День Пятый [Владимир Евгеньевич Псарев] (fb2) читать онлайн

[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]

Владимир Псарев День Пятый

День Пятый

И сотворил Господь в первый день небо и землю, и отделил свет от тьмы. На второй день отделил Он воды от тверди, и нарек все, что над твердью земной – твердью небесной. Третьим днем наполнил Он сушу посреди вод растениями, а днем четвертым по Его воле воссияли светила на тверди небесной. И шел пятый день, и явились на сушу и в воду твари живые. Но не было в Мире еще человека.

Сцена Первая. День Пятый.

Дорогой ресторан в центре Москвы. Под потолком качались продолговатые лампы, но казалось, что они плавают в неосязаемом эфире. Основной зал до отказа заполнен. В вип-ложе у самой дальней от входа стены расположилась большая группа людей. Нет, они не выпивали, по крайней мере не в количествах, превышающих бокал шампанского в среднем на человека. Тем не менее, им было очень весело. В углу, за светом ламп, на кожаном диване сидела девушка в коротком бордовом платье. В полумраке ярко отсвечивали лишь стразы в верхней его части, и отсвечивали настолько ярко, что свет их отражался даже в ее выразительных карих глазах.

Девушка была невысокой. Это заметно и в сидячем положении. Встань она, и оказалась бы по плечо любому мужчине среднего или чуть выше роста. Она только что выиграла одну из важнейших в жизни наград. Сделала то, что от нее ждали все. Единственной торжествующей на этом празднике жизни она ни была, но благодаря нечеловеческой харизме ее боготворили больше всех остальных вместе взятых. Боготворили коллеги, боготворили организаторы – взрослые люди, забавно смотревшиеся среди обилия молодой поросли, и присутствовавшие здесь, как учителя на выпускном – до поры, до времени. Именно к ней в первую очередь подходили случайные зеваки.

В первые минуты было чертовски приятно, а затем стало отвлекать. Приходилось ежесекундно следить за тем, как выглядишь. Даже дышать теперь нужно ровнее, и улыбаться строго симметрично – как по золотому сечению. В какой-то момент доедать анко перехотелось – люди смотрят, и измазаться ничем нельзя. Такое пристальное внимание давило. Когда люди мечтают о славе, они не задумываются о том, что она вездесуща и всепоглощающа. И даже когда никто открыто не проявляет интереса, включаются паранойя и детские комплексы, давным давно забытые. Кажется, что смотрят. Смотрят и пожирают.

Фигурное катание – очень жестокий спорт. С пяти лет, а может и раньше, тебя выдергивают из процесса естественного взросления, и помещают в программу, где давным давно все ситуации прописаны. Это – нельзя, это – можно, а вот это можно только так. Зависть до беззаботной жизни других детей, потом подростков, и претензии к родителям, выбравшим твою судьбу еще тогда, когда сам ты не мог ничего выбирать, а теперь поставлен в стуацию, когда как бы должен оправдывать ожидания тех, кто в тебя поверил и кто над тобой доминирует. Затем ты попадаешь в капкан широкого социального одобрения и становишься наркоманом, сидящим на игле собственного тщеславия. Вкуснее всего юношеский максимализм кормит рукоплещущий стадион. А потом, войдя в третий десяток, ты просыпаешься и понимаешь, что толпа, несущая тебя на руках к пьедесталу, и толпа, несущая тебя на казнь – всегда одна и та же. Кто бы в отдельности не составлял совокупность, совокупность не имеет лица. И совокупности не видно, через что ты проходишь перед тем, как получить ее одобрение.

Цена славы – это желчь тех, кто в тебя не верил и не смог пережить твоего успеха, помноженная на истерику тех, кто тешит эго, прикасаясь к человеку, взлетевшему под потолок их собственных фантазий. На пике именно это как раз не утомляет и даже нравится, но психика человека устроена довольно топорно. Люди творческие, обладающие психикой подвижной, играют в шашки на мао-блокаторах, и, захлебываясь в волнах депрессий и приступах рафинированного нарциссизма, тем не менее двигаются и подстраиваются десятки лет. Люди же, воспитанные жестко, и заранее готовые преодолевать, если ломаются, ломаются непоправимо, словно стальная арматура.

За любой личностью, поднимающей руки к рампам ледовой арены в окружении тысяч людей, стоят те, кто смотрят не на награды и яркое парадное платье для показательных выступлений, а в душу. И вот, перевалив себя в третий десяток, начинаешь остро это ощущать.

Кто-то толкал в бок и истерически смеялся. Девушка быстро-быстро кивала, когда у нее что-то спрашивали. За громкой музыкой совсем не слышно, что именно спрашивают, и потому она просто быстро-быстро кивает. Визуализируется сама суть этой жизни, в которой ты многого не может понять или просто не успеваешь, но продолжаешь делать вид, что все идет по плану.

Когда девушка еще стояла в зале, разговаривая с теми, кто ее узнал, кто-то сзади постоянно проходил и трогал ее за левое плечо. В первые разы фигуристка оборачивалась, но затем попросту перестала воспринимать тактильность. Вернее, перестала показывать, что замечает это. Теперь же, откинувшись на диванчике, она про себя радовалась, что никто незнакомый ее не коснется и не подбежит со странной просьбой.

На известных людей выливается не только море восхищения, но и тонны непонимания и слепой ненависти, которую иногда невозможно ничем объяснить. Слепое поклонение тоже не совмещается с понятием "логика". А если логически объяснить не получается, значит, нужно быстро отпускать. Ни море восхищения, ни тонны ненависти не сказываются положительно на ментальном здоровье, задавая слишком высокую амплитуду движения эмоциональному состоянию.

– Жень, тут смотри, что принесли! – девушка постарше тянула через половину стола глубокую голубую тарелку с оливками.

– Я их даже никогда не пробовала, – честно призналась Евгения.

– Прошу тебя, иначе не успокоюсь, – сказано это было настолько дружелюбно, что отказать не получилось.

Просто посуда, а в ней зеленые крошечные плоды, влажные от остатков рассола. Блестят в неровном свете. Казалось бы, ничего такого, но мир вокруг на какое-то время потускнел. Вот тарелка, вот угол стола, хаотично разложенные салфетки. В правой руке вилка. Немигающий взгляд человека, находящегося постоянно под пристальным вниманием, минуту прожигающий обыденный предмет, неминуемо заинтересовал окружающих. Осознав, что на свое имя девушка не реагирует, ее стали робко трогать за плечи, щелкать пальцами в поле ее зрения, но из ступора Женя вышла так же резко и сама по себе, как и впала в него.

– Что-нибудь случилось?

– Нет, ребят, – успокоила девушка, широко улыбаясь в глаза каждому, – мне просто кое-что показалось…

Сцена Вторая. День Второй.

Больничный халат нежного голубого цвета. Он скорее напоминает римскую тогу, и ничего общего с тем, что принято называть халатом, не имеет. Сначала в палату зашла медсестра, задала пару дежурных вопросов. Что-то черкнула себе. Сообщила, что к операции скоро все будет готово. Вышла.

Анестезиолог пришел минут через пятнадцать. Все это время Женя лежала на боку, пытаясь найти позу, в которой не будет чувствовать дискомфорта или хотя бы острой боли в позвоночнике. Но любое положение, какое бы она ни приняла, через тридцать секунд гарантированно становилось неловким. Пока перекладываешься, снова что-то защемит, а затем отпускает. В первые часы после травмы и вправду было тяжело даже стоять, но потом организм от боли устал и начал диктовать условия выживания – терпи, подстраивайся, не зацикливайся:

– Ты все преодолеешь, иначе ты не скорпион.

Девушке страсть как хотелось избавиться от этих ощущений, и снова вернуться в тот мир фигурного катания, из которого ее выбила всего одна досадная ошибка на льду. Пугало только одно – никто не мог гарантировать того, возможно ли все вернуть на круги своя, или за ошибку выставят ценник размером со всю многолетнюю карьеру. Но отсутствие гарантий – это не повод не бороться. В большом спорте вообще нет никаких гарантий. Это война. Но проиграть в ней вот так было бы просто-напросто обидно.

Внутренних переживаний Жени многие словно не замечали. Яркого сочувствия в ответ не проявляли. Может, боялись? Она объясняла это тем, что излишне показательно реагировала, а потому создавалась иллюзия, что девушка справляется сама. С одной стороны – большинству людей вредно много знать о чужом внутреннем мире, и это радовало. Но с другой – с кем-то переживания делить необходимо. Мама, сама в прошлом фигуристка, в юном возрасте покинувшая спорт из-за травмы, все понимала, и вместе с дочерью старалась смотреть именно в светлое будущее.

Никто не рождается победителем. Никто не обязан побеждать и никто не приговорен к успеху, но всегда будут люди, у которых получилось, хотя бы потому, что человечество не может существовать без иерархии. И за каждым успехом стоит история, которую рассказывают не всем. У тебя могут быть все условия для самореализации – любящие и даже, не может такого быть, богатые родители, известные покровители, дорожные карты на любой вкус, но ты не достигнешь ничего, если не сможешь заставить себя идти.

Анестезиолог с медсестрой вернулись. Следом крепкие парни закатили в палату носилки. Девушке помогли встать и перебраться на них. Сперва она отказывалась, и уверяла, что дойдет сама, но как только встала, поняла, что это будет нелегкое путешествие, и согласилась.

– Не геройствуйте, – просил врач. – Позвоночник – это серьезно.

Швы на обшивке потолка быстро-быстро мелькали. Монотонный стук колес о стыки между кафелем успокаивал. Скрипели двери где-то над головой, а затем громко хлопали перед ногами. Носилки закатили в просторную комнату, наполненную безжизненным голубоватым светом.

– Сколько это все продлится? – успела спросить девушка, впервые повернув голову.

– Четыре часа, – не глядя ответил доктор, уже перебиравший медикаменты. – Но может потребоваться больше времени, и мы добавим.

Так легко и дежурно. Но голос уверенный и мягкий – обнадеживает. Женю переложили на стол – теперь свет бил прямо в глаза. Лампу сдвинули, заметив, что теперь она не только морщится от боли, но еще и щурится. Анестезиолог попросил правую руку, незаметно для пациентки ввел дозу миорелаксанта.

– Я думала, что мне нужно будет что-то вдыхать, – прошептала девушка.

– Мы не можем вас интубировать в сознании. Расслабьтесь, дорогая, – улыбка врача-анестезиолога была последним, что девушка увидела перед тем, как начала проваливаться в сон.

Звуки приглушаются. Даже не так – они становятся потусторонними, как крики за толстой стеной. Зрение падает. Исчезают мысли. Они не путаются – в какой-то момент их уже просто нет. Блаженное состояние. Лампу над головой вернули в исходное положение, но свет больше не раздражает. Он медленно затухает. Теперь рампа похожа на звездное небо. Моргает, моргает. Нет ничего.

Сцена Третья. День Первый.

Свои коньки Женя забыла дома, а те, что удалось найти на месте, не подходили. Они не зашнуровывались плотно, как она ни старалась, но прокат должен быть исполнен. В конечном итоге, ей страшно это все надоело, и она решила, что выйдет так, как есть.

– Это всего лишь рядовая тренировка, – заверила она.

– Нет, не рядовая. На носу соревнования, – услышала от наставницы вслед.

Перед глазами пустая арена. Сегодня из зрителей лишь коллеги и их наставники. По традиции к кому-то приходят родственники – это очень мило. Выходя на лед, Женя бросила шутливую фразу другому фигуристу, посмеялась в ответ. Она отбросила мысли о дискомфорте в ногах, и всем видом показывала тем, кто наблюдал ее мучительную шнуровку, что все в порядке. Волевой характер и максимальная сосредоточенность на цели.

Резкий шаг через порожек. Ноги поплыли по свежему льду. В эти моменты Женя понимала, для чего ей все это. Она свободна, и не имеет никакого значения, какой путь она делает каждый день до этой секунды. Даже воздух кажется чище, а улыбки тех, с кем делишь лед – добрее. Но не стоит на них обольщаться – здесь каждый имеет свои интересы. И как любой спорт, несмотря на кажущуюся красоту и легкость, фигурное катание – это жесткая конкуренция.

Репетировать теперь нужно каскадами. Девушка доехала до противоположного бортика, сделала полукруг вдоль него и остановилась. Пошла из либелы. За тройкой вперед наружу следует флип. Никакой перемены ноги. Вслед за поворотом верхней части туловища добавляется вращение от стопорящего движения зубцами конька. В то мгновение, которое спортсмен находится в полете, вращаясь вокруг своей оси, он не видит ничего вокруг. Картинка размывается так сильно, что контролировать ситуацию сложно. Приземление зависит от того, насколько ровно выполнен толчок, и механически заученного положения ног в полете.

Женя подметила, что приземления даются тяжелее, чем обычно. Нога неестественно амортизирует из-за неправильной фиксации внутри ботинка. «Но ведь получается, верно?», – подумала про себя и продолжила. Как только начинаешь выполнять каскад, где один элемент быстро сменяется другим, мыслям нет места. Лутц, альхов, аксель. Вращений становилось все больше. Голова затуманилась, и девушка вернулась к бортику, от которого стартовала:

– Все хорошо, Жень? – поинтересовались.

– Да, – задыхалась фигуристка, – воды только можно?

Девушке подали бутылку. Она сделала несколько глотков и передала обратно. Навалилась телом на край. Лопатки быстро ходили вверх-вниз.

– Что с обувью? Плохо приземляешься.

– Все нормально.

– Не шути, Жень.

Отдышалась, резко оттолкнулась и спиной выехала вглубь катка. Ушла к правому краю, пробежала мимо и пошла в новый каскад. Тройка вперед наружу, перемена ноги и вперед внутрь с переходом к толчковой дуге. Но второй раз оттолкнуться от поверхности ровно не получилось. Девушка поняла это только когда тело, вращаясь, уже пошло вниз. Ребро конька ударилось под неправильным углом, вдобавок самортизировало, и опорная нога ушла вперед и вбок. Женя только успела выставить локти назад, чтобы не стукнуться головой на полной скорости о лед, но она никак не могла спасти спину. Поясницу пронзила резкая боль. Девушка вскрикнула, но сама своего крика не услышала. Секунду продержалась полулежа, упершись локтями и рассматривая свои ноги – худенькие, на которых особенно большими виделись ботинки, а затем опустилась полностью всем телом на лед, слушая, как ее кто-то зовет, и как шумят вокруг нее зубцы коньков. «Рампы такие красивые, и как же редко я их замечаю».

Сцена Четвертая. День Третий.

Тренер сильно нервничала – первый выход подопечной на лед после длительной и морально, и физически тяжелой паузы. Накануне Женя много тренировалась в зале. Вращалась и репетировала старые танцы, восстанавливая тонус мышц и вестибулярный аппарат, но «полевые» тренировки – это совсем другое.

– Не боишься льда? – раздалось слева.

– Не сбивай настрой, – одернула тренер.

Наставник должен контролировать свои эмоции по отношению к ученику и поддерживать особую атмосферу в коллективе. Излишний восторг достижениями вредит самолюбию, а проявления страха заставляют ученика волноваться. Но наставники – такие же люди, и их строгость – лишь маска любви, но никак не ее суть. Девушка вынула из правого уха наушник и передала в ближайшие руки:

– Ну все, пошла я, – улыбнулась Женя и выпрыгнула на лед.

– Не торопись, – услышала вслед.

Размашистыми шагами девушка набрала скорость, поставила ноги шире ширины плеч и по инерции поехала дальше. От удовольствия даже закрыла глаза – настолько ей не хватало этого, и даже не верилось, что этот день оказался так близко, хотя в секунды естественного отчаяния виделся очень далеким. За несколько метров до бортика, верно рассчитав расстояние, Женя открыла глаза и резко развернулась. На катке всего три человека. «Так рада вас видеть, но выиграть у вас обязана», – подумала и улыбнулась. Толчок, и побежала вдоль стены. После поворота тройкой вперед внутрь – назад наружу, и с носка конька толчковой ноги назад – к общему движению. И дальше, и дальше, и дальше. Зубцовые прыжки получались, а реберные девушка выполняла сейчас неуверенно, но искренне радовалась, что тело все же все помнит. Помнит, хоть и отзывается дискомфортом в пояснице.

Каждый элемент – отдельно. Так положено. К каскадам теперь придется прийти. Поймала на себе взгляд тренера. Давно наставница не улыбалась, наблюдая за ее тренировками, а тут – радость на лице. Скромная, но радость. Это вдохновляло. Женя замерла, опустила голову вниз. С правой ноги подалась вперед, и полностью повторила ту связку, в которой так больно ошиблась во время своего последнего выхода на лед. Динамично, вращение за вращением. Ребро, ударяясь, высекало из-под себя мерзлую крошку. Девушка ничего не чувствовала вокруг, и когда наконец остановилась, пытаясь отдышаться, то заметила, что все замерли. Она заглянула в глаза каждому из них и прикрыла веки, проживая наедине с собой этот момент. Схлопнула пространство, и услышала, как снаружи доносятся аплодисменты тех, кому в иные дни аплодируют тысячи.

Сцена Пятая. День Четвертый.

Ничто не кормит юношеский максимализм вкуснее, чем переполненный стадион, вы ведь помните? Женя уходила с арены с триумфом – шум огромной толпы, аплодисменты и плакаты с ее именем. Прокат вышел отличным. И те объятия, в которые она попала, сойдя со льда на твердую землю, были искренними. Ее поздравляли и называли великой:

– Сегодня по сумме баллов выше точно никто не пройдет.

Теперь Женя, заняв свое место среди зрителей, могла спокойно наблюдать за остальными. Нет тревоги за свои призы или чувства вины за ошибки. Те, кто в нее верили – довольны. Она вернулась:

– Возродилась! Молодчина, Жень, – хлопал по плечу севший сзади коллега.

Когда на табло вывели финальную версию турнирной таблицы, все соскочили со своих мест, а Женя осталась сидеть с серьезной улыбкой на лице, бурю эмоций за которой могли прочесть лишь те, кто хорошо ее знал. Обнимали, трепали за края синего платья и прижимались щеками к плотно собранным в пучок темным волосам. А она все сидела и смотрела прямо перед собой, изредка трогая обнимавших за предплечья. Да, такие люди склоняют голову, только когда им вешают на шею медали, и никогда больше.

Сцена Первая. День Пятый.

… – Что показалось? – не унимались собеседники.

– Вернее, мне тут подумалось, сколько еще важного в моей жизни будет, когда все это закончится. Это ведь когда-то закончится?

Люди смотрели и не знали, что можно ответить. С одной стороны, конечно, а с другой – признаваться в этом немного страшно, особенно на фоне всеобщего торжества. Не дожидаясь реакции, Женя сама ответила:

– Да и пусть заканчивается. Главное, что не заканчиваемся мы.

***

И создал Господь человека по подобию своему, и не было ни одного с тех пор, в ком бы Он ни отражался, как не было никого в день пятый. И нет никого, в ком нет силы ломать камни. И обращается Господь к каждому из нас: "Кого послать за преодолением?" И ты отвечаешь: "Вот он я – пошли меня".