КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Экономика и дипломатия [Людмила Дмитриевна Градобитова] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Annotation

Экономические проблемы занимают все больше места в деятельности «изящной» дипломатии. Дипломаты всех рангов на Западе занимаются делами монополий, банков, трестов. На международных встречах разных уровней пытаются решать запутанные торговые, финансовые и валютные вопросы. Выигрывает, конечно, сильнейший. О том, как дипломатия капиталистических стран помогает своим национальным компаниям пробиться на мировой рынок рассказывается в настоящей монографии.



Глава I

Немного истории

«Двухъярусная дипломатия» Бреттон-вудской эры

70-е годы. Экономические вопросы

Валютная дипломатия

Дипломатия «учетных ставок»

Грозовые тучи протекционизма и торговой войны

Взлеты и падения нефтяной дипломатии

Равнодушие капиталистического Севера

80-е годы — «политика увязок»

Глава II

США: зависимость без взаимности

Япония: трансформация дипломатического стиля

ЕЭС: «ахиллесова пята»

ФРГ: лидерство в Европе «двух скоростей»

Франция:

Великобритания:

«Малые привилегированные нации»

Швеция:

Норвегия:

Дипломатия морских просторов

Проблемы «сухопутной» дипломатии

Дания:

Глава III

Скандинавия и новый международный

Передача технологии и экспорт товаров

Дивиденды идеологии социал-реформизма:

«Помощь» через международные организации —

Образцы «практического нордизма»

Дипломаты в роли инвесторов

Глава IV

Дипломатия смертоносного бизнеса

Очередь за «оборонительными» пушками

Политические последствия

Норвегия и Дания:

Возможна ли «чисто шведская» смесь?

Торговля оружием и разоружение

Глава V

Торговля развивается несмотря на санкции

INFO

notes

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

38

39

40

41

42

43

44

45

46

47

48

49

50

51

52

53

54

55

56

57

58

59

60

61

62

63

64

65

66

67

68

69

70

71

72

73

74

75

76

77

78

79




Л. Д. ГРАДОБИТОВА


Ю. В. ПИСКУЛОВ



ЭКОНОМИКА И ДИПЛОМАТИЯ






*

Ответственный редактор

академик

А. М. РУМЯНЦЕВ


Рецензент

А. В. ПЕРШИН


© Издательство «Наука», 1985 г.



Глава I написана Ю. В. Пискуловым,

остальные части — Л. Д. Градобитовой.

— Примечание оцифровщика.


Глава I


ЭКОНОМИКА И ДИПЛОМАТИЯ



Экономика и дипломатия… Поставленные рядом, эти слова, кажется, вот-вот разбегутся, так далеки они по своим понятиям. Дипломатия вызывает ассоциации с чем-то возвышенным, близким к искусству. Экономика ассоциируется с заводами, фабриками, транспортом, дорогами, крупными городами, цифрами. Что может быть общего между сугубо материальной экономикой и «изящной» дипломатией? Однако если представить себе современную дипломатию, то она вовсе не выглядит столь далекой от экономики, как это может показаться на первый взгляд.

Особенно основательно, масштабно дипломатия стала опираться на экономику в годы после второй мировой войны, когда мощь государства все больше определяется не только размерами армий и качеством оружия, а и экономическим, научно-техническим потенциалом.

На XXV съезде КПСС отмечалось, что «во внешнеэкономических связях переплетаются воедино политика и экономика, дипломатия и коммерция, промышленное производство и торговля»[1].

Буржуазная дипломатия особенно беззастенчиво, грубо, открыто использует в последние годы торговлю, экономические связи для достижения своих политических целей, для шантажа других стран.

Главы правительств ведущих западных держав обсуждают теперь на своих совещаниях ранее столь «недостойные» политики высшего порядка вопросы, как экономический рост и таможенные барьеры, банковские ставки и валютные курсы. На Западе заговорили об «экономизации политики». Но так ли уж были оторваны друг от друга экономика и дипломатия или разделение было только кажущимся, вызванным определенными обстоятельствами?

Заглянем в старый, дореволюционный словарь Брокгауза и Ефрона и прочтем, что там говорилось о дипломатии: «Дипломатия — искусство вести внешние сношения государства, а также совокупность лиц (дипломатов), на обязанности которых лежит ведение этих сношений. Ввиду особенностей дипломатического искусства старого времени, когда для достижения цели переговоров дипломату необходима была значительная доля хитрости, изворотливости, дипломатия в просторечии стала означать искусство скрывать свои мысли и намерения»[2].

Ближе к нашему времени. БСЭ, год 1952-й: «Дипломатия — деятельность государственных органов внешних сношений по представительству государства и по защите мирным путем его прав и интересов за границей для достижения целей внешней политики господствующего в государстве класса.

В узком смысле дипломатия означает ведение переговоров и заключение договоров между государствами»[3].

А что гласят по этому поводу зарубежные издания? Согласно британской энциклопедии, дипломатия, в определенном смысле, является «заменителем силы». Это средство достижения максимума национальных преимуществ без применения насилия и с минимумом трений и недовольства. Однако справедливо, что иногда в основе ее лежит угроза принуждения и она всегда в определенной степени зависит от силы — военной, экономической, моральной или проистекающей от ассоциации с другими — от государства, от лица которого выступает дипломат. Некоторые авторы квалифицируют дипломатию как искусство, другие как науку. Она имеет характеристики обеих, но это скорее искусство, чем наука[4].

Пожалуй, этим кругом источников можно и ограничиться. Да, дипломатия ближе всего к политике, она является методом, средством, которым осуществляется внешняя политика государства.

Каково же тогда ее отношение к экономике? Оно вытекает прямо из связи экономики и политики. Взаимоотношение это, по выражению В. И. Ленина, считается «азбучной истиной марксизма». На этом основании некоторые полагают, что оно так же элементарно реализуется на практике. Однако это вовсе не так просто, и В. И. Ленин, несомненно, имел в виду «азбучность» этого соотношения в смысле его основополагающего значения как для марксистского понимания истории, так и для практического формирования политики государства.

В свое время К. Маркс и Ф. Энгельс, а затем В. И. Ленин потратили много времени и энергии в споре с идеологическими противниками, идеалистами, чтобы доказать примат экономики во взаимосвязи экономики и политики. Вот что писал по этому поводу Ф. Энгельс И. Блоху в одном из своих последних писем: «Нам приходилось, возражая нашим противникам, подчеркивать главный принцип, который они отрицали, и не всегда находилось достаточно времени, места и поводов отдавать должное и остальным моментам, участвующим во взаимодействии». Уже в конце жизни Энгельс неоднократно возвращался к этой проблеме, к взаимосвязи экономики и политики. В своих знаменитых письмах об историческом материализме он особо обращал внимание на активную, действенную роль политики, предупреждал об опасности впадения в примитивный экономический детерминизм.

«Историческое явление, — писал Энгельс, — коль скоро оно вызвано к жизни причинами другого порядка, в конечном итоге экономическими, тут же, в свою очередь, становится активным фактором и может оказывать обратное воздействие… даже на породившие его причины»[5].

Владимир Ильич Ленин в первые годы существования нашего государства постоянно указывал на примат экономики перед политикой. Это марксистско-ленинское положение помогает точно установить движущие экономические причины политических событий.

Эту же мысль В. И. Ленин развивал, говоря о внешней политике Советского государства. В докладе о внешней политике на объединенном заседании ВЦИК и Московского Совета 14 мая 1918 г. он говорил о том, что «самые глубокие корни и внутренней, и внешней политики нашего государства определяются экономическими интересами, экономическим положением господствующих классов нашего государства… Эти положения не следует ни на минуту упускать из виду, чтобы не потеряться в дебрях и в лабиринте дипломатических ухищрений, — в лабиринте, иногда даже искусственно создаваемом и запутываемом людьми, классами, партиями и группами…»[6].

Однако не следует делать отсюда вывод, что В. И. Ленин отдавал приоритет экономике в ущерб политике. Всем известна формулировка, ставшая хрестоматийной: «Политика — концентрированное выражение экономики». Чаще всего, ссылаясь на эту фразу, обращают внимание на значение экономики для политики. Между тем В. И. Ленин трактовал этот вопрос широко, имея в виду, что действенной может быть только такая политика, которая правильно отражает главное направление экономического развития. Но коль скоро она удовлетворяет этому требованию, политика становится не менее, а даже более важным элементом взаимодействия.

Политика не может не иметь первенства над экономикой, пишет Владимир Ильич в статье «Еще раз о профсоюзах». «Я всегда выражал, выражаю и буду выражать пожелание, чтобы мы занимались меньше политикой, больше хозяйством. Но нетрудно понять, что для выполнения этих пожеланий надо, чтобы не было политических опасностей и политических ошибок»[7]. Таким образом, суть марксистско-ленинского учения о взаимодействии экономики и политики — это положение о необходимости всестороннего учета соотношений в их конкретном развитии.

Как уже упоминалось, вес государства в международных делах, его влияние в решающей мере определяются его экономической мощью. Ранняя индустриализация Великобритании — вот что сделало ее не только владычицей морей, но и первой державой в экономической и политической системе капитализма на протяжении XIX столетия. В результате войны и после нее британский лев одряхлел. На первое место вырвались Соединенные Штаты. Политический капитал, нажитый во второй мировой войне, значительно перекрыл понесенные ими потери, обеспечил этой стране доминирующее положение в мире капитализма, основные страны которого вышли из войны ослабленными.

Влияние политических факторов определить труднее, поскольку политические концепции, как правило, не имеют количественных параметров. Власть, законность, суверенитет и т. п. не поддаются количественному измерению. Американский буржуазный специалист в области международных экономических отношений Ч. Киндльбергер пытается измерить такое понятие, как власть. В его книге «Деньги и власть. Политика международных экономических отношений и экономика международных отношений» это определение звучит коротко, как выстрел: «Власть — это сила плюс способность использовать ее эффективно». И далее: «С позиций экономического детерминизма трудно объяснить, почему при одинаковых ресурсах у обеих сторон так мало шахматных партий кончаются вничью». Важно, стало быть, уметь использовать эти ресурсы, а это, по мнению автора, и есть политика. А вот его коллега, английский исследователь Хоутри, определяет власть позамысловатее — как экономическое производство, способное быть использованным в качестве силы и представленное «главным образом предметами, которые можно перемещать». Хоутри не мог, конечно, упустить такой важной детали, как «способность перемещать» товары и оружие. Именно возможность такого «перемещения» и составляла основу мощи бывшей владычицы морей.

В. И. Ленин, много внимания уделявший формированию внешней политики Советского государства, ставил задачу построить ее на научно обоснованных принципах, включающих в себя познание тенденций общественного развития, оценку массовых явлений, их связь с внутренней политикой и экономикой страны. Он неоднократно подчеркивал, что «политика — есть наука и искусство[8], что одно другому не противоречит, а присутствует одновременно.

«Искусство» внешней политики и есть дипломатия. Экономическая политика традиционно используется дипломатией в политических целях. К примеру, эмбарго, или экономическая блокада, на протяжении веков служило орудием политической войны королей, царей, правительств. Во время наполеоновских войн Франция установила блокаду ослабленной Великобритании. Любое судно, стремящееся прорваться к берегам туманного Альбиона, рисковало пойти на дно от французских пушек. Лига Наций в 1930-е годы, пытаясь помешать агрессии Италии против Эфиопии, ввела эмбарго на торговлю с агрессором. После второй мировой войны Соединенные Штаты неоднократно использовали эмбарго как орудие политического давления на социалистические страны. Начало 80-х годов ознаменовалось учреждением целого ряда запретов на торговлю с Советским Союзом со стороны правительства США, рассчитывающего ослабить потенциал нашей страны и добиться политических преимуществ.

Капиталистические государства проявили немало «искусства», маскируя свои политические цели экономической «помощью». Известный «план Маршалла», по которому США предоставили западноевропейским странам безвозмездно 17 млрд, долл., ничего общего с филантропией не имел. Да, конечно, миллиарды помогли западноевропейцам восстановить пострадавшую от войны экономику, но главное — нужно было сохранить и укрепить капитализм в Европе и поставить его в зависимость от Вашингтона и одновременно усилить противостояние миру социализма. Эту сладкую приманку — «помощь» — развитые капиталистические страны используют как наживку для сохранения своего влияния в завоевавших независимость бывших колониях. Особую алчность проявляет американский капитал, который не отрешился еще от формулы: «За долларом следует американский флаг». «Помощь» во имя Pax Americana (мир по-американски) — вот мечта Вашингтона, вот на что направлено и «искусство» дипломатов США.

Продвижением и защитой экономических интересов своих стран дипломатия занималась испокон веков, с самого своего зарождения. Конечно, это вовсе не значит, что другие дела не касались дипломатов. Отнюдь. Политическими, военно-стратегическими вопросами дипломаты занимаются, и еще как. Эти «занятия» дипломатов были то скрытыми, замаскированными, то открытыми, даже вызывающими, как в наши дни. Но здесь мы рассказываем только о связи дипломатии и экономики

Немного истории


Если термин «дипломатия» в историческом плане появился сравнительно недавно, то сама по себе она стара, как мир. Древние племена, стараясь избежать войны, посылали друг к другу послов, людей знатных, изворотливых. Конечно, никаких протоколов, условностей еще не было. Правила ведения таких переговоров мы впервые находим уже у древних греков. «Разделяй и властвуй» — этот девиз был принципом римских императоров. Так они побеждали окружавшие Римскую империю варварские государства, так они властвовали над ними. С падением Римской империи возникает так называемая византийская дипломатия.

Творцами дипломатии в современном ее понимании считаются небольшие итальянские торговые города-республики. Правда, исследователи-историки расходятся во мнении относительно времени появления первых постоянных дипломатических представительств. Тем не менее называют XIII–XV вв.

В средние века долгое время самым влиятельным из торговых городов была Венеция. Ее колонии занимали обширные территории в восточном Средиземноморье. Она являлась центром Европы того времени, вела широкую торговлю со многими государствами. Венеция заключала торговые договоры с императором Лотаром в 840 г., Карлом III — в 880 г., итальянским императором Беренгаром — в 888 г. Она впервые превратила систему дипломатических представительств в общеевропейскую. Стремясь обеспечить себе защиту от поднимающейся Оттоманской империи, венецианские дожи посылали специальных послов к западноевропейским правителям, которые должны были убедить последних в важности и необходимости подняться на борьбу с «неверными». Когда эти призывы не получали необходимой поддержки, венецианцы с успехом использовали дипломатические методы для защиты своих интересов в Константинополе. То, что слабой в военном отношении Венецианской республике удавалось длительное время сохранять свою независимость, свои владения, когда над ней нависла тень агрессивной, нарастающей Оттоманской империи, она обязана прежде всего искусству своих дипломатов.

Вслед за Венецией и другие итальянские торговые города, а за ними и зарождающиеся национальные государства Западной Европы стали создавать постоянные дипломатические миссии. Положение посла приобретало общественный «вес».

В первой половине XVI в. во времена Франциска I и Карла V система постоянных дипломатических представительств прочно утвердилась среди ведущих европейских держав. По соображениям безопасности и престижа этому примеру последовали и малые европейские государства.

Первоначально посол был автономным представителем своего государя с широкими полномочиями. Он проводил внешнюю политику в стране аккредитования от имени суверена, о чем напоминает нам всего лишь сохранившийся титул — Чрезвычайный и Полномочный Посол… По мере развития почтовой и телеграфной связи, транспорта дипломатия превращается все больше в средство исполнительной власти; послы и посланники, специальные представители получают инструкции от министерства иностранных дел, личная инициатива сведена к минимуму.

В XIX в. экономические связи между государствами, вообще межгосударственные отношения, развились настолько, что послы и дипломатические представительства все больше внимания и времени должны были уделять проблемам материального обеспечения и техники этих отношений, особенно торговли. Уже длительное время специально уполномоченные лица, получавшие инструкции от министерства финансов или торговли и работавшие под руководством посла, вели упорные переговоры по заключению торговых договоров. Принцип «не обманешь — не продашь» хорошо был знаком участникам переговоров. Постепенно вопросы торговых отношений настолько усложнились, что появилась необходимость назначения специальных торговых атташе. Изучать экономику страны пребывания, конъюнктуру рынка, положение того или иного предприятия и его хозяев — все это должен уметь делать атташе. Осуществление же внешнеэкономической политики в данной стране оставалось прерогативой посла, но и атташе мог сделать многое, все зависело от его личных качеств.

В начале XIX в. начинают закладываться основы дипломатии на многосторонней основе в форме конгрессов и конференций. Напомним, что само понятие «конгресс», означающее встречу представителей государств, пришло на смену церковно-политическим соборам средневековья. Созывались они, как правило, после войн для юридического закрепления их результатов. Конгрессами назывались и международные совещания, на которых обсуждались различные юридические, административные вопросы.

К наиболее важным по своему историческому значению следует отнести Венский конгресс 1815 г., решавший судьбы Европы после поражения Наполеона, конгресс в Панаме 1826 г., на котором Боливар пытался создать из молодых, только что завоевавших независимость южноамериканских государств, федеративную республику — Южные Соединенные Штаты — в составе Колумбии, Перу, Боливии, Ла-Платы и Чили. Вообще же говоря, первый чисто дипломатический конгресс состоялся еще в 1508 г. в Камбре, на котором был заключен союз против Венеции.

Эпоха конгрессов, которая связывается со «Священным союзом», реакционнейшим союзом государей, подавлявшим всякое стремление европейских народов к свободе, оставило у них мрачное воспоминание. Поэтому вскоре стали избегать названия «конгресс», заменив его словом конференция. Конференции созываются по мере надобности заинтересованными державами. Более или менее систематически они созываются с 1830 г. На протяжении минувшего века участниками таких форумов были послы. В начале XX в. проводятся уже более широкие встречи, учреждаются международные организации со своими собственными, регулярно проводимыми конференциями.

Таким образом, закладываются основы так называемой дипломатии посредством конференций. Эти новые международные институты сделали много для изменения техники дипломатии. Особенно много они дали малым государствам, получившим возможность играть в международных делах более заметную роль, чем та, которую они играли когда-либо раньше. Публичное обсуждение представителями различных наций острых международных проблем, попытки решить их за столом переговоров после «секретной» дипломатии периода до первой мировой войны стало новым явлением в международных отношениях.

Примером «дипломатии конференций» явилась Генуэзская конференция 1922 г. Благодаря участию советской делегации, провозгласившей новые принципы международных отношений — ленинские принципы мирного сосуществования государств с различным социальным строем, — конференция получила широкий международный резонанс. «Дипломатия конференций» получила свое дальнейшее развитие в лице Лиги Наций, которая ставила своей целью «развитие сотрудничества между народами и гарантию их мира и безопасности». Но с самого начала стало очевидно, что она является орудием империалистических кругов Великобритании и Франции, одним из центров борьбы против Советского Союза. После вступления в Лигу Наций в 1934 г. СССР стремился направить ее деятельность на предотвращение развязывания войны. Однако Лига Наций с уходом Советского Союза продемонстрировала беспомощность и неспособность помешать гитлеровской Германии и ео союзникам развязать вторую мировую войну. «Дипломатия конференций» оказалась неэффективной в данном случае.

Впечатляющим примером возможностей многосторонней дипломатии и одновременно крупнейшим успехом дипломатии Советского Союза служат конференции участников антигитлеровской коалиции (Тегеранская конференция, Ялтинская конференция). Конечно, многосторонняя дипломатия, или дипломатия конференций, приносит успех в тех случаях, когда ее участники, или по крайней мере большинство из них, руководствуются в своих решениях не корыстными интересами, а заботой о мире и безопасности народов.

После второй мировой войны «дипломатия посредством конференций» становится установившейся системой обсуждения, решений межгосударственных отношений. Возникает большое число международных организаций во главе с самой представительной — Организацией Объединенных Наций. ООН была создана для поддержания и укрепления международного мира и безопасности и развития сотрудничества между государствами. Если проанализировать характер решений и действий ООН, то мы бы отчетливо увидели, что они отражают складывающееся соотношение сил между государствами мира, а вместе с тем отчаянные попытки империалистических держав навязать свою волю остальному миру. В деятельности ООН все большее место и значение уделяется экономическим вопросам. В 70-е годы на социально-экономическую деятельность затрачивалось 4/5 общей суммы ежегодного бюджета ООН и связанных с ней организаций. Экономическими проблемами стали заниматься не только специализированные учреждения, но и Специальные сессии Генеральной Ассамблеи ООН. Намечен созыв Генеральной Ассамблеи по глобальным экономическим проблемам.

«Двухъярусная дипломатия» Бреттон-вудской эры


На протяжении почти четверти века, с окончания второй мировой войны и до начала 70-х годов в международных отношениях существовало довольно четкое разграничение политики «высшего» и «низшего» порядков. Вопросы безопасности были возведены на высший дипломатический уровень, а проблемы, связанные с международными экономическими отношениями, обсуждались в основном специалистами в рамках учрежденных в первые послевоенные годы таких организаций, как Международный валютный фонд (МВФ), Международный банк развития и реконструкции (МБРР). Между ведущими капиталистическими странами установилось в этот период как бы неписаное дипломатическое правило: в обмен на взятую на себя Соединенными Штатами миссию по обороне западного мира от мифической угрозы со стороны социалистических стран особенно — не бунтовать, проявлять терпимость даже к подчас весьма неджентльменскому поведению США в экономических вопросах, а если это неджентльменство прет через край и без обсуждения не обойтись, то проводить его интеллигентно и ни в коем случае не «политизировать».

Такое положение один из ведущих американских исследователей в области международных отношений назвал «двухъярусной дипломатией».

Два обстоятельства способствовали такому «двухъярусному» делению. Мировая экономика, расколотая на две противоположные социально-экономические системы, в течение двух десятков послевоенных лет развивалась относительно стабильно с преобладанием высоких темпов экономического роста у мирового социализма и периодическими спадами производства в странах капитала. Экономические и валютные отношения между государствами капиталистического мира регулировались рядом многосторонних договоров и соглашений, получивших общее название Бреттон-вудской системы.

Что это за система, и почему она так называется? Еще шла война с нацистской Германией, когда представители 44 стран собрались в небольшом американском городе Бреттон-Вудсе, чтобы обсудить международные валютные отношения, проблемы кредита и облегчить странам, пострадавшим от войны с фашистской Германией, быстрее восстановить свое хозяйство. Однако США превратили созданные МВФ и МБРР в орудие своей империалистической политики, в средство давления на валюту других стран. На конференции в Бреттон-Вудсе, откуда и пошло название системы, было решено считать доллар эквивалентом золота в международных расчетах и основной валютой, в которой центральные банки капиталистических стран накапливали резервные средства, необходимые им для окончательных расчетов с другими государствами. Основным отличительным признаком Бреттон-вудской системы была также относительная устойчивость валют, которая обеспечивалась обязательством государств поддерживать курс своей валюты в узко ограниченных пределах от ее паритета, т. е. официально установленного золотого содержания. Политической же основой Бреттон-вудской системы служило, по крайней мере в то время, совпадение интересов крупных капиталистических стран, в основе которых лежали прежде всего:

— концентрация власти в руках небольшой группы промышленно развитых капиталистических государств;

— наличие общности основных экономических и политических целей у этой группы государств в течение довольно длительного времени;

— доминирующее положение США в капиталистическом мире, в том числе в области обеспечения функционирования единой валютной системы на базе доллара.

Большинство развивающихся стран находились тогда в основном в состоянии экономического и политического подчинения империализму и были вынуждены руководствоваться навязанными им империализмом «правилами игры». В этот период, примерно до начала 70-х годов, крупных международных потрясений в области экономики не возникало, и поэтому многим казалось, будто значение экономического аспекта международных отношений снижается. На дипломатическом уровне переговоры по экономическим проблемам расценивались как «политика низшего порядка».

Другим обстоятельством, отодвинувшим международные экономические отношения на второй план, была «холодная война», в результате которой главным вопросом и предметом заботы глав государств и правительств, прежде всего, конечно, социалистических стран, была проблема безопасности, стремление не дать перегреться «холодной войне», предотвратить сползание к катастрофе. Кроме того, имея решающий голос в таких организациях, как Международный валютный фонд и Международный банк реконструкции и развития, США добивались угодного им решения многих вопросов, касающихся капиталистического хозяйства, без особых сложностей. Не следует забывать, что это было время вскоре после разрушительной войны, когда богатым, мало пострадавшим от войны Соединенным Штатам противостоять в капиталистическом мире было некому.

Ведущие империалистические державы приняли также американскую концепцию относительно целей и средств государственно-монополистического регулирования на международном уровне, в духе неоклассической школы буржуазной политэкономии на основе так называемого либерализма. Краеугольным камнем этой «либеральной системы» в идеале мыслился мировой рынок с минимумом барьеров для потоков товаров и капитала и, конечно, со стабильной валютной системой. Ведущие державы, предпочитая государственно-монополистическое регулирование экономики на национальном уровне, в то же время на уровне международных экономических отношений не шли дальше ограниченного регулирования с известной степенью взаимного сотрудничества с частным капиталом.

У всех ведь были свежи в памяти уроки великой депрессии 30-х годов. Приоритет национальных целей, неспособность попять, что эти цели нельзя осуществить без согласования с партнерами, привели тогда, как признается на Западе, к политической и экономической катастрофе. Небезынтересно, что Гарри Д. Уайт — «главный архитектор» Бреттон-вудской системы — предупреждал ее участников: «Отсутствие высокой степени экономического сотрудничества между ведущими нациями неизбежно приведет к экономической войне, что будет только прелюдией и возбудителем военных действий в широком масштабе». Международной системе экономического регулирования отводилась еще и некая «миротворческая» роль.

Соединенным Штатам без труда удалось навязать союзникам свою концепцию регулирования международных экономических отношений благодаря тому, что экономическая мощь их страны, практически не пострадавшей от войны, была несравнима с мощью западноевропейских государств.

Экономическая мощь дополнялась мощью военной. Возможность содержать большие вооруженные силы, обладание атомной бомбой делали США также сильнейшей военной державой и лидером западного мира.

Немаловажным обстоятельством было и то, что Соединенные Штаты в этот период не только могли, но и жаждали взять на себя роль западного лидера, отбросив политику, которую проводили в период между двумя мировыми войнами.

Западной Европе и Японии в то время практически ничего не оставалось как согласиться на это лидерство. Они нуждались в американских капиталах для восстановления разрушенной войной экономики. К тому же с точки зрения политической правящие круги западноевропейских стран оценивали американскую гегемонию позитивно, так как это помогало им бороться с демократическим движением в собственных странах. Почти 25 лет — до начала 70-х годов — США господствовали в международных экономических отношениях, выступали мировым банкиром, главным инициатором и дирижером международных торговых переговоров.

Такая расстановка сил внутри лидирующей группы империалистических держав привела к тому, что на протяжении более чем 20-летнего периода возникающие в сфере международных экономических отношений проблемы и конфликты в целом решались посредством переговоров — реже в международных организациях, а чаще — на двусторонней основе Создалась разветвленная система методов ведения переговоров по экономическим вопросам и международных экономических организаций. Западные исследователи заговорили о расцвете экономической дипломатии. В отличие от международных политических организаций типа ООН, где дискуссии нередко принимали характер острых конфронтаций, в «клубе богатых», представляемом такими организациями, как Генеральное соглашение по тарифам и торговле (ГАТТ) и Международный валютный фонд (МВФ), дело в ту пору не заходило дальше обмена несколькими острыми репликами. Затем все улаживалось за кулисами, по дипломатическим каналам. Применение встречных репрессивных мер в ответ на «неджентльменское поведение» какого-либо из участников, не говоря уж, конечно, о дяде Сэме, например, на введение дискриминационных мер в отношении импорта, было тогда редким явлением — сказывалось слабосилие, еще не отросли когти.

Однако созданная в период Бреттон-вудской эры сеть международных экономических организаций не стала действенной системой международного регулирования мирохозяйственных связей Эти организации лишь дополнили инструментарий экономической дипломатии империализма Никаких существенных изменений в регулировании международных экономических отношений, основанных на эксплуатации и гегемонии США, не произошло.

70-е годы. Экономические вопросы


на высшем дипломатическом уровне


70-е годы отмечены перемещением экономических проблем на самый высокий дипломатический уровень. Они приобрели очень важное значение. Ими стали заниматься представители высшего эшелона власти. Главы ведущих капиталистических государств начали специально собираться на ежегодные совещания, посвященные делам сугубо экономическим. Разделение на политику «высшего» и «низшего» порядков кончилось. Столь резкий поворот в сторону «экономизации политики», разумеется, не случаен. Виной этому кризис Бреттон-вудской системы регулирования капиталистического мирового хозяйства. И кризис разразился не сам собой, а вследствие существенных изменений в политических основах самой системы. Во-первых, исключительная претензия ведущих империалистических держав на управление мировой экономикой не состоялась, была опрокинута всем ходом мировых событий. Во-вторых, лидерство США, вследствие усиления экономической мощи Западной Европы и Японии, ослабло, и, наконец, нарушилось единство взглядов участников Бреттон-Вудса на методы регулирования мирохозяйственных связей. Добившиеся политической независимости развивающиеся страны, со своей стороны, стали требовать, и это справедливо, участия в управлении международной экономической системой и права на получение своей доли экономических выгод. Усиление позиций мирового социализма, развитие экономических отношений между двумя противоположными системами в 60-е и 70-е годы потребовали выработки новых, отвечающих времени, правил взаимоотношений Восток — Запад, сводом которых стал Заключительный акт Совещания в Хельсинки.

В условиях разрядки получили простор для своего развития экономические отношения между странами социалистического содружества и капиталистическим миром. В 70-е годы, особенно после принятия Заключительного акта, «холодная война» в определенной мере перестала быть цементирующим фактором в отношениях между промышленно развитыми капиталистическими странами. Был достигнут прогресс в переговорах об ограничении стратегических вооружений. По мере относительного уменьшения напряженности в мире экономические проблемы все больше попадали в фокус международных отношений. На Западе заговорили об «экономизации политики», как о каком-то новом явлении в сфере международных отношений, хотя взаимодействие между политикой и экономикой, как мы уже видели, существовало всегда.

Расстановка сил изменилась и внутри ведущих западных держав. Европейское экономическое сообщество в составе шести, а затем десяти государств превратилось в реальный центр империалистической силы, конкурирующей с США не только по экономической, но и потенциально по политической мощи. К концу 60-х годов Япония выдвинулась в число ведущих индустриальных держав мира, присоединившись тем самым к кондоминиуму промышленно развитых капиталистических стран, став третьим, наравне с США и ЕЭС, центром империалистической силы. В то же время у Соединенных Штатов возникли серьезные экономические проблемы, в международном плане выразившиеся в ослаблении доллара и росте дефицита торгового баланса. США по-прежнему оставались крупнейшей экономической державой мира, но разрыв экономических потенциалов США и их партнеров значительно сократился.

Баланс сил постепенно изменился в сторону большего равенства. Западная Европа и Япония все чаше начали выражать недовольство преимуществами, которые давало США лидерство, и тем, как они эти преимущества использовали. Одновременно и сами американцы все более проявляли недовольство ценой лидерства. По мере нарастания экономических трудностей к концу 60-х годов в США стали все громче раздаваться голоса, утверждавшие, что издержки экономического лидерства перевешивают его преимущества.

Ослабление международной напряженности способствовало изменению отношения к американскому лидерству. Последовательная миролюбивая политика СССР и других стран социалистического содружества во многом развеяла миф о «советской угрозе». «Заботы» о безопасности Запада перестали служить тем кнутом, с помощью которого США заставляли союзников по НАТО терпеть гегемонию Вашингтона. Нового же лидера тоже не было видно. Соперничающие с США по экономической мощи ФРГ и Япония на эту роль не годились и не претендовали, в частности, по причине их меньшей военной силы и репутации виновников второй мировой войны. ЕЭС как союз ряда стран политически недостаточно монолитен для роли лидера.

Серьезные разногласия в мире капитализма возникли и относительно методов хозяйственного регулирования на уровне мировой капиталистической системы. С точки зрения развивающихся стран существующая так называемая либеральная или «открытая» система международного регулирования в условиях колоссального фактического неравенства увековечивает их зависимое, подчиненное положение. Добиваясь пересмотра существующих правил, процедур и институтов, регулирующих международные экономические отношения, эти страны выдвинули требование сделать их экономическое развитие главной целью международного регулирования, чтобы они в конце концов смогли вырваться из костлявых объятий нужды и голода.

Созданная империалистическими государствами система перестала удовлетворять и многие развитые страны. Усиление интернационализации хозяйственной жизни и невиданные доселе рост и распространение транснациональных корпораций определенно ограничивают государственно-монополистическое регулирование экономики на национальном уровне. Оно становится все более сложным делом для правительств, особенно малых стран.

Все это объективно привело к краху послевоенной системы международного регулирования капиталистической экономики, который стал очевидным летом 1971 г. после того, как Соединенные Штаты отказались в одностороннем порядке, практически без предварительных консультаций с партнерами, от обмена долларов на золото, лишив тем самым международную валютную систему ее основы.

Все это привело к тому, что экономические конфликты поднялись на самый высокий дипломатический уровень и стали предметом постоянных консультаций, споров, препирательств, разбирательств на встречах глав ведущих стран Запада. Между прочим, эти встречи превратились одновременно в некое состязание политической силы участников. Круг «сильных мира сего», присвоивших себе право решать судьбы мировой экономики, по-прежнему остался узким. Несмотря на лицемерные декларации о равноправии больших и малых государств, они не включили в состав форума глав правительств, представляющего неофициальный руководящий центр мирового капитализма, малые государства, в том числе и членов так называемой группы десяти (Швеция, страны Бенилюкса), игравшей важную роль в регулировании международной валютной системы во времена Бреттон-вудской эры.

Теперь совещания собираются на уровне «семерки», в составе США, Великобритании, Франции, ФРГ, Италии, Японии и Канады. Первоначально совещания занимались исключительно валютнымипроблемами, но затем круг вопросов, помимо воли «семерки», расширился. Разногласия между участниками все чаще вырывались наружу, все больше становилось злободневных экономических проблем.

В период версальских переговоров после первой мировой войны германский канцлер Вальтер Ратенау говорил: «Мой рок — политика». Перефразируя его, канцлер ФРГ 70-х годов Гельмут Шмидт любил произносить: «Мой рок — экономика».

Показательно, что главы правительств рассматривают вопросы, связанные с регулированием не только международной экономики, но и вторгаются в «святая святых» суверенного капиталистического государства — во внутрихозяйственное развитие. Па совещаниях глав правительств «семерки» в Бонне (1978 г.), Токио (1979 г.), Венеции (1980 г.), Оттаве (1981 г.), Версале (1982 г.) круг рассматриваемых проблем был почти одинаков, что дает основания считать эти проблемы наиболее острыми и важными в долгосрочном плане. Вот основные из них:

— экономические трудности;

— валютно-финансовые проблемы;

— торгово-экономические противоречия;

— энергетическая проблема;

— отношения между промышленно развитыми и развивающимися странами;

— отношения Восток — Запад.

Валютная дипломатия


«Свободное плавание» или интервенция?


«Свободное плавание» курса доллара — это, пожалуй, единственная «свобода», которую американская дипломатия последовательно отстаивает на протяжении последнего десятилетия. На первую девальвацию доллара в 1971 г. США пошли крайне неохотно, использовав все имеющиеся в их распоряжении средства экономического и политического давления на партнеров по НАТО и Японию, чтобы добиться того же экономического эффекта за их счет, заставив повысить курсы своих валют. Девальвация доллара наносила ущерб престижу Соединенных Штатов, убивала миф о незыблемости американской валюты, курс которой (неслыханное в мировой истории дело!) оставался неизменным на протяжении целой четверти века. Однако, «претерпев позор один раз», американское руководство затем приспособилось весьма эффективно использовать результаты этого позора для восстановления своих экономических позиций в капиталистическом мире, проявляя преднамеренную бездеятельность в регулировании курса доллара, который то снижался, то повышался, приводя в отчаяние правительства других развитых стран, потерявших контроль над таким важным рычагом управления экономикой, как валютная политика. Начиная с совещания в верхах в Рамбуйе в 1975 г., ведущие капиталистические страны постоянно упрашивают США прекратить откровенно эгоистическое, не считающееся с интересами партнеров, поведение в сфере валютного регулирования. Термин «дипломатия доллара» в современных условиях получил новый смысл. Впервые он был пущен в оборот в начале века президентом США Тафтом и означал, так же как и «стерлинговая дипломатия», стремление оказать нажим на другие страны с помощью финансовых средств — инвестиций, субсидий, даров, просто подкупов и т. п. Теперь «долларовая дипломатия» — это и система мер в области валютного регулирования и кредитно-денежной политики, проводимых (или непроводимых) США, оказывающая косвенным образом влияние на экономику других капиталистических стран и вынуждающая их идти на уступки Соединенным Штатам в других областях.

Дело в том, что регулирование валютного курса — одно из наиболее действенных средств экономической политики в руках сильного государства, да еще в загребущих руках. Снижение курса валюты выгодно экспортерам товаров, которые используют его в целях уменьшения дефицитов платежных балансов — этой хронической болезни современной капиталистической экономики Если, например, курс доллара снижается по отношению к франку, то американский экспортер автомобилей, продавая их во Франции, получит при обмене на доллары (при условии стабильности цен на автомобили на французском рынке) большее количество долларов. Поэтому он может несколько снизить цену своих автомобилей во Франции и получить преимущество перед конкурентами, тогда как выручка его в долларах останется неизменной. Это средство форсирования экспорта капиталистическими странами используется давно и получило название валютного демпинга. Понятно, что эффективным оно может быть в случае, если курсы валют основных конкурентов данной страны не снижаются в такой же мере. Во времена Бреттон-вудской эры на официальное снижение курса денежной единицы той или иной страны, т. е. девальвацию, требовалось разрешение Международного валютного фонда, текущие колебания курса валюты вокруг установленного паритета допускались в жестких пределах — 1 %. Девальвация расценивалась равносильной объявлению банкротства и наносила ущерб политическому престижу страны. В период правления генерала де Голля Франция долго сопротивлялась девальвации франка, и только после того как почти полностью были истощены ее золотые резервы, республика решилась на девальвацию валюты.

Современная валютная система капиталистического мира основана на «свободно плавающих», т. е. не регулируемых курсах валют, что официально закреплено Соглашением о валютной реформе, проект которого принят еще сессией МВФ на Ямайке в январе 1976 г. В связи с этим напомним, что западноевропейские страны и Япония с большим трудом смогли усадить США за стол переговоров для обсуждения этого проекта. Довольные ростом своего экспорта в результате двукратных девальваций доллара, американские финансовые воротилы не хотели что-либо менять в наступившем валютном хаосе. Что касается стран ЕЭС, то «свободное плавание» их никак не устраивало и в первую очередь потому, что подрывало мероприятия по западноевропейской интеграции. Сообщество, по инициативе Франции, взяло на себя инициативу в организации первой встречи лидеров пяти западных держав в Рамбуйе (США, Англия, Франция, ФРГ, Япония), посвященной специально валютным проблемам. Собственно говоря, эта «пятерка» лидеров и достигла компромиссного соглашения по проекту валютной реформы, которое отражало новую расстановку сил, но лидирующее положение США все же сохранилось.

Полностью соглашение, однако, никого не устраивало и принято было за неимением лучшего. Недаром оно было метко охарактеризовано журналистами как «коктейль из ямайского рома» за свою расплывчатость и путаный характер. Реформа узаконила «свободное плавание», хотя в виде уступки Франции и было внесено упоминание о возможности вернуться в будущем к фиксированным курсам валют. Однако вернуться к ним можно будет лишь при условии подачи 85 % голосов стран — членов МВФ. Поскольку США прочно обладают около 20 % голосов в этой организации, они практически и определяют «правила игры» в международной валютной системе.

В условиях взаимозависимости экономик «свободное плавание» на деле оказалось немыслимым. И понятно почему. Каждая страна стремится увеличить свой экспорт за счет относительного снижения курса валюты, особенно в условиях наступившей в 70-е годы полосы кризисов. А это, естественно, определенно деформирует систему международных расчетов. Она может настолько расстроиться, что нормальное ее функционирование полностью нарушится. В этой связи уместно напомнить, что волна конкурентных девальваций в 1930-е годы имела самые тяжелые последствия для мировой экономики и политики.

Поэтому на практике полное «свободное плавание» странами в настоящее время не допускается, а центральные банки капиталистических стран поддерживают так называемое грязное колебание своих валют в пределах 5–7 % от официально объявленного «центрального курса».

Регулирование это осуществляется посредством операций по скупке и продаже ценных бумаг, получившей название «валютной интервенции». В случае, например, чрезмерного повышения курса марки по отношению к доллару Бундесбанк — центральный банк ФРГ — покупает на марки ценные бумаги в долларах. Цена валюты, как, впрочем, и всякого другого товара, зависит также и от соотношения спроса и предложения. Повысив «предложение» марок на валютной бирже, Бундесбанк тем самым снизит ее курс. Определенные «правила игры» в подобных плаваниях капиталистическим странам пришлось все же выработать. Теперь центральные банки крупнейших держав капиталистического мира проводят регулярные консультации по поводу соотношения курсов валют. Консультации нередко сопровождаются перепалкой, взаимными обвинениями. «Валютная интервенция» допускается для внесения порядка в хаос, т. е. для выравнивания «беспорядочных» и «неустойчивых» курсов. В то же время она запрещена для регулирования изменений, вызванных «фундаментальными экономическими и финансовыми причинами», т. е. в тех случаях, когда валютные курсы меняются в соответствии с соотношением издержек производства в соответствующих странах. После обсуждений и споров на разных уровнях большинство особо осудило валютную интервенцию в целях достижения «несправедливых конкурентных преимуществ», т. е. для валютного демпинга. Однако но настоянию Вашингтона не были определены какие-либо количественные границы, за которыми валютная интервенция не считается несправедливой. Подобная неопределенность вызывает множество противоречий и взаимных упреков, что проявляется чуть ли не на каждом совещании на высшем уровне. Что касается самих Соединенных Штатов, то неопределенность эта оставлена ими «на всякий случай», про запас. Остальные ведущие капиталистические страны тратят на валютную интервенцию ежегодно десятки миллиардов долларов из своих резервов, скупая доллары, чтобы не допустить чрезмерного повышения курса своих валют и ухудшения относительной конкурентоспособности национальных товаров.

Соединенные Штаты не занимаются «из принципиальных соображений» регулированием курса своей валюты. Это за них делают другие страны.

Парадокс в том, что другим капиталистическим странам, как оказалось, невыгодно не только понижение курса доллара, но и его чрезмерное повышение. Это четко обнаружилось в начале 1980-х годов, когда за счет манипуляций с учетной ставкой курс доллара пополз вверх. А это означало для стран-импортеров существенный рост стоимости импорта, если исчислять его в национальной валюте. Ничего удивительного, ведь цены на многие товары, в том числе на нефть, другое сырье традиционно определяются в долларах. В долларах же ведутся расчеты примерно половины мирового товарооборота. А это и означает, что за тот же товар нужно платить больше, например, итальянских лир, так как лира обесценилась по отношению к доллару. В результате в числе стран с дефицитом платежного баланса впервые оказались даже такие «прочные» страны, как ФРГ и Япония, долгое время служившие исключением в царившей обстановке всеобщей пассивности внешних расчетов Вашингтон же продолжает гнуть свое. Он по-прежнему остается вроде бы в стороне, по-прежнему придерживается позиции невмешательства в валютно-рыночные операции. Единственное заявление, которое на встрече в верхах в Версале (1982 г.) удалось выжать западноевропейским министрам финансов из своего американского коллеги Ригана, было его обещание, что «США будут осуществлять вмешательство только тогда, когда возникнет «хаотичная ситуация» на валютных рынках». Какую ситуацию считать хаотичной, что именно, какие элементы, составляющие включать в это понятие — такое решение, если хотите, право, американцы оставляют, конечно, за собой, игнорируя европейцев.

На совещании в Версале была создана специальная рабочая группа, которой было поручено изучить, какую роль играют валютные интервенции в деле стабилизации валютных отношений. Хотя Соединенные Штаты Америки формально и дали согласие на проведение валютных интервенций на рынке, фактически их валютная политика отнюдь не изменилась и определяется, как и прежде, исключительно интересами национального экономического развития.

По данным Федерального резервного банка Нью-Йорка, с августа по октябрь 1982 года США осуществляли валютные интервенции лишь дважды на сумму… 100 млн. долл. За тот же период объем валютных средств, затраченных на те же операции центральными банками других ведущих капиталистических стран, составил 27 млрд. долл. В следующие три месяца Вашингтон полностью прекратил интервенцию на рынке, а другие страны израсходовали на эти цели еще почти такую же сумму, т. е. почти 27 млрд.

За 60-е годы США вынуждены были израсходовать на поддержание международной роли доллара 9 тыс. т золота из своих запасов. А в 70-е годы они постарались полностью переложить эту функцию на центральные банки других развитых стран. И последствия не заставили себя ждать. Эти страны потеряли в результате валютных интервенций на бирже ни мало ни много, а двенадцать миллиардов долларов. И это только за счет разницы в курсах покупаемой и продаваемой валюты. А это означало, что в области долларовой дипломатии американская финансовая олигархия перешла от оборонительных действий двух предшествующих десятилетий к тактике прямого диктата и навязывания своих решений в области валютных отношений. Почему же Вашингтон мог позволить подобный диктат и почему, наконец, другие капиталистические государства мирились с подобным положением? Да потому, что обнаружилось усиление зависимости развитых капиталистических и развивающихся стран от внутренней экономической и кредитно-денежной политики США. Кроме того, искусственное завышение курса доллара по сравнению с уровнем, на котором он должен был бы находиться, судя по издержкам производства, в США достигло таких масштабов, что валютными интервенциями кардинально изменить ситуацию уже не представлялось возможным. Вот так господин доллар подчиняет своему диктату другие капиталистические валюты.

Дипломатия «учетных ставок»


В начале 80-х годов на высший дипломатический уровень неожиданно поднялась такая проблема, которая считалась исконно внутренним делом суверенных государств. Речь идет об определении учетной ставки центральных банков. «Вырисовываются новые отношения зависимости — «процентная кабала», — писала в то время ультраконсервативная западногерманская газета «Вельт». — Соединенные Штаты диктуют зависимым странам свои условия с помощью политики учетных ставок, а также через сложный механизм обменного курса. То, что союзники уже давно испытали в военной области, теперь нашло свое соответствие в экономической политике».

Дипломатический кризис из-за учетных ставок возник не вдруг. Он был подготовлен всем предшествующим развитием международной валютной системы. Дело в том, что гегемонистским устремлениям США в послевоенный период соответствовала относительно либеральная система международного движения капиталов. Если область движения товаров, по крайней мере это касается импорта, обставлена довольно разветвленной системой международного регулирования, то движение капиталов какого-либо свода правил не имеет. Основой для движения капиталов между странами в широких масштабах послужило введение в 1958 году свободной обратимости западноевропейских валют, в 1964 году — японской иены.

Либерализация движения капиталов способствовала расширению деятельности транснациональных корпораций, в первую очередь американского происхождения, скопивших в своих руках огромные средства. К началу 70-х годов ликвидные ресурсы ТНК в два раза превышали централизованные банковские резервы капиталистического мира. Корпорации оперируют во многих странах, и у них одна цель — побольше прибылей. Поскольку предприятия в разных странах дают поступления в различных валютах, для корпорации важно наивыгоднейшим образом использовать соотношение курсов валют, напри-мер, переводя свои активы своевременно в «сильные» валюты и избавляясь от «слабых», Перевод средств из страны в страну без учета интересов экономической политики соответствующих государств стал для ТНК признаком «хорошего управления». К тому же корпорации не чуждаются и спекуляции на разнице в курсах. Важно побольше заработать.

Интернационализация производства через ТНК сопровождалась одновременно интернационализацией банковского дела. Для обслуживания финансовых интересов «своих» корпораций широким фронтом двинулись за рубеж, словно пилигримы к «святым местам», банки. Если в 1965 году только 13 американских банков имели отделения за границей, то к 1974 году их число увеличилось до 125, а активы зарубежных отделений возросли с 9,1 млрд, долларов до 125 млрд, долларов. Активы отделений иностранных банков, оперирующих в США, также росли, но их суммы составляли неизмеримо меньшую величину — 56 млрд, долларов.

Интернационализация банковского дела дополнялась созданием международных банковских консорциумов, в которых к началу 1970-х годов участвовало три четверти крупнейших банков мира, опять же главным образом американских.

В результате образовался огромный рынок так называемых евровалют, в первую очередь «евродолларов». Что они собой представляют? Это — валютные авуары, или, иначе, вклады, принадлежащие частным банкам и ТНК, размещенные на банковских счетах в других странах и не возвращающиеся «домой», что делает их неподконтрольными валютному регулированию на национальном уровне. Операции с евровалютами краткосрочны, и для них характерна большая мобильность. По некоторым подсчетам, сумма этих «диких денег» превышает уже 1 триллион долларов.

Таким образом, в капиталистическом мире образовались огромные резервы валютных средств. Вроде бы все в порядке. Деньги есть, значит, можно их употребить в дело. Ан не так это просто. Дело в том, что эти валюты могут свободно перемещаться между странами в поисках более выгодного приложения, тем самым сводя на нет усилия правительств по выводу национальной экономики из кризисного состояния. Такие ситуации, когда валютные резервы вроде бы есть и в то же время их нет, стали частым явлением с конца 70-х годов. Объясняется все просто: в условиях кризисного спада производства и безработицы главным средством стимулирования инвестиций в экономику является дешевый кредит. Для того чтобы его получить, центральный банк должен устанавливать низкую учетную ставку процента по займам. Однако для вкладчиков, в первую очередь иностранных, ищущих наиболее выгодного приложения своим деньгам, низкий доход по вкладам будет невыгоден, и деньги «убегут» из этой страны туда, где учетная ставка выше. Такая ситуация сложилась в начале 80-х годов, когда правительство Рейгана, решив заняться борьбой с инфляцией, пошло, согласно канонам монетаристской теории, на сокращение выпуска денег в обращение. В условиях недостатка финансовых средств цена кредита стала повышаться. Учетная ставка Федеральной Резервной Системы поднялась до рекордного в истории США уровня — по некоторым видам кредитов до 20 %.

В расчете на верную крупную прибыль капитал хлынул за океан со всех сторон. Спрос на доллары в мире стал расти, а с ним стремительно пошел вверх и курс доллара. К концу 1983 года доллар подорожал по отношению к валютам 17 основных капиталистических стран почти на 40 % — примерно на столько же, на сколько он опустился за 70-е годы. Реакция на подорожание в стране была неоднозначной, вызвала споры в верхних эшелонах власти и бизнеса. Причины тут понятны.

В результате взлета доллара в проигрыше оказались американские компании, экспортирующие свою продукцию непосредственно из США, потому что завышенный курс доллара вынуждал их повышать цены на зарубежных рынках, где товары продавались не на доллары, а на национальную валюту данной страны. Иначе при обмене они получали все меньше и меньше долларов. Импортеры товаров в США, напротив, выигрывали: они могли понизить цены своих товаров, сбываемых на американском рынке, в долларовом исчислении на 20–30 % и побеждать в конкуренции с внутренним производством. Доля товаров иностранного происхождения в покупках американского потребителя за три года повышения курса доллара значительно возросла, а по сравнению с «золотыми временами» 1960-х годов она увеличилась в два раза. Председатель Американской комиссии по международной торговле заявил, что угроза местной промышленности со стороны импортной продукции в 80-е годы имеет такое же важное значение, как энергетическая проблема в предыдущее десятилетие. Ответом на такое положение был ряд протекционистских законопроектов в конгрессе, соглашения с конкурентами о «добровольном ограничении» импорта.

Изменить ситуацию кардинально, понизив курс доллара, в Вашингтоне, в Белом доме, не намеревались. К 1983 г. проблема обострилась ростом бюджетного дефицита Соединенных Штатов. Одна из основ «рейганомики», т. е. политики правительства Рейгана в области экономики, первоначально состояла в сбалансированном бюджете, т. е. соблюдении примерного равенства между доходами и расходами правительства. В этой связи, при активном участии самого Рейгана, была даже внесена соответствующая поправка к конституции США, наделявшая президента определенными правами в этой области. Однако преследуемая цель находилась в непреодолимом противоречии с курсом на эскалацию военных расходов и на снижение налогов с корпораций и богатейших слоев населения. На новые ракеты, авианосцы, подводные лодки требовались все новые миллиарды, сотни миллиардов долларов, а где их взять. Как всегда, за счет трудящихся. Однако миллиардные сокращения расходов на здравоохранение, образование, на другие социальные и гражданские нужды не компенсировали беспрецедентные расходы на гонку вооружений. Не произошло и ожидавшегося общего роста поступлений от налогов в результате экономического подъема, потому что подъема практически и не произошло.

Дефицит федерального бюджета стал расти катастрофическими темпами: 100 млрд, в 1982 фин. году, 200 млрд, в 1983 г. В последний год правления администрации Картера сумма дефицита составляла 60 млрд. долл. Критикуя этот огромный долг, Рейган в 1981 г. сравнивал его с горой из тысячедолларовых банкнот, высота которой составила бы 67 миль. Сегодня, как официально признается, к ней следовало бы добавить еще одну гору, которая поднялась бы в космос. О царящих в Штатах тревоге и беспокойстве по поводу дефицита и государственного долга свидетельствует предупреждение, высказанное пятью бывшими министрами финансов и шестьюстами бизнесменами и научными работниками на страницах журнала «Тайм» осенью 1984 г. Они заявили, что Соединенные Штаты рискуют «экономическим будущим и благополучием страны». Широко рекламируемое обещание снизить в будущем дефицит на 80 млрд. долл, к 1988 г., по мнению большинства американских экономистов, является пропагандистским трюком. Финансировать государственный долг правительство может только посредством займов на внутреннем рынке. Но для этого оно должно платить высокий процент по государственным облигациям с тем, чтобы свободные деньги направлялись прежде всего в этот канал, на гонку вооружений.

Высокие учетные ставки, по признанию официальны к представителей Вашингтона, сохранятся и в будущем. В статье, опубликованной летом 1983 г. в газете «Нью-Йорк Таймс», Мартин Фельдстайн, председатель Экономического совета при президенте, писал: «Если правительство будет и впредь брать взаймы 5–6 % ВНП для покрытия дефицитов своего бюджета, то реальные процентные ставки должны оставаться высокими, чтобы ограничить частных заемщиков пределами остающихся фондов». Как бы отвечая Фельдстайну, французская газета «Монд» в сентябре 1983 г. писала, что «если бы американская администрация применяла к самой себе те же жесткие правила, которые опа вкупе с Международным валютным фондом налагает на погрязшие в долгах государства, то США пришлось бы заставить и самих себя ежегодно обеспечивать активное сальдо бюджета, чтобы уменьшить свою внутреннюю и внешнюю задолженность»[9].

Однако Соединенные Штаты и не помышляют заставлять себя принимать какие-либо меры, поскольку существующая международная валютная система не предусматривает никаких санкций для страны с резервной валютой. В условиях свободного движения капиталов страны Западной Европы оказались в безвыходном положении. С одной стороны, беспрецедентно растущая безработица требует увеличения инвестиций в экономику, а для этого кредит надо удешевлять. С другой стороны, более низкие, чем в США, проценты по кредитам п» удержат деньги в стране, они поплывут за океан в погоне за большей прибылью. Волей-неволей приходилось сохранять высокие процентные ставки и сводить на нет усилия национальной экономической политики.

На уже упоминавшемся совещании в верхах в Версале (1982 г.) руководители Франции и ФРГ потребовали от Рейгана прекращения «эгоистической политики», а французский президент Миттеран возложил на американскую администрацию ответственность за «возможный социальный взрыв» во Франции. После долгих дискуссии и дипломатических проволочек Соединенные Штаты Америки смилостивились и чуть-чуть снизили номинальные учетные ставки. Тем не менее приток иностранных капиталов в США не уменьшился: за это время Вашингтонской администрации удалось немного сдержать инфляцию, и потому «реальные», т. е. с учетом обесценения денег, учетные ставки в США продолжали оставаться выше западноевропейских.

В начале 1984 г. на валютном «фронте» создалось положение, которое никак не укладывалось в традиционные представления о факторах, определяющих уровень валютных курсов. В результате снижения конкурентоспособности американских товаров по рассмотренным выше причинам дефицит торгового баланса США в 1983 г. резко подскочил и достиг 69 млрд, долларов, что, к слову сказать, равнялось примерно всему экспорту такой страны, как Канада. Соединенные Штаты купили у других стран капиталистического мира товаров почти на семь десятков миллиардов долларов больше, чем продали им сами. Для любой другой страны это означало бы немедленное резкое падение курса валюты: ведь ей пришлось бы закупать иностранную валюту, чтобы расплатиться с импортерами. Однако курс доллара, на изумление всем, не покатился вниз. Он оставался почти непоколебимым. Западная печать стала писать о том, что «сильный доллар поддерживает сам себя».

Утечка долларов в оплату импортерам товаров покрывалась притоком капиталов по другим статьям. Соединенные Штаты превратились в наиболее «безопасное» место приложения инвестиций в условиях, когда целый ряд развивающихся стран оказался на грани банкротства, когда военно-политическая обстановка во многих районах земного шара еще более обострилась. Наметившийся экономический подъем, как оказалось, временный и незначительный, повысил привлекательность рынка ценных бумаг Уолл-Стрита.

В результате курс на доллары продолжал расти вопреки всем канонам. Любое колебание его курса в сторону понижения может вызвать цепную реакцию и немедленное приведение в соответствие с реальной покупательной способностью. Но пока этого не происходит, а инвесторы рассчитывают, и не без оснований, на дальнейший рост американского внешнеторгового дефицита и по-прежнему высокие учетные ставки. На совещании в верхах в Вильямсберге (1983 г.) президент Рейган, несмотря на коллективный нажим со стороны руководителей других стран, не дал обязательства о сокращении американских дефицитов. Дипломатия США изобрела для себя «выход из положения», утверждая, что высокие учетные ставки в Западной Европе вовсе не вызваны их высоким уровнем в Соединенных Штатах, а связаны с уровнем инфляции в этих странах. Боритесь с темпами инфляции, наставляют они западноевропейцев, — и ставки снизятся.

Огромный дефицит вызывает тревогу у многих специалистов и бизнесменов за океаном.

Попытку внести какой-то порядок в создавшийся валютный хаос сделала, как это было неоднократно ранее, Франция. Выступая на сессии Совета Организации экономического сотрудничества и развития (куда входят все развитые капиталистические страны) 9 мая 1983 г., президент Франции Миттеран заявил, что пора подумать о новой Бреттон-вудской конференции. Если это предложение не будет принято, то не будет и спасения. На последовавшей затем встрече в верхах в Вильямсберге французская делегация настаивала, чтобы идея созыва валютной конференции нашла отражение в заключительном коммюнике. Выработанную компромиссную формулировку каждая сторона трактует по-своему. Французы считали, что упоминание о возможности проведения такой конференции в будущем само по себе является дипломатической победой. А американский министр финансов Риган всячески подчеркивал, что в Вильямсберге лишь договорились начать процесс выяснения, стоит ли такую конференцию проводить, и формулировки коммюнике не следует смешивать с фактическим призывом к Бреттон-вудской конференции.

По мнению журнала «Ньюсуик», как в разгар «великой долларовой лихорадки» 1982 года, сильный доллар радует американских туристов и Рейгана. Но он создал жестокие трудности для международной торговли.

Грозовые тучи протекционизма и торговой войны


Торгово-экономические противоречия — другая группа проблем, тесно связанных с валютными. Вызванные в первую очередь борьбой за рынки сбыта, они достигли таких масштабов, когда их разрешение, даже временное, больше чем сомнительно.

Послевоенная система международных торгово-экономических отношений капитализма строилась на базе весьма ограниченного таможенного регулирования торговли в рамках ГАТТ. Соответствующее соглашение было подписано сразу после второй мировой войны как временное, которое должно было действовать до ратификации странами-участницами так называемой Гаванской хартии и ожидавшегося создания Международной торговой организации (1947–1948 гг.). Вдохновителями Гаванской хартии были США, но итоговый компромиссный документ так и не был ратифицирован американским конгрессом. Гаванская хартия предполагала более жесткое регулирование международной капиталистической торговли.

ГАТТ занимается преимущественно вопросами снижения тарифов и отмены количественных ограничений в интересах развитых капиталистических стран. Лидерство Соединенных Штатов, которое оказалось возможным в валютной сфере, в области международной торговли, где западноевропейские страны и Япония выступают сильными конкурентами, было неосуществимым.

Если вопросы валютной политики представляются сложными и ими занимаются специалисты, то такие понятия, как тарифы, квоты, нетарифные барьеры, понятны более широкому кругу лиц. Перипетии торговой политики не только хорошо известны, они — предмет частых и острых внутренних конфликтов в капиталистических странах по той простой причине, что внешнеторговая политика часто определяет процветание или депрессию, прибыли или банкротство, выживание или смерть для многих компаний, корпораций, которые на Западе все больше зависят от экспортно-импортных операций.

Американская конституция предоставляет право определять таможенное обложение и торговую политику конгрессу. Однако он может предоставить право президенту проводить самостоятельную торговую политику в определенных пределах и на строго ограниченный срок. Этим собственно объясняется, что внешнеторговая политика является областью столкновений как внутри конгресса, так и между конгрессом и исполнительной властью. Согласно положению подписанные президентом торговые соглашения должны быть одобрены конгрессом. Но так как полномочия на проведение самостоятельной торговой политики у него ограниченны, то как у партнера в международных переговорах его дипломатический вес, пожалуй, меньше, чем это обеспечивает экономическая мощь США. Что касается Европейского экономического сообщества, оно в области торговой политики выступает по-сплоченней, а учитывая, что доля Сообщества в мировой торговле составляет примерно 40 %, его позиции являются сильными при обсуждении с Вашингтоном торговых проблем.

Наиболее ярким примером дипломатического поражения США в торговых переговорах был шестой тур переговоров в рамках ГАТТ (1963–1967 гг.), получивший название «раунд Кеннеди».

Соединенные Штаты намеревались превратить эти переговоры в демонстрацию западной «солидарности». По отношению к своим торговым партнерам они попытались оказать политический нажим, чтобы добиться от них преимуществ, особенно по вопросу торговли сельскохозяйственной продукцией. Но из этих попыток ничего не вышло. С Сообществом пришлось торговаться долго, годами по каждой позиции промышленных товаров в отдельности. Никто не хотел уступать, силы были примерно равные. Что касается сельскохозяйственной продукции, то «Общий рынок», только что приступивший к осуществлению собственной сельскохозяйственной политики, ни за что не захотел уступить. К очередному, седьмому туру переговоров в рамках ГАТТ партнеры-противники не могли приступить несколько лет из-за того, что американский президент не получал полномочий на их ведение, а после того как они появились, переговоры еще много лет топтались на месте. Странам — участникам переговоров, переживающим экономический кризис, было не до уступок. Они вновь схватились за свое излюбленное и привычное орудие защиты национальных интересов — протекционизм.

На очередном туре переговоров в рамках ГАТТ — «Токио-раунд», проходившем в 70-е годы, основное внимание было сосредоточено на нетарифных барьерах. Обсуждение шло тяжело, остро. Каждый участник стремился защититься от конкурентов путем протекционизма. Только через 6 лет, в 1979 г., после начала «Токио-рануд» кое-как завершился, но остался еще длинный список неурегулированных вопросов. Где уж тут западная солидарность, своя рубашка ближе к телу.

Даже по мнению западных обозревателей, неурегулированность указанных проблем и угроза «торговой войны» ведут к усилению не только протекционизма, но и напряженности в отношениях между США и странами «Общего рынка».

К концу 70-х годов доля контролируемой государством торговли в общем импорте стран ЕЭС повысилась с 35,8 до 43,4 %, США — с 36,2 до 44,3, Японии — с 51,4 до 54,7 %[10].

Некоторое снижение таможенных тарифов в результате переговоров в рамках ГАТТ в Токио привело к бурному расширению арсенала других средств для защиты своего рынка — различных законодательных актов и постановлений, получивших общее название «нетарифных барьеров».

Эти барьеры подобны «палочке-выручалочке»: как только партнеры «договорятся» о снижении одних видов, немедленно возникают новые, выполняющие в другой форме ту же функцию. Причем в каждом государстве арсенал этих средств отличается своеобразием соответственно особенностям национальной экономики, законодательства, традиций, и в отличие от таможенных тарифов унифицировать их чрезвычайно трудно, да и особого желания на то участники переговоров не проявляют.

Соединенные Штаты с их громоздкой структурой экономики имеют соответственно и самый широкий набор нетарифных барьеров. Под лозунгом защиты «прав потребителя» в настоящее время не менее шестисот различных организаций занимаются установлением норм на ввозимую продукцию. Западноевропейские страны постоянно конфликтуют с Японией из-за многочисленных рогаток, которые возводит последняя на пути их вывоза в «страну восходящего солнца», тогда как в Европу японские товары идут мощным потоком, расталкивая благодаря своей дешевизне местную продукцию. Время от времени государства — члены ЕЭС пытаются сдержать этот поток, но без особого успеха Когда, например, стало ясно, что ввоз японских видеомагнитофонов во Францию только за восемь месяцев, с января по август 1982 года, увеличился на 234 %, французские бизнесмены забеспокоились. Власти объявили, что отныне японские видеомагнитофоны будут проходить таможенный контроль, и проводиться он будет только в городе Пуатье, а таможенная документация для всех импортеров будет заполняться исключительно на французском языке. Эти меры слишком хлипки, чтобы эффективно сдержать японскую экспансию.

Эти и другие эпизоды современной необъявленной торговой войны получили широкую огласку во время принявшего скандальный характер совещания министров торговли стран ГАТТ, проходившем в ноябре 1982 года. Кстати сказать, за тридцать пять лет существования ГАТТ совещания на таком уровне проводились только два раза — перед раундами Кеннеди и Токио. Теперь, по общему признанию, задачи ставились значительно более скромные — добиться хоть видимого соблюдения «правил игры», выработанных ГАТТ за три с половиной десятка лет существования. Не добились. Западноевропейцы, например, решительно воспротивились американским домогательствам «свободы» торговли, особенно «свободы» торговли сельскохозяйственными товарами. Они справедливо усмотрели в этом попытку США укрепиться на европейском рынке. Американский журнал «Ньюсуик» охарактеризовал результаты этого с большим трудом организованного в условиях военных действий на торговом фронте совещания, как неудачу ее участников по всем пунктам повестки дня, хотя они и вынуждены были продлить мучительную процедуру согласований на один день, чтобы как-то сгладить раздоры хотя бы на бумаге. Не сгладили.

Совещание в Женеве лишь подчеркнуло ослабление поддержки «свободной» торговли. Более того, раздраженный тон, царивший на совещании, не предвещал примирения, скорее наоборот — открытую торговую войну.

Активным возмутителем спокойствия, сумевшим повести за собой другие страны ЕЭС, оказалась, и не в первый раз, Франция, министр торговли которой назвал совещание «комедией». А по поводу грозившего срыва заявил журналистам: «Это будет не провал совещания, а провал высокомерных ожиданий, заложенных кое-кем в его исход. Я желаю, чтобы США соразмерили свои неразумные надежды с полученными результатами и чтобы впредь они предпринимали демарши более прагматичные и умеренные»[11].

На очередном совещании в американском городке Вильямсберге летом 1983 г. премьер-министр Великобритании Тэтчер вынуждена была признать, что все участники совещания осуждают протекционизм, но почти каждая страна в известной мере практикует его.

Главы делегаций избегали обсуждать эту чрезвычайно острую, болезненную проблему и потому переложили ее на министров. В Вильямсберге администрация Рейгана, нуждавшаяся в поддержке остальных участников по политическим и военным вопросам, решила не идти на риск открытой конфронтации с партнерами. Американцы были вынуждены согласиться изъять из текста коммюнике свои формулировки, в которых резко осуждалось субсидирование «Общим рынком» экспорта сельскохозяйственной продукции.

Коммюнике получилось обтекаемым. С одной стороны, заявляется о необходимости покончить с протекционизмом, а с другой — содержится оговорка, что устранить торговые барьеры будет возможно лишь по мере того, как наступит «оздоровление экономики». Трудные решения просто отложены, отметил в связи с этим журнал «Ньюсуик».

Взлеты и падения нефтяной дипломатии


В 70-е годы министр энергетики Саудовской Аравии шейх Ямани был «звездой номер один» как на различных совещаниях, проводившихся на официальном уровне, так и на встречах бизнесменов, для которых цена на энергоресурсы внезапно стала важнейшим элементом конкурентоспособности. Ямани мог позволить себе читать нотации представителям Запада, указывать на необходимость изыскивать альтернативные нефти источники энергии, обещал поставлять нефть на стабильной основе в обмен на выгодные инвестиционные проекты. Наставления подобного рода не пропали даром — Запад принялся перестраивать производственный профиль промышленности в сторону внедрения энергосберегающего оборудования, налаживать добычу нефти в новых районах, чтобы несколько уменьшить свою зависимость от нефтедобывающих стран, прежде всего стран ОПЕК.

Первая попытка повысить неоправданно низкую цену на нефть всего на несколько десятков центов, предпринятая странами Персидского залива в 1971 г., стоила им невероятно долгих и трудных переговоров с монополиями — членами международного нефтяного картеля. Силы еще были неравны. Но уже через несколько лет ситуация изменилась настолько, что страны — члены ОПЕК смогли за короткий срок повысить цену на нефть в три-четыре раза, особенно не опасаясь, что в ответ на них будут наведены пушки, как это случилось с правительством Моссадыка в Иране в 1950-х годах.

Объединив свои ряды, страны ОПЕК не только смогли противостоять попыткам Запада оказать на них нажим, но довольно последовательно проводить политику повышения цены на нефть, чтобы прекратить грабеж их богатств развитыми странами Запада. В определенной мере успех политики ОПЕК объяснялся отсутствием единства по вопросам энергетики в рядах Запада, что объяснялось различной степенью зависимости от внешних поставок энергетического сырья. В то время как Соединенные Штаты, располагая значительными собственными запасами энергоресурсов, импортировали примерно 25 % потребляемой в стране нефти, страны Западной Европы и Японии — 80–90 %. В этих условиях США могли себе позволить прибегнуть к политическому давлению и даже к угрозе применения военной силы, чтобы заставить страны ОПЕК снизить цены на нефть. Западноевропейские государства и Япония заботились больше о стабильности поставок, а о ценах — во вторую очередь.

Поэтому Международное Энергетическое Агентство (МЭА), объединяющее промышленно развитые страны-импортеры нефти, созданное по инициативе Вашингтона как первая реакция на коллективные действия стран ОПЕК и в противовес им, не сыграло той роли, какую на него возлагали за океаном. Разочарованные бездеятельностью МЭА, Соединенные Штаты задумали создать организацию, преследующую чисто политическую цель — оказание нажима на ОПЕК всеми средствами в одном направлении — заставить снизить цены. С этой цельюони добились на совещании «в верхах» в 1979 г. принятия резолюции о создании картеля стран — потребителей нефти, что, по мнению ее авторов, должно было напугать страны ОПЕК. Однако до практического осуществления резолюции дело не дошло. Страны Западной Европы и Японии, кажется, сами испугались. Опасаясь остаться без жизненно важного сырья, они предпочли уладить отношения с нефтедобывающими странами мирным путем, на двусторонней основе.

Другая группа проблем была связана опять-таки с «эгоистическим поведением» США в международных экономических отношениях, с этаким пренебрежением к своим международным обязательствам. До энергетического кризиса они сдерживали свою зависимость от внешних источников нефти в пределах, как уже отмечалось, 25 %. А после повышения цеп в 1973–1974 гг. стали форсировать ввоз жидкого топлива, доведя его чуть ли не до половины потребности в нем.

Такая, на первый взгляд непонятная политика, в действительности была к выгоде определенных монополистических групп. Возросший импорт нефти привел к огромному дефициту платежного баланса страны, а это, в свою очередь, вызвало дальнейшее снижение курса американского доллара, особенно по отношению к западногерманской марке и японской йене. Бонн и Токио, естественно, открыто выразили недовольство таким поворотом дела, подрывающего их конкурентные позиции на мировом рынке в пользу опять же американских экспортеров. Американские нефтяные компании немало заработали также и на отмене регулирования цен на нефть внутри самих США.

В начале 1980-х годов проблема отношений с ОПЕК потеряла для Запада свою злободневность. Потребление энергоресурсов сократилось как в результате принятых мер экономии, так и в связи с сокращением потребления в условиях спада производства. Цены на нефть впервые за 10 лет пошли вниз. Чтобы противостоять падению цен, у стран ОПЕК был один выход — сократить добычу. За два года, с 1980 по 1982, она сократилась с 30 млн. баррелей в день до 18 млн. баррелей в день. Однако цепы продолжали снижаться. Что добычу следует еще сократить, было ясно всем странам ОПЕК. Но как распределить сокращение между участниками, как достигнуть на этот счет согласия, было далеко не ясно, и не представлялось даже возможным. Машина рассогласовалась. Иран перешел к штрейкбрехерским операциям: начал продавать нефть по цене ниже установленного уровня и увеличил добычу. Деньги требовались на войну с Ираком. Венесуэла, Индонезия, Нигерия набрали на себя многочисленные финансовые обязательства в расчете на будущие доходы от нефти и теперь усиленно изыскивали возможность отсрочить платежи по займам. Они также увеличили добычу.

Отсутствие единства в неблагоприятных для стран ОПЕК условиях на мировом рынке снизило и их дипломатический вес. Запад, пойдя вначале на двусторонние переговоры с каждой страной в отдельности, в конечном счете прибегнул к старинной формуле «разделяй и властвуй». Тем более, что его зависимость от поставок ОПЕК несколько сократилась за счет поставок Мексики, Великобритании и Норвегии.

Стразы ОПЕК оказались в трудном положении. Приходилось отступать. На конференции министров стран ОПЕК в марте 1983 г. картель впервые за четверть веко своего существования пошел на понижение базисной цены на нефть с 34 до 29 долл. Был установлен коллективный «потолок» добычи на уровне 17,5 млн. баррелей в день. В пределах этого лимита после ожесточенных споров были установлены индивидуальные квоты для отдельных стран-участниц. Но уже меньше чем через девять месяцев, на совещании в декабре снова возник вопрос о пересмотре квот. «Несогласных» возглавляли те же страны — Иран, Ирак, Венесуэла, Индонезия. Механизм ОПЕК не предусматривает дисциплинарных мер к нарушителям установленных лимитов Участились секретные сделки с целью переманивания покупателей, предоставляя им более льготные условия. О расколе в рядах ОПЕК свидетельствует и тот факт, что в течение целого года пост генерального секретаря этой организации оставался свободным из-за соперничества между Ираном, Ираком, Алжиром и Венесуэлой. Снова тесно переплелись экономика и многоходовые комбинации дипломатии.

Равнодушие капиталистического Севера


к проблемам Юга


Успехи многосторонней дипломатии развивающихся стран в переговорах с развитым капиталистическим миром в начале 70-х годов во многом объясняются действенным противостоянием стран ОПЕК развитым капиталистическим государствам. Проблема обеспеченности сырьем настолько обеспокоила и взволновала Запад, что он с оговорками все же вынужден был пойти на принятие таких важных документов, как «Программа действий по установлению нового международного экономического порядка» и «Хартия прав и обязанностей государств». В дальнейшем практически все десятилетие дипломатия Запада была занята одним — как бы это и дальше грабить чужое богатство. Посредством обещаний, деклараций и всяческим красноречием дипломаты развитых капиталистических стран успокаивали развивающиеся страны, старались не доводить дело до конфронтации на международных форумах. А на практике — не давали почти ничего, но брали, не стесняясь.

Проблема взаимоотношений «Север — Юг» не случайно регулярно фигурирует в списке вопросов для обсуждения на самом высшем дипломатическом уровне, на совещаниях в верхах. Однако практически верхи ни разу конкретно их не обсуждали. Крупный бизнес Запада побаивается, как бы страны — производители других видов сырья не создали организаций наподобие ОПЕК. Пока таких организаций нет. Сейчас существуют ассоциации стран-экспортеров меди, железной руды, бокситов и т. п., но политический вес их еще далек от веса ОПЕК. Кризисы перепроизводства в развитых капиталистических странах вызывают снижение спроса на сырье, а следовательно, и падение цен на него. В таких условиях трудно противостоять империалистическим хищникам. Вопрос о создании сырьевого фонда при ЮНКТАД для стабилизации цен на сырье из-за ярого сопротивления крупных капиталистических стран буксовал все 70-е годы.

Развитые капиталистические страны не только хотят дешево приобретать сырье у развивающихся государств, но и покрепче привязать их к своей колеснице. Но сделать так, чтобы это выглядело «прогрессивно». Развивающийся мир хочет создавать свою промышленность. Мы особенно не возражаем, говорит Запад. И вот под видом содействия, помощи в создании ими собственных заводов, фабрик, электростанций, транспорта индустриальный Запад исподволь навязывает развивающимся странам путь так называемой зависимой индустриализации. Суть этой империалистической стратегии состоит в мирной интеграции этих стран в капиталистическое мировое хозяйство.

В результате неравноправных экономических связей с развитым Западом у развивающихся стран образовалась астрономическая задолженность, превысившая к началу 1984 г. 800 млрд, долларов. Такая сумма не то чтобы смутила развитые государства Запада, но реакцию вызвала. Американский журнал «Тайм» выразил ее так: «Бомба долгов угрожает взрывом». Обозначилось неслыханное ранее явление — массовая просрочка долгов развивающимися странами. С 1981 г. не вносят своевременно платежей в счет погашения долгов ежегодно по три десятка стран. Самые крупные должники — Бразилия, Мексика, Аргентина и Чили получили в 1983 г. новых займов на 46 млрд, долларов, а на погашение прежних и уплату процентов по ним истратили 67 миллиардов, т. е. на 21 млрд, больше, чем получили. Вот чем оборачивается «помощь» империалистических «доброхотов» развивающемуся миру: кабалой, долгами.

Долги растут, а финансовая «помощь» Запада практически не увеличивается. Даже американский журнал «Форин афферс» должен был отметить недопустимость такого положения, когда «помощь» США развивающимся странам остается на одном уровне. В процентном отношении к валовому национальному продукту в сравнении <з развитыми странами — членами Комитета помощи развитию Соединенные Штаты платят практически меньше всех, опережая лишь Италию. «Помощь» они, как правило, направляют отнюдь не самым бедным странам, а преимущественно диктаторским режимам и своему союзнику по агрессивной политике на Ближнем Востоке — Израилю. Лишь небольшая толика перепадала другим развивающимся странам.

Правительство Рейгана, расходуя сотни миллиардов долларов на военные цели, решило сэкономить несколько сот миллионов на «помощи», которые пошли, конечно, не на улучшение положения 35 миллионов американцев, живущих ниже уровня бедности, а тому же Пентагону. Как выразился по этому поводу один из членов конгресса, «многие избиратели считают, что помощь — хорошая идея, но в период спада можно найти лучшее применение этим деньгам в своей стране»[12].

Даже тот мизер, который называется «помощью», Вашингтон обставляет помпезно: при передаче «помощи» присутствует посол, чиновник из госдепа. Чек преподносится чуть ли не на блюдечке с голубой каемочкой. Посол рассыпается в благих пожеланиях, произносит много слов, а чек-то легковесный. «Ю. С. ньюс энд уорлд ринорт» писал, что «помощь» слишком часто использовалась как костыли для дипломатии. Жизнь посла облегчается, когда у него есть, что раздавать». А так как на раздачу США не прытки, то они постоянно недовольны «поведением» развивающихся стран. Центр тяжести в отношениях с развивающимися странами в Вашингтоне решили перенести на частный бизнес. «Меньше государственных — долларов — больше частной «помощи»» — вот кредо Рейгана. Для стимулирования бизнеса в десяти «ключевых» развивающихся странах в 1982 г. создало «Бюро частного предпринимательства». Взносы в международные финансовые организации правительство сокращает, а обещанные суммы выделяет «со скрипом», всячески пытаясь связать предоставление средств политическими условиями.

Таким образом, хотя «Юг» продолжает интересовать промышленно развитый капиталистический «Север» во многих аспектах — экономически — как источник сырья и дешевой рабочей силы, политически — как возможная поддержка в международных организациях, в социальном плане — как единственный потенциальный резерв развития капитализма вширь, в целом современный этап характеризуется застоем в развитии отношений этих]рупп государств.

По вопросам отношений «Север — Юг» расхождение мнений между, по крайней мере, семеркой самых развитых стран капиталистического мира наименьшее. Политическая цель одна — удержать развивающийся мир всеми способами на империалистической орбите, помешать пойти по некапиталистическому пути развития. И тут Запад стоит насмерть, потому что не может не понимать, что в противном случае его ждет быстрый конец.

Хочется лишний раз подчеркнуть, что сочетание «Север — Юг» — маневр буржуазной пропаганды. За аморфным, безликим «Севером» легче скрыть хищный оскал капитализма. «Север» — это не только мы, капиталисты, но и социалистические страны, они тоже в ответе за беды «Юга», развивающихся стран. Такое представление о «Севере — Юге» пытаются навязать апологеты капитализма. Но Вашингтону и прочим не удастся обмануть южан, развивающийся мир.

Помимо прочего, капиталистический Запад рассчитывал вытянуть свою экономику из кризиса посредством повышения спроса на рынках развивающихся стран. Не получилось. Мнение по этому поводу, разделяемое многими буржуазными специалистами, выразил Уилфрид Гут, председатель «Дойче банк». Он указал на финансовые трудности многих стран Юга, на то, что наиболее важные причины одновременных финансовых осложнений у ряда развивающихся стран отражают «кумулятивный эффект затяжного спада, непомерно высоких процентных ставок и растущего протекционизма в индустриальном мире».

На совещании в Вильямсберге было фактически решено, что надежды на экономическое оздоровление в странах развивающегося мира зависят от экономического роста в промышленно развитых странах. Вот так, откровенно, даже не прибегая к дипломатической лакировке своих целей, заявляют: сначала мы за ваш счет двинем свою промышленность, а потом видно будет, потом поговорим о развивающихся.

В коммюнике, однако, выражена «глубокая озабоченность» по поводу «долгового бремени многих развивающихся стран», за этой озабоченностью в действительности кроется, по признанию «Уолл-стрит Джорнэл», «отказ внять всем призывам к массированной помощи развивающимся странам».

80-е годы — «политика увязок»


Отношения Восток — Запад в 70-е годы оставались за рамками совещаний в верхах, пока в Белый дом не пришел Рейган. Провозгласив политику силы своим принципом в международных делах, и прежде всего во взаимоотношениях с социалистическими странами, Вашингтон возомнил, что ему удастся диктовать свои условия этим странам.

Термин «политика увязок» (англ, «линкейдж политике»), введенный в дипломатический оборот в начале 1970-х годов государственным секретарем США Киссинджером, вскоре стал обозначать официальную доктрину. «Линкейдж политике», — читаем мы в солидном журнале «Интернейшнл организейшн», — это государственная политика, ставящая поведение государства в определенном вопросе в зависимость от позиции противоположной стороны в другом вопросе». Старый метод «ты — мне, я — тебе» настолько «наукообразили», что сравнивают «политику увязок» с теорией сравнительных издержек производства. В том же журнале авторы специальной научной статьи приходят к выводу: «Исходя из экономической теории обмена, мы считаем, что применение увязок различных вопросов облегчает заключение большего числа взаимно выгодных соглашений между нациями». По этому поводу журналисты, любители поострить, тут же напомнили, что такие «увязки» практиковались уже древними племенами, а австрийский канцлер Меттерних любил подчеркивать, что «увязки» тем более эффективны, чем меньше о них говорят. Но то были методы старой, классической дипломатии, близкой к искусству. У нынешней американской дипломатии на всех уровнях стиль совершенно иной. Свою политику увязок за океаном решили в начале 80-х годов применить в сфере отношений Восток — Запад. В отличие от австрийского канцлера Вашингтон заговорил о ней громко, даже с ноткой скрытой угрозы.

Равновесие в военной области между ведущими ядерными державами способствовало разрядке международной напряженности и развитию торгово-экономических, промышленных и научно-технических связей между двумя социально-экономическими системами. К 70-м годам со всей очевидностью проявилась историческая правота ленинских идей о мирном сосуществовании капитализма и социализма. В то же время мирное сосуществование и более широкое деловое сотрудничество отнюдь не ослабило идеологическую борьбу, напротив, опа стала острее. Но в то время как Советский Союз и социалистические страны рассматривают торгово-экономические связи как основу и важное средство укрепления мира и социального прогресса, Запад, и в первую очередь США, не оставляют попыток с помощью «увязок» подчинить или изменить ход развития событий в социалистическом лагере в своих интересах. Но одно дело желание и совсем другое реальность. Они не смогли достичь этого в 1917 году, а теперь тем более не достигнут, когда социализм утвердился на трех континентах.

Западноевропейские страны и Япония раньше Соединенных Штатов пришли к выводу о никчемности затеи с «изменением хода событий» и что они напрасно теряют выгодные рынки сбыта своей продукции и импорта советских товаров. По мере того как выдыхалась «холодная война», расширялись отношения Восток — Запад. В 60-х — начале 70-х годов экономические связи постепенно строились на долгосрочной основе сначала посредством заключения пятилетних торговых соглашений, а затем — десятилетних соглашений об экономическом и научно-техническом сотрудничестве. Испытывающий кризис рынков сбыта, страдающий от безработицы Запад охотно шел в этот период на развитие взаимовыгодного экономического сотрудничества со странами социалистического содружества.

Страны социалистического лагеря также смогли воспользоваться преимуществами международного разделения труда и, в частности, за счет импорта отдельных видов машин, оборудования, передовой технологии с Запада, что позволило экономить время на ее разработку и ускорить ввод в строй новых предприятий. Соединенные Штаты, не добившись каких-либо результатов от экономической блокады социалистических стран, проиграв войну во Вьетнаме, постепенно, нехотя, но вынуждены были пересматривать свою торговую политику по отношению к социалистическим странам. Американские бизнесмены видели, что теряют выгодные рынки и контракты в пользу западноевропейских и японских конкурентов и старались наверстать упущенное. В Москве появились представители крупных фирм, филиалы банков. Американские профсоюзы, прежде всего профбоссы, зараженные антикоммунизмом, на рубеже 70-х годов несколько изменили свою политику, тем более в условиях растущей безработицы.

Однако здравого подхода к советско-американским торговым связям у Вашингтона хватило ненадолго. В Соединенных Штатах не прекращались попытки увязать «экономические уступки» с политическими требованиями. По этой причине советско-американское торговое соглашение 1972 г. так и не вступило в силу из-за поправки Джексона — Венике к закону о торговле 1974 г. Реакционнейшие сенаторы эти Джексон и Венике.

Вашингтону очень хотелось заставить своих союзников по НАТО трусить в одной с ними антисоветской упряжке. Но те не проявили особой прыти. Они почти физически ощущали благотворное влияние разрядки на расширение связей с социалистическими странами. Недаром на совещаниях глав правительств в Бонне и Токио американскому руководству не удалось добиться от своих партнеров существенных уступок по интересующим их вопросам — ни в валютной, ни в торгово-экономической, ни в других областях. Американцы выказали подозрительность: союзники готовы не просто расширять торговлю с Востоком, а развивать ее даже в ущерб интересам США, в нарушение атлантической солидарности.

Еще администрация Картера уже под занавес своего правления, подталкиваемая военно-промышленным комплексом и «ястребами», решила напомнить им об американской военной мощи и не забывать о необходимости единства Запада перед «лицом советской угрозы». Союзников призвали поддержать американские санкции против Советского Союза, введенные под предлогом событий в Афганистане и Польше. Напомним, что тогда американцы практически объявили нам торговую войну: расторгли уже заключенные крупномасштабные соглашения, отказались продать зерно, аннулировали сделки на продажу некоторого оборудования, отказали в кредитах и т. п. Пытаясь заставить Бонн, Лондон, Париж, Рим равняться на Вашингтон, Белый дом оказывал на них небывалый дипломатический и экономический нажим. Однако западноевропейские страны, на словах солидаризировавшиеся с США, фактически проигнорировали призыв к экономическому бойкоту и продолжали развивать выгодные для них торгово-экономические связи с СССР и другими социалистическими странами. Это было похоже на неповиновение, с чем за океаном не хотели примириться. В ход пустили, кроме «шантажа безопасностью», и другое средство.

На совещании в верхах в Версале (1982 г.) Рейган использовал высокие учетные банковские ставки как дополнительную возможность нажать на партнеров. Соединенные Штаты выдвинули в качестве центральною вопроса и потребовали от западноевропейских стран прекратить предоставление кредитов социалистическим странам и разорвать контакты на строительство трансконтинентального газопровода Уренгой — Ужгород и поставку для пего компрессорных станций. Однако и тут Вашингтон просчитался. Его домогательства встретили решительным отпором. Как писала газета «Нью-Йорк таймс», «партнеры Рейгана с холодным презрением отнеслись к его призыву о значительных ограничениях кредитов советскому блоку», а влиятельная газета «Крисчен сайенс монитор» так оценила результаты совещания: «Все, что удалось получить Рейгану, — это заявление с призывом придерживаться коммерческой осмотрительности при кредитовании Западом торговли с СССР». Хотя американские участники переговоров сделали, что называется, хорошую мину при плохой игре и говорили о победе, тем не менее неофициально признавали, что практически уровень торговли Восток-Запад при таких условиях может даже увеличиться. Это, впрочем, понимало и американское руководство, поскольку не прекратило попыток призвать союзников к порядку.

Дядя Сэм вошел в раж и повелел запретить филиалам американских фирм, оперирующих в странах Запада, и европейским фирмам, производящим продукцию по американским лицензиям, поставки продукции для строящегося в СССР газопровода. Нажим был столь откровенным, грубым, затрагивающим национальные чувства западноевропейских стран, что даже правительство Тэтчер, всегда и во всем следующее за Вашингтоном, на сей раз «взбунтовалось» и дало команду своим фирмам но подчиняться диктату США.

По поводу домогательств Вашингтона французский журнал «Монд дипломатик» саркастически писал, что горе союзникам, которые торгуют с «дьяволом». Вашингтон обрушивается на них с упреками в том, что они содействуют развитию экономической базы, на которой противник основывает свое потрясающее военное превосходство. После соглашения по сибирскому газу Рейган запретил европейцам продавать Советскому Союзу оборудование насосных станций, изготовляемое в Европе филиалами американских фирм. В ответ европейцы ссылаются на отмену им американского зерна в СССР и обвиняют президента в непоследовательности. Но дело в том, что в США голосуют американские фермеры, а не западногерманские или французские рабочие филиалов американских фирм. Поэтому важно лишь, чтобы первые процветали и голосовали за кого надо, а вторые пускай выкручиваются как хотят[13].

Но все это второстепенно. А важно следующее: во имя своего «либерализма» Рейган хотел бы, чтобы его решение возобладало над суверенитетом европейских государств. Суверенитет союзников — всего лишь абстракция, скрепленная пустопорожним ритуалом опускания бюллетеней в урну. Единственный подлинный суверенитет опирается на военно-экономическую мощь, гарантирующую независимость союзников. Имеется, конечно, в виду независимость от Советского Союза, который одним махом осмеливается отвергать господа бога и свободу предпринимательства. А зачем союзникам независимость от США, которые их оберегают? Чувствуя, что коса нашла на камень, и заставить союзников следовать своему указующему персту им не удастся, руководители США пошли на попятный. Сорвать строительство газопровода не удалось.

Отказ западноевропейцев повиноваться возмутил определенные круги в США, которые стали настойчиво требовать от союзников увеличить вклад в военные расходы НАТО и даже пригрозили вывести американские войска из Европы и оставить ее «на произвол судьбы». Но подобные угрозы, в свою очередь, «возмутили» главнокомандующего вооруженными силами НАТО американского генерала Роджерса, который в пространной статье в журнале «Форин афферс» писал, что пребывание американских войск в Европе — отнюдь не благотворительный жест со стороны США, что экономическое процветание, достигнутое Соединенными Штатами, не сохранить посредством какой-то, по его выражению, альтернативной концепции «Крепость Америка»[14].

Что касается западноевропейцев, то при всем при том, однозначной позиции у них пет. С одной стороны, военная зависимость от США, а с другой — собственные экономические и политические интересы. С одной стороны, атлантическая солидарность, а с другой — стремление сохранить разрядку, сохранить выгодные экономические, культурные отношения с социалистическими странами.

В этом отношении примечательна статья в осеннем номере за 1983 г. журнала «Форин афферс» министра иностранных дел ФРГ Геншера, названная «К общей стратегии Запада за мир, свободу и прогресс». Видный политический деятель Западной Германии осуждает, вернее, не одобряет политику грубого нажима на союзников, проводимую Вашингтоном. Формулировку президента Рейгана «Единство Союза — база успешных взаимоотношений с Востоком» он считает не совсем верной и предлагает свой вариант: «Соглашение в альянсе (НАТО) по вопросам политики в отношении Советского Союза и стран Восточной Европы, так же как и в отношении политической, экономической и военной стратегии, — вот база прочности Союза и его способности действовать[15]». В этом варианте отчетливо просматривается, подчеркивается та мысль, что для европейцев очень важны экономические и политические отношения с Востоком и они вовсе не адекватны американским. И именно к вопросу развития экономических связей с социалистическими странами, Геншер предлагает подойти с реалистических позиций: прежде чем достичь согласия по поводу функции, которую эти связи должны выполнять, нужно сначала определить, какую функцию они могут выполнять. Другими словами, насколько торговля с Западом важна для Советского Союза. Геншер должен был признать, что навязанная Западом Советскому Союзу в первый послевоенный период политика изоляционизма, когда торговля была минимальной, не помешала СССР запустить в космос первый спутник и догнать Запад в области ядер-ных вооружений. Столь же нереалистична такая политика и сейчас. На основании анализа современного состояния экономических связей Восток — Запад Геншер делает следующий вывод: «В то время как экономические отношения с СССР достигли размеров, которые делают эту страну серьезно заинтересованной в сотрудничестве, они не достигли такого объема, который позволил бы Западу принудить Советский Союз к существенным уступкам в политической области. И кнут и пряник для этого слишком малы»[16]. Таким образом, Геншер признает, что у капитализма нет сил помешать странам социализма строить новое общество. К слову, стоит сказать, что статья написана в период, когда он временно находился не у дел, до образования коалиции свободных и христианских демократов.

После Версаля западные руководители практически «забыли» все, о чем договаривались, но и к тому же обнаружили, что огромный долг, в который, по сути, они вогнали развивающиеся страны, угрожает стабильности банковской системы и вместе с ней мировой капиталистической экономике.

Совещание в Вильямсберге (1983 г.), о котором уже упоминалось, американская делегация проводила по тщательно разработанному сценарию. Мельчайшие детали, вплоть до заголовков газет с комментариями совещания, были заранее спланированы так, чтобы представить Рейгана в роли бесспорного лидера западного мира и самого популярного президента США. Но экономические противоречия капиталистического Запада настолько обострились, что на «лидера» мало обращали внимания и, как он ни нажимал, достигнуть единодушия ни по одной из главных рассмотренных экономических и финансовых проблем оказалось невозможным. Расчеты американской делегации на дальнейшее ужесточение курса по отношению к социалистическим странам не оправдались. И тогда курс был взят на дальнейшую «политизацию экономики».

Впервые на совещании семерки в верхах, зародившемся как форум для решения экономических проблем, важнейшее внимание было уделено военно-политическим проблемам, и тут проявилось большее единодушие. Из принятой декларации торчали уши антисоветизма и антикоммунизма. На этой почве и было продемонстрировано «единодушие» атлантистов, к которым примкнула и подписавшая декларацию Япония, хотя она и является членом НАТО. Комментируя декларацию, итальянская газета «Републикка» подчеркивала, что «Европе навязали политическую декларацию, представляющую собой нечто принципиально новое: утверждение, изложенное в официальном документе, подписанное главами государств и правительств, о том, что оборона Запада неделима и глобальна и что именно этой концепцией глобальности следует руководствоваться при проведении всех нынешних и будущих переговоров, начиная с женевских переговоров о евроракетах. Одним росчерком пера Италия — вместе с тремя другими странами ЕЭС, но в отсутствие остальных шести членов Сообщества — решила вступить в союз всепланетного масштаба. Таким образом, расширение политической, если не военной, сферы действия НАТО становится свершившимся фактом. Однако в этой концепции «глобальности» и «неделимости» есть явные противоречия. Если безопасность действительно неделима, то как можно отвергать требование Советского Союза об учете английских и французских ракет в европейском ядерном потенциале? Если безопасность глобальна, то как можно утверждать, что Атлантический союз ставит себе задачей только оборону Северной Атлантики и Западной Европы, если одна из стран, подписавших виль-ямсбергскую декларацию, является ключевой державой Дальнего Востока?»[17]

Газета «Монд» со своей стороны охарактеризовала декларацию как фактическое рождение «нового военно-политического союза, охватывающего географическую зону от Атлантического до Тихого океана». Французская печать отмечала, что президент Миттеран не должен был подписывать документ, где упоминается о решении НАТО разместить ракеты «Першинг-2» и крылатые ракеты в Западной Европе, так как Франция не участвовала в принятии этого решения.

Делегация США, столкнувшись с твердой оппозицией при обсуждении экономических связей Восток — Запад на уровне глав правительств, решила, что называется, не мытьем так катаньем добиться своего, включив в проект коммюнике положение о необходимости «увязки» экономических отношений Восток — Запад с интересами безопасности. Западноевропейские страны особенно не возражали против этой формулировки, поскольку неопределенность формулы об «интересах безопасности» оставляет широкие возможности трактовать эти интересы по-своему.

В дальнейшем администрация Рейгана приложила немало усилий для «конкретизации» решений вильямсбергского совещания, добившись установления лимитов стран — членов ОЭСР на импорт энергии из «третьих стран» и новых минимальных ставок по экспортным кредитам членов этой организации. Тем не менее единства Запада в экономических отношениях с Востоком добиться Вашингтону не удается. Партнеры справедливо подозревают американскую администрацию в стремлении замаскировать политическими демаршами намерение задержать вырвавшихся вперед конкурентов.

Повышение «дипломатического ранга» экономических проблем, перенос их на уровень «политики высшего порядка» представляет собой попытку найти формулу регулирования этих проблем. Но результаты совещаний в верхах показали, что такая формула не найдена, да и затея сама по себе бесплодная, бесперспективная. Западная печать писала по этому поводу, что на совещаниях в верхах прописываются лекарства, которые «больные», вернувшись домой, не собираются принимать. Недаром французский президент Миттеран назвал как-то совещание в верхах «балаганом для внутриполитических целей». Президент знал, что говорит.

В канун десятого совещания на высшем уровне, весной 1984 г., английская «Файненшл Таймс», анализируя результаты прошедшего периода, отмечала их весьма скромный багаж в виде некоторого сдерживания волны протекционизма в западном мире. Главной причиной назывались гегемонистские устремления американского руководства. «И в будущем на таких совещаниях особого результата не добьешься, — писала газета, — если европейцы не сумеют делать себя менее уязвимыми от па-жима, порождаемого неравноправной взаимозависимостью»[18].

Глава II


ДИПЛОМАТИЯ «ВЗАИМОЗАВИСИМОСТИ»



Взаимозависимость — излюбленный термин современной дипломатии Запада. Обычно под этим подразумевается усилившаяся зависимость экономики одного государства от действий и решений в экономической области другой страны. Совершенно очевидно, что для «взаимной» зависимости экономические потенциалы партнеров должны быть хотя бы примерно равны.

В преддверии десятого совещания в верхах в Лондоне газета «Файненшл Таймс» писала: «Взаимозависимость стала модным термином в 60-е годы, когда Европа, казалось, нагоняла Соединенные Штаты[19]. Особенно по душе термин пришелся Вашингтону. На совещании в верхах в Бонне (1978 г.) европейцам было заявлено, что США более не желают нести экономические издержки лидерства, и выдвинута теория «трех локомотивов», которая по идее должна «вытянуть» капиталистический мир из послекризисного хаоса. Однако два других государства, предназначенных на роль локомотивов — ФРГ и Япония, — отнеслись к этой идее без энтузиазма. Они дипломатично противопоставили этой теории концепцию «автомобилей», которые все должны нести равный груз ответственности за судьбы капиталистического мира.

Под нажимом из-за океана ФРГ и Япония взяли на себя обязательства увеличить темпы роста валового национального продукта с тем, чтобы предоставить более широкий рынок своим партнерам, страдающим от дефицита платежного баланса, а Япония обещала, правда через силу, увеличить импорт, а также ограничить экспорт в Соединенные Штаты. Однако обязательства выполнялись с большим скрипом. Европейцы первыми обнаружили, что «взаимозависимость» оказалась вовсе не взаимной. Как писала та же «Файненшл Таймс»: «Кое-кто оказался бот лее зависимым, чем другие, так как не смог собственными силами решать свои проблемы». Хотя многие буржуазные западные исследователи считают взаимозависимость отличительной чертой взаимоотношений между промышленно развитыми капиталистическими странами, они и в этом контексте вынуждены признать, что «если растущая взаимонезависимость и существует, то она вовсе не универсальна и не симметрична».

Несомненно, что такие явления, как интернационализация производства, политические последствия деятельности транснациональных корпораций, оказывают влияние на действия правительств. Применительно к развитым западноевропейским государствам, экономика которых тесно связана с внешним рынком, иногда на том же Западе все это характеризуют как «противоречие между стремлением к независимости и необходимостью взаимозависимости».

Продвижение интересов национальной экономики стало занимать столь большое место, что сложилась целая область, получившая название «экономической дипломатии». Для выработки внешней экономической стратегии и тактики созданы многочисленные организации, «мозговые центры», в том числе и «независимые» международные вроде «Римского клуба». Возросла роль «многосторонней дипломатии», увеличилось число действующих лиц, участвующих в выработке международных соглашений, регулирующих отношения между — группой государств. Как на последний пример тут можно указать на уже упоминавшуюся Ломейскую конвенцию.

В коллективной монографии буржуазных ученых «Экономическая внешняя политика промышленно развитых государств»[20] ее задачи определены следующим образом: «Дилемма экономической политики в ближайшие десятилетия — как управлять внешними связями таким образом, чтобы содействовать достижению национальных целей, сохраняя для каждого государства максимум свободы в обеспечении своих собственных национальных интересов и одновременно поддерживая порядок в международной системе, так чтобы действия одной нации не являлись посягательством на благосостояние другой». От «посягательства на благосостояние других» капиталистические государства удерживает лишь опасение ответных действий.

Подобные опасения дольше других стран не тревожили США, для которых внешний рынок занимал второстепенное положение по сравнению с внутренним. Однако и для США положение в 70-е годы стало меняться. Внешнеэкономическая сфера начала доставлять неудобства американским политикам, затрудняя государственное регулирование экономики в желаемом направлении, что нашло отражение в ежегодном президентском докладе еще 1 февраля 1974 г. В нем признавалось' «События 1973 г. вынудили нас обратить особое внимание на наши внешние экономические связи. Коротко говоря, нам будет чрезвычайно трудно наладить стабильную экономику в неустойчивом мире. Мы должны вносить стабилизирующее влияние в мировую экономику, большой частью которой мы являемся. Мы должны содействовать объединенным усилиям для поддержания здоровья мировой экономики»[21].

На протяжении последних десяти лет, т. е. вплоть до 1985 г., подобные заявления делались много раз, многообещающих слов не счесть. А в реальности политика США, по признанию союзников, остается, мягко говоря, «эгоистической». Правда, нужно заметить, что младшие партнеры дяди Сэма сами отнюдь не отличаются альтруизмом. В мире чистогана каждый поступает в зависимости от того, туго ли набит его кошелек. Это относится и к правительствам.

США: зависимость без взаимности


Выступая на ежегодной сессии Международного валютного фонда и Международного банка реконструкции и развития осенью 1983 г., глава Белого дома Рейган заявил: «Мы и наши торговые партнеры находимся в одной лодке. Если один из партнеров просверлит в ее днище дыру, то разумно ли другому просверлить еще одну? Некоторые люди отвечают на этот вопрос «да» и называют это жестким курсом. Я же говорю, что мы все в этом случае вымокнем до нитки…». За признанием взаимозависимости Рейган тут же дал понять, кто капитан лодки. «Пусть никто, пригрозил капитан, не заблуждается в нашей решимости пустить в ход всю нашу мощь и влияние, чтобы не позволить никому уничтожить лодку и утопить нас всех». Вот так.

Игнорируя интересы своих партнеров, администрация Рейгана стремится утвердить свой гегемонизм в капиталистическом мире. Взаимозависимость она толкует как зависимость всех от США и независимость США ни от кого, никакой взаимности. Уже упоминавшаяся «Файненшл Таймс» характеризовала эту особенность политики США так: «Президенты Форд и Картер смирились с мыслью, что европейцы и Япония со временем могут достичь равного статуса с Соединенными Штатами. Однако президент Рейган с этим не примирился и стремится к восстановлению лидирующих позиций США. Данные о международной торговле, платежах и инвестиционных потоках, возможно, действительно подтверждают факт экономической взаимозависимости между странами. Однако, поскольку Рональд Рейган не отдает себе отчета в этом или не желает этого понять, его администрация попросту отрицает, что ее финансово-бюджетная политика в области процентных ставок оказывает пагубное воздействие на кого бы то ни было. Если отрицается сам факт взаимозависимости, не остается особо широких возможностей для консультации, не говоря уже о модификации национальной экономической политики».

Игнорировать претензии своих союзников Соединенным Штатам помогают не только масштабы их экономики и даже не «ядерный зонтик», который они им посулили, но особенно деятельность транснациональных корпораций (ТНК), филиалы которых действуют по всему миру. Столкнувшись с резкой конкуренцией со стороны стран Европейского экономического сообщества на рынке продовольствия, Вашингтон оказал своим экспортерам щедрую финансовую помощь. Учитывая возросший спрос на продовольствие в мире, США за 70-е годы значительно увеличили его производство. Экспорт сельскохозяйственной продукции из США к 1981 г. составлял 20 % всего экспорта страны, в том числе пшеница, рис, хлопок, табак. Американцы потеснили европейцев, несмотря на то что ЕЭС субсидирует вывоз сельскохозяйственной продукции. Так, доля США в экспорте пшеницы возросла на 25 млн. тонн.

Как это достигается? Вот один из примеров. Для того чтобы утвердиться на марокканском рынке, США предоставили Марокко долгосрочный заем под негативный процент, что позволило американцам лишить французских экспортеров рынка, на котором в 1982 г. было продано 2 млн. т зерна[22].

Разногласия между ЕЭС и США еще больше обострились, и на совещание ГАТТ в Женеву (ноябрь 1982 г.) участники приехали в воинственном настроении.

Американцы прибыли на совещание в составе огромной делегации, включавшей чуть ли не четыре десятка членов конгресса, заинтересованных сломить упорное нежелание ЕЭС изменить условия своей общей сельскохозяйственной политики. Переговоры буквально с самого начала были отмечены откровенной резкостью и угрозами — главным образом со стороны США в адрес западноевропейцев, но и последние в долгу не оставались. Перебранки случались и раньше на международных совещаниях, но до такого еще не доходило. Теперь же на вопрос журналистов относительно жалоб США на субсидирование ЕЭС своего экспорта продовольствия сэр Рой Денмэн, представитель ЕЭС в Вашингтоне, резко ответил: «Это не их дело». В свою очередь, сенатор Джесс Хелмс, один из членов американской делегации, с еще большей резкостью предупредил, что если европейцы не согласятся отменить свои субсидии, США ответят по принципу «око за око, зуб за зуб» и выбросят на мировые рынки дешевое зерно и молочные продукты. Но этих угроз заокеанскому сенатору показалось мало. Он прибег к характерному для американской дипломатии «шантажу безопасностью», намекнув, что в ответ на недружественное поведение ЕЭС Соединенные Штаты, возможно, даже ограничат свои обязательства перед НАТО.

Американское правительство возобновило наступление на сельскохозяйственную политику ЕЭС уже к концу мандата Картера. При Рейгане натиск еще больше усилился, дипломатия крутилась вовсю. Государственный департамент, министерство сельского хозяйства обрушиваются на рост экспортных субсидий в сельскохозяйственных расходах ЕЭС. На это ЕЭС вполголоса возражает, что его доля экспорта возросла прежде всего за счет таких товаров, как сахар, говядина, молочные продукты, которые до настоящего времени не интересовали американцев. Но это толькоеще больше горячило последних. Президент американской «Континента грейн компани» Фрайбург заявил на конференции производителей зерна и кормов в США в марте 1983 г., что большая часть сельскохозяйственных кругов приветствует заявления тех американцев, которые осуждают европейцев, не признают ГАТТ и рекомендуют увеличить субсидии и усилить агрессивность.

Самые высокопоставленные деятели — министр сельского хозяйства Блок, сенаторы недовольны ГАТТ за то, что она выпесла решение по поводу экспорта муки благоприятное не для американцев, а для европейцев. «Необходимо ужесточить дисциплину в ГАТТ: ныне там царит полнейшая неразбериха и каждый может использовать его правила, как захочет», — заявил Блок. Словом, если ГАТТ нам не нравится, изменим его, а если сельскохозяйственная политика ЕЭС пам мешает, ликвидируем и ее. «Мы будем бить по ней, пока она не перестанет существовать». Именно такую незавидную судьбу уготовил политике сельскохозяйственного экспорта из ЕЭС Данлоп, помощник упомянутого выше ультраконсервативного сенатора Хелмса — председателя сенатской комиссии по вопросам сельского хозяйства. «Этот молодой человек, обладающий громким голосом, уверен, — писала по этому поводу французская «Монд» в июне 1983 г, — что если европейцы не согласятся с программой, сводящейся к постепенной отмене экспортных субсидий, то конгресс, который, по его словам, решительно намерен теперь действовать в этом направлении, заставит администрацию принять меры, способные вынудить ЕЭС к уступкам!»[23]

Тяжелый, не дипломатический удар по всей «десятке», и особенно по Франции, был нанесен зимой 1982 г. США предоставили значительные субсидии своим экспортерам, и те продали по демпинговым ценам Египту миллион тони муки, изгнав тем самым европейцев с традиционного рынка. Кроме того, они заключили с Египтом контракт о поставке молочных продуктов также по низким ценам, который будет подписан, если переговоры с ЕЭС не пойдут так, как хочется Вашингтону А идя навстречу экспортерам молочных продуктов, сенатская комиссия по вопросам сельского хозяйства внесла законопроект, в котором требует от министра сельского хозяйства субсидировать экспорт 150 тыс. т. молочных продуктов в год в течение трех лет. Цель все та же: заставить европейцев, а также новых конкурентов, бразильцев, подчиниться господину доллару.

Конгресс готов потратить миллионы для того, чтобы «погасить пожар огнем», объясняет Хелмс. Этот самоуверенный сенатор на случай, если упомянутый «удар» не принесет успеха, предложил поправку к законопроекту, разрешающему увеличение взноса США в МВФ, направленную на то, чтобы странам, которые будут по-прежнему упорно субсидировать свой экспорт сельскохозяйственных продуктов, было отказано в помощи Фонда. Где уж тут до «дипломатии в лайковых перчатках», тут действуют в боксерских перчатках, нокаутируют.

Приезд видных государственных деятелей США, в том числе Джорджа Шульца и Уильяма Брока, в страны ЕЭС в начале декабря 1983 г. подчеркивает, как болезненно американцы продолжают реагировать на предложения комиссии ЕЭС о введении налогов и квот на некоторые сельскохозяйственные продукты, импортируемые европейцами, хотя сами с помощью таможенных правил, «санитарных барьеров» пресекают импорт продуктов из Западной Европы. Несмотря на то что США имеют в торговле с ЕЭС сельскохозяйственными товарами положительное сальдо порядка 6 млрд, долл., им внушают большие опасения перспективы сокращения импорта других товаров, в частности кормов, в Сообщество, у которого самого скопились излишки мягкой пшеницы. В этой связи особенно поражает двуличие американской дипломатии, на словах призывающей к «свободе торговли», а на деле признающей это право только за монополиями США.

Проблема сельскохозяйственной политики — весьма наглядный, но не единственный пример конкурентной борьбы, сопровождаемой битвами на дипломатическом ринге. В конце 1984 г. произошла очередная вспышка «стальной войны» между США и «Общим рынком». В ее основе — агрессивность, которую проявляют американские власти, защищая привилегии своих монополий в борьбе за место для них на мировых рынках. Уже в 1981–1982 годах США установили торговые барьеры для многих товаров — от болтов и скоросшивателей до стали. В 1983 г. партнерам были навязаны «добровольные» ограничения на их поставки стали, телевизоров. Для наращивания собственного экспорта.

Дипломатии США удалось помочь бизнесу «переждать» трудные времена, последовавшие за двумя девальвациями доллара и снижением престижа США в мире. Определенную роль сыграла здесь перестройка структуры дипломатического аппарата.

Как и в других западных странах, в США происходит, с одной стороны, дифференциация функций дипломатии в связи с растущим многообразием международных экономических отношений государства, а с другой — тенденция к сосредоточению контроля за этой многообразной деятельностью в руках единого специального органа… В 1971 г. создан Совет по вопросам международной экономической политики. Совет выясняет точки зрения отдельных ведомств по всему диапазону международных экономических проблем, сводит их к единому мнению и согласовывает его на высшем уровне. Совет увязывает также внешнеэкономическую деятельность администрации с политикой внутри страны и с основными стратегическими целями внешней политики страны. Именно поэтому председателем Совета является президент США, а его заместителем — государственный секретарь.

Государственный департамент США играет основную роль в разработке и осуществлении экономической дипломатии. С начала 60-х годов в связи со столкновением американских фирм с трудностями на мировых рынках президент Эйзенхауэр поручил госдепартаменту сделать внешнеторговые проблемы приоритетными в деятельности его заграничных служб. Осуществление этой задачи потребовало подготовки дипломатов нового типа, так называемых дипломатов-менеджеров, способных ориентироваться в обширном комплексе проблем эпохи НТР. При формировании штатов посольств большое внимание стало уделяться взаимодополняемости и взаимозаменяемости двух категорий дипломатов — политического и экономического направления[24]. Начали расширяться экономические отделы посольств США, особенно в основных странах-контрагентах. В то же время возросли требования к компетенции главного действующего лица — посла. Он должен со знанием дела координировать возросшую экономическую деятельность посольства с глобальной стратегией внешней политики своей страны.

При назначении послов правительства многих капиталистических государств стали обращать особое внимание на знание ими внешнеэкономических вопросов. Указывая на это обстоятельство, западногерманский журнал «Ауссенвиртшафт» писал, например, что забота о торгово-экономических связях», разумеется, не является лишь делом экономического персонала. Позитивным фактором здесь является именно личность самого посла». Таким образом, от происшедшего в свое время видимого «разделения» экономики и дипломатии во второй половине XX в. произошло активное возвращение снова к их синтезу, объединению экономики и политики.

«Экономизация дипломатии» наблюдается не только в США, айв других ведущих капиталистических государствах. Причем она тем более заметна, чем большее значение имеют внешнеэкономические связи для экономики страны.

Япония: трансформация дипломатического стиля


К концу 70-х годов Япония вышла на третье место в капиталистическом мире по объему промышленного производства. Политики и дипломаты решили, что настало время для «страны восходящего солнца» активизироваться в большой мировой политике. В 70-е годы получила развитие доктрина «приведения политического влияния Японии в международных делах в соответствие с ее возросшей экономической мощью»[25].

Дипломатия Японии до второй мировой войны опиралась главным образом на вооруженную силу, действовала методами давления и угроз. После разгрома японского милитаризма от подобных методов пришлось отказаться. На первом плане появились финансово-экономические рычаги, с помощью которых японские дипломаты намереваются помочь своему монополистическому капиталу широко распространиться на мировых рынках.

В новогоднем интервью 1983 г. газете «Нихон кэйдзай» министр иностранных дел Японии Синтаро Абэ заявил: «…основа японской внешней политики — это отношения с Соединенными Штатами. Однако нам хотелось бы сейчас осуществлять более самостоятельный курс и более широкую дипломатию в этих рамках».

Положение Японии на международных рынках отличается от других ведущих империалистических держав. Доля экспорта и импорта в валовом национальном продукте немногим превышает одну десятую, тогда как у Франции, ФРГ, Великобритании она приближается или даже превышает одну четверть. Только Соединенные Штаты зависят от внешнего рынка меньше Японии.

Экономическая зависимость Японии от внешнего мира, если судить по этому общему показателю, незначительна. Однако ее уязвимость от поставок из-за рубежа исключительно велика. Она полностью зависит от импорта нефти, железной руды, бокситов, хлопка. На долю Японии приходится четвертая часть мирового импорта угля, пятая часть олова, алюминия, меди.

Импортируется сырье главным образом из развивающихся стран, на которые приходится более 60 % всего японского импорта. Получить валюту для оплаты сырьевого импорта за счет встречных продаж готовых изделий задача весьма сложная. Японская экономика специализируется на вывозе дорогостоящей технически сложной продукции. На рынках развивающихся стран, которые не могут обеспечить свои нужды в предметах первой необходимости, передовую японскую электронику в больших количествах не продашь.

С Соединенными Штатами у японцев, как утверждают обе стороны, «особые отношения». Вот как они выглядят в области экономической. Япония покупает в США главным образом сырье, а продает туда готовые изделия. Ее цветные телевизоры, магнитофоны, автомобили заполнили американский рынок. Заокеанские бизнесмены встревожены. Они теряют доходы. Дефицит в торговле в пользу Японии, например в 1983 г., составил 20 млрд. долл. Как же помешать наплыву японской продукции? Увеличить пошлины — шаг уже политический, затрагивающий достоинство партнера, с которым поддерживаются «особые взаимоотношения». А помешать надо. Пришлось изобрести новое средство — «добровольное» ограничение экспорта. По сути, те же ограничения, однако по форме более подходящие, не задевают национальной гордости, поскольку ограничения введены «добровольно». Впоследствии «добровольные» ограничения широко стали практиковаться в отношениях между странами ЕЭС и Японией.

Проблема дисбаланса в отношениях между ЕЭС и Японией носит несколько иной характер, чем в японо-американской торговле. В импорте Сообщества доля Японии в 1983 г. составляла всего 3 % против 15 % в импорте США. Однако ЕЭС постоянно жалуется на протекционистскую политику Японии. О ней идут споры почти на всех двусторонних переговорах, в международных организациях. Больше всего волнует и возмущает страны Сообщества дефицит в торговле в пользу Японии, достигший 10 млрд. долл, в 1983 г. У них каждый раз портится настроение, когда Соединенные Штаты заставляют японцев «добровольно» ограничить свой экспорт в США, потому что запрещенные товары направляются в Западную Европу.

Несмотря на весьма низкую долю в общем импорте Сообщества, японцы заполонили несколько секторов рынка, где они обладают абсолютным преимуществом, — автомобили, видеомагнитофоны, портативные проигрыватели. В отношении некоторых товаров страны ЕЭС не могут вводить допускаемые правилами ГАТТ ограничения импорта по мотивам «нанесения ущерба внутренней промышленности», поскольку таковой практически пока еще не существует. Как выразился председатель Комиссиb ЕС Давиньон, чтобы противостоять натиску японцев, Сообщество должно создать соответствующую промышленность[26]. Западноевропейские монополии не хотят упустить возможность в будущем получать прибыли хотя бы, например, от производства видеомагнитофонов, где японцы выступают сейчас бесспорными лидерами.

Надеясь ублаготворить западноевропейцев, японское правительство уже четырежды «уступало» «Общему рынку» в импорте его товаров. Однако дорога на японский рынок открывается отнюдь не для тех товаров, которые страны Западной Европы больше всего хотят туда продать. Например, с авгомобилями «соваться» на японский рынок нечего и думать. Разница в цепах на сравнимые марки составляет несколько тысяч долларов. Японское правительство и, конечно, дипломаты объясняют неудачи западноевропейских стран на внутреннем рынке Японии неумением торговать, организовать эффективный сбыт и рекламу товаров. Вот уж в самом деле дипломатия на грани искусства.

Очередное наступление японцев на американский рынок, чему способствовало снижение курса иены по отношению к доллару, вызвало новую волну протекционизма. Среди мер, предложенных конгрессом, «Закон о местном компоненте», создающий преференциальные условия для американских компаний и направленный на резкое ограничение импорта японских автомобилей. Многие бизнесмены в США признают, что успешное продвижение японских товаров на американском рынке вызвано не одними преимуществами в цене, а является следствием технического превосходства японцев в ряде областей. Как же им помешать, а помешать надо.

Президент американской компании «Ханиуэлл» Эдон Спенсер, он же председатель консультативного Совета по японо-американским экономическим отношениям, писал в журнале «Форин афферс»[27]: «Если мы сделаем из Японии козла отпущения, то не сможем оказать худшей услуги нашим собственным интересам. Можно быть уверенным в том, что Западная Европа проявит еще большую готовность отвести японцам эту роль. Делать это — значит не только рисковать потерей незаменимого союзника в Азии, такого рода самообман неизмеримо затруднил бы успешное проведение коренной перестройки, которую мы должны произвести в нашей экономике». Это уже серьезно. К тому же Токио не может полностью исключать возможность совместных, пусть и временных, действий США и «Общего рынка» против экспансии Японии.

На встречах лидеров «семерки» поведение японского руководства резко изменилось. На предыдущих встречах, по меткой характеристике журнала «Сэкай», японские премьеры «предпочитали улыбаться, помалкивать или просто дремать, всячески уклоняясь от обсуждения острых вопросов, а главной их заботой было лишь не допустить совместных нападок Запада на японскую экономическую экспансию».

На совещании же в Вильямсберге Накасонэ сам начинал дискуссию по острым международным проблемам, стараясь задать тон в воинствующем антисоветизме, солидаризируясь тем самым с натовцами. На этом совещании он первым из японских премьеров подписал «политическое заявление по вопросам безопасности», официально поставив себя в один ряд со странами НАТО, высказавшимися за размещение у границ СССР новых американских ядерных ракет первого удара.

Бурная внешнеполитическая деятельность главы японского правительства развертывается согласно с официальной доктриной «повышения политической роли страны в соответствии с ее экономической мощью». К ней прибавилось стремление придать глобальный характер японской дипломатии. Доктрина зародилась, как сказано выше, в 70-х годах, а «глобализм» — это навязчивая идея Накасонэ, придавшая доктрине опасные очертания.

До недавнего времени внешнеполитическая деятельность Японии ограничивалась в основном двусторонними отношениями с рядом стран, и прежде всего с США, и во всяком случае редко выходила за рамки Юго-Восточной Азии и бассейна Тихого океана. Внешняя политика, по мнению журнала «Тюо корон», была не более чем прикрытием для экономической экспансии, инструментом для разрешения постоянных торгово-финансовых противоречий с Западом и обеспечения позиций крупного капитала страны в развивающихся государствах. По другим проблемам международного положения Токио, как правило, стремился ограничиться выражением пассивной поддержки Вашингтону, а в вопросе ядерных вооружений предпочитал абстрактные «призывы к миру», ссылаясь, когда это ему было выгодно, на ограничения, накладываемые международными положениями конституции.

Однако подобный дипломатический стиль был решительно изменен с приходом к власти Накасонэ, выражающего взгляды наиболее реакционной, националистической части правящих кругов страны. Он провозгласил курс на придание глобального характера внешней политике Японии в рамках общей антисоветской стратегии Запада во главе с США. Как отмечала японская печать, Накасонэ резко отмежевался от традиционной «сдержанной» дипломатии страны и поставил себя в ряд наиболее воинственных и задиристых деятелей крайне правого крыла НАТО, открыто поддержав практически все внешнеполитические концепции администрации Рейгана. «По сути дела, премьер-министр Японии на встрече в Вильямсберге, — писала газета «Токио симбун», — перещеголял самого Рейгана и во многом направлял дискуссию в русло жесткого подхода к Востоку».

По замыслу националистически настроенной верхушки Либерально-демократической партии, Япония должна быть по просто надежным тихоокеанским плацдармом в стратегии Вашингтона, как это было до сих пор, а одним из политических лидеров капиталистического мира, оказывающим влияние на выработку общей стратегии западного блока, которую Накасонэ мыслит как совместное окружение СССР.

Всемерно подчеркивая солидарность с Западом и свой политический вклад в его «единые цели», Накасонэ рассчитывает, конечно, в то же время сбить нарастающие протекционистские тенденции в США и «Общем рынке» против экспортного наступления Японии. Готовность Токио полностью впрячься в атлантическую колесницу не осталась без вознаграждения. Вашингтон проявлял определенную сдержанность в критике экономической политики японского правительства. Президент Рейган во время визита в Японию в конце 1983 г. почти не затрагивал торгово-политических противоречий между двумя странами. Он принял во внимание щекотливое для правящей Либерально-демократической партии и самого Накасонэ положение в связи с судебным преследованием бывшего лидера Либерально-демократической партии и главы государства Танаки за взятки, полученные им от американской компании «Локхид».

Взамен Накасопэ обещал превратить Японию в «непотопляемый авианосец» и блокировать международные проливы в случае чрезвычайных обстоятельств, чтобы закрыть советскому флоту выход в Тихий океан. Было подтверждено также обязательство по «обороне» морских коммуникаций в радиусе 1000 миль от японского побережья. Расшаркивания японских дипломатов и самого премьера Накасонэ перед США и заверения следовать в фарватере их агрессивной антисоветской политики, как можно судить, соответствовали настроению определенных кругов в Токио. Но оно имело еще и другое назначение. По признанию ряда бывших сотрудников японского Управления национальной обороны, эти обещания не соответствуют пока возможностям вооруженных сил и направлены на маскировку торгово-политических противоречий. Опасения насчет обещаний, очевидно, испытывают американцы. Недаром вице-президенту Бушу поручен контроль за выполнением Японией обязательств перед США в военной и экономической областях.

«Именно японский премьер-министр Ясухиро Накасонэ убедил французского президента Франсуа Миттерана одобрить резкое заявление о контроле над вооружениями и новый глобальный тур переговоров в рамках ГАТТ, что, по мнению Рейгана, представляло два главных достижения совещания в Вильямсберге.

Какой бы парадоксальной ни казалась роль Накасонэ, она была не случайной. Вильямсберг совпал с возвышением «тихоокеанской» группы в администрации Рейгана, которая утверждает, что американские и японские интересы совпадают в более широком спектре международных экономических проблем, чем интересы США и Западной Европы»[28].

В январе 1985 г. японский премьер Накасонэ посетил США с государственным визитом. Журнал «Бизнес уик» писал в преддверии визита, что «встреча произойдет в обстановке тревоги» в администрации США, поскольку торговый актив в пользу «страны восходящего солнца» в японо-американской торговле составил порядка 30 млрд. долл, в 1984 г. и предположительно 36 млрд, долл, в 1985 г.[29]

В американской администрации вспыхнула серьезная битва по вопросу о том, насколько непреклонным должен быть президент Рейган в вопросах торговли с Японией. Помощники президента, связанные с экономикой, настаивали на решительном заявлении, объявляющем, что США готовы принять меры против японцев. Но государственный департамент и Совет национальной безопасности призывали к осторожности, указывая, что отношения с Японией — одна из немногих внешнеполитических областей, где администрация Рейгана добилась успеха[30].

В итоге визита пришли к компромиссу — Накасонэ поддержал позицию США в вопросе контроля над вооружениями и подтвердил позицию Японии по вопросу нового раунда переговоров в рамках ГАТТ в ответ на более скромные притязания американцев в экономической области, чем того требовали наиболее решительные круги в администрации США.

ЕЭС: «ахиллесова пята»


третьего центра империализма


За 1970-е годы Европейское экономическое сообщество почти догнало Соединенные Штаты по доле в промышленном производстве некапиталистического мира, а по удельному весу во внешней торювле обгоняет их в два с половиной раза. ЕЭС превратилось в мощный фактор экономики и политики современного империализма. С переходом некоторых прав формирования внешнеторговой политики от отдельных стран к Комиссии Сообщества увеличился дипломатический вес этой организации в международных переговорах. Способность ЕЭС проводить в какой-то мере согласованную торговую политику по отношению к третьим странам укрепляет его позиции в межимпериалистическом соперничестве. На «токийском раунде» ГАТТ «Общий рынок» имел «единый голос» в лице Комиссии, она представляет Сообщество на сессиях ЮНКТАД и других форумах, где обсуждаются отношения между развитыми и развивающимися государствами.

В то же время выработка общей линии поведения Сообщества на международных форумах наталкивается на большие трудности. Политически ЕЭС представляет собой объединение суверенных государств, в каждом из которых внешнеэкономическая политика вырабатывается как компромисс между интересами отдельных групп предпринимателей. Затем уже на совещаниях министров или встрече в верхах определяется общая линия «десятки». Впрочем, малые страны редко могут направить политику в желательное для них русло в случае несогласия с определяющейся политической линией Сообщества. Единственный шанс на успех — примкнуть к кому-либо из «большой тройки» — Великобритании, ФРГ, Франции в случае расхождения интересов между «тремя китами» Сообщества. Отсутствие политического единства в рядах Сообщества — пока подобно «ахиллесовой пяте» в дипломатическом споре с США или Японией. Каждый из трех китов стремится использовать свой «дипломатический вес» для решения собственных проблем.

ФРГ: лидерство в Европе «двух скоростей»


ФРГ в Сообществе чаще всего берет на себя роль творца политических компромиссов. Но больше всего западногерманские дипломаты заняты своими домашними заботами: укреплением международных позиций промышленных воротил концернов «Флик», «Крупп», «Клекнер», «Тиссен», «Фольксваген» и др Обеспечить рынки сбыта для ориентированной на экспорт промышленности в значительной мере удалось посредством создания таможенного союза в рамках ЕЭС. Римский договор 1957 г. о создании ЕЭС был, грубо говоря, компромиссом между интересами сельскохозяйственных кругов Франции и западногерманской промышленности.

Теперь многие исследователи приходят к выводу, что уже в самой природе такого компромисса лежал выигрыш ФРГ. Хотя Франция и получила первоначально в денежном выражении больше выгод от полученных ее сельским хозяйством преимуществ, это были преимущества, так сказать, «вчерашнего дня» — сохранение жизнеспособности отрасли, обреченной самим ходом научно-технического прогресса. В то же время ФРГ получила возможность расширения экспансии наиболее передовых отраслей своей экономики. В результате рос не только экономический, но и политический вес Федеративной республики в Сообществе.

Одна треть промышленного потенциала ЕЭС — один этот показатель говорит о многом. Однако западногерманская дипломатия не слишком выпячивала этот свой экономический козырь. Тень гитлеровской Германии тяжело падала на чашу весов, когда дело касалось международного влияния ФРГ. С этой точки зрения франко-германский альянс давал ФРГ определенные преимущества: дружественные связи со страной-победительницей как бы заслоняли прошлое. Но, главное, утвердиться в рамках политически объединенного на основе федерации государств Сообщества. Раствориться в этой политической общности ФРГ не опасается.

Экономически это самое сильное государство. Европейская валютная система ориентируется на марку, которая потихоньку становится и мировой резервной валютой. Центральные банки многих стран, устав от бесконечных взлетов и падений доллара, начали часть своих валютных резервов переводить в западногерманские марки. До последнего времени ФРГ к такой роли марки не особенно стремилась. Функции резервной валюты чреваты опасностью инфляции, а инфляция — враг номер один в экономической политике Бонна на протяжении почти всего послевоенного периода. Покупка иностранцами ценных бумаг западногерманского казначейства, выраженных в марках, была запрещена вплоть до начала 1980-х годов. Теперь эти ограничения сняты, и боннские эмиссары уже призывали страны Ближнего Востока вкладывать нефтяные деньги в облигации Федерального казначейства.

Западногерманское руководство постоянно ратовало за ускорение темпов интеграции, выдвигало идею «Европы двух скоростей», согласно которой интеграционные мероприятия можно осуществлять разновременно, по мере готовности стран к таким действиям. В «первый эшелон» приглашались, кроме ФРГ, Франция, страны Бенилюкса. Великобританию канцлер Шмидт опустил в перечне государств, «заслуживающих доверия», чем надолго вызвал охлаждение в англо-германских отношениях.

Пришедшее к власти в ФРГ в 1983 г. коалиционное правительство буржуазных партий ХДС/ХСС и СвДП но только продолжило курс социал-демократов, но и объявило устами канцлера Коля, что свою историческую задачу оно видит в энергичном продвижении идеи объединения Западной Европы.

Боннская дипломатия провела большую работу на Европейском Совете в Штутгарте в июне 1983 г. для того, чтобы была принята декларация по Европейскому союзу и чтобы в ней была провозглашена конечная цель ЕЭС — создание «единой Европы». Таким образом, ФРГ рассчитывает добиться лидерства в рамках Сообщества, усилить свое политическое влияние, опираясь на экономическую мощь. Цель, как мы видим, аналогична японской, но решаемая совершенно другим способом.

Франция:


автономия в условиях «взаимозависимости»


Франция в послевоенный период, особенно после прихода в 1958 г. к власти генерала де Голля, проводила гибкую линию на мировой арене, активно использовала такие политические козыри, как положение державы-победительницы во второй мировой войне, постоянного члена Совета Безопасности ООН, статус ядерной державы, позволяющие ей быть участницей решения важных международных проблем.

Генерал де Голль стремился вернуть былое величие Франций в международных делах. Сильная национальная экономика — вот средство, на которое сделал ставку Париж. Задачей французской дипломатии в тот период было использовать имеющиеся в руках политические козыри и не допустить нарушения равновесия сил в Западной Европе, пока Франция не завершит перестройки своей промышленности.

Двукратный отказ принять в Сообщество Великобританию, который многие объясняли «чудачествами генерала», имел, однако, вполне определенную экономическую подоплеку. В Елисейском дворце не торопились увидеть «туманного Альбиона» среди членов ЕЭС. Там решили, что следует выждать, пока Франция усилится, а Великобритания, наоборот, ослабнет.

Франция пыталась поставить под контроль внешнеэкономические связи таким образом, чтобы в максимальной степени сохранить управление национальной экономикой в условиях взаимозависимости. Как следствие внешнеэкономическая политика была подчинена росту национальной экономики. Ряд отраслей, признанных ключевыми, находился под особой преференциальной защитой. Другим, менее важным, но «чувствительным» в политическом отношении секторам промышленности, так же как и сельскому хозяйству, предоставлялись субсидии, но уже по социальным соображениям. В отличие от ФРГ французское правительство стояло на позициях дирижизма, полагая, что «свободную игру рыночных сил» необходимо регулировать. Связи с основными торговыми партнерами корректировались посредством двусторонних переговоров на уровне правительств или специальными мерами по управлению импортом.

Внешнеэкономическая политика Франции и сегодня сохранила многие черты голлистского стремления к автономии в условиях взаимозависимости, хотя изменения произошли. Эволюция со времен правления де Голля происходила в направлении от политики, когда национальная экономика прямо служила интересам поддержки внешнеполитического курса, к политике, когда внешний курс должен активно содействовать решению внутриэкономических проблем. Эволюция привела к укреплению взаимосвязи между внешнеэкономической политикой и государственным регулированием экономики.

Повышение дипломатического веса за счет участия в Сообществе помогло Франции сохранить и развить свое сельское хозяйство в таких масштабах, которые вряд ли были бы возможны, если бы ей пришлось бороться с США один на один.

Прочность позиций Франции в сфере мировой экономики, как и любой развитой страны, лежит на путях развития наукоемких отраслей промышленности. Здесь Франции приходится догонять ушедших вперед. Недостаточный уровень капиталовложений в научные исследования в 70-е годы дал себя знать особенно в кризисный период начала 80-х годов. Испытывают трудности целые отрасли, ранее ее гордость — угледобыча, текстильная, черная металлургия, судостроение. Нелегко приходится автомобильной промышленности. В химической промышленности застой. Будущее принадлежит, и это понимают теперь все, электронике, биотехнологии, но здесь у Франции другая проблема — у нее недостаточно высокая репутация на мировом рынке в этих отраслях промышленности.

Стремясь изменить сложившееся в США представление о Франции, как о стране, где производятся главным образом шампанское, духи и модная одежда, президент Миттеран посетил во время своего визита в США в начале 1984 г. Силикон Вэлли, где сосредоточено производство новейшей техники.

Практичные французы также произвели и экономизацию дипломатии. Усилено внимание к соглашениям на межправительственной основе, которые заключаются зачастую во время официальных визитов высокопоставленных членов правительства. Французские фирмы не имеют такого успешного опыта борьбы за внешний рынок, как их западногерманские или японские конкуренты. Поэтому государственные органы стремятся составлять «пакеты» из предложений отдельных компаний и включать их в общие условия соглашения с другим государством. Особенно широко такая практика стала распространяться в отношениях с нефтедобывающими государствами. Для продвижения экспорта в рамках крупномасштабных проектов при министерстве промышленности учрежден специальный отдел. Примечательно, что при образовании этого отдела на должность его руководителя перевели высокопоставленного чиновника из министерства обороны, ответственного за экспорт вооружений. Комментируя это назначение, обозреватели отмечали, что здесь, очевидно, потребуется то же самое «дипломатическое искусство межправительственных торговых переговоров»[31]. Во Франции создано и специальное министерство внешней торговли, но оно играет подчиненную роль по отношению к министерству промышленности. Министр внешней торговли — это лицо, выполняющее скорее функции дипломатического представителя — «путешествующий министр для ярмарок и выставок».

В настоящее время одной из главных задач французской дипломатии является не допустить совместного выступления ФРГ и Великобритании против Франции, в частности, по вопросам сельскохозяйственной политики, хотя здесь уже и пришлось пойти на значительные уступки. Дипломаты вовсю трудятся над тем, чтобы сохранить ось Париж — Бонн как основателей Европейского экономического сообщества. Елисейский дворец считает эту ось очень важной для себя.

При вступлении в должность президента Франции Миттеран сформулировал сущность внешней политики Франции следующим образом: «Не примыкать ни к кому, но и не стремиться к изоляции. Независимость и солидарность». Нелегкая эта работа лавировать в таком изобилующем подводными рифами капиталистическом мире.

Великобритания:


маневрирование в ожидании лучших времен


Главная сила английской дипломатии всегда заключалась не в тех декоративных фигурах, которые сидят в роскошных помещениях посольств и миссий и умеют ослеплять окружающих блеском своих должностей и престижем представляемой ими империи. Эти эффективные фигуры в значительной мере выполняют то, что им предписывается свыше. Сила английской дипломатии в ее многочисленных агентах, в особенности в тех преисполненных предприимчивости, ловкости и авантюристического духа полковниках, которые в Аравии руководят враждующими царьками и князьками, играют курдскими феодалами то против Персии, то против Турции, подстрекают одни азиатские племена против других…

Так говорил об английской дипломатии 60 лет назад наркоминдел СССР Г. В. Чичерин.

С тех пор, как говорится, много воды утекло. После войны империя быстро разваливалась, колонии одна за другой становились независимыми государствами.

На долю английской дипломатии выпала в послевоенное время задача хуже не придумаешь: удержать во что бы то ни стало рушащиеся позиции мировой державы. Опыт, нажитый во времена «величия и мощи», теперь мало что мог дать, хотя… Сразу же после окончания войны перед дипломатами из Форин оффис было три круга интересов, как их перечислил У. Черчилль в его известной Фултонской речи: «…особые отношения с США, Содружество наций, а потом уж — Западная Европа». Но, как оказалось, в конце концов пришлось уделять основное внимание Западной Европе, а здесь опоздали. В 1957 г. присоединиться к Римскому договору не захотели — другие сферы интересов представлялись более важными. Все экономические усилия были брошены на поддержание падающей роли фунта стерлингов в качестве резервной валюты, даже в ущерб развитию национальной экономики.

Вся изощренность дипломатов оказалась бессильной укрепить ослабленные экономические позиции бывшей империи в мировой экономике. Фунт продолжал легчать, экономика катилась вниз. Вступив в Общий рынок в 1973 г., Англия привела с собой Данию и Ирландию, но ассоциация с ними дипломатического веса в конфликтных ситуациях в Сообществе особенно не прибавила. Ведущей роли в Сообществе занять также не удалось: не позволял экономический потенциал, да и опыта не было. Великобритания не столь «европеизирована», как Франция или ФРГ. За ее плечами длительный исторический опыт интересов в других регионах.

Как писал сотрудник Французского Института международных исследований в Париже Филип Моро Дефарж: «Сообщество до сих пор не переварило свое расширение, происшедшее в 1973 г. У англичан совсем иное представление о Европе, чем у французов и немцев, т. е. у тех двух стран, которые создали Сообщество».

Традиционная английская дипломатия привыкла играть на противоречиях и балансировании. Более слабая в экономическом отношении, по сравнению с ведущими державами ЕЭС, Великобритания пока вряд ли может рассчитывать на улучшение своих позиций в «интегрированной» Западной Европе. Она против планов наднациональной интеграции, холодно относилась к идее прямых выборов в западноевропейский парламент, не спешит присоединиться к Европейской валютной системе. В последние годы на сессиях Совета министров ЕЭС Лондон всякий раз требует уменьшения своего вклада в общий бюджет Сообщества.

В треугольнике Лондон — Париж — Бонн британская дипломатия стремится добиться изменения расстановки сил в свою пользу, надеясь посредством расшатывания франко-германского альянса создать условия для утверждения своей главенствующей роли в Сообществе. В этих целях используется недовольство Западной Германии системой субсидирования сельскохозяйственной политики ЕЭС.

Надеясь, что североморская нефть принесет возможное благоприятное изменение конъюнктуры в ее пользу, британская дипломатия с помощью «маленьких» кризисов, которые не причиняют каких-либо заметных неприятностей ЕЭС, откладывает решение вопросов интеграции до более благоприятных времен, когда Великобритания сможет навязывать свои условия. На упреки в нелояльном поведении английская дипломатия, по словам «Вашингтон пост», утверждает, что с тех пор, как было основано Сообщество, все страны-члены, и в особенности Франция, свои собственные национальные интересы ставили выше интересов Европы (читай: Англии. — Авт.). В 1965 г. генерал де Голль не согласился с системой принятия решений большинством голосов, вызвав кризис в Сообществе.

У французских официальных лиц вызывают негодование намеки на то, что Тэтчер ведет себя, как хороший деголлевец. «Разница, — заявляют они, — состоит в том, что де Голль имел реальное представление об объединенной Европе в качестве великой державы, в то время как позиция премьер-министра Великобритании может быть передана в одной фразе: «Верните мне мои деньги»[32].

Маневрирование по принципу «разделяй и властвуй» для британской дипломатии — дело привычное. Однако чопорному британскому Форин оффис, для службы в котором еще не так давно требовался определенный имущественный ценз, пришлось, засучив рукава, заняться черновой работой — проталкиванием английских товаров на внешних рынках.

Осенью 1968 г. в министерстве иностранных дел создано специальное управление по вопросам поощрения экспорта. В его задачу входит забота о повышении квалификации своих заграничных торговых представителей, укреплении их связей с министерством торговли и оказании помощи английским фирмам со стороны посольств. Увеличен аппарат торговых представителей за рубежом, расширены его функции. Одним из самых многочисленных и, по отзывам буржуазных экспертов, квалифицированных аппаратов за рубежом является именно английский, что неудивительно, учитывая важность внешней торговли для экономики этой страны и ее опыт международных связей со времен еще колониального владычества. Посольства, миссии и консульства Великобритании в 220 городах мира насчитывали в 1970 г. около 850 сотрудников, в том числе свыше 400 торговых атташе[33].

Значительное внимание уделяет английское правительство в последнее время расширению экспорта в другие страны Западной Европы, рынки которой недостаточно еще освоены британскими фирмами. Английские компании используют сохранившийся еще со времен Британской империи «глобализм» в подходе к внешней торговле, что ведет к распылению усилий между множеством рынков, к росту расходов. По данным одной из международных финансовых организаций, такая «разбросанность является одной из причин отставания Великобритании в области экспорта… Если из западногерманских компаний только одна десятая сбывает свою продукцию более чем в 100 странах, то в Великобритании — больше половины»[34].

В Лондоне это понимают, но с привычкой не так легко расстаться. В целях устранения этого недостатка правительство содействует концентрации экспортных усилий фирм на ограниченном числе рынков. В конце 1980 г. в министерстве торговли создано новое подразделение для содействия экспорту в западноевропейские страны, затем по всей Великобритании была развернута пропаганда преимуществ западноевропейского рынка.

Функции координатора усилий правительственных учреждений и деловых кругов в области продвижения экспорта возлагаются на Британский совет по внешней торговле (БСВТ), созданный в 1972 г. при министерстве торговли. Ранее этим занимались почти исключительно полугосударственные учреждения. БСВТ оказывает экспортерам финансовую помощь, помогает организовать деловые поездки за рубеж, ярмарки, выставки. С 1978 г. Совет финансирует половину организационных расходов по освоению фирмой нового рынка.

Правительство Тэтчер, изыскивая средства для растущих военных расходов, экономит и на финансировании организационных расходов, поэтому в последнее время крайне неохотно идет на поддержку инициатив по внедрению новых форм стимулирования экспорта. По этой причине оно неизменно выступает за отмену большинства форм финансирования экспорта всеми западными странами. Почему бы им не проявить солидарность и не помочь английским компаниям укрепиться на рынках этих самых западных стран.

class="book">Наряду с развитием экономической дипломатии на двустороннем уровне в послевоенный период, как видим, отмечается и явно выраженная тенденция повысить свой «дипломатический вес» с помощью ассоциаций, например, ЕЭС, которое используется для защиты интересов ее членов, особенно в переговорах с США, когда становится ясно, что в одиночку в данном вопросе ничего не добиться. Многосторонняя дипломатия повысила возможности достижения внешнеэкономических целей малых промышленно развитых стран.

Сложившееся примерное равенство потенциалов Великобритании, ФРГ и Франции каждое из которых старается обратить в свою пользу, в частности, путем блокирования с партнерами меньших экономических категорий для того, чтобы повысить собственный «дипломатический вес» в международных делах и таким образом обойти партнера. Примером такой политики может служить поведение Великобритании по отношению к своим партнерам по Европейской ассоциации свободной торговли (ЕАСТ), которая с самого начала рассматривалась Лондоном как дипломатический рычаг для получения более выгодных условий вступления в Сообщество. Использовав ЕАСТ в своих целях, Англия затем бросила меньших партнеров на произвол судьбы: ЕЭС отказалось вести с ними многосторонние переговоры и «расправилось поодиночке», заключив таможенные соглашения на гораздо худших условиях чем те, на которые эти страны надеялись, рассчитывая на переговоры между группировками в полном составе.

Стремясь к достижению своей главной цели, Англия согласилась при создании ЕАСТ принять на себя ряд обязательств, не требуя встречных уступок от малых государств. Раньше в подобных случаях Великобритания предпочитала получить все выгоды от многостороннего соглашения, не принимая на себя никаких обязательств. Так, кстати, создавалась система имперских преференций, когда Англия подписала с участниками переговоров в Оттаве в 1932 г. восемь отдельных соглашений. Стокгольмская конвенция о создании ЕАСТ явилась, напротив, своего рода «пакетом» решений, где почти каждому младшему партнеру была сделана какая-либо уступка. Например, ради участия в ЕАСТ Дании Англия согласилась включить в соглашение обработанную сельскохозяйственную продукцию, хотя договор о зоне свободной торговли касался по первоначальному замыслу только промышленных товаров. Учитывая интересы Норвегии, в конвенцию был включен такой товар, составляющий важную статью экспорта, как мороженое рыбное филе. Наиболее слабым участникам — Норвегии и Португалии — предоставили более медленный график таможенного «разоружения» для особо «чувствительных» в отношении иностранной конкуренции отраслей промышленности.

Несмотря на участие в государственно-монополистических объединениях типа ЕЭС и ЕАСТ, большинство развитых капиталистических стран пытается сохранить национальную самостоятельность и решить проблемы, поставленные «взаимозависимостью», собственными силами. Особенно остро стоит эта проблема для малых развитых стран, благосостояние которых основано на узкой специализации в международном разделении труда, что делает их особенно уязвимыми к изменениям на внешнем рынке.

«Малые привилегированные нации»


в условиях взаимозависимости


Взаимозависимость между ведущими империалистическими державами причиняет им некоторые неудобства, по, разумеется, не угрожает национальной независимости пи одного из них. А вот что касается малых государств, тут дело обстоит сложнее. Некоторые западные исследователи отмечают, что возросшая взаимозависимость между неравными партнерами может привести к большей потере способности проводить внутреннюю политику со стороны более слабого и в связи с этим не исключены попытки вырваться из этой системы.

Типичным примером малых государств, отличающихся высокой степенью зависимости от внешнего рынка, являются скандинавские страны — Швеция, Норвегия, Дания. Их экспортная квота составляет 30–40 % ВНП, а для основных экспортных отраслей достигает 70 % и выше. Отсюда, в частности, их активность на дипломатической арене, в последнее десятилетие весьма заметная. Они — непременные участники всех совещаний и многочисленных форумов, выступают нередко в роли «посредников» во взаимоотношениях между группами стран при решении глобальных международных проблем, таких, к примеру, как отношения между Востоком и Западом, Севером и Югом, проявляют инициативу по проблемам разоружения и другим актуальным международным вопросам.

Такая роль скандинавов как бы вытекает из того в определенной мере специфического положения, какое они занимают в мире. С одной стороны, это страны высокоразвитого капитализма, причем одни из самых богатых. По доходу на душу населения Швеция, Дания, Норвегия входят в первую десятку, а временами и в пятерку стран капитализма

С другой стороны, их поведение на мировой арене несет на себе отпечаток социально-политического устройства. Эти страды управляются с 30-х годов почти непрерывно социал-демократическими правительствами, исповедующими некую скандинавскую, прежде всего «шведскую», модель социализма. Не вдаваясь в подробный анализ названной модели, это особая тема, тем не менее отметим, что в ее основе лежат реформистские идеи. Этот факт находит отражение в их внешней политике, конечно, в каждой стране в разной степени. Пропагандируемая, особенно в развивающихся странах, схема «капиталистическое производство — социалистическое распределение» более чем искусственна, а с точки зрения коренных интересов рабочего класса небезвредная. В самих скандинавских государствах социалистического распределения не было и в помине, да и не могло быть. Если некоторая часть прибылен монополий посредством налоговой системы и перераспределялась в пользу трудящихся, во имя «классового мира» и внедрения идей социал-реформизма в сознание широких масс, то одновременно создавалась социально-экономическая инфраструктура современного высокоразвитого производства, в конечном счете выгодная тем же монополиям.

Стремясь удержать власть в условиях острой политической борьбы с буржуазными политическими партиями, социал-демократы постепенно отказались от наиболее радикальных требований рабочего класса, в частности такого, как национализация капиталистической собственности. По этой причине доля государственной собственности в промышленности до последнего времени была гораздо меньше, чем в других капиталистических странах. Основной упор делался социал-демократами на меры косвенного регулирования экономики. Созданная ими налоговая система отнюдь не привела к достижению официально поставленной цели — выравниванию доходов. По существу же система служила другой задаче — поддержанию международной конкурентоспособности большого бизнеса, что признавалось самими бизнесменами. Для них пребывание у власти социал-демократического правительства вовсе не было помехой. Так, бывший руководитель автомобильного концерна «Вольво» Гуннар Энгеллау на страницах журнала «Векканс афферер», органа шведского союза предпринимателей, выражал удовлетворение экономической политикой социал-демократического правительства, особенно освобождением от налогов инвестиционных фондов, которые дали возможность концерну расширить производственные мощности и экспорт. Особенно ему нравилось, что эта политика создала шведским кампаниям такие возможности, каких, пожалуй, не имели конкуренты из других стран. Признание Энгеллау — ключ к пониманию роли внешнеэкономической политики скандинавских стран в содействии экспансии монополий. Можно сказать, что благосостояние скандинавов основано на внешнеэкономической деятельности, специализации промышленности главным образом на высококачественной дорогостоящей продукции высокой степени обработки.

Отметим в этой связи такой «скандинавский» штрих. В то время как по внутриэкономическим вопросам между партиями нередко разгораются жаркие споры, во внешнеэкономической политике, и это отмечают все исследователи, между ними царит трогательное единодушие. Как отмечал норвежский исследователь А. Ингебристен, в вопросах внешнеэкономической политики любое правительство, независимо от партийной принадлежности, будет действовать заодно с бизнесом. Создание своим монополиям благоприятных условий конкуренции с компаниями других стран возводится в Скандинавии постоянно в ранг национальной задачи. Зависимость экономики от внешнего рынка ведет к тому, что вопросы занятости, темпы роста находятся в непосредственной связи с теми условиями, которые складываются для скандинавских компаний на внешнем рынке. Внешнеэкономическая политика — важный составной элемент того самого компромисса с буржуазией, который позволял не раз социал-демократии удержаться у власти. Внешняя политика до недавнего времени была далека от среднего избирателя, не затрагивала его каждодневных интересов. Основные интересы в области борьбы политических партий были сосредоточены в сфере внутренней политики. Вот почему в области внешней политики социал-демократия могла смелее идти на уступки буржуазии, не опасаясь потерять голоса избирателей.

Многие исследователи, занимающиеся Скандинавским регионом, указывают, как на некую аномалию, на кажущийся «классовый мир», на отсутствие резко выраженных конфликтов между социал-демократией и буржуазией, получившие в литературе термин «баланса власти». Наверное, можно с ними согласиться, если все-таки сделать упор на слове «кажущийся».

«Баланс власти», по определению одного из руководящих деятелей социал-демократической партии Швеции, много лет занимавшего ключевой пост министра финансов, Гуннара Стренга состоит в том, что «Швецией нельзя управлять вопреки интересам рабочего класса, но также и вопреки интересам буржуазии». Читая эти слова, следует, конечно, не забывать, что господин Стренг не просто министр финансов, а политик, социал-демократ и потому не мог же он признать, что управление ведется именно в интересах прежде всего большого бизнеса.

На внешнеполитической службе в Скандинавии, как правило, за исключением министров, находятся профессиональные дипломаты, а шведский МИД отличается также еще и своим привилегированным составом. На всех «дипломатических этажах» — лица «голубой крови». Если в других странах дипломатической службе стали отводить больше экономических функций сравнительно недавно, то в Скандинавии такой взгляд на дипломатию существует «традиционно». В этом отношении показателен доклад, сделанный в конце 60-х годов в Высшей торговой школе г. Бергена одним из наиболее известных представителей дипломатии Арне Скауге. Сообщение, можно сказать, выражает взгляды дипломатии и других скандинавских стран. За свою многолетнюю дипломатическую деятельность Скауге побывал на руководящих постах в министерствах иностранных дел и торговли, был норвежским представителем при ОЕЭС и НАТО, послом в Лондоне, Копенгагене и Вашингтоне. Так что свой доклад «Некоторые размышления о работе норвежских представительств за границей в интересах норвежской экономики» он подготовил со знанием дела. Особенно интересна одна из рубрик Этого доклада: «Дебаты и критика в 1930 —как в 1905 г. — как и сегодня». Здесь Скауге делает экскурс в историю, вспоминая выступление 27 марта 1930 г. тогдашнего премьер-министра и министра иностранных дел Норвегии Людвига Мувинкеля в Промышленном союзе Норвегии на тему «Экономическая политика и заграничное представительство».

Обращаясь к сидящим в зале бизнесменам, Мувинкель напомнил об инструкции, разработанной еще в 1920 г., которая обязывала министерство иностранных дел создать такую внешнеполитическую систему, которая служила бы интересам бизнеса, поскольку, как он выразился, общая политика все в большей степени носит на себе отпечаток торговой политики. Оратор отметил, что уже в последней половине XIX века интересы экономики были так тесно переплетены с норвежскими политическими интересами и получили такое значение в политических отношениях с другими государствами, что делить эти две сферы практически невозможно. Несмотря на книксен премьера в сторону крупного бизнеса, генеральный директор крупнейшего норвежского промышленного концерна «Боррегор» Бессель отчитал дипломатическую службу за то, что она, по его мнению, неэффективно обслуживает торгово-политические интересы капитала за границей. Бессель недвусмысленно заявил, что целью открытия дипломатического представительства за границей должно быть исключительно развитие с данной страной торговых отношений и поэтому посольство обязано прежде всего заниматься вопросами торговой политики. Для такой маленькой страны, как Норвегия, зарубежные дипломатические представительства, по его мнению, не имеют особого общеполитического значения.

Такой взгляд на дипломатию уходит в прошлое. До 1905 года Норвегия, как известно, находилась в унии со Швецией и своего собственного дипломатического корпуса не имела. Представительство за границей осуществлялось и направлялось через Стокгольм. Затем интересы норвежской экономики за рубежом потребовали дипломатической поддержки, и Норвегия начала борьбу внутри унии за создание отдельной консульской службы, имеющей чисто практические цели, оставляя функции престижного представительства Швеции.

Почти 40 лет спустя после дискуссии в Промышленном союзе страны уже упоминавшийся нами Скауге, опираясь на опыт прошлого, сформулировал более широко функции зарубежных дипломатических представительств Норвегии. Но и он отводил центральное место в этих функциях обеспечению непрерывного экономического роста Норвегии прежде всего путем создания удовлетворительных условий для ее внешней торговли и судоходства, а также помощи норвежским гражданам, институтам и предприятиям в их отношениях с иностранным государством.

Отражая реальности нашего времени, Скауге выдвигает ряд практических задач по продвижению интересов норвежской экономики за границей, выполнение которых он возлагает уже непосредственно на главную фигуру — посла. В смысле контактов, информации и рекламы посол, по его мнению, значит больше, чем любой хороню, профессионально подготовленный специалист в области экспорта. Он рекомендует шире использовать посольства Норвегии для продвижения норвежских товаров за рубежом. Любые мелочи, даже вся обстановка в посольство — мебель, посуда, ковры, картины и пр, — должны быть рекламой норвежской продукции.

В Скандинавии любят вспоминать времена викингов, придавая им романтическую окраску. Однако недавно наиболее предприимчивый руководитель промышленной компании в Швеции, генеральный директор концерна «Электролюкс» Г. Вертеп вспомнил о них в другой связи. На заседании так называемого мини-Северного Совета[35] деловых кругов северных стран при шведском, журнале «Векканс афферер» он в качестве первоочередной задачи, стоящей перед промышленностью Севера Европы, указал на необходимость активизации усилий в области разработки внешних рынков. Констатировав ухудшение «конъюнктурного климата» в Европе, Вертен поведал своим слушателям, что викинги отправлялись в странствия не только, чтобы грабить дальние страны, но чтобы и торговать в широких масштабах. «Мы должны вдохнуть жизнь в формулу мышления, которая осталась у датчан в большей степени, чем у других скандинавов: «отправляйся в другие страны и веди там дела». Другие на Севере Европы многому могут поучиться у этой прекрасной датской традиции [36].

Скандинавы известны своим прагматизмом. К решению проблем, поставленных «взаимозависимостью» в краткосрочном плане, они активно и широко привлекают дипломатический аппарат. Кроме краткосрочных, рост взаимозависимости ставит и весьма серьезную долгосрочную проблему: сумеют ли малые страны сохранить свою экономическую независимость, национальную самобытность в условиях, когда растущая и более динамичная часть экономики проявляет тенденцию выйти из-под контроля национальных правительств?

В Швеции было проведено на этот счет специальное исследование: «Будущее Швеции в глобальной индустриальной системе», — которое финансировали государственные организации. Как тревожный колокольный звон, воспринимается предсказание американского специалиста по транснациональным корпорациям Г. Перлмюттера, по методу которого это исследование проводилось. В своем послесловии к опубликованной монографии о результатах исследования он не оставляет шведам надежд на сохранение национальной самостоятельности и прямо говорит, что перспектив сохранить свою самобытность и остаться «желто-голубой»[37] у Швеции практически нет. Однако такая перспектива вряд ли устроит шведов.

Вопрос сохранения независимости, национальной самобытности волнует все скандинавские страны. Но ставится и решается он ими неодинаково, в зависимости от специфических условий их исторического и экономического развития. Поэтому целесообразно рассмотреть эту проблему в разрезе каждой из трех стран в отдельности.

Швеция:


проблема остаться «желто-голубой»


До недавнего времени «экономизация» дипломатии Швеции была наименее явной. Более крупная, чем норвежская или датская, по масштабам экономика, ее относительная стабильность, положение нейтральной страны, давние дипломатические традиции сказывались и во внешней политике. Швеция выступала, в частности, на международных форумах более активно по политическим проблемам. Для продвижения экономических интересов помощи со стороны государства бизнес особенно не требовал — крупнейшие шведские монополии, благодаря узкой специализации, доминировали в своей «нише» рынка.

Но вот в конце 1982 года к власти после шестилетнего перерыва вернулись социал-демократы, и в числе самых первых шагов нового правительства была реорганизация системы органов внешних сношений. Правительство Пальме расформировало министерство торговли, передав управляемое ранее совместно этим министерством и министерством иностранных дел торгово-политическое управление в состав МИД.

Управлению повысили дипломатический ранг, переименовав его в министерство внешней торговли. Организационно это новое министерство входит в состав МИД, но возглавляется отдельным министром. Это объединение политики и экономики под крышей дипломатии преследует две цели — координацию внешней политики в целом, как единой линии государства в международных делах, и, во-вторых, шире, активнее и эффективнее использовать зарубежные дипломатические службы в интересах продвижения шведских товаров. Торговых советников спешно вызвали в Стокгольм для инструктажа. Когда новому министру внешней торговли журналисты задали иронический вопрос, не собирается ли он переквалифицировать дипломатов в коммивояжеров, г. Хёльстрем иронии не принял и ответил на этот вопрос утвердительно, заявив, что предпринятые меры — только начало и, по его мнению, весь смысл активной внешней политики и состоит в том, чтобы содействовать экономическим интересам страны.

Сосредоточение основного внимания на форсировании экспорта объясняется трудностями экономической ситуации Швеции, сложным положением, в котором оказались социал-демократы, вернувшись к власти. Государственный долг превысил 1/3 ВНП, дефицит государственного бюджета велик. Сократить его за счет дальнейшего урезывания социальных расходов чревато неприятностями. Ведь власть удалось вернуть, пообещав избирателям прекратить начатое правительством буржуазных партий наступление на права трудящихся. Усилия дипломатии должны способствовать развитию преимуществ, созданных для шведских экспортных товаров девальвацией кроны, которая была первой экономической мерой нового правительства.

Девальвация вызвала недовольство торговых партнеров. Бизнес высказался против девальвации в таких масштабах, опасаясь ответных мер. Вновь назначенный министр финансов заявил по этому поводу: «Мы претворяем в жизнь свою независимость». Необходимость сохранить национальную независимость и как лучше этого добиваться в последнее время является в стране предметом острых дебатов на самых различных уровнях.

Проблема остаться «желто-голубой» возникает в основном в связи с растущей интернационализацией производства в рамках крупнейших промышленных концернов, заложивших основы шведского процветания, или, другими словами, с их экспансией. Степень интернационализации, выражаемая в данном случае как соотношение производства продукции на зарубежных подконтрольных предприятиях и экспорта, составляла для Швеции уже на начало 70-х годов 92 %, т. е. была гораздо выше аналогичного показателя для ФРГ (37 %), Японии (38 %), Голландии (52 %)[38]. Этот процесс отрывает монополии от национальной почвы и тем самым в какой-то степени выводит их из-под государственной власти или, во всяком случае, ослабляет ее воздействие на деятельность концернов в целях регулирования экономического развития в соответствии с политикой социал-демократов.

Проникновение шведских компаний в экономику других стран, вплетение в международную сеть связей финансового капитала началось давно, еще в начале прошлого века. Концерн «Сепаратор», ныне «Альфа-Лаваль», первым из существующих сейчас шведских концернов основал завод по сборке сепараторов в Соединенных Штатах уже в 1883 году. Основная группа транснациональных компаний шведского происхождения имеет, как можно судить, большой опыт работы за границей, и их прочные позиции не смогли потеснить многочисленные новички, вступившие также на путь интернационализации своей производственной деятельности. Основой Создания первых шведских ТНК были технические открытия, обеспеченные патентной монополией, которые концерны старались поскорее реализовать. Подшипники, сепараторы, ацетиленовые горелки, спички долгое время ассоциировались с прилагательным «шведский».

Для шведских ТНК характерны капиталовложения в обрабатывающую промышленность, а инвестиции же в добычу сырья практически мизерные. На зарубежных филиалах работает более одной трети всех занятых на машиностроительных, электротехнических и химических предприятиях Швеции[39].

Шведская внешняя торговля все в меньшей степени остается собственно «внешней». Степень внутренней интеграции производства в рамках международных концернов высока: внутрикорпорационные поставки составляли в 1971 г. 25 % от общего экспорта шведских ТНК (т. е. были на уровне их американских и английских конкурентов), а для 10 ведущих концернов эта доля поднималась уже до 40 % (против 31 % в 1965 г.)[40].

Для того чтобы обеспечить интересы крупнейших ТНК за рубежом, Швеции не приходилось прилагать особых усилий вплоть до 60-х годов. Их позиции были достаточно прочны, обеспечивались патентной монополией, внешнеэкономической политикой страны, которая вполне устраивала монополии.

Усиление интеграционных процессов в Западной Европе не столько затрагивало жизненные интересы шведских ТНК, сколько грозило лишить их дополнительных выгод от расширения рынка за счет устранения таможенных барьеров.

Членство в ЕАСТ пошло на пользу шведским экспортерам, особенно при сбыте товаров в соседние скандинавские страны. Они преодолевали таможенные барьеры стран ЕЭС посредством создания там производственных дочерних предприятий. Интернационализация производства в рамках концернов усилила космополитизм истинных хозяев шведской промышленности, которые во время переговоров с Сообществом в начале 70-х годов оказывали сильный нажим на правительство, требуя вступления на условиях полного членства, отказавшись от традиционной политики нейтралитета. Грозили перенести предприятия в ЕЭС, создав тем самым безработицу в Швеции. Социал-демократическое правительство на полное членство не пошло, но уступка крупному бизнесу все же была сделана: Швеция — единственная из оставшихся в ЕАСТ стран заключила соглашение с ЕЭС с оговоркой о возможном его расширении на другие области, помимо зоны свободной торговли промышленными товарами.

Семидесятые годы стали мрачной страницей в экономической истории Швеции. Рухнул миф о неизменности шведского процветания, поставлена под сомнение идея «государства всеобщего, благоденствия», потеряла власть правившая почти без перерыва сорок лет социал-демократическая партия. Хронический дефицит платежного, особенно торгового, баланса, спад производства, безработица. Эти явления были вызваны не конъюнктурными колебаниями на рынках сбыта, а, по общему мнению экспертов, порождены причинами структурного характера. Швеция попала в положение своей давней союзницы — Англии, потерявшей былое величие, не сумевшей вовремя приспособиться к изменившимся условиям мирового капиталистического хозяйства. Государство, спасая кризисные отрасли, вынуждено было в целях сохранения занятости национализировать «горящие» предприятий одно за другим.

Государство в Швеции по традиции владело небольшой долей, всего 5–6 % промышленного производства. В 70-е годы эта доля быстро возросла, превысив 10 %. Национализированными оказались металлургия, текстильная промышленность, судостроение (второе место в мире по масштабам производства). В результате на руках у шведского государства оказался концерн «Статсферетаг», по размерам оборота входящий в пятерку крупнейших промышленных концернов страны, сбывающих половину продукции за границей. Государство оказалось в положении предпринимателя, для которого самой насущной задачей тоже является «экспортировать во что бы то ни стало». Парадоксально, что в этой роли оказалось коалиционное правительство буржуазных партий, которые всегда стояли на позициях невмешательства государства в предпринимательскую деятельность.

В условиях внезапного появления на свет вроде бы чуть забытого страшного бича — безработицы ТНК подверглись яростной и справедливой критике трудящихся за перенесение шведских рабочих мест за рубеж. Профсоюзы подсчитали, что уже во второй половине 60-х годов в стране не создавались рабочие места, тогда как число работающих на их предприятиях за рубежом увеличивалось. Занятость на предприятиях, к примеру, подшипникового концерна «СКФ» за 70-е годы уменьшилась почти на 1/3[41]. Концерн объяснял сокращение рационализацией производственной структуры. Возможно, но затронула она прежде всего трудящихся Швеции, тогда как за границей в целом по концерну занятость сократилась только на 15 %.

Профсоюзы взяли под свой контроль действия компаний, затрагивающие шведский рынок капиталов и занятость. Любое соглашение о продаже или покупке предприятий согласовывается с профсоюзом, который анализирует это соглашение с точки зрения его возможных последствий для занятости.

«Отвыкшие» от экономических трудностей шведы в период кризиса, как и большинство промышленно развитых стран, схватились за испытанное оружие — протекционизм. Государственные органы стали требовать от монополий большей подотчетности и информации о всех планируемых действиях за рубежом. Заявки «своих» ТНК на инвестиции за границей рассматривались каждая в отдельности. Ранее инвестиции шведских ТНК за границей имели своего рода «оборонительный характер». Теперь, когда они вкладывают капиталы в те районы, где труд стоит дешево, при выдаче разрешений приходится принимать во внимание политические соображения, поскольку они как-никак бросают тень на правительство, на страну в целом. Разрешение может быть и не дано. В соседней Дании скандал вызвали не так давно сообщения о мизерной заработной плате, получаемой рабочими на предприятиях «Восточно-Азиатской Компании» в ЮАР. На практике шведские ТНК подобные запреты обходят, финансируя свои инвестиции заграницей с привлечением зарубежных рынков капитала.

В условиях ухудшения конъюнктуры на мировых рынках даже крупные по шведским масштабам концерны испытывают трудности. Если же сравнить шведские концерны с однотипными концернами других малых стран, как Швейцарии и Голландии, то последние гораздо крупнее; например, голландский концерн «Филипс» имел в 1970 г. 367 тыс. занятых, швейцарский «Нестле» — 112 тыс., а шведский «Л. М. Эрикссон» — только 71 тыс.[42]Этим, а также узкой специализацией и объясняются трудности.

По мере роста производства в зарубежных филиалах последние отказываются даже и формально от своего шведского происхождения, например, шведский концерн «СКФ» даже во внутренней переписке перешел со шведского на английский язык, Один из старейших гигантов — «СТАВ» — принял решение с 1980 г. подчеркнуть свой космополитический характер, сменив название на английское «Свидиш метч». Новая формула внутрикорпорационного разделения труда шведских концернов: серийное трудоемкое производство за рубежом, узкоспециализированное и технически сложное в Швеции. «Утечка занятости» из самой Швеции на практике продолжается.

Свои пожелания, а правильнее, требования относительно формирования внешнеэкономической политики в соответствии с их нуждами шведские ТНК часто сопровождают угрозой перенесения производства из Швеции за рубеж. Угроза имеет реальную основу, поскольку у крупнейших ТНК доля производства в самой Швеции в общем обороте сокращается, подобно шагреневой коже. Корпорации требуют действенной помощи. Возможности же шведской дипломатии здесь ограниченны, приходится приспосабливаться к обстоятельствам.

Для содействия успеху переговоров, забуксовавших на фирменном уровне, прибегают к использованию визитов официальных лиц. Например, шведский министр торговли, будучи проездом во Франции, старался сдвинуть с мертвой точки затянувшееся дело покупки шведским лесобумажным концерном «Биллеруд» французской «Лафарж», используя в качестве одного из аргументов в пользу сделки необходимость европейской солидарности перед лицом растущей американской конкуренции[43].

Одной из целей визита премьер-министра Пальме, последовавшего вскоре за вступлением на пост в конце 1982 г., во Францию было договориться с Миттераном о расширении торгово-экономических связей между двумя странами, используя для этих целей аргумент общей «партийной принадлежности». Идеология должна и здесь приносить свои дивиденды.

В борьбе за мировые рынки «миролюбивые» шведские ТНК, как их представляют сами их хозяева, ведут себя точно так же, как и все ТНК мира, конечно, соразмеряя свои силы. Не так давно шведский концерн «Л. М. Эрикссон» на паях с французской фирмой получил заказ на создание принципиально новой телефонной сети в Ирландии. Объединенными усилиями они выиграли торги в ожесточенной конкуренции с японцами. Во время торгов шведский концерн пригрозил, что, не получив заказа, он в течение двух лет демонтирует свою фабрику в Ирландии. Это и решило дело в пользу шведско-французского «пакета». Потом все это мероприятие, конечно, было обставлено вполне прилично, интеллигентно и даже красиво, на дипломатическом уровне.

Наряду с экономической дипломатией на двустороннем уровне большое внимание уделяется работе на многосторонней основе — в международных организациях. Небольшой экономический потенциал шведы пытаются компенсировать дипломатической активностью, в частности, в комиссии ООН по транснациональным корпорациям, поддерживая выработку кодекса их поведения. Идея у них тут старая: обеспечить себе хотя бы «равные возможности» с монополиями других стран, а дальше, мол, мы уж как-нибудь постараемся выпутаться сами, раз у государства не хватает мощи, чтобы оказать давление на конкурентов.

Крупный бизнес, мягко говоря, не устраивает перспектива претворения на практике выдвинутой профсоюзами идеи создания «фондов трудящихся». Фонды, образуемые за счет отчислений предпринимателей и контролируемые профсоюзами, задуманы, в частности, для стимулирования инвестиционной активности в промышленности, которая, по их мнению, недостаточна. Правительство Пальме получило поддержку профсоюзов в предвыборной кампании с условием претворения в жизнь этой идеи и вынуждено было, после проволочек, провести ее через парламент.

В ответ на эту «социализацию» монополии грозятся перевести из Швеции и правления компаний, и центры НИОКР. Тогда конгресс профсоюзов предложил усилить контроль над инвестиционной деятельностью ТНК, а в долгосрочном плане — развивать двустороннее экономическое сотрудничество с развивающимися и социалистическими странами. Задача эта возлагается на государственные органы, значит, шведской дипломатии предстоит много экономической работы.

Норвегия:


маленькая страна — «великая морская держава»


В отличие от шведского правительства, которое в области внешнеэкономической политики стоит перед одноплановой задачей — продвижение экспортных интересов промышленности, Норвегии приходится решать своеобразный кроссворд. Ей приходится взвешивать интересы трех областей: судоходства, анклавной группы экспортных монополий и так называемых предприятий внутреннего рынка. Доминирует в этой тройке, безусловно, судоходство. Норвежская дипломатия начинается собственно с учреждения консульской службы за границей, необходимой прежде всего судовладельческим компаниям.

Союз судовладельцев нередко осуществлял дипломатические функции, подменяя собой официальные власти, в частности, в таких важных делах, как предоставление флота в распоряжение воюющих держав. Соглашения были подписаны в 1917 и 1939 гг. Союзом судовладельцев и правительством Великобритании, а затем апробированы норвежским министерством иностранных дел, как «настолько же связывающие, как если бы речь шла о договоре между двумя правительствами»[44].

Судоходство является своего рода «ахиллесовой пятой» норвежской внешней политики. В случаях, когда позиция Норвегии в международных делах вступает в противоречие с интересами какого-либо другого государства, то «ответные меры» затрагивают прежде всего интересы судоходства. Так произошло, например, в 1946 г., когда правительство Франко предложило Норвегии установить дипломатические отношения и в целях нажима отказало в бункеровке и обслуживании ее судов, объявив фактически блокаду заходящих в испанские гавани норвежских судов. Это решение ущемляло интересы регулярных линий в Средиземноморье крупнейшей судоходной компании «Фред. Ульсен», как и всего трампового, т. е. перевозящего грузы по разовым контрактам, норвежского флота. Союз судовладельцев и на сей раз принял исполнение дипломатических функций на себя. Он добился от испанских властей согласия, чтобы его представителю, включенному в состав норвежского консульства в Мадриде, был предоставлен статус дипломата.

Вопрос об установлении дипломатических отношений с франкистской Испанией был в конце концов решен странным компромиссом: норвежским правительством и под нажимом Союза судовладельцев согласилось, чтобы испанский поверенный в делах был принят в Осло, но местом постоянного его пребывания назначен Копенгаген. Этот эпизод сами норвежцы назвали травматическим опытом малой страны, попытавшейся самостоятельно, без поддержки великих держав, занять определенную позицию во внешней политике. Несмотря на то, что общественное мнение в Норвегии было настроено против франкистского режима, а норвежские портовые рабочие отказывались обслуживать испанские суда, Союз не посчитался с этим.

Дипломатия морских просторов


Торговый флот — национальная гордость Норвегии. Не зря Норвегию называют «мировым перевозчиком». Еще в школе маленьким норвежцам втолковывают, что судоходство приносит миллиардные доходы в иностранной валюте, которые можно использовать на закупку товаров в других странах. И в самом деле чистые доходы от судоходства в 60-е годы составили половину стоимости норвежского экспорта. В норвежской печати любят в разных вариантах повторять мысль, что Норвегия, маленькая, всего лишь четырехмиллионная страна, на море чувствует себя великой державой.

Десятилетиями наиболее предприимчивые норвежцы шли в судоходство, а не в промышленность. Судоходство считалось наиболее престижной сферой деятельности. «Кто может водить суда — тот и первый человек», — говорили в Норвегии.

В конце 1970-х годов норвежский торговый флот по тоннажу занимал четвертое место в мире — около 23 млн. брутто-регистровых тонн, уступая среди развитых капиталистических стран только Великобритании, но опережая США, Францию, ФРГ[45]. Каждый пятый корабль в мире строился для норвежцев. Почти четвертая часть международных торговых перевозок осуществлялась на норвежских судах. Для сопоставления укажем, что доля Норвегии в мировой торговле составляет менее 1 %.

Обеспечение интересов норвежского судоходства за границей постоянно находилось в центре деятельности зарубежной дипломатической службы. Судоходство оказывало влияние на курс внешней политики Норвегии. Если норвежскую экономику в целом можно охарактеризовать как косящую периферийный по отношению к Западной Европе характер, то «атлантизм» внешней политики Норвегии во многом определяется традиционными связями ее с английскими арматорами и зависимостью от Соединенных Штатов, которые являются крупнейшим клиентом и основным кредитным рынком норвежских судоходных компаний. Норвежское правительство вынуждено постоянно помнить об этом при формировании своей внешней политики. В случаях отклонения от про-натовского курса Соединенные Штаты неоднократно пользовались таким каналом, как норвежский Союз судовладельцев, для нажима на правительство Норвегии.

Корабли, море… это не только картина мариниста, это философия норвежского бизнеса. Именно так можно понимать слова о том, что до сих пор в основе деятельности судовладельцев лежала философия, что три четверти поверхности земли занимает вода; да к тому же в этой области они имеют опыт и технические знания. Здесь гораздо больше неиспользованных возможностей, чем на суше. Кроме того, деятельность на море гораздо менее жестко регулируется национальным законодательством. Мысль эта принадлежит одному из норвежских судовладельцев.

Последнее особенно важно для норвежцев. Маленькой стране нелегко обеспечить политические интересы своего огромного флота. Норвежцы как огня боятся протекционизма, опасаясь ответных мер других государств. В период кризиса судостроения большинство западноевропейских стран, спасая национальные судоверфи, размещали заказы не на стороне, а на своих судоверфях, норвежские же судовладельцы очень осторожно отнеслись к подобным протекционистским мерам. Более или менее благополучно пережившая кризис крупнейшая судоходная компания «Вильг. Вильгельмсен» в период 1977–1979 гг. получила 14 новых судов, но только два из них было построено на отечественных стапелях, остальные десять — в Японии, Правда, в момент наибольшего обострения кризиса она все же согласилась из трех новых заказов один разместить в Норвегии.

В интервью органу деловых кругов журналу «Норьес-Индустри» директор-распорядитель этой компании на вопрос, не должны ли норвежские судоходные компании помочь находящимся в бедственном положении судоверфям, даже с некоторым ущербом для своих принципов коммерческой рентабельности, сославшись на двойственное положение норвежского судоходства, сказал, что как норвежская судоходная компания «Вильг. Вильгельмсен» несет ответственность перед норвежским обществом, да к тому же верфи составляют часть норвежской судоходной деятельности. Одновременно судоходство — интернациональная отрасль экономики, которая действует на всем земном шаре, и потому фирма борется против любой формы дискриминации, которую встречает за рубежом. Как международная судоходная компания фирма выступает против любых национальных преференций, здесь она стоит перед дилеммой. Ее раздирает в разные стороны, и она должна найти место посредине[46]. Эти поиски политического «места в середине» вообще характерны для внешней политики Скандинавии.

Дискриминация флага в области судоходства усиливается, и эта тенденция, очевидно, будет продолжаться. Норвежские судовладельцы видят выход из трудностей в переходе на постройку судов специального типа, требующих высокого технического уровня, хорошей организации управления. Они убеждают правительство в необходимости смириться с тем, что судостроение придется сократить, а занятых перевести в другие отрасли промышленности. Если другие страны начнут оказывать давление на свои судоходные компании, стремясь заставить их размещать заказы на национальных верфях и перевозить экспортные грузы своей страны, такая ситуация была бы «смертельной» для норвежского судоходства. Поэтому любое норвежское правительство всегда и везде выступает против протекционизма, иногда даже в ущерб интересам промышленных компаний. В свое время именно судовладельцы больше всего боролись за участие Норвегии в ЕЭС, опасаясь, что Сообщество выработает единую политику в области судоходства, дискриминирующую аутсайдеров. И теперь они требуют от правительственных органов постоянно следить за развитием ЕЭС в данном направлении, чтобы не остаться в стороне.

Кризис 1973–1975 гг. был крупнейшим в истории мирового судоходства кризисом, из которого норвежцы вышли с меньшим ущербом, чем конкуренты, но также не без потерь. В этих условиях правительство Норвегии также все больше сталкивается с проблемой, каким образом удержать в Норвегии свои транснациональные корпорации. В последнее время в кругах скандинавских судовладельцев стало распространенным проводить параллель между зарубежными инвестициями в промышленности и «сменой флага» в судоходстве и обвинять официальные власти внедостаточной заботе о судоходстве, в высоком уровне налогообложения доходов судовладельцев. Известно, по каким причинам Либерия и Панама возглавляют списки крупнейших судоходных стран мира. Под удобный флаг стремятся и многие норвежские судовладельцы. Патриотизм в бизнесе — излишняя роскошь, но норвежским властям пока удается сдерживать это стремление законодательными постановлениями, мерами государственного субсидирования и кредитования инвестиций и, конечно, активной поддержкой интересов своего судоходства в международных организациях. А судовладельцы, как мы уже знаем, все-таки жалуются.

Другой канал «норвегизации» — более тесное вплетение судоходных компаний в общую структуру норвежского бизнеса. «Вплетение» это началось уже в 60-е годы, судовладельческие компании усилили внимание к принадлежащим им верфям, выведя судостроение в первые ряды крупнейших промышленных концернов Норвегии. Наступление «нефтяной эры» спасло норвежские верфи от плачевной участи их гораздо более мощных соседей — шведов, открыв перед ними такое новое перспективное поле деятельности, как «внебереговая промышленность» — обслуживание нефтедобычи на континентальном шельфе Северного моря.

Норвежские судовладельцы не могли, естественно, упустить открывавшиеся здесь возможности. В активах крупнейших судоходных компаний появилось такое стоящее многие миллионы долларов имущество, как буровые платформы, которые они предлагают и в других районах мира — Мексике, на Филиппинах и др. Объединив в компании «Сага Петролеум» капиталы, пустились и в такое дорогостоящее предприятие, как нефтедобыча, в данном случае уже откровенно пользуясь протекционизмом норвежского правительства, отдающего приоритет национальным частным компаниям перед иностранными в своей нефтяной политике.

Проблемы «сухопутной» дипломатии


Задачу послевоенного восстановления и развития экономики бедная капиталами Норвегия решала посредством активного стимулирования иностранных инвестиций. Тут у дипломатов работы было, что называется, невпроворот. Была создана специальная комиссия, которая должна была «провернуть» такую работу. Во главе ее поставили бывшего генерального секретаря ООН Трюгве Ли. Расчет был простой: использовать связи, приобретенные им в период деятельности в ООН» Миссия Трюгве Ли посетила ряд западноевропейских стран и США и принесла ощутимые результаты.

Занимая передовые позиции в области судоходства, по степени интернационализации промышленности Норвегия — в числе последних в списке промышленно развитых капиталистических стран. Транснациональными можно назвать, пожалуй, только «Ношк Гидро» и «Боррегор». Правда, «Боррегор» в какой-то мере утратил свой транснациональный характер. «Боррегор» построил было в Бразилии завод по выработке целлюлозы из акации, которую затем возил на переработку в готовую продукцию в Норвегию. Но этот опыт интернационализации концерну не удался. Закрепиться в Бразилии не удалось. Не хватило ни собственной экономической силы, ни дипломатического опыта.

В настоящее время норвежское правительство пытается вызвать новую волну иностранных инвестиций в промышленность, надеясь на сей раз обеспечить себе контроль над создаваемыми предприятиями, учитывая свою возросшую экономическую силу в переговорах. Выдача концессий на разведку нефти в Северном море иностранцам обусловливается условием: инвестированием капитала в норвежскую обрабатывающую промышленность. Пока успехи в этом направлении более чем скромные. Печать сетует на отсутствие у норвежских дипломатов опыта в ведении подобного рода переговоров.

Недостаток «ноу-хау» в области машиностроения — ахиллесова пята норвежской промышленности. Здесь зависимость от иностранного капитала спрятана от посторонних глаз, но является, пожалуй, более сильной, чем от прямых капиталовложений в норвежскую промышленность. В этом смысле наиболее чревата политическими последствиями зависимость в основной области, на которую сейчас делают ставку норвежцы, — в нефтедобыче. Анализ контрактов на поставку оборудования для вне-береговой разведки и добычи нефти показывает, что они сплошь и рядом выполняются в сотрудничестве с иностранным партнером, который предоставляет свой технический опыт. Это и неудивительно. «Семь сестер» — американские и английские нефтяные монополии имеют за плечами уже почти вековой опыт в этой области. Результаты такой зависимости? Усиление «атлантической» направленности Норвегии.

Норвежский бизнес сейчас делает акцент на усиление взаимозависимости с экономикой западноевропейских государств из-за невозможности решить свои проблемы обособленно, вне координации с экономической и валютной политикой ее основных западноевропейских торговых партнеров. Космополитически настроенные судовладельцы, руководство крупных промышленных концернов рассчитывают на постепенное размывание сильного национального самосознания норвежцев, добившихся независимости каких-нибудь восемь десятков лет назад.

Возможности остаться «красно-сине-белой» у Норвегии сейчас имеются, но их реализация во многом зависит от способности сформировать перспективную и жизнеспособную структуру норвежской промышленности будущего. В частности, в этих целях МИД перестроил свою структуру в сторону «экономизации дипломатии», значительно расширил штат. В Министерстве торговли и судоходства создан специальный экспортный совет, ведающий проектами с участием государственных и частных организаций. Послы в зарубежных дипломатических представительствах, по выражению норвежской печати, «засучив рукава» занимаются проталкиванием интересов экспортных компаний, у которых не хватает собственного опыта. Типичным норвежским дипломатом становится выпускник Высшей торговой школы г. Бергена, занимающий посты попеременно на высших должностях за рубежом, в министерстве торговли и судоходства или МИД.

Дания:


между Западном Европой и Скандинавией


Наибольший опыт «соединения экономики с политикой» накопили дипломаты Дании. Министерство иностранных дел было модернизировано еще в 1921 году, когда перед ним была поставлена задача продвижения датской сельскохозяйственной продукции за границу. В составе МИДа была создана специальная контора с особыми полномочиями. Перед вступлением страны в ЕЭС «дипломатический ранг» этой конторы был повышен — она преобразована в управление, обладающее фактически полномочиями отдельного министерства. Возглавляют управление чиновники высшего дипломатического ранга. Иногда сюда назначается отдельный министр, в другие периоды министр иностранных дел отвечает за работу обоих управлений — политического и торгово-политического.

Управление ведет работу в непосредственном контакте с отраслевыми союзами предпринимателей (а не с отраслевыми министерствами, как это имеет место по другим вопросам) и является, по свидетельству датских исследователей, своего рода «министерством иностранных дел бизнеса». Торгово-политическое управление МИД оказывает экспортерам широкую гамму услуг. Интересно, что запросы экспортных фирм относительно получения от посольств информации о рынке для их конкретного вида продукции направляются посольствам через МИД, а ответы посольства отправляют непосредственно фирмам.

В новом, построенном в 1977 г., здании посольства в Лондоне предусмотрен, например, специальный выставочный зал, кино- и лекционная аппаратура. Выделен «контактный центр», оснащенный современным оборудованием, где можно проводить деловые встречи. Во время 98 поездки по стране к услугам бизнесменов консульства, которых на британской территории Дания имеет около 50 — во всех крупных городах.

На пост министров иностранных дел все чаще назначаются лица с экономическим образованием, которое в современных условиях относится к числу достоинств политического деятеля.

Прагматики-датчане учли то обстоятельство, что многие развивающиеся страны переходят к политике замещения импорта собственным производством и скоро туда нельзя будет продать товары усилиями всего дипломатического корпуса. Теперь посольствам и генеральным консульствам в Бразилии, Венесуэле, Мексике, Южной Корее и других странах поручено проведение исследования характера инвестиционной деятельности, консультация частных фирм, «как если бы речь шла о непосредственном экспорте товаров»[47].

Дания, вступив в Европейское экономическое сообщество, в значительной мере отказалась от надежд остаться «красно-белой»[48]. Членство в группировке не спасло ее. как и других партнеров по Сообществу, от экономических трудностей, а в некотором отношении и усугубило их. Перед датчанами встали трудные проблемы, безработица, достигшая 10 %, дефицит платежного баланса, оплата процентов по внешним займам. К началу 80-х годов внешний долг Дании приблизился к 200 млрд, крон, Что составляло более 1/3 ВНП страны.

Датская промышленность теряет свои позиции на внешнем рынке, ее удельный вес в торговле с важнейшими партнерами — Великобританией и ФРГ снижается. Проводимая до сих пор внешнеэкономическая политика обеспечивала в основном интересы двух групп: агробизнеса и небольшой части крупнейших промышленных компаний, для которых усиление конкуренции в рамках ЕЭС не представляло особой опасности. Однако основная масса датских компаний — это мелкие и средние, обычно имеющие высокую степень специализации, работающие «на заказ», иногда с применением дорогостоящего ручного труда квалифицированных рабочих.

Исследования, проведенные одной из консультационных фирм Дании, показали, что типичной датской фирмой, работающей на экспорт, является предприятие с оборотом от 15 до 30 млн. крон в год, с числом занятых 75—125 чел. и экспортирующее примерно 80 % своей продукции[49]. Поэтому для датских фирм концепция «ниши» имеет еще большее значение, чем для норвежских и шведских, тем более, что промышленность Дании, за неимением в стране собственного сырья, почти целиком обрабатывающая, а на этом рынке конкуренция наиболее ожесточенна. Датчане не надеются на победу в ценовой конкуренции, а весь расчет делают на потребителя с высокой покупательной способностью, готового переплатить за особое качество датского товара. На участие в ЕЭС пошли в интересах датского сельского хозяйства, выигрыш которого от участия в единой аграрной политике Сообщества оказался кратковременным. Сумма взносов в Европейский фонд ориентации и гарантии сельского хозяйства (ФЕОГА) растет, а получаемые выплаты сокращаются.

Интернационализация экономики Дании идет по норвежскому образцу. Соотношение между вывозом и ввозом капитала в «датском варианте» складывается явно не в пользу датчан. По подсчетам датских экономистов, под иностранным влиянием находится почти одна треть датских компаний. Впрочем, на данном этапе и Дания со своими высокими издержками производства и социальными выплатами перестала привлекать иностранных инвесторов. Опасность грозит теперь в основном небольшим фирмам, оснащенным передовой техникой.

На практике деятельность иностранных ТНК уже теперь подрывает возможности датского правительства проводить эффективную экономическую политику, и в частности решить такую первоочередную задачу, как ликвидация дефицита платежного баланса. В опубликованной недавно коллективной монографии, посвященной проблемам внешней политики Дании, дается, в частности, анализ деятельности ТНК в торговле нефтью и автомобилями, электротехническими и химическими товарами. Автор приходит к выводу, что основной причиной дефицита торгового баланса является структура внутрикорпорационных поставок. Отсюда следует, что — традиционными методами — девальвацией, иностранными займами и дефляционной политикой несбалансированность внешних расчетов Дании не устранить. Остается, по мнению автора, одно средство: проводить политику замещения импорта, несмотря на ее крайне непопулярный протекционистский характер. Вряд ли датское правительство сможет последовать этому совету и действовать вопреки интересам монополий указанных отраслей. Политические деятели время от времени пытаются протащить тезис о том, что лучше иметь какую-то возможность, чтобы повлиять на касающиеся тебя решения, чем совсем никакой. Поскольку Данию, как и другие малые страны, частенько не приглашают на совещания руководства ЕЭС по кардинальным вопросам, то многим становится ясно, что и в условиях членства возможность повлиять на политические решения в Сообществе крайне мала.

Учитывая свои ограниченные ресурсы, основное внимание датская дипломатия уделяет экономическим вопросам, особенно проталкиванию интересов маломощных, но многочисленных специализированных фирм, которые как раз больше всего пострадали от членства в ЕЭС. Датчане рассчитывали стать связующим звеном между северными странами и ЕЭС, поскольку интересы датской промышленности пока еще в большей мере связаны с Северной Европой. Для какой-нибудь мелкой датской фирмы, только входящей в экспортеры, Швеция до сих пор является первым рынком, где она пробует свои силы. Шведы уже признали датские экспортные товары, хотя бы и в виде субпоставок, а партнерам по Общему рынку все еще надо объяснять, что Дания — промышленно развитая страна, а не только поставщик сельскохозяйственной продукции. На то, чтобы довести этот факт до сознания, например, французов, датские бизнесмены и дипломаты потратили целых три года.

Интернационализация хозяйственной жизни Северной Европы, углубление и развитие «северного сотрудничества» на уровне частномонополистической интеграции продолжается, хотя проблемы торговых отношений с остальной частью мира перевешивают чисто скандинавское решение. В частности, поэтому провалился план таможенного союза «Нордек». Интеграция промышленности Севера Европы продолжается. Инициаторами создания «Нордек» были датчане, рассчитывавшие таким путем усилить свою «дипломатическую мощь» на переговорах в ЕЭС. На таких переговорах они при удобном случае не преминут подчеркнуть свой «нордизм», особенно не скрывают своей претензии на представительство интересов всего Севера Европы в этой организации. После вступления Дании в ЕЭС при посольствах Швеции, Норвегии и Финляндии в Копенгагене была учреждена особая должность атташе по связям с отделением датского МИДа, ведающим экономическими отношениями с ЕЭС. На одной из недавних сессий Северного Совета министрам финансов и экономики североевропейских стран было поручено глубже изучить взаимные экономические связи с тем, чтобы усилить северное сотрудничество в вопросах экономической политики и тем самым сделать возможно большим «северное влияние» на международной арене.

Глава III


ПОСРЕДНИКИ


МНОГОСТОРОННЕЙ ДИПЛОМАТИИ



В отношениях между промышленно развитыми и развивающимися странами многосторонняя дипломатия достигла своего расцвета в начале 70-х годов. Стремясь к созданию более справедливой системы международных экономических отношений, освободившиеся государства, опираясь на определенные успехи политики Организации стран — экспортеров нефти (ОПЕК) пытаются усилить свой «дипломатический вес» за счет ассоциации с другими.

Требованию создать новый международный экономический порядок Запад противопоставил старую чуть припудренную концепцию «взаимозависимости». Однако из-под пудры четко проглядывает неравенство партнеров в этой мнимой «взаимозависимости», стремление интегрировать развивающиеся страны в орбиту капиталистического хозяйства в качестве главным образом поставщиков сырья.

Отказ Запада перестроить международные экономические отношения не раз создавал кризисные дипломатические ситуации, и вот тут в качестве посредников, мастеров компромиссов выступала скандинавская дипломатия.

В отношениях скандинавов с развивающимся миром политика проложила дорогу экономике. С начала 70-х годов на международных форумах, на которых обсуждалась перестройка международных экономических отношений, дипломаты-скандинавы проявляют активность, предлагают компромиссные варианты решения конфликтных ситуаций, сами при этом стараются занять серединную позицию между развитым «Севером» и развивающимся «Югом».

Представители Скандинавии стали популярными кандидатами в состав и даже руководство различных международных комиссий, занимающихся поисками решения различных проблем в этой сложной области. Норвежец Столтенберг назначался председателем Комитета ООН по проблемам Север — Юг, лидер шведских социал-демократов Улоф Пальме входил в состав известной комиссии Брандта, занимавшейся поисками выхода из тупика.

Скандинавской дипломатии в связи с крушением колониальной системы и перспективами развития освободившихся стран предназначалась роль «инициатора, адвоката» новых отношений между индустриальными и освободившимися государствами. Почему скандинавам? Ну не англичанам же Как-никак у скандинавов свои козыри; «чистая репутация»: у них ведь нет колониального прошлого.

В переговорах между Севером и Югом скандинавские представители, как правило, стремятся объединить себя с развивающимися странами в одну группу «малых государств» на том основании, будто у группы одинаковые интересы. Исследователь по вопросам участия Швеции в международных организациях Бу Хюлдт в связи с этим подмечает, что во времена Лиги Наций, когда Швеция действительно была «малым» членом этой организации, она эту свою особенность малого государства не подчеркивала, как это делается сейчас, когда в семье ООН много молодых государств, намного уступающих ей по масштабам.

Основные внешнеэкономические интересы скандинавских стран еще два десятка лет назад были сконцентрированы на близлежащих рынках, в Западной Европе. Продвижение интересов своих монополий на малоизученные рынки развивающегося мира в то время было второстепенной задачей. Небольшие средства, выделяемые по программам «помощи», использовались скорее для рекламы скандинавского образа жизни, пропаганды реформистских идей среди нарождающейся интеллигенции молодых государств. «Хорошая репутация гораздо больше стоит в долгосрочном плане», — любили повторять руководители «СИДА» — шведской администрации по вопросам «помощи» развивающимся странам.

Постепенно интерес к развивающимся странам в Скандинавии из области политической все больше перемещался в область экономическую. Традиционные импортеры скандинавских товаров — западноевропейские страны стали меньше покупать скандинавские товары. Появилась необходимость диверсифицировать внешнюю торговлю в географическом смысле. Теперь эта задача вплотную встала в практическом плане. Вот здесь-то скандинавы и обратили взоры к рынкам развивающихся государств. Но оказалось, что конкуренция там тоже обострилась, так как другие индустриальные страны также устремились туда. В конкурентной борьбе на помощь бизнесу приходят дипломаты. При всей схожести у дипломатии каждой пз стран были и свои «выигрышные карты», которые использовались для налаживания отношений с освободившимися государствами. Швеции это вроде бы удавалось, потому что отношения с ней развивающийся мир считал не столь чреватыми экономической зависимостью, как с бывшими метрополиями.

«Индустриальная Дания». Такое сочетание слов появилось совсем недавно, что называется, на глазах нынешнего поколения людей. «Вторая промышленная революция» пришлась здесь на 1960-е годы. Для датских компаний — это минус. Основные рынки уже заняты конкурентами, пробивать туда дорогу трудно. Для отношений с развивающимися странами — плюс. Можно предлагать им в качестве «ноу-хау» датский путь промышленного развития на базе сельского хозяйства, учитывая аграрный характер экономики большей части этих государств. Датчане любят демонстрировать свои небольшие предприятия, производящие высококачественную специализированную продукцию, подчеркивая при этом, что каких-нибудь полтора десятка лет назад предприятия были полукустарной мастерской. «В развивающихся странах растет понимание того, что их общество может быть построено по модели, испытанной в Дании», — писал специализированый журнал датского МИДа. Датский опыт развития интенсивного сельского хозяйства — тоже ходовой товар. Но, как говорится, о вкусах не спорят. Что хорошо для самой Дании, то не обязательно подходит развивающимся странам. Они хотят развиваться в соответствии со временем, а время против капиталистического пути, время за другой путь развития, за другую модель, за некапиталистический путь.

Скандинавия и новый международный


экономический порядок


Доступ на рынки скандинавских стран


Внешнеторговые проблемы развивающихся стран скандинавы считают важными, справедливо утверждая, что в настоящее время доходы молодых государств от экспорта во много раз превышают те суммы, которые развитые капиталистические страны выделяют в качестве «помощи» развивающимся. С 1973 г. благодаря, в частности, стараниям дипломатов наблюдается повышение удельного веса развивающихся стран как в экспорте, так и импорте скандинавских государств. Тем не менее их доля не превышает 11–15 %. Отсутствие налаженных торговых связей, которые имелись у компаний бывших метрополий, создавало определенные сложности скандинавским компаниям, им было трудно конкурировать с опытными англичанами или французами. Но надо бороться за место под солнцем, надо протиснуться на обширный рынок молодых развивающихся государств. Как же этого добиться? Тогда было решено пойти навстречу пожеланиям развивающихся государств и облегчить им доступ на рынки скандинавских стран, прежде всего Швеции и Норвегии. Дания как член «Общего рынка» лишена права на самостоятельное проведение торговой политики.

Норвегия первой из развитых стран поддержала программу стабилизации цен на сырье, одобренную на IV сессии ЮНКТАД, объявила о своем вкладе в общий фонд стабилизации цен на сырье в размере 25 млн. крон. Причем норвежское правительство и в данном случае не упустило возможность нажить себе политический капитал. Оно, сославшись на небольшую, исходя из масштабов экономики, обязательную долю Норвегии в таком фонде (6–7 млн. долларов), заявило, что остальная часть суммы послужит компенсацией взноса наиболее бедных из развивающихся стран.

В Скандинавии считают важным направлением в решении сырьевой проблемы развивающихся стран увеличение переработки сырья на месте, в самих развивающихся странах, что позволило бы повысить доходы от его продажи, и выступают в связи с этим в ГАТТ за снижение пошлин на обработанное сырье. Норвежское правительство, например, объявило о том, что оно изучает проблему заключения двусторонних долгосрочных соглашений по конкретным видам сырья и выделения финансов на его переработку, имея, конечно в виду, что такое переработанное сырье будет поставляться прежде всего в Норвегию. Своя рубашка все же действительно ближе к телу.

Сложнее дело с преференциями в отношении импорта готовых промышленных изделий из развивающихся стран. Норвергия и Швеция в какой-то степени облегчают доступ товаров из развивающихся стран на свои рынки. В 1975 году доля импорта из этих государств на базе наибольшего благоприятствования и преференций составляла 97 % для Норвегии и 81 % для Швеции. На практике развивающиеся страны лишь в ограниченной степени могут использовать преференции. По признанию официальных властей, главной причиной слабого использования преференциального режима является трудность установления происхождения товара. Нужна соответствующая документация, а оформление представляет сложности и потому является своеобразным нетарифным барьером.

В целях лучшей ориентации развивающихся стран на рынке и использования ими преференциального режима в Швеции и Норвегии созданы специальные государственные учреждения. Норвежская НОРИМПОД создана в 1977 году и за истекший период установила контакты с рядом экспортных организаций в развивающихся странах. Недавно норвежская торговая делегация посетила Кению и Танзанию с целью изучения возможностей увеличения импорта из этих стран. НОРИМПОД организует рекламу в прессе и пересылает предложения заинтересованным импортерам по всей Норвегии.

Как же выглядит забота о преференциях развивающимся странам в реальности, почему же товары из этих государств не наводняют скандинавский рынок? Дело, конечно, не только в сложности доказательства происхождения товара. Важнее другое, и это другое заключается в том, что преференциальный режим практически благоприятствует в основном импорту наиболее развитых из развивающихся стран. В середине 70-х годов на 9 таких государств (Гонконг, Бразилию, Южную Корею, Аргентину, Индию и др.) приходилось 86 % шведского преференциального импорта. Такая же картина и по другим скандинавским странам. Вообще же, по данным ОЭСР, 70 % общего импорта промышленно развитых капиталистических стран в рамках общей системы преференций составляет импорт из Гонконга, Бразилии, Южной Кореи, Сингапура, Тайваня и Мексики. Вот и все, к чему сводятся громкие разговоры на Западе о преференциальном режиме для развивающихся стран.

Передача технологии и экспорт товаров


Передача технологии — одно из основных требований развивающихся стран по перестройке международного экономического порядка. Развитые капиталистические страны вынуждены хотя бы отчасти пойти навстречу этим требованиям, но при этом «путеводной звездой» для них служит погоня за наибольшей прибылью и, что не менее для них важно, попытка с помощью экспорта технологии удержать развивающиеся страны на орбите капитализма, поставить их в зависимость от него, помешать им избрать иной путь социального развития.

В Скандинавии проблему передачи технологии рассматривают в тесной связи с экспортом продукции своей промышленности. Предоставляя развивающимся странам большие возможности доступа на свой внутренний рынок, скандинавы, с другой стороны, прилагают большие усилия дипломатические, рекламные, экономические к тому, чтобы расширить собственный экспорт на рынок этих стран. В отличие от норвежцев датские фирмы смогли пробиться на рынки развивающихся стран не только с судами, но и с продукцией общего машиностроения, поставляя оборудование пивоваренных, сахарных, цементных заводов, боен.

В значительной мере успехи шведов и датчан на рынках развивающихся стран связаны с активной деятельностью подрядно-строительных и проектно-консультационных фирм. Экспорт технических знаний все больше становится средством проникновения на рынок развивающихся стран. Перед лицом угрозы быть вытесненными конкурентами или оказаться перед «непроходимым» протекционистским барьером скандинавские монополии предпочитают продать необходимое развивающимся странам «ноу-хау» с тем, чтобы средства от продажи этой «технологии сегодняшнего дня» использовать для разработки повой технологии и тем самым создать бесконечную цепочку технологической зависимости. Шведские консультационные фирмы специализируются в основном на объектах инфраструктуры, портовых и аэродромных сооружениях, строительстве дорог, мостов, систем водоснабжения, плотин, электростанций. Норвежцы, естественно, добиваются наибольших успехов в предоставлении «ноу-хау» в областях, связанных с судоходством, рыболовством, строительством гидроэлектростанций. Большой спрос со стороны развивающихся стран предъявляется на технические знания в такой традиционной для шведов и норвежцев отрасли, как развитие лесного хозяйства.

Датчане в настоящее время усиленно разрабатывают новую форму экспорта в развивающиеся страны, так называемый системный экспорт. Переход к системному экспорту — логическое развитие строительства «под ключ» и отличается от него тем, что, кроме поставки оборудования «ноу-хау», сооружения объекта, требуется еще обучение персонала и налаживание организации управления предприятием, т. е. создание системы, которая будет функционировать после того, как уйдет иностранный персонал. Участие в таких проектах, например, для датских фирм — новая ступень развития в сравнении с теми отношениями, которые характерны для их связей с промышленно развитыми странами. Там они стараются выиграть благодаря узкой специализации. Здесь требуется объединение усилий целого ряда предприятий, а также государственных органов, которые в данном случае выступают уже не только в форме содействия экспорту, а также как продавцы специализированного «ноу-хау», которое часто является необходимой частью «системы». Своим участием официальные власти повышают доверие к национальным фирмам.

Датские экономисты считают, что «передача технологии» развивающимся странам способствует решению проблемы занятости в стране и утверждают, что, когда там создается одно рабочее место в результате «системного экспорта», сохраняются два рабочих места в Дании. Датский «Фонд индустриализации развивающихся стран» проводит большую работу по стимулированию участия национальных фирм, в том числе небольших, в экспорте технологии в развивающиеся страны. В этих целях скандинавы использовали, в частности, и состоявшуюся в августе 1979 г. по инициативе ООН конференцию по науке и технике, куда они явились вооруженные объемистыми томами с перечнем всего, что может предложить их экономика в качестве «передачи технологии».

Не имея в запасе на сей раз никаких «козырей», скандинавская дипломатия постаралась все же и на этой конференции не отступить от правила, которого придерживается в последнее время, — выступить хоть с какой-то инициативой: по предложению делегации северных государств была принята резолюция о влиянии научно-технической революции на положение женщин в развивающихся странах.

Дивиденды идеологии социал-реформизма:


политика «помощи»


Так называемой помощи в общей системе экономических отношений Скандинавии с развивающимися странами отводилась до недавнего времени главным образом политическая роль: создавать «хорошую репутацию». Среди других промышленно развитых стран скандинавские выделяются относительно большим объемом средств, выделяемых на многосторонней основе, а на двусторонней — большой долей безвозмездной помощи. Официальным критерием при выборе страны — получателя «помощи» служит стремление к достижению ею экономического и социального равенства. Но как отделить политику «помощи» от экономической политики? Вот, например, Швеция. «Помощь», которая идет по государственной линии, предоставлялась странам Азии и Африки, а главная сфера интересов монополий находилась в странах Латинской Америки.

«Помощь» оказывалась национально-освободительным движениям в странах Африки, прифронтовым государствам, а также некоторым социалистическим странам — Вьетнаму и Кубе. В целях достижения экономического эффекта выделяются несколько «программных стран», причем некоторые из них являются сферой концентрированного приложения усилий всей Скандинавии: Танзания, Кения, Мозамбик — в Африке; Индия, Бангладеш, Пакистан, Шри Ланка — в Азии. Такой набор «программных стран» не устраивает также и частный капитал Норвегии и Дании, который в последнее время все больше стал привлекать быстро развивающиеся страны — члены АСЕАН и Ближний Восток.

Основной особенностью политики «помощи» Швеции и Норвегии, придававшей ей прогрессивный характер, является слабая степень увязки с закупками в стране донора. Согласно подсчетам ОЭС? «связанная помощь» обходится развивающимся странам минимум на 25 % дороже, чем если бы они были свободны в выборе рынка закупки товара. По данным той же организации, средний уровень «связанной помощи» для стран — членов составлял в 1977 году 40 %, тогда как для Швеции он составил 18 %, Норвегии — 20 %, Дании — 37 %.

«Связанная помощь» равнозначна протекционизму в торговой политике, поэтому-то наиболее мощные и влиятельные круги монополистического капитала Швеции и Норвегии — традиционные поборники свободы торговли — выступали за предоставление финансовых средств развивающимся странам без предварительных условий. Шведские компании надеялись, что при соблюдении равных условий конкуренции они и без помощи государства сумеют получить свою долю, норвежцы же беспокоились в первую очередь об интересах своего торгового флота, для которого протекционизм в международных экономических отношениях представляет смертельную угрозу. Небольшим датским промышленным компаниям поддержка государства требовалась с самого начала, чем и объясняется связанный характер датских займов. Именно поэтому страны — получатели «помощи» в 1978 г. израсходовали на поставки из Дании 95 % предоставленной ею «помощи». В том же году вернулась в Данию в виде закупок датских товаров и услуг и половина двусторонней «помощи», выделенной в форме «даров».

Практически так же поступает Швеция. Например, закупки для Индии по программе «помощи» осуществляются почти исключительно в Швеции, главным образом у крупных монополий, и предназначаются смешанным шведско-индийским предприятиям, находящимся в финансовой или технической зависимости от этих компаний Бывает и так, что средства «помощи» развивающимся странам скандинавы используют для помощи своим переживающим кризис предприятиям. В Швеции, например, получил скандальную известность случай, когда часть суммы, выделенной на поставки «в дар» Вьетнаму хлопчатобумажных тканей, была израсходована на приобретение тканей в Швеции по ценам, в три раза превышавшим мировые.

С 1973 г. шведское правительство провозгласило курс на увеличение доли товарных поставок в общей сумме «помощи». Такое изменение в политике было произведено в значительной степени под давлением профсоюзов, которые потребовали, чтобы часть средств использовалась для решения проблемы безработицы на предприятиях кризисных отраслей. Проведенное исследование показало, что «товарная помощь» мало влияет на занятость в стране, поскольку поставленные в ее рамках товары и без того были бы экспортированы. Основную часть этого вида «помощи» составляет продовольствие. В последние годы увеличивается доля продукции машиностроения, а также бумажной массы и строительных материалов. Но эти товары как раз и поставляются наиболее конкурентоспособными шведскими предприятиями. Больше всего заинтересованы в «связанной помощи», безусловно, мелкие и средние специализированные предприятия, обладающие ограниченными возможностями продвижения на внешний рынок. На практике и в этой области если уж интересы столкнутся с крупными компаниями, то львиная доля заказов достается последним.

«Помощь» через международные организации —


работа для дипломатии


Как известно, развивающиеся страны предпочитают получать «помощь» от международных организаций, поскольку она дает им относительно большую свободу действий при использовании средств.

Относительно высокая доля средств, выделяемых на многосторонней основе, — также дань «прогрессивному профилю» помощи скандинавских стран. Дания и Норвегия официально заявили, что будут придерживаться принципа примерно равного распределения средств между «помощью» на двусторонней и многосторонней основе.

Усилилось внимание к более эффективному с точки зрения собственных интересов использованию средств, предоставляемых на многосторонней основе через каналы ООН. Наибольший интерес для крупных скандинавских компаний представляют рынки стран, являющихся полем деятельности таких международных организаций, как Международный банк реконструкции и развития и его филиалы — МАР (Международная ассоциация развития) и МФК (Международная финансовая корпорация). Скандинавские страны являются членами этих организаций с самого их основания, но в конкурентной борьбе за получение субподрядов на осуществление финансируемых ими объектов проигрывают монополиям ведущих империалистических держав. Орган деловых кругов Швеции журнал «Веканс афферер» писал с определенной долей недовольства, что Соединенные Штаты получают обратно в форме заказов более 40 % предоставляемой на многосторонней основе «помощи», тогда как шведы — только 5 %[50].

Чтобы хоть в какой-то степени изменить положение, они создали наблюдательные бюро при посольстве в Вашингтоне и миссии при ООН. Около 40 шведских предприятий получают списки проектов непосредственно из посольства в Вашингтоне. Специальное бюро для наблюдения за ходом заказов в специализированных учреждениях ООН учреждено при Экспортном Совете Норвегии. Особый отдел создан в начале 1978 года при торгово-политическом управлении министерства иностранных дел Дании. Он занимается выявлением таких проектов международных организаций, в которых могли бы участвовать датские фирмы, и установлением контактов с датскими фирмами, заинтересованными в таком участии. Дипломатия вовсю работает для бизнеса.

Особенно заметную роль играют скандинавские страны в Программе развития ООН (ПРООН), средства которой формируются на основе добровольных взносов. Доля Скандинавии в средствах ПРООН составляла в 1979 г. около 26 %. Все скандинавские государства представлены в правлении ПРООН и выступают там единым фронтом, стремясь превратить ее в орган, координирующий всю техническую «помощь» в рамках ООН. И это характерно как раз для скандинавов. Поскольку Программа ведет только предынвестиционную деятельность, а подготовленные с ее помощью проекты осуществляются затем специализированными учреждениями ООН, скандинавские страны получают таким образом дополнительную возможность выявления потенциальных заказов для своих монополий. Взносы в ПРООН составляют весьма существенную долю средств, выделяемых скандинавскими странами на многосторонней основе. Однако в последнее время скандинавская печать все чаще называет этот взнос «проблемным ребенком». Дело в том, что часть средств ПРООН все же расходует непосредственно на приобретение оборудования, и здесь доля скандинавских стран непропорционально мала их взносам.

В 70-е годы Швеция отступила от географического принципа предоставления «помощи». Это вызвано вступлением в Межамериканский банк развития (МБР), которое произошло под давлением монополий, вопреки протестам шведской общественности, выступавшей против членства в учреждении, известном своей реакционной направленностью и поддержкой режима Пиночета в Чили. В 1974 г. МБР принял постановления, резко ограничивающие возможность получить заказы по финансируемым банком проектам для неучаствующпх в нем стран Это условие распространяется и на филиалы зарубежных компаний в Латинской Америке, а это ставило под угрозу финансовые интересы: шведские монополии рассчитывали получить заказов по намечаемым МБР на 1977–1979 гг. проектам как минимум на 650 млн. крон. Разве компании могли спокойно взирать на возможность потерять такой куш. И они нажали на правительство, не очень-то обращая внимание на общественность.

В последнее время все шире практикуется так называемая помощь малти-би — финансовое участие в проектах, управляемых международной организацией. Этот вид «помощи» дает также возможность выйти за рамки бедных «программных стран», так как распространяется на более привлекательные для скандинавских монополий рынки. В отличие от других видов взносов в международные финансовые организации такие средства выделяются на конкретный проект, и по статистике они проходят как «помощь» на двусторонней основе. Особенно больше з внимание в последнее время этому виду «помощи» стала уделять Норвегия — около 10 % всех средств в рамках двусторонней помощи.

О том, что деятельность в этой области является не такой уж бескорыстной, можно судить по следующему примеру: Норвегия участвует в осуществлении проводимого под эгидой ФАО исследования об использовании рыбной муки для питания населения развивающихся стран. В случае положительного результата и одобрения норвежцы надеются не только включить новый продукт в свои поставки по линии Всемирной продовольственной программы, но перейти потом к коммерческому экспорту концентрата рыбного протеина в развивающиеся страны.

Образцы «практического нордизма»


Страны Северной Европы (включая Финляндию и Исландию) активизируют многостороннее сотрудничество с развивающимся миром. Объединение финансовых ресурсов, выделяемых на цели «помощи», поставило бы Скандинавию в число крупнейших стран-доноров. В 1978 г. Скандинавия выделила на цели «помощи» 1521 млн. долл. Она опережала Великобританию (1212 млн. долл.) и приблизилась к ФРГ (1990 млн.).

Первый совместный проект стран Северной Европы начал осуществляться в Танзании в 1962 г. Он заключался в создании сельскохозяйственной кооперации. Главная цель сотрудничества на том этапе была политической. Выражаясь словами скандинавской печати, важно было «поднять северный флаг в развивающейся стране и продемонстрировать образец практического нордизма»[51]. В последующие годы было подготовлено еще несколько проектов, но дальнейшее развитие отношений пошло в основном по линии налаживания и расширения двустороннего сотрудничества с освободившимися государствами. Обострение конкурентной борьбы за рынки «третьего мира» во второй половине 70-х годов побудило североевропейцев вернуться к идее объединения финансовых ресурсов, но теперь уже главнымобразом для увеличения своего экспорта, в частности посредством совместного участия в субподрядах по проектам международных организаций.

Такие ресурсы сосредоточены в созданном в 1976 г. Инвестиционном банке северных стран. Его полномочия недавно были расширены с тем, чтобы он мог финансировать совместную деятельность стран-участниц в развивающихся странах. Согласно уставу банка предоставляемые им средства должны расходоваться на закупки товаров в странах Северной Европы, т. е. носят связанный характер. В частности, банк выдал кредит в сумме 20 млн. долл, на финансирование шведских и норвежских поставок для гидроэлектростанции, строящейся в Панаме под эгидой МБРР.

Сотрудничество североевропейских государств с развивающимися странами координирует секретариат при Совете министров северных стран. Секретариат постоянно печется об интересах компаний региона. В конце 70-х годов им была создана специальная комиссия по изучению возможностей более тесного взаимодействия северных стран. Изучены возможности создания общего центра по координации совместного финансирования проектов в развивающемся мире с целью уменьшения риска.

Дипломаты в роли инвесторов


В последнее время в деятельности посольств всех скандинавских стран в развивающемся мире все больше внимания уделяется содействию промышленным компаниям в учреждении производственных предприятий. Датские посольства уделяют теперь этой работе почти столько же времени, сколько продвижению товарного экспорта. Норвежцы поговаривают о необходимости ввести при посольствах в Юго-Восточной Азии должность советника по вопросам промышленности. В рамках новой программы шведского МИД по «переквалификации дипломатов в коммивояжеров» значительное место отводится содействию частному капиталу увеличить инвестиции, поместить денежки в наиболее перспективные предприятия, где можно побольше подзаработать, получить максимальные прибыли.

Характерная особенность современного этапа неоколониализма — частичная индустриализация с помощью частного капитала, опять же для получения все той же максимальной прибыли. В отсталой сельскохозяйственной стране масса прибыли поменьше, в более или менее развитой — побольше. Но есть и другая, более фундаментальная цель индустриализации — привязать развивающиеся страны к капитализму, и в этом смысле политика скандинавов практически не отличается от политики других промышленно развитых капиталистических стран. Средства по программам «помощи» идут прежде всего на развитие инфраструктуры, сельского хозяйства, рыболовства. Новым явлением для Швеции и Норвегии стало объединение средств государства и частного сектора при экспорте капитала в развивающиеся страны. Последние как сфера приложения капитала стали привлекать внимание скандинавских монополий относительно недавно. На «третий мир» приходится не более 20 % заграничных инвестиций каждой из скандинавских стран.

Прямые инвестиции быстрее всего росли в Латинской Америке, где только на Бразилию приходилось в 1976 г. 13 % всех инвестиций шведских компаний за границей. Подобная же ситуация была характерна и для Норвегии.

На современном этапе обеспечить своим монополиям «равные условия конкуренции» с монополиями ведущих империалистических держав стало уже невозможно, если не следовать за ними в деле активного содействия частным инвестициям в развивающихся странах. В Долгосрочной программе развития на 1978–1981 гг. норвежское правительство вынуждено было заявить, что при выделении на «помощь» свыше 1 % ВНП «излишек» будет расходоваться, в частности, и на стимулирование деятельности частного капитала в развивающихся странах, а также в виде займов на льготных условиях (а не безвозмездно, как в настоящее время).

Более слабые экономически датские компании нуждались и в большей помощи государства. И оно верно служило им. Так называемый Датский фонд индустриализации развивающихся стран (ИФУ) создан правительством еще в 1967 году. Финансировался он за счет потребительского налога на кофе, и получается, что помощь оказывает не Фонд как таковой, а миллионы датчан — потребителей кофе. Однако действует он отнюдь не в интересах этих миллионов, а прежде всего в интересах датских монополий. Инвестором, с которым Фонд сотрудничает, может быть только датская компания или частное лицо. ИФУ вкладывает средства в предынвестиционную деятельность и может участвовать в акционерном капитале создаваемых в развивающихся странах предприятий. Он выполняет роль своеобразного стимулятора частных инвестиций. По прошествии 6—10 лет, когда деятельность предприятия налажена, он распродает свои акции.

Датский пример оказался заразительным. Швеция и Норвегия тоже переходят к использованию средств «помощи» для поощрения частных инвестиций. Причем они надеются, что сложившаяся репутация скандинавов как «адвокатов» развивающихся стран поспособствует успеху дела, Как писал журнал «Норьес индустри», отражающий точку зрения Союза норвежских предпринимателей, развивающиеся страны занимают критическую позицию по отношению к ТНК, но эта позиция, по-видимому, не касается предприятий из малых стран. По подобию датского Фонда норвежцы создали специальный Фонд для финансирования частных инвестиций. Он будет выдавать займы компаниям, создаваемым в развивающихся странах с участием норвежского капитала, на сумму, не превышающую 50 % заемного капитала компании.

Таким образом, сделан шаг в сторону от прежней линии, при которой хотя бы формально не смешивалась государственная политика «помощи» с поддержкой монополий. Но и отступление постарались нарядить в прогрессивные одежды: ну как же, теперь проект, под который выдается заем, конечно, должен еще больше способствовать развитию страны. Наряжают в такие одежды, разумеется, дипломаты, разные эмиссары.

В Швеции также создан специальный фонд («Сведфонд») для финансирования совместных проектов в развивающихся странах с капиталом в 100 млн шведских крон. Фонд функционирует с января 1979 г. В дополнение к основному капиталу Фонд может получать займы под государственные гарантии на сумму до 300 млн. крон. Его задача — облегчить и стимулировать, с помощью займов или участием в акционерном капитале (10–30 %) сотрудничество между шведскими фирмами и развивающимися странами в создании предприятий обрабатывающей промышленности. При создании «Сведфонд» шведское правительство в одном все же не отступило от своей генеральной линии: его деятельность ограничивается так называемыми программными странами.

Формально упомянутые фонды скандинавских государств соответствуют пожеланиям развивающихся стран добиться к 2000-му году увеличения свой доли в мировом промышленном производстве до 25 %. Однако анализ отраслевой структуры предприятий, создаваемых при участии капитала скандинавских государств в «третьем мире», вызывает сомнение, что они могут существенно помочь в достижении упомянутой цели. Скандинавы создают в «третьем мире» предприятия отнюдь не в базисных отраслях промышленности. Норвежцы строят, например, в Пакистане фабрику по производству упаковки, завод фосфатных удобрений, шведы собираются построить фарфоровую фабрику и завод по производству грузовых вагонов в Танзании, завод по выпуску оборудования больниц в Индии, небольшую верфь в Бангладеш и т. п. Осуществление крупных идустриальных проектов — редкость.

Признавая на словах необходимость диверсификации экономики развивающихся стран и создания там обрабатывающей промышленности, глава датской делегации на IV сессии ЮНКТАД заявил, что для этого они должны осознать свою ответственность как надежных поставщиков и создать климат, содействующий крупным инвестициям развитых стран. От них требуется еще к тому же признание того факта, что международное сотрудничество влечет за собой определенные ограничения национального суверенитета. И куда только исчезают прогрессивные лозунги, когда создается угроза экономическим интересам своих монополий?

Вообще говоря, национальные интересы развивающихся стран рассматриваются как своего рода раздражающее неудобство, когда они вступают в противоречие с деятельностью компаний. Подобное «неудобство» компании стремятся обойти за счет, конечно, этих стран, а когда не удается, то скрепя сердце, с минимумом издержек приспосабливаются к внутренним условиям, чтобы избежать конфликтов с властями соответствующей развивающейся страны. Понимая, что в долгосрочном плане такая политика бесперспективна, скандинавы, и в частности руководство шведской промышленности, намечает долгосрочную программу, которая, как уже говорилось ранее, рассчитана на то, чтобы поставить ту или иную развивающуюся страну в зависимое положение. Компаний благодетелей, альтруистов мир еще не знал. Исходя из указанных целей, считается, что в интересах шведской промышленности принимать более активное участие в формировании промышленного профиля развивающихся стран на ранней стадии, надеясь таким образом направить их развитие в свою пользу.

В семидесятые годы страны Скандинавии, в значительной мере благодаря активной дипломатии, получили на Западе репутацию адвокатов развивающихся стран. В политическом плане такая репутация действовала как бальзам. Они в какой-то мере претендовали на особое положение в отношениях между развитым Севером и развивающимся Югом[52]. Однако есть ли у скандинавов реальные основания претендовать на особый характер своей политики в отношении «третьего мира»? Анализ показывает, что политика эта довольно противоречива, непоследовательна. Объяснение тут простое: нелегко выработать однозначный политический курс; глобальные интересы мирового капитализма нужно учитывать, интересы монополий своих стран, требующих обеспечения им «равных условий конкуренции» с монополиями ведущих империалистических держав, тем более нужно учитывать. Хочешь, не хочешь, а в какой-то мере надо считаться с позицией довольно сильной прогрессивной общественности, которая выступает в поддержку справедливых требований освободившихся государств. Вот почему политика скандинавов в отношении «третьего мира» напоминает маятник: голосуют, например, в целом за интегрированную программу по сырью, по воздерживаются по вопросу индексации, одобряют в основном Хартию экономических прав и обязанностей государств, но не согласны с пунктом о компенсации и их юрисдикции.

Поддержка национально-освободительных движений в странах Африки, помощь прифронтовым государствам способствовали укреплению прогрессивной репутации Скандинавии в развивающихся странах. Но такая поддержка ограничена определенными рамками. Правительства Скандинавии вряд ли станут колебаться, если бы пришлось выбирать между развитыми капиталистическими государствами и развивающимися. На IV сессии ЮНКТАД в Найроби эту мысль четко выразил тогдашний министр торговли Швеции Лидбом: «Мы — богатая промышленная страна и наша цель — проводить разумную политику как богатая промышленная страна в различных ситуациях в международных отношениях с разумным пониманием того, что идет на пользу всему мировому сообществу, в том числе «третьему миру». Но мы не будем смешивать карты и пытаться садиться не на ту сторону стола переговоров»[53].

Являясь частью капиталистической системы хозяйства, где влияние определяется экономической мощью, малые промышленно развитые государства типа скандинавских имеют слишком скромные возможности проводить полностью независимую политику в отношениях с развивающимися странами. Создавая своим монополиям «равные условия конкуренции», они фактически следуют в фарватере политики крупных империалистических держав, политики неоколониализма.

Глава IV


ЭКОНОМИКА, ПОЛИТИКА


И ТОРГОВЛЯ ОРУЖИЕМ



Экономика и дипломатия, дипломатия и политика — такое сочетание слов стало привычным, давно понятным. А вот дипломатия и торговля танками, пулеметами, ракетами. К этому как-то относишься с настороженностью, с подозрением. Это ведь не простой товар. Многие торговцы не очень-то задумываются, кому продать, лишь бы барыш, он тут немалый. Военные концерны и правительства на Западе отлично знают, кому продавать, а кому не продавать оружие. И в торговле смертью — тоже конкуренция.

В наши дни дипломатам во фраках приходится «проталкивать» не только мирную продукцию, но и рекламировать вооружения своей страны на предмет их продажи. Дипломатическими полномочиями облекаются лица в генеральских погонах, ведущие переговоры на межправительственном уровне. Недаром постоянные дипломатические представительства возникли одновременно с формированием постоянных армий, а ранг военных атташе учрежден в одно время с появлением ранга торговых советников.

Дипломатия смертоносного бизнеса


Две характерные тенденции развития современной мировой торговли оружием — растущие масштабы поставок по государственным каналам и коммерческая основа. Вот две причины дальнейшей «экономизации» дипломатии самого высокого уровня.

Торговля оружием вплоть до 30-х годов нашего века была прежде всего и главным образом делом частных фирм. В XIX веке здесь лидировали американцы, которых временно в конце столетия вытеснили западноевропейские «торговцы смертью». И американцы, и европейцы продавали винтовки, пулеметы, патроны к ним, реже — пушки, позже броневики, танки. Во время первой мировой войны бизнес стал особенно прибыльным, чем не преминули воспользоваться формально не участвующие в военном конфликте американцы. Продавали и одной воюющей стороне и другой. Торговля со временем приняла такой размах, что общественность зароптала и, с некоторым: опозданием, в 1930-е годы, было проведено расследование деятельности частных фирм — торговцев оружием специально назначенной правительственной комиссией США. Комиссия обнаружила столь вопиющие факты полной «аморальности» поставщиков оружия, что решено было поставить этот бизнес под правительственный контроль. С того времени и в других западных странах торговля оружием переходит постепенно под контроль государства.

После второй мировой войны мировой рынок вооружений начинался чуть ли не «с нуля». Вперед сразу же вышли Соединенные Штаты, поставляющие устаревшее или бывшее в употреблении оружие своим новым союзникам по НАТО или некоторым из молодых освободившихся государств. Англичане тоже старались извлечь выгоды от поставок не нужной им теперь военной техники. Оружие поставлялось, как правило, по дешевке, в рамках программ «помощи». Объем продаж на мировом рынке вооружений исчислялся несколькими сотнями миллионов долларов. В 1952 г. экспорт обычных вооружений составлял около 300 млн. долларов, в 1970 г — около 3 млрд, долларов, в 1980 г. — 30 млрд, долларов. Ускоряющиеся темпы роста видны «невооруженным глазом» Особенно отличается в этом отношении последнее прошедшее десятилетие, провозглашенное ООН «Декадой разоружения».

По оценкам Стокгольмского института Исследования проблем мира (СИПРИ), в настоящее время примерно 17 % мирового капиталистического производства вооружений идет на экспорт. Это усредненный показатель, а для крупнейших экспортеров эта цифра достигает 60 %.

В торговлю оружием вовлекается все большее число стран. Из 136 государств — членов ООН в 1963–1966 гг. 39 экспортировали оружие и 107— импортировали Через 10 лет, к 1972–1976 гг., соответствующие показатели составили 145, 57 и 136[54]. Уже только эти цифровые показатели свидетельствуют о вызывающем тревогу мировой общественности развитии: «новые» страны — это молодые освободившиеся государства. Рост числа экспортеров и импортеров вооружений происходит за их счет. К концу 1970-х годов в развивающиеся страны направлялось 3/4 мирового экспорта обычных вооружений. Образовался огромный трехъярусный мировой рынок оружия.

«Верхний этаж» — поставки наиболее технически сложного и дорогостоящего вооружения между развитыми капиталистическими странами. «Средний этаж», переживающий бум, — поставки оружия из развитых стран в развивающиеся И, наконец, сравнительно недавно образовавшийся, по выражению одного из западных исследователей, «базар вооружений» — поставки оружия между самими развивающимися странами.

Но не только количественные изменения произошли на мировом рынке оружия. Он растет и развивается под влиянием качественного характера современной гонки вооружений. Оружие самое современное поставляется тем покупателям, у которых не только есть деньги, но которые угодны Вашингтону, тем режимам, которые во всем поддерживают дядю Сэма. Соединенные Штаты поставляют свои наиболее современные истребители Ф-15с и Ф-16 одновременно своим вооруженным силам и своему стратегическому союзнику на Ближнем Востоке — Израилю. Французы большую часть своих «Миражей» отправляют на экспорт. Оружие продается, как правило, на коммерческой основе.

В настоящее время 98 % поставок оружия осуществляется за наличные или в кредит[55]. Это последнее обстоятельство имело большое значение для увеличения темпов и направления торговли оружием в 1970-е годы, когда большинство капиталистических стран столкнулось с проблемами дефицита платежных балансов. Военный экспорт дает валюту. Значит — будем экспортировать, неважно куда и кому, несмотря на формальные ограничения, запрещающие, как правило, экспорт оружия из развитых стран в «зоны напряженности» и военных конфликтов. Появился, в связи с энергетическим кризисом, и новый вид оплаты оружия: бартерные сделки — оружие — нефть. Крупнейшей такой сделкой было соглашение 1977 г. между Францией и Ираком на сумму около 2,7 млрд, долларов.

Разумеется, продажа оружия — прежде всего вопрос политический, что убедительно доказывается всей практикой империалистических государств. В опубликованном в 1977 г. докладе президента США конгрессу о политике в области передачи вооружений откровенно указывалось, что, осуществляя поставки оружия, американское правительство руководствуется такими внешнеполитическими и военно-стратегическими интересами, как воздействие на политическую ориентацию государств, контролирующих стратегические ресурсы, увеличение влияния Соединенных Штатов на правительства и военные круги других государств, обеспечение для Соединенных Штатов военных и разведывательных баз и объектов на иностранных территориях.

США — крупнейший в мире экспортер оружия На их долю приходится около 60 % мирового капиталистического экспорта обычных вооружений. Однако США поставляют оружие как своим союзникам по НАТО, так и развивающимся странам, тогда как другие страны — члены НАТО этого двойного канала практически не имеют и направляют почти весь свой экспорт оружия в развивающиеся страны. Обещание США превратить обмен вооружениями с западноевропейскими союзниками по НАТО в «дорогу с двусторонним движением» так и остается на бумаге.

В начале 1980-х годов международная обстановка обострилась, главные капиталистические страны в своей внешней политике больший акцент стали делать на применении военной силы в разрешении конфликтов, что особенно беззастенчиво было продемонстрировано Великобританией в конфликте с Аргентиной из-за Фолклендских островов.

Перспективы сокращения мировой торговли оружием свелись в этой обстановке до минимума. В ежегоднике «СИПРИ» (1982 г) приводится высказывание одного из западных обозревателей, едко заметившего, что «противодействие такому развитию ставит вас в положение экзистенциалиста, борющегося с заведомо неизбежной участью». В условиях кризисного состояния экономики западноевропейских стран больший вес при решении проблемы «за или против» в экспорте оружия приобретают экономические аргументы, как это признается в упоминавшемся ежегоднике «СИПРИ» за 1982 г. По данным ежегодника, в 1981 г. из 1100 сделок по продаже оружия 94 % контрактов были на новые системы.

Взяв курс на акселерацию гонки вооружений, администрация Рейгана радикально изменила официальную позицию США в области экспорта оружия. Если при администрации Картера сделки по продаже оружия были скорее дополнением к внешней политике, то с 1981 г., согласно директиве Совета национальной безопасности, «США рассматривают передачу неядерного оружия как незаменимый компонент своей внешней политики». Только в течение 1982 г. Пентагоном было заключено контрактов на поставку вооружений на сумму 21,4 млрд, долларов, и еще на 10 млрд, находилось в стадии окончательного согласования. Для сравнения — предыдущий «рекорд» в этой области, достигнутый при администрации Форда в 1975 г., составил 16 млрд, долларов. Дипломатия превратилась в первую очередь в искусство передачи вооружений, писала «Нью-Йорк Таймс» еще в октябре 1981 г.

Основной район развивающегося мира, куда направляется американское оружие, — страны Ближнего Востока. Перед лицом очевидной взрывоопасности подобной направленности экспорта оружия тем не менее поставщики пытаются обосновать его экономическим аргументом. Так, согласно подсчетам Бюро трудовой статистики США, продажа оружия на миллиард долларов способна создать 50 тыс. рабочих мест. Эксперты Пентагона утверждают, что каждый миллиард долларов экспортируемого оружия дает министерству обороны возможность сэкономить 70 млн. долларов. Министерство финансов рекламирует «благотворное» влияние экспорта вооружений на находящийся в крайне плачевном состоянии платежный баланс. Нет ничего дальше от истины, ничего более лицемерного, чем подобные разглагольствования. Тот же миллиард долларов в гражданской промышленности дал бы работу значительно большему числу американцев.

Франция достигла особенно больших успехов в продвижении поставок своего оружия на мировом рынке, причем, по общему признанию, благодаря умелой дипломатии. Вот где пригодился веками накопленный опыт! Конкуренты обвиняют французов в неразборчивости в выборе клиентов по поставкам оружия, но на поверку оказывается, что поставляют они вооружение одним и тем же странам. В 1975 году Франция оттеснила Великобританию со второго места в иерархии мировых капиталистических экспортеров оружия и с тех пор удерживает его с перевесом почти в 3 раза, что обычно вызывает негодование и массу ехидных замечаний по поводу неэффективной деятельности правительства во время дебатов в британском парламенте. Английские «торговцы смертью» до сих пор не могут пережить такой рывок французов вперед. Надежды, что правительство Миттерана, придя к власти, введет более жесткие ограничения на экспорт оружия, практически не оправдались.

Правительство социалистов в обстановке экономических трудностей пытается хоть немножко поправить дела продажей оружия. В военной промышленности занято около 300 тыс человек, а с учетом смежников — почти миллион. Экспортируется до 60 % выпускаемого оружия. Для крупнейших компаний авиационной промышленности этот показатель достигает 70 % и выше. В общем французском экспорте доля вооружений составляет 5–8 %, что в современной обстановке торговых войн показатель весьма весомый Здесь французы находятся на уровне США, хотя по удельному весу в мировом капиталистическом экспорте вооружений они, конечно, намного уступают американцам: 15 % против американских 60 %.

Почти все производство вооружений находится под контролем государства и субсидируется за счет государственного бюджета В 1981 г. около 80 % французского экспорта оружия шло на Ближний Восток и в Северную Африку. Несмотря на войну между Ираном и Ираком, Франция поставила «Миражи» Ираку и противоракетные корабли Ирану. Поставляли оружие Ливии и одновременно увеличили поставки в Центральную Африку, Габону, Берегу Слоновой Кости и Сенегалу — якобы для предупреждения возможной агрессии со стороны Ливии.

Англия предпринимает отчаянные попытки форсировать экспорт оружия. В ежегоднике «СИПРИ» читаем: «Правительство рассматривает экспорт оружия как важный элемент в последующем восстановлении британской экономики»[56]. Надеются, что на испытанное в конфликте с Аргентиной английское оружие теперь спрос со стороны покупателей повысится. Мощная команда дипломатов и представителей военной промышленности, сопровождавшая весной 1981 г мадам Тэтчер в поездке в Индию и по странам Ближнего Востока, рекламировала продажу вооружений. Главный товар — «Хаук», современный легкий тренировочный самолет-истребитель.

Усилия увенчались определенным успехом — с Саудовской Аравией и Объединенными Арабскими эмиратами подписаны контракты не только на поставку этих самолетов, но также и танков «Чифтен» и ракеты класса земля — воздух «Рейпиэ». Большая часть английской военной промышленности (140 тыс. занятых) национализирована. Продвижением экспорта за рубеж занимается государственная организация «Офис оф дефенс сейлз». Оружие продают «направо и налево». Китаю продали не только «Хаук», но и лицензию на их производство. В июле 1980 г. правительство Тэтчер отменило введенное в в 1974 г. эмбарго на поставку оружия режиму Пиночета. В 1981 г. с Чили было подписано соглашение о продаже двух военных кораблей. На возмущенные протесты общественности правительственные чиновники притворно отвечали, будто эти корабли вряд ли можно использовать против недовольных чилийцев. А против кого же покупает их диктаторский режим?

ФРГ готовится стать полноправным экспортером оружия, сообщал своим читателям западногерманский журнал «Шпигель» осенью 1983 г. Канцлер Коль предложил Саудовской Аравии продавать оружие любого рода, кроме танков «Леопард-2». Тем самым Бонн завершил поворот в западногерманской внешней политике: наравне с англичанами и французами Западная Германия широко включается в международную торговлю оружием как «обычный партнер». Надо сказать, что Саудовскую Аравию особенно интересовали эти современные танки, обещанные ей еще социал-демократическим правительством Гельмута Шмидта. Однако ввиду сопротивления общественности и оппозиции в парламенте сделка не состоялась.

Вступив в должность канцлера и отправившись в поездку по странам Ближнего Востока, преемник Шмидта Гельмут Коль пережил несколько неприятных минут, объясняя королю Фахд ибн Абдель Азис Ас-Сауду, что «Леопардов» придется пока не продавать. Зато были обещаны любые другие виды вооружений и даже в качестве компенсации в заключительное коммюнике включены положения, касающиеся вопросов обороны. По мнению депутата парламента от СДПГ Вишневского, в тексте коммюнике содержится основополагающий поворот во внешней политике и в политике безопасности. Впервые Федеративная Республика «берет на себя ответственность в области обороны за пределами нашего союза» (т. е. НАТО).

Заключение соглашения вызвало протест и возмущение Израиля: «Сомнительным представляется заверение, будто экспортировать предполагают лишь оборонительное оружие. Как бы ни называли диких зверей — «Мардер», «Гепард» и тому подобное, — заявил израильский посол в Вонне Бен Ари, — провести разграничение между наступательным и оборонительным оружием очень трудно».

Упорная словесная борьба принесла свои плоды, причем не только для Саудовской Аравии. Последняя весьма желала приобрести самоходные зенитные установки «Гепард», оснащенные ракетами ПВО танки «Роланд», пехотные бронетранспортеры «Мардер». Саудовцы мечтали о 20-миллиметровой пушке, установленной на «Леопарде», а американцы как раз и предлагают им взамен «Леопарда» свой танк «М-1», на который по договору о лицензии они могут ставить пушку с танка «Леопард». Вроде все сыты.

Израильтяне также видят для себя шансы хорошей сделки. Они прекращают выступать с обвинениями в «аморальности» продажи оружия саудовцам, а взамен получают «возмещение» в форме оружия, денег или лицензии на установки пушки с «Леопарда» на свои танки. Подобные сделки практически легализованы в 1982 г., когда в законодательство ФРГ, запрещающее экспортировать оружие «в зоны напряженности», был внесен пункт, разрешающий делать исключения из этого правила в случае, если «жизненные интересы внешней политики и безопасности ФРГ делают такой экспорт необходимым». Практически под это положение можно подвести любую сделку. Кроме того, за нарушение закона наказание собираются сделать минимальным. Если раньше полагалось тюремное заключение сроком на один год, то теперь оно сокращается до полугода. Таким образом, согласно нормам уголовного права, незаконная продажа оружия будет характеризоваться всего лишь как «проступок».

Уже с начала 50-х годов американские, английские и французские вооруженные силы покрывали часть своих потребностей в вооружениях за счет продукции немецких компаний, которые для этого получали в виде исключения специальные разрешения на производство оружия. По данным западноберлинского политолога Ульриха Альбрехта, «можно доказать, что вопреки всем законодательным постановлениям западногерманское военное производство началось с 1951 года; первый экспорт вооружений зарегистрирован в 1953 году». В августе 1954 г. поставками катеров в Эквадор начался западногерманский экспорт вооружений за океан.

Символом ограниченного законом экспорта вооружений может служить дырявый забор. В ФРГ сейчас нет практически ни одного крупного предприятия, которое не производило бы вооружений. Сотни средних фирм, тысячи более мелких предприятий работают на военное ведомство. Четверть миллиона рабочих заняты в военной промышленности — практически столько же, сколько в сталелитейной или текстильной промышленности.

Через «лазейку» в заборе протащили полторы тысячи пулеметов в Саудовскую Аравию, скорострельные пушки в Марокко, установка по снаряжению боеприпасов теперь осела в ЮАР — в арсенале расистского государства, которому по решению ООН запрещено поставлять военную технику и оружие.

К началу 1980-х годов ФРГ в мировом списке капиталистических стран — экспортеров оружия выдвинулась на третье место, оттеснив Англию и Италию. Две трети экспорта в 1980 г. приходилось на развивающиеся страны и только одна треть на партнеров по НАТО или приравненные к ним государства. Почти половина западногерманских поставок идет на Ближний Восток — наиболее горячий очаг напряженности. Западногерманское оружие и техника производятся по лицензиям на всем земном шаре: моторы для военных кораблей в Сингапуре, вертолеты на Филиппинах, пушки в Турции, автоматы в Индонезии, танки в Аргентине, противотанковые ракеты в Бразилии и винтовки в Таиланде. По меньшей мере в 14 развивающихся странах имеются, кроме этого, военные заводы, целиком построенные западногерманскими фирмами. Они выпускают взрывчатые вещества в Египте, боеприпасы в Гане, гранаты в Пакистане и танковые гусеницы в Иране.

Италия в конце 1970-х годов находилась на третьем месте по экспорту оружия в капиталистическом мире, опережая и ФРГ, и Великобританию. По оценке СИПРИ, такими успехами итальянцы обязаны исключительно либеральному законодательству на сей счет. Продают военно-морскую технику собственного производства. Геликоптеры и самолеты производятся по американским лицензиям и могут в значительной мере рассматриваться как экспорт из США. Американцы иной раз пользуются этой ширмой для поставки оружия режимам, от которых их дипломаты публично отрекаются с трибуны ООН. Вертолеты «Сикорский» производятся в ЮАР по итальянской лицензии, но включают американские компоненты. Этот факт всячески замалчивается и считается нормальным, а вот поставку военно-транспортного самолета «Аэриталия» Ливии запретили под тем предлогом, что мотор у этого итальянского самолета «сделан в США». Какое лицемерие!

Еще более широким потоком идет производимая по американским лицензиям военная техника в ЮАР через Израиль. С помощью американцев Израилю удалось в последнее время развить мощную военную промышленность, половина производства которой экспортируется прежде всего в Южно-Африканскую Республику. Иногда коммерческие интересы вступают в противоречие с политическими и возникают дипломатические конфликты. Израильтяне утверждали, например, что американцы запретили им поставить относительно дешевый истребитель «Кфир», оснащенный опять-таки американским мотором, только лишь затем, чтобы отстранить Израиль как конкурента.

Очередь за «оборонительными» пушками


Чтобы продать оружие, все средства хороши. Ну, а скандинавские страны? Участвуют ли они в этом опасном и чреватом политическими конфликтами бизнесе? Оказывается, участвуют. Нейтральная Швеция на протяжении 1970-х годов занимала седьмое-восьмое места в мировом капиталистическом экспорте оружия, к концу десятилетия несколько поотстала, зато Норвегия неожиданно вырвалась в «первую десятку» продавцов оружия.

В политике безопасности скандинавские страны в послевоенный период пошли, как известно, разными путями. Норвегия и Дания входят в НАТО, тогда как Швеция стоит на позициях «свободы от союзов в мирное время и нейтралитета в случае войны». Все три страны не участвовали в первой мировой войне, проводили пассивно-нейтралистскую политику в межвоенный период и рассчитывали «отсидеться в сторонке» и во вторую мировую войну. Однако остаться нейтральной, поставляя, правда, исправно железную руду для германской военной машины, удалось лишь Швеции. Дания и Норвегия были в считанные дни оккупированы фашистской Германией. Немецкая оккупация оставила глубокую рану в сознании датского и норвежского народов. Тем не менее правящие круги Дании и Норвегии втащили свои страны в НАТО. В Швеции, которой посчастливилось не участвовать в военных конфликтах 150 лет, традиции нейтралитета в сознании масс настолько сильны, что страна и на сей раз осталась в стороне от военных союзов. Во многом скандинавские страны отличаются друг от друга, однако за рубежом у них в значительной степени сохранился еще общий (иногда сознательно поддерживаемый) образ группы малых, будто бы схожих государств. В свете этого понятны, например, такие факты, как посещение Скандинавии летом 1982 года делегацией Саудовской Аравии и беседы в Инвестиционном банке Северных стран на предмет размещения нефтедолларовых авуаров в нейтральной Скандинавии, которая «ни на кого не нападет» и не вздумает конфисковать ваши деньги в случае вооруженного конфликта, как это случилось с Ираном и Аргентиной»[57]. С другой стороны, Швецию иногда сознательно причисляют, очевидно, выдавая уже желаемое за действительное, к странам НАТО де-факто. Правда, торгует оружием опа довольно широко.

«Мирные, демократические государства, не вовлеченные во внешние или внутренние конфликты, — вот идеальные клиенты шведской военной промышленности… Планета в обстановке мира, вооружающаяся оборонительным шведским оружием, — иронически писал журнал, орган деловых кругов Швеции, «Веканс афферер», — мечта шведских экспортеров вооружений»[58]. Однако, подчеркивал журнал, развитие международной обстановки идет совсем в другом направлении. Формально страны, замешанные в военных конфликтах, попадают в «черный список», и экспорт оружия туда запрещается, согласно закону 1971 года. Правда, в порядке исключения на основе специальных разрешений такой экспорт может быть разрешен.

Шведское оружие запрещается продавать:

— странам, находящимся в состоянии вооруженного конфликта с другим государством;

— странам, вовлеченным в международный конфликт, который потенциально может перерасти в вооруженное столкновение;

— государствам, вовлеченным во внутренние вооруженные беспорядки;

— государствам, которые могли бы использовать вооружения для подавления прав человека, согласно определению ООН.

Однако, несмотря на это внушительное «запрещается», пушками фирмы «Бофорс» оснащены вооруженные силы трех с половиной десятков государств, включая Чили и ЮАР. Дело в том, что и в шведском законодательстве была оставлена солидная брешь: разрешается экспорт так называемого оборонительного оружия. Крупнейшая компания «Бофорс» без затруднений получала разрешение на продажу 40-миллиметровых зенитных пушек реакционным режимам Латинской Америки, а шведское правительство, в частности глава коалиционного правительства буржуазных партий Турбьерн Фельдин, оправдывал свою позицию тем, что «противотанковые ракеты — это не оружие, которое можно использовать против людей». Такое вот «сверхубедительное» оправдание. Деньги, бизнес — вот всеоправдывающий аргумент.

По данным «СИПРИ», в первой половине 1970-х годов крупнейшим получателем шведского оружия из развивающихся стран был Пакистан. Шведская авиакомпания «СААБ» поставила этой стране объявленные учебными военные самолеты типа «Суппортер», которые «на месте» были оснащены поставленными Францией бортовыми пушками и использованы пакистанскими властями в качестве легких штурмовиков против восставших белуджей. Причем фирма «СААБ» заключила с Пакистаном договор о поставке и производстве по лицензии якобы всего 45 этих самолетов. Однако в 1976 г. стало известно, что пакистанские военно-воздушные силы вывезли из Швеции большое количество «запасных частей», которые затем монтировались на заводах «Каира» в пакистанской провинции Пенджаб в комплектные самолеты. Только посредством этого трюка «СААБ» продала Пакистану еще минимум 30 самолетов[59].

«СААБ» рекламирует среди военных деятелей развивающихся стран «многосторонность» своего самолета для джунглей «Сафари» — гражданского варианта «Суппортера». Заинтересованных лиц заверяют, что небольшого переоборудования достаточно для того, чтобы превратить «Сафари» в боеспособный легкий штурмовик, вполне пригодный для борьбы с партизанами. Переоборудование облегчается для потенциальных покупателей тем, что фирма поставляет самолет с уже усиленными плоскостями и шестью приспособлениями для так называемых подвесных грузов. Ясно, что для спортивного самолета это не нужно, зато к приспособлениям можно подвесить 300-килограммовые бомбы, ракеты класса «воздух — земля» или спаренные пулеметы.

Оружие с маркой «сделано в Швеции» пользуется на мировом рынке хорошей репутацией. Самолеты «Виггенюрофайтер» компании «СААБ» предлагались наряду с американскими истребителями Ф-16 и французскими «Мираж ПМ-53» европейским странам НАТО при подготовке «сделки века». Бывший начальник штаба обороны Швеции генерал Альмгрен хвастался, что американцы «восхищаются самолетом «Вигген», танком С и легкими военными кораблями шведов»[60].

Шведский экспорт вооружений растет быстрыми темпами; за последние десять лет он в неизменных ценах удвоился, тогда как общий экспорт из Швеции в этот период развивался в два раза медленнее. Руководство военных концернов жалуется, что политические соображения мешают им наращивать экспорт. Генеральный директор «Бофорс» утверждал, что руководимая им компания могла бы быстро удвоить свой экспорт. А это ни много ни мало, а 60 % общего шведского экспорта вооружений. Из шведских военных концернов именно «Бофорс» наиболее ловко использовал лазейку в законодательстве, которое не контролировало экспорт лицензий и технической документации. По лицензии «Бофорс» пушки производятся во многих районах мира. Итальянская фирма «Бреда — Бофорс» экспортирует свою продукцию шести развивающимся странам. В результате шведское оружие начинало стрелять в самых неожиданных местах, ставя иной раз в неловкое положение шведские правительства, выступающие, как правило, за мир. Пришлось в конце концов летом 1982 г. законодательно приравнять экспорт оружия к экспорту лицензий. Тем но менее география стран — покупателей шведского оружия ширится.

Шведские военные и бизнесмены частенько возмущаются вслух, что правительство не оказывает им в экспорте оружия такой помощи по дипломатическим каналам, какую получают от своей дипслужбы французы и англичане. Думается, они не вполне искренни. Репутацию Швеции как нейтральной страны, экспортирующей «оборонительное» оружие, шведская дипломатия неизменно поддерживает и даже рекламирует как надежного поставщика, у которого добротный товар.

Из трех скандинавских стран нейтральная Швеция является крупнейшим экспортером оружия. Масштабы продаж вооружений у ее северных соседей поскромнее, но все же Норвегия к удивлению экспертов «СИПРИ» оказалась в их списке экспортеров оружия за 1977–1980 гг. на шестом месте среди капиталистических стран — экспортеров обычных вооружений. Стоимость норвежского экспорта за этот период (в неизменных цепах 1975 г.) составила 724 млн. долларов. Столь высокое место Норвегии обеспечили продажи довольно узкой номенклатуры вооружений — ракеты «Пингвин» класса корабль — корабль и быстроходных патрулирующих сторожевых катеров Как видим, «специализация» Норвегии в военной промышленности является прямым следствием ее положения ведущей судоходной державы. Часть указанной выше «продукции» поставлена Швеции и малым европейским странам — членам НАТО.

Формально запрещен экспорт оружия из Норвегии в государства, которым угрожает или где уже происходит внутренний вооруженный конфликт или участвующие во внешнем конфликте. В остальных случаях экспорт оружия и боеприпасов может быть разрешен «после изучения положения в соответствующем регионе» (резолюция норвежского парламента от 11 марта 1959 г.). Изучать-то изучают, да вот много ли толку. Также вот, вероятно, «изучалось» положение в США (1964 г.), когда те готовили агрессию против Индокитая. Поизучали да и продали им торпедные катера, хотя не должны были бы. Формулировка в упомянутом законе от 1959 г. оставила лазейку для экспортеров, обеспечив им возможность продавать лицензии стране, участвующей в вооруженном конфликте не на своейтерритории, чем те и широко пользуются.

Законодательство Дании аналогично в принципе шведскому и норвежскому: формальный общий запрет на экспорт вооружения, оставляющий место для исключений, на основании которых и поставляется за границу оружие. Если в 1970 г. страна экспортировала оружие на 12 млн. крон, то в 1979 г. — на 273 млн. крон[61]. Датские экспортеры ловко используют давно устаревшее понятие «вооружения», которое содержится в королевском законе 1937 года. Вооружениями считаются только готовые системы оружия и средства ведения войны. Детали, узлы, отдельные части в это понятие не входят. А датские заводы в качестве субподрядчиков как раз и производят отдельные части вооружений и наживают на этом миллионы. К 1970 г. почти пятая часть учтенного статистикой датского экспорта вооружений пришлась на шахский Иран. Вопрос о том, соответствует ли это духу датского законодательства, поднимался в печати, и с 1980 г. экспорт вооружений в эту страну был приостановлен.

Заинтересованные в экспорте вооружений промышленные круги скандинавских стран нередко говорят: Ну что у нас за военный экспорт? Так, сущий пустяк, ведь в общем экспорте наших государств оружие занимает малую толику —1,5 % в Швеции, 0,7 в Норвегии, 0,4 % в Дании. И трудно понять, чего в этих словах больше — то ли сожаления, то ли надежды на будущее — на увеличение.

Политические последствия


военно-промышленной интеграции


Военно-техническое развитие после второй мировой войны идет в направлении постоянного совершенствования и усложнения оружия, роста его стоимости. В капиталистическом мире относительно автономными в технологическом отношении считаются только США, Англия и Франция. Другие государства сложную технологию широко импортируют. Быстрое развитие техники сопровождается, в частности, тем, что поколения оружия сменяют одно другое все быстрее. Моральный износ современного боевого самолета определяется периодом в 10 лет, а его стоимость растет с фантастической быстротой; в 1950 г. она составляла 1 млн. долл., в 1960 г, — 3–4 млн., в 1970 г. — 8 млн., в 1980 г. — 16–24 млн. долл.

Чтобы продать дорогостоящее оружие, его нужно проталкивать. И вот министр обороны США Уайнбергер посещает одно за другим западноевропейские государства, предлагая им, между прочим, моторы компании «Дженерал электрик». За наличные никто уже приобретать этот товар не соглашается — слишком дорого. Тогда идут на бартерные сделки, что привело в настоящее время уже к серьезному искажению потоков международной торговли. Согласно последним оценкам американского журнала «Бизнес уик», 25–30 % мирового товарооборота осуществляется сейчас в форме встречных сделок. «Дженерал электрик» открывает специальное отделение для закупки продукции, ничего общего с военным бизнесом не имеющей, но которую она обязалась закупить у других стран в порядке компенсации за приобретение своих авиационных моторов. В частности, и шведы в обмен на закупку двигателей для нового самолета «ЙАС» добились подобной компенсации.

Проблему роста издержек производства европейские фирмы в последние десять-двадцать лет пытаются решить посредством международной специализации и кооперирования, тогда как раньше каждая страна стремилась к относительной автономности военного производства. Примером многостороннего сотрудничества является совместная разработка и производство многоцелевого самолета «Торнадо» компаниями Великобритании, ФРГ и Италии. Расходы на НИОКР и производство самолета оцениваются в 10 млрд, долл., в его производстве занято более 500 фирм указанных трех стран.

В результате ускоренными темпами происходит военно-промышленная интеграция стран Западной Европы. В этих целях создана специально так называемая Независимая европейская программная группа, лишь формально независимая от НАТО. Хотя технологическая зависимость от американских компаний — значительна, американцы все же обеспокоены стремлением западноевропейских стран добиться самостоятельности. Пытаясь не потерять контроль над процессом военно-промышленной интеграции в Западной Европе, они выдвинули и усиленно развивают в рамках НАТО идею РСИ (рационализация, стандартизация, интероперабильность), направленную на унификацию систем оружия. С помощью этой системы американские компании надеются закрепить свое технологическое превосходство.

Отметим в связи с интеграцией, что, вступая в сотрудничество с иностранными государствами для производства вооружений, крупные военные фирмы неизбежно воспроизводят за границей ту же схему политического, военного и экономического сговора, который сегодня превратился в отличительную черту американского образа жизни. В результате в Западной Европе усиливается политическое влияние кругов, заинтересованных в продолжении и «увековечении» процесса гонки вооружений. Касается это и Скандинавии.

Норвегия и Дания:


«ограниченное членство» в НАТО


Норвегия и Дания, вступив в НАТО, пытались сохранить и как-то даже документально оформить воспоминания о своем бывшем когда-то традиционным нейтралитете (до апреля 1940 г. Норвегия не воевала 126 лет!). Поэтому в условиях членства своих стран в НАТО правительства Норвегии и Дании добились внесения в устав пункта об отказе от размещения иностранных войск на своей территории в мирное время. На практике ускорившаяся интеграция этих стран в военно-промышленную структуру НАТО размывает эту оговорку. Автономного военного производства Норвегия и Дания, естественно, не имеют. Оснащение вооруженных сил происходило в послевоенные годы в основном американским оружием, сначала в счет «помощи» по плану Маршалла, а потом и за наличные.

Стандартизация оружия в рамках НАТО означает, в числе прочего, оснащение вооруженных сил и малых стран дорогостоящей современной техникой на уровне великих держав. Приобретение истребителей Ф-16 предположительно должно было обойтись Норвегии в 5,2 млрд. нор. крон (72 самолета), а Дании (58 самолетов) — 4,3 млрд. крон. В условиях экономических трудностей, огромного государственного долга расходование таких колоссальных средств на вооружение не могло не вызвать протесты общественности. Спрашивается: зачем вообще Дании нужны эти самолеты. Автор недавно вышедшего в Дании фундаментального, единственного в своем роде в литературе страны исследования «Мифы о нашей безопасности» Ян Эберг отмечал, что когда Дания в 1975 г. приняла решение купить самолет Ф-16, дебаты касались больше того, что получат датские предприятия как субпоставщики и в виде «ноу — хау», насколько увеличится занятость и приобретается управленческих навыков, чем вопроса о том, а против кого применять эти самолеты.

По подсчетам Яна Эберга, Дания участвует в двух десятках различных координируемых НАТО проектов, причем 2/3 таких соглашений заключены после 1975 г. В подобных соглашениях участвует и Норвегия. Налицо, таким образом, ускорение темпов военно-промышленной интеграции в Западной Европе.

Возможна ли «чисто шведская» смесь?


Положение и политика Швеции в вопросах безопасности на первый взгляд противоположны датско-норвежской ситуации. Идея Северного оборонительного союза в 1949 г. провалилась в значительной мере из-за нежелания Швеции связывать себя какими бы то ни было обязательствами, ставящими под сомнение ее нейтралитет, и отвечать за оборону своих северных соседей. Показательно, что до последнего времени вопросы безопасности были «табу» и в Северном Совете, поднимать их до обсуждения на сессиях, как это сделала Финляндия с вопросом о безъядерной зоне на Севере Европы, считалось предосудительным, их по общему молчаливому согласию опускали. Нейтралитет Швеции, в отличие от швейцарского или австрийского, является односторонним волеизъявлением шведского правительства и никакими международными гарантиями не подкреплен. На этом основании правящим кругам Швеции удалось довольно глубоко внедрить в сознание широкой общественности идею «вооруженного нейтралитета», сущность которой, кратко говоря, состоит в том, чтобы запугать возможного противника издержками нападения на хорошо вооруженную Швецию. Хотя такого противника и представить-то невозможно.

Швеция стоит на четвертом месте в мире по военным расходам на душу населения. В то время как каждый швейцарец выплачивает на военные нужды в среднем около 275 долл., австриец — 95 долл, швед платит около 355 долларов. Существенным компонентом политики обеспечения безопасности считалось развитие собственной военной промышленности достаточно широкого диапазона, способной удовлетворить основные потребности страны в вооружении. Официальный шведский документ гласит: «Снабжение материалами военного характера, имеющими существенное значение для обороны, должно осуществляться таким образом, чтобы Швеция не попала в зависимость от других стран и таким образом была бы освобождена от давления извне»[62].

Шведы наладили военную промышленность довольно широких масштабов, включая даже столь дорогостоящее и сложное вооружение, как самолеты. Торговля оружием приносит барыши, но а тут бывают осечки. В середине 1970-х годов в стране был выпущен истребитель «Вигген», который обошелся государству в миллиарды крон. Истребитель предлагался к переоснащению вооруженных сил НАТО одновременно с американским Ф-16. Шведская дипломатия на сей раз оставила свою обычную сдержанность и приложила немало усилий к тому, чтобы это дорогостоящее дитя шведской промышленности было принято на вооружение странами НАТО. Однако честолюбивые устремления «тягаться с американцами» не принесли успеха. Был принят американский истребитель, как считается, прежде всего по политическим причинам. «Вигген» не удалось продать и развивающимся странам. Американцы сорвали намечавшуюся сделку с Индией, просто-напросто запретив шведам продажу самолета на том основании, что мотор у него не шведский, а американский. Полностью «шведское» произведение в эпоху международного разделения труда создать не удалось: около 30 % компонентов самолета — импортного происхождения.

Под давлением военно-промышленных кругов Швеция в 1979 году впервые приняла участие в авиационном салоне в Париже, что было воспринято за рубежом как официальное поощрение экспорта самолетов правительством буржуазных партий. Аргумент в оправдание такой позиции у тогдашнего шведского руководства был очень похож на доводы французской дипломатии- «В мире так легко купить оружие. Если мы прекратим свои экспортные поставки, это будет только означать, что заказы получат другие, в основном великие державы»[63].

Осенью 1981 г. американский министр обороны Уайнбергер посетил впервые в истории обоих государств Швецию. Он вел переговоры об американских поставках для вновь разрабатываемой шведами модели боевого самолета «ЙАС», в которых заинтересованы такие гиганты американского военного бизнеса, как «Дженерал электрик» и «Пратт энд Уитни». Предполагается, что иностранные компоненты в новом самолете составят 35 %. Представитель шведского министерства обороны заявил, что увеличение импортной доли приветствуется. «Смесь будет чисто шведской». Насколько это удастся, покажет время. Правительство буржуазных партий «под занавес» перед своим уходом протащило через риксдаг законопроект, одобряющий ассигнования на разработку и постройку нового истребителя, который обойдется шведским налогоплательщикам к началу 1990-х годов в 4 млрд, долларов.

Решение создать новый самолет принято, разумеется, под напором военного бизнеса. Не упустить бы заполучить свою долю барыша в мировой торговле оружием. Но строить только своими силами становится все невыгоднее. Нужно вступать в сотрудничество с другими. Пока на кооперацию в области производства идут только с нейтралами — Швейцарией, Австрией и с соседями — Данией и Норвегией. При этом, конечно, «забывается» тот факт, что соседи — полноправные члены НАТО, и военно-промышленная интеграция с ними может в конечном счете иметь такие же последствия для шведского нейтралитета, как и с их более крупными партнерами по блоку.

Дальнейшая унификация систем оружия в странах НАТО ставит шведские компании в нелегкое положение. Оставаться в стороне — можно потерять рынок сбыта в развитых странах, приспосабливать свою военную промышленность к натовским стандартам — значит втягиваться в процесс военно-промышленной интеграции в Западной Европе. Вот как предлагается некоторыми решать своеобразную квадратуру круга: «Тесное и доверительное сотрудничество, существующее в настоящее время между государственными и военными планирующими органами в Швеции, даже и в части долгосрочного, перспективного планирования должно также осуществляться и в рамках международного форума»[64]. Чем такое сотрудничество чревато для политики нейтралитета, в Швеции понимают. Однако очевидна и прозападная ориентация нейтралитета этой страны, что и имел в виду Улоф Пальме, когда сказал: «Мы никогда не утверждали, что мы нейтральны в идеологическом отношении. Мы свободны от военных союзов, и в этом суть»[65].

Запад не прочь навязать Швеции и более активную роль непосредственно в военной системе капиталистических стран. Американский журнал «Бизнес уик» в январе 1982 года откровенно писал, что в свете возрастающей ненадежности стран — членов НАТО, и прежде всего Западной Германии, ключевая роль Стокгольма в системе обороны Западной Европы становится еще важнее. В ходе визита министра обороны США Уайнбергера в Швецию осенью 1981 года шведам предлагалось поставить на «доверительных основах» наиболее технически передовое оружие НАТО.

Торговля оружием и разоружение


На торговле оружием скандинавские компании делают немалый бизнес. Но нужно сказать, что в вопросах разоружения скандинавские страны занимают позитивную позицию. По подсчетам советского ученого Л. Воронкова, за период с 1956 г. по начало 70-х годов представители скандинавских стран внесли в ООН 51 проект резолюций по вопросам разоружения. Речь идет, конечно, в основном о Швеции. Последняя участвует в большинстве международных мероприятий и организаций, изучающих эту проблему. Она член комитета по разоружению, в его работе участвует Дания. Улоф Пальме — нынешний премьер-министр Швеции много внимания лично уделял проблеме разоружения. Он возглавлял независимую Комиссию по вопросам разоружения и безопасности, разработавшую под его руководством доклад, представленный Специальной сессии ООН по этой проблеме. Глава шведской дипломатической миссии при ООН по вопросам разоружения, известная общественная деятельница Альва Мюрдаль вела большую пропагандистскую работу в поддержку идеи разоружения, за что в 1982 г. получила международную Нобелевскую премию мира.

Дипломаты скандинавских стран, особенно шведы, порой сетуют на то, что участие в международной торговле оружием наносит ущерб доверию к их инициативам по вопросам разоружения. Экономические выгоды слишком дорого стоят в политическом плане. Дипломатам лучше знать. Они, может быть, и не против разоружения, но есть в скандинавских странах и другие, которым разоружение ни к чему.

И все же у скандинавских народов идея мира, и в частности идея безъядерного Севера, завоевывает все большее число сторонников. Наша страна поддерживает миролюбивые устремления народов Северной Европы. В ответе на обращение Международной конференции по безъядерным зонам было со всей силой подчеркнуто, «что Советский Союз вместе с другими социалистическими странами решительно за то, чтобы безъядерные зоны были созданы, в частности, в Северной Европе и на Балканах…» [66].

Глава V


ВОСТОК — ЗАПАД: СОТРУДНИЧЕСТВО,


А НЕ КОНФРОНТАЦИЯ



Понятие «Восток — Запад» на языке современной политики и дипломатии включает в себя весь комплекс сложных взаимоотношений между социалистическими и капиталистическими странами.

Минувшее десятилетие, 70-е годы, в отношениях Восток-Запад были годами разрядки напряженности, развития делового сотрудничества стран с различным социальным строем. Этот период стал одним из наиболее плодотворных в современной истории человечества. Однако идеологов и политиков империализма, и в первую очередь США, такое развитие событий не устраивало. Они начали, что называется, подкоп под разрядку, стали вмешиваться во внутренние дела социалистических стран.

Разрядка не оправдала надежд реакционных кругов империализма.

Реакционные силы, оправившись после сильнейшего психологического шока от поражения США в «грязной войне» во Вьетнаме, с приходом в Белый дом в 1980 г. президента Рейгана провозгласили конечной целью своей политики — уничтожение мирового социализма, объявили паше общество «империей зла». В то же время Вашингтон открыто заявил о претензии на мировое господство, развязал беспрецедентную гонку вооружений. В исторической перспективе у этой политики нет будущего, так как не существует в современном мире альтернативы мирному сосуществованию. Вот почему, как отмечалось на ноябрьском (1982 года) Пленуме ЦК КПСС, 70-е годы не были случайным эпизодом в трудной истории человечества. Политика разрядки — отнюдь не пройденный этап Ей принадлежит будущее.

Не случайно на страницах западных журналов, научных опусов проигрываются сценарии «нового» поворота к разрядке Правда, многие из авторов подобных сценариев по-прежнему тяжело страдают отсутствием реализма. Они мечтают получить односторонние преимущества, совместить несовместимое — разрядку и конфронтацию. Ярым поборником придуманной им «разрядки у крайней черты» выступает бывший госсекретарь США Г. Киссинджер, он и ему подобные ратуют за то, чтобы, сохраняя военно-политическую конфронтацию с социализмом, договориться о «крайней черте», которую стороны не должны переходить. Бред? Конечно. Но ведь это их не смущает. В крайнем случае, говорит этот «бывший», есть «горячая связь», прямая линия между Вашингтоном и Москвой — можно созвониться и принять необходимые меры предосторожности против случайного возникновения термоядерной войны. Вместо того чтобы наладить честные отношения, отказаться от попыток навязать свою волю другим, этот отнюдь не «стопроцентный янки» советует совершенствовать линию связи. Другой «бывший» — Бжезинский уверяет, что мирное сосуществование должно иметь как можно более конфликтный характер. Надо добиваться перевеса в соотношении сил в пользу Запада, максимально использовать соперничество с СССР на грани ядерного конфликта. Что взять с этих отъявленных антисоветчиков, тем более они не у дел, хотя настырно предлагают свои услуги нынешней администрации. Важнее другие. С не менее антисоветских позиций смотрят на отношения США и Советского Союза и те, кто сегодня наверху, на самом верху. Они объявляют «крестовый поход» против СССР, стремятся возродить обанкротившийся курс 50-х годов, объявить миру социализма «вторую холодную войну». Но, как говорится, близок локоть, да не укусишь. Тем более, что такую воинственность Белого дома на Западе, и прежде всего в Европе, разделяют далеко не все.

Западноевропейцы на собственном опыте познали благотворное влияние разрядки. Расширились экономические, торговые, научно-технические связи Западной Европы с социалистическими странами. Обе стороны выиграли. И вот появление Рейгана в Белом доме грозит все это разрушить. Собственно, немало он в этом уже постарался. Стремление полностью пристегнуть страны Западной Европы в антисоветскую упряжку Вашингтона вызвало определенные возражения.

Накануне встречи в Версале (июнь 1982 г.) администрация Рейгана попыталась принудить правительства западноевропейских стран следовать американским курсом. Однако Западная Европа оказала сопротивление ставке на свертывание экономических связей с Востоком, хотя и в какой-то мере поступилась своими интересами и согласилась ужесточить многосторонний контроль над экспортом товаров и технологии в рамках КОКОМ (запретительные списки НАТО на экспорт «стратегических товаров» в coциалистические страны). Европейское экономическое сообщество согласилось также ограничить практику субсидирования при предоставлении экспортных кредитов Советскому Союзу. Однако американских сторонников отказа от экономических связей с Востоком это не только не устроило, но и разгневало. Соединенные Штаты прибегли к экстерриториальному применению закона о регулировании экспорта. Европейские правительства вновь оказали сопротивление и летом 1982 г. открыто пренебрегли американским эмбарго на поставки нефтегазового оборудования для СССР. Администрации Рейгана пришлось пойти на попятный.

Потерпев провал с эмбарго на поставки оборудования для газопровода, американцы вознамерились поднять вопрос о поставках энергетического оборудования в рамках переговоров «о прочих новейших технологиях». И тут не обошлось без осечки.

Анализ стратегических последствий торговли между Востоком и Западом, проведенный НАТО, лишь подтвердил наличие расхождений в американской и западноевропейской позициях. США продолжают рассматривать отношения Восток — Запад, включая торговлю, с идеологической точки зрения, тогда как Западная Европа предпочитает ориентироваться на прагматический подход к отношениям с социалистическими странами.

За несколько недель до встречи в Вильямсберге оказалось, что Соединенные Штаты могут вновь использовать встречу в верхах для усиления давления на европейцев по вопросам торговли Восток — Запад в связи с отсутствием желаемого для них прогресса на переговорах после отмены эмбарго. Тогда европейские правительства и Комиссия европейских сообществ подчеркнули, что подобное развитие событий встретит решительный отпор со стороны Западной Европы и поставит под угрозу исход встречи. Такая позиция Великобритании и ФРГ, вероятно, оказала влияние на Белый дом. Опасаясь утратить поддержку этих влиятельных государств, Вашингтон решил не выдвигать на первый план вопрос торговли между Востоком и Западом. В результате коммюнике лишь отметило, что «экономические отношения Восток — Запад должны согласовываться с интересами безопасности Запада».

Какой вывод сделают в Соединенных Штатах из неудачных попыток подчинить экономические интересы западноевропейцев собственным политическим и стратегическим целям — дело американцев. Все будет зависеть в конечном счете от того, восторжествует ли здравый смысл или верх возьмет слепой антисоветизм. Во всяком случае, попытки ограничения торговли между Востоком и Западом не ослабевают. Изыскиваются возможности использовать разного рода запреты в одностороннем порядке, не прибегая к системе многостороннего контроля в рамках КОКОМ. К примеру, если бы западноевропейские правительства не согласились включить робототехнологию в списки КОКОМ, США могли бы внести ее в национальные контрольные списки. Другими словами, любая компания, принадлежащая американцам, действующая за рубежом, управляемая ими или использующая американскую технологию, оказалась бы при этом под угрозой запрета на поставки продукции.

В феврале 1984 г. в Париже в обстановке повышенной секретности состоялось очередное заседание Координационного комитета (КОКОМ), для участия в котором специально прилетел патентованный вашингтонский «ястреб» Ричард Перл — помощник министра обороны США. Этот вояж говорит о том, что администрация США продолжает усиливать давление на союзников с целью заставить их все-таки ограничить торговлю с социалистическими странами.

Однако, как свидетельствует опыт прошлых лет, подобные попытки наносят большой вред тем, кто их предпринимает. Недаром американская газета «Уолл-стрит джорнэл» сравнивает вмешательство шефа Пентагона К. Уайнбергера и его помощников в дела международной торговли с проклятием коринфского царя Сизифа, который обречен вечно вкатывать огромный камень на вершину горы. И вечно камень срывается[67].

Не только правительства западноевропейских стран, но и американский конгресс и деловые круги США все больше выступают против введения импортных запретов. Американский бизнес озабочен тем, что, например, расширение принципа экстерриториальности может в дальнейшем нанести ущерб американскому экспорту, так как компании других западных стран перестанут ориентироваться на американскую технологию из-за опасения ограничительных мер, предпринимаемых правительством США по политическим мотивам[68].

Озабоченность американского бизнеса вполне понятна. За ней стоят реальные материальные потери, которые он песет из-за политики своей администрации. Достаточно вспомнить, чем закончились «санкции» против Советского Союза, введенные в начале 1980 года администрацией Д. Картера.

Тогдашние меры, нанесшие значительный ущерб развитию советско-американской торговли, включали, в частности, отказ поставлять в СССР зерно сверх квот советско-американского зернового соглашения; приостановку отгрузок в Советский Союз всех товаров, на которые требуются экспортные лицензии; приостановку деятельности смешанных советско-американских органов в области торговли и научно-технического обмена.

В результате отказ от продажи СССР зерна, по оценке американских экспертов, означал потерю США 22 млрд, долларов, в основном убытки фермеров. Вот почему под давлением фермерских организаций в апреле 1981 года США были вынуждены отменить ограничения на экспорт в СССР зерна и других продовольственных товаров.

Состоявшаяся в начале 1980 года сессия Совета ЕЭС обошла молчанием призыв американцев к экономическому бойкоту СССР. Французское правительство выразило готовность поставить в СССР ЭВМ, попавшие под запрет в США, японское правительство заявило, что фирмы страны будут выполнять ранее взятые на себя контрактные обязательства, а правительства нейтральных стран никак не отреагировали на упомянутый призыв.

Решение администрации Рейгана (июнь 1982 года) расширить запрет на поставку в СССР оборудования для добычи и транспортировки нефти и газа и распространить его не только на американские фирмы и их зарубежные филиалы, но и на продукцию иностранных компаний, выпускаемую по американским лицензиям, было воспринято в мире, в том числе в Западной Европе и Японии, и это хорошо всем известно, как эгоистический, односторонний шаг, наносящий ущерб международной торговле.

Западноевропейские партнеры заявили тогда, что не откажутся от взаимовыгодной сделки «газ — трубы», которая стала своего рода эталоном экономического и политического доверия в отношениях Восток — Запад до конца века. В июне 1982 г. к ФРГ, Франции и Италии, подписавшим на 25 лет контракты на закупку советского газа, присоединилась Австрия.

Упомянутый факт лишний раз подтверждает правоту и пророчество ленинских слов о том, что есть сила большая, чем воля и решение любого из вражеских правительств или классов. Эта сила — общие экономические всемирные отношения.

Понятно, что за такие отношения на справедливой, взаимовыгодной основе надо постоянно бороться, и в этом состоит одна из важнейших задач миролюбивой внешней политики СССР, других социалистических стран. Рост экономического потенциала мира социализма, сплоченность стран социалистического содружества — гарантия успеха в этой непрекращающейся борьбе за нормальные деловые взаимоотношения Восток — Запад.

В борьбе двух противоположных систем современный капитализм, и особенно империализм США, в свою очередь, стремится к сплоченности сил, к глобальному решению проблем, порожденных общим кризисом капиталистического строя. Ведь наряду с межимпериалистическими противоречиями существует классовая общность мира капитала.

Не прекращаются, например, попытки создать некий руководящий центр, механизм координации империалистической стратегии на экономическом, политическом и военном направлениях, имея в виду, конечно, прежде всего Советский Союз.

«Голубой мечтой» всех совещаний, так называемой большой семерки (а их было к 1985 г. уже десять!), сессий Европейского совета, деятельности НАТО и прочих встреч и совещаний всегда было желание повернуть развитие мирового сообщества в одном-единственном направлении к капитализму, чтоб никаких «социализмов», некапиталистических направлений.

В апрельские дни 1984 года в вашингтонском отеле «Мэйфлауэр» проходило очередное заседание трехсторонней комиссии — клуба заправил капиталистического мира.

Главный документ, представленный прессе заседанием комиссии, — это доклад «Демократия должна работать», подготовленный ее членами — лидером социал-демократической партии Англии Д. Оуэном, бывшим советником президента США по национальной безопасности З. Бжезинским и бывшим министром иностранных дел Японии С. Окита. Сплоченность Запада, говорится в докладе, снизилась по сравнению с положением, существовавшим 20 лет назад, в результате уменьшения роли США в за-ладном мире, усиления трении между капиталистическими странами, напряженности и нарастающих сомнений в Западной Европе относительно ядерной политики США.

В докладе подчеркивалось, что центральной задачей Запада является достижение стабильных отношений с Советским Союзом в области безопасности. Мы должны, пишут авторы доклада, стремиться к конструктивным формам диалога и сотрудничества с СССР для того, чтобы уменьшить риск ядерной войны. Показательно также, что документ признает существование примерного военного равенства Советского Союза и Соединенных Штатов Америки. В то же время, идя на поводу у американской администрации, авторы выступают за продолжение развертывания «Першингов-2» и крылатых ракет в Европе.

Заседания трехсторонней комиссии проходили за закрытыми дверями, содержание дискуссий держится в тайне. Появляясь перед журналистами на пресс-конференциях, участники заседаний — Д. Рокфеллер (инициатор создания Комиссии), З. Бжезинский, Д, Оуэн, С. Окита и другие — скупо делились информацией. И все же по различию в акцентах можно понять, что на заседаниях проявились разногласия в вопросах экономических взаимоотношений и внешней политики.

Международные экономические связи Восток — Запад нуждаются в надежной, отвечающей современности основе, если хотите, кодексе. Казалось, что этому в значительной мере отвечает Заключительный акт общеевропейского совещания, состоявшегося в 1975 году в Хельсинки. Как по составу его участников, так и по итогам такие совещания на высшем уровне как раз и служат решению назревших вопросов мирового сообщества, взаимоотношений Восток — Запад.

Заключительный акт предусматривал создание долговременных хозяйственных связей, «устойчивые торговые потоки», «экономическую взаимодополняемость». Это тем более оказалось целесообразным, что объем и структура торговли между социалистическими и развитыми капиталистическими странами «не во всех случаях отвечают возможностям, которые открывает современный уровень их экономического и научно-технического развития»[69].

Как восточно-, так и западноевропейские страны достигли высокого уровня развития промышленности, науки и техники. На долю СССР и других стран — членов СЭВ Приходится треть мирового промышленного производства, на страны Западной Европы, США и Канаду — более 50 %. В то же время на взаимную торговлю этих двух групп стран, дающих вместе более четырех пятых мировой промышленной продукции, приходится менее 4 % оборота международной торговли. Не отражает экономического и технического потенциала сторон и структура их взаимного обмена[70].

К сожалению, после подписания Заключительного акта, который подписал и президент США Форд, влиятельные круги ряда капиталистических стран, и в первую очередь США, предпочли действовать в противоположном направлении, развернули кампанию дезинформации, замалчивания итогов общеевропейского совещания, пытались использовать в своекорыстных целях отдельные положения документа.

В угаре антисоветизма власть предержащие в США и НАТО бесцеремонно исказили главные цели Совещания: способствовать безопасности и сотрудничеству в Европе и в мире. Все содержание Заключительного акта Вашингтон злонамеренно свел лишь к пресловутым «правам человека», к «свободе передвижения и контактов», понимаемым на американский лад.

Эту линию заокеанские представители продолжали и на Мадридской встрече государств — участников общеевропейского совещания, закончившейся в 1983 г. принятием согласованного итогового документа Хотя противники разрядки затянули ее работу почти на три года, сорвать выработку итогового документа им все-таки не удалось. Участники встречи подтвердили приверженность начатому в Хельсинки общеевропейскому процессу. Важное значение в этом плане имеет созванная в январе 1984 года наподобие Мадридской конференция в Стокгольме. Государства, подписавшие Заключительный акт, подтвердили намерение и впредь регулярно проводить встречи своих представителей. Очередную такую встречу намечено начать в ноябре 1986 года в Вене.

Как ни стараются враги разрядки, социализма, жизнь сильнее. Не разгородить им две системы «железным занавесом», и тем более не «похоронить социализм».

Торговля развивается несмотря на санкции


Торговлю справедливо называют барометром разрядки. Большинство наших партнеров на Западе выступают с позиции здравого смысла и, несмотря на усилия противников разрядки, развивают экономические связи с государствами социалистического содружества. Это им выгодно, выгодно и нам. Уже четвертое десятилетие народы Европы живут в мире. В этом большая заслуга как Советского Союза, так и других социалистических стран. Этому способствует торговля.

На состояние внешней торговли нашей, как и любой другой, страны оказывают влияние многие факторы, в том числе географические, экономические и социально-политические. С точки зрения географии мы находимся в благоприятном положении: Советский Союз имеет удобные пути сообщения со всеми континентами. В экономической области мы стоим на первом месте в мире по разведанным запасам и производству многих видов промышленного сырья и топлива, ресурсам гидроэнергии и лесным богатствам, производству стали, локомотивов, тракторов, комбайнов, ряда других видов продукции. По развитию машиностроения в целом мы стоим на втором месте в мире и на первом — в Европе. Рост этой важнейшей отрасли динамичен, стабилен. Машиностроение приобретает всевозрастающее значение в расширении нашего экспорта.

Торговать? Да. Именно так поставлен вопрос всем ходом событий в мире. В целом наша оценка на перспективу оптимистична. Мы постоянно и твердо выступаем за развитие торговли, она соответствует духу разрядки, прямо вытекает из курса миролюбивой внешней политики СССР.

Создавая благоприятные условия для всестороннего сотрудничества и более глубокого вовлечения всех стран в международное разделение труда, разрядка напряженности, в свою очередь, опирается на расширение экономического взаимодействия. Как материальная ткань разрядки возникли и совершенствуются новые формы деловых связей.

Естественно, что торговать Советский Союз будет в первую очередь с теми, к го проявляет к этому искреннюю готовность. Как отмечалось на XXVI съезде КПСС, более активно экономические связи будут развиваться с теми капиталистическими странами, торговля с которыми ведется на долговременной основе, при строгом соблюдении сторонами взятых на себя обязательств, в соответствии с принципами взаимности и наибольшего благоприятствования.

Масштабы, степень и глубина использования Советским Союзом тех или иных видов торгово-экономического сотрудничества с различными капиталистическими странами далеко не равнозначны. В выборе партнеров, определении конкретных направлений и структуры внешнеэкономических связей СССР, естественно, исходит из собственных интересов. Размеры промышленного и научно-технического потенциала, структура экономики, характер международной специализации, накопленный опыт сотрудничества — все это не может не учитываться Советским Союзом при заключении договоров, соглашений и контрактов.

Комплексный характер современных отношений СССР с развитыми капиталистическими странами потребовал и современной договорно-правовой базы, важнейшим элементом которой стали межправительственные соглашения и программы торгово-экономического, промышленного и научно-технического сотрудничества, заключаемые на длительный период — до 10–15 лет.

После Совещания в Хельсинки СССР подписал только со странами Западной Европы свыше 40 соглашений и программ в области торгово-экономического сотрудничества. К началу 80-х годов были подписаны новые десятилетние соглашения и долгосрочные программы развития экономического, промышленного и научно-технического сотрудничества СССР со Швейцарией, Данией, ФРГ, Норвегией, Швецией, Австрией, новые долгосрочные соглашения с Францией, Италией и другими странами[71].

Развитию торговли с промышленно развитыми странами Запада способствовало внедрение практики кредитования взаимных поставок, особенно машин и оборудования.

Банк для внешней торговли СССР заключил в течение 60—70-х годов с банками Англии, Франции, Италии, США, Японии и ряда других стран соглашения о долгосрочных и крупных банковских кредитах для финансирования закупок оборудования сроком на 10–15 лет. В 1981 году с рядом западноевропейских стран были заключены кредитные соглашения о финансировании строительства экспортного газопровода в Западную Европу сроком на 25 лет[72].

Расширение торговых и кредитных отношений с промышленно развитыми капиталистическими странами сопровождалось совершенствованием самой организации торгово-финансовых связей. В Москве открыто свыше 200 представительств крупных фирм — контрагентов, банков и организаций капиталистических государств. В частности, созданы представительства французских банков «Креди Лионе», «Сосьете женераль», западногерманских банков «Дойче банк», «Дрезднер банк», американских — «Чейз Манхэттен Бэнк», «Бэнк оф Америка», английских— «Барклейз Бразерс лимитед», «Ллойдс Бэнк Интернэшнл», итальянского «Банка коммерчале Итальяна», шведского «Свенска хандельсбанкен» и др. Их задача состоит в том, чтобы совместно с советскими организациями содействовать реализации крупных коммерческих сделок, разрабатывать взаимовыгодные условия их финансирования.

В свою очередь, за рубежом создано более 50 фирм, главным образом смешанных, для лучшей организации экспортных поставок, технического обслуживания советской продукции и учета специфических требований покупателей. Советский Союз расширяет сферу деятельности на капиталистическом валютно-финансовом рынке. С этой целью, кроме уже действовавших ранее советских банков, таких, как «Московский народный банк» в Лондоне, «Коммерческий байк для Северной Европы» в Париже, торговый банк «Восход» в Цюрихе, в 70-х годах были учреждены три советских банка — «Ост-Вест хандельсбанк» во Франкфурте-на-Майне, «Донаубанк» в Вене и «Банк юни Эст-Уэст» в Люксембурге[73].

Все более важным инструментом торгово-экономического сотрудничества СССР с развитыми капиталистическими странами становятся межправительственные смешанные комиссии. Это современные институты содействия развитию внешнеэкономических связей Советского государства, которые решают сложные организационные задачи по развитию торгово-экономических, промышленных и научно-технических связей нашей страны с зарубежными партнерами.

Межправительственные смешанные комиссии существуют практически со всеми промышленно развитыми капиталистическими странами, в том числе с ФРГ, Францией, Италией, Финляндией, Англией, Австрией, Швецией, США, Канадой, Австралией, Японией. Почти все они находятся с советской стороны при Министерстве внешней торговли СССР, что является естественным, учитывая абсолютное преобладание (порядка 90 %) торговых связей в общей сумме внешнеэкономических связей СССР.

Главная задача смешанных комиссий — изыскание новых возможностей, областей, объектов и форм развития торгово-экономических связей с каждой конкретной страной и внесение соответствующих предложений своим правительствам. Важной задачей комиссий является также организация отраслевого торгово-производственного сотрудничества через их рабочие органы, в которых представлены все заинтересованные участники (промышленность, наука, плановые органы и др.), в том числе на базе кооперации, специализации, совместного строительства. Существенная сторона деятельности комиссий — подготовка долгосрочных соглашений и программ сотрудничества и наблюдение за их реализацией.

Советские промышленные организации все активнее участвуют во внешнеэкономических связях, в частности в подготовке, заключении и реализации отраслевыми министерствами, наряду с внешнеторговыми организациями, соглашений о торгово-производственном сотрудничестве, в которых предусматривается ответственность промышленности за технико-производственную сторону сделки, а внешнеторговых организаций — за коммерческую. Как свидетельствует опыт работы, например, советской части советско-финляндской комиссии по экономическому сотрудничеству, подготовка таких соглашений в рабочих органах комиссии и «апробация» этих проектов ее членами, представляющими практически все государственные организации, влияющие на принятие данного решения, значительноповышают эффективность сотрудничества, особенно в части торгово-производственной кооперации.

Все это подтверждает тот факт, что в настоящее время во взаимоотношениях СССР со странами Запада сложилась разветвленная институциональная основа, которая отвечает задачам комплексного развития торгово-экономических связей в интересах взаимовыгодного сотрудничества стран-партнеров.

Товарооборот СССР с промышленно развитыми капиталистическими странами увеличился за 1970–1980 годы в 6,7 раза при общем увеличении внешней торговли СССР в 4,3 раза[74]. Это значит, что общий темп развития советского товарооборота превышал общие темпы увеличения внешней торговли развитых капиталистических стран. Наиболее крупными торговыми партнерами СССР являются ФРГ, Финляндия, Франция, Италия, Великобритания, на долю которых приходится свыше двух третей торговли Советского Союза с Западной Европой. В основе увеличения товарооборота лежит расширение реального движения товарных потоков, обусловленное расширением и углублением международного разделения труда. Рост внешней торговли вызвал повышение удельного веса западных стран в товарообороте Советского Союза за 70-е годы: в 1983 году он достиг 30 % против 21 % в 1970 году.

Продолжающийся в последние годы рост торговли СССР со странами Запада — конкретное подтверждение объективной закономерности, указанной В. И. Лениным. Ее рост — это также и ответ западным сторонникам санкций и бойкота. В дни Версальской встречи в верхах орган американского крупного бизнеса «Уолл-стрит джорнэл» писал, то ли с завистью, то ли с горечью, что неопределенность ограничений Запада на торговлю с Востоком и заинтересованность деловых кругов Запада в торговле с социалистическими странами ведут к тому, что фактически торжествует политика «бизнес как бизнес», т. е. на практике торговля Восток — Запад, несмотря на ограничения, может даже увеличиваться.

Ведущее место в торговле СССР с промышленно развитыми капиталистическими странами занимает Западная Европа, на долю которой в 1983 году пришлось более 80 % товарооборота Советского Союза с этими странами[75]. Географическая близость, традиции хозяйственных связей, высокий уровень технического развития, взаимодополняющая структура экономик стран-партнеров открывают широкие возможности для экономического сотрудничества. Последовательная внешняя политика Советского Союза, направленная на улучшение политического климата, реализации Программы мира XXIV–XXVI съездов КПСС, заинтересованность Западной Европы в развитии экономических связей с социалистическими странами создают объективные условия для осуществления имеющихся и во многом еще не использованных возможностей.

В импорте Советского Союза из промышленно развитых капиталистических стран преобладают готовые изделия и полуфабрикаты. Оборудование составляет в последние годы более трети наших закупок, около 30 % — товары народного потребления и сырье для их производства, около 40 % — сырьевые товары для отраслей тяжелой промышленности. Располагая собственным технически передовым машиностроением, которое является одной из главных отраслей советской промышленности, СССР широко продает станки, оборудование и, в свою очередь, использует выгоды международного разделения труда в этой области с развитыми капиталистическими странами.

Торговать можно по-разному. Можно покупать отдельные станки или машины, а можно и иначе. В нашем импорте большую роль играет промышленное комплектное оборудование для строящихся предприятий химической, целлюлозно-бумажной, деревообрабатывающей, легкой, текстильной, пищевкусовой промышленности. Значительно расширились закупки оборудования для автомобильных заводов, судов и судового оборудования.

За последние годы значительно расширилась география закупок оборудования. До 70-х годов основным нашим поставщиком этой группы товаров была Финляндия, затем ФРГ, Англия и Япония. В 70-е годы на первое место как поставщик машин и оборудования в Советский Союз вышла Западная Германия.

Доля импортируемого из развитых капиталистических стран оборудования составляет порядка 5 % в общем объеме капиталовложений нашего государства в машины и оборудование. Разумеется, эта толика ни в коей мере не может являться показателем зависимости СССР от импорта, тем более не служит важным, а то и чуть ли не решающим фактором выполнения наших народнохозяйственных планов, как это изображают на Западе, причем не только от злобствования, но и от невежества. Доля же всего импорта из этой группы стран по отношению к валовому общественному продукту СССР составляет немногим более 1 %[76].

Курс Коммунистической партии и Советского правительства на постоянное повышение жизненного уровня трудящихся находит отражение в импорте промышленных товаров народного потребления и продовольственных товаров, расширении их ассортимента.

Для обеспечения оплаты импорта из развитых капиталистических стран туда, в свою очередь, экспортируется значительная часть советских товаров. В отличие от импорта, в котором преобладают машины, оборудование и другие готовые промышленные изделия, экспорт Советского Союза в развитые капиталистические страны пока еще состоит преимущественно из топлива, полуфабрикатов и сырьевых товаров, металлов, лесоматериалов, ресурсы которых позволяют осуществлять поставки этих товаров с выгодой для народного хозяйства.

Расширение советского экспорта жидкого топлива в 60-х годах происходило в условиях острой конкуренции на мировом капиталистическом рынке, ожесточенного сопротивления со стороны Международного нефтяного картеля, в который входят крупнейшие монополии США и Англии. Нефтяной картель оказывал давление на фирмы, торгующие советскими нефтепродуктами, добивался лишения их банковских кредитов, создавал затруднения в аренде ими емкостей для хранения нефтепродуктов. В рамках НАТО была принята рекомендация, чтобы импорт советской нефти и нефтепродуктов не превышал 10 % общего нефтяного импорта стран-участниц.

В последние годы положение на капиталистическом рынке нефти и нефтепродуктов коренным образом изменилось. Под влиянием энергетического кризиса 70-х годов заинтересованность развитых капиталистических стран в импорте топлива из СССР возросла.

Высокие темпы развития машиностроительной промышленности СССР создают благоприятные материальные предпосылки не только для более полного удовлетворения быстрорастущих собственных потребностей в машинах и оборудовании, но и для их экспорта, в том числе и в индустриальные страны Запада.

Расширению экспорта машин и оборудования способствовали принятые в последние годы меры по повышению качества экспортной продукции, улучшение коммерческой деятельности наших машинотехнических объединений за границей, создание смешанных фирм по продаже и техническому обслуживанию советских машин и оборудования. Успешно действуют совместные акционерные общества в Бельгии — по сборке и продаже автомобилей «Скалдиа — Волга», в Финляндии — «Конела», занимающаяся продажей и обслуживанием автомобилей, и фирма «Конейсто» — по реализации различного промышленного оборудования, в Швеции — акционерное общество «Матреко Хаб», во Франции — «Актиф-авто» — по торговле тракторами, «Стапкофранс» — по сбыту станков и «Слава» — по торговле часами и приборами, в Италии — фирма «Стапитальяна» — по торговле станками, в Англии — смешанная фирма «Текникал энд оптикал эквипмент лтд» (ТОЭ) — по продаже кино- и фотоаппаратов, а также оптических приборов и «Юмо-Плант. лтд.» — по дорожно-строительным машинам, экскаваторам и грузовым автомобилям.

В последние годы получила развитие производственная кооперация, например, в области станкостроения с западногерманскими и французскими фирмами, в судостроении, атомной энергетике, а также и в производстве различного оборудования для лесобумажной промышленности — с финскими фирмами, в производстве сварочного оборудования — с австрийскими. Такая форма экономических связей перспективна, потому что предполагает долговременные и стабильные связи и позволяет лучше использовать преимущества международного разделения труда.

Несмотря на обострение международного положения, за что вина лежит целиком на воинственных кругах Запада, в первую очередь, у конечно, Соединенных Штатов, Советская держава продолжала выступать за развитие устойчивых экономических отношений с теми западными государствами, которые проявляют к этому интерес. Обоюдная заинтересованность позволила сохранить торговые связи СССР с большинством западных стран на высоком уровне, а с рядом государств даже расширить их.

Помимо торговли, с западными странами налаживаются новые формы экономического сотрудничества, такие, как уже упоминавшаяся кооперация, а также торговля лицензиями, сотрудничество на рынках третьих стран и др. Широко практикуется сотрудничество на компенсационной основе.

Если со странами Западной Европы в 1983 г рост торговли был весьма заметным, особенно учитывая вялое развитие в последние годы мировой капиталистической торговли, то торговля СССР с промышленно развитыми капиталистическими странами, взятыми в целом, возросла в 1983 году всего лишь на 1,7 %, что объясняется прежде всего падением торговли с такими странами, как США и Япония. Последними руководят не экономические, а политические соображения. Экономически-то они в убытке, да и политически тоже. Для всех это очевидно, и никакая тут дипломатия не помогает.

Потенциальные возможности советско-японской торговли значительны. Однако курс Токио на сдерживание взаимовыгодных контактов под давлением Вашингтона привел в 80-е годы к снижению товарооборота. Деловые круги Японии искусственно лишили возможности взаимовыгодного экономического сотрудничества в освоении природных ресурсов Сибири и Дальнего Востока. По вине администрации США резко сократилась двусторонняя торговля и находится сейчас по существу в состоянии застоя, хотя возможности для развития взаимовыгодной торговли широкие.

Положение с торговлей Восток — Запад ненормально, и это хорошо понимают и на Западе, и только неприязнь, а чаще откровенный антисоветизм и антикоммунизм мешают ему наладить естественные, взаимовыгодные экономические связи с миром социализма. Вот тут, на наш взгляд, определенную роль могла бы сыграть Европейская экономическая комиссия Организации Объединенных Наций (ЕЭК). Кстати, в итоговом документе Мадридской встречи этой Комиссии рекомендуется, в частности, чтобы ЕЭК продолжала уделять особое внимание работе в области промышленного сотрудничества стран-участниц Совещания в Хельсинки, в том числе содействуя созданию благоприятных условий для такого сотрудничества. В документе приветствуются результаты, достигнутые в долгосрочном двустороннем и многостороннем сотрудничестве в области энергетики, значение которого растет, и работа в этой области, проводимая ЕЭК.

Особо отмечено увеличение числа компенсационных сделок между государствами-участниками Такое внимание к компенсационной торговле закономерно. Дело в том, что она отражает объективную тенденцию международного разделения труда, что обусловлено необходимостью иметь стабильные, долговременные связи как между отдельными партнерами, так и странами. По этой причине указанная форма сотрудничества нашла свое отражение в межправительственных соглашениях и программах экономического, промышленного и научно-технического сотрудничества СССР со многими странами Запада, заключенными на срок от 10 до 25 лет.

Возможность ослабить зависимость от диктатуры доллара стала для западных фирм одной из привлекательных сторон в крупных компенсационных соглашениях со странами социализма.

Многообразны, как видно, возможности взаимовыгодной торговли, делового сотрудничества между социалистическими и капиталистическими странами. И чем шире будет сотрудничество, чем прочнее она будет, тем труднее поджигателям новой войны. И сейчас очень важно выполнять то, о чем договорились участники Совещания в Хельсинки в 1975 г., Заключительный акт которого отразил принципы мирного сосуществования государств с различным общественным строем. «Как бы ни уверяли сторонники холодной войны, будто разрядка мертва, мы видим, что за десять лет, прошедшие после Хельсинкского совещания, европейские народы не только не забыли Хельсинки, но прилагают все новые усилия, чтобы продолжить движение по намеченному там маршруту»[77].


Центральным вопросом международных отношений в наши дни является сохранение мира на земле. За это последовательно борется руководство Советского Союза, братских социалистических стран. Задача исследователей — внимательно следить за последствиями изменений в экономике капитализма для его внешней политики, как это указано XXVI съездом КПСС.

Переживаемые капитализмом экономические трудности находят, с одной стороны, выражение в обострении межимпериалистических противоречий, о чем ярко свидетельствует все меньшая результативность совещаний «семерки» в верхах. Страны, самовольно взявшие на себя право вершить судьбы капиталистического мира, в условиях кризиса не могут договориться по экономическим вопросам. Десятое по счету, юбилейное, Лондонское совещание 1984 г. приняло только ни к чему не обязывающую «Экономическую декларацию». Отсутствие единодушия по экономическим вопросам постарались закомуфлировать обилием политических документов. Однако и эта попытка взять «количеством» не обманула никого. Даже официозная «Вашингтон пост» писала: «В Лондоне была принята безвольная и расплывчатая «Декларация демократических ценностей и идеалов», в которой говорилось о необходимости «сохранения мира в условиях свободы и справедливости», но не было ни единого конструктивного признака единодушия по любым существенным проблемам, связанным с нынешним положением в мире»[78].

В этой обстановке естественно стремление империализма отвлечь внимание народных масс, страдающих от растущей безработицы, нагнетанием международной напряженности, обострением конфронтации с социализмом. Этой внешнеполитической линии дипломатия социализма противопоставляет последовательно миролюбивую политику, которая зиждется на прочном экономическом фундаменте — устойчивых темпах развития экономики, углублении и совершенствовании социалистической экономической интеграции стран — членов СЭВ. В условиях, когда продолжает действовать агрессивный блок НАТО, социалистическому содружеству нужны слаженная, хорошо скоординированная внешняя политика и надежный щит для мирного труда. «На добрую волю Советский Союз всегда ответит доброй волей, на доверие — доверием, — подчеркивает Генеральный секретарь ЦК КПСС тов. М. С. Горбачев. — Но все должны знать, что интересами пашей Родины и ее союзников мы не поступимся никогда»[79]. Стержень внешней политики нашего государства на современном этапе — борьба за прекращение навязанной империализмом гонки вооружений, за устранение угрозы мировой ядерной войны. Только в мирной обстановке возможно успешное осуществление нашей главной экономической задачи — всестороннего совершенствования развитого социализма.

INFO



Г-75 Градобитова Л. Д., Пискулов Ю. В. Экономика и дипломатия. — М: Наука, 1985,—160 с. (История и современность).


Людмила Дмитриевна Градобитова,

Юрий Васильевич Пискулов

ЭКОНОМИКА И ДИПЛОМАТИЯ


Утверждено к печати

редколлегией серии научно-популярных изданий

Академии наук СССР


Редактор издательства Г. С. Тихонов.

Художник М. Г. Чураева

Художественный редактор Н. А. Фильчагина

Технические редакторы Н. П. Переверза, М. Ю. Соловьева

Корректоры И. А. Несмеева, Г. Г. Петропавловская


ИВ № 29692

Сдано в набор 3 04.85. Подписано к печати 17.07.85.

Т-14838. Формат 84Х108 1/32.

Бумага типографская № 2 Гарнитура обыкновенная новая. Печать высокая

Усл. печ. л. 8,4. Усл. кр. отт. 8, 72. Уч. изд. л, 9,3.

Тираж 22800 экз.

Тип. зак. 1294. Цена 55 коп.


Ордена Трудового Красного Знамени издательство «Наука»,

117864, ГСП-7, Москва, В-485, Профсоюзная ул, 90


2-я типография издательства «Наука»

121099, Москва, Г-99, Шубинский пер, 6


Г 0800000000-269/054(02)-85*14–85 — НП



…………………..

Scan, OCR, Djvuing: Legion, 2011.

FB2 — mefysto, 2024






notes

Примечания


1


Материалы XXV съезда КПСС. М., 1976, с. 58.

2


Энциклопедический словарь / Брокгауз и Ефрон, СПб., 1893, т. 20.

3


БСЭ, 2-е изд., 1952, т. 14, с. 405.

4


Encyclopedia Britanica, 1958.

5


Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 39, с. 84.

6


Ленин В. И. Полн. собр. соч., т, 36, с. 327.

7


Там же, т. 42, с. 278, 281.

8


Там же, т. 41, с, 65.

9


Le Monde, 1983, 7 sept.

10


Affarsvarlden, 1982, N 46, з. 13.

11


Newsweek, 1982, Dес. 6.

12


US News and World Report, 1982, Dec.

13


См.: Monde diplomatique, 1984, nov,

14


Foreign Affairs, 1982, Summer, N 5, р. 1149.

15


Ibid, Fall, N 1, p. 42.

16


Ibid, р. 53.

17


Republikka, Roma, 1983, 2 giugno.

18


Financial Times, 1984, Apr. 2.

19


Financial Times, 1984, Apr. 2.

20


Wallace W, Paterson W. E, Economic Foreign Polices of Industrial States. L., 1978, p. 13,

21


Ibid, р. 34.

22


Monde diplomatique, 1983, juin.

23


Lе Monde, 1983, 21 juin.

24


Орнатский И, А, Экономическая дипломатия. М.; 1980, с. 26,

25


Петров Д, В, Япония в мировой политике. М., 1973, с. 63.

26


Foreign Affairs, 1983, Spring, N 4, р. 757.

27


Ibid., Fall, N 1, p. 101.

28


Far Eeastern Economic Review, 1983, July 14.

29


Cм.: Business Week, 1985, Jan. 7.

30


См.: Chicago Tribune, 1985, Dec. 19.

31


Between Power and Plenty: Foreign Economic Policies of Advanced Industrial States / Ed. P. J. Katzenstein. Univ. of Wisconsin Press, 1978, p. 289.

32


Washington Post, 1984, Apr. 12.

33


См.: Сабельников Л. В. Государственно-монополистические средства торговой войны. М., 1973, с. 115.

34


Долговременные тенденции в развитии внешней торговли стран Западной Европы, — ВИКИ, 1982, № 10, Прил., с. 67.

35


Северный Совет — межправительственный орган регионального сотрудничества стран Северной Европы.

36


Veckans affärer, 1979, N 26, s. 20.

37


Желтый крест на голубом фоне — цвета шведского национального флага.

38


Norges industri, 1979, N 17, s. 21.

39


De multinationella i Sverige. Stockholm, 1973, s. 12.

40


Ibid., s. 6, 10.

41


Veckans affärer, 1979, N 17, s. 10.

42


De multinalionella i Sverige, s. 9.

43


См.: Veckans affärer, 1979, N 34.

44


Utrikespolitikk i Norr / Ansv. red. G. Gervas, Kobenhavu, 1973, s. 40.

45


Yearbook of Nordic Statistics, 1979. Stockholm, 1980, p. 27, 204.

46


См.: Norges industri, 1977, N 15, s. 17.

47


Udenngsministeriets tidsskrift, 1981, N 3.

48


Датский государственный флаг — красный крест на белом фоне

49


Dansk industri, 1979, N 12.

50


См.: Veckans affärer, 1981, N 15, s. 37.

51


Nordisk samarbeide for u-landene. Solna, 1974, s. 25.

52


Понятие «Север — Юг» авторы вводят для того, чтобы подчеркнуть разрыв между экономически развитыми и развивающимися странами. Это вовсе не значит, что мы согласны с той трактовкой, которую дают на Западе.

53


Hermele К., Larsson К. Q. Solidaritet eller imperialism Stockholm. 1977, s. 148.

54


The gun merchants. N. Y., 1980, p. 49.

55


Ibid., р. 80.

56


World armaments and disarmament SIPRI yearbook, L., 1982, p. 184.

57


Veckans affärer, 1982, N 34, s, 38.

58


Ibid., s. 39.

59


Der Spiegel, 1979, 2. Juli.

60


Васильев Ю. В. Внешняя политика стран Северной Европы, М., 1979, с. 66,

61


Oberg F Myter от vor sikkerhed. Kobenhavn, 1980, s 167.

62


Ar svensk neutralitet möjlig? Nio bidrag til en svensk fredspolitik. Stockholm, 1977, s. 163.

63


World armaments and disarmament. SIPRI yearbook. L., 1980, p, 83.

64


Ar svensk neutralitet mojhg? s. 177.

65


Handelslidningen, 1975, 19 mars.

66


Коммунист, 1984, № 13, с. 5,

67


Правда, 1984, 14 февр.

68


World Today, 1983, Jul.-Aug., р. 291–296; Мировая экономика и междунар. отношения, 1984, № 5, с. 149–151.

69


Во имя мира, безопасности и сотрудничества: К итогам Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, состоявшегося в Хельсинки 30 июля — 1 августа 1975 г. М., 1975, с, 33.

70


Пискулов Ю. В. Торговля сближает народы. М., 1976, с. 42–43, 148

71


Trade and Coexistence. Moscow, 1984, p. 144.

72


Ibid, р 149.

73


Пискулов Ю. В. Указ. соч. с. 53.

74


Статистика внешней торговли СССР за соответствующие годы.

75


Ibid, р 156.

76


Ibid, р 162.

77


Правда, 1985, 24 февр.

78


Washington Post, 1984.

79


Правда, 1985, 12 марта.