Ущелье Печального дракона [Валерий Никитич Демин] (pdf) читать онлайн

Валерий Дёмин
УЩ ЕЛЬЕ

ПЕЧАЛЬНОГО ДРАКОНА
историко-фантастический'
роман.

Валерий ДёмиВ

!*

УЩЕЛЬЕ
ПЕЧАЛЬНОГО ДРАКОНА
Н аучн ая фантастика:
ром ан, р асск аз, повесть

*

ИЗДАТЕЛЬСТВО «ПРОМЕТЕЙ»
МГПИ им. В. И. ЛЕНИНА
МОСКВА 1989

ББК 84Р7—4

дзо

Издание осуществлено
за счет средств автора

Демин В. Н. Ущелье Печального дракона. Научно-фантастиче­
ские роман, повесть, рассказ. М., Прометей, 1989.— 188 с., ил.
В сборник включены научно-фантастические произведения. Ос­
новной лейтмотив романа, рассказа и повести — ответственность
человека перед историей и за свою судьбу.

д

4702010201— 89
183(2)— 89

-без объявл.

© Дёмин Валерий Никитич, 1989 г.

УЩЕЛЬЕ
П ЕЧАЛЬН О ГО ДРАКОНА
историко-фантастический
роман

ЧАСТЬ I

Глава I
РЕБУС СО ДНА КОЛОДЦА

Кран клюнул крюком за высокий борт вагона и, натужно
вытянув обшарпанный контейнер, безучастно поставил его в
кузов грузовика. Надо же — потерять целый день на товарной
станции ради этого добра, накопанного приазовской экспеди­
цией. А ведь требовалось еще доставить груз в институт, опри­
ходовать его по всей форме. Какие только дыры мною уже не
затыкали! Подумаешь, провалилась памирская экспедиция —
с любым на моем месте случилось бы то же самое. Что же те­
перь превращать научного работника в завхоза?
«Тут тебя спрашивал какой-то и адресок записал»,— сооб­
щил дежурный вахтер, когда я наконец избавился от вороха
накладных и ящика с черепками. «Какой-то» ждал меня дома
на лестничной площадке, прислонясь к перилам. В руках по­
жилого мужчины была та самая злополучная газета, согнутая
так, что заметка о памирском происшествии красовалась на
видном месте.
— Про вас написано? — спросил незнакомец без тени сму­
щения, как будто в порядке вещей — приходить в гости без
приглашения чуть ли не под полночь.— Прошу извинить вели­
кодушно за вторжение — мне крайне необходимо переговорить
с вами. Керн. Моя фамилия Керн,— под конец представился
он.
Написано было и впрямь про меня...
* *

*

Когда четыре года назад в труднодоступном ущелье цент­
рального Памира геологи наткнулись на пещеру, никто и не
предполагал, что впоследствии находка принесет столько не­
5

приятностей. Пухлый слой наносов и отложений обнадеживал
с первого взгляда. Попробовали копнуть у задней стены — и
сейчас же между спрессованных комков песка показались ка­
менные ножи и скребла. На большее времени не хватало, да и
археология — не забота геологов. Оставили все как есть, ничего
не тронув, а о находке сообщили в Москву.
Главным специалистом но древнейшей истории в институте
был Боярский. Три года он вынашивал идею исследовать доис­
торическое поселение на Памире и с энтузиазмом доказывал
на каждом углу заманчивость и перспективность предполагае­
мых раскопок. Наконец экспедицию одобрили. Зато охотников
забираться на все лето в безлюдные и неприступные горы, кро­
ме самого инициатора, не нашлось. Я ни на какие раскопки не
собирался — готовился с этнографической экспедицией в Мон­
голию. Но однажды к концу рабочего дня Боярский примчался
к нам в секцию и с отчаянием предложил:
— Хочешь на Памир?
Мы были дружны — не мешала разница ни в возрасте, ни в
положении. Я интересовался археологией, так сказать, на до­
суге. Он же, профессиональный археолог, избрал этнографию,
мою специальность, в качестве хобби и отдавал ей не меньше
свободного времени, чем родной науке. На том мы и сошлись.
— А отпустят? Меня ведь уже оформили,— помнится, всетаки поинтересовался я, хотя и знал наперед, что если хлопо­
тать возьмется Боярский, отпустят хоть кого и куда угодно.
— Переоформят,— досадливо отмахнулся он и устроил все
в два счета.
Памирская экспедиция соблазняла не только сроками: на­
чиналась позже, кончалась раньше других,— но, откровенно
говоря, и малолюдностью: шумным разношерстным компаниям
я всегда предпочитал немноголюдные группы. А на Памир мы
отправлялись вдвоем.
Трое рабочих ждали нас в Оше, а проводники с вьючными
лошадьми — в исходной точке на памирском тракте, откуда
через перевал путь лежал в дикие горы. Два дня пробирался
караван на запад. Бездорожье и обвалы, нестаявшие снега, на­
сквозь пронизывающие ветры, клокочущие переправы, которые
едва не стоили нам поклажи и лошадей,— так встретил нас
хмурый Памир, еще не до конца расшевеленный поздней высогорной весной.
Сгрузив у пещеры снаряжение и продовольствие, проводни­
ки покинули экспедицию. Назад предполагалось вернуться на­
легке и не ранее, чем через месяц. Возвращаться, однако, при­
шлось намного раньше, бросив на произвол судьбы п лопаты,
и продукты, и горючее.
Экспедиция, считай, что провалилась. Копать было нечего.
Наносные отложения, которые внешне выглядели пышным
многослойным пирогом, внушительным и аппетитным, на самом
6

деле лишь припорашивали непробиваемый монолит горбатого
иола. И только у задней стены, там, где под низкими сводами
геологи отрыли ножи и скребла, удалось расчистить четыре
ступени, бессмысленно уводившие под стену.
В конце концов все прояснилось, когда в центре пещеры
под тонким пластом сухой песчаной почвы отыскали выдолб­
ленное углубление, почернелое от копоти и сажи.
— Поздравляю,— угрюмо сострил Боярский,— можно по­
сыпать голову пеплом из костра огнепоклонников.— И помусо­
лив нотным пальцем о закопченный очаг, он посадил мне жир­
ное угольное пятно на кончик носа.
Действительно, мы наткнулись на остатки зороастрийского
храма, если можно назвать храмом надолб для костра, да четы­
ре никуда не ведущие ступени, чье назначение знали, пожалуй,
только служители культа. Больше откапывать было нечего.
Ситуация — глупей не придумаешь. Конечно, открыть зороастрийское святилище среди ледников, чуть ли не в центре Пами­
ра — факт не из второстепенных, но Боярский чувствовал себя
уязвленным в самое сердце: мало того, что рухнули светлые на­
дежды,— была затронута его репутация ученого.
Оставалось лишь до конца выполнить научный долг: изла­
зить и обмерить пещеру вдоль и поперек, наскребая материал
на статейку ил pi доклад. Пропали деньги, пропало драгоценное
лето. Приходилось бросать ящики с консервами и крупой — не
тащить же обратно. Перед уходом Боярский дал рабочим два
выходных, а я отпросился в горы, намереваясь подняться выше
по ущелью.
Я выглядел в собственных глазах первооткрывателем, когда
pia следующее утро — едва над рекой засерело — вылез из па­
латки и налегке, захватив одни бутерброды, отправился вверх
по течению, предполагая идти целый день и возвратиться на­
завтра к вечеру.
Правда, этак часов через шесть нетрудного, но однообразно­
го подъема пыл во мне заметно поубавился. Я засомневался,
стоит ли растягивать прогулку на целых два дня. Впереди —
все тот же унылый пейзаж: голые камни, серые скалы, мутная
река и сверкающие громады пиков, а ночевать в горах одно­
му — хоть и не страшно, но и не очень приятно.
Я не слишком верил в россказни о снежном человеке, хотя,
если послушать проводника, волосатые люди-оборотни прячут­
ся тут чуть ли не за каждой горушкой. Однако не возможность
столкнуться с одним из них волновала меня. Гораздо сквернее,
что впереди наверняка нет ни хворостинки топлива для костра.
А спать без огня на стылых камнях в одной телогрейке — раз­
ве это дело?
Одним словом, еще немного, и я готов был повернуть назад,
чтобы засветло поспеть в лагерь, но тут, обогнув утес — он
нависал над рекой и заслонял собой половину ущелья,— уви­
7

дел впереди водопад. Вода низвергалась с огромной высоты, но
издали походила на тонкий блестящий шнур, свешенный с про­
пиленного гребня.
Там, у подножия черной отвесной стены, пробираясь к об­
рыву, где в вихре ледяных брызг дрожала призрачная полоска
радуги, я наткнулся на ровную, точно срезанную, площадку,
испещренную причудливыми треугольными знаками. Высечен­
ные добротно и не наспех, изъеденные временем и ветрами,
треугольники свернулись под ногами в три витка идеальной
спирали. В центре выделялся правильный, равностронний тре­
угольник; от него расползались в различных положениях и
скалились, как зубы в пасти, треугольники поменьше: прямо­
угольные, равносторонние, равнобедренные.
Робинзон, увидав на мокром песке след человеческой ступ­
ни, пришел в неописуемый ужас. Но лучше уж оказаться на
месте Робинзона или даже безоружному столкнуться со снеж­
ным человеком, чем наступить на эту нй на что не похожую
надпись на дне глубокой пропасти, в местах, где заведомо ни­
когда не бывало и не могло быть никаких людей. Сердце Пами­
ра, сотни километров безлюдья, полная изолированность в те­
чение долгой зимы — кому и когда потребовалось вырубать тут
непонятную спираль? Словно дэвы, сказочные чудища гор, в
насмешку рассыпали по камню диковинные треугольники.
Несомненно передо мной была надпись, по ни в коем случае
не клинописная. Шумерийская, вавилонская, урартская или
древнеперсидская клинопись, как бы ни стилизировались зна­
ки, всегда образуется посредством сочетаний вертикальных и
горизонтальных клиньев. А спираль состояла из геометрически
правильных треугольников. В самой по себе спиралевидности
надписи не было ничего необычного: давно известен фестский
диск, найденный на Крите и до сих пор не расшифрованный,
попадались отдельные этрусские и рунические надписи, выпол­
ненные в виде спирали. Но ни критяне, ни этруски, ни древние
германцы никогда не употребляли треугольного письма.
Если бы рядом находились какие-то развалины или еще
что-либо, хотя-бы намекавшее на происхождение надписи, а то
ведь одна спираль на ровной площадке в нескольких шагах от
ревущего водопада — и все. Дальше пути нет. Водопад пре­
граждал проход по ущелью, оно уходило влево и постепенно
поднималось к ледникам. Справа подавляла молчаливой непри­
ступностью каменная стена. С противоположной стороны вер­
тикальный склон подступал совсем близко к реке, низко нави­
сая над водой, отчего вокруг было сумрачно и тесно, точно в
колодце.
Спуститься с площадки вниз к реке, где свирепо клокотал
п пенился водоворот, без веревки было невозможно. Я облазил
всюду, где смог удержаться, перевернул для пущей убедитель­
ности с десяток камней — все напрасно. Фотоаппарата не было,
8

спираль пришлось срисовать на обрывки бумаги. Напрасно я
взглядывался в беспорядок пляшущих треугольников, стараясь
отыскать хоть какую-нибудь закономерность. Единственно, что
удалось выявить, это группу из пяти знаков, которая повторя­
лась трижды.
Я терялся в догадках, пытаясь провести параллель между
пещерным храмом, где мы только что закончили раскопки, и
моей странной находкой, но тщетно. Одно не вызывало сомне­
ния: надпись сделана давно, очень давно. Загадочная спираль
невольно наталкивала на мысль о судьбе Памира, обледенелой
горной твердыни, стоявшей на перекрестке великих цивилиза­
ций древности: сзади, за Гиндукушем — Индия, справа — Ки­
тай, на западе и южнее — Персия, Шумер, Вавилон, Финикия,
Египет, Греция, Крит, а в центре — Памир, великая снежная
страна, неприступной крепостью вставшая на рубеже согдий­
ской и бактрийской державы.
Солнце склонялось за горы. Снеговые пики сгрудились и
приблизились на закате, подступив к ущелью, будто собираясь
напиться из бурной реки. В скользящих отблесках вечерней
зари вершины гор светились неестественным цветом театраль­
ных декораций. Несколько черных туч, как вороны, кружили
меж ближних хребтов и, цепляясь за гребни, то прикрывали
ущелье лохматыми краями, то наглухо заволакивали ледники.
Я переночевал невдалеке от водопада, до утра проерзав на
жестком каменном ложе, содрогаясь от холода и ветра. Непо­
движные колючие звезды, похожие на застывший рой светля­
ков, согнанных в ущелье, мерцали прямо перед глазами. Каза­
лось, не они светят сверху, а будто бы я повис вниз головой
над звездной рекой, зажатой и застывшей в ущелье.
Чернильные очертания вершин свободно парили в бледном
свете луны. Меня бил озноб. Внизу недовольно бормотала река,
и сквозь однообразное ворчание воды чудилось, как вдали ска­
тывались по крутому склону тяжелые валуны. Коричневые те­
ни плавали перед глазами — не знаю, во сне или наяву. Не­
сколько раз я забывался в полудреме и тут же просыпался от
отрывочных неприятных снов. Под утро ледяной дождь под­
нял меня на ноги. Сначала пятиминутный ливень как из ведра
окатил ущелье, а потом нудно моросило, пока не взошло
солнце.
Продрогший и промокший до нитки, я все же не мог не сбе­
гать еще раз к водопаду. Дождь перестал. Переполненная река
катила ржавые мутные воды. Непросохшая каменная стена
тянулась вслед за низко летящими облаками и блестела, как
мокрый асфальт. Площадка со спиральной надписью искри­
лась на солнце причудливыми треугольниками, заполненными
дождевой водой. Я бросил последний взгляд на таинственные
письмена и поспешил обратно в лагерь.
9

Боярский не без удивления выслушал мое сбивчивое пове­
ствование. Правда, для него человеческая история явно закан­
чивалась с исчезновением последнего кроманьонца. Добродуш­
но проворчав: «Уж лучше бы тебе попался кусок челюсти не­
андертальца»,— он долго пыхтел над рваными обрывками газе­
ты, куда я срисовал спираль, поворачивая замасленную бумагу
так и сяк, однако под конец откровенно развел руками.
О том, чтобы задержаться на пару дней и сфотографировать
площадку у водопада, не могло быть и речи. Да и какой смысл
терять столько времени ради любительского снимка, сделанного
без приспособлений. Для сообщения или описания хватало и
моих скверных набросков. На следующий день, разбудив сон­
ные громады гор выстрелом из карабина, наш отряд покинул
злополучную пещеру и двинулся назад к памирскому тракту.
*

*

#

Мысль о возможной дешифровке таинственной спиральной
надписи пришла совершенно неожиданно на обратном пути в
Москву. В самолете уснуть не удалось, несмотря на бессонную
ночь в аэропорту. Мысленно я вновь и вновь возвращался к
загадочным треугольникам.
Неизвестный язык. Непонятная система письма. Имелась
только одна небольшая зацепка — начальная группа из пяти
треугольников. Она трижды повторялась в надписи: впереди
два повернутых друг к другу прямоугольных треугольника ус­
тавились, как носороги, за ними — еще один прямоугольный
падает между перевернутыми равнобедренными. Не иначе —
чье-то имя. Надпись не слишком длинная — какому еще слову
из пяти букв повторяться здесь столько раз? В ней едва наби­
рается два десятка треугольников различных видов и положе­
ний. Значит, письмо алфавитное, а не иероглифическое и не
слоговое.
Итак, имя. Прочитать бы его — и появилась бы возможность
расшифровать всю надпись. Во-первых, стало бы понятным
значение четырех букв (два треугольника повторялись). Вовторых, само имя подсказало бы почти наверняка, на каком
языке сделана надпись. Ну а дальше, коль скоро угаданы не­
сколько букв, можно распутать всю спираль до конца: посте­
пенно выявить смысл остальных знаков, подбирая такие слова,
где попадались бы уже известные треугольники. Каждое пра­
вильно узнанное слово автоматически раскрывало бы значение
всех составляющих его букв, и я непременно бы размотал спи­
ральный клубок непонятных знаков, следуя проторенным пу­
тем Шерлока Холмса в «Пляшущих человечках», Вильяма Ле­
грана из «Золотого жука» и других знаменитых дешифров­
щиков.
10

Это теоретически. Практически же отгадать незнакомое имя
на незнакомом языке просто немыслимо. Разве что повезет ка­
ким-то совершенно невероятным образом. Мои воспаленные
глаза рассеянно блуждали но немым треугольникам. Будь под
руками журнал с кроссвордом — я не колеблясь бы отложил
в сторону эту спиральную головоломку. От шума моторов, ды­
ма, жары и качки я окончательно очумел и обессилел. В голо­
ве кружилось какое-то невообразимое месиво из спиралей и
треугольников.
Садилось солнце. Я смотрел на сине-алые облака и вспоми­
нал фиолетовые тона на полотнах Гогена. Я перебрал в памяти
других художников, которые особенно любили фиолетовые тона,
и задержался на Врубеле. Мысль скользнула к «Демону по­
верженному», а затем как-то незаметно переключилась на «Де­
мона» Лермонтова, и спустя секунду в ватном мозгу уже кру­
жились поэтические строки.
Я прочел про себя начальные строфы, но почти сейчас же
запнулся. В памяти всплыл новый отрывок, но и тот быстро
иссяк. «Все позабыл,— сокрушенно вздохнул я.— Нет, вот
еще — это уж каждый знает:
«Я тот, которому внимала
Ты в полуночной тишине,
Чья мысль душе твоей шептала,
Чью грусть ты смутно отгадала,
Чей образ видела во сне.
Я тот, чей взор надежду губит,
Я тот, кого никто не любит...»

Дальше опять провал в памяти. Вместо стихов перед глаза­
ми поплыли фиолетовые треугольники. Черт бы их побрал и
того, кто их вырубил или, по крайней мере, приказал вырубить
этот ребус. Кто же он и чье это имя? Или не имя? А почему
не имя?
«Я — Дарий, царь великий, царь царей, царь в Персии...»
Нет, это — бехистунская надпись Дария. Причем здесь тре­
угольники? «Я тот, которому внимала...» Но какое отношение
Лермонтов имеет к Дарию или к треугольникам? Никакого.
О господи, так и с ума можно сойти... Так при чем же здесь
Демон? Ах, да — фиолетовые облака. Сейчас они темнолило­
вые.
Но почему все-таки не имя?.. И тут меня точно током уда­
рило: «я тот, которому...», «я тот, который...»— вот что может
означать пятерка треугольников! В голове тотчас прояснилось.
Мысль заработала быстро и четко. А что если здесь подойдет
одна гипотеза об общем происхождении языков? Но чтобы все
стало ясным, придется отвлечься еще больше — к самым исто­
кам моего стародавнего увлечения сравнительным языкозна­
нием.
И

Я вырос в многонациональном совхозе на юге Киргизии, где
с ранних пор вращался в разноязыком кругу сверстников и
взрослых. Помимо киргизов и русских, в совхозе жили таджи­
ки, казахи, корейцы, немцы и даже несколько греков-политэми­
грантов. Так что у меня с детства страсть к чужим языкам.
Тогда-то и придумал я себе игру — совсем несложную: просто
узнать, как звучит то или иное слово на разных языках. Моя
бабушка знала немного по-польски, грек-механик бывал в Ал­
бании, подслеповатый сторож-уйгур полжизни провел в Синь­
цзяне и бойко изъяснялся по-китайски, а седобородый узбек,
самый старый житель села, читал Коран и понимал по-арабски.
Игра-игрой, но потихоньку я научился заглядывать в слова­
ри, а когда лет в пятнадцать прослышал, что многие, даже
совсем разные языки имеют общее происхождение и когда-то
очень давно выделились из единого праязыка,— стал рыться
в словарях с утроенным энтузиазмом, сравнивая теперь уже не
из простого любопытства, а настойчиво стараясь отыскать об­
щее. До сих пор испытываю необъяснимую, по-детски непри­
нужденную радость всякий раз, когда сквозь непохожесть про­
изнесения, сквозь замысловатую восточную вязь санскрита или
персидского вдруг улыбнется тебе знакомое русское слово. Ко­
пание в словарях и грамматиках не пропало бесследно. С года­
ми я овладел дюжиной различных языков. Однако языковедом
не сделался, увлечение историей и жизнью народов Азии толк­
нуло меня на стезю этнографии.
Вопрос о прошлом единстве языков мира привлекал меня
по-прежнему. Давно установлено и доказано общее происхож­
дение языков, объединенных в большие и малые языковые се­
мьи. Скажем, такие разные и непохожие с виду языки, как
индийские и славянские, персидский и немецкий, греческий
и английский, французский и армянский объединены в общую
индо-европейскую семью и в далеком прошлом выделились из
единого праязыка. Правда, до сих пор остается открытой проб­
лема связи между тремя десятками языковых семей. Возникли
ли все языки мира без исключения из общего источника или
нет — на сей счет не существует пока твердо установившейся
точки зрения.
Для доказательства теории единого происхождения челове­
ческих языков приводились веские аргументы, зато и против
выдвигались не менее серьезные возражения. Многие вообще
относятся к щекотливой проблеме с чрезмерной осторожностью,
стараясь по возможности никак не высказывать своего отно­
шения: слишком уж обширен океан языков, и в недосягаемой
глубине теряется его дно.
Ну а мне терять нечего — я не языковед и не специалист.
Языки — мое увлечение, моя болезнь. В вопросах теории я —
сторонник самых радикальных решений. Во всяком случае я не­
поколебимо убежден, что все языки земли возникли из единого
12

источника, и считаю, что в Современных языках до сих пор
сохранились в скрытом виде слова древнейшего праязыка, того
самого примитивного и несовершенного языка неандертальцев,
который насчитывал не больше сотни-другой слов и который
явился когда-то одним из решающих факторов превращения
обезьяны в человека.
Какие слова потребовались людям раньше всего? Несомнен­
но, одними из самых первых в человеческом языке появились
слова указательные, связанные с жестами, что не требовало
особых усилий со стороны слабо развитого мышления. Вместе
с тем давно установлено, что личные местоимения («я», «ты»,
«он», «мы», «вы», «они») во всех языках произошли от указа­
тельных слов, вроде «этот», «тот», «сей», «оный», «там», «тут»,
«здесь». Синантропу или неандертальцу при ограниченном сло­
варном запасе вполне хватало двух-трех выкриков для обозна­
чения и себя самого, и своих сородичей, и того мамонта, уби­
того там, за лесом, чья шкура здесь на земляном полу пещеры
напоминает о той удачной охоте. Спустя долгие тысячелетия
немногие указательные слова расщеплялись в языке умнеюще­
го человечества на десятки новых слов, постепенно превратив
нечленораздельные крики получеловека в нынешние привыч­
ные понятия «я», «ты», «мы», «они».
К тому времени человеческое общество распалось на мно­
жество племен и народов и расселилось по всей планете. Язы­
ки стремительно развивались, становились все менее похожи­
ми. Люди, которые говорили на разных языках, переставали
понимать друг друга. Следы былой общности языков стирались
и исчезали. Лишь на небольшом островке консервативных ука­
зательных слов и личных местоимений, затерянном посреди
языковой пучины, сохранились нетронутыми остатки древних
основ. Здесь процессы изменения совершались во много раз
медленней, хотя и нельзя сказать, что развитие совсем топта­
лось на месте: одни слова отмирали, на их место заступали
новые, другие — приобретали иной смысл и звучание или транс­
формировались до неузнаваемости.
Самыми древними основами личных местоимений, переко­
чевавшими туда из указательных слов, являются элементы
«м» и «н». В русских словах «мы», «нас», «меня», «он» — их
можно встретить как по отдельности, так и в различных соче­
таниях. Другой вариант: отсутствуя в сравнительно молодом
слове «я», они ясно прослеживаются при склонении: меня —
мне — мной. То же в других языках. Латыш скажет: эс (я ) и
мана (меня); монгол — би (я ) и мин (меня); эвенк — би (я )
и мину (меня).
Впрочем, во многих языках древнейшие элементы «м» и
«н» сохранились и в исходных формах. Мэ — скажет шотлан­
дец на севере Европы (я ); мэ — повторит грузин в преддве­
рии Азии; ами — чуть слышно произнесет бенгалец в Индии;
13

(Ши — заметит йоруба в Нигерии; мем — присоединится низко­
рослый бушмен на юге африканского материка; гым — перебьет
чукча на другом конце земли; мэн — в один голос заявят уз­
бек, киргиз и казах; мина — отзовется зулус из южной Афри­
ки; мина — как эхо повторил бы с острова к югу от Австралии
последний из тасманийцев; а из глубины тысячелетий доне­
сется шумерийское — энэ\ пане — встрепенется кореец; ана —
задумчиво промолвит араб; ана — удивленно переспросит ост­
ровитянин-микронезиец с тихоокеанского архипелага; ни —
кратко отчеканит пиренейский баск; ни, на — подхватят ин­
дейцы майду и кароки в Северной Америке; но — поддержит
индеец хопи в Центральной Америке; пока — закончат индей­
цы кечуа в верховьях Амазонки. Из двух других ископаемых
основ — «с» и «т» — каждая прослеживается в различных язы­
ках примерно с такой же закономерностью.
#

*

#

Но вернемся снова к таинственной спирали. Предположив,
что группа из пяти повторяющихся треугольников в памир­
ской надписи может соответствовать фразе «я тот, который...»
или чему-нибудь в этом роде,— я пачал рассуждать дальше
следующим образом. Личные местоимения и указательные сло­
ва звучат одинаково па самых различных языках. Вполне ве­
роятно, что слово «я» (или «мы») звучит на неизвестном язы­
ке спиральной надписи так же, как звучит оно во многих дру­
гих языках. Узнать хотя бы две буквы треугольного письма, и
будет сделан первый шаг к разгадке.
Правда, одно дело предположить, а другое — применить на
практике. Кроме того, идея, которая пришла мне в голову, (я
это отлично понимал, несмотря на все воодушевление) была не
слишком надежная. Пять треугольников могли означать что
угодно, а зашифрованные слова могли звучать совершенно ина­
че, чем представлялось на первый взгляд. Но тут уж во мне
проснулся настоящий охотничий азарт. Подумаешь, что осо­
бенного, даже если я абсолютно заблуждаюсь. Что это — дис­
сертация? Обычный кроссворд, да и только А с кроссворда —
какой спрос: сиди и подставляй в клеточки все, что придет на
ум. Я так и сделал: стал прикидывать из всех знакомых язы­
ков наудачу. Не скажу, чтобы вообще не получалось, однако
в любом случае обязательно что-нибудь да не укладывалось.
Самолет пошел на посадку. Я рассудил, что по памяти с та­
кой задачей все равно не справиться, и отложил решение до
следующего дня. А дома, заглянув в несколько словарей, я
быстро сообразил, что передо мной глухая непреодолимая сте­
на. У меня хватило здравого смысла во-время остановиться и
оставить в покое сомнительную затею. Не получилось — и лад­
14

но: на нет суда нет. Но спрашивается, кто дернул потом меня
за язык рассказать обо всем соседу-студенту.
Как оказалось, тот проходил практику в молодежной газе­
те. «Знаешь,— сказал он тогда,— у нас четвертая полоса — ску­
чище неописуемое. Не будешь против, если я попробую чтонибудь состряпать и покажу завтра главному? Вдруг пойдет».
Возражать особых причин не было, и спустя несколько дней
в газете появилась заметка под броским заголовком «Тайна
Памира».
Конечно, я не был против печатного сообщения о памир­
ской находке. Но, бог ты мой, что же там оказалось! Ловкий
практикант ухитрился начинить небольшую статейку такой
невероятной отсебятиной, что и во сне не приснится. Беззабот­
ный автор не преминул даже отметить сходство между спираль­
ной надписью и спиральной формой отдельных галактик, не­
двусмысленно намекнув на внеземное происхождение памир­
ских треугольников. Но, видимо, развивать подобную мысль
впечатлительному журналисту показалось слишком рискован­
ным, поэтому он не отважился оторваться от Земли и направил
полет своей фантазии в прошлое.
«Как знать,— риторически вопрошала статья,— не запря­
тан ли где-нибудь на Памире ключ к дешифровке крито-микеиской письменности?» (Самое печальное, что я сам натолк­
нул его на эту нелепую мысль, напомнив о спирали на фестском диске). Но в особое уныние повергли меня заключитель­
ные фразы заметки, где говорилось, что молодой ученый, обна­
руживший таинственные письмена, близок к завершению их
расшифровки. Вот так. Не больше — не меньше. А ведь па
первый взгляд не глупый парень.
Долго потом еще институтские острословы упражнялись в
сведении почти каждого разговора к «Тайне Памира». Бояр­
ский при встречах принялся, было, даже величать меня Шамполионом, но, когда я в ответ напомнил ему о памирских неан­
дертальцах, оставил меня в покое. Конечно, в душе я злился
и долго не мог найти покоя, но постепенно неприятный случай
начал забываться. Прошло уже три недели со дня опубликова­
ния газетной заметки, когда появился Кери.

Г л а в а II
ГОСТЬ — И БОЛЬШЕ НИЧЕГО

Смущенный неожиданным визитом, я повел гостя длинным
темным коридором, предупреждая через плечо об углах и по­
воротах. В комнате царил холостяцкий беспорядок. Незнакомец
задержался на пороге, с цепким любопытством обвел взглядом
стол, заваленный книгами и рукописями, недопитую бутылку
15

молока на полу возле кресла, забитые книгами шкафы, порт­
рет Достоевского и застекленный офорт Гойи на стене, свобод­
ной от стеллажей.
Наконец гость шагнул в комнату и устало опустился на
диван. Саквояж очутился у него на коленях. Керн щелкнул
замками и протянул мне непонятный металлический предмет.
— Вы знаете, что здесь написано? — спросил он напрямик.
Я машинально взял увесистый бронзовый сосуд, похожий
на светильник, и чуть не уронил от неожиданности: на дне
сквозь стертую чеканку узоров четко проступала спираль тре­
угольников. Надпись повторяла памирскую, но была вдвое ко­
роче. Пятерка знакомых треугольников встречалась только од­
нажды, в самом начале.
Светильник напоминал, скорее, кусок, отколотый от пуза­
того бронзового кувшина. На дне, точно выдавленные ногтем
по мягкому воску, извивались треугольные вмятины. Пальцы
у меня задрожали. Чтобы унять волнение, я щелкнул по краю
чаши. Металл звякнул глухо, без звона.
— Значит, вам известно, что здесь написано? — настойчиво
повторил Керн.
Я отрицательно покачал головой.
— А это? — он протянул знакомую газету, согнутую как
раз на месте злополучной заметки.
— Больная фантазия репортера.
— Как — все? — искренне удивился Керн.
— Все,— отрезал я и покраснел от собственной бестактно­
сти.
Ответ, казалось, озадачил его. Он еще раз пристально по­
глядел мне в глаза, но тут же успокоительно усмехнулся и пе­
ревел взгляд на бронзовый светильник.
Наступила моя очередь спрашивать.
— Откуда это? — кивнул я на тяжелую плошку, которую
продолжал держать на ладони.
В глазах Керна заиграли веселые блестки, и он, хитро прищурившись, ответил:
— А если сказать, что из могилы,— не будет слишком зло­
веще? Нет, не раскопки,— опередил он предположение, про­
мелькнувшее у меня в голове.
О возрасте гостя судить было трудно: лет сорок или пять­
десят. Волосы — поседевшие, редкие — упрямо торчали над вы­
соким лбом и блестящими залысинами. Лицо худощавое и точ­
но обветренное. Сухие сжатые губы едва размыкались при раз­
говоре. Крепкое приземистое тело и жилистые мускулистые
руки, обтянутые клетчатой фланелевой рубашкой, свидетель­
ствовали о незаурядной силе.
Внезапно Керн, осознав, очевидно, двусмысленность своего
положения, рассмеялся громко и заразительно. Я ответил на­
16

тянутой улыбкой. Тогда мой гость, все еще продолжая смеять­
ся, проговорил как бы примирительно:
— Итак, все по порядку...
Случилось это давно, много лет тому назад, ранней весной
сорок пятого года. Шли тяжелые кровопролитные бои за Вос­
точную Пруссию. После смелой и внезапной атаки по вздутому
льду неширокой лесной речки советская часть прорвала оборо­
ну немцев. Противник беспорядочно отступил в направлении
Кенигсберга. Однако отступление приостановилось: мост немцы
успели взорвать, а пухлый, избитый снарядами лед, готовый
вскрыться со дня на день, еле выдерживал тяжесть человека.
Чтобы переправить машины, танки и артиллерию, приходилось
спешно восстанавливать поврежденный мост.
Пока саперы устанавливали в бурых полыньях опоры, сол­
даты валили в лесу сосны и стаскивали на берег по обе сторо­
ны реки для починки моста. Там-то в лесу и натолкнулся ктото на полуразрушенную часовню. В спешке никому не было
дела до развалин. Солдаты спешили управиться засветло. Но
когда четверо случайно приблизились к часовне, из черного
правала двери вдруг застрочил пулемет. Троих убило наповал,
одного смертельно ранило.
Неизвестно, на что рассчитывали немцы. Обнаруженные и
окруженные, двое смертников продолжали ожесточенно отстре­
ливаться до тех пор, пока под прикрытием плотного ружейного
огня часовню не забросали гранатами. Мост чинили до утра.
Машины оставались на противоположном берегу, у костров
грязь от растаявшего снега, а по лесу носился студеный поры­
вистый ветер.
Посреди ночи сменялись посты. Под бугром, на котором
притаилась часовня, притоптывали обледенелыми валенками
солдаты-дозорные. Начальник караула поднялся к часовне, по­
смотреть, не видно ли сверху костров. Сплошная тьма — руины
и то едва различались во мгле. Вдруг между камней мелькнул
желтый огонек и сейчас же исчез. Офицер схватился за писто­
лет и замер возле узкой расщелины, прислонясь к шершавой
стене. Трещина чувствовалась только на ощупь. За воем ветра
внутри не улавливалось ни звука.
Офицер прокрался к пролому в стене и затаился. Черный
проем дышал ледяным сквозняком. Начальник караула подо­
ждал несколько минут, напряженно взглядываясь во мрак,—
наверное почудилось. Но не успел он решить, стоит или нет
спускаться к часовому за фонарем, как внезапно прямо перед
ним вспыхнул огонь. Внутри часовни у самого входа к земле
склонилась фигура человека в немецкой форме. Одной рукой
немец держал пистолет и зажигалку, другой — что-то искал в
куче щебня. И вдруг неожиданно поднял голову и, не меняя
положения, вскинул пистолет. Они выстрелили одновременно.
Немец промахнулся, а русский, стреляя на свет, увидел, как
2-2027

17

враг мешком повалился на пол, придавливая телом зажигалку.
Офицер выстрелил вторично, прежде чем погас огонек, потом
еще раз в темноту.
На этой фразе Керн прервал рассказ. Он встал с дивана, про­
шелся взад-вперед вдоль стеллажей, на ходу просматривая на­
звания книг, иногда бережно прикасаясь кончиками пальцев
к старым истертым переплетам. Наконец, освоясь вроде бы с
моей библиотекой, он отошел к открытому окну и остался сто­
ять там спиной ко мне. Пауза явно затягивалась и перерастала
в тягостное молчание. Пришлось кашлянуть и напомнить о
себе.
— Итак, немец упал,— сказал я полувопросительно.
Керн обернулся и печально произнес:
— Дело в том, что этим немцем был я.
Он снова смолк на какое-то мгновение, желая, видимо, что­
бы я осмыслил сказанное, потом повторил твердо и спокойно:
— Да, этим немцем был я. Мой родной город — Кенигсберг,
то есть Калининград. Там я родился и прожил до конца войны.
В сорок втором был призван в армию и около двух лет проучил­
ся в разведшколе. Как известно в планы германского командо­
вания входило завоевание не одной только Европы и России.
Гитлер отнюдь не собирался уступать японцам всю Азию, и,
алчно взирая на Восток, мечтал о захвате Индии. Поэтому не­
удивительно, что до конца войны я просидел в Кенигсберге,
изучая хинди и урду.
— Именно поэтому вы так свободно говорите по-русски? —
не выдержал я.
— Точно так же я владею и десятком других языков,— от­
парировал Керн и невозмутимо продолжал.— Да, время моей
юности совпало не с лучшими временами германской истории.
К счастью, в моей семье никогда не изменяли великому насле­
дию немецкой и мировой культуры. Мой отец, крупный ориен­
талист, с детства привил мне любовь к всемирной истории, в
особенности — к истории Востока.
Однако в сорок втором году знания и стремления семнадца­
тилетнего юноши никого не интересовали. Только в разведшко­
ле, куда мне помогли поступить близкие, можно было хоть
как-то заниматься любимым делом. В сорок пятом Германия
больше уже не помышляла о завоевании Индии. Когда Совет­
ская Армия вступила на территорию Восточной Пруссии, всех
поголовно отправили на фронт. Я входил в состав отряда осо­
бого назначения, одного из тех, которые уничтожали по мере
отступления немецких войск все важные военные и промыш­
ленные объекты.
В ту памятную мартовскую ночь, когда мы взорвали один
из мостов в районе сосредоточения советских войск, русские
перешли в наступление, и все, кто не успел унести ноги, ока­
зались в тылу у продвигавшихся частей. В хаосе и панике от18

ступлёния наш отряд был рассеян. Я вспомнил, что поблизости
расположена секретная база военной разведки, и, зная ее ме­
стонахождение, решил до норы отсидеться в подземном бун­
кере.
Неподалеку от излучины реки, где еще утром проходила
линия фронта, на пригорке в глубине леса стояла полуразру­
шенная часовня. Она служила своеобразным ориентиром под­
земной базы: совсем рядом начинался овраг, но которому вела
тропа. За часовней давно не присматривали. Крыша прохуди­
лась. Сквозь выбитые двери виднелось надгробие, на нем еле
проступала латинская надпись. Никто толком не знал, кто и
когда здесь похоронен.
Не обращая внимания на частые артиллерийские разрывы
и на то, что немецкие части, окопавшиеся на берегу, вот-вот
будут опрокинуты,— я пробрался к часовне. Разрушенная по­
стройка превратилась в руины. Один угол был полностью сне­
сен снарядом, в двух уцелевших стенах зияла пробоина. Пото­
лок провис и держался каким-то чудом. На месте разворочен­
ного осколком надгробия возвышалась бесформенная куча кам­
ней, щебня и прелых щепок. Среди битого кирпича я нечаянно
заметил книгу, старую-престарую книгу в истлевшем кожаном
переплете, тронутом плесенью и сыростью. «Библия»,— поду­
мал я и подобрал совершенно машинально.
В моем распоряжении оставались считанные секунды. В ле­
су уже показались русские солдаты, пресдедовавшие немцев.
Я схватил книгу подмышку, скакнул через пролом в стене и,
утопая в ръгхлом тяжелом снегу, побежал вниз к зарослям
мелкого сосновника. Не без труда удалось мне проникнуть в
законсервированный подземный бункер, который, к счастью, не
успели взорвать. Здесь был настоящий склад, где под много­
метровым слоем земли и бетона хранилось оружие, боеприпасы
и продовольствие, которого на многие недели хватило бы не
одному десятку людей.
Я намеревался пробыть в убежище до тех пор, пока насту­
пающие советские войска не продвинутся далеко вперед, для
чего, впрочем, не требовалось слишком много времени. Возвра­
щаться в Кенигсберг не имело смысла. Как и другие тогда в
Германии я прекрасно понимал, что война кончится через не­
сколько месяцев, а падение Восточной Пруссии — дело ближай­
ших недель.
Вот почему я решил пробиваться на побережье к Либаве,
где в курляндском котле упорно сопротивлялись отборные не­
мецкие силы. Полагаясь на знание литовского и русского язы­
ков, я рассчитывал пробраться в гражданской одежде по тылам
и в удобном месте перейти линию окружения курляндской
группировки. Ну, а в Либаве надеялся с помощью друзей, де­
нег и хитрости бежать морем в нейтральную Швецию или пе­
ребраться в Германию. Однако судьба распорядилась иначе.
2*

19

Сквозь толстые бетонированные стены убежища до меня до­
носился приглушенный шум боя: сухо трещали пулеметы,
сердито ухали пушки, потолок поминутно сотрясало дальними
и ближними разрывами.
Мне оставалось только одно — ждать. Я обошел комнаты
и кладовые моего временного убежища, где прежде был лишь
однажды, разыскал аккумуляторы и включил свет. В бункере
имелось все, что угодно, за исключением книг. Предчувствуя
долгие томительные часы ожидания и безделия, я принялся
рассматривать старинную книгу, подобранную среди развалин
часовни.
Книга, похожая на инкунабулу оказалась вовсе не библией.
На ветхих, изъеденных временем листах пергамента, проши­
тых толстой провощенной ниткой и вставленных в самодель­
ный кожаный футляр,— была описана жизнь некоего Альбрех­
та Роха, монаха францисканского ордена, дипломата и кресто­
носца, собственноручно составившего сей удивительный труд,
когда на склоне лет, разочарованный и надломленный, он уда­
лился в тевтонские земли замаливать грехи долгой и необыч­
ной жизни.
Несомненно, он умер как и подобает отшельнику: почувст­
вовав приближение смерти, лег в заранее приготовленный гроб,
положил рядом рукопись — подробный реестр действительных
и мнимых грехов, который намеревался вручить пред райскими
вратами не иначе как самому апостолу Петру,— накрыл гроб
крышкой и тихо скончался, если только прежде не задохнулся.
Много позже — лет через сто, а то и двести — над могилой за­
творника, ставшей к тому времени местом поклонения, возвели
часовню, которая и простояла до наших дней.
Латинская рукопись захватила меня с первой же страницы.
Перелистывая древние пожелтевшие листы, я, позабыв про
все на свете, погрузился в мир легендарного средневековья. Из
дали времен нелюдимый монах-аскет поведал доселе неведомую
никому историю настолько невероятную, что его поразительное
повествование на много часов заслонило ужасы еще не окон­
ченной войны.
Не нужно было быть ни ученым, ни историком, чтобы по­
пасть под обаяние средневековой хроники. Одно лишь не дава­
ло покоя: в заключение исповеди францисканский монах при­
писал, что, отбывая в райские кущи, он берет с собой не толь­
ко подробное описание жизни, полной удивительных приклю­
чений, но и какой-то таинственный светильник, испещренный
дьявольскими письменами,— напоминание о самом страшном
из совершенных грехов.
Стрась исследователя проснулась во мне и взяла верх над
благоразумием. Я решил под покровом ночи снова пробраться
к развалинам часовни и попробовать разыскать загадочный
бронзовый светильник среди остатков развороченного склепа.
20

Оставив рукопись в бункере, я выбрался на поверхность и, со­
блюдая всяческую предосторожность, направился в сторону
развалин. В настороженной темноте леса синеватым отливом
мерцал снег. Лишь прогретые за день и стаявшие до земли
прогалины сливались с непроницаемой чернотой ночи и дыря­
вили мирную синеву снегов волчьими ямами. У реки царило
оживление, саперы восстанавливали взорванный мост.
Я быстро взбежал на пригорок и скрылся в развалинах ча­
совни.Беспрестанно щелкая гаснущей на ветру зажигалкой и
спотыкаясь о груды битого кирпича, я метр за метром обшари­
вал темные закоулки, роясь обломком доски в кучах мерзлой
трухи. Наконец я увидел то, что искал: припорошенный песком
и снегом, плоский светильник валялся возле пролома в стене.
В тот же миг я вздрогнул, но не от тусклого, мертвенно-черно­
го блеска бронзы — где-то совсем рядом внизу вдруг раздались
приглушенные человеческие голоса, и почудилось, что кто-то
поднимается к развалинам.
Я замер, держа наготове пистолет и с чувством безысходно­
го страха ожидал, что вот сейчас вспыхнет фонарь, и меня, как
зайца под фарами, предательски ослепит снопом света. Но го­
лоса внизу вскоре стихли и вблизи развалин не раздавалось
больше никаких подозрительных звуков. Я выждал несколько
минут, прежде чем вновь решился сдвинуться с места. Сделав
в темноте три осторожных шага, я наощупь подобрал светиль­
ник и сунул его в карман.
И вот тут-то попутал меня нечистый: чтобы убедиться, нет
ли под ногами еще каких-либо реликвий, я рискнул снова по­
светить зажигалкой. Чиркнула искра, колыхнулся на сквозняке
язычок пламени, и сейчас же в пяти шагах от себя я увидел
советского офицера в дубленом полушубке. Мы выстрелили
одновременно, пуля пробила мне грудь, и я, потеряв сознание,
ничком повалился на землю...
Вот так закончилась для меня война. А дальше — больнич­
ная койка, советские врачи, три года в плену и, наконец, счаст­
ливый финал — возвращение на родину. Новой Германии при­
годились мои знания: вот уже более двадцати лет я преподаю
в Иенском университете. Все эти годы бронзовый светильник
хранился у меня, как память о той мартовской ночи, которая
едва не стала последней в моей жизни.
А рукопись Альбрехта Роха осталась там, в бункере. Вспо­
минал ли я об удивительной хронике францисканского монаха?
Еще бы! Такое не забывается — слишком уж поразительный
документ довелось держать мне в руках. И, может быть, слиш­
ком фантастический, чтобы всему поверить. Вы ведь знаете,
каким подчас необузданным воображением отличались средне­
вековые монахи: видения и галлюцинации, рожденные затвор­
ничеством и ночными бдениями, нередко становились главными
источниками самых невероятных откровений и исповедей.
21

Бывают сны, которые помнишь всю жизнь... Неизгладимый
след, оставленный чем-то нереальным,— примерно такое же
впечатление сохранилось у меня от писания средневекового
отшельника. Конечно, многие детали вообще стер лис ьт да и
немало, пожалуй, примыслил я сам, пытаясь разгадать, где
быль, а где сказка. Но теперь и вам придется поверить в сказ­
ку, если хотите что нибудь понять. Если, впрочем, в этой ис­
тории можно что-либо понять. Нужны реальные основания, а
у меня больше двадцати лет не было в руках иных доказа­
тельств правдивости рассказа францисканского монаха, кроме
светильника со спиралью. Даже в реальности существования
обнаруженной вами второй спирали я не был до последнего
времени абсолютно уверен и уже, конечно, не знал ее точного
местонахождения. Ах, как хотелось бы видеть эту памирскую
площадку у водопада.
— Но там ничего нет, ущелье поднимается к ледникам,—
прервал я монолог Керна.
Он посмотрел на меня, точно впервые увидел.
— Нужно подняться к водопаду,— сказал он просто, слов­
но речь шла о том, чтобы подняться на следующий этаж.
— Да вы что? — изумился я.— Там ведь неприступная
стена.
— А если все-таки — на стену.
— Ну, что вы,— с досадой отмахнулся я, как будто объяс­
няя докучливому ребенку.— Это невозможно!
— Но он-то был,— усмехнулся Керн.
— Кто — он? — опешил я.
— Альбрехт Рох — францисканский монах,
посланник
французского короля.
Я окончательно смешался. А Керн, поняв, видимо, что мне
трудно продолжать разговор, оставаясь в неведении, опустился
в кресло и после минутной паузы начал рассказ.
—Все это трудно передать словами. Нужно самому увидеть
рукопись и главное — прочувствовать исповедь Альбрехта Роха, полную и безысходного отчаяния и мучительных сомнений,
но одновременно со скрупулезностью средневековой хроники
фиксирующую и малейшие подробности удивительного жизне­
описания.

Г л а в а III
ЗАВЕЩАНИЕ КРЕСТОНОСЦА

Необычайные приключения монаха-путешественника неот­
делимы от тех исторических событий, которые во многом опре­
делили его собственную жизнь. Помните ли вы легенду о пре­
свитере Иоанне? В реальность этого мифического священника,
22

таинственного властителя восточной христианской державы
впечатлительное средневековье верило на протяжении четырех­
сот лет столь непоколебимо, как сегодня верят в существова­
ние внеземных цивилизаций.
В середине XII века поползли но городам Византии, Ита­
лии, Германии, Франции упорные слухи о том, что из далеких
и неведомых глубин Азии движется на запад несметное войско
царя-священника Иоанна, самого богатого и могущественного
из всех земных царей. Вот-вот бесчисленные армии великого
азийского государя выйдут к границам мусульманского мира,
сметут с лица земли державу ненавистного халифа и помогут
славному крестоносному рыцарству навсегда освободить от не­
верных святой Иерусалим и гроб господеи.
В преддверии второго крестового похода глаза Европы с на­
деждой обратились к нежданному и спасительному союзнику.
Крестоносцы, которые на собственной шкуре почувствовали
разящую сталь дамасских клинков, теперь как никогда пони­
мали, что совсем не просто одолеть в одиночку и без союзников
неуязвимых арабских конников. Французские и немецкие ры­
цари, кичливые на пирах и турнирах, но не слишком удачли­
вые в многочисленных битвах с сарацинами, непрочь были по­
живиться за счет чужой победы и с нетерпением ждали скорых
вестей от царя-священника.
Наконец дошло до дворцов князей и императоров удручаю­
щее известие: пешие и конные армии пресвитера Иоанна подо­
шли к берегам Тигра, но, не найдя судов и паромов для пере­
правы, двинулись на север, где, по слухам, река замерзала зи­
мой. Но там необычайно теплая погода опрокинула планы ца­
ря сказочной Индии, и, напрасно прождав зимних морозов,
чтобы по льду провести войско на запад, царь Иоанн вынуж­
ден был вернуться на родину. Крестоносцам пришлось начать
поход без союзника. Одним пришлось и расплачиваться. Одна­
ко бесславный конец второго крестового похода лишь усилил
упования на помощь мифического азиатского властителя.
Между тем новое событие подлило масла в огонь. Около
1170 года папа Александр III получил загадочное письмо от
имени пресвитера Иоанна. Послания аналогичного содержания
пришли вскоре византийскому императору Мануилу Комнину
и противнику папы, германскому императору Фридриху Бар­
бароссе. Письма заворожили весь христианский мир. Из уст в
уста передавались подробности о сказочных богатствах вели­
кого царя, о невиданных зверях и птицах, которые водились
в далеких землях, о сатирах, пигмеях, циклопах и кентаврах,
населявших заморскую страну. Не было ни одного — ни во
дворцах, ни в городских и сельских жилищах,— кого бы остави­
ла равнодушным умело состряпанная мистификация.
Тщеславным Фридрих Барбаросса усмотрел в чужеземном
властителе соперника и оставил письмо без ответа. Но хитрый
23

и дальновидный папа Александр рассуждал иначе. Над шат­
ким, раздираемым междоусобицами Иерусалимским королевст­
вом с прокаженным мальчиком на престоле, как неотвратимый
рок, навис меч султана Саладдина — грозы крестоносцев. Но­
вый крестовый поход может постичь печальная участь преды­
дущих. Вряд ли стоит полагаться и на непрочный мир с импе­
ратором Фридрихом. И папа в поисках надежного союзника
вновь обращает взор к владыке таинственной Индии. Он спе­
шит с ответом, предлагая союз, и направляет с посланием к
царю Иоанну личного врача. Посол отправился искать призрак
и бесследно исчез навсегда.
Шли годы. Легенда о сказочной стране на дальнем востоке
не старела. На грязных узких улицах европейских городов
время от времени появлялись люди в фантастических одеждах.
Не моргнув глазом, они смело выдавали себя за посланцев пресвитера Иоанна и требовали провести их в княжеские замки.
Проходимцев хватали, подолгу пытали на дыбе, вырывая при­
знание, и после разоблачения казнили на плахе. Но вера в царя-священника от этого нисколько не страдала.
Наконец наступил черный год, когда в смертельном страхе
поскакали с восточных границ халифата 'Испуганные гонцы,
возвещая сынам Аллаха о неотвратимой беде: неумолимым
смерчем двигаются с востока полчища неведомого врага. Крес­
тоносцы, чьи завоевания в Палестине и Малой Азии давно свел
на нет неустрашимый султан Саладдин, вновь воспрянули ду­
хом. Но радость оказалась преждевременной. Не светлое воин­
ство царя Иоанна спешило на выручку бездарным рыцарям,
а дикие орды Чингисхана грозовой тучей надвигались на Евро­
пу, как щепки сметая на пути великие империи и карликовые
княжества.
Удар казался неминуемым. Подобно обреченной лягушке
ждала Европа последнего броска монгольского змея. Но про­
изошло чудо: дойдя до Средиземного моря, монголы неожидан­
но остановились, обратив жадные взоры к городам и селам Ру­
си. Целое десятилетие ожидала Европа, готовая разделить
участь полоненной Руси. Но обескровленные орды пухлой им­
перии великого хана, раздираемой соперничеством удельных
князьков, уже не имели сил для львиного прыжка.
Постепенно христианский запад евыкся со страшным со­
седством, научился подстраиваться под самодурство монголь­
ских сатрапов и даже начал подумывать, не вовлечь ли в союз
против египетского султана тугодумных наследников Чингис­
хана, чтобы с помощью дикой силы раздавить потомков
непобедимого Саладдина. В ставку великого хана зачастили
послы властителей христианских государств. И всякий раз,
когда в орду отправлялось очередное посольство, верные люди
получали тайный наказ: любой ценой разведать дорогу к вла­
дениям потомков царя-священника Иоанна. В правителях ми­
24

фической империи видели теперь не только союзников против
магометан, но и защитников от монгольского аркана.
Чем глубже проникали посланцы королей и пап — а вслед
за ними купцы и миссионеры — в заповедные уголки азиат­
ского материка, тем дальше и дальше на восток улетало на
крыльях легенды фантастическое царство Иоанна. Венецианец
Марко Поло надеялся обнаружить подданных царя за грани­
цами Китая. Принц Генрих Мореплаватель, отправляя каравел­
лы во все концы света, давал капитанам подробные инструк­
ции, что именно следует передать владыке христиан на востоке*
В эпоху великих географических открытий владения наслед­
ников Иоанна искали сначала в Африке, а потом — в Америке.
Легенда прожила до XVI века, и в течение четырех столе­
тий не раз поступали самые что ни на есть достоверные сведе­
ния о местонахождении земель пресвитера Иоанна. В 1248 году
Генрих Лузиньян, король Кипра, получил от армянского канц­
лера Синибальда известие, что земли, откуда пришли в Виф­
леем три волхва, чтобы поклониться младенцу Иисусу, следует
искать в стране Кашгар. А от тех волхвов и ведут свое начало
пресвитер Иоанн и его поданные. О письме армянского канцле­
ра правитель Кипра доверительно сообщил французскому ко­
ролю Людовику IX.
Тем временем король Франции Людовик спешно искал со­
юзников для нового крестового похода. Возлелеяв мечту навеки
обессмертить свое имя, прозорливый государь прекрасно пони­
мал, что без серьезной поддержки раздавить султанский Египет
будет немыслимо, и тщательно подготовляемый седьмой кре­
стовый поход постигнет неудача предыдущих шести. Скрепя
сердце, гордый король решил обратиться за помощью к монго­
лам. Новый крестовый поход уже начался, а в улус великого
хана заспешило посольство во главе с доминиканцем Андре
Лонжюмо. Почти три года потребовалось посланцу короля,
чтобы добраться до ставки великого хана и, получив оскорби­
тельный ответ, полуживому вернуться назад.
А весной 1250 года свершилось неслыханное: Людовик Свя­
той был захвачен султаном в плен и только через год за не­
мыслимый выкуп отпущен на свободу. Опозоренный, но не
сломленный король вернулся к войскам. Крестовый поход про­
должался. Над крестоносцами нависла угроза поражения. Из
орды прибыли худые вести. На помощь со стороны монгол рас­
считывать не приходилось. Тогда-то вождь крестоносцев и
вспомнил о письме армянского канцлера. Мысль о союзе с
владыками могучей империи Иоанна накрепко засела в голове
впечатлительного монарха.
На сей раз посольство готовилось втайне. Требовалось, усы­
пив бдительность монголов, проехать по их обширным владе­
ниям, направляясь якобы в резиденцию великого хана, на пол­
пути свернуть с дороги и в обход монгольским заставам про­
25

никнуть в неведомый Кашгар, где, но сведениям, раскинулись
земли преемников легендарного христианского царя. Для вы­
полнения тайного и опасного поручения короля Франции впол­
не хватало одного верного человека. Выбор пал на францискан­
ского монаха Альбрехта Роха.
*

*

*

Немало пережил Альбрехт Рох за пятьдесят лет трудной
жизни. Сын богатого немецкого купц», осевшего в Лангедоке,
он осиротел в тринадцатилетнем возрасте после альбигойской
резни в Провансе. На его глазах озверелые каратели растерза­
ли мать, отца и старших сестер. Чудом уцелев при разграбле­
нии дома и лавки, он стал бродягой.
В тот год прошел по Европе умело пущенный слух, что не­
мыслимо добиться освобождения святой земли с помощью огня
и меча. Лишь безгрешные дети, чьи сердца не исполнены ко­
рысти и жажды наживы, могут отвоевать у неверных священ­
ную реликвию — господен гроб. Стоит только безоружным хри­
стианским отрокам собраться вместе, как само море разверз­
нется перед малолетними крестоносцами pi поглотит в гневной
пучине нечестивых басурман, вновь захвативших Иерусалим.
По всем городам и селам скликались на небывалый крестовый
поход толпы голодных детей. Вскоре тридцатитысячная армия
оборвышей во главе с отъявленными авантюристами устреми­
лась на юг Франции, устилая обочины дорог погибшими от го*
лода, болезней и ножа.
Альбрехт Рох одним из первых оказался в Марселе и вместе
с тысячами других стал жертвой гнусного обмана. Ничего не
подозревавших подростков без воды и пищи погрузили на ко­
рабли, но вместо святой земли отправили в Египет, где обезу­
мевших и полумертвых детей прямо из трюмов доставили на
неволышчий рынок и за бесценок продали в рабство.
Сыну немецкого купца повезло больше остальных. Смыш­
леный, умеющий читать и писать мальчик привлек внимание
знатного вельможи, который купил его. Семилетнее рабство
оказалось не слишком тягостным. Альбрехт Рох быстро овладел
арабским языком и сделался подручным у толмача. В круг
забот и обязанностей возмужавшего юноши входил разбор и
перевод бумаг, захваченных у франков и допрос пленных. Он
постиг тайны ислама, познал сокровенную премудрость суфиев
и проникся интересом к еретическому учению отступника Авер­
роэса. Но ярмо раба не давало ему покоя.
Когда панский легат Пелагий осадил Дамиетту, Альбрехт
Рох дождался темной безлунной ночи, спустился по веревке
с крепостном степы и бежал в лагерь крестоносцев. Наутро
беглец предстал перед кардиналом. Главнокомандующий в су­
26

тане по достоинству оценил отважный поступок юноши, не
отступившего от родины и веры. С первым же кораблем Аль­
брехт Рох отбыл во Францию, где рекомендательное письмо
всесильного кардинала открывало перед ним двери Сорбонны.
Его удивила схоластическая пустота европейской науки.
Ему ли, читавшему на арабском языке Ибн Сину и Ибн Ру ги­
да, было не знать, насколько витиеватая восточная мудрость
превосходит дохлые догмы европейских педантов. Альбрехт
Рох открыто заявил об этом коллегам и учителям и вскоре до­
бился, что на него стали смотреть косо и враждебно. Он про­
слыл вольнодумцем и аверроистом. К счастью ему не грозил
костер. Инквизицию учредили спустя несколько лет.
Бороться — вряд ли имело смысл, а сомнения в собственной
правоте вскоре возымели действие. Что-то перевернулось в ду­
ше молодого философа, он раскаялся и письменно обратился
к самому папе с мольбой об отпущении грехов. Получив про­
щение, Альбрехт Рох вступил в нищенствующий монашеский
орден францисканцев.
Аскетизм, фанатичная вера, неистовые проповеди на пло­
щадях и улицах дали ему больше, чем сомнения и скептицизм.
Имя Альбрехта Роха прославилось но всей стране. Боголюби­
вый король Людовик, покровитель францисканцев, не раз
встречался с ученым монахом, знал о его удивительной судьбе
и, сам не чуждый в молодости заблуждений, полностью доверял
тому, кто пришел к вере через сомнения. Когда встал вопрос
о посланце в далекое царство пресвитера Иоанна, король, не
колеблясь, остановил выбор на Альбрехте Рохе.
*

* *

Серебряная дощечка, выданная монгольским наместником,
открывала беспрепятственный проезд на восток через лоскут­
ную империю великого хана. Путь Альбрехта Роха лежал по
землям истерзанной и поруганной Персии. Сожженная, но не­
покоренная страна продолжала сражаться с жестокими порабо­
тителями. Молниеносные всадники вихрем налетали из засады
на монгольские посты и отряды. После смертной сечи они. бес­
пощадно истребив всех от мала до велика и прирезав ранен­
ных, рассыпались и исчезали и неприступных горах.
Серебряный монгольский пропуск, испещренный замысло­
ватым уйгурским письмом, чуть не погубил королевского по­
сланца. Альбрехту Роху оставалось несколько дней до Каспия,
когда на узкой горной тропе его остановили персидские пов­
станцы. Охранная грамота, выданная монголами, была равно­
значна смертному приговору. Монаха не спасал ни статус пос­
ла, ни европейское происхождение. Но он остался жив: его вы­
ручило то, что он заговорил по-арабски и прочитал несколько
строк из Корана.
27-

Пленника, связанного по рукам и ногам, перекинутого че­
рев круп лошади, доставили в горную крепость и бросили в
гнилое вонючее подземелье. Зачем понадобилась иранским
мстителям бесполезная добыча — сказать трудно. Возможно,
хотели выведать, не снюхиваются ли франки с монголами и не
сулит ли это новых бед многострадальной Персии. А может,
решили подержать заложника до лучших времен, чтобы полу­
чить выкуп. Но как только за королевским послом захлопну­
лись двери темницы, о его существовании словно забыли. Лишь
однорукий тюремщик два раза в день приносил воду и черст­
вые заплесневелые лепешки.
В тюрьме узник оказался не один. В темном углу на прелой
соломе, прикованный цепью к стене сидел седоволосый старик
в истлевших лохмотьях. У ног его горел светильник, и чуть
живой язычок пламени слабо освещал пустые глазницы на изу­
родованном восковом лице. Альбрехт Рох пробовал заговорить
со слепым, но тот упорно молчал: то ли был глух, то ли не по­
нимал по-арабски. Тусклое пламя светильника горело день и
ночь. Каждый раз тюремщик, приносивший в подвал хлеб и
воду, почтительно наполнял светильник маслом из медного
кувшина.
От сторожа Рох узнал, что слепой старец,— язычник, покло­
няющийся огню. Житель далекой горной страны и глава ка­
кой-то тайной секты, он был обманом захвачен и доставлен
сюда, в замок. Пять лет шейх, хозяин замка, подвергал стари­
ка ужасным пыткам, стараясь выведать у него древнюю языче­
скую тайну, какую — никто не знает. Пять лет молчал старик.
Ему выкололи глаза, хотели сжечь живьем на медленном огне,
но в конце концов бросили заживо гнить в подземелье замка.
Если у старца отобрать светильник или не подлить туда масла,
слепой отказывается от еды и питья.
За много месяцев, проведенных вместе в сырой темнице,
Рох не услыхал от слепого ни единого звука. Однажды снару­
жи раздался необычный шум. Целый день пленникам не при­
носили еды. А ночью стены и своды начали сотрясаться от мер­
ных глухих ударов, словно кто-то бил с размаху по земле
гигантским тяжелым молотом. Той ночью монголы, уже неделю
осаждавшие замок — последний оплот разгромленных повстан­
цев,— начали забрасывать крепость огромными камнями из
метательных орудий и долбить кованые ворота стенобитными
машинами. Под утро после отчаянного штурма замок пал.
Когда трое воющих, опьяненных и забрызганных кровью
монголов, готовых зубами разорвать на пути все живое, ворва­
лись в подвал, где томились изнуренные узники,— имелась
только одна сила, способная укротить дикую необузданную
ярость кочевников и сберечь жизнь двум заключенным. Спасе­
ние больше года хранилось завернутым в тряпицу на груди у
монаха Альбрехта Роха. Серебряная дощечка, выданная коро­
28

лёвскому послу для проезда по бескрайним владениям потом­
ков Чингисхана, возымела магическое действие. Послов к вели­
кому хану запрещалось трогать под страхом смерти, им полага­
лось оказывать помощь и обеспечивать защиту.
«А этот?» — спросил через араба-толмача приведенный ты­
сяцкий, указывая плетью на слепого огнепоклонника.
Что-то екнуло в сердце королевского посла.
«Это — великий прорицатель и маг, о мудрый и добросер­
дечный господин,— отвечал монах.— Его необходимо целым и
невредимым доставить в ставку великого хана».
Дремучее суеверие испокон веков соседствовало в душе
монгольских завоевателей с ненасытной алчностью и тупым
чванством. С опасливой учтивостью со старца, который безу­
частно продолжал сидеть в углу перед светильником, сбили
цепь, и Альбрехт Рох за руку вывел слепого из темницы.
Монголы покидали крепость, усеянную бездыханными те­
лами защитников. Над замком занимался пожар. В долине,
насколько хватало глаз, полыхали костры торжествующих по­
бедителей. Юркий чиновник с китайской бородкой, путаясь в
широких полах шелкового халата, стянутого с чужого плеча,
вручил Альбрехту Роху и его спутнику новую охранную грамо­
ту и приказал выдать из обоза двух шелудивых мулов. Когда
крепостные стены остались далеко позади, а ветер, дувший в
спину, больше не доносил запаха гари,— старик, который умело
сидя в седле, послушно следовал за Рохом, неожиданно заго­
ворил на чистом арабском языке.
«Где ты собираешься бросить меня? — спросил он.— И что
тебе нужно у монгольского хана?»
В первое мгновение монах оторопел, но, быстро смекнув,
что многознание старца может пригодиться, рассказал всю
правду: что в орду он ехать не собирается, что ищет дорогу в
Кашгар, где, по сведениям французского короля, находится мо­
гучее христианское государство. Старец долго молчал, обдумы­
вая услышанное.
«Я могу показать тебе дорогу в Кашгар,— наконец сказал
он,— враги лишили меня глаз, но не могли лишить разума.
Кашгарское царство расположено дальше тех мест, где живу я.
Проводи меня домой, и я дам тебе проводника до Кашгара».
Так они порешили ехать вместе.
*

*

*

Безлюдные опустошенные селенья ждали их на долгом пути
к Памиру. Лишь в стороне от проезжих ущелий и заброшенных
караванных троп, там, куда не смогли проникнуть ханские от­
ряды, уцелели люди. Распрашивая о дороге редких встречных,
старик и монах пробирались к долине Пянджа, откуда начи­
29

налась великая горная страна, недосягаемая для Монгольской
конницы.

Чем выше становились снежные вершины гор, тем чаще
попадались путникам стада овец, pi старец, не слезая с мула,
затевал длинные неторопливые беседы с пастухами. Раздувая
ноздри, он вдыхал прохладу ущелий и окрепшим голосом певу­
че и плавно говорил на неизвестном наречии, точно читал про­
поведь. Пастухи слушали почтительно, кормили слепого и его
спутника, приглашали разделить ночлег у костра, а поутру да­
вали на дорогу овечий сыр, сушеные фрукты да лепешки, и
иногда провожали до висячего моста или брода.
Много недель пролетело, прежде чем привел их последний
проводник в дальний горный кишлак. В сумерках постучали
железным кольцом в глухие ворота, и, как из глиняного горш­
ка, откликнулся на стук голос. Старик что-то громко сказал и
сейчас же по ту сторону раздался истошный вопль. Ворота
распахнулись и к ногам слепого упал человек с факелом в ру­
ках. Из дома с криком выбегали другие, тоже падая ниц. По
всему кишлаку замигали огни, закричали люди, залаяли соба­
ки. Вскоре у дома собралась коленопреклоненная толпа. Старец
произнес несколько слов и прошел в дом. Там, устало опустив­
шись на ковер, он обратился к Альбрехту Роху:.
«Я обещал найти проводника до Кашгара. Дорога на Кашгар
осталась в стороне. Ты получишь проводника. Но тебе нечего
делать в Кашгаре. Ты говорил, что едешь послом в страну хри­
стианского царя Иоанна. Так знай: до самого океана, где вос­
ходит солнце, нет и никогда не было такой страны. Можешь
смело возвращаться назад и сообщить это своему государю.
Ты спас мне жизнь и помог вернуться на родину. Ты делил со
мною гнилое подземелье и пил тухлую воду из одного ковша.
Мне хочется отблагодарить тебя. Завтра чуть свет я отправля­
юсь дальше в горы и хочу, чтобы ты ехал со мной. Я покажу
тебе то, что не видел ни один непосвященный. Я повезу тебя
к тайной пещере, куда мечтали, но не смогли добраться собаки
Хуршаха. За это они выкололи мне глаза. Ты узнаешь то, о чем
знают немногие. Если хочешь ехать в Кашгар, я не стану тебя
удерживать и дам проводника. Через год, если останешься
жив, ты ни с чем вернешься обратно. Но меня уже больше не
встретишь. Выбирай!»
Альбрехт Рох колебался недолго.
*

*

*

Поутру караван маленьких длинношерстных быков нето­
ропливо потащился по ветряным ущельям и перевалам Пами­
ра. Молчаливая, хорошо вооруженная свита сопровождала
старца. Но никто больше не попадался им на каменистом пути.
Только круторогие архары мелькали на заснеженных кряжах,
30

да горные орлы зловеще парили высоко над ущельем. Много
дней двигался караван, пока невидимая тропа ни уткнулась в
пустую пещеру. Здесь осталась свита. Только двоим, не считая
Альбрехта Роха, было позволено проводить слепого старца
дальше. Равнодушные яки снова не спеша зашагали по голым
камням. Но путешествие приближалось к концу. Под вечер
низкорослые быки подошли к водопаду, который преграждал
путь по ущелью.
Высокая неприступная стена нависала над маленьким ка­
раваном. Грохот ниспадавшей воды пугал животных. Старцу
помогли спешиться и под руки подвели к потоку. Альбрехт Рох
заметил, что слепой остановился на ровной, почти круглой пло­
щадке, на которой явственно проступала свернутая змеей над­
пись из треугольных знаков. Один из провожатых отвязал от
седла фыркавшего быка завернутый в холстину шест, развер­
нул полотно и высоко вознес над головой длинную причудли­
вую трубу. Медный протяжный звук разнесся по ущелыо, звон­
ким мелодичным призывом прорвался сквозь рыхлый шум
воды. Монах не понимал смысла странного обряда. Слепой
стоял с непроницаемым лицом, в пустых глазницах, как слезы,
блестели брызги воды.
Вдруг над гребнем стены появились две человеческие голо­
вы и тотчас исчезли. Зато вниз легко заскользила громадная
корзина. В мгновение ока она мягко опустилась рядом с пло­
щадкой. Двое провожатых подхватили старца и посадили в кор­
зину, тот жестом дал понять, чтобы подвели Роха. Монах при­
близился. Старик указал на место возле себя: в корзине, спле­
тенной из широких сыромятных ремней, могло уместиться двое
или трое.
Погонщики помогли Альбрехту Роху перелезть через высо­
кий борт, и, как только он ступил на зыбкое дно, ременный
короб, плавно покачиваясь на двух толстенных канатах, пополз
вверх. От высоты и близости клокочущей воды кружилась го­
лова. Королевский посол беспомощно вцепился в тонкий борт
плетенки, не решаясь взглянуть ни вниз, ни вверх.
У края пропасти корзина остановилась. Канаты, привязан­
ные к металлическим кольцам, тянулись по желобам, густо
смазанным жиром, к массивному деревянному барабану, наглу­
хо насаженному на бревно в два обхвата. Нехитрый, но гро­
моздкий механизм приводили в движение четыре яка, понуро
стоявшие здесь же. Несколько косматых чернобородых людей
в одежде из вывернутых наизнанку шкур вытянули старца за
руки и пали перед ним ниц. Альбрехт Рох выкарабкался сам.
«Караван будет ждать тебя внизу три дня,— сказал слепой
старик.— А теперь идем».
И он легко зашагал вперед, положа руку на плечо одного
из бородачей. Путь оказался неблизким. Унылый однообраз­
ный склон поднимался почти незаметно. Неожиданно он обор3*

вался на плоском, точно обрубленном гребне, покрытом бурым
лишайником и жалкими клочками выжженной на солнце тра­
вы. Гребень плавно переходил в отлогий спуск, а внизу в кот­
ловине пепельно-тусклым блеском запыленного зеркала заиг­
рала вода.
Процессия вышла к берегу озера, поросшего пышным кус­
тарником и густой травой. В воздухе кружили птицы. Слева,
далеко отступив от воды, поднимались скалы, в вышине они
незаметно переходили в обледенелый кряж, который уползал по
границе озера и на той, невидимой стороне смыкался с белым
оскалом дальних хребтов.
Широкий зеленый луг разделял подножье горы, усеянное
крупными обломками камней, и оловянную гладь озера, кото­
рое на фоне слепящей зелени травяного ковра выглядело лег­
ким серым покрывалом, накинутым на долину. Буйные небы­
валые травы подступали прямо к кромке воды и обрывались
возле застывшей глади, точно отрезанные ножом.
У подножья горы копошились человеческие фигуры, броди­
ли яки, козы, овцы, с веселым лаем носились собаки. Нигде
никаких построек. Но над всем мирным пейзажем разверзлась
чудовищная пасть громадной пещеры. Она словно готовилась
проглотить и загадочно-угрюмые воды, и пышную раститель­
ность, и людей. Исполинским глазом циклопа светился у входа
в печеру огонь большого костра, горящего странным синеватым
пламенем.
Здесь, в недосягаемой высокогорной долине, на берегах Теп­
лого озера жили последние огнепоклонники, немногие из уце­
левших приверженцев учения Зороастра, легендарного проро­
ка, основателя древней религии персов и всех среднеазиатских
народов. Сама религия давно рухнула, не выдержав противо­
борства с исламом, когда во времена страшного мусульманского
нашествия под копытами арабских лошадей пали растоптан­
ными и прошлая гордая слава Персии и святилища зороастрийцев. Но и после арабского завоевания понадобились еще многие
столетия, прежде чем время смогло вытравить из сознания лю­
дей вдохновенные пророчества Зороастра.
Сотни раз огнепоклонники поднимались на священную вой­
ну против арабских поработителей, и каждый раз побежденные,
отступали все дальше и дальше в безлюдные пустыни и горы,
пока ущелья Памира не стали их последним оплотом. Тут, в
глубоких тайниках пещер схоронили они и сберегли священ­
ную книгу зороастрийцев — Авесту. Слепой старец был верхов­
ным жрецом последних зороастрийцев, один из немногих, кто
имел доступ к сокровенным подземным тайникам и знал про­
ход по пещерному лабиринту к месту, где хранился драгоцен­
ный список легендарной Авесты.
Суровые нелюдимые огнепоклонники, загнанные в ущелья
и ледники Памира, не выродились, как это обычно бывает, в
32

фанатичную секту юродствующих кликуш. Религиозные тра­
диции довлели над общиной, но не настолько, чтобы убить в
людях все человеческое. Смысл своей жизни горные отшельни­
ки видели не в бездумном соблюдении формальных предписа­
ний ритуала, а в сохранении для потомков священной книги
знаний.
Никто, кроме главного жреца, не имел права покидать тай­
ного убежища. Раз в три года он спускался в ущелье, объезжал
по заброшенным горным селениям немногих сторонников зороастрийцев, чтобы отобрать детей, предназначенных для воспи­
тания в общине хранителей Авесты, дабы впоследствии стать
стражами негасимого священного огня на берегу Теплого озе­
ра. Преданные последователи огнепоклонников каждое лето
приводили караваны с припасами и намеченными жертвами к
водопаду, и плетеная корзина бесшумно уносила пл-ачущих
младенцев в неприступную высь.
Однажды шейх исмаилитов Хуршах проведал, что верхов­
ный жрец богоотступных зороастрийцев вновь спустился с вы­
соких гор в долину Пянджа. Слуги Хуршаха устроили засаду
на безлюдной тропе, перебили охрану, схватили памирского
старца и доставили в замок шейха. Но напрасно вероломный
Хуршах пытался склонить жреца-огнепоклонника на свою сто­
рону и выведать тайну священной пещеры — ни посулы и уго­
воры, ни изощренные восточные пытки не возымели действия.
Ослепленный, изувеченный старец хранил молчание и был об­
речен заживо гнить в глубоком подземелье горного дворца...
«Вы, франки, — сказал слепой жрец оробевшему монаху
перед входом в пещеру, где жутким синим пламенем, без дров
и угля, гудело пламя гигантского костра,— вы больше других
кичитесь мудростью, которой у вас нет. Вы, как дети, зная не­
многое, полагаете, что знаете все, и, как базарные нищие до­
вольствуетесь жалкими крохами, доставшимися от знаний не­
ведомых вам народов. Не на пытливый разум, а на безрассуд­
ную глупость опираетесь вы, вот уже более тысячи лет слепо
доверяя одной старой иудейской книге, именуемой Библия.
Я покажу тебе книгу в тысячу раз более великую, где собраны
и записаны все сокровенные знания людей, многое из которых
давно растеряло неразумное человечество».
Уверенно ступая в полной темноте, старик повел испуган­
ного монаха путаными, извилистыми ходами. Шли долго, не­
престанно сворачивая то влево, то вправо. Проход подчас сужал­
ся так, что локти задевали стены. Наконец Альбрехт Рох по­
чувствовал, что дышать стало свободней. Давящая теснота ис­
чезла. Слепой жрец чиркнул огнивом и безошибочно зажег фа­
кел, укрепленный в стене.
Под невидимыми сводами на высоких полированных ступе­
нях глазам изумленного францисканца представились сотни
кожаных свитков величиной с небольшой бочонок. Это была
3—2027

33

легендарная Авеста. Не те жалкие искалеченные обрывки, най­
денные спустя полтысячелетия у индийских парсов, а полный
список, считавшийся навсегда утраченным после того, как
Александр Македонский приказал публично сжечь древнюю
книгу зороастрийцев на площади разрушенного Персеполя.
В подземной пещере, запрятанной под ледниками Памира,
последний зороастрийский маг поведал посланцу французского
короля, о великих тайнах авестийского предания. В исповеди,
унесенной в могилу, Альбрехт Рох сообщает, что увиденное и
услышанное подобно молнии, внезапно озарившей темную ке­
лью, пронзило его душу, поразило и ослепило разум. Но при
всей незаурядности и необычной судьбе Альбрехт Рох оставал­
ся сыном своего времени. Разве мог он, ревностный служитель
христианского бога и верный подданный французского короля
променять дремучие идеалы на все тайны земли и блага мира
вместе взятые.
Возвращаясь в Европу по вытоптанным оазисам Хорезма,
проезжая мимо спаленных городов и мертвых сел Руси, он
окончательно решил, что не иначе как сам сатана в обличии
мудрого зороастрийца завлек его в дьявольскую ловушку и ос­
лепил огнем ада, чтобы принудить забыть бога, спасение и ко­
ролевский наказ...
Альбрехт Рох окончил жизнь в прусских лесах. Полуживой
от ежедневных постов и изнурительных молитв, он добрался до
владений тевтонского ордера, отшельником поселился в уеди­
ненном месте и остаток дней провел в полном одиночестве, из­
бегая людей и замаливая вину перед небом и королем. Как
каинову печать хранил он бронзовый светильник с дьявольски­
ми письменами, подаренный на прощанье монаху зороастрийским жрецом: тот самый светильник, который слабым огоньком
согревал их, слепого и зрячего, в сыром подземелье исмаилитской крепости.

Г л а в а IV
ТАЙНА СЛЕПОГО МАГА

История! История в самом широком смысле — история че­
ловека, народов, общества, история языка, мысли, культуры,
нравов, обычаев. Она была для меня всем. Нет, не причудливые
видения минувшего привлекали меня, не призрачный мир те­
ней искал и находил я в глубинах веков. История означает
жизнь в ее полноте и беспрестанном становлении. Настоящее —
всего лишь результат, заключительный аккорд долгого и труд­
ного пути истории, но этот последний аккорд не исчерпывает
симфонии жизни. От фундамента прошлого зависит прочность
34

зданий настоящего. Прошлое — назидание и предостережение:
если люди не умеют учитывать уроки вчерашнего, им нелегко
придется сегодня и завтра.
Прошло совсем немного времени с момента появления не­
ожиданного гостя, а я уже успел проникнуться доверием и ува­
жением к пожилому невозмутимому немцу, о чьем существова­
нии недавно даже не подозревал. Мне нравилась его манера
вести беседу — размеренно, неторопливо, но образно и убеж­
денно. Мысли ладно прилегали друг к другу, рисуя столь кра­
сочно и правдоподобно картины далекого прошлого, как будто
рассказчик был очевидцем событий. В нем не было ни тени
позерства, ни нотки пренебрежения, никакого желания пода­
вить собеседника мнимым превосходством и потоком книжной
информации — что так присуще эрудированным болтунам.
Теперь мне открылось многое, я знал все, что было извест­
но Керну. Нет, совсем не список легендарной Авесты, надежно
упрятанный под ледниками Памира являлся главным в пове­
данной мне истории, хотя это тоже — потрясающее известие.
По своему значению и литературным достоинствам она не ус­
тупает таким старинным религиозным книгам, как Веды, Биб­
лия и Коран. Когда-то полный свод Авесты насчитывал два
миллиона стихов, написанных несмываемой золотой краской
на двенадцати тысячах дубленых коровьих кож особой, тонкой
выделки. Тяжелые свитки хранились в главном зороастрийском храме столицы персидских царей.
Когда Александр Македонский разбил Дария и разграбил
Персеполь, он приказал стереть с лица земли главное святили­
ще огнепоклонников, на его развалинах сжечь Авесту, а пепел
развеять по ветру. Спустя много лет жрецы-маги задумали по
памяти воссоздать заново сожженную книгу. Утраченный
текст восстановили лишь ценой невозвратимых потерь: новая
Авеста оказалась вчетверо короче первоначальной. Однако и
этот вариант не сохранился. Жрецы не раз дополняли и пере­
делывали текст, уродовали древние стихи до неузнаваемости.
Живое и поэтичное безжалостно выбрасывалось. Мертвое, на­
носное канонизировалось и насильственно насаждалось. Наив­
ные вдохновенные верования древних иранцев в руках церков­
ников превращались в сухую безжизненную догму.
В конце седьмого века на Персию и Среднюю Азию обру­
шились арабы. Все, что противоречило Корану и противилось
новому порядку, беспощадно сжигалось и уничтожалось — лю­
ди, храмы, книги. Арабское нашествие положило конец древней
религии Зороастра. На смену поклонения огню, свету и правде
пришла слепая вера Мухаммеда. Не удалось ордам завоевате­
лей вытоптать огонь зороастрийского учения. Пламя пророчеств
Зороастра и учения Авесты не в силах были задуть ни маке­
донцы, ни арабы, ни монголы. Тлеющие искры веры в светлое
и доброе, неизбежно побеждающее зло и тьму, вспыхивали
3 *

35

ЗвДруг в самых неожиданных местах. Античная Греция и РиМ
не избежали влияния зороастрийских идей. Авестийское уче­
ние оплодотворило мистику некоторых иудейских и христиан­
ских сект. В средние века воинствующие еретики — несториане
и павликиане, богомилы и альбигойцы,— поднимая под религи­
озными лозунгами народные массы на антифеодальную борьбу,
черпали из манихейства, сами того не зная, крамольные мысли
языческого бунтаря Зороастра.
Религиозные общины зороастрийцев, чахлые и вырождаю­
щиеся, также сумели выстоять кое-где под натиском времени.
Вплоть до начала двадцатого века в Баку действовал храм
огня. Поныне малочисленные группы огнепоклонников живут
в Индии и Иране. Именно через парсов, индийских зороастрий­
цев, бежавших из Персии после кровавой резни, учиненной му­
сульманскими фанатиками, и поселившихся в окрестностях
Бомбея,— попали в Европу X VIII века списки Авесты, вернее
жалкие и куцые остатки, которые чудом уцелели и дожили до
наших дней, по сути — одна из тысячи двухсот навсегда утра­
ченных глав. Но даже и в таком виде пламенные гимны Зоро­
астра и суровая мудрость безымянных авторов вошли в сокро­
вищницу человеческой мысли и мировой поэзии. Находка даже
одного неизвестного отрывка священной книги зороастризма
могла бы стать событием огромной важности в истории, фило­
логии, философии. А тут намек на целый неповрежденный
список. Шутка сказать — полный свод Авесты! Сенсация в на­
уке XX века!
И все же не это было главным. Керн оказался прав: в ру­
кописи монаха-францисканца, найденной много лет назад и
оставленной в подземном бункере где-то в прибалтийских ле­
сах, содержались такие сведения, которые не укладывались в
обыденные представления. Мало того, сведения требовали вни­
мательного изучения, уточнения сопоставления, чтобы убе­
диться в их правильности, для чего нужна была рукопись.
Я понимал это не хуже Керна. Поэтому его предложение ехать
в Прибалтику явилось естественным заключением удивитель­
ного рассказа и представлялось само собой разумеющимся, хо­
тя ни один из нас не был уверен, сохранилась ли в лесном
подземелье исповедь Альбрехта Роха. Да и уцелел ли сам под­
земный бункер — эта старая язва войны?
Впрочем, тем, кому случалось бывать в районе Калинин­
града, на территории бывшей Восточной Пруссии, хорошо из­
вестно, сколько тайн недавнего военного прошлого хранит эта
земля. На разветвленную сеть секретных подземных баз, заво­
дов, складов, аэродромов неподалеку от границ Советского Сою­
за во времена второй мировой войны делалась особая ставка.
Многое было уничтожено в ходе боев, взорвано отступавшими
войсками, обнаружено и ликвидировано после войны.Однако
немало еще неизвестных тайных убежищ и хранилищ скрыто в
36

тенистых лесах, на безлюдном побережье и посреди топких
болот.
Так или иначе, приходилось ехать. Весьма кстати подвер­
нулись и два выходных дня и автомобиль Керна, на котором
он и прибыл в нашу страну. Разговор продолжался всю ночь.
Керн согласился остаться у меня до отъезда. Он достал из сак­
вояжа целый набор чайных принадлежностей: маленький фар­
форовый чайник с замысловатым японским узором, несколько
миниатюрных пиал и круглую жестяную банку с душистой
заваркой. Едва был допит крепкий ароматный чай, как за ок­
ном посветлело: занималось раннее июльское утро.
*

*

*

Мы вышли, когда на небе таяли последние звезды. День
обещал быть ясным и жарким. У подъезда стояла машина не­
знакомой мне иностранной марки — старая, облупленная, за­
брызганная давнишней грязью и с помятым левым крылом.
— Мой дом на колесах,— отрекомендовал Керн.
Я бросил на заднее сидение тощий затасканный рюкзак,
внизу положил лопату, а сам сел рядом с водителем. Мотор
жалобно фыркнул, и машина нервным рывком тронулась с ме­
ста. За время пути я многое узнал о Керне, о его жизни, семье,
увлечениях. Но жизнь в обычном смысле слова, когда не нару­
шают ее плавное течение чрезвычайные события, представляет
довольно-таки однообразную картину. Работа, повседневные
заботы, устойчивые привычки и неизменный круг друзей — все
это хорошо знакомо каждому. Гораздо больший интерес пред­
ставляет характер человека, его взгляды, образ мыслей и убеж­
дения, накладывающие, впрочем, индивидуальный отпечаток
на любое событие личной жизни.
С Керном было легко, как с давним знакомым. Однако за
те полдня, что мы провели рядом на пути к Калининграду,
выявлялась не только общность взглядов и интересов, но и оп­
ределенные различия в жизненных позициях и понимании ря­
да вопросов. Незаурядность этого человека чувствовалась бук­
вально во всем, но вместе с тем его отдельные высказывания
вызывали справедливые возражения. Я не отмалчивался, охот­
но ввязывался в спор, а иногда даже нарочно старался распа­
лить и подзадорить Керна, если замечал, что он заходит слиш­
ком далеко, и тем самым в известной степени оспорить, доби­
ваясь, чтобы он провел мысль до конца, логически свел ее к
абсурду и, значит, опроверг самого себя.
Правда, подобная тактика не всегда приводила к желанно­
му результату, ибо нередко я сам оказывался в какой-нибудь
логической или софистической ловушке. Когда я, замечая не­
суразность каких-либо суждений Керна, пытался опровергнуть
их четкими аргументами или загнать в логический тупик, он
37

всегда угадывал, куда клонится разговор, и либо уходил в сто­
рону, либо отделывался шуткой, либо же, наконец, разделывал­
ся с моими доводами моим же оружием. Вне всякого сомнения,
он был гораздо более опытный и искусный спорщик. В споре
он никогда не выжидал, не оборонялся, а почти всегда насту­
пал.
Все это однако не мешало нам понимать друг друга. Мы
быстро и безошибочно нащупали правильную нить, и наши
отношения вскоре приобрели тот особый оттенок, который под­
час наблюдается при сближении людей, совершенно различных
по характеру, взглядам или возрасту, но испытывающих сим­
патию и стремящихся к развитию товарищеских уз: Керн шут­
ливо покровительствовал мне, я же, не тяготясь подобной опе­
кой, не оставался в долгу и не упускал случая или подковыр­
нуть его, или беззлобно уязвить. Не сговариваясь, мы взяли за
основу наших отношений простую житейскую заповедь: посе­
ешь непринужденность — пожнешь дружелюбие и взаимопо­
нимание.
Раза два в высказываниях Керна проскальзывали скептиче­
ские нотки в оценке человека.
— Человек рожден быть богом,— впервые услышал я в
машине,— а между тем люди растрачивают .жизнь на пустые,
малозначительные мелочи. Большинство до сих пор не научи­
лось видеть, развивать и извлекать многие из сокрытых воз­
можностей, которыми их не скупясь одарила природа.
Мысль показалась мне несколько туманной. Он пояснил:
— Каждый рождается с задатками гения, но лишь считан­
ные единицы ими становятся. В каждом от рождения заложено
самой природой активное начало. Но как и огонь, активная
деятельность человека может разгореться все сильней и силь­
ней, может поддерживаться на одном уровне и, наконец, мо­
жет — запущенная или заброшенная — угасать совсем.
Только активность первого рода, непрерывно разгорающая­
ся, есть действительная активность, которая отвечает истин­
ному назначению человека. Природа никого не обделяет семе­
нами гениальности, за исключением психически или умственно
неполноценных людей. Взрастить эти семена доступно каждо­
му. Нужно лишь, чтобы неутолимая жажда знаний, беспрестан­
ное стремление к деятельному исканию никогда не угасали, а,
напротив, разгорались все сильней и постоянно бушевали в
людских сердцах. И тем сильнее, чем больше люди познают
и знают. Если человек успокаивается на достигнутом, он теря­
ет жизненный импульс, его активность затормаживается, позна­
вательная способность утрачивает набранную силу, человек
останавливается или топчется на месте.
Подавляющее большинство предпочитает именно такой
путь: какое-то время они разгораются, затем долго коптят ров­
ным пламенем, а потом — медленно и неумолимо затухают и
38

гибнут. Человек сгорает бесследно, как стеариновая свечка, и
бледный свет, которым он недолго освещал пятачок земли, ис­
чезает вместе с ним. На место одного заступают другие, и все
повторяется сначала. Иным удается взмыть над землей раке­
той, осветить большую площадь и увидеть дальше остальных.
Они сообщают другим об увиденном и сгорают.
— Но о каком человеке идет речь? — возразил я .— О чело­
веке абстрактном? О человеке вне общества? Ведь существуют
конкретные люди, живущие в конкретных общественных усло­
виях и в конкретные исторические эпохи. Разве возможно вооб­
ще какое-либо развитие человека, если он не связан с теми
знаниями и материально зримыми результатами, которые до­
стигаются и добываются на каждом конкретном уровне исто­
рического развития?
— Вы не учитываете,— немедленно отреагировал Керн,—
что человеческое общество в процессе материальной деятель­
ности и производства впитывает и переваривает идеи, постав­
ляемые гениями, великими людьми и просто выдающимися лич­
ностями. На любой ступени развития общество переваривает
только то, что может, и ровно столько, сколько может. XVI век
оказался неспособным использовать почти ни одной идеи Лео­
нардо да Винчи, X VIII веку вполне хватило одного Ньютона.
А что бы произошло — живи и твори в то же самое время
полсотни, сотня, тысяча человек, равных по гениальности Нью­
тону? Да, ничего особенного. Все шло бы своим чередом и
прежними темпами. Десять тысяч гениальных идей ни на один
оборот не ускорили бы ход истории, и большинство из них по­
стигла бы участь блестящих догадок Леонардо. Общество было
бы не в состоянии освоить сразу столько идей и применить
их на практике.
Вот почему человечество в силу собственных объективных
возможностей тормозит развитие гениальных личностей. Точ­
нее, оно создает и признает их ровно столько, сколько требует­
ся в каждый конкретно-исторический отрезок времени. А про­
исходит это потому, что люди предпочитают пребывать в пас­
сивности. Большинству просто удобнее думать не самим, а
чтобы за них думали другие.
Ах, если бы человечество с самого начала состояло из од­
них гениев, равных по необъятному разуму, искательскому
пылу, чуждых низменных страстей и пошлых влечений,— тогда
бы в мире господствовали иные законы, общество было бы со­
вершенно другим, а его развитие осуществлялось бы в тысячи
раз быстрее. Однако этого не произошло, да и не могло про­
изойти.
— Но это несомненно будет! — перебил я.
— Будет... Кто может предсказать, когда это будет? Мы
живем в настоящем, которое далеко не идеально. А будущее —
оно пока впереди.
39

#

*

*

Автомобиль свернул влево на просеку.
— Теперь потрясет,— улыбнулся Керн.— Машину придет­
ся оставить,— прибавил он через минуту,— к реке пойдем на­
прямик.
Мы остановились в редком орешнике, отъехав от запущен­
ной просеки, насколько позволял лес.
— Здесь недалеко,— объяснил Кери, доставая из багажника
топор и подвесной фонарь.
Он зашагал легкой походкой в низину, поросшую ольхой,
а я, захватив на всякий случай лопату, бросился вслед за ним.
Миновав тенистый олынанник, мы пошли оврагом, по топкому
дну которого бежал грязный ручей, похожий на сточную кана­
ву. Приходилось то и дело перескакивать через русло, выбирая
место посуше. Овраг становился все глубже, а откосы — все
круче. Впереди, в узкой горловине чуть ли не до самого дна
свисали гнилые бревна с ржавыми колючками болтов — остат­
ки не то мостика, не то блиндажа.
Неожиданно просветлело. Овраг вывел к неширокой реке.
Чуть наискось от места, где мы вышли из леса, из воды взды­
бились вверх искореженные опоры моста.
— Ну, вот и пришли,— с облегчением сказал Керн.
Обойдя берегом лощину, мы снова углубились в лес. Сотни
три шагов — и вот в окружении могучих сосен я увидел при­
горок, по форме похожий на курган, а на вершине — бесфор­
менные очертания руин. Часовня совсем развалилась. Остатки
каменных стен замшели и заросли, даже в сухой солнечный
день от них пахло подвальной сыростью и застоявшимся бо­
лотом.
Ничем не примечательные развалины, неприметное нагро­
мождение грубо отесанных камней, поросшее кустами и засы­
панное землей. Но именно эти камни — в трещинах и лишай­
нике, похожие на черствые заплесневелые хлебы, тысячами не­
видимых нитей были связаны с далеким, призрачным прош­
лым, с безвестным монахом-крестоносцем, его удивительной и
драматической судьбой.
И сейчас, здесь, как бы заново рождалось прошлое: каза­
лось, навсегда утраченный миг далекой истории вдруг оживал
и соприкасался с сегодняшним днем. Вот почему так напря­
женно всматривался я чуть ли не в каждую травинку, упрямо
пробивающуюся сквозь зазоры между камней, подмечая и му­
равьиные ходы, размытые ливнем, и разбросанные повсюду
измятые птичьи перья — следы недавнего пиршества лисицы
или совы.
Почтив глубоким молчанием останки седой старины, мы
спустились с вершины холма и побрели дальше. Бор чуть
слышно шелестел пушистыми макушками сосен. Ноги легко,
40

как на лыжах, скользили по мягкой хвойной подстилке, изред­
ка задевая за кустики черники или папоротника. Казалось,
можно без конца блуждать между прямых, как мачты, стволов,
не встречая ни людей, ни тропинок. Все дышало лесным поко­
ем и не предвещало никаких неожиданностей. Керн шел впе­
реди. На одной из прогалин он остановился и начал внима­
тельно осматривать землю.
— Глядите,— подозвал он меня.
Сквозь прорехи ковра из прелых сосновых игл проглядывал
грязно-желтый песок, местами изрезанный высохшими желоб­
ками — следы мелких дождевых ручейков. Не ясно только куда
они стекали: маленькие канальца сходились радиально и про­
падали под землей в двух-трех точках. Керн ковырнул лопатой.
Тонкий слой подался и съехал, как кожура со спелого персика,
обнажая ржавую клепку железных дверных створок, неплотно
прижатых к земле.
— А ну, взяли,— весело скомандовал мой спутник и, вогнав
лопату в щель, всем телом навалился на ручку, как на рычаг.
Дверь скрипнула, приподнялась. Я ухватился обеими рука­
ми за черный скользкий угол и потянул что есть силы. Пыхтя
и сопя, мы до тех пор толкали тяжелую, точно налитую, крыш­
ку, пока она наконец не встала дыбой и не опрокинулась с хра­
пом, открывая квадратную дыру затхлого погреба. Вниз вело
несколько высоких ступеней. На дне черной ямы предатель­
ским блеском отсвечивала вода.
— Мда,— только и нашлось у меня.
— Там еще одна дверь,— пояснил Керн и, наладив фонарь
осторожно начал спускаться.
Вода внизу оказалась грязной вонючей жижей, размазанной
по полу. Керн вытянул фонарь, и я увидел в глубине подвала
железную дверь, в центре которой, как на банковских сейфах,
торчала металлическая баранка. Без особых усилий Керн по­
вернул три раза массивный руль. Раздался резкий щелчок, и
тяжелая, в две ладони толщиной, дверь с пронзительным виз­
гом отошла на петлях.
Керн махнул мне, приглашая присоединиться и скрылся в
глубине. Я бросился вслед. На голову упало несколько капель,
посыпался песок, и я, чуть не поскользнувшись в грязи, шаг­
нул через порог за Керном. Мы очутились в полутемном про­
сторном помещении. Желтое световое пятно фонаря блуждало
по высоким бетонным сводам, в подтеках и трещинах, и отра­
жалось на стенах, выкрашенных когда-то желтой масляной
краской, теперь вздутой и облупившейся.
Посреди зала располагался массивный деревянный стол,
вокруг него — беспорядочно раздвинутые табуретки, а вдоль
стен — не то узкие нары, не то_широкие скамьи, и стояло не­
сколько сундуков. Пол чистый, пезамусоренный, но покрытый
какими-то отвратительными пятнами и лишаями плесени. Тя­
41

желый запах — смесь гнили и сырости — усиливал гнетущее
впечатление от этого давно брошенного и закупоренного поме­
щения.
— Вот она! — торжествующе воскликнул Керн и, потрясая
фонарем, устремился к столу.
На столе среди тряпья, жестяных банок и опрокинутых бу­
тылок — лежала толстая книга энциклопедического формата,
обтянутая кожей, с грубыми самодельными завязками вместо
застежек и большим латинским крестом, вырезанным поверх
переплета. Мы с Керном — голова к голове — склонились над
фолиантом. Книга была сработана ладно, со знанием дела. Пер­
гаментные листы аккуратно подобраны и ловко подшиты к ко­
решку, по от долгого лежания и сырости страницы сморщились,
покоробились, отчего вся рукопись распухла и раздалась. Текст
тоже немного пострадал, особенно вначале: кое-где смыло и
стерло чернила, кое-где строчки закрывали бурые разводы.
— А там что? — покосился я на огромную, похожую на во­
рота, дверь в глубине комнаты.
— Пойдем взглянем,— Керн немного повозился с засовом
и распахнул дверь.
Свет от фонаря скользнул по нагромождению сундуков,
ящиков, мешков, больших коробок, жестяных - и деревянных
бочек, баков и стеклянных бутылей. В тусклом свете не было
видно конца хаотическому складу вещей. Он начинал тянуться
прямо от двери и терялся далеко в глубине, сливаясь с неясны­
ми очертаниями плотно наставленных друг на друга до самого
потолка громоздких деревянных ящиков, между которыми вел
узкий темный проход.
У входа, где мы остановились, было чуть посвободней. Под
ногами хрустел сухой песок, битое стекло и рассыпанная кру­
па. Кое-где виднелись раскрытые коробки. Отчетливо разли­
чались наклейки и немецкие надписи на фанере и картоне.
У ближней стены лежали аккуратно уложенные тюки, похо­
жие на свернутые парашюты, стояли в козлах густо смазанные
автоматы, винтовки, карабины, а из-за высокого, обитого же­
лезными полосами сундука одноглазо уставился ствол крупно­
калиберного пулемета.
— Все как тогда,— невесело усмехнулся Керн. — Старый
хлам — кому он теперь нужен. Даванте-ка лучше выйдем на
свежий воздух: тут нечем дышать, да и нечего делать.
Он взял рукопись подмышку и потянул меня к выходу.
Наверху терпкий запах хвои и аромат лесных трав ударил в
нос, как шампанское. Керн выбрал негустую тень и распластал­
ся на земле под сосной. Я расположился рядом.
— Вы знаете латинский? — спросил он, щурясь от яркого
света.
— Плохо,— сконфузился я.
— Жаль.
42

— Но разбираюсь,— скорее поправился я, раскрыл книгу
и пробежал глазами несколько страниц.— Немного понятно.
То не была сухая и казенная латынь. И хотя средневековый
хронист не смог избежать многократного цитирования и ссы­
лок на Библию, утомительных описаний малосущественных
подробностей и прямолинейных назиданий,— все же в нетороп­
ливом повествовании сразу же бросалась в глаза отточенная
афористичность выражений, меткость наблюдений, точность
сравнений, трезвость выводов, а местами — тонкий, неподдель­
ный лиризм. Впрочем, поверхностное знание языка мешало
мне в полной мере оценить литературные достоинства ру­
кописи.
— Э, не увлекайтесь,— напомнил о себе Керн.
Ему самому не терпелось завладеть сокровищем. Он открыл
книгу с середины и начал быстро, но бережно перелистывать
страницы. Сидя рядом на корточках, я то и дело заглядывал
к нему через плечо, но ничего не успевал схватывать — перед
глазами мелькали только обрывки бессвязных фраз.
Наконец Керн нашел, что искал.
— Вот, здесь,— отчеркнул он пальцем поверх абзаца,—
слушайте.
И начал читать, переводя прямо на русский.
*

*

*

«Помни создателя твоего в дни юности твоей, доколе не
пришли тяжелые дни и не наступили годы, о которых ты бу­
дешь говорить: «нет мне удовольствия в них!»,— сказал царь
Екклесиаст. «Тогда рассудительность будет оберегать тебя,
разум будет охранять тебя, дабы спасти тебя от пути злого,
от человека говорящего ложь»,— гласит «Книга притчей Соло­
моновых».
Но в тот день и час я забыл о тебе, господи, не внял твоему
предостережению, когда перед тем, как совершить мне роковой
шаг и сойти в дьявольскую пещеру, ты повелел большому кам­
ню сорваться с выси скал и скатиться вниз. Почему же не уви­
дал я в этом божественного знамения? Почему ослушался тебя?
И почему за то не обрушил на мою голову справедливый гнев?
Или ты хотел испытать меня?
О, сколько дано мне было пережить по воле твоей, господин
вселенной! Я познал и промозглый хлад глубоких темниц, и
обжигающее прикосновение железных лат, раскаленных иод
африканским солнцем. Я видел сотни раздетых трупов со взду­
тыми животами, ограбленные сарацинами и брошенные посреди
пустыни. Я слышал стоны девственниц, терзаемых крестонос­
цами, тт вопли еретиков, сжигаемых живьем на кострах.
Мои глаза научились не видеть, уши не слышать, а сердце
сделалось каменным. Но последнее, самое ужасное испытание
43

оказалось выше человеческих сил. О, зачем поддался я злому
наваждению сатаны и двинулся вслед за слепым магом в раз­
верзнутую бездну земли?»
Так дословно писал Альбрехт Рох...
Седобородый волхв уверенно вступил в непроглядную чер­
ноту пещеры, а монах, положив руку на его высохшее плечо,
сам, словно слепец, послушно побрел за молчащим поводырем,
подчиняясь бесовским чарам и чувствуя, как огненные иглы
изнутри прожигают тело. Их охватила мгла. Первое мгновение
францисканцу чудилось, будто он проваливается в преиспод­
нюю, но немного спустя монах вновь обрел силы и ощутил под
ногами твердую почву.
Шли долго, и Альбрехт Рох потерял счет минутам. Внезап­
но проводник остановился и, чиркнув огнивом, зажег светиль­
ник. Маленький язычок пламени беспомощно лизнул окружаю­
щий мрак. В стене зияла черная нора, напоминающая вход в
гробницу. Вниз уводило несколько ступеней. Пламя светильни­
ка задергалось — слепой старец осторожно спустился вниз и,
подождав спутника, задул огонь.
Коридор вел чуть под уклон, плавно сворачивал то в одну,
то в другую сторону. Покатый пол, казалось, сам толкал впе­
ред. Почти физически ощущалась гнетущая теснота каменного
мешка. Но вот за поворотом что-то засерело, и в леденящей
мгле подземелья вдруг дохнуло теплой влагой. Стало просторно.
Потолок ушел в полутемную вышину и исчез. Коридор вывел
к естественному разлому, вытянутому в узкую пустоту пещеры,
по которой, точно по руслу реки, свободно мчался поток чистого
теплого воздуха. Сверху слабо струился рассеянный дневной
свет, с трудом пробивавшийся сюда сквозь щели, затерянные
где-нибудь на склоне горы.
Королевский посол и его вожатый прошли по длинному,
точно ущелье, разлому, легко двигаясь по каменистой тропе,
и неожиданно очутились на берегу подземного озера, охвачен­
ного куполом громадной пещеры. Само озеро было невелико.
От воды поднимался легкий пар, и над неподвижной гладью,
точно причал в торговом порту, возвышалась ровная каменная
терраса. Она шла по-над берегом, местами нависая над водой,
местами распадаясь на широкие ступени, которые уходили
прямо вглубь озера.
Повсюду на террасе ровными рядами были разложены сот­
ни и сотни огромных плотных свитков, издали напоминавших
небольшие бочонки с вином или китайским порохом. Впервые
с начала сошествия в прибежище князя тьмы, слепой жрец
нарушил молчание:
«Ты видишь перед собой, франк, рукопись священной Аве­
сты — самой великой и древней книги на земле. Ни беспощад­
ное время, ни жестокосердные деспоты, ни ненасытные завое­
ватели не властны над истиной, поведанной великими богами,
44

То были прекрасные и жизнедарящие боги — не чета той неле­
пой, безликой силе, которой ты молишься денно и нощно».
«Напрасно смеешься, язычник,— побледнев, ответил мо­
нах,— напрасно глумишься над тем, во что верую свято и не­
преклонно».
Но безглазый огнепоклонник, казалось, не слушал:
«Что значит вера в сравнении со знанием? Черная безлун­
ная ночь, затмившая ослепительный свет ясного солнца; воню­
чая грязь болота, пожирающая хрустальные струи горного ру­
чья. Но вы предпочитаете тьму свету, придумываете несущест­
вующих властителей поднебесной и от рождения до смерти
молитесь пустым, никому не принадлежащим именам.
Козлобородые иудеи изобрели бога Яхве, ледяной Тибет и
жаркий Цейлон поклоняются бестелесному Будде, индусы —
многоликому Шиве, горбоносые арабы и высокомудрые персы
избрали поводырем невежественного, больного падучей Мухам­
меда, а вы, франки, не нашли ничего лучшего, как поклонять­
ся двум палкам, сложенным в виде креста, на котором, по пре­
данию, римляне распяли когда-то бродячего плотника Иисуса».
«Не ровняй моего бога со своими! — воскликнул Альбрехт
Рох.— Ты поклоняешься огню, на котором и будешь гореть
после страшного суда».
«Огонь изгоняет мрак и с ним — темные силы,— спокойно
отвечал старец.— Не я берегу огонь, а он хранит меня от иску­
шения уподобиться людям, вроде тебя. Ты видишь перед собой
священные свитки. Я призван охранять знания, которые не
предназначены нынешнему веку, знания, которые не способен
вместить ни ты, ни я и вообще никто из живущих.
Когда-то, более тысячи лет тому назад нищий пастух Зороастр познал несколько крупиц того знания, которое сокрыто
в священной Авесте, но не смог постичь в совершенстве ни
единой истины, доверенной ему Ахура-Маздой. Самое большее,
чего смог достичь Зороастр,— это стать пророком и поэтом.
Мириады людей, как стадо баранов, устремились за ново­
явленным учителем. Но поумнело ли человечество с появлени­
ем очередного мессии? Люди до тех пор будут пребывать в кло­
аке скотских инстинктов, пока не откроют наконец подлинный
смысл собственного существования. Вот ты, франк, знаешь ли,
в чем смысл твоей жизни?»
«Знаю!» — убежденно заявил монах.
«В чем же?»
«В том, чтобы праведной и богоугодной жизнью заслужить
потустороннее блаженство и бессмертие!»
«Ты глуп, франк,— беззлобно засмеялся огнепоклонник,—
но еще глупее то, о чем помышляешь ты и миллионы других
столь же наивных невежд, которые просто не ведают, какие
неисчислимые беды может принести то, о чем вы мечтаете.
Люди, как заклятием, обременены незнанием, что бессмертие
45

ectb величайшее зло для живого. Й как хорошо, что безумцы,
подобные тебе, могут только грезить о бессмертии, не владея
его тайной».
«Я заслужу бессмертие там!» — Альбрехт Рох указал пер­
стом на прозрачные солнечные лучи, струившиеся из-под свода
пещеры.
«Ты мог бы получить его здесь, но навеки проклял бы тот
день и час, когда согласился бы стать бессмертным. Сойди вниз
до последней ступени»,— вдруг повелительным тоном прика­
зал маг.
Еще не зная, что он замышляет, монах послушно спустился
к самой воде. В лицо пахнуло теплотой парного молока и аро­
матом первых весенних листьев. На последней ступени, широ­
кой, как палуба боевой галеры, возвышался огромный золотой
сосуд, по форме напоминающий церковную купель и разукра­
шенный узором из треугольников. На дне драгоценного сосуда
прозрачно-зеленым изумрудным отливом блестела густая не­
понятная жидкость.
«Спустился?» — раздался сверху властный голос жреца.
«Да»,— с беспокойством ответил королевский посол.
«А теперь глянь, что станется с тем, кто пожелает быть бес­
смертным»,— торжествующе и зловеще проговорил слепой маг,
почти невидимый в темноте, и неожиданно крикнул что-то на
неизвестном гортанном языке.
И тут же вода в озере забурлила, заклокотала, всплеснулась
дрожащей волной и из облака пены, пузырей и брызг возник
ужасающий лик сатаны.
Омерзительная змеиная морда, покрытая отвратительной
чешуей, которая местами отставала от кожи и топорщилась,
как у дохлой рыбы. Чудовищная безгубая пасть с мертвенным
оскалом. Меж редких истертых зубов проглядывал черный
слюнявый язык. Немигающие, налитые кровью глаза смотрели
жадно и недобро. Глубокие, близко посаженные ноздри на кон­
це тупой морды хлюпали и шипели, расширяясь при вдохе и
сужаясь при выдохе. От низко надвинутого лба шел, исчезая
в воде, гребень из наростов, острых шипов и бородавок. Морда
тяжко вздохнула, йотом жалобно всхлипнула и вдруг, открыв
во всю ширину бездонную зубастую пасть, нечленораздельно
и сдавленно рявкнула, распространяя смрадное холодное дыха­
ние. Это было последнее, что увидел и запомнил Альбрехт Рох.
Голова пошла кругом, ноги подкосились, и он, потеряв созна­
ние, рухнул на каменные плиты.
Неизвестно сколько времени провел он в беспамятстве. Ког­
да очнулся — вокруг не было ни подземной пещеры, ни слепо­
го мага, ни устрашающей морды дьявола. Альбрехт Рох лежал
у подножья черной стены вблизи ревущего водопада. Над ним
склонились угрюмые бородатые лица погонщиков яков, а вверх,
к далекому краю пропасти уплывала пустая плетеная корзина.
46

Глава

V

КОННЫЙ ОТРЯД

Керн прервал чтение и захлопнул древнюю книгу так, что
хрустнул переплет и пахнуло кислым запахом отсыревшей
кожи.
— Вот так,— заключил он.— Что скажете?
— Удивительно,— прошептал я, с трудом возвращаясь к
реальности.
Бесхитростный, неторопливый рассказ средневекового мона­
ха захватил и увлек меня с первых же слов. Я настолько зри­
мо представлял каждый шаг францисканца, что казалось, буд­
то меня самого увлекли в таинственные недра гор и долго во­
дили по неведомому лабиринту. Волшебные сказки, старинные
саги и фантастические повествования может по-настоящему лю­
бить лишь тот, кто умеет хотя бы на мгновение поверить в ре­
альность происходящего. Я видел, слышал, чувствовал, ося­
з а л — и гнетущую тесноту подземных коридоров, и бесшумные
движения слепого жреца, и высокие своды пещер, и парное
дыхание Теплого озера, и даже дьявольский лик сатаны гля­
нул на меня так пронзительно и кровожадно, точно перед гла­
зами ожила вдруг икона или церковная фреска.
— Удивительно,— повторил я, отгоняя прочь наваждения.
— Это еще не самое удивительное. Главное — впереди,—
сказал Керн и протянул мне увесистую рукопись.— Попробуй­
те-ка почитать дальше. Справитесь?
Я знал, что Главное — еще впереди и поборол нерешитель­
ность.
— Давайте. Попытаюсь прочесть. Смогу, наверное, по сло­
гам — как Варлаам у Пушкина. А вы?
— Схожу к машине. Принесу поесть.
Когда Керн углубился в лес и быстро исчез за стволами
сосен, я принялся осторожно перелистывать толстые пергамент­
ные страницы самодельной книги. Поначалу я с трудом раз­
бирал текст. Латинские слова кое-где были выписаны четко,
почти с каллиграфической виртуозностью (видно, что монах
тщательно обдумывал здесь каждую фразу). Но в большей ча­
сти побуревшие от времени страницы были сплошь исписаны
мало разборчивым почерком. Буквы торопились, набегали друг
на друга, точно не поспевая за мыслью автора. Неровные строч­
ки заползали то вверх, то вниз.
Постепенно я освоился со скорописью Альбрехта Роха, и
полностью переключил внимание на осмысливание содержания.
Продолжение повествования быстро захватило меня. Мысль,
почти не испытывая неудобства из-за несовершенного знания
языка, вновь перенеслась в далекий X III век, и над моей голо­
вой нависли глухие стены памирского ущелья...
47

*

*

*

Измученные, обессиленные без свежего корма, яки еле пе­
реставляли ноги. Караван тащился медленно и скорбно, как
похоронная процессия. Временами движение почти замирало:
караван растягивался на сотни локтей, и тогда быки вообще
отказывались идти вперед. Лишь после долгих понуканий и по­
боев погонщикам вновь удавалось сомкнуть строптивых яков
в послушную и маневренную цепочку. Но не надолго. Прохо­
дил час-другой, и все повторялось заново.
Альбрехт Рох, подпрыгивая и покачиваясь в войлочном
седле, ехал в хвосте каравана. Монах, казалось, не замечал ни
гортанных криков погонщиков, ни крутых спусков и резких
толчков, от которых его почти бросало на острые, как вилы,
рога яка, ни частых остановок.
Монах ехал, отпустив поводья и чуть слышно шепча слова
молитвы. Глаза были закрыты, а когда он приподнимал тяже­
лые усталые веки, то видел только два длинных, слегка изогну­
тых рога, грозно торчащих из темной шерсти. Рога — зловещий
аксессуар дьявола. Может быть, и жесткая волосатая спина
под седлом принадлежит хозяину преисподней, а вовсе не дико­
винному горному животному? Но пусть даже, и не черт несет
его сейчас неведомо куда. Все равно — кто как не сатана завлек
несчастного королевского посла в мертвые ледяные горы, что­
бы завладеть его душой и лишить разума?
С того самого мгновения, когда из жутких глубин подземно­
го озера возникла чудовищная оскаленная морда, Альбрехт
Рох впал в глубокое забытье и перестал различать сон и явь.
Его не просто сразило страшное видение — он ясно чувствовал,
как что-то оборвалось, перевернулось, остановилось у него вну­
три. И теперь монах пребывал в абсолютном безразличии. Ему
было безразлично, куда его везут и что произойдет дальше. Во­
ля, выдержка, целеустремленность, аскетизм и фанатичная
вера, но крупицам накопленные в долгой и многотрудной жиз­
ни,— все враз куда-то исчезло. Не хотелось ни есть, ни пить, ни
спать, ни думать. Только обветренные распухшие губы по при­
вычке повторяли одну и ту же молитву.
И когда над ухом обжигающе звонко, как оборванная стру­
на лютни, пропела стрела, он не вздрогнул, не испугался и да­
же сделал усилие, чтобы открыть слезящиеся глаза, а то, что
увидел, показалось ему картинами сна. Впереди все смеша­
лось. Караван, перегородив ущелье, сбился в кучу, и сквозь
мычащее стадо пробивался отряд вооруженных конников. Не­
сколько косоглазых безбородых всадников в лисьих малахаях
и полосатых халатах вырывались прямо на монаха. Пронзи­
тельный разбойничий гик заглушил беспокойный рев яков, и
прежде чем Альбрехт Рох наконец осознал, что все это не
сон,— тугой монгольский аркан сдавил ему горло. Инстинк48

тивно монах ухватился обеими руками за тонкий натянутый
ремень и, теряя дыхание, вылетел из седла головой на камни...
Он не скоро пришел в себя, а когда открыл глаза, подумал,
что ослеп. Рот запекся, лицо саднило и глазницы были точно
засыпаны толченым стеклом. Он видел перед собой одну чер­
ноту — ни звезд, ни ночного неба, ни потолка, ни стен. Он по­
шевелился и понял, что не связан. Тогда осторожно, чтобы не
спугнуть последнюю надежду, он поводил рукой перед глаза­
ми. Мелькнула неясная тень, и в горле монаха хрипло бульк­
нул радостный вскрык: он видел, значит — не ослеп!
«Снова темница»,— скользнула первая мысль. Однако за два
года, проведенные в подвалах исмаилитской крепости он хоро­
шо изучил гнилой подвальный запах тюрьмы. А здесь дыша­
лось легко. И только один посторонний запах примешивался
к свежей прохладе и соблазнительно щекотал ноздри. Это был
ни с чем не сравнимый аромат жареного мяса. Монах вспом­
нил, что не ел два или три дня и окончательно пришел в себя.
Приподняв голову, он заметил неправильный овал входа,
обозначенного красноватыми блестками, и догадался, что на­
ходится в пещере. Альбрехт Рох пополз на свет и, когда вы­
брался из пещеры, увидел звездное небо, окаймленное рельеф­
ным очертанием гор. Повсюду светились огни походных жаро­
вен, вокруг которых, негромко переговариваясь, пировали мон­
голы. Удивляли порядок и спокойствие, столь необычные для
необузданных кочевников, без меры буйных и шумливых — осо­
бенно в минуты пиршества и дикого веселья.
Монголы, чинно рассевшись вокруг жаровен, без криков
и гогота поедали жареное мясо, поочередно прикладываясь к
большой деревянной миске, которую то и дело наполняли из
бурдюка. В стороне у реки топтался почти невидимый табун
стреноженных лошадей, и свободно разгуливали яки. Откуда
взялся в безлюдном памирском ущелье монгольский отряд,
ведал, должно быть, один только бог. Альбрехт Рох нащупал
на груди серебряную пластинку — охранную посольскую гра­
мотку, сорвал ее и смело шагнул к ближайшей жаровне. Он
знал всего лишь несколько фраз по-монгольски, но решитель­
ный вид странного человека в изодранном длиннополом руби­
ще и его крикливый петушиный голос подействовал на пирую­
щих воинов так же, как действует лай внезапно вылетевшей
из подворотни шавки на опешившего быка. Один из монголов
опасливо взял протянутую пайцзу и угодливо передал десятни­
ку. Тот недоверчиво повертел посольский пропуск перед угля­
ми, хмуро поглядел на монаха, что-то скомандовал и исчез в
темноте.
Не долго думая, Альбрехт Рох примостился к огню, схватил
с решетки большой кусок конины и принялся жадно рвать зу­
бами твердое, но сочное мясо. Остальные монголы перестали
жевать и с удивлением наблюдали за монахом. Один из воинов
4-2027

49

протянул ему миску с густым прохладным кумысом. Но не ус­
пел Альбрехт Рох, который постепенно начинал входить в роль
королевского посла, допить и доесть, как перед ним вынырнул
запыхавшийся десятник и схватил монаха за ворот. Монгол
что-то крикнул, подчиненные разом повскакали с мест, рину­
лись к жертве, подхватили под руки и, осыпая ударами и пин­
ками, потащили вслед за бегущим вприпрыжку начальником.
Наконец побои прекратились, галдеж смолк, и Альбрехт
Рох почувствовал, что его больше не держат. Перед ним ярко
пылала небольшая жаровенка, от которой пахло не дымом и
горелым мясом, а какими-то душистыми травами и благовония­
ми, которые напомнили монаху знакомый с детства запах ла­
дана. Подле жаровни па ворохе тюфяков, одеял и ковров вос­
седал старый тучный монгол с толстой короткой шеей, редкой
седой бородой, волосы на которой можно было пересчитать по
пальцам, и глубоким давнишним шрамом через все лицо —
след тангутокой секиры или хорезмского клинка.
Судя по богатой одежде, отягченной дорогими мехами, судя
по властному неподвижному взгляду и по презрительно отто­
пыренной нижней губе, судя по тому, как угодливо притихли
жавшиеся в стороне монголы,— старый военачальник был важ­
ной персоной. Однако кем бы ни был этот самодовольный вель­
можа — Альбрехт Рох, избрав дерзкую наступательную такти­
ку, решил действовать безбоязненно и нахально.
«Я — посланец французского короля, еду в ставку великого
хана»,— выпалил он две хорошо заученные монгольские фра­
зы, сопровождая сказанное отчаянной жестикуляцией.
Вельможа даже не шевельнулся, только метнул на монаха
недобрый колючий взгляд и прорычал в сторону несколько не­
разборчивых слов. И тотчас же из-за его плеча появился малень­
кий щуплый человек в синем атласном халате. У него было
желтое скуластое лицо и раскосые глаза, которые поминутно
сужались в тонкие, едва заметные щелки. Но это был не мон­
гол.
Внешний облик монгола не спутать ни с чем: темное лицо,
лоснящееся от жира и копоти, немытое тело, от которого по­
стоянно исходит запах прокисшей грязи и пота. Эту вонь не
в силах заглушить никакая парча или меха, надеваемые по­
верх вшивого нижнего белья, которое менялось не раньше, чем
садто расползется от жирного пота. Вот что являла собой основ­
ная масса непобедимого воинства Чингисхана, Батыя, Чагатая,
Угедея и их преемников — нынешних, люто враждовавших
ханов.
Не таков был маленький человек, который появился из-за
спины монгольского сановника и теперь вплотную подошел к
Альбрехту Роху. Опрятное одеяние. Чисто вымытое лицо — све­
жее и здоровое; желтый цвет кожи скорее напоминал желтиз­
ну спелого налитого яблока. Жидкая, но тщательно расчесан50

йая борода. Жесткие и черные как сколь волосы аккуратно
сплетены на затылке в тугую косичку.
Альбрехт Рох сразу решил, что человек с косичкой — кита­
ец, один из многочисленных грамотных чиновников, которых,
как пыль в поры, впитало разжиревшее тело монгольской им­
перии, которая как и всякое государство не могла существовать
без административного аппарата. Китаец — он был на голову
ниже Альбрехта Роха — внимательно оглядел монаха и что-то
спросил по-монгольски. Альбрехт Рох не понял ни слова. Тогда
китаец повторил, по-видимому, тот же вопрос по-персидски.
Снова произошла заминка. Стремясь не потерять контакта, мо­
нах быстро заговорил в ответ по-арабски, скороговоркой повто­
рив, что он, дескать, посол, едет с поручением французского ко­
роля и просит не чинить ему препятствий. К удивлению плен­
ника, китаец удовлетворенно кивнул головой и, хитро сощурив
глаза, спросил на ломаном арабском языке:
«Не скажет ли королевский посол, что делает он так далеко
от проезжих дорог без спутников и монгольской охраны?»
Альбрехт Рох, моментально смекнув, что теперь ему так
просто не отделаться, и не таясь, но опуская, впрочем, самое
главное, рассказал все как было: что почти два года провел в
плену у персидских повстанцев и что после освобождения по­
мог одному слепому старику добраться до дому, для чего ему
и пришлось свернуть в сторону и заехать в эти безлюдные горы.
Китаец довольно, точно кот от яркого солнца, зажмурил глаза,
причмокнул губами так, что дрогнули кончики отвислых усов,
похожих на вялые стрелки лука, и тихим вкрадчивым голосом
промурлыкал:
«Не хочет ли королевский посол сказать, что он был гостем
язычников, поклоняющихся огню, и, быть может, даже подни­
мался вверх по черной стене?»
«Да»,— невозмутимо ответил Альбрехт Рох, не чувствуя
подвоха и даже не задумываясь, откуда китайцу известно о
черной стене pi об убежище зороастрийцев.
Тут позади китайца раздалось грозное ворчание, он тотчас
вернулся к монгольскому сановнику и присел возле постели.
Они долго совещались — видимо, китаец излагал суровому вое­
начальнику рассказ монаха. Хотя Альбрехт Рох мысленно уже
окрестил китайского чиновника переводчиком, все же взаимо­
отношения монгола и толмача мало напоминали отношения хо­
зяина и слуги. Китаец держался с хмурым сановником чуть ли
не на равных, выказывая лишь минимальное почтение.
«Кто этот блистательный вельможа?» — обратился Альбрехт
Рох к переводчику, когда тот окончил переговоры.
«Это заслуженный воин Бэйшэр,— с глубокомысленным вы­
ражением ответил китаец,— начальник личной сотни и дове­
ренное лицо великой царицы Эргэнэ,— мы все ее подданные».
4*

51

Имя Эргэнэ ничего не сказало монаху, а титул сотника от­
кровенно разочаровал: старый монгол представлялся ему — ес­
ли не темником, то наверняка тысяцким.
«Невелика птица, а какова спесь!» — подумал Альбрехт Рох
и все же не поскупился на глубокий поклон.
Лицо сотника оставалось неподвижным, как маска бодисатвы, а китайский чиновник продолжил допрос:
«Не расскажет ли королевский посол более подробно, что
видел он в пещере нечестивых огнепоклонников, которые отка­
зываются подчиниться воле великого хана».
На сей раз от монаха не ускользнуло, что китайцу известно
гораздо больше, чем следовало бы, поскольку сам Альбрехт Рох
ни словом пока не обмолвился о пещере. И хотя он совершенно
не понимал, какой целью руководствуются монголы, было оче­
видно, что конный отряд появился здесь, в безымянном горном
ущелье неслучайно и неспроста. Впрочем, и скрывать Альбрех­
ту Роху тоже было нечего.
«Не желал бы я тебе, мой господин,— ответил он со смире­
нием, достойным члена ордена францисканцев,— увидеть то же,
что и я».
«Нельзя ли бее загадок»,— поморщился китаец.
«Зато я говорю от чистого сердца,— обиделся монах,— ибо
в кромешных глубинах земли я видел дьявола».
Китаец с сомнением поглядел на королевского посла и оза­
даченно почесал за ухом. От этого непроизвольного движения
у него на груди распахнулся халат. И тут Альбрехт Рох похо­
лодел от ужаса: на груди у китайца в серебряном отливе шитья
скалилась омерзительная змеиная морда с угрожающе разду­
тыми ноздрями и кривыми, как серпы, зубами — точная копия
лика сатаны, привидевшегося королевскому послу в водах под­
земного озера. Монах закрыл лицо руками, потом часто закре­
стился и забормотал: «Сгинь, сгинь, нечистая сила!» Он хотел
бежать, но стоящие позади воины тотчас крепко схватили его
за локти.
Никто не понимал, что произошло с долговязым послом, в
которого точно вселился бес. Он визжал, брыкался и отбивался
головой, как разъяренный бык, силясь освободиться от желез­
ной хватки стражников. Кончилось это тем, что сотник коротко
рявкнул, отдавая распоряжение, и монаха так стукнули обу­
хом боевого топорика, что он, даже не охнув, повалился на зем­
лю и очнулся спустя час или два, лежа лицом вниз на мокрой
овечьей кошме со связанными за спиной руками.
Спутанная и вонючая шерсть лезла в рот, ноздри, глаза,
но бедному посланцу французского короля было дурно и без
этого смрадного животного запаха. Его сознание вновь затума­
нилось, и все смешалось — день, ночь, сон, явь. Перед глазами
полыхало кроваво-красное пламя ада, а из обжигающих язы­
ков пламени появлялась то рогатая морда дьявола, то его тело,
52

точно латамипокрытое серебряной чешуей, то извивающийся
волосатый хвост.
В ушах стоял звон колоколов, хохот сатаны и богатырский
храп спящих монголов. Всю ночь Альбрехт Рох падал в без­
донную огненную пропасть, а его преследовало ужасное чудо­
вище с разверзнутой пастью, в которой сверкали кривые и
острые, как кинжалы, зубы. Монаха бросало в дрожь от жара и
холода, пока он, наконец, не забылся в глубоком сне...
Утром его разбудили ударом сапога. Караван был готов к
пути: кони оседланы, яки навьючены, воины в полном воору­
жении разбились на десятки. Мимо провели под уздцы призе­
мистого лохмоногого коня, почкняжеоки украшенного дорогой
расшитой попоной. Один монгол встал на четвереньки подле
лошади, а двое других бережно подсадили в седло грузного
сотника.
Старый воин грел руки в теплой муфте и внимательно сле­
дил, как неподалеку китайский чиновник суетится вокруг боль­
шого непонятного ящика, прикрытого грубой холстиной. С по­
мощью двух солдат он продел сквозь кольцо на крышке ящика
длинный бамбуковый шест и закрепили его веревками. Меш­
ковина спала, и Альбрехт Рох с удивлением обнаружил, что
ящик — это большая деревянная клетка, в которой прикован­
ный короткой цепочкой сидел огромный темнобурый орел-бер­
кут. С достоинством, подобающим царю птиц, он, гордо вскинув
голову, смотрел на людей немигающими желтыми глазами и
слегка балансировал крыльями, когда бамбуковую жердь при­
кручивали к седлам двух, стоявших друг за другом лошадей.
Когда с клеткой было покончено, китаец подал знак, и сей­
час же к нему поднесли небольшой, аккуратно завязанный
сверток. В свертке что-то шевелилось и попискивало. Изумле­
ние Альбрехта Роха достигло предела, когда он сообразил, что
это ребенок. Китайский чиновник склонился над свертком —
довольная улыбка пробежала по его лицу. За спинами и хала­
тами Альбрехт Рох не видел, что делает китаец с младенцем.
И он никак не мог взять в толк, какое отношение может иметь
грудное дитя к этой сотне грубых бессердечных конников.
Китаец собственными руками поместил живой сверток в за­
плечный мешок, обшитый мехом, за спиной у одного из воинов
и только затем позволил, чтобы ему помогли сесть на коня.
Раздалась отрывистая команда, и сотня вскочила на лошадей.
Знакомый десятник ткнул Альбрехта Роха в бок и указал на
оседланного яка, а, чтобы монах двигался побыстрей, изо всех
сил огрел его плетью по спине и злобно выругался.
«Господин! — кинулся Альбрехт Рох к китайцу.— Прика­
жи, чтобы со мной обращались как подобает».
Но тот уже тронул коня и проехал вперед. Монгол, которо­
го, по-видимому, приставили к монаху, поймал его за полы ря­
сы и отшвырнул назад. Осыпаемый бранью и болезненными
53

тычками, Альбрехт Pox, более не прекословя и не сопротивля­
ясь, вскарабкался в седло. За головным десятком потянулся
весь караван. Впереди, растянувшись длинной цепью, двига­
лась основная часть воинов, обозленных на судьбу, которая за­
гнала их в эти холодные горы, в эту предательскую теснину,
где каждую минуту на голову готовы сорваться камни, где
трудно дышать лошадям и людям и где глаза, привыкшие к
необозримым просторам степей, наталкивались только на глу­
хие отвесные стены да снеговые пики, недоступные, как об­
лака.
Где-то в середине отряда ехали надменный сотник и китай­
ский чиновник. Их коней, как и лошадей с клеткой, поочеред­
но вели на поводу спешившиеся солдаты. Альбрехт Рох снова
оказался в хвосте. Обоз из вьючных яков и лошадей, подгоняе­
мый арьергардным десятком, тащил съестные припасы, мешки
с древесным углем, бурдюки с кумысом, постели и корм для
коней.
Менее всего Альбрехт Рох думал, куда и зачем его везут.
Он размышлял совсем о другом. Видения и беды двух послед­
них дней представлялись ему малыми звеньями одного общего
испытания, ниспосланного небесным вседержителем. Поэтому
монах сомневался, хватит ли его слабых сил выдержать до
конца.
В непрерывной цепи невзгод и лишений, которые пресле­
довали монаха с самого детства, он всегда искал утешение в
мысли о своей избранности: испытания посылаются тому, о
ком помнят и в кого верят. Исходя из такой позиции, было со­
вершенно естественно предположить, что это вовсе не он, Аль­
брехт Рох, случайно оказался на пути карательного отряда,
который рыскал по Памиру, а, напротив, сотня монгольских
всадников специально примчалась в глухое горное ущелье с
единственной целью — дополнить и усугубить испытания, вы­
павшие на долю монаха.
Весь вопрос — кем ниспосланы теперешние испытания. Еще
совсем недавно он бы ни на минуту не усомнился в том, что за
всем происшедшим скрывается воля божественного провиде­
ния. И тогда даже в самую страшную минуту он всегда бы су­
мел успокоить себя простой и абсурдной мыслью, которую бы
подсказала нехитрая логика средневекового человека: коли бог
послал испытание, так бог и не оставит в беде. Но события
двух истекших дней поселили в душе Альбрехта Роха ужасные
сомнения и поколебали его фанатичный оптимизм, ибо за
внешней мишурой совершившегося он теперь отчетливо разли­
чал не скрытый божественный промысел, а зловещие козни
дьявола...
Караван уткнулся в водопад и стал, далеко растянувшись
по ущелыо ломаной пунктирной линией. Монголы спешились
и, подавленные видом черной стены и грохотом ниспадающей
54

воды, нехотя поплелись к головному отряду. Предоставленный
самому себе, Альбрехт Рох с недоумением наблюдал за монго­
лами, совершенно не догадываясь, что же они замышляют.
Сотня выстроилась вдоль глухой стены и замерла, точно на
смотре. Только несколько человек во главе с китайцем суети­
лись возле клетки с орлом.
Огромная птица, напуганная шумом, беспокойно вертела
головой и поминутно открывала хищный клюв, но крика не
было слышно. Подручные китайца бережно, словно стеклян­
ный сосуд, поставили клетку на землю и откинули переднюю
стенку. Один из воинов уверенно потянулся к о/элу, и дресси­
рованная птица тотчас скакнула на руку ловчего. Монгол с
трудом выпрямился и попробовал подбросить орла, но тот
крепко, точно в насест, вцепился когтями в руку воина и, вы­
гнув шею, клацнул клювом.
Тогда несколько солдат бросились на помощь ловчему, они
принялись махать руками, хлопать в ладоши и колотить ору­
жием по латам. Орел метнулся от людей, взмахнул крыльями
и плавно взлетел над головами, а вслед за птицей потянулась
тонкая веревка, по всей длине усыпанная частыми бородавча­
тыми узлами.
Ритмично взмахивая крыльями, красавец-беркут все выше
и выше взмывал над ущельем. Ему было трудно: веревка, при­
вязанная к ноге мешала лететь и не давала отклониться в сто­
рону. Вдруг птица дернулась — веревка, нижний конец кото­
рой был привязан к седлу лошади, натянулась, как тетива.
Орел отчаянно замахал крыльями, но потом распластал их,
плавно спарировал за гребень стены неподалеку от водопада
и пропал из виду.
Теперь все взгляды обратились к китайцу. Он подошел к
веревке, которая уползала вверх по стене, попробовал ее рука­
ми и взял у стоящего рядом монгола загадочный сверток с ре­
бенком. Осторожно, словно ласковая мать, китаец распеленал
меховое покрывало, и Альбрехт Рох с ужасом перекрестился,
увидев уродливое нечеловеческое лицо. Монах совсем уже го­
тов был принять искаженную гримасой рожу за очередное на­
важдение сатаны, но тут он, наконец, сообразил, что перед ним
совсем не грудное дитя. Из мехового одеяла вылезла малень­
кая хвостатая обезьяна с подвижной смышленной мордочкой.
Обезьянка, дрожа от холода и страха, испуганно вцепилась
всеми четырьмя лапками в одежду китайца, а тот гладил ее
серую короткую шерстку, почесывал горлышко и совал в рот
какие-то лакомства. Накормив маленькое существо, чье присут­
ствие так не вязалось со снежными зубцами пиков и промозг­
лым сквозняком ущелья,— китаец поднес обезьянку к веревке.
Быстро перебирая лапками, по бугорчатым узлам, она полезла
вверх, а за ней, как за орлом, потянулся топкий, едва примет­
ный шнур, привязанный к ошейнику.
55

Альбрехт Pox, как завороженный, следил за каждым дви­
жением животного, стараясь разгадать коварный замысел мон­
голов. Обезьянка благополучно добралась до края пропасти и
уселась там, как на карнизе. И тут все прояснилось. Устроив­
шись на карнизе, обезьяна ловкими заученными движениями
стала тянуть тонкий шелковый шнур, за конец которого была
прицеплена легкая веревочная лестница. Это казалось почти
невероятным, но лесенка, точно змея, ползла и ползла к вер­
шине пропасти. Как только первая ступенька очутилась в ла­
пах обезьяны, та сразу исчезла из виду.
Все замерли в ожидании. Наконец по прошествии несколь­
ких минут китаец осторожно тронул лестницу — ступеньки не
поддались. Он потянул сильнее — результат тот же. Тогда ки­
таец махнул рукой, и один из воинов ухватился обеими руками
за веревки, дернул что было мочи и, удостоверившись, что опа­
саться нечего, поднялся на несколько ступеней.
Путь наверх был открыт. Никто не помешал вероломному
трюку, и теперь монголы по одному карабкались к вершине
черной стены. Как только трое добрались до цели, в ход был
пущен подъемный механизм, и плетеная корзина безостановоч­
но засновала то вверх, то вниз. Китаец поднялся одним из пер­
вых. Когда на дне ущелья остался с десяток воинов, к корзи­
не под руки подвели грузного сотника. Старый монгол огля­
нулся и плетью указал на Альбрехта Роха. Не дожидаясь пин­
ка, монах молча повиновался и перелез через борт корзины.
Ременный короб напрягся, качнулся и медленно оторвался от
земли.
Монголы наверху, как стадо баранов, сбились в огромную
кучу и ждали дальнейших распоряжений. Поодаль на обломке
гранита величественно и гордо, точно с осознанием своей за­
слуги, сидел неподвижный орел. У подъемного колеса, под но­
гами у равнодушных яков корчилась и верещала замерзшая
обезьяна, которая ухитрилась зацепить лестницу за металли­
ческий крюк на подъемном механизме. Животные сделали
свое удивительное дело — более в них не нуждались.
Бородатых огнепоклонников нигде не было видно. Мрачный
предводитель монголов недобро взглянул на монаха и что-то
сказал китайцу. Низенький толмач подошел к Альбрехту Роху
и с хитрой усмешкой сказал:
«Непобедимый Бэйшэр просил передать королевскому пос­
лу, что он мог бы велеть своим воинам постепенно отрезать у
тебя куски мяса и до тех пор скармливать их голодному орлу,
пока ты не пожелаешь показать нам путь. Но, к сожалению,
отряд не располагает временем для такого развлечения, поэто­
му искренне надеюсь, что ты но доброй воле скажешь, куда
нужно идти».
Монаху поневоле пришлось сыграть роль предателя. Полу­
чив приказ, монголы гурьбой бросились вперед. Непривыкшие
56

к пешей ходьбе, они продвигались не слишком быстро. В хвос­
те, поддерживаемый слугами, ковылял их жестокий началь­
ник. Альбрехт Рох держался, поближе к китайцу и с отвраще­
нием думал, что произойдет, когда эта свора безжалостных
убийц достигнет пещеры.
Да, монах слишком хорошо знал, что представляли собой
эти жадные, коварные и неслыханно жестокие варвары, жал­
кие и трусливые в одиночку, но ужасные и беспощадные, ког­
да, собранные в орду, они налетали на избранную жертву, все
вытаптывая и выжигая на своем кровавом пути. Ни одна из
поверженных стран — Корея и Китай, Персия и Хорезм, Арме­
ния и Русь — не знала в своей истории более страшных завое­
вателей.
Конечно, насилие — главный закон войны. В бою пет доб­
рых солдат, и победитель редко бывает великодушным. Аль­
брехт Рох не мог назвать таких войн, где бы не было крови,
грабежей и надругательств. Жгли, убивали, насиловали все —
гунны и мавры, персы и арабы, франки и германцы. Но ни
разу еще ни Запад, ни Восток не видели столько напрасных
смертей, напрасных мук и страданий, напрасных слез и на­
прасного горя, как во времена монгольского ига.
Последний рывок — и монгольский отряд вышел на берег
озера. Воины приготовили луки, на ходу выстраиваясь полу­
месяцем. Сейчас начнется привычная работа: засыпят все стре­
лами, оставшихся в живых добьют топорами и кривыми татар­
скими саблями. Но возле циклопической пещеры не было ни
души — только сноп голубого огня, да на склонах гор — овцы
и яки. Монголы замедлили бег. Китаец и сотник, отойдя в сто­
рону, о чем-то совещались. Наконец грозный военачальник,
подозвав десятников, отдал распоряжение. Сотня разделилась,
большая часть ее направилась к пещере, остальные расположи­
лись у входа. Маленький китаец и хмурый сатрап остались на
склоне, с возвышения наблюдая за действиями солдат. Аль­
брехт Рох тоже не стал приближаться к пещере.
Чем ближе был трепетный столб синеватого пламени, тем
неуверенней становились движения монгольских воинов. Но
ослушаться никто не смел, даже если бы им приказали пры­
гать в огонь. Железный закон Чингисхана: за одного труса
казнят весь десяток, за дрогнувший десяток в ответе целая
сотня. Отсюда необыкновенная дисциплина монгольских орд,
которая удивляла весь свет, в особенности вождей разболтанно­
го крестоносного рыцарства. Спиной прижимаясь к стене, дер­
жа наготове оружие и факелы, монголы по одному проскал г.зывали в пещеру, словно тая в пламени гигантского костра.
Альбрехт Рох наслаждался тишиной и покоем, временно
освобожденный от того щемящего чувства страха, который ис­
пытывает человек, окруженный сворой одичалых собак. Монах
хорошо представлял масштабы пещеры и знал, что дьяволь­
57

ский лабиринт надежно укроет суровых стражей огня. Мон­
гольские ищейки не скоро найдут заповедный лаз к тайнику,
а когда отыщут — вряд ли что смогут сделать в узком кори­
доре, где два-три человека способны выдержать натиск целой
тысячи.
Внезапно горы содругнулись от грозного рокота, как будто
неведомая сила пробудилась в глубоких недрах земли и стре­
мится вырваться на поверхность. Раздалось хриплое угрожаю­
щее шипение, и Альбрехт Рох с ужасом увидел, как из огром­
ной пещеры, заливая огонь, брызнул мутный поток воды, оку­
танный густым облаком пара. Он пенился, клокотал, разливал­
ся, на глазах превращаясь в могучую неудержимую реку, ко­
торая лавой сметая на пути людей, камни, растительность и
все, что можно смыть, ворвалась в спокойные воды озера...
*

*

*

Я не слышал, как сзади тихо подошел Керн, и вздрогнул
от того, что тень его упала на раскрытую книгу.
— Ну как? — спросил он и просмотрел страницу, где оста­
новился мой палец.
— До Главного пока не добрался,— спохватился я.
Чтение так увлекло меня, что я забыл и о Главном и обо
всем остальном, и теперь сконфуженно смотрел на Керна. Не
знаю, что он прочел в моих глазах, но сосредоточенность на его
лице сменилась иронической улыбкой, и он как-то полушутли­
во сказал:
— Главное? Главное для нас сейчас — как побыстрее до­
браться до Памира.
От неожиданности я чуть не выронил книгу.
— А что? — как ни в чем не бывало продолжал Керн.—
Разве для экспедиции есть серьезные помехи?
— Никаких, конечно, кроме самой экспедиции,— попытал­
ся я подстроиться под его, как мне казалось, шутливый тон.
Керн не понял.
— Ждать только долго,— объяснил я,— пока всем дока­
жешь, пока разрешат, пока дадут деньги, пока соберешь экс­
педицию... Года три — не меньше.
— Пустое все это,— поморщился Керн.
— Пустое, да неизбежное.
— Можно поехать вдвоем,— без тени шутки предложил
Керн.
— Вы что — серьезно? — вытаращил я глаза.
— Вполне, — невозмутимо ответил он.— Вы ведь уже до­
шли до водопада.
— Но я-то ездил с экспедицией! Пусть с небольшой, но у
нас было все — рабочие, запасы, лошади. Продукты, впрочем,
58

все остались на месте. Ну, а как без помощников? Это ведь —
Памир! Вы представляете, что такое Памир?
— Приблизительно. Альбрехт Рох, кажется, неплохо все
описал,— в голосе Керна опять зазвучали веселые нотки.
— Да, погодите же вы, Керн,— вспылил я.— Даже если
мы и доберемся до водопада...
— А вы согласны?
— Разве обо мне речь?
— Но ведь, и не обо мне.
— В конце концов вы вдвое старше,— произнес я не слиш­
ком уверенно, в мыслях сравнивая собственную щуплую фигу­
ру с мощным торсом Керна.
— Только-то и препятствий? — с откровенной издевкой
спросил он.
— А черная стена? Да вы представляете, что это такое?!
— Как же — читал.
— Тогда каким, позвольте узнать, способом намереваетесь
вы подняться наверх? Штурмовать в лоб? Но в таком случае
придется тащить к водопаду трехпудовые рюкзаки со стальны­
ми клиньями. А где взять лошадей? И сколько, прикиньте, зай­
мет времени — вбивать стальные гвозди в гранитный монолит.
Для двоих — это работа на месяц, а то и два. Или вы решили
отыскать обходной путь к пещере? Но это значит до конца ле­
та вслепую рыскать по ледникам и перевалам на такой высоте,
где человек не выдержит и суток. Так что же вы предлагаете?
Ученого орла и дрессированной обезьяны, насколько можно
судить, у вас нет?
Керн выслушал этот бурный монолог примерно с таким же
выражением, с каким усталый учитель слушает докучливого
подростка, и когда исчерпался весь запас моих аргументов, он
спросил насмешливо:
— Все?
— Все! — отрезал я.
— Тогда пойдемте,— спокойно произнес он и взял меня за
рукав.
Мы спустились в подземный бункер, миновали подсобное
помещение и снова оказались в комнате, до потолка заставлен­
ной ящиками и сундуками. Керн порылся в темном углу, до­
стал из настенного шкафа свечи, зажег одну, затем другую,
третью и так — с десяток, расставляя их вокруг на разной вы­
соте.
Под ногами скрипело колотое стекло. Керн принялся вскры­
вать какие-то ящики, не роясь в них и быстро переходя от од­
ного к другому.
— Вы что ищете? — спросил я, взвешивая на ладони густо
смазанный новенький пистолет.
Керн не ответил. Он полез через ящики и там замигал фо­
нарем и тяжело заерзал отодвигаемыми вещами. Что-то упало,
59

что-то посыпалось, что-то зазвенело. Наконец, он вынырнул из
темноты и протянул мне сверток в брезентовом чехле, а сам
загромыхал по полу тяжелым деревянным чемоданом.
Мы покинули склад и перешли в соседнее помещение. Керн
явно не торопился на свежий воздух. Он поставил невзрач­
ный — то ли засаленный, то ли провощенный — ящик на стол
и открыл замки. Я ожидал увидеть что-нибудь необычное, но
в дощатом чемодане оказался небольшой металлический бал­
лон, окрашенный голубой краской, похожий на те, какими
пользуются аквалангисты — с винтом и шлангом. Мой спутник
соединил наконечник шланга с невидимым пазом в брезенто­
вом мешке, ловко скинул чехол и отвернул винт на баллоне.
Раздалось шипение, и прямо над столом начал быстро разду­
ваться воздушный шар в легкой мелкоячеистой сетке.
Через минуту шар заполнил почти все пространство между
столом и потолком. Керн ухватился за лямки, свисавшие сбоку,
подтянул шар к себе и вдруг проворно, е акробатической лов­
костью продел ноги в одну из лямок и, крепко зажав руками
другую, повис, вытянувшись в струнку, над самым полом. Шар
покачнулся, метнулся в сторону, но от потолка не оторвался,
надежно удерживая висящего человека. Керн повисел, раска­
чиваясь, точно в гамаке, затем вылез из лямок и отпихнул шар;
тот, как калоша, зашаркав по потолку, отлетел в сторону.
Шланг, соединявший шар с баллоном, выпал, и газ начал
с жалобным свистом выходить из оболочки. Растянутая поверх­
ность сморщилась, опала и медленно, как бы нехотя опусти­
лась на пол, где вскоре превратилась в бесформенное, скомкан­
ное покрывало. Керн завинтил кран на баллоне, захлопнул
крышку ящика и отряхнул руки.
— Во время войны,— сказал он,— по ночам, когда позво­
лял ветер, на таких штучках через линию фронта перелетали
диверсанты. Приспособление — не ахти какое, но ничего —
сходило. Думаю, что с помощью такого шарика можно взлететь
хоть на Эйфелеву башню, хоть на Останкинскую — не то что на
вашу черную стену. Единственное неудобство — баллоны с
жидким водородом. Тащить их на спине, да еще по горам, ко­
нечно, не слишком весело. И все же пронести можно. Это я
беру на себя. Ну, а остальное уж вам,— хитровато подмигнул
он мне.— Итак? Согласны?
Я смущенно молчал.

ЧАСТЬ 2

Глава I
ЧАГАТАЙСКАЯ ВОЛЧИЦА

С гладкой выветренной седловины перевала, минуя осыпи
и зубья скал, наискось вниз уходила тропа, протоптанная гор­
ными баранами. Далеко под ногами чуть видимой нитью, про­
детой сквозь бесцветные линялые берега, виляла река, вырвав­
шаяся из теснины ущелья. На перевале ветер сбивал с ног, его
резкие упругие порывы перехватывали дыхание, а сверху зло
обжигало нещадное горное солнце. Захлебываясь от ветра, вы­
соты и напряжения, я почти на четвереньках выкарабкался на
гребень.
Керн сделал немыслимый рывок в гору. Я выжимал остат­
ки сил, чтобы не отстать, и еле выдержал до конца. Еще сотня
шагов — и мне пришлось бы худо. В начале лета, когда мы с
Боярским охотились за призрачными неандертальцами, чтобы
преодолеть этот перевал, понадобился целый день, не считая
ночевки перед восхождением. А сегодня, еще до полудня сойдя
с попутной машины, Керн сразу пошел на штурм.
Не слишком крутая тропа, уже однажды пройденная мной
туда и обратно, не сулила непредвиденных опасностей, но Керн
взял на подъеме такой темп, что через час у меня подкашива­
лись ноги и дрожала каждая мышца. Только сознание, что впе­
реди спокойно идет человек, чуть ли не вдвое старший, застав­
ляло меня упрямо и безропотно лезть следом, с трудом укла­
дываясь в его широкий, размеренный, чуть пружинящий шаг.
Тропа, покрытая темным сырым снегом, проскользнула ме­
жду верхней границей громадной осыпи, замершей в обманчи­
вой неподвижности, и изломами скал, которые громоздились
над скользкими карнизами — самый опасный участок, ежеми­
нутно грозящий обвалом и камнепадом. До захода солнца мы
успели спуститься к реке и, освободив плечи от свинцовой
поклажи, тотчас же бросились к редким клочкам кустарника,
разбросанным по отлогому склону, чтобы засветло насобирать
хворосту и сухих корневищ хоть на какой-нибудь костерчик.
Наконец-то я смог утолить жажду, которая мучала меня с
самого перевала. Мы начали восхождение с двумя полными
флягами, и почти все выпил я — Керн только пригубил пару
раз. Пить в горах во время движения вредно и бесполезно:
много воды не утоляет жажду, а, напротив, усиливает ее.
Я знал это прекрасно и все же осушил обе фляжки. Выпил
бы, может, еще — да брать больше было невозможно. И без
того нагрузились, как верблюды.
61

Мой заплечный мешок, набитый й раздутый до отказа, На­
поминал вьючный тюк. Я нес сложенный воздушный шар,
спальные мешки, продукты на три дня и несколько мотков
свернутых лестниц из прочных капроновых нитей. Керн тащил
часть припасов, разные мелочи и самое тяжелое — баллон с
жидким водородом, умело уложенпый в мешок. Его рюкзак
выглядел вдвое меньше моего, зато весил столько же. От па­
латки отказались. Керн предлагал не брать и спальных меш­
ков, но я настоял категорически, прекрасно представляя, что
значит провести неделю, а то и две среди вечных ледников,
когда на десятки километров вокруг может не найтись ни одной
хворостинки для костра.
Из продуктов взяли что полегче — сухари, концентраты, не­
много сахару, да соль. В остальном рассчитывали на два ящи­
ка консервов, которые мы с Боярским бросили на месте зло­
получных раскопок. Помимо того, Керн прихватил большую
жестяную коробку с индийским чаем и чуть ли не все принад­
лежности для чаепития. В бункере мы отыскали по теплой
десантной куртке, от которых пахло затхлой овчиной, и по
грубому шерстяному свитеру. Ножи, топор, фонари —вот и все,
что нашлось еще полезного в подземном складе.
Все дальнейшие события развертывались слаженно и четко,
как будто заранее отрепетированные. В тот день нам пришлось
заночевать в лесу неподалеку от пригорка, где семьсот лет на­
зад францисканский монах Альбрехт Рох поставил скит и до
конца жизни в полном одиночестве замаливал никому неведо­
мые грехи. Керн сразу уснул, расстелив на траве матрацы,
отысканные в неисчерпаемом складе. А я долго еще сидел на
теплой земле под невидимыми вековыми соснами и слушал, как
над головой тихо шепчутся пушистые кроны, плавно кружась
в медленном ритме сказочного лесного танца. И в шорохах ноч­
ного леса чудился мне таинственный голос истории.
Едва рассвело, как старенький помятый лимузин мчал нас
обратно к Москве. Два дня ушло на то, чтобы оформить от­
пуск, снарядиться и купить билеты. Рейсовый самолет доста­
вил нас в Душанбе, оттуда — в Хорог, а потом попутный «га­
зик» еще двое суток тащил нас по памирскому тракту. Что
ждало нас там, за горизонтом, в глухом безымянном ущелье,
за гребнем черной неприступной стены? Озеро, скованное
льдом? Мертвая пещера, затопленная огнепоклонниками?
Уничтоженный тайник? Мы были готовы ко BceiMy. И все же
верили, что идем не зря.
Потому что там была Тайна. Великая и абсурдная, пре­
красная и жуткая. Слишком невероятная, чтобы поверить в ее
реальность. Слишком великая, чтобы памирские огнепоклон­
ники позволили прикоснуться к ней кому бы то ни было. И всетаки — слишком замечательная, чтобы вот так просто погиб­
нуть и исчезнуть навсегда. И это она — великая и сказочная
62

тайна — звала нас в звенящие ледники Памира. Тайна, о ко­
торой с протокольной бесстрастностью средневекового хрониста
поведал францисканский монах Альбрехт Рох.
Осознавал ли неудачливый посланник Людовика Святого
подлинный смысл удивительной истории, урывками и с недо­
молвками рассказанной человеком, с которым связала Альбрех­
та Роха дальнейшая судьба? Несомненно осознавал. Однако
преломленная сквозь призму ограниченного религиозного ми­
ровоззрения, история эта была призвана в конечном итоге за­
свидетельствовать чистосердечность раскаяния...
*

*

#

...Не чуя ног, Альбрехт Рох бежал прочь от страшной пе­
щеры. Земля дрожала. Грозный рокот, точно шум морского
прибоя, разносился далеко по горам. И казалось, вот-вот на­
стигнет задыхающегося беглеца неукротимый поток воды, ко­
торый хлестал из разверзнутого зева мстящей земли. Подгоняе­
мый животным страхом, монах с ужасом оглянулся. Но его
настигала не разгневанная вода. В ста шагах сзади, обрывая
о камни длинные полы халатов, бежали сотник-монгол и ма­
ленький китайский чиновник.
Долго, нескончаемо долго продолжалось паническое бегство.
Можно было удивиться, откуда взялась сила у трех старых
людей. Но откуда берется сила у дряхлых оленей, которые,
спасаясь от наводнения или лесного пожара, точно молодые,
мчатся вперед? Колченогая фигура грузного сотника выгляде­
ла, пожалуй, нелепее всего в этой трагикомической гонке, од­
нако старый монгол достиг водопада одновременно со всеми.
Здесь, возле подъемного механизма, все трое наконец остано­
вились, долго не могли отдышаться, глотая бескровными губа­
ми разреженный воздух и, как обессиленные в драке волки,
пожирая друг друга ненавидящими глазами.
Первым опомнился сотник. Он неожиданно выхватил из
ножен саблю и, визгливо выкрикивая монгольские слова, дви­
нулся на Альбрехта Роха. Монах попятился от острого криво­
го клинка, не понимая, чем вызвана беспричинная и необуз­
данная ярость. Но сотника опередил китаец и, цепко ухватив
перепуганного францисканца за рукав, объяснил без криков и
ругани:
«Он хочет, чтобы ты спустил нас в корзине. Но я не могу
доверить тебе жизнь приближенного великой царицы Эргэнэ.
Поэтому сам помогу спуститься ему в ущелье».
Видимо, то же самое он сказал и монголу, потому что разъя­
ренный, как вепрь, сотник, в последний раз сверкнув налиты­
ми кровью глазами, без пререканий бросился к плетеной кор­
зине, а маленький китаец ухватил ближайшего яка за кольцо,
продетое сквозь ноздри, и пустил громоздкий подъемник.
63

Голова сотника с надвинутой по самые брови лисьей треухой шапкой медленно исчезла за краем пропасти. Но не ус­
пело подъемное колесо сделать полоборота, как китаец остано­
вил быков. Поначалу Альбрехт Рох не понял, что замыслил
этот маленький человечек, чьи щуплые плечи и худое костля­
вое тело не мог скрыть даже широкий утепленный халат. А ки­
таец спокойно присел на корточки, достал из-за пояса узкий
длинный кинжал и принялся с невозмутимым видом перерезать
толстый — чуть ли не с руку шириной — канат, связывающий
барабан подъемника и ременную корзину, в которой теперь,
как в ловушке, болтался над пропастью монгольский сотник.
Кинжал с трудом брал скрученный и просаленный ворс, но
китаец делал свое страшное дело не торопясь, будто бы даже
нехотя, словно выполняя обыденную скучную работу. Ритмич­
ными движениями и без особых усилий он, точно пилой, пере­
пиливал тугой толстый канат и, когда наконец перерезанный
конец веревки, словно оборванная тетива лука, молниеносно
мелкнул над краем пропасти, китаец даже не посмотрел в ту
сторону.
Оставался единственный путь отступления — веревочная
лестница, столь хитроумным и изобретательным способом до­
ставленная наверх. Китаец первым спустился по этому зыбкому,
но надежному мосточку, идея которого родилась в его собствен­
ной голове. Вторым спустился Альбрехт Рох.
Оседланные кони и навьюченные яки разбрелись без при­
смотра по всему ущелью. Маленький китаец неподвижно сидел
на камне близ странной площадки, исписанной непонятными
треугольными знаками. Монах подошел, и на него глянуло
простое человеческое лицо. Спокойное выражение, проница­
тельный взгляд, и только в глубине узких прищуренных глаз
светилась затаенная скорбь...
Куман — так звали китайца — не был чиновником или пе­
реводчиком, как предполагал Альбрехт Рох. Он не был даже
китайцем в собственном смысле этого слова. Куман был каракитаем, представителем народа, который по языку и проис­
хождению не имел ничего общего с исконными китайцами,
хотя именно от самоназвания каракитаев перешло в русский
язык через монголо-татар наименование страны — Китай. Соб­
ственно китайцы, издревле жившие в районе великих рек
Янцзы и Хуанхэ, называют себя ханьжень (люди Хань) или
чжунгожень (люди Срединного государства). Каракитаи были
для ханьцев пришлым чужеязычным народом, происхождение
которого терялось во тьме веков.
Долгое время каракитайские племена кочевали на терри­
тории современной Маньчжурии, изредка беспокоя набегами
южных соседей. Но в X веке, подчинив все местные народы,
каракитаи образовали государство Ляо — самую сильную и
могучую державу во всей Северо-Восточной Азии. Став силь64

пыми, каракитаи обрели уверенность и наглость. В них про­
будился звериный аппетит, присущий всем захватчикам, и,
смело перейдя великую китайскую стену, которая до тех пор
отрезвляюще действовала на всех кочевников, начиная с гун1шв,— каракитаи начали планомерное наступление на китай­
скую империю Сун, одновременно предпринимая серию опус­
тошительных набегов на Корею.
Сметая императорские полки, каракитаи в короткое время
завладели огромной территорией и вышли на берега Янцзы.
Над китайской империей нависла угроза полного разгрома.
С огромным трудом императору удалось задобрить алчных
кочевников и заключить с ними мир на кабальных условиях.
К ставкам каракитайских ханов нескончаемым потоком потя­
нулись тяжелые обозы с данью — драгоценностями, серебром
и лучшими сортами китайского шелка. Богатство и довольст­
во, сытость и покой, раболепие и славословие притупили бди­
тельность каракитайских владык. Вновь окрепшая Сунская
империя сумела договориться с сильными племенами чжурчжеией и, внезапно ударив по каракитаям, сбросила иго нена­
вистных поработителей.
Разгромленные остатки каракитаев во главе с гурханом
Елуй Даша бежали далеко на запад. Совершив бросок через
Центральную Азию, они остановились на территории между Ир­
тышем и Аму-Дарьей и основали здесь спустя некоторое вре­
мя государство Каракитаев. Однако па сей раз под власть
каракитаев попали тюркские племена, которые не имели ска­
зочных богатств китайских императоров. Но тем тяжелее ока­
зался гнет, который лег на плечи народов, населявших Турке­
стан. Изведав позор поражения, былые властители Восточной
Азии с остервенением цепного пса, которого крепко побили
палкой, набросились на местное население, присваивая и отби­
рая все, что только можно.
Еще в пору господства над Сунской империей каракитаи
приобщились к культуре своих данников. У китайцев были
переняты одежда, прическа, иероглифическое письмо, усвоены
обычаи и традиции. И все же каракитаи не ассимилировали
полностью. Они остались другим народом с собственным язы­
ком и психологией кочевников. Государство каракитайских
гурханов на территории Средней Азии оказалось недолговеч­
ным. Рыхлое, пестроязычное, со слабой центральной властью,
опиравшейся главным образом на силу кнута, оно просто до­
жидалось более сильного господина, который бы мог без труда
прибрать к рукам этот непрочный конгломерат племен и на­
родов.
И хозяин вскоре нашелся. Владение каракитаев оказалось
по существу единственным государством, которое без боя сда­
лось на милость наступавших орд Чингисхана. Монголы не
погнушались услугами добровольных рабов. И не было у мон5 -2 0 2 7

65

ханов, нойонов и Нукеров более Преданных и более
исполнительных прислужников, нем каракитаи, из среды ко­
торых вербовались чиновники, писцы, казначеи, толмачи, ле­
кари, гадатели и толкователи снов.
Незадолго до смерти Чингисхан подарил земли бывшего
государства каракитаев своему второму сыну Чагатаю, приба­
вив ко вновь образованному улусу опустошенные области Са­
марканда и Бухары. В то время, как младшие братья Угеден
и Толуй завоевывали Северный Китай, а заносчивый племян­
ник Батый, сын умершего Джучи, топтал -и жег русские кня­
жества,— Чагатай спокойно кочевал в долине реки Или, про­
водя жизнь в нескончаемых пирах, охотах и любовных утехах.
Но умер Чагатай, лишь на несколько месяцев пережив ве­
ликого хана Угедея, и пришла кровавая распря в удел второго
сына Чингисова. Как голодные волки, набросились многочис­
ленные дети и внуки на жирный кусок Чагатайского улуса.
На время власть оказалась у сына умершего хана — безволь­
ного пьянчуги Есу, который до такой степени пристрастился
к вину и наложницам, что все нити правления вскоре сосредо­
точились в руках его старшей жены. Но вот 'ветер дунул в дру­
гую сторону. Поддержанный Батыем и вновь избранным вели­
ким ханом Мункэ — в улус ворвался внук Чагатая Хара-Хулагу. На глазах нетрезвого, но твердо сидящего в седле Есу
его старшая жена, обвиненная в самоуправстве и прелюбодея­
нии, была растоптана копытами лошадей.
Заклятье смерти дамокловым мечом повисло над улусом
Чагатая. Не успел Хара-Хулагу добраться до ставки, как умер
в страшных мучениях, скорее всего от зелья, подмешанного в
кумыс. Смещенный Есу отправился на суд Батыя и, выданный
Эргэнэ, вдове отравленного Хара-Хулагу, был по ее приказу
немедленно утоплен в мешке.
По стране прокатилась волна варварских казней и тайных
убийств. Но после полосы кровавого террора, когда победители
насытились местью, наступило относительное затишье. Во гла­
ве улуса встала Эргэнэ — твердая, властная и непреклонная
монголка, мать многочисленных детей, из которых выжило
меньше половины, и вдохновительница бессчетного числа двор­
цовых заговоров и интриг. Тучная, широкобедрая, с плоским
скуластым лицом и приплюснутым носом — идеал монгольской
красавицы,— одинаково хорошо чувствовавшая себя и в труд­
ном походе, и в стремительной травле зверя, и в тиши домаш­
него очага — властолюбивая правительница Эргэнэ сумела в
течение десяти лет держать в крепкой узде строптивых мон­
гольских вельмож и нойонов. Конная сотня, которая нашла
столь скорый и бесславный конец среди ледников Памира,
принадлежала к личной гвардии своенравной и коварной цари­
цы Эргэнэ...

гольскйх

66

Куман, маленький задумчивый каракитай, был в сущности
таким же пленником, как и Альбрехт Рох. Нет, он не выслу­
живал в орде ни чинов, ни званий, не стяжал призрачной сла­
вы, непостоянной и обманчивой как обещания монгольских
вельмож, и не пускал пыль в глаза невежественным степным
богдыханам, которые легко и охотно клевали па крючок мни­
мой китайской учености.
Слава всевышнему, не привелось Куману ворожить и вра­
чевать при дворах всесильных монгольских владык, как мухи,
мерших друг за другом от необузданного обжорства, пьянства
и разгула. Потому что первые головы, которые летели после
смерти каждого, в ком текла хоть капля крови великого Чин­
гисхана, были головы заклинателей, шаманов, знахарей и зна­
менитых заморских лекарей, не сумевших сберечь драгоцен­
ную жизнь очередного владыки. Но мирная и спокойная жизнь
Кумаиа, бедного манихейского проповедника, одного из по­
следних хранителей учения и заветов легендарного пророка
Мани,— окончилась самым неожиданным и плачевным обра­
зом.
Каждую весну, как только сходил снег и пробуждалась
степь, Куман оставлял зимовье и отправлялся по кочевьям и
селам долины реки Пли. Семиречье — не в пример сожженно­
му до тла Хорезму или стертому с лица земли государству
тангутов — было пощажено монголами: города не уничтоже­
ны, население не истреблено, скотина не угнана — и все же
повсюду чувствовались оскудение, упадок, застой. Бедняки с
полным равнодушием внимали проповедям Кумана. И хотя,
казалось, слова манихея о неодолимости зла и тьмы должны
были найти отзвук в сердцах рабов, задавленных чужеземным
ярмом, — то люди ио-просту не видели, чем может облегчить
их участь учение Мани, о котором так страстно говорил хлип­
кий желтолицый каракитай.
Куман и сам прекрасно понимал, что манихейству, которое
на протяжении нескольких веков успешно конкурировало в
Азии с конфуцианством, буддизмом и исламом, не выжить.
Монгольское нашествие смешало народы, смело целые госу­
дарства, перекроило земли, и на перепаханном поле не -всхо­
дили более семена учения Мани. Самого Кумана слушали и
терпели только потому, что знали давно — и прежде всего не
как проповедника, а как странствующего мудреца, который
владел врачебным искусством и слыл знатоком древней ки­
тайской медицины. Это и сгубило Кумана. Его схватили под
вечер, и десять монгольских всадников всю ночь гнали коней
через степь, унося на север привязанного к седлу каракитая.
Точно пузыри на болотной топи, проступили из низкого
утреннего тумана очертания юрт монгольского стана. Возле
островерхого цветастого шатра с тяжелым ковровым пологом
5*

67

ганцы спешились. Кумана протащили между двух очиститель­
ных костров и втолкнули в шатер.
В слабом свете чадивших светильников 'среди смятых пу­
ховиков, жарких меховых одеял и расшитых золотом подушек
каракитай увидел Эргэнэ. Пышногрудая заспанная ханша,
только что поднятая ото сна, не удосужилась даже одеться.
Толстое мясистое тело pi большой округлый, как у китайского
божка, живот бесстыдно выпирали из распахнутого золототка­
ного халата. Грубое лицо и оголенные руки лоснились, точно
смазанные рыбьим жиром. Жидкие распущенные волосы по­
крывала тюбетейка, сплошь усеянная крупными отборными
жемчужинами. Нахмуренные подбритые брови и властный тя­
желый взгляд, устремленный поверх головы коленопреклонен­
ного каракитая.
«Там,— Эргэнэ неопределенно махнула рукой,— умирает
хан Хара-Хулагу. Мой муж,— прибавила она, помолчав, и без­
жалостно заключила.— Если он умрет, ты подохнешь, как по­
следняя собака; если выздоровеет — получишь все, чего ни
пожелаешь».
Пятясь и не поднимая глаз, Куман выбрался из шатра.
Юрта умирающего находилась в самом центре стана. Огромное
пустое пространство, очищенное от людей и кибиток, окружали
воины в полном боевом облачении: по установленному обычаю
никто, кроме врачей и слуг, не смел входить в покои больного
или умирающего, чтобы не проникли в дом злые духи не по­
мешали выздоровлению.
В преддверии ханской юрты в скорбном молчании застыли
фигуры четырех прислужников. Куман спокойно прошел в за­
претную половину, где на барсовых и тигровых шкурах кор­
чился отравленный Хара-Хулагу. Умирающий хан метался в
беспамятстве. Он тяжело дышал, громко стонал и скрежетал
зубами, изредка вздрагивая в предсмертных конвульсиях. Изо­
дранная в клочья рубаха едва прикрывала в кровь исцарапан­
ную грудь и шею. Безумный взгляд и зловещие багровые пятна
на искаженном от боли лице красноречиво свидетельствовали о
том, что врач здесь совершенно бесполезен. Куман дождался
последнего сдавленного хрипа, закрыл выпученные остеклене­
лые глаза и покинул дом мертвого, за которым через несколько
часов (а может, даже и минут) он неизбежно должен был те­
перь последовать в царство смерти.
Куман шел медленно, обдумывая, что скажет царице. Рас­
стояние между ним и теми, кому нес он скорбную весть, неумо­
лимо сокращалось. Впереди свиты на стройном арабском жереб­
це грузно восседала надменная Эргэнэ. Насупленная, затянутая
в дорогие парчевые одежды, в собольей остроконечной шапке
с султаном из павлиньих перьев — царица издали походила на
хищную нахохленную птицу. Куман смело прошел сквозь строй
68

стражников и телохранителей и остановился прямо перед мор­
дой царского жеребца.
«Великая госпожа,— произнес он твердым голосом,— можно
вернуть утраченную молодость, можно предотвратить наступ­
ление старости, можно отвести разящий удар смерти, но тре­
буется одно условие: это необходимо сделать во-время. Мертво­
го воскресить нельзя. Ты призвала меня слишком поздно.
Смерть опередила твою волю. Хан Хара-Хулагу, твой великий
супруг — мертв».
Эргэнэ впилась пронзительным взглядом в лицо каракитая.
Казалось, она раздумывала, как лучше расправиться с черным
вестником: убить ли самой или отдать палачам. Толстымико­
роткими пальцами, сплошь унизанными драгоценными перст­
нями она цепко ухватила Кумана за жидкую бороденку, притя­
нула к себе и с неожиданной силой отшвырнула прочь так, что
щуплый каракитай полетел навзничь под ноги лошадей. А ца­
рица, как будто до нее только теперь дошел смысл происшед­
шего, вдруг истошно взвизгнула и, завопив пронзительным
голосом, погнала коня к юрте умершего мужа.
Куман ни на минуту не сомневался, что его казнят. Вопрос
только, когда это произойдет — немедленно или немного пого­
дя. Но прошел день, наступил вечер, а связанный каракитай
по-прежнему сидел на земле, прикованный цепью к коновязи,
в окружении приставленных стражников. Он переспал ночь, и
еще день прошел в ожидании палача, но никто не являлся.
Монголы были заняты погребением хана. Куман хорошо
знал обряд кочевников. Где-нибудь далеко в степи тайно выко­
пают огромную яму, положат туда тело усопшего, облаченное
в богатые одежды, опустят в яму любимого ханского коня, не­
сколько слуг и наложниц, оставят рядом груду драгоценностей,
боевое оружие, золотые миски с кумысом и мясным варевом,
засьтпят все это землей, заложат дерном и для пущей торжест­
венности забьют на месте захоронения сотню-другую молодых
невольников.
Куман ждал окончания тризны. И, действительно, о нем
вспомнил и, как только жизнь в монгольской ставке вошла в
привычное русло. Он был уверен, что идет на казнь, но страж­
ники потащили его к знакомому цветастому шатру вдовы умер­
шего хана. Эргэнэ, облаченная в царские одежды, увешанная
тяжелыми ожерельями из кроваво-красных рубинов, величест­
венно восседала на низком золоченом троне. Она была одна.
Кивком головы царица отпустила стражу и, обращаясь к каракитаю, сказала:
«Ты говорил, что можешь вернуть утраченную молодость и
предотвратить наступление смерти. Верно ли?»
Куман готов был услышать что угодно, но только не это.
Царица говорила вкрадчивым, чуть ли не заискивающим голо­
сом, хитрые лисьи глаза смотрели выжидающе и настороженно,
69

а толстые похотливые губы скривились в жалком подобии
улыбки. Кто мог подумать, что эта тучная апатичная женщина
придаст значение словам, почти машинально слетевшим в ми­
нуту испытания с уст манихея. Но Куман и не думал отпирать­
ся.
«Ты не совсем верно запомнила, моя госпожа,— ответил
он.— Да, я говорил, что можно вернуть молодость и остановить
смерть, но не говорил, что это могу сделать я».
«Кто же тогда?»
Куман молчал. Ответить — значило выдать манихепскую
тайну, известную лишь немногим представителям жреческой
элиты.
«Так, кто же?» — нетерпеливо переспросила царица.
«Я не могу этого сказать, госпожа».
«Почему?» — Эргэнэ сурово сдвинула насурмленные брови.
«Есть вещи, о которых должны знать как можно меньше
людей»,— чистосердечно сказал Куман.
«Значит, ты знаешь?».
«Я потому-то и знаю, что способен сберечь любую тайну».
«Нет, таких тайн,— самодовольно изрекла Эргэнэ,— кото­
рые можно было бы утаить от потомков великого Чингисхана.
Подумай!» — пригрозила она и кликнула стражу.
Теперь Кумана посадили в яму — узкий земляной ров глу­
биной в три человеческих роста, прикрытый сверху чугунной
решеткой, снятой с ворот не то православного храма, не то му­
сульманской мечети. На дне, куда раз в день спускали на ве­
ревке еду и воду, можно было вытянуться и лечь только в
одном направлении. Куман знал, что ему суждено сгнить зажи­
во в сырой полутемной яме и с невозмутимостью, свойственной
отшельникам и мудрецам всех времен и народов, приготовился
встретить любой поворот судьбы. Он был манихеем и как все
истые подвижники этого учения готов был молчать до конца.
Каракитаи столкнулись с манихейством после бегства в
Восточный Туркестан. Потеряв родину*, каракитайские изгнан­
ники тужили не долго и, не задумываясь, как меняют сношен­
ную обувь, решили заодно с родиной сменить и старую рели­
гию: первый же каракитайский гурхан— а вместе с ним и мно­
гие подданные — не колеблясь перешли в манихейскую веру,
воспринятую от уйгуров. Манихейство, одно из религиозных
учений прошлого вело начало от пророка Мани, погибшего му­
ченической смертью. Когда-то оно было распространено по все­
му свету — от Италии до Китая. Популярность объяснялась
просто: с учением Мани широкие народные массы связывали
нередко чаяния о равенстве, об обществе, где не будет богатых
и бедных.
Именно поэтому манихейство вызывало особую ненависть
у господствующих классов. Римский кесарь Диоклетиан целы­
ми общинами распинал манихеев вдоль пыльных дорог импе­
70

рии, вандалы живьем сжигали их от мала до велика, мусуль­
мане закапывали в землю вниз головой, великий басилевс Юс­
тиниан огнем и мечом искоренял манихейскую заразу в Визан­
тии, зороастрийские жрецы в память о жестокой расправе с
самим Мани сдирали с его последователей кожу.
Но манихейство оказалось живучим: на протяжении многих
столетий оно питало чуть ли не все средневековые европейские
ереси, а в Китае и Туркестане просуществовало в первозданной
форме вплоть до монгольского нашествия. Каракитайским и
уйгурским подвижникам суждено было стать последними хра­
нителями манихейских заповедей, традиций и таинств. Древние
и средневековые китайцы не видели ничего необычного в рас­
сказах о бессмертии. В отличие от других народов, довольство­
вавшихся верой в вечную жизнь лишь на том свете, да и то
после страшного суда,— китайцы допускали достижение бес­
смертия в реальной земной жизни.
Каракитаи — былые властители Северо-Восточной Азии —
были хорошо знакомы с даосским учением о бессмертии. Века­
ми по большим и малым дорогам Китая бродили даосские про­
поведники, последователи древнего мудреца Лао-цзы, и расска­
зывали жадно внимавшим людям о подвижниках, достигших
прижизненного бессмертия, благодаря усердным воздержаниям
и праведной жизни. Но это был долгий и непривлекательный
путь, доступный немногим избранным. «А нет ли дорог поко­
роче, да способов попроще?» — обращались к даосским отшель­
никам императоры различных династий, которые непрочь были
продлить свое пребывание в императорских чертогах на неопре­
деленно долгое время.— Ведь Желтый предок, праотец всех ки­
тайцев, достиг бессмертия не в результате долгих и тяжких
постов, а потому что владел тайной эликсира долголетия. Вели­
кий стрелок И, спасший мир от испепеляющего жара десяти
солнц, тоже получил готовый эликсир из рук владычицы запад­
ных гор Си-ван-му. Да и многие книги древности говорят о су­
ществовании эликсира бессмертия».
«Истинная правда,— отвечали даосы,— можно легко и быст­
ро обрести бессмертие с помощью чудодейственного эликсира,
но, к несчастью, секрет его изготовления безвозвратно утерян.
Правда, далеко в океане есть три священных острова, населен­
ные вечно юными и вечно счастливыми людьми, которым изве­
стна тайна напитка богов. Да в далекой горной стране на Запа­
де живут приближенные царицы Си-ван-му, разделяющие с ней
радость бессмертия. Но как отыскать эти блаженные земли?»
И вот в III веке до новой эры Цинь Шихуан, первый импе­
ратор объединенного Китая и строитель великой стены, начи­
нает поиски желанных земель. Несколько тысяч юношей и де­
вушек па сотнях кораблей во главе с даосским первосвященни­
ком отплыли па восток. Экспедиция уже почти достигла цели,
однако, по сообщению летописца, путь ей неожиданно прегра­
71

дило множество гигантских акул и других невиданных морских
чудовищ. Кораблям пришлось повернуть назад. До самой смер­
ти Цинь Шихуан продолжал слать в разные концы света одну
экспедицию за другой, но так и умер, не получив вожделенного
эликсира.
Проходили столетия, сменялись императорские династии.
Доверие к даосским рассказам то падало, то вспыхивало с но­
вой силой. Но разве могли власть имущие оставить надежду на
то, как бы подольше (а, если можно — навсегда) задержаться
в земной жизни. Во имя осуществления заветной цели импера­
торы не жалели ни средств, ни людей. Иногда нетерпеливым
владыкам приходило в голову, что даосские прорицатели нароч­
но скрывают тайну бессмертия, и тогда по империи прокатыва­
лась волна репрессий: самые почитаемые отшельники подвер­
гались изощренным китайским пыткам в надежде, что руки
палача развяжут языки несговорчивым старцам. Когда Китай­
ская империя расползлась по швам под натиском монгольских
орд, у даосов появились новые покровители, еще более алчные
и спесивые. Сам Чингисхан пробовал задобрить даосских муд­
рецов, лаской и золотом купить у них тайну бессмертия.
О, эта жажда вечной жизни! Сколько владык стремилось
к ней, и каждый непоколебимо верил, что только он и никто
другой достоин разделить с богами вечную молодость и власть
над смертью. Когда в руках властительницы Чагатайского улу­
са оказался странствующий врачеватель и проповедник Куман,
коварная Эргэнэ приняла его за даосского мудреца. Будь каракитай на самом деле даосом, он пожалуй бы, и не смог расска­
зать вероломной царице ничего, кроме сладкозвучных и хитро­
умных даосских сказок. Но Куман был манихеем, и тайны
иных времен и народов хранил он в глубинах сердца...
Учение Зороастра являлось одним из главных источников
манихейства. В ветхих манихейских манускриптах можно было
отыскать немало заимствований, но лишь несколько первосвя­
щенников знало, что в далеких заснеженных горах, в заповед­
ных подледниковых пещерах спрятан полный список священ­
ной книги огнепоклонников. И не только древние свитки скры­
вали в глубоких тайниках зороастрийские маги. Как зеницу
ока, хранили они секрет приготовления хомы — священного на­
питка богов, эликсира вечной молодости и бессмертия.
Когда каракитайские старшины унаследовали сокровенные
тайны устного манихейского предания, в их памяти ожили чу­
десные рассказы даосских отшельников. Как знать, может,
именно эти заоблачные горы, ставшие убежищем последних ог­
непоклонников, и есть та далекая западная страна, населенная
вечно молодыми счастливцами, которую безуспешно искали
посланцы китайских императоров? Не сюда ли, на крайний за­
пад, приходил непобедимый стрелок И за чудодейственным
эликсиром бессмертия? И не здесь ли, в мрачной холодной
72

пещере, беседовал легендарный император My-ван с огне­
глазой владычицей Западных гор, которая, несмотря на
страшный рот, усаженный зубами тигра, и пушистый хвост
снежного барса,— обладала неотразимой женской притягатель­
ностью? И в груди каракитайских старейшин зародилось непре­
одолимое желание во что бы то ни стало разыскать ледяной
оплот последних огнепоклонников и выведать у них тайну элик­
сира бессмертия.
Куман был тогда совсем молод, счастлив и наивен. Не ведая
куда и не спрашивая зачем, он сопровождал на правах послуш­
ника и слуги трех манихейских патриархов в многотрудном
путешествии к далеким горам. Путь был не близок: через отро­
ги Тянь-шаня к ущельям и перевалам Памира. Но всюду, где
проходил медленный небольшой караван, одного тайного слова,
сказанного на ухо старосте горного кишлака, было предостаточ­
но, чтобы получить кров, пищу, яков и проводников.
Сызмальства приученный к безропотному повиновению, Ку­
ман не интересовался, куда направляются манихейские послы,
но цепкая память сына кочевника, внука тех, кто по одним
лишь звездам прошел от Желтого моря до озера Балхаш,—
бессознательно впитывала и накрепко запоминала каждую до­
рогу, каждый горный проход и перевал, каждую охотничью
тропу.
Он остался внизу у ревущего водопада близ ровной площад­
ки с загадочными письменами, а глубокая плетеная корзина
унесла в неведомую высь трех седобородых манихеев. Двое су­
ток прождал Куман на дне ущелья своих наставников, и когда
они, понурые и задумчивые, точно с небес, спустились наконец
с вершины черной стены,— то стали еще более молчаливее,
чем прежде... Только через тридцать лет он узнал о зороастрийской пещере. Его наставники давно поумирали, и Куман сам
достиг высшей ступени в манихейской иерархии.
«Пусть без страха войдет держащий светильник в левой ру­
ке в прибежище Печального дракона. Кто отведает священ­
ный напиток хому — уподобится богу»,— было написано на че­
репаховой пластинке, которую много лет назад Куман уже ви­
дел в руках у своего наставника. Теперь она досталась ему. Ни
одна живая душа не знала, откуда взялась среди манихейских
реликвий эта пластина, с обратной стороны которой рукой древ­
него резчика был обозначен путь к памирской пещере.
О многом мог бы порассказать хозяйке Чагатайского улуса
ее пленник. Но Куман молчал. Его не пытали, не морили голо­
дом и не таскали на бесконечные допросы. Раз в два-три ме­
сяца над ямой, где томился каракитай, склонялся посланный
от Эргэнэ и спрашивал, не желает ли пленник передать что-ли­
бо царице. Куман не отвечал. Он звал, что тайна погибнет
вместе с ним, как угасали на его глазах последние искры мани­
хейства, у которого не оставалось больше ни проповедников,
73

ни приверженцев. Однако постепенно он начал рассуждать.
Вряд ли кто — окажись в его руках эликсир бессмертия — за­
хочет поделиться этой тайной с другими. Эргэнэ не постоит за
средствами, но одновременно и сделает все, чтобы стать едино­
личной обладательницей напитка богов.
Трудно, конечно, заручиться доверием чагатайской волчицы,
но она пойдет на какую угодно сделку — ведь это ей необходи­
ма вечная молодость. А Куман? Он не стремился к бессмертию,
им руководило одно желание — любым путем вырваться из гни­
лого темного рва. Что ж, он поможет властительнице Централь­
ной Азии получить драгоценный сосуд с чудодейственным
эликсиром. Пусть выпьет алчная и коварная царица напиток
бессмертия и уподобится богам. Он-то, Куман, знает, что это
означает. Он — да, теперь, видимо, только он один — может
рассказать, почему так оберегают в горном убежище огнепок­
лонников тайну бессмертия...
Куман сам придумал и разработал до мельчайших деталей
дьявольский план проникновения в зороастрийское убежище, и
когда было устранено главное препятствие — сомнения сове­
сти — он велел провести себя к царице. Эргэнэ по достоинству
оценила замысел хитрого каракитая. Ему было дано все необ­
ходимое, предоставлены самые опытные сокольничие. А в улус
великого хана отправился нарочный со строгим наказом — до­
быть и доставить из Южного Китая якобы для потехи царского
двора несколько клеток с обезьянами.
Много утекло воды, прежде чем все было готово к осущест­
влению коварного замысла. Куман сам дрессировал птиц и жи­
вотных, тщательно отбирал лучших. В распоряжение манихея
был выделен конный отряд отборных лучников из личной гвар­
дии Эргэнэ, во главе которых встал Бэйшэр — приближенный
царицы и воспитатель ее детей.
Старый сотник, начинавший службу еще в походах Чингис­
хана, не знал об истинных целях экспедиции. Ему было прика­
зано зорко следить за действиями хитрого каракитая и доста­
вить Кумана живым или мертвым обратно в ставку Эргэнэ. Но
разъяренный поток, который обрушился из недр памирской
пещеры на незванных гостей, навсегда похоронил в клокочу­
щих водоворотах и монгольский отряд, и все тщательно разра­
ботанные планы, и страстные надежды властительницы Чага­
тайского улуса обрести вечную молодость и бессмертие.
* *

*

Солнце ушло за гору, и на ущелье наползла тяжелая зябкая
тень. Светлые веселые краски померкли, и в глубокой камен­
ной теснине стало темно и неуютно. Даже однообразное лопо­
тание реки сделалось приглушенней. Сытые, накормленные до
отвала яки резво семенили размеренной трусцой, с глухим кос­
74

тяным призвуком цокая по камням неподкованными копыта­
ми. Куман ехал первым, за ним, чуть сзади, следовал Альбрехт
Рох.
Два человека, разделенные языком, культурой, мировоззре­
нием, психическим складом — и связанные на некоторое время
общей судьбой, да жуткой тайной безымянного памирского
ущелья. Где-то рубились в смертельных битвах пестроязычные
армии, стирались с лица земли города, рушились крепости,
дрожали в страхе великие и малые государи. А здесь, в ущелье,
угрюмые неприступные стены надежно укрывали двух стран­
ников — европейца и азиата — от суеты и невзгод остального
мира. Они точно остались совершенно одни на целом свете —
только они да молчаливые горы, чья величественная девствен­
ная нервоз данность успокаивающе действовала и на францис­
канского монаха и на каракитайского манихея.
Альбрехт Рох вернулся к своим излюбленным мыслям о бо­
рении высших космических сил, в котором он любил чувство­
вать себя песчинкой, и о неотвратимости предначертаний рока.
Неожиданная смерть сотни монголов виделась ему в неразрыв­
ном единстве с гибелью страшной языческой пещеры — прибе­
жища сатаны. Конечно, дьявол неуничтожим — он тысячеглав,
вездесущ и искушает человека в разных обличиях. Но он-то,
Альбрехт Рох, видел его истинное лицо. Кому хоть однажды
привидится этот желтозубый слюнявый оскал, тот не забудет
его до самой смерти.
Куман размышлял о другом. Он не подгонял события под
тощие теологические абстракции и даже не вспоминал маиихейское кредо о борьбе света и тьмы. Пьянящая прохлада горного
ущелья и сознание полной свободы будили в нем мысли о жи­
вом и земном. Он не без горечи осознавал, что стал причиной
гибели великой тайны, которая теперь потеряна навеки, на­
всегда — для него, для Эргэнэ, для богатых и бедных, для дес­
потов и рабов, для всех людей и всех времен. Огнепоклонники
предпочли погибнуть, чем выдать тайну в чужие руки.
Куман и Альбрехт Рох ехали молча, погруженные каждый
в сбою думу. Им предстоял еще долгий путь, который сблизит
и сдружит их, сотрет условности и предрассудки, превратит в
обыкновенных людей, нуждающихся в товарищеском участии и
испытывающих потребность поделиться мыслями и сомнения­
ми. А впереди, в сумерках уходящего дня прорисовывались два
мощных обледенелых кряжа, которые, почти вплотную подпол­
зая друг к другу, образовывали узкий, точно приоткрытые
створки крепостных ворот, выход из загадочного ущелья.

Г л а в а II
СУМЕРКИ БОГОВ

— Холодно,— сказал Керн из темноты.
Костер догорел. Топлива хватило ровно на две кастрюли
кипятка — для чая и каши. Чай заварили прямо в котелке:
Керн сыпанул целую горсть заварки и закрыл крышкой. Хо­
лодный мрак быстро заполнил клочок пространства, где только
что веселым красноватым пламенем играл огонь. В небе, как
мелкие ледяные осколки, заиграли звезды. Далекие тени пол­
зущих облаков то гасили, то вновь зажигали знакомые созвез­
дия. Невидимая луна бродила где-то за хребтами, и черные из­
ломы пиков вздымались на фоне ночного неба, как башни
средневековых замков.
Керн >сидел, по-восточиому сложив ноги, и потягивал креп­
чайший чан из миниатюрной фарфоровой чашечки, а я напил­
ся из обыкновенной алюминиевой кружки, морщась от непри­
вычной горечи. Усталость давила на каждый мускул, но голова
была ясной, и спать не хотелось. Я лениво вслушивался в хит­
роумные рассуждения Керна, изредка вставляя несколько слов,
чтобы не дать угаснуть беседе.
Кутаясь в меховую куртку, почти невидимый в темноте, он
развивал неоконченную мысль:
— Страшно иногда подумать, как много в жизни людей
занимала раньше религия. Сколько пустых идей, абсурдных
запретов, вздорных предрассудков! И все это — липкой паути­
ной обволакивало мозг, калечило душу, разъедало поры обще­
ственного организма, тюремной стеной заслоняло жизнь, меша­
ло думать, не давало дышать, тормозило движение, душило
развитие, разъединяло народы. И люди то делились не по-люд­
ски. Разве были тогда просто люди? Нет, были — христиане,
мусульмане, зороастрийцы, манихеи, даосы, конфуцианцы и так
далее до бесконечности. А сколько пролито крови во имя лож­
ных идеалов! И все прощалось, все освящалось, все оправдыва­
лось и прославлялось во имя догм, которые нынче не более чем
пустой звук.
Ну вот, Керн вновь сел на своего конька. Религия и мифо­
логия — здесь он мог говорить часами. Его познания в этой об­
ласти были неисчерпаемыми. Мне уже несколько раз довелось
убедиться, что стоило Керну заикнуться о мифологии, как вслед
за этим сейчас же начинал извергаться поток мифологических
имен, из которых я многие не слыхал отродясь. Или же удив­
лял меня каскадом притч, легенд, сказаний и выдержек из
знаменитых книг, не преминув щегольнуть и знанием иностран­
ных языков. Одержимый поэзией, он мог прочесть из «Одис­
сеи» или «Теогонии» на древнегреческом, а из «Ригведы» — на
санскрите, помнил целые главы из «Шахнаме» на фарси, а из
76

«Божественной комедии» — но-итальянски. Увлеченный исто­
рией, он на память знал пространные отрывки из древних ле­
тописей и средневековых хроник, а его запас фактов и подроб­
ностей событий казался мне, отнюдь не дилетанту в истории,
просто феноменальным.
Сказывалась, конечно, и специальность историка, и дли­
тельный опыт научной работы, и практика преподавания. Но
сколько все же нужно было перечитать, осмыслить, запомнить.
Он так и представлялся мне сидящим где-нибудь в тиши архи­
вов, а может, и дома поздно ночью в глубоком кресле за чте­
нием какой-либо древней книги или манускрипта. Правда,
воссозданный образ не слишком вязался с той обстановкой, в
которой мы очутились теперь. Но ведь именно эти суровые го­
ры, где ледники казалось бы навечно покрыли великую тайну,
были причиной того, что в центре нашего внимания оказались
мифы, предания и легенды, которые — хотели мы того или
нет — стали неожиданным ключом, открывавшим дорогу к рас­
шифровке во многом пока неясной тайны. Исповедь Альбрехта
Роха содержала главным образом факты да некоторые намеки,
которые не без труда можно было выудить из сбивчивых объяс­
нений монаха, когда тот от реалистических описаний переходил
к рассуждениям, сдобренным таким туманом религиозного мис­
тицизма, что неизбежно возникало сомнение — понимал ли ав­
тор рукописи собственные мысли.
Честь в предложенной реконструкции некоторых загадоч­
ных полунамеков, содержащихся в завещании монаха, целиком
принадлежала Керну. Я лично никогда не осмелился бы на
столь решительный отказ от привычных представлений. Разу­
меется многое Керн продумал давно. Но самый метод предло­
женной им интерпретации был настолько необычным, что по­
началу вызывал у меня внутренний протест и неприятие. Сме­
ло отойдя от проторенных путей, Керн взял за исходный пункт
мифы, стараясь отыскать в них следы реальных исторических
событии.
— Мы вполне доверяем мифологии,— услышал я от него,—
при изучении древней географии и почему-то сверх меры осто­
рожничаем, когда речь заходит о древней истории. Но нельзя
установить контакт с предысторией человечества, если не на­
учиться анатомировать мифы.
Первоначально я с осторожностью встречал его головокру­
жительные откровения.
— Не слишком ли шаткая основа — мифология?
— А что может быть надежней памяти сотен и тысяч по­
колений? — парировал Керн.
— Но ведь это же ми-фо-ло-ги-я. Понимаете, одни красивые
сказки — и все. А где факты? Где наука?
Он распалился:
— Можно ли требовать науки от времени, когда но могло
77

быть никакой науки, в том числе и исторической, когда отсут­
ствовало теоретическое сознание и существовало лишь сознание
мифологическое, когда миф и только миф был тем верхним по­
толком, до которого мог подняться человек той далекой эпохи.
Разве наши восторженно-наивные предки виноваты в том, что
своеобразная форма, в виде которой первобытное сознание пы­
талось осмыслить и обобщить связь явлений, будет воспринята
их всезнающими и здравомыслящими потомками только как
миф, только как красивая и ненужная сказка? Или разве вино­
ваты они в том, что мифология стала впоследствии повивальной
бабкой религии, которая, с одной стороны, убила в мифе оча­
рование, а с другой — украла его выразительность и образ­
ность?
— Странно, а мне до сих пор казалось, что мифотворчество
неотделимо от религиозного сознания.
— Для определенного, но только не самого раннего периода
это безусловно справедливо.
— Но я считаю, что религия порождает миф, а не наобо­
рот!
— Немудрено, что именно так, а не иначе представляется
из дали нашего сверхпросвещениого века. К тому же впослед­
ствии, одержав победу, религия, как раковая опухоль, проник­
ла в клетки мифологии, переродила и умертвила их. Нет, мой
друг, если вы хотите до конца разобраться в удивительных рас­
сказах Альбрехта Роха и Кумана, то неизбежно придется при­
влечь на помощь и легендарную историю, и мифологию.
Я верил и не верил, хотел и не мог. Чтобы поверить в сказ­
ку, нужно или быть ребенком, либо же родиться лет на триста
раньше. Плоское обыденное сознание, приученное рассуждать
однобоко и стереотипно, с трудом вмещало фантастические
идеи, и мелкий бес боязливого здравомыслия нет-нет да попис­
кивал тонюсеньким голоском. И все же волей-неволей я целиком
и полностью оказался во власти этой бредовой, колдовской,
ошеломляюще страшной сверхчеловеческой идеи — БЕССМЕР­
ТИЯ. Она проникла в мой мозг, как зазубренная стрела с мед­
ленно действующим ядом, которая вонзается в тело и постепен­
но парализует организм.
Тем более Керн был прав: историю, рассказанную с недо­
молвками в рукописи Альбрехта Роха, можно было понять и
объяснить только на основании ирано-индийской мифологии.
То, что для францисканского монаха прозвучало как чужезем­
ное слово «хома», для зороастрийцев-огнепоклонников значило
больше, чем все христианские святыни вместе взятые. Иран­
ское «хома» или — что одно и то же — индийское «сома» это
слово означало священный напиток древних персов и индий­
цев. Напиток бессмертия! Кому не известны торжественные
гимны Ригведы, обращенные к обожествленному Соме, и возвы­
шенные строки Авесты, посвященные напитку богов Хоме.
78

По преданию хома, или сома, приготовлялся из растения то­
го же названия — высокогорного злака, по виду похожего на
ячмень. Священную траву собирали при свете луны на верши­
нах гор у самой кромки снегов. Мало кто знал места произрас­
тания священного злака. Только избранным был известен сек­
рет приготовления напитка, продлевающего жизнь. И тайна
эликсира бессмертия была утрачена зороастрийскими магами в
те же незапамятные времена, что и даосскими мудрецами.
Но существовал ли он вообще — эликсир бессмертия? Вот
главный вопрос. С одной стороны легенды всех древних наро­
дов настойчиво говорят о людях, познавших бессмертие. Но
если это действительно так, то где же они сейчас — эти агасферы истории? Почему чудодейственный эликсир не позволил
дожить им до сегодняшнего дня. Почему их нет среди нас? От­
вет именно на этот каверзный вопрос пытались мы найти в
долгих и нелегких дискуссиях.
— Что следует считать бессмертием? — спрашивал Керн.
— Ну это — невозможность умереть, непрерывное долголе­
тие,— не слишком вразумительно отвечал я.
— Вот именно — невозможность умереть, но только естест­
венной смертью. А как по-вашему может бессмертие уберечь
от убийства или несчастного случая? Нет! — отвечал он сам се­
бе.— Искусство управлять процессами старения или умение
омолаживать организм не застраховывает от насильственной
смерти. Можно утонуть в море, быть убитым камнем, застре­
ленным или зарубленным — тут уж омоложение бесполезно.
Кроме того, чтобы долголетие продолжалось непрерывно, его
нужно постоянно продлевать. Что вы полагаете: раз пригубил
чашу с эликсиром — и хватит до скончания веков? Ничуть не
бывало! Но вот человек завладевает эликсиром бессмертия и
становится богом...
— Богом?
— Конечно, богом. А как же еще именоваться тем, кто об­
ретал бессмертие? Только давайте сразу условимся, о каких
богах идет речь, поскольку я имею в виду богов первоначаль­
ных верований, с которыми не имеют ничего общего абстракт­
ные, космически-бестелесные существа позднейших мировых
религий. Вспомните хотя бы богов древней Греции. Разве это
боги? Обыкновенные люди, наделенные всеми человеческими
недостатками и слабостями. Как и люди они нуждались в пи­
тье и пище. Как и люди — любили, страдали, завидовали, нена­
видели, враждовали друг с другом. Помимо прочего, они и уми­
рали — эти боги. Еще при жизни Цицерона на Крите показы­
вали могилу Зевса.
— Но постойте, при чем тут Зевс? У Альбрехта Роха о нем
ни слова.
— Это как сказать,— невозмутимо продолжал Керн.— Л а­
тинское слово «деус» («бог») в рукописи Альбрехта Роха (как
79

и греческое «теос», от которого, кстати, ведет начало русское
слово «отец») происходит от общего древнеарийского корня
«дэв». Дэвы, или дивы,— это знает любой ребенок — излюблен­
ные образы восточных сказок, легенд и мифов, где они предста­
ют кровожадными чудищами, кошмарными чертями-оборотнями. Такими же они выступают и в древнеиранской мифологии.
Но что поразительно и на первый взгляд парадоксально: в
соседней с Ираном Индии кровожадные дивы почитались в
древности как добрые духи добра и света — дэвы. Кстати и о
Зевсе. Вам не известно, сколько имен насчитывалось в древ­
ности у Зевса? Три — пять — даже восемь. Вот сколько! И Зевс,
и Дзевс, и Дзас, и Дзен, и Дей, и Ден, и Дин, и Див. Обратите
внимание на это последнее, очень прелюбопытное, но далеко
не случайное имя — Див.
В древней Персии дивы поначалу тоже почитались как доб­
рые боги, заступники и покровители людей. (Между прочим в
русском языке словосочетание «диво-дивное» также обозначает
нечто прекрасное и необыкновенное). Но вот явился великий
пророк Зороастр и проклял прежних богов — дэвов, обвинив их
в ужасной лжи и обмане человеческого рода. Первой заповедью
нового учения стало отречение от дэвов. «Проклинаю дэвов,—
вот кредо последователей Зороастра.— Исповедую себя зороастрийцем, врагом дэвов. Отрекаюсь от сообщества с мерзкими,
вредоносными, злокозненными дэвами, самыми лживыми, самы­
ми вредными из всех существ. Отрекаюсь в мыслях, словах и
знамениях».
Почему же люди возвеличивали одних богов и проклинали
других? Потому что сами боги не стоили почитания и покло­
нения. Ибо бессмертие увековечивало в людях ложь и порок,
коварство и жестокость.
— Но позвольте,— вмешался я,— почему обязательно долж­
но увековечиваться дурное и низменное?
— А что хорошего может обнаружиться у тех, кто возвы­
сился над остальным миром? — ответил Керн вопросом на воп­
рос.— Вы полагаете, существовали когда-нибудь добрые цари?
А что хорошего может статься с теми, кто растрачивает жизнь
на разгул, интриги, мелкие и крупные козни? К чему должно
привести неограниченное продление такого бессмысленного су­
ществования, когда непрерывное долголетие направлено не на
развитие интеллектуальных потенций, не на постоянное обога­
щение знаний, а исключительно на продление чувственных
удовольствий и накопление предметов роскоши — как это было
у всех древних богов и легендарных царей?
Ничего это не даст, кроме опустошения души и оскудения
разума, умственного застоя и неизбежного старческого слабо­
умия. Представьте, вечно молодое тело и незнающее морщин
лицо в сочетании со старческим маразмом — возможно ли более
отвратительное явление?
80

Вот вам и бессмертие. Вместо вечной блаженной жизни —
несколько веков относительного покоя, а затем — психическая
депрессия и умственная деградация, постепенная утрата чело­
веческих качеств, безумие и возврат к животным инстинктам.
В тех, в ком древние люди знали могучих самоуверенных богов,
последующие поколения видели только диких оборотней-дэвов,
от которых было единственное спасение — борьба.
И находились бесстрашные смельчаки, которые смело всту­
пали в единоборство и одерживали победу в жестоких битвах
с кровожадными чудищами. Возьмите «Шахнаме» — старик
Фирдоуси сохранил для нас имена многих древних воителей.
Но вот герой, победивший дэва, проникал в логово чудовища
и обнаруживал там напиток, дарующий силу и бессмертие. Мог
ли кто равнодушно пройти мимо такого трофея? Мог ли кто
устоять перед искушением отведать эликсира бессмертия?
И герой осушал чашу с коварным зельем, обретая бессмертие
и становился царем или богом. Но проходило несколько столе­
тий, и все повторялось сначала: разум постепенно угасал, муд­
рец превращался в безумца, пророк — в людоеда, бог — в де­
мона.
Тысячелетие пролетало за тысячелетием. Незаметно, как
день и ночь, сменялись на земле поколения людей. Лишь бес­
смертные не ведали течения времени. Между ними разгорелась
ужасная борьба за власть, за монопольное обладание тайной
чудодейственного эликсира. Великая битва олимпийцев и ти­
танов в «Теогонии», орлинооких Асов и великанов Гримтурсенов в «Эдде», старших и младших богов у шумерийцев и вави­
лонян, асуров и дэвов в индоиранской мифологии — все это
лишь слабый отголосок далекого прошлого, запечатлевшегося в
памяти людей.
То были времена, подобные хаосу, и никто не хотел понять,
что корень зла кроется в бессмертии...
— Но почему, почему же так происходило? Отчего такой
страшный конец? Откуда такая безысходность?
И на этот вопрос у Керна был готовый ответ:
— Бессмертие — аномалия, нарушение законов природы,
законов жизни и законов эволюции. В природе все смертно.
Все — кроме самой природы. Суть развития — в постоянном pi
непрерывном обновлении: старое умирает, новое нарождается.
Жизнь невозможна без развития, а бессмертие ставит точку на
эволюции.
В основу биологического развития природой положено раз­
множение и генетический отбор новых, лучших и более совер­
шенных форм. Бессмертие покупается дорогой ценой: существо,
ставшее бессмертным, теряет способность к размножению и
продолжению рода. Развитие вида прекращается, и никакие
достижения науки не в силах спасти то, что с таким трудом
добыто в бессознательных муках эволюции. Коль скоро разви­
6 -2027

81

тие оказывается законсервированным, бессмертные теряют спо­
собность к генетическому отбору, а, значит, перед лицом новых
непредвиденных факторов может не устоять вид в целом.
Вот почему бессмертие — это худший вид смерти. Если дол­
голетие индивидуума продлевать без конца, неизбежно насту­
пит такой момент, когда весь род, замороженный в бессмертии,
исчерпав все биологические возможности, окажется за бортом
эволюции. Тут альтернатива: либо призрачное бессмертие, ве­
дущее к неизбежной деградации и индивидуума и вида; либо
индивидуальная смерть, но эволюционное бессмертие рода —
преемственность в поколениях, наследование едва заметных ге­
нетических изменений или, напротив, резких мутаций, естест­
венный отбор, отмирание старого, ненужного и возрождение
нового, долгое и трудное накопление результатов биологиче­
ской и социальной эволюций.
В этом и состоит действительная тайна бессмертия — не в
знании рецепта изготовления чудодейственного эликсира, а в
понимании последствий непрерывного искусственного продле­
ния жизни. «Кто отведает священный напиток хому — уподо­
бится дэву» — вот истинный смысл слов манихейского предания
об уподоблении богу. Бессмертие — зло. Вот почему последние
огнепоклонники так ревностно оберегали под ледниковым пан­
цирем Памира тайну эликсира бессмертия, как горькую память
о прошлом и как предостережение настоящему и будущему.
Стражи памирской пещеры сумели хранить страшную тай­
ну, защитив людей от заразы бессмертия, о котором вновь на­
родившиеся поколения грезили, как о самом великом счастье,
не понимая и не ведая, что бессмертие не может уберечь от
смерти. Разве кто устоит перед иску-ше-нием отведать напитка
богов, даже если каждый будет наперед знать, к каким послед­
ствиям это приводит. Человек уже не однажды держал в руках
ключи от бессмертия, но ни разу не смог преодолеть границу,
отделяющую его от сверхчеловеческого.
— Ну, а если допустим,—пытался рассуждать я,— что бес­
смертия достигли бы лучшие представители человеческого ро­
да, разве не сказались бы преимущества, полученные в резуль­
тате непрерывного прогресса их интеллекта и нескольких веков
плодотворного творческого труда на благо всей цивилизации?
— А если в скором времени,— в тон мне подхватывал
Керн,— общество расколется на две части: высокоразвитую эли­
ту бессмертных интеллектуалов и остальную массу обыкновен­
ных смертных, далеко и безнадежно отставших по умственным
и иным способностям, от своих сверхгениальных собратьев, ко­
торые по мере их неминуемой деградации могут натворить
невесть что?
— Однако общество,— продолжал настаивать я,— созна­
тельно пошло бы на такой шаг и выделило бы из своей среды
82

не только самых лучших, но и самых сознательных представи­
телей цивилизации для участия в эксперименте.
— А на сколько хватит этой сознательности? На три поко­
ления? На пять? На десять? Кто может поручиться, что пят­
надцатое поколение было бы вне себя от счастья, обнаружив
при рождении на земле, помимо обычных смертных, еще и
замкнутую касту бессмертных сверхинтеллектуалов, которые к
тому времени с коварным лукавством богов забудут о том, что
им наказывали наивные пра-пра-пра-прадеды. Затем прекра­
тится умственный прогресс в среде участников рискованного
эксперимента. В действие вступят глубинные силы эволюции,
которые подпишут неумолимый приговор новоявленным богам
и обратят их в обезумевших чудовищ. Эволюционные процессы,
мой друг, необратимы. Природу нельзя обмануть.
— Но ее можно изменить! — не сдавался я.— И бессмерт­
ные сверхгении несомненно смогли бы это осуществить.
— Есть законы, на которые не смеет посягать человечески и
разум. Нельзя покушаться на гармонию природы, ибо резуль­
тат всегда будет не в пользу людей. Теоретически можно пере­
вести Землю на другую орбиту или застопорить ее вращение
вокруг оси — в рамках законов механики это допустимо. Но как
отразится это на земной жизни? Что станет с животным и рас­
тительным миром и уцелеет ли человеческая цивилизация в ре­
зультате такого эксперимента? Рождение, развитие, смерть за­
кодированы в человеке (как и у всего живого) с момента зача­
тия. Непрерывное долголетие разрушает этот хорошо отрабо­
танный цикл: отодвигается (хотя и не полностью устраняется)
смерть, останавливается развитие и прекращается дальнейшее
продолжение рода. Природа не терпит бесцеремонного обраще­
ния с ее фундаментальными законами. Она жестоко мстит.
— Но природа познаваема! — не отступал я.— Разгадав
тайны жизни, можно заново переписать весь генетический
код. В результате заданный цикл: рождение — жизнь — смерть
изменится, и человечество обретет подлинное бессмертие.
— Что ж, желаю удачи,— иронически резюмировал Керн,
желая, видимо, сбавить накал дискуссии.
Вот так мы спорили — и на обратном пути из Прибалтики,
и в Москве, и в самолете, и по дороге к ущелью, когда безот­
казный трудяга-«газик» вез нас по памирскому тракту.
Порой Керн казался мне каким-то нездешним мудрецом-отшельником, отгородившимся от мира стеной причудливых идей.
Но несмотря на эту отрешенную невозмутимость в каждом его
слове сквозила твердая, непоколебимая уверенность в собст­
венной правоте. Его вдохновенная убежденность захватывала,
восхищала — однако не гипнотизировала и не подавляла. Иног­
да я испытывал двоякое чувство, примерно такое же, что и при
чтении каких-нибудь витиеватых восточных трактатов: когда
имеешь перед собой мысли, заведомо неверные, но это нисколь6*

83

Ко не мешает по достоинству оценить гениальность воссоздан­
ных образов и воздать должное тому, кто так красиво заблуж­
дается.
Так все же — куда и зачем мы шли? Что влекло нас в ледя­
ную пустыню и что ждало там, под сводами мертвой пещеры?
Неуловимый призрак бессмертия, ведущий в безвыходный ту­
пик? Ну а что дало мне приобщение к тайне памирских магов,
о которой сбивчиво поведал средневековый монах, если я даже
не знал, в чем следовало больше сомневаться: в правдивости
рассказа Альбрехта Роха или в правильности истолкования
Керна?
Но, может, как раз сомнение и было сейчас главным. Имен­
но сомнение — оно всегда ведет к истине. Ибо какие бы неожи­
данности не подстерегали нас на берегу Теплого озера — мы
шли вперед, чтобы установить истину, узнать правду, сколь бы
жестокой и горькой она не оказалась.

Г л а в а III
РЁВ В НОЧИ

Еще издали водопад приветствовал нас ворчливым рокота­
нием. Керн почти бегом преодолел последние двести метров.
Я поминутно задирал голову, пытаясь разглядеть на непри­
ступном гребне черной стены хоть что-нибудь, ускользнувшее
от меня в прошлый раз, но головокружительная круча ничем
не намекала на свою тайну.
Площадка со спиральной надписью, с которой начались все
мои приключения, весело искрилась на солнце причудливыми
треугольниками. Кери первым делом бросился к ней. Он точно
преобразился. Стройный и одухотворенный, он стоял над таин­
ственной надписью, поглядывая то на свернутые треугольники,
то прямо перед собой, то куда-то вверх. Его умные живые глаза
выражали одновременно и радость, и спокойствие, и уверен­
ность, и удовлетворенность достигнутой целью.
Я присел на карточки перед спиралью и осторожно, ласково
ощупал глубокие выбоины. Пятерка повторяющихся треуголь­
ников выделялась чинной стройностью — и не только потому,
что была знакома мне более остальных: из всей вычурной над­
писи именно в пятерках одинаковых треугольников еще не
просохла влага от дождя и росы, их грани оказались чуть глуб­
же, чем у других. Озадаченный неожиданным открытием, я на­
чал лихорадочно соображать, что бы это могло значить. Но тут
Керн, стараясь перекрыть шум водопада, прокричал над моим
ухом:
— А что если спираль связана с астрономическими расче­
тами? Может, здесь цифры, а небуквы?
84

Я с сомнением покачал головой, хотя предположение Керна
было вполне приемлемым: просто я уже вбил себе в голову, что
спираль — надпись, и теперь, чтобы поверить в обратное тре­
бовались весьма солидные доказательства. Солнце стояло вы­
соко над ущельем, жарко припекало и слепило глаза. В реву­
щем потоке водопада и в пенистом водовороте реки его лучи
распадались на тысячи сверкающих блесток. Не верилось, что
не далее, как вчера здесь, в ущелье, бушевала настоящая
вьюга.
Летний снегопад с грозой — это возможно только на Пами­
ре. Липкие хлопья мокрого снега кружились в необузданном
вихре, безжалостно искалывая лицо и тяжелой коростой облепливая спину. Временами мутный полумрак озарялся вспышка­
ми невидимых молний, и тогда стены ущелья, скрытые за
сплошной пеленой снегопада, содрогались от громогласного,
десятикратно усиленного и повторенного эха. В реку срывались
и скатывались обломки скал, потревоженные раскатами грома
или смытые ручьями тающей снеговой жижи. Узкие берега во
многих местах захлестывала высоко поднявшаяся вода. Дви­
гаться приходилось медленно, с особой осмотрительностью об­
ходя каменные завалы и осторожно, чтобы не подвернуть ногу,
ступать на скользкие шаткие валуны.
На всем пути — ни одного укрытия. Промокшие насквозь,
мы согревались, где можно, только быстрой ходьбой. И все шли,
шли, шли — упрямо лезли вперед, почти не останавливаясь,
лишь на минуту, чтобы перевести дух, приваливались набряк­
шими рюкзаками к скале. А сил хватало едва, чтобы улыбнуть­
ся друг другу. Нужно было во что быто ни стало засветло до­
браться до злополучной зороастрийской пещеры, где месяц
назад работала археологическая экспедиция, где бросили мы
продукты и горючее. Только там можно было найти сухое при­
станище и спастись от пронизывающего холода, ветра и снега,
Поэтому оставался единственный выбор — идти вперед.
И мы шли — обессиленные, измученные, голодные, напере­
кор разгневанной стихии, навстречу такой же неизвестности,
которая звала когда-то вперед за горизонт Колумба и Магелла­
на, Хабарова и Ливингстона. Пусть ждали нас впереди иные
горизонты, но чувствовали мы себя тоже первопроходцами —
колумбами истории — хоть и было это путешествие в сказку.
Героическое упорство было наконец вознаграждено: в пол­
ной темноте мы добрались до цели. В пещере пахло осенней
сыростью и талым снегом. Ящики с консервами, лопаты, верев­
ки, канистра с керосином нетронутыми лежали возле стеньг.
Нас трясло от холода. Вода ручьями стекала с одежды, остав­
ляя повсюду следы и лужицы. Керн светил фонарем, пока я
рылся в ящиках и искал под брезентом помятый безногий при­
мус, брошенный здесь за ненадобностью. Мы извели полкороб­
ка спичек, прежде чем в пещере, передразнивая завывания вет­
85

ра, загудело упругое синеватое пламя. При виде огня сделалось
еще холоднее.
Рюкзаки не промокли, и в этом было спасение. Керн пер­
вый разделся донага, облачился в теплую меховую куртку и по
пояс залез в спальный мешок. Я последовал его примеру. Но
только когда опустела большая кастрюля с кипятком и мы до­
ели по второй банке разогретых консервов, по телу разлилась
наконец долгожданная теплота, и стало клонить ко сну. Я бла­
женно прикрыл глаза, с довольной улыбкой слушая, как по
темному ущелью аукают раскаты грома и с диким шаманским
воем носится яростный ветер.
* *

*

Так было вчера. А сейчас невдалеке от площадки со спи­
ральной надписью Керн аккуратно раскладывал на земле на­
бор мудреных приспособлении: Закончив подготовку, он пре­
дусмотрительно отступил подальше от водопада и принялся
надувать воздушный шар, зачалив его с помощью веревки за
большой камень, а я занялся мотком шелкового троса, пред­
назначенного для страховки. Приготовления отняли с полчаса.
Уже готовый к взлету, Керн обнял меня за плечи и, показав
глазами вверх на небо, наполовину закрытое оболочкой шара,
сказал со своей обычной полуиронической улыбкой:
— Телеграмму домой жене оттуда уже не дашь.
И оттолкнувшись, легко, как птица, он устремился ввысь.
Подъем оказался сложным. Не успел Керн взлететь вверх на
несколько метров, как шар начало раскачивать ветром из сто­
роны в сторону и бить о каменную стену. Керн беспомощно
висел на лямках с тяжелым баллоном за плечами. Сначала его
закрутило, потом закачало, как маятник на ходиках, потом
опять закружило — в обратном направлении. Шар дернуло,
рвануло к реке, и я еле устоял на ногах, из последних сил
удерживая веревку, захлестнутую вокруг камня. Чуть передох­
нув, я покрепче ухватился за трос и стал осторожно отпускать
его быстрыми перехватами.
Подъем продолжался. Шар удалялся, и справляться с ним
там, на высоте, становилось все труднее. Раза два его относило
на средину ущелья. Натягивая трос, как струну, он замирал
над рекой и, казалось, никакая сила не заставит невесомую
оболочку повернуть назад к стене. Но вот ветер менялся, сти­
хал, и шар возвращался — медленно, как бы нехотя, а я со
страхом следил, не подхватит ли его тут внезапный вихрь и не
ударит ли с размаху о камень. За прочность оболочки Керн
ручался, но выдержит ли удар человек, находившийся во вла­
сти ветра и случая.
С опасным приземлением Керн справился мастерски. Под­
нявшись чуть выше края пропасти, он выждал, когда его зане­
86

сет над гребнем, выдернул тиланг из баллона и, понемногу вы­
пуская газ, плавно полетел вниз, исчезая из виду. Для повтор­
ного подъема водорода не оставалось. Было условлено, что я
поднимусь по лестнице. Спустя минуту над ущельем плавно и
грациозно всплыл воздушный шар. Освобожденный от тяжести,
он легко, как парус, трепыхался в струях попутного ветра и,
быстро набирая высоту, улетал все дальше и дальше — наис­
кось вверх к ледникам. Не успел я подготовить к подъему рюк­
заки, как ползущие тени от набегавших облаков уже полностью
зализали светлое расплывчатое пятнышко.
ГГо-прежнему шелковый трос оставался единственной нитью,
связывающей верх и низ пропасти. Керн долго не подавал ни­
каких знаков, но судя по тому, что веревка поминутно дерга­
лась и подтягивалась, у него было все в порядке. Наконец Керн
закрепил трос — над гребнем стены показалась его голова.
Я махнул рукой, и оба рюкзака короткими натужными скачка­
ми поползли вверх. И когда на дно пропасти опустилась капро­
новая лестница с привязанным на конце камнем, а вслед за
ней — веревка с широкой петлей,— наступил мой черед. Я оки­
нул прощальным взглядом ущелье, залитое солнцем, пролез в
петлю так, что веревка прошла подмышками, и решительно
под-ступил к лестнице, сплетенной из волосяных полупрозрач­
ных лесок, похожих на паутинки. Не верилось, что тонкие, поч­
ти невидимые нити способны выдержать тяжесть человека.
Никогда не забыть мне подъем по черной стене. Стоило мне
сделать первый шаг и повиснуть над землей, как ажурная сет­
ка вытянулась, ступеньки-нити слиплись, перекрутились и за­
топорщились над головой, как голые черенки на безлистом
стебле. Ползти было мучительно трудно. Собственная тяжесть
вдавливала в стену. Шершавый камень раздирал руки. Растя­
нутые лески, как бритвы, врезались в ладони и пальцы. Преда­
тельские петли путались в ногах. Мускулы дрожали. В висках
покалывало. Каждый удар пульса гулом отдавался в ушах и,
прорываясь сквозь онемелые пальцы, уносился вверх по стру­
нам натянутой лестницы. Вот когда сказалась усталость ми­
нувших дней.
На полпути мне сделалось плохо. Кровь отхлынула от голо­
вы. Дыхание перехватило. Перед глазами запрыгали оранжевые
блохи. С отчаянием утопающего я вцепился в спасительную
паутину и судорожно прижался расцарапанным лбом к холод­
ному камню. Силы оставляли меня. Я чувствовал, что больше
не смогу ни шагнуть вперед, ни вернуться назад. Сейчас паль­
цы разожмутся, и я повисну в петле,точно паук на сорванной
паутине. Керну меня не удержать. Не втянуть и не опустить.
Видимо, он уже понял, что со мной неладно, потому что верев­
ка натянулась, и я пришел в чувство.
Я вздохнул несколько раз полной грудью и уставился в
черные разводы степы, неравномерная обугленная чернота ко­
87

торой образовалась от тысячелетнего действия воды, ветра, мо­
роза и беспощадного высокогорного солнца. Издали черная
стена действительно напоминала гладкий обожженный моно­
лит, но вблизи тысячелетний загар скорее походил на печную
сажу, разведенную в клее и негусто размазанную по каменной
кладке. Я окончательно пришел в себя, однако боялся пошеве­
лить руками и ногами. Нужно пересилить себя, заставить сде­
лать хотя бы один шаг. Только один — первый. Тогда будет и
второй и третий.
До боли прикусив пересохшие губы, я не без боязни разжал
налитые свинцом пальцы и стал заносить ногу. Сразу сделалось
легче. Еще одна ступенька, и уверенность окончательно верну­
лась ко мне. Так, сантиметр за сантиметром, продвигаясь мед­
ленно и размеренно, отдыхая через каждые две ступени, я
прополз почти до конца. Оставалось самое трудное. У гребня
лестница вплотную прилипала к неровным выступам, и на
краю пропасти, там, где на остром ребре перегибались легкие
нити, надо было подтягиваться на руках, и, опираясь на локти,
в акробатическом рывке заносить ногу.
Распластавшись на краю обрыва, Керн что есть мочи под­
тягивал трос. Отпустив лестницу, я обеими руками схватился
за страховочную веревку и, собрав остаток сил, выкарабкался
наверх. Поддерживаемый