Тайна озера Сайсары [Егор Петрович Неймохов] (fb2) читать онлайн

Егор Неймохов Тайна озера Сайсары

Неудачный день

Таксисту Назару Казаряну с самого утра выпала невезуха. Когда он явился на смену в гараж, начал было осмотр машины, его вдруг вызвали в контору. Диспетчер Светка, встречавшая Назара всегда приветливо и запросто, обожгла сердитым взглядом и швырнула на стол квитанцию с адресом, до которого он «не доехал» на вызов. Резко и недовольно сказала: «Почему ты вчера сорвал шестой заказ?! Пришел пассажир с жалобой, он прождал тебя впустую битый час и опоздал на самолет!»

Назар взялся оправдываться, что, дескать, гонял с людьми на дачу в Хатын Юрях, там пробил колесо и отказал домкрат... пришлось повозиться с заменой камеры... Но диспетчер уже говорила с другим шофером, обронив напоследок: «С пассажиром разбирайся сам... Сам!»

Словно убегая от нее, Назар суетливо завел машину и, с визгом шин на повороте, вылетел из ворот таксопарка. Оттого, что любовно отлаженная «Волга» была послушна его воле, от яркости и чистейшей белизны свежего снега, немного успокоился, опустил стекло и жадно вдохнул этот пронзительный и чистый дух зимы. Он сознавал, что вчера допустил промах, опять подвела неумолимая жадность к деньгам...

Назар зло сплюнул через открытое окно. Мысли лихорадочно скакали: «Хорошо, если этот жалобщик собирался лететь местной авиалинией, а если на юг... тогда полторы сотни кровных рубликов вынь, да положь...» Припомнился в деталях вчерашний день, когда он рано утром катил по еще пустынным улицам города на этот злополучный вызов. На площади Орджоникидзе торчали две молодых парочки, которые издали замахали руками, а одна девушка, в коричневом кожаном пальто, возбужденно размахивая обеими руками над головой, вылетела на середину дороги. Назар хотел уже проскочить мимо, не терпел он подобную назойливость пассажиров. Но что-то сработало в нем помимо воли. Внутреннее чутье безошибочно определило в этих ранних пташках богатенькую «золотую молодежь», которая успешно «доит» папаш и сердобольных мамань, не ведая цены деньгам. Затормозил. Тут все четверо мигом налетели, быстро и шумно забрались в машину, словно боясь отказа ехать куда им вздумается. Салон заполнился веселой болтовней, запахом духов и вина.

— Шеф! На дачу в Хатын Юрях, гони! Не обидим! — уверенно приказал холеный парень с сутуловатыми плечами и короткой шеей. Он уже с раннего утра успел крепко выпить: лицо красное, глаза лихорадочно блестят.

Поняв, что отвязаться от них невозможно, устроились они надежно, что эти пижоны с накрашенными девицами сорят деньгами щедро, Назар отмолчался. Лихо развернул машину и на большой скорости помчался по улице, зная, что ГАИ в это время еще спит. Около дач они действительно заплатили вдвойне, «два счетчика», гуськом зашагали пробитой в снегу тропинкой к шикарной двухэтажной даче.

Когда он развернул машину, она вдруг заюлила по дороге, и Назар чертыхнулся, поняв, что спустил задний баллон. Остановился и выбросил из багажника запаску, пошарил под тряпьем домкрат и тут вспомнил, что еще вчера одолжил его Семке Сарычеву да позабыл забрать... Проклиная недавних пассажиров, Семку, машину, свою заполошную работу, он долго возился и один мучился на безлюдной дороге. Притащил от строящейся дачи длинную вагу и чурки дров, поднимал машину и подсовывал их под бампер... Так и прошло время шестого заказа. Успокаивал себя тем, что пассажир, наверняка, не лопух. Верным делом, нашел другое такси и особой беды нет. Но, увы... Уж коль не повезет... Беда за бедой, купил быка и тот худой... Вчера еще и жена, как с цепи сорвалась, грызла весь вечер: что у нормальных мужиков есть хорошие квартиры, а ты, дескать, ни к чему не приспособлен. Назар в оправданье ляпнул об их личной «Волге», тем еще сильнее раздразнил жену. Еще сейчас помнится ее крик: «Мы что, в твоей «Волге» станем жить круглый год? Тут двенадцать месяцев зима, а остальное лето! Ты когда на ней ездил? Больше тысячи сожрала на запчасти и гниет в гараже!» Назар бежал из дому от ее стенаний... «Сбесилась окончательно от сытости, — подумалось ему сейчас, — ей уже мало «Волги»! А когда поженились... была такая тихая простушка, ласковая, как котенок... одну юбку на смену имела... А теперь! Шуба на шубе в шкафах. Пригоршня золотых колец, три собольих шапки. И все равно мало. Они глаза не сыты. Теперь подавай новые хоромы, как той старухе из сказки... Но... где поймать золотую рыбку...»

В последнее время Назара одолевают причудливые и щемящие тоской сны. Разбитый усталостью после смены, он засыпал сразу. И его все чаще переносил на ночь какой-то волшебник в родную Армению. И видится почему-то одна и та же картина, как с гор опускается туман, а из безбрежного озера Севан всплывает и восходит сверкающее свежестью солнце... Сквозь это волшебство летят с трубными кликами стаи розовых лебедей, садятся на воду. А от самых вершин снежных гор, из бездонной глубины озера, звучит сильный мужской голос... скорбно и протяжно поющий древнюю армянскую песню о страданиях народа...

Очнувшись от этого сладкого наваждения, Назар каждый раз подолгу лежал в кровати с открытыми глазами и твердо решал: «Все! Еще один годок покручусь тут... только один год! И все брошу к чертям собачьим. Приспело время. Домой!» Но, коловерть работы снова втягивала его и дни летели бессчетно, месяцы, годы... Теперь уже и ехать особо не к кому. Родственники постарше поумирали. Мать с отцом покинули белый свет сразу после войны. Брат, Сурен, пропал без вести на фронте в первые же месяцы, после призыва не получили от него ни единой весточки. Назар долго еще ждал и верил, что брат вернется. Только недавно смирился с этой потерей. Когда Сурен уходил на фронт, Назару шел седьмой год. Образ брата помнился нечетко, а вот голос... Его голосом поет Севан и родные горы Армении. Брат остался жить в своих песнях, он очень любил петь... И еще помнятся его сильные руки, густая черная борода, когда он напоследок подбрасывал в небо Назара и пел ту самую песню, о страданиях армянского народа. Если бы только он был жив...

Чтобы развеять тяжелые мысли, Назар оторвал ладони от руля и сильно ими потер лицо. Заставил себя переключиться на другое. Сегодня уже первое ноября, скоро октябрьские праздники... Он стал высчитывать в уме, попадет ли дежурство в праздничные дни... И что же сказать при встрече этому отставшему от рейса пассажиру? Может быть, соврать, что заблудился? Надо еще взглянуть на его адрес. Если он запутан, можно и выкрутиться. Назар развернул бумажку и прочел: «Ул. Депутатская». Да, все указано точно. Квартира 14 и дом... Он даже вспомнил этот двухэтажный деревянный барак у перекрестка.

Такси проскочило улицу Белинского, помчалось берегом Залога, миновало университет. Назар машинально правил в сторону радиоцентра. Обреченно билась в голове мысль: «Придется отстегнуть полторы сотни... не такая уж беда. Можно эти «бабки» «наварить» за тройку дней, если хорошо покрутиться на дальних рейсах за город. Не стоит терзаться, все будет хорошо».

Вдали открылся ипподром. Когда машина летела краем озера Сайсары по расчищенному асфальту, внезапно наперед выскочили откуда-то гурьбой мальчишки и оказались прямо на дороге. Назар едва успел затормозить. Машина пошла юзом, передок выскочил на обочину и застрял в снегу. Рассвирепев от этой выходки сорванцов, таксист выскочил из открывшейся дверцы с руганью, но мальчишки почему-то не убегали, как обычно, а наоборот кинулись к нему.

— Дяденька, дядя!

— В милицию поедем... Там убили тетеньку!

— Где убили, кого? Что вы мелете?! Что за тетя?

— Там, там... Там лежит, — дружно замахали они руками в сторону зарослей желтого камыша.

Назар пошел за ними следом, черпая туфлями снег и проваливаясь в него по колено. На небольшой полянке, среди смятого камыша и куги, нелепо раскинув руки, лежала вверх лицом молоденькая женщина. На ее груди, припорошенной снегом, алело кровяное пятно. Казарян попятился, почти бегом вернулся к машине и торопливо запихал в нее галдящих мальчишек.

— Быстрее залазьте, — хрипло и, почему-то вполголоса, шипел ребятне, — может убийца еще в камышах прячется. Скорее в милицию!

Срочное поручение

Молодой следователь прокуратуры Захар Эленев, легко сбегая вниз по крутой лестнице, резко остановился перед новым объявлением у выхода. Быстро прочел его и промолвил:

— Э-э-э... Да ведь завтра субботник! Придется сгонять на дачу и привезти полушубок.

Часы показывали половину седьмого. До прихода Марианны с работы можно успеть обернуться. Он застегнул пуговицы осеннего пальто и направился к двери.

— Захар Захарович! — неожиданно окликнул его сзади помощник прокурора Мальцев, торопливо спускаясь по лестнице. — Захар Захарович, едва успел тебя перехватить. Разве мы не продолжим вчерашнюю партию в шахматы? Я разобрал дома сильнейший дебют с явной моей победой. Уж не сбега́й...

— Извините, сегодня у меня времени нет. Нужно съездить на дачу за теплыми вещами для субботника, — Эленев опять взглянул на часы и извиняющеся улыбнулся. — Перенесем на завтра, разрешите взять тайм-аут!

Мальцев засмеялся и благодушно махнул рукой. Нравился ему этот напористый и толковый следователь. Невысокого роста, по-мальчишески стройный и симпатичный. Только уголок рта разорван шрамом. Побывал он в крепких переделках и раскрутил уже столько безнадежных дел, что и опытным оперативникам были не под силу.

— Валяй, так уж и быть. Все равно завтра обыграю.

— Посмотрим, посмотрим, — задиристо разулыбался Захар. Распахнул дверь и шагнул за порог прокуратуры.

На охолодевших темных улицах ясно горели неоновые фонари. Мысли у Эленева уже вились вокруг машины и гаража. Он зажал «дипломат» с документами под мышкой и свернул в темный двор за рестораном «Север». Когда еще начиналась застройка проспекта Ленина многоэтажками, здесь кто-то успел воздвигнуть низкий и длинный гараж на десяток машин. Эленев открыл свои ворота, выгнал старенький «Запорожец». Замкнул гараж и выехал на проспект. Свернул на улицу Петровского. Его дача была по Вилюйскому тракту. Уже давно разобрали участки на Хатын Юряхе и Сергеляхе, пришлось взять землю вдали от города. Строил дачу сам, после работы и в отпусках. Хватил с нею лиха вдоволь. Но теперь, после суеты на службе, часто сбегал от бумаг и дел в тихий девственный лес, к смолистому и ядреному духу сосен и лиственниц. Хорошо там отдыхалось от городской духоты, от пыли и газов машин. В ноябре мало кто живет на дачах, но Эленев ездил каждый выходной в свое лесное убежище. Неторопливо растапливал печь и подолгу отрешенно сидел, глядя на магическую пляску огня. В эти минуты покоя и тишины к нему отчетливо возвращались картины детства и родных мест Якутии. Явственно видел себя с отцом на сенокосе, как ночевали они с ним в заброшенных якутских деревеньках, в старых избах с развалившимися хотонами для некогда обильного скота. Всякий раз, когда он лежал за отцом на нарах у стенки, он никогда не мог сразу уснуть от сладкого страха. Напряженно вглядывался в темноту жилья. Ему то и дело мерещилось какое-то движение, скрип и бряк в кромешной темноте... что-то лохматое и жуткое надвигалось из дальнего угла и тянуло к нему грабастые лапы... Мальчишка сжимался в комок за надежной спиной отца и нырял под одеяло с головой. Затаивался, вслушиваясь в ночь, и незаметно засыпал.

Он и сейчас дивился смелости отца, который никогда и ничего не боялся, особенно этих заброшенных людьми наслегов и жилья, в которых, по поверьям, водились черти-абаасы, злые духи подземного мира. Отец словно видел в кромешной тьме осенних ночей и никогда не плутал, если они задерживались в дороге. Точно выводил уставшего и озябшего сына к дверям очередной сиротливой избенки, где они коротали ночь.

Некоторые старцы даже смерть отца пытались причислить к действу духов-чертей, но Захар не верил им... Никогда не позабудется тот страшный день... Он часто видел те события во сне и мучился в кошмарах, и пытался помочь отцу, и наваливались какие-то злые демоны, и просыпался в поту и тяжелом смятении. Захару тогда исполнилось десять лет... Он уже был мужчиной и старался предугадать любое желание отца: нарубить дров, сгрести сено, сбегать за водой... В тот день он греб сено, а отец ушел проверять вершу на озеро. Ему почудился с той стороны быстрый говор чужих людей, потом доплыл страшный крик: «А-а-а!»

Спину мальчишки от этого крика продрал мороз. Он отбросил деревянные грабли и кинулся к озеру что есть силенок. Ветки деревьев и кустов хлестали ему по лицу, с маху впивались в тело колючки шиповника, а когда выскочил на крутой берег озера, то увидел на его середине перевернутую лодку. И больше ничего... «Оте-е-ец!» — хрипло выдохнул он запаленным от бега горлом. Никто не отозвался... Тогда он побежал к людям, косившим сено, размазывая ручонками по щекам слезы... Он только это и твердил осипшим горлом собравшимся вокруг косцам: «Отец... отец...»

Он смутно помнил, как люди из его наслега выловили неводом из озера тело отца, с проломленной головой. Кто-то высказал догадку, что отец стукнулся об лодку затылком, что сам упал... Захар Захарович тяжело вздохнул. О, если бы это было сейчас! На берегу наверняка остались какие-нибудь следы... Надо было осмотреть другие лодки у берега... Все следы затоптали, а приехавший верхом из района милиционер на удивление легко согласился с версией председателя сельсовета, что отец во время рыбалки подскользнулся в лодке, ударился об нее и вывалился в воду.

Захар очнулся от воспоминаний, увидев в свете фар милиционера у поста ГАИ. Инспектор настойчиво махал полосатым жезлом, требуя остановиться. Во тьме еле проглядывалась высокая терраса Чочур Мурана над долиной Лены. Эленев сбавил ход машины и притормозил около милиционера. Здесь часто проверяли водителей, возвращающихся с дач на своих машинах, забирали у пьяных права. Старшина приблизился и отдал честь.

— Простите, вы следователь Эленев Захар Захарович?

— Да, я что-нибудь нарушил?

— Нет, зайдите в наш пост ГАИ. Вас срочно просил позвонить начальник следственного управления Хомподоев.

— Что там стряслось, — недовольно проворчал Захар, вылезая из машины. — Час назад виделись, что там за пожар.

Он зашел в вагончик и взял у девушки-сержанта трубку рации.

— Соедините с Хомподоевым, — проговорил диспетчеру.

— Хомподоев слушает, — тут же откликнулся близким голосом начальник. — Кто вызывает?

— Эленев...

— Захар Захарович, я рано утром вылетаю в командировку и хотел бы вам поручить одно срочное дело. Желательно приехать сейчас же. Пытался дозвониться к вам домой, да Мальцев подсказал где искать. Жду вас в прокуратуре.

— А как же субботник, я хотел теплые вещи...

— Для вас субботник отменяю. Здесь все узнаете.

— Ясно, скоро буду...

* * *

От начальника следственного управления Хомподоева Эленев вышел вместе со своим давним седовласым наставником. Меж собой сотрудники уважительно величали его «старик», «Харлампьевич». Они прошли коридором в кабинет Эленева и Харлампьевич неторопливо заговорил, слегка растягивая по-якутски слова:

— Са-х-а-ар^[1]... Мне не нравится итог первичного следствия по убийству на озере... Слишком все легко и просто. Как в кино про милицию... А так как настоящего кино про нашу работу еще никто не поставил, эта легкость вызывает у меня сомнение... Надо быть предельно осторожными в судьбах людей... Надо найти ту единственную истину, между верой и недоверием к человеку... — Старик покосился на молодого следователя, кивающего головой и нетерпеливо поглядывающего в окно. С нажимом добавил: — Это все ты слышал не раз, ибо являешься моим учеником. Так вот... Первое следствие проведено органами небрежно. Очень плохо... Все сразу успокоились, сразу же нашли убийцу... Плевое дело... Его в тюрьму, а бумажки в архив... Заведомо отметено очень много любопытных вопросов... И сомнительных для меня. За каким чертом Давыдов поперся с Александровой по снегу на озеро? Для любви и разговоров место весьма неподходящее... Шел ли кто еще с ними или следом? Нелогично объяснение, что свежий снег скрыл все следы. Чую своим нутром, ясно знаю, что все было там не так просто... Логика здравого смысла дает мне право на сомнения... Прошу тебя очень серьезно отнестись к этому делу и все дотошнейшим образом проверить заново. Вдруг я окажусь прав? Я верю своей интуиции... Са-х-а-ар, — опять доверительно улыбнулся старик. — Перетолкуй с шофером автобуса № 5, ведь убийство случилось невдалеке от конечной остановки этого маршрута. Может быть, кто и видел Александрову... По заключению судмедэксперта, Александрова скончалась между полуночью и двумя часами, это время последнего рейса. Конечно, пассажиров всегда маловато... Это и хорошо, шофер должен запомнить красивую девушку, Давыдова, а может, кого и еще... Во-вторых, может, у Александровой есть знакомые в том районе. Это надо обязательно уточнить.

Захар терпеливо слушал Харлампьевича. Уж он давно знал скрупулезность и ответственность старого следователя в любом деле. И это наставление он делает только во благо истины. Когда старик ушел, Захар придвинул поближе настольную лампу и раскрыл папку с документами:

«Александрова Гелена Семеновна, 1953 года рождения... Заведующая обувным цехом промбыткомбината в Салдыне... якутка... беспартийная... Та-ак, а это показания убийцы ее, Давыдова Федора: «31 октября, вечером, в пятом часу, ко мне зашел сосед Хамсеев. Мы играли с ним в шашки... выпили одну бутылку белой. Потом Хамсеев сбегал домой и умыкнул тайком от жены еще бутылку водки, купленную на праздники... Мы ее тоже выпили и еще играли в шашки. Нам захотелось еще добавить, скинулись и я сбегал еще в магазин, купил две бутылки, в семь часов, едва успел. Когда мы выпивали и спорили над игрой в шашки, пришла Александрова Гелена. Видимо, я был настолько пьян, что ее появление помню смутно. Мы ей налили стакан, но она пить отказалась. Я ей молол какую-то чушь, пытался даже обнять и поцеловать. Она меня оттолкнула. Пошел провожать Гелену, видимо, пошел, помню, что брел по снегу на озере Сайсары, но все было как во сне. Там я опять хотел поцеловать Гелену. Видимо, она меня сильно оскорбила, я и пырнул ножом... Как вернулся домой и когда, не помню... Утром меня арестовали милиционеры».

Эленев и сам вдруг засомневался: «Действительно, все очень примитивно... напился, зарезал... таких случаев масса... Но вот как Давыдов, выпивший литр водки, добрался с улицы Чехова до озера Сайсары? В лучшем случае он мог доплестись к остановке автобуса».

Эленев с нетерпением углубился в чтение протокола обыска квартиры Давыдова: «В квартире, где проживал подозреваемый, найдено три ножа. Два из них кухонные, а один охотничий. Длина клинка 12 см. Ширина по основанию — 2 см. Обух — 0,2 см. Якутский нож, им можно было воспользоваться при убийстве Александровой. Нож отдан в судмедэкспертизу. При обыске найдены кирзовые сапоги 41 размера, с протертыми голенищами и стоптанными каблуками. На сапогах обнаружены рыжеватые темные пятна, напоминающие капли крови...» Захар откинулся на стуле и недоуменно покачал головой. С кровью на сапогах неясно. Как мог убийца выйти в них по глубокому снегу с озера и свежая кровь не стерлась об него? Та-ак... А вот объяснение судмедэкспертизы: «На ноже не обнаружены кровяные тельца... Засохшая кровь на сапогах — В альфа III — совпадает с группой крови убитой Александровой...» Да-а, факт этот весомый в подозрении... Но что он, сапоги нес до дома в руках, или ждал, когда кровь на них засохнет? Неясно... А вот протокол с места происшествия: «Труп лежит на спине, руки чуть согнуты в локтях и распластаны. Ноги вытянуты. На трупе надеты: черное кожаное меховое пальто, все пуговицы целы, но расстегнуты. Под пальто коричневый трикотажный костюм, на котором первая и вторая пуговицы расстегнуты. На левой стороне, на один сантиметр выше третьей пуговицы, овальный дефект с рваными краями, размером 2x1 см.»

Эленев перевернул следующий лист. Там были снимки тела с разных точек. Портретное фото еще живой... Рука следователя вздрогнула на этой фотографии. На ней была очень знакомая девушка. До боли знакомое лицо с грустными и широко поставленными глазами, спокойное и добродушное... «Александрова... Александрова... где я ее видел? Так, так... Но ведь фамилия Капитолины... тоже была Александрова! Ведь Капа — Александрова! И очень похожа на убитую...»

Это было, кажется, недавно, а прошло несколько лет... Захар только что закончил учебу и всего год отработал следователем. В первый же свой отпуск решил посмотреть на Черное море, а тут и горящая путевка подвернулась. Что еще надо холостяку, пока не обременен семьей — путешествуй. Хваленое море на него не произвело особых впечатлений, уже жалел через несколько дней, что не потратил отпуск на осеннюю охоту, скучал по Якутии... Купался до одури и валялся на горячем песке. Однажды, нанырявшись за крабами, он отогревался на солнышке и вдруг услышал рядом голос: «Надо же, как тот парень похож на якута!» Он открыл глаза и увидел выходящих из воды двух милых девушек. Они встряхивали рассыпанными по плечам густыми волосами, были в элегантных купальниках и удивленно пялились на него черными, родными, раскосыми глазами.

— А вы что, якутки что ли?

Услышав якутский язык, девушки обрадовались и присели рядом. Познакомились. Одна из них полненькая и низенькая ростом — Мила. Приехала отдыхать из Сунтарского района, там она работала учительницей. А вторая... изящная и красивая, похожая на японок с календарей... Представилась Капитолиной. Капа... Она сказала, что работает в ресторане, и в свою очередь спросила:

— А кем ты работаешь? Ты из Якутска?

— В органах, — ляпнул от неожиданности Эленев.

— Не в КГБ ли! Может, за нами тут присматриваете, — рассмеялась Мила и кокетливо погрозила ему пальчиком.

— Нет... А ты что, шеф парагвайской разведки? — улыбнулся ей в ответ.

— A-а... значит, в обычной милиции, — Мила встала и картинно продекламировала, будто со сцены: «Моя милиция — меня бережет». Даже на курорте...

— Милка, не паясничай, — перебила ее Капа, — не обижайся на нее, Милка ужасная язва...

Захар особо не заинтересовался подругами, но когда они пригласили вечером на концерт, пришлось согласиться. Все же землячки, да и поговорить было охота на родном языке.

Как тесен мир, мог ли он тогда думать, что доведется вспоминать ту встречу над делом об убийстве! Может быть, они не родственники, а просто однофамильцы? Да нет же, очень похожи... Он еще полистал бумаги и убедился в своей правоте. Так и есть! Вот оно: «Свидетель К. С. Александрова, 1951 рождения, солистка оркестра ресторана «Сайсары»... А вот и ее показания: «Моя младшая сестра Геля, 31 октября, вечером, около 18 часов, ушла из моего дома. Я вернулась с работы из ресторана около двенадцати часов ночи, но ее дома не было. Особо не волновалась, Геля иногда оставалась ночевать у подруг. На следующий день стала беспокоиться, но вечером приехала милиция...»

Резкий голос телефона отвлек его от чтения, он поднял трубку и услышал голос жены:

— Заха-ар! Когда же ты приедешь? Ужин совсем остыл... Мы очень ждем тебя!

— Сейчас, сейчас, Марианна... приеду. — Эленев встал от стола, положил трубку телефона и стал собираться.

Он уже закрыл в сейф папку с документами, но потом вдруг снова его отомкнул и очень долго вглядывался в фотографию девушки с грустным и открытым взглядом: «За что же тебя так, совсем молодая... Кто же?! Убийца ли Давыдов? И все же старик прав, следствие проведено крайне небрежно... Слишком много не вяжется концов... Показания убийцы неясные, сбивчивые: «видать», «вроде» и все в таком плане. Есть в чем усомниться...»

Кровь на сапогах

1.

Хотя место происшествия было ему в деталях известно по документам, Эленев решил сам осмотреть его. Тщательно обследовал запорошенные снегом камыши, но ничего толкового для следствия не нашел. Он долго стоял в одиночестве у озера и тщательно перебирал в памяти все мельчайшие детали убийства: «Может быть, у нее тут есть еще знакомые, кроме Давыдова? Прежде всего надо изучить самого Давыдова, что он из себя представляет. Чем он жил до этого времени, его интересы и наклонности, кто его друзья. Надо поговорить с партнером по шашкам и выпивке, свидетелем Хамсеевым, а уж после этого вызывать подозреваемого в убийстве на допрос... Раз нет улик, что Александрову притащили сюда уже мертвую, чтобы спрятать, значит ее убили именно тут. Скорей всего... Но что она здесь делала? Хм...»

* * *

Федор Давыдов был единственным сыном в семье учителей. Они его баловали и любили с раннего детства. Мальчик отвечал им взаимностью и учился в начальных классах на «отлично». В начале пятого класса, когда он возвращался с гурьбой ребятишек через березовую рощу из школы, случилась обычная мальчишечья драка с соседским пареньком. Вадик расплакался от обиды поражения, а убегая, прокричал:

— Приемыш! Приемыш! Твои родители совсем не учителя! Твои родители бичи и пьяницы... Они подкинули тебя! Подкидыш!

— Не ври! — остолбенел Федя.

— Правда! Правда! Вся улица знает. Если не веришь, спроси у своих приемных родителей!

Федя заскочил в свой дом, не разуваясь, пробежал в комнаты и закричал со слезами на глазах:

— Ма-ама! Я разве не твой сын? Скажи правду, мама!

Он увидел, как мать побледнела от неожиданности и уронила на пол шитье из рук. И сразу понял, что его до сих пор обманывали...

— Кто тебе сказал об этом? Ох, беда-то какая... Все равно ты наш сын! Мы решили тебе сказать об этом в день совершеннолетия... А тогда бы ты сам решил...

Федя рухнул на пол и закатил истерику. Ему было страшно жалко себя, душила обида, казалось, что ему врали даже в самых нежных чувствах. Всё твердили знакомым: «Как он похож на папу! Когда наш Федя вырастет, он тоже будет учителем... Наш птенчик, наш сыночек...» Всё вранье! Он еще пуще залился слезами.

И с той поры он совсем изменился. Стал отставать в учебе, дерзил учителям. А когда родители огорчались, злорадно и эгоистично думал: «Так вам и надо, обманщики!» Потом жалел их и просил прощения, будучи ранимым от природы и сердобольным. Потом опять срывался... К восьмому классу еле тянул на тройки, а когда его закончил, то сам решил ехать поступать в ГПТУ. Там не учился и не работал, связался с компанией таких же молодых лоботрясов. Пьянствовал и дебоширил, пока не выгнали из училища. После этого стал бродяжничать, и вскоре они ограбили будку сапожника. Леха, их главарь, уговорил всех. Отказаться Федя не смог, чтобы дружки не заметили его страха. В полночь подкрались с ломиком и топорами к одинокой будке на темной улице. Федю продирал от страха озноб, он поклялся себе, что больше сроду не согласится на подобное... «А если поймают?!» Но вот уже Леха уверенно выворотил ломом пробой из косяка. По всей улице разнесся такой скрежет железа, что у Феди сердце подкатилось к горлу от ужаса. Он уже намеревался рвануть в темь, но стыдно было трусить перед дружками... Через силу терпел. Сапожник оказался не дураком: выручку всю забирал домой. Нашли в столе пару мятых рублей и несколько медяков.

Назавтра они купили на эти гроши бутылку «Солнцедара», кто-то словно в издевку назвал гадкое вино именем Солнца. Он пил его в последний день перед арестом... Выпили бутылку под каменным домом и опьянели, ведь почти сутки ничего не ели. Расхрабрились, вспоминая ночное «дело», все уже казалось нестрашным. Особенно хвастался Леха и все крутил в пальцах красивую финку, которую стащил у брата. Хотелось есть... Но Леха вдруг предложил: «Еще бы вмазать, кореша! Слабо́ у кого-нибудь «одолжить» денег?» — он показал взглядом на лезвие ножа. Финка была кнопочной, настоящей, уркаганской. Они сразу поняли, как надо «одалживать» и почему-то стали без удержу хохотать. Они вылезли на улицу и пристали к первому же хрычу с авоськой в соломенной шляпе на голове. Леха зловеще прошипел деду на ухо: «Мы Фантомасы, прибыли в Якутск. Дай пять копеек!» — и приставил нож к морщинистой шее. Старик очень испугался и стал трясущимися руками выгребать из карманов мелочь, нашел мятую и грязную трехрублевку. Осмелев от его страха, они нахально обшарили его карманы, но ничего больше не нашли. Посмеиваясь, прямиком двинули в магазин. Около магазина вдруг рядом с ними резко скрипнули тормоза.

— Полундра! Менты! — испуганно рявкнул Леха. — Смывайтесь!

Федя от неожиданности растерялся и остолбенел. Из желтой машины выскочили милиционеры, за ними шустро выпрыгнул тот старик в соломенной шляпе и тонко завопил, указывая на них пальцем:

— Ловите! Ловите хвантомасов-ворюг!

Повязали всех троих разом, даже Леха не успел смыться. Во время следствия всплыла история с будкой сапожника. Так все и началось. С «Солнцедара»... Когда Давыдов вернулся из тюрьмы, жизнь глаже не выдалась. Бичевал, временно устраивался разнорабочим, пил с кем попало и жил, где придется. Пока не повстречал Гелену. В то время он уже свыкся с мыслью, что его удел — катиться по наклонной вниз. Свыкся: «Бич, пьяница!» А она первой сказала: «Ведь ты же молодой парень, а не бич, не алкаш! Зачем же ты пьешь каждый день? Ты посмотри, в каких лохмотьях ходишь, неужели не стыдно перед людьми? Надо держать себя, неужели у тебя нет силы воли. Ведь ты мужик!» Эта проповедь так потрясла своей искренностью, желанием помочь, состраданием. В нем вспыхнула искорка надежды на нормальную жизнь. Он так потянулся к ней! Твердо отказывался от выпивок, заработал деньги в речном порту и прилично оделся, даже снял жилье за недорогую плату. Раза три сходил в театр, где сроду не бывал, хотя чувствовал себя там не в своей тарелке.

Наступили удивительные и благие перемены в его жизни. Когда он вечером засыпал на чистой постели, со щемящей радостью вспоминал Гелену, а утром просыпался с думой о ней, то сравнивал это время с порой беззаботного детства. Все впереди казалось светлым, радостным. Подумывал о женитьбе, но Гелена относилась к нему более по-матерински, нежели по-женски. Эта неопределенность и недоступность девушки начала злить. И вот он снова сорвался в запой... Решил все сразу выяснить, поперся к ней домой. Смутно помнит там грандиозный скандал с ее сестрой, а вот как вернулся в свою хибару — отшибло память. Проснулся утром от нестерпимой головной боли и вдруг почуял, что кто-то мягко гладит его по волосам и щекам. Он приоткрыл глаза и увидел плачущую Гелену.

— Гелена! — он поймал было ее руку, но она отдернула ее и покачала головой.

— Знаешь ли ты, что вчера вытворял? — обиженно проговорила и закусила губу. — Помнишь?

— Нет...

У Федора защемило сердце.

— Какой же ты страшный, когда пьян... Злой... Ты чуть не избил мою сестру Капу... А мне что кричал! Помнишь: «Если выйдешь замуж за другого, то убью!» Ведь ты на меня вчера замахивался кухонным ножом, насилу уговорила тебя бросить его... Что только не обещала... Боже мой... Сестра так рассердилась, что готова выгнать и меня из дома. Придется теперь искать квартиру... Все из-за тебя. Или уеду из города...

Давыдов каялся и вновь обещал не пить. Умолял о прощении, но ничего из этого не вышло. Через месяц узнал, что Гелена уехала на работу в город Салдын. Запил с горя по-черному, месяцами не разувался и не раздевался. Как вваливался в свою избенку, так и падал на кровать. Гнали отовсюду с работы за прогулы...

2.

Во время обеденного перерыва на автобусной остановке «Сайсары» скопилось много народа. Особенно людно было у продуктового магазина по улице Чехова. Захар Эленев поглядывая на толпу выпивох, ожидающих открытия винного отдела, и сокрушенно думал: «Вот сейчас «вмажут» и-и... море по колено. От них можно ожидать чего угодно. Где и когда они работают? Почему пьянствуют день-деньской? Надо вызвать местного участкового и поговорить. Откуда явилось столько равнодушия в людях... Где хваленая «общественность»? Даже во время драк, когда бьют лежачего ногами, люди отворачиваются и пробегают мимо, словно незрячие. Только бы не попасть в свидетели. Ведь совсем недавно, даже среди пьяниц, бить лежачего считалось несмываемым позором... А сейчас возобладал пошлейший принцип: «Своя рубашка ближе к телу».

Следователь подошел к дому с темными окнами, за порослью густо посаженных молодых березок. Ставни и рамы окрашены в радостный голубенький цвет. Палисадник огорожен железной сеткой. Все сделано опрятно и по-хозяйски. Захар даже подивился, увидев на воротах номер дома Хамсеева. Водочку попивал, а дома порядок...

Захар толкнул калитку и вошел. Во дворе были сложены аккуратные поленницы дров, стог сена и хотон для коровы. Это уж совсем было поразительно. «Как в деревне!» — покачал удивленный следователь головой. За забором виден рубленый домик, где и проживал до недавнего времени предполагаемый убийца. Захар прошел через просторные сени с развешанными по стенкам вещами, остановился перед дверью, собираясь постучать, но она вдруг распахнулась сама. Перед ним стояла крепкая пожилая женщина, румяная и остроглазая. Тут Захар сразу понял, на чьем горбу содержится хозяйство.

— Ты кто? — сурово вопросила она, — если к Федьке, ево нету!

— Здравствуйте, — улыбнулся следователь. — Мне нужен товарищ Хамсеев.

Женщина проворно выскочила в сени и притворила спиной двери. Настороженно спросила:

— А какое у тебя к нему дело?

— Я следователь, Захар Захарович Эленев, — он вынул из нагрудного кармана удостоверение и показал. — Мне нужно переговорить с хозяином.

Лицо женщины сразу приняло испуганное выражение.

— Эт, про Федьку Давыдова? Я ведь ему, дураку, сколь раз гутарила: «Не якшайся с затюремщиками и алкашами!» Да разве он послушается! Все миловался с ним да пьянствовал. Так и знала, что добром не кончится... Такая беда, говорят, что Федька ножом пырнул женщину, полюбовницу свою. Правда? Иль брешут люди? — Она тараторила без остановки, приоткрыла за спиной дверь и крикнула в щель: «Хамсыайап! Хамсыайап! Заявились по твою душу из милиции, счас на допрос потянут! Что я тебе, дураку, говорила! Допрыгался, дружочек мой, Хамсеев... Допьянствовался с Федькой! А теленочек вырос в быка... Хватит отлеживаться, вставай». А ты, следователь, проходи... Уж извини за бедность в доме... Хоть бы к старости получить городскую квартиру, да... видно нам уж не обломится...

Эленев с любопытством оглядывал комнату. Было чему снова подивиться. Все стены были обклеены картинками из спортивных журналов с портретами известных боксеров, борцов, культуристов. Присел к столу, рассматривая вырезки. Чего только тут не было! Не удержался от вопроса к хозяйке:

— Кто это у вас интересуется боксом, сын что ли?

— Не-е... Это застарелая дурь моего господина Хамсеева, — сердито фыркнула она, — до седых кудрей дожил, а все не может из детства выйти, все за ум не возьмется! С ума спятил с этими драками. Когда по телевизору показывают бокс, он спать не дает, все кричит и машет руками. Зачем показывают такую беду? Поэтому и молодежь дерется, телевизор учит на бандитов...

«Вот Трындычиха, — подумал Эленев, — слова не вставишь».

Из спальни вышел крепкий мужик с седеющими волосами, он на ходу одевал импортную майку с портретом знаменитого боксера Стивенсона. Захар окончательно убедился, что в этом доме бокс возведен в религиозный культ. Он поздоровался с хозяином за руку, она была крепкой и мозолистой, как лапа медведя.

— Я следователь Эленев, — представился Захар.

— Хамсеев...

— Вы, наверное, догадываетесь что меня привело сюда? Ваш друг Давыдов обвиняется в убийстве. Мне необходимо осмотреть его жилье и поговорить с вами.

— Хм-м, нетоплено там... можно и тут поговорить. Там все обыскали и опечатали дверь. Имеем ли право вскрывать...

«Да здесь разве поговоришь? — сокрушенно подумал Эленев, — ведь жена будет влезать в каждое слово. Не-е-ет...»

— Идемте... Вскрывать мы имеем право, я веду это дело.

Когда они направились к двери, женщина запричитала умоляющим голосом:

— Товарищ следователь! К этому делу мой муж не имеет никакого отношения... он такой добрый, мухи не обидит, ленивую корову не поднимет. А в тот вечер явился такой пьяный, что еле ноги приволок... Он не мог убивать. А Давыдов, когда трезвый, очень хороший парень. Но когда выпьет — берегись. Звереет... Проклятая водка! Сколько людей погубила...

Следователь осмотрел печать на дверях и осторожно снял ее. Открыл замок и они вошли внутрь... В нос ударил такой спертый воздух прокуренного и пропитанного спиртным помещения, что Захар сразу определил настоящую бичарню, так называемый «кильдим» — дно общества. На полу грязь, пустые консервные банки, мусор по углам. Дом разделен надвое дощатой перегородкой, печь-голландка, рядом с нею стол с грязной посудой и объедками, батареи пустых бутылок. Кровать не заправленная, с простынями портяночного цвета. Запустение и хаос, холод и страшное безразличие к своей судьбе жившего здесь человека...

— Вы очень любите бокс? — повернулся с неожиданным вопросом Захар к Хамсееву.

— Э-э э... — замялся он, поправляя на плечах накинутое пальто. Не решался ответить.

— Я тоже в молодости увлекался, — добродушно продолжил говорить следователь, — даже выступал в республиканских турнирах. Имел юношеский разряд.

— Какой разряд имели? — оживился Хамсеев.

— Первый... А вы на ринг выходили?

— В мою молодость секций не было. Так, самоучкой...

— Да, да... Приступим к делу. Расскажите подробно, как вы тут гуляли с Давыдовым 31 октября, о чем говорили.

Хамсееву не особо хотелось вспоминать «игру в шашки», вяло пересказал то, что показал на следствии Давыдов.

— Вы Александрову здесь раньше видели?

— Нет.

— Значит, вы ее в тот вечер увидели впервые.

— Да-а...

— Александрова ссорилась с Давыдовым при вас? И вообще, о чем они говорили? Припомните...

— Никакой ссоры не было. Федька застеснялся бардака в комнате, пытался размести сор по углам. Он только ее спросил: «Когда приехала?» А что она ответила, не помню. Я ей налил сто грамм... Но девка пить не стала. Потом они собрались уходить, а я двинул домой.

— В котором часу?

— Не помню.

— О чем еще разговаривали?

— Не помню, шибко пьяный был... однако.

— Какие ножи были у Давыдова?

— Был хлебный ножик с черной рукояткой, а еще был якутский нож... Федька еще хвалился, что сковал его известный кузнец из его родного наслега.

— Брал ли Федор этот нож, когда собирался идти провожать Александрову?

— Не-е-е! Зачем брать... Он тут на столе и валялся. Он же собирался ее проводить только до автобуса.

— Почему вы в этом уверены?

— Дак он же пошел провожать в одном пиджачке... а на улице холодрыга. Долго не нагуляешься. И мне еще сказал: «Подожди, сейчас приду, допьем...» Но я испугался, что жена будет ругать, не стал дожидаться...

«Надо обязательно расспросить у его жены, во сколько пришел, — решил Эленев. Он осмотрел вторую комнату и усмехнулся. Над кроватью прилеплена к стенке журнальная Мона Лиза, она озирала со своей загадочной улыбкой это убогое человеческое жилье. Она смотрела покровительски на Захара и ему показалось, что он прочитал ее мысли: «Я знаю убийцу, но ты не найдешь его...» Эленев стряхнул с себя наваждение и указал на колченогий стол из досок:

— Пили за этим столом?

— Да, — отозвался Хамсеев.

— Когда пришла Александрова, из вас кто-нибудь заходил в эту комнату?

— Вроде нет... я точно не заходил.

— Какая была обувь на Давыдове?

— Не понял?

— Ну, во что он был обут, в сапоги или ботинки?

— Э-э-э... — Хамсеев наморщил лоб, силясь что-либо вспомнить. — Ах, да-а... на нем были кирзовые сапоги.

— Вы не дрались тут?

— С кем это? С Федькой что ли?

— Да.

— Грешно спрашивать. Мы с ним никогда не дрались.

— На сапогах Давыдова обнаружены кровяные пятна.

— A-а! Вспомнил! — стукнул себя по лбу Хамсеев. — Я ведь совсем об этом запамятовал. Когда он бегал за водкой в магазин, то пришел и говорит: «Анаша Черный хотел влезть без очереди, я его выкинул. А он потом на улице подступился ко мне со своими дружками. Я ему как врезал по носу! Он так и умылся красными соплями...»

— Кто такой Анаша Черный?

— Ананий Черноградский, живет недалече... на улице Софронова.

Эленев вспомнил детскую игру, когда что-то искал один из мальчишек с завязанными глазами, ему говорили по мере приближения к искомому предмету: «Теплее... Тепло... Горячо!» Он почувствовал себя таким игроком, сразу поняв, откуда кровь на сапогах Давыдова. Шел из магазина он по дороге, здесь она успела засохнуть...

— Ну, ладно, товарищ Хамсеев. Если понадобишься, я пришлю повестку и явишься в прокуратуру. Мне еще пару вопросов надо задать вашей жене.

Когда они выбрались на улицу, каким живительным и свежим показался воздух! Да и теплее было на морозе, после стылого жилья. Женщина встретила их криком:

— Этот старый черт связался с Федькой, водой их не разольешь! Ить сколько раз разгоняла, ругалась — все бестолку! Вот и допились до беды...

— Ваш муж в котором часу вернулся? — прервал ее стенания Захар.

— Кто-о? Муж-то? — она все еще была в говорливом запале и никак не могла понять вопроса. — A-а! Да он приполз чуть живой, тазик ставила ему на ночь у кровати, чтобы не облевал половики. Кое-как раздела его... Во сколько? Ага, как раз по телевизору была программа «Время». В девять часов, значит. Явился... пьянь несчастная! Сколько кровушки ты у меня попил, — опять завелась она, размахивая руками.

— Жена! Не срами перед человеком. — Хамсеев пытался придать голосу суровость. Но его перебил Эленев:

— А может быть, вы видели во сколько возвратился в тот вечер Давыдов?

— А как же! Ведь пьяный же, может пожар устроить. Уснет с папироской и все. Сам сгорит и нас спалит. Окна у него все светились... От какой радости так нажрались, — повернулась опять к мужу, — что за праздник в будни?

— Ну, где был Давыдов? — нетерпеливо поправил ее Захар.

— Где-где... Где и всегда. Как мешок с опилками валялся на своей кровати и храпел во всю ивановскую. Я потушила свет и подперла снаружи колом дверь, чтобы не шарахался пьяный и моего не тревожил утром похмеляться. Утром его еле добудилась...

— А подпорка была? — с замиранием сердца спросил Захар.

— А куда же ей деваться. Ей никто еще ноги не приделал. Да у него и воровать там нечего. Тараканов и тех поморозил.

— В котором часу вы были у Давыдова?

— Погоди-ка... — она задумалась. — Да, точно... Когда от него вернулась, то кончалось кино после «Времени». Значит, чуть больше десяти...

Заключение биологической экспертизы

«Группа крови Черноградского Анания Алексеевича — В альфа III, совпадает с группойкрови убитой Александровой. Вполне вероятно, что кровь на сапогах может принадлежать ему».

Грезы Черного моря

Захар Эленев шел по туманной от мороза улице Якутска и видел теплое летнее море. С наслаждением вспоминал раскаленный песок пляжа, усеянный отдыхающим людом. Шум, гам, плеск воды и шорох волн по гальке... Море усеяно бессчетными головами пловцов, сверху льет жар яркое солнце с голубой бездонности неба... Хорошо отдыхать, смех кругом и беззаботное веселье... Рай земной... Надо бы еще поехать, повезти семью...

Он пришел на работу к восьми, и сразу же в кабинет постучались. В дверях нерешительно замерла Капитолина. Узнав его, она улыбнулась и вошла.

— Здравствуйте... так вот где довелось встретиться... на вашей работе. У меня в ресторан люди приходят веселиться, а на вашу работу... с горем, — она тяжело вздохнула и вынула из сумочки повестку.

— Здравствуй-здравствуй... Снимай пальто, присаживайся. Всякая работа нужна, не все же время в ресторанах быть, — Эленев смутился от невеселой темы в разговоре, которую начала Капитолина. Как-то все случилось невпопад. Думал выразить ей соболезнование, по поводу трагической гибели сестры. А тут...

— Да-а... Когда-то было чудесное лето, — опять с грустью промолвила она, — берег Черного моря, а сейчас удары один за другим... — она всплакнула, вытирая слезы кружевным платочком. — Геля-Геля... Что за страшная судьба выпала ей! За какие грехи...

Эленев выждал, когда она успокоится. Сидел молча, перебирая на столе бумаги. Потом участливо проговорил:

— Глубоко соболезную... Ты, наверное, уже догадалась, что следствие поручено вести мне. И мы оба заинтересованы найти скорее убийцу, чтобы он ответил за содеянное. Поэтому, меж нами не должно быть никаких секретов, помоги мне разобраться...

— Как? — удивленно вскинулась Капа и быстро взглянула на него. — Ведь убийца уже найден... он признался. Что еще?

— Кто найден?

— Мне в милиции сказали, что ее убил тот самый Давыдов, Федор... Он и у меня дома устраивал дебош.

— Это ошибка. Давыдов невиновен.

— Как?! — Капитолина изменилась в лице и побледнела. Глаза ее расширились. — Вы покрываете убийцу? Ведь на его одежде нашли кровь моей сестры! Он бросался на нас с Гелей с ножом, только чудом это не совершилось еще раньше. Вы... Вы... Геле пришлось от этого алкаша уехать в Салдын.

Эленев поднял трубку зазвеневшего телефона и жестом руки остановил разговор. Марианна спрашивала, взять ли билеты на вечерний сеанс в кинотеатр «Лена».

— Возьми, — коротко обронил Захар и положил трубку. Внимательно посмотрел на всхлипывающую Капу и продолжил разговор:

— Понимаете... Заключение экспертизы сейчас имеет большую силу... Она дает точный анализ крови человека, можно определить даже чья кровь, женщины или мужчины, или из какой части тела она вытекла. Повторная экспертиза дала заключение, что кровь на сапогах Давыдова — мужская, с носовой слизью. Кроме этого, на всех трех ножах из его дома не найдено и следа крови вашей сестры.

Капитолина долго молчала, потом отозвалась дрожащим голосом:

— Как все это жутко... тогда кто же? Кто убийца?

— Это и надо выяснить. Очень надеюсь на помощь. Мы раскрываем почти все случаи убийств. Рано или поздно, все равно найдем и отдадим под суд.

— Правда? Найдете? — Капитолина слегка оживилась. — Я очень верю вам и готова помочь.

Эленев заправил в машинку чистый лист бумаги и проговорил обычные в таких случаях слова:

— Капитолина Семеновна, я обязан предупредить вас, что за дачу ложных показаний вы будете нести ответственность по статье 181-182 уголовного кодекса РСФСР.

— Вы что, смеетесь надо мной? — обиженно смутилась она, — зачем же мне обманывать?

— Вспомните подробно тот день, тридцать первое октября. Что вы делали с сестрой, о чем говорили, с кем встречались. Собиралась ли Гелена к кому-то идти? Если вы кого-то подозреваете в этом деле, тоже можете высказать свое мнение... Итак... Начнем работать: Александрова Капитолина Семеновна, 1951 года рождения. Верно?

— Все правильно...

— Где родились?

— В Тикси.

— Адрес проживания в настоящее время?

— Улица Лермонтова, дом...

— Когда Гелена вернулась из Салдына?

Капитолина сидела поникшая, с покрасневшими от слез глазами. Бледные щеки выдавали ее волнение. Она обдумывала каждый ответ, а Захар смотрел на нее внимательно и тоже пришла неожиданная в такой ситуации мысль: «Почему у таких хорошеньких девушек, как правило, судьба не складывается. То матери-одиночки, то разведенки, то вдовы. Удивительно, но именно у красивых жен, нередко, мужья подонки и пьяницы. Почему они вешаются на дебоширов? Загадка женской логики... И вот одна из них. Ни семьи, ни детей... только каждодневное ресторанное веселье, музыка, поклонники...»

— Геля приехала в Якутск на десять дней в командировку, — наконец ответила Капа, — перед возвращением в Салдын пошла на встречу с Давыдовым. До этого почти ни с кем не встречалась со дня приезда, 23 октября... Бегала по организациям целыми днями, а вечером падала от усталости и сидела дома. Даже в ресторан ко мне отказалась идти поужинать. В тот проклятый день встали утром и позавтракали вместе, вместе вышли. Мы дошли до продуктового магазина на улице Пояркова. Там продавались яйца. Я заняла очередь, купила еще сметану и другие продукты. Около десяти часов я вернулась домой. В половине двенадцатого пришла Геля и сказала: «Все дела сделала, после обеда съезжу на базу и командировку закончу».

— Гелена заведовала обувным цехом промкомбината в Салдыне. Были ли случаи, чтобы она продавала людям меховые унты и ботинки?

— Нет.

— И даже родной сестре ничего не подарила?

— Привезла унты из оленьего камуса, но я ей отдала стоимость по госцене.

Эленев печатал на машинке и поэтому не видел лица Капы, он поверил в ее искренность и утвердительно кивнул головой:

— Слушаю дальше.

— Она вернулась около пяти вечера, поужинали одним супом. Примерно через час вышли опять вместе, я поехала на работу. Все остальное вы знаете.

«Опять не вяжутся концы, — подумал Захар, — Гелена пришла к Давыдову после восьми часов вечера. Где же она была эти два часа?»

— Кроме Давыдова... в районе Сайсар были знакомые у Гелены?

— Кажется были... Она ходила к своей однокласснице. Винокуровой Кларе. Она живет по улице Гоголя.

«Да-а, — Захар снова задумался и уставился в окно, — слишком рано обрадовались, что нашли убийцу. Следствие проведено на удивление безграмотно. Ведь та Винокурова может дать новые сведения. Ценные! Именно подруге и могла поведать убитая о своих личных горестях и страхах... Даже сестре и родителям не скажет, а подруге откроется. Это опять из женской логики».

— Вы сами никого не подозреваете?

— Кроме Давыдова — никого!

— Ну, тогда прочитайте свои показания и распишитесь.

— Как официально! Ведь мы еще на море были на «ты», — усмехнулась Капа. Она пробежала глазами текст и поставила витиеватую подпись.

Эленев закрыл папку с документами в сейфе, помог Капе надеть кожаное меховое пальто. Невольно вспомнил:

— Точно такое пальто было у вашей сестры. Вместе покупали?

— В универмаге как-то выбросили для плана в конце месяца. Я и купила сразу два...

— Если узнаете что-нибудь новое о сестре, обязательно сообщите мне. Сразу приходите сюда.

— Лучше уж вы приходите к нам...

— За приглашение благодарю. С вашими завсегдатаями я и тут частенько встречаюсь. Чтобы кутить, нужны дурные деньги, а это часто поперек закона. Вы обещали мне помогать, жду новых сведений о сестре.

— Конечно, конечно...

Телефонограмма

В прокуратуру Якутской АССР. Эленеву.

На ваш запрос отвечаем. В опечатанную квартиру гражданки Александровой Г. С. в ночь на восьмое ноября пробрался неизвестный. Замок взломан. Приняты все меры поиска виновного.

Салдын, следователь Васюков.

«Жизнь — вот сон...»

1.

После такого сообщения Эленеву в Якутске было трудно усидеть. Он решил вечером же ехать в Салдын. Заказал билет на самолет, наскоро перекусил в буфете и опять засел листать уже знакомое до мельчайших подробностей дело Александровой. Оно застопорилось, ничего нового не удавалось узнать. И вот... Появилась новая ниточка... Удалось отвести беду от Давыдова. Кто же убийца? Кто полез в ее квартиру? Что было между ним и Александровой? Что их связывало? Что послужило поводом для ее смерти? Месть? Или она знала такую тайну, что жить ей с нею не дозволили? Эти вопросы мучили Захара уже который день... Надо обязательно переговорить со всеми ее знакомыми, друзьями. Узнать, как они к ней относились. Надо выяснить, кто ей звонил в то утро последнего дня. Есть ли судимые среди ее знакомых? Кроме этого, он занимался всеми хулиганами, живущими в районе озера Сайсары, анализировал их, встречался с участковым. Обошел все ближайшие дома вокруг озера и поговорил с жителями. Ничего... Ни единой зацепочки. Убитая покинула дом Федора Давыдова в девятом часу... Почему она не уехала на автобусе, где она была до полуночи? Вопросы, вопросы, вопросы... Он так задумался, что резкий звонок телефона заставил испуганно вздрогнуть. Отрешенно поднял трубку и услышал радостный голос жены:

— Заха-ар! Я все-таки достала билеты. Такая огромная очередь. «Вооружен и очень опасен!»

— Где! Кто вооружен? — Эленев вскочил от неожиданности. — Тьфу-ты! Это название кино? А я уже подумал невесть что... Чокнусь скоро со своей работой. Марианна, извини, сходи в кино со своей Дусей. Я сегодня вечером улетаю в командировку в Салдын.

— Опя-ять... — только и вздохнула жена. Он представил сейчас ее огорченное лицо. — А я так обрадовалась, когда купила эти билеты...

— В следующий раз обязательно сходим. Прости меня, работа.

— И долго будешь там?

— Как будут продвигаться дела.

— Я приготовлю вещи, когда заедешь?

— Часика в четыре. Рейс в восемнадцать вечера.

— Счастливой дороги, — она опять грустно вздохнула. — Звони оттуда. Проводить тебя не смогу, я к пяти поеду к родителям.

— Буду звонить. Не беспокойся. — Эленев положил трубку телефона и подумал: «Все-таки люди с моей профессией, — пропащие для семьи. День ненормированный, постоянные командировки. Бедные жены... Работа без выходных и праздников. Так надо!»

Эленев приказал привести Давыдова. Когда он вошел в сопровождении конвойного, Захар дал понять, чтобы оставил их наедине. Милиционер вышел. Долго смотрел следователь на сидящего перед ним человека. На его спутанные и грязные волосы, на отечное лицо и красные глаза начинающего алкоголика, на грязную и мятую одежду бича. Да, это был опустившийся, отвратительный для многих и проклинаемый всеми тип. Но это был все же человек! И эти глаза, с природной хитринкой, таили в себе хоть и хлипкую, но волю... человека. Нельзя отметать и таких людей. Пути их неведомы, много случаев было, что и они вступали на благой путь и «завязывали» с прошлым. Давыдов внимательно разглядывал стенку кабинета с таким интересом, словно перед ним была диковинная картина.

— Давай-ка знакомиться, — прервал обоюдное молчание Эленев. — Меня зовут Захар Захарович... мне поручено следствие...

Давыдов не повел даже бровью в ответ на эти слова, все пялился на стену, да мял пальцами замызганную кроличью шапку.

— Товарищ Давыдов, — опять заговорил следователь. — Я сейчас собираюсь идти к прокурору, чтобы подписать бумагу о твоем освобождении. Меня интересует только один вопрос... Зачем ты взял на себя вину за убийство? Зачем?

Глаза Федора забегали, он недоуменно повернулся к следователю и хрипло спросил:

— Что вы сказали? Повторите...

— Тебя освобождают. Ты никого не убивал.

Давыдов уронил голову на колени и закрыл лицо ладонями. Следователю были видны лишь его спутанные черные волосы. Они вдруг задрожали от тихого рыданья.

— Ну-ну, успокойся, Давыдов... Ты ведь мужик, перестань!

— М-м-м... У-у-у... — мычал тот в ответ. Потом вытер руками слезы и промямлил: — Геля, Геля... Да разве я мог поднять на нее руку. У меня дороже ее...

— А почему же ты признался в убийстве?

— Геля-Геля, только она одна была для меня святым... — Давыдов вскинул голову и уставился на следователя. — Признался? Спьяну! В тот вечер я так надрался, что утром с похмела ничего не соображал. Голова гудела, как котел... Тошнило, белый свет казался с овчинку. А тут милиция... Схватили, скрутили, запихали в машину... Я и не знал за что. Но раз они так уверенно меня повязали, наручники одели — значит была вина. Привезли во второе отделение и втолкнули в какую-то комнату... Я слышал через тонкую дощатую перегородку их разговор и ужас меня сковал... Гелю убили! Я пытался вспомнить: «Может, я сам?» А они всё в подробностях описывают: ударили ножом, на озере, в камышах, в кожаном пальто. Тогда и припомнил, что она приходила. Мне как-то стало все безразлично с ее смертью... Пропала последняя надежда... Ну и все выложил на допросе, что слышал... Подумал, уж коль она не могла меня отвадить, может, в тюряге от водки спасусь!

— Да-а... — Эленев пристально поглядел в его мутные от слез глаза. — Ну и дурак же ты, братец. Значит в тюряге решил отсидеться, а в это время убийца будет свою водочку попивать и еще резать людей?! Я изучил твое дело, а биографию не хуже своей знаю... И пришел к выводу, что все страсти-мордасти в твоей судьбе от чрезмерного честолюбия и эгоизма. Зажалели тебя в детстве и дали повод наслаждаться страданиями других людей за тебя... Прости за резкость, но ты получаешь наслаждение и удовлетворение, когда с тобой кто-либо нянчится, уговаривает, старается помочь. Чем ты отплатил приемным родителям? Они ведь любили тебя, даже больше родного сына... А может быть, надо было и ремешка когда испытать. Безнаказанность и потакание во всем своему чаду — прямой путь к эгоизму его и преступлению. По статистике, шестьдесят процентов мальчишек, которые воспитаны матерьми-одиночками, становятся на преступный путь.

Они так тебя «обидели», что отрекся от родителей. Да и Гелю доводил пьянками, ты их нарочно провоцировал, чтобы вызвать жалость и участие... Перегнул палку. А все твои дружки рядом только тогда, когда у тебя есть деньги на выпивку. В другом случае их не сыщешь днем с огнем. Уйми свое непомерное честолюбие, свою гордыню... Вспомни тех людей, которые тебя любили и которым ты нагадил своим поведением. А их не так уж много... Не ломайся перед людьми, ты уже вышел из школьного возраста... Опомнись!

Давыдов сидел молча, только желваки бегали по его скулам. Ох, тошненько было ему слушать эту проповедь! Взгляд его уперся в пол, руки судорожно сжимали облезлую шапку. Наконец выдохнул севшим от волнения голосом:

— Поздно меня учить, гражданин следователь. Единственный человек, который мог бы меня вывести из пике... мертв. Поздно!

— Я тебя не стану уговаривать и жалеть. Ты рожден, чтобы выбрать свою судьбу... Только дерьмо плывет по течению. Человек способен преодолевать все! Думай... посмотри на себя в зеркало, посмотри на свинарник в своем доме.

— Спасибо, начальник... мне так, в лоб, еще никто не говорил. Может и впрямь... мало били в детстве? Думаю...

2.

Как только Эленев вошел в невзрачное здание аэровокзала Салдына, к нему с улыбкой двинулся высокий и плотный человек. Он без разговоров отнял у прилетевшего небольшой саквояж, а уж потом обнялись... Они были знакомы еще по Свердловскому юридическому институту, поддерживали там дружбу якутского землячества.

— Столичному сыщику привет! — пророкотал Васюков.

Разговаривая, вышли на улицу и уселись в служебный «уазик». Васюков сам вел машину по укатанной снежной трассе. Свет фар выхватывал по обочинам обметанные куржаком невысокие деревья, потом тянулся какой-то бесконечный забор.

— В гостинице заказал тебе одноместный номер, но можешь остановиться и у меня. Куда рулить?

— В гостиницу, не хочу тебя стеснять. Я прилетел работать.

— Начальству не прикажешь. Когда последний раз был тут?

— Давненько... Уж и не помню.

— У нас много перемен. Вон новый Дом культуры...

Захар глянул в боковое стекло и заметил множество светящихся окон в морозной дымке. Гостиница тоже была недавно построена, двухэтажная, с коврами по коридорам. Ему отвели хороший угловой номер, было тепло и опрятно, в отличие от многих северных гостиниц, которые он много раз обживал в командировках. Васюков подождал, когда приехавший умоется, и повел его ужинать в столовую. Они сидели за дальним столиком, Захар ужинал и с нетерпением поглядывал на товарища. Тот решил тоже перекусить за компанию, хлебал горячий борщ с завидным аппетитом, даже расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и расслабил галстук. Чувствовал себя Васюков просто и по-домашнему.

«Видимо, он еще ничего не прояснил со взломом квартиры Александровой, так, отмалчивается и говорит о пустяках, — подумал Эленев. — Неведомый взломщик, пока единственная живая ниточка во всем, омертвевшем, деле об убийстве. Кто и что искал в квартире? Гелену убили не случайные хулиганы, дело оборачивается совсем по-другому...»

— Товарищ следователь, — раздался рядом чей-то голос.

Эленев недоуменно обернулся и увидел седого мужчину среднего роста. Он был одет в чистый и выглаженный костюм, и Захар сразу определил в нем местного интеллигента, скорее всего учителя.

— Слушаю вас.

— Можно мне высказаться?

— Пожалуйста...

— И вас, и Степана Аркадьевича, общественность просит и обязует непременно отыскать убийцу Гели Александровой. Если мы не будем карать преступников, они обнаглеют до предела! Мы, жители Салдына, убедительно требуем поймать убийцу и заключить в тюрьму, а потом вынести самый суровый приговор. Его бы не мешало привести в исполнение здесь, прилюдно. Чтоб неповадно было другим!

— Ладно, ладно... обязательно поймаем, — закивал головой Васюков, — а вам поручим казнить на площади, — попытался он обернуть все в шутку.

Захар проводил взглядом удаляющегося с достоинством мужчину и недовольно промолвил:

— Ну и конспирация у вас! Не успел прилететь, а уже все знают цель моего приезда. Кто разболтал?

— Да это же деревня! — рассмеялся Васюков, — люди все здороваются друг с другом. Все на глазах, ничего не утаишь. А когда узнали об убийстве, Салдын неделю гудел, как улей. Ведь она была главой местной промышленности по пошиву унтов...

После ужина они вышли на улицу. В поселке тускло мерцали огни на столбах, откуда-то доносилась приглушенная духовая музыка, видимо, из Дома культуры.

— Захар Захарыч, ты бы отдохнул с дороги, а уж завтра займемся делами.

— Да нет уж, Степа, — усмехнулся он в ответ. — Куй железо, пока горячо. Давай-ка сегодня посмотрим бумаги, я все равно не усну спокойно.

— Так и знал... Поехали в мою контору, я все приготовил.

«Уазик» покатил центральной улицей, мимо райкома и кинотеатра, Васюков, как заправский экскурсовод, хвалился своим городом. Остановились у небольшого и тоже нового здания прокуратуры. Дверь открыл дежурный милиционер, отдал честь поздним гостям. Васюков довольно долго возился с ключами у своих дверей, отпер их и сразу включил свет. Посреди комнаты были два полированных стола, в углу громоздился старинный сейф. На столе телефон, пишущая машинка, графин с водой. Обычная служебная обстановка.

— Раздевайся, Захар. У нас тепло. — Васюков снова загремел ключами и отпер громаду сейфа. Вытащил оттуда и аккуратно положил на стол новенький японский дипломат с номерными замками. — Ну, Захар Захарыч... мы тоже тут не лыком шиты. — Он ухарски хлопнул по дипломату своей огромной лапищей, — в этой штуке лежат такие интересные вещи! Закачаешься!

— Жаргон у тебя еще студенческий, — улыбнулся Захар, — не тяни за душу, что же там лежит?

— Имя человека, который побывал в квартире Александровой.

— Ты уверен в этом? — сразу оживился Эленев, — есть отпечатки пальцев?

— К сожалению нет... Или случайность, или...

— Или?

— Или такого ранга преступник, что в нашу глушь еще не попадал. Не помогла даже собака-ищейка. Он знал свое дело крепко... Первый обыск в квартире ничего не дал. Мы уже совсем опустили руки, но сегодня... Врач райбольницы Илларионова по своей инициативе приволокла мне вот эту штучку и говорит: «Александрова принесла мне этот дипломат, когда уезжала в город.» — Я на нее ругаться, что раньше не принесла. Но оказалось, что врач летала по дальним оленеводческим бригадам и только что вернулась. По ее словам, Александрова сказала: «Забегу, когда вернусь из Якутска. Там мои документы и еще кое-что...» Они с покойной были хорошими подругами.

— Так что там, не томи!

— Не спеши... дай поиздеваться над начальством вдоволь... В присутствии депутата поссовета Авдюшкина, самой Илларионовой и понятых, мною лично зверски была взломана эта импортная штукенция при помощи обычной советской монтировки.

— Все ясно, шифр знала только покойная.

— Так уж и быть, смотри, — Васюков открыл сломанные замки и стал аккуратно вынимать содержимое. — Сберкнижка за № 214/05, открытая в декабре прошлого года первым вкладом в двести рублей. Потом она каждый месяц добавляла по пятьдесят. Сейчас числится пятьсот рублей. А вот бухгалтерские счета и документы, проверили. Все в ажуре, комар носа не подточит. Никаких нарушений финансовых и прочих.

— Ну и удиви-ил. Я-то думал, что дипломат полон денег, или бриллиантов из Гохрана. С таким апломбом и вступлением...

— Не спеши-и... А личный дневник Александровой, не хочешь взглянуть? — Васюков царственно протянул Захару толстую общую тетрадь. — Это поинтереснее твоих бриллиантов... Документ, которому вообще цены нет! Все подробно расписано с 14 марта сего года. Я даже успел приготовить перевод с якутского языка... Тебя люто заинтересуют события, начинающиеся с 15 июля. Там есть и мои пометки красным карандашом. Ну?

— Сразил наповал... Сдаюсь. Почему сразу не сообщил, имея такие новости!

— Я что, в столовой тебе на пальцах должен был показывать?

— Но ты же на завтра все пытался отложить, вот жук! — Захар впился глазами в строчки дневника, позабыв обо всем на свете.

Васюков расхаживал по кабинету, довольно поглаживая волосы на голове, и мешал читать.

— К чему торопиться-то? Козел на мушке, как говорил мой дед охотник. Перед твоим прилетом связался с участковым деревни Томтогор, где живет искомый нами Засыпкин. Приказал выписать ему повестку прокуратуры и завтра помочь прибыть сюда. Посмотрим, что за гусь...

Глаза Эленева жадно глотали строчку за строчкой дневника. Написан он был убористым и аккуратным женским почерком. Сначала он пытался читать подряд, но потом не утерпел и стал выискивать абзацы, помеченные карандашом:

«15 июля. Наконец-то пришел долгожданный день моего отпуска! И начался он хорошо и загадочно. Утром проснулась с радостью, что наконец-то отдохну от запахов выделанных кож и клея, от нахального начальства, которые без совести клянчат всей своей родне унты. Как они мне надоели! Я даже сделала зарядку и закатила в квартире генеральную уборку. Потом до обеда провалялась в кровати с книжкой. Днем была невыносимая жара, как на юге. Решила идти купаться. На песчаном берегу кувыркалось несколько детей, а взрослых было мало. Работают. Я стала купаться, было так здорово, прохладно! Я плавала на спине и вдруг кто-то из-под воды прикоснулся ко мне! Как я заорала от испуга! И тут рядом вынырнул смеющийся молодой мужчина с горбатым носом. Виновато извинился. Я поплыла на другой берег, а он за мной. Обогнал и говорит: «Девушка, вам что, жить надоело? Под тем берегом быстрее течение и коловерть. Утонете!» Я подумала вернуться, но упрямство взяло верх и поплыла дальше. Он молча плыл рядом, словно страхуя. Мы вышли на берег усталые. Тогда я его разглядела получше. Высокий и сильный, плечи широкие, все в мускулах. Атлет. Только нос горбатый, как у кавказца. Он меня начал поддразнивать: «А вы смелая самоубийца... Но я знаю, почему вы не боитесь утонуть».

— Почему? — не удержалась я.

— Да потому, что вы свою жизнь застраховали на большую сумму. Хоть и утонете, но успеете крикнуть: «Есть пять тысяч»!

— Вот болтун, — засмеялась я, — тоже мне, теоретик госстраха.

— Хотите, я вам погадаю по руке? — он бесцеремонно взял мою руку и стал водить пальцем по ладони. — A-а, все ясно, у тебя есть ревнивый муж и пятеро детей.

Когда я засмеялась и замотала отрицательно головой, он вдруг стал серьезным и проговорил:

— Ты же ведь Александрова Гелена, директор промкомбината. Я тебя там видел. А меня зовут Панкрат, фамилия — Засыпкин. По профессии шофер, прибыл в командировку из деревни Томтогор и вот, загораю без груза...

Интересный и веселый парень. Он мне понравился сразу, бывает же такое! Мужественный, простой и добродушный. А столько всего знает, даже не верится, что шофер. И с высшим образованием не всякий так может говорить. Умный и спокойный. Расстались и он сказал: «До встречи!»

О, женская судьба! Кому из нас не приходит мысль о смелости и праве выбора мужчины! А наш удел — ожидание. Когда тебя заметит настоящий человек, сильный и добрый. Которого можно полюбить. У меня улетает молодость. Где он, мой спутник жизни? Отец моих детей, где? Отзовись...

25 июля. Как долго я не брала в руки свой заветный дневник! Обленилась ужасно, да и времени не хватает. Я отдыхаю у сестры в Якутске. Сестра должна первого августа двинуть в санаторий на юг. И я опять останусь одна. Как я боюсь одиночества!

В последнее время часто вспоминаю Панкрата, где его сейчас носит, по каким дорогам? Мы так и не встретились после того заплыва. Но я случайно встретила женщину из нашего филиала в Томтогоре и осторожно расспросила ее о нем, якобы, он приходил к нам подшивать унты. Какую она мне радость принесла, если бы только знала! «Наш лучший шофер, очень работящий. Дома его не застанешь, все в рейсах. Что может держать холостого человека...» Так и есть! Хо-ло-стой!!!

5 августа. Мне жутко везет! Тьфу-тьфу-тьфу! Чтобы не сглазить. Проводила сестру на курорт и решила набираться культуры. Одна сходила в Русский театр на концерт вокально-инструментального ансамбля, приехавшего издалека. Какой апломб у них, какую чушь они несли! Видимо, порешили, что мы забитая провинция и сплошь дураки. Искусством и культурой вовсе не пахло. Неопитекантропы. Халтурщики жалкие... А конферансье такую пошлятину извергал, что было за него мучительно стыдно. Так пыжился рассмешить нас бородатыми анекдотами. Ужа-ас! Куда мы катимся. Короче, с отвратительным настроением от «концерта», я плелась к автобусной остановке и нос к носу столкнулась с... Панкратом!!! Мы оба уставились друг на друга и слова от неожиданности не могли вымолвить. Он тоже прилетел в отпуск...

Я рискнула пригласить его домой. Назавтра он явился точно в три часа. Притащил такой огромный букет цветов и шампанское! Как мне долго никто не дарил цветы, боже мой... Как я была рада этому невинному пижонству! Сколько денег он на них ухлопал, у нас цветочки на рынке «кусаются». Не в деньгах суть! Мы провели прекрасный вечер, много говорили, танцевали. Я больше слушала и поражалась, сколько ему в жизни выпало бед! Когда он учился в столичном институте и был старостой курса, на практике, в море, утонул парень с их группы. За это он был отозван с геологической практики и исключен. Но все же очень сильный духом человек. Не сломался. Приехал на Север и стал лучшим шофером в совхозе.

10 августа. Я все сильнее люблю его! Он очень обходительный и скромный, не то, что другие, которые сразу лезут целоваться и думают только об одном...

25 августа. Как чудесно мы провели время с Панкратом! Отдыхали у реки, собирали ягоды и рыбачили. Он сумел договориться с капитаном «Ракеты», которая ходит в Хандыгу. Он высадил нас вдвоем в устье реки Алдан. Поставили палатку и зажили дикарями. Это был недельный рай! Сказка, которая заставила позабыть обо всем на свете: о людях, работе, обо всем и вся... Вчера мы вернулись в город. Мне даже не хотелось возвращаться. Мне кажется порой, что знаю Панкрата с самого детства, мы были с ним знакомы всегда! Это настоящее, удивительное по глубине и силе чувство любви. Вот сейчас, через несколько минут звякнет звонок у двери и полечу его встречать. Я чувствую, как он идет по улице и думает обо мне. Во мне родилась шаманка! Вот он уже поднимается по лестнице, сейчас открою дверь и он скажет: «Здравствуй, милая...» Поцелует и обнимет крепко-крепко... Какой он сильный. Сердце мое так стучит, что готово выскочить из груди. Как прав был поэт: «Как ждет любовник молодой минуты верного свиданья...» Это про меня...»

После этого записи обрывались, только 15 сентября исписана страничка вялой, словно чужой рукой:

«Жизнь — это сон» — как гениален был Шекспир! Я вошла в какое-то сонное, равнодушное состояние, я полумертвая... Зачем я узнала эту новость?! Такая беда навалилась, что мне ее не осилить... Как же так!!! Возможно, что это ложь... Ложь! А если это правда? Тогда что? Я постоянно твержу эти дурацкие слова: «Жизнь — это сон». Они успокаивают меня. Все забудется, теперь, через сто, тысячу лет... Забудется... А сейчас? Успокаиваю себя, что сплю, будто ничего не знаю и не хочу видеть. Как все это стерпеть! Нет, это не получится... Обязательно надо встретиться с С., все выяснить с этим делом. Объясниться! Жизнь дается один раз, нельзя ее превращать в кошмарный сон...»

После этого написала размашисто, крупным почерком по-русски: «Из вещества такого ж, как и сон, мы созданы, и наша жизнь на сон похожа, и наша жизнь лишь сном окружена». Шекспир, «Буря».

Эти слова жирно обведены кругом.

Эленев полистал дальше чистые страницы, закрыл и отложил тетрадь. Задумчиво уставился на нее, оглушенный прикосновением к чужой судьбе. У него было такое ощущение, что не он читал, а сама Геля тихим голосом поведала ему трагедию любви... Эта тетрадь — драгоценная находка. Начало лабиринта, который ему суждено пройти и погубить чудовище, надругавшееся над светлой мечтой. Она дала ему в руки ниточку сказочного клубочка, который приведет к цели... Засыпкин обязательно поможет открыть многое в судьбе Гелены. Откуда такая страшная печаль в конце дневника? Это даже не о разбитой любви, здесь что-то другое, более важное и неотвратимое. Что за новость, о которой она случайно узнала? Кто такой «С»? Где был Засыпкин в день убийства? Он ли был в квартире ее, что там искал? Врал ли он про исключение из геологоразведочного института? Столько новых вопросов, что голова идет кругом...

Эленев резко выпрямился и встал. Посмотрел на Васюкова, потом взглянул на свои часы.

— На который час вызвал Засыпкина?

— Прибудет к десяти часам.

— Ну ладно, — он положил тетрадь в дипломат и закрыл его, — спрячь это в сейф... Утро вечера мудреней. Будем ждать...

Охотничье зимовье

Захар медленно поднимался на второй этаж гостиницы по скрипучим ступеням деревянной лестницы. Кругом было тихо, словно никто и не жил в этом заведении. Только внизу сонная дежурная сидит в своем скворечнике за толстым стеклом. Он открыл свою комнату, разделся и аккуратно повесил пальто, причесался перед зеркалом. Умылся и переоделся в спортивный костюм. Устало прилег поверх одеяла на кровать. Мысли роились вокруг прочитанного в дневнике. Какова будет встреча с Засыпкиным? Когда он последний раз встречался с Геленой? Как выяснить, где же он находился в ночь убий...

Эленев настороженно посмотрел на дверь. Он не закрылся изнутри и словно почуял, что кто-то остановился перед нею в коридоре. Она скрипнула и медленно стала открываться. Захар резко сел в кровати. В его работе может случиться всякое... В дверной щели показалась что-то белое, потом молча вошла горбатенькая и сухая старуха. Она сощурилась, оглядывая комнату, и усмотрела на кровати сидящего.

— Милок, никак ты приехал из городу? Следователь?

— Да... Что вы хотели?

Старуха плотно прикрыла за собой двери, шаркая ногами и часто моргая подслеповатыми глазами, приблизилась к нему.

— Дык мне к тебе приспичило... исповедаться.

— Садитесь, бабушка, — он подвинул ей стул.

— Шпасиба... я ить на пару слов. Моя дочь тут директором в гоштиничке эвтой. Она и сказала про тебя, милой... — Она поправила выбившиеся седые волосы под платок и снова прошамкала вовсе беззубым ртом: — Люди гутарят, что зря ты приехал сынок... В подозренья всех вверг. Никто тут не виновен в смерти той девки... В городе своем ишши... Так люди гутарят...

— Это вы и хотели сказать?

— Это... Не надо копаться тут в людях, дражнить их... Поезжай отсель с богом. Грех не наводи... — она поклонилась и скрылась за дверью.

«Что еще за делегатка! — подивился Захар. — Даже эта старая дозналась о моем визите в эти края. Ну, Васюков! Я тебе шею намылю... «Торбасное радио» работает тут исправно. От советчиков в первый же день нет отбоя. Интересно, кто надоумил старушку на этот визит? Может быть, дочь? Почему она так берет под защиту всех... откуда такая вера? Значит, кому-то не по душе его приезд. Кому?»

* * *

После завтрака Эленев явился в прокуратуру с явным нетерпением увидеть Засыпкина, но застал там одного Васюкова.

— Захар Захарович, — поднялся тот из-за стола, поздоровался, — тут маленькая неувязочка... Только что позвонил из Томтогора участковый Кугунуров. Он потерял Засыпкина...

— Как это, потерял?! — Эленев вешал в шкаф свою ондатровую шапку, но от неожиданности шагнул с нею к столу.

— Ну, вот так... потерял и все, — развел руками Васюков, — участковый не смог его застать дома. Старушка, у которой он снимает квартиру...

— Стоп, стоп! Старушка? Интересно... Не она ли ко мне приходила ночью? Ну, дальше?

— Старушка сказала, что он рано ушел на работу. Участковый узнал в конторе совхоза, что Засыпкин должен заниматься ремонтом машины. Они позвонили в гараж и выяснилось, что Засыпкин уехал неизвестно куда на машине.

— Может быть, едет сюда, тут же недалеко до деревни?

— Нет, участковый очень дотошный и проследил по свежему снегу его путь. Следы ушли по старому зимнику в тайгу.

— Степан, ты можешь позвонить и узнать сейчас, где проживает матушка директрисы гостиницы?

— Я тут все знаю, без телефона. В Томтогоре... Ты что, думаешь именно у нее квартирует наш кадр?

— Совсем интересно... Такая маленькая, горбатенькая старушонка...

— Точно! Она частенько бывает у дочери в гостинице, чаюет...

— Да-а, ну и дела... Как по Шекспиру, театр людской... — Эленев машинально терзал в руках шапку, — вот что, Степа, позвони еще раз участковому и дай задание, если только объявится Засыпкин, немедленно задержать! Пусть ждет нас, сейчас же едем в Томтогор. Нельзя упустить его, это единственная зацепка в деле об убийстве. Поехали!

Васюков гнал «уазик» по снежному накату на предельной скорости, пару раз их даже сбросило с дороги, но вездеход сам выдрался из снежного плена обочины. Добрались в Томтогор всего за час. Остановились у старого рубленого здания с облупившейся побелкой. Сразу же к ним выскочил участковый, на бегу застегивая шинель. Возбужденный, уселся сзади и махнул рукой:

— По этой дороге... гони!.. За деревней она уходит в тайгу, далеко не спрячется, она тупиковая у лесоделяны. — Только после этого он обратил внимание на Эленева, смутился и протянул через его плечо руку: — Здравствуйте, я Кугунуров. По моим предположениям, он уехал в свое охотничье зимовье. Это довольно далеко, на речке Намылытар. Километров десять. По его следам пробьемся...

Как только они выбрались на зимник, то увидели мчащийся им навстречу самосвал.

— А вот и он, Панкрат! — обрадовался участковый. — Останови, Степан Аркадьевич.

Васюков так затормозил, что объехать «уазик» было невозможно. Кугунуров резво выскочил из машины и замахал руками. Самосвал остановился. Из него вышел крепкий горбоносый парень, Эленев сразу узнал его по описанию в дневнике. Они о чем-то возбужденно говорили с участковым, размахивали руками, затем подошли к легковой. Милиционер открыл дверцу со стороны водителя и пояснил:

— Степан Аркадьевич, он мне толкует, что не разобрал число на повестке, думал, что вызов на завтра. Я число точно указал, — он осуждающе покачал головой и повернулся к Засыпкину, — вот, пришлось людям к тебе ехать с Салдына, даже из города при...

— Откуда едешь? — перебил его Эленев.

— Сегодня у меня профилактический ремонт, решил сгонять в свою охотничью избушку и кое-что там поправить, дровишек заготовить на весну, — виновато улыбнулся Засыпкин. — Хоть свежего воздуха глотнул, надоела бензиновая гарь. Если бы я только знал, что стану причиной таких беспокойств, то уточнил бы дату вызова и непременно явился в Салдын...

— Ну и что же вы в избушке поправили, дров наготовили? Чем занимались там? — поинтересовался Эленев.

— Это... самое, — растерялся на миг Засыпкин, — я там охочусь весной на уток...

— Садись в машину! — резко приказал Захар, — мы тоже любим свежий воздух и поможем тебе пилить дрова. Покажешь свою избушку, может на охоту к тебе весной пожалуем...

Засыпкин помрачнел и криво улыбнулся.

— Да что там смотреть! Весной и приезжайте... А сейчас один снег да холод.

— Садись-садись, мы любим экскурсии в лес. «Вернемся усталые, но довольные», как пишут школьники в сочинениях.

— На вашей легковушке мы туда не пробьемся...

— Пробьемся, машина новая, оба моста ведущие. А самосвал пусть работает, никто его не тронет. Садись!

Такой оборот дела явно не устраивал Засыпкина, он совсем помрачнел и уселся рядом с участковым. Они легко доехали почти до места по лесовозной дороге и свернули по следам грузовика к реке. Наконец Засыпкин прервал долгое молчание и поинтересовался:

— Какое дело до совхозного шофера у республиканской прокуратуры? Можно полюбопытствовать? — он нарочито зевнул и выражал полное равнодушие.

— Скоро узнаете, — неопределенно отозвался Захар.

— Товарищи, что за произвол? — В голосе Засыпкина почувствовалось раздражение, — схватили человека, куда-то везут... Я, между прочим, в совхозе лучший шофер... не пьянствую, не дерусь, с участковым только сейчас увиделся. Что от меня надо? Вы что, арестовали меня? По какому праву?!

— Никто не собирался арестовывать тебя, — ответил Васюков, внимательно следя за дорогой. — Чай едем в зимовье пить.

— Так какого черта машину бросили? Заглохнет мотор и разморозим двигатель! Вы тогда в своих теплых кабинетах будете чай гонять, а я под ней сопли на кулак мотать!

«Почему он так завелся и находится на грани срыва? — подивился Эленев, — если он «умный», как писала покойная, здесь что-то не так. Мы подступились, видимо, к самому его больному, к зимовью...» Он опять вспомнил ту игру и почуял интуицией «горячо», что они случайно вышли на самый короткий путь к истине. «Надо тщательнейшим образом познакомиться с зимовьем...»

— Успокойся, Засыпкин... — устало и спокойно проговорил Захар, — тебя еще никто не винит... Пока не винит, — он нарочно обострял ситуацию, злил его намеками, краем глаза следил через зеркальце заднего вида за выражением лица шофера.

Засыпкин умудрился поймать в зеркальце этот внимательный взгляд и разом умолк. Отвернулся. Ровно гудел мотор, сверкало солнце на снегу по обочинам, снуло мерзли деревья под обметом куржака. Много заячьих следов на полянах.

— А вон и долина реки Намылытар, — оживился участковый, — вон он разворачивался у бугра, дальше пойдем пешком. Тут недалеко.

Они пошли гуськом извилистой тропинкой. Впереди шел милиционер, за ним Васюков. Эленев шел последним. Он смотрел на спину Засыпкина и старался угадать, о чем тот думал? Не понравился ему «умный» шофер с первого взгляда. Хлопотливая служба научила разбираться в людях. Подспудно чувствовать фальшь. Эленев на ходу размышлял: «Держался уверенно, можно было действительно подумать, что перепутал день вызова по повестке. Но как же явно «сломался», когда надо было ехать в зимовье... Что у него там? Почему так испугался?»

— Подождите-ка! — окликнул впереди идущих Засыпкин, — вы намерены делать обыск в моей избушке? Тогда предъявите ордер на обыск от прокурора.

— Я тебе сейчас выпишу, — усмехнулся Васюков, — я и есть прокурор. Попьем чайку на природе и выпишу... Приглашай в гости!

— Силком в гости не ходят... Я это так не оставлю.

— Жалуйся, твое право.

Потом опять шли молча и вскоре выбрались на лед реки. В густом ельнике показалась низенькая охотничья избенка.

— Не-ет... Я этого так не оставлю, — опять зло проговорил Засыпкин. — Схватили человека, придется отвечать...

— Ответим, ответим, — благодушно отозвался Васюков. Потом уже строгим голосом спросил: — A-а... Гелена Александрова... тоже любила бывать на природе?

«Зря он открывает наши карты, — подумал Эленев, — рано...»

Засыпкин вдруг рванулся в сторону и кинулся со всех ног бежать к зимовью.

— Стой! Сто-о-ой, стрелять буду! — крикнул ему вслед участковый и побежал следом.

Засыпкин даже не оглянулся и скрылся за дверью избушки. Васюков и Захар молча переглянулись, бросились за ним следом. Запыхавшись, они остановились у зимовья, Кугунуров рванул за ручку двери. Она не поддалась. Эленев отстранил его рукой.

— Будь осторожен, не стой перед дверью. Возможно, у него там оружие...

Кугунуров стал сбоку и принялся стучать рукояткой пистолета по доскам.

— Засыпкин, не дури, выходи! Открой дверь!

Никто не отозвался, потом вдруг раздался глухой выстрел. Стоящие переглянулись и прислушались. В избушке была тишина...

— Засыпкин, открывай! — зычно крикнул Васюков.

От его голоса с лиственницы осыпались струйки снега. Они еще подождали, Васюков кивнул Захару на дверь.

— Попробуй дернуть, — разрешил тот.

От рывка разогнулся внутри крючок и толстая дверь со скрипом распахнулась. Они заглянули внутрь и вошли. Засыпкин сидел в странной позе на полу, положив голову на нары. В нос бил резкий пороховой дух. Участковый едва прикоснулся к его плечу, как сидевший ничком повалился на пол, из-под пальто грохнулось ружье.

Порвалась та единственная ниточка, что могла привести к разгадке смерти Гелены Александровой.

— Давай вынесем его на холод, — проговорил устало Захар. — Езжайте в деревню, вызовите из Салдына судмедэксперта, прихватите понятых. Я останусь здесь. Будем делать самый тщательный обыск... Если потребуется, по бревнышку разберем зимовье, землю через пальцы просеем... Здесь укрыта какая-то большая тайна. Я это чувствую... Не мог он покончить с собой, даже если убил Гелену... Не мог! Это вопреки логике здравого смысла.

Обыск шел до самого вечера. Все осмотрели, прощупали, взломали и вынесли доски пола,даже золу из печи вытряхнули и взрыли под ней землю. Ничего... Под столом нашли потайной люк в погреб, вырубленный в природной мерзлоте. Там оказалась разрубленная туша лося и бочка с заледеневшей рыбой. Эленев сам тщательно обследовал погребок, освещая его карманным фонариком, простучал все мерзлые стенки и пол. Ничего... Тогда вытащил мясо и бочку наверх, Эленев вылез и присел на нары, задумавшись.

— Ну что, крышу будем ломать, Захар Захарович, — заговорил Васюков. — Ни черта нет!

Словно ожидающий поддержки, с недовольством заговорил один из понятых:

— И нас от дела оторвали, замерзли уже... Завтра будете искать. Поехали!

Эленев молча взглянул на него, покосился на бочку. Что-то тянуло к ней, приманивало. Он сам перевернул ее вверх дном и протянул руку к Васюкову:

— Дай-ка мне свой охотничий нож, а лучше, топор. Светите мне сюда, фонарь направьте.

Он стал осторожно подковыривать на дне доски ножом, а потом взялся за топор. Дно вдруг легко поддалось и выпало. Захар вынул большой целлофановый пакет, а под ним открылось второе дно... Из пакета на стол падали и падали, словно тяжелые караси, пачки денег в крупных купюрах: сотенные, пятидесятки, двадцатьпятки... красные червонцы.

— Ой! — испуганно отступили понятые, — вот это да-а-а! Да тут, небось, целый мильон?!

Рейс «Якутск—Москва»

Аэровокзал в Якутске всегда переполнен, зимой и летом. Неугомонный народ штурмует кассы, вьются длинные очереди на регистрацию билетов и посадку. Тесен аэровокзал, через него идет перевалка на весь Север, а весной и осенью от сезонных рабочих и отпускников — вообще не пробиться, не влезть в него.

Оглушающе гремит голос диктора, гася говор и шум, ревут на рулежке самолеты, скрипит и хлопает на входе дверь, принимая в храм «Аэрофлота» все новых мучеников: с чемоданами, рюкзаками, узлами, оленьими рогами и прочим, и прочим скарбом...

За всем этим бедламом внимательно наблюдал высокий парень в расстегнутой волчьей шубе, из-под которой выглядывал добротный коричневый костюм, на белоснежной рубашке повязан пестрый галстук. Он стоял у стенки, не выпуская из рук черный портфель. Потом поднялся на второй этаж и уверенно постучал в дверь ресторана. Она открылась и швейцар грудью загородил путь:

— Мест нет...

Парень в волчьей шубе шепнул что-то на ухо старику и что-то сунул ему в карман.

— Пожалуйста... одно местечко сыщу... — Он ловко подхватил тяжелую шубу из рук гостя и опять запер дверь.

Как и должно быть, многие столы пустовали. Меж ними лениво сновали официанты. Парень осмотрелся, двинулся к угловому свободному столику и уселся, положив портфель на колени. К нему тут же явилась официантка, положила открытое меню и приготовилась принять заказ.

— Слушаю вас...

— Двести граммов коньяку и мясную закуску... по своему усмотрению. Побольше и повкуснее... — Он облокотился на стол, провожая официантку оценивающим взглядом.

Мысли у Васьки Свистуна были невеселые, взгляд настороженно оглядывал сидящих за столами. Вроде бы никого подозрительного в зале нет. Предстоит опасное путешествие, лишь бы довезти «товар» до места и передать шефу... Раньше ему удавалось всучить кому-то из пассажиров этот самый «товар», тогда он летел спокойно. Если даже и засекут, то отпереться от вещи в чужом багаже — плевое дело... Вот и сейчас он строил планы, кого бы «наколоть» и хоть на время избавиться от страха. Но зато потом... Начнется для него райская жизнь: рестораны, гостиницы, девочки... Все что угодно можно иметь... при деньгах.

Официантка быстренько приволокла графинчик с выпивкой, мясное жаркое с картошкой и солеными огурчиками, салат. Она с одного взгляда уже знала заранее, сколько клиент заплатит. Вежливо улыбнулась и проговорила:

— Приятного аппетита.

Гость нахально ощупал ее глазами и подмигнул.

— Вот это сервис! Спасибо!

Он налил коньяк в большую винную рюмку, жадно выпил, нехотя пожевал огурец и допил все остальное. Потом навалился на еду. Забыл уже про официантку и мысли толклись в голове только об одном: «Если нормально долечу, и шеф отвалит обещанные пару «кусков», то надо завязывать. Пары тыщ на первое время хватит, а там что-то подыщется. Больше на такие экскурсии не соглашусь. Хватит! Чокнуться от страха можно. На время затаюсь у Галки... — он на миг представил ее: дебелую, в немецком голубом пеньюаре, прозрачном насквозь, ее полные руки, белую шею, грудь... — М-м-м... Галка-Галка!» Вздохнул тяжело, щедро бросил на стол деньги и вышел из ресторана.

На первом этаже опять скучающе подпер стенку. Когда объявили регистрацию на 92 рейс, стал внимательно перебирать глазами выстраивающуюся очередь, выискивая «лопуха». До этого раза ему везло на наивных раззяв. Сейчас же, стоящие в очереди не нравились ему. Особенно один летчик. Только попробуй к кому-то сунуться с предложением своим, летун сразу заподозрит неладное и «настучит» милиции. Не-е-т... Надо подождать. Еще не вечер... Он приглядывался к старухе с двумя чемоданами, которой можно помочь и попросить об одолжении... Но потом раздумал, старухи все напрочь мнительные, помешаны на боязни к шпане и ворам в дороге, по памятной лихой молодости... Нужен молодой «лопух»...

В это время из дверей едва вылезла молоденькая девушка с огромным чемоданом, который она тащила двумя руками. Заняла очередь и все оглядывалась назад. Вошел парень с чемоданом и большим узлом, на шее у него висели оленьи рога.

— Ваня, Ваня... быстрее, я здесь, — замахала ему рукой девушка, — чуть не опоздали! Это такси...

Стоящий у стенки парень мгновенно определил на глазок вес их вещей. Эта парочка волокла не менее пятидесяти килограммов, наверняка придется доплачивать... а у молодых всегда денег нет... Он быстро открыл свой портфель, вынул оттуда тяжелый пакет, заклеенный в целлофан, и спрятал в карман шубы. Подошел к очереди. Девушка что-то возбужденно тараторила и радостно сверкала глазами.

— Простите, вы на 92 рейс?

— Да, да... становитесь за нами, — ответила она.

— Спасибо... О-о, у вас столько вещей! Давайте помогу, у меня один портфель...

— Спасибо, что́ вы... мы сами.

— Сами-то сами, да вес у вас кило на пятнадцать-двадцать больше положенного. Придется доплачивать... А там у кассы, смотрите что творится... не пробьешься.

— Да-а, точно, — парень и девушка озадаченно пялились на толпу у кассы.

— Так и быть, я вас выручу, — подвинул их чемодан себе под ноги Вася. — Вот и все в норме!

— Ух, как здорово! — обожгла его благодарным взглядом девушка. — Спасибо...

— Не за что, — отмахнулся он, — только у меня будет одна маленькая просьба...

— Какая?

— Да вот брательнику купил запчасть к машине, в портфель не лезет, он уже полный... весь карман она мне у такой шикарной шубы порвала... Не смогли бы вы до Москвы засунуть ее в свой чемодан? Она хорошо завернута и не пачкается....

— Конечно же, конечно... Ради бога, — девушка мигом открыла чемодан и Вася сам уложил тяжелый пакет поверх вещей. — Только не забудьте в Москве забрать, нам чужого не нужно!

— Да уж... постараюсь не забыть, — он улыбнулся девушке и подумал: «Вот это товар... свеженькая, молоденькая. Эх...» — А что вы нагрузили в чемодан, — завел он с ней опять разговор, уже открыто любуясь ее красотой и зная, что она это видит. Это льстит женщинам и интригует их... Вася был опытный мужик...

— Там геологические образцы, минералы. Везем в геологический музей с практики.

— В геологоразведочном учитесь?

— Да, а что?

— Прекрасная профессия... вечный поиск, покой вам только снится... Романтика! — От неожиданной радости он весь расцвел.

Если даже проверят их чемоданы, то трудно будет убедить любопытных, что пакетик чужой...

— Давайте знакомиться, я — Федоров Алексей, научный работник местного филиала Академии наук.

— Я — Ваня, — протянул руку юноша. — А это — Зоя... Мы оба студенты МГРИ, Московского геологоразведочного. А вы не геолог?

— Нет, нет. Я биолог...

— Тогда наверняка знаете Копырина Константина! Они в нашем районе какую-то редкую бабочку этим летом искали.

— Ну как же, как же! Кто Костю в Якутске не знает, — он нагнулся и стал суетливо передвигать чемоданы вслед за очередью. А сам зло матерился в душе: «Черт дернул меня назваться биологом! Еще спросит об этих бабочках, а я спец лишь по бабам! Тьфу! Надо увести разговор в сторону...»

Но тут подошла их очередь регистрации. Багаж на троих оказался около шестидесяти килограммов, доплачивать не пришлось. Вася получил талончик на багаж и сразу же отдал его парню.

— Забери квиток, я такой растяпа, потеряю... Пропадут для науки минералы! Зоенька, идемте на посадку...

На контроле он сам вытряхнул все из портфеля, презрительно поглядывая на осматривающего вещи милиционера, и не утерпел, поиздевался над ним:

— Не противно копаться в чужом белье?

— Но-но... проваливай, умник, — озлился тот.

В самолете он нахально сумел оттеснить студента и усадил Зою рядом. Болтал без умолку от радостного возбуждения, а когда узнал, что у нее с Васей чисто товарищеские отношения, стал открыто ухаживать. Чтобы не заметила стюардесса, он достал из портфеля плоскую бутылочку коньяка, раскладной стаканчик. Зоя пить отказалась, он пытался ее убедить, что геологини обязательно должны пить... Не вышло. Тогда они выпили бутылку со студентом, тот быстро осоловел и уснул. Вася уже завладел рукой девушки, трепался о своих «великих» открытиях, шутил и заставил ее смеяться до слез. Он чувствовал в своей ее трепетную, мягкую руку. Краем глаза вожделенно вбирал румянец щек, влажные губы, не ведавшие пошлой краски... Она была вся прекрасна, стройная и сильная. Все внимательней посматривала на него... а как заразительно и чисто смеялась! Давненько ему не приходилось общаться с такой девчонкой. Те лохудры, что прошли через его руки — все не стоили ее одной. «Этот свежачок будет мой, — мысленно уверовал он, — все за это отдам, даже обещанные две «штуки» спущу на подарки и цветы, но своего добьюсь!»

— Зоенька... я как всегда остановлюсь в гостинице «Россия». Приглашаю вас сегодня на ужин в наш ресторан на двадцать втором этаже. Там прекрасно можно отдохнуть, отметим наше знакомство... Оттуда видна вся Москва.

— Что вы, что вы, — нерешительно отказалась она, — я не смогу. Надо вещи в общагу отвезти... Да у меня и платья подходящего нет... Мы же геологи, привыкла в брюках.

— Зоенька, какая чушь! Платье... Я вам их прямо там дюжину куплю, у меня в номере и переоденетесь. Там есть магазин «Березка», для иностранцев, там и выберем...

— А где вы доллары возьмете, — засмеялась Зоя. — Знаю я эти «Березки», с нашими рублями туда не пускают даже...

— А ну, взгляните сюда, — Федоров достал толстый бумажник из внутреннего кармана и вытащил из него тугую пачку незнакомых девушке бумаг. — Это сертификаты, они заменят нам доллары, и все можно купить. Идет?!

— С какой стати вы мне будете покупать? — нахмурилась Зоя, — у той гостиницы есть девочки, падкие на такие подарки.

— Зоенька, вы меня обижаете! Ну, зачем же так... Я от чистого сердца, хотел вам сделать приятное. У меня вышла за рубежом книга... вот и отвалили за нее чеками. Я холостой, зачем они мне. Работа у меня секретная, тратить некогда и не с кем. Ходят следом комитетчики, даже жениться не могу из-за этого. Только с кем познакомлюсь, они ее давай вызывать, да проверять...

— И мне это предстоит? — удивленно расширила глаза Зоя. — А что в биологии может быть секретным? Шутите?

— Какие шутки, — сделал несчастное лицо собеседник, — вы о химическом и бактериологическом оружии что-то слышали?

— Но у нас нет бактериологического оружия! В газетах пишут.

— Правильно, у нас нет, но надо же знать способы борьбы с ним. Больше я вам ничего не имею права сказать...

Зоя ничего не ответила, сделала вид, что смотрит в окно на облака. Пьяненький парень наконец отвязался и уснул. «Откуда у него столько денег, — думала она, — на биолога не похож... что стоят одни грубые руки с грязью под отросшими ногтями... Да и в разговоре слишком много жаргонных слов. Может быть, он убил кого и отнял те чеки? Явно, что они к нему попали случайно... не сам заработал».

Зоя повнимательнее присмотрелась к спящему соседу по креслу. От него неприятно разило перегаром. Она тихонечко поднялась и пошла по салону вперед, вдруг ей стало страшно. Она оглянулась, но «биолог» все так же безмятежно спал. Девушка зашла в туалет и нажала кнопку вызова стюардессы. Повременила немного и вышла. Сразу же появилась стюардесса.

— Кто вызывал, вы что ли?

— Я... Понимаете, со мной рядом сидит парень... подозрительный. У него сертификаты в пачках.

— Ну и что?

— Мне кажется, что он не тот, за кого себя выдает... Сообщите на землю по рации, пусть проверят.

— Ладно, я скажу пилотам. Какой у него ряд и место?

— Шестой ряд, в коричневом костюме... над ним волчья шуба.

Зоя вернулась на свое кресло, откинула его спинку и тоже решила подремать. Но сон не шел. Было тревожно и пакостно на душе. «А вдруг я ошиблась? Вдруг он хороший человек? Да нет же... В Москве от него уж точно не отвяжешься... а трепотня о бактериологическом оружии? Вообще какой-то бред! Вряд ли ученый сходу будет звать в ресторан и обещать дюжину платьев. Это удел воров и пижонов...»

Она все же уснула, а когда открыла глаза, то самолет снижался на посадку. Сердце у Зои затрепетало от волнения: «Вот сейчас, сейчас все выяснится. — Она посмотрела на спящего ухажера и опять стали терзать сомнения, стыд... — Господи, зачем я это сделала!»

Федоров проснулся уже после посадки. Сладко зевнул и потянулся в кресле, фамильярно потрепал Зоино плечо:

— Ну вот, девушка, а ты боялась... Долетели — сразу сели... Дорогая моя столица, золотая моя Москва...

Зоя почуяла, как ее начинает бить нервная дрожь. Она через силу ему улыбнулась и стала собираться, будить Ивана... Самолет вырулил на стоянку, и смолк гул турбин.

— Наш самолет произвел посадку в аэропорту «Домодедово», температура воздуха... — привычно объявила стюардесса.

«Сейчас начнется, — опять похолодело у Зои в груди, — а вдруг у него нож? Или другое оружие... Да нет же, в Якутске все проверяли. Всегда я влипну в историю по своей простоте! Дура! Зачем я связалась! А вдруг он при задержании устроит свалку? На Ивана слабая надежда, трусоватый... ребята в общежитии дрались с городскими, а он убежал...»

— Ну, так что, Зоенька, — склонившись прошептал ей на ухо сосед, успевший надеть свою шубу. — Встретимся в «России»?

— Посмотрим, потом...

Пока выходили пассажиры второго салона по трапу, к их ряду подошла стюардесса с двумя мужчинами в гражданской одежде. Зоя от страха даже отвернулась, потом не выдержала и посмотрела на Федорова. Один из вошедших приятельски хлопал его по плечу и тихо говорил: «Вот мое удостоверение, пройдете с нами. Не поднимайте шума... Прошу ваши документы».

— На каком основании! — громко возмутился Вася.

— Сказано, тихо-о!.. Документы!

Он нехотя вынул из внутреннего кармана паспорт и отдал.

— Так, Свистунов Василий Васильевич... Нам поручено вас встретить, пройдемте, — потом неожиданно взглянул на Зою и проговорил, — и вы, девушка, пройдемте тоже.

— Я! За что?

— Вы же рядом сидели...

— Чего это они, — удивленно вытаращился Ваня. — Зойка, что за дела? Товарищи, мы студенты-геологи, возвращаемся с практики. А товарищ Федоров ученый...

— И вы тоже, молодой человек, пойдемте с нами, — спокойно отпарировал симпатичный мужчина с короткой стрижкой.

— Ваня, не горячись, — попросила его Зоя, — пойдем, пусть проверят кто мы и что. Отпустят...

Люди вокруг с интересом прислушивались и смотрели на них. Одна женщина в дорогой шубе и собольей шапке осуждающе покачала головой и поджала крашеные губки. Зоя услышала ее слова: «А такие еще молодые...»

В комнате милиции Федоров окончательно превратился в Свистунова, чем поверг в немалое изумление наивного Ваню-студента. Он выложил на стол бумажник с пачками сертификатов, когда милиционер их вытаскивал, на пол упали две порнографические открытки. Зоя отвернулась и закусила губу. Свистунов что-то мямлил о своем друге, вернувшемся из-за границы и поручившем ему купить на эти чеки видеомагнитофон в «Березке». Тут в разговор влезла Зоя:

— Товарищи, он еще положил что-то в наш чемодан.

Один из оперативников сразу среагировал и подошел.

— Где талоны на получение багажа, его вам сюда принесут.

Иван нехотя отдал талоны, сердито покосился на Зою.

Свистунов тоже уставился на нее. Его взгляд, недавно такой ласковый, стал холодным и враждебным. В своей шубе он и впрямь в этот миг разительно стал походить на загнанного волка. Потом разом сник, сел к столу и проговорил майору:

— Гражданин начальник... Прошу зафиксировать и учесть мое чистосердечное признание. Я сам бы к вам пришел, но служба ваша оказалась проворнее. Так вот, в чемодане этих «лопухов» пакет, вернее, завернутый полотняный мешочек с пятью килограммами шлихового золота. Прошу зафиксировать немедленно в протоколе и учесть при суде. Закон на моей стороне, вы еще его не видели и...

— Мы тоже законы знаем, — усмехнулся майор, — увидим, потом зафиксируем. А вдруг там не золото? Раз настаиваешь на протоколе, сейчас заведем... Где взял золото, быстро!

— У Засыпкина Панкрата Денисовича, он работает шофером в деревне Томтогор, Салдын, Якутия...

Глубокие корни

1.

Когда Федора Давыдова выпустили из тюрьмы, он находился в состоянии психического расстройства. В его ушах еще звучала суровая проповедь следователя, что погубил себя непомерным эгоизмом и дурацким притворством. Горько это было признавать, но он много думал и признал... Это была обидная и больная правда. И не избавиться от нее, не убежать... Сам скатил себя в болото.

В тот вечер, когда вернулся в свой дом и огляделся, его обуял тихий ужас и страх. Разве может человек жить в такой грязи! Он зашел к Хамсеевым, надеясь поговорить со своим закадычным другом, но того не оказалось. Жена встретила такой бранью и обвинениями! Оказалось, что ее муженек пьянствует и дома ничего не делает по вине Давыдова, что, если бы он с Федькой не связался, стал бы знаменитым боксером или уважаемым человеком, сидел бы в президиумах собраний... Оказалось, что и квартиру в каменном доме им не дают из-за Федьки... Боже мой! Как ему было тошно слушать этот бабский крик! Принимать в свой адрес всю чушь, что она несла... А когда она стала «благодарить» за то, что хоть в убийство своей девки ее мужа не втянул и не посадил его в «свой родной дом» — тюрьму, — не вынес и опрометью кинулся во двор...

После этого так захотелось напиться! Чтобы ни о чем не думать и не сожалеть. Какой же он «эгоист», если сам себя довел до такого срама, до непомерного свинства... Дома затопил печь и взялся за уборку. С каким-то остервенением выгребал мусор, выкинул на помойку пустые бутылки, постель и колченогий, пропитавшийся винной вонью стол. Когда стало тепло, принес воды и выскоблил, вымыл добела пол. Застелил койку новыми простынями, упал на них и уснул в изнеможении...

Всю ночь его мучили кошмары, казалось, что по телу ползают какие-то мерзкие насекомые, похожие на скорпионов. А еще толком не проснувшись, четко увидел тот момент, когда провожал к автобусу Гелю... Он увидел, как в кино, тот ярко освещенный автобус, даже услышал шум его мотора... Федор резко сел на кровати, тряся головой. Наконец-то вспомнил! Когда подошел автобус, он потянул Гелю за рукав к себе, видимо, хотел поцеловать. Но она резко выдернула руку и забежала в салон... Даже не оглянулась. Автобус тут же тронулся...

Она же уехала! А он еще терзался, что сам убил... Да разве мог он это сделать! И вдруг губы его сами прошептали: «Конечно мог... спьяну ты все бы мог. В беспамятстве водки...»

Следователь, дьявол, сумел впихнуть в его душу второе «я», которое было казняще благоразумным, смелым и честным... Как он сумел понять его суть, раскусить его, Федьку Давыдова, с первой встречи! Ох и тяжко же жить стало двум Федькам в одном отравленном теле! Не ладят...

Давыдов затопил печь, нагрел воды и умылся. Когда побрился и посмотрел на себя в зеркало, то больно кольнуло: «Что нашла Геля хорошего в этом опустившемся молодом старике? Увидев насмешку на лице женщины, которая смотрела на него с картинки над кроватью, отлепил ее и прочел внизу: «Мона Лиза». Аккуратно засунул картинку под матрац, тут самому тошно, без ее усмешек. Словно извиняясь, промолвил: «Вот такие пироги, Лизка... пироги с горчицей...»

Кто же убил Гелю? Кому она помешала? Надо сходить к ее сестре Капе... Повиниться за тот дебош, рассказать, что вспомнил, как ее проводил, что не имеет к убийству отношения...

Он стал торопливо собираться. Из своего небогатого гардероба кое-как выбрал чистую, но мятую рубашку, одел старенький костюм с пузырями на коленках. Зимнее короткое пальто тоже было ветхим и давно вышло из моды, а уж кроличью шапку, если ее выбросить на улицу, цыганка не поднимет... Оглядел в зеркало себя и с усмешкой проговорил: «Все это на чучело надеть, да в огород выставить... ни одна птаха близко не сунется!» Он медленно шел до калитки, черпая снег ботинками. С удивлением оглядывался кругом, словно впервые оказался тут. А день разыгрался такой солнечный, морозный и светлый, что еще грустнее стало на душе, еще бесприютнее, еще тошнее было одиночество...

Федор пообедал в столовой у кинотеатра «Айхал», сел в автобус и поехал. Смотрел в окно, как на остановке у хозяйственного магазина кинулась к автобусу толпа народу, давились в дверях, кричали. В салон «внесли» испуганную молодую женщину с девочкой лет пяти на руках. Давыдов, сам того не ожидая, вдруг вскочил и усадил на свое место этих двоих. Женщина так благодарно на него посмотрела, держа на коленях дочь, так ласково вымолвила «Спасибо», что он занемел. Как давно не слышал Федор от людей слова благодарности! Как ему стало в этот миг хорошо и тепло! А когда вышел на своей остановке, опять вспомнил следователя и подумал: «Может быть, и на самом деле я всю жизнь пекся только о себе?»

Поднимаясь по лестнице четырехэтажного панельного дома, Федор вдруг остановился. Его обуяло чувство боязни: «Ведь прогонит сейчас ее сестра, после того, что я натворил тут... Да еще подозрение в убийстве на мне висит! Куда я иду?» Но все же набрался мужества и надавил кнопку звонка. Он услышал легкий топот ног, и дверь распахнулась. Открыла ему незнакомая девушка с сильно подведенными глазами и бровями. Молча смотрела на Федора. Он приготовился к встрече с Капитолиной и тоже растерялся:

— Мне бы Ка-Капитолину?

— Заходите, — девушка грациозным движением руки пригласила его в квартиру. — Проходите, она вышла в магазин и сейчас вернется. Она очень тебя ждала. Раздевайся и проходи в комнату.

Давыдов снял пальто и прошел в зал, недоумевая, с какой это стати Капитолина его ждала? Огляделся кругом и поразился. Квартира со дня его посещения сильно преобразилась. Появилась новая импортная мебель, на всех стенах и на полу ковры, в серванте сияли хрусталь и позолоченный сервиз. Видимо, неплохо она зарабатывает в ресторане своим пением... Он вспомнил давний случай, когда пьяный кавказец в ресторане заказывал музыку и расплачивался только пятидесятирублевками.

— А где твоя машина? — вкрадчиво спросила девушка, явно кокетничая. Она закурила невиданную им черную тонкую сигаретку с золотым ободком.

— К-какая машина? — не понял он вопроса.

— Как, разве ты приехал не на машине?

— Нет, на автобусе...

— Ой, а автобус свой где оставил?

— Ушел, наверное...

— Как это, ушел?

В это время тренькнул звонок и девушка убежала открывать. Федор услышал, как она зашептала:

— Капка! Я думала, что пришел тот человек, которого ты ждала, но что-то мы не поймем друг друга.

Капитолина вошла, даже не раздевшись. И сразу же посуровела, сощурилась с ненавистью на него:

— Какой гость! Значит, убив мою сестру, решил и до меня добраться?! Может, тебе из кухни ножик принести, или свой есть? Убивай! — она театрально рванула двумя руками за воротник, открыв грудь. — Убей, сволочь! Ты зачем сюда явился?

— Капа, Капа! Остановись, успокойся, — испуганно бросилась к ней подруга.

Давыдов проскользнул мимо, схватил свое пальто и шапку и крикнул с порога:

— Я Гелю не убивал! Я ее проводил на автобус и помню, что уехала. Я не убивал!

Дверь вдруг с силой захлопнулась перед его лицом. Федор постоял в нерешительности, оделся и спустился вниз по лестнице. На него разом накатила такая тьма, что задрожали руки и захотелось расплакаться... Он шел по улице и никто его не остановил, не узнал, никто не обратил на него внимания. Давыдов вдруг почувствовал себя человеком-невидимкой, прозрачным и никому не нужным привидением.

Ноги сами привели к пивному бару. Он поднял голову и тяжело вздохнул. Взял сразу четыре кружки пива, сел за пустой столик и стал сосредоточенно пить. Но не пришло ожидаемого облегчения, еще большая тягость налила тело, мысли стали еще мрачнее, смятеннее и он вдруг осознал, что зашел в глухой тупик, в погибельные дебри. Вчера и сегодня его унизили и обругали две женщины с таким презрением, что пережить это было невозможно. Припомнилось лицо матери, воспитавшей его. Как она потакала ему, предугадывала любое желание, ни в чем он не знал отказа. Как она слепо любила его, звала Феденькой... Жива ли она? Бедняжка... Геля... Его последняя радость и надежда. За что так казнит судьба! Почему так мучительно и жутко быть совсем одному...

Он скрежетнул зубами, уронил голову на ладони, лежащие на столе, зарылся в них лицом... Сдвинутая локтем пивная кружка со звоном ударилась об пол и рассыпалась на мелкие сверкающие брызги...

2.

Захар только уснул и сразу же проснулся. В спальне было темно и тихо, из кухни доплывал мужской голос. Какой-то артист читал по радио поэму Твардовского «За далью даль». Эленев невольно повторил вслед за диктором: «И степь без края за окном...»

Заложив руки за голову, он лежал и пристально вглядывался в светлую полоску, легшую по бельевому шкафу от уличного фонаря... «И степь без края за окном...» — опять прошептали губы... Да, да... так же расширилось без конца и края дело об убийстве Александровой. Корни этого преступления были глубоки и обширны... Подруга убитой, Винокурова, на которую удалось ему выйти и поговорить с ней, рассказала любопытные вещи. Гелена приехала к ней в половине седьмого вечера, как только Клара Винокурова вернулась с работы. Она заметила, что Гелена была в подавленном состоянии. Значит, от сестры она поехала к подруге, а потом уж к Давыдову. Почему она была в подавленном настроении? Из шоферов пятого маршрута никто не вспомнил Александрову и Давыдова, это понятно. За день столько пассажиров проходит перед их глазами, что от усталости они все кажутся на одно лицо.

Теперь еще появился в деле Свистунов... Откуда взял столько золота Засыпкин? Экспертиза должна точно определить, в каком районе страны оно добыто, даже из какого ручья. Что это, хищение на приисках, на драгах, или самовольно добытое «хищниками» в глухой дальней тайге? В последние годы таких развелось немало, они создавали бандитские артельки и были вооружены вплоть до боевых автоматов.

Эленев осторожно поднялся с кровати, стараясь не побеспокоить жену, на цыпочках прошел в кухню. Выпил холодного чая и, опершись руками о подоконник, сел у окна. Мысли опять работали напряженно, отгоняя сон... Засыпкин с 27 октября по 4 ноября находился в Якутске, это установлено точно. Доказано и то, что опечатанную квартиру Гелены в Салдыне посетил тоже он, все же удалось найти отпечатки пальцев. Что он искал? Возможно, письма, или он знал про дневник? Если он убил Александрову, то с какой целью? Боязнь, что мы найдем в зимовье его деньги, полученные за продажу золота, или ответственность за смерть Гелены толкнули его к самоубийству? Еще выяснилось, что его встреча на пляже с Геленой не была случайной, он умышленно искал с ней сближения. Для чего он хотел познакомиться именно с ней? Неизвестно... Засыпкин по зимникам колесил на своей машине по всей Якутии в рейсах, в одном из них он и заимел золото. Но где? В Алдане, Оймяконе или приволок из Магаданской области? Надо изучить документы и путевки его рейсов, где он побывал, где останавливался, с кем там знаком. Связано ли золото и смерть Александровой? Связь какая-то есть, ведь именно после неосторожного упоминания Васюковым озера Сайсары, Засыпкин бросился убегать. Пусть даже он убил, но где свидетели этого, кто видел? Это надо еще доказать.

Засыпкин-Засыпкин... Как ты все запутал своей смертью... Теперь гадай, откуда золото! Рассказы Гелене о своей жизни частично подтвердились. Правда, он учился не в столице, а в Уральском госуниверситете на геологическом факультете. После второго курса они выехали на геологическую практику. Засыпкин с одним из студентов решили переправиться на самодельном плоту через реку. На перекате плот разбросало. Засыпкин выплыл, а парень утонул. По причине того, что эти двое ухаживали за одной девушкой и враждовали, против Засыпкина было возбуждено уголовное дело. Но потом оно было закрыто из-за отсутствия состава преступления. Расследование показало, что плот был связан гнилыми обрывками веревок, а на теле утонувшего не нашли следов побоев. Но как ответственного за маршрут и старосту, Засыпкина исключили из университета.

Засыпкин сразу после этого подался в Якутию на заработки. Работал во многих геологических организациях, а потом осел в Томтогоре и стал шоферить. Его характеризовали как человека себялюбивого и дерзкого, но работящего. Это для руководителей совхоза в Томтогоре было главным. Жил он в одиночестве в деревне, снимал отдельную комнату у старухи, вход отдельный. Обыск в его квартире ничего не дал, скорее всего, все деньги от продажи золота он прятал в охотничьем зимовье.

Капитолина Александровна сказала, что с Засыпкиным не знакома, что Геля познакомилась с ним во время ее отпуска.

— Заха-ар, почему ты опять не спишь? — Марианна незаметно подошла сзади и стояла, прислонившись к косяку кухонной двери.

— Не спится...

— Чайку согреть?

— Согрей, только больше ничего не ставь на стол, один чай.

Захар смотрел, как Марианна ловко и привычно распоряжается на кухне. «Милая ты моя женушка, — подумал он, — из-за того, что ты рядом, что есть настоящая и любимая женщина рядом, я всегда чувствую себя уверенно и спокойно... А если бы была другая... К примеру, Капитолина?» Перед его глазами возник и исчез образ певички из ресторана, он видел случайно ее там всего один раз. Капитолина была в белом платье, это была даже не песня, а истошный крик под грохот эстрадного оркестра. Весь ее облик выражал доступность женщины, не зря с такой похотью взирала на певичку компания пьяных мужиков за сдвинутыми столами. Захар сейчас постарался мысленно представить Капитолину в роли матери, в роли жены в семье, как она баюкает в колыбели ребенка, и... не смог. Она стояла перед глазами натужно орущая какие-то пошлые песни, вся пропитанная дымом сигарет и коньяком, выставившая напоказ все свои тайные прелести под тесным платьем.

«О пусть спасет меня создатель от таких женщин, — тряхнул он головой и опять ласково посмотрел на жену, — судьбе было угодно свести нас с Марианной, я благодарен ей за такое счастье. Хоть и живем скромно, тесно, приходится топить печь, мебель старенькая, разве моя жена хоть раз упрекнула в этом? Самому бывает иногда стыдно, что мало забочусь о доме. Что во время частых командировок Марианне самой приходится колоть в сарае уголь, носить из колонки воду... А совести попросить квартиру в доме со всеми удобствами не хватает...»

— Заха-ар, пей чай... Ты опять от меня где-то далеко в своих мыслях.

Он быстро выпил чашку крепкого чая и обнял ее.

— Пойдем спать...

* * *

Захар проводил сына в школу и собрался на работу. Он шел пешком по туманным от мороза улицам, не обращая внимания на автобусы. Эта утренняя прогулка всегда взбадривала и заряжала на весь день. Вот и теперь он шел мимо старых домов Залога, срубленных еще в прошлом веке. Они уже осели в мерзлоту и скособочились, словно вросли в землю. Шел мимо заборов из толстых листвяночных плах с круглыми дырками, эта изгородь тоже сделана из старинных разобранных плотов, на которых сплавляли грузы с верховьев Лены. Он шел и воочию видел всю историю родного города, многие улицы названы именами революционеров и великих сынов Якутии. Город преображался на глазах, строились новые жилые районы, он шел как раз по стыку нового и уходящего, по грани одного и другого веков.

Когда он присел в своем кабинете за стол и вытащил из сейфа распухшее от бумаг дело, заглянул Хомподоев.

— Доброе утро, Захар Захарович! Зайди-ка, пожалуйста, ко мне.

Эленев двинулся вслед за ним по коридору, встретился старик Харлампьевич и поздоровался.

— Зах-а-ар, ну как идут твои дела, как успехи? — Схватил Эленева за рукав и остановил.

— Двигаются... понемножку. Вот, начальство вызывает.

— Ну, иди, иди...

— Захар Захарович, — Хомподоев открыл сейф в своем кабинете и стал рыться в бумагах, говоря через плечо, — как стало известно, Засыпкин был несколько раз в городе Суруман, Магаданской области. Суруман граничит с Якутией. Мы только что получили ответ на запрос из Магадана. В позапрошлом году ими арестованы двое расхитителей золота. Эти двое «хищников» просто ездили на автобусе «Суруман — Дяра» в Оймяконский наш район и лотками мыли золотишко. Нет ли связи с ними у Засыпкина? Изучи этот вопрос повнимательнее.

Телефонограмма

Якутск. Прокуратура, следователю Эленеву.

Ваш запрос отвечаем: в июле 198.. года на берегу реки Адыча, на склоне горы, геолог Бузыкин обнаружил скелет человека, убитого несколько лет назад... Личность уточнить не удалось, нет и потерявшихся без вести в этом районе в те годы. Согласно статьи 195 УПК РСФСР, следствие по этому делу было прекращено, останки захоронены на месте находки.

Один день «хищника» (Три года тому назад)

— Стой! Стой! — орал огромный мужик с рюкзаком за спиной. Он был одет в грязный и линялый брезентовый плащ. Навскидку вторично выстрелил вслед убегающему по склону горы человеку. — Сто-ой, сука! Если не вернешься, пристрелю! Пуля догонит!

Тот разом остановился и обернул к стрелявшему заросшее бородой лицо, в нерешительности потоптался на месте и задышливо проговорил:

— Я не верю тебе, Бугай... ты все равно меня убьешь! Не верю!

— Спятил?! Мы же с тобой карифаны до гроба! Иди сюда!

— Зачем же ты тогда стрелял в меня? — Он осторожно шагнул вниз по склону и опять остановился. — Знаю тебя...

— Не трусись, Сундук... Ты что, не видал... Глухарь за стлаником сидел. Смазал... Ты что же, думаешь, смазал бы и в тебя с близкого расстояния?

— Глухарь? — Сундук недоверчиво огляделся. — Но я же не слышал, как он взлетел?

— А он и не взлетел, там лежит... Счас пожрем вволю, — Бугай небрежно кинул ружье за спину и весело разулыбался. — Иди, иди...

Сундук начал возвращаться, матерясь и проклиная напарника за такие шуточки. Когда до него осталось всего десять метров, Бугай мигом смахнул ружье, торопливо выбросил стреляные гильзы и ловко зарядил. Увидев это, Сундук страшно закричал, рванулся прочь, но дуплет оборвал его бег и кинул ничком. Он еще хрипел и бился в конвульсиях, когда подскочил Бугай и спокойно прикончил его выстрелом в затылок.

— Вот так-то, зайчик, отпрыгался, — со зловещим хохотком промолвил он.

Бугай тщательно вытряхнул карманы убитого, вымазав руки в теплой крови. Брезгливо вытер их об одежду Сундука. Нашел все же кожаный мешочек под грязной рубахой покойного. Резко дернул и оборвал на шее ремешок. От этого рывка голова убитого дернулась, хлынула изо рта пузырящаяся, розовая пена...

Бугай злобно сплюнул, торопливо развязал едко разящий потом тулунок, заглянул внутрь. Грязным и кровяным пальцем потрогал тусклые крупинки. Теперь все добытое золото в его руках! Если добраться до Таас Дюляя и продать тайному скупщику... Сколько же кусков отвалит барыга? Когда схлынуло возбуждение, он снял с шеи свой тулунок, взвесил на руке оба пая и радостно заржал. Золота было много... Тащить на шее было тяжело, он спрятал за пазуху, потом переложил в рюкзак.

Убитого стащил за ноги в овражек, закидал ветками и мхом. Тронулся в путь. Шатаясь от усталости, Бугай взобрался на перевал и огляделся. Бессчетные сопки волнами уходили к горизонту, тонули в голубой дымке. Его окружал дикий и суровый простор нехоженой тайги. Где-то там, еще за двумя перевалами вьется тоненькая жилочка дороги Суруман — Дяра. Он вспомнил густые заросли стлаников и молодых лиственниц в долине реки, где была трасса. Скоро придется продираться сквозь них.

«Как бы не заблудиться, — подумал опасливо он, — может быть, я рано кончил Сундука...» Бугай долго озирался с перевала, выискал глазами тот склон, где покоился напарник. И вдруг ему стало не по себе, шевельнулась в черствой душе людская жалость, сомнения. Ведь сколько дней они провели рядом, грелись у одного костра, пили и ели из одной посуды, промывали золото... Только вчера разделили последний сухарь. Озлясь на себя за эту минутную слабость, Бугай выматерился и пошел дальше. Здесь на высоте была скудная, тундровая растительность. Идти легко, а вскоре он даже побежал вниз, словно боясь, что догонит его Сундук, посмотрит укоряюще в глаза и протянет руку за своим золотом... Бежал он как зверь, осторожно и сильно, а когда все же споткнулся и закувыркался по склону, опять явственно встал перед глазами Сундук и вверг в ужас. Когда Бугай остановил свое падение, то невольно и резко оглянулся на перевал. Два черных ворона молча кружили в небе, высматривая падаль. И больше никого... С шумом поднялся рябчик с ягодника, доверчиво пялился на лежащего человека. Словно вымещая на нем злобу, Бугай медленно и тщательно прицелился. Цепляясь за ветки, убитый рябчик упал на мох и долго еще трепетал непослушными крыльями. Бугай рванулся к нему, ломая кусты и сглатывая густую слюну. Он торопливо общипывал рябчика, сдирая вместе с пером куски кожи, разорвал его руками и выбросил внутренности, насадил на прут. Пока разгорался костер, Бугай не мог оторвать взгляда от птицы, тряслись руки от нетерпения и голода. Вытащил из огня еще сырую, полуобгорелую тушку и с жадностью впился в нее зубами. Хрустели косточки, по губам текла кровь и грязь, но он мигом съел все без остатка. Потом нашел в потрохах сердце и печень, глянул на костер, но не придумав, как их можно обжарить, кинул в рот сырыми... Чувство голода стало притупляться, навалилась пьяная истома, и Бугай откинулся на спину, бездумно уставившись в синее небо. Нестерпимо хотелось пить, но лень было вставать, идти вниз, к ручью. Сонная одурь не проходила. Опять пришел на память Сундук, как они с ним мыли золото, как познакомились.

В тот вечер он болтался у винного магазина в Сурумане. Как обычно, не было денег, и люто хотелось выпить. Решил податься к универмагу, там можно заработать на пузырь погрузкой мебели. Довольно долго ошивался у мебельного отдела, пока не явились двое покупателей. Старик купил шифоньер, они попытались со своим напарником вытащить его вдвоем и не смогли. Второй парень и был Сундук. Он повернулся, оценивающе посмотрел на Бугая и промолвил:

— Эй, иди-ка подсоби!

— Помог бы, да что-то в глотке заржавело.

— Смажем, смажем... будет магарыч, если еще и разгрузить поможешь, затащить в дом.

Как оказалось, Сундук тоже «бичевал», жил временными заработками и отловил старика чуть раньше Бугая. Вдвоем они легко установили шкаф куда надо, ободрали на две бутылки хозяина и обмыли покупку прямо у него на кухне. Шли обратно по улице вместе. Бугай рассказал, что приехал недавно в Суруман, на работу еще не устроился, и кивнул на сухое бревно под забором. Сели в тягостном раздумье, где бы еще достать денег на выпивку. Вдруг Сундук проговорил: «Ты хочешь целый год по ресторанам гудеть?»

— Не дурно, — сонно отозвался Бугай.

— Тогда держись за меня, — Сундук внимательно оглядел дружка.

Потом рассказал, что течет в этих холодных краях речушка Селлях, полная золота... Эта мысль очень понравилась Бугаю, который за незаконную добычу золота в Верхоянске был осужден к трем годам принудительных работ. Вскоре сбежал. Опыт тайной промывки у него был богатый.

Через несколько дней они стали готовиться к задуманному делу. Устроились грузчиками и заработали деньги на снаряжение и одежду. Когда в автобус зашли два рыбака, с торчащими из рюкзаков телескопическими удилищами, никто на них не обратил внимание. Рыбалка в этих местах — святое дело. И обычное, пьяненькие друзья сбегали от жен на природу.

Они беззаботно болтали всю дорогу, но все же Сундук не прозевал нужный деревянный мост через речушку. Таких одинаковых мостов сотни по трассе. Они сошли с автобуса, вытаскивая удочки.

Сундук вел своего товарища по одному ему известным приметам. Миновали три перевала, вброд переходили какие-то речки и ручьи, продирались сквозь густые стланики и мелколесье. На вторые сутки были у речки Селлях. Допили всю водку, а утром проснулись у затухшего костра болея с похмелья. В одной из бутылок все же осталось немного для «поправки». Вытащили из рюкзаков заранее припасенные лотки, сделали рукоятки к кайлам и лопатам. Бугай не особо верил рассказам Сундука о богатом золоте, выпал хороший повод отсидеться немного в тайге, пока его ищет милиция за побег. Да и речушка ему не особо нравилась, обычный большой ключ, заваленный буреломом. Упавшие лиственницы перекрывали Селлях поперек.

Сундук отыскал свой старый шурф, набрал из него песка в лоток и зашел в речку по колено. Стал умело промывать. Бугай подошел сзади, терпеливо ждал. Мутную воду сносило течение, на дне лотка все меньше и меньше оставалось отмытой породы. Сундук лихо закончил промывку и вышел на берег. Осторожно ссыпал шлих на тряпицу. «Вот! А ты не верил!»

Бугай склонился и потрогал пальцем желтые крупинки золота. Их было для одной пробы очень много, этих тусклых зернышек, похожих на латунные опилки. Сердце его радостно заколотилось: «Не может быть! Ведь тут дурное золото! Теперь я...» И, не додумав до конца, что теперь будет делать и кем станет, не сдерживая ликования, заговорил:

— Твою ма-а-ать! Сунду-ук! Как тебя угораздило найти такое богатое месторождение?! Прорва золотья! За работу!

Со временем он подчинил Сундука своей воле, тот оказался обычным бесхребетным бичом-алкашом. Стал им командовать, помыкать, ругал за неповоротливость и лень. Работали они от зари до зари, но постепенно, все чаще, Бугаю приходиламысль: «Почему я должен буду поделиться с этим «козлом»? А мешочки их все тяжелели, и мысли эти, об овладении всем золотом, уже не покидали его ни днем, ни ночью. Осторожно расспросил Сундука и выяснил, что тот даже не прописан в Сурумане и жил там, где придется. Что уезжал частенько на «материк» кутить, продав золото. Кто станет искать бича-забулдыгу? Тут и созрело окончательное решение — убить.

Бугай решил, если кто из немногих знакомых в Сурумане спросит о Сундуке, сказать, что тот укатил на «материк», а еще лучше самому спрашивать о нем... Надежнее! Когда продаст золото в Таас Дюляе, где у него был надежный скупщик, тогда ищи-свищи...

Он очнулся от раздумий, быстро вскочил на ноги. Умостил рюкзак за спиной, перезарядил ружье. Надо было шагать, чтобы не застигла ночь.

Только к вечеру он доплелся к трассе, еле передвигая ноги от усталости и голода. Узнал мост, где они сошли с автобуса. Он подошел к нему и сел на обочине, совершенно выбившись из сил. Тупо смотрел на светлый бег воды, видел стайки мелких хариусов. Трасса пустынна, ни одной машины. Он думал, что делать с ружьем. В случае, если найдут Сундука, а у него это ружье... Беды не миновать, это страшная для него улика. Ну, а если еще придется вернуться за золотом на ту речку? Ружьишко будет нужно... Тяжело поднялся, разобрал ружье и завернул его в старые портянки. Спустился под мост и засунул ружье меж плах, за поперечную балку у самой насыпи. Теперь найти ружье могли только сняв настил.

Бугай опять выбрался на дорогу и внимательно прислушался, но звука мотора так и не услышал. Успокаивал себя, что труп Сундука не найдут теперь и через сто лет, а может и медведь сожрать без остатка. Тайга большая...

Наконец его слух уловил далекое жужжание мотора. Оно постепенно приближалось. Он взял в руки рюкзак и вышел на трассу. Должны же взять человека, вышедшего из тайги. Скоро показался груженый самосвал с прицепом. Бугай поднял руку и стал махать над головой. Машина замедлила ход и остановилась. Он торопливо заскочил на подножку.

— Братцы! Подкиньте до Сурумана!

В кабине было двое молодых парней. Они пристально разглядывали бородатого и худого незнакомца с лихорадочно запавшими глазами. Наконец один из них подвинулся к шоферу.

— Садись... Подкинем. А что ты здесь делаешь? — спросил длинный и худой парень с черными усиками, сидящий за баранкой.

— Приехал на рыбалку и заблудился... Неделю шлялся по сопкам.

— Далековато забрался. Ты что, один на рыбалку ездишь?

— Не люблю компаний, я старый бродяга — тайги не боюсь.

— Ну и как клевало? Много наловил харюзов? — С затаенной усмешкой спросил второй, толстый и круглолицый парень с ранним брюхом.

— Наловил хорошо, но пришлось съесть... да и портятся они быстро. А потом уж не до рыбалки было, плутал...

— Что же ты, старый бродяга и плутаешь? — опять недоверчиво скосил глаз толстый, — так и до беды недалеко. В отпуску, что ли?

— Что? Э-э... да так, конечно, в отпуске...

— Леша, может быть, немного передохнем, — повернулся толстый к шоферу, — перекусим малость и человека подкормим.

Шофер молча кивнул и вырулил на обочину. Резко скрипнули тормоза. Они вытащили из сумки свежий хлеб, термос, сахар и масло. Увидев эти продукты, Бугай с жадностью уставился на них, а потом стал торопливо есть, почти не прожевывая. Толстый налил что-то в кружку и протянул.

— На, выпей с устатку... чистый спирт.

От радости у Бугая все взыграло внутри. Он взял кружку и стал пить. «В память о тебе, Сундук!» — прошила жгучая мысль, опалила сознание, как спирт горло...

Загадка «С»

После детективного телевизионного фильма семья Захара Эленева сидела за ужином. Марианна, взглянув на мужа, неторопливо и с интересом спросила:

— Заха-ар. ну что ты скажешь о кино? Понравилось?

— Да так, ничего путного... — пожал он плечами, — такие фильмы нравятся людям несведущим в делах суда и следствия. Любой же человек, связанный с нашей работой, смотрит с удивлением и жалостью к авторам фильма за их дилетантство. Сказки с юридическими и процессуальными ошибками. Настоящих детективных фильмов совсем мало...

— Захар, сегодня наш сын бегал на лыжах, — с радостью выговорила Марианна, — когда он утром сказал, что будут соревнования по лыжам в школе, я искала, но так и не нашла его вторую рукавичку. Поэтому дала ему одну свою. Товарищи посмеялись над ним, а потом как было дело, Айал... расскажи-ка сам.

Айал, продолжая есть, застенчиво улыбнулся.

— Эй, ну... Я рассердился на них и пришел первым.

— Молодец! Это уже характер, — похвалил он сына, — есть русская пословица: «Хорошо смеется тот, кто смеется последним». После ужина давай посмотрим, что вы проходите в школе, мне очень интересно...

Они после ужина прошли в комнату сына, и Захар помог ему готовиться к урокам. Затем вернулся в зал и сел в кресло. Из-за частых командировок очень редко ему выпадает такой свободный вечер, чтобы нашлось время помочь сыну в учебе. Все Марианна...

Работа заполняла в жизни Захара все, даже редкие часы отдыха. Постоянный поиск новых и свежих фактов в расследовании преступлений. Порой ему казалось, что он тянет нить с неведомой катушки и нет этой нити конца... Но все же она приводила к истинному преступнику.

И сейчас он думал о запутанном деле об убийстве Александровой. Появились кое-какие сдвиги. Был произведен повторный осмотр останков неизвестного человека, найденного геологом на речке Андычан. В резиновом сапоге покойного обнаружили самодельный нож, сделанный профессионально, наверняка в зоне. Нож показывали в нескольких колониях преступников, но никто не признавал мастера, изготовившего эту финку. Наконец, в одной из колоний подобным ножом было совершено преступление. Допросив владельца финки, всё же узнали, кто ее изготовил. Сначала заключенный, который выточил этот нож, категорически отказывался. Он знал, что за такие штучки по головке не погладят, но припертый доказательствами и очной ставкой, сознался. Как выяснилось, он изготовил три таких финки. Двоих сразу удалось установить, но третьим оказался пропавший без вести в 1979 году бывший заключенный Фомичев, по прозвищу Сундук. По заключению судебно-медицинской криминологической экспертизы выяснилось, что убит именно Фомичев. Он был застрелен из ружья двенадцатого калибра двумя зарядами, второй выстрел произведен в упор, в голову.

Эленев допросил людей, у которых квартировал Фомичев в Сурумане, и узнал, что Фомичев уехал в августе 1981 г. на рыбалку с человеком по фамилии Пашкаренко, которого погибший называл кличкой «Бугай». Как выяснилось, Пашкаренко появился в Сурумане незадолго до этого, нигде не работал постоянно и вел скрытный образ жизни. На рыбалку они отправились в Якутию. В конце сентября Пашкаренко объявился в Сурумане один, при случайной встрече с хозяином, где квартировал Сундук, сказал: «Фомичев через Дяру улетел на юг». Больше Пашкаренко никто не видел в Сурумане, скорее всего куда-то выехал. Определив день их поездки на рыбалку, Захар выяснил фамилию шофера автобуса, на котором они добирались в тайгу. Тот хорошо запомнил двух подвыпивших молодых мужчин, которые шумно вели себя до самой высадки в глухой тайге, на мосту через верховья реки Андычан. По фотографиям он узнал Фомичева и Пашкаренко.

Удалось выйти на шоферов автобазы «Артык», Николаева и Мухамедьянова, которые у моста через Андычан подобрали и довезли в Суруман заблудившегося рыбака. Им были предъявлены фотографии четверых людей, на одной из которых они оба узнали Пашкаренко.

Судя по корешкам авиабилетов, след Пашкаренко уводил в Челябинск. Собралось много фактов, обличающих его в преступлении, поэтому по статьям: 90, 91, и 92 уголовно-процессуального кодекса РСФСР, было вынесено решение об его аресте. Только что пришла радиограмма из Челябинска о его задержании. Прежде, чем его доставят этапом в Якутск для следствия, надо подготовиться и разобраться во всех деталях дела. Явно, что Фомичев убит Бугаем, который и должен прояснить многие вопросы. Кому он продал золото, или увез с собой? Знает ли он Засыпкина? Имеет ли отношение к гибели Александровой? И еще остается загадкой, кто помечен буквой «С» в дневнике Гелены Александровой... Из всех ее знакомых с именем, начинающимся на «С», оказалась подруга детства Светлана, но она давно уже выехала за пределы республики, а фотограф Степанов, работающий в комбинате, охарактеризован только положительно.

Покойница написала: «Надо обязательно встретиться с «С» и объясниться». Значит, этот «С» был ей хорошо знаком, на него она возлагала надежды...

Эленев вдруг вспомнил, как два дня назад к нему на работу пришла Капитолина. Она вошла в кабинет без стука и сразу прикрыла за собой дверь. Захар поднял глаза от документов и, пораженный, замер. Перед ним стояла шикарно одетая женщина, словно с картинки из журнала мод, в дорогой шубе из лисьих лапок. Она кокетливо улыбалась, наслаждаясь эффектом от своего явления. Как-то обиженно и жалобно промолвила:

— Здравствуй, Захар... ой! Захар Захарович...

— A-а, Капитолина, здравствуй, здравствуй! Проходи, садись.

Не переставая улыбаться, она медленно прошлась по кабинету и осторожно села на краешек стула, не снимая шапку из чернобурки, будто говоря: «Посмотри, как я хороша...» Склонив голову набок, смотрела ему прямо в глаза со своей загадочной улыбкой.

— Я вам не помешала?

— Нет, нет... Я ведь просил, если что-нибудь узнаешь новое о сестре, то скажешь мне. Удалось что выяснить?

Капитолина сразу померкла и опустила глаза, сползла улыбка с ее накрашенных губ.

— Что я могу узнать? Это ваше дело... все узнавать.

— Узнаем, узнаем. А у тебя какое дело? Или просто так...

— А если у меня нет никакого дела, — игриво ответила она, — разве я не могу зайти к старому знакомому, вспомнить Черное море... Просто зайти в гости, можно?

Эта наигранность ему не понравилась, особенно намеки на Черное море. Меж ними там ничего не было «криминального». «К чему этот намек?» — подумал он. По его убеждениям: пьют, балдеют в ресторанах, заводят любовников и любовниц лишь те, кто не знает, чем заняться в жизни и в свободное от работы время. Он же, окунувшийся с головой в любимое дело, живущий им ежечасно, не понимал расточительства времени у таких людей, их беззаботности. Как можно мягче он проговорил:

— Капитолина Семеновна, мы делаем все возможное, чтобы найти убийцу вашей сестры.

— Да-а?! — вопросительно и удивленно воскликнула Капитолина. — И что... есть люди, которые попали под подозрение?

— Есть.

— Кто же, если не секрет?

— Секрет... Пока не могу сказать, идет следствие.

— Ах, да... понимаю. А тот бичара Давыдов? Вообще-то, я пришла пожаловаться на него. Оградите меня от его опеки, пожалуйста. Недавно заявился ко мне домой... я его жутко боюсь! Моя женская интуиция подсказывает, что Давыдов обязательно замешан в убийстве сестры. Наверняка у него есть дружки-уголовники. А вдруг он и меня... — Капитолина всплакнула, вынула платочек из сумочки и стала вытирать расплывшуюся на щеках краску.

— Не бойтесь. Я говорил с Давыдовым на той неделе. Знаю и о том, что он приходил к вам в дом. Он четко вспомнил, как проводил Гелену до автобуса и приходил, чтобы рассказать об этом.

— Рассказать?! Еще чего! — ядовито усмехнулась она. Куда делось ее кокетство и улыбка. — Смотрите, если что случится...

Эленев не стал отвечать на ее предостережение, повернулся к пишущей машинке и стал печатать документ. Не отрываясь от работы и давая понять, что разговор окончен по причине занятости, он мимоходом обронил:

— Кстати, а случайно не знаете знакомого своей сестры, у которого имя или фамилия начиналась бы с буквы «С»? — он продолжал стучать по клавишам машинки до конца строки, а когда поднял взгляд на гостью, то заметил, что Капитолина разительно переменилась в лице. «Возможно, показалось?» — засомневался он и еще внимательнее стал смотреть на нее.

— Не-ет, не знаю... нет, — проговорила она почти шепотом, голос тоже выдавал смятение.

— Да ладно, не старайтесь вспомнить. Я просто так сказал, — опустил он глаза к машинке и снова стал печатать.

— Ну ладно, Захар Захарович, я пошла, — услышал ее смятый голос, — я вижу, что у тебя для знакомых нет совсем времени...

— До встречи... — сухо попрощался Эленев и еще раз с интересом оглядел незваную гостью, скрывшуюся за дверью. У нее даже походка из вальяжной и вызывающей стала стремительной. Капитолина словно убегала из кабинета.

Эленев задумался: «Действительно ли она изменилась в лице, когда услышала вопрос о «С»? Или ему показалось? К сожалению, отвлекся на машинку, печатая. Только мельком увидел ее лицо. В любом случае этот вопрос ее неприятно поразил. Явно, она что-то утаивает... Почему же она не желает помочь найти побыстрее убийцу своей сестры?»

— Захар, сын наш уснул. Может быть, пойдем прогуляемся? — прервал его размышления голос жены.

— Ладно, идем, — Эленев торопливо оделся. Прогулка перед сном стала в их семье традицией.

Над городом низко стелились темные тучи. Видимо, они принесли оттепель, сорят мелкими снежинками. Под ногами поскрипывает снег, тускло светят огни фонарей. Захар с женой пошли в сторону Зеленого Луга, в непроглядную тьму спящей под снегом и льдом долины Лены. Здесь воздух по-особому чист и свеж. Взявшись за руки, они побежали под горку своей тропинкой. Марианна смеялась и вскрикивала, боясь упасть. Они долго пробирались все дальше от города к своему заветному стогу, обнесенному изгородью из жердей. Захар вытянул из него пучок сена и с наслаждением вдохнул запах увядшей травы. Снова на память пришло детство, как работал с отцом на сенокосе, и опять подкралась грусть... Для якута, выросшего на природе, сенокос — великая отрада и радость. Незабываемое и прекрасное время, которое помнится потом всю зиму. Какое это наслаждение косить, сгребать подсохшую траву в самую жару и копнить на закате, среди колкой стерни чистого луга. Приятно видеть плоды своего труда — копны. Но сенокос связан у Эленева со страшной трагедией, потерей отца... Сейчас, вдыхая аромат слежавшегося сена, он опять вспомнил тот сенокос, ему казалось, что эту траву косил отец. Кто были его убийцы? Мысли его вдруг перескочили в сегодняшний день, вернулись к загадочной букве «С». Кто же это такой? Кто?! Надо обязательно выяснить...

— Заха-ар, этим летом поедем в район, на твою родину. Не надо ехать на юг, — неожиданно проговорила Марианна, вспомнив свой родной алас.

Они еще ни разу не отдыхали на юге семьей. Собирались каждое лето взять путевки, но разные обстоятельства мешали воплощению мечты.

— Конечно, обязательно, — машинально проговорил Эленев, — из его головы не уходила мучительная мысль о букве «С». — Летом будем отдыхать на нашей родине, у нас не хуже...

* * *

Пожилой, сутулый и мрачноватый человек слонялся по своей рубленой из лиственницы избе. Разобрал постель и приготовился ко сну, но опять встал и обошел комнаты, заглянул во все углы, тревожно прислушиваясь. Стояла могильная тишина глубокой ночи. Даже собаки не лаяли в поселке, схоронившись от мороза. Человек испытывал это нервозное беспокойство уже более сорока лет. Страх сделал его молчаливым и угрюмым, принудил сторониться людей, жить бобылем в этой занесенной снегом избе, вдали от родных мест... Боится встречи с родными и давними знакомыми... Несколько раз думал пойти к властям с повинной, дать о себе знать на родину, но годы шли, и это желание уже не появлялось вовсе. Жил на окраине Сурумана отшельником, нашел себе такое занятие, которое поглощало все время и мысли, затянуло и закрутило. А теперь уж и до конца жизни осталось немного. Зачем знать людям, кто он такой. Никому не ведома его жгучая тайна, с божьей помощью уж доживет с нею остаток дней. На его благодатной и теплой родине вряд ли остались в живых родственники, кроме родного младшего брата... Где он сейчас, может быть, и его уже нет на белом свете? Свои и чужие давно потеряли его следы на земле, а теперь кто станет искать давних агентов абвера? Споткнулся он в самый решительный момент, если бы не этот неверный шаг, жил бы припеваючи за границей без страха... В любой стране, кроме этой...

Чтобы отогнать навязчивые мысли, одолевающие его каждый день, он рывком поднялся с кровати и опять стал ходить по дому. Почудилось, что кто-то мягко стукнул в окно. Он осторожно приподнял занавеску и присмотрелся. В свете фонаря густо валил снег, все померкло в белой пелене.

Была такая же непогодь, когда он попал в плен. Только моросил мелкий и нудный дождь, непролазная грязь хлюпала под ногами... Около двадцати человек бойцов выбирались из окружения по старым дорогам сквозь дремучий и мрачный лес. Командовал молоденький лейтенант, недавно окончивший краткосрочные курсы и сразу же попавший в пекло боев. Он убеждал их своим еще мальчишеским тенорком, что скоро они минуют линию фронта и попадут к своим. Шли безостановочно ночь и день, а лесам не было конца. Неопытный командир вряд ли знал точное направление, отдавая противоречивые приказы, и они кружили, бросались то в одну сторону, то в другую. Никто не умел ориентироваться. Голодные и усталые, боясь развести костер и согреть кипятку, повалились они кулями на хвою под ели в один из вечеров и уснули мертвым сном. Лейтенант направил четверых людей в караул и тоже уснул. Заснул и караул. Немцы разбудили всех грубыми пинками коротких сапог, предварительно собрав оружие. Только лейтенантик спросонья лапнул на себе кобуру и успел вынуть пистолет, но тут же скрючился от автоматной очереди.

Потом был лагерь военнопленных. Однажды в бараке к нему привязался с расспросами сосед по нарам, назвавшийся Коноплевым. Назойливость и чрезмерное любопытство насторожило. Сказал ему, что не нравится советская власть и готов служить немцам. На горьком опыте он знал, что многие, открыто ругавшие фашистов и верящие в победу Красной Армии, тут же исчезали из барака и пропадали бесследно. Их расстреливали. В среду военнопленных были внедрены провокаторы. Однажды утром его вызвали. Сердце от страха и неожиданности так колотилось, что готово было выскочить из груди, когда его завели в комендатуру. В кабинете присутствовал еще и немецкий офицер, который свободно говорил по-русски. Без особых вступлений и расспросов, офицер задал прямой вопрос: «Ты хочешь работать на нас?»

Пришлось согласно кивнуть головой под острым взглядом немца. «Только бы остаться в этом аду живым, лишь бы выжить. А потом будет видно», — билась пугливая мысль. Офицер довольно улыбнулся и проговорил: «Мы давно знали, что ты ненавидишь Советы». После этого тщательно записал рассказ пленного о своей прошлой жизни: где родился, живы ли отец и мать. Заставил подписать какую-то бумагу. В заключение сказал: «Мы верим, что ты готов служить нашему фюреру, поэтому направляем в специальную разведшколу. Там пройдешь окончательную проверку и будешь вскоре заброшен для работы в глубокий тыл русских. Жизнь твоя будет зависеть от разумного служения нам. У нас очень длинные руки, в случае чего достанем и там».

Таким образом он оказался в секретной разведшколе, расположенной недалеко от фронта. Через пару месяцев ускоренной подготовки, пришло время заброски в советский тыл. Они вылетели в непроглядную темную ночь на транспортном самолете и были выброшены на парашютах. Летчик ошибся, или просто не долетел до места, боясь рассвета и русских истребителей, диверсант упал в болото и начал тонуть. Выручили стропы парашюта, зацепившиеся за кочки и кусты, только благодаря им вырвал тело из засасывающей грязи и с трудом выполз к берегу. Среди ночи слышал какой-то крик с середины болота, но вскоре он стих. Долго искал напарника, а когда рассвело, то увидел его парашют далеко от берега в самой пучине топи. Стало ясно, что напарник утонул и ждать его нет смысла. Накатил противный страх, он суетливо собрал свой парашют и утопил его в болоте. Боясь, что по парашюту напарника его обнаружат, дернул бегом вдоль берега. Вскоре наткнулся на зависший контейнер с вещами и рацией, который сам выбросил из самолета. Взял из него вещмешок с деньгами и документами, но больше ничего трогать не стал. Если найдут, пусть думают, что диверсант был один. Долго бежал по лесу, путая следы. Вскоре успокоился, не чувствуя погони. Переоделся в старенькую военную форму из вещмешка, избавился от всего лишнего кроме денег и выбрался на дорогу. До ближайшей станции ехал на попутке, совершенно не думая о городе, куда должен был явиться по заданию абвера. Пересаживаясь с одного эшелона на другой, предъявляя в случае проверки документы из госпиталя о демобилизации по хитрой болезни, он уезжал все дальше от фронта и растворился бесследно в огромной Сибири. Вот так он оказался в холодном и забытом богом Сурумане... Документы его были настолько надежно сработаны умельцами из абвера, что ни разу не вызвали и тени подозрений. Без хлопот устроился на работу. На первых порах подмывало явиться к чекистам и рассказать о себе, покаяться. Пусть дадут срок, но вокруг были лагеря, и он знал, что можно схлопотать «вышку», если за простой плен давали десять лет. Бывшие «хозяева» его так и не нашли, чекисты не интересовались его прошлым, так и жил потихоньку в постоянном ожидании и страхе.

Со временем освоился и стал знакомиться с людьми, которые добывали в этих краях золото. Не с теми, кто вкалывал на прииске, а с торгующими металлом потихоньку. Вскоре вышел на «хищников», пропадавших летом в тайге на промысле, и стал покупать у них золото. Стоило оно дешево, а денег от немцев привез много... После войны этих вольных старателей быстро отловили и пересажали, но один из них, самый удачливый и надежный, еще долго таскал золотишко и продавал, пока тоже не попал в засаду. Но скупщика не выдал, за такие дела и в лагере можно найти смерть — у больших денег длинные руки. Так где-то и пропал безвестно этот старатель. В начале пятидесятых годов тайная спекуляция золотом принесла хорошие барыши. Часть золота он продал втридорога залетному скупщику-зубнику — и нет бы угомониться, но жадность ненасытная толкала на все новые «золотые» дела. Ничего не покупал, ходил в старенькой одежонке, некуда было тратить свое богатство, но вновь и вновь отыскивал «хищников», вернее их жалкие остатки после бесконтрольного старания во время войны. В конце концов стал сам формировать и направлять в нужное дело таких людей. Приглядывался к пьяницам и освободившимся из тюрьмы, одалживал им деньги, щедро угощая выпивкой, а потом незаметно втягивал в запретную добычу золота. Сначала платил щедро и развращал деньгами, шальными заработками этих недотеп, но потом так жестко «закручивал гайки», что старались они и голодовали в тайге почти задарма, денег получали только на месяц хорошей пьянки. Позже у него был надежный бич по кличке Сундук, который смылся на материк и пропал насовсем. Не очень-то верилось, что Сундук «завязал» и убежал, это был трусливый и бесхребетный алкаш, который на материке пропадет от голода, за пьянку никто его не станет держать на работе. Тот Пашкаренко, что притащил продавать металл и возмущался, что мало получил за него денег, очень не понравился... Наглый и злой, мог он запросто пристукнуть Сундука в тайге. Пашкаренко был очень возбужден, сразу же исчез из Сурумана...

Не спалось. Он опять подошел к окну и приоткрыл занавеску. За окном бесшумно и густо валил снег. Это надолго. Ему пришла мысль, что снег, как и время, скрывает всю грязь, ямы и колеи. Время тоже невидимым покрывалом гасит былое, все тает в радужной дымке прошлого... Оно, словно этот чистый снег, укрыло его участие в войне, плен, лощеного офицера абвера, разведшколу и многое другое, во что иной раз даже не верится, словно и не его это была судьба. А она и не была его судьбой с тех далеких лет, когда взял в руки документы и прочел свое новое имя: «Арташес Маркосян». Долго к нему привыкал и свыкся, вжился, влез в чужую шкуру накрепко. Видимо, с этим именем безвестного земляка и придется помирать. Кому он теперь нужен, когда снег Времени скрыл все следы...

* * *

Но как он жестоко ошибся... Пашкаренко, доставленный из Челябинска этапом в следственный изолятор якутской тюрьмы, был храбрым только на первом допросе, городил чушь в надежде запутать следствие. Припертый неопровержимыми доказательствами, все выложил до мельчайших деталей, в надежде миновать «вышку». На второй день подробно рассказал, а потом сам написал, что золото продал армянину по кличке Каменный Глухарь, четко описал его дом и указал адрес в Сурумане. Истинно: «Сколь веревочке не виться...» Сразу же установили, кто таков Каменный Глухарь. Им оказался Арташес Маркосян, живущий с самой войны в Сурумане, работавший многие годы сварщиком на стройке, вышедший на пенсию.

Захар Эленев не стал торопить события. Прежде всего он изучил документы, по которым Глухарь устраивался на работу в далекие годы войны и послал на их основании запросы в архивы Министерства обороны. После того, как пришел ответ, что в указанной части Маркосян не числился, Эленев подключил к следствию Комитет госбезопасности. Совместно быстро выяснили через центральные архивы, что Арташес Маркосян в 1942 году обучался в разведшколе абвера на оккупированной территории, архивы этой школы удалось захватить нашей разведке. Поисками его после войны не занимались только потому, что в немецких документах была отметка: «погиб при заброске». Доверились ей. Вскоре доставили фотографию того Маркосяна и сравнили с Каменным Глухарем. Сходство не вызывало сомнений. Кроме этого, сотрудники КГБ провели экспертизу документов, которые сдал мнимый «раненый фронтовик» при устройстве на работу. Они оказались умело сфабрикованными. Шила в мешке не утаишь... Столько лет скрывался, и все же выявилось настоящее лицо... Вряд ли догадывался успокоившийся за многие годы выпускник школы абвера, что над его головой собираются тучи...

* * *

Захар Эленев прилетел в Суруман вместе с сотрудником КГБ, теперь дело вышло за рамки уголовного. Туда же привезли под конвоем Пашкаренко для следственного эксперимента, он должен был показать на местности, где и как убил Сундука. Они получили у местного прокурора санкцию на арест и обыск дома Маркосяна, прихватили двух милиционеров, сдавших Пашкаренко в следственный изолятор, и взяли с собой майора милиции из городского управления. Все вместе подъехали к высокому забору, окружающему дом Каменного Глухаря. Эленев нажал кнопку электрического звонка у тесовых ворот трехметровой высоты.

— Крепко прячется реликтовая птичка, — пошутил майор.

— Да-а, — хмыкнул Эленев, — каменный глухарь занесен в Красную книгу, очень редкая птица стала... при мамонтах жила...

Через некоторое время скрипнула дверь в доме и они услышали старческий низкий голос:

— Кто?

— Открывай, милиция, — спокойно сказал майор.

Немного погодя загремел тяжелый засов и приоткрылась калитка. За нею стоял согбенный старикашка в накинутом на плечи полушубке с непокрытой лысой головой. Только за ушами торчали пучки седых кучерявых волос. Он погладил лысину и изумленно промолвил:

— О-о-о! Сколько вас много. Чую, решили обыскать нищего старца, у которого нет ничего кроме клопов и тараканов. Знать плохи дела у хваленой милиции... Заходите, гости дорогие... ищите...

Спокойствие и уверенность его привели в некоторое замешательство Эленева. Мелькнула мысль: «Если Пашкаренко наврал, то уж документы военной прокуратуры не врут». Чтобы сразу ошарашить Глухаря и отрезать пути к отступлению, строго сказал:

— Вы арестованы, Маркосян, но-о... не как скупщик краденого золота, а как изменник Родины. Не ломайте перед нами комедь...

Все увидели, как смертная бледность залила благодушное лицо старика, безвольно открылся рот от этих внезапных слов, и ужасом налились глаза. Потом с каким-то внутренним облегчением хозяин промолвил:

— Я сорок лет ждал этого... наконец-то...

Во время обыска он сидел неподвижно на табурете, не поднимая от пола глаз. Когда два милиционера с трудом затащили в дом железный ящик и грохнули его на стол, он поднял голову и протянул безмолвно руки к нему, но потом разом сник, почуяв на плече чью-то ладонь.

Старик сгорбился и вдруг горько заплакал, запричитал, словно на похоронах, вытирая слезы трясущимися руками: «Мое... мое...»

— Было закопано в центре огорода, сверху картошку сажал, — оживленно проговорил майор, — хорошо, что попросили взять миноискатель. Век бы не найти без него, — он ловко орудовал ножом, поддевая ржавую крышку ящика с остатками голубой краски. — Понятые, идите поближе!

Особо никого не надо было приглашать. Все присутствующие обступили стол и замолкли от увиденного. Когда майор снял крышку и убрал промасленную бумагу, глазам открылось невиданное богатство Каменного Глухаря. Ящик был наполнен до краев золотым песком. Майор повернулся к сидящему хозяину и сурово, с издевкой проговорил:

— Как много у тебя клопов и тараканов... золотых... а прикидывался нищим, в тряпье ходил. Ты что, жизнь новую собирался себе купить за это, или в могилу с собой забрать? Жаде-е-ен...

Маркосян поднялся и распрямил спину. Совершенно безразлично посмотрел на золото, потом оглядел всех и резко произнес:

— Я знаю, что меня ждет... Все расскажу... Но при одном условии. Разыщите и дайте мне встретиться с братом... напоследок... Его зовут Назар Казарян... Он в Армении.

— Вы его увидите послезавтра, — неуверенно ответил Эленев. Он вспомнил таксиста, нашедшего труп Александровой. Тот рассказывал при беседе, что в войну пропал его брат. Захар даже вспомнил его имя. Но такое фантастическое совпадение не умещалось в голове. И все же он спросил: — Ваше настоящее имя Сурен?

— Да, — вздохнул сидящий, — Сурен Казарян.

— Как тесен мир, — покачал головой Эленев.

Опять в тупике

Когда Сурен увидел своего младшего брата, то совсем раскис и весь затрясся в рыданьях. Обвил дрожащими руками за шею испуганного Назара, который был на голову выше. Что-то лепетал неразборчиво по-армянски, и только одно имя можно было разобрать: «Назарик». Сурен выговаривал имя брата ласково, по-отечески нежно и все заглядывал в глаза его, о чем-то умолял и ждал...

Назар держал себя скованно, он никак не мог поверить, что этот полусумасшедший лысый старик со слезящимися глазами — его брат, которого он запомнил веселым и сильным песенником. Невольно отстраняя от себя его цепкие, дрожащие руки, смятенно выдавил по-русски:

— Ну, успокойся, Сурен... встретились ведь... Как ты мог не дать о себе весточки?! Я ждал тебя все эти годы...

Старик опять запальчиво стал что-то говорить по-армянски, но Эленев прервал его:

— Я прошу говорить на русском языке...

Братья оба сразу замолчали, но потом Сурен опустился без сил на стул и начал умолять простить его тяжкий грех... Он сам сказал о плене и школе абвера, что заброшен был и теперь пойман. Что опозорил весь свой род и брата... Назар слушал его молча, только желваки ходили по скулам. Он поражался самому себе, что слушает этот рассказ совсем равнодушно, словно говорит не его старший и любимый с детства брат, а совсем чужой человек, нарочно назвавшийся этим святым для него именем. Еще теплилась надежда, что вдруг окончится эта нелепая встреча, выяснится истина. Не мог этот предавший родину человек быть Суреном... Но тот все плакал, всхлипывал и вдруг стал вспоминать их родителей, их дом, проклинать себя. Назар коротко рассказал о себе, слова исходили нехотя, он наконец убедился, что это действительно Сурен, ибо услышал такие вещи, о которых знали только они двое.

Когда закончилось время свидания и конвойный уводил брата, Назар все же не сдержал свой темперамент и глухо промолвил:

— Лучше бы ты погиб на фронте... лучше бы не было этой встречи... Как ты мог предать свои песни и свою землю... Нет у меня больше брата!

— Инч?!^[2] — испуганно промолвил Сурен, а когда смысл сказанного дошел до него, в отчаянии проговорил: — О-о-о, моя черная, проклятая богом жизнь... Ты прав, нет мне прощения!

На следующий день после этой встречи, Эленев вызвал Сурена Казаряна на допрос. До этого Глухарь вел себя развязно, пытался шутить на допросах и явно находился в нервном возбуждении, но сейчас зашел в кабинет понурый, измученный бессонницей и молчаливый. Это сразу бросилось в глаза.

— Казарян, — проговорил Захар, закладывая в машинку чистый лист бумаги для протокола, — на прошлом допросе мы говорили о войне и плене, как вы были завербованы абвером, как прибыли в Суруман и кем работали. Сегодня меня интересует суть дела. Вспомните, когда, у кого вы покупали золото и кому продавали, сколько металла прошло через ваши руки.

— A-а? О ком это вы? — прошептал Казарян, бессмысленно глядя на следователя. Видимо, в мыслях своих он был далеко-далеко...

— Вы что, не поняли вопрос? Я упрощу его... Расскажите все о своей деятельности по скупке и продаже золота. Все! Начните с первого «хищника», который принес вам металл.

— Какое золото, какой «хищник»? — Казарян сердито выговорил эти слова, все еще плутая в своих мыслях. Потом вдруг судорожно привстал, выпучил глаза и, ловя ртом воздух, упал головой на стол.

— Продавал ли золото шоферам из Якутии? — спросил Эленев.

— Нет!

— А этих людей знаешь? — Захар показал ему фотокарточки Засыпкина и Свистунова.

— Нет! Вижу впервые.

— Посмотри как следует, может, случайно где их встречал?

— Мне нет смысла темнить. Не видел! Моей памяти дивились еще инструкторы в разведшколе. Я не забуду тех, кого хоть раз видел.

— Значит, вы утверждаете, что никуда, кроме Сурумана, не вывозили золото и не продавали?

— Так и есть.

— Ну ладно, прочтите свои показания и распишитесь.

Когда подследственного увели, Захар несколько раз прочитал протокол допроса и тяжело вздохнул. Основное расследование — по убийству Александровой — опять зашло в тупик...

За какие грехи...

Легкий туман волшебно таял и светился под яркой луной, над гладью огромного озера. Сквозь него плыл человек в лодке, он стоя отталкивался шестом. Что-то было знакомое в его облике. «Может быть, это мой отец?» — с радостью подумал Захар, с нетерпением топчась на берегу озера. Внезапно его встряхнули за плечо. Всё: лунная ночь, озеро, человек в лодке, разом исчезло, и он проснулся. Еще не открывая глаз и плутая в полумраке улетевшего сна, он с трудом разлепил отяжелевшие веки и услышал голос жены:

— Захар, тебя срочно просят к телефону.

Он быстро вскочил, растирая лицо руками и сгоняя остатки сна, прошел босиком к телефону в прихожую.

— Захар Захарович, здравствуй, — донесся близкий и энергичный голос Хомподоева. — Когда ты прибыл?

— Только что, полчаса назад. Что случилось?

— Ты явился вовремя. Сейчас за тобой заедет машина и дуй на место происшествия. ЧП! Представь, чуть не убили Капитолину Александрову!

— Ка-ак?! — изумленно вымолвил Захар и потряс головой.

— Вот та-ак... Капитан Бобин тебе все объяснит. Езжай!

У Эленева усталую сонливость как рукой сняло. Быстро умылся, стал бодрым и расторопным. Жена с удивлением смотрела, как он стремглав одевается.

— Что случилось, Захар, куда ты?

— Вызвали с работы, мне нужно немедленно ехать.

— А как же чай? Поешь что-нибудь... Ужин готов.

— Потом, потом...

Застегивая на бегу пуговицы зимнего пальто, он выскочил во двор. На улице темно, только ярко горят окна соседних домов. Вечернее время, пора свободного отдыха после работы. Люди смотрят телевизор, ужинают, читают книги... Редко выдаются ему такие беззаботные вечера. Ослепив фарами, из-за угла вынырнули милицейские «жигули». Захар пошел навстречу, махая рукой. Из машины вылез крупный человек в черном полушубке с погонами.

— Захар Захарович? Я — Бобин. Пожалуйста, садитесь.

Когда машина рванула с места, Эленев повернулся к милиционеру.

— Что случилось? Объясни кратко.

— А вот так и случилось, — крякнул Бобин. — Вечером, в половине восьмого, нам сообщили, что была попытка убийства женщины. Потом выяснилось, что к Александровой пришла подруга Изамира Полякова с мужем Аркадием. Это было около семи часов. Они позвонили, но дверь им никто не открывал. А изнутри шел запах газа. Поляковы, обеспокоенные этим, подняли шум. Вместе с соседями, они взломали дверь и вошли в квартиру. Хозяйку обнаружили в бессознательном состоянии на диване. Все четыре конфорки газовой плиты были открыты, еще бы минут двадцать и Александрова наверняка бы задохнулась. К нашему приезду она пришла в сознание, рвалась и кричала на весь дом: «Помогите! Спасите!» В общем, от испуга находилась в полупомешанном состоянии.

— Где она сейчас?

— Дома. Врачи скорой помощи осмотрели и дали заключение, что ничего страшного нет, раны отсутствуют. Сильное потрясение. Врач сделал ей укол. Короче, ничего страшного. Стукнули по голове.

В это время машина остановилась у пятиэтажного панельного дома. Они поднялись по лестнице и вошли в квартиру. Было прохладно, форточки и балконная дверь все еще открыты. Захар молча осматривался, он отметил, что квартира полна импортной мебелью и коврами. В чешской стенке горки хрусталя, на телевизоре видеомагнитофон и коробки с кассетами, много импортных безделушек. Эленев заглянул во вторую комнату и увидел там двух женщин. Лицо у Капитолины было бледным и измученным, на голове марлевая повязка. У Захара шевельнулось чувство жалости к ней, он расстроенно подумал: «Кому же они перешли дорогу? Как же найти этого убийцу. В этом нападении и моя вина, что не смог раньше обнаружить преступника... Нужно работать скорее!»

Они вдвоем с Бобиным прошли на кухню. Там колдовал судмедэксперт и недовольно ворчал:

— Печь вся грязью и жиром замазана, тут столько рук побывало, что сам черт не разберет. До милиции соседи все истоптали и излапали.

— Им же пришлось выключать газ, чтобы спасти Александрову, — проговорил Эленев и повернулся к Бобину. — Протокол оформили?

— А как же, дело свое знаем, — он протянул несколько исписанных листков.

Эленев быстро пробежал их глазами и попросил:

— Пригласи сюда Александрову, — он пододвинул к кухонному столу табуретку.

Капитолина вошла через некоторое время, слабо охая и держась руками за голову. Он указал ей на табурет:

— Садитесь, Капитолина Семеновна.

Она, словно в беспамятстве, прошла мимо и плавно села.

— Капитолина Семеновна, я приношу искреннее сожаление в связи с сегодняшним преступлением. Думаю, что этот случай имеет связь со смертью Гелены. Я понимаю, что сейчас вам трудно говорить, но очень прошу дать ответы на некоторые вопросы.

Александрова сидела с отсутствующим видом, но все же прерывисто ответила:

— Захар Захарович... я только что все рассказывала вашим работникам... все сказала... Мне очень тяжело опять...

— Капитолина Семеновна, я все понимаю. Но у меня всего три вопроса, прошу ответить на них. Во-первых, в протоколе записаны ваши показания, что когда вы услышали звонок в дверь...

— Я спросила: «Кто там?»

— И вам ответили, что принесли телеграмму, надо расписаться?

— Да... Это сказал через двери мужской голос.

— Этот голос никогда не слышали?

— Нет... незнакомый.

— Второе... Из-за того, что вывернули лампу в подъезде, чтобы она потухла, и в коридоре была темнота, вы никого не увидели, когда открыли дверь? Они тут же оглушили вас тяжелым предметом? Вы упали после удара? Кричали?

— Не пом-мню-ю... Я страшно перепугалась.

— Неужели вы не заметили их облик, ведь из комнаты шел свет, хотя бы их рост, во что были одеты?

— Не-ет... Они были одинаковые... Вроде, один повыше... Нет! Не помню! Они сразу залетели в квартиру и один из них выключил в прихожей свет... Все было так быстро и страшно... Никого из них не помню, — Капитолина вдруг уронила голову на стол и зарыдала, закрыв лицо ладонями. Ее волнистые волосы рассыпались по плечам и столу. — За какие грехи я попала в такую черную беду?! Чью тень я перешагнула, что меня хотят убить! О, мучение...

— Капитолина Семеновна, успокойся... Капитолина... — Эленев встал и вышел в комнату. Там спросил шепотом у судмедэксперта: — Сильно пострадала Александрова?

— Ударили крепко по голове, но кожа осталась целой.

— Значит, ее оглушили на короткое время.

— Конечно.

— Результаты экспертизы срочно отправьте мне. Какие еще есть следы в доме?

— Я же говорил, — опять сердито засопел эксперт, — все следы уничтожены и затоптаны. Тут побывало полдома народа...

— Ладно, ладно, — следователь положил руку на его плечо, успокаивая, — я пошел. — Затем повернулся к капитану Бобину. — Давай сходим еще разок к соседям.

— Они ничего не знают, я их сюда приводил в качестве понятых.

— Все же сходим.

Они вышли на лестничную площадку и хотели уже позвонить к соседям напротив, но вдруг Эленев остановил руку капитана у кнопки звонка.

— Давай сначала спустимся в нижнюю квартиру, которая под квартирой пострадавшей.

— Я там тоже был.

— Пошли, — он спустился первым и нажал кнопку. Дверь открыла толстая старуха с морщинистым лицом и седыми волосами. — Простите за позднее вторжение, — он показал удостоверение, — вы слышали о происшествии наверху?

— Слышали, слышали... Сколько подлецов развелось, бандитов! Да вы проходите, проходите в дом, не стойте на пороге. — Она провела их в кухню и усадила. — Этот товарищ, — показала она на капитана, — недавно был тут, все выспрашивал... Но я ничего абсолютно не слышала.

Эленев внимательно разглядывал вентиляционное отверстие на стенке под потолком кухни. Спросил хозяйку:

— Через вентиляцию слышен разговор в кухне наверху?

— Если там говорят громко, особенно когда выпивают, то слышно все, до слова можно разобрать. Как радио...

— Сегодня вечером вы были дома?

— Конечно! Я же на пенсии, изредка хожу в магазин, а так сижу тут сиднем...

— С какого времени знаете Александрову?

— С тех времен, когда вселились в этот дом. Знаемся с ней не особо, она ж молодая. Забегает иногда что-то одолжить по мелочи...

— Что она одалживала?

— А что женщина может одолжить? То чай кончился, то соду... Или гость внезапно приехал, а угостить нечем, даже хлеба нет... Вот и бежит ко мне.

— Понятно, — остановил ее Эленев, — значит, никакого шума не слышали?

— Нет, нет...

— Ладно, спасибо, — Захар пошел к двери и вдруг задумчиво остановился, пропустив из квартиры капитана. Повернулся к хозяйке. — Есть ли многодетные семьи в вашем подъезде?

— У Мельниковых... шестьдесят третья квартира, у них трое ребятишек. Семья порядочная, не пьют, не шумят...

— Я у них тоже был, — проговорил Бобин.

— Сходим еще раз, — Захар распрощался состарухой и вышел на лестничную площадку. — И что сказали Мельниковы?

— Они тоже ничего не слышали и ничего не знают.

— А у ребят ты спрашивал? У детей?

— Нет, я разговаривал с их отцом.

— Ладно, — Эленев взглянул на часы, — я сам зайду к ним, а затем уеду домой на автобусе. Ты завтра утром мне принесешь копию протокола, показания свидетелей и Александровой.

— Слушаюсь! — по-военному четко ответил Бобин. — Мне можно ехать?

— Езжай, я сам доберусь.

Хозяева шестьдесят третьей квартиры радушно встретили позднего гостя. Мельникова оживленно затараторила:

— Мы и у детей своих расспросили, но никто ничего не видел и не слышал.

— Да-да, — вступил в разговор муж, — держа на коленях мальчика лет пяти, — школьники наши уже легли спать.

— А этот вот малыш? — Эленев погладил мягкие волосы на голове ребенка.

— Э-э, это наш вольный казак! Не можем устроить его в детсадик, приходится мне сидеть с ним вдвоем дома, — забрала его у мужа мать и усадила к себе на колени.

Мальчик что-то старательно рисовал, прикусив высунутый от старания язык.

— Молодец! Как он хорошо рисует, — похвалил Захар, — у него есть способности, смотрите, какие чистые и четкие линии.

— Это его каждодневное и любимое занятие, — улыбнулась мать, — бумаги и карандашей не напасешься. Уже их столько собралось, хоть выставку открывай.

Эленев еще поговорил с хозяевами и распрощался. Уже в коридоре, когда спускался по лестнице, шевельнулась еще робкая мысль... У него появилось такое ощущение, что преступник совсем рядом, в этом доме...

* * *

Федор Давыдов вяло плелся на работу, гудела с похмелья голова. Ноги казались ватными, чужими. Вчера, после работы, он шел мимо винного магазина и отворачивал голову. Ведь клялся, что не заглянет больше туда. Но какая-то неведомая сила тянула к дверям, в оправдание свое подумал: «Загляну на минуту и куплю курева».

В прокуренном и пропитанном перегаром магазине грязный пол и обшарпанные стены. В углу громоздились пустые ящики. Он стал в шумную очередь. Многие в ней были уже крепко выпивши, пришли за добавкой. У ящиков томились безденежные бичи, в надежде встретить знакомого и присоединиться к бутылке. Когда подошла очередь Давыдова, он неожиданно для самого себя проговорил: «Бутылку и сигарет пачку». Руки, оказывается, тоже сами давно приготовили нужную сумму денег... Он выхватил покупку из рук продавца, отстранив кинувшихся к нему знакомых алкашей, выскочил из магазина.

В доме было холодно и одиноко. Он включил свет, не растопляя печь и не раздеваясь, схватил со стола большую кружку и вылил в нее всю бутылку. Выпил ее за два раза. Закурил, присел на кровать. Водка оглушающе ударила в голову, сразу прояснилось все вокруг, поднялось настроение. Даже смерть Гелены в этот момент ему показалась дурным сном, что это было давно и неправда... Ему почудилось, что если сейчас пойти к ней домой, то откроет дверь именно она... Улыбнется и посмотрит так, как могла ласково смотреть только она. Потом, стройная и прекрасная, легко и грациозно пройдет через прихожую, приглашая в дом. И тогда исчезнет навсегда его пьянка и одиночество... шараханья с одной работы на другую. Геля вытащит его из этой беспросветности...

Настолько реальными были эти мысли, он так уверовал, что Геля жива, и его просто обманывали, что вскочил на ноги и выбежал на улицу. Он пошел быстро к ее дому... но ноги сами привели в тот же винный магазин. Денег едва хватило на вторую бутылку. Вернулся домой в своих радужных мечтаниях о Геле. Надо бы позвать своего дружка Хамсеева и поговорить за выпивкой... Но-о... Теперь их дом он обходит стороной. Мало того, что кидается ругаться жена, как сорвавшаяся с цепи дворняга. Сам Хамсеев тоже удивил... Пару месяцев назад вдруг явился с бутылкой водки в гости, поставил ее на стол и вытащил из кармана конверт.

— Федька, я сегодня получил письмо от сына из армии. Он стал чемпионом военного округа по боксу и выполнил норматив кандидата в мастера спорта. Ты послушай, что он пишет:

«Отец, в этот радостный и очень важный для меня день я прошу тебя только об одном! Брось пить! Сколько ты горя принес нам с мамой пьянками. Отступись хоть на старости от этого зла, поживи подольше, дождись внуков и правнуков. А я обязуюсь достичь того рубежа, о котором ты мечтал в своей юности. Буду мастером спорта, вот увидишь! Умоляю тебя, отец, не пей!»

Голос Хамсеева задрожал на последних строках письма. Он аккуратно свернул бумагу и положил в карман, тихо проговорил:

— Все, Федька! Завязываю! Это наш прощальный бал. Помянем мои пьянки. Я ведь только сейчас понял, что если бы не пил в молодости, мог бы заниматься боксом. А сколько страданий принес семье! Сколько денег пропил... боже мой! Все, с завтрашнего дня капли в рот не возьму. Баста!

Давыдов воспринял эти клятвы скептически, он не раз их слышал от соседа, от многих бичей, да и сам грешил этим. Сколько раз сам зарекался! И еще не довелось встретить пьющего, который сдержал бы свое слово.

После этого вечера все ждал, что Хамсеев не выдержит и придет выпить, даже звал его, но получал решительный отказ. На последнее приглашение тот зло выматерился и заорал: «Сказано тебе, что завязал с водкой!» Жена заметно радовалась таким переменам, ходила по двору и напевала, такого за ней ранее не примечалось.

Давыдов выставил бутылку, а пить одному не хотелось. «А если набраться силы воли и тоже завязать?» — пришла в голову мысль. Но бутылка так заманчиво блестела, так звала, а рука сама уже срывала пробку и наливала в кружку... Пил понемногу, что-то бессвязно бормотал и произносил тосты, вспоминая Гелену.

Проснулся рано утром совсем окоченевшим. Оказалось, что уснул прямо за столом, уронив голову на остатки закуски. Жадно пил холодную воду, мучаясь от страшной головной боли. Потом тащился улицей на работу, постанывая и проклиная все на свете. Толком ничего не соображая, сел в автобус № 2 вместо восьмерки и опомнился только в центре города. Вышел на остановке перед театром.

Брел, сам не зная куда, и вдруг услышал резкий голос. Кто-то произнес его имя. Федор обернулся и узнал следователя Эленева.

— Давыдов, куда ты идешь? Ну и видок у тебя, братец.

— На работу... р-работу...

— Сегодня к пяти вечера я буду ждать тебя в прокуратуре, есть дело, надо поговорить, — приказал он строгим голосом, — не вздумай опять напиться и не явиться! Доставлю при помощи милиции. Ясно?

Давыдов отмолчался, хотел уже идти дальше, но следователь добавил еще:

— Слушай, ты не знаешь кого-либо из знакомых Гелены, у которого имя или фамилия начиналась бы на букву «С»?

Давыдов отрицательно мотнул головой. Он ничего не соображал.

— Ну, ладно. Вечером жду в прокуратуре, — Эленев повернулся и ушел.

Перед Федором распахнулись настежь дверцы автобуса. Он тяжело поднялся в него и занял угол на задней площадке. Когда автобус поехал и его стало трясти, чуть не стошнило. Было так муторно, что он стал смотреть в окно, чтобы отвлечься. За окном проплыло здание прокуратуры. «О ком он спрашивал? О каком человеке на букву «С»? Я же никого не знаю из друзей Гелены... Девочка ты моя несчастная... Лучше бы я тебя вообще не встретил, приехала ко мне и погибла... — бормотал он себе под нос. — Помнишь, как мы вышли летом из кинотеатра «Мир» и попали под дождь? Потом мокрые ехали в автобусе. Кругом было солнце, а это маленькое облачко пролилось влагой словно только на нас двоих... Какими алмазами блестели эти капли на твоей одежде, на волосах, как ясно и радостно горели твои глаза! Какая была у тебя улыбка и глаза! Я тебе что-то тогда сказал и ты обрадовалась? Что я сказал? Что?!»

У Давыдова померкло все в глазах, голова бессильно ударилась об холодное стекло. Он почуял этот ледяной ожог на своем лбу и вспомнил: «Кстати... Да! Правда...»

От семидесяти двух копеек отсчет...

Пузатов расслабленно лежал в ванне, сложив руки на груди. Даже глаза закрыл от наслаждения. Прохладная вода успокаивала его тело и оживляла каждую клеточку. Припомнилось далекое военное детство, когда они еще мальчишками убирали хлеб для фронта... А вечерами, обгоревшие под солнцем и потные, всей гурьбой стремглав неслись к лесному озеру и прыгали в его прохладную глубину. Какое это было счастье! Были и радостные моменты в голодном детстве, когда ценили каждую крошку хлеба, испеченного наполовину с лебедой. А сейчас? Появился откуда-то железный закон: «Хочешь жить — умей вертеться». Когда же это понятие стало для него нормой существования? Может быть, после окончания средней школы, когда ринулся по путевке на великие стройки Сибири? Да нет же... Вкалывали на стройке с таким энтузиазмом, что никто не думал о деньгах. Деньги валялись в общежитии по тумбочкам, а стильные вещи считались в рабочей среде буржуазной пеной... Никто не копил вещи, жили весело и беспечно, а деньги не знали, куда тратить. Жили они четверо холостяков в одной комнате, ходили на танцы и ухаживали за девчатами, у которых руки были шершавыми от бетона. Там он повстречал свою первую любовь, стройную и симпатичную бурятку Галю... Позднее он знал многих женщин, дело доходило даже до свадеб, но образ хрупкой девушки в брезентовой робе, заляпанной известковым раствором, остался в его памяти до сих пор. Снятся ее тонкие брови под белым платочком, темная челочка и смеющиеся глаза...

Когда же пришла эта мысль к нему: «Хочешь жить — умей вертеться»? Возможно, с того памятного дня рождения? В то время он окончил курсы шоферов и обрел профессию. Возил на самосвале бетон и стал зарабатывать больше, но все равно деньги уходили, как вода в песок. Стал крепко попивать... Может быть, тогда и задумался, чтобы прекратить разгул?

В бригаде была добрая традиция совместно отмечать дни рождения тем, у кого они выпадали на один месяц. Ему справляли двадцать пять лет. Пели и танцевали до полуночи, потом разошлись. Он проводил Галю до ее общежития. Была ранняя весна, снег стаял и разлился лужами, днем подсыхала на припеках земля. Ночь весенняя... Он обнял Галю в полутемном подъезде и хотел впервые поцеловать, но получил звонкую пощечину. Девушка вырвалась из его рук и сурово промолвила: «Ты со всеми так поступаешь? Мне это не нравится!» Такая обида накатила, что он выскочил на улицу, даже не попрощавшись с Галей. Ведь ничего дурного он не хотел. Побежал к своему общежитию и сел на скамейку у входа, чтобы успокоиться. Уставился в огромную лужу под ногами, в которой отражались светлые окна их общего жилья, и задумался: «Чего достиг я в свои двадцать пять лет? Ничего... Ни жилья, ни семьи, ни денег...» Он машинально порылся в карманах и стал доставать из них мелочь. Выкладывал монетки рядышком на скамейке. Оказалось, что свой день рождения он встретил с семьюдесятью двумя копейками в кармане. Все ушло на угощение, на водку... Другие в его возрасте... Он тут вспомнил друга Владика, который шоферил на семитонном «МАЗе». Жили они в одной комнате. Владик успел исколесить всю страну, работал в Молдавии, в Прибалтике, в Мурманске, в Магадане. Высокий и худой, он был на удивление проворным в работе и шустрым в жизни. Как-то рассказал о Магадане, о высокой зарплате там. Что там и коэффициент один к двум, и прочие надбавки. Получалось, что в Магадане получают шофера втрое больше. Тогда и кольнула зависть, а этот разговор уже никогда не забывал.

Обиженный Галей, он долго сидел на скамейке и твердо решил податься в Магадан. Наутро собрал рюкзак, рассчитался со стройки и уехал.

Над входной дверью затрещал звонок, и Пузатов очнулся от воспоминаний. Он определил, что пришла Норушка, это ее троекратный звонок. Пришлось быстренько обмыться и покинуть ванную. Вытерся наспех полотенцем, одел на голое тело махровый халат. Звонок опять затренькал трижды.

— Сейчас, сейчас, Норушка, — он торопливо подскочил к двери и открыл ее.

Вошла молодая женщина, одетая в меховую шубу. На голове соболья шапка. Она с улыбкой смотрела на него, а когда муж попытался поцеловать, рассмеялась:

— Погоди, погоди... ты ведь совсем мокрый.

— Заждался, помираю с голоду. Приготовь что-нибудь поесть. Я сейчас домоюсь и выйду.

Он вернулся в ванную и хорошенько вымылся под душем. Опять пришел на память тот двадцатипятилетний парнишка с разложенной на скамейке мелочью, вроде бы это и не он был... Грустно улыбнулся. Теперь свой юбилей он в состоянии отметить в любом столичном ресторане. Когда приехал в Суруман и устроился таксистом, то поначалу старался вернуть сдачу пассажирам, было неудобно брать «на чай». Но они сами бросали щедрые подачки, видимо, здесь это почиталось за шик. За день набегало более полусотни «левых» рубчиков. Привык к купеческой лихости северян, к их хвастливому богатству. Очень редко тут рассчитывались строго по счетчику. Появилась скупость. Отдавать червонец в гараже механику уже не хотелось, слесарям тоже «на магарыч» бросал жалкие рубли. Одно время его выдвинули в механики, но он категорически отказался, прикинув, что потеряет на чаевых больше зарплаты.

Говорят: «Аппетит приходит во время еды». Деньги так изменили его натуру, что хотелось иметь их все больше.

Это случилось в праздничный день Первомая. Резкая перемена в его жизни опять произошла весной... После демонстрации в городе таксисту было работы много. Он возил людей до самого вечера. Кроме плана, «сшиб» уже рублей семьдесят, а желающих прокатиться «с ветерком» не убавлялось. К одиннадцати часам вымотался и спешил сдать дежурство в таксопарке. Не утерпел остановиться у магазина, когда заметил человека с поднятой рукой. Вдруг да окажется попутчик, а лишний трояк не помешает. Незнакомец заглянул в такси и обдал шофера водочным перегаром.

— Шеф! Надо достать бутылку водки, плачу четвертак!

Пузатов раздумывал. В машине водки не было, но четверть сотни на дороге не валяются. Коротко приказал:

— Садись, найдем!

Развернул машину и поехал к себе домой. С тех пор, как прибыл на Север, он почти совсем бросил пить, но спиртное всегда держал для случайных гостей. Машина мчалась по улице. Из окон домов лилась музыка, люди пели песни и справляли праздник на полную катушку. Пузатов видел в зеркальце лицо пассажира, развалившегося на заднем сиденье. Тот имел смешной нос картошкой, толстые губы и все морщил лоб, что-то бормоча непонятное. Пузатов научился определять пассажиров с первого взгляда. Об этом подумал: «Геолог или лесоруб». Снова отвлекся, следя за летящей навстречу дорогой. Новый мотор гудел ровно и сильно. Вдруг сзади послышался голос:

— Шеф! Не гони лошадей... Давай покалякаем.

— Слушаю. — Шофер обернулся и удивился. Пассажир казался совершенно трезвым. Пузатов уже с испугом вглядывался в его колючие и внимательные глаза. Высказал свою догадку: — Ты геолог?

— Почти угадал, — неопределенно хмыкнул незнакомец. — Давай брать быка за рога. Вижу, что ты таксер не промах... Купишь металл?!

— Сколько?

— Сто грамм... всего-то пять кусков^[3].

— У меня нет столько денег...

— Хва-ат... Шеф, я тебя не понял и меж нами не было никакого разговора. Ясно?!

— Что... поторговаться нельзя? — Пузатов остановил машину и повернулся к пассажиру. Не хотелось упускать этого дельца с золотом. — Четыре куска и ни рубля больше.

— Годится, — усмехнулся незнакомец. — Сторговались!

Вот таким нехитрым разговором бывший строитель, потом шофер и таксист Пузатов, завел знакомство с бичом Калгановым по кличке Кабан. Этим прозвищем тот даже гордился...

Кабан пропадал каждое лето неведомо где. Пузатов не знал, куда исчезает его новый знакомый, чем он занимается и где, но догадывался, что тот промывает золотишко в тайге. Глубокой осенью Кабан объявлялся весь заросший щетиной, в рваной и прожженной у костров одежонке и исхудавший до неузнаваемости. Продавал тайно добытое золото и всю зиму кутил, ночуя у знакомых женщин. Они его подкармливали и холили до весны. Изредка Кабан приходил к Пузатову, когда деньги кончались, и приносил новую порцию металла.

Иногда они вместе пьянствовали. Пузатов нарушал свой зарок не пить, для пользы дела... Кабан быстро пьянел, становился болтливым и хвастливым. У него была одна «голубая мечта» — накопить побольше деньжат и махнуть на Черное море, да купить там себе домик... Но денег из-за пьянок не хватало всегда. Пузатов поддакивал и согласно кивал головой, а сам насмехался в душе над спившимся «хищником», не умеющим жить. Не хотелось обижать выгодного для себя человека. Однажды Кабан проговорился во хмелю: «Ты наверняка знаешь старика Маркосяна? Его все тут знают... Тихий такой старикан, мухи не обидит... Молчун. Когда я буду рвать отсюда на юга, то выпотрошу этого ангелочка! О-о! Ты не представляешь даже, сколько у этого деда золота! Наверное, за весь его металл и деньжата можно купить Суруман целиком. Ты спрашиваешь, откуда я все это знаю? Я ему столько металла перетаскал! Прорву! Был у него еще один надежный кадр — Сундук... трусливый и хлипкий, но удачливый, зараза! Он знал такие богатые россыпи и в тайге жил как дома... Убрал его Маркосян, или по его приказу шлепнули... Сундук мне рассказывал по пьянке... Ты слушай! Слушай! Брось ты этот чайник, пусть кипит... воды много... золота много... жизнь одна! Так вот. Сундук таскал ему золотье килограммами и сдавал за копейки, он мне жалился пьяный, плакался в жилетку... Дурак! Золотье у Маркосяна в доме, верное дело... Он его не продает, а копит, как бурундук. Верное дело... Он ни с кем не дружит. Под полом хрыч прячет металл... Выпотрошу! Вот та-ак, наливай мне полный стакан, я жисть полную хочу! Давай споем о Черном море...»

Пузатов с того времени стал присматриваться к домику Маркосяна, исподволь приходили мысли: «А не тряхануть ли мне самому этого деда? Он же не заявит в милицию, что украли золото?» Мысли эти стали одолевать... Уже не хватало металла, который скупал у Кабана, хотелось развернуться шире, хапнуть разом побольше и на время затаиться. Люди, с которыми он связался на Кавказе, платили за металл бешеные деньги, они готовы были купить сколько угодно. Но когда Пузатов расплачивался с Кабаном и двумя связниками, возившими золото на юг, то ему казалось, что остается сам без денег, жалкие гроши... Нужно было развернуться по-крупному. Если взять металл у старика, можно будет смыться подальше от этих холодных мест и жить до конца дней припеваючи... Но как взять? Значит... убить...

Стук в дверь ванной его напугал. Доплыл ласковый голос жены:

— Ты там не утонул? Стол уже накрыт.

— Сейчас, милая, сию секунду, — он стоял перед зеркалом и смотрел на свое отражение, медленно расчесывал волосы. Мысли опять вернулись на круги своя: «Золото есть — деньги есть!» Шальные тыщи... разве можно от них отказаться?»

Он закрыл душ, вытер лицо полотенцем, продолжая думать о своем: «А если есть деньжата — весь мир у твоих ног. Есть все: вино, девочки, красивые тряпки и легкая беззаботная жизнь. Разве бы пошла за него такая красавица, как Норушка, будь он нищим и беспризорным, как Кабан? Но все же надо быть осторожнее. Пришлось поволноваться прошлой осенью, когда связник попался в самолете на пути в Москву. Хорошо, что действовал через посредника и связник не знал меня в лицо. А иначе — хана... Посредник застрелился, а «Пан» в Москве, ухлопав на золото денежки южан и потеряв металл — повесился. А может быть, его повесили? Как удачно все получилось! Концы в воду... Руки коротки теперь и у милиции, и у тех скупщиков... Не-е... по-умному можно дела делать. Пузатов не дурак... Есть еще одна ниточка и канал сбыта металла. Но его можно в любое время перекрыть... оборвать эту ниточку. Сейчас его связник повез партию металла в Якутск. Канал надежный... А если что... Терять нечего. Потом ищите ветра в поле...»

Пузатов, довольный собой, все еще стоял перед зеркалом, тщательно укладывая прическу. Его недавно расстроила свежая новость, что старика Маркосяна повязала милиция. Не успел «тряхнуть» деда никто... Весь город был переполнен слухами, которые распустили соседи-понятые. Болтали, что при обыске у деда нашли столько металла, что два милиционера еле затащили ящик в дом. А это ведь несколько пудов... «Значит, за Маркосяном следили, — подумал он, — а если бы я сунулся туда и засветился? Да-а, жадность фраера сгубила... Надо стать осторожным зверем... иначе...»

И вдруг он поймал себя на мысли, что с завистью вспоминает то время, когда у него было всего семьдесят две копейки мелочью. Была весна... Ничего-то он тогда не боялся, спокойно спал и жил. А ведь это было самое прекрасное время...

— Еда остывает, — опять послышался робкий голос Норушки.

— Иду-иду, — он отворил дверь и жадно стал целовать свою жену, словно вот-вот кто-то войдет и разлучит с нею навсегда.

Она дурашливо смеялась и вырывалась, но он серьезно и долго целовал ее, отгоняя все страхи и назойливые мысли о деле...

* * *

Машина выскочила на ровный лед заснеженной Лены, и Корней облегченно вздохнул. Вдали манили огни города, усталость от долгого рейса разом прошла. У него поднялось настроение: вот и кончается утомительный путь по бесконечным серпантинам и ухабам зимника. Нога сама давила на педаль газа, казалось, что машина обрадовалась и мощно неслась по гладкой дороге. Город приближался, над ним сиял купол света.

Корней много раз бывал в дальних рейсах. На этот раз из Сурумана выехали колонной в четыре машины, но все они отстали в горах Оймяконья. Там было по два водителя в каждой машине, они люди бывалые и не любили рисковать быстрой ездой. Напарник Корнея, Василек, угодил в больницу с приступом аппендицита, пришлось ехать одному. Пытался выпросить другого напарника, всякое может случиться на зимнике, но начальник автобазы встретил его холодно. Сердито посмотрел на Корнея через полированный стол и отрезал:

— Шоферов у нас лишних нет, крутись в ближних рейсах.

Еще неизвестно, когда Василек выпишется из больницы, а без дальних рейсов получки не жди. Едва тариф накрутишь. Поэтому он рискнул поехать один. Бригадир поломался, но согласился. Ему план тоже нужен.

По правде сказать, Корнею нравилось ездить одному. По всей трассе есть шоферские гостиницы для отдыха, в крайнем случае можно съехать на обочину и поспать в машине, не выключая мотора. А в этом рейсе лучше быть без лишних глаз... Таксист Пузатов, с которым он познакомился сразу, приехав в Суруман, снова дал тяжелый железный коробок. Попросил доставить туда же, куда и раньше Корней отвозил такие передачки. Если все будет нормально, то по возвращению обещал дать двести рублей, как обычно. А что не передать? Два стольника как с неба упадут в карман! Такие поручения ему не в первый раз исполнять. Корней догадывался, что может быть в коробке, плотно заклеенной в толстый целлофан. Но отгонял страхи и успокаивал себя: «Да плевать мне, будь там хоть золото. Оно же не мое и знать ничего не хочу! А вот от Пузы двести рубчиков получу...» Беспечно он жил и вольно...

Корней в школе занимался борьбой, любил показать свою силу. В одно время даже называл себя преемником дагестанского борца Насрулла Насруллаева, но спорт его не принял. Так и остался Корнеем... А с Пузатовым они близко сошлись после одного случая. Три года назад у Корнея умер отец, а у него в то время не оказалось денег для проезда на похороны. Решив, что у таксиста должны быть деньги, попросил взаймы двести рублей, чтобы добраться в Дяру. Пузатов одолжил деньги, а когда молодой шофер принес долг, категорически отказался брать деньги назад. Покровительственно похлопал Корнея по плечу и проговорил: «От нуждающихся людей я возвращения долга не требую, а уж если о чем-то попрошу... сделай одолжение тоже... не откажи».

Когда начал работать после похорон отца, тогда и отвез первую тяжелую коробочку в Якутск. Когда передал посылку второй раз, Пузатов дал ему двести рублей и сказал: «Каждый раз за такую услугу я буду платить тебе столько же... Но помни наш первый разговор, что об этом не должен знать никто... Если посылка попадет в чужие руки, ты меня не знаешь... нашел на дороге. А если кому пикнешь — пеняй на себя...»

Корнею не нужно было таких предупреждений, ему было абсолютно все равно, что везет и куда, лишь бы платили хорошо. Да и зачем об этом рассказывать? Он знал суровый закон, что человек с длинным языком имеет короткую жизнь...

Ему даже нравилось отдавать посылки той симпатичной бабе в городе. Он понимал толк в женщинах, а эта особа вызывала в нем желание сблизиться с нею. Раньше он сразу уходил, передав посылку и жадно оглядев красавицу-хозяйку, но сегодня решил идти напролом. Соврет, что негде остановиться на ночлег и напросится остаться. Никуда она не денется, повязаны одной веревочкой... Он сейчас вспомнил, как она кокетничала перед ним, получив увесистый сверток, а он неуклюже топтался у порога, весь пропахший бензином, стесняясь наступить грязными сапогами на шикарный ковер в прихожей... Дурень... В последний раз она была одета в узкие джинсы и совсем прозрачную кофточку, была вся видна, как на ладони. Бери и ешь... Как она радостно вспыхнула, получая и пряча «товар»... «Какой я был тюлень, — подумал он, — сколько раз был у нее и не мог остаться. Она, видать, и сама не против, раз так вырядилась в ожидании посылочки...»

Машину тряхнуло на выбоине, и Корней очнулся от мечтаний. Он незаметно уже въехал в город. Время позднее, светились редкие окна в домах. Ярко горели фонари на пустынных улицах, только иногда такси мелькали зелеными огоньками. Светофоры мигают желтым светом, езжай, куда хочешь, по спящему городу... Корней быстро нашел нужную улицу и заехал во двор большого пятиэтажного дома, осмотрелся... Все окна были темными. «Уснула», — подумал он, найдя холодно зияющее тьмой окно. Радостно шевельнулось сердце, что сейчас увидит ее заспанную, в наспех наброшенном халатике... Небось не выгонит в такое время из дому... А там видно будет... Бутылочку армянского коньячку берег для этой встречи с Сурумана...

Он положил в карман полушубка тяжелую коробочку и запер дверцу машины, оставив мотор работающим. Если даже заглохнет, то в радиаторе залит антифриз, ничего страшного... Спрыгнул на снег с высокой подножки. Уже схватился за ручку дверей в подъезде, но что-то заставило его оглянуться на сиротливо стоящую машину. Шевельнулось в душе неясное беспокойство. Кругом было тихо, мерно работала машина. Дом спал...

Корней открыл дверь и шагнул в подъезд. Было темно, хоть глаз выколи. Видимо, перегорела лампа... И вдруг! Он даже не успел испугаться, как его руки сжали, словно клещами, а в глаза ударил слепящий свет мощного фонаря. До сознания дошел тихий и уверенный голос:

— Не дергайся, Корней! Мы из милиции...

Он почувствовал, как на запястьях щелкнули холодные наручники.

Детские рисунки

Удивительно, но временами психология человека живет как бы отдельно и бесконтрольно. Иной раз застрянет в голове какое-нибудь стихотворение или песня, или вспомнится давний случай и накрепко застревает в голове, мешая здравому течению мыслей и жизни. Кто из нас не испытывал подобной несуразности...

Вот и Захар Эленев, шагая домой на обед, поймал себя на том, что бормочет укоренившиеся в сознании стихи и неосознанно пытается их напеть. «Все-е, — подумал он, — надо взять Марианну с сыном и съездить на родину отдохнуть от этого бесконечного следствия. Спятить можно от такого напряжения... Как я устал, измотался до чертиков в глазах...» В такие минуты ему хочется иметь хоть немного свободного времени, как у многих людей. Он вспомнил слова Алампы Софронова: «Почему мне не даете петь? Спою-ка я, спою...»

Марианна успела прийти из школы и приготовить обед. Они сидели на кухне вдвоем и разговаривали за едой о всяких пустяках. Мудрая жена хотела отвлечь его хоть немного от работы и дать роздых. Им нравилось такое семейное согласие, эти редкие минуты взаимного общения. Что может быть лучше, когда в доме слышен веселый смех и голос их сына, или когда они обнявшись стоят у окна и видят падающий осенний лист. Когда в долгожданную весеннюю пору солнце разгоняет зимний туман, торжествует свет, тепло и радость обновления земли. А как они горячо обсуждают хорошие фильмы по телевизору, который смотрят в зимние долгие вечера. Но особенно им нравятся летние прогулки по сосновому бору у дачи, теплые дожди и кукование кукушек, обещающих долгую-долгую жизнь...

Для Захара есть одно лишь спасение от бесконечной работы, это семья и добрая жена. Светлая противоположность тем погрязшим в зле преступникам, с которыми по долгу службы приходится общаться почти каждый день. Он ел и думал: «Марианна, милая ты моя, как тебе трудно нести одной все заботы по дому, как благодарен я тебе за тепло и понимание моих ежечасных забот».

Попив чаю, Захар прошел в спальню и прилег отдохнуть. Это уже вошло в привычку. Стоит расслабиться и закрыть глаза на десяток минут, как приходит бодрость после этого и светлеет в голове. Даже такой мимолетный отдых дает свежие силы для работы.

Марианна вошла в спальню со свежими газетами и проговорила:

— Захар, я тоже сосну часок. Ночью допоздна проверяла тетради и чувствую себя разбитой.

Он вздремнул немного и открыл глаза. Прижавшись к его плечу посапывала жена, рассыпав кудри волос по подушке. На губах ее вспыхивает и тает добрая улыбка, видимо, что-то снится хорошее.

Эленев познакомился с Марианной на танцах в клубе. Загадочно-нежный голос пел из радиолы: «И опять во дворе нам пластинка поет и проститься с тобой все никак не дает...» Захар украдкой разглядывал стоящих вдоль стен девушек, не решаясь пригласить на танец. И вдруг в груди екнуло, когда поймал устремленный на него взгляд от противоположной стены клуба. Незнакомка смотрела на него открыто и вызывающе. Он сам не понял, как, завороженный этим взглядом, нерешительно подошел к ней и промолвил осипшим от волнения голосом: «Вас можно пригласить?» Девушка мило улыбнулась и положила на его плечи по-лебяжьи белые руки. Танцевала она легко и энергично. Головокружительный вальс походил на дивный полет. Ему казалось, что все исчезло бесследно вокруг, он не замечал ни лиц танцующих, ни тесноты. Они вдвоем летели под эту волшебную музыку и песню, да светились невысказанной лаской ее искрящиеся черные глаза. Он пропадал в них и тонул, щемящая радость охватила и кружила голову. Они не сразу сообразили, что музыка кончилась, стояли посреди зала, и билась в голове строчка песни: «И прости-иться с тобой все никак не дает...»

С этого вечера он потерял покой... С нетерпением ждал встречи с Марианной, не мог уже жить без ее смеха, ее голоса, ее девичьего обаяния. Он расстраивался, если вдруг она замолкала и становилась грустной, но даже тогда оставалась загадочно-прекрасной и милой. Не мог наглядеться на ее глаза и губы, на жарко вспыхивающие от малейшего дуновения ветерка щеки, на ее густые и волнистые волосы.

Короче, влюбился по уши...

Сейчас, глядя на спящую жену, он переживал все их прошлое, казалась она ему еще прекраснее и дороже... Он опять вспомнил стихи Алампы Софронова:

Чтобы не потревожить ее сон, Захар осторожно поднялся и на цыпочках вышел из спальни. Умылся холодной водой и снова был готов к своей хлопотной работе. Но все же, когда стал одеваться, Марианна услышала и подошла.

— Уже уходишь? — печально проговорила и мило потерла глаза ладошкой, совсем по-детски.

— Иду...

Захар сбежал вниз по лестнице, а когда с улицы обернулся назад, то увидел Марианну в окне и помахал ей рукой. Она тоже подняла руку и помахала, словно провожала его надолго. Эленеву вновь припомнились бессмертные слова Алампы:

Захара поражала сила литературного слова, которая неподвластна течению времени. Строки, написанные около шестидесяти лет назад, остаются проникновенными и юными, будоражат душу и осветляют ее добром. Он зашел в здание прокуратуры и поднялся к себе. Около дверей кабинета увидел Давыдова. Тот стоял и комкал шапку в руках, смиренно проговорил:

— Гм... Вот, явился...

— Я же тебе сказал прийти вечером в пять часов.

— Он пришел уже давно, — вступил в разговор дежурный, — сказал, что вы вызывали.

— Ну ладно, — неопределенно обронил следователь, он открыл кабинет и впустил Федора.

Сел за свой стол и пристально оглядел его. Не было заметно, чтобы опохмелялся. Мучается и болеет стойко...

— Захар Захарович, — замешкался под его взглядом Федор, все еще терзая шапку в руках. — Вы спросили давеча о том, у кого из знакомых Гели имя начинается на букву «С»? Может быть, я ошибаюсь, но все же...

— Ну, ну, — нетерпеливо поторопил его Эленев. — Ты вспомнил кого-то с таким именем? Друг или подруга?

— Нет... не друг и не подруга, хотя это имя не настоящее, вроде клички, что ли...

Следователь поднялся и, взяв Федора за плечо, усадил на стул. Налил из графина ему полный стакан воды, а затем очень спокойно и миролюбиво сказал:

— На, выпей, Федя... Не торопись. Все расскажи спокойно и по порядку.

Федор в два глотка опорожнил стакан, а Эленев удивленно подумал: «Неужели и водку так пьет?»

— Вы знаете, мы дружили с Гелей уже несколько лет, но так меж нами ничего и не склеилось... Однажды летом мы вышли с ней из кино... это было года три назад. Шел дождь...

При этих словах голос рассказчика осекся и Федор отвернулся к окну. Еле заметная судорога прошла по его лицу, видимо, больно было вспоминать ожившие в памяти события и живую Гелю...

— ...Мы заскочили мокрые в автобус. Я почему-то сказал: «Наверное, твоя сестра очень хороший человек, ты мне о ней уже все уши прожужжала». Она обрадовалась такой похвале и сказала: «Ты о Сандро говоришь?» Я удивился: «Какая Сандро?» Тогда Гелена улыбнулась: «Мою сестру Капу так все домашние звали...» Вот... может, что не так, но этот разговор врезался в память...

Эленев, с загоревшимися глазами вскочил с места и торопливо открыл сейф. Вытащил и заправил в машинку чистый бланк.

— Молодец, Федор, все, что ты рассказал, сейчас запротоколируем... Это очень важно. — Он отстучал быстренько рассказ Давыдова о Сандро и проговорил: — По тому вопросу, что я тебя вызывал, приходи завтра к пяти. Видишь, у меня совсем нет времени сейчас говорить...

Эленев проводил Федора до двери, потом закрыл ее на ключ и сел за стол. Надо было хорошенько все обдумать. «Сначала надо как следует рассудить», — припомнились слова профессора Осянина, который учил их криминалистике в институте. Надо думать и думать, а уж потом принимать решение. Время нахрапистых следователей, когда лепили туфту и выбивали показания, ушло. Нужна истина... «Это значит, — размышлял он, — что Гелена решила поговорить с сестрой о чем-то очень важном для нее. Ладно, нужно выдвинуть эту версию на первый план. В первую очередь нужно еще раз поговорить с соседями Александровой, потом сходить в ресторан «Сайсары»... С этого и начнем!»

Эленев запер бумаги в сейф, взял дипломат, но в это время открылась дверь и зашел старик Харлампьевич.

— Ну как, Захар, появились сдвиги в твоем деле?

— Друг мой, я сейчас очень тороплюсь. Потом все подробно расскажу и приглашу на самый интересный допрос, — загадочно улыбнулся он, глядя на старого следователя.

— Ну хорошо, желаю успеха... Чую, что есть что-то новенькое, — Харлампьевич дососал папиросу, вышел, сгорбив свои узкие плечи.

Эленев добрался к дому Александровой и позвонил в квартиру 63. Двери открыла Мельникова, улыбнулась, узнав следователя.

— Пожалуйста, проходите, проходите. Ну как, нашли бандитов, которые чуть не убили соседку?

— Найдутся, куда они денутся, — он разулся, повесил пальто и прошел в кухню. — Простите, как ваше имя-отчество?

— Светлана Васильевна.

— Светлана Васильевна, если вы помните, я Эленев, следователь. У меня к вам такой вопрос... В вашем дворе у дома много следов грузовых машин. Вы запомнили кого-нибудь из шоферов этих машин? Что за машины здесь бывают, откуда приезжают?

— Да их разве упомнишь? — сожалеюще улыбнулась хозяйка. — Их тут столько бывает! Весь двор задымили газами, детям негде поиграть. День и ночь молотят моторы. Надо милиции принять меры. Некоторые наглецы заезжают даже на детскую площадку и раздавили песочницу. Так и ребенок может угодить под машину! Поэтому у меня Славик и сидит дома, гуляем вместе. В окошко смотрит и все рисует, все рисует...

Эленев вдруг резко выпрямился и тихо проговорил:

— А где сейчас Славик? В прошлый раз я видел рисунок машины...

— Спит. А машины он очень любит, как и все дети.

— Светлана Васильевна, я очень вас прошу... разбудите его. У меня к нему важное дело.

— Ну-у, если дело важное, придется разбудить, — рассмеялась она. Светлана Васильевна ушла в детскую комнату и оттуда послышалось хныканье Славика, видимо, не хотел вставать. Мать ласково шептала ему: «Вставай, Слава, пришел дядя-милиционер». Она принесла еще полусонного ребенка на кухню и усадила к себе на колени. Мальчишка тер спросонья глаза.

— Ну вот и человечек важный.

— Здравствуй, Славик, — склонился к нему Эленев. — Ты помнишь, как прошлый раз показывал свой рисунок Гагарина?

Мальчик прижался щекой к груди матери, настороженно поглядывая на гостя краем глаза. Утвердительно кивнул головой.

— Ну, молодец... значит помнишь. Послушай-ка, Славик, покажи мне все свои рисунки.

— О-о-о, этого добра хватает, целая охапка, — оживилась мать, — а ну-ка, милок, пойдем принесем дяде-милиционеру твои художества.

Взявшись за руки они ушли в детскую и вскоре принесли действительно целую охапку блокнотов и отдельных листочков с рисунками.

— Все, что он рисует, я собираю. Думала выкинуть, да руки не поднимаются на это. Когда подрастет, самому будет интересно посмотреть. Вам-то для чего его рисунки понадобились?

— Понадобились, — машинально ответил Захар, перебирая бумаги и листая блокноты Славика. — Так-так, хорошо... Прекрасно! Ай да Славик! Ай да художник! — радостно воскликнул он и показал мальчишке рисунок. — Вот эту машину где видел?

— А, это... — мальчишка застеснялся и зашмыгал носом.

— Через окно во дворе видел, — помог ему следователь.

— Да-а, — закивал мальчик.

— Да он такой любопытный, все марки машин знает, отец научил. Ведь правда, сынок? — ласково и гордо проговорила мать.

— На кузове этой машины действительно было написано так? Эти цифры и буквы?

Ребенок неопределенно пожал плечами.

— Да конечно же, он срисовал номер машины, и на всех рисунках они разные. А букв и цифр еще не знает, в школе научат. — Светлана Васильевна поцеловала сына в щечку.

Следователь просмотрел все рисунки и отобрал изображения машин. Удивленно покачал головой и промолвил:

— А ведь и правда! Ай да Славик! Светлана Васильевна, я эти рисунки на время заберу, но прежде мы заполним специальный протокол. Позовите пару человек соседей.

Заполнив в присутствии соседей протокол и дав им расписаться, Эленев положил рисунки Славика в свой дипломат и на прощание сказал:

— Ну, Славик, в любом случае я тебе принесу плитку шоколада. Из тебя получится художник, такой внимательный глаз. По рисункам узнаются даже марки машин. Молодец!

Выпрыгнув на остановке из автобуса, Захар торопливо направился к прокуратуре и поднялся в свой кабинет. Даже не раздеваясь и не снимая шапку, поднял трубку телефона:

— ГАИ? Вас беспокоит следователь по особо важным делам Эленев. Кто у телефона? A-а, Николай Николаевич, здравствуйте. Свяжитесь по своим каналам и немедленно выясните, где стоят на учете машины с такими номерами. Запишите, перечисляю...

Шило в мешке...

Капитолина Александрова зашла в кабинет стремительно, не скрывая своей злости. Она мельком оглядела старика Харлампьевича, слегка кивнула ему и небрежно бросила перед Эленевым смятую повестку.

— До каких пор вы будете надо мной издеваться?! Почему меня дергаете и без конца вызываете сюда? — прокричала она и недовольно уставилась сощуренными глазами на Захара.

— Садись, Капитолина Семеновна, — спокойно проговорил следователь, — наш разговор будет долгим... в ногах правды нет... — он кивнул ей на стул и открыл распухшее дело.

— О чем еще говорить с вами?! — опять истерично крикнула она. — Мало того, что убили мою сестру... какое право имеете мучить меня!

От этого обвинения Захар изменился в лице, дивясь ее наглости. Потом очень тихо и твердо проговорил:

— Кто твою сестренку зверски зарезал, лучше тебя никто не расскажет... Сандро!

Эти холодные слова так неожиданно окатили сердитую женщину, что она остолбенела, словно наткнувшись на незримую стену. Дрогнувшим и смятенным голосом спросила:

— Это что такое... почему так говорите, Захар Захарович?

— Разве непонятно? Тогда могу еще раз повторить... Я хочу услышать от тебя, как убивали твою сестру и кто?

Но она уже сумела взять себя в руки и снова закричала:

— Да как вы смеете!!! Я?! Я?! Я вам должна рассказать?! — Вскочила и замахнулась на Захара своей сумочкой, но Харлампьевич проворно перехватил ее руку и усадил на стул.

— Милая, успокойся, разговаривай по-человечески, — мирно проговорил старик.

— Ай и артистка-а... — сурово проговорил Захар. — Хватит закатывать истерику. Не ломай комедь, Сандро... Тогда мне придется рассказать, как было дело... Ты познакомилась с Панкратом Засыпкиным, жившим в Томтогоре Салдынского района... Засыпкин привозил золото от Пузатова, работающего в городе Сурумане таксистом. Передавал золото тебе, вернее, через тебя отправлял золото на юг своим сообщникам. Засыпкин имел от продажи золота большой куш, он щедро делился с тобой... Крепко взяв тебя в свои руки, он стал подбираться к сестре Гелене...

— Хватит, хватит!!! — На этот раз в ее выкрике не чувствовалось фальши. Она вдруг зарыдала, размазывая с ресниц краску по щекам дрожащими руками. Ревела безудержно и горько, потом все же стала успокаиваться и вытерла платком лицо.

Понуро сидела, опустив глаза, всхлипывала и некрасиво кривила рот. Из симпатичной, самоуверенной певички ресторана она разом превратилась в растрепанное и жалкое существо.

— Успокойся, дорогуша, попей воды, — участливо промолвил старик.

Она взяла трясущимися руками у него стакан, зубы дробно стучали по его краю, пока пила. Когда она немного пришла в себя, Эленев опять спросил:

— Ну, Капитолина Семеновна, ты будешь дальше рассказывать, или все же мне придется... Чистосердечное признание смягчит твою участь на суде.

В кабинете наступилатишина, нарушаемая только редкими всхлипами Александровой. Она довольно долго сидела, закрыв лицо руками, потом все же набралась сил и подняла на Эленева полные слез глаза. Невнятно что-то прошептала, но тут же снова разревелась и все же выдавила из себя:

— Я... я... сама... — она тяжко вздохнула и заговорила: — Да, с Панкратом мы были давно знакомы... Все это он сделал. Все! — Она схватилась руками за горло, словно от удушья, и опять потекли слезы. Словно боясь потерять сознание, стала говорить быстро. — Он сказал, чтобы я у сестры брала унты для его друзей и каких-то родственников с юга... Я знала характер Гели, что она не пойдет на это, и предложила: «Вы же с одного района, сам познакомься с ней»... Но тут он сказал, что они уже знакомы... Он меня вынудил взять отпуск и уехать на юг. Он мне для этого дал все: путевку, деньги, паюсную икру, ценные подарки. Всего этого было так много, что век не расплатиться... Поэтому... я сдалась... — Она снова заплакала. — Геля... моя бедная сестра... ведь она была совсем ребенком, а этот страшный зверь обманывал ее, как хотел... Он просил у нее унты, а когда Геля наотрез отказала, он и проболтался, что знаком со мной давно, что жил со мной... Что, дескать, я готова делать для него что угодно... — Она говорила, закрыв лицо руками, но слезы текли и текли по переносице и запястьям. — О-о-о-у-у! Проклятые деньги! Проклятое золото!... Геля мне позвонила, а я, как утопающий, хваталась за соломинку, старалась от нее все скрыть. Я сказала, что никакого Панкрата век не знала... Она, вроде, поверила мне... В конце октября Геля приехала в командировку, и я почувствовала к себе отчуждение... Она почти не разговаривала со мной... Мы обе не вспоминали Засыпкина... Потом наступил тот страшный, последний день октября... О-о-о-у! Какой же он был гад! Сестра уже собралась уезжать, но этот мошенник объявился в городе... Зная, что Геля живет у меня, что я на работе в ресторане, он вечером заявился в мою квартиру... Геля только что вернулась, побывав у подруги и Давыдова... Известное дело, они опять поссорились... Геля обругала Панкрата: «Ты низкий лжец, совсем не знаком с моей сестрой и смеешь клеветать на нее?!» А когда он ответил: «Знаю, или не знаю, пусть лучше сама объяснит», то Геля выпроводила его, быстренько оделась и прибежала в ресторан... Она пришла почти перед закрытием. Когда она задала вопрос и увидела мои глаза, сразу все поняла... Я пыталась ее успокоить: «Геля, не волнуйся, я все объясню...», — Капитолина снова зарыдала, уронив голову на стол следователя.

Эленев и Харлампьевич молча ждали...

— Мы пошли вместе по Сергеляху, мимо студенческого общежития, вышли на асфальт и направились в сторону ипподрома. Долго, очень долго шатались... Панкрат нас застал еще в ресторане и теперь мы вдвоем с ним успокаивали нашу девочку, конечно, врали и «изливали душу». Но она ничего не хотела слушать. Тогда Панкрат, он уже успел хватить бутылку коньяку, вынул из кармана коробку с золотом и стал бахвалиться: «Ты слышишь, малышка, все это золото, это богатство я дарю тебе... Я щедрый». Геля внезапно остановилась, сразу отбросив обиженный тон, сказала очень сурово: «Вот оно что? Воры! Я завтра же все расскажу в милиции!»... Затем... меня... ударила по лицу и побежала прочь. Панкрат заорал: «Стой!» и кинулся вслед за ней к озеру Сайсары... Я услышала... как сестренка моя вскрикнула и глухо застонала... С того момента ничего не помню... Утром проснулась дома, Панкрат спал на полу... Он словно сторожил меня, как собака... Только шевельнулась, он поднял голову и говорит: «Запомни! Ты ничего не видела! К счастью, к утру выпало много снега, и следов не осталось». Я пришла в такой ужас! Я так испугалась его, этого зверя... — Капитолина опять заревела, замотала головой, рассыпая прическу по плечам.

— Капитолина Семеновна, — проговорил Эленев, — несмотря на все случившееся, ты не перестала водить компанию с расхитителями золота. Этой ночью в вашем доме арестован шофер Корнеев, который доставил тебе золото от Пузатова из Сурумана.

— Мне теперь все одно... — Капитолина ответила спокойно и обреченно. — За то, что так жестоко растоптали мою Гелю и мою жизнь, я никого не стану выгораживать и жалеть. Никого! Пусть подавятся своим золотом и деньгами! Все расскажу, все что знаю и о чем догадываюсь! Все!

— Верю, Капитолина Семеновна. Я обязан... За то, что вы участвовали в убийстве человека и хищении государственной валюты... Я обязан взять вас под стражу сейчас же. Харлампьевич, позовите милиционера. Вот ордер на арест...

Когда старик вышел, она проговорила самой себе, ни к кому не обращаясь:

— Вот так закончилось наше знакомство на Черном море...

Эленев сделал вид, будто не услышал этих слов.

Харлампьевич открыл дверь, пропустил милиционера. Тот отдал честь Эленеву, ожидая распоряжений.

— Эта гражданка, — Захар кивнул головой в сторону Александровой, — напишет в соседней комнате свои показания. Проводи ее туда...

Капитолина у дверей обернулась, не смея взглянуть на Эленева, тихо проговорила:

— Прощайте, Захар Захарович...

Гордиев узел

Когда дверь наглухо закрылась за Александровой, Харлампьевич подошел и сел напротив Эленева.

— Погоди-ка, Захар, это что же получается? Я думал, что это дело безнадежно запутано, подобно делу сумасшедшего попа, помнишь? Но ты быстро раскрыл его... Как ты вышел на сестру?

Эленев взял чистый лист бумаги и написал вверху крупным почерком: «Александрова Гелена Семеновна». Поставил знак вопроса и стал медленно чертить схему расследования.

— Ладно, постараюсь рассказать, особо не вникая в подробности. Когда стало ясно, что Давыдов подозревается в убийстве ошибочно, дело оказалось в тупике... Ниточка опять появилась, когда неизвестный человек проник в квартиру убитой. По записям в дневнике мы вышли на Засыпкина, но он своим самоубийством снова оборвал эту ниточку. Она появилась снова, когда задержали в самолете с золотом Свистунова, но снова оборвалась на Засыпкине... Только одно было ясно, что Засыпкин играл активную роль в хищениях золота. Я еще у охотничьего зимовья предположил, что он принимал участие в убийстве Александровой, ибо после того, как его спросили об озере Сайсары, сразу бросился убегать. По маршрутам рейсов Засыпкина, мы вычислили и добрались к «хищникам» золота в Сурумане. Нашли предателя Казаряна-Маркосяна, который скрывался там с самой войны, но он не имел никакого отношения к убийству на озере и золоту Засыпкина, это было доказано.

После покушения на жизнь Капитолины Александровой, у меня появилась новая версия. В ее рассказе о нападении неизвестных было два просчета... Во-первых, она утверждала, что не заметила лиц покушавшихся из-за того, что в коридоре не было света. Но к нашему приходу свет уже горел. Я попросил эксперта осмотреть лампочку, он дал заключение, что лампочка не выворачивалась более месяца. Сверху на ней была пыль, я это заметил без всякой экспертизы... Во-вторых, пенсионерка, живущая под Александровой, сохранила очень хороший слух. Мы провели следственный эксперимент и выяснилось, что шум от падения тела слышен даже на нижнем этаже.

Большую помощь мне оказали Давыдов Федор и мальчик — Славик Мельников. Вы хорошо знаете, что в раскрытии любого преступления большую роль играют мельчайшие детали и люди. Именно Давыдов припомнил рассказ погибшей Гелены, что ее сестру в детстве называли Сандро. После этого мои подозрения усилились... Судя по дневнику покойной, она по-настоящему любила Засыпкина. Но потом произошла трагедия, когда узнала о его связи с сестрой и написала в дневнике: «Жизнь — это сон». Она решилась на прямой разговор с Сандро, чтобы все выяснить до конца. Меня насторожило, что Капитолина ни словом не обмолвилась на следствии об их отношениях с Засыпкиным и несчастной любви сестренки... И какой жуткий удар был для Гелены, когда она поняла по глазам сестры, что Засыпкин был прав, что он не солгал ей о связи с Капой.

— Значит, ты вышел на цепочку: Свистунов — Засыпкин — Капитолина? Но это ведь ненадежно... Сказала бы тебе Капитолина: «Никакого Засыпкина знать не знаю!» И все... Ни сестра, ни сам он подтвердить знакомства уже не смогут, — проговорил старик.

— Да, мне нужны были свидетели, и я их нашел. Среди рисунков пятилетнего Славика Мельникова был нарисованный с натуры самосвал Засыпкина, мальчик точно срисовал номера машины. Молодец мальчишка! Ему часто приходится оставаться одному в квартире, тогда Слава глядит в окно и рисует все, что видит во дворе. Мы проверили все номера нарисованных им машин через ГАИ, было выяснено, что одна из них с Магаданской области, из города Суруман. Подключили к делу тамошнюю милицию, и они нам сообщили, что эта машина вышла к нам. Сделали засаду в квартире одного холостяка, который живет в одном подъезде с Александровой. Долго ждать не пришлось. Шофер Корнеев попался с поличным, он вез золото Сандро. На первом же допросе Корнеев все выложил, что знал. Рассказал о Пузатове, основном скупщике металла у хищников. Когда стало ясно, что Капитолина Александрова связана с хищением золота и его продажей, мы приступили к допросу работников ресторана. Я вызвал в этот кабинет друзей Сандро, супругов Поляковых, которые обнаружили первыми Капитолину после нападения злоумышленников. Я им заявил напрямую: «Нам известно, что в квартире Александровой была инсценирована ложная попытка убийства. Если вы не дадите правдивые показания, то будете привлечены к уголовной ответственности, согласно статьи...» Короче, положил перед опешившими супругами чистые листы бумаги, дал две авторучки и вышел из кабинета. Вернулся почти через час, дав им возможность все обдумать. Написали они правду, как уговорила их Александрова: «Убийцы Гели стали охотиться за мной, я обращалась в милицию, но никаких мер не принято по моей безопасности. Если бы было нападение, то милиция взяла бы меня под охрану»... Поляковы согласились, а Изамира получила от Сандро золотой кулон в подарок. Полякова еще показала, что не раз бывала в гостях у Капы, когда та с нетерпением ждала заезжих шоферов с «гостинцем». Однажды она приняла за такого шофера Федора Давыдова, но явившаяся из магазина Сандро устроила истерику, и тот ретировался. Я тщательно допросил Изамиру и других работников ресторана. Официант Помигуев дал показания, что в вечер убийства, перед самым закрытием ресторана, туда пришла Гелена, а следом какой-то мужчина. Они о чем-то переговорили и очень взволнованные ушли все вместе. Помигуев из трех фотоснимков точно узнал Засыпкина. Это было тридцать первое октября, в одиннадцать часов вечера. Не трудно было догадаться, кто истинный убийца...

— Да-а, — старик Харлампьевич протянул через стол руку и крепко пожал ладонь следователя. — Поздравляю, Захар! Дело очень сложное, а вникнешь в суть, так все кажется простым и ясным.

— Как якутский распускной узел, — улыбнулся Эленев. — Ведь знаешь, как завязывать распускной узел? Даже Серошевский включил его в свою книгу «Якутия».

— Конечно, конечно, — закивал головой старик, — такой узел, если взялся не за тот конец веревки, еще пуще затянется. Нужно знать, где нужный конец, тогда узел сам развязывается... Так и в этом деле, ты потянул ниточку по всем правилам следствия. Поздравляю еще раз! — Харлампьевич встал и подошел к окну, отдернул занавеску. — О-о-о! Опять валит снег... будет урожайным год.

Захар отрешенно проговорил в ответ:

— У меня как гора с плеч свалилась. Я так рад, что закончилось это путаное дело... под Новый год... Что даст следующий год? Новые дела, свежие преступления... Как бы мне хотелось сказать в какой-нибудь Новый год, что во всем мире не осталось больше злобы, лжи и преступников! Что больше не будут страдать люди от уголовной мрази, не будут падать невинные жертвы от ножей и пуль... Как бы хотелось! — Эленев тоже встал и подошел к окну.

Снег падал густыми хлопьями, укрывая землю чистой белизной, пряча грязь и мусор, свалки и рытвины и, казалось, вся вселенная очистилась, просветлела под этим девственным покрывалом. Казалось, что уже никогда не поднимется рука человека на другого человека, что навсегда завалены воры и убийцы, а остался огромный и честный мир Людей Совести. Если бы свершилось это новогоднее волшебство! Если бы это было так...

Перевел с якутского Юрий Сергеев

Примечания

1

Так старый якут произносит имя «Захар». — Прим. Tiger’а.

(обратно)

2

Инч — что?! (арм.)

(обратно)

3

На жаргоне — пять тысяч рублей. — Прим. Tiger’а.

(обратно)

Оглавление

Егор Неймохов Тайна озера Сайсары

  Неудачный день

  Срочное поручение

  Кровь на сапогах

    1.

    2.

  Заключение биологической экспертизы

  Грезы Черного моря

  Телефонограмма

  «Жизнь — вот сон...»

    1.

    2.

  Охотничье зимовье

  Рейс «Якутск—Москва»

  Глубокие корни

    1.

    2.

  Телефонограмма

  Один день «хищника» (Три года тому назад)

  Загадка «С»

  Опять в тупике

  За какие грехи...

  От семидесяти двух копеек отсчет...

  Детские рисунки

  Шило в мешке...

  Гордиев узел

*** Примечания ***