по просьбе Гитлера предложил в качестве возможного своего преемника генерал-адмирала Карлса, который был широко известен во флоте под именем «морской царь» и снискал глубокое уважение как бывший командующий флотом. Также им была предложена кандидатура командующего подводными силами адмирала Дёница, которому он, невзирая на все их прежние разногласия по службе, дал очень хорошую характеристику. Редер лишь выразил опасение, что Дёниц, став главнокомандующим, может нанести ущерб делу, продолжая энергично вести подводную войну. Других предложений не поступило, и Гитлер сделал выбор в пользу командующего подводными силами.

25 января 1943 года Дёница вызвали в штаб-квартиру фюрера в Восточной Пруссии. Гитлер объявил ему о желании Редера уйти со своего поста и о назначении Дёница его преемником. Он предложил ему отдать чуть ли не на следующий день распоряжение о сдаче на слом крупных надводных кораблей. Было ли это исполнением всех желаний и требований о преимущественном праве вооружения подводного флота? Дёниц счел этот однозначный приказ фюрера столь важным, что сейчас же передал его дальше по телефону начальнику штаба руководства военно-морскими операциями адмиралу Фрике.

30 января 1943 года, в десятую годовщину так называемого прихода к власти Гитлера и в день гибели под Сталинградом 6-й армии, Дёниц принял в Берлине главнокомандование военно-морским флотом. Его собственный штаб командующего подводными силами во главе с контр-адмиралом Годтом, на которого в будущем легло непосредственное руководство боевыми операциями подводного флота, а также штаб руководства военно-морскими операциями дали ему ясно понять, как абсурден приказ Гитлера о сдаче на слом целых соединений тяжелых кораблей. Если снимут тяжелую артиллерию, в итоге получат 13 тяжелых батарей. Идея о направлении команд кораблей немедленно на подводный флот была далека от действительности, боевым действиям на суше они также не были обучены. Процесс уничтожения надводных боевых кораблей заблокирует в дальнейшем производственные мощности и помещения верфей. Не в характере Дёница было исполнять несправедливые или неправильные приказы, он также не был тем человеком, который в таком случае осознал бы свое бессилие и смирился перед Гитлером. Он снова полетел в ставку Гитлера и высказал ему, как ценна могла бы быть помощь больших кораблей при поддержке Восточного фронта, ведущего тяжелые бои, что эти боевые корабли должны сражаться, а не простаивать, быть полезными и нести службу. Гитлер был ошеломлен. Дёниц тут же спросил, будет ли дано его согласие на то, чтобы линкор «Шарнхорст» снова приступил к боевым действиям. Гитлер ссылался на «обязательность» выполнениясвоих приказов всегда, когда в голову приходило внезапное решение. Но теперь он пошел на уступки, хотя и настроен был скептически. Дёниц выиграл битву за флот на «внутреннем фронте».

Адмирал уже сказал однажды Гитлеру свое решительное «нет» на вопрос, серьезно затрагивающий моральную сторону ведения войны. 14 мая 1942 года, в присутствии гросс-адмирала Редера, он делал доклад Гитлеру о подводной войне, достигшей своего кульминационного момента. Гитлер видел уже победу на море у себя в руках и спросил с нетерпением, не следует ли также атаковать и оставшихся в живых после торпедирования корабля? По его мнению, хорошо обученный экипаж был не менее важен, чем весь корабль в целом, поэтому он считал, что нужно уничтожить всю команду. Дёниц в своей ясной и сухой манере отклонил такое предложение, сказав, что это было бы против всякой человеческой морали. Подводный флот не должен отягощать себя на войне еще и убийствами безоружных людей. Гитлер оставил эту тему и никогда больше к ней не возвращался. Картина эта всегда повторялась. Если кто-то из высших военных руководителей возражал Гитлеру, но тот чувствовал, что этот офицер его, Гитлера, миссию, выбранную им самим для себя, не ставит под сомнение, что он воспринимает его серьезно, то он мог перейти на примирительные позиции или отказаться от решения, которое до этого считалось окончательным.

Позиция Дёница по отношению к преступным и наглым требованиям Гитлера становится понятной по его реакции на инцидент, произошедший с сухогрузом «Пелеус». В феврале 1944 года группа из шести подводных лодок была направлена в Индийский океан, чтобы в отдаленной акватории продолжить подводную транспортную войну с противником. Но лишь пять подводных лодок прибыли в район операций. Подводная лодка U-852, командиром которой был капитан-лейтенант Хайнц Экк, натолкнулась в Южной Атлантике на крупное греческое грузовое судно «Пелеус» водоизмещением 4 695 брутто-регистровых тонн и потопила его двумя торпедами. Экк, опасаясь, что оставшиеся в живых члены экипажа могут выдать местонахождение его подводной лодки, приказал уничтожить пулеметным огнем находящихся в воде людей. Никто не должен был уцелеть. Тем не менее три члена команды через какое-то время достигли берегов Западной Африки, принадлежавших Португалии. В мае 1944 года Экк вместе со своей командой попал в плен, после того как у острова Сокотра перед входом в Красное море была потоплена его подводная лодка. После капитуляции, в октябре 1945 года, Экк, его офицеры и команда должны были предстать и держать ответ за убийство перед британским военным судом. Командир, три офицера и один обер-маат (старшина первой статьи. — Прим. пер.) были приговорены к смерти и расстреляны. Дёниц, который в это время уже находился в Нюрнберге как «военный преступник», узнав о случае с «Пелеусом», пытался найти оправдание своему подчиненному командиру в том, что его действия носили вынужденный характер из-за реально возникшей опасности раскрытия секретности всей операции. Одпако он дал недвусмысленно понять, что будучи немецким адмиралом, не мог ни санкционировать, ни одобрить действия подобного рода. Его самого никак нельзя было обвинить в преступлениях против человечества.

Когда Карл Дёниц принял командование военно-морским флотом, еще не был ясен исход подводной войны, но в мае он сам заговорил о ее провале. Принимая во внимание это поражение, а также поражения под Сталинградом и в Тунисе, ему стало ясно, по его собственному признанию, что эта война может закончиться поражением и для Германии. С другой стороны, на основании решений Касабланкской конференции (в ней принимали участие США и Великобритания), где говорилось о «безоговорочной капитуляции» Германии и ее союзников, одобренное также и Советским Союзом, Дёниц сделал вывод, что противникам недостаточно только устранить гитлеровский режим в Германии, им надо поставить на колени всю нацию. Во все более и более осложняющейся ситуации, оставаясь на посту главнокомандующего одного из трех видов вооруженных сил Германии, оп старался сделать все, чтобы продолжить борьбу, даже имея мало шансов на успех. Этого требовала его душа, его склад характера. Размышляя о происходящем, он предположил, что сопротивление, дошедшее до крайности, может побудить противника смягчить будущие жестокие требования о капитуляции. Во всем остальном он подчинялся солдатскому долгу и был убежден, что принимать решения о войне и мире должно политическое руководство.

Дёниц имел теперь то же звание, что и Редер — гросс-адмирал, и это было последнее в германском военно-морском флоте присвоение столь высокого звания. Он принял от своего предшественника такой вид вооруженных сил, который во многих отношениях имел более существенное влияние на внутреннее положение, чем армия. Сам Дёниц считался убежденным национал-социалистом.

Когда после принятия им на себя обязанностей главнокомандующего был уволен целый ряд адмиралов, более старших по возрасту (среди них генерал-адмирал Карле), то это было воспринято (прежде всего в послевоенной литературе) как доказательство того, что увольнение вышеупомянутых офицеров последовало вследствие их оппозиции к национал-социализму. Однако это было не так. Дёниц исходил из необходимости омоложения высшего командного состава, которое начал еще его предшественник. Его собственный начальник штаба контр-адмирал Годт весьма критически относился к правящей партии, о чем гросс-адмирал был прекрасно осведомлен. Но это вовсе не принималось им во внимание, так как данный офицер был высококвалифицированным специалистом. Этот случай показателен еще и в том отношении, что их обоих, несмотря на расхождения во взглядах на политическое руководство, связывала личная дружба. Когда одному из офицеров главного морского штаба, капитану третьего ранга, прекрасно аттестованному по службе командованием базы, расположенной на Северном море, грозило не только увольнение, но даже и депортация на основании так называемого «закона о расе», то Дёниц демонстративно оставил его на службе.

С другой стороны, он полагал, что политика не должна играть никакой роли для офицерского корпуса и что лояльность по отношению к существующему государству должна строго соблюдаться. Неприятие политизации офицерского корпуса привело к отклонению им попыток НСДАП внедрить партийную политику в военно-морской флот. Морские офицеры присягали фюреру, но не партии. Тот же факт, что государство и партию теперь трудно было отделить друг от друга, он не принимал во внимание. Когда в 1943 году был создан институт национал-социалистского руководящего офицерского состава, чтобы добиться политического единства вермахта, то Дёниц позаботился о том, чтобы эти офицеры занимались практическими вопросами организации досуга в воинских частях.

Задача по отстаиванию — несформулированного — тезиса о том, что офицерский корпус и НСДАП представляли собой два различных института, которые не должны были между собой переплетаться, была облегчена для Дёница тем, что Гитлер гораздо меньше вмешивался или почти не вмешивался в дела руководства военно-морского флота. Совсем иначе обстояли дела в сухопутных войсках, где верховное командование, генеральный штаб, а также штаб руководства вермахта часто должны были сопоставлять свои действия с желаниями, внезапными затеями и сумасбродством фюрера. Последующие конфликты, которые, наконец, разбудили в молодых, мужественных офицерах генерального штаба убеждение, что Германия не должна окончательно погибнуть, нужно попытаться изменить положение вещей при помощи силы и в случае крайней необходимости устранить Гитлера, прошли мимо офицеров военно-морского флота, просто не были им известны, что во многом объясняет позицию Дёница 20 июля 1944 года. Многим морским офицерам также осталось по большей части неизвестно, до каких мерзостей дошел гитлеровский режим. Главнокомандующий военно-морскими силами лишь в самые последние дни войны узнал, какие ужасы творились в концентрационных лагерях, какому чудовищному массовому уничтожению подвергались евреи. Для оценки психологии прежде всего западного противника, чтобы понять его требование о «безоговорочной капитуляции», Девицу как раз и не хватало сведений о том, что происходило.

Дёниц учил своих офицеров-подводников не полагаться на служебный авторитет офицера, а сосредоточить свое внимание на личности, на поступках, на основополагающих принципах взаимоотношений с командой. Учил он их также не думать в бою о смерти, а только о жизни. Это противоречило в корне принятой в Германии традиционно завышенной оценке героической смерти. Так пытался Дёниц сформировать дух вверенного ему офицерского корпуса всех родов военно-морских сил.

Когда в 1943 году он принял на себя обязанности главнокомандующего, было ясно, что возложенная на него задача чрезвычайно трудна, что от него ожидают почти невозможного. После провала глобальной подводной войны стало ясно, что ночь постепенно опускается на Третий рейх. Он должен продолжать подводную войну, чтобы сковывать вражеские военно-воздушные и военно-морские силы, вынудив их давать отпор подводным лодкам. Как вспоминал сам Дёниц, его моряки постоянно шли на самопожертвование. Он потерял в этой войне обоих своих сыновей. В 1943–1944 годах они оба навечно остались на морском дне.

Также нужно было сразу же браться за перевооружение подводного флота, что было связано с факторами риска. Решение оснастить подводные лодки двигателями, одним из компонентов топлива которых является перекись водорода (изобретение профессора Вальтера), чтобы придать им более высокую скорость в подводном положении, могло лишь частично облегчить положение.

Многообещающим было серийное производство совершенно новых подводных лодок типа XXI и XXIII, оснащенных шноркелем для подачи воздуха. Противник ждал их появления с большим опасением. То, что этим подводным лодкам, несмотря на массированные атаки союзников с воздуха на прибрежную акваторию Германии, где происходили военные действия, удавалось в течение 13 месяцев поражать цели, было почти чудом. Это «чудо» нужно было спланировать, нужно было все хорошо обдумать, что. отняло очень много времени у гросс-адмирала.

Ему самому было ясно, что перевооружение было не чем иным, как соревнованием с временем, а время бежало тем быстрее, чем сильнее наседал противник на существующую лишь в воображении Гитлера «крепость» покоренной им Восточной Европы с юга и, наконец, с запада, начав там в июне 1944 года наступление. Дёниц был убежден, что западный противник не в состоянии высадиться на Европейском континенте крупными силами, по крайней мере до тех пор, пока его «серые волки» угрожали торговым коммуникациям Атлантики и пока, стрелка компаса колебалась между потерями тоннажа и его приобретением (между потопленными и заново построенными кораблями). С июля 1943 года число вновь построенных кораблей превзошло число потерь. Гитлер сам сказал Дёницу в январе 1943 года, как высоко он ценит значение действий подводных лодок при защите полосы обеспечения в Атлантике — увы, запоздалое признание. И тем не менее подводный флот был теперь в том же положении, что и в 1939 году; его удары были теперь для противника не более страшны, чем «булавочный укол».

Перед военно-морским флотом также стояла задача по охране огромной по своей протяженности береговой линии «крепости», начиная с Черного моря, включая Эгейское море, берега Италии, западное и северо-западное побережье Франции и далее до Норвегии. Для этой цели были задействованы подводные лодки, легкие военно-морские силы, малые боевые средства новых видов, мины, береговые батареи. Необходимо было добиться во что бы то ни стало сохранения блокады в восточной части Балтийского моря против советского флота, чтобы обеспечить спокойную акваторию для строительства подводных лодок и подготовки личного состава, а также иметь возможность для вывоза руды морем из Швеции. Как-то Фридрих Великий очень мудро заметил: «Кто хочет все защитить, не защитит ничего». Война на суше, на море и в воздухе переплелась здесь в такой форме, какая едва ли раньше была известна. Германия, по крайней мере, такой войны еще не знала. Судьба балтийской блокады во многом зависела от реальной стойкости Финляндии и от группы армий «Север», от ее способности удержать фронт под Нарвой. Сможет ли Дёниц еще раз, опираясь на прекрасно оснащенные базы снабжения подводных лодок на западном побережье Франции, развить второе наступление в Атлантике, имея на вооружении подводные лодки нового типа — все это зависело от результата великой битвы во Франции против союзнических армий. Как офицер высшего командного состава военно-морского флота он, по его убеждению, должен был соблюдать только интересы военно-морского флота. Поэтому он торпедировал своими решениями в июле 1944 года требования главнокомандующих групп армий «Центр» и «Север» фельдмаршала Модели и генерал-полковника Фрисснера о выводе своих разбитых на Балтике соединений. Армейские офицеры, наоборот, соблюдали только интересы своих фронтов на суше.

Тяжелые боевые корабли военно-морского флота из-за превосходства в воздухе союзников были повсеместно заблокированы на своих стоянках у берегов Норвегии. «Шарнхорст» трагически погиб при повторной атаке против конвоя на мурманской трассе. Единственный из оставшихся линейных кораблей «Тирпиц» стал жертвой воздушного налета противника.

В июле 1944 года Дёницу стало ясно, что позиции в Балтийском море на длительный срок сохранить не удастся, что борьба закончится скорее всего поражением немцев. Перевооружение подводного флота шло успешно, но могло произойти все, что угодно, прежде чем новые подводные лодки в соответствующем количестве появятся на вооружении. Из-за воздушных налетов на Берлин командный пункт гросс-адмирала летом 1943 года был перенесен в лагерь «Коралле», расположенный между Бернау и Эберсвальде. 20 июля 1944 года сюда пришло известие о неудавшемся покушении на Гитлера в его главной ставке и о попытке путча.

Дёниц был поражен, его реакция была необычайно острой, причем в пользу Гитлера. Об инициаторах государственного переворота, об их моральных и политических побудительных мотивах он не имел ни малейшего представления. Дёниц вообще не знал истинной картины происходящего в Германии, не представлял себе всех гнусных сторон правящего режима. Изо дня в день он вынужден был посылать все новые соединения своих подводных лодок (на «новую жертву»), с большой озабоченностью смотрел он на критическое положение на Восточном фронте. Всю Балтику уже нельзя было удержать. Финляндия вышла из войны, и район боевой подготовки и боевых действий, то есть всю восточную и центральную часть Балтийского моря можно было считать потерянной. Тогда ему еще не ясно было то, что сегодня знаем мы: что каждый месяц, который продлевал войну, каждая солдатская жертва означали сохранение режима, который втайне исповедовал убийство как государственное благо. Когда Дёница однажды спросили в частной беседе о теневой стороне гитлеровской системы, он ответил: «Вы не представляете себе, как я был отрезан от всего в “Коралле”». Затем он высказал вслух мысль о том, кому и как мог бы помочь, если бы он раньше узнал обо всех этих ужасах в концлагерях. Если бы он сам встал в ряды «путчистов», то все равно со своими подводными лодками ничего бы не смог сделать против Берлина! Это замечание, пронизанное легкой иронией, было высказано в разговоре уже спустя долгое время после войны и после заключения в Шпандау (крепость, построенная в 16 веке для прикрытия подступов к Берлину, с 20-х годов 20 века в черте города. С 1946 года международная тюрьма в Западном Берлине, где отбывали наказание нацистские военные преступники, осужденные Международным военным трибуналом. В 1983 году в Шпандау находился только Рудольф Гесс, которому было 89 лет. — Прим. пер.).

Резкая отповедь, данная им в свое время тем, кто принимал участие в государственном перевороте 20 июля, окончательно укрепила за ним ярлык «фанатичного нациста». Тогда, в 1944 году, он отмечал с большим удовлетворением, что в военно-морском флоте в ряды клятвопреступников встали только один капитан третьего ранга из верховного главнокомандования вермахта и его бывший начальник по военно-морской базе на Северном море адмирал Канарис. Флот просто не должен был снова «пасть», как в 1918 году. Это была больная память для всех морских офицеров старшего поколения в Германии.

Изначально Дёниц полагал, что война против Англии будет длиться очень долго, возможно, лет семь, и при успешном ведении этой транспортной войны можно было бы склонить Англию к миру на «паритетных» началах. Летом 1944 года можно было сделать вывод, что Германия долго не выстоит в этой мировой войне. Итог для подводного флота, все еще ожидающего новые типы (XXI и XXIII) подводных лодок, был удручающим. В промежуток времени между 1 июня и 31 декабря 1944 года подводными лодками было потоплено ИЗ кораблей водоизмещением 530 510 брутто-регистровых тонн. Собственные потери составляли 138 подводных лодок. Противник активизировал свои действия. Британское командование, впрочем, предполагало, что положение может снова измениться, если немцам удастся выпустить в большом количестве подводные лодки нового типа и приступить к их боевому применению. Это не могло произойти раньше начала лета 1945 года. Если рассматривать соотношение сил в марте 1945 года, то оказывается, что немецкий подводный флот насчитывал 463 боевых единицы — уровень начала войны, что, по представлениям Дёница, можно было бы назвать более чем идеальным положением. Противник располагал для противолодочной обороны свыше 426 эскортирующих боевых кораблей в своих водах и 37 авиационных групп истребителей прикрытия в районе боевых действий на судоходных трассах. Последние бои с конвоями, в которых участвовали обычные подводные лодки, происходили в марте 1945 года в Северном море. Между 11 и 21 марта 1945 года группа «Хаген», состоявшая из девяти подводных лодок, атаковала конвой JW-65, шедший в Мурманск в сопровождении двух конвойных авианосцев и 19 эскадренных миноносцев. Был потоплен один из кораблей охранения и два из 24 транспортных судов. Атаки 23–31 марта 1945 года на конвой RA-65, состоявший из 25 кораблей, были безуспешны.

Несмотря на это, британское командование было убеждено, что только стремительная победа на суше могла бы помешать Дёницу начать свое второе большое наступление подводных сил. Немецкая армия проиграла вместе с Гитлером войну на суше, как и на море last not least (последний, но не менее важный) — вместе с Дёницем.

В конце лета 1944 года была прорвана блокада в Балтийском море, Советский флот впервые получил свободу действий. Район боевой подготовки Дёница, крупные судоверфи в Данциге, производившие подводные лодки, оказались в смертельной опасности, так же как и немецкие транспортные коммуникации в центральной части Балтийского моря. На западе, в связи с освобождением Франции, были потеряны идеальные в смысле исходных пунктов для наступления базы на французском западном побережье Атлантики. Отдельные опорные пункты подводных лодок стали настоящими «крепостями» и держались в тылу у союзных армий, вышедших к Рейну и Маасу. Но увидят ли когда-нибудь эти огромные укрытия современные немецкие подводные лодки?

Все еще вели свою малую войну в 1945 году быстроходные подводные лодки, совершая смелые рейды у английского восточного побережья, все еще находились подводные лодки в открытом море. Но в безотрадном 1945 году картина войны в корне переменилась. 12 января 1945 года началось крупное советское наступление в Польше, которое продолжилось затем в Восточной и Западной Пруссии. Тяжелые боевые корабли военно-морского флота были по приказу Дёница переброшены на поддержку немецких частей с моря, из сверхкомплектного личного состава были сформированы две дивизии морской пехоты для ведения войны на суше. С быстрым продвижением вперед советских армий в Восточной Пруссии и в долине Вислы с направлением главного удара на Данциг и прекрасно оснащенную гавань «Готенхафен» (сейчас Гдыня) началось массовое бегство населения, которое опасалось грабежей и зверств красной солдатни.

Дёниц считал своим высшим и последним долгом помочь в эвакуации беженцам, воинским частям, отрезанным от остальных и вытесненным к побережью, сохранить связь с окруженными в Курляндии войсками и, следуя собственному решению, вывезти всех до единого, воспользовавшись для этого любыми имеющимися плавсредствами, трюмами кораблей, легкими боевыми кораблями и прочими судами, приведенными с других участков фронта. Благодаря этой спасательной акции свыше двух миллионов человек из восточных областей, как штатских, так и военных, избежали насильственных действий. Это была исключительная акция, поступок с большой буквы, которым гросс-адмирал по праву гордился до конца своих дней. Военно-морской стратегии он предпочел сохранение человеческих жизней.

Советские подводные лодки и легкие военно-морские силы при поддержке военно-воздушных сил пытались сорвать эту акцию. Немецкие надводные и подводные военно-морские силы подвергались в своих портах упорным и все более настойчивым воздушным налетам союзников. Усиленно бомбили Вильгельмсхафен, Киль, Бремен, Гамбург и Свинемюнде. Тяжелые крейсерские корабли, крейсера, легкие боевые корабли и подводные лодки были потоплены. Последний большой бой с конвоем JW-66, состоявшим из 22 пароходов, двух конвойных авианосцев, одного крейсера, 22 эскадренных миноносцев, корветов и фрегатов, который вела группа «Фауст», насчитывавшая девять подводных лодок, произошел между 16 и 25 апреля 1945 года и закончился ничтожным успехом. К самому конвою не смогла приблизиться ни одна подводная лодка. Операция боевого соединения, состоявшего из И подводных лодок, против возвращавшегося из Мурманска конвоя RA-66, который сопровождали не только союзники, но и советские корабли охранения и противолодочные корабли, проходила между 29 апреля и 2 мая 1945 года и закончилась безрезультатно. 20 подводных лодок типа XXI были годны к боевому применению, следующие 100 были готовы к бою в ближайшее время, первая подводная лодка типа XXI U-2511 под командованием капитана третьего ранга Шнее вышла в море, покинув передовую базу снабжения подводных лодок в Бергене (Норвегия), — но это уже никому не было нужно.

Советские войска стояли на Одере, угрожая Берлину. Лагерь военно-морских сил «Коралле» нужно было срочно эвакуировать, чтобы по нему не прокатились советские танки. Британские и канадские дивизии заняли побережье Северного моря от Бремена до Вильгельмсхафена, британские войска наступали на Гамбург. Конец был очевиден. Дёниц не мог и подозревать, какую роль ему уготовила судьба — или, если хотите, приказ Гитлера — сыграть в последней фазе этой войны. Он очень хорошо понимал, что война была проиграна и что нужно прекратить военные действия. Но главнокомандующий одного из видов вермахта не был уполномочен принимать решения о войне или мире, это было в компетенции политического руководства. До тех пор, пока был жив Гитлер, Дёниц чувствовал себя связанным долгом и присягой. Но его переполняло беспокойство за судьбу Германии, она могла быть ввергнута в пучину хаоса. По его убеждению, прекращение военных действий должно происходить в упорядоченной форме. И еще его беспокоил один вопрос: когда же, принимая во внимание все еще продолжающуюся акцию по спасению населения Восточной Германии и частей сухопутных войск, наступит час возмездия за все это.

Глава государства и военный преступник (1945–1946)

16 апреля 1945 года в лагере военно-морских сил «Коралле» была слышна канонада битвы на Одере. Советская армия перешла в большое наступление. В январе гросс-адмирал переместил большую часть главного командования на север Германии, после того как советские части достигли Одера под Кюстрином. Он сам, начальник главного штаба военно-морских сил адмирал Майзель и сокращенный штаб оперативного руководства остались в «Коралле», после того как запланированный переезд по приказу под кодовым названием «Глухарь» оказался невозможен из-за состояния здоровья Дёница. С главным штабом сухопутных сил было условлено, что поступит сигнал тревоги, чтобы дать возможность перебазироваться, если русским удастся расширить плацдарм на Одере и начать наступление вглубь.

Сигнал тревоги дан не был, но вечером 19 апреля Дёниц угадал шестым чувством, что положение на фронте ухудшается. В 23.30 он приказал срочно перебазироваться в Берлин. Спустя несколько часов после того, как последние штабные грузовики покинули «Коралле», передовой отряд танковых частей Красной Армии достиг местности, расположенной между Эберсвальде и Бернау под Берлином. Дурным предзнаменованием был тот факт, что главное командование военно-морского флота вынуждено было отступать перед танковыми соединениями противника. С победой союзников на суше рухнули вынашиваемые планы о второй решающей битве в Атлантике с новыми подводными лодками.

Оперативная группа штаба Дёница расположилась в служебной квартире гросс-адмирала в Далеме. 20 апреля он принимал участие в праздновании дня рождения Гитлера. Салют устраивала теперь советская артиллерия. Еще не было решено, где разместится главная штаб-квартира фюрера, в Берлине или на юге Германии, но с этого дня вступал в силу приказ, проект которого был составлен 10 апреля, о разделении на две части высшей командной власти на территории рейха на случай, если противнику удастся разрезать Германию на две части. После того как американские и советские войска встретились друг с другом на Эльбе близ Торгау, сложилось именно такое положение.

Верховным главнокомандующим на юге, юго-западе, в Северной Италии, на территории Альп, в Австрии и во все еще обороняющемся северо-западном уголке Хорватии был назначен генерал-фельдмаршал Кессельринг, для «Севера», на территориях от протектората Богемия-Моравия до Норвегии включительно, на эту же роль был назначен Дёниц. Теоретически он стал, таким образом, правителем вымышленной «Северной империи» с правом распоряжаться всеми сферами гражданской жизни, включая аппарат гауляйтера (нацистский наместник области. — Прим. пер.) и партии, однако без командной власти и оперативной свободы в общем военном руководстве. Это оставалось прерогативой Гитлера, который находился в Берлине, несмотря на то, что окружение столицы рейха русскими было вопросом всего лишь нескольких дней.

21 апреля Дёниц видел его в последний раз, 22 апреля в два часа утра он покинул Берлин на машине. Барачный лагерь узла связи военно-морского флота у Плёна в Голштинии был теперь северным пунктом управления. Адмирал Майзель, который считал неподобающим, чтобы гросс-адмирала здесь, как он считал, охраняла только его овчарка, побеспокоился о том, чтобы в ближайшие дни сюда, в Плён, прибыла караульная команда, сформированная из сверхкомплектных матросов подводного флота. Бараки на Плёнском озере стали свидетелями странных событий, в которые гросс-адмирал оказался втянут во время краха Третьего рейха. От начальника партийной канцелярии рейхсляйтера Бормана здесь узнали сначала, что 23 апреля 1945 года Гитлер якобы из-за «предательства» сместил считавшегося его преемником рейхсмаршала Геринга. Геринг был совершенно несправедливо обвинен в связях с западными державами, с которыми он якобы вел переговоры о капитуляции. В эти дни Дёниц предполагал, что теперь выбор пал на Генриха Гиммлера (как преемника Геринга), рейхсфюрера СС, министра внутренних дел рейха, начальника имперского управления безопасности и командующего резервной армией. Анализ положения дел в «Северной империи» выявил, что длительное вооруженное сопротивление в этой части рейха было совершенно бесперспективным. Оборонные предприятия отсутствовали почти полностью, за исключением судоверфей; снабжение горючим было совершенно недостаточным. Дёницу стоило очень многих усилий достать нужное количество горюче-смазочных материалов для крупной спасательной акции на море, несмотря на то, что он обеспечил очень строгий контроль за общим снабжением горюче-смазочными материалами.

Совещание 28 апреля при верховном командовании и оперативном штабе вермахта с фельдмаршалом Кейтелем И генерал-полковником Йодлем во главе, переместившимися из Берлина в Рейнсберг, показало, что Мекленбургскую область, имевшую решающее значение в снабжении продуктами питания, больше невозможно удержать. В тот же день генералитет уехал, так как советские передовые отряды танковых частей приближались к их временным штаб-квартирам. Дёниц был убежден, что война должна быть окончена, но не в хаосе, не с «дикими» актами о капитуляции, подписанными отдельными главнокомандующими или партийными руководителями, а в точной и определенной форме. Он всегда высоко ценил умение вести себя и соблюдать достоинство. Но вправе ли оп, будучи главнокомандующим, сделать первый шаг в этом направлении? Кто пойдет за ним, если он, всегда считавшийся последователем фюрера, теперь пойдет против Гитлера, который все еще сражается за Берлин? Как отнесется к этому рейхсфюрер СС? И еще была проблема, как при авторитарном правлении составить акт о сдаче в наиболее приемлемой форме для своей страны. Эта проблема была неразрешимой — так, по крайней мере, полагал тогда Дёниц.

30 апреля 1945 года нужно было решать, что делать дальше. В этот день рейхсляйтер Борман сообщил о «новом предательстве» в Плён, где еще ничего не знали, что произошло 29 апреля и что происходит 30 апреля в бункере фюрера, расположенном под садом рейхсканцелярии: составление и передача завещания Гитлера, бракосочетание фюрера с его многолетней возлюбленной и самоубийство супружеской пары с последующим сожжением трупов. Гиммлер был обвинен в связях с западными державами, с которыми при посредничестве шведов он вел переговоры о капитуляции.

В эти дни Дёниц мог бы отметить только еще один успех в отношении себя и немцев вообще. Ему удалось заставить Гитлера отказаться от его очередного безрассудства, когда тому пришло в голову расторгнуть Женевскую конвенцию об обращении с военнопленными, чтобы иметь возможность учинить кровавую расправу над так называемыми «летчиками-террористами» — союзническими экипажами бомбардировщиков и истребителей. Теперь Борман потребовал, чтобы Дёниц действовал «молниеносно» и «со стальной твердостью» в отношении «предателей». О боевом использовании морских частей и береговой охраны военно-морских сил против СС и полиции нечего было и думать всерьез. Дёниц решил во второй половине дня разыскать Гиммлера в Любеке, чтобы обсудить вместе с ним предъявленные Борманом обвинения. Встреча состоялась в 15 часов 30 минут в полицейской казарме этого ганзейского города. В то же время гамбургский наместник и гауляйтер Кауфман приложил все усилия, чтобы удержать стремительно наступающие британские войска к Эльбе (и не допустить их встречи с советскими войсками). Отстоять Гамбург и не дать противнику форсировать Эльбу было важно еще и потому, что продолжалась спасательная акция на море. Также канал Эльба — Траве, с точки зрения Дёница, имел значение для вывода морского транспорта. Кроме того, он полагал, что следует избегать любого вида самовольной частичной капитуляции. Кауфман вообразил, что гросс-адмирал хотел превратить Гамбург во второй «Сталинград» на Эльбе. Категоричный запрет Дёница был воспринят им как нечто несоответствующее моменту.

На переговорах в Любеке Гиммлер отрицал все, в чем его обвиняли, — вопреки правде. На самом деле он пытался с помощью представителя шведского Красного креста, графа Фольке Бернадота, вступить в контакты с западными державами, безрассудно полагая, что они только и ждут, как бы заполучить его, высшего руководителя СС, в союзники в борьбе против большевизма.

Когда Дёниц вернулся в Плён, ему доложили о принятой в 18 часов 35 минут радиограмме от рейхсляйтера Бормана. В этой радиограмме сообщалось о том, что Гитлер назначил гросс-адмирала своим преемником вместо Геринга. Письменный приказ о полномочиях находился в пути. Далее указывалось, что Дёниц должен предпринять все возможные меры, которые могут быть продиктованы «настоящим положением». Министр вооружения Шпеер, который был смещен, подобно целому ряду других министров в Северной области, стал свидетелем того, как Дёниц получил радиограмму, и поздравил его. Позже Дёниц откровенно признался, что у него камень с души свалился, когда он принял это известие. Теперь он может действовать. Каково было реальное положение дел в Берлине, никто в Плёне не знал. В радиограмме не было ни слова о том. жив ли еще Гитлер, было упомянуто только существование завещания.

В 21 час у Дёница состоялся разговор с начальником штаба контр-адмиралом Годтом, который много лет пользовался его доверием. Дёниц недвусмысленно заявил, что нужно заканчивать войну, о войне до последнего человека не может быть и речи, «героическими битвами» сыты по горло. Но для человека его склада та форма, в которой осуществилась бы сдача оружия, имела очень большое значение. Именно теперь повернуться спиной к фюреру, которому он служил, было бы и недостойно, и сомнительно. Армии, которая еще ведет кое-где тяжелые бои, также нельзя сказать открыто, что готовится капитуляция, иначе все развалится. Было решено провести еще одну акцию изъявления верности Гитлеру. Никто еще не знал, что уже во второй половине этого дня, 30 апреля, он ушел из жизни. Для этой цели начальником отдела разведки военно-морского флота капитаном первого ранга фон Давидзоном был подготовлен проект очень делового и здравого выступления; рейхсминистр Шпеер высказал что-то несколько экзальтированно, а Дёниц придерживался ставшего привычным патетического тона, принятого в ставке Гитлера. Этот текст был передан в 01.22 в ночь на 1 мая в бункер фюрера в умирающем Берлине. Между тем Дёниц через своего адъютанта капитана третьего ранга Людде-Нейрата пригласил Гиммлера ввиду создавшегося нового положения в Плён. Гиммлер отнесся к этому с недоверием и не хотел ехать; понадобился личный звонок Дёница, чтобы добиться его приезда в Плён. Дёниц принял его один, без свидетелей, однако ради осторожности положил на свой письменный стол под листок бумаги заряженный пистолет. После сообщения на словах он положил перед Гиммлером радиограмму Бормана. Гиммлер побледнел, поднялся с места и, отвесив поклон, сказал: «Позвольте мне быть в вашем государстве вторым человеком». Однако это не соответствовало намерениям гросс-адмирала. Рейсхфюрер СС уехал, все еще питая иллюзию, что он добьется своего и станет «стабилизирующим фактором», символом порядка в рейхе и в глазах западных держав.

1 мая 1945 года в 10 часов 53 минуты в Плён пришла вторая загадочная радиограмма из Берлина от Бормана. Если раньше о завещании не было речи, то теперь весьма лаконично сообщалось, что «завещание в силе». Борман извещал также, что он хотел бы как можно быстрее прибыть в Плён, до этого момента обнародование сообщения надо задержать. Из этого следовало, что Гитлер, очевидно, мертв. Дёниц получил неограниченную возможность действовать. В 15 часов 18 минут последовала третья и последняя радиограмма загадочного начальника партийной канцелярии. В ней сообщалось, что фюрер вчера, 30 апреля, покинул этот мир, назначив Дёница рейхспрезидентом. Затем следовал список членов нового рейхскабинета; рейхсканцлером назначался министр пропаганды Геббельс. Борман опять передал, что он появится в Плёне так скоро, как только будет возможно, чтобы рассказать гросс-адмиралу о создавшемся положении. Однако Борман не появился; не было получено и письменное полномочие о преемственности, завещание Гитлера также пропало. Новое рейхспрезидентство основывалось, собственно говоря, на трех радиограммах, где в завуалированной форме сообщалась лишь часть правды, на радиограммах, присланных человеком, который в ночь с 1 на 2 мая 1945 года бесследно исчез в Берлине. Правовой статус первоначально не являлся для Дёница главной проблемой, но очень скоро победившие союзники, настроенные скептически, а то и враждебно, усомнились в законности «правительства Дёница». Дёниц должен был теперь держать ответ за банкротство режима. Он сознательно не использовал титул «рейхспрезидент». Все распоряжения и приказы он скромно подписывал «гросс-адмирал». Он отказался также, ввиду сложившейся ситуации, от формального приведения к новой присяге вермахта и госаппарата, хотя присяга фюреру была лишь присягой одному лицу. Однако после смерти того, кому приносилась присяга, он обратился к вермахту как преемник Гитлера с призывом о повиновении и выполнении своего долга. Поскольку в Плёне никто не знал, как умер Гитлер, было решено 1 мая 1945 года вечером из Гамбурга известить по радио немецкий народ и весь мир о том, что фюрер пал в этот день в битве за Берлин. Дёниц понимал, что теперь все зависело от того, сумеют ли разъяснить армии и народу происшедшую перемену, чтобы не пошло все прахом после такого известия.

План Дёница был прост и ясен: чтобы вся прибалтийская армия не попала в советский плен, надо было попытаться осуществлять капитуляцию поэтапно, сложив оружие сначала перед Западом, чтобы выиграть время для оттока войск и беженцев в предполагаемые зоны западной оккупации. Дёниц решил сначала искать контактов с главнокомандующим 21-й британской группой армий в северо-западной части Германии фельдмаршалом Монтгомери, ставка которого находилась под Люнебургом, чтобы предложить ему сдать все северо-западные территории, включая все еще оккупированную Голландию и Данию. В качестве парламентеров он не стал выбирать офицеров среди командного состава вермахта, а пригласил на эту роль генерал-адмирала фон Фридебурга, бывшего ранее командующим подводным флотом. От Фридебурга, от его искусства в обращении с людьми он ожидал гораздо большего, чем от фельдмаршала Кейтеля или высших офицеров генерального штаба. Фридебург, вместе с которым был откомандирован также начальник оперативного штаба группы армий «Север» генерал-лейтенант Кипцель, достиг в переговорах с Монтгомери 3–4 мая 1945 года успеха: состоялась капитуляция немецких вооруженных сил в Нидерландах, в северо-западной части Германии и Дании. 5 мая 1945 года в 8 часов утра капитуляция вступила в силу. Позже Дёниц вспоминал, что тогда тяжелый груз, наконец, свалился с его плеч. Это была частичная капитуляция, входившая в его план окончания войны.

Монтгомери, конечно, проинформировал своих начальников-союзников, штаб квартира которых во главе с американским генералом Эйзенхауэром находилась в Реймсе, о предложении немцев, а также поставил в известность советских союзников, которые были полны подозрений и не хотели верить своим западным партнерам, союзническая верность которых была тогда почти нерушима. Фельдмаршал не разрешил переход в полном составе войсковых частей, которые еще сражались в Мекленбурге и на Эльбе против советских войск, однако он ничего не имел против приема отдельных лиц и небольших групп, а что касалось беженцев, то он сухо заметил в своей обычной манере, что в конце концов он же не «изверг».

Еще до времени вступления в силу «северо-западной капитуляции» произошли некоторые события, обошедшие Дёница стороной, несмотря на ту лихорадочную деятельность, которую развил гросс-адмирал, заполучив свободу действий и решений и употребив все силы на завершение войны в должном порядке. 2 мая 1945 года британские танковые соединения в стремительном броске через Эльбу продвинулись вперед в направлении Любека. Сопротивление немцев расползлось. Отстаивание Гамбурга сделалось, таким образом, бессмысленным, хотя защита города находилась в падежных руках военного коменданта, командира дивизии «Гамбург» генерал-майора Вольца, очень умело защищавшего подступы. Дёниц сдал Гамбург. 3 мая туда вошли британские войска. Вследствие стремительного наступления англичан он был вынужден перебазировать последнюю штаб-квартиру и место пребывания правительства рейха в Фленсбург-Мюрвик, на крайний Север. Скромный дом гарнизонной комендатуры стал резиденцией последнего руководителя государства — немецкого рейха, основанного 74 года назад. В школе ВМФ в Мюрвике начиналась когда-то карьера Дёница. А теперь пришел конец, и ради сохранения нации он сделал все от него зависящее, чтобы ускорить этот конец.

После третьей и последней радиограммы Бормана гросс-адмирал намеревался проигнорировать созданное по завещанию Гитлера имперское правительство Геббельса с Мартином Борманом в качестве «партайминистра». Если бы Геббельс и Борман объявились во Фленсбурге, то они были бы арестованы. Дёниц хотел видеть в качестве внешнеполитического советника бывшего министра иностранных дел рейха барона фон Нейрата, от которого Гитлер избавился в 1938 году, и во главе верховного командования вермахта желал бы поставить фельдмаршала фон Манштейна, которого Гитлер в 1944 году отстранил от службы. Однако местопребывание обоих было неизвестно. Он обратился с просьбой к бывшему до настоящего времени министром финансов рейха, консерватору по своим убеждениям, графу Шверину фон Крозигу, пригласив его стать советником и ведущим министром во временном правительстве рейха. Граф Шверин-Крозиг, бывший экспертом по финансовым вопросам, но не дипломатом, колебался, однако затем ответил согласием. Был сформирован небольшой рейхскабинет, в котором Альберт Шпеер курировал хозяйственные вопросы, а бывшие рейхсминистры Бакке и Дорпмюллер отвечали за продовольственное снабжение и средства сообщения. Временному рейхскабинету из бывшей знати Третьего рейха осталось небольшое поле деятельности. Тем временем главком Южного фронта фельдмаршал Кессельринг известил гросс-адмирала о том, что группа юго-западных армий («С») в Северной Италии и Тироле по взаимному соглашению с фюрером СС и полицией Италии добровольно капитулировала перед западными союзниками, что было очень некстати для сильного коммунистического партизанского движения в Северной Италии и предводителя югославской коммунистической партизанской армии Тито, так как англо-американские войска вклинились глубоко во фланги наступающим на север югославам. Дёниц одобрил — что оставалось ему делать, а 3 и 5 мая 1945 года с его согласия капитулировали группа армий «Юг» во главе с главкомом Кессельрингом и сражавшаяся против Тито на юго-востоке группа армий «Е».

Самым трудным днем для него, бывшего командующего подводными силами, спланировавшего битву в Атлантике ируководившего ею, был, вероятно, день 4 мая 1945 года. Монтгомери потребовал передачи военного и торгового флота. Чтобы не рисковать ходом частичной капитуляции, Дёниц согласился отдать военный флот и приказал явиться подлодкам, а также остальным боевым кораблям всех типов, находившимся в исправном состоянии. Он действовал четко и бескорыстно, так, как положено солдату, которым он всегда был. Его адъютант, капитан третьего ранга Людде-Нейрат, исказил приказ за спиной своего гросс-адмирала, которого он глубоко уважал и почитал. Это привело к тому, что 221 подлодка потопили сами себя. 151 подлодка, среди них 12 типа XXIII и одна типа XXI, попали в руки противника. 44 подлодки находились на боевых заданиях, когда «лев», как называли Дёница его подводники, издал краткий прощальный приказ, в котором он удостоверял, что его матросы и офицеры дрались как львы.

Второй этап окончания военных действий предполагал общую капитуляцию всех войск, сражавшихся против западных держав. 6 мая 1945 года Дёниц направил генерал-адмирала фон Фридебурга и генерал-полковника Штумпфа в ВВС, а генерал-лейтенанта Кипцеля в штаб-квартиру союзников в Реймсе.

Генерал Дуайт Дейвид Эйзенхауэр, верховный главнокомандующий силами союзников в Западной Европе, руководствовался в своей военной карьере теми же принципами, что и Дёниц. Какая бы ни была политическая обстановка, солдат обязан подчиняться политическому руководству. Поэтому он настаивал, следуя директивам президента, на безоговорочной капитуляции. Пускаться в переговоры об отсрочках, о каких-то особых сделках с армией, которая сражается против Советов и их союзников, он никоим образом не собирался. Дёниц настоятельно просил начальника оперативного штаба вермахта генерал-полковника Йодля самому полететь в Реймс, чтобы попытаться выговорить отсрочку хотя бы в 48 часов между подписанием акта о капитуляции и вступлением его в силу. Йодль прекрасно понимал, что оставалась либо капитуляция, либо — хаос. Гросс-адмирал решился на капитуляцию, которая была подписана Фридебургом, Штумпфом и Йодлем 7–8 мая 1945 года в Реймсе, с оговоркой, что она вступит в силу 9 мая в 00 часов 00 минут и эта повторная процедура состоится 9 мая 1945 года в Карлсхорсте в присутствии советского командующего и представителей германского вермахта.

Гросс-адмиралу и «временному правительству» дали понять, что всеобщую капитуляцию подписали не представители немецкого рейха; капитулировало верховное командование вермахта. Немецкое правительство больше не существовало для союзников как на Западе, так и на Востоке. Согласно решениям конференций в Тегеране и Ялте в 1943 и 1945 гг., имперское правительство в Германии (все равно какого состава) не предусматривалось. Территория германского рейха была сначала поделена на 3, а затем на 4 оккупационных зоны, где функции правления переходили соответственно к США, СССР, Великобритании и Франции. Осторожные попытки немецких эмигрантов в Вашингтоне создать эмигрантское правительство, постоянно отклонялись. 9 мая 1945 года Дёниц и его ближайшие сотрудники по ратному делу, адмиралы фон Фридебург, Герхард Вагнер и Годт стали де-юре военнопленными новой британской оккупационной власти. Тем не менее гросс-адмиралу Дёницу и его правительству оставили молча, не подвергая сомнениям, законность правительства, но и без какого-либо официального признания анклав Фленсбург-Мюрвик с видимым суверенитетом. Так же было разрешено дальнейшее существование полностью вооруженного охранного батальона Дёница, состоявшего из моряков-подводников под командой капитана третьего ранга Кремера.

Совершенно логичным, с точки зрения союзников, было создание контрольной комиссии под руководством американского генерал-майора Рукса и британского бригадира Форда. Эту комиссию прикрепили к верховному командованию вермахта, а не к временному рейхсправительству. Какое-то время с советской стороны придерживались мнения, что местопребывание правительства должно быть в оккупированном ими Берлине, столице рейха, не без задней мысли, видимо, что фашистов можно было бы там взять под стражу в их же тюрьме. В Вашингтоне и Лондоне не могли решить сразу, что же делать с представителями побежденного рейха в Фленсбурге, с чего начинать. Целый ряд людей, которые занимали здесь какие-то должности, как гросс-адмирал, фельдмаршал Кейтель, генерал-полковник Йодль, рейхсминистр Шпеер, значились у союзников в списке военных преступников. Намерения победителей отдать под суд военную верхушку немцев после окончания войны были известны и во Фленсбурге.

Когда после 8 мая 1945 года, имевшего такое большое значение в судьбе немцев, рухнула концепция поэтапной капитуляции (которая в конце концов в назначенное время включала и прекращение военных действий против Красной Армии) и гросс-адмирал подводил итоги, он мог гордиться тем, что ему удалось спасти более чем 2 миллиона беженцев из восточных областей Германии, и что более 55 % вооруженных сил, оказавшихся на территории Австрии и Чехии, смогли укрыться за англо-американской линией фронта. Но большая часть группы армий в Курляндии, армии Восточной Пруссии и большая часть группы армий «Е» на юго-востоке попали в руки русских или югославов. Еще до 17 мая 1945 года следовали транспорты с беженцами к морю, но из-за того, что порты на Балтийском море были потеряны, их направляли в Данию, Голландию и Норвегию, которые благодаря усилиям гросс-адмирала смогли после долгой оккупации относительно беспрепятственно осуществить переход к независимости.

3 и 4 мая 1945 года Дёниц обратился к бывшим рейхскомиссарам и военачальникам оккупированных областей и безапелляционно заявил, вопреки всяким представлениям, что эти территории на проходящих переговорах о капитуляции необходимо использовать как вещественный залог. Логично было предположить, что гросс-адмирал после подписания капитуляции с высшими представителями вермахта подаст вместе со своим правительством в отставку. Однако Дёниц решил этого не делать. Никто не мог знать, как в конце концов поведут себя союзники относительно немецких центральных органов; еще существовало убеждение, что конфликт между Западом и Востоком, собственно говоря, неизбежен, коль скоро два таких разнородных победителя встретились на немецкой земле.

Правительство Дёница за 14 дней и 10 часов своего существования наряду с разного рода спекулятивными соображениями занималось прежде всего разрешением двух проблем. 5 мая гросс-адмирал получил тревожное сообщение от фленсбургского начальника порта: сюда прибыла баржа с Вислы с заключенными из концлагерей, которую тащил буксир по Балтийскому морю. Экипаж и команда охранников из СС покинули баржу. Заключенные находятся в ужасающем состоянии. Впервые перед его глазами предстала обратная сторона политики режима, которому он так верно и преданно служил. Генерал-адмирал фон Фридебург привез вместе с собой из Реймса газеты союзников, где были помещены фотографии, сделанные в освобожденных лагерях, с горами трупов и с обреченными на смерть пленниками. Тогда Дёниц еще не знал, что этих жутких заведений было гораздо больше, чем требовалось для уголовников и профессиональных преступников всякого рода. Но, конечно, стало очевидным, что в этих лагерях творились зверства и преступления, которые должны быть расследованы и наказаны. Для проверки и пересмотра преступлений, совершенных в Третьем рейхе, он хотел подключить имперский верховный суд. Он приказал также учредить контроль вермахта над еще имеющимися лагерями, где все преступные элементы должны быть впредь арестованы. Рассуждения о том, что это должен быть долг немцев — осудить те преступления, которые совершались при прежнем режиме, были естественными и верными. Но Дёниц не сразу понял, что победители сами были полны решимости свершить суд над побежденными немцами. Инициатива Дёница о восстановлении законности запоздала.

Правительство Дёница также тревожил вопрос, как снова наладить в рейхе снабжение продовольствием и разрешить транспортную проблему. Рейхсминистры Бакке и Дорпмюллер разработали по этому вопросу предложение, где учитывались и интересы союзников. Когда оба члена правительства были вызваны к союзникам, они думали, что их пригласили как экспертов. Но они были арестованы, поскольку подозревались в совершении военных преступлений. 13 мая 1945 года был взят под стражу также фельдмаршал Кейтель.

Дальше раздумий о будущей жизни, о преобразовании политической обстановки в Германии дело не пошло, нельзя было требовать слишком много от правительства, во главе которого стоял такой человек, как гросс-адмирал, у которого совершенно отсутствовала политическая перспектива. Были ли серьезные личности среди немецкой эмиграции — никто не знал. Дёниц, размышляя об идеальной форме немецкой государственности, вернулся к своим прежним убеждениям относительно монархии как лучшей формы правления. Но это были лишь мечты и ничего более. Как большинство людей из его окружения, Дёниц полагал, что то хорошее, что было в национал-социалистической идеологии, должно быть использовано в будущем. Для офицеров важно было сохранить любовь к отечеству, а в социальной сфере — те прогрессивные начинания рабочего класса, которые были предприняты в предгитлеровскую эпоху. О положении в мире знали совсем немного, так как какие бы то ни было контакты с немецкими дипломатическими представительствами в нейтральных или невоюющих странах, конечно же, пресекались союзниками.

17 мая 1945 года штабу союзников при верховном командовании вермахта во Фленсбурге была придана советская делегация под руководством генерал-майора Трускова, что в кругах временного правительства было воспринято как дурное предзнаменование. Также во Фленсбурге появился американский дипломат Роберт Мерфи, политический советник генерала Эйзенхауэра. Гросс-адмирал говорил с ним о законности предыдущего правительства рейха, и Мерфи просмотрел радиограммы исчезнувшего Мартина Бормана, бывшие пока что единственными имеющимися в распоряжении письменными документами. Было очевидно, что чаша весов склонялась не в пользу дальнейшего существования немецкого имперского центрального управления.

Немцы прилагали все усилия, чтобы разъяснить представителям Запада, что они выбирают западное гражданство, не восточное. Они указывали на опасность возникновения советской гегемонии в Центральной Европе, они высказывали озабоченность тем фактом, что среди интернированного англичанами в Шлезвиг-Гольштейне личного состава сухопутных и морских частей, прежде всего среди молодых солдат, а также и офицеров распространяются призывы к сотрудничеству с коммунистами. Вероятно, предостережения подобного рода раздражали американскую и английскую контрольные комиссии. Никто в правительстве Девица не смог правильно оценить, как велика тогда была надежда у англосаксов на то, что столкновения победителей на немецкой земле можно избежать, как сильно стремилась американская администрация в Вашингтоне к тому, чтобы заручиться военной поддержкой Сталина против все еще непобежденной, истекающей кровью тысяч ран японской империи.

Что же мог сделать гросс-адмирал в такой ситуации? В принципе, ничего. Даже если союзники, вопреки решениям всех конференций, решились бы в 1945 году допустить какое-либо немецкое правительство, если бы англосаксонские державы решились дать шанс правительству Дёница или использовали бы его как переход к другому рейхсправительству, состоящему из политиков старой Германии, то такое руководство рейха, весьма вероятно, было бы вынуждено подписать мирный договор с четырьмя победителями, против которого Версальский договор 1919 года показался бы детской игрушкой. Один из умнейших людей в окружении гросс-адмирала, бывший рейхсминистр Альберт Шпеер, который знал многие тайны Третьего рейха, будучи однажды в мае 1945 года у Дёница, выразил как-то принципиальные сомнения, имеет ли право собравшаяся здесь знать — не исключая ни в коем случае и собственную персону — играть роль в будущей политической жизни новой Германии. Ведь они все были слишком втянуты в становление и падение гитлеровского режима.

23 мая 1945 года в 9 часов 45 минут гросс-адмирала, генерал-полковника Йодля и генерал-адмирала фон Фридебурга вызвали на «Патрик», бывший пассажирский корабль, стоявший во фленсбургской гавани, где находилась резиденция союзной контрольной комиссии при верховном командовании вермахта.

Никакого приема с военными почестями, как прежде, не было. Офицеры-союзники объявили, что впредь они считаются военными преступниками. В то же самое время войска 11-й британской танковой дивизии заняли Мюрвикский анклав и оккупировали резиденцию временного правительства. Военные силы были значительны, как будто опасались, что гросс-адмирал со своим батальоном охраны может начать последнюю битву на суше.

Наступил последний час и открылся путь в плен, что не имело теперь ничего общего с правилами Женевской конвенции. Генерал-адмирал фон Фридебург предчувствовал это и ушел из жизни, приняв яд, генерал Кинцель также предпочел смерть. Гросс-адмирал перенес все со стоическим достоинством. Британские солдаты не постеснялись неприятной процедуры личного обыска, а охота за так называемыми сувенирами часто приводила к пропаже личной собственности, как, например, случилось с маршальским жезлом гросс-адмирала. 23 мая 1945 года не стал днем славы для овеянной славой 11-й танковой дивизии.

Гросс-адмирал был помещен сначала, как и многие другие, в «лагерь видных личностей» в Бад-Мондорф в Люксембурге, оттуда путь его лежал в Нюрнберг, в Международный военный трибунал. Гросс-адмирал, главнокомандующий ВМФ и, наконец, глава немецкого государства должен был держать ответ как «военный преступник». Защиту взял на себя флотский судья Кранцбюлер.

Лондонская конвенция от 6 августа 1945 года об осуждении немецких военных преступников, к которым автоматически приписывалась верхушка бывшего вермахта, предусмотрела 4 состава преступления как обвинительные причины: 1) тайный заговор против мира; 2) преступления против мира; 3) преступление против военного права; 4) преступление против человечества. По пунктам 1 и 4 нельзя даже при самом большом желании вынести какие-то обвинения против немецкого адмирала подводного флота, который позднее безупречно руководил и всем флотом. В Англии и в США юристы и высокопоставленные морские офицеры высказывали сомнения в том, достаточно ли вообще материала для суда. В Париже и Москве, где торопились положить конец действиям призрака рейха из Фленсбург-Мюрвика, настроены были иначе, тем более, что Советы имели большой опыт инсценировки показательных политических процессов, а формально юридические сомнения в пользу объективного отправления правосудия их западных коллег они вообще были не в состоянии понять, потому что их правосознание было диаметрально противоположно западному.

В октябре 1946 года на суде в Нюрнберге последовало оправдание по пункту 1. Во время объявления войны обвиняемый Карл Дёниц был капитаном 1-го ранга и никак не мог принимать участие в тайных планах Гитлера относительно войны. По пункту 2 он был признан виновным. Обоснование было притянуто за уши: в апреле 1940 года, когда немцы без объявления войны напали на Норвегию, он приказал своим подлодкам атаковать транспорт снабжения. По пункту 3 он был также признан виновным. Как командующий подводными силами он обязан был по службе принять к сведению так называемый особый приказ Гитлера в октябре 1942 года, согласно которому военнослужащий войск особого назначения, попавший в плен, должен быть расстрелян. Он отправил этот приказ в архив, так как, по мнению Дёница, он не затрагивал его сферу военных действий. Когда же он принял верховное командование ВМС, об этом приказе больше и речи не было, что, без сомнения, не согласовывалось с нормальными правовыми представлениями. Но так случалось с подобного рода террористическими приказами Гитлера. Второй, с точки зрения высокого суда, наказуемый состав преступления основывался на том факте, что гросс-адмирал в 1945 году затребовал у Шпеера для верфей рабочую бригаду из заключенных концлагерей. Тогда, ввиду спасательной акции на Балтийском море, он искал любые средства для выполнения ремонтных работ на верфи, разрушенной сильными бомбардировками. По его тогдашним представлениям, концлагеря были специальными местами для содержания под стражей преступных элементов, но о том, что эти лагеря были местом массовых убийств нежелательных по расовым признакам или по политическим мотивам людей — об этом он не имел ни малейшего представления. Так как среди заключенных находились представители разных национальностей из оккупированных областей, суд усмотрел в использовании их на военных работах нарушение традиционного права войны. Про пункту 4 относительно каких-либо преступлений против человечества гросс-адмирала материал для обвинения найден не был.

Дёниц был приговорен к 10 годам тюремного заключения. Срок лишения свободы был определен с 1 октября 1946 года по 1 октября 1956 года. Это был беспримерный конец беспримерной военно-морской карьеры. Гросс-адмирал отбывал срок заключения в международной тюрьме для военных преступников в Шпандау. Но это был не тот человек, которого 10 лет тюрьмы могли бы сломить. После выхода на волю он посчитал своим долгом послужить истории, описать все с присущей ему правдивостью и точностью. Среди представителей военно-морских флотов западных держав он стал одним из самых значительных адмиралов в современной истории морских войн.

Заключение

«Когда я оглядываюсь на мою деятельность в конце войны, то убеждаюсь в и недолговечности всех человеческих деяний. Лучшие намерения часто оказываются неверными или осуществляются со множеством ошибок. Я далек от мысли, что все суждения и действия, описанные здесь, при дальнейшем рассмотрении будут оценены как правильные». Так писал гросс-адмирал Дёниц в конце своих военных воспоминаний «Десять лет и двадцать дней». Самокритичные высказывания оценивают прежде всего его действия в самой последней фазе второй мировой войны, когда он взял на себя ответственность за окончание этой войны, ту ответственность, которой избежал Гитлер, совершив самоубийство. Эти слова Дёница можно также рассматривать как оценку собственных действий на протяжении всей войны. При взгляде назад, на уже прошедшее, многое видится иначе; так случилось и с автором военных воспоминаний, в которых он отнюдь не стремится только к самооправданию.

Основные принципы, руководствуясь которыми Дёниц возглавлял сначала подводные силы, а затем и весь военный флот Третьего рейха, касались не только вопросов, понятных Дёницу, но затрагивали основные положения о главенстве политики над военным руководством и над солдатом вообще.

Дёниц серьезно относился к первенству политики и ее главенству над солдатом. В истории Пруссии и кайзеровской империи этот принцип все время затушевывался тем, что высшая гражданская и военная власть была сосредоточена в одних руках — монарха. Тем не менее ответственные министры короля, как и кайзера, государственный канцлер князь Гарденберг в 1814 году на Венском конгрессе, премьер-министр Бисмарк в 1866 году, а затем канцлер в 1870 году всегда умели добиться успеха, невзирая на требования военных. В Третьем рейхе Гитлера с 1934 года совместились высшая политическая и высшая военная власть. О какой-либо ответственности министров не было больше и речи.

Генерал фон Зеект и адмирал Ценкер после первой мировой войны воспитывали офицерский корпус небольших немецких вооруженных сил республики в полной политической толерантности. Это не означало, что офицер не интересовался различными политическими течениями, не интерпретировал их по-своему, по он сознавал, что политические решения — это не то, чем должен заниматься солдат. Для профессионального военного этот принцип был весьма важен, он давал чувство того, что солдат может посвятить себя выполнению своего воинского долга — защите рейха. Ведущих адмиралов ВМФ дважды пытались на свой страх и риск принудить к политико-военным решениям: в октябре 1918 года, спланировав самостоятельную атаку океанского флота против Англии, о которой проинформировали рейхсканцлера в очень беглой и краткой форме и высшее руководство армии лишь в персональном сообщении первого генерал-квартирмейстера Людендорфа; и в 1920 году — через участие начальника военно-морского управления в капповском путче. В 1918 году личный состав флота отказался подчиняться, в 1920 году большая часть молодого офицерского корпуса, включая Дёница, не приняла подобного образа действий и осудила капповский путч.

Дёниц, настойчивый и последовательный по своей натуре, сделал из этого вывод, что политические планы и решения не могут и не должны быть делом солдата. Процесс строительства армии и военного флота Третьего рейха укрепили его в этом мнении. Генерал-полковник фон Фрич и адмирал Редер, оба главкома двух видов вооруженных сил, поддерживали представление, что новое «государство фюрера» должно покоиться на двух китах — партии и вермахте. Это обусловливало верность государству, лояльность по отношению к узаконенному рейхспрезидентом фон Гинденбургом фюреру, который стал в 1934 году главой государства, и защиту вермахта от партийно-политического влияния. Вера в параллельное существование с господствующей партией в тоталитарном государстве была утопией. Это мы сегодня отчетливо понимаем. Но солдатам, выросшим в другой обстановке и воспитанным в строгих представлениях о чести, тогда это было, очевидно, трудно понять.

Во время второй мировой войны стал очевидным своеобразный метод управления Гитлера, который стремился координировать все военные и политические процессы и мероприятия в полном объеме: тактику, ведомства, вермахт и вместе с тем держать различные властные структуры как можно дальше друг от друга, чтобы действовать согласно девизу: «Divide et impera» («Разделяй и властвуй»), — так легче было властвовать над всеми. Для флота, который с точки зрения Гитлера мог играть только вспомогательную роль, с приходом к руководству Дёница выяснился следующий факт: благодаря некомпетентному вмешательству Гитлера флот мог вести войну, не обращая внимания на моральные принципы. Дёниц снискал доверие Гитлера. Он возражал ему при обсуждении некоторых военно-деловых или этических вопросов. Так, например, в вопросе о сломе тяжелых кораблей или при возникновении сумасбродного плана Гитлера расторгнуть Женевскую конвенцию. Однако войну на море вел он, а не Гитлер. В своих военных мемуарах, в заключительном слове, он сжато, но откровенно говорит о Гитлере. Он сознается, что при посещении штаб квартиры фюрера каждый раз подвергался силе внушения, исходящей от Гитлера, что по возвращении на свой командный пункт он всегда испытывал потребность внутренне «отряхнуться» от этого влияния (его «заключительное слово» позволяет сделать вывод, что зловещие стороны в натуре Гитлера, его иррациональный способ аргументации остались чужды Дёницу). Адмирал считал Гитлера человеком высокого интеллекта, обладающим большой энергией и активностью: «Демонические же стороны его натуры я заметил слишком поздно».

Таким был гросс-адмирал. Как ни парадоксально кажется на первый взгляд, но именно потому, что он стоял во главе ВМФ (о ведении подводной войны на особом театре военных действий я вообще умалчиваю), вдали от больших решений, он ничего не знал о многих тайнах этого государства, о самой его сути. Он, в соответствии со своей прямой натурой, с головой уходил в работу по перевооружению подводного флота и строительству новых боевых кораблей. Он не помог одному из главкомов вермахта, когда тот захотел вмешаться в дела другого ведомства или в дела партийной иерархии, тем более что сам этот главком очень не любил вмешательства извне в свои дела. Послевоенным поколениям часто трудно понять, что высокопоставленному офицеру флота не были до последних дней войны известны те мерзости, которые творились в государстве. Дёниц позже писал, что если бы он знал об этом раньше, он бы с этим боролся. В какой форме, он не смог ответить. Люди будущего, анализируя факты, придут к выводу, что Дёниц находился в полном неведении относительно тайного заговора 20 июля, что он и продемонстрировал в день попытки государственного переворота. Впрочем, с тем Гитлером, которого хотели устранить заговорщики, он однажды столкнулся: тогда Гитлер коварно справился у командующего подводными силами, что предпринимают его моряки против экипажей торпедированных судов. Со стороны фюрера это прозвучало как завуалированное требование. Больше Гитлер не возвращался к этому вопросу, видимо, поняв, что такое убийство претит морали всех моряков, и ни Дёниц, ни Редер не будут этого делать.

Воспитанник кайзеровского ВМФ, выходец из буржуазно-консервативной семьи, Дёниц не в состоянии был даже подумать о том, что глава государства склонен к преступлениям, что он даже сам приказывает их совершать. Прозрение для него было очень тяжелым. За немногословной констатацией того факта, что он слишком поздно распознал демонов в натуре Гитлера, таилась обида на самого себя. Из лучших побуждений он требовал от своих офицеров и матросов, часто переходя в пафос, обязательной верности фюреру, государству, требовал не жалеть своей жизни за родину. Исходя из принципа главенства политики, он продолжал пребывать в убеждении, что ведение войны — это дело солдата, а когда ее начинать и заканчивать — это вопросы политического руководства. Уходя, Гитлер назначил его своим преемником, так как думал, что он будет вести оборону дальше, но Дёниц взял на себя всю ответственность за окончание войны и безоговорочную капитуляцию. Он считал бессмысленным в сложившихся условиях продолжать сопротивление.

Народ часто обходится несправедливо с солдатами, потерпевшими поражение. Немецкая общественность в течение десятилетий после краха во второй мировой войне и гибели немецкого рейха обвиняла высших руководителей вермахта за то, что они не смогли справиться с Гитлером. Самыми решительными представителями обвинения были политики, которые критиковали руководителей рейхсвера за то, что те присвоили себе недопустимые политические роли, не имея на то права, ибо причисляли себя к поборникам главенства политики. «Случай Дёница» является примером того, как солдат может заблуждаться, если он безоговорочно подчиняется любому политическому приоритету, невзирая на то, кто является носителем этого приоритета. Тому кто попытается скопировать историю или, как в данном случае, биографию, остается лишь выявить, почему, при каких обстоятельствах и возможностях человек, находящийся под медицинским наблюдением, сыграл в то время свою историческую роль, как принимал он свои решения. Но не дело историков «вершить суд над живыми и мертвыми».

Фотоматериалы

Фото 1: Франц Гальдер — ученик 2-го класса 1-й протестантской народной школы в Мюнхене, 1890–1993 гг.

Фото 2: Франц Гальдер в 6-м классе королевской гимназии св. Терезы в Мюнхене, октябрь 1898 г.

Фото 3: Франц Гальдер в 9-м классе королевской гимназии св. Терезы в Мюнхене, 1901–1902 гг.

Фото 4: Франц Гальдер — выпускник королевской гимназии св. Терезы, июль 1902 г.

Фото 5: Франц Гальдер — лейтенант 3-го баварского полка полевой артиллерии, 1904–1912 гг.

Фото 6: Майор Франц Гальдер, 1924–1929 гг.

Фото 7: Франц Гальдер — начальник генерального штаба, 1938–1942 гг.

Фото 8: Гальдер докладывает обстановку в ставке фюрера, лето 1941 г.(первый ряд, слева на право: генерал-фельдмаршал Кейтель, генерал-фельдмаршал фон Браухич, Гитлер, генерал-полковник Гальдер)

Фото 9: Гитлер приветствует Гальдера незадолго до капитуляции Полыни под Варшавой, октябрь 1939 г.

Фото 10: Генерал-полковник фон Браухич и Гальдер в Шарльвиле 29 мая 1940 г.

Фото 11: Гитлер, Кейтель, Гальдер и фон Браухич в штаб-квартире фюрера 4 октября 1941 г.

Фото 12: Освобожденные американцами заключенные концентрационного лагеря 5 мая 1945 г. в Южном Тироле. (Впереди: венгерский премьер-министр Каллай, министр внутренних дел барон Шелль, неизвестный, полковник США МакГрат, за ним Гальдер, пастор Нимеллер с ребенком, г-жа Шушниг, принц Фридрих Леопольд Прусский.)

Фото 13: Гальдер перед комиссией по денацификации 15 сентября 1948 г. в Мюнхене

Фото 14: Генерал-майор США Доулмен вручает генерал-полковнику в отставке Гальдеру награду США за работу в области историографии, ноябрь 1961 г.

Фото 15: 80-летний Гальдер в Ашау (1964–1965 гг.)

Фото 16: Рабочий кабинет Гальдера в ставке главного командования “Мауэрвальд”, 1941 г.

Фото 17: Разработка на суше стратегических планов применения подводных лодок: Дёниц (слева)готовит оперативное распоряжение на ведение транспортной войны (сентябрь 1940 года)

Фото 18: Первый корабль, на котором служил лейтенант флота Дёниц: легкий крейсер «Бреслау», в 1914 году был включен в состав кайзеровско-оттоманского военно-морского флота под названием «Мидилли».

Фото 19: Начало 1935 года: подъем военно-морского флага рейха на подводной флотилии «Веддиген»

Фото 20: За год до окончательного разгрома в Берлине: Дёниц обходит почетный караул в День памяти павших героев (12 марта 1944 года), исполняя обязанности Гитлера. Это был единственный раз, когда он перед 1945 годом представлял персону Гитлера. Крайний слева комендант города Берлина генерал-лейтенант фон Хазе (казнен после 20 июля 1944 года)

Фото 21: Главнокомандующий военно-морским флотом гросс-адмирал Редер и командующий подводным флотом Дёниц

Фото 22: Путь в заключение в качестве военного преступника: Дёниц покидает корабль «Патрия» 23 мая 1945 года

Издательские данные

Оглавление

Книга Первая Герд Р. Юбершер ГЕНЕРАЛ-ПОЛКОВНИК ФРАНЦ ГАЛЬДЕР

  Предисловие

  Происхождение, семья, юность

  Офицер генерального штаба в первую мировую войну

  Офицер рейхсвера и вермахта

  Начальник генштаба и противник Гитлера (1938–1942)

  Уволенный и заключенный Гитлера (1942–1945)

  Пленный и обвиняемый под стражей союзников

  На службе военной историографии

  Заключение

Книга Вторая Вальтер Гёрлиц КАРЛ ДЕНИЦ, ГРОСС-АДМИРАЛ

  Об авторе

  В кайзеровском флоте и военно-морском флоте рейха (1891–1935)

  «Фюрер подводных сил» (1935–1939)

  Битва в Атлантике. Командующий подводным флотом (1939–1943)

  Главнокомандующий военно-морским флотом (1943–1945)

  Глава государства и военный преступник (1945–1946)

  Заключение

Фотоматериалы

Издательские данные