КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

10 штрихов к портрету отца [Николай Михайлович Сухомозский] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

10 ШТРИХОВ К ПОРТРЕТУ ОТЦА


Штрих 1. Самые гнусные - поляки

Мой отец, Сухомозский Михаил Филиппович, родился 27 ноября 1923 г. в с. Белоцерковцы Пирятинского района Полтавской области. Имел брата Антона и двух сестер – Ольгу и Наталью. В послереволюционные годы жили очень бедно, поэтому об образовании, даже начальном, речи никто не вел.


До войны он за кусок хлеба пас общественных гусей и свиней. Когда район заняли фашисты, вместе с другими юношами и девушками попал в Германию. Работал у бауэра (тамошнего фермера), а также на железной дороге. Кормили восточных батраков похлебкой из брюквы, за людей не считали.

Однако, по воспоминания отца, гастарбайтеры пытались морально поддерживать друг друга. Самыми же гнусными оказались поляки – к остальным относились свысока, никогда ничем не делились, «стучали» охранникам.


Штрих 2. Спасла необразованность

По окончанию войны отец оказался в американской зоне оккупации. Несколько месяцев провел в лагерях для перемещенных лиц.

Говорил:

– Если бы имел хотя бы один класс образования, загремел бы в Сибирь...

Оказывается, кульминацией допросов в фильтрационном лагере стал вопрос следователя

– Почему ты, когда село заняли немцы, не ушел в партизаны?

Отец задумался и искренне ответил:

– Не знаю.

Офицер посмотрел на него:

– А какое у тебя образование?

И услышал в ответ тоже правду:

– Никакого!

Следователь подвел черту:

– Только это тебя от лагеря и спасает!


Так отец вместо Сибири попал в Беларусь – поднимать ее из послевоенных руин. Холод, почти голод и отсутствие одежды.

А еще – отношение своих же к таким, как отец, побывавшим в немецком рабстве: мол, место вам все равно - на Колыме!

…Кстати, уже гораздо позже, когда он работал на кирпичном заводе, там всех ближе к осени принуждали подписываться на газеты и журналы – в количестве не менее трех на производственную единицу. То, что отец не знал алфавита, роли не играло: «нужно охватить» всех - и никаких коврижек!

Так вот, личный «ассортимент» изданий определялся весьма мудро: «Блокнот агитатора» плюс «Аргументы и факты» - как самые дешевые. И «Красная звезда» - как дань памяти солдат и офицеров, освободивших из «немецкого рая».


Штрих 3. Не сладкий «мармелад»

В Украину отец вернулся четыре года, поимев на восстановлении Беларуси туберкулез легких.


Работать устроился на кирпичный завод в райцентре.

Впрочем, завод – слишком громко сказано. На самом деле, это был земельный участок, на котором выкопали несколько круглых, по форме похожих на традиционный фонтан, ям, называемых «мялками». В центре вкапывали вертикальную ось, от которой до края клали отесанное бревно.


С неподалеку расположенного карьера закрытыми телегами (бестарками) возили глину, наполняя мялку. Из бассейна через шланг заливали воду.

Мяльщик (одним из них и был отец) лопатой перекапывал массу, постепенно превращая ее в нечто похожее на мармелад.


Тогда к середине бревна привязывали нечто похожее на гибрид колеса с танковым ежом, а с края – впрягали лошадь, которая, ходя кругом, доводила «мармелад» до соответствующей кондиции. Под конец массу заутюживали по глади огромной доской и ...начинался собственно процесс «изготовления» кирпича.


На краю мялки устанавливали самодельные грубые дощатые столы, к ним с «лотками» (деревянные формы на три кирпича) подходили женщины-формовщицы. Мужчины лопатой выбрасывали наверх неподъемную смесь (сырую глину), работницы руками бросали ту в ячейки, приглаживали небольшими дощечками и несли метров за сто, выкладывая на землю. Процедура повторялись сотни раз (пока в мялке не заканчивался совсем не сладкий «мармелад» или не начинался дождь). Ряды кирпича-сырца сушило солнце.


Через некоторое время (это напрямую зависело от температуры воздуха и силы ветра) «строительный материал» женщины, среди которых была и моя мать, двумя гладкими дощечками поднимали и ставили ребром – чтобы лучше сохло. Затем кирпич тачками отвозили и складывали в штабеля под «катрашками» (примитивные здания с крышами, но без стен). На сквозняках процесс высыхания еще ускорялся.


Далее кирпич – уже мужчины – теми же тачками везли в печь обжига, где температура достигала 70-80 градусов и поэтому даже зимой там пахали полураздетыми. «Садчиками», что невероятно, работали и женщины, хотя их было немного.


Платили копейки. Однако и им были рады – а на какие шиши жить? И, наоборот, печалились, что заработки сезонные – от тепла к теплу. А если лето выдастся дождливым, то и в июне или июле ничего не получишь.

Как-то спасало и то, что предприятие имело собственную кухню, где можно было в долг перекусить.

Давали «под запись в тетрадь» и продукты в лавке, расположенной на территории завода. Еще и ныне помню вкус конфет-подушечек, которые родители приносили мне в день получки: ровно 100 граммов в свертке из несимпатичной серой бумаги – с такой изготовляли мешки под цемент.


На заработанное за четыре-пять (в зависимости от погоды) весенне-летне-осенних месяцев надо было одеваться, питаться, платить за хату, которую нанимали, покупать обязательные облигации государственного займа, а еще ...строить собственное жилье. Злому врагу не пожелаешь того, что выпало на долю того поколения!


Привычная ситуация: если отец вышел из дома, мы с матерью сидим на привязи. Ведь сапоги (на размеры тогда никто не обращал внимания!) одни – на троих.


Штрих 4. Золотые руки

Отец не только не умел читать и писать, но долгое время не мог даже расписаться, ставя на соответствующем месте крестик. Уже где-то под 30 с помощью супруги, а моей матери, научился с горем пополам выводить на необходимых бумагах корявый автограф.


Однако от природы он был мастером «золотые руки». Наверное, не существовало ничего, чего бы он, взявшись, не сделал.

Причем в основном – из подручного или, как теперь говорят, некондиционного материала (кондиционного или не было вообще, или его не за что было купить).

Соседи и поныне удивляются погребу, который «Михаил сам выложил». Это, действительно, целая эпопея.


С погребом у каждого хозяина возникало минимум две проблемы.

Первая – где выкроить для него место (на 6 выделенных государством сотках – дом, сарай, туалет, садок для поросенка, а еще неизменные огород с садом).

Вторая – как его построить, чтобы во время заливных дождей или таяния снега он не протекал. Так вот, отец первым и единственным в Пирятине развязал оба затруднения одним мужицким махом.


Для этого снес старый сарай, на его месте выкопал здоровенный погреб, выложил его изнутри кирпичом (раствор изготовлял из извести, а не привычного цемента, чтобы подземная постройка всегда оставалась сухой), причем – в форме …арки. Над ним возвели новый, тоже кирпичный (предыдущий был саманным) сарай. С торца последнего возвел «шею» – вход в погреб, забетонировав верх и залив его смолой. В свою очередь, эта самая «шея» исполняла роль дорожки к туалету.

Чудо архитектурного искусства не заняло ни сантиметра свободной и столь нужной в хозяйстве земли и, конечно, никогда не протекало. Кому интересно, или кто не верит, могут съездить в Пирятин и на ул. Чкалова, 2 – убедиться в сказанном мною воочию.


Штрих 5. Обида родила обиду

Со своими родителями отец пребывал «в контрах». Черная кошка между ними пробежала, когда, возводя на копейки собственное жилье, он попросил у тех пару деревьев (не фруктовых!), росших на лугу в конце огорода. Дед отказал, уточнив причину:


– Пусть еще растут! Может, когда-нибудь Антон (брат отца) вздумает строиться - будут ему.


Отец этого никогда и не простил.


Дед, хоть и не часто, у нас бывал. В основном, когда приезжал на базар. Переночует, утром пойдет и больше – до следующего раза – мы его не видим.

В глубокой старости его не миновала саркома, и бедолаге отрезали ногу.


Штрих 6. Неграмотный мудрец

В 1956 г. отец получил 6 соток земли для обустройства собственного подворья. Еще и соответствующего документа не вручили, а родители - 7 классов начальной школы на двоих (хозяин – вообще без образования) - уже засели за расчеты. И то! Помощи, хотя бы минимальной, ждать было неоткуда. Хату бабушки по линии матери, отступая, сожгли немцы, и она вместе с сыном мыкалась по съемным углам. А предки отца нищенствовали в селе, да и, к тому же, не очень беспокоились о сыне. Таким образом, рассчитывать приходилось только на зарплату бати (найти работу в небольшом городке матери не удавалось) плюс наивные надежды выиграть хоть сколько-нибудь по облигациям внутреннего займа, которыми тогда всех работающих "награждали" принудительно.

Однако трезво взвесив все «за» и «против» родители пришли к выводу: серьезно - только зарплата.

А посему они возьмутся сначала за саманную времянку, чтобы быстрее начать хозяйствовать самостоятельно, а впоследствии - уже за кирпичный дом.


Жили, как и большинство после войны, впроголодь - на картошке, "роскошествовали" в одних кирзовых сапогах на троих (на такую мелочь, как размер, никто не обращал внимания!), взрослые рвали жилы, пытаясь быстрее заиметь хоть какое-нибудь, но собственное жилье.

Отец ненавидел одалживаться. А если и случалось «перехватить» трояк или пятерку, они с ближайшего же аванса или получки возвращались. К тому же, тех, кто не соблюдал свои обещания, презирали соседи.

И поставленной цели достигли: уже в следующем году семья перебралась пусть в холодную и сырую, но собственную, саманную времянку, а в 1963-м - никому гроша не задолжав! – в две комнаты небольшого ("ограничителем" стала ...длина дерева на сруб - купили такое, на какое хватило денег) кирпичного дома.

Бежало время. Постепенно обзавелись мебелью, провели электрическое освещение и радио, отец выкопал входной погреб, а на месте бывшей глинобитной хатенки возвели кирпичные летнюю кухню и сарай. На полное обустройство подворья ушло 8 лет.

Из-за проблем с топливом (и оно – дефицит, и денег – не больше), рабочие кирпичного завода приносили со смены по торбочке угля или брикета, горами лежавших во дворе. Отец, несмотря на уговоры матери, долгое время обворовывать государство не соглашался. А когда все же не устоял (самому надоело мерзнуть в плохо натопленном доме), начал приносить вожделенное топливо …в кармане фуфайки.

А вот переубедить жену и не ставить в строящемся доме русскую печь (занимает место целой комнаты), не смог. Поэтому планирвока жилища вышла следующая: большая кманта с печью, дальше – зал и в конце – моя спаленка. Таким бразом, родители спали на кровати у печи с грубой. А поскольку мать ежедневно вставала чуть свет топить и готовить еду, то отец регулярно возмущался:

- Как тут выспишься, если каждый день с пяти утра огонь в ж… горит!

И еще. Поскольку денег в те времена едва хватало на еду, спиртное было непозволительной роскошью. Если, к примеру, неожиданно появлялся гость, то меня посылали в магазин за бутылкой вина за 1.02 («Плодово-ягодное») или 1.22 («Белое крепкое») рубля.

Другие «перебивались» самогоном, который обходился примерно в такую же сумму, как вино, но был в среднем в 2,5-3,0 раза крепче (первач – тот вообще даже самых тренированных с ног сшибал!) Увы, у нас всегда – проблема. Заниматься самогоноварением, которое осуждает закон и мораль, отец не мог себе позволить. Однако иногда на рьяные уговоры матери все же поддавался. Но в день, когда «процесс» переходил в активную фазу, из дому, по образному выражению матери, ушивался. Чтобы, так сказать, не видеть нарушения закона.

А вот в то, что Брежневу доклады пишут помощники, не согласился до самой смерти, возмущаясь:

- Это что ж, по-твоему, выходит: помощники умнее своего начальники?!!


Штрих 7. «Еще рано жениться!»

Я и девушка с исторического факультета Надежда Аврамчук, с которой мы встречаемся уже четвертый месяц, решили связать себя узами брака. Безусловно, учитывая мой характер, можно с уверенностью сказать: ничьих уговоров, отговорок я бы никогда не послушался. Однако хотя бы проформы ради родителей в известность поставить посчитал необходимым.

И вот мы едем в Пирятин. Так сказать, наносим формальный визит вежливости.

Девушка, однако, волнуется. Оно и понятно: не каждый день замуж выходишь. А тут еще получается что-то смахивающее на смотрины. Меня-то знают, как облупленного, – чего приглядываться?

И вот он – исторический момент. Садимся все за стол, неспешно обедаем под сто граммов. Родители, конечно, все понимают, однако тактично молчат. Ждут, когда заговорю я. Наконец, момент истины натает.

– Вот, – говорю, дожевав карася, – решил жениться. Что скажете?

Наступает тягостная, особенно для невесты, пауза. Мать смотрит на отца – ему, как главе семьи, отвечать. Тот, вытерев губы, роняет:

– Рано еще тебе женится!

На невесте лица нет – позор какой-то вместо родительского благословения. Мне, собственно, до фонаря: все равно сделаю так, как решил. Но объяснение услышать интересно. Поэтому озвучиваю следующий вопрос:

– Почему?

Снова – та же томительная пауза. Мать нервно теребит край платочка – по всему, и она не ожидала такого поворота. Отец неспешно наливает самогона – только себе, опрокидывает рюмку, крякает и говорит:

– А ты до сих пор не понял?

– Нет! – искренне отвечаю я.

– Потому, что на это у нас разрешения спрашиваешь, а не своей башкой решаешь. Получается, и, женившись, будешь за советами ездить?! Нет, рано еще брать ответственность за судьбу еще и другого человека!

– Да я просто из уважения к вам приехал. А не за советом! – уже откровенничаю я. – Мы уже и заявления подали. Так что ваш ответ, по сути. Ничего не решает.

– А-а, тогда совсем другой коленкор! – обрадовался отец. – Ну, коль такое дело, давай, невестушка, наливай ты, да выпьем за все хорошее!


Штрих 8. Дрова в ящичках

В Овруче мы прожили год, а жене так и не удалось найти работу. Предлагали ехать то в одно, то в другое отдаленное село. Что это за жизнь: она - там, я - здесь. И после длительных семейных прикидок решили из Полесья убираться восвояси.

Остановились на Чернухах Полтавской области, где, во-первых, меня брали корреспондентом-организатором районного радиовещания, во-вторых, супруге гарантировали место воспитателя группы продленного в единственной средней школе и, в-третьих, к моим родителям - рукой подать.

И только начались холода, как мы столкнулись с проблемой обогрева нашей съемной конуры. Правда, жене, как сельскому учителю, брикет выделили бесплатно. Однако его нужно чем-то разжигать. Ас дровами в Чернухах проблема. Ежедневно ходили по поселку в надежде найти какую-нибудь палку. Особо «грибными» местами были задворки магазинов – туда нередко выбрасывали поломанную тару. Так и грелись.

Пока о сих невзгодах не прослышал мой отец. Который тут же пообещал исправить ситуацию. Как – не объяснил. И вот спустя пару-тройку морозных дней после нашего возвращения из Пирятина, в Чернухах появляется отец. В руках – аккуратный картонный ящичек. Естественно, с гостинцами. Только мы даже догадаться не могли, с какими. Когда он открыл ящичек, в нем лежали аккуратно напиленные …дрова. Нам на розжиг плиты.

Так всю зиму и возил их из соседнего райцентра.

Неудобно?

Зато нам тепло.

И совсем не сыро.


Штрих 9. Сиреневое платье

Во время частых наездов из соседних Чернух в Пирятин отец очень любил с нами общаться. Играли в домино и карты, пили пиво с рыбой дома или отправлялись на «точку», ездили по соседним райцентрам (Лубны, Прилуки, Гребенка, Чернухи, Лохвица) за покупками.

В тот раз «чесали» родные магазины. Кое-что приобрели, а на большее – и денег не было. А тут заходим в универмаг, а там на втором этаже – дефицитное сиреневое кримпленовое платье. Надо было видеть, как загорелись глаза у жены! Однако на нет – и суда нет. Начинаем уходить. Вдруг отец - Наде:

- А ты спроси, есть ли твой размер?

- Зачем?!

- Ну, - замялся батя, - просто так…

- Хорошо! Но я вижу, что это, которое на витрине, – впору.

Интересуется. Размер подходит. Отец:

- Теперь сходи примерь!

- ?!!

- Сходи, сходи! И выйди – покажись нам.

Платье – в самом деле, чудесное.

Когда супруга сняла его и вернула продавцу, батя авторитетно изрек:

- А теперь – заверните! Мы товар забираем.

- У нас денег…, заикнулся я.

- Не важно. Плачу я. Это – мой подарок Наде!

И вынув 40 рублей (почти половину своей месячной зарплаты) и расплатился.

Меня удивил следующий нюанс: отродясь никто в нашей семье с собой просто так таких сумм не носил. Получается, отец возможность «подарочного варианта» развития событий предвидел. А, может, он каждую прогулку с нами носил деньги с собой. Терпеливо ожидая подходящего момента…


Штрих 10. Предсмертный диалог

В момент, когда он происходил, я и подумать не мог, что он – предсмертный.

…Пирятин. Лето 1980 года. Самый конец нашего с женой отпуска. Время обеденного перерыва. Стол женщины накрыли в летней кухне. А поскольку – не праздник и ля всех тесновато – накрыли на двоих. На меня и отца, пришедшего перекусить с завода.

Я, отказавшись от первого, взял кусок хорошо прожаренного мяса и улегся на раскладушку. Жуем, изредка обмениваясь мало что значащими фразами. Обед тихо катится к пустым тарелкам. Вдруг отец говорит:

- Значит, послезавтра улетаете?

- Да!

Пауза. И – неожиданное:

- А хочешь, я сделаю так, что ты тут же вернешься назад?!

Сказать, что я опешил, значит не сказать ничего! Но вида не подал (настоящие мужчины не паникуют). Между тем, в те короткие мгновения, в течение которых пауза не казалась подозрительной, в голове бьется единственная, как мне кажется, логичная мысль: отец весьма грубо намекает на похороны матери, которые …собирается организовать. Может, так прямо его и спросить?!

Увы, вслух я «клею дурика», делая вид, что ничего не понимаю:

- «Сразу» не получится! Билеты на самолет реально приобрести за две недели…

Отец ничего не отвечает, доедает обед и, молча, уходит. А мы с женой через сутки улетаем.

Вот и гадаю: поговори я тогда с ним откровенно, не исключено, все обернулось бы по-другому. Ибо через десять месяцев он покончил с собой.