Я гляжу на них сверху вниз… И не потому, чтобы я их презирал, а просто я выше их, хотя и сижу в кресле: Лиля высотой не более аршина, Котька — вершка на два выше. Каждый из них опирается обеими руками о моё колено, и оба не мигая глядят в мои бегающие глаза.
— Я у Шуры книжку видел, — сообщает Котька и умолкает, ожидая, чтобы я спросил: «Какую?»
— Какую?
— Называется: «Мальчик у Христа на ёлке».
— Мда-а, — неопределённо мычу я. Молчание.
Лиля решает поддержать брата:
— А я стихи новые знаю.
И замирает вся, напрягается, трепетно ожидая одного только словечка: «Какие?»
— Какие?
Обыкновенно около неё нужно работать целый час, чтобы вытянуть хоть какие-нибудь стишонки. Но тут она, как обильный весенний дождик по крыше — прорывается сразу:
У нашей ёлки
Иголки — колки.
В дверную щёлку
Мы видим ёлку…
Звезда, хлопушки?
Орехи, пушки.
Всё. Вчера в журнале читала.
— Так-с, — снова мямлю я. — Стишки хоть куда. А это знаешь: «Зима. Крестьянин торжествуя…»?
Но такой оборот разговора обоим невыгоден.
— Мы это знаем. Слушай, дядя… А бывают ёлки выше потолка?
— Бывают.
— А как же тогда?
— Делают дырку в потолке и просовывают конец в верхний этаж. Если там живут не дураки — они убирают просунутый конец игрушками, золочеными орехами и веселятся напропалую.
Котька отворачивает плутоватую мордочку в сторону и задаёт многозначительный вопрос:
— А кто живет этажом ниже нас — у них есть дети?
— Не знаю. Кажется, там старик какой-то.
— Жаль. А знаешь что, — неопределённо говорит Котька, — я на Рождество буду слушаться.
— И я! И я! — ревниво кричит Лиля.
— Важное кушанье! — пожимаю я плечами. — Вы всегда должны слушаться. А нет — я сдеру с вас шкуру, набью её ватой, и уж эти-то детки будут сидеть тихо. Котька приподнимает одну ногу, осматривает ботинок, который у него в полном порядке, и, казалось бы, бесцельно сообщает:
— У наших соседов, говорят, нынче ёлка будет.
— Не соседов, а соседей.
— Ну, пусть соседей. Но ёлка-то всё-таки будет.
Положение создаётся тягостное.
— Ёлки… — мычу я. — Ёлки… Гм!.. Тоже, знаете, и от ёлок иногда радости мало. Вон, у одних моих знакомых тоже как-то устроили ёлку, а свечка одна горела, горела, потом покосилась да кисейную гардину и подожгла… Как порох вспыхнул дом! Восемь человек сгорело.
— Ёлку нужно посредине ставить. Рази к окну ставят, — замечает многоопытная Лиля.
— Посредине… — горько усмехаюсь я, — Оно и посредине бывает тоже не сладко. В одном тоже вот… знакомом доме… у Петровых… Петровы были у меня такие… знакомые… Так у них — поставили ёлку посредине, а она стояла, стояла да как бухнет на пол, так одну девочку напополам! Голова к роялю отлетела, ноги к дверям.
К моему удивлению, этот ужасный случай не производит никакого впечатления. Будто не живой ребёнок погиб, а муху на стене прихлопнули.
— Подставку нужно делать больше и тяжёльше — тогда и не упадет ёлка, — деловито сипит Котька.
— На подставке одной далеко не уедешь, — возражаю я. — Главная опасность — это хлопушки. Знавал я такую одну семью… как бишь их? Да!
Тоже Петровы. Так вот один из мальчуганов взял хлопушку, поднёс к глазам, дёрнул где следует — бац! Глаз пополам, и ухо на ниточке!
Мы все трое замолкаем и думаем — каждый о своем.
— А вот я тоже знала семью, — вдруг начинает задумчиво и тихо, опустив головёнку, Лиля. — Ихняя фамилия была Курицыхины. И тоже, когда было Рождество, так ихний папа говорит: «Не будет вам завтра ёлки!» Они завтра тоже легли спать днём, и ихний папа тоже лёг спать днём… Нет, перед вечером, когда бы была зажгита ёлка, если б он сделал. Так они тогда легли. Ну, легли все и спят, потому ёлки нет, делать нечего. А воры видят, что все спят, забрались и всё покрали, что было, чего и не было — всё взяли. Ну, проснулись, понятно, и плакали все.
— Это, наверное, был такой случай? — спрашиваю я, делая встревоженное лицо.
— Д… да, — не совсем убеждённо отвечает Лиля.
— Значит, если я не устрою ёлки, к нам тоже заберутся воры?
— Заберутся, — таинственно шепчут оба.
— А если вы не ляжете спать в это время?
— Нет, мы ляжем!!!
Дольше терзать их жалко. И так на лицах застыла мучительная гримаса трепетного ожидания, а глаза выражают то страх, то надежду, то уныние и разочарование.
Не желая, однако, сразу сдать позицию, я задаю преглупый вопрос:
— А вы какую бы хотели ёлку: зелёного цвета или розового?
— Зелёную…
— Ну, раз зелёную — тогда можно. А розовую уж никак бы нельзя.
* * *
Как щедры дети: поцелуи, которыми меня осыпают, совсем не заслужены.
