Тайны раскола. Взлет и падение патриарха Никона
Константин Писаренко.
-
М.
: Вече, 2012. - 320
с.
: ил.
/
-
(От Руси к империи).
ISBN 978-5-4444-0531-4
Знак информационной продукции
18+
Кто такие сбоголюбцы•, или сревнители благочестия•? Как они
оказались возле царя Алексея Михайловича? Какую роль в этой партии
иrрал шумен Нихон и почему име1П10
1652 r.? Чем ему обязана
011
стал патриархом всея Руси в
Россия и за что вправе осуждать его? По чьей
вине возник религиозный раскол? И, наконец, кто и как, исправив по
литические ошибки Никона, спас московское государство от большой
беды, хотя и не смог уберечь от трагедии церковного размежевания?
На эти и другие вопросы, опираясь на анализ имеющейся на данный мо
мент документальной базы в различных публикациях и исследованиях,
с привлечением при необходимости и архивных материалов, постарался
ответить автор предлагаемой на суд читателя книги.
Памяти моего отца,
Писаренко Анатолия Митрофановича,
посвящается
ПЮЛОГ
ЧЕРКАССКИЙ
28 апреля (8 мая) 1634 г. толпы москвичей собрались на пло
щади у Покровского собора (храма Василия Блаженного), что
напротив Кремля, в ожидании ужасного действа —казни боярина
Михаила Борисовича Шейна, окольничего Артемия Васильевича
Измайлова и сына последнего, Василия Артемьевича. Слухи об
их измене «великому государю» Михаилу Федоровичу гуляли по
столице больше месяца, будоража народ. Одни им верили, зная
о позоре недавней смоленской капитуляции, об унижении, вы
павшем на долю пленных русских солдат и офицеров, об утрате
всей артиллерии... Другие продолжали сомневаться, вспоминая
героизм Шейна при защите Смоленска в годы Смуты, его дружбу
с покойным патриархом Филаретом Никитичем, затеявшим эту
поспешную и неудачную для России войну. Тем не менее каждый
желал услышать слово верховного судьи — самого царя...
О нем горожан известил дьяк Дмитрий Прокофьев, когда трое
осужденных, наконец, вышли из Кремля через ворота Спасской
башни в сопровождении боярина Андрея Васильевича Хилкова,
окольничего Василия Ивановича Стрешнева и двух дьяков, а не
сколько минут спустя остановились возле воздвигнутого эшафота.
Зычным голосом дьяк зачитал высочайший вердикт: «Государь,
царь и великий князь Михаил Федорович всеа Русии велел вам
сказать ваше воровство и измену. По государеву указу велено
вам, Михаилу и Артемью, итти на государеву службу с Москвы
под Смоленск и государевым делом промышлять, чтоб Смоленск
очистить. А государевы ратные руские и немецкие люди посланы
были с вами многие, и наряд болшой отпущен со многими пушеч
3
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
ными запасы... И ты, Михаило Шейн, из Москвы еще на государеву
службу не пошед, как был у государя на отпуске у руки и вычитал
государю прежние свои службы с болшою гордостию... и поносил
всю свою братью пред государем с болшою укоризною, и службою
и отечеством никого себе сверстником не поставил...
А как вы, Михайло и Артемей, пошли на государеву службу с
Москвы... не радея о государеве деле, походом своим учали меш
кать... а государева и патриарша указу не слушали... пошли под
Смоленск по великой неволе, испустя лутчее время... пришед под
Смоленск... никоторого промыслу не учинили, а которые были
промыслы под Смоленском... и вы... приступали к городу не во
время, в дневную пору... хотя добра во всем литовскому королю...
И с литовским королем и с литовскими людми не билися, и до
роги все в город литовскому королю очистили и во всем королю
радели... и... с полским королем договор учинили и королю крест
целовали и наряд болшой весь и пушечные всякие запасы... ранен
ных и болных людей... отдали литовскому королю...
И за то ваше воровство и измену государь царь и великий князь
Михаил Федорович всеа Русии указал и бояре приговорили вас,
Михаила Шейна и Артемья Измайлова, и тебя, Василья, казнить
смертною казнью»*. По оглашении сего всех троих «того ж часу*
обезглавили1.
Почему историю раскола важно начать с казни Шейна? По
тому, что, как это ни странно, именно она была первым шагом к
нему. Принято считать, что воеводу приговорил к смерти царь
Михаил Федорович, возмущенный унизительными условиями
разоружения русских войск под Смоленском. Мнение несправед
ливое, основанное на буквальном восприятии документальных
текстов той эпохи, в том числе и вышепроцитированного. Внима
тельный анализ тех же документов показывает, что реально в ту
пору московским государством управлял другой человек —князь
Иван Борисович Черкасский, двоюродный брат Михаила Рома
нова и родной племянник отца государя, святейшего патриарха
Филарета, в миру Федора Никитича Романова. Следовательно,
4
ТАЙНЫ РАСКОЛА
решение об участи Шейна принимал не царь, а главный министр,
что косвенно подтверждает и факт посмертной реабилитации
боярина: 30 ноября (10 декабря) 1642 г. с царского позволения
останки Ш ейна перезахоронили в Троице-Сергиевой лавре,
после чего внук воеводы, С.И. Шейн, и царский родственник
Б.М. Лыков внесли богатые вклады (400 рублей плюс разные
вещи) на поминовение души казненного2. Князь же Черкасский
умер за полгода до того, в апреле 1642 г. Значит, только с кончиной
брата-соправителя Михаил Федорович обрел свободу на объявле
ние собственного отношения к «измене* полководца, прежде та
ким правом не располагал и безропотно исполнял чужую волю.
Но зачем Черкасский казнил Ш ейна? Чтобы осудить па
триарха Филарета! Публично развенчать авторитет покойного
дяди, отца августейшей особы, Иван Борисович, естественно, не
мог. А умолчать о прямой вине патриарха в потрясшей страну
смоленской катастрофе не хотел. От того и воспользовался по
литическим намеком. Ведь Шейн, в действительности, польскому
королю «не присягал», а в меру способностей спасал подчиненных
от гибели и неволи. Не Шейн виноват в том, что татарский набег
в июле — августе 1632 г. вынудил отложить на месяц-полтора,
до середины сентября, выдвижение русской армии из Можайска
к польской границе. Воеводе, простоявшему несколько недель
в резерве, упомянутого месяца и не хватило, чтобы овладеть
Смоленском. Беззащитными же перед нападением крымчан
южные «украинные» города оставил не кто иной, как патриарх
Филарет. Не от Шейна зависела оборона юга и в 1633 г., когда
орда царевича Мубарек-Гирея за три недели —с 17 (27) июля по
5(15) августа —пронеслась по маршруту Ливны —Тула —Серпу
хов —Пронск —Дедилов, спалив огромное число усадеб, крестьян
ских дворов, хлебных амбаров и пленив до пяти с половиной тысяч
человек. Опять же патриарх Филарет рискнул воевать на одном
фронте, практически оголив другой. И как быть воеводе Шейну,
солдаты которого, прослышав о «подвигах» татар, с конца 1632 г.
стали разбегаться из-под Смоленска, устремляясь либо на родные
пепелища, либо к врагу, либо в леса? Массовый характер дезертир
5
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
ство приобрело с августа 1633 г., накануне подхода к осажденной
крепости основных польских сил. Владислав IV «с посполитым
рушением» явился под стены города 25 августа (4 сентября), в
течение боев с11(21)по19 (29) сентября деблокировал Смоленск,
и затем, 9 (19) октября 1633 г., полностью окружил изрядно по
редевшие, деморализованные полки Шейна. Отойти к Вязьме
воевода не отважился, боясь растерять по дороге огромный парк
тяжелой артиллерии, состоявший из более ста именных пищалей.
Казенное добро стоило дорого, и патриарх Филарет строго спро
сил бы с Михаила Борисовича за растрату государева имущества.
Так Шейн очутился в кольце, в коем четыре месяца ожидал по
мощи. А не дождавшись, 16 (26) февраля 1634 г. пожертвовал
оружием и честью ради спасения оголодавших, упавших духом
солдат. 19 февраля (1 марта) поляки пропустили восемь тысяч
русских на восток, без пищалей, мушкетов и пороха, с валявши
мися в ногах польского короля знаменами3.
Очевидно, что не «измены» Шейна обрекли на поражение рус
скую армию, а просчеты политического лидера Московии —патри
арха Филарета. Лично ему и следовало ответить за смоленский по
зор, хотя бы уединением для покаянной молитвы в каком-нибудь
монастыре, однако... Филарет скончался 1 (11) октября 1633 г.,
после чего бремя власти и исправления допущенных им ошибок
сразу легло на плечи Ивана Борисовича Черкасского. Тринадцать
лет напряженного труда (1619—1632) всей России, готовившей
военный реванш, из-за авантюрных, поспешных дипломатических
комбинаций престарелого архипастыря пропали втуне.
Кстати, сам Черкасский в годы правления патриарха не отси
живался в стороне, возглавлял ключевые приказы — Разрядный,
Большой казны, Стрелецкий, Иноземский и Аптекарский, не
мало сделал для повышения боевого потенциала русской армии,
финансового и материального обеспечения грядущей войны, а
еще осторожно использовал дружеское расположение царя для
снижения ущерба, наносимого стране торопливостью всемогущего
дяди. Есть все основания утверждать: именно князь Черкасский
через мать государя —инокиню Марфу —сорвал безумные планы
6
ТАЙНЫ РАСКОЛА
Филарета по развязыванию войны с Польшей уже в 1622 г. [планы
эти 12 (22) октября 1621 г. одобрил Земский собор всех сословий].
Причем интригу сплел до того искусно, что патриарх заподозрил
вмешательство не родного племянника, а троюродных — Бориса
и Михаила Михайловичей Салтыковых.
Братья вкупе с Б.М. Лыковым до возвращения Филарета из
польского плена в июне 1619 г. шесть лет де-факто управляли
страной. Управляли плохо, ибо упустили шанс быстрого, с мини
мальными затратами, освобождения, минимум смоленских земель,
максимум смоленских и ижорских, то есть побережья Финского
залива от Нарвы до Невы. Салтыковы ослабили армию, рассорив
шись с вольным казачеством, и тем самым, не только продлили
гражданскую войну до ноября 1618 г., когда чаяния казаков всетаки удовлетворили, но и едва не сдали полякам Москву той же
осенью. На сей дуэт, некогда переживший польский «тайфун»,
патриарх и затаил обиду за внезапное упрямство Михаила Ф е
доровича, который еще 14 (24) марта 1622 г. разослал по городам
грамоты о мобилизации против поляков, а 26 марта (5 апреля)
вдруг твердо решил, что сторожиться надо не их, а крымских
татар. Злопамятный отец отомстил любимцам Марфы Ивановны
при первой возможности, в октябре 1623 г., воспользовавшись
разоблачением умышленной клеветы, возведенной Салтыковыми
в 1617 г. на первую невесту Михаила Федоровича, Марию Ива
новну Хлопову. Пришлось им ехать в ссылку, что до крайности
разгневало царицу. Она в отместку помешала мужу женить сына на
заморской, протестантского вероисповедания принцессе, обвенчав
Михаила 19 (29) сентября 1624 г. с русской княжной — Марией
Владимировной Долгоруковой. Скоропостижная болезнь «на
четвертый день после свадьбы» и смерть молодой государыни
6 (16) января 1625 г. поневоле рождает, увы, бездоказательное,
предположение о том, что патриарх в долгу не остался. Тем не
менее ожесточенное соперничество супругов в 1624—1625 гг. за
душу Михаила — факт установленный. По свидетельству одного
голландца, покинувшего Москву в декабре 1624 г., царь и патриарх
«долгое время... не встречались, и виной тому — настоятельный
7
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
совет отца, чтобы сын вступил в брак, но не со здешней девицей,
а из бранденбургского княжеского дома. Тогда мать изо всех сил
воспротивилась этому... и все время, днем и ночью, хлопотала, что
бы поспеть первой, что и случилось». Тот же источник сообщает о
расколе придворных на две фракции —отцовскую и материнскую,
перечислив фамилии сановников каждой. Список лиц обращает
на себя внимание тем, что один человек принадлежал к обеим
группировкам —Б.М. Лыков. Похоже, при посредничестве Бориса
Михайловича в семью Романовых на рубеже 1625/26 гг. вернулся
мир, который закрепило бракосочетание 5 (15) февраля 1626 г.
Михаила Федоровича с Евдокией Лукьяновной Стрешневой4.
Об
условиях компромисса можно догадаться: жена прекраща
ла поддержку противников войны, если муж обещал дождаться
либо истечения срока Деулинского перемирия, заключенного с
Польшей 1(11) декабря 1618 г. сроком на четырнадцать с полови
ной лет, либо очень выгодной внешнеполитической конъюнктуры.
Отставка 22 декабря 1626 (1 января 1627) г. и ссылка через шесть
дней в Алатырь полонофила и пацифиста думного дьяка Посоль
ского приказа Ивана Тарасьевича (Курбатовича) Грамотина есть
косвенный признак существования такого уговора. Грамотен ослу
шался патриарха, рассердил «своим самоволством и упрямством».
Учитывая, что за две недели до того, 3 (13) декабря, в Москве
завершились дипломатические консультации с послами Шве
ции Александром Рубцовым и Георгом Бенгартом при участии
И.Б. Черкасского и М.Б. Шейна, Грамотен, скорее всего, пострадал
за несогласование с Филаретом (но не с Черкасским) официаль
ного ответа от имени царя. Ответ сей, в принципе, дублировал то,
о чем уведомили предшествующее посольство — Эверта Бромана
и Генриха фон Унгерна — 25 апреля (5 мая) 1626 г.: «Добрый со
вет отомстить королю Сигизмунду великий государь принимает
в любовь, мыслить о том будет, только теперь, в перемирные лета,
сделать этого нельзя!» Мало того, Рубцову и Бенгарту запретили
проезд «в Белую Русь и в Запорожье» зондировать настроения
казацкой старшины. Патриарх же, наверняка, думал о более теплом
приеме шведских гостей в надежде наладить тесный контакт с
8
ТАЙНЫ РАСКОЛА
воинственным королем Швеции Густавом II Адольфом. Одна
ко Грамотин или... Черкасский его опередил, почему Филарету
пришлось переключаться с северного (шведского) на сложное,
южное (турецкое) направление в поисках первого партнера
для антипольской коалиции. Естественно, думного дьяка в на
зидание другим покарали. Но важно отметить, что ни Черкас
ский, ни Марфа Ивановна, никто за почтенного «канцлера» не
заступился...5
Разочарованные шведы охладели к Москве на целых два
года, до подписания в сентябре 1629 г. Альтмаркского переми
рия с Речью Посполитой. Челночная дипломатия с Османской
империей затянулась надолго. Мурад IV идею совместной ата
ки Польши воспринял благосклонно. Однако кровопролитная
война с Персией и интриги амбициозного каймакама, в феврале —
мае 1632 г. великого визиря Резеп-паши не позволили султану
сконцентрироваться на польском фронте ранее весны 1634 г. Меж
ду тем Деулинское перемирие заканчивалось 1(11) июня 1633 г.,
Альтмаркское —осенью 1635 г. Понимая, что союзников в нужный
момент не будет, и, не имея терпения на какие-либо еще ожидания,
Филарет искусствешю ускорил развязывание войны. Поводом
послужила смерть короля Сигизмунда III 20 (30) апреля 1632 г.
Формально она была выгодной внешнеполитической конъюнкту
рой. Фактически давала всего одно преимущество —выигрыш по
времени до нескольких месяцев (около полугода), необходимых
полякам для созыва сейма и избрания нового короля. Эту фору
нейтрализовали два татарских набега, спровоцированные в 1632 г.
неурожаями в Крыму, в 1633 г. — польским подкупом. Черкас
ский оказался бессилен перед напором патриарха, мечтавшего об
освобождении Смоленска при жизни, и над которым судьба зло
посмеялась. Впрочем, не все в России знали, на чьей именно со
вести смоленская катастрофа. Иван Борисович желал известить
о том соотечественников. Только каким образом, если священную
персону патриарха трогать возбранялось по определению? На
казанием ближайшего ее помощника, «правой руки», каковым и
являлся боярин Михаил Борисович Шейн6.
9
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
О реакции народа на казнь воеводы источники немногослов
ны. Разумеется, о подлинном значении церемонии сообразили
немногие. Большинство подтекста в царском манифесте, конечно
же, не уловило и искренне уверовало в измену Шейна. Немецкий
путешественник Адам Олеарий умудрился в причудливой форме
отразить и пересуды толпы, и мнение посвященных: «... вернув
шиеся в жалком состоянии из-под Смоленска солдаты стали
сильно жаловаться на измену генерала Шейна, из-за которой и
более высокое лицо не без причины подверглось подозрению»7.
Вот это сумбурное смешение «измены» с «подозрением» и взра
стит очень быстро новую идеологию, идеологию «благочестия».
Два военных краха менее чем за четверть века, убеждали лучше
всяких слов в хронической недееспособности пережившего Смуту
русского общества решить даже простую проблему возвращения
Смоленска. И в 1613—1618 гг., и в 1632—1634 гг. оно по какой-то
причине, невзирая на первоначальные воодушевление и успехи,
неизменно в финале оказывалось у разбитого корыта. Черкасский
«изменой» Шейна, намеком на Филарета подстегнул процесс про
зрения: смоленский позор обусловлен нравственной деградацией
русского человека.
По-видимому, первым сформулировал радикальную мысль со
рокалетний нижегородский поп Иван Неронов, прославившийся
своей непримиримостью к брадобритию, а в конце 1631 г. дерзко
осудивший планы войны с Польшей. Патриарх, прежде покро
вительствовавший ему, ученику троице-сергиева архимандрита
Дионисия Зобниновского, отреагировал на мольбы священника
«о умирении тоя брани» крайне жестко: 31 января (10 февраля)
1632 г. отправил проповедника на север, в двинский НиколоКорельский монастырь, под надзор местных монахов и игумена
Сергия, где Неронов протомился около двух лет. Реабилитировал
попа в 1634 г. И.Б. Черкасский, снявший опалу со всех, кто так или
иначе помогал бороться с военным фальстартом батюшки царя.
Уже 5 (15) октября 1633 г. он вызвал в Москву Ивана Грамотина,
днем ранее — братьев Салтыковых и 3 (13) января 1634 г. взял
младшего, Михаила Михайловича, ко двору в чине окольничего.
10
ТАЙНЫ РАСКОЛА
Отца Иоанна тоже пригласили в Москву для благой беседы с
Михаилом Федоровичем и новым патриархом Иоасафом, затем
отпустили с «дары от них многи» в Нижний Новгород8.
Там, на волжских берегах, в течение года возникли и новая
«благочестивая» философия, и скромный кружок «ревнителей»
истинного благочестия. Как всегда, становлению движения содей
ствовал конфликт. Часть священников, ведомая попами Спасской
и Архангельской церквей, не приняла постулаты Неронова по
причине их неудобства для прихожан. Сторонники нового учения
добивались запрета многогласия (разбивки текста молитвы или
песнопения на ряд отрывков для одновременного произнесения
двумя и более лицами), чтения часов на утренней службе, а не в обед,
практики прокуратства (притворства нищим или юродивым), бобыльства пономарей, брани, рукоприкладства и хождения в церквах,
пьянства, употребления в пищу «удавленины» (удушенных птиц
и зверей), языческих забав с медведями, скоморохами, кулачными
боями, колядованием, азартных игр. Оппоненты не понимали, зачем
обеднять аскетизмом и без того трудную жизнь. О том, что самоот
речение должно воспитать нового человека, радеющего об общем
благе, а не о собственной корысти, нероновцы если и заикались, то
опять же не находили сочувствия как среди коллег, так и у горожан,
живших днем нынешним, а не грядущим.
В конце концов отвергнутые земляками, неоднократно битые
ими, отчаявшиеся, восемь священников вместе с вожаком обрати
лись за поддержкой к хорошему знакомому Неронова —патриарху
Иоасафу. Весной или летом 1636 г. они отправили в Москву че
лобитную с описанием греховных пороков и зазорных привычек
сограждан, подлежащих искоренению, для чего требовался указ
святейшего владыки, авторитета непререкаемого для православ
ных, и нижегородцев тоже. Иоасаф инициативу из Нижнего под
держал 14 (24) августа 1636 г., но не указом, а «Памятью», актом
скорее рекомендательного характера. Сохранился экземпляр,
адресованный московским иереям, почти дословно повторяющий
пассажи челобитной9. Увы, расчет на патриарха не оправдался.
Широкого отклика нижегородский манифест не имел, и второго
11
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
Кузьмы Минина из Ивана Неронова не вышло. «Память» «раз
будила» единицы, и, похоже, одного из «проснувшихся» звали
Стефаном Ванифатьевым.
О прошлом этого человека ничего не известно. Версия о
службе диаконом в Благовещенском соборе в середине 30-х годов
документально не подтверждается, ибо в списках причта главно
го храма и шести соборных приделов данное лицо не значится.
При каких обстоятельствах обратил на него внимание боярин
Б.И. Морозов, воспитатель («дядька») царевича Алексея Михай
ловича, мы тоже не знаем. Возможно, с ним водил знакомство
протопоп Благовещенского собора Кремля, царский духовник
Никита Васильев. Возможно, ему повезло случайно попасть в
поле зрения самого Бориса Ивановича, либо кто-то из родных
или друзей сановника хорошо отозвался о нем... Зато не подлежит
сомнению, почему им заинтересовался Морозов. Вельможу при
влекли начитанность, рассудительность и, особенно, ревностно
благочестивый образ жизни Ванифатьева. Придет время и он ис
пользует эти достоинства в сугубо политических целях. А пока...
А пока нам стоит задаться вопросом: почему же воззвание
нероновцев прозвучало, можно сказать, вхолостую? Ведь страна
нуждалась в свежих идеях, способных переломить череду неудач.
Почему нижегородцу Минину в 1611 г. посчастливилось всколых
нуть целый народ, а нижегородцу Неронову в 1636 г. нет? Потому
что в 1611 г. у русского народа национальный лидер отсутствовал,
а в 1636 г. был. Пока отец Иоанн в Нижнем оттачивал принципы
духовного возрождения России, Иван Борисович Черкасский за
два года, во-первых, сумел крупное военное поражение под Смо
ленском превратить в маленькую дипломатическую победу при
речке Поляновке. 17 (27) мая 1634 г. послы Ф.И. Шереметев и
А.М. Львов, опираясь на героизм защитников крепости Белой,
создание за зиму в Можайске новой армии и обещание турок от
крыть той же весной второй фронт, вынудили поляков подписать
мирный трактат, признавший Михаила Федоровича русским ца
рем, а городок Серпейск с окрестностями —русской территорией.
Во-вторых, князь занялся тем, что его предшественнику надлежало
12
ТАЙНЫ РАСКОЛА
сделать в первую очередь — строительством оборонительных
рубежей на четырех дорогах (шляхах, сакмах) — Ногайской (ря
занское направление), Изюмской, Муравской и Кальмиусской
(тульское направление), по которым татары прорывались в густо
населенные районы страны.
К тому же вокруг первого министра собралась сильная команда
единомышленников из старых и молодых кадров. Первую роль
в ней играли три думных дьяка — Иван Тарасьевич Грамотин, с
19 (29) мая 1634 г. вновь руководивший Посольским приказом,
Федор Федорович Лихачев (заместитель, в 1632—1633 гг. в ссыл
ке, с осени 1635 г. де-факто глава приказа) и Иван Афанасьевич
Гавренев, с 11 (21) августа 1630 г. служивший заместителем князя
в Разрядном приказе. Другие отвечали за второстепенные сферы.
Назар Иванович Чистой и Степан Кудрявцев помогали контро
лировать финансы в приказе Большой казны. Григорий Иванович
Нечаев значился в приказе Большого дворца при А.М. Львове,
часто отвлекаясь на особые задания, к примеру, в Приказ сыскных
дел. Иван Минич Нестеров заведовал канцелярией Стрелецкого
приказа. Похоже, большим доверием князя пользовался и Иван
Васильевич Биркин, до октября 1628 г. дворецкий патриарха
Филарета, затем в опале, а с 1632 г. ясельничий, управляющий
царским Конюшенным двором.
Ему Черкасский поручил опробовать южнее Рязани совет
служилых людей Г.Ф. Киреевского, М.И. Спешнева и И. Носа,
допрошенных в Разряде 18 (28) августа 1635 г. Обыкновенное
выяснение, в каком месте лучше строить новую крепость, обер
нулось пересмотром всей стратегии антитатарской обороны.
Очевидно, Михаил Иванович Спешнев осмелился раскритико
вать шаблонные действия правительства, наметившего на 1635 г.
возобновление разоренного в Смуту Орла, укрупнение Чернавска
(восточнее Ельца) и закладку города на реке Воронеж. По мнению
знатока, татарам путь в центр государства закроют не разбросан
ные по степи крепости и остроги, а сплошные фортификационные
линии между естественными преградами — лесами и реками.
Иван Борисович слушать подданных умел, и 5 (15) сентября
13
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
1635 г. Спешнев в паре с Биркиным возглавил предприятие но
созданию «рязанской» сторожевой полосы. И (21) октября они
заложили крепость Козлов (ныне Мичуринск), за зиму проин
спектировали окрестные земли и 3 (13) марта 1636 г. получили
санкцию Боярской думы на возведение земляного вала протя
женностью в двадцать восемь километров. Козловская засечная
черта высотой в три метра выросла за полгода, с 20 (30) апреля по
16 (26) октября 1636 г., имея на западном фланге реку Польный
Воронеж, а на восточном — реку Челновая, за которой возникли
еще три форпоста — Тамбов, Верхний и Нижний Ломов. Боевое
крещение линия приняла 3(13) августа того же года, отразив по
пытку прорыва татарского отряда западнее реки Челновой10.
Любопытный факт. Черкасский разрешил заселять Козлов
ский рубеж крепостными в качестве вольных казаков. Пример
заботы о подлом сословии с его стороны не единичный. Боярин со
противлялся упразднению урочных лет поиска беглых, в феврале
1637 г. под давлением извне подняв планку с пяти до девяти, а в
июле 1641 г. до десяти лет, запретил закабаление обедневших дво
рян, боролся с системой закладчиков, сокращавшей разночинное
посадское население и ускорявшей рост холопства, юридически
зависимого от светской и церковной аристократии. Умеряя власть
«сильных мира сего», брат царя тем не менее не потерял в их дове
рии, ибо все хорошо понимали, во имя чего приносятся те или иные
жертвы: Россия готовилась к третьему раунду битвы за Смоленск.
А в нем должен участвовать народ, кровно заинтересованный в
победе своего государства, государства, неравнодушного к заботам
если не каждого, то уж точно большинства общества. И Россия при
князе Черкасском была таким государством. Оттого инициатива
Неронова долгое время оставалась невостребованной.
Кульминацией девятилетнего правления стало легендарное
«азовское сидение». До сих пор считается, что оно —результат са
моуправства донских казаков. Увы, документов, прямо уличающих
Москву в организации рискованной акции, нет. Однако логика
событий и ряд косвенных данных уверенно свидетельствуют в
пользу того, что взятие донцами Азова летом 1637 г. спланировано
14
ТАЙНЫ РАСКОЛА
в Кремле, и спланировано князем Черкасским. Эффективность
сооруженного Биркиным и Спешневым козловского заслона на
дальних подступах к Рязани побуждала русских снабдить анало
гичной «пломбой» и три тульских бреши, а татар этому любой
ценой помешать. Если бы крымская орда повадилась ежегодно
весной — летом неоднократными рейдами замедлять или вовсе
срывать работы по насыпке земляных валов на Муравской, Изюмской и Кальмиусской сакмах, строительство надежной пре
грады как минимум влетело бы царской казне в копеечку. А могло
и вообще не состояться. Чтобы рабочие артели на трех тульских
шляхах трудились быстро и без простоев, внимание легкого на
подъем южного соседа надлежало переключить на иной объект.
Азову и выпала миссия ложной цели. Осенью 1636 г. три
фактора благоприятно сошлись в одной точке. Донское казаче
ство, формально автономное, на деле материально зависимое от
Москвы, уже несколько лет выпрашивало у Михаила Федоровича
согласия на захват Азова собственными силами. В октябре 1634 г.
отряд донцов даже на краткий срок примкнул к запорожцам,
вассалам Польши, тщетно осаждавшим с августа крепость. Царь,
однако, неизменно запрещал казакам задирать азовцев, сателлитов
крымского хана и стоявшей за ним Турции, настаивал на большей
активности против ногайских племен, а инциденты наподобие
выше помянутого решительно осуждал.
Второй плюс: эмиграция из-за внутренних раздоров практиче
ски всех ногайских улусов в Крым к декабрю 1636 г., что избавило
донских казаков от угрозы нападения враждебных кочевников с
тыла. Наконец, в апреле 1635 г. в Бахчисарае воцарился новый
хан — Инайет-Гирей, как вскоре выяснилось, желавший выйти
из-под османской опеки. Знамя мятежа он поднял летом 1636 г.,
без боя разоружив турецкий гарнизон Кафы, после чего намере
вался усмирить ногайскую орду Дивеевых, верную Стамбулу и
кочевавшую западнее Перекопа. Таким образом, информация по
линии Посольского приказа на исходе 1636 г. склоняла российское
руководство к важному выводу: в течение весны 1637 г. Азов будет
беззащитен. Казаки смогут им овладеть и, по крайней мере, на две
15
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
кампании —1637 и 1638 гт. —нейтрализовать татарский натиск на
повышающее оборонную мощь русское приграничье. Официально
благославлять Дон на штурм Азова, Москве не следовало, дабы
не спровоцировать полномасштабную войну с Турцией. Разве
что позволить осаду крепости конфиденциально, после чего, от
межевавшись от вольного казачества дипломатически, исподволь
обеспечивать его волонтерами, провизией и оружием11.
В первых числах октября И.А. Гавренев откомандировал в
междуречье Ворсклы и Дона («на поле на Усерд реку») Ф.В. Сухо
тина с помощником Е. Юрьевым для выбора удобных позиций под
засечную черту на пока еще уязвимых трех дорогах. Оба вернулись
в столицу с чертежами и отчетом 26 декабря 1636 (5 января 1637) г.
А неделей раньше, 20 (30) числа, в Москву приехала делегация
донских казаков во главе с атаманом Иваном Каторжным. Фор
мально за «государевым жалованьем», а в действительности...
Какие косвенные аргументы, кроме древнеримской аксиомы
(ищи, кому выгодно), подтверждают реальность тайного одо
брения Черкасским планов донских казаков? Во-первых, от
Москвы зависело перекрыть каналы подвоза в Азов продоволь
ственных и военных запасов. Она этого не сделала. Во-вторых,
мотивы убийства казаками турецкого посла Фомы Кантакузина
5(15) июня 1637 г. Они просто надуманные. По признанию каза
ков, посла, гостившего у донцов с зимы 1637 г., казнили за отправку
посланий «к турскому и крымскому царю для выручки ратных
людей», осажденных в Азове. Между тем грамота, данная царем
Ивану Каторжному 26 февраля (8 марта) 1637 г., четко предписы
вала, чтобы казаки «с азовцы помирились и турского посла Фому
Кантакузина из Азова приняли... и з Дону ево отпустили к нам к
Москве с Степаном Чириковым и проводить их послали по преж
нему обычаю». С.М. Чириков 24 мая (3 июня) 1637 г. под Азовом
взял под опеку Фому Константиновича, но свою главную обязан
ность — предотвратить убийство османского дипломата — не ис
полнил. Не потому ли, что подчинялся другому, секретному указу:
не мешать казацкому самосуду?! Ведь Фома Кантакузин, грек по
национальности, познакомившийся с Грамотиным и кое с кем из
16
ТАЙНЫ РАСКОЛА
бояр еще в Смуту, в лагере «тушинского вора», за шестнадцать лет,
с сентября 1621 г., посетивший несколько раз Москву, горячий
сторонник войны России с Польшей, имел широкие связи среди
московской бюрократии и в царском дворце, а значит, в отличие
от других посланников султана, и реальный шанс п р о тк н у ть в
тайну визита Ивана Каторжного в Кремль. Вот почему ему и всей
его свите не дали приехать в столицу, а «порубили» под предлогом
факта посылки в Турцию и Крым призывов о помощи, и шпион
ских сведений в сам Азов, факта, вымученного на пытке у кого-то
из слуг. Подчеркну, погибли все, и глава миссии, и родственники
(брат Юрий Кантакузин, два племянника, два шурина, три кума),
и обслуживающий персонал, и даже священники. Все...
Третий момент. Взяв Азов, уничтожив почти всех мусульман,
освободив из басурманского плена около двух тысяч православных,
казаки не разорили тут же город, не взорвали крепостные стены и не
ушли обратно на Дон, а стали ждать... татарско-турецкого нападения
и бомбардировать русского царя просьбами о помощи, которая бы
стро приобрела большие размеры. Для казаков «азовское сидение»
являлось бессмыслешгым, а для Москвы, напротив, крайне нужным,
ибо татары, кроме короткого набега в сентябре 1637 г. к Новосилю,
и то с целью проводить до Москвы турецкого курьера мурзу ХанКудабека с запросом об отношении Михаила Федоровича к дерзкой
выходке казаков, вплоть до 1642 г. не тревожили русские окраины.
Боялись контрудара азовских «разбойников» во фланг идущим на
север ордам или через море на никем не охраняемый Крым.
Пять лет тишины Россия употребила на восстановление
хозяйства, подорванного смоленской войной и татарскими рей
дами, но, прежде всего, на активное возведение земляных валов
и деревянных острогов на путях, ведущих к Туле. Не ошибись
Черкасский с кандидатурой стольника И.И. Бутурлина, из склоч
ности раскритиковавшего план Сухотина, утвержденный князем
7 (17) января 1637 г., то все три дороги успели бы накрепко
перекрыть к завершению азовской эпопеи. Однако, «директор»
Кальмиусского участка огульной хулой посеял в душе первого ми
нистра сомнения, побудившие перепроверить сухотинский отчет.
17
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
Новые инспекции и согласования затянулись на два года, причем
велись недобросовестно. В итоге вместо земляных валов Кальмиусский (от реки Оскол севернее Валуек до реки Тихая Сосна) и
Муравский (от реки Ворсклы до Белгорода) шляхи получили три
крепости —Усерд, Хотымжск, Вольный —и пять (2 и 3) острогов.
Лишь на Изюмском тракте воеводы А.В. Бутурлин и Д.П. Львов
не злословили, а занимались делом и за три года (1637—1640) по
строили и земляной вал от Холанского леса (около реки Оскол)
до реки Короч, и две крепости —Яблонов и Короч.
Наконец, факт четвертый. Обескровленный трехмесячным
отражением турецкой осады азовский гарнизон покинул полураз
рушенную, более непригодную для обороны крепость не прежде,
чем узнал о соответствующем разрешении московского царя. Хотя
казаки очень хотели уйти из города («итти врознь»), о чем свиде
тельствует такая подробность. Дьяк Михаил Иванович Засецкий
с государевой грамотой, распускающей войско «по старым своим
куреням», добрался до Азова 28 мая (7 июня) 1642 г. Однако там
уже вовсю шла эвакуация «рухляди», пушек и прочих запасов «на
Махин остров». Оказалось, казак Иван Заика с «радостной» вестью
прискакал к защитникам за шесть дней «до ево, Михайлова, приез
ду», и те тут же засобирались в дорогу, не дожидаясь официального
извещения. Кстати, в Москве, наоборот, не очень хотели сдачи
туркам Азова. И когда делегация казаков во главе с Наумом Васи
льевым 28 октября (7 ноября) 1641 г. приехала к царю выпрашивать
позволение казакам разъехаться по домам «после Рожества Христо
ва вскоре», Черкасский 2 (12) декабря отправил в Азов комиссаров
(Афанасия Желябужского и Арефья Башмакова) убедиться в том,
что город, и вправду, еще год не продержится. Комиссия вернулась
8 (18) марта 1642 г. и подтвердила плачевное состояние азовской
цитадели: «розбито все, и стены и башни испорчены». Только тогда
Москва удовлетворила желание союзников с Дона12.
Почему передышка длилась так долго, пять лет? Безусловно,
рассчитывали на два, в идеале, на три года: год на мобилизацию
турок, год — на осаду крепости, а третий, если повезет. И Черкас
скому действительно повезло. Султан Мурад IV, выбирая из двух
зол — войну за Азов или Багдад, предпочел начать с персидской
18
ТАЙНЫ РАСКОЛА
крепости. Год ушел на подготовку, другой — на поход к Багдаду.
Нынешняя столица Ирака капитулировала 15 (25) декабря 1638 г.
Так два «лета» превратились в четыре. Еще один год образовался
из-за смерти Мурада IV 30 января (9 февраля) 1640 г., накануне
выступления во главе огромной армии к Азову. Пока его преемник,
Ибрагим I, знакомился с делами, благоприятное время для марша
миновало. В итоге турки и татары обложили город 24 июня (4 июля)
1641 г., то есть по прошествии четырех лет со дня падения: казаки
осадили крепость 21 апреля (1 мая), овладели штурмом 18 (28) июня
1637 г., затем спокойно копили силы, пополняя собственные рады
многими сотнями русских и запорожских волонтеров. Неприятель
единственно попытался блокировать форпост с моря летом 1638 г.,
правда, без особого эффекта, ибо крымский хан с татарским войском
подойти к Азову не осмелился. Отсрочка позволила хорошо укре
пить крепостные бастионы и запастись необходимым резервом
продовольствия и оружия. Как следствие, казаки, устояв под градом
турецких пуль и ядер, вынудили грозного противника 26 сентября
(6 октября) ретироваться13.
Иван Борисович Черкасский умер в момент принятия решения
об оставлении Азова, 4 (14) апреля 1642 г. Сам он распорядился
после доклада Желябужского или тот, кто наследовал ему, мы
не знаем. Обнародовала вердикт Науму Васильеву со товарищи
Боярская дума в Золотой палате 27 апреля (7 мая) 1642 г. Увы, с
кончиной князя пресеклось все —и азовская акция, и строительство
засечной системы, и мероприятия по укреплению посада — глав
ного источника финансирования военного бюджета. Зато в 1643 г.
возобновились разорительные набеги крымских татар. С марта по
август они проверили на прочность рубеж Черкасского, с редким
ожесточением пытаясь пробиться даже через крепкие валы Козлов
ской линии. Но, нащупав слабину — Муравский и Кальмиусский
шляхи, именно туда устремились большими массами в августе
1644 и декабре 1645 гг. за легкой добычей, пленив, в совокупности,
до десяти тысяч человек14. Такой высокой ценой оплатила Россия
бутурлинский грех 1637 г., а тезис Ивана Неронова о необходимо
сти нравственного очищения Руси в заочном споре о приоритетах
неожиданно приобрел дополнительный аргумент.
19
ГЛАВА ПЕРВАЯ. МОРОЗОВ
Из тридцати двух лет царствования самостоятельно госу
дарством Михаил Федорович управлял чуть более трех лет,
с апреля 1642 г. по июль 1645 г. Смоленским синдромом он
не мучился, отчего центральная проблема России отошла на
второй, а то и на третий план. Вперед выдвинулись интересы
семейные, которые внезапно заострили всеобщее внимание на
межконфессиональных различиях Востока и Запада, России и
Европы, православных и протестантов. Царь вздумал женить на
любимой дочери, Ирине Михайловне, принца Вальдемара, графа
Шлезвиг-Гольштейнского, сына короля Дании Христиана IV. Блажь
у государя возникла еще летом 1640 г. Черкасский ей не проти
вился, хотя и не одобрял. В августе —сентябре 1641 г. состоялись
смотрины. Принц прогостил в Москве почти месяц, очень при
глянулся монарху и совсем не понравился царскому окружению.
Преодолевая саботаж приближенных, государь добился, чтобы
датчанин в январе 1644 г. приехал в Россию в качестве жениха
царевны. Однако далее процесс застопорился из-за маленького
разногласия. Русская сторона требовала от принца обращения
в православие, иноземная от Москвы — признания тождества
протестантской веры с греческой. Закулисные переговоры о
правоверности обрядовых норм стремительно переросли в по
литический скандал.
Камнем преткновения оказался способ крещения —обливани
ем или погружением в воду. Протестанты-датчане не видели нуж
ды в повторной процедуре. Ведь принца в детстве при крещении
окропляли водой. Однако «московиты» подобное за истинный
обряд не считали и настаивали на том, чтобы молодой человек со
вершил таинство еще раз, трижды окунувшись с головой в пруду,
озере или реке. Вальдемар, почувствовав себя пленником, в ночь
на 9 (19) мая 1644 г. вознамерился сбежать из Москвы. У Тверской
20
ТАЙНЫ РАСКОЛА
заставы путь ему преградили стрельцы. Завязался бой, закончив
шийся оттеснением иноземцев назад, к Кремлю.
Михаила Федоровича выходка гостя не смутила. Он упрямо
стоял на своем: крещению и браку быть. Для этого затеял провести
дебаты на волновавшую датчан тему. Первый тур длился неделю.
28 мая (7 июня), 2 (12) и 3 (13) июня 1644 г. пастор принца, Ма
тиас Фельгабер, и три русских священника — протопопы Благо
вещенской и Черниговской церквей Никита Васильев и Михаил
Рогов, ключарь Успенского собора Иван Наседка — спорили в
узком кругу, при посредничестве переводчиков. Верх одержал,
увы, лютеранин, напомнив оппонентам, что использованный
автором Священного Писания греческий глагол имеет двойное
толкование —и погружение, и обливание или окропление. Глава
русской делегации, духовник царя, стушевался перед языковыми
познаниями иностранца и не придумал ничего лучшего, как на
третий день подключить к прениям шесть священнгасов-греков,
которые, не обнаружив в лингвистических аргументах Фельгабера
прорехи, лишь упрочили его преимущество.
Пришлось россиянам на целый год брать тайм-аут. Пред
логом обеспечили сами датчане, предложившие пригласить на
диспут арбитров — католиков-поляков. Пока ожидали послов
из Варшавы, Рогов с Наседкой искали уязвимое звено в проте
стантской позиции. Параллельно царь испробовал ряд обычных
мер убеждения. «Королевича» спаивали, запугивали, ссорили
с Фельгабером. Все тщетно. 13 (23) января 1645 г. в Москву из
Польши приехал кастелян Брацлавский Гавриил Стемпковский,
который на встречах с министрами царя скорее сочувствовал
Вальдсмару, чем Михаилу Романову. Наконец, к лету 1645 г. два
русских священника доложили о своей готовности, после чего
4 (14) июля 1645 г. в верхнем апартаменте Посольской или «От
ветной» палаты царского дворца прошел второй раунд прений,
раунд-реванш. Русское правительство, похоже, не сомневалось в
успехе, коли придало событию публичный характер. Обе стороны
спорили в расширенном составе, в присутствии судьи —польской
делегации —и при стечении многотысячной толпы, заполонившей
21
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
площадь снаружи, под окнами парадного зала. Не исключено, что и
Михаил Федорович наблюдал за дискуссией из потаенной комнат
ки наверху, куда мог незамеченным пройти по особому коридору,
а подняться по небольшой круглой лестнице. Царь даже хотел в
сопровождении бояр открыто посетить мероприятие, однако в
последниймомент почему-то отказался.
На сей раз русское духовенство, и вправду, выглядело пред
почтительнее, ибо навязало сопернику бой на историческом поле,
вооружившись фактом крещения Иисуса Христа Иоанном Крести
телем через погружение в воду. Апелляция Матиаса Фельгабера к
Ветхому Завету, сочинениям Кирилла Александрийского, Иоанна
Дамаскина и прочих богословов перевесить поступок Спасителя
никак не могла. Так что теперь датчане поторопились, свернув
дебаты, уйти на перерыв. Но прежде пастор поднес «спикеру» пре
ний —думному дьяку Посольского приказа Г.В. Львову —«тетрадь
в десть» с двадцатью аргументами в пользу обливания.
Однако очередной дуэли не было. В ночь на 13 (23) июля
царь Михаил Федорович умер, единственный, кто всерьез желал
русско-датской свадьбы. А потому более принца Вольдемара за
держивать никто не собирался. Дважды — 17 (27) июля от имени
нового царя и 3 (13) августа 1645 г. от имени царя и патриарха —
ему предлагали перекреститься по православному обряду и же
ниться на царевне Ирине Михайловне. Дважды он не соглашался.
И тогда 20 (30) августа 1645 г. «окаянного» выпроводили «в свое
наследие»1.
Хотя Михаил Федорович и скончался скоропостижно, а слухи
об «окормлении» государя гуляли по стране, тем не менее вряд ли
они отражали истину. Конечно, августейший каприз задевал мно
гих, в первую очередь, царевича Алексея Михайловича. Опасность
завещания царем престола новобрачной паре, а не старшему сыну
существовала реально. В то же время и духовенство, и боярство не
радовала перспектива проникновения датского влияния в царские
чертоги. Первых беспокоила чистота веры, вторых —политические
амбиции принца. По большому счету, государь играл с огнем,
продавливая брачный проект, поневоле формируя из ближайшего
22
ТАЙНЫ РАСКОЛА
окружения мощную антидатскую коалицию. В случае нужды она
ради общего блага не побрезговала бы и цареубийством.
Впрочем, в июле 1645 г. действовали два фактора, охраняв
шие Михаила Романова от покушения. Во-первых, лютеранский
фанатизм «королевича», который скромное торжество Рогова
и Наседки едва ли пошатнуло. Во-вторых, союз лидеров двух
дворцовых партий —А.М. Львова и Б.И. Морозова. Алексей Ми
хайлович Львов, «дворецкий», шеф приказа Большого дворца,
возглавлял правительство царя Михаила Федоровича. Борис
Иванович Морозов, родственник И.Б. Черкасского, «дядька»
царевича, готовился возглавить правительство царя Алексея
Михайловича. Официальный глава правительства, заседавший в
приказах Разрядном, Стрелецком и Большой казны, Федор Ива
нович Шереметев настоящей властью не обладал. Из сказанного
видно, что Львову устранение царя не выгодно, пока есть надеж
да на фиаско высочайшей затеи. А Морозов в ущерб партнеру,
разумеется, действовать не будет.
Таким образом, воцарение Алексея М ихайловича утром
13 (23) июля 1645 г. являлось вполне законным. Более того, вы
движение на первые роли воспитателя юного монарха и уход в тень
прежнего главного министра (при сохранении занимаемой долж
ности) покончило, к счастью, с кратким периодом прозябания,
почивания на лаврах достигнутого Черкасским. Морозов жаждал
продолжить, довести до логического конца дело Ивана Борисови
ча. Вот только начал боярин с несколько странного шага: нашел
достойную смену старому приятелю, протопопу Благовещенского
собора Никите Васильеву, решившему посвятить остаток жизни
монашеству. Царский духовник частенько одалживал Борису
Ивановичу какой-нибудь услугой (пассивностью на церковных
прениях с датчанами, кстати, тоже). Не исключено, что одолжил
и на этот раз. Не по рекомендации ли протопопа Морозов вы
брал ему в преемники кроткого священнослужителя Стефана
Ванифатьева?! «Муж благоразумен и житием добродетелен, слово
учительно во устех имеяй... глаголаше от книг словеса полезныя,
увещевая с[о] слезами... ко всякому доброму делу»2. Именно по
23
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
добного склада, «учительного», духовный отец первому министру
и требовался. Зачем?
10 (20) марта 1645 г. царевичу Алексею Михайловичу испол
нилось шестнадцать лет. С пяти лет, то есть с 1634 г., он обретался
под неусыпной опекой Бориса Ивановича, помощником которого
тогда же стал другой близкий И.Б. Черкасскому сановник — Ва
силий Иванович Стрешнев. Обоих пожаловали из стольников в
высокие чины в один день — 6 (16) января 1634 г. Морозова —
в бояре, Стрешнева — в окольничии. Они воспитывали отрока
и учили традиционным наукам — грамоте, чистописанию, слову
божьему, ратным премудростям. В какой-то момент кто-то из
педагогов заметил особое пристрастие царевича к церковной
литературе. Оно и пригодилось Морозову при возобновлении
курса на военный реванш против Польши. Летом 1645 г. возраст
августейшего юноши уже позволял проявлять политическую
самостоятельность, и первый министр боялся, что неосторожное
вмешательство молодого царя в большую политику может нанести
непоправимый ущерб. Судя по всему, Борис Иванович в те дни
догадывался, что времени на предвоешше хлопоты остается со
всем мало, а за предыдущий трехлетний простой стране придется
заплатить очень дорого. И чтобы царская неопытность не усугуби
ла потери, государя следовало отвлечь от государствешшх забот
чем-нибудь более интригующим. Учитывая очевидный интерес
Алексея Михайловича к религии, на что-то необычное из этой
области и надлежало обратить его внимание. Стефан Ванифатьев
с бросающейся в глаза благочестивостью показался боярину Мо
розову весьма подходящей фигурой. Потому он и не замедлил с
его назначением в протопопы Благовещенского собора. Во всяком
случае, 28 сентября (8 октября) 1645 г. на церемонии венчания на
царство Алексея Михайловича Ванифатьев присутствовал в новом
качестве —духовника царя3.
Протеже Морозова и, возможно, Васильева легко добился того,
чего желал вельможный покровитель. Искренность Ванифатьева,
красноречие и начитанность, тихий нрав подкупали и собеседника,
умудренного жизнью. Что же говорить о молодом венценосце.
24
ТАЙНЫ РАСКОЛА
Разумеется, Алексей Михайлович заразился идеями Ванифатьева
и с головой ушел в мир православных обрядов, канонов и текстов.
К тому же внимал юноша учителю не в одиночестве, а в компании
с другим молодым человеком, лет двадцати, набожным и неплохо
образованным. 8 (18) сентября 1645 г. Федор Михайлович Рти
щев, рядовой стряпчий, сын ветерана смоленской войны, лихвинского дворянина, с 6 (16) сентября 1645 г. царского стряпчего
«с ключем», то есть хранителя царского гардероба, помощника
постельничего, вдруг удостоился чести быть у «государя в ком
нате, у крюка». Понятно, кто позаботился о появлении у высо
чайшей особы просвещенного камердинера. Морозов специально
подобрал Алексею Михайловичу старшего товарища из семьи с
высокими моральными принципами, у которого родной дядя по
матери — Симеон Потемкин — был книжником и знатоком трех
языков —латинского, греческого и польского.
Похоже, Борис Иванович стремился создать подле царя по
добие религиозного кружка, изучающего и обсуждающего про
блемы благочестия русского народа, по-существу, московский
аналог безобидного нижегородского сообщества, почти десять
лет боровшегося за народную нравственность, увы, без особого
успеха. И чем больше членов, лояльных Морозову, в нем состоя
ло бы, чем оживленнее они спорили между собой, тем позднее
у государя пробудился бы интерес к управлению государством.
Вот и подключилась к рекрутированию новых «христолюбцев»
вся команда Морозова, в том числе и думный дьяк Посольского
приказа [с 1 (11) сентября 1643 г.] Григорий Васильевич Львов,
прежде подьячий и дьяк того же приказа, а по совместительству
с весны 1635 г. учитель русского письма царевича Алексея4.
Младший брат Львова, Борис Васильевич, десятилетием ранее в
Троице-Сергисвой лавре участвовал в литературных изысканиях
друзей ее архимандрита, Дионисия Зобниновского, преклоняв
шегося перед подвижничеством Максима Грека (1470—1556), а
теперь под именем монаха Боголепа обустраивал Богоявленский
монастырь на Кожеозере под Онегой. Морозов не мог пренебречь
им, книжником, практиком, родственником ближайшего сорат
25
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
ника, и не послать ему вызов в столицу. Кожеозерского гостя,
определенно, ждали в Москве в начале 1646 г. И он туда приехал.
Правда, с товарищем, которого звали Никон.
Приезд игумена Кожеозерского монастыря Никона в Москву
в 1646 г. был для России столь судьбоносным, что нам стоит
разобраться в причинах прибытия к царю двух кожеозерцев, а не
одного. Если коротко, то в основе стремительного возвышения
Никона лежал конфликт двух выдающихся деятелей церкви,
близких царской семье и управлявших главной святыней Рос
сии —Троице-Сергиевой лаврой. Если же подробнее, то...
С конца XVI века в лавре по воле царя Федора Иоанновича,
а скорее Бориса Годунова, возникло новое правило — на эконо
мические должности келаря (деньги тратит) и казначея (деньги
копит) назначать монахов Соловецкого монастыря. Архимандри
ты (лидеры по закону номинальные) по-прежнему избирались из
«местных». Первый «десант» с Белого моря в сердце православной
России перебросили в 1593 г. Реформа быстро прижилась, и даже
Смута не внесла разлад в новый порядок. Система функциони
ровала эффективно до тех пор, пока в обители имелся один ав
торитетный глава — архимандрит или келарь. Появление сразу
двух влиятельных командиров, естественно, нарушало идиллию.
А именно это и произошло в мае 1622 г., когда Михаил Федорович
вдруг срочно затребовал с Соловков монаха Александра Булат
никова, совсем недавно покинувшего Москву после недолгого
надзора за устроением Соловецкого подворья.
Вспомним, что случилось весной 1622 г. в царском доме —
размолвка отца с сыном из-за войны с Польшей. А кто руководил
в те дни богатейшей на Руси церковной вотчиной? Дионисий
Зобниновский, в миру Давид Федорович, архимандрит ТроицеСергиевого монастыря с февраля 1610 г. Герой антипольского
сопротивления, благословивший Минина и Пожарского на осво
бождение Москвы, невинно оклеветанный в 1618 г. и реабилити
рованный год спустя самим Филаретом Никитичем, архимандрит
Дионисий принадлежал к верным и ближайшим сторонникам
26
ТАЙНЫ РАСКОЛА
патриарха. Келари, ясно, связываться с соратником святейшего
«великого государя» избегали, и безропотно оплачивали счета
духовного наставника. Не допустить разбазаривания Филаретом
доходов и имущества лавры на военные и дипломатические аван
тюры! Вот зачем понадобился молодому царю, царице Марфе и
стоявшему за ними И.Б. Черкасскому, Александр Булатников,
будучи до 1621 г. казначеем родной обители, оберегавший от рас
хищений и необоснованных трат монастырскую казну.
В Троице он занял более высокий пост келаря, отвечавшего
как раз за вложения денег в выгодные для братьев предприятия
(предшественник, инок Моисей, «отработал» «экономом» всего
год). Дабы поднять авторитет своего протеже, царская семья при
глашала монаха в крестные новорожденных царевен — Ирины
Михайловны в мае 1627 г. и Пелагеи Михайловны в мае 1628 г.
Правда, династия больше нуждалась в мальчике. И тогда не кто
иной, как Булатников посоветовал царской семье обратиться
к почитаемому им самим старцу Елеазару, около 1624 г. в чине
«строителя» возглавившему скит на Анзерском острове (рас
положен чуть восточнее Соловецкого), основанный с царского
благословения в 1620—1621 гг. черным священником Варлаамом.
К совету прислушались. Елеазара привезли в Москву. Уговорили
помолиться Господу о наследнике. Предоставили келью в крем
левском Чудовом монастыре...
17
(27) марта 1629 г. мальчик родился. Его нарекли Алексеем,
а в крестные опять же позвали Александра Булатникова. Понятно,
насколько высокое августейшее доверие имел отныне Троицкий
келарь, покровитель анзерских отшельников. Преподобному
Дионисию спорить с ним, настаивать на чем-либо было опасно.
Но, видно, архимандрит спорил и настаивал, почему временами
терпел побои и унижения от своего оппонента. Примечательно,
что кульминации противостояние достигло под конец жизни
Зобниновского. Архимандрит умер в мае 1633 г. Посему резонно
подозревать наличие прямой связи между ссорами двух клириков
и подготовкой страны к войне с Польшей, которая и для Дионисия,
и для Филарета оказалась роковой. Оба ее не пережили.
27
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
Тем не менее обиды, нанесенные почтенному старцу, Булатни
кову аукнутся, и довольно скоро. Ученики и соратники Дионисия
не простят царскому любимцу заносчивости и жестокости по от
ношению к их духовному лидеру. Борис Львов, будучи молодым
членом кружка, тоже. Как он познакомился с архимандритом,
неизвестно. Хотя один ряд совпадений позволяет предполагать,
что в Троице-Сергиеву лавру Львова увлек другой соловецкий
монах — Иван Иванович Сороцкий, после пострижения в 1624 г.
Иоасаф. В 1630 г. Сороцкий возглавил строение монастырского
подворья в Москве. Впрочем, руководил им лишь несколько меся
цев, после чего отправился казначеем в Троицу. Там и примкнул
к интеллектуалам, под руководством Дионисия изучавшим антикатолическую книжность Киевской митрополии, этическое миро
воззрение Иоанна Златоуста и Максима Грека. В июле 1634 г. под
предлогом «немощи» или, действительно, по слабости здоровья
выпросил у царя отставку и уехал на Соловки, где в 1635 г. занял
пост келаря. Тут же в 1637 г. мы обнаруживаем и Бориса Львова,
переписывающего с благословения Сороцкого «Синтагму Матфея
Властаря». Поздней осенью 1637 г. старец умер, а примерно через
год Львов перебрался с Соловков на Кожеозеро, где в 1639 г. и
преобразился в монаха Боголепа.
Весной 1642 г. в Соловецкую обитель вернулся Булатников.
Преемник Сороцкого на посту казначея, любимый ученик Дио
нисия Симон Азарьин (в миру Савва Леонтьевич Азарьин), друг
Боголепа Львова, сумел дискредитировать крестного царевича в
глазах государя, добился в 1641 г. следствия над ним, затем отстра
нения и изгнания восвояси. И вот ирония судьбы. К лету 1642 г.
Кожеозерская обитель осталась без игумена. Де-факто в ней «во
царился» Боголеп Львов —родственник «зама» главы Посольского
приказа, воспитанник славного архимандрита Троице-Сергиевой
лавры, собеседник кожеозерского отшельника Никодима Хозьюгского, житие которого он намеревался написать. А поблизости, на
«особном острове» посреди озера около трех лет духовный подвиг
совершал иной затворник, бежавший из Анзерской пустыни иеро
монах Никон, в прошлом любимец старца Елиазара, посетивший
28
ТАЙНЫ РАСКОЛА
с ним около 1637 г. Москву ради сбора милостыни на ремонт
анзерской церкви, а затем с учителем повздоривший.
Да, точных сведений о причастности Александра Булатникова
к избранию до 31 августа (10 сентября) 1642 г. Никона игуменом
Кожеозерского монастыря нет (его вклад в этом чине в казну оби
тели деньгами и вещами на сумму сорок пять рублей датирован
7150 г.). Однако какая из двух версий выглядит правдоподобней?
О признании братьями достоинств чужака, едва вымолившего у
них позволение «в той пустыни жити», предпочитавшего самоизо
ляцию общему столу?! Или об интриге влиятельной персоны,
пожелавшей насолить недругу, первому претенденту на открыв
шуюся вакансию? I
Кстати, Иван Шушерин, биограф Никона, ни словом не обмол
вился ни о Львове, ни о Булатникове, хотя факт покровительства
последнего будущему патриарху подтверждает владельческая
надпись на экземпляре «Евангелия», подаренном Никоном в
1661 г. Ново-Иерусалимской обители на Истре: «Евангелие старца
Александра Булатникова». Книга эта напоминала о чем-то важном,
раз опальный патриарх пожертвовал ее не кому-нибудь, а дорогой
сердцу патриаршей резиденции. К тому же Никон — питомец
Елеазара Анзерского, «человека» Булатникова. Это дополнитель
ный аргумент в пользу вмешательства властного келаря в процесс
избрания. Ведь ему ничего не стоило прислать на Онегу кого-то,
кто внушил бы монахам соответствующую рекомендацию. Третья
версия (историка С.В. Лобачева) о протекции Боголепа Львова и
финансировании им денежно-вещевого вклада, внесенного Нико
ном в казну монастыря в качестве игумена, сомнительна, в первую
очередь, из-за невероятности выдвижения Львовым в командиры,
ему послушные, чужака, отшельника, практически «кота в мешке».
Он рисковал нарваться на личность волевую. Каковой, между
прочим, Никон, в результате, и оказался.
Нет, нереально, чтобы Боголеп, властный монастырский
«строитель» (официальное звание Львова), так опростоволосил
ся, что без какого-либо давления извне допустил на ключевой в
обители пост того, кто ему подчиняться не собирался. Ссылка
29
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
на царские грамоты, составленные в недрах Новгородской чети,
структуры зависимой от Посольского приказа, теряет свой вес,
если вспомнить, что Архангельская земля —территория той чети
подведомственная, и все делопроизводство, касающееся края,
оформлялось через нее. Увы, не к выгоде Львова митрополит
Новгородский Аффоний хиротонисовал в 1642 или 1643 г. Никона
игуменом Кожеозерского монастыря. И вряд ли радовала Боголепа деловая хватка «анзерского» хозяина, при котором обитель
расцвела, разрослась и добилась от Михаила Федоровича новых
привилегий (все-таки грамоты жаловал царь, кум Александра
Булатникова, а не думные дьяки Федор Лихачев или Григорий
Львов), увеличила рыбный промысел и соледобычу. Достижения
соперника, конечно же, уязвляли самолюбие старца, утратившего
контроль над братьями и монастырской казной.
И вдруг в феврале или марте 1646 г., уже от царя Алексея Ми
хайловича, Львову пришел вызов в Москву. Догадывался он или
нет, зачем понадобился властям предержащим, только покидать
укромный, тихий уголок на Кожеозере и «желаемый... путь ино
чества» не хотелось. Оттого «строитель» и применил стандартный
ход избавления от неудобного сослуживца: предложил сопернику
уйти на повышение в Москву. То, что события развивались именно
так, подтверждает такая запись во вкладной книге Кожеозерского
монастыря на листе, зафиксировавшем пожертвования Г.В. Льво
ва: «Да во 153-м году, что были занеты в кабалу денег сто рублев
(а занял те денги игумен Никон, как был на Москве) и во 154-м,
как был брат ево родной старец Боголеп Лвов на Москве, и те денги
заемныя Григорей Васильевич дал вкладом в монастырь по себе и
по своих родителех. А кабала, что была на игумена Никона, и он
ту кабалу в тех заемных денгах выдал».
В 7153-м, то есть до 1 ( И ) сентября 1645 г. В 7154-м означает
между 1(11) сентября 1645 и 1 ( И ) сентября 1646 г. Никон при
езжал в Москву, скорее всего, еще при Михаиле Федоровиче и,
судя по цитате, уехал из столицы должником братьев Львовых.
Смысл происшедшего очевиден. Сто рублей — деньги великие,
и Никон едва ли способен, не залезая в монастырскую кубышку,
30
ТАЙНЫ РАСКОЛА
их наскребсти для отдачи в срок. Ему грозила кабала вплоть до
холопства, а спасение сулило одно — взаимовыгодный обмен: он
покинет монастырь; Львовы простят ему долг. Полагаю, Никон
добровольно пошел на эту сделку, чтобы осуществить какой-то
важный проект, на который денег не хватало. Однако с воцарением
Алексея Михайловича положение Львовых изменилось, и уже
им понадобилась какая-то услуга со стороны Никона, за которую
они аннулировали заем. Какая, легко понять, если вспомнить, что
старец Боголеп уезжать с Кожеозера не хотел. Уехал другой, амби
циозный ученик Елиазара, невольный «попутчик» Булатникова,
с удовольствием воспользовавшийся «добротой» брата главы По
сольского приказа. Похоже, в Москву они прибыли вместе, чтобы
быстрее уладить дело5.
Эта рокировка удовлетворила всех. Львов-младший восста
новил власть над Кожеозерским монастырем, продвигая на пост
игумена лояльных «строителю» иноков. Львов-старший и Моро
зов приобрели не очень начитанного, зато энергичного, умного,
самоотверженного аскета и подвижника — недостающее звено
к теоретически подкованному Ванифатьеву. Недаром Никону
мгновенно подыскали хорошую «работу» — архимандритство
в Новоспасском монастыре, родовой усыпальнице Романовых.
Но все-таки больше всего от сюрприза Боголепа Львова выиграла
Россия...
В отличие от кружков Дионисия и Неронова кружок Ванифатьева создавался искусственно. Поэтому нас не должна
удивлять его малочисленность — всего четыре или пять членов
(Алексей Михайлович, Стефан Ванифатьев, Федор Ртищев, Н и
кон, и, возможно, Анна Вельяминова, старшая сестра Ртищева).
Историки до сих пор ищут «других лиц», в нем участвовавших.
Ищут тщетно. Действительно, трудно поверить, что в Москве
почти три года «ревнителями благочестия» являлись максимум
пять человек. Однако знакомство с Никоном, похоже, побудило
Морозова скорректировать планы и предпочесть количеству
качество.
31
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
Что имеется в виду? Обнаружение первым министром страш
ного антагонизма между двумя концепциями нравственного
перевоспитания народа. Первая опиралась на опыт прошлого, вто
рая —настоящего. Если Ванифатьев видел идеал в сплоченности
существовавших за границей малороссийских и греческих братств,
сформировавшихся вокруг монастырей, то Никон — в русском
духовном единстве периода борьбы с Золотой ордой и крушения
альма-матер православия —Византийской империи —в середине
XV века. Позицию царского духовника И1умен с Онеги сразу же
встретил в штыки, прокомментировав примерно так: «Гречане-де
и малые Росии потеряли веру, и крепости и добрых нравов нет у
них. Покой де и честь тех прельстила, и своим де нравом работают.
А постоянства в них не объявилося, и благочестия ни мала».
Впрочем, Борис Иванович, наверняка, подметил, что главное
различие двух подходов заключалось не в содержании, а в форме,
точнее, в обрядах. Московская Русь исторически сохранила об
рядовые нормы Византии эпохи расцвета, то есть тысячелетней
давности. Греки же и украинцы, угодившие под власть иностран
цев и иноверцев — османов и поляков, вынужденно пошли на
компромисс, изменивший внешний вид богослужений. При всем
при том внутренний мир большинства православных из турецких
епархий и Киевской митрополии эталону благочестивого образа
жизни хорошо соответствовал. Как соответствовала ему и степень
благочестивости русского человека времен Дмитрия Донского,
Иоанна III Великого или народных ополчений (1611—1612).
Правда, завидную силу духа народного в каждом из этих случаев
порождал и взращивал не чей-то сознательный порыв, а унижения
и притеснения со стороны чужеземного владычества. Политиче
ский и религиозный гнет турок и поляков, татар и опять же по
ляков заставляли людей на Балканах, по берегам Днепра, Волги
и Москвы-реки выживать за счет постоянной взаимовыручки и
стойко переносить любые лишения и беды. Но стоило гнету исчез
нуть, коллективное начало быстро вытеснялось индивидуальным,
размывая и ослабляя былое единение. С последним и столкнулась
Россия при царе Михаиле Федоровиче.
32
ТАЙНЫ РАСКОЛА
Многие, очень многие ностальгировали по ушедшей эпохе,
в том числе и Ванифатьев с Никоном, видевшие, один юношей,
другой мальчишкой, энтузиазм двенадцатого года, и друзья
Дионисия Зобниновского, и Иван Неронов с нижегородскими
товарищами. Всем хотелось вернуться в те славные дни, и все
черпали вдохновение в примерах русского происхождения, то
есть в русской истории, недавней и далекой. Об образцах зару
бежных помышлять не смели, помня горькие уроки Смуты. Все,
кроме Ванифатьева. Проницательный протопоп Благовещенского
собора, по-видимому, первым понял, что, оглядываясь назад, реа
нимировать народную самоотверженность во имя высокой цели не
получится. Нужна серьезная мотивация из настоящего. А в настоя
щем имелись единственно страдания православных общин от ига
турецких султанов и польской шляхты. Апелляция к их опыту или
помощь им могли в какой-то мере вновь отмобилизовать россиян.
Кружок Зобниновского, политикой не увлекавшийся, и Неронов,
к политике неравнодушный, подобное отвергали из-за разности
обрядовых норм «у нас» и «у них». Заимствования греками и мало
россами католических черт воспринимались ими как капитуляция
перед римским Папой, а ориентация на юго-западный пример,
как наведение моста для проникновения в Святую Русь вредной,
еретической западной культуры.
Морозову-прагматику взгляды Ванифатьева, наоборот, им
понировали. Ведь союз с Украиной практически гарантировал
победу в грядущей войне с Польшей за Смоленск. И перспективы
такого альянса осенью 1645 г. уже просматривались на внешне
политическом горизонте. Зато на горизонте внутреннем после
нашумевшего чуть ли не на всю Европу русско-датского спора о
методах крещения наблюдался заметный рост авторитета сорат
ников и учеников архимандрита Дионисия —Ивана Васильевича
Шевелева (Наседки), Михаила Стефановича Рогова, Симона
Леонтьевича Азарьина. Под патронажем дворецкого А.М. Львова
ключарь Наседка (в 1621—1622 гг. сопровождал боярина в Данию)
и протопоп Рогов в звании справщиков (с осени 1638 г. или весны
1639 г.) теперь координировали деятельность Московского печат2 Писаренко К. А.
33
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
ного двора. Азарьина в 1645 г. избрали келарем Троице-Сергиевой
лавры. В ноябре 1646 г. справщики опубликовали важную для
православных книгу приятеля-келаря «Службы и жития и о чюдесах списания преподобных отец наших Сергия Радонежьского чюдотворца и ученика его преподобнаго отца и чюдотворца Никона»,
в феврале 1647 г. —первый тираж нравоучений Ефрема Сирина,
спустя полгода, в августе, второй. Между тем Азарьин по просьбе
Боголепа Львова взялся за сочинение жития учителя —Дионисия
Зобниновского. Сам брат «посольского» министра в ту пору тру
дился над житием Никодима Кожеозерского (Хозьюгского).
А в марте 1647 г. вперые свет увидел печатный вариант «Лествицы» Иоанна Синайского — автобиографической истории
о тридцати ступенях самоочищения души. Книгу к изданию
подготовил соловецкий монах Сергий Шелонин, приехавший в
столицу за три года до того с рукописью «Алфавитного патери
ка» — сборника житий святых. Однако патриарх Иосиф считал
первоочередным распространение в народе личного опыта «Лествичника», игумена Синайского монастыря, жившего в шестом
веке нашей эры. И за успешную работу щедро отблагодарил Шелонина возведением в мае 1647 г. в архимандриты костромского
Ипатьевского монастыря. Судя по вышеизложенному, умеренное
крыло просветителей свято-троицкой школы с 1645 г. развора
чивало в стране мощную кампанию внушения народным массам
высоконравственного образа жизни, избрав главным оружием
Книгу биографического, житийного жанра. Чего «радикал» Иван
Неронов категорически не принимал, по-прежнему, насаждая
благочестие в Нижнем Новгороде проповедями да кулаками, и
по-прежнему без ощутимого успеха.
Легко догадаться, чем грозило приглашение кого-либо из
перечисленных лиц или их единомышленников в партнеры Ванифатьева. Изучение малороссийской модели православия при
шлось бы прекратить во избежание идейных склок в присутствии
высочайшей особы. К тому же еще неизвестно, чью точку зрения
на первом году знакомства с проблемой поддержал бы Алексей
Михайлович —отца Стефана или троице-сергиевских питомцев.
34
ТАЙНЫ РАСКОЛА
На этом фоне Никон, по духу тоже «радонежец», обладал одним
преимуществом — беспартийностью. За неимением какой-либо
протекции как во дворце, так и за кремлевскими стенами, игумену
Кожеозерского монастыря для вхождения в ближний круг царя
не стоило настаивать на принципах, царскому кругу неугодных.
И Никон нисколько не настаивал. Сообразив, что критика югозападных славян не приветствуется, больше данную проблему
не будоражил, а личную принципиальность проявлял в других
областях.
Иван Шушерин в «житии» обмолвился о примечательном фак
те —приезде Никона «по вся пятки... к... великому государю вверх
к заутрени», когда «многих обидимых вдов и сирот прошением сво
им от насильствующих им избавляше». Вот какую роль при царе
придумал себе наш герой! Народного адвоката! Уполномоченного
по правам человека, говоря по-современному. В этом статусе он и
закрепился в царском кружке. А Морозов оценил и покладистость,
и изобретательность львовского выдвиженца, почему и поощрил
назначением в архимандриты Ново-Спасского монастыря. Благо,
и в религиозном кружке ему нашлось дело —мягко оппонировать
Ванифатьеву. Не спорить, а задавать интересные, подчас неудоб
ные вопросы, чтобы беседы духовника с молодежью (государем и
Федором Ртищевым, возможно, с Анной Вельяминовой) не пре
вращались в монолог одного актера. Кстати, благодаря Шушерину
мы знаем о периодичности богословских занятий в расширенном
составе — раз в неделю по пятницам. А еще и причину любви и
привязанности Алексея Михайловича к Никону.
До 1648 г. Морозов запрещал допускать к рассуждениям с
монархом о благочестии иных книжников и старцев (за исключе
нием Б. Львова, изредка навещавшего Москву). От того лучшие
церковные умы России, как-то Наседка, Азарьин или Шелонин,
не имели с кружком никаких отношений. Даже родного дядю
Ртищева — Симеона Потемкина, проживавшего в Смоленске, не
перевели в Москву к родному племяннику. Фактически Алексей
Михайлович изо дня в день общался с одним ученым человеком —
Ванифатьевым. При всем уважении к наставнику, царь не мог не
2*
35
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
чувствовать себя в определенной изоляции, которую регулярно
нарушали только пятничные визиты игумена, затем архимандрита
Никона. Гость оживлял беседу, привносил в нее свежие нотки,
новые темы. За два года юноша и полюбил, и научился дорожить
этими посещениями, надолго запомнив того, кто умел помогать
всем страждущим — и нищим вдовам, и бедным сиротам, и оди
нокому «великому государю».
И все-таки Ванифатьев обладал уникальным талантом про
поведника. Ведь протопоп сумел распропагандировать в пользу
греческой и малороссийской формы православия помимо царя,
Ртищева, Вельяминовой самого Никона, за сорок лет жизни по
видавшего многое и многих, отыскавшего собственный идеал
церкви не сразу, и не в школах и коллежах, а в монастырях и ски
тах. Тем не менее к 1648 г. Никон стал убежденным сторонником
постепенной украинизации и эллинизации русской церкви, что
имело далеко идущие последствия6. Ну а Борис Иванович Мо
розов, добившись полной отстраненности Алексея Михайловича
от государственного управления, пошел по стопам патриарха
Филарета, форсированными темпами готовя Россию к войне,
к войне с Польшей. Однако на сей раз, авральная спешка была,
безусловно, оправданной.
Официальные источники — Разряды — не зафиксировали
точную дату отставки Федора Ивановича Шереметева с поста
первого министра. К счастью, шведский агент Петер Крузебьёрн
в реляции королеве Христине от 1 (11) февраля 1646 г. упомянул
о сем событии, случившемся «несколько дней тому назад». Назвал
он и имя преемника —Бориса Ивановича Морозова, возглавивше
го все центральные приказы — Разрядный (де-факто), Большой
казны, Стрелецкий и Иноземский (судя по справке, опубликован
ной Н.И. Новиковым в 1791 г., приказы обрели нового хозяина
18 (28) января 1646 г.). Кадровую информацию дополнила дипло
матическая: 6 (16) января 1646 г. в Варшаву из Москвы выехали
русские послы боярин Василий Иванович Стрешнев, окольничий
Степан Матвеевич Проестев и думный дьяк Разрядного приказа
36
ТАЙНЫ РАСКОЛА
Михаил Дмитриевич Волошснинов. Посольскую миссию им царь
поручил еще 10 (20) сентября, известил о ней общественность
30 ноября (10 декабря) 1645 г., перед тем, в день венчания на цар
ство, уравняв Стрешнева с Морозовым в боярском чине.
Отъезд в Польшу третьего сановника государства (после
Морозова и А.М. Львова) и помощника И.А. Гавренева говорил
сам за себя. Борис Иванович желал из уст ближайших соратни
ков услышать о положении Речи Посполитой, политических на
строениях при дворе, в Сенате и среди шляхетства, международной
конъюнктуре вокруг республики. Делегация прогостила в столице
Польши почти два месяца — с 26 февраля (8 марта) по 21 апреля
(1 мая) — и убедилась в том, что, во-первых, Владислав IV ищет
повода к войне с Турцией на стороне Венецианской республики,
воевавшей с османами с 1645 г. за остров Крит, во-вторых, боль
шинство поляков осуждают военные планы, в-третьих, короля
подозревают в подстрекательстве запорожских казаков к мятежу.
Ценные сведения, сообщенные Стрешневым, ускорили отправку
за границу третьего посольства — стольника И.Д. Милославского (высочайше повелело 19 (29) июля). Второе — окольничего
Г.Г. Пушкина —от польских вестей не зависело, сформированное
царем 20 (30) октября 1645 г., в путь тронулось 5(15) марта 1646 г.,
на место —в Стокгольм —прибыло 15 (25) мая, получило гарантии
соблюдения шведами Столбовского трактата 1618 г., и, наняв ряд
специалистов, 10 (20) августа 1646 г. возвратилось на родину.
Вояж Милославского в Голландию длился дольше всех —
с 31 июля (10 августа) 1646 г. по 9 (19) октября 1647 г. Стольник
урегулировал в Гааге накопившиеся разногласия, в основном
экономические, наслушался от британских эмигрантов диковинок
об английской революции, ощутил на себе скупость Генеральных
штатов (не плативших послам за «корм» и квартиру) и «гостепри
имство» гаагцев, задиравших на рынках россиян, а 4 (14) апреля
1647 г. крушивших ворота посольского двора с целью погрома
(спас Милославского со свитой от гибели взвод голландских во
енных, присланный штатгальтером). Мастеров по железу нанять
не сумел, зато завербовал на государеву службу оружейника Ген
37
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
риха Фан Акена, майора Исаака Фан-Буковена, трех капитанов
(Филиппа Фан-Буковена, Якова Ронарта и Вильяма Алена) и
девятнадцать «солдатов добрых самых ученых людей» (в том числе
отца Я.В. Брюса). Особой же признательности царского опекуна
удостоился за «сожаление» Генеральных штатов и штатгальтера
республики «о худых поступках» владельцев Тульского оружей
ного завода Петера Марселиса и Тилмана Акемы, компаньонов
Андриеса Виниуса, основавшего предприятие в 1636 г., но в 1644 г.
оттесненного двумя товарищами от управления. К тому же дуэт
обманывал царских министров: отливали для казны «пушки... мно
гим немецкого дела хуже и на сроки... тех пушек не поставил[и], а
лили и делали пушки... на заморскую стать для своей прибыли»,
то есть экспортировали в Голландию. Вот Морозов и восполь
зовался междоусобицей, дабы национализировать оружейное
производство. Конфискацию провели в марте 1647 г. Царским
«директором» на нем поставили Григория Гавриловича Пушкина,
того самого, ездившего годом ранее в Швецию, пожалованного за
то 15 (25) августа 1646 г. в бояре, а через полгода, 30 или 31 января
(9 или 10 февраля) 1647 г., возглавившего Оружейную палату в
ранге Оружейничего7.
Илья Данилович сумел избавить Москву от серьезных дипло
матических неприятностей, и, прежде всего, размолвки с ведущим
торговым партнером России, импортером всех важнейших товаров
военного назначения. Ясно, что формальный протест Голландии
в защиту интересов соотечественников крайне негативно отра
зился бы и на военных закупках в Соединенных провинциях, и
на работе тульских оружейников, дававших стране железо, чугун,
орудия, мушкеты, ядра. Благодаря усердию окольничего конфликт
не омрачил русско-голландские связи, отправка заказов из Ам
стердама или Роттердама в Архангельск властями умышленно не
задерживалась, а в цехах Тулы на обсуждение международного
положения не отвлекались.
Правда, изъятие в казну тульской оружейной базы Моро
зова не успокоило. Ш ведский резидент Карл Поммеренинг
15 (25) сентября 1647 г. не без удивления доносил королеве
38
ТАЙНЫ РАСКОЛА
Христине, что господин Пушкин неосторожно похвастался об
удешевлении изготовления мушкетного ствола до двадцати
семи копеек, а мушкетной ложи и кремневого ружейного зам
ка — до десяти, максимум, двенадцати копеек. Дипломату о
том сообщил очевидец — артиллерийский поручик, вероятно,
из иноземцев, служивший, скорее всего, на Пушечном дворе.
Как отреагировали в Стокгольме на излишнюю откровенность
русского вельможи, неизвестно. А вот три шведских посла
(Эрик Гюлленштерна, Ганс Врангель и Ларе Кантерстен), коих
Поммеренинг сопровождал в Москву тем летом, по совокупно
сти всей добытой информации расшифровали стратегический
замысел Морозова.
2 (1 2 ) сентября 1647 г. они имели аудиенцию у московского
государя, затем общались с русскими министрами, после чего уве
домили свой двор о необыкновенном богатстве царя, сравнимом
с тем, каким обладала Москва до Смуты, об улучшении государ
ственных финансов России, дефиците толковых военных советни
ков и всесилии Морозова, неизменно слушающего «недалекого»
упрямца и шведофоба Назара Ивановича Чистого, после смерти
Г.В. Львова, с 6 (16) января 1647 г. руководившего Посольским
приказом. Главный вывод, однако, звучал сенсационно: разрыв
дипотношений «неизбежен», правда, не с королевством шведским
и не с империей османов, а... с польской республикой, что косвенно
подтверждалось подвозом к Новгороду и Пскову крупных партий
оружия и переброской туда же войск. Послы и то, и другое видели
сами по пути в Москву.
Подозреваю, именно нестыковка двух фактов —богатство каз
ны и режим жесточайшей экономии, причем не только на военном
производстве, а повсюду —навела шведов на странное умозаклю
чение. Ведь с 4 (14) августа по 15 (25) сентября 1647 г. польский
посол Адам Кисель чуть ли не публично склонял русскую сторону
к улаживанию всех проблем ради совместного отпора крымскому
хану. И вроде бы склонил, ибо 15 (25) сентября оборонительную
конвенцию обе делегации подписали. Если бы шведские послы
знали, что Чистой до последнего пытался настоять на союзе на
39
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
ступательном: «соединясь и собрався, итти на Крым впрямь»...
Зато Поммерснинг проник в другую русскую тайну: «У Белгорода
солдаты Его Царского Величества построили несколько городов и
на протяжении многих миль возвели крепкие валы, столь хорошо
укрепленные бастионами и пушками, что с этой стороны трудно
сделать нападение»8.
Что же получалось? Русские закрыли засечной чертой татарам
дорогу вглубь страны. Подстраховали себя договором с Польшей о
взаимопомощи. Располагали солидным «золотым запасом», и все
же по-прежнему считали каждую копейку, на каждом мушкетном
стволе и ружейном замке. Зачем они переобучали и перевооружали
армию, нанимали за границей все новых и новых специалистов
разных профессий, упраздняли традиционные льготы европей
ских купцов и промышленников? Неужели для похода на Крым,
который неминуемо рассорил бы Россию с Османской империей
и обернулся тяжелой и долгой войной с ней?! Поммеренинг в
упомянутой выше депеше не преминул отметить, что московиты
«более любят мир, чем войну, и говорят: это, конечно, должно быть
сумасшествие —бросить свою собственную землю, ехать в другая
земли, терпеть там нужду и насилие, и, наконец, дать себя убить».
Сказано о приехавших с Запада наемниках, но, по сути, фраза
отражает и реалии возможного русско-турецкого столкновения
из-за Крыма. Проливать кровь за далекий и чужой полуостров
русскому человеку было не для чего. А за Смоленск?.. За Смоленск,
разумеется, смысл имело. Причем сражаться за него он пошел бы с
большим воодушевлением. Понятно, одним воодушевлением Речь
Посполитую не победить. Требовались обученные воины, доброт
ное вооружение, огромные денежные средства, дипломатическая
активность для ослабления противника извне (подталкивание к
войне с кем-либо еще) и изнутри, а еще крепкий тыл.
Кстати, уязвимость тыла обрекла на фиаско предыдущую
смоленскую эпопею. Значит, Морозову надлежало начать подго
товку к третьей с завершения фортификационной линии на двух
ненадежных шляхах —Кальмиусском и Муравском. С этого Борис
Иванович и начал, позаботившись попутно о нейтрализации татар
40
ТАЙНЫ РАСКОЛА
ских набегов на период строительных работ. Повторять «Азовское
сидение» не стали. Ограничились менее затратной имитацией.
18 (28) января 1646 г. новый премьер откомандировал в Астрахань
стольника С.Р. Пожарского, поручив ему организацию непрерыв
ных рейдов «ратных людей» и донских казаков по подвластным
крымскому хану территориям. В феврале Морозов объявил набор
волонтерев в войско Пожарского и по примеру Черкасского смо
трел сквозь пальцы на вербовку донскими атаманами в централь
ных регионах холопов и крепостных. В волонтеры записалось до
десяти тысяч «охочих» людей. Вместе с регулярными частями и
лояльными Москве улусами ногайцев численность собравшейся
в Черкасске армии составила около двадцати тысяч сабель.
В конце месяца она под влиянием донцов подкорректировала
военный план Морозова, развернув боевые действия под Азовом.
Крымцы, естественно, кинулись защищать свой форпост, почему
лето 1646 г. в русском приграничье выдалось вполне спокойным.
Пользуясь тишиной, князь Н.И. Одоевский мобилизовал несколь
ко тысяч крестьян, солдат и казаков на возведение тридцатикило
метрового земляного вала от реки Северный Донец у Белгорода до
реки Ворскла у Карпова острога. Вкалывали с июля по октябрь,
построив и главный объект, и вспомогательные —глубокий ров с
«земляными городками», а, кроме того, преобразили Карпов острог
в город и до середины декабря снабдили малыми земляными вала
ми «татарские перелазы» на левом берегу Северного Донца.
В 1647 г. занялись Кальмиусской сакмой. Татары, изрядно по
трепанные боями под Азовом в июле —августе 1646 г., в новом году
решили целиком сосредоточиться на ликвидации казацкой угрозы,
для чего 19 (29) июля блокировали Черкасск. Хотя недостаток
провизии за зиму существенно сократил «охочий» контингент
донского воинства (многие разбежалисьпо домам), а Пожарский с
ратниками вернулся в Астрахань, осажденный гарнизон выстоял и
отбил все атаки неприятеля, которых в итоге осенние холода ото
гнали восвояси. Между тем без малого четырехтысячный отряд
князя В.П. Львова 26 мая (5 июня) взялся за сооружение вала от
реки Оскол до Верхососенского леса у реки Тихая Сосна. По краям
41
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
вала заложили две крепости: 2(12) июня —на левом берегу Оскола
в устье речки Белый Колодезь Царево-Алексеевск (ныне Новый
Оскол), 15 (25) августа —Верхососенск (ныне село Верхососна).
До осени успели осилить половину дистанции и отразить набег
татарской орды Караш-мурзы, вопреки воле хана рискнувшего
пойти на Россию. Знаковый бой случился 11 (21) июля 1647 г. в
верховьях Тихой Сосны. Разгромленная орда распалась на мелкие
партии и до середины августа тщетно искала лазейки в засечной
черте. На родину мало кто возвратился и, увы, без добычи.
Благодаря авантюре Караш-мурзы хан Ислам-Гирей досрочно
узнал о том, что «государева украйна не по старому ныне де укре
плена, накрепко, и городов поставлено много, и людьми наполнена
многими, и впредь им ходить на Русь никако немочно». Новость
эта спровоцирует серьезные внешнеполитические перемены вес
ной 1648 г. А пока в Бахчисарае приходили в себя от поражений
под Черкасском и на Тихой Сосне, в Москве планировали через
год закрыть последнюю брешь Кальмиусского шляха и завершить
усманскую полосу между реками Усмань и Боровая, основанную
летом 1646 г. для защиты нескольких ответвлений Ногайской
дороги западнее Козловского оборонительного рубежа. Увенча
ла морозовский период строительства засечной черты быстрая
(в октябре —ноябре 1647 г.) закладка крепости Коротояк южнее
Воронежа, на Дону (ныне село северо-восточнее Острогожска).
Легко догадаться, насколько крупные суммы ассигновались
из казны на жалованье волонтерам и казакам, на порох с ядрами
им же, на корм и материальное обеспечение тружеников засечной
линии, на налаживание массового выпуска мушкетов после Пас
хи 1647 г., на литье пушек в Туле (на заводе Виниуса) и Москве
(на Пушечном дворе), на найм заграничных военспецов, на
формирование солдатских и рейтарских полков, на переработку
больших объемов селитры в порох, и на много еще чего... Судя
по всему, Морозов поставил задачу изготовиться к войне в крат
чайший срок: за два-три года, не более. Вот почему паралелльно
финансировались и строительство Белгородской черты, и донской
«фронт», и оборонный заказ, и форсированное комплектование
42
ТАЙНЫ РАСКОЛА
солдатских (пехоты), драгунских (мобильной пехоты) и рейтар
ских (конной пехоты) полков офицерами и рядовыми. Поневоле
прижимистый, первый министр не поскупился и даже заплатил
семьсот тридцать два рубля за издание европейского воинского
устава И. Валльгаузена «Учение и хитрость ратного строения
пехотных людей», увидевшего свет 26 августа (5 сентября) 1647 г.
в количестве тысячи двухсот экземпляров. Размер тиража выдает
планы по существенному увеличению русской армии, собираемой
против Польши (для войны с турками и татарами правила запад
ного воинского искусства не слишком годились)9.
Однако из какого источника черпались средства на покры
тие столь великих расходов? К сожалению, «золотой жилой»
Морозов не располагал и за два года таковой не обнаружил. По
сему выкручивались за счет режима тотальной экономии. Уже
7(17) ноября 1645 г. от главы Земского приказа Семена Василье
вича Волынского, руководившего учреждением без малого три
месяца, с 16 (26) августа, затребовали роспись всем столичным
доходам —«мостовым», «решоточным», «оброчным», «окладным»
и «неокладным». Выяснилось, что московский бюджет наполнялся
плохо, росли недоимки, ширился круг льготников («по подписным
челобитным и из приказов по памятем»). Пример Москвы не сулил
больших прибылей и от прямого налогооблажения в пяти «чет
вертных приказах» — Владимирском, Галицком, Новгородском,
Костромском и Устюжском.
Возникли они в конце XVI века, а именовались четвертями
или четями по прозванию дьяка, которого прикрепляли к тому
или иному приказу на время для сбора податей с подконтрольных
ведомству территорий. Обычно в приказе служило три дьяка,
фискальный становился четвертым. Когда решили централизо
вать сбор налогов, выбрали меньшее из зол, то есть не создание
особого приказа, а распределение городов и уездов между пятью
«четвертыми дьяками», уже владевшими ситуацией на местах.
В итоге Владимирская четверть помимо одноименного города
опекала северо-западные и юго-западные окрестности Москвы,
кроме треугольников Брянск — Мценск — Медынь, Ржев — Be43
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
ликие Луки — Вязьма и Можайск — Клин — Дмитров. Первый
«приютила» Галицкая четь, отвечавшая за Подмосковье северовосточное и юго-восточное, второй и третий — четь Устюжская,
надзиравшая за бассейном рек Сухона, Северная Двина, Вычегда
от Тотьмы до Сольвычегодска, и еще за двумя городами —Бежец
ком (Тверской край) и Епифань (Тульский край). Костромская
четверть выглядела беднее всех, ибо главенствовала над районом
Кострома —Ярославль плюс городами Муром, Серпухов, Алексин
(под Тулой), Торопец (под Тверью). В противовес ей Новгород
ский округ вобрал в себя экономические жемчужины России —
весь север с двумя торговыми центрами — Новгородом и Архан
гельском, Псковский, Вятский, Вологодский и Нижегородский
регионы. Учитывая прежний автономный статус Новгородской
республики, Новгородскую четверть неизменно поручали по со
вместительству главе Посольского приказа. Все чети управляли
ресурсами древних русских земель. Недавно приобретенными
руководили «свои» приказы — Казанский и Сибирский.
Денежные фонды везде формировались через оброчные, та
моженные, специальные сборы («четвертные доходы»). Кабацкие
шли особой статьей и в особый приказ — Новой четверти (чети).
Тратилось все в основном на жалованье служивым людям. От
сюда в исторической науке сложилось мнение, что Морозов вы
краивал рубли и копейки на военные нужды, прежде всего, путем
сокращения или упразднения денежных и «хлебных» окладов
государственных чинов — от бояр, окольничих и городового
дворянства до воевод, приказных, стрельцов, пушкарей, казаков.
Однако примитивность мышления не характерна для Бориса
Ивановича. Финансовые резервы он действительно изыскивал в
«четвертных доходах», но не тупо в лоб, сокращением штатов и
зарплат, а хитростью.
Вот несколько примеров. Из инструкции псковскому воеводе
Никифору Собакину от 14 (24) марта 1647 г.: «В нынешнем же во
155 году указал государь царь... во всех городех на посадех и в уездех свои государевы оброчные земли и рыбные ловли, и мелницы, и
сенные покосы, и иные всякие угодья, за кем по ся места на оброке
ТАЙНЫ РАСКОЛА
ни есть, отдавати на оброк из наддачи охочим всяким людем на
урочные годы, на два или на три, и, по самой болшой мере, на пять
лет, а не в проки. А болши пяти лет никаких государевых оброчных
угодей никому на оброк отдавати не велено. А которые государевы
оброчные земли и всякие угодья на оброке за монастыри из тяглых
земель и из угодей, а учнут о тех землях и о угодьях государю бита
челом его государевых волостей крестьяне в тягло или на оброк,
и те оброчные земли и угодья государевым крестьяном в тягло и
на оброк велено отдавати из прибыли. А вперед в монастыри об
рочных земель и никаких угодей на оброк отдавати не велено».
Там же читаем и другое любопытное предписание: беря на стре
лецкие вакансии новичков, «жалованье им давати меншой оклад,
потому что прежним стрелцом учинены были болшие оклады за
многие службы и за кровь. А новым, не служа, в тех окладех быти
непригоже». И еще «давати государево жалованье всем на лицо,
а за очи никому ни на кого не давати».
Что касается факта, породившего миф о произволе Морозо
ва с жалованьем чиновников и стрельцов, то подразумевается,
конечно же, роспись окладов стрелецких, пушкарских, казачьих
и подьяческих чинов Новгородской чети 1647—1648 гг., которая
испещрена резолюциями неизвестной руки, направо и налево
лишающая «служивых людей» частично либо вовсе денежного
и «хлебного» жалованья. Правда, если повнимательнее присмо
треться к распоряжениям, то нельзя не заметить в ремарках не
сколько примечательных оговорок: «как и в иных городах дают»
(дважды); «и нигде не дают»; «как и иным»; «а хлеба нигде не
дают»; «не давать, потому что нигде не дают». По ним угадывается
предлог снижения расходных статей —борьба с привилегиями, то
есть жалованье «новгородцев» уравнивали с общими ставками по
всей России, где рядовой стрелец получал три рубля, десятник —
три рубля с четвертью, а пятидесятник — три рубля с полтиной,
и т.д., а что-либо похожее на «северные» надбавки отсутствовало.
Важно подчеркнуть, неумолимый судья — Н.И. Чистой или сам
Морозов — не трогал шести-, пяти- и четырехрублевые оклады
«старых стрельцов», «которым за службы прибавлено». Наобо
45
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
рот, наказывал платить сполна и пожизненно. Подвергли смету
внезапной ревизии после «Семеня дни 156 году» или 1(11) сен
тября 1647 г. (Новый год, праздник Симеона Столпника) и до
24 января (3 февраля) 1648 г., когда новые положения упомянуты,
как действующие, в «выписке», рассмотренной Боярской думой.
Приблизительно, в ноябре — декабре 1647 г., в пору понимания
Морозовым, что в запасе у него — считаные месяцы. Отчего Бо
рис Иванович и использовал любую возможность пополнения
военной казны.
Тем не менее, как видим, несмотря на переживаемый цейт
нот, первый министр пытался соблюсти хотя бы подобие за
конности при выжимании денег из подданных царя. А способов
было немало. В 1646 г. возобновили борьбу с закладничеством.
По стране разъехались комиссары в поисках новых старых налого
плательщиков. Разоблачив в «прихожем человеке», продавшемся
монастырю, боярину или подьячему, бывшего горожанина, тут
же приписывали «половника» и «захребетника» в местный посад
или «в пашенные и в оброчные крестьяне» государевой слободы
и снабжали подъемными, дабы тот быстрее переключился на
приумножение капитала государственного. Искали кабальные
души везде, в Сибири, за полярным кругом, даже на Соловках.
В монастырь 4 (14) сентября 1647 г. нагрянул отряд дворянина
Василия Золотарева и за три недели всех «наемных и обетных
людей трудников», как молодых, так и пожилых, зачислил в *государевы сошлые крестьяне» и выставил монахам счет «оброчных
денег за прошлые многие годы». Те отослали жалобу Алексею
Михайловичу (Морозову), который 24 октября (3 ноября) велел
Золотареву забрать крестьян, проживших на острове не более
пятнадцати лет, а прочих оставить в покое. Деньги же заплатить
игумена обязали только за тех «возвращенцев», кто не обретался
при обители в стрелецкой службе10.
Описанный выше метод (крепко напугав жертву, попросить
у нее половину от первоначального) окажется единственным
высокоэффективным, почему к исходу 1647 г. станет главным ис
точником финансирования войны. Конечно, Морозов испробовал
46
ТАЙНЫ РАСКОЛА
и другие —косвенное налогообложение, увеличение пошлины на
импорт, госмонополию на табак. Но, увы. Знаменитый соляной
налог, введенный 7 (17) февраля 1646 г., надежд не оправдал.
Удорожание каждого пуда соли на «две гривны» (двадцать ко
пеек) с отменой мелких соляных «поборов» да «проезжих мыт»
и обещанием упразднения стрелецкого и ямского налога, «как
та соляная пошлина в нашу казну сполна сберется», привели к
сокращению потребления продукта, превратившегося в очень
уж ценный. Тенденцию позитивную нейтрализовала негативная,
казна прибытка не почувствовала, и 10 (20) декабря 1647 г. рефор
му «отставили», разъяснив, что из-за краха благой затеи деньги
стрелецкие и ямские за два экспериментальных года населению
придется все-таки доплатить.
Та же история повторилась и с покушением на кошелек ино
странцев. Пошлины повысили с полутора до десяти процентов,
уравняв с прейскурантом для русских купцов, правда, сняв запрет
на разгрузку и погрузку в русских гаванях и портах, прежде всего
Архангельском. Торговые обороты, однако, тут же понизились:
коммерсанты начали придерживать товар в уповании на дипло
матическое заступничество родных держав. Пока послы ехали,
пока обменивались с думными дьяками и боярами мнениями
и нотами, драгоценные для Морозова дни и месяцы истекали.
Так что и с этой стороны царские закрома солидной подпитки
не увидели. О табачной монополии, провозглашенной в марте
1646 г., и вспоминать нечего. Товар, естественно, раскупался,
только крайне медленно, и ощутимой помощи государственным
финансам табачная выручка тоже не оказала. А в декабре 1648 г.
на нее вообще наложили табу, как и на сам табак, распространение
и курение которого в одночасье запретили.
Поражение по всем направлениям, кроме разбойного, не оста
вило выбора наперснику царя, и он попытал счастья... Одними из
первых с игрой в злого и доброго следователя столкнулись жители
Великого Устюга. Осенью 1646 г. к ним примчались из Москвы
два конюха — задворный Иван Чюркин и стряпчий Иван Сухоносов — и ошарашили горожан пренеприятнейшим известием:
47
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
отныне пошлины за покупку и обмен коней «на конских пло
щадках» должны собирать не сами устюжане, а они. И началось:
«Которую де лошадь... явят им в продаже или в мене в рубль или
в два или болши, и те де конюхи те их лошади ценят немерною
самою болшою ценою, рублев в пять и в десять, и болши, и по
той своей оценке велят на правеже бить на смерть и вымучивают
многие лишние пошлины... Которые де крестьяне промеж собою
друг у друга возмет лошади, не на великое время, лесу или дров
или сена или хлеба на торг вывезти, или пашню роспахать, и те де
конюхи тем людем чинят убытки, будто они те лошади продали
и променяли, и емлют с них промыту с человека по два рубли по
четыре алтына по полуторе денге...» (алтын — три копейки; денга —полкопейки). Народ, думая о корыстолюбцах на государевой
службе, забил челом Алексею Михайловичу, моля «конюхов
свесть, а ту пошлину, что они, конюхи, сбирали, положити на
них», горожанах. Разумеется, государь-батюшка удовлетворил
мольбу устюжан. Грамотой от 2 (12) мая 1647 г. прежний порядок
восстановили, конюхов отозвали назад. Правда, теперь посаду и
уездному крестьянству пришлось отослать в Москву не ту сумму,
какая обычно и стихийно складывалась за год (от пятидесяти до
девяноста рублей), а обозначенную в столичной разнарядке —
сто двадцать рублей за 7155 год и сто двадцать рублей за год 7156
(с сентября 1646 г. по август 1648 г.). Впрочем, девяносто рублей
из двухсот сорока вычли на счет ретивого дуэта.
Подобные комбинации в разной степени затронули всю страну,
хотя больше всего досталось, конечно же, Москве. Кампания по
форсированному выколачиванию денег из столицы стартовала
15 (25) августа 1647 г. с приходом в Земский приказ нового шефа,
беспринципного Леонтия Степановича Плещеева. Морозов знал,
какому субъекту вверял Москву, да смирился с неизбежным. И вот
закрутился конвейер: поимка с поличным, привод в Земский при
каз, исчезновение истца и долгое сидение «приводного человека»
под караулом, пока несчастный узник не поймет, что домой без
выкупа не вернется. А «поличное» обыкновенно жертве либо
давали подержать, либо продавали, а нередко и просто клеветали
48
ТАЙНЫ РАСКОЛА
на прохожего. Случались промахи, когда арестант попадался из
«молодчих» или «бедных». За полгода безгрошовый контингент
занял едва ли не полтюрьмы, и тогда Морозов сделал красивый
жест. 23 февраля (4 марта) 1648 г. Боярская дума распорядилась:
«Кто приведчи с поличным, а о указе бить челом не учнет неделю, и
тем отказывать». Теперь Плещеев располагал семью днями, чтобы
раскусить, кого подцепил на крючок, после чего «мелкую рыбеш
ку» отпускал на волю, а к «крупной» вызывал истца, оформлял
«битье челом», и лишь потом тот испарялся уже навсегда...11
По-видимому, к весне 1648 г. «плещеевщина» в целом по
стране главной цели достигла: обеспечила Россию средствами
для успешной и, коли понадобится, длительной войны с Речью
Посполитой. Однако мы вправе спросить: почему наставник царя
не предложил народу открыто жертвовать кто чем может в фонд
освобождения Смоленска? Ведь большинство тоже мечтало о
реванше и, без сомнения, внесло бы посильный вклад в будущую
победу. К сожалению, публично афишировать свои планы Борис
Иванович как раз и не мог, если не хотел компенсировать чинов
ничий произвол длинным списком павших на полях сражений.
Что лучше, воевать со всей многонациональной Польшей,
как в Смуту, или только с ее частью, пусть даже и большей?
Естественно, второе. Вот Морозов и постарался избежать наи
худшего варианта, досконально изучив ситуацию в республике
трех религий —католицизма, протестантизма и православия. Речь
Посполитая, избрав доминантой первую, ужившись со второй,
третью —православие —на дух не переносила и с конца XVI века
вела фанатичную борьбу на уничтожение. Посредством униатства
она почти очистила от православия сановное шляхетство и высшее
духовенство, однако на том успехи и закончились. Наступление
забуксовало из-за православных братств, вокруг которых по
спешили сплотиться низшие сословия — от провинциального
дворянства и казачества до мещан и крестьянства. Руку помощи
им протянули Москва и греческие патриархи. Потерпев неудачу
в битве идей, католическое большинство применило к иноверцам
49
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
административный ресурс: угрозами, репрессиями, отчуждением
собственности вынуждало прихожан отрекаться от православия в
пользу униатства. Таким манером к середине XVII века Варшава
сумела подорвать влияние греческого вероисповедания в Литве
(Белоруссии) и на Западе Украины. Центр и Восток Малороссии
устоял, ибо ретивость католических миссионеров охлаждала За
порожская Сечь, вооруженное православное воинство.
Короткий период мирной передышки и ослабления гонений,
выпавший на годы походов польского короля Сигизмунда III
на восток за шапкой Мономаха, завершился в 1619 г. с утратой
иллюзий на воцарение в Кремле. Пресекся и возникший было
союз поляков с запорожцами, действовавшими на флангах армии
принца Владислава, штурмовавшей осенью 1618 г. Москву. Осо
знав, что являлся не партнером, а всего лишь попутчиком Сигиз
мунда, гетман Петр Канашевич, по прозвищу Сагайдачный, зимой
1620 г. отправил послов к русскому царю возобновлять контакты,
прерванные службой королевской власти. Москва раскаявшегося
простила, опять став надежным тылом для запорожских казаков,
мешавших униатскому натиску на Правобережную и Левобереж
ную Украину.
Тем не менее, пока украинцы окончательно не разочаровались
в здравомыслии польской шляхты и ее способности к компромис
су, они отчаянно старались отстоять свое право на веру в рамках
польской государственности. И в 1620 г. при поддержке России,
греческих иерархов и запорожцев вроде бы добились разрешения
монарха, правда, «изустного» на возрождение православной,
Киевской митрополии с одним архиепископством (Полоцким)
и пятью епископствами (Пинским, Володимерским, Луцким,
Перемышльским, Холмским). Патриарх Иерусалимский Феофан
9 (19) октября возвел Иова Борецкого в митрополиты, затем Мелетия Смотрицкого по просьбе жителей Вильно —в архиепископы.
Не прошло и года, как король нарушил августейшее слово. 22 ян
варя (1 февраля) 1621-го Сигизмунд, назвав Феофана «каким-то
обманщиком, будто бы патриархом иерусалимским», упразднил
православный епископат, посуля непокорным участь шпионов
50
ТАЙНЫ РАСКОЛА
и изменников. Ослабленная Белоруссия и Литва пережили
очередную волну расправ, а вооруженная Украина королевский
универсал проигнорировала, еще раз продемонстрировав, что по
ляки понимают и уважают единственно силу.
Но со смертью в 1622 г. гетмана Сагайдачного сопротивление
католическому нажиму и в Малороссии снизилось, а возросшее
давление на православных склонило многих к капитуляции, в том
числе и архиепископа Смотрицкого, принявшего летом 1627 г.
униатство. Лишь при преемнике Сигизмунда III Владиславе IV,
умеренном католике, для православных блеснул второй луч на
дежды. На сеймах избирательном осени 1632 и коронационном в
марте 1633 гг., обсуждавших наболевший вопрос на фоне осады
русскими Смоленска, союз короля, прагматиков и «диссидентов»
заставил пролатинское большинство пойти на уступки: согласить
ся на равенство православных с униатами и легализацию Киевской
митрополии и трех епархий в дополнение к существовавшей офи
циально Львовской: Луцкой, Перемышльской и Мстиславской.
Митрополитом вместо избранного в 1631 г. казаками Исайи
Конинского стал готовый к диалогу с католиками архимандрит
Киево-Печерского монастыря Петр Могила. Уже после смолен
ской войны, в январе —марте 1635 г. очередной сейм подтвердил
конституционно равенство двух конфессий.
Однако достигнутый мир оказался призрачным. Обществен
ное мнение Польши саботировало закон Владислава IV. В итоге
восточные воеводства республики захлестнула стихия религи
озной междоусобицы: паписты убивали православных, право
славные — папистов. Череду казацких восстаний 1635—1638 гг.
потопили в крови. Причем казаки, вновь расколотые законом
27 октября (6 ноября) 1625 г. на реестровых (шесть полков по
тысяче сабель на жалованье короля) и нереестровых, «выписчиков», подчиняющихся главам воеводств, в зависимости от конъ
юнктуры с крайним ожестчением сражались то друг с другом, то с
поляками. С разгромом мятежной стихии автономию Малороссии
и вольность казачества ликвидировали. Фактически в регионе
ввели оккупационный режим, стремясь к низведению казаков до
Я
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
положения холопов. Только Запорожская Сечь, отразив атаки
карателей, сохранила самостоятельность.
Понятно, что 1638 г. рассеял все мечты о мирном сосуще
ствовании католической Польши и православной Украины под
варшавским скипетром. Лишь зантересованность Владислава IV
в альянсе с малороссами удерживала старшину от подготовки все
общего бунта. Спасти Речь Посполитую от катастрофы теперь мог
разве что король, которому в Киеве еще доверяли. А цена единства
отныне включала две позиции —политическую автономию Украи
ны и усиление королевской власти посредством передачи полно
мочий от сейма монарху. План действий Владислава IV выглядел
незамысловато: по команде короля старшина поднимает народное
восстание, сметающее все на своем пути. В кульминационный
момент государь предлагает шляхте из двух зол наименьшее, а
именно предотвращение гражданской войны предоставлением
казакам ограниченного суверенитета в составе польского коро
левства. Его гарантом будет лично Владислав IV, для чего сейм
наделит монарха всеми необходимыми прерогативами.
Чрезвычайно рискованный проект король не спешил пре
творять в жизнь, надеясь войну внутреннюю подменить войной
внешней, с южным турецким соседом, угодившим в 1645 г. в
ловушку затяжных морских баталий с великой Венецией из-за
острова Крит. В поисках союзников дож в конце 1644 г. прислал
в столицу Польши патриция Джованни Тьеполо, который и со
блазнил Владислава IV идеей большой антиосманской коалиции,
с участием и России, а главное, пообещал 500 ОООталеров на наем
армии. Похоже, перспектива создания собственного гвардейского
корпуса в обход Сената и сейма в первую очередь убедила короля
подписать соответствующее соглашение 3 (13) января 1646 г.
Тьеполо тут же вручил аванс — вексель на двадцать тысяч та
леров. Еще 250 ООО принесла в копилку Его Величества свадьба
на принцессе Мантуанской Марии-Луизе де Гонзаг 28 февраля
(10 марта) 1646 г. Тем временем за спиной коронных министров
завершались консультации с верными монарху реестровыми ка
заками, возглавляемыми Иваном Барабашем. От них требовалось
52
ТАЙНЫ РАСКОЛА
рейдами на крымскую территорию спровоцировать Турцию на
объявление войны Польше. На обороне республики сейм, разуме
ется, экономить не станет и поневоле обеспечит короля нужной для
мобилизации суммой, а друзей короля —казаков —реабилитацией
упраздненного в 1638 г. статус-кво.
Монарху не повезло. В разгар вербовки первых четырнадцати
тысяч волонтеров на деньги венецианца и жены оппоненты про
ведали что-то об августейшей тайне и забили тревогу. Взбудора
женное общественное мнение главу республики осудило и вос
пользовалось ординарным сеймом, заседавшим с 15 (25) октября
по 27 ноября (7 декабря) 1646 г., чтобы, во-первых, известить ту
рецкого султана о миролюбии польской нации, во-вторых, обязать
государя в течение двух месяцев распустить набранных солдат и
удовольствоваться королевской гвардией, не превышающей ты
сячу двести штыков. Через полгода, на экстраординарном сейме,
длившемся с 22 апреля (2 мая) по 17 (27) мая 1647 г., депутаты
единодушно подтвердили ранее вотированную резолюцию. Вла
дислав IV напрасно надеялся на ее пересмотр. Уехал на родину и
Тьеполо, убедившись в фиаско своей миссии.
Впрочем, польская шляхта рано торжествовала. Раз второй
вариант государственного переворота не сработал, королю ничего
не оставалось, как переключить казаков на реализацию первого.
Историки подозревают, что ради закулисной встречи с казацкой
старшиной Украину летом 1647 г. посетил коронный канцлер
Ежи Оссолинский. Сомневаюсь, ибо подобного рода заданиями
не обременяют тех, кто по происхождению должен быть против
королевской затеи. Нет, скорее всего, господин министр действи
тельно отлучался из Варшавы по домашним делам, а с Иваном
Барабашем, неформальным лидером украинского казачества,
беседовала какая-то нейтральная персона.
Кстати, Барабаш от чести зажечь гражданскую войну укло
нился. Зато другому хорошему знакомому монарха, сотнику
Чигиринского полка Богдану-Зиновию Михайловичу Хмельниц
кому, судя но -«Летописцу в Малой России», куму Барабаша, речи
королевского гонца пришлись по сердцу. Он, как и большинство
53
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
украинцев, поляков люто ненавидел, имея на то как личные, так
и общественные основания. Правда, гонец приезжал не к нему, и
потому Владислав IV услышал от «черкассов» неутешительный
ответ. А совсем выбила из колеи короля смерть семилетнего сына
Зигмунда-Казимира 30 июля (9 августа) 1647 г. Сломленный
горем и неудачами, монарх затворился от всех в провинциальной
литовской глуши, в старом замке Меречь (ныне Меркине). Охотой
«лечил» печаль и меланхолию. К зиме немного оправился, съездил
в Торунь, а оттуда —в Вильно мирить подканцлера Казимира Сапегу с гетманом Янушом Радзивиллом. Там его и настигла весть,
заставившая немедленно возвращаться в Варшаву12.
В летописце семьи Дворецких есть любопытная запись: «Року
тясяща шестсот чтиридесят семого... ляхи становиска [ и ]м ш
у Черкасях, в Чигирини. И Хмелницкого хотили взят, же взял
того року писмо у короля Владислава быть поляков и з Украини
выгнать их. В той осены з серця ляхи Черкаси спалили, же Хмелницкый на Запороже утик. А потом на весени войну зачили».
Василий Дворецкий, соратник Хмельницкого, или кто-то из детей
киевского полковника написал эти строки в семидесятые годы
XVII века. Они перекликаются с версией, изложенной Самойлой
Величко, канцеляристом войска Запорожского, в «Летописи со
бытий в Юго-Западной России в XVII веке», изготовленной в
1720 г. методом компиляции двух источников — книги «Самойла Твардовского вершовой «Война Домова», опубликованной в
1681 г., и «диариуша Самойла Зорки, секретара Хмелницкого».
Перекликаются, да не очень. В сюжете Величко фигурирует
«привилей Королевский... стверждаючий... все козацкие и малоросийские древние права и волности и позволяючий... козакам на
Украине своего имети гетмана». У Дворецких речь идет о призыве
самого короля к сопротивлению польским магнатам. У Величко —
водевиль: положительный герой на праздник святого Николая —
6 декабря 1647 г. — спаивает героя отрицательного и хитростью
вызволяет из тайника злодея драгоценную для народа бумагу,
после чего бежит к запорожцам. У Дворецких — политический
54
ТАЙНЫ РАСКОЛА
триллер: героя, раздобывшего опасный для властей документ, по
всюду ищут, за ним гонятся, но он успевает скрыться в надежном
убежище, в том же Запорожье.
Величко — щедр на подробности, Дворецкие — скупы.
Их проверить непросто, в отличие от канцеляриста, опублико
вавшего сразу четыре письма Хмельницкого — от 27 декабря
(И. Барабашу и польскому комиссару на Украине Я. Шембергу),
от 29 декабря (гетману коронному Н. Потоцкому) и от 30 дека
бря (хорунжему коронному А. Конецпольскому) 1647 г. Четыре
«липовых» письма, сочиненных якобы «з Коша Сечи Запорож
ской». В каждом автор хулит кровного обидчика — подстаросту
Чаплинского, обманом завладевшего хутором Субботовым, родо
вой вотчиной Хмельницких, и, самое важное, сообщает адресату о
снаряжении запорожцами посольства к королю, Сенату и «целой
речи Посиолитой полской з прошением покорним, аби.. разорения
украинские грозним указом были завстягнени и ускромлени, а
древние права и волности козацкие и малоросийские, подлуг дав
них привилеов, новими наияснейшого королевского величества
привилеями аби были ствержены и закреплени при захованю в
ненарушимой целости вери нашея православиия». В послании
Барабашу «товарищ войска низового Запорожского» помимо того
извиняется за похищение «на праздник святителя Христова Ни
колая» «у жони вашей» из «сховани» «привилеов» королевских.
Хотел летописец пропеть гимн национальному герою, а вышло
наоборот, охарактеризовал не с лучшей стороны. Мало того, что
вождь украинской революции, согрешив, не устыдился иронизи
ровать об этом письменно, так еще опустился до прямого доноса на
своих новых товарищей. А как иначе рассматривать фразу из пись
ма коронному гетману Польши Потоцкому: «Войска запорожского
поели на сих часех, непременно, [и]меют виехати в путь свой» к
королю. Иными словами, намекнул господину гетману, что коли
поторопиться, то можно перехватить делегацию по дороге...
Впрочем, хватит о героическом вымысле. Пора познакомиться
с подлинным обращением Богдана Хмельницкого к кастеляну
Краковскому и гетману коронному Николаю Потоцкому, на
55
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
писанному в Запорожье. Оно называется «Исчисление обид»,
и в нем ни о каких послах к монарху и привилегиях несчастной
Украины не упоминается. Зато перечислены все несправед
ливости причиненные Хмельницкому «панами украинскими
урядниками», начиная с Чаплинского, отобравшего Субботово
и запоровшего насмерть его сына, и кончая неким Дашевским,
забавы ради рубанувшего саблей Хмельницкому по голове, благо
защищенной железным шлемом. Но ценен документ не этим, а рас
крытием причины объявления Хмельницкого вне закона. Сотника
Чигиринского погубил донос казака, «какого-то Песта Хама»,
хорунжему коронному Конецпольскому о том, что «заклятый
друг» Чаплинского «замышлял отправить на море вооруженныя
суда», то есть совершить набег на Крым и тем самым, вопреки
вердикту сейма и Сената, реанимировать план Владислава IV по
втягиванию Польши в войну с Турцией, Естественно, хорунжий
велел ликвидировать неугомонного казака. А тот успел улизнуть
и спрятаться в неприступной Запорожской Сечи, откуда не пре
минул уведомить гетмана коронного, что запорожцы «избрали
себе вождем Хмельницкого».
Любопытный поворот. За какие такие заслуги рядовой сотник,
погрязший в судебных спорах с поляками, выбился в атаманы
знаменитой Запорожской Сечи? А ни за какие, если не считать
спасения от ляхов королевского письма, того самого, которое
фигурирует в летописце Дворецких, на тему которого так кра
сочно нафантазировал Величко. И письмо то, конечно же, Богдан
(Зиновий) Михайлович взял у Барабаша, войскового есаула, с мая
1648 г. наказного гетмана реестровых казаков. Ну а тому «секрет
ный пакет» вручил Владислав IV весной 1646 г., когда условился
с казаками о высадке морского десанта в Крыму летом —осенью
того же года. Правда, автор «Летописи самовидца» (по мнению
историков, Роман Анисьевич Раку ша-Романовский, генеральный
подскарбий гетмана Брюховецкого, сын рядового казака армии
Хмельницкого) уверен, что у короля выпросил «писмо, албо привилей, на робление челнов на море мимо ведомости гетманов ко
ронных» Иван Илльяш, спрятавший его в Переяславле. Впрочем,
56
ТАЙНЫ РАСКОЛА
вернее всего, что с монархом в 1646 г. встречались оба «есаула» —
и Барабаш, и Илльяш.
Обнародовать содержимое «пакета» надлежало по получе
нии от короля особого сигнала, какового, увы, не дождались.
Так что «Песта Хам» знал, о чем доносил, и наверняка видел у
Хмельницкого документ. Однако изветчик не подозревал, зачем
сотнику тот понадобился. О конфиденциальном визите к Барабагау и Илльяшу летом 1647 г. человека из Варшавы первой после
Хмельницкого на рубеже 1647/1648 гг. услышала запорожская
старшина. Тогда сообща и постановили, во-первых, действовать в
союзе с Владиславом IV, то есть поднимать украинцев на борьбу с
магнатским произволом, во-вторых, руководство движением до
верить тому, с кем государь знаком, а значит, согласится иметь и
контакт, и дело — Богдану Хмельницкому. По итогам совещания
текст королевского послания соответствующе интерпретирова
ли («на волности казацкие... привилей короля»), после чего для
приободрсния войска (с нами король!) поведали о нем казакам.
А от казаков слух о короле-защитпике разлетелся во все концы
Украины и со временем «осел» в мемуарах, «диариушах» и лето
писцах участников антипольской войны13.
Между тем Николай Потоцкий «Исчисление обид» воспри
нял, как ультиматум: либо ясновельможный пан добивается
сатисфакции по всем претензиям Хмельницкого, либо новый
вожак запорожцев весной исполнит августейшее пожелание и
нападет с моря на Крым с целью нарушения «мира з турским
солтаном». Проигиорировать наглость вчерашнего сотника ка
стелян Краковский не мог, и все из-за таинственного письма
Владислава IV, буквально парализовавшего волю польской ад
министрации на Украине. Даже воевода Брацлавский Адам Кисель
в грамотке от 18 (28) марта 1648 г русскому воеводе Ю.А. Долго
рукову не постеснялся беспомощно посетовать на угрозу казац
кого похода на Крым по вине «простого холопа» Хмельницкого,
об удивительной «дружбе» которого с государем в те дни судачи
ла вся Польша. Так, 18 (28) июня 1648 г. в Брянске в беседе с
русскими стрельцами шляхтич Христоф Силич продемонстриро
57
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
вал свою осведомленность: «Король де Владислав дал пану Хмелицкому перед соймом лист, что ему итить на море... И тот де
Хмелицкой с тем листом запал и мблчал полгода и потом... почал
збирать войско Запорогов».
Что уж говорить о гетмане Потоцком, обязанном подавить
мятеж, не оскорбив высочайшей персоны. Разумеется, он прогло
тил наживку атамана и начал диалог. С месяц длилась челночная
дипломатия. Похоже, Богдану Михайловичу пообещали все —
и помилование, и возмещение убытков, и моральную компенсацию,
лишь бы запорожцы передумали идти на татар. Последним в Сечь
приехал ротмистр Хмелецкий. Ему и «посчастливилось» выслушать
второй ультиматум: выведите польскую армию из Украины, поля
ков из реестровых полков, отмените режим 1638 г. Только теперь
кастелян Краковский понял, что напрасно надеялся переубедить
Хмельницкого и что тот ловко провел его, выиграв время для
укрепления запорожской цитадели «на острове Буцке, называемом
Днепровским». И полякам ее придется-таки штурмовать.
Однако как быть с королевским письмом?! Прежде чем полки
двинутся на запорожцев, Владислав IV должен дезавуировать
«козырную карту» Хмельницкого. Вот и взялся за перо господин
гетман коронный в мартовские дни 1648 г., чтобы обрисовать вы
сочайшей особе серьезность обстановки и аккуратно добавить:
«Для предохранения отечества от этого зловредного человека
есть у вашей королевской милости сильное средство, именно то
средство, которое ваша королевская милость предлагать изволи
ли —дозволить своевольным вылазки на море, сколько им угодно
будет. Не расположен Хмельницкий к тому, чтобы выйти на море,
а хочет в прежнем жить своеволии и ниспровергнуть священные
узаконения Речи Посполитой... По моему суждению, я предпочел
бы сперва позаботиться о том... чтобы нынешние бунты прекраще
ны были, а тогда уже, по мере необходимости, можно будет думать
о способе и порядке отправления казаков на море».
Стоит отметить: процитированные строки Потоцкий писал,
зная, что никакого набега на Крым запорожцами не планируется,
ибо приблизительно в феврале Хмельницкий поручил трем вер
58
ТАЙНЫ РАСКОЛА
ным людям заключить с крымским ханом пакт о взаимопомощи.
Разумеется, красочная история Величко об успешном визите в
Бахчисарай Богдана Михайловича и затем избрании 19 апреля
гетманом выдумана летописцем для пущей героизации своего
кумира. Настоящий Хмельницкий на риск отлучки куда-либо,
тем более в непредсказуемый Бахчисарай, права не имел, да и со
временники —от Потоцкого и Киселя до Ракуши-Романовского и
крымского полоняника Данилки Чичиринова —не подтверждают
басен канцеляриста. А курчанин Никита Гридин, вырвавшийся
из татарского плена и застрявший в Запорожье на полтора года,
своими глазами видел, как «Богдан Хмельницкой пришол в
Запороское войско с королевскими листами за 3 недели до мас
леницы. И посылал де... х крымскому царю... послов двожды, по
королевскому веленью на ляхов на помочь звать крымскова царя
со всею ордою». Очевидно, именно весть о посольстве мгновенно
накалила атмосферу в польском лагере, и разгневанный гетман
распорядился начать карательную операцию немедленно тремя
полками —Каневским, Переяславским и Чигиринским. Универсал
с предложением «сечевикам» сложить оружие и выдать «самого»
подписан им 10 (20) февраля 1648 г.
Впрочем, поостыв, главнокомандующий скомандовал отбой,
вскоре адресовал «королевской милости» вышеозначенные сен
тенции и продолжал ждать, активно обсуждая с А.-С. Киселем
способы умиротворения Запорожья. Колебания Потоцкого пре
кратило известие о присоединении к Хмельницкому крупной
партии — до нескольких тысяч всадников — крымских татар
Тугай-бея. Хан Исмаил-Гирей со второй попытки столковался с
запорожцами. Наличие прочной засечной черты с русской стороны
очень посодействовало образованию сего мезальянса. А кондиции
положили простые: татары согласны с казаками «итти войною на
ляхов», если те не прочь с ними ходить «войною на Буданы или
в московское государство»14. Казаки не возражали, обзавелись
собственной конницей и приготовились к маршу на Киев, кото
рый гетман коронный и попробовал предотвратить превентивной
атакой. Но вместо победы разразилась катастрофа.
59
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
В первой декаде апреля армия Потоцкого тремя группами
устремилась к Запорожью. По Днепру на «чолнах* через крепость
Кодак, построенную в 1635 г. чуть южнее нынешнего Днепропе
тровска, проплыли реестровые казаки Чигиринского, Черкасского
и Корсунского полков, подкрепленные кодацкими мушкетерами
и канонирами. По суше через Желтые Воды шагали казаки Ка
невского и Белоцерковского полков, польская пехота и конница
во главе с сыном гетмана Стефаном Потоцким и комиссаром
Я. Шембергом. Николай Потоцкий с резервом держался позади.
В ночь на 24 апреля (4 мая) ударный отряд днепровской колонны,
расположившейся у Каменного затона, атаковал цитадель Хмель
ницкого на Буцке, но, кроме караульных, никого не обнаружил.
В отсутствие «лутчих людей», большинство казаков, предпри
нятой акции не сочувствовавшее, взбунтовалось и перебило всех
польских офицеров, немецких наемников и лояльную Потоцкому
старшину. Затем выслали отряд в Запорожье, арестовали коман
диров, привели обратно, где и засудили, казнив всех пособников
ляхов. Среди прочих погибли и полковники Иван Барабаш и
Иван Илльяш.
Новый гетман — Дзялкий (Джалалий) Кривуля — тут же
установил контакт с Хмельницким, который, совершив скрытный
марш-бросок, в середине апреля окружил у Желтых Вод польские
хоругви и казацкие ватаги пана Стефана Потоцкого. Две недели
осады вдвое сократили польский контингент: перебежали к со
племенникам каневцы и белоцерковцы, украинцы из регуляр
ных команд. Присланные крымским ханом новые орды надежно
прикрыли тыл Хмельницкого. Лазутчики Потоцкого-старшего
так и не сумели проникнуть через эту стену и разведать, где и в
каком состоянии обретается авангард. Финал драмы выпал на
5—6 (15—16) мая, когда казаки и татары сломили сопротивление
поляков и уничтожили лагерь Потоцкого-младшего.
Прослышав о том, гетман коронный повернул войско назад, к
Киеву. Окрыленное разгромом шляхты у Желтых Вод, население
открыто примкнуло к запорожцам, обеспечило их провиантом,
пополнением, информацией о противнике, расправляясь заодно с
60
ТАЙНЫ РАСКОЛА
прежними, ненавистными хозяевами. При таком раскладе далеко
Потоцкий уйти не мог. И верно, 15 (25) мая союзная армия на
стигла его у Корсуня на реке Рось. Попытка под покровом ночи
оторваться от неприятеля закончилась плачевно. Колонна угодила
в засаду, и к утру 16 (26) мая от нее ничего не осталось: мало кто
вместе с Потоцким и воеводой Черниговским, гетманом наполь
ным Мартыном Калиновским попал в плен.
От Корсуня Хмельницкий направился в Белую Церковь, от
куда послал десятитысячный отряд атамана Кривоносова брать
под контроль Левый берег Днепра и целую делегацию — в Вар
шаву, на встречу с королем. Сотник Чигиринский исполнил то,
что Владислав IV хотел поручить Барабашу и Илльяшу. Король
обрел решающий аргумент в споре с Сенатом и сеймом. Речь
Посполитая, лишившись вооруженной руки, столкнувшись с по
головным неповиновением на Украине, подгоняемаяохваченной
паникой шляхтой приняла бы августейшую схему урегулирования
конфликта: казакам — автономию, монарху — полноценную ис
полнительную власть. Однако случилось то, что, судя по всему, не
могло не случиться в не любящей компромиссы стране.
Владислав IV из Вильно в Варшаву выехал 19 (29) апреля
1648 г. По пути заглянул в Меречь. Там и слег из-за болезни, вдруг
обострившейся. Неважно, камни в почках или подагра прикова
ли монарха к постели. Врачи не оказали ему должной помощи,
и 10 (20) мая 1648 г. государь скончался. Умышленная или нет,
смерть Владислава спутала карты Хмельницкому. Он, кстати,
не сомневался в убийстве короля. Но еще больше она навредила
республике. Разумеется, всерьез обсуждать с Хмельницким выше
описанный вариант примирения Сенат не собирался. Только ради
отсрочки боевых действий. Надавить на магнатскую верхушку в
Варшаве было некому. Наступать на Варшаву казакам не стоило,
дабы не спровоцировать патриотический подъем среди поляков.
Удовлетвориться тем, что завоевано, и ничего не предпринимать,
означало дать Польше карт-бланш на основательную подготовку к
реваншу. Как ни крути, Хмельницкий очутился в ловушке с двумя
выходами — либо на юг, к османам, либо на восток, к русским.
61
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
Естественно, православный гетман войска Запорожского предпо
чел поиск влиятельного патрона начать с царя московского15.
Полагаю, теперь понятно, почему Б.И. Морозов официально
не учредил смоленский фонд. Публичный призыв Алексея Михай
ловича сброситься на войну с Польшей в республике, безусловно,
заметили бы и отреагировали адекватно. Вполне вероятно, ради
сохранения Смоленска приманили бы и казаков либерализацией
украинских порядков, а то и возрождением автономии. У короля
также отпала бы необходимость заключать с кем-либо союзы
против Речи Посполитой. Сейм щедро бы отстегнул на оборону
нужную монарху сумму. И Россия заплатила бы большой кровью
за формирование «золотого запаса» честно и открыто, без при
нуждения и обмана.
«Дядька» царя играл ва-банк, надеясь сорвать крупный куш.
Ведь еще летом 1646 г. для него стало ясно, что Польша дрейфует
по курсу, проложенному англичанами, то есть к революции. Все
совпадало: религиозные разногласия внутри королевства усугу
блял конфликт монарха с парламентом из-за нежелания нации
субсидировать непопулярную войну. Там союз Карла I с католи
ками против пуритан, здесь — Владислава IV с православными
и протестантами против католиков. Там сдетонировала взрыв
война с Шотландией, здесь тот же итог сулили планы войны с
Турцией. «Великий посол» В.И. Стрешнев привез из Варшавы
первому министру хорошие новости. Сам гетман литовский Янош
Радзивилл по поручению короля 18 (28) апреля 1646 г. посвя
тил боярина почти во все подробности антитурецкой кампании.
Владислав IV замыслил широкую коалицию с участием помимо
Венеции Австрии, Дунайских княжеств, России и Персии. Обе
спечить спокойный проезд к шаху через Московию королевского
спецпосланника Юрия Ильича и попросил Стрешнева литовский
князь, не преминув представить россиянам дипломата.
И что же Москва? А Москва сразу же переполошилась и
18 (28) мая 1646 г. выслала в Вязьму к воеводе И.А. Хилкову
стрельца Тимофея Карпова с предписанием Ильича в Москву «без
62
ТАЙНЫ РАСКОЛА
нашего указу» не пропускать. Пусть подождет, сколько надо, в До
рогобуже, ну или в Вязьме. Ведь Морозову требовалась не большая
антиосманская коалиция, а либо революционная анархия внутри
королевства, либо хотя бы война одной Польши с Турцией, облег
чающая русское наступление на Смоленск. И когда сейм осенью
1646 г. запретил монарху воевать с кем-либо извне, Борис Ивано
вич, как и король польский, сменил ориентиры, сделав ставку на
восстание казаков. В Кремле очень внимательно отслеживали рост
напряженности вокруг Запорожской Сечи из-за появления в ней
Хмельницкого в полной уверенности, что мятежные запорожцы
попросят помощи у Руси. О существовании рокового письма Мо
розов не знал, и потому крайне удивился отправке Хмельницким
посольства не в Москву, а в Бахчисарай.
В XIX веке киевские архивисты опубликовали уникальное
свидетельство — допрос поляками плененных под Прилуками
казаков из корпуса Кривоносова, освобождавшего Левобережную
Украину. Вот что сообщил Алексей Туцко, вновь избранный пол
ковник Корсунского полка: «Послы московские были у Хмельниц
кого. Сперва упрекали его за то, что он призвал неверных на кровь
христианскую, а не их —москвитян, которые, будучи единоверца
ми, не произвели бы такого кровопролития, как татары. Объявили
ему также именем своего царя: если ты должен будешь призвать
на помощь татар, то вместо того можешь нас иметь в готовности,
только б вы уступили нам земли по Днепр, а мы, соединившись
между собою, прогоним поляков за Вислу и поставим на польском
королевстве московскаго царя»16.
Подчеркнем то, что «москвичи» пеняют Хмельницкому за
намерение опереться на татар («если ты должен будешь»), со
глашения с которыми еще нет. Потому их приезд в Запорожскую
Сечь можно датировать концом февраля —началом марта 1648 г.
А беседовал с гетманом не чин из Посольского приказа, а кто-то
из надежных конфидентов Морозова, каким-то образом про
ведавшего о контактах казаков с татарами. С целью выяснить, в
чем дело, и попытаться сорвать запорожско-крымское сближе
ние, агент первого боярина и поспешил на Украину. Там после
63
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
любезно-прохладного приема у старшины, конечно же, услышал
и легенду о королевском письме. В Москве отчитался обо всем, и
Борис Иванович, политик прожженный, сразу сообразил, почему
Хмельницкий предпочел русским татар: временный союз казаков
с басурманами и для самого Владислава IV, и для королевского
давления на панскую «Раду» (сенаторов) более приемлем, чем их
же вечное партнерство с московскими единоверцами.
Итак, главная помеха русско-украинского альянса определена.
Остается в кратчайший срок проинформировать о закулисной
«дружбе» короля с Хмельницким тех самых сенаторов, чтобы
они приняли надлежащие меры. Разумеется, это — гипотеза.
Насколько она совпадает с истиной, пока мы не знаем. Но если
королю помогли уйти в мир иной, то верно одно из двух — либо
поляки сами проведали о подлинных отношениях монарха с
казаками, либо им глаза на опасность открыл кто-то другой, и
Б.И. Морозов — первый в списке подозреваемых. Как бы то ни
было, 10 (20) мая 1648 г. гарантировало России совместное с укра
инцами выступление против Польши. Присоединение к тандему
Турции и Крыма только бы приветствовалось. Оставалось совсем
ничего. Новости о кончине короля докатиться до Хмельницкого.
Хмельницкому в письменном виде попросить Алексея Михай
ловича о покровительстве. Автограф Хмельницкого привезти в
Москву. Морозову от имени царя объявить Польше войну.
В Белую Церковь печальное известие пришло 3 (13) июня.
Пять дней гетман держал тайм-аут. Наконец, 8 (18) июня уже в
Черкассах вывел на бумаге: «Земля теперь власне пуста. Зичили
бихмо co6i самодержца господаря такого в своей земл1, яко ваша
царская велможность православний хрестиянский царь... А ми зо
BciM войском Запорозким услужить вашой царской велможности
готовисмо...». Грамоту отдал стародубцу Григорию Климову, ехав
шему с диппочтой к воеводе Брацлавскому А. Киселю. Взятый
казаками в Киеве, доставленный 6(16) июня в Черкассы, Климов
удостоился через два дня встречи с самим Хмельницким. Бумаги
Посольского приказа тот отобрал, зато вручил свои, адресованные
русскому царю и севскому воеводе. На прощанье примолвил:
64
ТАЙНЫ РАСКОЛА
«Ныне де ему, государю, на Польшу и на Литву н асту п и т пора.
Ево б де государево войско к Смоленску, а он де государю служити
станет с своим войском з другие стороны... Будет де тебя станут
роспрашивать государевы приказные люди, и ты де тайным делом
скажи, что королю смерть учинилася от ляхов. Сведали то ляхи,
что у короля с казаками ссылка, послал де от себя король грамоту
в Запорота к прежнему гетману, чтоб сами за веру християнскую
греческого закону стояли, а он де, король, будет им на ляхов по
мощник. И тот де королевской лист от прежнево гетмана достался
ему, Хмельницкому, и он де, надеяся на то, войско собрал и на
ляхов стоит».
Григорий Климов до Москвы добрался 19 (29) июня 1648 г.
В Посольком приказе депешу взяли, гонца расспросили и... от
правили все бумаги в архив17. Москва проигнорировала призыв
Богдана Хмельницкого. Увы, он опоздал с ним, опоздал ровно на
три недели.
6(16) декабря 1647 г. А.М. Львов распорядился по Печатному
двору: издаем «Грамматику» Мелетия Смотрицкого. Командовав
шим в типографии Наседке и Рогову сей ордер вряд ли понравил
ся: зачем тиражировать произведение ренегата, православного
архиепископа, принявшего униатство? Тем не менее приказ есть
приказ, и перевод «Грамматики» пошел в набор. Оба справщика,
конечно, догадались, что патрон всего лишь исполнил просьбу
старшего товарища по Боярской думе, Морозова. Борис Ивано
вич в те дни явно чудил: замыслил женитьбу — свою и государя
на сестрах Милославских, дочерях недавно возвратившегося из
Голландии посла, стольника Ильи Даниловича. Невесту выбирал
сам Алексей Михайлович и предпочел старшую Марию. Младшей
Анне выпало идти за старика.
Но это еще не все. Примерно тогда же первый министр поло
жил конец закрытости царского духовного кружка. Религиозное
сообщество решил превратить в политическое, для чего требова
лось увеличить число участников. Об опоре на уже сложившиеся
и влиятельные духовные корпорации —соловецкую или троице3 Писаренко К. А.
65
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
сергиевскую —речь не велась. Морозов хотел объединить группу
Ванифатьева с чем-то аморфным, рыхлым, не способным погло
тить или подмять ее под себя. Естественно, царский опекун поин
тересовался мнением отца Стефана, Никона, Ртищева. Протопоп,
помнивший о манифесте 1636 г., порекомендовал, архимандрит и
стряпчий поддержали кандидатуру Ивана Неронова, подвижникастрадальца, пламенного трибуна, прозябавшего долгие годы в про
винциальном Нижнем Новгороде. Морозов к совету прислушался
и пригласил иерея Иоанна «прийти в царствующий град Москву».
А пока поп добирался до столицы, в Кремле отпраздновали две
свадьбы — 16 (26) января царскую, 26 января (5 февраля) бояр
скую. Правда, отпраздновали как-то чудно: «Не быти в оно брачное
время смеху никаковому, ниже кощунам, ни бесовским играниям,
ни песнем студним, ни сопелному, ни трубному козлогласованию.
И совершися той законный брак... в тишине и в страсе Божии, и
в пениих и песнех духовных».
Биограф Неронова приписал отказ от привычной формы ве
селья в пользу аскетизма молениям и запретам Стефана Ванифа
тьева. Однако подобная ломка традиций без санкции первого лица
государства, коим в ту пору являлся не юный Алексей Михайло
вич, а Борис Иванович Морозов, произойти никак не могла. Ду
ховник, несомненно, ратовал за трезвое торжество и в прямом, и
в переносном смысле, да политическая целесообразность всегда
выше идеологической. Морозов нарочно потрафил вкусам Не
ронова, чтобы тот без лишних вопросов поверил в серьезность
приверженности друзей царя к нижегородской версии «боголюбчества». А вопросы у попа, по натуре борца, никогда не поступаю
щегося принципами, наверняка, возникли. Ведь 2 (12) февраля
Печатный двор отрапортовал о выходе «Грамматики» Смотрицкого. Благодаря благочестивости царского бракосочетания этот
акт преклонения перед предателем-униатом нижегородец, оче
видно, объяснил симпатиями к Польше шефа «справщиков»
А.М. Львова, посетившего республику в качестве посла в 1644 г.
Хотя по Москве и гуляли слухи о контроле Ванифатьевым рабо
ты над книгой, они на отца Иоанна по той же причине не произ
66
ТАЙНЫ РАСКОЛА
вели впечатления. Как и повсеместные военные сборы. Полки,
стрелецкие, драгунские, рейтарские, отправлялись, в основном,
на татарские границы, а не польские. О том, что с татарского ру
бежа легко повернуть на запад, к восставшим украинским казакам,
и, совершив фланговый маневр через освобожденные от поляков
территории Украины, ударить в тыл прикрывающему Смоленск
врагу, священник и пацифист Неронов едва ли задумывался.
К тому же и официальная пропаганда подтверждала, что война
будет с Крымом в союзе с Польшей. Никак иначе...
Так зачем боярин Морозов затеял весь сыр-бор с вызовом Неронова, изданием ««Грамматики», двойной свадьбой? Потому, что
чувствовал, как «плещеевщина» день за днем поднимает градус
народной ненависти к его команде и к нему лично. Прекратить
выколачивание из подданных денег произволом было нельзя, об
народовать истинные планы правительства до обретения заветного
письма Хмельницкого —рано. Вот и занялся Морозов возведением
двух «запасных аэродромов». Породнение с царем через брак с род
ной сестрой царицы весьма повышало шансы Бориса Ивановича
выжить, если народный бунт, сокрушающий всех и вся, вспыхнет
до приезда нарочного от запорожцев. А троице Ванифатьев —Не
ронов — Никон, известным ревнителям нравственной чистоты и
справедливости, в критический час надлежало сыграть роль по
средника между негодующими москвичами и царской челядью.
Что касается «Грамматики» Смотрицкого, то она тем, кто
умел читать между строк, намекала на истинное значение всего
происходящего: готовимся вернуть Смоленск. Пусть немного, но
подсказка снижала степень напряженности в обществе. Кстати,
в середине апреля к рекрутированию на войну «против татар»
подключили помимо «старых солдат» и необстрелянный разно
чинный люд, а наемникам-офицерам велели завершить сборы к
10 (20) мая 1648 г. Не вести ли из Варшавы от «друзей»-сенаторов
подстегнули процесс формирования запасных частей и распреде
ления военспецов по конкретным подразделениям?!
Апрель — май 1648 г. Московское государство заканчивало
развертывание крупных воинских соединений на западной гра
нице. И тогда же, 8 (18) мая, с благословения Морозова успел
з*
67
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
выйти в свет фактически программный документ первой на
стоящей политической партии России — «Книга о вере единой,
истинной, православной». Катехизис русского православия, в
духе, близком мировоззрению нероновцев, но на основе поучений
игумена Киево-Михайловского монастыря Нафанаила. В нем
проклинались католики и униаты, а греки, на Флорентийском
соборе, вернее, «съезде» в 1439 г. капитулировавшие перед Ри
мом, оправдывались, как обманутые и принужденные к этому
папистами. Говоря современным языком, «Книга о вере» есть не
что иное, как платформа новой организации, созданной путем
слияния двух религиозных кружков —царского и нижегородско
го. Ее базовый принцип таков: греческое православие — идеал;
а вот какое греческое — ранневизантийское, заимствованное
Древней Русью у Константинополя, или поздневизантийское, за
крепившееся к XVI веку на Балканах, в Палестине, а с 1640-х гг. и в
Малороссии, умалчивалось, чтобы каждый из участников группы
мог интерпретировать главный тезис по-своему. Слабый поли
тический вес Неронова в сравнении с легендарными Соловками
или Троицей породил данный компромисс, практически нере
альный с вышеназванными монастырскими братствами. Учиты
вая, что Алексей Михайлович предписал издать «Книгу о вере»
1 ( И ) марта 1648 г., судьбоносные консультации двух право
славных лидеров — Ванифатьева и Неронова —длились не более
полутора месяца (конец января —февраль).
К концу мая формирование резервной «партии власти» завер
шилось. На типографском складе ждали своего часа тысяча двести
экземпляров истинного вероучения. Пять ярких ее членов, авто
ритетных у разных слоев населения, настроились в любой момент
наладить диалог, с кем потребуется. Конечно, ими состав партии
и ограничивался, зато они располагали сотнями сочувствующих.
Никону, Ванифатьеву, молодому Ртищеву доверяли многие из
москвичей. За Нероновым стояли «радикалы» доброй половины
Поволжья, от Романова-Борисоглебска (ныне Тутаев) до Нижнего
Новгорода, и от Вологды до Мурома и Темникова. За десятилетия
подвижничества отец Иоанн сумел завязать немало полезных и
68
ТАЙНЫ РАСКОЛА
дружеских знакомств в близлежащих от Нижнего городах и селах.
Наконец, не будем забывать о юном царе, помазаннике Божьем,
высшем судье для всех подданных.
Впрочем, Морозов до последнего надеялся на то, что все
обойдется и он избавится от неистового Неронова на другой день
по прочтении «листа» Хмельницкого. Ведь нижегородец, как и в
1632 г., осудит войну, даже наперекор мнению большинства обще
ства, мечтавшего о реванше. Тем самым поп сам разорвет партнер
ские отношения и отправится либо домой, на Волгу, либо куда
подальше... А пока в первой половине мая москвичи, озлобленные
на московское начальство всех уровней, с ненавистью наблюдали
за тем, как оно пировало на череде сановных свадеб. Стольники
Михаил Иванович Морозов, Федор Львович Плещеев, Иван Ан
дреевич Голицын, Иван Богданович Милославский в преддверии
похода венчались со своими избранницами и, как же по-другому,
закатывали торжества, гремевшие на всю округу. Одно пере
числение фамилий, принадлежавших клану первого министра,
не могло не раздражать обычного жителя столицы, уставшего за
девять месяцев бояться «вышибал» из Земского приказа. А вид
или молва о щедрых застольях на боярских дворах одиозных особ
неминуемо еще больше накаляли общественную атмосферу, на
мекая на то, куда тратятся «плещеевские» денежки...
Боюсь, что эти свадьбы и переполнили чашу народного тер
пения. Счет пошел на дни. 17 (27) мая Алексей Михайлович от
лучился из Москвы в Троице-Сергиеву лавру, 1 (11) июня возвра
тился обратно18. За две недели политического затишья москвичи
основательно подготовились к важной встрече с царем...
ГЛАВА ВТОРАЯ
ВАНИФАТЬЕВ
Днем 1 (11) июня 1648 г. царский кортеж въехал в Москву.
Отведав у ворот Земляного города традиционные хлеб и соль,
Алексей Михайлович направился в Кремль. По пути он с удив
лением отметил, как в разных местах через стрелецкие кордоны
пытались прорваться и подбежать к нему некие люди. Приблизить
ся к экипажу, однако, не посчастливилось никому из пятнадцати
или шестнадцати смельчаков. Всех перехватила стража. Так что
об их намерениях государь так и не узнал, даже от жены, которую
толпа чуть не зажала возле Кремля. Стрельцы выстояли и затем
оттеснили разношерстную публику назад, к обочинам, получив
в ответ град камней, ранивших кое-кого из придворных царицы.
Во дворце Морозов от разъяснений уклонился, ограничившись
обещанием повесить пойманных наглецов. Боярин еще не понял,
что произошло в Москве за время отсутствия царской семьи.
А в Москве свершилась революция, похожая на английскую.
И надзиравшая за столицей, боярская комиссия —князья П. И. и
М.П. Пронские, окольничий И.А. Милославский, думные дьяки
Чистой, Волошенинов и Елизаров —ее прозевала. Пока вельмож
ный комитет заседал в кремлевских теремах, за стенами царской
резиденции в приходах стихийно формировались народные коми
теты, налаживалась связь между ними и обсуждалась программа
действий. В итоге постановили попробовать вручить челобитную
от всего мира лично царю или хотя бы царице. Для чего отобрали
полтора десятка добровольцев, снабдили каждого копией про
шения, распределили по точкам на царском маршруте, удобным
для рывка через цепочку охраны. К концу месяца эти комитеты
полностью контролировали Москву, в том числе и стрелецкие
приказы, не сопровождавшие монарха в Троицу. О прелестях
«плещеевщины» ведали все, покончить с ней мечтали тоже все.
70
ТАЙНЫ РАСКОЛА
Ничего удивительного в том, что все слои москвичей сплотились
для достижения заветной цели, нет. Удивительно другое: как это
талантливый политик Борис Иванович Морозов не сообразил,
не почувствовал, что эксперимент с «эффективным методом»
пора прекращать и удовлетвориться накопленной к тому моменту
суммой?
Московские же революционеры оплошали в одном: не по
слали делегатов в лавру к стрельцам царского конвоя. Но эту
ошибку они исправили в ночь с 1 ( И ) на 2 (12) июня. Увы, к
утру пятницы Морозов уже не имел никого, кто бы его защитил.
Стрельцы, вышедшие с царем из Кремля «за крестом» в Сретен
ский монастырь на поклон к чудотворной иконе Владимирской,
подчинялись не первому министру, а лидерам восстания. В чем
высокородный боярин и убедился вскоре. Хотя ряд источников
и утверждает, что народ приступал к Алексею Михайловичу по
дороге к обители, скорее всего, до завершения церемонии ни
кто не отвлекал царя от божьего дела делами суетными. Лишь
возвращаясь в Кремль, царь в какое-то мгновение обнаружил
перед собой народное море, которое стрельцы и не думали раз
гонять. Только теперь юный монарх услышал, о чем бьют челом
верноподданные: во-первых, «на земсково судью на Левонтья
Степанова сына Плещеева, что от нево в миру стала великая на
лога и во всяких разбойных и татиных делах по ево Левонтьеву
наученью от воровских людей напрасные оговоры»; во-вторых,
о помиловании арестованных накануне.
Вот когда Морозов пожалел о промедлении, да было поздно.
Он угодил в ловушку. Отдашь москвичам Плещеева — худо: тот
со страху расскажет обо всем. Не отдашь, тоже рискуешь головой:
обидчика отнимут силой и, как ни крути, язык у него развяжется.
Колебания разрешил шурин Плещеева — глава Пушкарского
приказа Петр Тихонович Траханиотов, умолявший пощадить
сестриного мужа, что и посоветовал государю Морозов. Алексей
Михайлович велел толпе расступиться, и, полагая, что ультиматум
принят, народ пропустил царя, проводив процессию до Кремля.
Расчет на крепкие ворота и стены главной цитадели страны не
71
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
оправдался. Караул проигнорировал приказ Морозова предот
вратить проникновение черни в Кремль, и поток, устремившись
за государем, без помех добрался до площади перед царским
дворцом, заполонил все вокруг и притих в ожидании исполнения
своей воли.
Немного погодя внушительная манифестация догадалась,
что пребывает в заблуждении, и тогда Кремль оглушило мощное
скандирование, требовавшее выдачи Плещеева. Потом зазвучали
и имена Траханиотова с Морозовым. Простой люд запомнил, кто
что-то нашептывал царскому величеству, общавшемуся с народом.
Царю, сидевшему с боярами за столом, донесли о желании тол
пы, бездействии стрельцов и реальной угрозе разгрома царских
палат. Морозов предпочел разрядить обстановку: освободив
вчерашних узников, выслал на крыльцо настоящее посольство,
как и положено, из трех человек (боярина, окольничего и дум
ного дьяка) — М.М. Темникова-Ростовского, Б.И. Пушкина и
М.Д. Волошенинова. Диалог, к сожалению, не состоялся. То ли
боярин, то ли окольничий высокомерно упрекнул непрошеных
гостей за «шумство» и «болшое невежество», неосторожно крик
нув стрельцам «тех челобитчиков имать». Всем троим досталось
и от стрельцов, и от челобитчиков: избитые, в разодранном платье
«послы» едва спаслись в покоях царского дворца.
В принципе восставшие москвичи могли легко занять госу
дарев дом и расправиться с неугодными лицами. Однако они не
отважились на прямое оскорбление царского жилища, и потому
продолжили давить на власть. Кто-то призвал крушить морозовские палаты, и все дружно поддержали эту идею. Первым разори
ли, конечно же, кремлевский двор августейшего «дядьки», после
чего разграбили владения Траханиотова, Чистого, Плещеева и
нескольких купцов, прислуживавших Морозову. Не повезло На
зару Ивановичу Чистому. Думный дьяк явно попал под горячую
руку. Ведь охотились не за ним. Но за недосягаемостью главных
виновников, спрятанных царем, растерзали главного помощника
Бориса Ивановича, старого соратника Черкасского, специалиста
по финансовым и международным вопросам.
72
ТАЙНЫ РАСКОЛА
По-видимому, гибель Чистого, а не погромы домов вынудила
Морозова смириться с неминуемым. Позволить разъяренным
бунтовщикам подобным же образом очистить от опытных управ
ленцев всю российскую приказную систему он никак не мог, и
около восьми-девяти часов утра 3 (13) июня («на утрее в 4 часу
дни») Плещеева вывели из Кремля на Лобное место. Толпа тут же
накинулась на него. Самосуд длился считаные минуты, которых
несчастному хватило для разоблачения Морозова и Траханиотова — вдохновителей и организаторов пресловутой кампании по
отьему у москвичей денег. Разумеется, народ опять замитинговал под башнями Кремля, настаивая на казни двух министровподстрекателей.
Переговоры возобновились. С «Верху» на Красную площадь
пожаловало, воистину, великое посольство —бояре Никита Ива
нович Романов, Дмитрий Мамстрюкович Черкасский, Михаил
Петрович Пронский в окружении многих окольничих и дворян.
Депутацию светскую подстраховывало духовенство во главе с па
триархом Иосифом и Ванифатьевым. Впрочем, час «ревнителей
благочестия» еще не пробил, и протопоп Благовещенский играл
в тот день роль вспомогательную, а не ведущую. Доминировал,
и по праву, дядя царя, давний оппонент Морозова, снискавший
огромную популярность среди народа. «Ход» Романовым спас
Бориса Ивановича, ибо расколол мятежный лагерь. Умеренная
половина повстанцев согласилась на посредничество Никиты
Ивановича, радикальная в дипломатическую канитель не верила
и прибегла к опробованной накануне мере — погрому боярских
дворов. Пока одни в Китае и Белом городе опустошали терема
Н.И. Одоевского, М.М. Салтыкова, А.М. Львова, Г.Г. Пушкина,
М.М. Темкина-Ростовского, Г.И. Морозова, их товарищи у Лоб
ного места нащупали взаимоприемлемый компромисс: Морозову
и Траханиотову сохранялась жизнь на условии, что «впредь де
им... до смерти на Москве не бывать и не владеть и на городех
у государевых дел ни в каких приказех не бывать», а реальные
властные полномочия берет оппозиция — Н.И. Романов и
Я.К. Черкасский.
73
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
Широко известный эпизод с Алексем Михайловичем, рас
плакавшимся и чуть ли не на коленях умолявшим чернь не губить
любимого воспитателя, не более чем легенда, в истоках имеющая
государя, прослезившегося при целовании «Спасова образа».
Для скрепления клятвой на иконе заключенной мировой он и
покинул дворец, выйдя к толпе на «Пожар». Доводы о божьей
каре тому, кто поднимет руку на близкого родственника, свояка
помазанника Господа, приводил либо Романов, либо иной член
царской делегации. Никита Романов вполне мог стать вторым кня
зем Черкасским, то есть фактическим правителем при молодом,
инфантильном племяннике, если бы те мужики, что разбойничали
на боярских подворьях, не искали легких путей к победе.
Кого-то из них осенила «гениальная» мысль, что хоромы
богачей лучше сжигать, чем разбирать по досточкам — и быстрее,
и бескорыстнее. Вот и «загореся на Трубе двор» в девятом часу
дня (часу в первом пополудни), за ним другой... Дурной пример
заразителен... О розе ветров, кривизне улочек и переулков, кон
центрации горючих материалов за частными заборами, похоже, и
не вспомнили. Пламя стремительно распространилось по Белому
городу, уничтожая все подряд —и боярские усадьбы, и дворянские,
и дьяческие. К ночи аристократический квартал выгорел дотла —
«от Неглины до Чертольских ворот», то есть Пречистенских, а за
ним и дворянская округа «позади Белова города —от Тверских во
рот по Москву реку да до Землянова города», «за Никитскими во
роты от Федоровскаго монастыря все слободы и церковь Николы
Чюдотворца Явленского, и стрелецкия слободы за Арбатскими и за
Чертольскими вороты». Не пострадали разве что «у Трубы около
Петровского Павлов монастырь, дворов с триста». Помимо того
в пепелище превратились торговые ряды — Мучной, Солодяной,
Житный, и государев кружечный двор в Китай-городе.
Понятно, что ретивых поджигателей начали ловить. Они с
перепугу винили во всем Морозова с Траханиотовым, которые
в это самое время пытались выехать из города в места ссылки,
Борис Иванович — в Кирилл о-Белозерский монастырь, Петр
Тихонович — в Устюжну Железнопольскую. Боярин под До74
ТАЙНЫ РАСКОЛА
рогомиловой слободой столкнулся с ямщиками, узнавшими его,
и кинулся обратно в Кремль, где и скрылся в царских покоях.
Окольничий благополучно выбрался из Москвы и поспешил в
сторону Троице-Сергиевой лавры. Между тем утром 4 (14) июня
москвичи, возмущенные вероломством двух министров, вновь
вышли на Красную площадь добиваться справедливости —казни
обоих. Вторую встречу на высшем уровне увенчала неприглядная
сделка: дабы умиротворить радикальное революционное крыло,
ответственным «за пожег» объявили Траханиотова. Морозова,
свояка государя, в очередной раз простили. Привезти в Москву
Петра Тихоновича откомандировали окольничего С.Р. Пожар
ского. Князь настиг жертву в предместье Троицкой обители и
с одобрения келаря, Симона Азарьина, позволил пленнику ис
поведаться, переночевать в лавре, а наутро там же причаститься.
Днем они вернулись в столицу, и ближе к вечеру 5(15) июня палач
обезглавил Траханиотова1.
Почувствовав себя отомщенным, навязав царю в докладчики
Н.И. Романова, усадив в приказы Большой казны, Стрелецкий и
Иноземский Я.К. Черкасского, большинство москвичей посчитало
миссию восстания выполненной. Ликвидация «плещеевщины» с
гарантией ее неповторения ослабила краткосрочное межсослов
ное единство. Отныне каждую из социальных групп волновало
решение собственных проблем: дворян — «урочные лета», по
сад —закладчики, холопство —свобода выбора хозяина, крупных
феодалов —дефицит рабочих рук. И очевидно, на какой почве на
зревал между ними раскол на две больших коалиции. Дворянству
и городам убыточна утечка трудового элемента в «белые слободы»
князей и монастырей, а духовная и светская аристократия, напро
тив, заинтересована в росте перебежчиков, готовых пахать на них в
обмен на меньший налоговый гнет. Вдобавок московские дворяне
здорово претерпели от зажженного холопами антибоярского по
жара. Почему бы царю не воспользоваться этим и не предложить
несчастным «погорельцам» вкупе с посадским движением взаи
мовыгодный политический союз: тандем получает от монархии
законодательное упразднение «урочных лет» и закладничества;
75
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
монархия в лице Алексея Михайловича — согласие на амнистию
Б.И. Морозова?
Не правда ли, перспектива для потенциальных сторонников
государя слишком заманчивая. Только кто о ней замолвит слово
перед лидерами двух сословий и поручится в том, что прощенный
царский родственник во власть не вернется? Новая политическая
структура —«Ревнители благочестия», предводитель которых про
топоп Стефан Ванифатьев в течение 3—4 (13—14) июня активно
общался с вождями посада и завязал ряд полезных контактов.
Когда страсти поутихли, за четыре дня, с 6 (16) по 9 (19) июня,
он с двумя или тремя товарищами — Никоном, Ртищевым и, воз
можно, Нероновым —смелым политическим маневром «украл» у
Н.И. Романова с Я.К. Черкасским победу, а с нею и власть.
Во-первых, они проинформировали о намерениях царя по
садское самоуправление и авторитетных среди дворян особ,
во-вторых, состыковали обе группы друг с другом, ибо дворяне в
революции активной роли не играли и, значит, не очень доверяли
будущему партнеру из низов. Наконец, устроили общее собрание
10 (20) июня. На нем городовые дворяне, дети боярские, гости
и «торговые люди» московских сотен и слобод выработали и
подписали челобитную на высочайшее имя с требованием про
вести Земский собор для упорядочения и корректировки свода
законов с последующим изданием общедоступной Уложенной
книги: «Подшился бы государь ведать всемирные плач, призвал
к себе, государю, московских дворян и городовых дворян же, и
детей боярских, и московских гостий, и гостиние сотни, и черных
сотен середные и меншие стати, и всяких людей... и... от каких от
продаж и от насилства стонут и плачут... оне сами про все про то
государю скажут».
Какими мы располагаем основаниями для такой оценки роли
партии Ванифатьева? Первое, логическое. Совещание с участием
дворян и разночинцев, спустя неделю после восстания, без помо
щи извне пройти не могло. А выступить с подобной инициативой
надлежало силе, уважаемой каждой из сторон. И кого одинаково
внимательно выслушают как дворяне, так и посадские? Никто,
76
ТАЙНЫ РАСКОЛА
кроме «благочестивых» благовещенского протопопа, новоспасского архимандрита, нижегородского попа и царского камерди
нера, убедительным в те дни не выглядел. Даже Н.И. Одоевский,
с 16 (26) июля 1648 г. глава Уложенной комиссии, ибо боярину
найти общий язык с купцом, ремесленником или лавочником, в
отличие от священнослужителя или «стряпчего у крюка», не так
легко.
Основание второе, историческое. По данным приходнорасходных отчетов Печатного двора, с первого дня продажи
«Книги о вере», с 22 июня (2 июля) 1648 г., спрос на нее имел
ажиотажный характер. За два с половиной месяца народ рас
купил две трети тиража (850 экземпляров). Уникальный случай,
если не видеть в Ванифатьеве политической фигуры. Кстати, то,
что «Книга о вере правой... в печать издана повелением царевым
и тщательством благаго духовника его Стефана Вонифатьевича,
благовещенскаго нашего протопопа, во время благочестивное и
тихое», для Москвы летом 1648 г. не секрет. И желание москви
чей и гостей столицы побольше разузнать о мировоззрении тех,
кто из краха сотворил викторию и снабдил государя устойчивой
правящей коалицией, вполне закономерно. Тем паче, что летом
1648 г. единственный доступный для обывателя источник ин
формации о таинственных «ревнителях» — это выше помянутая
книга. Сразу отметим примечательное совпадение. Судя по от
четной документации печатников, к осени 1648 г. популярность
группы Ванифатьева выросла существенно. «Книга о вере» уже
плохо справлялась с функцией политпросвещения. Требовалось
что-то более конкретное, наглядное. И какое событие той осени
отвечало велению времени? Дебют Ивана Неронова в качестве
проповедника в «церкви пречистыя Богородицы Казанския», что
на Красной площади.
О снование третье, политическое. 3 (1 3 ) ию ня 1648 г.
Б.И. Морозов оставил пост первого министра. В пользу кого?
Н.И. Романова?! Я.К. Черкасского?! Формально, да. Фактически,
нет. Как раз числа 9 (19) или 10 (20) июня в Кремле разразился
скандал. Князь Яков Куденетович, главный судья центральных
77
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
приказов, по словам К. Поммеренинга, «не захотел принимать
челобитных, а направлял их к Морозову». Причина, естественно,
проста: распоряжения нового премьера дьяками и подьячими не
исполнялись, ибо они реально подчинялись не ему, а кому-то
другому. Черкасский демонстративно показал кому: Морозову.
Но он ошибался, хотя сей демарш и ускорил отъезд из Москвы
опального боярина. На рассвете, «за час до дни», 12 (22) июня от
ряд стрельцов повез Бориса Ивановича на Белозеро. А затем по
городам и весям разослали иных соратников «царского дядьки»,
кроме тестя Алексея Михайловича — И.Д. Милославского. Даже
Г.Г. Пушкина выдворили за пределы Москвы, из-за чего военные
фабрики столицы и Тулы пришли «в запустение». В итоге в сен
тябре 1648 г. тульское предприятие вернули старым хозяевам —
Марселису и Аккеме2.
Увы, изгнания и служебные командировки не изменили си
туации. В октябре, как и в июне, по уверениям К. Поммеренинга,
чтобы прошению дать ход, надлежало его поднести не князю
Черкасскому, а «приверженцам Морозова», то есть И.Д. Милославскому, А.М. Львову, Г.Г. Пушкину (к тому моменту реабили
тированному), А.Н. Трубецкому... И, ясно, что «приверженцев»
возглавлял тот, кому доверяли участники июньского совещания.
Методом исключения легко определить, кто именно —духовник
Алексея Михайловича Стефан Ванифатьев. Разумеется, протопоп
в управленческую рутину не вмешивался, рекомендуя царю, как быть,
только по вопросам большой политики и по всем церковным.
Так, 27 июня (7 июля) 1648 г. до восьмидесяти челобитчиков
от боярских холопов «просили о своем освобождении» у госу
даря. Более чем вероятно, Алексей Михайлович переадресовал
прошение духовному отцу, для которого тут особой дилеммы не
возникло. Челобитная противоречила соглашению, достигнутому
10 (20) июня. Оттого оно и не рассматривалось. 3(13) июля шесть
заводчиков казнили, прочих оставили иод стражей.
Свое первое стратегическое решение Ванифатьев принял
незадолго до 8 (18) июля 1648 г., дня назначения преемником
Н.И. Чистого думного дьяка Разрядного приказа М.Д. Волоше78
ТАЙНЫ РАСКОЛА
нинова, а не верного помощника убитого, дьяка Ерофея Иванова,
прославившегося позднее под именем Алмаза Ивановича, от
командированного в Посольский приказ с Казенного двора еще
зимой или весной 1646 г. За истекшие два года Алмаз Иванов
хорошо изучил и внутреннюю кухню Посольского приказа, и ди
пломатические аспекты планировавшейся Морозовым антипольской войны, и даже в течение десяти дней (27.12.1646—06.01.1647)
исполнял обязанности думного дьяка, главного судьи. Между тем
19 (29) июня, как мы помним, Григорий Климов привез в Москву
долгожданный «лист» Богдана Хмельницкого.
Долгожданный для Морозова, но не Ванифатьева. Трагедия
Бориса Ивановича заключалась в том, что «ревнители благоче
стия» спасли ему жизнь, а продолжать курс патрона не собирались.
Хотя Морозов их выпестовал, марионетками «дядьки» царя они
не являлись, ибо, во-первых, имели о государственной политике
собственное мнение, во-вторых, более от боярина не зависели.
А первоочередной государственной проблемой «ревнители» счи
тали не Смоленск, а нравственность русского народа. Борьбе за нее
война никак не способствует. Потому с освобождением западного
форпоста Руси надлежало погодить до тех пор, пока русский народ
не усовершенствуется настолько, что ничего подобного Шеиновой
измене в третьей военной кампании против Польши не случит
ся. Вот почему вместо «ястреба» Алмаза Иванова Посольский
приказ возглавил «голубь» Михаил Волошенинов, с 27 ноября
(7 декабря) 1644 г. второй думный дьяк Разрядного приказа,
товарищ И.А. Гавренева. Ему, в недавнем прошлом подьячему и
дьяку внешнеполитического ведомства (1635—1644), дважды по
сетившему Польшу в составе великих посольств (Львова в 1644 г.
и Стрешнева в 1646 г.), и предстояло перенацелить деятельность
учреждения с военного на мирный лад. Похоже, Ванифатьев очень
спешил продекларировать всем — и польской шляхте, и мятеж
ному Хмельницкому —новый международный курс России, если
Волошенинов предстал в качестве главного дипломата страны
раньше официального назначения — 4 (14) июля 1648 г. на пере
говорах с голландским послом К. де Бургом...3
79
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
Июньская революция привела к власти «ревнителей благо
честия», и она же расчистила путь для осуществления программы
Неронова, той самой, которую двенадцать лет назад нижегород
ские попы изложили в челобитной на имя патриарха Иоасафа.
С другой стороны, перед Ванифатьевым широко распахнулись
двери для привлечения в Россию украинских и греческих ученых
монахов исправлять богослужебные книги по греческим образцам,
желательно древневизантийским. Как легко догадаться, именно в
этом нижегородцы поступились принципами ради государствен
ной поддержки выдвинутой ими программы.
И снова совпадение. Осенью 1648 г. протопоп Казанской
церкви Климент по настоятельной просьбе царя впустил к себе
Ивана Неронова, дабы «учение... сладкое» народу внушать о еди
ногласии, аскетичном и трезвом образе жизни, осуждать языче
ские игры и традиции. Между тем 30 сентября (10 октября) того
же года Алексей Михайлович подписал грамоту на имя Зосимы
Прокоповича, епископа Черниговского, предложив ему трех
учителей-иноков Кирилла Замойского, Арсения Сатановского
и Дамаскина Птицкого «прислати к нам... для справки библеи
греческие на словенскую речь на время... хто из них похочет нам,
великому государю, послужити».
Подчеркнем, желание русского государя привлечь к книжной
справе малороссов, по всеобщему мнению, в вере далеко не благо
честивых, нисколько не покоробило и не возмутило Неронова.
Наоборот, воодушевленный перспективой вещать в соборе у
Кремля, «посреди торжища», где «мног народ по вся дни непре
станно... бывает», отец Иоанн как бы не заметил малороссийской
угрозы и с головой окунулся в процесс перевоспитания русских
людей. Так, компромисс, заявленный «Книгой о вере», обретал
реальные черты. Впрочем, молодой царь отклика с Украины
не дождался. Зато нижегородский поп к Рождеству Христову
1648 г. умудрился взбудоражить всю Москву, а по вопросу о
единогласии и вовсе расколол ее жителей на меньшинство, «боголюбцев» одобрявшее, и большинство, метко окрестившее их
«ханжами».
80
ТАЙНЫ РАСКОЛА
Кстати, в исторической литературе Неронова, применитель
но к 1648 г., часто именуют протопопом московского Казан
ского собора или просто «казанским протопопом». Однако еще
С.А. Белокуров в монографии «Арсений Суханов» процитировал
архивные документы, из которых видно, что протопопства в храме,
возведенном Дмитрием Пожарским, нижегородский священник
удостоился под новый 7158-й год, то есть перед 1 (11) сентября
1649 г. И еще 31 января (10 февраля) 1649 г. в ведомостях на по
лучение царского подарка —шубы —он, по-прежнему, назывался
«нижегородским попом». А приблизительную дату первой про
поведи Неронова помогает установить «протокол» февральского
Священного собора 1649 г., обнаруженный тем же Белокуровым:
«... о том в ц[арско]м [граде] Москве уч[и]нила[сь] м[о]лва великая
и всяких чинов православное] людие от церквей Бож[ии]х учали
отлуча[тися] за долгим и безвременным пением».
Неронов и Ванифатьев — большевики XVII века — не при
выкли долго убеждать сомневающихся в собственной правоте.
Вспомните, как в 1636 г. первый затребовал указапатриарха для
«наведения порядка» в Нижнем Новгороде. В Москве история
повторилась. По смыслу сохранившегося отрывка ясно, что
созыв собора спровоцировали распоряжение государя о повсе
местном введении в столичных храмах единогласия (по примеру
Казанского собора) и реакция на вердикт москвичей —массовый
бойкот приходских церквей. Распоряжению, конечно же, пред
шествовало проникновенное наставление нижегородского попа,
что и подтверждает «Житие Неронова»: «И тако Иоанн в велицем
граде Москве жити начат к общей всех пользе. Бяше же ему от
сердечныя к Богу теплоты обычай, яко егда прочитоваше народу
святыя книги, тогда бываху от очию его слезы, яко струя, и едва в
хлипании своем проглаголываше слово Божественнаго писания,
сказоваше же всякую речь с толкованием, дабы разумно было всем
христианом. Також де и пение церковное устави пети и глаголати единогласно и благочинно. И от того времени во всех святых
церквах единогласное и благочинное пение уставися, ово учени
ем протопопов Стефана и Иоанна, ово же повелением царевым.
81
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
В чесом пособствова и богомудрый архимандрит Всемилостиваго
Спаса, иже на Новом, именем Никон, иже потом бысть митрополит
Великому Новуграду»4.
В митрополиты Никона хиротонисовали в марте 1649 г.
Б.И. Морозов в преддверии войны с Польшей никогда бы не по
зволил подобного рода игр с огнем. Вот и получается, что «бла
гочестивая» церковная реформа стартовала ориентировочно в
сентябре — октябре 1648 г. Ее совместили с приездом в Москву
депутатов Земского собора, чтобы те прослушали «лекции» отца
Иоанна и разнесли по стране благую весть. Храм на Красной пло
щади ему подобрали не без умысла. Если не все, то большинство
выборных от уездов и городов, естественно, в нем побывало, и
неоднократно. А с открытием Уложешюго собора Ванифатьев, ко
нечно же, не медлил. Уже 16 (26) июля особое совещание высшей
светской и духовной знати предписало «выбрати из стольников,
и из стряпчих, и из дворян московских и из жильцов, из чину по
два человека, также всех городов из дворян и из детей боярских
взяти из больших городов, опричь Новагорода, по два человека, а
из новгородцев —с пятины по человеку, а из меньших городов —
по человеку, а из гостей — трех человек, а из гостинныя и из суконныя сотен —по два человека, а из черных сотен и из слобод, и
из городов с посадов —по человеку». Кроме того, в тот день сфор
мировали кодификационную комиссию (боярин Н.И. Одоевский,
боярин С.В. Прозоровский, окольничий Ф.Ф. Волконский, дьяки
Г. Леонтьев и Ф. Грибоедов) с заданием в архивах «на всякия
государственныя и на земския дела собрать... государские указы
и боярские приговоры», которые со «старыми судебниками справити». И по каким «статьям» резолюций царских или боярских
«не положено», по тем «наиисати и изложити... общим советом»
свои предложения, «чтобы московскаго государства всяких чинов
людем, от болыиаго и до меныпаго чину, суд и расправа была во
всяких делех всем ровна».
Провинциальным делегациям велели приехать в Москву «на
Семен день 157-го году», то есть к 1 (11) сентября 1648-го. А пока
в глубинке решали, кому заседать на соборе, в Белокаменной тво
82
ТАЙНЫ РАСКОЛА
рилось сущее безобразие: в течение июля-августа многих героев
июньской революции арестовали и по надуманным обвинениям —
мол, «играли в карты или зернь, или продавали табак и водку» или
еще что-либо — выслали из Москвы «за сто первый километр».
Зачем? Общепринятое мнение: партия Морозова мстила народ
ным вождям за дни страха в июне. Вариант менее популярный:
постарались избавить земские региональные депутации от сноше
ний с мятежными приходами. А что, если верно иное: не мститель
ность и недоверие к соотечественникам сподвигли Ванифатьева к
репрессиям, а куда более «уважительные» причины.
Кого выпроваживали из столицы перед Земским собором?
Тех, кто позвал и вывел тысячи людей на «баррикады». Все они
пользовались в приходах большим авторитетом. Недаром, по
свидетельству Поммсренинга, многие жалели об их ссылке и стре
мились добиться помилования. Но тщетно, ибо опальные вожди
умели разговаривать с народом и, разумеется, могли составить
нешуточную конкуренцию официальному царскому проповедни
ку — Ивану Неронову. Не дай Бог, из среды вчерашних бунтарей
выйдет талантливый и достойный оппонент отцу Иоанну. О чем
при таком раскладе будут участники собора рассказывать по воз
вращении домой? Не об одной правильной, «благочестивой» точке
зрения, а как минимум о двух. И еще вопрос, за какой последует
большинство русских земель.
Не от того ли Москву очистили от неблагонадежного эле
мента?! По крайней мере, в сентябре триста выборных дворян,
посадских и стрельцов, представлявших все уголки российского
государства, какой-либо весомой альтернативы Казанскому со
бору не имели, почему чаще посещали его, внимая словам почтен
ного помощника протопопа Климента. Тем не менее устранение
потенциальных соперников не уберегло кампанию от фиаско.
И москвичи, и гости столицы, осознав, чего от всех хочет Неронов,
разочарованно отворачивались от свящешшка. И хотя «прихождаху мног народ в церковь отвсюду» и, «не вмещатися... и в паперти
церковной... восхождаху на крыло паперти», а то и «зряще в окна»
соборные, только вряд ли с целью «послушаху пения и чтения
83
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
божественных словес». На службах в Казанском храме нередко
присутствовал сам царь с огромной свитой. Вот поглазеть на го
сударя, скорее всего, и стекалась с разных концов Москвы толпа.
Кстати, о рождении царевича Дмитрия Алексею Михайловичу
И.Д. Милославский сообщил там же под утро 22 октября (1 ноя
бря) 1648 г. во время всенощной. Монарх лично подавал пример
подданным, как надо выстаивать всенощные «бдения от вечера
даже до последняго часа нощи», и не только по праздникам, но
«по вся недельные дни», то есть воскресные. Однако подданные
и государю не спешили подражать5.
Вместо того чтобы попробовать понять поведение народное,
Ванифатьев, по-большевистски, обязал московских священни
ков немедленно внедрить казанский опыт в своих приходах.
Когда? По-видимому, в конце ноября 1648 г. Ведь параллельно
царь апробировал грамоту, копии которой с декабря 1649 г.
постепенно развезли по всем областям России [экземпляр для
Белгорода датирован 5 (15), для Дмитрова — 20 (30) декабря
1648 г.]. Документ безапелляционно предписывал, чтобы все
«мирские всяких чинов люди» с женами и детьми «в воскресенье
и в господские дни и великих Святых к церквам божиим к пению
приходили и в церкви божии стояли меж себя смирно, в церкви
божии в пение никаких речей не говорили и слушали бы церковнаго пения со страхом и со всяким благочестием внимателно, и
отцов своих духовных и учителных людей наказанья и учения
слушали, и от безмерного пьяного питья уклонилися и были в
трезвости, и скоморохов с домрами и с гусльми, и с волынками
и со всякими играми, и ворожей, и мужиков и баб, к болным и ко
младенцом, и в дом к себе не призывали, и в первой день луны не
смотрили, и в гром на реках и в озерах не купалися, и с серебра
по домом не умывалися, и олова и воску не лили, и зернью, и
карты, и шахматы, и лодыгами не играли, и медведей не водили
и с сучками не плясали и никаких бесовских див не творили и
на браках песней бесовских не пели и никаких срамных слов не
говорили... и кулачных боев меж себя не делали». За нарушение
запрета полагались батоги.
84
ТАЙНЫ РАСКОЛА
Алексей Михайлович, вернее, Стефан Ванифатьев исполнил
то, о чем Иван Неронов с единомышленниками мечтал в далеком
1636 г. Но, как известно, гладко было на бумаге. Прихожане,
сначала московские, затем и прочие, в подавляющем большин
стве царскую волю проигнорировали так же, как и нероновское
красноречие. Они проголосовали ногами, максимально сократив
времяпрепровождение в церкви. Суеверные обряды и языческие
обычаи тоже ничуть не пострадали, в отличие от «рейтинга»
радикальных «боголюбцев», заметно опустившегося. Впрочем,
политическая репутация осенью —зимой 1648 г. больше зависела
не от церковных реформ, а от социальных. И здесь Ванифатьев
никаких рискованных акций не предпринимал, в точности осу
ществив обещание, данное двум поддержавшим его группам —
дворянам и посаду.
С 3 (13) октября обе палаты собора — Высшая (Боярская
дума, духовные архиереи) и «Ответная» (выборные из городов
и уездов) — знакомились с проектом кодекса, подготовленным
комиссией Одоевского. Особых возражений не возникло, ибо
ключевые интересы сословий правящей коалиции оно учитывало.
В главе первой, статья вторая гласила: «А отдавати беглых кре
стьян и бобылей из бегов по писцовым книгам всяких чинов людем без урочных лет». В главе девятнадцатой, статья тринадцатая
утверждала: «А которые московские и городовые посадские тяглые
люди сами или отцы их в прошлых годех живали на Москве и в
городех на посадех и в слободах в тягле, и тягло платили... а ныне
они живут в закладчиках за патриархом же, и за митрополиты, и
за архиепископы, и за епископом, и за монастыри, и за бояры, и
за окольничими, и за думными, и за ближними, и за всяких чинов
людьми на Москве и в городех, на их дворех и в вотчинах, и в по
местьях, и на церковных землях, и тех всех сыскивати и свозити
на старые их посадские места, где кто живал напредь сего, безлетно же и безповоротно. И впредь тем всем людем, которые взяты
будут за государя, ни за ково в закладчики не записыватися и ни
чьими крестьяны и людьми не называтися». Попутно упраздня
лась частная собственность на посадские и крестьянские слободы
85
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
(так называемые белые) в городах с предместьями и в ближайшем
Подмосковье.
Умиротворение дворянства и посада позволило вернуть в
Москву воспитателя царя. Если кто-то и опасался возрождения
диктатуры Морозова, эти страхи развеялись уже спустя пять
суток после появления 26 октября (5 ноября) 1648 г. боярина в
столице. 31 октября (10 ноября) первый министр Я.К. Черкасский
повздорил с ним, сидя за царским столом, и демонстративно ушел
из дворца, создав повод для собственной отставки. О чем «в 4-м
часу ночи» того же дня (незадолго до полуночи) И.А. Гавренев
и известил князя. Три важнейших приказа тогда же поручили
И.Д. Милославскому. Ванифатьев тем самым достиг двух целей:
во-первых, не пустил во власть сторонника войны с Польшей,
во-вторых, окончательно убедил поверившее ему московское
большинство, что «плещеевщина» не повторится. Отсюда и в
целом терпимое отношение москвичей к церковным реформам
отца Стефана, упрямо добивавшегося от прихожан подчинения
уставу благочестия, провозглашенному Иваном Нероновым с
амвона Казанской церкви.
В третий раз укротить непокорную Москву Ванифатьев по
пытался после того, как 29 января (8 февраля) земские депутаты
единодушно одобрили окончательную редакцию Соборного
уложения и на том завершили свою работу. Царский духовник,
видно, не сомневался, что высшее духовенство не посмеет перечить
царскому желанию, и 11 (21) февраля 1649 г. собрал «в середней»
палате царского дворца патриарха, двух митрополитов, трех
архиепископов, одного епископа, шесть архимандритов, девять
игуменов, десять протопопов, не считая себя. В повестку дня внес
единственный вопрос: «как лутче быти» с проблемой уклонения
народа от «долгого и безвременного пения»? Подразумевалось,
конечно же, одобрение Священным собором единогласия, с чем
прихожанам придется-таки считаться. Уверенность в успехе
укреплял визит в Москву патриарха Иерусалимского Паисия,
гостившего в ней с 27 января (6 февраля) 1649 г. Уважаемый грек
присоединил собственный голос в защиту единогласия.
86
ТАЙНЫ РАСКОЛА
Увы, затея с треском провалилась. Двадцать семь участников
прений, отвергнув притязания благовещенского протопопа, по
становили: «Как бы[ло] при прежних святителех митрополитех и
патриархех, по всем приход [ским] церквам божественной службе
быти по-прежн[ему], а вновь ничево не всчинати». И что же Ванифатьев, смирился с финалом, фактически запрограммированным?
Какой там. Наоборот, впал в бешенство. «Муж благоразумен и...
добродетелен» не постеснялся обругать и выбранить почтенных
старцев, отстоявших, между прочим, позицию большинства мо
сквичей, а, в принципе, всей страны. Однако большевик —всегда
и везде большевик. Кто не с ним, тот против него. Несогласные и
вовсе —враги народа, по терминологии отца Стефана —«волки»,
«губители» исконного православия. Судя по жалобе патриарха
и архиереев на высочайшее имя, оскорбительная для них сцена
разыгралась в присутствии Алексея Михайловича и выглядела
продолжением нравоучительного урока, когда главный протопоп
России посетовал юному монарху на то, что «в московском госу
дарстве нет церкви Божии»!
Обиженное духовенство хотело засудить Ванифатьева по
статье Уложенной книги о хулении «соборной и апостольской
церкви», за что полагалась смертная казнь. Впрочем, на духов
ного отца государя, по совместительству, первого министра, она
не распространялась. К тому же для первого министра вполне
естественно именно так отреагировать. Если же еще учесть, что
патриарх Иерусалимский Паисий в Москве не только за едино
гласие выступал, но и за Богдана Хмельницкого слово замолвил,
то нервный срыв отца Стефана нетрудно и понять, и простить.
Кстати, патриарх Иосиф это со временем и сделал6.
Дурную весть отцу Стефану сообщили 1(11) декабря 1648 г.
Вероятно, сам Михаил Волошенинов. В тот день в Посольском
приказе расспросили трех «черных попов» с Афонской горы —
Петрония, Палладия и Сильвестра. Они предупредили царских
дьяков о скором прибытии в Москву патриарха иерусалимского
Паисия. Но не это встревожило Ванифатьева, а факт сопрово
87
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
ждения греческого архипастыря от молдавских границ до городка
Веницы (Винницы) неким полковником гетмана Хмельницкого,
который из Винниц умчался куда-то один, оставив патриарха
дожидаться своего возвращения. Протопоп сразу заподозрил
неладное — попытку запорожцев через одного из вселенских
патриархов убедить Алексея Михайловича ввязаться в войну с
Польшей. Надежда на то, что едет самозванец, рассеял второй рас
спрос афонских старцев 19 (29) декабря. Их описание («ростом...
средним, в плечах широк») совпало с внешними данными того,
кто ранее под сим именем посещал Москву.
Наконец, 21 (31) января 1649 г. гонец Михайло Каленкин при
вез от воеводы Путивля Никифора Юрьевича Плещеева депешу,
разъяснившую ситуацию. Паисий 5 (15) января достиг Путивля
вместе с казацким полковником С.А. Мужиловским, тем самым,
ехавшим с греческим гостем от Ясс. Полковника гетман «послал...
с ним, патриархом... к... царю... Алексею Михайловичу... о... государеве великом деле заодно». Паисий и Хмельницкий встречались
в Киеве. От себя курьер добавил, что Путивль покинул вслед за
Паисием, которого обогнал у Севска, и на дорогу затратил десять
дней. Теперь Ванифатьев уже не сомневался, с чем в Москву спе
шит иерусалимский владыка. Правда, для принятия контрмер у
него имелись считаные дни из-за промедления Плещеева. Первой
он покарал путивльского воеводу тремя днями ареста. Второй
отправил в Калугу Ф.М. Мякинина приставом к Паисию и се
кретным ордером аккуратно разведать в беседах, патриарх «для
чего... к государю едет — для милостыни ль или для иных каких
дел». Третья, самая важная, касалась архимандрита Никона —
единственного, кому протопоп мог доверить ее выполнение...
24 января (3 февраля) Мякинин и Паисий пересеклись в Калу
ге. 27 января (6 февраля) кортеж добрался до Москвы. 29 января
(8 февраля) на квартиру патриарха в Чудовом монастыре пришел
думный дьяк Волошенинов и поинтересовался целью визита. Паи
сий о ней поведал откровенно и без обиняков: «Как де он, патриарх,
был в Киеве и приказывал от себя к гетману Хмельницкому, что
он человек крестьянские веры, а, сложась з бусурманы, миогие
88
ТАЙНЫ РАСКОЛА
христианские крови пролил, а ему де было о том мочно сослатца
с царским величеством. И гетман де писал к нему, патриарху, что
ему о помочи писать было неколи, а покаместа было им о помочи
писать, и ляхи б их всех побили и веру искоренили, и он де по
ссылке, с татары сложася против поляков, за православную християнскую веру стоял. Да гетман же Хмельницкой писал к нему,
патриарху, что он ко государю о помочи писал, чтоб он, государь,
ему, гетману, на поляков помочь велел учинить и войною на них с
своей стороны послал и свои городы, которые от московского го
сударства к ним, поляком, отошли... изволил... у поляков отыскать
(отымать? —КJ7.), и он бы, гетман, все городы и до Смоленска под
государеву руку подвел. И он де, великий государь, помочи им,
черкасом, учинити и городов у них взяти не изволил.
И после того был он, патриарх, у гетмана Хмельницкого у
самово... А ныне они, гетман и все войско запорожское, велели
ему, патриарху, бить челом царскому величеству, чтоб он, вели
кий государь, изволил войско запорожское держать под своею
государскою рукою, а они, черкасы, ему, государю, будут, как есть,
каменая стена, и чтоб он, государь, им помочь учинил ратными
людьми, а они, черкасы, ему, государю, вперед будут надобны...
Он де, патриарх, как у них, черкас, был... всю их мысль видел, что
они под государевою рукою быти желают».
Волошенинов доложил обо всем «на верх», откуда ответили
несколько дней спустя, и весьма оригинально. 4 (14) февраля в
Золотой палате Алексей Михайлович официально поприветство
вал иерусалимского владыку, обменявшись с ним формальными
любезностями и солидным перечнем подарков. Затем патриарха
познакомили с архимандритом Ново-Спасским Никоном, который
тут же буквально приклеился к «дорогому гостю», донимая с утра
до вечера умной речью, московскими достопримечательностями,
приятными прогулками... Паисий быстро разгадал истинный
мотив радушной опеки: затруднить ему поиск при русском дворе
сторонников войны с Польшей. И, похоже, Никон сумел помешать
греческому патриарху выйти на того, в союзе с кем Паисий имел
шанс нейтрализовать влияние Ванифатьева на царя. Ведь одному
89
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
духовному авторитету благовещенского протопопа противостояли
бы и духовный, и светский авторитеты двух уважаемых государем
персон —вселенского патриарха и Б.И. Морозова любимого вос
питателя монарха, фактически приемного отца.
Впрочем, Паисий парировал интригу царского духовника
еще оригинальнее. Осознав, что установить контакт с лицами,
сочувствующими Хмельницкому, не получится, он попытался
распропагандировать обходительного Никона. Уже 8(18) февраля
1649 г. владыка адресовал Алексею Михайловичу льстивое письмо,
расхваливающее «преподобного архимандрита Спасского» —пре
красного собеседника, «мужа благоговейного», «великому госу
дарю» верного. А просьбу оно содержало скромную — позволить
Никону полную свободу общения с ним: «Да будет имети повольно
приходити к нам беседовати по досугу, без запрещения велико
го вашего царствия». Ни Ванифатьев, ни молодой царь подвоха
в обращении патриарха не заподозрили и желание святейшего
удовлетворили, полагая, что оба обсуждают проблемы церковные.
Разумеется, различия в обрядах греческого и русского православия
настоящий и будущий патриархи тоже рассматривали. Однако о
политике дебатировали больше. И если царский духовник за пол
тора года привил Никону симпатию к греческой и малороссийской
культуре, то иерусалимский иерарх за пару месяцев заронил в том
же человеке серьезные сомнения в продуктивности политики са
моизоляции от Украины, избранной Ванифатьевым. К концу мар
та Никон как минимум, во многом пересмотрел свое отношение к
внешнеполитическому курсу Москвы, раз Паисий перед отъездом
домой велел одному из членов свиты остаться в Москве. В списках
посольства он значился «уставщиком Арсением».
О таинственной фигуре Арсения Грека, соратника патриар
ха Никона, написано немало, и, особенно, о странном повороте
судьбы, когда Арсения, официально принятого в русскую службу
учителем риторики, через два месяца обвинили в отступничестве
от православия и чуть ли не в проповеди католичества на Руси,
после чего сослали на Соловки «для исправленья православные
християнские веры». В исторических трудах неизменно упомина90
ТАЙНЫ РАСКОЛА
стся факт «сдачи» монаха его же патроном, патриархом Иеруса
лимским Паисием. А вот причина жертвоприношения не ясна.
Поверить в версию сановного путешественника, что по дороге
назад, на русско-польской границе, в Путивле, он впервые от
киевских иноков услышал о неприглядном прошлом старца —не
однократной смене вероисповедания (из православия в папизм,
из папизма в ислам, из ислама в униатство, из униатства опять в
православие) — нельзя, ибо «еретик и дьявол» о своих религи
озных мытарствах по свету сообщил Паисию в Киеве в 1648 г.
при знакомстве. И вселенский патриарх тогда раскаявшегося
грешника «простил, и служить велел», взяв с собой в Москву
«дидаскалом».
Что же побудило в действительности владыку подставить со
отечественника под удар? Угроза куда более болезненного разо
блачения, чем покровительство хорошо законспирировавшемуся
«агенту» римского костела или страшных магометан. Возникла
она и вправду в Путивле после встречи с тремя иноками «Киев
ского братцкого монастыря» Епифанием Славенецким, Арсением
Сатановским и Феодосием при следующих обстоятельствах.
Выехав из Москвы 10 (20) июня 1649 г. в компании со «строите
лем» столичного Троице-Сергиева подворья (Богоявленского
монастыря) Арсением Сухановым, откомандированным на Восток
Посольским приказом ради описания «святых мест и греческих
церковных чинов», Паисий достиг Путивля 25 июня (5 июля).
27 июня (7 июля) там же проездом остановились три вышеназ
ванных инока, отправленные в Москву митрополитом Киевским
Сильвестром Коссовым в ответ на грамоту Алексея Михайловича
от 14 (24) мая 1649 г. с повторной просьбой прислать к нему учи
телей, кои «божсственнаго писания ведущи и еллинскому языку
навычны, и с еллинскаго языка на словенскую речь перевести
умеют, и латинскую речь достаточно знают». Славенецкий и Сатановский торопились в Москву учительствовать, Феодосий с
«молебной грамотой» о милостыни для родного монастыря. Со
провождал их москвич, «торговой человек Перфирей Зеркалников». Пока Зеркальников оформлял у воеводы Плещеева паспор
91
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
та и кормежные документы, старцы беседовали с людьми из свиты
Иерусалимского патриарха, возможно и с самим патриархом.
29 июня (9 июля) Паисий особой грамотой подкрепил «мольбу»
братских монахов о щедром подаянии. О старце Арсении в ней —
ни слова 1(11) июля он уведомил московского царя о международ
ных новостях из Турции и Полыни, отметив в постскриптуме усердие
пристава —И.Ю. Тургенева. И снова об Арсении Греке ничего.
Однако в тот же день произошло что-то, вынудившее Паисия
приложить к письму отдельный лист с перечнем вин несчастного
«дидаскала», а наутро 2 (12) июля проинформировать обо всем
спутника —Арсения Суханова, который не преминул от себя ото
слать особый рапорт. Этот рапорт и подсказывает, что произошло.
Паисий от кого-то из подчиненных узнал важную подробность
задушевных бесед с тремя киевскими иноками: кто-то из ученой
троицы проявил хорошую осведомленность, но не о прошлом, а
о настоящем Арсения Грека — о службе переводчиком в штабе
Богдана Хмельницкого. Опасность обнаружения возле Никона не
папского или султанского «шпиона», а «связного» запорожского
гетмана и побудила патриарха Иерусалимского немедленно ней
трализовать «учителя», подосланного Хмельницким, чтобы никто
не успел бросить тень на репутацию Никона, потенциального со
юзника Украины в Кремле, 11 (21) марта 1649 г. не без помощи
Паисия ставшего митрополитом Новгородским и Великолуцким,
то есть де-юре заместителем патриарха Всея Руси. От того донос
святейшего изобилует праведным гневом на «бусурманство» и
«унеятство» еретика Арсения, а ключевая тема затронута вскользь:
«Я его обрел в Киеве, и, зная он тот язык, говорил с полковником,
и я взял его, а он не мой старец».
Полковник — это Силуян Андреевич Мужиловский, через
которого Паисий вошел в контакт с вождем нарождавшейся казац
кой республики. Но без Арсения Грека, владевшего «славенской»
речью, диалог двух сторон едва ли бы состоялся. Знание помимо
греческого и других «диалектов» (латинского и, возможно, ту
рецкого), чему способствовали девять лет учебы в Венеции, Риме
и Падуе, жизнь в Стамбуле, очень пригодились «черному попу»
92
ТАЙНЫ РАСКОЛА
из Греции, поселившемуся по рекомендации польского короля
в Киево-Могилянской академии, когда в июне 1648 г. на всем
Приднепровье утвердилась революционная запорожская власть.
Подозреваю, что ученый монах в поле зрения Хмельницкого попал
не случайно. Богдан Михайлович вполне мог знать о «подвиге»
Арсения, излечившего от припадка каменной болезни Владисла
ва IV, за что и удостоился высочайшего направления в Киев под
крыло митрополита Сильвестра Коссова. Скромный инок, немало
переживший и повидавший, едва не сделавший головокружи
тельную карьеру (за два-три года из рядового монаха поднялся
до кандидата в епископы Мофтонские и Коронские), освоивший
в Падуе врачебную науку, как никто подходил на роль личного
переводчика и медика гетмана Хмельницкого.
Сохранились сведения о привлечении Адамом Киселем —
главным медиатором Речи Посполитой — к консультациям с
Хмельницким о перемирии Сильвестра Коссова. Не монах ли
Арсений, родом из Фессалии (г. Трикала), в качестве переводчи
ка сопровождал митрополита Киевского на встречу с гетманом?!
Так или иначе, а к приезду патриарха Паисия в Киев в середине
декабря 1648 г. ученый грек вошел в доверие к Богдану Михай
ловичу. И гетман, посовещавшись с иерусалимским владыкой,
отпустил в Москву того, чьи знания и опыт должны были помочь
склонить русский двор к вступлению в войну с Польшей, о чем
в ту пору мечтало почти все население Украины. К сожалению,
миссия Арсения Грека пресеклась на старте. Арсений Суханов про
«дидаскала» известился от монаха Иоасафа, казначея Паисия. Тот,
по-видимому, накануне вечером и переполошил хозяина, и ему же
кто-то из киевлян неосторожно высказался об Арсении.
Иван Тургенев привез оба «извета» в Москву 25 июля (4 авгу
ста). Ученые монахи опередили его на тринадцать дней и положен
ный правилами расспрос в Посольском приказе уже прошли, ни о
чем дискредитирующем старого товарища не обмолвившись. Од
нако угроза не миновала. Ведь они могли проболтаться и позднее,
при любой подходящей оказии. Так что Тургенев поспел вовремя.
Учителя риторики немедленно вызвали к судьям — Н.И. Одоев
93
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
скому и М.Д. Волошенинову, которые к вечеру уличили монаха в
том, что тот за короткий срок перебывал «униятом... бусурманом
и потом... опять... униятом и во всем стал еретик и диявол», а в
Россию заявился «еретическия плевелы сеять». Ночь и еще сутки
арестант провел под охраной в доме Тимофея Степановича Владычкина, «в Белом городе, на Кулишках у Николы Подкопаива,
у городовые стены». 27 июля (6 августа) государь вынес вердикт,
почему-то довольно мягкий —ссылка на Соловки для исправления
с отдачей «старцу доброму под крепкое начало».
Если мы вспомним, какой епархии до 1682 г. принадлежал
Соловецкий монастырь, Новгородской, то можно подумать,
что сам Никон позаботился о судьбе опального. Как раз нет.
С 24 марта (3 апреля) 1649 г. он обретался в Великом Новгороде.
Значит, Арсения спас кто-то другой, причем осведомленный о
благосклонности к старцу митрополита. Кто же? Судя по всему,
Б.И. Морозов, ибо отправкой на север «дидаскала» занялся не
М.Д. Волошенинов, один из судей и светский хозяин Новгород
ского края, а дворецкий А.М. Львов, старый приятель Бориса
Ивановича. А коли так, то контакт между греческим патриархом
и русским боярином, по-видимому, все-таки состоялся. Опреде
ленно при посредничестве Никона, разумеется, сугубо конфиден
циально, зато с любопытным результатом: обе стороны сочли за
благо не торопить события, почему Никон и отлучился в Новгород,
а Арсений обосновался учителем в Москве.
О наличии у старца высоких покровителей в Кремле летом
1649 г. свидетельствует и то, что перед самым его отъездом на Со
ловки, 30 или 31 июля (9 или 10 августа), в инструкцию для игу
мена Ильи вписали имя «старца доброго». Опять же кого-то при
дворе очень волновало, чтобы ученый грек попал там, на острове,
в хорошие руки. Этот кто-то не поленился навести справки и, взяв
на себя функции монастырского игумена, конкретизировать, кому
лучше надзирать за Арсением — «уставщику старцу Никодиму».
1(11) сентября 1649 г. отряд Владычкина добрался до Соловец
кой обители, а через двое суток пустился в обратный путь, чтобы
26 октября (5 ноября) в Москве отрапортовать перед дьяками
94
ТАЙНЫ РАСКОЛА
приказа Большого дворца о том, как его подопечного встретили
на острове. А встретили настороженно, и прошло какое-то время,
прежде чем монахи оценили кроткий и покладистый характер еще
не старого, лет сорока, грека. Арсений легко приноравливался к
нормам и обычаям тех мест, куда заносила судьба. Приспособился
и к соловецкому распорядку, быстро вжившись в монашеский
коллектив и завоевав уважение большинства монахов.
Конечно, и Никону, и Морозову пригодился бы специалистполиглот, разбиравшийся в католичестве, исламе, православии
по-гречески, знакомый с Богданом Хмельницким. Только ссора
с Ванифатьевым грозила катастрофой: протопоп не простил
бы Никону переориентацию на партию войны, возглавляемую
Морозовым. Отец Стефан разозлился на патриарха Иосифа за
неодобрение единогласия. За малейший признак сочувствия тем,
кто ратовал за разрыв с Польшей, покарал бы жестче и безжалост
но, по сути, хотя по форме опала выглядела бы благопристойно:
неугодный по служебной надобности покинул бы Москву, причем
надолго.
Насколько тема войны неприятна Ванифатьеву, хорошо все
уяснили на отпускной аудиенции патриарха Паисия 6 (16) мая
1649 г. Внешние почести не обманули владыку. То, зачем он
приехал в Москву, в ответной речи отсутствовало. По украинской
проблеме царь предпочел отмолчаться. Однако Паисий через
А.М. Львова и М.Д. Волошенинова настоял на обнародовании
официальной позиции Алексея Михайловича. Требование удо
влетворили через три дня, 9 (19) мая. Львов и Волошенинов на
вестили патриарха и огласили мнение государя: «У его царского
величества с великими государи короли польскими... вечное докончанье. И его царскому величеству своих государевых ратных
людей на помочь войску запорожскому за вечным докончаньем
дати и войска запорожского з землями в царского величества сто
рону принята нельзя, и вечного докончанья никакими мерами на
рушить не мочно. А будет гетман Хмельнитцкой и все запорожское
войско своею мочью у короля и у панов-рад учинятца свободны
и похотят быть в подданстве за великим государем нашим... без
95
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
нарушения вечного докончанья, и великий государь наш... его,
гетмана, и все войско запорожское пожалует под свою царского
величества высокую руку и принята велит». На худой конец, если
поляки потопят революцию в крови и восстановят контроль над
Малороссией, русский двор обещал гонимых и теснимых едино
верцев у себя «принята без земель».
Процитированное —максимум, который партия мира, партия
Ванифатьева, бралась исполнить. Важно подчеркнуть, что она
не имела ничего против украинцев и объединения с ними. Ее не
устраивало одно —война, война, как таковая, способная помешать
задуманному «6оголюбцами»-радикалами воспитанию церковью
нового русского человека. Заметим, воспитания через насилие.
Ни Ванифатьев, ни Неронов не собирались проповедями обла
гораживать прихожан. Для них проповедь лишь артподготовка.
А главное оружие —запреты и страх наказания. Поэтому царский
духовник избегал сотрудничества с «боголюбцами» умеренными,
питомцами троице-сергиевского кружка, группировавшимися
вокруг келаря лавры Симона Азарьина. Они, напомню, никуда
не спешили и надеялись изменить поведение соотечественников
именно проповедями, для чего при поддержке боярина А.М. Льво
ва в московской типографии печатали книги житийного жанра.
Народу грамотному предлагалось биографии читать, а неграмот
ному — воспринимать на слух из уст приходских священников
или владеющих грамотой родных и друзей.
Сторонников Азарьина среди образованных людей, как
духовных, так и светских, насчитывалось много. Радикалы же
оставались в меньшинстве, зато выигрывали качественно, зару
чившись симпатиями царя Алексея Михайловича. Тем не менее
дефицит сторонников ощущался постоянно. Прикомандирова
ние к патриарху Паисию Арсения Суханова — наглядный тому
пример. Ведь царский паломник — тоже из числа умеренных,
около 1645 г. пожалованный в «строители» московского филиала
Троице-Сергиевой обители, а еще ранее, с лета 1633 г. по весну
1634 г., служивший архидиаконом всероссийского патриарха, то
есть Филарета Никитича. Похоже, Ванифатьев просто не отыскал
96
ТАЙНЫ РАСКОЛА
среди друзей Неронова достойного кандидата, коли посоветовал
государю отправить на восток с культурными и политическими
задачами человека из конкурирующего лагеря7.
Картина складывалась парадоксальная. Россия три года вына
шивала сразу три стратегии дальнейшего развития —постепенного
просвещения, принудительной аскетизации, военной мобили
зации. Каждая в окружении царя нашла своего «адвоката» —
А.М. Львова, С. Ванифатьева, Б.И. Морозова. Голос первой звучал
слабо, третьей — громче, второй — еле уловимым шепотом. Для
победы азарьинской линии требовались годы, морозовской —объ
явление войны Польше, ванифатьевско-нероновской... ничего,
ибо этот проект — проект утопический, без шансов на реальное
воплощение, и нижегородские страдания отца Иоанна 1636 г.
предупреждали о том. Жаль, что и Неронов, и Ванифатьев не
осмыслили поучительный опыт, а по-прежнему фанатично верили
в успех. Хотя поле для деятельности в масштабах всей страны они
вряд ли бы обрели, не будь политического катаклизма лета 1648 г.,
вдохнувшего в призрачное предприятие жизнь.
Наверное, Никон был единственным, кто из крайнего крыла
«боголюбцев» стремился трезво оценить ситуацию. Оттого и до
воды патриарха Паисия не проигнорировал, а взял на заметку.
Прежде чем согласиться с ними или отвергнуть, он, несомненно,
хотел увидеть финал задуманного товарищами эксперимента.
А финал всецело зависел от того, чем закончится дуэль Ванифа
тьева с патриархом Иосифом по вопросу о единогласии.
Ни Хмельницкий, ни Паисий, ни сам патриарх Иосиф не по
дозревали, что поражение Ванифатьева на Священном соборе в
феврале 1649 г. отложило русско-польскую войну на два года, а
торжество концепции Б.И. Морозова поставило на грань краха.
Уступи большинство упрямому протопопу, рекомендуй всем
приходам единогласие, присовокупив к главной резолюции свое
особое, скептическое мнение, «Переяславская рада» собралась
бы гораздо раньше, а потери украинцев от патовой круговерти
войны с Польшей свелись бы к минимуму. Однако в Москве с
4 Писаренко К. А.
97
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
осени 1648 г. дебаты о церковной реформе оттеснили на задворки
судьбу Смоленска, из-за чего казацкая республика угодила в за
падню. Непонятный «Черкассам» русский нейтралитет сузил поле
для маневра до двух вариантов: либо добиваться легализации в
рамках Польши, либо по примеру Валахии, Молдавии и Крыма
идти вассалом к турецкому султану.
Ясно, какое зло выглядело наименьшим — встраивание в
христианскую дуалистическую шляхетскую республику третьей
составной частью. Однако в Варшаве триединство Польши, Лит
вы и Украины всерьез не воспринималось. И никакие военные
победы Хмельницкого не могли выбить из шляхты подлинный
политический компромисс. Любое перемирие или мир в итоге
оборачивались краткой передышкой между сражениями, нужной
полякам для сколачивания новой армии взамен разгромленной.
19 (29) июня 1648 г. агент А. Киселя игумен П. Ласко убедил
казацкую раду в Чигирине предпочесть войне переговоры. Это
первое затишье завершилось 16 (26) июля боем под Констан
тиновым отрядов князя Иеремия Вишневецкого и Максима
Кривоноса, вернувшегося с Левобережья. «Вторая война» оказа
лась не менее скоротечной. Падение крепости Бар 28—31 июля
(7—10 августа), конфузия под Пилявцами 13—14 (23—24) сентя
бря (вблизи Константинова) и капитуляция крепости Кодак на
Днепре 21 сентября (1 октября) 1648 г. реанимировали в ноябре
перемирие на три месяца, «до маслених запуст». Впрочем, мирный
«конгресс» в Переяславле, «работавший» с 9 (19) по 16 (26) фев
раля 1649 г., успехом закономерно не увенчался: посол А. Кисель
ничего интересного, кроме удвоения квоты на реестровых казаков
(до 12—15 тысяч сабель) и свободы вероисповедания, Хмельниц
кому не предложил.
Между тем избранный на сейме 10 (20) ноября 1648 г. новым
королем, брат Владислава IV Ян-Казимир 7 (17) января 1649 г.
короновался в Кракове главой Польши и Литвы, но не Руси, а,
кроме того, жаждал лично одолеть Хмельницкого в бою. Ему не
хватало только дееспособного войска, почему всю весну в Польше
велся тотальный набор солдат. «Скребли» по всем «сусекам» —
98
ТАЙНЫ РАСКОЛА
и дома, и за границей. Оттого на украинском фронте от Бара через
Константинов до Гощи (резиденции А. Киселя) боевые действия
около полугода ограничивались мелкими стычками. В Белой Руси
наблюдалось то же. Отметить можно лишь две крупные акции: на
севере казаки полковника М. Небаба овладели Гомелем, на юге
хоругви князя И. Вишневецкого — крепостью Бар.
Кампания 1649 г. началась на исходе июня марш-броском
казацко-татарской армии Хмельницкого к Збаражу (северовосточнее Тернополя), где стояли части Вишневецкого, и окру
жением неприятеля 30 июня (10 июля). Около месяца поляки
просидели в осаде, уповая на помощь короля. Ян-Казимир с основ
ным корпусом 3 (13) августа вышел к городу Зборов (северозападнее Тернополя), в четырех милях от Збаража. Но гетман
упредил попытку деблокады атакой врага 5 (15) августа в момент
переправы через заболоченную дорогу. Ожесточенное сражение
внезапно затихло днем 6 (1 6 ) августа по инициативе крымского
хана. Ислам-Гирей откликнулся на просьбу короля и взял на себя
роль посредника. Уже 8 (18) августа 1649 г. Хмельницкий и ЯнКазимир подписали мирный трактат, учредивший украинскую
автономию под протекторатом польского монарха. Граница между
коронными землями и гетманскими пролегла по рекам Случь и
Сож. Православие на территории Гетманщины получило статус
главной религии.
Увы, Зборовский мир «вечное докончанье» на польскоказацком рубеже не обеспечил потому, что в Варшаве не дове
ряли гетману и казакам, а в Киеве — королю и шляхте. Хотя до
середины осени Богдан Михайлович излучал оптимизм и даже
позволил себе едкие замечания в адрес подозрительно часто на
езжавших в Киев и Чигирин московских курьеров и посланцев.
Двум из «московитов» — Василию Бурому и Марку Антонову —
9 (19) сентября 1649 г. он бросил упрек в лицо: «Ездите де вы не
для росправы, для лазучества», после чего пригрозил отомстить
Алексею Михайловичу за тщетные мольбы о помощи «ратными
людьми» войною «под Путивль... на иные... украинные городы и
под Москву». Конечно, ни о какой войне с Россией гетман не ду
4*
99
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
мал, а православного соседа порицал от обиды за поразительную
недальновидность царя, обрекавшего его на противоестественные
союзы то с мусульманами, то с папистами.
Несмотря на искреннее стремление и Яна-Казимира, и Хмель
ницкого избежать еще одного кровопролития, накопившаяся за
десятилетия взаимная ненависть украинцев к полякам и наоборот
сводила на нет все мероприятия по урегулированию конфликта.
А. Кисель боялся ехать в Киев на воеводство без охраны. Ко
роль снабдил «миротворца» большим отрядом жолнеров, что
возмутило киевлян. Гетман в ожидании узаконения польским
сеймом зборовских «статей» мешал пропуску в «черкасские» го
рода королевских старост («урядников»). Шляхтичей подобный
шантаж, понятно, не мог не раздражать. Очень существенно на
рост обоюдной неприязни повлияли дипломатические комбина
ции Варшавы и Чигирина. Хмельницкий обещал содействовать
крымскому хану «из неволи свободитца от турского царя», для
чего заранее разослал конфидентов по вассальным Стамбулу
княжествам для выяснения их готовности примкнуть к широкой
антиосманской коалиции. Отправился казацкий посол и в Семи
градское (венгерское) княжество, где правили потомки короля
Польши Батория. В Польше данный факт многих встревожил: а
не намерен ли вероломный «Хмель» в союзе с татарами, валахами,
мутьянами, сербами, греками и шведами свергнуть Яна-Казимира
и возвести на престол венгра Георгия или Сигизмунда Ракоци?!
На таком фоне неудивительны интриги монарха Речи Посполитой по стравливанию татар и казаков с донским казачеством и
турецким султаном. А какой вывод сделал Богдан Михайлович,
разгадав игру ясновельможного государя? Верно: «Ему большое
опасенья от поляков. Никакими де обычаи верить им и положитца
на них крепко не уметь. Лутчая де дело, чтоб тех врагов наперед
искоренить, потом над турским промышлять»....
Уже к декабрю 1649 г. на польско-украинском кордоне на
блюдалась переброска вооруженных «лятцких людей» к Лю
блину и Каменец-Подольскому, а казаки укрепляли оборону
вблизи Винницы, Поволоча, Брацлава. К счастью, к весне на
100
ТАЙНЫ РАСКОЛА
пряжение спало. Примечательна запись в «Летописи самовидца»
(Р.А. Ракуш и-Романовского) о 1650 г.: «Войско коронное з
гетманами стояло под Камянцем-Подолским, не даючи жадной
причины козакам до войны». Судя по оговорке автора, казаки
желаливоевать с поляками. Почему? Похоже, виной тому —ста
тья зборовской конституции о лимите на реестровых казаков —
не свыше сорока тысяч. Счастливчики ставились на довольствие у
польского короля и подчинялись только гетману. А вот все прочие
регистрировались мещанами, подведомственными королевским
старостам, сменяемым раз в три года.
Поляки, в свою очередь, мечтали о реванше над казаками ради
мести и возвращения контроля над утраченными имениями и
холопами. Возглавляли воинственную партию князья И. Виш
невецкий и Я. Радзивилл. По словам русского гонца Г. Кулакова,
посетившего в декабре 1649 г. Варшаву, «во всех в польских и в
литовских людех в шляхетстве и в мещанях про... Вишневецкого
похвала великая, и все люди, от мала и до велика, без меры ево
любят». Зборовский пакт польское общество встретило в штыки,
грозя королю «рокошом», коли не отдаст булаву гетмана корон
ного Вишневецкому — единственному спасителю Речи Посполитой. Так что основания для войны в 1650 г. имелись, но она не
вспыхнула. Не вспыхнула не вопреки, а благодаря усилиям двух
государственных лидеров — польского короля и украинского
гетмана. Однако к Рождеству 1650 г. общественные настроения и
на востоке, и на западе «вскипели» до крайности, и «самовидец»
радостно заметил: «Зимою почали давати жолнерове повод до
войны!» И война разразилась.
Каплей, переполнившей чашу терпения, стала новость, до
летевшая до Чигирина в середине ноября, о тайной миссии пана
Белинского в орду для подкупа «татар на козаков». Первыми
казацкий гнев почувствовали королевские старосты. Волна
эмигрантов-чиновников тут же нахлынула на приграничье Мо
сковии и Польши. А вскоре, 8(18) января 1651 г., Хмельницкому
сообщили главное: сейм в Варшаве, наконец, проголосовал по збо
ровской конституции: «черкасом быть лейстровым, по-прежнему,
101
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
12000... и быти б им, по-прежнему, под их справою в послушанье»,
то есть у поляков.
Гетман немедленно обратился за сикурсом к Ислам-Гирею,
каковой под командою царевича нурадын Казы-Гирея покинул
Бахчисарай 17 (27) февраля. А комбинация с польским подкупом,
видимо, имела и место, и эффект. Татары решили защищать каза
ков, если шляхтичи будут их сильнее. При том, что над украинцами
нависла нешуточная опасность угодить в тиски. Вишневецкий пла
нировал наступать на Киев с запада, Радзивилл —с севера. Богдан
Михайлович, догадываясь о том, попробовал разбить неприятеля
по частям. Прикрыв литовское направление корпусом Мартына
Небаба (Черниговский, Нежинский, Киевский полки, ополчение и
ногайская орда), гетман повел костяк армии к Зборову через Кон
стантинов, южнее которого в течение февраля и половины марта
шло ожесточенное сражение за Винницу. Дождался крымского
хана, и уже с ним атаковал войска Яна-Казимира, двигавшиеся
от Сокаля, под Берестечко 18—20 (28—30) июня. В третий день
баталии Ислам-Гирей выкинул фортель, обескураживший Хмель
ницкого: «На крымского хана неведомо какой страх нашол, что...
покинув в таборе возы и наметы, побежал». Гетман кинулся за ним,
настиг верст через двадцать, чтобы выслушать такое оправдание:
«Он чинил не побег... гнался за своими татары, чтоб их перенять
и уговорить, чтоб де к ним, черкасом, в обоз назад воротились».
Разумеется, казацкий вождь постарался урезонить союзника, при
зывал вернуться на поле боя. Хан вроде бы и не возражал, но под
разными предлогами медлил. Конец колебаниям положил ливень.
«Мокрым и в грязи итти на бой с поляки» никак нельзя. И ИсламГирей, не мешкая, со всей ордой поскакал к Константинову, не
отпуская от себя Хмельницкого.
Казаки же, потеряв в одночасье конницу, предводителя и
победу, забаррикадировались в обозе. Под защитой повозок они
прогатили в трех местах заболоченную речку Гасловку и за десять
дней разными партиями ушли на восток. 30 июня (10 июля) ЯнКазимир занял опустевший табор, после чего устремился к Киеву,
куда с севера, опрокинув заслон полковника Небаба, прорвались
102
ТАЙНЫ РАСКОЛА
хоругви Радзивилла. В конце июля князь овладел городом. А ко
ролевское войско лишь 16 (26) августа вышло к Фастову, не риск
нув штурмовать Белую Церковь — центр сосредоточения вновь
сформированной казацкой армии. К тому же 10 (20) августа от
болезни умер вождь польского реванша —князь Иеремия-Михаил
Вишневецкий, и бремя реального руководства армией легло на
отпущенного из плена по Зборовскому миру коронного гетмана
Николая Потоцкого. Около месяца противники присматривались
/фуг к другу, пробовали начать диалог. Однако тот не задался, и
13—15 (23—25) сентября поляки тщетно пытались вооруженным
путем взять Белоцерковский бастион. Неудача, недостаток про
визии и фуража, болезни, партизанские вылазки, а еще слух о
приближении крымской орды, позднее подтвердившийся, скло
нили шляхетство на мировую, которую обе стороны и заключили
17 (27) сентября 1651 г.
По ней территория республики сужалась до Черниговского
воеводства, список реестровых казаков сокращался вдвое, а в
городах Брацлавского и Киевского воеводств размещались поль
ские гарнизоны. Вот какими ужасными последствиями аукнулась
Украине трусость или измена крымского хана под Берестечко.
Впрочем, почему трусость или измена? Ведь Богдана Михайло
вича более чем странное поведение Ислам-Гирея нисколько не
разгневало и не оскорбило. Наоборот, осенью 1651 —зимой 1652 гг.
гетман, как никогда, высоко ценил свою «дружбу» с Бахчисара
ем. Он даже не постеснялся, хотя и в вежливой форме, в письме
Л. Киселю послать Яна-Казимира куда подальше с его повелением
от 3 (13) января 1652 г. «испытать верность» казаков совершением
набега на Крым. «Не буду искать татар в диких полях или в лесах.
Они сами ко мне придут. Лишь бы я им только сообщил. И при
том на все злое в отношении ляхов», — написал Хмельницкий
не кому-нибудь, а главе польской администрации на Украине.
Что означала подобная дерзость? Принятие ультиматума ИсламГирея, каковым и была паническая ретирада из-под Берестечко.
И ни польские сабли, артиллерия или ненастная погода «испуга
ли» крымского царя. Хан, убедившись, что полунамек в Зборово
103
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
гетман проигнорировал или не понял, под Берестечко намекнул
более прозрачно на то, до какой степени успехи Украины в войне
с Польшей зависят от альянса с татарами. И, следовательно,
вождю украинцев надлежало выбрать, наконец, с кем он далее
продолжит сражаться за автономию — с настоящими братьями
по оружию, крымчанами, перейдя под протекторат Стамбула,
или в одиночку с иллюзорной надеждой на братство с право
славной Россией.
Три года русского равнодушия с неизменными ссылками на
«вечное докончанье» практически истребили эту надежду. Че
рез кого только Богдан Михайлович не стучался в московскую
«дверь»? Официальные московские послы, начиная с дворянина
Григория Унковского (апрель 1649 г.), воеводы приграничных
городов, московские подьячие и просто курьеры Посольского
приказа, дети боярские, стрельцы и пушкари «украинных» и замо
сковных крепостей, едущие в Москву купцы и мещане, патриархи,
митрополиты, монахи, несколько собственных послов — боевых
полковников... И (22) марта 1651 г. гетман по совету очередного
посла Л.Д. Лопухина напрямую обратился к Б.И. Морозову: «заступити за нас» перед Алексеем Михайловичем.
Тщетно. Москва буквально издевалась над ним, предлагая
прежде добиться от польских властей признания украинского
суверенитета или выставляя себе в великую заслугу то, что не
однократно отклоняла просьбу Речи Посполитой о военной
помощи против мятежных «Черкасс». Примечателен крик души
Богдана Михайловича, раздавшийся 10 (20) мая 1651 г. Беседуя
с греческим монахом, старцем Павлом, о России, он воскликнул:
«Я де посылаю ото всего сердца своего, а они лицу моему насмехаютца!» В последний раз луч надежды блеснул 14 (24) июля
1651 г. В Корсуни Хмельницкого приободрили два гостя из Мо
сквы — митрополит Назаретский Гавриил и подьячий Григорий
Богданов, вселив уверенность, что после пережитого казаками
несчастья при Берестечко русские не замедлят прийти на подмогу.
Назад Г. Богданов повез семь листов, адресованных царю и пяти
самым влиятельным при дворе персонам —Ванифатьеву, Ртище
104
ТАЙНЫ РАСКОЛА
ву, Морозову, Милославскому, Волошенинову. Стоит отметить,
что Гавриил взял на себя поиск нужных слов для протопопа и
молодого товарища великого государя. Хмельницкий им не писал,
что лишний раз свидетельствует о том, кто именно мешал русскоукраинскому объединению — царский духовник.
Что ж, и назаретянин заблуждался. Письма, предварявшие
запорожское посольство, ни на йоту не пошатнули внешнеполи
тические приоритеты Москвы. Правда, с ответом она предпочла
не спешить. Полковника Каневского Семена Савича Пыника
«с товарищи* в конце сентября проинформировали, что офи
циальную российскую позицию озвучит особый царский посол.
Хмельницкий сразу же заподозрил неладное, почему и задорожил
еще сильнее крымским партнером. Он догадался, о чем в Кремле
постеснялись заявить открыто, и почти смирился с неминуемым —
обращением Украины в вассала Османской империи. Отсутствие
русского посла в ноябре и декабре 1651 г. не предвещало ничего
хорошего. Тем не менее гетман желал услышать окончательный
вердикт Кремля и для того 9(19) января 1652 г. снарядил в дорогу
еще одпо посольство —наказного полтавского полковника Ивана
Искру, которого сопроводил в Россию известный нам московский
купец Порфирий Зеркальников, у Хмельницкого улаживавший
по поручению царя торговые споры.
Оба прибыли в Москву 1 (11) февраля. Зеркальникова до
просили не мешкая. Выяснили, что Искра поставит вопрос о
принятии Украины под «государеву высокую руку» ребром, и...
взяли тайм-аут. Полковник промаялся в Москве месяца с полтора,
прежде чем 22 марта (1 апреля) встретился и с царем, и с Волошениновым. Похоже, опасения ухода запорожцев «к хану в Крым»
породили серьезную оппозицию Ванифатьеву внутри царского
кружка. Однако точка зрения протопопа возобладала, и думный
дьяк Посольского приказа сообщил Искре: «Будет им от поляков
учнет какое быть утесненье, и гетман бы и черкасы шли в царского
величества сторону. И у царского величества в московском госу
дарстве земли великие и пространные и изобильные. Поселитца
им есть где!»
10$
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
Итак, Москва упорно не хотела воевать с Польшей. Зато госте
приимно приглашала к себе в подданство украинцев-эмигрантов
в любом количестве. Хотя, по-существу, «нота» Ванифатьева
означала одно —граница Османской империи скоро приблизится
вплотную к Путивлю, Белгороду и Воронежу. Иван Искра вернул
ся в Чигирин в середине апреля8. Если бы он под каким-нибудь
предлогом прожил в русской столице еще месяц- другой, то привез
бы гетману вести совсем иные, по-настоящему радостные. Ведь
победа Ванифатьева оказалась пирровой. Дни его управления Рос
сией истекали. А имя преемника все чаще и чаще произносилось и
в царском дворце, и в боярских теремах, и на торговых площадях.
Народ видел в нем спасителя. Вот только от чего?..
К сожалению, отъезд митрополита Никона из Москвы в Нов
город Великий в марте 1649 г. не позволил ему понаблюдать за
страшным скандалом, разразившимся в Москве на пятом месяце
«великой реформы». Процесс насаждения в провинции норм бла
гочестия едва начался. Пока царские грамоты от 5 (15) декабря
об искоренении пьянства, непотребного поведения, суеверий,
языческих и азартных игр оформлялись в Разрядном приказе,
развозились по городам, зачитывались воеводами на собрани
ях игуменов, черных попов и «мирских всяких чинов людей»,
время проходило немало. Так «государев указ» для Дмитрова
датирован 20 (30) декабря 1648 г. Отчет дмитровского воеводы
об обнародовании царской воли и обещании прихожан соблюдать
перечисленные запреты получили в Москве 20 февраля (2 марта)
1649 г. Аналогичный рапорт из Костромы столичные чиновники
зарегистрировали 20 (30) апреля 1649 г. А из сибирской глубин
ки «отписки» добирались года полтора-два: Тобольск о новых
московских веяниях уведомился 11 (21) июля, Верхотурье —
20 (30) ноября 1649 г., Ирбит — 3 (13) января 1650 г.
И вдруг в момент неспешного распространения нероновских идей по всему государству «колыбель» благочестивости —
Нижний Новгород — взбунтовалась против этих самых идей.
6(16) апреля 1649 г. группа нижегородцев из дворян и посадских —
106
ТАЙНЫ РАСКОЛА
«Васко Пушнин с товарыщи» —били в Разрядном приказе челом
на протопопа Спассо-Преображенской церкви Нижнего Новгоро
да Конона Петрова, требуя «в протопопех быть не велеть» сему
крайне агрессивному человеку. Кто такой Конон Петров? Друг и
соратник Ивана Неронова, после переезда лидера в Москву коор
динировал деятельность нижегородской ячейки «боголюбцев».
Полгода «координирования» по принципу «кто не с нами, тот
против нас» разозлили добрую половину горожан. Им надоело
каждый день сносить брань и оскорбления священника, навязы
вавшего всем свой идеал жизни, сколотившего из приверженцев
сеть шпиков («советников»), выявлявш их «мимо поповских
старост» нарушителей благочиния, обзывавшего несогласных
с ним «кумиропоклонниками», «раскольниками християнской
веры», «не християнами». В результате целая делегация с жалобой
отправилась в Москву.
Д ля В аниф атьева и Неронова то было пренеприятней
шим известием. Причем оба с опозданием и, похоже, не от
И.А. Гавренева узнали о ЧП. Думный дьяк явно хотел исполь
зовать скандал для дискредитации «ревнителей» в глазах царя.
Ведь ропот Нижнего Новгорода означал, что насильственная
«благочестивизация» обречена. Ее с тем же негодованием от
вергнут везде. Гавренев не успел бросить тень на авторитет «рев
нителей». Они, прослышав об угрозе, организовали челобитную
в защиту Конона Петрова. Правда, очень торопились. Оттого
прошение вышло анонимным: за протопопа заступался не ктото конкретно «со товарыщи», а некие «приходцких и уездных
церквей попы и дьяконы, всяких чинов люди», сочинившие
бумагу якобы еще в 156 году [до 1 (11) сентября 1648 г.]. Раз
рядный приказ подготовил свой доклад 10 (20) апреля, проча в
судьи Ф.В. Бутурлина и С.В. Чаплина, адвокаты священника —
И (21) апреля. Наличие контробращения помогло Ванифатьеву
замять скандал. 14 (24) апреля 1649 г. Алексей Михайлович
перепоручил рассмотрение конфликта Новгородской четверти,
то есть М.Д. Волошенинову. Михаил Дмитриевич, естественно,
прикрыл приятеля Неронова.
107
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
Где бы митрополит Новгородский пи ознакомился с этой исто
рией, финал кононовского усердия подкреплял правоту Паисия:
церковная реформа — тупик; преобразит Россию только война за
Смоленск. По дороге в Новгород весной 1649 г. Никон мог отметить
первые плоды антипитейной, антиразгульной и антиязыческой
кампании в деревнях и городах Подмосковья и Тверского края.
Отсутствие в той или иной местности убежденного «ревнителя»
превращало борьбу в профанацию. В лучшем случае воевода или
староста публично сжигал изъятые в авральном порядке «домбры
и гудки, и волынки, и сурмы, и всякие гудебные сосуды», да из
гонял вон на неделю-другую компанию скоморохов с медведями
и собаками. После отчета об исполнении высочайшего повеления
привычное житье-бытье восстанавливалось: ремесленники изго
товляли новые струнные и духовые инструменты, изгнанники, как
и прежде, в праздничные дни веселили незатейливыми номерами
крестьянский и мещанский люд. О победе над пьянством, знахар
ством, колядством и тому подобным никто и не помышлял.
В тех редких русских селениях, где все-таки обнаруживались
идейные сторонники благочестия, обстановка быстро накалялась,
после чего борец с пережитками прошлого либо умерял свой пыл,
либо избитый и униженный подавался в бега. Последнее для вес
ны 1649 г. еще не характерно потому, что Ванифатьев не сумел
восторжествовать в главном вопросе — о единогласии. Почему
упразднение единогласия — стержень реформы? По двум при
чинам. Во-первых, церковная служба — мера воспитательная, и
важно, чтобы прихожанин улавливал любое слово, произнесенное
священником. Во-вторых, длительность службы — мера страда
тельная —приучала обывателя к терпению и выдержке, качествам
крайне необходимым каждому благочестивому человеку. И если
табу на чародеев, плясунов, шахматы или карты не являлось бо
лезненным для основной массы русского народа и к тому же легко
преодолевалось, то ежедневное стояние в храме ради траты изо дня
в день драгоценного времени на выслушивание одного и того же
порождало трудный выбор. Что предпочесть — молитву в ущерб
мирским делам или дела в ущерб общению с Богом?
108
ТАЙНЫ РАСКОЛА
Предки данную проблему решили просто: в будни дело —
на первом месте; о душе и Боге думать нужно не мимоходом и на
виду у всех, а сутками и в уединении, чему больше соответствовала
монастырская келья. В итоге возникла традиция: приходская цер
ковь кратко напутствовала мирянина на соблюдение заповедей в
день грядущий; монастырь исправлял заблудшие и грешные души,
ободрял отчаявшиеся. В обитель мирянин ездил специально для
душевного очищения. Вот потому приходской церкви не возбра
нялось читать и петь тексты сразу двумя, тремя... пятью голосами,
а в монастырской служба велась кем-то одним. Компромиссный
вариант вполне всех устраивал, пока не забил в колокол Неронов,
а разбуженый им Ванифатьсв не попытался раздвинуть для новой
теории рамки практического применения. Как на единогласие от
реагировала Москва, Никон видел. Но Москва —город уникаль
ный, столичный, слишком суетливый. Мнение провинции могло и
не совпасть с мнением центра. А между тем именно от провинции
зависела судьба затеянных перемен.
Хотя духовенство на соборе 11 (21) февраля 1649 г. откло
нило узаконение единогласия, отец Стефан не смирился с волей
большинства и поспешил оспорить ее, апеллировав к авторитету
Константинопольского патриарха Парфения II. Тем более что и
его оппоненты считали вердикт цареградского владыки приори
тетным. Однако на пересылку корреспонденции в Стамбул и
обратно понадобились бы месяцы, год, а то и полтора. Никон
столько ждать не собирался. Не оттого ли и попросил Паисия с
Морозовым повременить с активным сопротивлением политике
Ванифатьева? После чего добился от царя для Новгородской
епархии привилегии на эксперимент, и 5 (15) мая 1649 г., будучи
в Новгороде, осуществил давнюю мечту Неронова: выпустил в
свет полноценный реформаторский манифест. В нем положения
об изживании пьянства, «бесовских игрищ», сквернословия
дополнял ключевой пункт: «Чтоб в церквах божиих вечерни и
заутрени, и обедни пели и псалмы и каноны говорили единоглас
но со всяким духовным прилежанием, и к обедни благовестили
во 2-м часу дни».
109
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
Что ж, провинция действительно отличалась от Москвы.
В Москве единогласие вызвало бойкот храмов. На просторах от
Волхова до Белого моря посещаемость в церквях и соборах, если
и снизилась, то не так заметно, как в столице, ибо мало кто из свя
щенников подчинился грозному требованию. Литургию, как при
отцах и дедах, продолжали служить в несколько голосов. Разве что
в Новгороде единогласием не пренебрегали, и то благодаря при
сутствию в городе митрополита. Впрочем, восьми месяцев Никону
хватило, чтобы понять, насколько иллюзорны расчеты Ванифатьева и Неронова на торжество благочестия в масштабах Святой
Руси. Это видно из грамоты холмогорскому поповскому старосте
Трофиму Рогуеву от 17 (27) января 1650 г., продиктованной в
Москве. Грамота посвящена избранию преемников на поповские
и дьяконские вакансии. А венчает ее вот такой пассаж: «Да ты ж
бы... попом и дьяконом, и причетником церковным по прежнему
нашему указу заказал накрепко и смирял, чтоб они по кабакам не
ходили и не пили, и не бражничали, и в домех питья не держали,
а в церквах божиих пели и говорили единогласно по прежнему
нашему указу, и никакова б безчинства у них не было»9.
И каким образом поп холмогорской Троицкой церкви должен
победить то, с чем не справился за истекшие полгода? Похоже,
никаким. Да и само распоряжение, слабо перекликающееся с
основной темой, выглядит чистой формальностью. Создается
впечатление, что Никон воспользовался оказией, дабы попутно
отделаться от неприятной необходимости напомнить Рогуеву о
борьбе с пьянством и многогласием, изъянами, от которых из
бавиться едва ли возможно. Ровно через два месяца друг царя
одним из первых убедится в том, насколько опасно настаивать на
единогласии. 15 (25) марта 1650 г. в Новгороде вспыхнул мятеж
против продажи за границу хлеба. Дворы богатых купцов подвер
глись разграблению. Воевода Ф.А. Хилков со страху спрятался у
митрополита на софийском подворье. Власть в городе перешла к
заседавшему в Земской избе комитету во главе с Иваном Жегло
вым, дворецким прежних митрополитов — Киприана и Афония.
С Никоном у него отношения разладились до того, что архиерей
110
ТАЙНЫ РАСКОЛА
засадил оппонента в тюрьму под предлогом обнаружения какойто «воровской книги и ключа в тетрадях». Подлинные причины
ареста неизвестны. Однако в челобитной новгородцев царю коекакая зацепка есть. Горожане митрополита винили в том, что тот
«многие... неистовства и смуту в миру чинит великую, и от тое ево
смуты ставитца в миру смятение». Не «выбивание» ли из народа
батогами и «ослопьем» вредных привычек, благочестивой модели
поведения не соответствующих, подразумевали авторы? Тогда
ясно, почему они не перечислили прямо, какие неистовства творил
Никон. Разве Алексей Михайлович признает «смутой великой»
борьбу с пьянством, азартными играми, ненормативной лексикой,
волхвованием, скоморохами, ну и заодно с многогласием?! Нет,
конечно. Вот восставшие и выразили собственное недовольство
митрополитом столь обтекаемо.
Зато они не церемонились, когда 19 (29) марта 1650 г. во
втором часу дня, то есть утром, ворвались «на софейской двор»
освобождать Гаврилу Нестерова, которого люди Никона при
тащили в «софийский» застенок за подстрекательство к штурму
архиерейских палат, где укрылись «изменники» — воевода с ми
трополитом. Возмущенная толпа узника вызволила, после чего
расквиталась с государевым любимцем. «Ослопом в грудь торчма
ударили и грудь розшибли и по бокам камением, держа в руках,
и кулаки били». Затем пленного повели на расправу в Земскую
избу к Жеглову. По дороге кто-то остроумный и придумал ори
гинальное наказание: раз митрополит радеет о единогласии, то
пусть отработает больной и избитый всю службу, от и до, как сам
учил. По окончании крестного хода к иконе «Знамения пресвятыя
Богородицы» в Знаменской церкви на Ильиной улице Никон, «час,
стоя и седа, слушал и святую литоргию с великой нуждею и спехом
служил и назад болен, в санях взвалясь, приволокся».
Вряд ли мы ошибемся, если предположим, что новгородское
восстание завершило процесс политической переориентации
Никона, начатый беседами патриарха Паисия. И то, что после
капитуляции 13 (23) апреля Новгорода митрополит хлопотал у
государя о прощении мятежных горожан, не означает ли отчасти
111
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
акт благодарности за невольную помощь в разрешении крайне
важной политической головоломки?! Кстати, бунт новгородский,
как и повлиявшие на новгородцев события в Пскове, где восста
ние поднялось из-за многократного роста цен на хлеб, породили
авантюрные действия главы экономического блока правительства
И.Д. Милославского, в сферу компетенции которого Ванифатьев
не вмешивался. По обыкновению, на рискованную акцию от
важились из лучших побуждений, чтобы с меньшими затратами
урегулировать возникшую размолвку с двором шведским из-за
массовой эмиграции в Россию жителей Ингрии и Карелии, ото
шедших к Швеции по Столбовскому трактату 1618 г. В Стокгольме
согласились на выкуп в размере 190 ОООрублей, в том числе за счет
экспорта 20 ОООчетвертей хлеба. Стоимость четверти зерна выво
дили по прейскуранту псковского рынка. Легко догадаться, почему
хлеб в Пскове моментально подорожал в разы. Милославский
попробовал сэкономить. Вот и сэкономил, спровоцировав соци
альный взрыв сразу в двух городах. Но если Новгород успокоился
достаточно быстро, то с Псковом, пережившим ценовой шок, про
возились дольше. Полтора месяца город осаждали, отразили три
дерзких вылазки псковичей, а покорили, как и советовал Никон,
милосердием. 21 (31) августа 1650 г. Псков покаянным крестоцелованием заслужил прощение царя. Как ни странно, «хлебный
бунт» не отрезвил рационализаторскую голову царского тестя, и
очень скоро история с экономией денег очень уж нестандартными
методами повторится.
А что же Никон? Да, он убедился в правоте Паисия и Мо
розова, но помочь Борису Ивановичу до зимы не мог, активно
содействуя умиротворению псковского мятежа. Добившись
13 (23) и 19 (29) мая амнистии почти всем «заводчикам» нов
городской «гили», до сентября он ходатайствовал о том же для
псковских бунтовщиков. 1 (11) августа встречался с епископом
Коломенским Рафаилом, архимандритом Андроньевским Силь
вестром и протопопом Черниговским Михаилом (Роговым).
Их Земский собор, заседавший 4 (14) июля и 26 июля (5 августа),
уполномочил вести диалог с восставшими. В итоге 12 (22) августа
112
ТАЙНЫ РАСКОЛА
гонец привез Алексею Михайловичу настойчивую рекомендацию
митрополита проявить снисхождение и к псковичам «четырем
человеком пущим ворам». Так что не раньше декабря Никон по
кинул новгородскую епархию, чтобы по традиции перезимовать
в Москве, подле молодого государя.
И вот странность. В отличие от предыдущей зимы, зима
1650—1651 гг. выдалась политически очень горячей. И все по
тому, что кто-то попытался воспрепятствовать официальному
упразднению многогласия. 8 (18) декабря 1650 г. грек Фома
Иванов доставил в Москву грамоту патриарха Парфения II от
16 (26) августа 1650 г. с ответами на четыре вопроса патриарха
Иосифа. Главный из них звучал так: «Подобает в службе по
мирским церквам и по монастырем честь единогласно?». Вселен
ский владыка начертал: «Подобает, и чтение быти со тщанием
и вслух всем слышащим совершенным разумом единогласно, а
не всем вместе... А певцем пети тропари по чину на правом и на
левом клиросех по единому или по два, а не многим, а прочему
народу слушати. А псалтырь чести не спешно и прочим слушати. И всякое бы чтение лучитца чести всем вслух, також де и на
актенье лучитца чести священнику или дьякону в божественней
литоргии и народу в то время говорити «Господи, помилуй» по
уставу церковному всем единым гласом с тихостию и с молчани
ем, а певцем пети одним». Того же дня лист патриарха перевели
и внесли в царские покои.
Вроде бы все в порядке и пора созывать Священный собор.
Но тут прямо-таки некстати в середине января 1651 г. из Чигирина
приезжает очередной посол Хмельницкого Михайло Суличич с
набившей оскомину мольбой: запорожскому войску «быть цар
ского величества под высокою рукою». Ясно, какую заученную
фразу предстояло продекларировать Волошенинову. И вдруг...
29 января (8 февраля) Алексей Михайлович пожелал уточнить у
«черкас»: «Какими мерами и как тому быть, что гетману Богда
ну Хмельнитцкому и всему войску Запорожскому быти под его
государевою высокою рукою? И где им жить — там ли, в своих
городех, или где инде? О том с ними наказано ли?»
113
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
Вопросы более чем красноречивые. Задавал их человек либо
очень глупый, либо впервые услышавший об обращениях украин
цев. Полагаю, что верно второе. Монарху, чередующему занятия
церковной реформой с отдыхом на охоте, некогда было вникать
в проблемы малороссийского гетмана. Да, Алексей Михайлович
интересовался Малороссией —ее культурой, особенно церковной
и книжной. А вот политическая ситуация в крае государя не вол
новала. На это у него имелись первые министры и думные дьяки —
до 1648 г. Морозов и Чистой, затем Ванифатьев и Волошенинов.
Оба дуэта ограждали юношу от подобных государственных забот.
Царь довольствовался тем, что подписывал грамоты и указы, при
сутствовал на дипломатических приемах и боярских думах, обле
кая в царскую волю советы старших. Разумеется, он выслушивал и
речи послов, в том числе украинских, и доклады министров, среди
прочего, и о мытарствах «черкасского» народа. Выслушивал, да не
слышал. Выражаясь по-простому, вести с Украины в одно ухо царя
влетали, в другое вылетали, и, увлеченный иными предметами,
Алексей Михайлович быстро забывал о них.
Так бы и жил второй Романов в счастливом неведении и
дальше, если бы кому-то из ближнего круга государя в середине
января 1651 г. не понадобилось усовестить беспечного венценос
ца, равнодушного и черствого к бедам единоверцев — польских
подданных. И кому же? Морозову?! Борис Иванович, судя по
депешам Поммеренинга, склонял к тому воспитанника с начала
1649 г.10Только тщетно. Слова министра, свалившего государство
в революцию, уже не воспринимались воспитанником как истина
в последней инстанции. Ванифатьев?! Естественно, нет. Ртищев?!
По молодости лет не обладал нужным авторитетом, даже если и
сочувствовал украинцам. Остается единственный кандидат —
митрополит Новгородский Никон, возвратившийся в Москву
убежденным сторонником войны с Польшей...
М. Суличич с товарищами опешил, когда того же 29 января
(8 февраля) в Посольском приказе узнал, что неясно русскому
государю. Послы не без обиды молвили: «Как гетману их, Богдану
114
ТАЙНЫ РАСКОЛА
Хмелыгатцкому и всему войску запорожскому быти под царского
величества высокою рукою, о том они не ведают. И от гетмана с
ними о том ничего не наказано, а ведает то гетман!»
Если делегацию из Чигирина ответ государя обескуражил,
то «ревнителей благочестия», напротив, не на шутку встрево
жил. К тому же Алексей Михайлович не ограничился простым
любопытством к миссии Суличича, а чуть ли не сразу после
приезда в Москву казаков велел, во-первых, послать к Хмель
ницкому спецкурьера — дьяка Лариона Лопухина, во-вторых,
созвать чрезвычайный собор по «литовскому делу». Ванифатьев
мгновенно сообразил, чем чревато для единогласия и реформы в
целом «сборное воскресенье» в защиту Украины, и, пока Разряд
ный приказ (И.А. Гавренев) организовывал выборы в городах и
уездах депутатов от дворянства и посада, постарался максимально
ускорить проведение Священного собора, чтобы переключить вни
мание духовного сына с международной тематики на внутреннюю.
Алексей Михайлович от любезного его сердцу дела уклоняться и
не думал, собственноручно набросав повестку дня совещания из
тринадцати параграфов.
Первым, разумеется, стояло «О единогласном пении в с[вя]тей Бож[ией церкви] в монастырех и в соборех...». Собор заседал
один день —9 (19) февраля 1651 г. в Кремле. Грамота патриарха
Парфения лишила смысла какие-либо дискуссии, почему узаконе
ние единогласия прошло вполне гладко. И теперь надлежало «по
преданию святых Апостол и святых и богоносных отец и по уставу
пети во святых Божиих церквах чинно и безмятежно, на Москве и
по всем градом, единогласно, на вечернях и на павечерницах, и на
полунощницах, и на заутренях, псалмы и псалтырь говорить в один
голос, тихо и неспешно... к царским дверем лицем. А... в которое
время священник говорит ектенью, а певцы в то время не поют.
А в которую пору певцы поют, и в то время священнику ектеньи
не говорить... А псаломщику или псалтырнику також говорить
ряд псалма и стих, сказав на крылос, и дожидатися, покаместа
певцы допоют стих с припелом... Також на вечерни прокимны, а на
заутрене «Бог Господь» со стихи пети, пережидаясь, и тропари, и
115
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
седалны сказывать и песни по чину, неспешно. И по них чести свя
щенное писание на поучение православным христианом. И пред
литоргиею часы говорить единогласно ж, и во святей божественней
литоргии ектеньи и возгласы... и прокимны со стихи., пети також
де... не вдруг, пережидался...»
Тем не менее уже 11 (21) февраля 1651 г. московская оппо
зиция нащупала лазейку, как обойти неудобный закон. Однако
бдительность «боголюбца» попа Гавриловской церкви Иоан
на спасла Ванифатьева от конфузии. Он буквально за руку в
четвертом часу дня (около полудня) схватил в тиунской избе
заговорщиков — попов Никольской церкви Прокофия, Лукинской церкви Савву и Савинской церкви, что на Арбате, Андрея.
Троица явилась к тиуну — «интенданту» патриарха Иосифа,
надзиравшему за соблюдением церковного благочиния в столице.
Изба располагалась у храма Василия Блаженного («церкви По
крова Богородицы, что на рву»). Вместе с человеком патриарха
за порядком следила дюжина выборных — поповских старост и
десятских дьяконов. Аналогичные «конторы» действовали и в
провинциальных городах.
Так вот, три попа попросили у тиуна отсрочку до воскресенья
в исполнении утвержденного на днях соборного акта, ибо хотели
подать челобитную патриарху, «чтоб им с казанским протопопом
в единогласном пении дали жеребей. И будет ево вера права, и они
де и все учнут петь и говорить». Тиун не возражал, но поп Иоанн
услышал о коварном плане. Тогда «ханжу» попробовали нейтрали
зовать силой слова. Сперва агитировали: «Заводите де вы, ханжи,
ересь новую, единогласное пенис и людей в церкви учите. А мы
де людей преж сего в церкви не учивали, а учивали их в тайне...
К выбору, которой выбор о единогласии, руки не прикладывать.
Наперед бы де велели руки прикладывать о единогласии бояром и
околничим, любо ли де им будет единогласие». Потом запугивали:
«Нам де хотя умереть, а к выбору о единогласии рук не прикла
дывать. Ты де ханжа, еще молодой. Уж де ты был у патриарха в
смиренье, а ныне у патриарха в смиренье будешь же!» Ни то, ни
другое гавриловского попа не «образумило». Поколебавшись два
116
ТАЙНЫ РАСКОЛА
дня, 13(23) февраля 1651 г. отец Иоанн донес об угрозе, нависшей
над церковной реформой.
Огласка помешала патриарху Иосифу проверить единогла
сие на прочность жеребьевкой, и летом официальные извещения
о новой норме разлетелись по стране в виде царских грамот и
книжного варианта «Служебника», отданного в набор 13 (23) мая,
отпечатанного 18 (28) июля 1651 г. Как их встретили в глубин
ке, нетрудно догадаться. Впрочем, пока в Москве с оптимизмом
смотрели в будущее, и сам Алексей Михайлович уловку трех
московских священников окрестил «дуростью наглою». Конечно,
разоблаченная гавриловским попом интрига напоминала жест
отчаяния в сравнении с той, которая плелась параллельно и куда
более хитрой головой.
К концу февраля выборные из регионов съехались в Москву.
Предвидя их патриотический энтузиазм, противники войны сы
грали на опережение, предложив государю предварить светский
форум церковным. Тому идея понравилась, и 19 февраля (1 марта)
А.М. Львов внес на суд православных иерархов статьи «о литов
ском диле». Обсуждать предстояло, во-первых, «неправды» Речи
Посполитой, во-вторых, челобитье «Черкасс» о стремлении «под
государеву высокую руку в подданство». «Неправд» авторы до
кумента насчитали три: описки в титулах Михаила Федоровича,
Филарета Никитича, Алексея Михайловича; некие «злые безчестья и укоризны» о трех Романовых и России в книгах, увидевших
свет при короле Яне-Казимире; у мышления шляхтичей «сопча» с
Крымом «московское государство воевать и разорить». Четвертая
вина поляков вытекала из первых двух: на сеймах они так и не при
няли акт о казни лиц, оскорбивших в письменной форме русских
самодержцев. Что касается украинцев, то документ подчеркивал
неизбежность в случае молчания Москвы ухода Малороссии под
протекторат турецкого султана.
«Патриарх с митрополиты и архиепископы, и со архимариты
и со игумены» 27 февраля (9 марта) посоветовали монарху по
требовать у поляков сатисфакцию в последний раз, и, буде король
Ян-Казимир «не справитца и управы на виноватых... не даст»,
117
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
объявить республике войну. Маневр сработал. 28 февраля (10 мар
та) 1651 г. в Столовой палате при государе земским депутатам от
разных сословий (знати, дворянства, посада, купечества) зачитали
антипольские тезисы. Увы, прения мирян опоздали ровно на один
день. За что бы уважаемое собрание ни проголосовало, компро
миссная позиция духовенства уже завоевала симпатии набожного
Алексея Михайловича. Государь воздержался от сенсационных
и громких заявлений до возвращения из Варшавы посольства,
которое М.Д. Волошенинов, конечно же, формировать и готовить
к отправке не торопился.
6 (16) апреля из Чигирина примчался Л.Д. Лопухин с дву
мя грамотами от И (21) марта. Одна на имя Б.И. Морозова от
Хмельницкого, другая —Алексею Михайловичу от митрополита
Коринфского Иоасафа. Обе «слезно» молили о военной помо
щи украинскому народу. Из первой депеши видно, что «боярин
Ларион Дмитреевич» невольно ввел в заблуждение и гетмана, и
архипастыря. Дьяк, служивший в Казанском приказе, искренне
считал, что проснувшийся у государя интерес к Украине — ре
зультат усилий Морозова, о чем и не преминул «изустно поведать»
в ставке запорожского войска. Курьер, уехавший из Москвы до
окончания соборов, похоже, нисколько не сомневался в победе
новой внешнеполитической линии у себя на родине и заразил
собственным воодушевлением братьев-казаков. Разочарование на
стигло Лопухина по приезде домой. 11(21) апреля 1651 г. Алексей
Михайлович пожаловал его в думные дьяки приказа Казанского
дворца, и все. Официальной реакции на запросы гетмана и грече
ского митрополита не было11.
Зато неофициальная реакция имела место. Выбирая между
войной и церковной реформой, царь, естественно, поддержал
реформу, веря в ее успех. Закон о единогласии только приняли.
Надлежало посмотреть, как к нему отнесется народ, с какими
препятствиями —серьезными или не очень —столкнется процесс
распространения ключевой воспитательной нормы по московским
землям. Война бы точно помешала ей утвердиться. Потому госу
дарь, скрепя сердце, послушался Ванифатьева и вроде бы охладел к
118
ТАЙНЫ РАСКОЛА
проукраинскому курсу. Даже откровенный саботаж с организаци
ей «великого посольства» к королю Польши не замечал. Он ждал
промежуточного итога реформы. Тем не менее об Украине думал и
боялся того, о чем предупреждало докладное «письмо» депутатов
собора —присоединения «Черкасс» к Османской империи. Между
тем игнорирование и дальше обращений Хмельницкого и иже с
ним неминуемо приближало день присяги казаков на верность
турецкому султану.
Помочь выйти из образовавшегося тупика могло одно сред
ство —секретная дипломатия, то есть посылка в Чигирин втайне
от всех человека с просьбой еще немного потерпеть. Поскольку
просьба выглядела издевательски на фоне всех предыдущих от
ветов, то заикнуться о ней следовало тому, кому гетман доверял.
Иными словами Алексею Михайловичу требовался «связной».
И таковой нашелся... на Соловецком острове. Процитируем крайне
важный документ: «В прошлом во 159-м году, как мы были на Мо
скве, и тогда казал государь царь и великий князь... из Соловецкого
монастыря взять нам старца Арсенья гречанина. И как к вам ся
наша грамота придет, и вы б безо всякого мотчанья того старца
Лрсення велели вывесть нынешнем летним путем из Соловецкого
монастыря в Сумской острог со всем ево келейным борошнем и
велели б ему тут в Суме быть до зимнего пути до государева указу.
А государева грамота об нем тотчас к вам будет в монастырь. А того
б вам не учинить, чтоб того старца Арсенья нынешним летним
путем из Соловков не вывесть в Сумской острог».
Перед нами содержательная часть грамоты митрополита
новгородского Н икона архимандриту Соловецкой обители
Илье Пестрикову, написанной «в Великом Новегороде лета
7160 октября в 3 день». «В прошлом во 159-м году» перево
дим, как «до 1 (11) сентября 1651 г.». Согласно Новгородскому
хронографу, опубликованному М.Н. Тихомировым, в Москву
из Новгорода Никон выехал или получил царский указ о том
28 ноября (8 декабря) 1650 г. Этот, второй визит в столицу со
впал с двумя соборами, посвященными двум конкурирующим
проблемам — единогласию и войне с Польшей. Единогласие в
119
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
возникшем споре победило, и примерно тогда же Алексей М и
хайлович вспомнил об Арсении Греке. Скорее всего, не сам, а
благодаря либо Никону, либо Б.И. Морозову. Гонец на север
тут же не помчался, по-видимому, из-за казуса Шохова.
21
апреля (1 мая) брянский воевода Д.С. Великогогагин про
информировал Москву о желании казаков Хмельницкого по окон
чании весенней распутицы совершить марш-бросок к Рославлю,
используя территорию Брянского уезда. Спрашивал, как быть. Гавренев и Милославский доложили о том царю, и Алексей Михайло
вич не пренебрег этим поводом намекнуть Богдану Михайловичу о
готовности России не только словом, но и делом помочь украинцам.
28 апреля (8 мая) через Разрядный приказ воеводе велели «черкас»
пропустить. Полковник черниговский Иван Шохов за дозволением
пройти обратился в Брянск 23 мая (2 июня). Неделю обе стороны
искали консенсус по условиям прохода. 31 мая (10 июня) Данила
Степанович известил Гавренева обо всем и об ожидании Шоховым
ордера гетмана для пересечения границы.
Каким образом Ванифатьев проведал о секретной операции,
неизвестно. Но 4 (14) июня 1651 г. из Москвы в Брянск полетело
предписание отряд Шохова через Россию к Рославлю не проводить
по причине того, что «в Брянском уезде ныне поля обсеены и луги
огорожены, и в том с ними, с черкасы, учинитца ссора». А Велико
гогагин, естественно, за якобы неверную интерпретацию высочай
шей воли удостоился порицания: «Ты то учинил не гораздо». Хотя
озвучил государев вердикт Разрядный приказ, пролоббирован он
не Гавреневым, Милославским или Морозовым, а благовещенским
протопопом по очевидному мотиву: не дать Варшаве повода к
ухудшению отношений с Россией. К счастью или нет, а грозный
окрик не поспел. Шоховцы прошли через русскую землю ибез
боя 6 (16) июня 1651 г. овладели Рославлем.
Однако отныне на кордоне действовал запрет, который на
мекал Хмельницкому уже на другое — на торжество при русском
дворе польской партии над украинской — и подталкивал казаков
принять протекцию турецкого султана. Теперь лишь «связной»
убедил бы гетмана в том, что равнодушие Кремля к бедам мало
россов мнимое. Никон летом 1651 г. обретался в Новгороде, куда
120
ТАЙНЫ РАСКОЛА
царь и отослал сигнал о вызове Арсения с Соловков. Грамота
митрополита в обеих публикациях — И. Ш ляпкина 1915 г. и
С.К Севастьяновой 2004 г.—датирована 3 (13) октября 1651 г. Если
же проанализировать всю подборку грамот, изданную в сериальном
сборнике «Книжные центры Древней Руси», то нетрудно заметить,
что монахи фиксировали на подлинниках время их доставки в мо
настырь. В канцелярии Никона год, месяц и день указали всего три
раза —на грамотах от 28 февраля (10 марта) 1650 г., от 21 февраля
(2 марта) 1652 г. и от 3 (13) октября 1651 г. Первую на острове за
регистрировали 14 (24) мая 1650 г., на второй обозначили только
год —7160 (1651), на третьей, нас интересующей, выведено: « 160-го
году октября в 3 день от митрополита из Новагорода».
Наблюдается явное противоречие. Ошибку помогает обна
ружить текст письма. Никону важно, чтобы старца перевезли на
материк «нынешним летним путем», не позднее. Если курьер поки
нул Новгород в первой декаде октября, то недели три на дорогу он
затратит и на Соловки прибудет в конце месяца, когда навигацию
прерывает ненастная холодная погода, то есть устанавливается
тот самый «зимний путь». А вот отправка нарочного в первой де
каде сентября (в первые дни нового 160-го года) позволяет тому
появиться в обители в начале октября, и у игумена Ильи есть в
запасе недсля-полторы для «летней» переброски «гречанина» в
Сумской острог (юго-восточнее Беломорска). Похоже, в концовке
с годами кое-какие из букв и цифр поистерлись, и кто-то из до
тошных монахов «отреставрировал» ее, ориентируясь на лучше
сохранившуюся отметку на обороте столбца.
Итак, на исходе августа 1651 г. Алексей Михайлович санк
ционировал исполнение ранней договоренности с Никоном о
вызове с Соловков Арсения. Царь колебался все лето, а решение
принял, вероятно, под влиянием шести весточек из Чигирина,
адресованных сразу и Ванифатьеву, и Ртищеву, и Морозову, и
Милославскому, и Волошенинову, и ему самому, которые привез
подьячий Григорий Богданов 7 (17) августа 1651 г. Они предупре
ждали, во-первых, о снаряжении гетманом в Москву «посланцов
знатных людей... бити челом... чтоб великий государь святыя
божии церкви... от еретических рук и от... поруганья оборонил»,
121
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
приняв Малую Русь «под свою государскую высокую руку», вовторых, о неизбежности тесного союза Украины с одним из двух
соседей —либо с крымским ханом, либо с московским царством.
В Кремле поняли, что Хмельницкий фактически предъявляет
ультиматум. Согласиться с ним официально мешал Ванифатьев.
От того попробовали связаться с гетманом тайно, через сосланного
на Соловки грека, и, пока тот доберется до Чигирина, под разными
предлогами держать паузу.
20 (30) сентября 1651 г. делегация С.С. Пыника приехала в
Москву. Полковника внимательно выслушали и пообещали от
ветить через особое посольство, которое Алексей Михайлович
вскоре пришлет в Чигирин. 8 (18) октября казакам пожелали
счастливого пути домой, и Посольский приказ неохотно взялся
наметить, кого и с чем посылать на Украину. Выбрали Василия
Васильевича Унковского. Ему предстояло довести до сведения
гетмана, что русскую военную помощь «Черкассы» получат,
если в Варшаве не казнят виновных в оскорблении трех рус
ских «великих государей». Послами в Польшу планировались
Ю.А. Долгоруков, Ф.Ф. Волконский и А. Иванов. 10 (20) октября
царь проект утвердил. «И послам сказано было. А в Литву не хо
дили. А посланы в Литву посланники — Офонасей Осипов сын
Прончищев да дьяк Алмаз Иванов». Унковский на Украину тоже
не отправился. А дуэт Прончищев —Иванов появился 28 декабря
(7 января), тронулся в путь 12 (22) января 1652 г. Правда, оба
также не покинули бы Москву, не явись 24 декабря (3 января) в
русскую столицу польский гонец с приглашением русских пред
ставителей на экзекуцию хулителей государева титула.
Обратим внимание: статус делегации снижен, число полно
мочных членов уменьшено. Кого же послушался монарх на сей
раз? Партию мира или войны? Полагаю, и ту, и другую, ибо на
коротком этапе осени — зимы 7160 г. от диалога с Варшавой и
Чигириным стремились уклониться обе группы. А вот то, что царь
одобрил вынужденную уступчивость Ванифатьева, отчетливо сви
детельствует об августейших симпатиях на 10 (20) октября 1651 г.:
Алексей Михайлович вполне настроился на союз с Украиной
против Польши ради освобождения Смоленска. А это означало,
122
ТАЙНЫ РАСКОЛА
что к середине осени и юный государь ощутил обреченность курса
на единогласие и полное искоренение с его помощью греховных
народных привычек. Хватило пяти-шести месяцев реализации
февральского закона в ближайших к Москве городах и селах, где
«боголюбцы» чувствовали себя наиболее уверенно. Внедренное
волевым нажимом единогласие «стреляло» вхолостую, никак не
отражаясь на нравах или почти никак. Не очищало душу рус
ского человека от скверны долгое стояние в церкви и регулярное
внимание ясно изложенным напоминаниям прописных истин.
Нравоучения и призывы «ревнителей благочестия» обыкновенно
игнорировались. Ну а самых рьяных «солдат» Ванифатьева и Неронова прихожане, не боясь царского гнева, избивали и изгоняли
отовсюду вон. В житии протопопа Юрьева-Поволского (ныне
Юрьевец) Аввакума Петрова сына Кондратьева неистовство толпы
описано очень ярко: попы, мужики, бабы, «человек с тысячу и с
полторы», выволокли автора из «патриархова приказа» и «среди
улицы били палками и топтали, и бабы били ухватами... убили чуть
не до смерти и бросили под избной угол». Воевода отвез несчастного
домой, но и там собралось многолюдье, жаждущее расквитаться с
«вором». Пришлось Аввакуму бежать в Москву, не отслужив и двух
месяцев в чине протопопа. Аналогичный финал постиг и костром
ского протопопа Даниила, и муромского Логгина, и темниковского
Даниила и, конечно же, не только их. К лету 1652 г. в Москве нашли
приют многие «боголюбцы» радикального крыла, изрядно укрепив
политический вес своего кумира — Ивана Неронова12.
Впрочем, в октябре — ноябре 1651 г. крах церковной рефор
мы еще не свершился, лишь забрезжил на горизонте, и авторитет
Ванифатьева не упал, лишь пошатнулся. Почему Алексей Ми
хайлович разрывался между двумя полюсами, сердцем болея за
торжество благочестия, умом ратуя за смоленский триумф. Царь
очень нуждался в добром совете того, кто разбирался и в вопросах
веры, и в политике. Нуждался в Никоне, который осенью 1651 г.
«сидел» в Новгороде, управлял епархией и ждал Арсения Грека,
еще не подозревая, что надобность в нем за истекшие два-три
месяца отпала.
123
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
НИКОН
1
(11) декабря 1651 г. Алексей Михайлович отправился в
Звенигород на поклон к Савве Сторожевскому. В обители чу
дотворца он провел минимум три дня. Тогда же и отважился
пересечь Рубикон, всецело положиться на мудрость митрополи
та Новгородского. Прямо из Савво-Сторожевского монастыря
гонец поскакал в Новгород за Никоном. Новгородский хронограф
сообщает об отъезде владыки в Москву вечером 6 (16) декабря
1651 г. Это —ошибка. Митрополит оставил епархию 14 (24) де
кабря 1651 г. А в летописи, наверняка, отражена дата прибытия
в Новгород царского курьера. 19 (29) декабря под Торжком
Никон встретился с другим нарочным из Москвы с высочайшим
требованием поспеть в столицу «на память Петра митрополита
московского». Покинув обоз, новгородский архиерей за сутки
преодолел последние версты и глубокой ночью, «за три часа до
света», 21 (31) декабря 1651 г. приехал в Москву, где в Успен
ском соборе отслужил литургию в честь митрополита Петра, а
потом уединился для беседы с царем.
В эти день-два и решилась судьба Отечества. Мы можем при
мерно реконструировать, о чем собеседники вели речь. Разуме
ется, с сетований на фиаско радикальной «боголюбческой» про
граммы все началось. Затем настал черед двух других концепций
преображения России, символами которых при дворе являлись
Б.И. Морозов и А.М. Львов. Похоже, государь и примкнул бы к
плеяде талантливых писателей, книжников и проповедников во
главе с келарем Троице-Сергиевой лавры Симоном Азарьиным, да
то обстоятельство, что достичь желанной цели при жизни одного
поколения не получится, удручало и угнетало Алексея Михайло
вича. Хотелось результата быстрого. Его сулила война с Польшей
за Смоленск в содружестве с Хмельницким. Однако при данном
124
ТАЙНЫ РАСКОЛА
варианте пропадала духовная составляющая, имевшаяся у тех
«боголюбцев*, что думали книгами и проповедями день за днем,
год за годом, приучать народ подражать образу жизни святых.
Вот если бы как-нибудь совместить войну с нравоучением...
В отличие от Ванифатьева, Морозова или Львова, Никон знал,
что ответить молодому царю. Он напомнил юноше о двух первых
патриархах — Иове и Гермогене. Кем они были? Мучениками!
А от кого претерпели? От поляков! Иова заточил в Старицкий
монастырь Лжедмитрий I, протеже польских магнатов. Гермогена,
благословившего Ополчения 1611 и 1612 гг. на борьбу с интер
вентами, осажденные шляхтичи уморили голодом в Чудовом
монастыре. Нужно воспеть их нравственный подвиг, а еще лучше,
торжественно перенести останки в усыпальницу первосвятителей
московских — Успенский собор. Культ патриархов, погибших
за православную веру от рук польских католиков-оккупантов,
подействовал бы мобилизующе на народ при объявлении войны
Речи Посполитой.
Алексею Михайловичу пришлись по сердцу мысли Никона.
Царь воспринял на ура идею прославления двух героев-патриархов
одновременно с выступлением на помощь братьям-украинцам.
Потому молодой человек с благодарностью откликнулся на еще
одно предложение митрополита: для ровного счета (Бог ведь трои
цу любит) перезахоронить вместе с патриархами и митрополита
московского Филиппа Колычева, загубленного Иоанном Грозным.
Государь согласился, невзирая на скрытый в нем подвох. Ведь ка
нонизация Колычева, привлекая всеобщее внимание к неправоте,
даже преступлению конкретного «великого государя» Рюрикови
ча, принижала легитимность светской власти и, наоборот, возвы
шала значение церковной. Большой шум вокруг обретения трех
новых мощей на фоне искреннего покаяния августейшей особы
за безбожные деяния предшественника способствовал двойному
государственному перевороту. Во-первых, главой государства
становился патриарх, отодвигая в сторону царя. Во-вторых, пре
старелый действующий патриарх отрекался в пользу молодого
и энергичного преемника. Иосифу поневоле пришлось бы уйти,
125
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
дабы Никон обрел статус, тождественный тому, которым обладал
патриарх Филарет Никитич — лидер страны, воевавшей с Поль
шей за Смоленск. А именно Никону и предстояло возглавить вновь
воюющую за Смоленск Россию.
Далее события развивались в калейдоскопическом темпе.
23 декабря (2 января), в день святителя Филиппа Московского,
Алексей Михайлович пожаловал новгородскому наставнику
шестьсот рублей. А на завтра гонец из Польши уведомил о со
зыве королем Яном-Казимиром сейма для суда над неугодными
Москве персонами. В Варшаву, не мешкая, отправили двух по
сланников — Прончищева и Иванова — настаивать на казни ви
новных, чего поляки, естественно, не сделают и тем самым дадут
повод к разрыву. Едва оба уехали, пронесся слух из Чигирина:
Хмельницкий в отсутствие московских гостей шлет за последним
царским словом последнего посла — полковника Ивана Искру.
С 1 (11) февраля он — в Москве. Ко двору не приглашается.
На родину не отпускается. Мается от скуки, теряясь в догадках...
Тем временем Никон собирается в путь, на Соловки, за мо
щами святого Филиппа. Мощи Иова из Старицы царь поручил
привезти митрополиту Ростовскому и Ярославскому Варлааму.
За останками Гермогена отлучаться из Москвы не надо, понеже
лежат рядом с Успенским собором —в Чудовом монастыре. Гене
ральную репетицию грандиозной церемонии устроили в СаввоСторожевском монастыре, куда 16 (26) января специально всем
двором отправились «для обретения мощей преподобнаго Савы
чюдотворца». Торжественное мероприятие провели 19 (29) числа.
Недели за две до прощания с Москвой Никону сообщили из Новго
рода, что Арсений «Гречанин», наконец, добрался до «софейского
дома». Новость не вызвала никаких распоряжений, ибо тайная
миссия более не требовалась. После избрания нового патриарха и
возвращения Прончищева с Ивановым из Варшавы Ивану Искре
объявили бы то, что ему хотелось услышать — о намерении царя
заключить антипольский альянс с гетманом.
Не случайно перед отъездом Никон презентовал Стефану
Ванифатьеву богато украшенную горностаевую шапку. Убеж
126
ТАЙНЫ РАСКОЛА
дал, подкупая, не ссориться, не идти наперекор новому курсу и
не вымаливать у царя что-либо в ущерб задуманному. Убеждал
напрасно. 11 (21) марта 1652 г. Никон выехал из Москвы. Спустя
одиннадцать дней полковнику Искре М.Д. Волошенинов зачитал
совсем не тот приговор, на который казак уповал, а митрополит
Новгородский готовился обнародовать. За почти семь лет еже
дневного общения царский духовник хорошо изучил духовного
сына и умел в нужный момент нажать на нужную струнку. Вот и
нажал, вследствие чего и свое дело не спас, и чужое испортил.
Полковник Искра к середине апреля вернулся в Чигирин с
вестью, приятной для Стамбула и Бахчисарая, а не «Черкассам». На
сколько Хмельницкому не хотелось в нее верить, можно судить по
листу гетмана от 17 (27) мая 1652 г., адресованному воеводе Путивля
Ф.А. Хилкову, с отчаянной просьбой: «Рач, Ваша Милость, причинится до Его Царского Величества, жеби Его Царское Величество...
руку помощи нам давал противко неприятелем нашим». Понятна
бессмысленность заклинания, ибо не мнением Хилкова дорожил
государь, в угоду одному любимцу спутавший карты другого. Тот,
другой, с 18 (28) марта по 19 (29) апреля в Вологде коротал дни до
вскрытия льда на Сухоне и Двине. На досуге вел оживленную пере
писку с Алексеем Михайловичем и, похоже, о внешнеполитическом
сюрпризе наперсника проведал лишь по возвращении в Москву
(в царских цыдулках о нем ни полслова)1.
Отповедь, данная Искре 22 марта (1 апреля), разом подкосила
все предприятие Никона. Царь собственноручно благословил
Хмельницкого на присоединение к Турции. А без союза с Украи
ной Россия не рискнула бы воевать с Польшей. Посему миссия
Прончищева и Иванова превращалась в пустую формальность,
вояжи за мощами жертв интервентов и деспотов — в «апофеоз
православия», религиозный праздник с антипольскими и антицарскими аллюзиями, зрелище завораживающее, но политически
бесполезное. Ведь Никон претендовал на посох патриарха не
тиранства ради, а чтобы освобождать Смоленск...
Воистину, в России весной 1652 г. политическая жизнь била
ключом. Пока Никон добирался до Соловков, в Москве конъюн
127
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
ктура «за» и «против» него сменилась дважды. В минуту прощания
с царем он — хозяин положения. И, предвидя скорый политиче
ский взлет митрополита, боярин А.М. Львов, огорченный выбором
государя не в пользу троицких «боголюбцев», подал в отставку,
якобы из-за болезни и «за старостию». 17 (27) марта прошение удо
влетворили. Новым дворецким назначили окольничего Василия
Васильевича Бутурлина, тут же пожалованного в бояре. В итоге
политическое влияние умеренных реформаторов снизилось почти
до нуля, а контролируемое ими важное учреждение —Московский
печатный двор — ожидала неминуемая «чистка».
Патриарх Иосиф тоже понимал, к чему все клонится, и без
стеснений предупреждал подчиненных: «Переменить меня, ски
нуть меня хотят. А будет де и не отставят, и я де и сам за сором
об отставке стану бить челом». Один из служителей, дьяк Федор
Торопов не замедлил доложить о том В.В. Бутурлину. А в царском
тереме уже вовсю шептались: «Николи де такого безчестья не
было, что ныне государь нас выдал митрополитом».
Однако оппозиция поспешила с выводами, не учтя фактор
Ванифатьева. Отец Стефан —боец, страстный и упорный. В пику
Никону протопоп постарался и увлек царственного ученика не
менее масштабной идеей поголовного обращения в правосла
вие всех иностранных специалистов. Именно в феврале—марте
1652 г. кампания по принуждению иноземцев к «перекрещива
нию» достигла кульминации. Отряды стрельцов вламывались
в дома офицеров, коммерсантов и мастеров в поисках русских
слуг, найм которых Соборным уложением запрещался. Вдобавок
по Москве разнесся слух, что поместья старослужащих немцев
будут отчуждать обратно на государево имя, если они не примут
греческое вероисповедание. Многие офицеры тут же затребовали
паспорта для отъезда на родину, а 17 (27) марта домогались того
же лично от государя. Несмотря на это, Ванифатьев поклялся
Алексею Михайловичу, что к новому году, 1(11) сентября 1652 г.,
в Москве неправославных немцев останутся единицы, о чем не
без удивления сообщил в Стокгольм шведский агент И. Родес в
депеше от 23 марта (2 апреля).
128
ТАЙНЫ РАСКОЛА
Не сим ли проектом «купил» благовещенский иерей до
срочную ош равку из Москвы полковника Искры? Как-никак,
русско-польская война мешала успешному осуществлению столь
смелого замысла. Ее надлежало если не отвратить, то, по крайней
мере, отсрочить. Поразительна наивность второго Романова и в
возрасте двадцати трех лет. Так, молодой человек искренне не
подозревал, что сулит патриарху Иосифу помпезное перенесение
мощей вкупе с «очень вежливым задерживанием» украинского
полковника в Москве, и удивился, даже расстроился, услышав от
Василия Бутурлина откровения дьяка Торопова. «А у меня и отца
моего духовнаго, Содетель, наш Творец, видит, ей ни на уме того не
бывало. И помыслить страшно на такое дело!» —уверял государь
Никона в одном из майских писем. Если Алексей Михайлович
не сообразил, насколько разворачивающееся вокруг неминуемо
подводит к избранию нового патриарха, то и о судьбоносности
посольства Ивана Искры тоже вряд ли догадывался. Думая, что
в очередном отказе гетману нет ничего страшного (до конца года
от Хмельницкого приедет еще кто-нибудь), царь отложил на
месяц-другой объявление Польше войны, дабы успеть к визиту
другого «черкасского» посла избавить офицерство русской армии
от протестантского и католического духа.
Ванифатьев довольно ловко обманул духовного сына. Конеч
но, отец Стефан сознавал, что соблазнил государя химерой, что
иностранцы ему этого не простят и возненавидят люто. Зато он
умудрился добиться главного: трех «не будет» —не будет войны,
не будет патриарха Никона и не будет повсеместного свертывания
деятельности «боголюбцев»-радикалов. Впрочем, реванш прото
попа базировался на зыбком фундаменте, на здоровье патриарха
Иосифа. Чем дольше святейший проживет, тем меньше шансов
у митрополита Новгородского возглавить российское духовен
ство. Увы, и месяца не прошло, как политическая фортуна опять
«улыбнулась» засидевшемуся в Вологде владыке.
5 (15) апреля из села Тушино стрельцы понесли на руках
в Москву мощи патриарха Иова, привезенные из Старицкого
монастыря митрополитом Ростовским Варлаамом и боярином
5 Писаренко К. А.
129
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
М.М. Салтыковым. Тысячи москвичей высыпали на улицы встре
чать процессию. «От Тверских ворот по Неглиненския ворота и
по кровлям, и по переулкам яблоку негде было упасть». Красную
площадь, «Пожар», толпа заполнила целиком, «нельзя ни прой
ти, ни проехать». Во избежание давки царь ограничил проход в
Кремль, что не очень помогло: останки «на злую силу пронесли
в собор. Такая теснота была». Естественно, патриарх не явиться
на торжество не мог и во встрече Иова участвовал, шествовал
рядом с царем от девича Страстного монастыря до Кремля, об
ливаясь слезами, а потом лично проводил освидетельствование
мощей. В итоге старик не выдержал нервного и физического
перенапряжения. Заболел. Лихорадка мучила патриарха с неделю.
На Вербное воскресение — 11 (21) апреля — немного полегчало.
Иосиф вышел на публику, сам «ездил на осляти», но службу
перепоручил митрополиту Казанскому Корнилию. Возможно, из
лишнее рвение в тот день и погубило главу церкви. На Страстной
неделе состояние почтенного старца ухудшилось. Вечером в среду
14 (24) апреля он с трудом поднялся с постели, чтобы в течение
часа пообщаться с государем и в последний раз благословить
юношу. А в четверг 15 (25) апреля в половине восьмого вечера
(в средине дня) скончался.
С тем и истекли «сто дней» Ванифатьева. Алексей Михайло
вич, хоть и оплошал с Искрой, от войны с Польшей отрекаться
не планировал и военным лидером страны видел единственно
Никона, коего и прочил на освободившийся патриарший престол.
Разумеется, Ванифатьев попытался воспрепятствовать этому.
Процитируем депешу И. Родеса от 28 апреля (8 мая) 1652 г.: «Гово
рили, будто митрополит из Новгорода, которого считали за весьма
ученого, тоже скончался». Крайне актуальный слух, не правда
ли. А кому выгоден? Ванифатьеву, следующему за Никоном пре
тенденту на патриарший посох. Уловка, призванная ускорить вы
боры патриарха, государя не сбила с толку, ибо от Никона и князя
И.Н. Хованского, светского напарника митрополита, вовремя
пришла грамотка с текущими новостями.
130
ТАЙНЫ РАСКОЛА
Л теперь предоставим слово протопопу Аввакуму: «Прежде
его (Никона. — К.П.) приезда Стефан духовник молил Бога и
постился неделю с братьей — и я с ними тут же — о патриархе,
чтоб дал Бог пастыря ко спасению душ наших. И написали мы
с митрополитом Казанским челобитную с подписями и подали
царю и царице — о духовнике Стефане, чтоб быть ему в патри
архах. Стефан же не захотел и указал на Никона митрополита.
Царь его и послушался». Итак, когда дезинформация о кончине
соперника не сработала и монарх не созвал избирательный собор в
отсутствие Никона, «боголюбцы» попробовали повлиять на царя
посредством петиции. Аввакум вернулся в Москву не ранее июня
1652 г. Алексей Михайлович положил конец дискуссиям о самом
достойном претенденте на высокий сан к 25 мая (4 июня). Следо
вательно, демонстрация друзей царского духовника безнадежно
опоздала, и Ванифатьев потому на нее не откликнулся, что уже
знал о государевой воле и бессмысленности какого-либо сопро
тивления. Неронов же с товарищами о том не ведал и, ожидая, но
так и не дождавшись отмашки отца Стефана, ринулся в атаку по
собствешюй инициативе. В атаку, заранее обреченную на неудачу.
Похоже, в первой половине мая между царем и Ванифатьевым
состоялся принципиальный разговор о будущем патриаршего
престола, который и подвел черту под амбициями духовника и
попутно под политическим кризисом, терзавшим Москву свыше
двух месяцев2.
В блаженном неведении о кипевших в столице страстях, Н и
кон через Сийский монастырь, Холмогоры, Архангельск, пережив
страшный шторм на Белом море, 3(1 3 ) июня 1652 г. приплыл на
Соловки. Три дня строгого поста и всенощных молений увенчал
молебен с водосвятием, праздничной трапезой и погрузкой мощей
святителя Филиппа на судно. Вечером 7 (17) июня «флотилия»
устремилась обратно, причем по новому, более короткому марш
руту —к устью Онеги и по реке к Каргополю, потом озерами Лача,
Воже, Белое, по Шексне и Волге к Угличу, откуда малыми речками
Дубна и Яхрома —к Дмитрову. Данная водная магистраль сокра
5*
131
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
щала расстояние до Москвы с двух тысяч до тысячи четырехсот
двадцати верст. Из них волоком и «людьми на носилках» —всего
девяносто. К тому же ценную ношу благодаря транспортировке на
судах «от повреждения в таком малом пути уберечь мочно».
Маршрут выдержали до дворцового села Рыбного (Рыбинск).
Оттуда за мелководьем в сторону Углича спустились по Волге к
Ярославлю. Через сутки, 30 июня (10 июля), пришвартовались у
городской пристани. Далее —на повозках и пешком. 2(12) июля
миновали Переелавль-Залесский, утром 4 (14) июля пришли в
Троице-Сергиеву лавру. Никон так спешил, что единственную
многолюдную встречу с молебным пением имел лишь в Карго
поле, вторую — уже в Троице, третью — в селе Воздвиженском.
В дворцовую вотчину народ стекался отовсюду на поклон святому
Филиппу. Здесь митрополит два дня ожидал царского позволения
приехать в Москву. Вечером 6 (16) июля, получив таковое, он
примчался в столицу и... узнал, наконец, о медвежьей государевой
услуге.
Полковника Искру из московского государства Алексей Ми
хайлович все-таки выставил, не устояв перед напором Ванифатьева. Выставил с отказом в настойчивой просьбе о подданстве.
Правда, в конце мая, видно, не без вмешательства Б.И. Морозова
спохватился и откомандировал в Чигирин Василия Унковского,
судя по всему, с инструкциями полугодовой давности, которые
странно выглядели на фоне завершившейся ничем миссии Прончищева — Иванова. В Варшаве дуэт «прогостил» менее месяца —
с 21 февраля (2 марта) по 15 (25) марта. В Москву вернулись в пер
вой декаде мая 1652 г. Хотя И. Родес датировал их возвращение в
столицу 30 апреля (10 мая), судя по «отписке» самих посланников
они в этот день только пересекли границу и заночевали в Вязьме.
На суд в Варшаву, как и предполагалось, никто из значимых фигур
длинного списка уличенных в оскорблении царского величества не
явился. Посему никакой резолюции власти Речи Посполитой не
приняли, о чем в Чигирине, наверняка, известились раньше, чем в
Кремле. И коли так, то запоздалый визит Унковского в июне —июле
1652 г. скорее разозлил Хмельницкого, чем приободрил. Недаром
132
ТАЙНЫ РАСКОЛА
генеральный писарь войска Запорожского Иван Выговский не
скрывал от посланника остроту момента: мол, ныне «люди многие
станут гетмана наговаривать, чтоб к турскому или х крымскому
подначальны были». Похоже, фраза приглажена. Не «станут», а
уже советуют идти под крыло басурманской империи.
Разгромив 23 мая (2 июня) в битве под Батогом польскую
армию гетмана коронного Мартына Калиновского, казаки опять
столкнулись с дилеммой, как быть. Надежды на автономию в
рамках Польши белоцерковский режим окончательно похоро
нил. Россия без конца уклонялась от союза. Татары, напротив,
худо-бедно, а поддерживали иноверцев-«черкас» и раз от раза
все прозрачнее намекали на заинтересованность в более прочном
объединении. Хмельницкому поневоле пришлось сделать первый
шаг — женить сына Тимофея на дочери молдавского господаря
Василия Лупула. Свадьба состоялась летом 1652 г. Господарь
согласился на нее под жестким нажимом султана и крымского
хана. При московском дворе прослышали о том 15 (25) июля.
Воевода Путивля Ф.А. Хилков сообщил приятную в кавычках
новость.
Если Никон и думал исправить ошибку царя посылкой в
Чигирин старца Арсения, то «отписка» Хилкова быстро пресекла
подобный оптимизм. Понимание, что Хмельницкий все для себя
решил, ввергала в отчаяние. Между тем в Москве в середине июля
творилось светопреставление в связи с ажиотажем вокруг мощей
святителя Филиппа. Люди всех сословий и от мала до велика про
славляли героя дня — митрополита Новгородского, инициатора
публичного царского покаяния за злодеяния предков и воспевания
нравственного подвига патриархов, замученных ненавистными
поляками. Трое суток, с 6 (16) по 9 (19) июля, останки Колычева
бережно несли от Воздвиженского до Москвы в сопровождении
важных особ, во главе с митрополитом Казанским Корнилием
и князем А.Н. Трубецким. Москвичи встречали процессию вне
городских стен, за Сретенскими воротами, у села Напрудного.
Алексей Михайлович — вместе со всеми. До Кремля шагали
долго, десятки, если не сотни больных и увечных осаждали свя
133
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
щенную ношу, уповая на чудо. И по словам самого царя, кое-кому
посчастливилось исцелиться. Торжество омрачила лишь смерть
почтенного митрополита Ростовского Варлаама. Больной, он тем
не менее отважился участвовать в великом событии и не рассчитал
собственные силы...
Восемь дней мощи пролежали в Успенском соборе, доступные
всеобщему обозрению. Молебны, колокольный звон и ежеднев
ная радость по поводу излечения нового хворого или инвалида в
течение целой недели будоражили воображение народа разных
чинов и званий. На царя поголовное преклонение перед Филип
пом Колычевым произвело неизгладимое впечатление. Отныне
замученный «прадедом» митрополит для него —патриарх, никак
не меньше, о чем он нет-нет да и обмолвится устно или письменно.
17 (27) июля останки святого торжественно переложили в сере
бряную гробницу и установили у придела Дмитрия Салунского.
Наступал черед главного политического события — избрания
патриарха. И тут имелась одна загвоздка.
Первые пять патриархов — Иов в 1589 г., Игнатий в 1605 г.,
Гермоген в 1606 г., Филарет в 1619 г., Иоасаф в 1634 г. демократи
чески или не очень избирались Священными соборами. Шестой же
удостоился высокого сана иным порядком. Не вполне ясно, зачем
И.Б. Черкасский упразднил традиционную так называемую вы
борную форму и ввел жребий. Почти полтора года духовного
верховенства блюстителя патриаршего престола митрополита
Крутицкого Серапиона (ноябрь 1640 — март 1642) свидетель
ствуют либо о серьезном межклановом соперничестве внутри
архиерейства, либо об отсутствии предпочтительной для князя
кандидатуры. В итоге возникло новое правило — жеребьевка
«посредством получения 3 раз имени патриарха среди 40 или
50 духовных лиц», чьи прозвания «смешаны во многих закры
тых записках или же запечены в хлебе». Хотя для Родеса оно —
«обычное», реально применялось лишь раз —20 (30) марта 1642 г.
Не сорок и не пятьдесят, а шесть «жребиев», спрятанных в запе
ченном хлебе, разбили на две части, после чего вынули по одному
из каждой, а затем из двух финалистов архиепископ Суздальский
134
ТАЙНЫ РАСКОЛА
Серапион вытащил победителя — Иосифа, архимандрита СпасоСимонова монастыря.
В 1652 г. предстояло выявлять патриарха аналогично. Кстати,
на жеребьевке могли настаивать Ванифатьев с Нероновым, рас
считывая на промах «заклятого друга». Но до конца мая, когда
Алексей Михайлович расставил все точки над «i» в вопросе о том,
кто будет патриархом. А закон Черкасского, естественно, отменили.
Новый «чин избрания» возродил прежнюю норму: собор выдвигает
несколько персон, из которых потом утверждает угодную государю.
Именно так 22 июля (1 августа) 1652 г. в Успенском соборе рос
сийское духовенство избрало Никона. В список внесли двенадцать
претендентов —митрополитов Никона, Корнилия, архиепископов
Маркела (Вологодского), Мисаила (Рязанского и Муромского),
Макария (Псковского и Изборского), архимандритов Ферапонта
(Изборский Чудов монастырь), Сильвестра (Московский Андрониев), Гермогена (Звенигородский Савво-Сторожевский), Стефана
(Нижегородский Печерский), Иону (Ростовский Богоявленский),
Иосифа (Суздальский Спасский), игумена Павла (Боровский Пафнутьсв). «И от тех избранных в Соборней и Апостольстей церкви
Успения пречистые Богородицы с молебным пением... великий
государь... Алексей Михайлович... с... богомолцы своими с митро
политы и архиепископы и со всем освященным собором избраша в
московское государство... на патриаршество Никона, митрополита
Великого Новаграда и Великих Лук».
Сообщить Никону о соборном вердикте и позвать в Успенский
собор полагалось дворецкому боярину В.В. Бутурлину, окольни
чему И.И. Ромодановскому, думному дьяку М.Д. Волошенинову и
двум архиереям, Серапиону, митрополиту Крутицкому (Сарскому
и Подонскому), и Мисаилу, архиепископу Рязанскому. Мисаил,
к сожалению, не смог, почему одного архиерея подменили два
архимандрита — Чудова и Новоспасского монастырей. Избран
ник, согласно разработанному царем церемониалу, пребывал на
новгородском подворье. О чем он там размышлял за час или два
до приезда сановной делегации, мы не знаем. Но размышлял,
это — точно. Иначе бы не изумил всех «капризом» в духе Бо
135
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
риса Годунова: ни с того ни с сего отказался от патриаршества.
Попытки образумить митрополита самостоятельно цели не до
стигли. Потребовалось особое царское приглашение, озвученное
А.Н. Трубецким и А.М. Львовым, чтобы Никон приехал в Успен
ский собор для объяснений. Впрочем, и на виду у монарха владыка
категорически не желал становиться патриархом, невзирая ни на
какие аргументы и укоры. Переубедил архипастыря последний
довод Алексея Михайловича: «царь прислонися к земли и припадаше со всем народом со слезами молиша». Сцена граничила с
оскорблением высочайшей персоны, почему Никон, хотел или не
хотел, а «не возмогох терпети, зряще» государя, распростершись
ниц, и капитулировал, выдвинув условие: «Дадите слово ваше...
держать... Евангельские Христовы догматы и правила святых Апо
стол и святых отец... Аще обещаете ся неложно и нас послушати
во всем, яко началника и пастыря и отца краснейшаго, елико вам
возвещать буду о догматех Божиих и о правилех... и сего ради... не
могу отрекатися от великаго архиерейства». Знать и духовенство
вслед за самодержцем дали такое обещание. 23 июля (2 августа)
свершился акт наречения, а 25 июля (4 августа) 1652 г. митропо
лит Казанский и Свияжский Корнилий рукоположил собрата в
патриархи Всея Руси.
А теперь попробуем понять причину, из-за которой Никон
вдруг заартачился. По аналогии с Годуновым и в исторической
науке, и в общественном сознании укрепилось мнение, что цар
ский «собинный друг» набивал себе цену, выдавливая из монарха
абсолютную покорность как в духовной сфере, так и политиче
ской. Иоганн Родес в депеше от 20 (30) октября 1652 г. именно
так и выразился: избранник стремился «обладать властью,
авторитетом и силой, какими обладал Его Царского Величества
господин дед Филарет Никитич». Однако для сосредоточения
в собственных руках диктаторских полномочий Никон не
нуждался в примитивном шантаже. Алексей Михайлович за
резервировал за ним патриаршее место как раз для того, чтобы
тот де-факто превратился в государя — военного лидера страны
на период войны с Польшей. И воинственный дед, создавший
136
ТАЙНЫ РАСКОЛА
прецедент, служил бы шестому патриарху щитом от нареканий
сомневающихся и недовольных.
К сожалению, молодой царь в энтузиазме июльских дней не
подозревал о крахе планов по освобождению Смоленска в 1652 г.
В отличие от Никона. И если война не состоится, то резонен во
прос: а зачем тогда митрополиту Новгородскому баллотироваться
в патриархи? Чем он займется на высоком посту? Церковной
реформой, которая трещит по всем швам?! Или возьмет под
опеку друзей Лзарьина?! Или просто поплывет по течению?!
А чем оправдает свое бездействие в глазах государя? Упреком за
опрометчивую высылку Искры?! Или выдумкой о каких-то объ
ективных препятствиях?! Если учесть все это, демарш Никона
уже не выглядит театрально, по-годуновски. Намечается куда
более драматическая коллизия: почти три недели главный соис
катель взвешивал все «за» и «против» получения им патриаршего
посоха и в конце концов не счел заманчивую перспективу для
себя заманчивой. И тогда выходит не ради власти, а во избежание
неприятного разговора об оплошности, допущенной монархом,
Никон связал Алексея Михайловича, а заодно и весь двор, клятвой
беспрекословного подчинения.
Ну а то, что новый патриарх понятия не имел, что делать
дальше, нетрудно догадаться, ответив на простой вопрос: когда
перенесли в Успенский собор из Чудова монастыря мощи Гер
могена? Нет смысла перелистывать Дворцовые разряды и про
чий документальный официоз. Определенно можно утверждать
одно: до 17 (27) июля 1652 г. к ним не прикасались. Переместили
позже3. Только почему-то без той помпы, какую устроили Иову
и Филиппу. Мало того. Похоже, чуть ли не втайне. И потому ис
точники не зафиксировали дату важного события. А причина про
заична. Гермогену —жертве польских интервентов —предстояло
увенчать кампанию по обретению святых мощей. Шумом вокруг
Иова московский народ разогрели, с помощью Филиппа Колычева
убедили облечь политической властью патриарха Никона. Для
разжигания антипольской и антикатолической истерии, подъема
патриотической самоотверженности готовили день памяти Гермо
137
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
гена. Праздник, увы, не сладился. Отмена русско-польской войны
автоматически отменила и третье православное торжество: акцен
тировать всеобщее внимание на виновниках страданий узника
Чудова монастыря было уже нецелесообразно.
Какую же все-таки стезю предпочел Никон после интрони
зации? Как и следовало ожидать, привычную, хорошо знакомую.
Он поддержал курс Ванифатьева — Неронова, По едкому за
мечанию Аввакума, патриарх привечал их, «как лиса: наше вам
да здравствуйте!» Насчет «лисы» неистовый протопоп перегнул.
Не вина патриарха в том, что «сердечное согласие» между ними
продлилось три месяца —срок для Аввакума, конечно, ничтожный,
хотя и за столь малый период патриарх трижды посодействовал
старым товарищам.
Во-первых, И (22) августа ввел «полусухой» закон: «Во всех
городех, где были наперед сего кабаки, в болших и в менших, быти
по одному кружечному двору. А продавать вино в ведра и в кружки,
а чарками продавать — сделать чарку в три чарки и продавать по
одной чарке человеку, а болши той указной чарки одному человеку
продавать не велели... А в Великой пост и в Успенской, и в воскре
сенья во весь год вина не продавати. А в Рожественской и в Петров
посты в среду и в пятки вина не продавати ж. А священнического
и иноческого чину на кружечные дворы не пускать и пить им не
продавать... А продавать в летней день после обедни с третьяго часа
дни, а запирать за час до вечера. А зимою продавать после обедни
ж с третьяго часа, а запирать в отдачу часов денных».
Во-вторых, двумя мерами изолировал иностранные земляче
ства от православной Москвы, сведя к минимуму их влияние на
жителей столицы. Для начала, вероятно, в августе распорядился,
«чтобы нехристи... не смели бы больше.... ходить в русском платье
под страхом, что все непокорные, встреченные на улице в таком
платье, будут раздеваемы до нага стрельцами и так бросаемы в
тюрьму». А в сентябре предписал всем иностранцам «в течение
4-х недель... выехать йз-за городской стены и Земляного вала и
поселиться в чистом поле около полумили от Земляного вала».
138
ТАЙНЫ РАСКОЛА
В конце месяца дьяки Земского приказа уже вовсю межевали
участки под дворы в новой иноземной слободе «за Покровскими
воротами, за Земляным городом, подле Яузы-реки». Частные дома
в черте Москвы, принадлежавшие иноверцам, спешно продава
лись. Две евангелические кирки, построенные возле Земляного
вала, сломали за один вечер стрельцы. Протесты и жалобы со
стороны гонимых сподвигли Никона на единственную уступку —
дать им не четыре, а восемь недель на сборы. В результате число
«неверных», принявших православие, заметно увеличилось.
В -третьих, из им евш ихся в августе — октябре 1652 г.
трех архиерейских вакансий две получили друзья Неронова.
8 (18) августа Макарий, казначей митрополита Казанского Корнилия, хиротонисован в митрополиты Новгородские и Великолуцкие. 17 (27) октября епископом Коломенским и Каширским
стал игумен Боровского Пафнутьева монастыря Павел. Корнилий с 1647 г. по 1649 г. в ранге игумена управлял МакарьевоЖелтоводским монастырем, расположенным под Нижним Новго
родом. Обитель эта —альма-матер многих «боголюбцев» кружка
Неронова. Пострижениками ее были и Павел Коломенский, и
Симеон Тобольский. Корнилий и Симеон в архиереи выбились
еще при Ванифатьеве: первый 13 (23) января 1650 г., второй —
9 (19) марта 1651 г. Причем Симеон в архиепископы пожалован
из игуменов Пафнутьева монастыря в Боровске, а преемствовал
ему казначей Жслтоводского монастыря Павел, будущий епископ
Коломенский.
Но самое примечательное состояло в том, что Павел Коло
менский — не просто «боголюбец», а «собинный друг» Ивана
Неронова, сблизившийся с ним в далекие двадцатые годы, когда
оба в нижегородском сельце Кирикове, приселке богатой вотчины
Б.И. Морозова Лысково, внимали «учению и разуму» у местного
иерея Анания, весьма искусного «в Божественном писании».
Иерей тот приходился отцом Иллариону (1632—1707), игумену
Флорищевой пустыни, с 1681 г. архиепископу, затем митрополи
ту Суздальскому и Юрьевскому. Старшего сына Анания, Петра,
Неронов потом пригласил к себе в Москву, в клир Казанского
139
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
собора. А Илларион, в миру Иван, в декабре 1652 г. нашел приют
в Коломне, где постригся в монахи и в марте 1653 г. дослужился
до иеродьякона и ризничего епископа Коломенского. Отец братьев
Ананий в ту пору давно монашествовал под именем Антония в
Спасо-Юнгинском монастыре под Козьмодемьянском, не подо
зревая, что его звездный час впереди.
Из всех трех роковым оказалось именно кадровое решение.
Оно нарушило существовавший доселе баланс между иерарха
ми беспартийными и теми, кто симпатизировал «боголюбцам».
И очень скоро Никону придется изощряться в искусстве интриги,
чтобы выскользнуть из собственноручно сконструированной за
падни. В какую же ловушку он себя загнал? Мы обнаружим ее,
ознакомившись с персональным составом высшего духовенства
России на осень 1652 г.
Итак, Московская патриархия опекала помимо своих особых
патриарших владений двенадцать епархий — четыре митропо
лии (Новгородскую, Казанскую, Ростовскую, Крутицкую), семь
архиепископств (Астраханское, Тобольское, Псковское, Рязан
ское, Тверское, Суздальское, Вологодское) и одно епископство
(Коломенское). Прибавим сюда архимандрита Троице-Сергиевой
лавры и духовника царя. Это и будет высший синклит Русской
православной церкви. А теперь посмотрим на партийный расклад
внутри архиерейскогосообщества. На 25 июля (4 августа) 1652 г.
«ревнителями благочестия» являлись из четырнадцати четверо
или пятеро. Естественно, Стефан Ванифатьев, а также митрополит
Казанский Корнилий, архиепископы Суздальский и Торусский
Серапион (хиротонисован в октябре 1634), Тобольский и Си
бирский Симеон. Архиепископ Вологодский и Великопермский
Маркел (хиротонисован в январе 1645 г.) благодаря сближению
с Нероновым после 1649 г. сочувствовал движению.
Митрополии Новгородская и Ростовская пустовали. Митро
полит Сарский и Подонский (Крутицкий) Серапион (хиротони
сован в январе 1637 г.), архиепископы Псковский и Изборский
Макарий (хиротонисован в ноябре 1649 г. из архимандритов
Псково-Печерского монастыря, до 1643 г. архимандрит Псков
140
ТАЙНЫ РАСКОЛА
ского Снетогорского монастыря), Тверской и Кашинский Иона
(хиротонисован в декабре 1642 г.), Астраханский и Терский
Пахомий (хиротонисован в июне 1641 г.), епископ Коломенский
Рафаил (хиротонисован в декабре 1618 г.), архимандрит ТроицеСергиевский Адриан (рукоположен в августе 1640 г., питомец,
как и Серапион Суздальский, Толгского Пресвятой Богородицы
монастыря, где игуменствовал с 1635 г. по 1640 г.) исповедовали
традиционные взгляды. Архиепископ Рязанский и Муромский
Мисаил (хиротонисован в апреле 1651 г.), ризничий митрополита
Никона, считался креатурой нового патриарха. Если вывести за
скобки Симеона Тобольского и Пахомия Астраханского, из-за
дальности епархий от Москвы крайне редко наезжавших в сто
лицу, то видим, что при форсмажорных обстоятельствах сбоголюбцы» способны делегировать к царю с челобитьем в лучшем
случае пять влиятельных духовных лиц (включая И. Неронова),
а Никон во главе с собой — семь.
В августе — октябре Рафаил Коломенский отпросился на
покой, уступив место закадычному приятелю Неронова. Тогда
же помощник Корнилия Казанского Макарий, монах Спасского
Казанского монастыря, занял богатейшую Новгородскую кафедру.
Лишь Ростовскую митрополию взял под контроль не «ревни
тель» — архимандрит Ростовского Богоявленского монастыря
Иона, возведенный в сан 22 августа (1 сентября) 1652 г. И теперь
партия Никона состояла из шести знатных челобитчиков, а Ванифатьсва с Нероновым — из семи. И по числу, и по красноречию,
и по энергичности, и по сплоченности преимущество отныне
принадлежало противникам войны4. Устоит под их нажимом
Алексей Михайлович или нет, если потребуется. Вот о чем пока
не задумывался патриарх московский, а следовало.
Между тем 23 октября (2 ноября) царский двор отлучился
из столицы в село Коломенское отметить день святого велико
мученика Дмитрия Селунского. За городом отдыхали четыре дня.
Интересно, сопровождал ли государя Никон. Ведь вечером того же
23 октября (2 ноября) в Москву приехал митрополит Навпакты
и Арты Гавриил Власий с полномочиями от патриархов Констан
141
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
тинопольского, Иерусалимского, Александрийского, господаря
молдавского и гетмана украинского. Новости от Хмельницкого,
легко догадаться, волновали Никона в первую очередь. Путивлянин Иван Видуев предупредил московский двор о близости
греческого гостя 22 октября (1 ноября), и Алексей Михайлович
перед отъездом успел указать «митрополита принять и двор дать
и о корму выписать».
Государь возвратился в Кремль в первом часу дня 27 октября
(6 ноября) 1652 г., то есть около девяти или десяти часов утра.
Однако грамоты двух патриархов — Цареградского и Иеруса
лимского, господаря и гетмана Власий предъявил Волошенинову
25 октября (4 ноября). Тогда же думный дьяк с помощником
Алмазом Ивановым, очевидно, и выслушали «экзарха». Слушал,
вообще-то, Иванов. Михаил Дмитриевич Волошенинов, пере
живший в конце лета апоплексический удар (вероятно, инсульт),
«лишился части своего ума» и с тех пор руководил Посольским
приказом номинально. Так что Алмаз Иванов первым понял, что
война с «Литвою» все-таки состоится...
Митрополит в деталях изложил беседу с Богданом Михай
ловичем, лист которого от 24 сентября (4 октября) лаконично
сообщал: все важное архипастырь сообщит «изустно». И вот о
чем Гавриил поведал: «Я з гетманом казачьим говорил... для чево
он имеет с собою татар... И он сказал мне, [что] я де то делаю по
неволе, чтоб мне победита недругов своих, потому что великий
государь, царь московский и прочии — единоверные християне,
а мне не помогают.
И я спрашивал ево, что, просил ли он помочи.
И он сказал, [что] писал де я многажды, и они мне сказыва
ют —ныне да завтра, а николи в совершенье не приведут. И сказал,
что де ныне есть время, толко б они похотели взята Смоленеск и
иные свои городы, и имел бы и меня своим, и был бы де под его
произволением во всем». И еще гетмана крайне беспокоили слухи
о готовности поляков для привлечения России против Украины
«отдати Смоленеск самоволно» второму Романову, и якобы со
глашение о том уже достигнуто.
142
ТАЙНЫ РАСКОЛА
Стоило Никону узнать о сетованиях Хмельницкого, в ту же
минуту внешнеполитический курс русского государства развер
нулся на сто восемьдесят градусов: от мира —к войне с Польшей,
от дружбы с «боголюбцами» —к разрыву с ними, от равнодушия
к судьбе Малороссии — к военному союзу с ней. Иванов момен
тально снарядил и отправил в Чигирин спецгонца — подьячего
Андрея Ардабьева — звать в Москву еще одно посольство. А что
бы не русский царь, а украинский гетман выглядел инициатором
приезда курьера, митрополит Гавриил 27 октября (6 ноября) за
фиксировал на бумаге исповедь двухдневной давности и переслал
документ в Посольский приказ Иванову.
Разумеется, Ванифатьева с Нероновым о скорых переменах
не торопились извещать. Впрочем, они быстро почувствовали не
ладное: патриарх «друзей не стал и в Крестовую пускать», сиречь в
приемный покой Патриаршего дворца. Второй настораживающий
сигнал прозвучал в виде распоряжения стряпчему Афанасию Ива
новичу Нестерову ехать в Варшаву «продолжать требовать казни»
тех, кто оплошал с титулом московского государя. Этот спецгонец
покинул Москву к середине декабря. Очевидно, не прежде, чем
Ардабьев отчитался об успешном исполнении своей миссии.
В Чигирин он прискакал числа 10 (20) ноября. Путивль по дороге
назад миновал 22 ноября (2 декабря). Правда, далеко Нестеров не
уехал. Дьяка вернули, чтобы повысить статус посольства.
16 (26) декабря в Москве встретили «черкасского» посла —Са
муила Богдановича Зарудного с кредитивной грамотой гетмана от
12 (22) ноября. 17 (27) декабря запорожская делегация удостоилась
публичной аудиенции в Кремле, после чего «на Казенном дворе», а
не в Посольском приказе, через оружейничего Г.Г. Пушкина вновь
предложила Алексею Михайловичу «принята под свою государеву
высокую руку» Украину. И заверила, что при положительном ответе
«Черкассы» «тотчас от бусурмапов, от крымских татар, отстанут».
Григорий Гаврилович попросил немного обождать, намекая, что
теперь им разочаровываться не придется.
И точно. Не прошло трех дней, как царь назвал имена тех,
кому предстояло в Варшаве вручить ультиматум. Суть угрозы
143
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
такова: Россия сохранит нейтралитет, если поляки обезглавят
виновных в оскорблении царского величества или откажутся в
ее пользу от воеводств Смоленского и Черниговского, а укра
инцам гарантируют автономию на условиях Зборовского мира.
А членами Великого посольства назначили двух князей, Бориса
Александровича Репнина и Федора Федоровича Волконского, а
также дьяка Алмаза Иванова. В праздник Богоявления («святых
трех королей») 6(16) января 1653 г. Зарудный с товарищами про
стился с Алексеем Михайловичем и на другой день устремился
домой с хорошей для предводителя вестью: царь «принял под свое
покровительство Хмельницкого со всей его армией». Ну а Никон
недели через полторы собрался в другую сторону — на северовосток, во Владимир...5
Из окончания письма патриарха Никоиа царю от 27 января
(6 февраля) 1653 г.: «Бога моля о вашем государеве многолетном
здоровье и о душевном спасении, благодарственне покланяюсь за
милость вашу и [лю]бовь к нам. А я, богомолец ваш, и Стефан...
поп еще жывы. Генваря в КЗ (27. —К.П.) день в 7-й час... отчине
во граде Владимере, в Рожестве... литоргии. Писал своею грешною
рукою». Довольно короткий текст послания целиком посвящен
рассуждению о любви к человеку. А за перо взяться патриарха по
будила какая-то «неначаемая радость», посетившая главу церкви
во время литургии в соборе Богородицко-Рождественского мона
стыря Владимира. А каким, собственно, ветром занесло Никона во
Владимир на четыре дня — с 23 по 27 января (со 2 по 6 февраля)
1653 г., да еще в компании с протопопом (отточие из-за лакуны)
Стефаном? Загадка!
Впрочем, если вспомнить, что от Владимира до Суздаля —
рукой подать, то ничего странного в данном факте нет. Суздаль —
резиденция почтенного и уважаемого архиепископа Серапиона.
Духовник государя —тоже особа почтенная и уважаемая (оттого
и упомянут в «цыдулке» на высочайшее имя — см. примечание).
Так почему бы трем почтенным и уважаемым архипастырям
не сойтись вместе в гостях у самого хворого и не поговорить о
144
ТАЙНЫ РАСКОЛА
наболевшем. Не обязательно в Суздале. 26 января (5 февраля)
Никон навестил монастыри Цареконстантиновский, Боголюбов и
Покровский в устье реки Нерли, 28 января (7 февраля) по пути в
Юрьев-Польский —Свято-Успенский Косьмин монастырь у села
Небылое на реке Яхроме (здесь отстоял обедню). В келье любого
из них три духовных лица могли уединиться на часок-другой. Но,
скорее всего, историческая встреча состоялась во Владимире, и
именно ожиданием Серапиона Суздальского можно объяснить
длительное проживание в нем Никона, истратившего солидную
сумму на подаяние нищим и монашеским братствам окрестных
монастырей.
Перед патриаршим «кормлением» восьмидесяти восьми рож
дественских иноков, похоже, и застигла первосвятителя новость
о прибытии суздальского архиерея. Тут же втроем и обсудили
наболевший вопрос — надвигающуюся войну с Польшей. Все
знали, что 26 декабря (5 января) туда помчался гонец по фамилии
Мордасов с официальным запросом, где и как польская сторона
намерена рассмотреть с русскими великими послами претензии
Москвы. А неофициально — сыграть в русскую рулетку: прощу
пать, как отнесутся к нему поляки —вежливо или грубо? Отпустят
на родину или посадят под замок?
От реакции Варшавы зависело не только, поедут ли послы на
запад, но и сроки объявления войны Речи Посполитой. В случае
ареста курьера Боярская дума соберется по сему поводу уже этой
весной. Какую позицию займут «боголюбцы», гадать не прихо
дилось: конечно же, крайне отрицательную! И патриарх сам же
за полгода до того серьезно укрепил их позиции. Теперь он торо
пился разными средствами ослабить соперников. И для начала
попробовал убедить двух умудренных жизнью ветеранов движе
ния не возмущаться и не протестовать против войны, позволить
России воспользоваться уникальным шансом, сулящим скорое
освобождение Смоленска. Судя по всему, аргументы патриарха
нашли понимание и у Ванифатьева, и у Серапиона Суздальского
(вот она истинная «неначаемая радость»!), хотя архиепископ до
кризиса, разразившегося через месяц, не дожил (православная
145
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
церковь чтит память архиерея 25 февраля). Ну а благовещенский
протопоп обещанное исполнил и в кульминационный момент ни
во что не вмешивался.
В ночь на 28 января (7 февраля) Никон покинул Владимир
и в объезд, через Юрьев-Польский, где в соборной церкви при
ложился к образам, Александрову Слободу, вечером 29 января
(8 февраля) приехал в Троице-Сергиеву лавру. Отслушав все
нощную и отслужив наутро обедню, за казенный счет отпотчевал
обедом братию (архимандрит, два келаря, казначей, двадцать два
попа, семь дьяконов, триста двадцать пять старцев, включая и
восемь соборных) и к исходу 30 января (9 февраля) возвратился
в Москву, из которой уехал 22 января (1 февраля). Резонно по
интересоваться причиной остановки в Троице. Не для беседы ли
на ту же актуальную тему с архимандритом Андрианом, келарем
Симоном Азарьевым, казначеем Калинником и келарем в отставке
Александром Булатниковым?!
Легендарный инцидент с «памяткой», «ядом», который
«отрыгнул» Никон, потряс М оскву примерно через три не
дели, в Великий пост 1653 г., и с XIX столетия неизменно
изучается историками с точки зрения реформы православных
обрядов, якобы стартовавшей тогда же. Особняком стоит вер
сия Лобачева С.В., считающего, что Аввакум, сочиняя «житие»,
за давностью лет перепутал ход событий и датировал Никоновы
нововведения 1653 г. по ошибке. Реально же перемену в обря
дах патриарх обнародовал на соборе весной 1654 г. А Неронов с
единомышленниками в опалу угодил за чрезмерно независимую
проповедческую деятельность вообще и непокорность Никону,
в частности. Эта новая концепция призвана устранить изъяны
традиционной трактовки, не объясняющей главное: во-первых,
почему с группой Неронова расправились очень жестко, даже
жестоко летом 1653 г., если обрядовая реформа и критика ее
«боголюбцами» имели место ранней весной того же года? Чего
выжидал Никон? Во-вторых, почему «нижегородцев» высылали
из Москвы, вменяя им в вину дисциплинарные проступки, а не
сопротивление преобразованиям патриарха?
146
ТАЙНЫ РАСКОЛА
Лобачев попытался сгладить противоречия. Однако... Вряд ли
обоснованно видеть в Никоне изувера и садиста, сурово караю
щего вчерашних соратников только за то, что они не пожелали
пресмыкаться перед ним. Да и Алексей Михайлович не такая уж
марионетка, чтобы не защитить того, чьими проповедями вос
торгался совсем недавно, если ссора между близкими ему людьми
вспыхнула из-за разновидности крестных знамений и поклонов.
Нет, тот накал страстей, который наблюдался в стане правящей
партии «боголюбцев» в июле — августе 1653 г., спровоцировали
разногласия на порядок принципиальнее, чем спор об обрядовых
нормах, при всей их важности для православного человека сере
дины XVII века.
К тому же «памятку» Никона все же верно относят к концу
февраля 1653 г., ибо помимо Аввакума о том же хронологиче
ском промежутке упоминает второй герой событий — сам Иван
Неронов. Процитируем источники. «Житие» Аввакума: «Когда
поставили его патриархом, так друзей не стал и в Крестовую пу
скать! А скоро и яд отрыгнул. В Пост Великий прислал памятку в
Казанскую к Неронову Ивану... А в памятке Никон писал: “Год и
число. По преданию святых апостолов и святых отцов не подобает
в церкви творить поклоны на коленях, но в пояс бы вам творить
поклоны, а еще тремя перстами креститься”. Мы ж, сойдясь меж
собой, задумались. Чуем, быть зиме. Сердце озябло. Ноги дрожат.
Неронов оставил мне церковь, а сам скрылся в Чудов и неделю в
келейке молился. И там ему от иконы голос был во время молитвы:
“Время пришло страдания! Подобает вам неослабно страдать!”
Он мне о том плача сказал. Потом сказал коломенскому епи
скопу Павлу... потом Даниле сказал, костромскому протопопу,
потом и всей братье сказал. Мы же с Данилой написали из книг
выписки о сложении перстов и поклонах и подали государю.
Много написали. Государь же, не знаю где, скрыл их».
Из письма И. Неронова С. Ванифатьеву от 13 (23) июля 1654 г.:
«Воистинну... не своею волею, но по благословению Божию... во
161 году на первой недели великаго поста гласу пришедшу от
образа Спасова сице: “Иоанне, дерзай! И не убойся до смерти!
147
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
Подобает ти укреиити царя о имени моем. Да не постраждет днесь
Русия, яко же и юниты”!»
Перед нами два дополняющих друг друга свидетельства о на
висшей над древнерусскими обрядами угрозе «на первой неделе
Великого поста» 1653 г. то есть с 21 по 27 февраля (с 3 по 9 марта).
Недаром Неронов вспомнил униатов, а Аввакум подчеркнул, что
беда пришла скоро после возведения Никона в патриархи. Сле
довательно, «памятку» «собинный друг» государя обнародовал
по окончании Масленицы 1653, а не 1654 г. Понять зачем, помо
гает наблюдательный Родес. Из депеши от 10 (20) марта 1653 г.:
«Со дня на день ожидали возвращения посланнаго в Польшу
гонца. Но он до сих пор не прибыл. Его промедление не предве
щает ничего хорошаго. Здесь ходит также слух по городу, что он
арестован в Польше, и, сверх того, что все русские купцы, бывшие
в Смоленске, задержаны с их товарами... Как только это известие
распространилось, знатнейшие господа, но особенно господин
Микита Иванович Романов, которого... вообще никогда не требуют
в Кремль, когда что-нибудь важное происходит, заседали вместе
1—3 дня и очень прилежно занимались некоторыми в высшей
степени важными для государства делами...
Здесь недавно патриарх сделал совершенно неожиданно визит
господину Миките Ивановичу Романову... Во время этого визита
он укорял упомянутаго господина, что за причина, что он не явля
ется, когда другие знатные господа ходят в Кремль, и почему он так
долго остается холостым. На что упомянутый господин Романов
отвечал, что господин отец патриарх отлично знает, из какого рода
он происходит, и если бы он пришел в Кремль и в Думу, то с ним
должны бы поступить сообразно его роду. А если бы он женился,
то и ему, и его будущей супруге должны бы оказать подобающия
почести и дать место. На что патриарх очень его упрашивал, чтобы
он обещал ему жениться, а что касается места в заседании сооб
разно его роду, то пусть он об этом не безпокоится. Об этом поза
ботится он (патриарх) и доставит ему, что ему надлежит от Бога
и по праву. На что господин Романов обещал ему это (жениться).
После чего они дружелюбно разстались»6.
148
ТАЙНЫ РАСКОЛА
Обратите внимание, на каком фоне Никон внедрял поясные
поклоны и троеперстие. Москву взбудоражила новость об аре
сте русского гонца в Варшаве и русских купцов, торговавших в
Смоленске. Боярская дума на экстренном совещании обсуждала
вопрос о войне с Польшей. По признанию Алексея Михайловича,
«сие благое дело» возникло перед ним в «161 году первыя неделю
понеделник великого поста, февраля в 22 день» (если 22-го, то
во вторник). Совещания, консультации тет-а-тет, размышления
наедине длились ровно три недели. Вердикт государь огласил
«в понедельник третьи недели... великого поста, марта в 14 день».
Несомненно, единодушием окружение царя не порадовало, если
глава династии колебался три недели, а правительству понадобился
союз с закоренелым, зато очень влиятельным оппозиционером —
Н.И. Романовым. Резонно поинтересоваться нам и мнением груп
пы Ивана Неронова, лидер которой в 1632 г. войну с поляками
отважно осудил, не убоявшись ни гнева сурового Филарета Ники
тича, ни ссылки за полярный круг. И что же мы видим? В момент
критический, когда каждый голос на вес золота (в Москву из
Астрахани привезли даже архиепископа Пахомия), Иван Неронов
промолчал. Промолчал не потому, что подобно Ванифатьеву пред
почел воздержаться. Промолчал, отлучившись в Чудов монастырь,
где неделю искал ответ на другой вопрос: сопротивляться или
нет — и если да, то как — обрядовой реформе Никона? Молитвы
настроили на сопротивление, после чего «боголюбцы»-радикалы
подготовили царю для апелляции обширный цитатник из священ
ных книг в пользу земных поклонов и двоеперстия.
Однако с поднесением справки вышла осечка. Не случайно
«житие» Неронова о сем эпизоде не проронило ни слова, а Авва
кум почему-то ограничился двусмысленной фразой о сокрытии
государем поданной бумаги, не сообщив о реакции Алексея
Михайловича: сокрыл, отвергнув? обещав подумать? ничего не
сказав? или... Судя по всему, произошло именно «или», то есть нероновцы слишком поздно обнаружили, что их одурачили. Ужасная
«Памятка», задевшая за живое сторонников древневизантийских
обрядовых форм, была отвлекающим маневром. Она переключила
149
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
внимание фанатичных противников войны с Польшей на тему,
еще более им дорогую. И пока «пацифисты» «вооружались»
для защиты обрядовой старины, Никон, во-первых, добился от
русской знати одобрения новой внешнеполитической линии —
на военный реванш, во-вторых, избавил царя и колеблющихся
членов Боярской думы от антивоенной агитации Неронова и его
друзей, в-третьих, уточнил характер встревожившей обществен
ность «памятки», декларативный, никого ни к чему не обязываю
щий. Так что повод для жалоб царю отпал сам собой.
Кстати, расчеты на солидарность Н.И. Романова из патриоти
ческих соображений, похоже, не оправдались. По крайней мере,
за войну в Думе он не проголосовал, если уже И (21) марта па
триарх в отместку за нелояльность публично сжег у себя во дворе
ящики с иноземной одеждой, Романову принадлежавшие, а потом
распустил по городу сплетню о «содомском грехе» Никиты Ива
новича. А вот оппозиционную стойкость лагеря «боголюбцев» ин
трига Никона пошатнула. «Ревнители» из числа высших иерархов
препятствовать битве за Смоленск не собирались и, убедившись
в мнимости обрядовой реформы, тотчас успокоились. В отличие
от когорты протопопов...
Вечером 14 (24) марта из Варшавы прискакал, наконец, Да
выд Мордасов, развеяв тревогу, поднятую вокруг него и купцов.
Поляки от диалога с Москвой не уклонились, почему великому
посольству надлежало исполнить формальность — съездить на
запад и вручить властям Речи Посполитой неприемлемый для
них ультиматум. А вердикт Боярской думы о переводе страны на
военное положение взялись осуществлять, не дожидаясь возвра
щения послов. 19 (29) марта И. А. Гавренев огласил царскую волю
о вызове к 20 (30) мая отовсюду стольников, стряпчих, дворян
московских и жильцов «обеих половин» в Москву на генеральный
смотр. Усилиями Г. Г. Пушкина оживлялось военное производство.
В мастерских активно лили новые пушки и чинили старые. Изго
товлялись дополнительные партии мушкетов. На пороховых мель
ницах «намолачивали» взамен отсыревшего сухое «огневое зелье».
22 марта (1 апреля) обрусевшему голландцу Андреасу Виниусу,
150
ТАЙНЫ РАСКОЛА
незадачливому компаньону Марселиса и Аккемы, владельцев под
московных железных заводов, царь велел без промедления ехать
в Голландию для найма военных специалистов, закупок военных
материалов и, вот подлинная сенсация, табака. Без курительного
зелья солдаты «в поле никак не могут обойтись». Посему норма,
запрещавшая в угоду «боголюбцев» табачную торговлю, на пери
од военных действий смягчалась: компания Виниуса обзавелась
привилегией на раздачу курева военным в государевых кабаках.
Прибыль коммерсант надеялся извлечь из роста продаж спиртного
курящим клиентам.
Тем временем из Чигирина Б.М. Хмельницкий откоманди
ровал еще одно посольство в Москву — полковников Кондратия
Дмитриевича Бурляя и Силуяна Андреевича Мужиловского.
23 марта (2 апреля) гетман подписал сразу пять кредитивных
грамот —на имя Алексея Михайловича с официальной просьбой
о военной помощи («чтоб ваше царское величество... совету и
помощи дати изволил и не пропускал веры нашие православные
и церквей восточных в поругание»), трех бояр — Б.И. Морозо
ва, И.Д. Милославского, Г.Г. Пушкина — и патриарха Никона.
От бояр и патриарха требовалось замолвить нужное слово перед
государем. Судя по всему, Хмельницкий по-прежнему считал
лидером проукраинской придворной группировки при москов
ском царе Бориса Ивановича Морозова, к Никону адресовался из
вежливости и об истинном политическом раскладе в Кремле имел
смутное представление. Он явно боялся, что все может в одно
часье опять перемениться не к выгоде малороссов, и именно так,
превратно, истолковал весть о посреднической миссии великого
посольства Б.А. Репнина. О ней уведомили главу запорожской
республики официальные гонцы русского монарха стольник Яков
Лихарев и подьячий Иван Фомин. И думая, что в Москве вновь
верх одерживают полонофилы, гетман поспешил с отправкой
своих дипломатов к московскому двору, чтобы помочь Морозову
переубедить царя.
Бурляй и Мужиловский приехали в Москву 21 апреля (1 мая)
1652
г. и быстро поняли, что тревоги вождя неосновательны. Алек
151
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
сей Михайлович прииял их на другой день, а выслушали люди,
к войне с Польшей относившиеся положительно — С.В. Прозо
ровский, Б.М. Хитрово, Л.Д. Ларионов и Алмаз Иванов, причем
снова не в Посольском приказе, а на нейтральной территории —
«на Казенном дворе». Ответ на сентенцию, что «миритца де чер
касы с... поляки не хотят для того, что они в правде своей николи
не стоят, и... просят, чтобы великий государь... велел... гетмана... со
всем войском запорожским принять под свою государеву высокую
руку», получили уже спустя сутки, 23 апреля (3 мая). Не от когонибудь, а от самого патриарха. Формально к «великому господи
ну» они пожаловали за благословением. Реально ознакомились с
дальнейшими планами России, в которых «великому посольству»
к королю Яну-Казимиру отводилась не самая главная роль.
Тем не менее никаких письмегшых заверений посланникам не
вручили. 7(17) мая на прощальном приеме у Алексея Михайлови
ча в «Столовой избе» думный дьяк Ларион Лопухин им объявил,
что для беседы «о тех делех» к гетману с ними отправятся русские
посланники — дворянин Артамон Сергеевич Матвеев и уже по
бывавший на Украине подьячий Иван Фомин. В поднесенной
украинцам царской грамоте значилось то же. Вот тогда-то Бурляй
и Мужиловский рискнули в нарушение привычного порядка об
ратиться напрямую к патриарху, моля, «дабы была едина вера и
едино сочетание». Никон откликнулся 14 (24) мая грамотой на имя
Хмельницкого: «Егда... царского величества верный посланник
к вам приедет, и вам бы его словесем, кроме всякого сомнения,
веру яти. Еже бо он возглаголет к вам, сия истинна суть. Наше
же пастырство о вашем благом хотении ко пресветлому велико
му государю нашему его царскому величеству ходатайствовати и
паки не перестанет».
Итак, Москва не снабдила недоверчивых «Черкасс» неопро
вержимым доказательством скорого вступления в войну про
тив Польши на стороне Украины. Поразительно, но и Матвеев
на встрече с гетманом в Чигирине 4 (14) июля даже конфи
денциально, «в другой светлице», ни о чем таком не прогово
рился. Единственно отдал выше помянутую грамоту Никона,
152
ТАЙНЫ РАСКОЛА
осторожно намекавшую о желании Москвы признать казаков
подданными московской державы. На словах же долго распро
странялся о миролюбии Алексея Михайловича, стремившегося
без кровопролития уладить конфликт между двумя народами —
«то ваше междоусобье... успокоити через своих царского величе
ства великих послов». Впрочем, вряд ли Хмельницкого, знакомо
го с отчетом Бурляя и Мужиловского, речи русских посланников
очень огорчили. Гетман, наверняка, догадался, что москвичи
неспроста темнят, и должно в ближайшие недели ожидать нечто
иного, совсем не того, о чем они тут разглагольствовали. Ведь
Бурляй и Мужиловский не могли не знать о мобилизационной
лихорадке, охватившей московское государство, о намеченном
на вторую половину мая генеральном смотре русской армии, о
выборной кампании среди дворян — по два депутата от города,
объявленной 2 (12) мая. Наконец, при них свершилось уди
вительное событие — присвоение патриарху Никону титула
«великий государь».
Точная дата неизвестна, но очертить временные рамки мож
но: не ранее 7 (17) и не позднее 12 (22) мая, когда в протоколе
приема украинских послов Г.Г. Пушкиным и Л.Д. Лопухиным
Никон назван «великим государем святейшим». Возможно, всетаки 8 (18) мая, ибо в расходной патриаршей книге 1652—53 гг.
Никон впервые назван «великим государем» 9 (19) мая — в день
отлучки из Москвы в села Владыкино, Озерецкое и в Дмитров.
Разумеется, в грамоте Хмельницкому от 14 (24) мая новый титул
присутствовал. Увы, «черкасам» не довелось застать мероприятие
ключевое в этом ряду — Земский собор «о литовском и о черкаском делех», который заседал 25 мая (4 июня) 1653 г., после Пасхи
«на седьмой недели в среду». Как писал Алексей Михайлович
Б.А. Репнину: «Мы, великий государь, со отцем своим и богомолцем Никоном, патриархом московским и всса Руси, на том соборе
многое время разговор чинили и всех чинов людей допрашивали —
что, принимать ли черкас. И о том всяких чинов и с площадных
люди все единодушно говорили, чтоб черкас принять... И мы о
том отложили до вас».
153
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
Перед нами очередная загадка. Все свидетельствует о страш
ной спешке —и совмещение смотра войск с «черкасским» собором,
и избрание депутатами только дворян, и провозглашение Никона
«великим государем», и шарахания с датой земского совеща
ния. Первые два депутата — из Коломны — приехали в столицу
15 (25) мая. Было ясно, что к 20 (30) мая кворум не соберется,
почему в тот же день Никон отсрочил форум на две недели, до
5(15) июня. Однако к вечеру 24 мая (3 июня) в Разрядном при
казе зарегистрировалось до половины делегаций (из ЮрьеваПольского, Переславля-Залесского, Рузы, Ржева, Зубцова, Твери,
Старицы, Вязьмы, Ростова, Кашина, Дмитрова, Бежецка, Углича,
Коломны, Калуги, Медыни, Каширы, Алексина, Рязани, Козель
ска, Серпухова, Торусы, Волхова, Воротынска, Солова, Одоева,
Лихвина, Севска, Волоколамска, Вереи, Крапивны). И что же?
Утром 25 мая (4 июня) всех «двойников» вызывают в Кремль
и интересуются их мнением о будущем Украины. Между про
чим, к концу дня число депутатов увеличилось еще на восемь
(от Мещовска, Гороховца, Мурома, Белого). Но они уже не засе
дали в кремлевских палатах. Зато в решающую минуту зачем-то
понадобилось распахивать окна и двери и спрашивать мнение
«площадных людей», сиречь толпы, оказавшейся подле царского
дворца. Народ единодушно вотировал за войну и объединение с
Украиной, после чего все затихло в ожидании особ, посланных к
польскому королю.
Как же все это понимать? Полагаю, истина состоит в том, что
Никон торопился с наступлением на Смоленск, которое хотел
начать буквально на другой день после собора: по окончании
генерального смотра полки двинутся вперед, на запад. Армии
надлежало выйти к Смоленску внезапно, застигнуть неприятеля
врасплох, и, тем самым, гарантировать капитуляцию города в
кратчайшие сроки. Что же сорвало замысел? По-видимому, на
поминание кем-то из смышленых депутатов о судьбе «великого
посольства», покинувшего Москву 30 апреля (10 мая). С этим
посольством приключился престранный казус. 24 апреля (4 мая)
Алексей Михайлович велел послам ехать, тогда же в церкви после
154
ТАЙНЫ РАСКОЛА
молебна простился и с Борисом Александровичем Репниным, и
с Федором Федоровичем Волконским, и с Алмазом Ивановым.
Однако 30-го в дорогу отправились двое. Князь Волконский
вдруг захворал, почему товарищи его в семи верстах от столицы,
«на Сстуне», прервали движение в ожидании «государева указу»,
который 2 (12) мая привез подьячий Ефим Юрьев с письмом
Лариона Лопухина, управлявшего Посольским приказом вместо
Волошенинова. Думный дьяк, во-первых, распорядился продол
жить путь, во-вторых, уведомил о замене больного Волконского
окольничим Богданом Матвеевичем Хитрово, который догнал
коллег 16 (26) мая у пустоши Заозерье, в тридцати пяти верстах
от Вязьмы. 24 мая (3 июня) послы пересекли у речки Поляновки
русско-польский рубеж и вскоре встретились с польским эскортом
в семьдесят сабель под командой Казимира Дукшита.
А теперь вспомним, какого числа Никон созвал чрезвычай
ный собор — 2 (12) мая, и кто такой Б.М. Хитрово — племянник
Б.И. Морозова. Очевидно, что патриарх медлил с созывом дво
рянских депутатов до отъезда трех послов из Москвы. Болезнь
Волконского оказалась неприятным и опасным сюрпризом, раз
место боярина в срочном порядке занял окольничий и родственник
Морозова, который по какой-то причине не взял с собой в пре
стижный вояж никого из членов семьи. В отличие от трех других
послов. Б. А. Репнина и А. Иванова сопровождали сыновья —Афонасий Борисович Репнин и Дмитрий Алмазович Иванов. Волкон
ский хотел свозить в Польшу Дмитрия Андреевича Волконского
(не племянника ли?). В итоге никто из Волконских или Хитрово
никуда не поехал, и не потому ли, что Федор Федорович и Борис
Матвеевич знали о главной тайне сего посольства — посольства
смертников?
Никон приносил в жертву «великих послов» со всей сви
той внешнеполитической целесообразности. Миссия Репнина
усыпляла бдительность польской шляхты и Яна-Казимира,
повышала шансы на освобождение Смоленска малой кровью.
Пленом, узилищем, возможно, смертью нескольких десятков
дипломатов патриарх платил за сохранение жизни сотням, если
155
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
не тысячам русских воинов, призванных осаждать Смоленск.
Оттого Артамон Матвеев, кстати, пасынок Алмаза Иванова, не
уведомил о русском секрете Богдана Хмельницкого. Патриарх
и посланника не предупредил, и гетмана уберег от нечаянной
утечки информации в Варшаву. А Б.М. Хитрово по просьбе дяди
отважно рискнул собственной головой для общей пользы и во
благо отечества...
Увы, злосчастный вопрос все испортил. Алексей Михайлович
воспротивился нависшей угрозе над командой Репнина. Не по
могла и апелляция к улице, где стояли те, кому или таким, как они,
придется погибать ради безопасности русских послов. Молодой
государь настаивал, и Никон сдался. Процитированным письмом
царь постарался развеять нервное напряжение, которое после «за
болевания» Волконского, конечно, возникло внутри посольства.
5 (15) июня молодой Романов устроил грандиозный банкет для
всех депутатов, и участвовавших в историческом заседании, и
пропустивших кульминационный момент: «у стола... велел быть
выборным городовым дворянам двойникам». А генеральный смотр
войск превратился в генеральную репетицию, которую Алексей
Михайлович с большим удовольствием растянул на две недели.
С 13 (23) июня по 28 июня (8 июля) «за Земляным городом на поле
к Девичью монастырю» «стольники, стряпчие и дворяне москов
ские, и жильцы» демонстрировали монарху разные экзерциции
и воинскую выправку. Увенчала этот праздник напутственная
речь, зачитанная думным дьяком Семеном Заборовским перед
роспуском всех по домам7.
12
(22) июля Алексей Михайлович с придворными отпра
вился в Коломенское на отдых. Вот тогда-то, скорее всего, Никон
и нанес свой знаменитый удар: засудил муромского протопопа
Логгина за то, что «похулил образ Господа нашего Исуса Христа,
и Пресвятыя Богородицы, и всех святых». Смею утверждать, то
был не превентивный, а ответный удар, ибо патриарх нисколько
не сомневался в том, что репнинскую защиту на Земском со
боре инспирировал Иван Неронов. Улик, естественно, не имел.
А повторения аналогичной истории с антивоенным подвохом не
156
ТАЙНЫ РАСКОЛА
исключал. Думая оградить царя от подобной заботы со стороны
друзей «боголюбцев», Никон и вознамерился очистить Москву
от миролюбивых протопопов.
К тому же и лимит на шарахания Москва исчерпала 22 июня
(2 июля) 1653 г. В этот день Алексей Михайлович исполнил,
наконец, то, о чем русского государя «черкасские» казаки умо
ляли пять лет: письменно подтвердил собственное соизволение
«принять под нашу царского величества высокую руку* укра
инские земли. С чего вдруг? Потому что 20 июня (1 июля) в
Белокаменную прискакал курьер из Путивля от Ф.А. Хилкова с
очень тревожной вестью из ставки Хмельницкого, датированной
3 (13) июня 1653 г.: «Был де у гетмана от турского царя посол и
дары де многие от царя привез. И гетман де дары принял... и... того
турского посла отпровадил в Умань. Для того, [что] ожидает...
своих посланцов... Будет де совершенной государской милости...
с посланцы... не будет», то идти Украине в «слуги и холопи турско
му царю». И «то де учинитца... поневоле». А с чем ехали в Чигирин
Бурляй, Мужиловский и Матвеев с Фоминым, мы видели выше.
После майского Земского собора фактор внезапности уже не играл
первостепенную роль. Так что Никон не возражал против того,
чтобы Алексей Михайлович открыл потенциальному союзнику
тайну: Россия практически готова к войне вместе с казаками, «рат
ные наши люди по нашему царского величества указу збираютца
и ко ополчению строятца».
Уведомить Богдана Михайловича о том и о времени всту
пления России в войну (возвращение из Польши посольства
Б.А. Репнина) поручили стольнику Федору Абросимовичу Лодыженскому. Ему выпала миссия того самого второго, альтернативно
го Матвееву, посланника. И ехать пришлось очень быстро, чтобы
обе аудиенции в Чигирине разделял минимальный срок — всего
шесть дней. В итоге Хмельницкий сохранил приверженность
Москве, отклонив османские соблазны. Однако любой малейший
шаг вспять под влиянием московских «голубей» мог разом все
перечеркнуть: слишком уж долго русская сторона испытывала
терпение украинской. Между тем в распоряжении мирной партии
157
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
имелось пол-лета, как минимум, и Никону не стоило полагаться
на русский авось.
Неронов — талантливый проповедник, темпераментный
спорщик, обаятельный собеседник — не чурался политической
интриги. Вспомним хотя бы эпизод 1636 г. с челобитной патри
арху Иоасафу. Умел отец Иоанн, когда требовалось, изобретать
нестандартные ходы. Особенно если открытому обличению чеголибо ситуация не благоприятствовала. Вот и войну с Польшей
осудить публично не рискнул. Народ-то весь «за». Следовало
искать окольные пути противодействия, чувствительные если не
для народа, то, по крайней мере, для царя Алексея Михайловича.
Заступничество за Репнина — один из вариантов — произвело
желаемый эффект. Военная кампания 1653 г. не состоялась. Какая
оригинальная идея сорвет вторжение в Польшу в 1654 г.? Этого
Никон решил не выяснять и поспешил изолировать молодого госу
даря от неугомонных протопопов, Неронова в первую очередь.
Отсутствие антивоенных лозунгов и протестов не позволило
выслать «нижегородцев» из Москвы на вполне законных осно
ваниях. Уроки 1632 г. Неронов усвоил хорошо. Тогда патриарх
попробовал вывести соперника из себя, для чего и пригодилась
жалоба муромского воеводы на Логгина, отчитавшего при сви
детелях супругу градоначальника за пользование белилами,
которыми, как кто-то заметил, и святые иконы пишутся. Отсюда
и вывели хулу на «образ Господа нашего». Казанский протопоп
на правах товарища обвиняемого надзирал за объективностью
процесса. Разумеется, Никон вовсю провоцировал оппонента, а
в финале отправил несчастного священника под арест. Только
тщетно. Неронов не подставился, оспаривал что-либо корректно
и даже на брошенное патриархом то ли в пылу прений, то ли
умышленно оскорбление в адрес царя («мне де и царская помощь
негодна и не надобна; да таки де на нее и плюю и сморкаю»!) от
реагировал спокойно: «Владыко! Не дело говоришь! Вси святии
собори и благочестивыя власти требовали благочестивых царей
и князей и весь царский сигклит в помощь к себе и православной
християнской вере!»
158
ТАЙНЫ РАСКОЛА
Никон потерпел поражение, но не капитулировал. В тот же
день закинул вторую наживку. Митрополит Ростовский Иона на
встрече с Иваном Нероновым и Ермилом, протопопом Ярослав
ским, «умилно» завел речь о бесчестье патриархом царского имени.
«Я де... хотел с места бежать», —подытожил архиерей. Этот крю
чок адвокат муромца заглотнул моментально. Ведь митрополит
Иона —не «боголюбец», то есть свидетель — неангажированный.
Двойное разоблачение — и Нероновым, и Ионой — должно от
крыть Алексею Михайловичу глаза на «собинного друга». Два
«великих государя» рассорятся. А там, глядишь, и до опалы святей
шего недалеко. Прежде чем идти к царю, Неронов посоветовался
с Ванифатьевым. У духовника, похоже, затея коллеги восторга
не вызвала. Тем не менее отец Иоанн отважился «возвестить»
второму Романову «неподобныя словеса патриарха». И ловушка
тут же захлопнулась.
По высочайшей воле собрался Священный собор. Сцену в
Крестовой, где держал ответ Логгин из Мурома, видели единицы.
Оттого так много значило, что скажет Иона Ростовский. А Иона
принародно помялся, помялся да и выдохнул: «Патриарх Никон
таких слов не говаривал!» И сколько бы потом Ермил из Ярослав
ля или некий старец Акакий не подтверждали правду Неронова
(Акакия, кстати, и не спрашивали), им, как соратникам отца Ио
анна, веры, увы, не было. А главный герой, осознав, что теперь вы
глядит для всех клеветником, взорвался и излил ужасную тираду
на виновника своего позора. Ему бы промолчать, лучше покаяться,
а он припомнил и перечислил все прегрешения Никона — от же
стокого обращения с подчиненными до неблагодарности Стефану
Ванифатьеву и нападок на Соборное уложение 1649 г. Под конец
совсем распалился и обругал всех участников собрания за потака
ние патриарху — «празднословцу» и «лжесоставнику». Понятно,
какой вердикт вынесло обиженное духовенство. Оратора тотчас
упекли под караул в Новоспасскую обитель, а к ночи вывезли за
город, в Симонов монастырь.
Примечательно, что Неронов в повествовании о конфликте с
патриархом датировал собственный арест 15 августа. Очевидно,
159
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
это — описка, и свободу протопоп утратил 15 (25) июля. Тогда
чрезвычайный собор собрался того же числа, а иск против Логгина в патриаршем дворце рассматривался либо 12 (22), либо
13 (23) июля 1653 г. В промежутке Неронов мог съездить в Коло
менское, или Алексей Михайлович вернулся в Москву8. В общем,
Никон выжил с политического Олимпа самого неудобного оппо
нента за три дня. Алексей Михайлович не препятствовал этому,
во-первых, из солидарности с патриархом, во-вторых, из высших
государственых соображений, в-третьих, ради собственной Неронова пользы. Протопопы-пацифисты покидали довоенную Москву
за дисциплинарные провинности, значит, временно. В Москве
военной их деятельность граничила бы с государственной из
меной. А тут уж не ссылка бы им светила, а гораздо хуже. Не дай
Бог, эшафот...
В тюремной келье Симонова монастыря, в полном одиночестве
Иван Неронов просидел семь дней. На восьмой, видимо, 23 июля
(2 августа) 1653 г., протопопа доставили в Кремль. В палатах
царя Бориса Годунова побили дляострастки, затем в Успенском
соборе новый митрополит Крутицкий Сильвестр лишил его
сана. Вероятно, через десять дней, 4 (14) августа, Никон с ведома
царя распорядился о месте ссылки — Вологодский уезд, СпасоКаменный монастырь у Кубенского озера. Еще полторы недели
ушло на сборы. 13 (23) августа 1653 г. изгнанник двинулся в путь,
провожаемый друзьями и прихожанами. Среди прочих возле
телеги до окраин столицы шагал и легендарный Аввакум. Через
два столетия его восславят как «великого апостола» раскола,
мужественного и несгибаемого борца за исконную русскую веру,
мученика старообрядца.
Скажи это Никону кто-нибудь в 1653 г., патриарх сильно бы
удивился. Кто такой Аввакум? Неприкаянный поп Рождествен
ской церкви села Лопатино, 23 марта (2 апреля) 1652 г. по про
текции Неронова поставленный протопопом ВходоиерусалимскоСпасского собора Ю рьева-Поволского, не прослуживший в
нем и двух месяцев. Любимчик Неронова, не очень уважаемый
160
Царь Алексей Михайлович . Гравюра
План Московского Кремля
1676 г.
( Кремленаград)
эпохи царствования Алексея Михайловича
Царь Алексей Михайлович и Никон,
архиепископ Новгородский, у гроба чудотворца Филиппа,
митрополита Московского. Художник А.Д . Литовченко.
u..Of.AW). СПб., 1912. С. 146,147,
150,335; Протопоп Аввакум. Житие. М., 2002. С. 36,37,40—42,195;
Демкова II. Повесть о боярыне Морозовой. М., 1991. С. 25—28,35,
50, 5 4 -6 1 ,1 2 4 -1 3 1 .
ПРИЛОЖЕНИЕ
1
Из статейного списка стольника И.Д. Милославского:
«...Салдаты были на смотре:
Франц Сохей, Корнилус Класеи Фан Буковен, Герит Фишер,
Онохлдус Лапитер, Яков Кунди, Герадус Фан А ртем , Яков Эвер
Раст, Герман Фан Минде, Барент Гейсен, Фредрик Фан Бемел,
Гиндрик Фан Осен, Яков Дирик Селбогерах, Вилим Фан Керк
Говен, Ян Алент, Ян Релт, Христофор Ласенар, Николас Кер,
Ондрей Равири, Вилим Брюс.
И выходили все с мушкеты и стреляли, и пиками и шпагами
шурмовали розные штуки. И по посолскому смотру добры. Да и
маеор Исаак сказал, что оне все добры».
Помимо солдат на смотре 17 (27) мая 1647 г. И.Д. Милославский с И. Байбаковым и И. Фан-Буковеном знакомились с выучкой
шести претендентов на капитанские чины: Филиппом-Альбертом
Фан-Буковеном (сыном майора), Вилимом Аленым, Ефимом Вах
мистром, Яковом Ронартом, Георгом Гарнохом, Яковом Стюартом.
Каждый из них «выходил с мушкетом и с пиками с капитанскою
и салдацкою, и стрелял из мушкета и шурмовал пиками и шпагою
различные штуки». Комиссия забраковала двух —Георга Гарнаха
и Якова Стюарта. Последний «выходил с мушкетом и шурмовал,
и стрелял, и на стрельбе застрелил трех человек —толмача Нечая
Дрябина да дву[х] салдат немец. У Нечая да у немчина испортил
по руке, да на всех на них прожог платье. Да и за пику салдацкую
принятца и шурмовать не умел». Из прошедших смотр, капитан
Вахмистр в Россию «не поехал, остался в Астрадаме».
(РГАДА, ф. 50, он. 1, д. 3, л. 329об.-335)
310
ТАЙНЫ РАСКОЛА
2
Записка царя Алексея Михайловича о решении воевать с
Полыней.
«Изволением всеблагаго и всесильнаго и всещедраго и премилостиваго Бога нашего и заступлением пресвятыя и пренепорочныя и милостивыя заступницы и владычицы нашея Богородицы
и всех святых молитвами прииде1 великому государю нашему
царю и великому князю Алексею Михайловичю Всеа Русии благий сей помысл о ратном деле, как оберегать истинную и право
славную християнскую и непорочную веру и святую соборную и
апостольскую церковь и всех православных християн и недругу
бы быть страшну и2объявить бы ему себя, великаго государя, помошию всещедраго Бога, пресвятыя Богородицы и молитвоми и
всех святых поснешением в храбрстве и в мужестве ко ополчению
ратному. Также бы и людей своих3объявить во ополчении ратном
храбрствено и мужествено4.
И начя государь сие благое дело мыслити и советовати с бояры
иынешняго 161 годз^первыя неделю в понеделиик великаго поста6
февраля в КВ день. И совершися его государскаямысль7в сем деле
в понедельник третию недели же великого поста марта в Д1 день,
на празник Пресвятыя Богородицы Федоровския, а празновал сий
праздник в церкве Пресвятыя Богородицы, чеснаго и славнаго
ея рожежства, иже зовется у государя на сенях8. И совершя сий
праздник восприемлет благословении у отца своего и богомольца
святсйшяго Никона, патриарха московского и всеа Руси9, справить
сие благое дело, сказа всему своему царскому синклиту, бояром
и окольничим, и думным людем, и стольником, и стряпчим, и
дворяпом московским и жильцом и дияком и всему своему10чину (?)
его к смотру быть готовым в Петрова11. И отец ево, государев, и
богомолец святейший Никон, патриарх московский всеа Русии
говорит речь ему, государю, такову.
И изговоря речь благословляет его, государя. И, благословения
восирисмши, и призывает к себе разрядных думного дворянина
Ивана Афонасьева сына Гавренева да думнаго дияка Семена
311
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
Иванова сына Заборовскаго. И приказывает им государь сказать
всему своему царскому синклиту свое государскос повеление
бояром и окольничим, и думным людсм, и стольником, и стряп
чим, и дворяном московским и жильцом и диаком, и всему своему
государеву двору, чтоб были готовы к его, государеву, смотру со
всею службо[й]. А сроки велел учинить первый майя К день, по
следней — Петрова поста вторый недели в понедельник июня П
день. А смотру изволил быть, на девичье поле указал место зделать
деревяное на столбах с перилами12. Столбы13бархотом червчятым
обиты были. Главки к перилы бархатами золотыми, задняя стена
убита14 бархатом же червчятым15, покрыто».
1Далее зачеркнуто — «нам».
2Далее зачеркнуто — «потом».
3Далее зачеркнуто — «изволил видить».
4Далее зачеркнуто — «и изволил; как им; их видить; быть в
воинстве; у его государевых; как им быть; бояре и».
5Далее зачеркнуто — «марта».
6 Далее зачеркнуто — «марта».
7Далее зачеркнуто — «дело прииде в совершение ма».
8 Далее зачеркнуто — «и молить отца своего и бого».
9Далее зачеркнуто — «чтобы благословил».
10Далее зачеркнуто — «государеву двору».
11Далее зачеркнуто — «июня».
12Далее зачеркнуто — «а за лицем и по».
13Далее зачеркнуто — «позо».
14Далее зачеркнуто — «в нем».
15Далее зачеркнуто — «верхняя».
КВ — 22 (февраля); Д1 — 14 (марта); К — 20 (мая); Г1 —
13 (июня).
(РГАДА, ф. 27, on. 1, д. 85, л. 2 - 5 )
3
Черновик письма царя Алексея Михайловича
Б.А. Репнину, Б.М. Хитрово и А.Иванову
312
ТАЙНЫ РАСКОЛА
«От востояныя святыя и апостольския церкви честнаго и
славнаго ся оуспения, а потом от нас, пресветлаго великого госу
даря царя и великого князя Алексея Михайловича московскаго
и всеа Русии самодержца, великим нашим послом боярину и
наместнику Великопермскому князю Борису Александровичи)
Репнину-Оболенскому, да околничему и наместнику Ржевскому
Богдану Матвеивичю Хитрову, да дьяку Алмазу Иванову Христа
Бога нашего милость и благословение, а от нас, грешнаго царя,
жалованье и приснобытная любовь с вами да пребывает. Аще и
нсвидснием зрю вас налюбовию св[о]сю с вами безотступно.
Да буди вам ведомо. Был собор на ссдмой недели в среду майя в
K[S] день. И м[ы, в]сликий государь, со отцем своим и богомолцем
Никоно[м, п]атриархом московским и всеа Русии, на том соборе
многое время разговор чинили и всех чинов людей допрашивали,
что, принимать ли черкас. И о том всяких чинов и с площадных люди
все единодушно говорили, чтоб черкас принять. И мы, великий
[государь], за то, что оне хотят располителными са[моо]хотными
сердцы служить, милостивым своим словом похвалили. И они,
слыша наши государския милостивыя слова наипаче обрадовались.
И мы о том отложили до вас. Как вы и... И вам бы, видя к себ[е ны]
не великую нашу... [ве]ликому государю ело...
Да иос[лан] от нас в Вязму думной наш дворянин Иван
А[фанасье]вич Гавринев смотреть городовых крепостей. И [бу]дст вам поляки учнут говорить, что он [ид]ет с ратными людми, и
от тово чаят войны, и вам им гово[ри]ть, что царское величество
и в но[вы]е городы думных ис ближных своих людей посыла... а
де... писано к в[а]м... [да]бы вам бож...
(РГАДА, ф. 27, оп.1, д. 79, л. 1)
4
«Роспись полским и литовским городам, которые в прошлых
во 162-м и во 163-м и в нынешнем во 164-м году государю царю и
великому князю Алексею Михайловичи) всеа великия и малыя и
бслыя Росии самодержцу добили челом и которые взяты.
313
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
Государю добили челом:
Дорогобуж — июня в Г [или 3] день; Невль, Белая — июня в
А [или 1] день; Полотцк; Рословль —июня в КЗ [или 27] день; Дис
на — июнь КЕ [или 25] день; Озерища — авгус[та] Г [или 3] день;
Копысь — авгус[та] А [или 1] день; Шклов — августа в К [день];
Смоленеск —сентября в КГ [или 23] день; Горы —сентября в КФ
[или 29] день; Усьят —августа в ...; Дубровна —октября в BI [или
12] день; Петраков; Витепск — ноября 31 [или 17] день; Сурож —
ноября в КВ [или 22] день; Лужа; Себеж; Вслиж —июня в 31 [или
17] день; Барзилков; Чертков; Гуров; Кожал, Лахва.
Взяты: Мстиславль — июль BI [или 12] день; Орша; Друя —
июнь КЗ [или 27] день, Глубокое —июля КГ [или 23] день, Головчин —авгус[та] BI [или 12] день, Нилва —сентября в EI [или 15]
день; Остроч; Межиречь; Пилныса; Новой Костянтинов; Ровны;
Вколки; Степань; Городок; Резицы — октября в Ф [или 9] день;
Борисов; Менеш — июля в Г [или 3] день; Вилна — июля в КФ
[или 29] день; Ковна —августа в S [или 6] день; Гродня; Гусятин;
Клецк; Мыш; Столовичи; Миргородок; Слоним; Пинеск; Дворов
Спсалим; Люблин».
(РГАДА, ф. 27, он. 1, д. 86, ч. 1, л. 382-383)
5
Из отчета боярина В.В. Бутурлина царю Алексею Михай
ловичу о ходе осенней военной кампании на Украине, середина
декабря 1655 г.
«Государю царю и великому князю Алексею Михайловичю
всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержцу холопи твои
Васка Бутурлин с товарыщи челом бьют. Как пошли мы, холопи
твои, ис-под Каменца-Подолского со всеми твоими государевыми
ратными людми в полские городы... и пришли... подо Лвов сентя
бря в 16 день...
Октября ж, государь, в 27 день писал к гетману, к Богдану
Хмелницкому ис Пилнця черкаской сотник Михайло Менковский,
314
ТАЙНЫ РАСКОЛА
что хан крымской с крымскими и с нагайскими, и з белогородцкими, и з будяцкими, и с очаковскими татары со многими людми
идет... к поляком на помочь. И пришол к Челганскому камени.
А хочет приходить на наш, холопей твоих, обоз. И мы, холопи
твои, но тем вестям со всеми твоими государевыми ратными люд
ми и гетман Богдан Хмелницкой с войским запорожским пошли
ис-подо Лвова в черкаские городы. И... не дошед городка Езерни,
ноября в 8 день, и в дороге на обоз таварыща моево, столника и
воеводы князь Григорья Рамодановского, приходили татаровя
изгоном и твоим государевым людем ничего не учинили.
И ноября, государь, в 9 день пришли мы, холопи твои, и гет
ман Богдан Хмелницкой к городу к Езерне. И учел гетман под
городом переходить через переправу. И как гетманов обоз через
переправу перебрался, и мы, холопи твои, стояли у переправы.
И ноября в 10 день через переправу наш, холопей твоих, обоз по
чел иеребиратца, и на нас, холопей твоих, пришол хан крымский
с крымскими и с нагайскими, и з белогородцкими, и з будятцкими, и с ачаковскими татары, и з горскими черкесы, и с поляки.
А поляков, государь, было с ним ис Каменца-Подолского Петр
Потоцкой, воевода Брясловский, староста Каменецкой да Яну
Корунского сын с полскими людми. На обозы наши присылал
хан многих людей, и велели ударить со всех сторон: спереди —
на обоз гетмана Богдана Хмелницкого, а с левые стороны —
на обоз товарыща моево, околничего и воеводы Андрея Васильеви
ча Бутурлина, а позади на мой, холопа твоево, Васкин и таварыща
моево, столника и воеводы князь Григорья Рамодановского на
обоз, чтоб обозы наши у переправы разорвать. И мы, холопи твои,
с твоими государевыми ратными людми, с коными и с пешими,
против крымских и нагайских людей выходили из обозов на поле,
и был с ними великой бой с утра и до вечеру. И милостию, госу
дарь, божиею... на том, государь, бою мурз и татар многих побили.
И наряд и твоя государева казна и твои государевы ратные люди
перебрались через переправу все в целости.
И на завтрея, государь, ноября в 11 день, как мы, холопи твои,
переправу перебрались и з гетманом з Богданом Хмелницким
315
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
обозоми стали вместе, прошсд городок Езериу, и крымской хан
присылал к гетману к Богдану Хмелницкому говорить, чтоб он
выдал нас, холопей твоих с твоими государевыми ратными людми1.
И гетман Богдан Хмелницкой и писарь Иван Выговской и полков
ники говорили, что они нас, холопей твоих, с твоими государевыми
ратными людми не выдадут и головы свои положат за нас, холо
пей твоих. И как, государь, у гетмана у Богдана Хмелницкого с
крымским ханом договор не учинился, и тово ж, государь, часу хан
крымской и нарадын, и царевичи приходили на обоз наш, холопей
твоих, со всеми крымскими и с нагайскими, и з белогородцкими,
и з будяцкими, и с ачаковскими татары, и з горскими черкесы, и
с полскими людми, чтоб обоз наш разорвать. И мы, холопи твои,
с твоими государевыми ратными людми, с конными и с пешими,
против крымского хана из обозу выходили на поле ж. И был вели
кой бой до самой ночи. И милостию, государь, божиею... крымского
хана людей многих побили. А твоих государевых ратных людей
убитых нет. Из бою разошлись все в целости. А ранено, государь,
во всех в трех в иолкех дватцать человек.
И, видя то, хан крымской, что над нами, холопи твоими и над
твоими государевыми ратными людми, и над обозом нашим ничего
не учинили, и от обозу нашего, холопей твоих, отступил верст з
десять и присылал к гетману к Богдану Хмелницкому говорить
о мире тово ж дни в ночи. А на завтрея, государь, тово ноября в
12 день, хан крымской шол мимо наш обоз, холопей твоих, блиско. И мы, холопи твои, опасаяся от него всякого дурна, велели
по них стрелять ис пушек и от обозу, государь, крымского хана и
татар отбили. И, съехався з гетманом, з Богданом Хмелницким,
помирились. И твоево государева столника Ивана Бутурлина и
соколников Левонтья Григорова, да Ивана Ярышкина, да капита
на Андрея Колычова и иных твоих государевых людей и черкас,
которые взяты были с столником с Ываном Бутурлиным, хан
крымской отдал гетману Богдану Хмелницкому. А гетман Богдан
1
На переговорах от имени казаков выступал Самуил Богданович За-
рудный (там же л. 323).
316
ТАЙНЫ РАСКОЛА
Хмелницкой отдал ему, хану, Яна Потоцкого да, взяв у нас, холопей твоих, полковника Юрья Болобана да Адама Войну. И хан,
взяв тех поляков, пошол к молдавской земли. А мы, холопи твои,
с твоими государевыми ратными людми пошли з бою в черкаские
городы и пришли в Белую церковь, и с нарядом и с твоею госу
даревою казною...
Как гетман Богдан Хмелницкой с крымским ханом помирился,
и у меня, холопа твоево, Васки, с ханом съезду и договору никакова
не было. А на чом гетман Богдан Хмелницкой с ханом помирился,
и мы, холопи твои, написав договорные их статьи, послали к тебе,
государю, с сеунщики. А с сеунчом послали к тебе, государю, я,
холоп твой Васка, послал своево полку столника Ивана Андреева
сына Бутурлина, а таварыщ мой, столник и воевода князь Григорей
Рамодановской послал полковника и голову московских стрелцов
Артемона Матвеева. А присылого, государь, полку околничей и
воевода Андрей Васильевич Бутурлин1 послал столника Петра
Потемкина»2.
(РГАДА, ф. 210, Белгородский стол, д. 382, л. 328,331,334—339)
6
Из записки о переговорах Б.М. Хмельницкого с крымским
ханом 11—12 (21—22) ноября 1655 г.
«... И ноября в 12 день гетман Богдан Хмелницкой с ханом
крымским помирился на том, что хану с татары царского вели
чества на укратш ы е и на черкаские городы войною не ходить и
поляком на них помочи не давать и царского величества с воево
ды и с ратными людми не битца и царского величества людей и
черкас, которые взяты в полон, отдать. И на том на всем гетману
1Бутурлин, Матвеев и Потемкин отправились в Москву 8 (18) декабря,
ирибыли в столицу 26 декабря 1655 (5 января 1656) г. (там же, л. 317,317об.,
321,322).
2 На обороте иевого листа помечено: «164-го генваря в 5 день снесена с
верху>.
317
КОНСТАНТИН ПИСАРЕНКО
Богдану Хмелницкому хан крымской и мурзы шертовали, а для
шерти гетман и писарь ездили х крымскому хану сами. И первое
шерть дали на куране хан крымской и мурзы. А как ездил гетман
и писарь х крымскому хану, и в то время в черкаском обозе были
в замене Субган-Казы акга и Каран акга-бей перекопскии.
А гетман Богдан Хмелницкой с ханом помирился на том, что
ему быть с ним в приязни по-прежнему и на Крым не ходить.
И в том хану крымскому присягал.
И ноября в 13 день крымской хан прислал к гетману к Богдану
Хмелницкому столника Ивана Ондреева сына Бутурлина, да соколников Левонтья Григорова, да Ивана Ярыжкина, да капитана
Ондрея Колычова с Субган-Казы акгою да с куцунконоздаром да
с капичи-башем приш акгою».
(РГАДА, ф. 210, Белгородский стол, д. 382, л. 326—327)
СОДЕРЖАНИЕ
ПРОЛОГ. Ч ЕРК А С С К И Й ................................................................ 3
ГЛАВА ПЕРВАЯ. М О РО ЗО В ........................................................20
ГЛАВА ВТОРАЯ. ВАНИФАТЬЕВ................................................70
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. Н И К О Н .............................................................124
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ.............. 220
ЭПИЛОГ. АВВАКУМ.................................................................... 279
ПРИМ ЕЧА НИЯ.............................................................................. 286
П Р И Л О Ж Е Н И Е ..............................................................................310
Научпо-нопулярпое издание
От Руси к империи
Писаренко Константин Анатольевич
ТАЙНЫ РАСКОЛА
Взлет и падение патриарха Никона
Редактор АЛ. Скороход
Корректор Р.Ф. 3 айну липа
Верстка И М , Сорокина
Художественное оформление ЕЛ. Бессонова
ООО «Издательство «Вече»
Юридический адрес:
129110, г. Москва, ул. Гиляровского, дом 47, строение 5.
Почтовый адрес:
129337, г. Москва, а /я 63.
Адрес фактического местонахождения:
127566, г. Москва, Алтуфьевское шоссе, дом 48, корпус 1.
E-mail: veche@veche.ru
http://www.veche.ru
Подписало в печать 28.09.2012. Формат 84x108 7»а*
Гарнитура «PetersburgC». Печать офсстпая. Бумага офсетная.
Печ. л. 10. Тираж 2000 экз. Заказ № 1408.
Отпечатано в ОАО «Рыбинский Дом печати»
152901, г. Рыбинск, ул. Чкалова, 8.
e-mail: printing@yaroslavl.ru www.printing.yaro3lavl.ru
