.Пустынная ночная дорога успокаивает и расслабляет. Федор Николаевич доверил управление машиной рефлексам и опыту, а сам погрузился в мысли. Фонарные столбы размеренно отсчитывали метры, редкие встречные машины проносились по краю сознания, полотно ночного шоссе манило вдаль. Федор Николаевич любил дорогу. Особенно ночную. Вроде как и делом занят, машину ведешь, но при этом ничто не мешает думать о своем. О семье, о взрослых, состоявшихся в жизни детях, о подрастающих внуках. Об ушедшей в мир иной три года как жене. Мысли крутились в голове, перемешивались, то исчезали, то возникали вновь. Дарили радостные моменты воспоминаний. Кололи ошибками и потерями. Все это было жизнью. Местами сложной, изредка беззаботной, но чаще хлопотной. И, несмотря ни на что – счастливой. Теперь это все становилось воспоминаниями. Разменяв девятый десяток, Федор Николаевич все чаще думал о конце. Не со страхом, нет. И не с сожалением. Он все чаще думал о том, что же потом? Что за чертой? Вечность или забвение? Нет, забвение ему не грозит. Дети, внуки – он верил в это – всегда будут помнить о родителях. Они с женой отдали все силы, и душевные и физические, своим детям. А те внукам. Вечность? Какая она? Ну что ж, скоро увидим. Нет, торопиться мы не будем. Федор Николаевич вспомнил забавную шепелявость маленькой Ксюши: "Дедуська, пойдем водочку квасить!" Да… они с большой прилежностью почти полдня красили на даче деревянную лодочку, сделанную папой, средним сыном Федора Николаевича. Лодочка получилась просто загляденье, всем семейством ее спустили на воду в лучах заката и дружно дули в парус, пока она не уткнулась носом в другой берег пожарного пруда за околицей.... Федор Николаевич улыбнулся, поправил морщинистые руки на руле. Машина тихонько шелестела по асфальту, где-то вдали мигал желтый огонек светофора, надо будет немного сбавить, переход, наверное… Пенсионер снова погрузился в свои мысли…
Что и как произошло Федор Николаевич не понял. Вот только что вроде мелькнула фарами встречная фура и растворилась в зеркале заднего вида… Но нет больше зеркала. Нет руля. Нет ночи. Есть яркое полуденное солнце, хлебный аромат колышащихся над головой колосьев, переливчатые трели жаворонков в вышине. Федор Николаевич почти не удивился. Можно сказать, он ждал этого момента. Только вот жаль, попрощаться не успел… Пенсионер приподнялся, сел. Рядом обнаружилась сумка, очень похожая на ту, в которой носят фотокамеры. Федор Николаевич встал, огляделся. Бескрайнее пшеничное поле, и полное одиночество. Из живых существ только жаворонки в небе да кузнечики в траве. Федор Николаевич поднял сумку, повесил на плечо. Внутри действительно оказалась фотокамера, только какая-то странная – нет названия фирмы, нет кнопки просмотра фотографий, нет отсека для фотопленки, только ручки управления параметрами съемки и кнопка спуска затвора. Оставлять камеру в чистом поле глупо, отдавать некому… Федор Николаевич сызмальства не брал чужих вещей, даже бесхозных, считая все, что не заработал сам – чужим, не своим. Вот и теперь решил найти ближайшее селение и спросить там, вдруг кто потерял. Хоть и выглядело это все крайне странно, особенно для того места, в которое, как думал пенсионер, он попал. На ад, как он считал, это было не похоже, а в раю разве кто-то теряет камеры? Федор Николаевич еще раз оглядел горизонт, приложив руку козырьком над глазами. Рука больше не была старчески морщинистой и немощной. Во всем теле пенсионер чувствовал силу и энергию, помолодевшие глаза усмотрели далеко-далеко вроде как дымок из печной трубы. Ну вот и ориентир, будем разбираться.... Путь к селению оказался неожиданно долгим. Несмотря на помолодевший и полный сил организм, Федор Николаевич прилично подустал. Дым, который заприметил пенсионер в поле, шел из трубы местного… кафе? столовой? Неожиданно в голову пришло слово "таверна", оказавшись самым точным определением этого заведения. Федор вошел внутрь и сел за ближайший стол.
Столешница почернела от времени и падавшей пищи, но была тщательно вытерта. Крепкая дубовая лавка даже не шелохнулась под тяжестью севшего на нее путника. В зале пахло слегка подгоревшим мясом, вином и копотью от освещавших помещение факелов. Посетителей почти не было, только Федор и четверо мужчин за столом в дальнем углу, неспешно употреблявших какую-то дичь и негромко переговаривавшихся между собой. Федор вдруг ощутил приличный голод и жажду, молодой организм требовал подкрепления после долгого пути под полуденным солнцем. Но как и что попросить? Какие тут порядки? Да и чем расплачиваться? Федор впервые оглядел себя. Стильная темно-зеленая рубаха с фиолетовой окантовкой, скроенная из нежного, похожего на плотный шелк материала, узкие, но не облегающие синие брюки, на поясе два небольших мешочка. В одном были монеты из красно-желтого материала с цифрами от одного до пяти, а в другом серые монеты номиналом один, пять и десять. Монет в мешочках оказалось довольно много, что вселяло надежду и оптимизм. Не успел Федор поднять глаза в поисках кого бы попросить поесть, как откуда-то из недр выскочил крепкий невысокий паренек и подскочил к столу. Длинная, прихваченная по поясу толстой веревкой рубашка и широкие штаны из грубой, похожей на мешковину материи создавали неповторимый образ.
– Рам Теодор! Рад вас видеть! Что будете кушать? Как всегда или что-то особенное?
Федор несколько растерялся. Похоже, его тут хорошо знали, правда, под именем Теодор, но это не так уж важно, паренек вряд ли ошибался.
– Как обычно.... эээ… – Федор замялся, не зная, как обратиться к пареньку.
– Пек Михась! – парень довольно улыбался. – Я тут новенький, недавно служакой устроился, вас всего раза три кормил, но, думаю, вы скоро запомните мое имя! – и умчался.
"Михась. Михаил по-нашему…" – размышлял Федор-Теодор. – "А вот Пек…и Рам.. это что? Титул? Прозвище? Фамилия?" Размышления прервал Михась, материализовавшись у стола с большим блюдом в руках. На блюде благоухал свежеприготовленный кусок мяса, искрилась бутылка красного вина. "Неплохо я тут …"обычно"… кушаю…" – подумалось Теодору. Гость кивнул "служаке", тот снял с блюда кушанья и умчался обратно, пожелав Теодору "доброй трапезы". Теодор-Федор с удовольствием уговаривал нежнейшее мясо, запивая чуть сладковатым, ароматным легким вином. Сытая истома и легкий, едва заметный хмель расслабили теперь уже молодого человека.
Мысли потекли плавнее, торопиться было некуда. В таверне его знали, а значит не прогонят, можно спокойно посидеть, послушать, приглядеться. То, что это не ад и не рай, было понятно и так. Федор не умер. Но куда попал? Дверь в таверну с грохотом отворилась, впустив немного уличного света и свежего воздуха, и на пороге показался.... Леха! Давний школьный друг Федора, с которым они взрывали после уроков самодельные петарды из селитры и спичечной серы, пробовали курить за гаражами, заглядывались на старшеклассниц, обсуждая их начинающие оформляться прелести. Леха был облачен в длинный, благородного глубокого синего цвета кафтан, отороченный золотой лентой.
– Рам Теодор! – воскликнул Леха, увидев гостя. – А я вас с самого утра ищу!
Леха сел рядом на скамью, подлетевший тут же "служака" Михась вытянулся в ожидании заказа.
– Пек, повтори мне то же, что и раму Теодору.
Федор глядел на Леху и не понимал что делать дальше.
– Слушаю, рам Лексис! – пек умчался выполнять заказ.
"Лексис… так вот как тебя тут зовут… Интересно, в каких мы тут отношениях?" – размышлял Теодор.
– Ну, рассказывай, как дела, как сам, какой шедевр создал? – Леха-Лексис дружелюбно, но с каким-то легким превосходством смотрел на Теодора. Теодор решительно не знал, что отвечать и как себя вести. Еще и шедевра какого-то ждут… Надо было что-то срочно придумывать.
– Да вот, с утра решил покататься на лошади, да неудачно упал, ездок из меня так себе… Головой вот приложился, гудит теперь, соображаю туго. Так что извини, если что, рам Лексис… – наугад выдал Теодор.
– На лошади? Это еще что такое? Никогда не слышал. Что-то новое? – Лексис, похоже, не понимал, о чем речь. Пек тем временем принес обед и тот принялся за трапезу.
– Ну да, лошадь. Животное такое, ездить удобно. Садишься на спину, ногами за бока держишься, уздечкой управляешь. Тыг-дым, тыг-дым, иго-го! – Теодор изобразил жестами процесс катания на лошадях.
– А, на лохаше чтоль? Ну так бы и сказал. А то выдумал "лошадь" какая-то. Видно, крепко ты головой приложился, друг мой.
Похоже, версия оказалась правдоподобной, Федор облегченно выдохнул..– Ты уж береги себя, ты нужен Двору. Другого такого аккуратного фотуграпа очень сложно будет найти. – Дружелюбно посоветовал Лексис. – Да, кстати, вот, держи гонорар.
Лексис протянул Теодору два мешочка, в точности таких же, какие уже были на поясе, только куда более туго набитые монетами.
– Я постараюсь уговорить Его Джентльменство дать тебе отдыху недельки на две-три, раз уж ты так неудачно головой приложился.
– Да, спасибо большое, рам Лексис, было бы очень кстати… – пробормотал Теодор, растерявшийся от полученной информации и денег.
– Ну что ты все "рам", да "рам".. мы ж с тобой практически равные! Давай без этих формальностей.
Теодор благодарно кивнул. Похоже, у них с Лексисом действительно были довольно теплые отношения, хотя Лексис, судя по всему, был несколько ближе ко "Двору". Теодор вдруг вспомнил о сумке со странной камерой и решил спросить у, видимо, друга.
– Слушай, Лексис, я тут в поле сумку нашел с камерой, не знаешь, чья может быть? – Теодор достал сумку и показал Лексису.
– Да, брат… сильно ты головой приложился… может, месяцок отпуска тебе попросить? Это ж твоя камера! Забыл? Тебе ж именно за фотугры платят во Дворе, а не за твои "шедевры" живописные, как все вокруг думают. Давай-ка я тебя домой провожу, а?
– Ясно… – пробормотал Теодор, хотя на самом деле ничего ему ясно не было. – Нет, спасибо, Лексис, я пока тут посижу. Да и вино еще осталось. Спасибо тебе. Я буду аккуратней.
– Ну как знаешь. Будь осторожен, пожалуйста. При Дворе тебя ценят и уважают. Ты нам дорог. И как друг прежде всего. – Лексис помолчал, потом наклонился к самому уху Теодора и тихонько и участливо произнес: – Не проболтайся о своем занятии, хорошо? Помни, ты придворный живописец, а это твои вспомогательные инструменты. А фотугры… это то, за что тебе реально платят. Я, конечно, во всем и всегда за тебя, но и ты будь внимателен. – и добавил уже громче и с улыбкой: – Лохаша себе посмирней в следующий раз выбирай.
Лексис встал, бросил на стол две серые монеты достоинством десять каждая, дружески пожал руку Теодору и вышел.
Теодор сделал глоток вкусного вина и задумался. Фотугры, живопись, камера-инструмент, тайна еще эта… Голова легонько кружилась, но не от вина, а от запутанности ситуации. Вино закончилось, от мяса не осталось ни кусочка. Подошел Михась, удовлетворенно сгреб оставленные Лексисом монеты, участливо взглянул на Теодора.
– Рам Теодор, вы в порядке?
– Да, спасибо. Сколько я должен за обед?
– Как обычно, двадцать менов. – пек улыбнулся. – Может, вас проводить домой? Как-то вы неважно выглядите, рам…
– Да, будь любезен, Михась. Голова что-то кружится… – Теодору было очень кстати предложение Михася, можно было не показывать виду, что не знаешь, где твой собственный дом. Теодор достал две серые монеты по десять менов и одну в один мен, как награду за услужливость пека, и протянул Михасю. Тот с почтением принял монеты, сердечно поблагодарил и через минуту они вдвоем уже шли по улице в направлении, как надеялся Теодор, к дому. Теодор с любопытством оглядывал окрестности, вертел головой то влево, то вправо, то назад, ссылаясь на головокружение. Наконец они подошли к богатому двухэтажному особняку, напоминавшему внешним видом маленький дворец. Ворота отворил, видимо, слуга, поклонившись Теодору. Салатовый кафтан с красной каймой смотрелся на привратнике неожиданно эффектно.
– Добро пожаловать домой, рам Теодор. – произнес привратник. Теодор кивнул.
– Пек Васяль, у рама Теодора кружится голова, будь любезен, помоги ему, пожалуйста, а мне пора обратно в таверну. – произнес Михась, поклонился Теодору и умчался.
Васяль помог Теодору подняться на второй этаж, открыл двери в покои рама. Услужливо подождал, смотря вниз и в сторону, пока Теодор разденется и ляжет в постель.
– Доброго отдыха, рам Теодор. На всякий случай напомню, если что-то понадобится, у изголовья в стене большая синяя кнопка. Я тотчас буду. – произнес Васяль и неслышно затворил двери снаружи покоев. Федор-Теодор остался наедине со своими мыслями в своем новом доме.
Федору Николаевичу не спалось. Проворочавшись часа два, он встал, тихонько оделся и вышел на улицу. В селении все спали, ни одного огонька. Ночь была ясной и тихой. Незнакомые ароматы ночных цветов наполняли воздух, какая-то поздняя птица негромко высвистывала нежную песенку, где-то рядом весело журчал ручеек. Федору Николаевичу подумалось, как было бы хорошо в такую чУдную ночь сидеть, обняв любимую, около ручейка, слушать ночную птицу и мечтать. Вновь нахлынули воспоминания, Федор вздохнул и посмотрел в небо. Огромная, неестественная Луна занимала едва ли не четверть небосвода. Она была гораздо бледнее привычной, но, благодаря размерам, прилично освещала окрестности. Привычного "зайца на велосипеде" на диске Луны Федор не разглядел, то ли из-за размеров, то ли сама Луна была не такой. Поискал Большую Медведицу, но не нашел. Не было ни Полярной звезды, ни так любимой Кассиопеи. Звезды выглядели гораздо ближе, казалось, протяни руку и прикоснешься. Такого эффекта Федор не видел даже когда гулял с женой южной теплой ночью по берегу моря. Но они были чужими. Млечный Путь вроде бы проглядывался на самом горизонте, но очень смутно и не на своем месте. Дорога заканчивалась у последнего дома в селении, Федор остановился и сел на кочку. Рядом раздалось тихое шуршание и показался острый носик ежа. Федор протянул руку, еж смело подошел ближе и принюхался. Пенсионер был бы рад угостить ночного странника кусочком яблока или молоком, но из дома он вышел с пустыми руками. Еж обиженно фыркнул и скрылся в густой траве. Федор Николаевич снова остался один. За последние годы он привык к одиночеству. Оно позволяло вести тихую, размеренную жизнь, что-то делать так и тогда, как и когда было легче и удобнее. Конечно, дети и внуки часто навещали, приглашали на дачу, пенсионер с удовольствием играл с внуками и обсуждал новости с детьми. Но с возрастом Федор стал все сильнее уставать от шума и скорости жизни молодого поколения… Луна медленно скатывалась за горизонт, унося с собой остатки призрачного света и навевая сон. Федор-Теодор вернулся в свой особняк и лег в постель.
Следующие недели, пользуясь отпуском, Теодор гулял по округе, изучая этот новый для него мир. Помня об официальном занятии, рисовал пейзажи, которые, на удивление, получались довольно сносно. На удивление, потому что в своем старом мире Федор Николаевич был сварщиком. Классным, опытным, востребованным и уважаемым, но сварщиком, а никак не живописцем. Да, в молодости был период увлечения фотографией, но успехом это не увенчалось, снимки получались заурядными и скучными, и Федор бросил это дело. А теперь вот с удовольствием рисовал… нет, писАл картины, радуясь такому приятному занятию.
Новый мир оказался очень странным. Дома отапливались исключительно дровами, освещались факелами или свечами. Пища готовилась или в печи, или на открытом огне в глиняных посудинах. Но при этом в бревенчатых магазинах обязательно присутствовали электронные кассовые аппараты, очень похожие на аналогичные из прежнего мира, печатавшие чеки. Были электронные калькуляторы и весы, но полностью отсутствовали телевизоры, мобильные телефоны, компьютеры. Удивительным было отсутствие металлических инструментов – ни ножей, ни топоров, ни столовых приборов. Зато было множество загадочным образом функционировавших устройств. Например, скотина, предназначенная на убой для пропитания, загонялась в большую коробку из непонятного материала, а через час-полтора внутри оказывались грамотно разделанные куски мяса, готовые к горячей обработке. Дрова и стройматериалы заготавливались в лесу, как удалось наблюдать Теодору неоднократно, тоже с помощью странного приспособления в виде ленты шириной сантиметров десять. Ленту обматывали в один слой вокруг нужного дерева и оставляли на несколько минут. Потом ленту аккуратно снимали, дерево толкали руками в нужном направлении, оно шумно падало, оставляя после себя аккуратно срезанный пень. Это было странно и удивительно. Впрочем, не меньшее изумление, скорее всего, вызвали бы у тутошних жителей так привычные нам микроволновки, холодильники и автомобили. Федор-Теодор потихоньку обживался, с удовольствием общаясь с жителями, любуясь природой и наслаждался дружелюбием и открытостью соседей.
Постепенно новизна окружающего утихала, Федор начинал скучать по родным. В этом мире единственным человеком из прошлого был Лексис-Леха, но только внешне. Хотя они нередко встречались, общались на разные бытовые темы и обсуждали новые "шедевры" Теодора, Лексис был тутошним во всем. Федор Николаевич все чаще задумывался, как и почему он сюда попал, и как можно, и можно ли вообще, вернуться в свой мир. Еще неразрешимой пока загадкой оставались камера и фотугры…
– Ты знаешь, Теодор, последнее время твоя живопись все ближе к истинным шедеврам… – задумчиво произнес Лексис во время очередного совместного ужина. – Ее Великолепность всерьез задумывается о собрании коллекции твоих картин. Должен признать, у тебя действительно талант! Ну да речь не об этом. Я смотрю, ты поправился? Голова в порядке?
– Да спасибо, Лексис, отдых пошел мне на пользу. Надеюсь, я не сильно помешал планам Двора?
– Нет, все в порядке, не беспокойся. Однако, пришла пора поработать. – Лексис понизил голос. – Ты должен в течение максимум недели найти и сделать фотугру вот этого человека. – Лексис протянул Теодору сложенный вчетверо листок бумаги (интересно, а как ее тут делают?). На листке был напечатан (принтером?) портрет бородача, ниже шло описание внешнего вида и указание мест, где его можно было найти.
– Только будь предельно точен. На фотугру должен попасть только он, а это непросто. Он всегда в толпе народа или в окружении пеков. Но на фотугре должен быть он один. И тебя никто не должен заметить. Иначе мы его больше никогда не найдем. Ну и твое истинное занятие раскроется, что не прибавит авторитета Двору, сам понимаешь. Не говоря уже о тебе. Мы уверены, что такое задание сможешь выполнить только ты. Задание сложное, поэтому, как я уже говорил, у тебя неделя. Оплата двойная, если все чисто. – Лексис вздохнул, с участием и надеждой посмотрел на друга. Теодор только молча кивнул, разбираться предстояло самому. Тепло попрощавшись и поблагодарив за ужин, Лексис растаял в вечернем сумраке
Найти бородача оказалось довольно просто. Он оказался во втором из указанных в листке мест. Опознать тоже не составило труда, портрет и описание были весьма точны, сам бородач был личностью довольно колоритной, выделяющейся на общем фоне. А вот с моментом снимка все оказалось куда сложнее. Как и говорил Лексис, бородач никогда не оставался один. Почти четыре дня Теодор выжидал удобный момент. Но вот, как всегда неожиданно, случай представился. Бородачу вздумалось сыграть на ярмарке в аттракцион с колотушкой. Нужно было со всей силы ударить деревянным молотом по пню, а цифры на столбе рядом показали бы силу удара. Бородач взялся за колотушку, народ расступился, давая место для замаха, и бородач на мгновение оказался в неком маленьком круге пустоты. Теодор в этот момент находился в толпе зрителей неподалеку. Ему удалось незаметно и быстро выхватить камеру, моментально навести на резкость и нажать кнопку спуска затвора. Дальнейшее произвело на Теодора такое сильное потрясение, что тот чуть не забыл спешно убрать камеру – бородач вдруг исчез прямо на глазах изумленной публики, колотушка, потеряв опору, гулко стукнулась о землю… Теодор застыл вместе с толпой, не веря своим глазам. Через мгновение оцепенение толпы прошло, народ стал озираться по сторонам в поисках то ли бородача, то ли виновника его исчезновения. Теодор тоже суматошно завертел головой, пытаясь понять причину происшествия. Люди забегали, закричали, поднялась суматоха, благодаря которой Теодору удалось незаметно улизнуть с ярмарки. Теодор долго блуждал по окрестностям, пытаясь осмыслить произошедшее. Убедившись, что вокруг никого нет, он достал камеру. Удалось ли сделать снимок? Или, по-местному, фотугру? Но кнопки просмотра на камере не было. Теодора пронзила страшная догадка. Так вот почему это его занятие так хорошо оплачивалось и требовало скрытности? Чтобы убедиться в своих страшных мыслях, Федор выбрал одинокий цветок на полянке, настроил камеру и сделал снимок. Цветок исчез, как и не бывало. Ноги Федора подкосились, руки выпустили камеру и она повисла на ремне. Федор тяжело опустился на землю, все еще не веря очевидному. Он, Федор Николаевич, квалифицированный сварщик – убийца. От этой мысли потемнело в глазах. Впрочем, почему сразу – убийца? Робкая надежда затеплилась в душе. Бородач ведь просто исчез. Может, он и не умер вовсе. Что же все это значит? У кого спросить? Единственный человек, которому можно (точно можно? вдруг нельзя? но больше все равно некому…) довериться, был Лексис. Теодор решил как можно аккуратнее попытаться разузнать все о бородаче и, по возможности, о других людях, чьи фотугры заказывал и так хорошо оплачивал Двор
.– Отличная работа, рам Теодор! Как всегда! Поздравляю! Двор не ошибся в тебе. – сияющий рам Лексис протягивал Теодору пару мешочков с монетами, куда толще и тяжелее предыдущих.
– Спасибо, рам Лексис! Я рад, что оправдал доверие. – Теодор натужно улыбнулся, пригласил жестом Лексиса присоединиться к трапезе. Мясо и вино были, как всегда, превосходны.
– Скажи, Лексис, этого тоже было невозможно… уговорить? – несмело попытался выведать информацию Теодор.
– Ох, друг мой… понимаешь… все, чьи фотугры мы тебе заказываем, крайне несговорчивы. У нас просто нет иного выхода. А этот вообще зарвался. Я сам всех подробностей не знаю, но то, что он сильно насолил Двору, знает, кажется, даже младенец. Да и других врагов он нажил себе немало, уж поверь мне.
– Ясно… а что, других способов.... обезвредить… нет?
– Закрыть в тюрпе? Да он выйдет на следующий день, найдет сам, или его помощники, как и кого подкупить. Нет, тюрпа его не удержит.
– Ну а дубиной по голове, к примеру…
– Смеешься? Кто на такое пойдет? Даже самый отчаянный пек на такое не способен. Это ж убивство. А так.. исчез и исчез.. Не первый и не последний. Может, сам так захотел, кто ж разберет?
– А что, есть такие, кто сам хочет.. исчезнуть? – Теодор был в полном замешательстве.
– Ходят слухи, что те, кому это зачем-то надо, каким-то образом находят таких, как ты. И исчезают. Тихо и незаметно. Куда, зачем… кто знает?.. А к тебе разве никто не приходил с такой просьбой? – Лексис внимательно посмотрел в глаза другу.
– Нет, никто.. – честно ответил Федор…
– Ну вот и отлично. – просветлел лицом Лексис. – Я вот тоже таких не встречал, но слухи были. Ладно, забудь. Дело сделано, ты молодец. Кстати, Ее Великолепность все-таки решила собрать коллекцию твоих работ. За отдельную плату, разумеется. Так что твой авторитет растет. Готовься, возможно, скоро тебя пригласят на Джентльменский ужин. Меня вот еще ни разу не приглашали.
Лексис закончил трапезу, пожал Теодору руку и направился ко Двору
Теодор снова остался наедине со странной и страшной реальностью этого мира. Люди исчезают. Исчезают по приказу Двора. А исполнителем является он, Федор. Ему стало жутко. Но, оказывается. есть и такие, кто сам хочет исчезнуть. Почему? Что их толкает на этот шаг? Знают ли они, куда идут? Страшные, неразрешимые вопросы. Федор мерял шагами свои покои. Кровать, стол, комод,зеркало… кровать, стол, комод, зеркало… снова и снова… Мысли метались в его голове, сталкивались, разлетались, бились изнутри о черепную коробку. Наконец Теодор решился. Позвал верного Васяля, приказал ни под каким предлогом не входить в свои покои. Что бы ни случилось. Что бы внутри ни происходило. Какие бы звуки ни доносились. Не входить и никого не впускать. Васяль удивленно смотрел на рама Теодора, молча кивал головой. Он был готов исполнить приказ даже ценой своей жизни, хотя и ничего не понимал. Теодор закончил инструкции, выпроводил Васяля из покоев, закрыл двери изнутри. Сумка с камерой лежала на столе в углу, словно затаившись перед атакой. Теодор открыл сумку, взял камеру. Зеркало вмещало отражение рама в полный рост, это устроило Теодора. Он настроил параметры съемки, встал напротив зеркала, направил объектив на отражение. Мягкий, но четкий щелчок затвора камеры.
Теодор все так же стоял в своих покоях напротив зеркала, солнечный свет, проникая сквозь шторы, мягко освещал обстановку. Тишина. Никаких изменений. Теодор вздохнул, сел на кровать, потер стучавшие болью виски. Ну что ж, не вышло… От нервного напряжения пересохло в горле, и Теодор решил спуститься на кухню и глотнуть немного вина. Отпер замОк, взялся за ручку и открыл дверь… За дверью не было ничего. А точнее, было Великое Ничто. В этом не было сомнений. Сзади, за спиной Теодора, была его комната, стол, кровать, зеркало. А впереди, за дверью – Пустота и Ничто. И в этом огромном Ничто плавали фотугры. Фотугры всех тех, кого когда-либо снял Теодор, а может и еще другие такие же. Там были люди, животные, здания. Вон и недавний бородач. И ото всех них исходит очень тяжелое ощущение. Темное, черно-красное, ощущение гнева, лжи, зависти, алчности и порочности. Наверное, это и есть так называемая аура. У Теодора не осталось сомнений в том, что все эти люди помещены сюда не напрасно. Все они были гнилые изнутри, Теодор это ясно видел. Это странное и жуткое место словно обнажало, выворачивало наружу всю сущность. Правда, были некоторые, три-четыре человека, с серо-фиолетовой аурой пустоты, безнадежности и отчаяния. Скорее всего, это и были те, кто добровольно попросил о фотугре. Образы-фотугры не шевелились, жизнь в них словно замерла, как на настоящей фотографии. Все они были похожи на, к примеру, выключенный из розетки телевизор. Исправный, работоспособный, но просто отключенный. И только стОит его включить, как он начнет показывать, петь, говорить. Но Федор ясно видел, что никого включать категорически нельзя. Просто нельзя, чтобы все эти страсти, гниль, порочность снова вернулись в мир живых. А те, кто ушел сам, будут просто безумно страдать. Нет, не зря все они здесь, ой как не зря… Федор вернулся к зеркалу и нажал кнопку затвора…
Приглашение не заставило себя долго ждать. Уже через день поутру пек Васяль с поклоном передал Теодору запечатанный темно-коричневый конверт с профилями двух явно высокопоставленных персон. По всей видимости это и были Его Джентльменство и Ее Великолепность. Ближе к вечеру появился рам Лексис на колеснице, запряженной двумя отборными белоснежными лохашами. Пятнадцать минут глотания пыли из-под копыт, и друзья входили во дворец. Это был огромный величественный замок, расположенный на самом краю обрыва. Внизу гремела бурными водами горная река, водяная пыль переливалась на солнце радужными искрами. Прием был пышным, по истине королевским. Невиданные изысканные кушанья, дорогие заморские вина, экзотические фрукты не оставляли пустого места на длинных столах. Негромкая приятная музыка создавала беззаботное настроение. Теодор был представлен Двору как новый придворный живописец, во всеуслышание было объявлено желание Ее Великолепности собрать и демонстрировать в муземе коллекцию его работ. Многие придворные дамы с нескрываемым интересом смотрели на Теодора, некоторые даже не постеснялись намекнуть на желание потанцевать. Теодор был крайне смущен, такое обилие комплиментов и внимания столь высокопоставленных лиц было непривычным. Однако он заметил, что некоторые джентльмены смотрят на него не только с уважением, но и с опаской. Видимо, многие при Дворе были в курсе истинного занятия рама Теодора. Бал закончился потрясающим фейерверком. Небо озарялось цветными всполохами, в вышине расцветали диковинные рисунки, грохот эхом отзывался в снежных вершинах гор.
– Ну как тебе прием? Выбрал кого-нибудь? – на обратном пути Лексис не гнал колесницу, лохаши мерно перебирали копытами, дышалось легко и свободно.
– Прием бесподобный. – вежливо и искренне ответил Теодор. – А кого и зачем я должен выбрать?
– Ну как же! Забыл? Каждый, приглашенный на бал, по обычаю выбирает себе спутницу. Никто не заставляет тебя жениться, но выказать внимание и провести хотя бы несколько дней в приятном общении заведено не нами. Если так случается, что приглашенный никого не выбрал, то это очень огорчает Ее Великолепность, ведь она подбирает гостей с особым вниманием.
– Да, прости, забыл.. Не каждый день ведь на бал приглашают… – соврал про забывчивость Теодор, не желая вызывать подозрений. – Да, понравилась мне одна девушка. Очень милая. Только вот боюсь, она сама не захочет…
– И кто же? Ты узнал имя? – Лексис был доволен, что его друг все понимает и делает как надо.
– Лизетт, кажется. Вроде так ее подруги называли. Мне так и не удалось с ней потанцевать… – с сожалением добавил новоявленный придворный живописец.
– Лизетт??? Да, брат, во вкусе тебе не откажешь… – рам Лексис, похоже, был несколько озадачен. – Видишь ли, друг мой Теодор, Лизетт не просто красавица и умница. Она младшая дочь самой Ее Великолепности. Это, конечно, очень польстит Двору, но, сам понимаешь, взаимность не гарантирована. Да даже если и все получится, ты должен быть с ней крайне обходителен.
Теодор уже и сам не знал, чего больше хочет. С одной стороны, отказ красавицы нанесет удар самолюбию и будет неприглядно смотреться в глазах окружающих. А с другой ее согласие означает огромные хлопоты и страшную боязнь обидеть столь высокую особу своей, возможно, неотесанностью.
– Ну так что, пишем твой выбор?
– Да, пожалуй. Да. Если откажет, значит так. Ну а там будет видно.
– Правильно. Пусть сами теперь решают. – Лексис добродушно усмехнулся. – Ну а манеры мы с тобой потренируем.
Да, все-таки Лексис действительно был настоящим другом. Возможно, именно ему и стоит открыться. Но потом, позже, не сейчас. Теодор все никак не мог смириться со своей участью терминатора в этом мире. Или чистильщика. Или палача.
Письмо с выбором Теодора было отправлено Двору уже на утро. До обеда Теодор предавался размышлениям, попутно рисуя очередной пейзаж. Вскоре набежали тучи, стал накрапывать мелкий дождик, и живописец поспешил в таверну, чтобы и самому не промокнуть, и "шедевр" не испортить. В таверне уже сидел рам Лексис и уплетал свое любимое мясо. Теодор присел рядом. Лексис кивнул, жестом подозвал Михася и живописец сделал заказ. Несколько минут друзья молчали. Наконец Лексис решился.
– Непростая ситуация, рам Теодор. – начал он. – Лизетт не против осуществления традиции. Но есть один очень щепетильный момент.
Лексис вздохнул, поерзал на лавке. Теодор вежливо ждал продолжения.
– У Его Джентльменства и Ее Великолепности есть некоторые, весьма немалые, сомнения в адекватности их ребенка. Они ее очень любят и оберегают от всех невзгод, но… Если коротко, то несколько лет назад Лизетт потерялась. Ну как потерялась.. Пошла в лес с подружками, а те вернулись без нее. Говорят, сами не заметили, как та отстала. Лизетт быстро нашли на той самой полянке, где девчонки ягоды собирали. Она была жива-здорова, но крепко спала. Проснулась только на следующее утро, наши лекари не нашли никаких причин для беспокойства. Но. Это была уже не Лизетт. Точнее, она, конечно, но какая-то чужая. Первое время не узнавала родителей, родной дом, никого вокруг. Называла себя Лизой. Довольно быстро освоилась, но все же это уже не та Лизетт. Характер не тот, манеры не те. Ну, родители это очень тонко чувствуют. Короче, они сами в замешательстве, стОит ли тебе с ней встречаться. Она словно иная какая-то. С ответом не торопят, подумай. Сами они не против, тебе доверяют полностью, да и новое лицо в общении девочке не помешает. Но их беспокоит твоя реакция и, возможно, огласка столь неудобного для Двора факта.
Теодор с первых слов догадался, что Лиза тоже пришла в этот мир из другого. Он внимательно, не перебивая, слушал Лексиса, тщательно скрывая волнение. Ответ должен быть логичным и однозначно понятным. Друзья снова помолчали.
– Знаешь, рам Лексис, вот что я тебе скажу. Ты должен меня понять. Я человек простой. Пышность Двора это великолепно, но тебе ли не знать, что это не мое.
Лексис кивнул. Теодор всегда был чужд роскоши, даже собственный дом он построил таким лишь в угоду Двору, потому что так полагалось по статусу.
– Так вот. Думаю, что именно своей особенностью Лиза.. ой, прости, Лизетт.. меня и привлекла. Нет, я не буду менять свой выбор.
Лексис внимательно посмотрел в глаза живописца. Понимание, искренность.
– Хорошо, я сейчас же передам твое решение. Вот только с манерами, боюсь, я теперь не помощник. Она иная, с ней надо иначе. У тебя отменная интуиция. Надеюсь, она тебя не подведет.
Друзья обменялись теплым мужским рукопожатием…
Лизетт сама нашла Теодора, когда тот писал картину на берегу реки.
– Ну здравствуй, Федя…
– Здравствуй, Лиска…
– Ты готов прожить со мной еще одну жизнь?
– Я готов прожить с тобой сколько угодно жизней…
– А твоя работа? Та, другая?
– Я спрошу у Лексиса, может, чего получится придумать…
– Думаю, Ее Великолепность тебя поддержит…
Счастливые дни летели незаметно. Теодор и Лизетт наслаждались друг другом, радуясь новой возможности быть вместе. Они беззаботно гуляли по округе, любовались природой, купались, строили планы на новое будущее. Теодору очень не хотелось даже думать о его работе, но судьба неумолима. Лексис пригласил на приватный ужин в своем особняке.
– Ну что, я гляжу, ты вполне счастлив?
– Да, Лизетт чудесная! – Федор не хотел рассказывать другу все, он бы просто не понял. – Как здорово, что при Дворе есть такая традиция! Если бы не она…
– Да, традиция древняя, я даже уже и не припомню откуда она пошла. Если хочешь, покопаюсь в архивах.
– Ну, если будет желание. – Теодор помолчал. – Какие новости принес? Новая работа?
Теодору очень не хотелось снова делать фотугру, но Лексис отрицательно мотнул головой.
– Не совсем. Хотя и связано с ней. Вопрос очень неприятный. Помнишь того бородача?
Речь шла о последней фотугре Теодора, после которой он понял весь смысл своей работы.
– Так вот. Кажется, мы ошиблись. Появились новые данные, и вроде как по ним выходит, что бородач не виноват. Это очень странно, но все же…
Лексис задумчиво ковырял мясо.
– То есть как "не виноват"? Совсем???
Теодору стало очень неуютно.
– Сложно сказать. Данные местами противоречивы, но если оценивать в целом, то получается что совсем. Боюсь, мы совершили страшную ошибку…
Теодор молчал. Он думал. Наконец, решился.
– Нет, не думаю. Скорее всего кто-то хочет дискредитировать Двор. Но бородач виновен.
– Почему ты так решил?
– Я видел. Видел его там, где он теперь.
Лексис чуть не подавился куском мяса.
– Как..??? – Только и смог выдавить он.
– Я был там. – Теодор старался подбирать понятные слова. – Я видел всех. Точнее, фотугры всех. И они все почти черные. Кто-то больше,кто-то меньше. Бородач почти совсем черный, весь. Он точно виновен.
Лексис слушал Теодора, раскрыв рот и хлопая глазами, отчего был похож на рыбу, вытащенную из воды. Наконец он справился с собой, проглотил мясо, сделал глоток вина.
– Ну вы даете… Я, конечно, знал, что фотуграпы обладают определенным даром, но чтобы вот так…
Лексис был потрясен. Но, похоже, откровение Теодора его успокоило. Теодору можно полностью доверять, а значит Двор принял правильное решение по бородачу. Но последняя фраза обеспокоила уже Теодора.
– Даром? Каким даром?
– Ну как "каким"? Делать фотугры. Будто сам не знаешь.
Теодор не понимал.
– Видишь ли, друг мой, – Лексис немного успокоился. – Только обладающие определенным даром, фотуграпы, могут делать фотугры с должным эффектом. Вот у меня этого дара нет, и если я использую твою камеру, то не произойдет ровным счетом ничего. Но если это сделаешь ты, или другой фотуграп… А ты еще смог там побывать и вернуться… Это невероятно! Хотя, конечно, и цена такого дара весьма высока.
– Цена? – Теодор начал заметно волноваться. – Что за цена?
– Фотуграпы не могут иметь детей. Совсем.
У Теодора защемило сердце. Сам-то он справится. Наверное. Но Лиза? Как ей сказать? А может, она уже в курсе?…
Они сидели на берегу звонкого ручейка, слушали позднюю птичью песнь, вдыхали ароматы ночных трав. Огромная Луна призрачно освещала все вокруг. Чужие, но уже привычные звезды едва не цепляли макушки деревьев. Годы совместной жизни. Второй совместной жизни. Другой жизни. Жизни без детей и внуков. Жизни в полном достатке и роскоши. Без наследников. Без будущего. В целом мире были они одни. И их прошлое. Прошлое из другой жизни. В этом мире они так и остались чужаками. Теодор больше не занимался фотуграми. Он писАл картины. Картины своей жизни. Жизни с Лизой, детьми, внуками. Картины были странными, часто непонятными Двору и окружающим. Но они завораживали своей искренностью и фантастичностью, и от этого ценились куда выше пейзажей. Лишь иногда, несколько раз в год, по настоятельной просьбе Двора Теодор отправлялся в Великое Ничто. Он был не единственным, обладавшим даром фотуграпа. Но единственным, способным уходить в Великое Ничто и возвращаться. Он отправлялся просто посмотреть, проверить. Ему было душно там, среди мрачных порочных образов-фотугр, тяжелое ощущение страстей и похотей почти перекрывало дыхание. Но он должен был убедиться, что все правильно, что Двор в очередной раз принял верное решение. Сделав наблюдения, Теодор с облегчением возвращался домой, к нежно любимой Лизетт. Но сегодня его глодало ощущение чего-то незавершенного. Как будто он вышел из магазина с полными сумками покупок и ощущением, что что-то забыл купить. Но что именно забыл – не помнил. Вот и накануне Теодор внимательно и придирчиво осмотрел все фотугры, в который раз убеждаясь в закономерности их там нахождения. Но что-то было не так. Что-то он упустил. Что-то не заметил. Возможно, тяжесть этого места или возраст немного притупили остроту восприятия. Или наоборот, ему очень хотелось найти хоть что-нибудь светлое. Но придворный фотуграп не имел права на ошибку. Лизетт своим чутьем любящей жены уловила беспокойство Теодора.
– Федя, что-то не так?
– Да… я что-то упустил…там…
– Тебе нужна помощь?
– Неплохо бы… Да только некому… Я, похоже, один такой "везунчик"… – Теодор помолчал. Где искать помощи? Кого просить? Единственной поддержкой и опорой в этом мире была Лиза. Только ради нее он жил, рисовал, возвращался из Великого Ничто. – Просто жди меня…-
В Великом Ничто было, как всегда, душно и муторно. Мрачные черно-красные фотугры слегка колыхались, словно бы от ветра, но какой ветер в пустоте? Теодор снова и снова, до слез и рези в глазах, всматривался во мрак. Вот тот самый бородач. Вот цветок, который Теодор отправил сюда для проверки своих действий. Цветок не излучал ничего, он был просто цветок, желтый, широко раскрытый, как и много-много лет назад… Несколько новых незнакомых образов-фотугр появилось за это время. Все были мрачные, злые, порочные. Двор и фотуграпы хорошо делали свое дело, ошибок не было. Но что же тогда так беспокоит? Что бередит уставшую душу? Теодор вздохнул и закрыл глаза. Темные образы исчезли, но ощущение тяжести и мрака никуда не делось. Непроглядного, давящего, удушливого. Он был всюду, со всех сторон, беспросветно.. и только где-то вдали, едва заметно, неуловимо… Теодора словно пронзило молнией – вот оно! Вот то, что он упускал! Фотуграп осторожно, боясь спугнуть, потерять это призрачное ощущение, открыл глаза. Среди мрачных образов почти неразличимо, где-то на грани восприятия, колыхалось прозрачное, нежно-розовое, оранжевое, желтое, светло-зеленое, голубое невинное. Фотугра младенца. Только что рожденного. А может даже еще и не появившегося на свет. Как она тут оказалась? Почему? Кто это сделал? Теодор был потрясен полнейшей неуместностью этого светлого образа. Ни секунды не мешкая, он вернулся в мир живых и бросился к Лексису, лишь на ходу бросив Лизетт – "Я нашел!". Лиза и Федор понимали друг друга с полуслова, с полувзгляда… с полумысли. Она все поняла и только порадовалась за мужа.
В покоях Его Джентльментства было прохладно и светло. Несмотря на обилие освещавших покои факелов, воздух был чист и прозрачен. Стены небольшой залы были украшены резьбой и орнаментами. Теодор и Лексис стояли перед Первым лицом этих земель. Теодор окончил свой доклад, почтительно наклонил голову и отступил на четверть шага назад, давая понять, что предоставил всю доступную информацию. Его Джентльментство угрюмо молчал. Ситуация была невероятной, фантастически бессмысленной.
– Лексис, Теодор… – голос Его Джентльментства был твердым и решительным. – Надеюсь, вы понимаете, что эта информация не должна выйти из этих стен.
– Да, Ваше Джентльментство.. – в один голос ответили друзья. Первое лицо поморщился.
– Так, давайте уже без титулов. Обстановка не та. Не до эпитетов. Просто Эмман. Ясно?
– Да, Ваш… – Лексис осекся. – Да, Эмман, конечно.
– Итак. С этого момента вся информация напрямую ко мне. Я дам распоряжения привратникам впускать вас обоих в любое время дня и ночи. План действий таков…
Лексис и Теодор много дней колесили по окрестным и соседним землям, встречались с другими фотуграпами, пытались и косвенно, и напрямую получить хоть какую-то информацию о том, кто мог такое сделать. Придворные соглядатаи проверяли все заявления, слухи и домыслы обо всех пропавших, особенно детях и женщинах на сносях. Но никто нигде ничего не слышал, не видел, не знал. Все трое, Лексис, Теодор и Эмман, были согласны, что оставлять там младенца нельзя. Вернуть можно, скорее всего у Теодора получилось бы, но вся сложность заключалась в том, что вернувшийся из небытия окажется точно в том месте, где была сделана фотугра. Таковы законы этого странного, часто пугающего и загадочного мира. Но этого места не знал никто…
Увидев на пороге озабоченного Теодора, Лизетт не стала приставать с расспросами. Она лишь заварила ароматного чая, который они научились выращивать иготовить в этом странном мире. Этот чай был экзотическим напитком для тутошних, никто никогда не пробовал такого. Лизетт с удовольствием угощала и Его Джентльментство, и Ее Великолепность. Уполовинив чашку ароматного напитка, Теодор поделился с женой своими мыслями. Ситуация казалась безвыходной, и бывший фотуграп решил снова пойти в Великое Ничто. Там он ,теперь уже без труда, нашел светлый образ младенца. Зная, что и как искать, снова внимательно осмотрел все вокруг, но других несоответствий не нашел. Что же делать? Теодор мерял шагами свою комнату, то подходя к двери и выглядывая в Великое Ничто, то возвращаясь к столу и зеркалу. Мыслей нет, но что-то делать надо. Он снял с кровати легкое покрывало, связал углы так, что получился как бы мешок. Подошел к двери и, аккуратно захватив образ младенца, притянул к себе. Фотугра была ускользающей, невесомой, воздушной и такой безмятежной. Теодор как можно нежнее взял ее в руку, встал напротив зеркала и нажал кнопку камеры…
Ярко светило солнце, весело щебетали лесные птицы, ветер озорно играл в кронах деревьев. Теодор стоял на опушке леса, в одной руке была камера, в другой сверток с младенцем. Такого поворота фотуграп не ожидал. Он надеялся, что вернется из Великого Ничто в свои покои, как это бывало всегда. Но сегодня фотугра младенца превозмогла дар опытного фотуграпа. У ног Теодора валялась опрокинутая корзинка, высыпавшиеся из нее грибы потемнели и сморщились от времени. Чуть поодаль фотуграп увидел маленькую избушку-землянку, наполовину вросшую в землю, с заросшей мхом и травой крышей. У входа в избушку неподвижно лежала на земле женщина. Теодор почувствовал, что жизни в ней нет уже не одну неделю…
Теодор и Лексис снова стояли в покоях Эммана.
– Ну что ж, по крайней мере теперь понятно, почему соглядатаи ничего не узнали о пропавшей. Вся жизнь в лесу, вдали от людей. Но все же с кем-то она встречалась, ребенок сам по себе ниоткуда не возьмется. И, что беспокоит меня больше всего, фотугру тоже кто-то сделал. – Эмман вздохнул, сел на резное кресло, жестом пригласил двух друзей сделать то же самое.
– Теодор, у тебя детей нет. Насколько я знаю, Лизетт мечтала о детях, хотя ее и не смутила плата за твой дар. Как ты смотришь на то, чтобы взять заботу о младенце на себя?
Теодор даже и мечтать не смел о таком повороте. Он чуть не подпрыгнул в кресле, но сдержался.
– Почту за великую честь, Ваше Джентльментство! Но, если позволите, сначала спрошу у Лизетт…
Ксеня росла жизнерадостным, озорным, но послушным и добрым ребенком. Федор и Лиза и думать забыли, что она им не родная. Полноценное счастье наконец поселилось в этом, похожем на маленький зАмок, особняке. И даже чужой мир стал казаться своим. Смышленая и любопытная девчушка задавала кучу вопросов, порой совсем не детских. Теодор и Лизетт подробно все объясняли, давно прекратив опасаться того, что девочка может чего-то не понять. Ксеня очень быстро освоила грамоту, математику, живопись. Даже видавший многое Эмман дивился способностям и феноменальной памяти приемной внучки, а весь Двор рукоплескал юной талантливой поэтессе. К десяти годам девочка прекрасно знала всю округу, приемные родители не боялись отпускать ее одну, а во Дворе задумывались о приеме на службу юного соглядатая. Такой юный и очаровательный разведчик ни у кого не вызывал бы ни малейших подозрений.
– Папа, я хочу кое о чем тебя спросить. – Взгляд зеленых глаз был необычно серьезен и слегка растерян.
– Конечно, спрашивай. – Теодор любил отвечать на вопросы приемной дочки. Во время этих бесед фотуграп сам узнавал много любопытного и необычного.
– Почему так много плохих людей?
– Много? Почему ты решила, что их много?
– Ну… их ведь действительно много… там… они там все плохие, черные, и их и правда много…
У Теодора сжалось сердце. Ксеня была в Великом Ничто? Но как??? Виду подавать нельзя, надо быть сильным и уверенным.
– Видишь ли, дочка… Их там много, потому что они все собраны там. Только плохие. Из разных времен. Тебе так показалось, потому что там, кроме плохих, никого больше нет. На самом деле такие люди, к счастью, довольно редки в реальной жизни. Просто их нашли и, поместив туда, обезвредили, избавив реальный мир от зла.
Девочка удовлетворенно кивнула. Теодор перевел дух. Кажется, Ксеня верно все поняла.
– А ты давно там была?
– Сегодня утром.
– А… зачем? И… как?
– Ну, я иногда туда захожу. Ты ведь тоже там бываешь, проверяешь все, так? Вот мне интересно стало..
Теодор был шокирован. Мало того, что девочка знает про Великое Ничто, так еще и ходит туда, когда вздумается. Фотуграп подавил начавшую зарождаться панику и спокойным голосом продолжил.
– А как ты туда попадаешь?
– Не знаю… Просто решаю, что мне надо туда, и оказываюсь там.
Вот это фокус… Если Теодору нужна камера, то Ксене стОит лишь только захотеть…
– А давно ты туда ходишь?
– Примерно с весны. А первый раз я там оказалась когда умерла мама. Ну, та, в лесу…
– Ты помнишь это? – Ксеня преподносила сюрприз за сюрпризом. Теодору стОило огромных усилий сохранять спокойствие.
– Да, помню. Мне тогда стало вдруг очень-очень страшно и захотелось оказаться где-нибудь в другом месте и переждать. И я очутилась там. Там время не движется. А потом появился ты. Сначала ты меня не замечал, но потом увидел и перенес обратно в лес. Но страшно мне уже не было, ведь я была у тебя на руках!
– А отца своего помнишь? – Теодор был уверен, что девочка прекрасно понимает, о чем речь. И, раз уж разговор такой зашел, то нужно воспользоваться моментом и узнать как можно больше о том давнем происшествии, которое до сих пор оставалось загадкой.
– Нет, не помню. Я вообще не помню, что было ДО. Я вдруг просто появилась, рядом мама едва слышно стонет, мне холодно и страшно. Потом мама замолчала, мне стало так жутко, что захотелось исчезнуть оттуда. И я исчезла
Эмман в возбуждении мерял шагами свои покои. Теодор и Лексис в почтении склонили головы.
– Ну что ж. Получается, никакого преступства тут нет. Это хорошо. Это просто замечательно! – Похоже, Первое лицо был доволен. – Девочку никто противозаконно не отправлял в небытие. Ну, а то, что мать жила в лесу.. Печально, конечно, но это ее выбор. Похоже, ей там было хорошо. Наши соглядатаи сразу после спасения Ксени все тщательно изучили, женщина жила скромно, но совсем не бедствовала. Только вот с родами в одиночку не справилась. Но девочка… Это просто невероятно! И, к счастью, она попала в правильные руки. Вряд ли кто другой, кроме тебя, Теодор, смог бы ее понять.
Теодор почтительно поклонился. Он и сам был рад такому исходу. Не говоря уже про Лизетт.
– Друзья мои! – Голос Эммана зазвучал уверенно и торжественно. – Надеюсь, необходимость держать в тайне способности Ксени не омрачит нашего предстоящего бала! Ждите приглашений!
После бала Ксеня выглядела уставшей. Весь вечер ее то и дело просили прочитать что-нибудь из стихов, отказывать было неудобно и девочка изрядно утомилась, все-таки она была еще совсем ребенком. Ксеня забралась на колени к Теодору, уютно пристроила свою очаровательную головку на его плече.
– Пап, а ты хотел бы вернуться назад?
Теодор опешил. Какими то еще способностями удивит его приемная, но ставшая такой родной, дочка?
– В каком смысле – назад? Куда – назад?
– Пап, ну я же знаю, вы с мамой не тутошние.
– Откуда ты это знаешь?
– Я вижу линии вашего прошлого. Не само прошлое, а только линии. До какого-то момента они были одни, а потом изменились. А мамы-Лизина линия вообще с небольшим разрывом, после которого тоже другая, чем до. Это не ваш мир, вы пришли из другого…
– Да, все верно… – Теодор вздохнул. Девочка видела куда больше, чем можно было предположить. – А Лексис? Он как?
– Нет, Лексис тутошний. Он очень хороший, здОрово, что вы друзья.
Теодор много раз думал поделиться своими переживаниями, своей историей с Лексисом, в надежде что тот тоже иной. Но все откладывал. И, видимо, не зря. Друг, скорее всего, просто бы не понял.
– Нет, Ксень, теперь не хочу. В начале я очень скучал, даже с Лизетт вместе нам было как-то неуютно здесь. Потом привыкли. А теперь вот у нас есть ты. И я ни на что это не променяю. В тот момент, когда я взял тебя на руки в Великом Ничто, в моей душе что-то перевернулось. Немного жаль, что я не смог попрощаться в старом мире с детьми и внуками, но, думаю, они поймут. Они всегда будут жить в моем сердце. А почему ты спрашиваешь?
– Ну, когда я поняла, что вы не отсюда, мне стало обидно за вас. Вы ведь лишились своего родного дома. И я подумала, а смогла бы я вас вернуть? И я попробовала. Я понимала, что без вас буду очень скучать, я вас очень люблю, но думала, вдруг вам в старом мире будет лучше? Но у меня не получилось.
– Попробовала? Как? И почему ты решила, что сможешь?
– Пап, прости… Я перед этим пробовала еще. На Васяле, когда он спал. Я переместила его в Великое Ничто и вернула обратно. Он ничего и не заметил, ты же сам знаешь. Прости, пап, я знаю, что не должна была так рисковать. Но я думала, что если вернуть не получится, то ты точно поможешь, меня же ты вернул…
Теодор обнял девочку покрепче, погладил по голове, поцеловал. Ругать дочку смысла не было, она куда сильнее папы-фотуграпа.
– Только будь осторожна, пожалуйста. – Шепотом произнес Теодор. Девочка едва заметно кивнула и сладко засопела во сне. Теодор осторожно переложил ее на кровать, а сам долго смотрел на красавицу дочку, размышляя, какие еще сюрпризы готовит судьба. Наконец, сон сморил и придворного фотуграпа-живописца…
Теодор так и не научился кататься на лохашах. Точнее, кое-как он в седле держался, но не более того. А вот Лексис стал заядлым наездником. Теодор, Лизетт и Ксеня сидели на склоне холма вдали от селения и с нетерпением ожидали начала скачек. Внизу простиралась обширная поляна, окруженная невысокими, но удобными для обзора живописными холмами, на которой и устраивались соревнования. Зрители облепили холмы разноцветными горошинами, выбирая местечко поудобнее. Лохаши разных мастей, ослепительно белые, вороные, в яблоках, нетерпеливо взрывали землю копытами, наездники с трудом удерживали их. Лексис гордо восседал на своем любимце, всем своим видом излучая удовольствие и жажду победы. На соседнем холме, почти на вершине, на самом удобном месте расположился Эмман с Ее Великолепностью. Они с легким превосходством взирали на копошащихся внизу людей, благосклонно ожидая начала скачек. Наконец затрубил рог, лохаши выстроились в ряд у затвора ворот. Рог затрубил вторично, наездники приняли удобную для гонки позу, приготовились. Резкий, оглушительный щелчок кнута, затвор упал, лохаши ринулись вперед! Наездники подгоняли лохашей плетками, болельщики подбадривали своих фаворитов криками и свистом, рев зрителей перекатывался от холма к холму синхронно с пылью из-под копыт. Гонка была грандиозной и захватывающей. Лохаши с наездниками стремительно скрывались за склонами одних холмов, молниеносно вылетали из-за других, публика неистовствовала. Даже Эмман изредка позволял себе ободрительные выкрики в адрес Лексиса, когда тот проносился мимо. Первый этап гонки подходил к концу, участники приближались к финишу. Лексис шел третьим. Он прижался к гриве своего лохаша, поглаживал его по шее, чуть шлепал по крупу. Лохаш вдруг немного прибавил скорости и начал медленно, но уверенно обходить второго участника. Вот уже обошел на корпус, почти касаясь мордой крупа лидера гонки. Копыта лидера мелькали перед носом лохаша Лексиса… Неожиданно то ли камень, то ли кусок земли, прилипший к копыту, угодил прямо в морду лохаша, тот мотнул головой, дернулся вправо, подрезав третьего гонщика, споткнулся и покатился кубарем. подминая под себя Лексиса.... Гонка моментально остановилась. Болельщики толпой ринулись вниз, рискуя раздавить соседа или быть раздавленными сами. Стражники среагировали быстро, окружив Лексиса и оттеснив толпу. Пропустили только Теодора и Эммана. Лексис представлял собой жалкое зрелище, с трудом дышал, конечности неестественно вывернуты. Наконец подбежал местный лекарник, оценил обстановку, достал из сумки бинты, какую-то розовую ленту, но в нерешительности остановился.
– У меня мало ленты. И еще нужны лекарские иглы, нитки, специальные шины… у меня нет таких с собой. Я не успею… не смогу…
Во взгляде лекарника читалось отчаяние.
– Что нужно? Где взять? Говори!!! – властный голос Эммана гремел над холмами.
– Я сказал что нужно. Все это у меня в лекарне, но это далеко отсюда, не успеем… счет идет на минуты, если не секунды..
Эмман осекся, Теодор судорожно соображал что делать…
– Ксеня! Быстро сюда! Перемести его!
Стражники расступились, Ксеня влетела в круг.
– Что? Зачем? – она не понимала.
– Быстро! Перемести Лексиса! У меня нет с собой камеры, а тебе она не нужна, ты же так можешь!
Ксеня по-прежнему ничего не понимала, но полностью доверяла папе. Она подошла к тихо стонавшему Лексису, взяла его за руку и они исчезли… Через мгновение Ксеня материализовалась обратно, уже одна.
– Спасибо, Ксень. Теперь у нас есть время. Там же, в Великом Ничто, для Лексиса оно остановилось, так?
– Да… – Кажется, Ксеня поняла. – Да. Теперь можно все тщательно подготовить, привезти все необходимое, а потом я его верну....
К вечеру все было готово. Лечащая розовая лента, бинты, лекарские иглы и нити, хирургические фиксирующие шины. На помощь пришли еще три лекарника. На месте трагедии установили шатер, приготовили бочки с кипяченой водой, факелы. Операцию решили отложить до утра. Всем нужно успокоиться, отдохнуть. Лекарникам все еще раз проверить, все предусмотреть. Торопиться некуда, Лексис вернется точно в том состоянии, в котором исчез. Всем, конечно, хотелось поскорее увидеть, что все обошлось, но благоразумие подсказывало проводить операцию утром на свежую голову и при ярком солнечном свете…
Лексис шел на поправку. Кости срастались правильно, органы заживали медленно, но верно. Но Теодор очень беспокоился о внутреннем состоянии друга. Как повлияло на него пребывание в Великом Ничто? Ведь Лексис – первый обычный человек, вернувшийся оттуда. Да, конечно, первым был сам Теодор, но у него особый дар фотуграпа. Даже не обычного фотуграпа, а способного самому уходить и возвращаться. Для него время в Великом Ничто не останавливалось. Второй была Ксеня, но у нее еще более мощный дар, ей даже камера не нужна для перемещений. Но Лексис был обычным человеком, не обладавшим таким, даже самым простым, даром. Первым, перемещенным туда насильно, без его воли и согласия, и потом возвращенным. Первым обычным человеком, хотя и высокопоставленным при Дворе. Тот же это Лексис? Или, подобно Теодору и Лизетт, иной, переместившийся из другого мира? Переживания Теодора были напрасны, друг остался другом, тем же старым-добрым Лексисом, который ничего не понял. Вот, он догоняет второго наездника. Вот, медленно обходит, собираясь обгонять первого. Начавшее клониться к закату солнце словно подгоняет неяркими лучами в спину. Вдруг лохаш дергается, спотыкается и катится кубарем. Хруст костей, адская боль, разноцветные круги перед глазами, Лексис едва не теряет сознание. Его окружают стражники, склоняются Теодор и Эмман, Лекарник растерянно разводит руками. Вдруг в одно мгновение появляется над головой шатер, яркое утреннее солнце слепит глаза, неизвестно откуда взявшиеся лекарники дают обезболивающее и начинают операцию. Лексис вернулся. Тот самый Лексис. Обычный. Тутошний. Верный друг Теодора…
Фотуграп не смог удержаться от соблазна и как-то вечером нерешительно спросил у дочки:
– Ксень, ты же видела Лексиса тогда… на скачках… после падения… какой он?
Ксеня все поняла и улыбнулась.
– Он чудесный. Светло оранжевый с ярко голубым, как ясное небо на закате. Очень красивый!
– А его линия прошлого?
– Пап, после трагедии прошло очень мало времени, мне трудно увидеть такой маленький кусочек. Пока ничего не изменилось…
Странный, загадочный, интересный и по-своему красивый, но все-таки чужой мир. Мир, в котором существуют фотуграпы и делают свою жутковатую работу. Мир, в котором живут куда дольше. Мир, в котором нет кладбищ, хотя есть смерть. И даже в этом мире Лиза ушла раньше. На прощание собрались почти все жители окрестных земель. Ушла дочь самого Его Джентльментства. Дочь Эммана, который тоже не миновал этой участи много ранее. С Лизетт прощались молча, в великом почтении. Три дня и две ночи шли желающие отдать последнюю дань уважения. К концу третьего дня особняк Теодора закрыли от посторонних и он остался наедине с женой. Солнце медленно и печально закатывалось за горизонт, словно против собственной воли, но не смея противиться вечному порядку вещей. Лизетт лежала во дворе особняка на специальном ложе. Даже в этот момент она была самой прекрасной женщиной на свете. Весь облик Лизетт излучал покой и умиротворение, казалось, легкая улыбка блуждала на губах. Теодор не отрываясь смотрел на любимую. С последним лучом солнца Лизетт исчезла. Просто растворилась в одно мгновение, словно кто-то сделал фотугру. Но это не была фотугра. Даже Ксеня не могла сказать, куда ушла Лизетт. Все, что могла сказать Ксеня, это то, что линия прошлого Лизетт в этом мире закончилась. Кто знает, может, она снова начнется, где-то в другом мире, как когда-то возобновилась в этом. Кто знает… Теодор снова остался один. В прошлом мире у него остались дети и внуки. В этом мире он с Лизой вырастил и воспитал чудесного человечка – Ксеню. И по праву может называться ее папой. Ксеня уже совсем большая. У нее своя жизнь, свое прекрасное будущее. Ее ценят при Дворе и как человека, и как непревзойденного специалиста. Чем она занимается? Теодору это не так важно. Теодор знает, что Ксеня делает нужное и полезное дело, используя свои необычайные способности исключительно во благо. А он сам? А что он сам? Он тоже скоро отправится куда-то, здесь ему больше делать нечего… "мавр сделал свое дело, мавр может уходить
Федор Николаевич чуть не пропустил красный светофор. Тормозить пришлось резко, с визгом шин, с заносом автомобиля. Остановился в полуметре от пересечения дорог. Благо, была ночь и шоссе практически пустовало. На пассажирском сидении надрывался мобильник. Пенсионер нажал кнопку ответа.
– Папа, привет. Как дела? – Старший сын Федора Николаевича говорил спокойно, но пенсионер уловил едва сдерживаемое волнение..
– Да, сын, спасибо, все хорошо. Есть новости?
– Ну… Да. Хочу поздравить тебя. Ты стал прадедушкой! У меня только что родилась внучка!....
"Я что, заснул? Сколько ж я спал? Какой странный, удивительно яркий, реалистичный сон, целая жизнь прошла… Нет, похоже, надо прекращать ночные поездки, так и убиться недолго…". Включился зеленый сигнал, Федор Николаевич проехал перекресток и остановился на стоянке ярко освещенного придорожного магазинчика. Надо размять ноги, провериться, отдохнуть. Прадедушка, это вам не шутки… Пенсионер открыл дверь и тяжело вылез из машины. Под ноги что-то тихо шлепнулось, Федор Николаевич, кряхтя, наклонился и пошарил рукой под машиной…
У Ксюши день рождения. А через несколько дней она снова пойдет в школу, теперь уже в третий класс. Море подарков, куча друзей, радость и веселье. Ксюша рада подаркам и гостям, но слегка задумчива. Она немного скучает по прадедушке, по его таким странным сказкам и неумелым пейзажам. В подарках, среди кучи игрушек, воздушных шариков и сладостей Ксюша с удивлением обнаружила небольшой мешочек с необычными монетками. Прадедушка рассказывал про такие. Жаль, что теперь она не сможет часто видеть его. Девочка взрослеет, у нее появляется много необычных вопросов, на которые мог бы ответить только прадедушка. Но ничего, она все равно расспросит его обо всем. Только надо быть очень осторожной, чтобы не пугать родителей своими внезапными исчезновениями и появлениями…
В оформлении обложки использованы фотографии из личного архива автора.
