КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Кармелита. Роковая любовь [Олег Кудрин] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Олег Кудрин Кармелита Роковая любовь

Посвящается цыганке Рите

Пролог

Сколько помнила себя Кармелита, табор все шел и шел, осенью — на юг, весной — на север. Конечно, точнее было бы сказать — ехал. Только так никто не говорил. Была в этом слове — «ехать» — глупая суетливость, намекающая на конечность пути. А табор — он идет.

В пути столько интересного!

Особенно летом. Можно задирать мальчишек, можно заливисто ответно лаять на остающихся позади деревенских собак. Но лучше всего — дождаться привала, чтоб залечь в душистую траву. И втягивать, впитывать в себя всем телом эту знойную, жужжащую летнюю жарынь.

Так проходили медленные детские минуты и даже часы. А там, глядишь, и отец Кармелиты Баро Зарецкий вдруг задумывался: а где ж это его хорошая, его единственная девочка? И начинал выискивать шалунью среди цыганских машин, мотоциклов и старинных кибиток. Да не молча, а с зычным баронским криком:

— Кармелита-а-а!..

Заслышав отца, девочка хитро улыбалась в предвкушении новой игры. Прижав ноги к груди, она сворачивалась в маленький смуглый калачик — ждала, когда же ее найдут. А вот сердце, напротив, начинало стучать предательски громко. И как ни успокаивала его Кармелита, оно гулко выводило размеренную барабанную дробь: «Бум! Бум! Бум!»

Наверняка именно из-за этого громкого стука отец находил ее до обидного быстро — в полминуты. Шел он по-цыгански тихо, не пиная, а поглаживая ступнями матушку-землю, дарительницу вечной дороги. Но все равно сухие, хрусткие стебли отмершей травы выдавали его приход. В предвкушении развязки барабанная дробь в груди становилась быстрой-быстрой: «Бум-бум-бум-бум-бум…»

И вот, наконец, с криком «А, вот ты где!..» Баро хватал дочку-комочек и быстро-быстро бежал с ней к своей лошади, забрасывал ее на седло, сам прыгал следом.

Так начиналась еще одна любимая игра Кармелиты — сумасшедшая скачка по буйным волжским склонам. Топот копыт, свист в ушах, упругий ветер, бьющий в лицо, мускулистая мощь красавицы-кобылки по кличке Ночка и спокойная сила отца-всадника…

Как же не хотелось, чтобы в одно мгновение все это обрывалось! Но…

Зарецкий всегда останавливал Ночку у реки. Вот уже много лет табор Зарецких кочевал вдоль Волги. А часто и за реку забирался (оттого их и назвали Зарецкими). Другие ромы смеялись: «Эй, Зарецкие, что за странная какая любовь к Волге. Любить надо румны-женщину, а не речку!»

Наверно, от этих обидных слов Зарецкие иногда пытались уйти от Волги куда подальше. Однако ж всегда к ней возвращались. Нет, видно не зря столько народов называют ее Матушка-Волга!

А потом становилось темно — наступала ночь. Хотелось чего-то загадочного, страшного. И тогда девочка шла к самой древней кибитке, где лежала-отдыхала прабабушка Ляля-Болтушка. Из детей к ней ходила только Кармелита. Даже мальчишки побаивались старуху (хоть никому в этом не признавались).

Годы иссушили Лялю, когда-то, говорят, страшно красивую. А теперь — красиво страшную. Целыми днями она лежала в кибитке, потирая искривленные старостью руки и ноги. Оживлялась Ляля лишь к вечеру, приняв «глоточек водочки» (только глоточек и никогда больше). Тут-то к ней и приходила Кармелита, и начинали разговаривать обо всем — обо всем. О Боге, живущем в высоком небе, о хитром и веселом цыгане Зубчане, прославившемся на всю Волгу, о жизни, природе, пути, смерти…

А однажды Кармелита захотела узнать о любви.

— Сколько же тебе лет, лачо-хорошая? — удивилась Ляля.

Кармелита подумала, чтоб не ошибиться, и очень уверенно ответила:

— Шесть.

— Тогда понятно, — кивнула старуха. — Большая уже. В следующем году работать начнешь, с бабкой своей — Рубиной, да с другими женщинами гадать станешь…

— Да? — удивилась Кармелита, она не знала, что в ее жизни грядут такие перемены.

— Да.

— Ляля, Ляля! Погадай мне! — защебетала девочка.

— Я своим не гадаю.

— Ну, тогда… научи гадать!

Старуха улыбнулась, раскусив и оценив хитрость девочки.

— Поучить — это да. Поучить — это можно…

Ляля задумалась, выбирая способ гадания.

Кармелита терпеливо ждала, боясь вздохнуть громче обычного.

Наконец Ляля произнесла:

— Неси бумагу, внученька. Да только смотри, чтоб чистая, не изгвазданная!

Девочка убежала и вернулась со старой газетой, в которую раньше была завернута банка сметаны, выцыганенная у селян.

С неожиданной ловкостью Ляля приподнялась и села, скрестив по-турецки ноги. Тут же откуда-то достала поднос и спички.

— Комкай газету, внучка. Комкай! И думай о жизни будущей…

Кармелита сморщила лоб и принялась старательно жамкать газету. Через пару мгновений бумажным комочком, образовавшимся в ее руках, вполне можно было играть как мячиком.

Старуха важно приняла белый комок, положила его в центр подноса и скомандовала:

— Лезь ко мне, в кибитку.

Мальчишки из табора вряд ли б залезли, а Кармелита не побоялась. Примостившись рядом с бабушкой-гадалкой, она завороженно смотрела на комок.

Ляля чиркнула спичкой, тихим шепотом что-то сказала. И совсем уж догорающей спичкой подожгла газету. Та сразу вспыхнула, отбрасывая на полотняную внутренность кибитки рыжеватые блики и тени. Это было как кино — только успевай следить. Бумага горит быстро. Поэтому и огненные картинки сменяли друг друга все бойче: кони, люди в сшибке, могильный бугорок, ножи и снова люди… А вслед за этим калейдоскопом, точнее даже — наравне с ним, шли Лялины слова, все быстрее слетавшие с сухих губ:

— Вот, хорошо… Нет — плохо. Вижу конец пути, остановится наш табор, осядет. В селе… Нет! В городке… да, в городке маленьком над рекой большой. О! А вот и моя могилка. Будут у вас над нею страшные свары. Да, и Ночку бесплодной не ругайте. Лет через пять она вам кобылку принесет, красивую, как звездочка на небе.

— А любовь?! Любовь, бабушка, будет?

— Много у тебя любви будет. Вдвое больше, чем нужно. Так ведь, Кармелита, лучше избыток ее, чем отсутствие. И ножи, ножи… Ножей не бойся, но опасайся. И любимого от них береги. И ромы тут будут, и гаджо-чужие. И какая-то давняя тайна меж ними. И деньги. И злоба… сколько злобы вокруг тебя. Не меньше, чем любви. Да в жизни всегда так… И когда ж это все будет?

Газета догорала, рассыпаясь в черную труху. Но напоследок, в совсем уж слабой зыбкой картинке Ляля рассмотрела самое важное:

— Вот! Вот оно!!! Запомни, деточка, хорошо запомни! Будет это все у тебя ровно через двенадцать лет.

Когда на краях бумажного пепла погасла последняя искра, Ляля правой рукой описала круг над подносом, снимая гадальную магию. В этот момент лязгнула защелка. С правого запястья старухи соскользнул браслет, да прямо на пепельный комок, окончательно развеяв его.

Кармелита с детской ловкостью ухватила украшение, пересела к краю кибитки и начала разглядывать его при лунном свете:

— О-о, какой красивый. Ста-а-арый. Очень красивый. А что это за три монетки на нем?

— Это не монетки. Это сердцевинки оберега — амулета, значит. Их раньше пять было, да две я отдала своей неразумной дочери — Рубине.

— Бабушка, подари браслетик!

— Подожди немного, Кармелита. Тебе до него одна смерть осталась — моя… Конечно, если по закону, я его сначала должна была бы передать Рубине, а та — Раде. Да только Рада умерла. А Рубина — недостойна! Через руки отцовы браслет получишь… Так ты запомнила, когда тебе ждать любви и злобы?

— Конечно, бабушка. Запомнила. Навсегда-навсегда. Через двенадцать лет.

— А теперь еще запомни: много чего в твоей жизни набедокурится. Только ты все должна выдержать, выстоять. И как пятирежды провернется цыганское колесо по твоей судьбе, так ты счастлива станешь. Помни, пять полных оборотов судьбы снести нужно. Пять! Это женское число!

— Ляля, я никогда не забуду о том, что ты мне нагадала! — очень серьезно сказала девочка.

Только как ей, маленькой да несмышленой, было все это запомнить?..

* * *
В ту ночь Кармелита в первый и последний раз заснула в Лялиной кибитке.

А рано утром табор снова отправился в путь.

И вновь было много интересного.

Деревни вокруг…

Задирание бродячих собак и пасущихся коров…

Переправа через мелкие речки по хлипким русским мостикам…

И перепалки с таборными мальчишками…

И разговоры с папой…

И уроки мамы, начавшей наконец рассказывать о гадательном ремесле…

* * *
Конечно же, Кармелита забыла обо всем, что нагадала ей Ляля-Болтушка.

И напомнить было некому, потому что бабушка вскоре умерла. Похоронили ее в цыганском углу старого полузабытого кладбища на окраине маленького города Управска, что над Волгой. Городок был хоть и маленький, но все же разрастался понемногу. Так он поглотил деревню, название которой совпадало с именем героя цыганских легенд: Зубчановка.

А в этой деревне стояла вымирающая ферма с едва живыми коровами. Корова, конечно, не лошадь. Но все равно цыганскому сердцу больно было смотреть на мученья скотины. Зарецкий решил задержаться тут на один-два сезона. Выкупил хозяйство совсем задешево. Потом открыл пару ларьков в Управске. Потом еще. И еще. Дело пошло неожиданно споро. Уходить отсюда уже не хотелось. Год за годом хорошела, разрасталась и обустраивалась Зубчановка, которую с тех пор стали звать еще Цыганской слободой.

В делах, заботах, семейных бедах и радостях прошло двенадцать лет…

Табор больше не шел.

Глава 1

Кто же в России не знает бродячего цыганского театра Бейбута?!

«Да, никто не знает!» — скажут недруги. И солгут, пожалуй.

Нет, ну, конечно, в таких больших городах, как Москва, Питер, Саратов и даже Сызрань, кассы Бей-бут не сделает. А вот в местечках поменьше, вроде Козельска, Космодемьянска, Сарапула, Сасово, Моршанска, Управска, Бейбут — это сила! Не говоря уж о селах (тех, что еще живы, а не проиграли в войне с алкоголем).

Репертуар у театра — обычный, как принято: цыганские песни, в которых особенно хороша голосистая многодетная Розаура, цыганские танцы, в которых неподражаемы ее четыре пацаненка. Дальше — дрессированная обезьянка, говорящий попугай-гадальщик, вытаскивающий из коробки бумажки с будущим. Есть еще пополнение — цыганский медведь. Точнее, не медведь, а пока медвежонок. Подобрали его прошлой зимой на дороге за Тамбовом. Заезжий халтурный зооцирк оставил замерзать в клетке — больного, голодного, ненужного. Земфира с красавицей-дочкой Люцитой его выходили. После чего отдали мужикам — на дрессировку. Пока медвежонок умеет делать самое простое (но и самое важное) — ходить по кругу, трясти бубном, собирая в него деньги.

Но главный номер представления — конечно же, сам Бейбут. Раньше он работал с женой, а после ее смерти стал выступать с Земфирой. Метание ножей! Начинается оно после самой горячей, самой страстной песни. Из общего круга выходят в обнимку мужчина и женщина. Он хочет поцеловать ее, она вырывается, идет к цветастому щиту. Цыганка любит, но она непокорная. И цыган любит, но хочет проверить любовь, и ее и свою. Мелодия становится тихой, щемящей. Резким движением Бейбут отбрасывает крышку специального ящичка — зрители видят набор ножей, хищных и прекрасных.

Цыган целится — песня замирает в тревожном ожидании.

Бросок, щелчок лезвия, впившегося в щит, — и песенная радость от точного попадания, от того, что Земфира жива и невредима.

Вновь пауза — тревожное ожидание перед следующим броском.

И снова точно, и снова, и снова…

Песня становится все мощнее. И вот, наконец, финальный трюк — бросок с обеих рук.

Пауза, длинная, как никогда. Кажется, уже нет сил терпеть. Ждешь броска — любого, удачного, неудачного.

На пике этого нетерпения Бейбут бросает!

Тут Розаура всегда кричит, вместе с детьми, не музыкально, не песенно — по-бабьи, по-детски. Зритель должен испугаться. Зритель обязательно должен напряженно всмотреться, что там с этой смелой женщиной, стоящей у щита?

А с ней все в порядке. Ножи вонзились слева и справа от головы, в сантиметре от нее.

После этого зритель с особой благодарностью расстается со своими деньгами. За то, что бросали не в него, а в другого. Зато, что все закончилось комедией, а не трагедией. Но осколочек этой трагедии, пусть и несостоявшейся, все равно остается где-то в сердце и настойчиво требует: «Не жадись! Дай, дай денег этим смелым людям!»

А это именно то, что нужно хитрым Бейбуту и Земфире.

Одна беда. Устал Бейбут от опасной игры. Рука вроде твердая. А сердце говорит — оставь ножи, они уже не для тебя. Тем более что и новая пара подросла. Сын его — Миро, и дочка Земфиры — Люцита. У них как раз любовь вроде была. И это хорошо — в таком деле, как метание ножей, любовь очень к месту.

Так что проблема, можно сказать, решена.

И все равно неспокойно у Бейбута на сердце. Стыдно сказать, ромалэ, устал он от кочевой жизни. Покоя захотелось, тишины, внуков. Как у старого его друга Баро Зарецкого. Как он хорошо живет в своем Управске. А тут… Скажут, цыганские традиции, кочевье… Да где они, эти традиции? И что это за табор — «газельки», машины? Вон, говорят, в Швеции ромалэ на «Вольво» и в передвижных домиках «БМВ» кочуют. С водой, с душем, с газовой плитой и унитазом. Так что же вообще от кочевых традиций осталось и как за них держаться?

А Зарецкий — молодец. И дочь, Кармелита, у него — красавица. По цыганской почте передали, ей недавно восемнадцать исполнилось. Как праздновали, как праздновали!.. Услыхав об этом, Бейбут сразу о свадьбе задумался. Точнее, вспомнил. Миро и Кармелита — хорошая пара получится. И выгодная…

Бейбут по-лошадиному махнул головой. Плохая мысль, неправильная. Он об этом не думал, он этого нс хотел. Само так получилось. Давно это было. Баро тогда только осел в Управске, думал еще, что ненадолго, что временно. Бейбут со своими шел мимо, остановился. Хороший был вечер, добрый: пили, ели, вспоминали, шутили, пели. Двенадцатилетний Миро все заглядывался на семилетнюю Кармелиту. Но подойти стеснялся. Хотя и видел, что она на него тоже смотрит, правда, украдкой, чтоб он не заметил. А когда мальчик смотрел на нее, она отворачивалась, подчеркивала свою независимость.

Потом они все же познакомились. Но игры у них были мальчишеские — играли «в ножика», лазали по деревьям, бросались цветами репейника, застревающими в одежде, на лошадях катались.

Вечер заканчивался, костер догорал, Бейбут и Баро курили трубки, любуясь детьми.

И вдруг Миро решительно прервал игру, подбежал к отцу и что-то быстро прошептал ему на ухо. Бейбут улыбнулся:

— Баро, мой сын хочет жениться на твоей дочери. Засылать сватов?

— Нужно спросить об этом у самой невесты, — засмеялся в ответ Зарецкий. — Кармелита, доченька, подойди ко мне.

Разгоряченная игрой, с пылающими щеками, Кармелита подбежала к отцу.

— Ну что, доченька, хочешь выйти замуж за Миро?

Девочка расцвела — вот она, любовь!

— Да, хочу! Хочу!!!

Баро и Бейбут перестали смеяться, достали трубки изо рта, обменялись рукопожатиями:

— Так тому и быть!..

Вот как было. Видит Бог, Бейбут никому в сватья не напрашивался, о корысти не думал. Просто теперь он, как честный ром, обязан выполнять обещание. Оттого и пустил по почте цыганской весть Зарецкому. Мол, встречай, сваты с женихом едут!

Да, но есть же еще Люцита!

А что Люцита? Детская привязанность — столько лет росли вместе, рядышком. Привыкли, привязались. Глупое это все, пустое. И ненастоящее — так, для номера с ножами. Ах! Ох! Ножи метнули, деньги получили. И все — работа закончилась!

Но совсем не так думала Люцита. Ее сердце болело по-настоящему. Выхаживая прошедшей зимой медвежонка, глядя в его не по-звериному доверчивые детские глаза, она так ясно поняла, что больше не может жить без семьи, без Миро… Ох уж этот Миро. Глаза — искры, слова — огонь, в руках все горит-спорится. Дьявол — правда, добрый, — а не человек: вот он кто! Только как к нему подберешься, если улыбчивый и приветливый со всеми молодой ром никого не впускает ни в сердце свое, ни в мысли.

Вечерело. Миро вел «газель» ловко и даже нежно, как будто с конем управлялся. Люцита, по старой памяти севшая рядом с ним, на переднем сиденье, не знала, как заговорить о предстоящей свадьбе. Ему ведь что ни скажи — отшутится, ничего не ответит.

Но помогла Розаура. Она со своим выводком ехала в старом таборном автобусе. Степан, который вел его, решил обогнать «газельку». И обогнал, мастерски «подрезав» Миро на повороте. И тут уж Розаура не могла смолчать, свесившись в открытое окно автобуса, зацепила парня:

— Эй, Миро, что так медленно едешь? Эй, не дождется тебя невеста, за другого замуж выйдет. Что за жених?!

И малыши подхватили, как попугайчики:

— Жених! Жених! Жених!

Миро только улыбнулся в ответ — что взять с детей. Степан же… тот молодой еще, пусть себе лихачит на разбитом автобусе. А «газелька» почти новая, беречь надо.

Но тут и Люцита не сдержалась — ей-то казалось, что Миро совсем не медлит, а просто летит в Управск, к невесте:

— Что, Миро, не терпится скорее свадьбу сыграть?

И снова Миро рассмеялся в ответ — мало ли что девушка скажет!

— О чем ты, Люцита? Я же невесту с детства не видел. Может, посмотрю на нее — и испугаюсь.

— А если не испугаешься — женишься?

— Может, и женюсь. А тебе-то что? Разве у нас с тобой что серьезное было?

Люцита замолчала. Как больно! Господи, помоги сдержаться, не заплакать, не закричать, не прокусить отболи губу:

— Для тебя, может, и не было. А для меня — было.

Миро почувствовал, что тут уж лучше не шутить. И замолчал. Не зря говорят старики, лучший способ говорить с женщиной — это молчать.

А Люцита уняла цыганскую гордость и осторожно так спросила, не спрашивая:

— Я думала, я тебе нравлюсь…

— Нравишься, Люцита, нравишься, — не удержался Миро. — Только жениться я пока не хочу. Будь моя воля — я бы вообще об этом не думал.

— Ну и откажись от свадьбы. Или ты боишься сказать отцу?

— Рано еще шум поднимать. Приедем, тогда и разберемся, что к чему…

Раздался зычный крик Бейбута: «Зде-е-есь!»

Театр-табор свернул с дороги, чтоб остановиться на ночь. Место, как всегда, выбрали самое удачное. Полянка ровная, аккуратная, рядом — лесок, совсем недалеко — ручеек, текущий к Волге. В десяти минутах быстрого шага — деревенька, в которой наверняка можно что-нибудь найти, нагадать или выменять.

За пятнадцать минут цыганская колонна превратилась в табор. И только тогда Бейбут позвал Миро, на очередной, как он это называл, «очень сильно важный разговор». С каменным лицом и тяжелым сердцем Миро вошел в отцовский трейлер. Небось снова будет говорить о свадьбе. А что, если опередить его?

— Папа, давай только о свадьбе — ни слова.

— Что значит «ни слова»? Почему?

— Потому что я не уверен… И не обязан…

— Как «не обязан»? А я тебе говорю: обязан!

— Из-за чего?! Из-за этой детской помолвки? Отец, но это же несерьезно.

— Что значит — несерьезно? Мы к Баро не в детские игры играть, а свататься едем.

— А моего мнения ты уже не спрашиваешь? А что если она…

— Что «она»? Она единственная дочь Баро! А сыновей у него нет!

— Ну и что?

— А то, что ты сначала — ее муж, а потом, глядишь, преемник самого Зарецкого!

— То есть, чтобы породниться с бароном, ты приказываешь мне жениться?

— А тебе этого мало?

— Нет, отец, мне этого много! А что если она сама не захочет? Что тогда?

— Мы десять лет назад с ее отцом по рукам ударили. Какой же он барон, если не сдержит свое слово?

— Ну хорошо — сдержит. Сдержит… Но отец! Отец! Неужели ничего нельзя изменить?

Последние слова Миро выкрикнул с такой болью, что Бейбут немного смягчился:

— Пойми, Миро, я хочу только добра — и тебе, и всему нашему роду. Ты об этом подумай, о своей ответственности перед всеми нами.

— Да я думаю, отец. Думаю…

Увидев, что сын чуть размяк, Бейбут вновь пришпорил разговор:

— А думать, сынок, нечего. Девчушкой она была хорошенькой, думаю, и сейчас ничего. И я уверен: Баро воспитал ее как надо. У тебя будет хорошая и послушная жена.

Бейбут присел, занялся делом — начал чистить трубку, всем своим видом показывая: «Молодец, сынок! Я так и знал, что мы с тобой всегда найдем общий язык».

Да, нелегко переговорить Бейбута. Миро вышел из трейлера, хлопнув дверью. Достаточно громко, чтоб отец понял — он недоволен разговором, очень недоволен. Но не так сильно, чтобы это можно было посчитать знаком неуважения к старшему. Или того хуже — началом большой настоящей ссоры.

Глава 2

В двадцати четырехстраничном энциклопедическом словаре-справочнике «Кто есть кто в управском бизнесе» (Издательство «Леон Хачатурян и сыновья», 2005) Астахов Николай Андреевич шел под первым номером. Получилось так, во-первых, по алфавиту, во-вторых — по жизненной правде. Да и Леончик, старый приятель, давно пообещал: «Коля, друг, даже если у нас какой-нибудь Абраменко заведется, я тебя все равно первым поставлю! Не потому что друг, а потому что так — справедливо!» Николай Андреич в ответ только рассмеялся. Хотя, чего там скрывать, ему было приятно, что в Управске к нему хорошо относятся. Насколько вообще могут хорошо относиться к деловому человеку, приходившемуся кому начальником, кому — конкурентом. При всей своей бульдожьей, борцовской хватке (кандидат в мастера спорта по вольной борьбе, между прочим), Астахов никогда не подличал и слово свое держал. Поразительное чутье всегда подсказывало ему, куда в какой момент стоит вложиться, чтоб получить наибольшую прибыль.

Повезло ему, в общем-то, и с женой. Тамара — умница, красавица. И в астаховской империи верный помощник, и в спальне — теплый огонек, всегда согреет. (А что было в его жизни грустного до Тамары, он старался не вспоминать.)

Но вот сын…

Упустил его отец, упустил. Недоглядел, слишком понадеялся на женское воспитание. Вот и вырос Антон в чем-то жесткий, как бизнесмен, в чем-то мечтательный, как девушка. Тесто с гвоздями! По отдельности набор полезный, а все вместе — ерунда какая-то…

Но дружить Антошка умел. В институте, в самарском нархозе, познакомился с отличным парнем, Максимом Орловым, в общаге поселились вместе. Просто неразлейвода. Максим и в Управск часто в гости к Астаховым наезжал. Николай Андреич опытным деловым взглядом сразу приметил: парень — золото, и деловой, и верный, и честный. Как только мальчики вуз закончили, сразу же взял Орлова в свою структуру. Оплатил проживание в гостинице, по всем должностям провел, начиная с рабочих. Нигде Макс не сплоховал и очень быстро стал одним из управляющих.

Эх, кабы Антон такой был. Да чего там мечтать! Работать надо!

И только собрался Астахов вызвать в офис Максима, как жена пришла. Сегодня вроде не злая.

Но и недобрая.

— Коля, — с места в карьер начала она, — нам надо поговорить!

— Томочка, у меня ж совещание…

— С кем? С Максимом? Вот об этом мы и будем говорить. Макс, конечно, парень хороший. Но я не понимаю, почему ты только ему доверяешь, а не нашему сыну.

Завелась!

— А потому, дорогая, что наш сын — балбес и бездельник! Ты помнишь, чем закончилась его работа с ларьками фаст-фуда? А магазин канцтоваров? А агентство недвижимости? На него же ни в чем нельзя положиться!

— А на Максима, значит, можно?

— Да.

Тамара почувствовала, что муж начинает злиться. Отложила кнут в сторону, перешла к пряникам.

— Коленька, хороший мой. Да, наш сыночек ошибся разочек. — Женщина сама рассмеялась неожиданно сложившейся рифме, Астахов тоже улыбнулся. — Поверь, я поговорила с ним. Как мать. Антон хочет взяться за ум, но ты же не даешь ему никакого шанса! Коля, пожалуйста, будь объективен.

— Ладно, я попробую, — сказал Астахов и вызвал Максима, ожидавшего в приемной.

Но тот пришел не один, а с Антоном. Ясно — это Тамара постаралась. Елки-палки, он же как раз обещал Максу премию выдать. Нехорошо давать деньги при всех. А с другой стороны, пусть Антон смотрит и кумекает: у отца получает тот, кто работает. Да и Тома всегда отчитывала его, что сыном мало занимается. Вот, нехай понаблюдает за педагогическим процессом.

— Привет, мужики, — Астахов крепко, по-борцовски поздоровался с Максом и Антоном, потом повернулся к Максиму. — Макс, я оч-чень доволен твоей работой, вот тебе премия. Бери — и на сегодня свободен. Ну, разве что в обед заглянешь в 5-й микрорайон, на стройку. Там с бетоном какие-то странные затыки.

— Спасибо, — Максим взял конверт с деньгами. И, попрощавшись, ушел.

Тамара кривовато улыбнулась, сказала, как бы шутя:

— Отец, а почему бы нам и Антону премию не выписать?

— Обязательно выпишу, — в тон ей ответил Астахов. — Если он все сделает, как надо.

Из недр стола Николай Андреич извлек второй конверт, потолще первого, с пришпиленной к нему бумажкой.

— Антон, вот здесь написаны адрес, номер кабинета и имя человека, которому надо передать этот конверт. Чаев Евгений Анатольевич. Взамен ты получишь от него документы. Понятно?

— Понятно. Только… может, я его с водителем передам. Или с курьером?

— Нет, Антон, я вижу, тебе непонятно. Это. Очень. Важные. Документы. От них зависит весь мой бизнес. Поэтому я доверяю их тебе. А не водителю. И не курьеру.

— Спасибо за доверие, папа.

Антон старался сказать это искренне. Но получилось не очень. Кисловато как-то.

— Пока, пап, пока, мама, — Антон вышел из кабинета.

В астаховском сердце тревожно кольнуло. Ой, не к добру вот это «спасибо за доверие». А с другой стороны — должен же сын хоть когда-то повзрослеть!

Астахов развернулся к Тамаре:

— Ну что, довольна?

— Да. Ты молодец. И он — молодец. Вы у меня оба молодцы… Ой, мне пора. У меня еще дела в автосервисе. Не скучай. Пока.

Чмокнула в щечку и убежала.

А Николай Андреич принялся за бумаги, глуша не унимавшуюся тревогу. Ничего не оставалось, кроме как накричать на самого себя: «Все! Хватит! Успокойся! Что сделано, то сделано…»

Тамара быстро спустилась по лестнице, легко запрыгнула в машину, захлопнула дверцу, закрыла окно. Набрала на мобилке привычный номер. Нет ответа. Набрала другой:

— Алло! Автосервис? Мне управляющего. Как «кто его спрашивает»? Вы что, не научились узнавать голос директора по телефону? Найдите! Срочно…

Но нашли не так уж быстро. Впрочем, Тамара ждала спокойно — тариф безлимитный.

Наконец ответили:

— Алло, Игорь Носков слушает.

— Игорь? Здравствуй, это ты? Игорек, это я. Привет. Ну и где ты?

— Угадай.

— А почему мобилка не работает?

— Так ведь шум у нас. Что так долго не звонишь?

— Пришлось задержаться с моим благоверным.

— Проблемы?

— Нет. Ничего особенного. Как обычно. Я уже выезжаю.

— О'кей, давай побыстрее.

— Ладно. Пока. Целую.

Тамара откинулась на спинку машины, вытянула ноги. Горячая волна прошла по телу. В висках застучал сладкий метроном. Так не бывает. Сколько лет она встречается с Игорем — больше двадцати. И каждый раз — как первый… Казалось бы, пора остыть. Но не получается.

Тамара включила зажигание. Тронулась. Дала по газам. И тут же встала в пробку, что для Управска — редкость.

Вот черт! Бетономешалка вляпалась в столб. Так вот чего там, на 5-м микрорайоне «затыки». Ладно, придется в объезд… А Игорек — пусть подождет, горячее будет.

* * *
Широка душа цыганская, как степь. Ни в чем ни меры, ни края. Кочевать так кочевать. А уж останавливаться так останавливаться.

Какой же дом отгрохал себе Баро в Управске! Так просто и съел бы глазами — как торт нарядный. Колонны, башенки, цветы каменные. Два этажа, да еще с подвалом и мансардой. И (гордость Баро!) над домом всем — скульптура, три льва. Герб Индии — родины цыганской.

Попалась как-то Баро монета индийская — рупия (почти что рубль). Там он и увидел львов этих. И тут же велел в возводимый дом их пристроить. Правильно получилось. И символично: цыганскому барону — царя зверей. Решая вопросы важные, Баро всегда мысленно советовался со львами. И в разное время суток, в зависимости от того, как падал на них свет, солнечный или лунный, они то улыбались, то хмурились. А иногда даже казалось, будто негромко, по-кошачьи урчали. Ромалэ шутили, что в этом доме даже домовой — и то, наверно, в виде льва ходит.

Рядом осели другие цыгане. Ближе всех старый друг Баро — весельчак Сашка. И это не случайно. Восстановив зубчановскую ферму с несчастными коровами (то есть теперь уже, конечно, счастливыми), цыгане за лошадей принялись. Общую конюшню построили рядом с баронским домом. А лучший конюх, ясное дело, Сашка. Рыч тоже рядом поселился. Потому что крепкий парень из него получился — отличный охранник (в управском бизнесе, как и во всем российском, без крепкой охраны — никак). Ну, и другие тут же, только чуть поодаль. Так с помощью Цыганской слободы Зубчановка сделала свой решительный шаг навстречу Управску. И растворилась в нем.

И только кузнец Халадо с женой Грушей чуть поодаль разместились. Так ведь он другой немного, мастер-жестянщик, кузнец, целыми днями стучит по железу, мастерит чего-то, чинит. Оттого и жить приятнее на отшибе. Чего зря людей шумной работой беспокоить? Хорошо кузнецу — работай себе спокойно. А вот Груше плохо. Скучно — с Халадо-то сильно не повеселишься. Бегать к друзьям и подружкам далеко приходится. Да и на работу — не близкий свет ходить. Трудилась-то Груша в доме Зарецкого — помогала Баро с Кармелитой по хозяйству. А как иначе?..

Ведь жена Зарецкого — Рада — умерла при родах. Погоревав, Баро закрыл свое сердце наглухо. С трудом, но закрыл. С трудом, потому что откуда-то из самых потаенных уголков души всплыла старая любовь, которая, как серебряная уздечка, не ржавеет. Но нет, нет, справился Баро с собой, справился! Осталась в сердце лишь любовь к дочке.

Тростиночка Кармелита тем временем выросла в красавицу, глазастую, гибкую, непокорную и неуловимую, как огонек или ручеек. В школе отучилась. Там десять лет просидела за одной партой со Светкой Форс. Та (хоть и гаджо) стала ее лучшей подружкой. Благо и дом Форсов рядом со слободой. А вслед за дочками отцы подружились. Баро даже предлагал Форсу перейти в его бизнес помощником. Но Форс сказал, что не может бросить своего босса Астахова, хорошо известного в деловых кругах Управска. После таких слов Зарецкий зауважал его еще большей если что и заслуживает в этом мире уважения, так это верность!

В общении, кстати, нашли Баро и Форс много общих качеств. Скажем, оба своих имен не любили. Зарецкий вот тоже по-настоящему Рамиром звался, но предпочитал, чтоб его назвали Баро, по-цыгански значит — главный. А Форс был Леонидом. (Но форсу, честно говоря, в нем все же было намного больше…)

И вот однажды весной пришла к Баро весточка: мол, старый друг его Бейбут очень хочет этим летом со своим театром-табором в Управске поработать. И заодно решить другие важные вопросы. Что за «важные вопросы», Баро сразу понял. Кармелита совсем уж большая — восемнадцать лет, можно сказать, переросток. Пора, пора к свадьбе готовиться, дрэвца от сватов принимать. Оттого велел отец дочери выкинуть куда подальше эти ужасные гаджовские джинсы (по цыганским законам, для девушки совершенно неприличные) и сидеть дома. Ждать.

Но тут нестыковочка вышла. У Светки день рождения. И не где-нибудь, а в «Волге», в лучшем на всей реке (а может, и во всей России) ресторане. Лучшим он был, конечно же, не по кухне (хотя кухня тоже неплоха). А по виду, открывавшемуся из его окон. В обе стороны — Волга (и уже без кавычек) с ее рукавами да лесистыми островами.

Кармелита быстренько собралась. Оделась так, чтобы Рыч, сидевший у ворот, не заподозрил, что она на торжество, в ресторан едет. Но с другой стороны, так, чтобы в ресторане этом не стыдно показаться было. И только девушка собралась вырулить на своей малолитражке за ворота, как показалась солидная машина отца. Вот черт! Не успела!

Баро резко тормознул, так что пыль поднялась столбом, и показал Рычу жестом, чтоб тот закрывал ворота. Его походка не предвещала Кармелите ничего хорошего. Рамир молча открыл дверь ее машины, схватил дочку за локоть и не грубо, но по-отцовски решительно повел ее в дом. Довел до спальни и, толкнув в центр комнаты, грозно сказал:

— Снимай штаны!

Кармелита вспыхнула возмущением: «Неужто хлестнуть хочет, как ребенка-несмышленыша?»

— Папа! Да ты что! Я просто хотела сходить с друзьями в «Волгу». У меня… у Светки… у нас… день рождения!

Ничего не ответив, Баро полез в комод, начал рыться в ящиках.

«Нет, ну нормально? Роется в личных вещах взрослой женщины!»

— Папа! Что ты делаешь?

— Я сказал, снимай штаны, — строго повторил Баро.

Он открыл очередной ящик комода и наконец-то нашел в нем цветную цыганскую юбку, достал ее и запустил ею в Кармелиту.

— Надевай юбку. Сегодня вечером у нас будут гости, из табора. Я хочу, чтоб ты оказала им уважение. Мне стыдно будет, если ты появишься перед ними в таком безобразном виде, как сейчас.

— Вечером? Сегодня? Но ты не говорил, что они приедут именно сейчас.

— Я сказал тебе быть дома — этого достаточно.

— Ну уж нет, папа. Меня друзья ждут в ресторане, Света… Ты понимаешь, что у нее день рождения? Ну почему я должна встречать каких-то твоих гостей? Я к ним чуть позже приеду. И окажу уважение.

— Ай? Чячё? — с издевательским смехом переспросил Баро. — Какое одолжение! Она к ним позже приедет… Да это твой жених и его отец!

— Кто?! — Кармелите показалось, что она ослышалась.

— Жених! Миро! И Бейбут — отец его!

Кармелита рассмеялась, но, в отличие от отца, не издевательски, а совершенно искренне:

— Какой жених?! Сопливый пацаненок, катавший меня на лошади? Он был моим женихом в детстве! Я… я… даже не знаю, как он выглядит!

— Это неважно. Я тоже до свадьбы не знал, как твоя мать выглядит, а потом полюбил ее всем сердцем. — При воспоминании о Раде Рамир смягчился, успокоился, гнев сменился грустной усталостью. — Главное, что он твой жених. И хватит разговоров. Я просто хочу, чтобы ты встретила его, как положено.

— Но папа… — сказала Кармелита тоже уже без прежнего напора.

— Все. Прекрати. Ты останешься здесь, со мной, в нормальной цыганской одежде. А Свету мы потом вместе поздравим. Так, что стыдно не будет! Да, и вот еще что…

Баро достал из кармана браслет. Он показался девушке ужасно знакомым, но она не могла вспомнить, где и когда его видела…

— Это браслет твоей прабабушки. Мать умерла, поносить его не успела. Я хочу, чтобы он был на тебе.

Ты представляешь, что значит для меня эта вещь? Береги его, это святыня, — и надел браслет на руку Кармелиты. — Переодевайся и сиди в своей комнате…

— А…

— Выйдешь тогда, когда гости приедут.

Баро вышел из комнаты, закрыв дверь на ключ.

Кармелита скомкала юбку, хотела в сердцах бросить на пол. Потом передумала и пошла к зеркалу примерять ее, прямо поверх джинсов. И подбирать к ней бусы, заколки, браслеты…

Эх, цыганская кровь!.. Через полчаса трудно было поверить, что эта девушка может носить что-то еще, кроме цыганской одежды. Какие джинсы, какие кроссовки?! Точены туфельки, цветаста юбка, блузка, украшенья в тон. От Кармелиты нельзя было отвести глаз, как от костра. И берегись каждый, кого обожжет этот огонь!

Девушка смотрела на себя в зеркало. И такая нравилась себе все больше. Нет, отец все же в чем-то прав. Цыганка должна быть цыганкой.

Вот только — сидеть взаперти…

Кармелита гордо вскинула голову. Со словами «Извините, друзья» сбросила с кровати горку плюшевых игрушек. Сорвала покрывало, простынь, достала из пододеяльника одеяло. И начала из всего этого подручного материала мастерить веревочную лестницу.

Через десять минут все было готово. Кармелита вышла на балкон. Хорошо-то как, что ее комната не с фасадной стороны, а выходит на задний двор. Тут и на лес полюбоваться можно, и из дому сбежать при случае…

Кармелита привязала веревку к перилам балкона. Ловко спустилась по ней (вот где пригодилось почти что мальчишеское детство!) и, таясь, побежала в конюшню. Опять же зашла с тыла. У входа в конюшню послышался какой-то шум. Это, наверно, Сашка зашел, да похоже, не один. Ничего, не страшно — похозяйничают да уйдут.

Кармелита залезла в конюшню через оконце. Звездочка обрадовалась — забеспокоилась, зафырчала.

— Тс-с-с! Тихе! Звездочка, хорошая моя, тихо, подожди немного.

Но прошла минута, вторая, третья, десятая… А шум только усиливался. Да что ж там можно делать у входа?

И вдруг совершенно отчетливо послышалось:

— Помоги мне раздеться.

Голос женский. Но чей?

Груша! Жена кузнеца-жестянщика. И она к Сашке бегает!

«Ну, это надолго, — подумала Кармелита. — Ждать нечего. Они, да еще и в таком виде, мне не преграда!»

Девушка вывела Звездочку из стойла и решительно пошла к выходу.

Сашка и Груша так увлеклись друг другом, что заметили ее в самый последний момент.

— Вы чего это тут? — с самым невинным видом спросила Кармелита.

— Мы? Ничего, — невинно ответил Сашка, привычно ловко застегивая пуговицы обеими руками. — А ты чего здесь?

— Мне лошадь нужна. Покататься хочу. Да вы не волнуйтесь. Сидите, сидите. Я сама все сделаю.

Груша тем временем спряталась за Сашкину спину. Цыган почесал в затылке:

— А… А отец тебе разрешил?

— Какая разница?

— Как — какая? Без его разрешения нельзя. Он сказал.

— Это моя лошадь, папа мне ее сам подарил. И никакого разрешения мне не нужно. Ты, Сашка, просто считай, что меня не видел. И я буду считать, что не видела — ни тебя, ни Грушу, — сказала Кармелита и задними дворами вывела Звездочку в переулок. И уж там ловко вскочила на нее.

А дальше — только их и видели. И отец, и Рыч, и Сашка с Грушей…

Глава 3

Табор собрался в дорогу. Люцита села в «газельку». Мамы все не было. Миро тоже где-то черти носили. И тут Люцита разревелась. Она давно так не плакала. Последний раз — в детстве, когда до кости порезала ногу о разбитую бутылку. Эх, найти бы сейчас ту бутылку и резать себя, резать, резать. Может, тогда стало бы легче. Хоть чуть-чуть.

Объявилась мама, присела рядышком. Помолчала. А когда дочь немного проплакалась, спросила:

— Что случилось? Миро?

Люцита молча кивнула головой, утирая последние слезы.

— Что говорит?

— Говорит, не хочет на ней жениться.

— Милая, глупая… Так что ж ты плачешь?

— А то, что Бейбут его все равно заставит!

— Э-э. В закрытый рот муха не влетит и змея не вползет. Если упрется — не заставит. Он эту девчонку и не видел еще, а ты уже с ума сходишь. Может, она вообще уродина! Помню я ее в детстве — ничего особенного…

— А если нет?

— А хотя бы и нет, — сказала Земфира, обнимая дочку. — Какая бы она ни выросла, а красивее тебя точно не стала. Ты у меня первая красавица на всей Волге. Ты только… верь в себя, и будь посмелее. А вот и он идет! Я пойду, в задний салон пересяду. А ты поговори с ним. Будь гордой, не унижайся, но спроси по чести!

…Ехали уже минут десять, а Люцита все не могла начать разговор. Легко сказать «Будь гордой», когда сердце велит упасть, обнять эти ноги, запутаться в них, не отпуская, никуда, ни к кому…

Выехали с проселочной дороги на асфальтовую. Вдалеке показался Управск.

Люцита наконец-то решилась:

— Миро, а ты помнишь?.. — и снова замолчала.

— Помню. Помню. Я все помню! — весело ответил Миро.

— Что ж ты помнишь? Как легко ты все забыл! Конечно, богатенькая невеста, дочь барона… А как же я? Миро… — Эх, плохо сказала, плохо, по-бабьи: и не гордо, и обидно.

Миро с ходу разозлился:

— Не дави на меня, Люцита. Я тебе повода не давал. Женюсь на ком захочу, и тебя не спрошу.

— Мишто! Понятно! Так вот как все просто…

— Да нет же! Все не просто. Отец мне объяснил, как это важно для всех нас.

— Для кого — для всех? Мне это не нужно!

— Из наших… мы, наверно, последние так кочуем… по-старому. Устал отец. Да и другие тоже. А раз это нужно для табора, для всех, значит, я женюсь. Даже против своего желания! — и напоследок не удержался, обидел: — И уж тем более — против твоего!

Люцита истерически хохотнула:

— Ну и ладно. Красивый ром, расскажи лучше, как же ты встретишься со своей невестой? Обнимешь ее? Поцелуешь?

— Может, и поцелую. А почему бы и нет, если красивая…

— А вот почему!

Люцита вцепилась в руль, выворачивая его то в одну сторону, то в другую. А левой ногой нажала на газ.

Миро, не ждавший такого, закричал:

— Куда?! Руль! Отпусти руль! Убери ногу!

Но Люцита вцепилась дикой пантерой — не оттолкнешь, не оттащишь. «Газель» начала выписывать на дороге размашистые пируэты. Все таборные, ехавшие сзади, переполошились — что там с Миро случилось?!

А чужие машины просто остановились, как вкопанные, от беды подальше.

Миро с Люцитой боролись за руль молча. Их тела, руки, ноги переплелись, как у любовников. Как же она любила и хотела его в этот момент. Вот так бы хорошо умереть, сплетясь и не отдавая его никому!

Тамара выехала на край Управска. До Игоревой заправки оставалось всего ничего. Светофоров тут было мало, но один ей все же попался. Да, ничего. Скоро, скоро, совсем скоро она увидит Игоря. Скорей бы зеленый огонек…

Миро успел заметить: впереди показался светофор. Зеленый. Нужно успеть проскочить на него. Но нет, нет, не получается! Желтый… Красный! Что там за машина? Кто в ней? Неужели он не видит, что тут с «газелью» творится?!

Зеленый! Тамара тронулась с места.

Нет — не видит! Уже тронулся. Нечеловеческим усилием Миро мотнул руль вправо, избегая самого тяжелого столкновения.

Тяжелый удар. Машину завертело. Куда ее несет? Кому навстречу? Не долбанет ли еще кто сбоку? Мысленно прощаясь со всеми, Тамара подумала о двух мужчинах. Сначала об Антоне, потом об Игоре…

* * *
Крепко разгневался Баро. Мало того, что дочь единственная от рук отбилась. Все делает, чтоб перед гостями его позорить!..

Так тут еще и эти двое!

Сашка — бестолковщина, шалапут. Пес старый. Какой был, таким и остался! Легче нового родить, чем старого отмыть!

И Рыч, конечно, тоже хорош. Редкий экземпляр! Охранник? Нет — мешок муки!

— Для чего я вас держу? Вы, два здоровых мужика, не могли удержать одну девчонку! Как она могла уйти?

— Она спустилась по простыням с балкона, забралась в конюшню, а оттуда уже вылетела, как черт в юбке.

— А ты, стало быть, весь ее путь отследил и записал. Молодец!

Смешливый Сашка не удержался, хохотнул — прыснул в ладонь. Рамир рассвирепел еще больше:

— А ты, ром Гы-Гы, куда смотрел? Как она могла взять лошадь?

— Ну что я мог ей сказать? Э-э… Она меня и не слушала…

— Как не слушала? Кто на конюшне хозяин — ты или она? Ты на своем месте за все отвечаешь, так? Или не так?

— Ну, так…

— Нет, не так! Поедешь на набережную, будешь там отдыхающих за деньги катать!

— Как — на набережную? Я ведь главный конюх!

— Ничего, там побудешь. Назначаю тебя главным конюхом всей набережной.

Сашка, хоть и обиженный, опять хотел рассмеяться, но удержался.

Баро, тем временем, занялся Рычем:

— А тебя… хорошо было бы в подвале запереть, чтоб о работе своей подумал. Но некогда. Вызови кого-нибудь еще из охраны — и живо за Кармелитой. Ресторан «Волга». Думаю, она там.

— Так она же поскачет напрямик, по бездорожью. Как мы ее на машине догоним?

— Догоните! А не догоните — из-за столика вытаскивайте!

— Ясно. А если сильно заупрямится?

— Заупрямится — силой оттуда тащите! Я разрешаю.

* * *
Антон сидел в своем доме, в гостиной, и горевал. Отец странный какой-то, относится к нему, как к неродному. Ни пожить не дает, ни погулять, ни поработать. Чуть что не так, самый маленький напряг — таких люлей выписывает!.. Хорошо хоть мамка заступается. А то б совсем плохо было.

Но Максимка, Максим, дружок старый, как в гору пошел! Как альпинист прямо. И премии все ему. Кажется, вчера еще был рабочим, а сегодня уже во всех делах — первый зам. Ну, может не первый, но один из первых. А ведь не сын. Так, приблудный — Антон сам его из общаги сюда вытащил. И на ж тебе — первый помощник! Ну просто первенец.

А настоящего сына — курьером подрядил.

Так что там, в этом конверте? Ну конечно, — деньги. Взятка.

— Взяткам — бой! — провозгласил Антон и вытащил из конверта пять купюр, спрятал их в карман брюк.

Задумался. Но ненадолго. И сказал еще громче:

— Нет, нет, дорогие россияне. Решительней нужно бороться со взяточничеством! — Еще пять бумажек перекочевали из конверта в карман. — Заодно и мне премия. Авансом, правда. Ну, так ведь отец все равно обещал. А мы, Астаховы, слово свое всегда держим!

Скрипнула дверь, послышался голос:

— Антон!

Нормально. Входит, как к себе домой. Хотя что с него взять, с этого Макса, что он знает о доме — в гостинице живет. В следующий раз не забыть бы на ключ закрыть.

— Чего орешь? — Антон торопливо спрятал конверт в барсетку.

— Какие планы на вечер, коллега?

— А-а… Отец дал одно важное дельце. Надо в мэрию сгонять.

— Хочешь, я тебе компанию составлю?

— Конечно, хочу. Но отец сказал, что это поручение лично мне и лично я должен сам это сделать. Лично!

— Понятно… А я вот с бетоном разобрался. И теперь думаю, что мне делать с этим вечером. Отец твой запретил мне сегодня работать. Отдохнуть велел.

— Отдохнуть в одиночку или с премией?

— С премией.

— Дорогой Макс, согласен быть третьим! А для чего еще в мире нужны друзья? Ну что, махнем на «Волгу»? А?

— Даже не знаю. Вообще-то, конечно, хорошо бы развеяться. Но…

— Не понял. Это что, «зажимтрест»?

— Да нет. Просто, ты же знаешь, я по гулянкам не очень…

— Зато я очень. Заодно и обучу тебя основам мастерства. Поделюсь, так сказать, опытом. Готов работать, не покладая рук. А кто еще поможет, как не ближайший друг?! Только вот в мэрию заскочу. И сразу туда. Ну что, друг Макс, по рукам?

— По рукам, друг Антон. До вечера.

Макс ушел. А друг Антон сильно повеселел: «Нет, Макс — все же друг! Дружище! Дружбан! Мега-дружбилище», — глубокомысленно подумал Антон, предвкушая приятный вечер.

Если б еще не эта мэрия…

Мэрия работала в полную силу. Десятки электрочайников и селекторов, компьютеров и маникюрных наборов.

Нужный кабинет господина Чаева (начальника какого-то там департамента какого-то там строительства) Антон нашел быстро. С секретаршей договорился почти сразу. Дверь в кабинет открыл решительно, прикрыл аккуратненько. Чиновник, сидевший за столом, оценил такое уважительное отношение к муниципальному имуществу. Но конверт брать не хотел. Просто, как бы случайно, открыл ящик стола. Антон ловко, как баскетболист, забросил конверт туда. Чиновник тут же открыл другой ящик и достал оттуда папку, не очень пухлую.

— Вот, можете передать вашему папеньке. Здесь все, о чем мы договаривались.

Антон спрятал папку в барсетку, предварительно сложив ее вдвое. Чиновничье сердце не снесло такого отношения к документам.

— Молодой человек, вы это… Будьте поосторожней. Имейте в виду, что документы эти сугубо конфиденциальные. Их никто не должен видеть.

— А я и не собираюсь их никому показывать.

— Я не об этом. Осторожней, в смысле… Ну, в общем… Этот участок… В общем, в него входит и старое зубчановское кладбище, заброшенное, говорят. Но все равно в интересах вашего отца, чтобы об этом раньше времени пресса не пронюхала. Или еще кто-нибудь. Вы меня понимаете?

— Понимаю. Договорились. Я это отцу передам. А не корреспондентам, как хотел сделать раньше.

Лицо у господина Чаева вытянулось перпендикулярно столу. Антон понял, что тут необходимо пояснение:

— Шутка.

Вот теперь все стало на свои места. Прощаясь, улыбались.

* * *
Аварийная карусель, крутившая машину, остановилась. Тамара вцепилась в руль так, что сломала несколько ногтей. Но это была наименьшая потеря из всех возможных. Радостная мысль «Жива! Жива!» сменилась неизбежным «Где этот гад?». Тамара вышла из машины. Посмотрела на вмятину. Повреждение было намного меньше того ужаса, что она испытала.

Навстречу бежал водитель «газели». Похоже, цыган. Ну конечно… наверно, пьяный. Ну, сейчас он получит!

— Ты что, ослеп?! Не видишь, куда прешь?!

— Девушка, я заплачу за ремонт…

После «девушки» Тамара немного смягчилась. Но не настолько, чтоб совсем успокоиться:

— Да что ты мне заплатишь?! Ты знаешь, сколько это стоит?!

Вслед за одним цыганом к месту аварии подбежал весь табор.

Тамара внутренне поежилась — сейчас еще обворуют. Хотя нет, пусть только попробуют. Я тут не кто-нибудь, я — госпожа Астахова…

И тут среди прочих Тамара увидела цыганку, ту самую, которую так боялась увидеть все эти годы…

Тамаре показалось, что у нее внутри все похолодело, как в рекламе жвачек с освежающим эффектом. Из оцепенения ее вывела одна мысль: «Бежать! Бежать! Бежать!»

Она даже успела что-то сказать. Кажется — «Я с тобой еще разберусь!». Но по-настоящему Тамара пришла в себя, только подъезжая к автозаправке Игоря.

В кабинет к нему вбежала с пылающими щеками.

Он, правда, понял это по-своему. Закрыл дверь изнутри и чуть было сразу не завалил ее на стол.

Тамара оттолкнула его. Крепко, но так, чтоб не обидеть.

— Игорь! Да погоди же! Ты не понимаешь, мне сейчас не до этого. Никак не могу отойти. Я в аварию попала.

Игорь приоткрыл жалюзи, просмотрел на машину, присвистнул:

— Да, баксов на 700–800. Но ты же жива?

— Да жива. Но меня до сих пор всю трясет.

Игорь налил минералку, протянул стакан:

— Бедненькая…

— Ты не представляешь, что мне пришлось пережить. Сначала удар, потом эти цыгане.

Тамара выпила воду одним глотком.

— Я так испугалась, что просто сбежала.

— Почему? ГАИ бы вызвала. Да еще и Петру Степановичу можно было бы позвонить. Он бы распорядился, чтоб их на всю катушку… Операция «Анти-табор-2»!

— Нет. Я не хочу с ними связываться. Я их видеть не могу!

— Ну, пожалуйся муженьку. Он человек влиятельный, надо будет — выкинет их из города.

— Нет, нет. Он ничего не должен знать о них. Ни-че-го! Там есть одна цыганка, которую он никогда не должен видеть. Ни-ког-да.

— Почему?

— Потому. Восемнадцать лет я не видела ее. Восемнадцать лет я боялась этой встречи, восемнадцать лет я надеялась, что она никогда, никогда не окажется в моей жизни. И вот она здесь…

— Ах ты, моя загадочная… Ты уже успокоилась? Может, тебя все же можно обнять…

* * *
Ловко Миро с Люцитой вывернули руль. Дамочка на своих четырех уехала. А «газельку» на обочину чуть ли не всем табором буксировали. Особенно Степан, всегда водивший старый автобус (тот, в котором Розаура с детьми ездит), поизгалялся:

— Ай да Миро, ай молодец! Всегда мне говорил: «Степка, не лихачь». Асам аккуратист! Моя «газелька», говорит, совсем новая, ее беречь надо. Сберег, как волк кобылу…

Миро и хотел бы что-нибудь ответить. Так ведь нечего.

Особенно Бейбут расстроился, посмотрел на подрихтованную машину и сказал:

— Эх, Миро, Миро. А еще говорят: цыгану ребенок — что хлеба кусок. От тебя же одни расходы.

— Да, отец, прости. Тут мне придется повозиться…

— Ладно. Хорошо, живы с Люцитой остались… Но я не понимаю, как ты в нее врезался? Ты что, на дорогу не смотрел? Или заснул за рулем?

Миро вспомнил, как Люцита схватилась за руль, как нажала на газ. Но тут же эти воспоминания и прогнал. Он мужчина, он сам довел ее до этого. Сам и ответ держать должен.

— Прости, отец, сам не знаю, как получилось.

— А Баро нас ждет.

— Я отремонтирую все. Тут дел часа на полтора. А Зарецкому позвони, скажи, что мы задерживаемся.

— Ага. Очень красиво. Барон нас ждет. Дочка к приезду сватов прихорашивается. А мы опять задерживаемся. Нет, сынок, бери мою машину и езжай. Если заблудишься, спроси Цыганскую слободу — Зубчановку. А Баро все объяснишь, извинишься от всего табора. Ну, а мы тут починкой займемся.

— Хорошо.

— А заодно и с невестой встретишься… Побеседуешь. Без лишних глаз-то. Понял?

Миро тяжело вздохнул:

— Вот теперь понял.

— Только будь осторожен. На сегодня аварий хватит. Мишто?

— Мишто, папа. Хорошо.

Отцовскую машину Миро вел совсем уж осторожно. Тем более что дорога была непростая. Приволжские холмы, покрытые лесом, резкие повороты. В общем — смотри в оба.

«Эх, Люцита, Люцита, — Миро грустно улыбнулся. — Хотела не пустить меня к невесте. А вышло так, что еще быстрей отправила. Одного, без всего табора. Сейчас, небось, опять плачешь на материном плече. А мне, кажется, уже совсем близко. Где-то за этим поворотом…»

А из-за поворота выскочило что-то большое, яркое. Да что ж такое! Что за день сегодня! Миро дал по тормозам.

«Что-то большое, яркое» оказалось молодой цыганкой в цветастой юбке верхом на лошади. Лошадь вздыбилась, но девчонка удержалась в седле, не упала. Наездница! А какая красавица! С первого же взгляда у Миро аж дыхание перехватило.

Цыганка легко спрыгнула с лошади и пошла к нему ругаться (впрочем, к этому Миро сегодня уже привык):

— Ну, и куда ты так гонишь?! Дороги не видишь? Лошадь мою чуть до смерти не напугал!

Миро вышел из машины. Со второго взгляда и вблизи девушка показалась еще прекрасней.

— Прости, красавица, не ругайся. Цела твоя лошадь. Видишь, в порядке, ничего с ней не случилось.

Миро ласково похлопал лошадь по шее. Та почувствовала цыганскую руку, успокоилась.

Девушка тоже погладила кобылку. Только с другой стороны.

«Надо же, — подумал Миро, — если бы сейчас не было лошади, наши руки соприкоснулись бы…» От этой мысли стало тепло, хорошо, как никогда еще не бывало.

— Ты сама откуда взялась такая? Местная? Со слободы?

— Ну, предположим, да.

— Наш табор сюда едет. Может, как-нибудь и встретимся.

Руки, которыми оба поглаживали лошадь, случайно соприкоснулись. Миро хотел, чтобы это прикосновение длилось как можно дольше. Но девушка, улыбнувшись, спрятала руку за спину.

— Может, и встретимся, ром. Когда-нибудь. А сейчас, извини, мне некогда, — и вскочила в седло.

— А зовут тебя как?

— Меня? — Девушка замешкалась, обдумывая: говорить — не говорить; но потом все же решила сказать. — Груша меня зовут! Груша. Из слободы!

И, погарцевав немного, ускакала прочь. Миро долго смотрел ей вслед, благо там, куда она отправилась, леса не было. Когда девушка скрылась за холмом, Миро грустно опустил голову. И увидел браслет, оброненный цыганкой. Поднял его, рассмотрел. Приложив к губам, едва слышно сказал ему: «Браслет, браслет, помоги этой девушке, когда я верну тебя ей, защити ее, не дай никому обидеть. И, если сможешь, напомни ей обо мне. Пожалуйста!»

В Цыганскую слободу Миро приехал совсем грустный. А уж когда нашел дом Баро, на нем просто лица не было.

Зарецкого он узнал сразу, хотя тот, конечно же, постарел.

Поздоровался почтительно с легким поклоном:

— Здравствуйте, Баро. У нас там машина сломалась. Отец с табором задержится.

— Здравствуй, здравствуй.

Баро обошел Миро, придирчиво его осматривая:

— Так вот, значит, какой ты стал. Ну ладно, пойдем ко мне в кабинет, там расскажешь о ваших бедах, чтоб им, как снег, растаять.

«Хороший дом!» — подумал Миро, увидев дворец Зарецкого изнутри. Вот только мысль о том, что он, может быть, станет здесь жить, вогнала его в еще большую тоску.

А Баро по-своему понял скованность Миро: «Хороший парень, воспитанный, старших уважает! И робеет от мысли, что к невесте приехал. Хороший. Нам подходит!»

— Значит, говоришь, сломались?

— Да.

— Жаль, мне уже не терпится увидеть всех ваших.

— Отец тоже очень жалеет, что не смог сегодня приехать.

— А признайся честно: свататься приехал? Или так решил заглянуть?

Миро смутился, вспомнив о девушке на коне — Груше. Какая женитьба? На лице у него промелькнуло недовольство. И Баро это заметил.

— Ну, чего молчишь? Говори!

— Я еще не решил. Честно говоря, Баро, я не знаю.

— Так вот что?

— Поймите меня правильно. Я еще не думал о женитьбе.

— Ты жениться не хочешь? Или тебя моя дочь не устраивает?

— Нет, я вообще жениться не хочу… Мне кажется, еще слишком рано.

Баро крепко разозлился и едва сдержался, чтоб не взорваться. Сначала Кармелита бунтовала. Но она-то хоть дочь родная. А теперь этот…

Металлическим голосом Баро отчеканил:

— Раньше родители у детей не спрашивали. Женили, и все. Рано или нет — это мы с твоим отцом решим. А не с тобой. Езжай в табор. Скажи ему — я его жду. Утром!

— Хорошо, я передам.

— Пусть явится ко мне, как положено. И ты с ним будь. Все понял?

— Да.

— Больше я тебя не держу. Ступай.

Глава 4

Звездочку Кармелита привязала на краю автостоянки, так чтоб травку пощипать было где. Но под надзором охранников — а то вдруг кто обидит. Или хуже того — украдет. То-то отец заругает — у цыганки лошадь увели!

Потом Кармелита пошла к ресторану, но не по центральной аллейке, а с тыла.

Да, так и есть. Рычи еще два парня из охраны стерегут ее у входа. Эх, ромалэ, хоть бы замаскировались, спрятались. Неужто не знаете, с кем дело имеете — с баронской дочкой!

Подобрав полы юбки, Кармелита незаметно юркнула в ресторан со служебного входа.

А в ресторане «Волга», внутри, Светкино торжество вроде бы началось, а вроде и не начиналось. Есть уже всем хотелось зверски. Но Светка не позволяла начать гулянье и разрушить красоту праздничного стола. Так что приходилось как-то перебиваться, пощипывать — понемногу с каждого блюда.

Особенно трогательно выглядел торт с незажженными восемнадцатью свечами.

Взяв из тарелочки очередную маслинку, Светлана с ожиданием и надеждой посмотрела в сторону входной двери.

Ее взгляд заметили:

— Сколько можно ждать? Свет! Не придет она уже!

— Ну, ребят, давайте еще пять минут подождем.

— Я тоже думаю, что она уже не придет, — послышалось с другого конца стола. — Свет, ну сколько?.. Все. Давай, открываем шампанское, зажигаем свечи…

— Но это же Кармелита! Мы с ней со школы, с восьми лет вместе. Она обещала.

— Света, она одна. А нас много. И мы сидим, гадаем: придет — не придет. Это ее проблема. Все — никаких возражений. Давайте поздравлять именинницу.

И в зале разнеслось раскатистое:

— По-здрав-ля-ем! Happy birthday to you…

Света махнула рукой, сдаваясь.

В одну секунду по-ресторанному пафосный стол стал обжитым и уютным. Рюмки, бокалы, тарелки, рты — все наполнилось разными вкусностями.

А уже в следующую секунду по залу разнесся родной знакомый голос:

— Для моей подруги Светланы…

Все повернулись к сцене, у микрофона, в неожиданно вспыхнувшем луче прожектора стояла Кармелита. Но не в джинсах и футболке, как обычно, а в настоящей цыганской одежде. Светкины гости опешили: вилки с ветчиной и рюмки с водкой застыли где-то на полпути от стола до рта.

— …у которой сегодня день рождения, звучит эта старинная цыганская песня.

Заиграла музыка. Кармелита запела:

Ты лети, лети, кибитка.
Разорвалась золотая нитка.
Да успокой меня.
Домой, да успокоюсь,
за рекою, ой, да за рекою.
Ты гони еще немножко,
по равнинам да по дорожкам.
Я бегу от холода чужого
                      к милому в постой.
Ты забери меня с собой.
Мне надо доли кочевой.
Ты забери меня с собой,
я желаю быть с тобой.
Во время песенного проигрыша в ресторан вошли Максим и Антон. Оба, конечно же, посмотрели не на столы (где свободный?), а на сцену (кто это?!).

Антон пихнул Максима в бок, чуть не отбив ему печень:

— Макс! Гля, какая цыганочка. Класс! Супер!

Проигрыш закончился. Кармелита вновь запела.

Ты лети, лети, голубка,
Сердце бьется, ой, да не на шутку.
Как мириться мне с такою болью,
я не знаю, я, увы, не знаю.
Ты неси, храни, родная,
эту тайну, ночью укрывая,
Ой, да не дождусь тебя с хмельною песней, у костра в степи.
Ты забери меня с собой.
Мне надо доли кочевой…
Со свободными столиками было хуже, чем с музыкой. Антон пошел к администратору, барски-вальяжно назвал его то ли «командиром», то ли «командором», дал хорошие чаевые, чтоб тот разбронировал какой-нибудь столик (про себя при этом скаламбурил: «Вот чаевые от господина Чаева»).

А вот Максим ничего этого не видел. Он вообще ничего в зале не видел, кроме этой девушки. И ничего не слышал. Кроме ее песни.

Наконец-то оба уселись. Места были хорошие.

Песня закончилась. Максим зааплодировал так, что после трех хлопков ладони начали болеть, как обожженные.

Но больше девушка, к сожалению, не пела…

Выпивку и закуску принесли быстро. Не опрокинули и пяти рюмок, как Антон опять позвал администратора. Показал жестом, чтоб нагнулся, и шепотом спросил:

— Слышь, командир, а что это у вас за цыганочка.

Ты бы привел ее к нам, а?

— Она у нас не работает. Чья-то гостья.

— Да ладно тебе, гостья… А ты сделай так, чтобы она стала нашей гостьей.

Администратор заколебался. Антона он знал давно. Парень приходил сюда часто. Хороший человек, не жадный. Если с чем пришел, все оставит. Но Кармелита была с большой компанией. И парни там крепкие — можно по голове огрести. К тому же, девочка, наверно, из Цыганской слободы. А уж если сюда еще и зубчановские нагрянут…

Нет, ну его. Себе дороже станет.

— Как я подсажу ее к вам? Говорю же — она не из наших.

— Командор! Не надо делить девушек на ваших и наших. Они все — мои. Понял?! Что, цыганам деньги не нужны? — Антон достал из кармана симпатичную, толстенькую пачку купюр. — Я ж тебя не обижу. Сделай так, чтобы я ушел вместе с ней.

— Нет, извините, я за это не возьмусь.

Администратор ушел.

Антон развернулся к Максиму.

— Нет, Максим, нуты видишь, что девочка — супер?!

Максим уныло кивнул головой. Он с трудом сдерживался, чтоб не съездить по дружеской башке, маячившей напротив. Но что поделаешь, такой у него друг — тормоза отсутствуют; как перемкнет, не остановишь.

— Антон, не заводись, ладно?

— Макс, посмотришь, мы сегодня уйдем вместе с ней, — и привстал, еще колеблясь: встать — не встать, пойти — не пойти.

— Антон, сядь! Сядь, я тебе сказал!

Но Антон уже встал и решительно направился к чужому столику. Там его прихода никто не заметил. Антону это не понравилось, и он похлопал цыганочку по плечу:

— Surprise, my baby!

Светкин троюродный брат, самый крепкий и солидный из сидевших, привстал с мягкой угрозой на лице и в мышцах:

— Эй, братишка…

Антон его проигнорировал и продолжил свой эротичный полушепот:

— Классно поешь. Только мало. Пойдем к нам в компанию?

— У меня своя компания. А ты иди к своей, — Кармелита не хотела драки, но уже чувствовала, что ее не избежать.

— Наша тебе больше понравится.

Светкин брат встал и выразительным жестом сложил на груди свои пудовые кулаки.

— Она с нами. Ты не понял?

Антон ответил максимально, как ему казалось, интеллигентно:

— Понял. А ты сядь, не пыли! Знаешь, кто я? — и положил руку на плечо Кармелите.

Кармелита сбросила руку и вскочила.

Антон зашелся от восторга:

— Ух, какая темпераментная. Мне как раз такие и нравятся, — и попытался приобнять ее за талию.

Терпение Светкиного брата лопнуло. Он схватил Антона за голову, по старой доброй традиции макнул в салат и отшвырнул в сторону. Падая, Антон завалил столики сразу нескольких компаний. Драка, пропустив этап локальной, практически сразу превратилась во всеобщую.

Антон, порезавшийся о разбитую посуду, выглядел жалко. Макс бросился ему на выручку.

Рыч с помощниками, ожидавший Кармелиту снаружи, заглянул на шум в ресторан. И с удивлением обнаружил свою подопечную внутри, в самом центре драки. Он тут же жестами показал охранникам, чтобы они прикрыли Кармелиту собой и увели ее.

Но тут и Антон, увидев, что Кармелиту уводят, ожил. И весьма решительно бросился к ней. Охранники пошли на Антона. И снова на его защиту героически встал Макс. Рыч набросился на Макса.

В пылу драки никто не заметил, что с Кармелиты упала шаль, а Антон уронил барсетку.

Вдруг кто-то заорал: «Менты едут!» Клиенты, а вслед за ними официанты, бросились врассыпную.

Драка прекратилась сама собой.

Пошел к выходу и Рыч, успевший обменяться с Максом парой крепких ударов. А Макс пошел к Антону, полусидевшему-полулежавшему в одном из углов.

— Мы с тобой еще встретимся, щенок! — прорычал Рыч вдогонку.

— Встретимся, обязательно встретимся, — ответил Максим.

Уходя, Рыч по-хозяйски оглядел помещение: ничего ль не забыли?

Точно! Забыли — вон шаль Кармелиты! Баро еще хвастался — французская. И барсетка рядом. Наверно, кто-то из наших уронил, когда утаскивал Кармелиту…

Антону досталось изрядно. Максим взял его на закорки и потащил к выходу.

…А насчет милиции — это кто-то пошутил. Или просто хотел прекратить побоище. Кстати, с клиентов крепкие официанты успели взять все — и за стол, и за бой посуды.

В общем, отлично посидели!

* * *
Миро сразу нашел табор. Цыгане решили далеко не отъезжать от места аварии. Расположились тут же, на полянке, недалеко от перекрестка.

Починка «газели» потребовала намного больше времени, чем казалось вначале. То есть, возможно, все исправили бы и побыстрее, если б не бесконечные шутки Степана на тему «Одни ломают и убегают, а другие стоят и чинят».

Миро зашел в отцов трейлер. Бейбута не было. Что делать, как жить дальше? Раньше была Люцита, была Кармелита. Больно было обидеть и ту, и другую. А вот появилась прекрасная всадница и в один миг вышибла из мыслей обеих. Так может, хорошо, что она появилась? Говорят же люди, что сердце свое слушать надо. А тут сердце так громко кричит, что попробуй его не услышать.

Задумавшись, Миро закрыл глаза. И не услышал, как вошла Люцита.

— Миро… Миро…

Цыган открыл глаза. Люцита увидела в них боль и растерянность.

— Ну как, съездил к Баро? Невесту повидал? — спросила ревниво.

— Нет, не видел, — ответил Миро, совсем безразлично.

Девушка обрадовалась и этому:

— А я так соскучилась по тебе… так соскучилась… Миро, знаешь, я ради тебя на все готова. Хочешь — буду твоей, только позови…

Миро вздохнул тяжело, глубоко:

— Люцита, говорю тебе, как старший брат сказал бы. Не надо этого. Подстережешь меня, добьешься своего, я первый тебя уважать перестану. И люди осудят.

— Значит, я совсем тебе не нужна…

— Ну почему же не нужна, глупенькая! Нужна! Как сестра, как друг…

— Дурень ты, дурень! Не того я от тебя хочу!!!

— А того, что хочешь, у нас, извини, не получится…

— Из-за невесты?

— Нет, не из-за нее…

Люцита задохнулась от возмущения:

— НЕ ИЗ-ЗА НЕЕ? Так ты успел еще где-то приблудить? Кобель! Черт! — и в бешенстве выбежала из трейлера.

Стало тихо-тихо. Опять вспомнилась Груша верхом на коне. А если закрыть глаза, то вспоминается и мечтается легче.

Но закрыть глаза Миро не успел, вошел отец. Примерно в том же настроении, в каком Люцита вышла (из трейлера и из себя).

— Это Люцита отсюда выбежала?

— Да, — мирно ответил Миро. Господи, хоть бы с отцом не поругаться, отдохнуть бы немного от этих споров.

Но отец, похоже, не оценил его миролюбия.

— Ты что, не понимаешь, что твоя невеста — дочь Баро? Что за шашни с Люцитой? А если они до Зарецкого дойдут?

Миро решил не отвечать. Может, если молчать, ссоры не получится.

— Ты понимаешь? Все! Сегодня посмотрел невесту. А завтра же всем табором едем к Баро свататься!

Ну как тут смолчишь?.. А! Говорить, так уж все:

— Отец, я не хочу жениться на Кармелите. И я сказал об этом Зарецкому.

— Что?! Это Люцита тебя надоумила?

— Да при чем здесь она? Просто сегодня я встретил другую.

— Кого это ты встретил? Кого? Молчишь? Тебе нечего объяснить отцу? Запомни, я эту дурь из тебя выбью!

— Выбивай, убивай, делай что хочешь. Воля твоя — ты старший… А я спать ложусь. Можно?

Бейбут сжал губы и вышел из трейлера, хлопнув дверью.

«Да, с такой жизнью наш трейлер скоро совсем рассыплется», — подумал Миро, засыпая.

Бейбут хотел успокоиться, поиграл с медвежонком (эх, пора, пора внуков заводить!). Потом отошел подальше от табора, походил по придорожному леску… В цыганских байках в таких случаях всегда Лесовик — Лесной батька навстречу выходит. Вопросы разные сложные задает. Одним словом, как сейчас говорят, «наезжать начинает». Да только, видно, распугали люди всех лесовиков, теперь сами друг на друга наезжают. Вот и перестали Лесные батьки цыганам встречаться…

На опушке кто-то развел костер, заметный издалека. Бейбут подошел поближе, пригляделся — да это Земфира. Напевает что-то тихонько.

Сел рядом, подпел. На душе стало легче.

— Бейбут… — отозвалась вдруг цыганка. — Как ты думаешь, Баро меня помнит?

Вот уж не ждал Бейбут этого вопроса, сколько лет прошло. Ответил просто, но честно:

— Не знаю.

— А я ведь помню. Как будто сегодня было, все помню…

— Земфира, ты это… если он не узнает тебя, не вспомнит, не обижайся. Время, годы…

— Это верно…

Опять спели. Красиво получилось. Земфира хотела спросить о Миро, о Люците. Но не стала, ведовским цыганским сердцем почуяла, что Бейбут ничего хорошего не скажет.

Вот и получилось, что говорить не о чем.

А петь — напелись уже.

Разошлись спать. Бейбут — в трейлер, Земфира — в автобус, шатер на одну ночь раскладывать не стала…

Глава 5

По дороге домой Антон был особенно хорош. У таксиста выяснял, где тут ближайшая трасса с девушками. Правда, на трассу Макс его не пустил. Так он в отместку не захотел к дому подъезжать. Настоял, чтоб вышли за три квартала.

Цеплялся по пути ко всем, особенно к девушкам (это ему казалось смешным) и к милиции (а это казалось мужественным). Когда начинала идти кровь, трогал больное место пальцем и пробовал выводить им неприличные слова на всем, что попадалось по пути (это ему казалось и смешным, и мужественным).

Максим одному удивлялся, когда ж это его дружок успел столько водки внутрь опрокинуть. И тут же сам себе все объяснил: пока он, не отрываясь, смотрел на Кармелиту, времени было более чем достаточно.

В комнату Максим хотел провести приятеля тихо. Тем более что свет в окнах был слабенький, авось родители уже спят. Но Антон — молодец, быстро разгадал эти коварные замыслы. Шумел так, что проснулись, кажется, не только родители, но и весь квартал.

В общем, пока дошли до двери, она была уже открыта.

Увидев это, Антон изобразил на лице гримасу, которая, по его мнению, должна была означать: «Мама, папа, я совершенно трезвый. У меня просто хорошее настроение…»

И на это, похоже, ушли последние его силы. Потому как, переступая через порог, Антон позорно растянулся во весь рост и во всю ширь прихожей. И тут же пояснил всем (вдруг кто не заметил или недопонял):

— Я упал!

— Вижу, — сказал Астахов. — Что здесь происходит?

— Папа! Здорово! Я стоп… спот… споткнулся и упал.

— Антоша… — Тамара достала из кармана халата салфетку, присела над сыном, утерла кровь. — Кто ж тебя так?

— Мы в ресторане ужинали… — пояснил Макс. — Там с цыганами подрались…

— Что значит подрались?! А документы? — Николай Андреич оттолкнул жену и сам навис над сыном. — Антон, где документы?

Антон помотал головой и пожал плечами, мол, о чем вы?

Астахов повернулся к Максиму:

— Ты видел у него документы?

— Да. Не волнуйтесь. Паспорт у него вот здесь, в кармане, я проверил. Все в порядке.

— Да нет, не паспорт… — Астахов вновь склонился над сыном. — Антон, где документы?

На этот раз Антон выдавил из себя:

— Не знаю.

И, посчитав свой долг выполненным, заснул.

Астахов обыскал сына. Кроме паспорта и нескольких купюр, ничего не нашел. Лицо его посерело. Николай Андреевич встал, запустил руку себе под халат слева, там, где сердце, помассировал. Набрал полные легкие воздуха. Задержал дыхание и медленно выдохнул, смешно надувая щеки. Сделал так несколько раз, потом сказал для себя, не для других:

— Ладно, утром разберемся. Поищем. Может, они и найдутся. Господи, только б никто их не увидел, только б не увидел.

* * *
Кармелита стояла перед отцом. Рядом, на столе, как вещественные доказательства ее крайнего распутства, лежали потерянная шаль да веревочная лестница. И то и другое — в свернутом виде.

Дочь чувствовала себя виноватой, действительно чувствовала. Было от чего…

— Ты знаешь, что пока тебя не было, Миро приходил? — спросил Баро самым язвительным тоном из всех возможных.

— Миро?

— Миро, Миро… И разве я тебе не велел дома сидеть? Что это за цирковые трюки? — Рамир кивнул на узловатую тряпичную лестницу.

— Папа, я уверена, что…

— Нет, доченька, это я уверен, что меня вся русская рома засмеет. Я просил тебя, чтобы ты жениха, как положено, встретила? А ты?.. Мало того, что ты из дома сбежала, так еще и пьяную драку затеяла!

— Они первые начали!

— Так. Прекрати это детство! Тебе уже восемнадцать! У твоих бабок в такие года по пять своих деток было!

— Но папа!

— Молчи! А где браслет древний, семейный?

Кармелита еще не успела привыкнуть к браслету, и потому лишь сейчас заметила, что нет его на руке.

— Потеряла! А я ведь просил… — Баро чуть не заплакал.

Дочке захотелось обнять отца, успокоить. Но побоялась. Сейчас он к себе не подпустит — прогонит.

Рамир чуть успокоился:

— И забери свои вещи. Вот это, — бросил в ноги веревочную лестницу, — развяжи да постирай. Да сейчас же! И вручную, а не всякими «суперлюксами». А шаль!.. Отец тебе выискивал, дарил. А ты ее, как половую тряпку… — Баро бросил шаль в ноги дочке, из нее вывалилась барсетка. — А это что такое?

— Это не мое. Это мужская барсетка…

— Вижу. Марш в ванную, а потом в комнату! Будешь сидеть под замком — пока не выпущу! И учти — дверь на балкон я уже закрыл.

Кармелита ушла, гордо вскинув голову: гвардия умирает, но не сдается.

Баро повертел барсетку в руках. Позвал Рыча, стоявшего за дверью:

— Эй, Рембо-герой!

— Что, Баро?

— Что это? — спросил Зарецкий, показывая на барсетку.

— Это мужская барсетка.

— Да вы что, все сговорились? Я вижу, что барсетка. Я спрашиваю: чья, откуда?

— Не знаю. Не помню, наверно, впопыхах схватил. Ошибка вышла… Спешили мы очень…

— Рыч, мы не воры. Ты что творишь? Тебя милиция мало таскала в операцию «Табор»?

— Баро! Да выбросьте ее, и всех делов.

Рамир фыркнул:

— «Выбросьте»! Там же чьи-то документы. Жалко человека. Нужно вернуть владельцу.

— Так где же его искать? Теперь-то? Там народу много было…

Баро открыл барсетку:

— Может, визитка есть? Или документы какие… Вот бумаги… Посмотрим, — Зарецкий развернул бумаги, начал читать. И не на шутку увлекся этим занятием.

Рыч стоял молча, ждал его. Баро оторвался от чтения и очень спокойно, слишком спокойно, сказал:

— Иди, Рыч, иди. Я разберусь с этим.

Рыч вышел.

Баро дочитал бумаги. Потом перечитал их заново. И еще раз. И еще.

Охнул. Закатил глаза. Ни к кому не обращаясь, сказал:

— Ничего себе документы… Это не барсетка, это бомба с начинкой.

* * *
Утро наступило очень быстро. По крайней мере, быстрее, чем хотелось бы. Если б не мать, Антон бы вообще не встал с постели. Но она подняла, в душ затолкала. И потом таблетками, рассолами отпоила и погнала к отцу в офис.

А Максим уже ждал его в приемной. Астахов велел, чтоб заходили только вдвоем.

Вошли.

Николай Андреич сделал вид, что не заметил их. Достучал что-то на компьютере, допил кофе.

Лишь после этого поднял голову и спросил:

— Ну… Где документы?

Антон ждал, втайне надеясь, что Максим выручит, что-то умное скажет. Но друг его молчал. Пришлось самому за все отдуваться:

— Я не помню. Я их в барсетку положил и…

— В барсетку?.. — иезуитски переспросил Астахов. — Документам цены нет — а он их, значит, вместе с мелочью в барсетку… Да еще в ресторан с ними поперся… Да еще с цыганами в драку ввязался! Ты… Ты… Ты вообще понимаешь, что в очередной раз меня подставил? Я тебе доверил важное дело. А ты… Ну, напряги свои мозги… Если они есть. Вспомни, где эта барсетка?

Напрячь мозги лучше получилось у Максима:

— Николай Андреевич… Я точно помню — в «Волге» барсетка еще была.

— Уверен?

— Да. Она на столе лежала.

Тут и Антон встрепенулся:

— Точно. Там еще и цыганка крутилась… Она, наверно, и взяла.

Максим заступился за Кармелиту.

— Нет, я думаю, цыганка, — вряд ли. Народу много было. Вообще, нужно пойти в ресторан и там поискать.

— Так, — распорядился Астахов. — Оба, быстро, в ресторан… Все там перерыть. И достаньте мне эту барсетку. Хоть из-под земли, хоть из-под «Волги».

Антон повеселел. Такое развитие событий ему очень даже понравилось. Когда это было, чтоб отец его сам в ресторан отправлял, да еще подгоняя.

В «Волге» никаких следов вчерашнего дебоша не осталось. Антон произвел рекогносцировку на меню. Заказал пивка (два), рыбного ассорти (столько же). И только после этого огляделся вокруг:

— Да нету здесь никаких цыган…

— А ты думал, они тебя ждать будут, — съязвил, что для него непривычно, Максим.

— Конечно! С музыкой, с песней. «К нам приехал, к нам приехал Антон Николаич дорогой! Тоша-Тоша-Тоша, Тоша, пей до дна…» Ну, будем!

Пиво пошло хорошо. А семгочка — еще лучше. Жизнь начала налаживаться. Появилась полная уверенность в том, что процесс поиска барсетки идет в правильном направлении.

Если б еще Максим не нудил!

— Антон, да погоди ты со второй кружкой. Нужно у администратора спросить.

— Не знаю, как ты, а лично я еще не готов к беседе к ним.

— Антон, Антон, у тебя всегда так: то еще не готов. То уже слишком готов…

Нет, положительно — Максим сегодня расшутился.

Хотя в чем-то он прав — пора браться за дело. Где этот командор администратор?

— Эй, мсье командор! Партайгеноссе командир!

Спустя несколько секунд подошел администратор:

— Добрый день.

— Привет! Друг, скажи, пожалуйста, здесь вчера барсетку не находили?

— После вчерашней драки?

— Тут в героической битве барсетка потерялась. Ты случайно ее не видел?

— Случайно видел.

— Прекрасно. И где она? — Администратор не стал отвечать с ходу; для поддержания ритма беседы Антон положил ему в карман купюру.

— Ее цыгане унесли.

— Да?! И где их можно найти? Или по всей России, ай-нэ-нэ, кочевать придется?

— Не знаю. Я вообще-то не из их табора. Езжайте в Цыганскую слободу и там спрашивайте.

Тут уж Антон задумался. Он смутно предполагал, что вести переговоры с зубчановскими будет трудней, чем с командором администратором.

Заполняя паузу, в беседу вступил Максим:

— Думаете, вернут?

— Молодой человек, я и вам объясняю, если вы не заметили. Я не из табора, я из ресторана «Волга». Попытайте счастья. Если повезет — вернут.

— Спасибо.

— Удачи вам, ребята.

Максим посмотрел на Антона. За недолгий срок отсутствия в беседе тот уже и вторую кружку прикончил.

— Все, кончай пить. Поехали к цыганам.

— Эх, брателло! Эту фразу нужно говорить поэнергичней, — сказал Антон и сам без особого энтузиазма, вдруг лицо его просветлело. — Заодно цыганочку там найдем. Едем! Она за мной уже соскучилась. Ух, я ее…

И опять Максиму захотелось дать другу по морде. Что ж за дружба такая…

— Так, Антон… Давай я один поеду. Ты ж устал, небось. И ребра, поди, болят. Давай домой, а? А я уже один справлюсь.

— Не учи меня жить! Ну конечно… Я самое трудное сделал — все разузнал, а ты всю славу себе… Ладно, для друга не жалко.

* * *
Миро проснулся совсем рано. Точнее, сон перешел в то странное состояние, когда вроде бы и спишь, но все уже слышишь, чувствуешь. А вставать не хочется. Потом пришла мысль, что на сердце как-то удивительно легко и свободно, а вчера было плохо. Но тут же, разом, все воспоминания и обрушились: Баро, невеста, всадница, Люцита, Бейбут… Опять стало плохо.

Миро встал, тихонько, чтоб не разбудить отца. Вышел на свет божий. Посмотрел на солнце, сощурился. И сам себя, как кнутом, хлестнул попреками: «Что ноешь, ром? Иль не мужчина? Понравилась девушка, имя знаешь — так ищи, а не плачься!»

И решительно пошел к отремонтированной «газели».

Утро как утро. Халадо проснулся, нащупал спавшую рядом Грушу. Выполнил супружеский долг.

Встали. Груша выполнила свой супружеский долг — позавтракали.

Чтоб не молчать, Халадо завел старую пластинку:

— Мне сказали, что ты вчера опять на конюшню бегала?

— Да кто сказал? Дома я была…

— А ну встань, встань, встань, Груша. Дай я посмотрю в глаза твои бесстыжие!

— Э-э, Халадо, я даю, да не всем. Только мужу. Смотри!

— Опять этому дохлому конюху глазки строила, да?

— Да не нужен он мне вовсе!

— А кто же тебе нужен?

— Муж! Халадо нужен. И никто больше!

Кто-то постучал в дверь.

Вошел молодой красивый цыган. Вежливый. Поздоровался:

— Лачё дывэс!

— Лачё… — хмуро ответил Халадо.

Конечно же, это был Миро. Дом Груши он нашел быстро — ромы подсказали, почему ж не помочь человеку (может, родственник).

И в дом входил смело.

А вот как продолжить разговор, не знал. Где ж искать всадницу? Вот этот ром, наверно, ее отец.

Халадо не выдержал затянувшейся паузы:

— Что надо, ромалэ?

— Я Грушу ищу. Мне сказали, что в слободе только одна женщина с этим именем есть.

Тяжелым, ненавидящим взглядом Кузнец обжег сначала Грушу, потом — Миро.

— Ну и что тебе от Груши понадобилось? «Ревнует, боится за дочку-то. Ну, оно понятно — такая красавица!» — подумал Миро, а вслух сказал:

— Ты не бойся, отец, я с чистым сердцем пришел.

Халадо совсем рассвирепел, развернулся к Груше. Ух, каким же он страшным в такие секунды бывает!

А Груша растерялась, беды ждала от болтливого Сашки-шалапута. А она вдруг нагрянула с каким-то незнакомым красавцем. И ведь сказать-то нечего. Ой, прибьет Халадо, обоих и прибьет. Хоть было бы за что! Так не за что — вот чего обидно…

— Стало быть, ты уже начинаешь молодых кобелей приваживать, да?!

Груша наконец-то встряхнулась, оправдываться начала:

— Да я его первый раз вижу!

— Убью, дура! — Кузнец развернулся к Миро. — И тебя положу, чтоб к чужой жене не подъезжал!

Во всем этом крике один Миро остался спокоен;

— Тише, отец… Я не знаю, о чем ты говоришь. Мне другая Груша нужна, не эта. Вот, посмотри, моя, она еще браслет потеряла. Вернуть хочу.

Все еще горя глазами, Халадо схватил Миро за руку, внимательно рассмотрел браслет. И сразу узнал его. С тремя монетками… Это Зарецких, старинный. Раньше Ляля носила, а как умирала, почему-то отдала его барону, а не дочке своей — Рубине… А теперь, стало быть, Кармелита им разбрасывается.

На душе стало легче — зазря, выходит, на свою Грушеньку набросился.

Халадо широко улыбнулся, отпустил Мирову руку:

— Твоя Груша, парень, в другом тереме живет. Иди, ищи, авось найдешь…

Тут и Груша, успокоившись, съязвила по-бабьи:

— …приключений на свою шею!

— Почему? — удивился Миро.

— Когда найдешь, узнаешь.

— И на том спасибо, — откланялся парень.

«Повезло, — подумала Груша. — Во как с Халадо удачно получилось. Когда такая яростная ревность напрасной оказывается, в измену потом меньше веришь».

Глава 6

Нет, ну что за молодежь пошла! Когда Бейбут встав утром, увидел, что Миро куда-то уехал, он чуть не задохнулся от возмущения. Он всегда метальщиком ножей был, а тут сын его клоуном выставляет. Но делать-то нечего. Нужно к Зарецкому ехать. А что тому скажешь, когда спрашивать о Миро начнет?..

* * *
Так и случилось. Баро сразу заприметил, что Миро с ними не приехал. Поэтому встречал хмуро и на восторженное «Ну и дом у тебя, Баро! Как царь живешь — во дворце…» никак не отвечал. Однако паузу выдержал — вдруг Миро где-то там на улице задержался.

А потом напрямик спросил, глядя глаза в глаза:

— Бейбут, а где же твой сын?

Гость, будто не слышал, продолжал разглядывать дом, щупал ковры, светильники, украшения.

— Где Миро, Бейбут? Я думал, он приедет с вами. Думал, свататься будете.

Бейбут выпрямился и гордо изрек:

— Сегодняшний наш визит, Баро, это не сватовство, а долг уважения к тебе.

— Бейбут, долг принят. Но я бы хотел знать, где твой сын?

— Так… Миро остался в таборе, за старшего. А сватов мы пришлем попозже, если ты не против, конечно.

И в этот момент Кармелита выручила, как бабочка впорхнула в комнату, закружила, здороваясь со всеми. Увидела Рубину. И с визгом бросилась ей на шею:

— Бабушка! Бабушка!

Бейбут перевел дух. Слава тебе, Господи, про Миро забыли немного.

И Баро смягчился. На Земфиру посмотрел, взглядом долгим-долгим, неслучайным:

— Как живешь, цыганка?

— Спасибо, Баро, неплохо.

Рамиру захотелось посидеть, поговорить душевно, по-домашнему, как давно уже ни с кем не сидел. Вот только Рубина мешает (не любил он ее, давно не любил, так же, как и Ляля, только по другой причине).

— Рубина, сходила бы с внучкой в ее комнату. Неужто не видишь, как она за тобой соскучилась?..

Рубина поджала губы, обиделась, но ничего барону не ответила. Хорошо, внучка выручила, обняла за плечи да увела в свою комнату. А там, плотно прикрыв дверь, еще раз крепко обняла ее:

— Бабушка!

— Красавица моя.

— Ой, бабушка, как я рада тебя видеть. Как рада!

— А как я рада, моя хорошая. Сколько тебя не видела… Я ведь все время про тебя думаю. Все время.

— Знаешь что, давай переезжай к нам. И тебе, и мне веселей будет.

— Я бы рада, да твой отец не позволит. Не любит он меня.

— Да я заметила.

— Конечно. Кто ж это не заметит, —грустно улыбнулась Рубина.

— Но почему?

— Да есть на то причины… — вздохнула цыганка. — Кто много прожил, у того на душе много чего…

— А ты расскажи, бабушка. Тебе легче станет!

Рубина задумалась: «А может, и вправду рассказать?» Но тут же от этой мысли и отказалась. Нет, не нужно внучке знать такое. По крайней мере, пока.

— Может, и расскажу. Потом. Кто знает, как судьба повернется, какой стороной жизнь вывернется…

А в кабинете барона Бейбут разговор и так, и сяк выкручивал, только бы беседа на Миро не вырулила. Да только надолго его не хватило. Отсмеявшись после какой-то Земфириной шутки, Баро хлопнул себя полбу:

— Бейбут, ведь сейчас твой Миро в таборе за старшего?

— Да. Миро сидит, как ты велел, ждет решения старших, — с ходу соврал Бейбут и тут же пожалел о сказанном.

— Вот и хорошо! Не будем его заставлять долго ждать! Едем в табор прямо сейчас!

Бейбуту только и оставалось, что криво улыбнуться:

— Как скажешь, Баро.

— А так скажу! Эй, зовите Кармелиту с бабкой ейной. А ты, Рыч, на хозяйстве остаешься. За старшего…

Табор у Бейбута маленький, а радость большая — барон приехал! Кому вино, кому водка, а кому и чай, на костре кипяченный. И гитара, и песни, и танцы. Медвежонка из клетки выпустили, уж он так со всеми танцевал, так барону хотел понравиться… Все до колик смеялись.

Баро как-то даже и не заметил, что Миро среди встречавших нету.

И лишь одна пара глаз горела не радостью встречи, а ненавистью. Люцита впервые увидела свою соперницу.

* * *
Максим блуждал по Цыганской слободе. И думал о том, что никак со своими думами разобраться не может. Вот, например, зачем он сейчас забрался сюда, в Зубчановку? Чего ищет в доме барона? Барсетку? Чтоб друга выручить?

Ага, как же!

Об одном он только думал. На одно надеялся. Найти где-нибудь, увидеть, хоть краешком глаза, цыганку-тростиночку, что пела в ресторане. И в какие бы ворота ни стучался, ждал, что она сейчас откроет… А он будет стоять и смотреть на нее. Вот оно — счастье!..

Но на деле все получилось совершенно иначе. Зубчановские все, как один, сказали — иди к барону Зарецкому, дом которого издалека виден…

Ворота открыл тот самый цыган-охранник, с которым они дрались в ресторане:

— Ты смотри, кто к нам пожаловал!

— Добрый вечер! Я могу поговорить с цыганским бароном?

— Какой прыткий! Ты что, со мной вчера не наговорился?

— Слушай… не знаю, как тебя зовут… я с тобой драться не собираюсь.

— Испугался? А вчера в ресторане такой смелый был…

— Спасибо на добром слове. Я там друга защищал. Так что если вчера чем-то задел — прости. А вообще, мне нужно поговорить с бароном… Ваши тут говорят, что по всем вопросам — к нему…

— Барон в табор уехал. Только ты туда не попадешь.

— Почему?

— Потому что мне не нужны твои извинения. Выбирай: будешь драться или я тебя так пристрелю, — сказал Рыч и достал пистолет.

— Смотрю, ты в тюрьму захотел?

— А тебе, гляжу, на тот свет не терпится. Скажу: «Покойник лез на охраняемую территорию». Я при исполнении!

Максим посмотрел Рычу в глаза, в зрачки. И понял: да, этот может убить. Просто так, ни за что. Ради куража. Чтобы показать себе, что он на это способен и ничего ему за это не будет.

И уходить теперь нельзя. К таким, как этот, спиной не поворачиваются. В спину он тем более выстрелит — характер шакалий.

Рыч снял пистолет с предохранителя, направил прямо в грудь.

* * *
Астахов уже не знал, что делать — плакать, смеяться, спрятаться от всех, всех поубивать. А Тамара опять затянула старую песню:

— Что поделаешь, Коленька. Антон наш какой есть, такой есть. Он мальчик легкомысленный. Зато добрый и бескорыстный.

— Я вижу, что бескорыстный! Мои документы уже кому-то подарил. Знала бы ты, сколько я за них заплатил!

— А что это за бумаги?

— По бизнесу нашему. Большое дело намечается, очень большое. Мне в Москву надо было с ними ехать, а теперь я с чем поеду?

— И надолго ты в Москву?

Последний вопрос неприятно кольнул Николая Андреича. Ну не любят мужья, во всем мире не любят, когда их спрашивают, надолго ли уезжают. Потому и не ответил на вопрос. О другом сказал:

— Зато теперь точно знаю, кого вместо себя оставлю. Максима!

— А не слишком ли много чести?

— Нет! В самый раз!

— Не спеши, Коля. Антон себя еще покажет. И документы найдет. И таких дел наделает!

— В то, что дел наделает, — верю. А в то, что документы найдет…

— Ты в него никогда не верил. А ему сейчас эта вера очень нужна. И я в него верю. Ты тут сиди, брюзжи. А я пойду к нашему мальчику.

Подъезжая к дому, Тамара втайне надеялась: вот встретит ее сейчас Антон с барсеткой в руках. Скажет: здравствуй, мамочка, ты только не волнуйся, я уже все нашел, пошли к папе.

Но в действительности все было не так. Антон дремал в гостиной на диване. От него вкусно пахло хорошим пивом и дорогой рыбой. Разбудила, тихонько, аккуратненько, чтоб не испугать спросонок:

— Ну, как дела, сынок? Спишь?

— Да, мама. Так болит все.

— Я понимаю… Но кто ж документы искать будет?

— Максим. Он за ними поехал.

— Понятно. Выслуживается. В замы метит. Выскочка!

— Макс — не выскочка…

— Ну да! Он же тебя открыто подсиживает. Неужели ты не видишь?

— Мама, он не такой. Он мой лучший друг.

— Не друг он тебе. И вообще, Антоша, в бизнесе друзей не бывает, есть только конкуренты!

— Да какие конкуренты? Даже если он выбьется в люди, меня-то уж точно не задвинет. Он же мне стольким обязан!

Тамара обняла сына за голову, прижала к груди:

— Мой глупый, мой наивный мальчик. Плохо ты людей знаешь…

* * *
Максим смотрел, как сгибается палец его собеседника, лежащий на курке. Время шло очень медленно. Вдруг раздался неприятный металлический лязгающий звук. И одновременно с ним — выстрел.

Пистолет полетел в сторону, вместе с невесть кем брошенным ножом. Впрочем, почему «невесть кем»? Вот он, спаситель, стоит в пяти метрах. Улыбается:

— Рыч… тебя, кажется, так зовут… нехорошо в безоружных людей стрелять.

— А ты кто такой? Чего не в свое дело лезешь?

На выстрел прибежал перепуганный Сашка (и куда вся его веселость делась?).

— Ромы, вы успокойтесь! Рыч, ты чего завелся? И ты, Миро! Рыч, ты что, не признал? Это же Миро — будущий зять Баро!

Рыч посмотрел на правую руку, еще секунду назад державшую пистолет. Ничего не скажешь, ловко этот сопляк нож метнул. На руке ни царапины, а пистолет выбил…

— Ничего, щенок, мы с тобой еще встретимся, — сказал он шепотом, так, чтоб никто не услышал, подобрал пистолет, а заодно уж и нож, И ушел в сторожку охранника.

Сашка пошел вслед за ним. Всякий знает: Рыча, когда он бешеный, одного лучше не оставлять.

Максим протянул руку Миро:

— Меня зовут Максим. Спасибо.

— Не стоит. А я Миро. А ты не испугался?

— Как же — не испугался! Еще как испугался.

— Мало того, что смелый, так еще и честный! Молодец. Как же тебя, гаджо, занесло в Цыганскую слободу?

— Да мне с вашим бароном поговорить нужно, а охранник вот очень любезно объяснил, что он в табор уехал. Ты не знаешь, как туда добраться?

Миро загадочно улыбнулся:

— Догадываюсь…

— Такты мне подскажешь, как табор найти?

— Знаешь, я сегодня одного человека искал, очень искал. Но так и не нашел. Так что отвезу я тебя в табор. Пускай хоть кто-то найдет, кого ищет! Пошли, у меня тут «газелька» за углом.

Веселье в таборе было в самом разгаре. Миро присоединился ко всем незаметно — как будто весь вечер тут был.

А потом подвел к Зарецкому Максима:

— Баро, вас тут один молодой гаджо ищет.

— Здравствуйте, — привычно начал Максим. — Мне нужно поговорить с цыганским бароном.

— И о чем ты будешь с ним говорить? — спросил не отошедший от танца Зарецкий.

— Вчера в ресторане мы подрались с вашими ребятами и потеряли барсетку…

Баро прервал Максима, показав жестом «тихо, ничего больше не говори».

А сам сказал:

— Значит, я тот, кого ты ищешь. Рамир Зарецкий, — и протянул руку.

— Максим Орлов.

— Давай отойдем в сторону, вон туда, к моей машине.

— Пошли, — сказал Максим, а про себя невесело пошутил: «Надеюсь, там нет пистолета».

Цыган открыл машину. Показал на заднее сиденье. Пистолета там не было. А была… барсетка.

— Это твоя? — спросил барон.

— Нет. Моего начальника.

— Ты смелый парень. Решился прийти сюда ради своего хозяина.

— Не хозяина, а начальника.

— Вдвойне смелый. Еще и споришь с бароном. Что же тебе надо от меня?

— Понимаете, в этой барсетке очень важный документ. Я пришел за ним. Все остальное, если хотите, можете оставить себе.

— Мне чужого не надо. Забирай ее.

— Спасибо.

Зарецкий подошел к Максиму поближе и взял его двумя пальцами за рубашку. Не грубо, но и не вежливо.

— Но передай своему начальнику, слышишь, обязательно передай: из-за того, что находится в этой барсетке, может случиться большая беда.

— Не понял.

— Достаточно того, что он поймет. Скажи ему, что нам с ним нужно встретиться. Я буду ждать его звонка часов в пять вечера. Возьми — вот моя визитка. Передашь?

— Да, конечно.

Танцевальная карусель кружила вовсю. И сам собой сложился пляшущий круг, в центре которого оказались Люцита и Кармелита. Это был не просто танец, а бой, дуэль, поединок. Люцита знала, за что сражается, а Кармелита — нет. Может, оттого и была она более раскованной и вдохновенной.

К тому же… Откуда и что взялось в этой барыньке из слободы? Как выросла настоящая цыганка из этой управской школьницы? Плечико, ножка, глазки, грудь! Каждое ее движение было единственно точным, созвучным переливам песни.

Люцита не выдержала — убежала из круга, кусая губы, чтоб не расплакаться.

А Кармелита продолжила танец, веселя и радуя целый табор.

Особенно Миро. Он смотрел и не мог поверить своим глазам. Вот она, его прекрасная, неуловимая Груша. К Миро подошел отец, недовольно спросил:

— А вот теперь скажи: чем же тебе Кармелита не угодила? Чудо-девка! Посмотри, как танцует!

— Где Кармелита? Это же Груша?!

— Сам ты груша! Точнее, дуб! Это Кармелита и есть, твоя невеста…

Миро хотелось кричать от восторга. Цыганка-всадница, из-за которой он уже второй день не спит спокойно, — его невеста. Разве бывает, чтоб в любви все складывалось так хорошо и просто?..

Нет, Миро, не бывает.

С другой стороны к кругу танцующих подошел Максим. Вот же она, вот — та цыганка, которую он мечтал увидеть хотя бы разок. Узнать бы еще, как ее зовут.

— Молодец, Кармелита! Молодец! — закричали в кругу.

Ее зовут Кармелита. Красивое имя. Очень подходит ей.

Как удачно сегодня все сложилось. Друга выручил — барсетку нашел. И цыганку отыскал. Кармелиту. Максим смотрел на нее, не отрываясь, ловя каждое движение.

И вдруг поймал по ту сторону круга точно такой же восхищенный взгляд, обращенный на Кармелиту.

Это был человек, который сегодня спас его.

Миро.

Глава 7

Никак, ну никак Николай Андреич не мог начать работать. То есть все он как будто делал правильно. Бумаги перекладывал. Таблицы на мониторе разглядывал, по телефону кому-то звонил, какие-то дела с кем-то утрясал. А все же это была не работа. Совсем не работа, та ежедневная изнуряющая и в то же время сладкая бизнес-запарка, к которой он привык. Астахов задумался, как же точнее всего можно обозначить состояние, в котором он сейчас находился. И придумал: робот, заводной механический человечек.

А причина одна — ненаглядный сыночек. Говорят, его сегодня уже видели пьяным. Стыдно, конечно, признаться… не только людям, но даже самому себе, но… Но как же, черт возьми, он устал от Антона!!!

И вдруг управского бизнесмена № 1 осенило. Николай Андреич быстро, дробно застучал по клавишам. Тут же распечатал сочиненную бумагу, подписал и смачно шлепнул свою печать поверх своей же подписи. Потом позвал секретаршу-делопроизводителя Ниночку и отдал бумагу на регистрацию.

Стало легко на сердце и солнечно за окном. На душе запели птички, не хуже Киркорова.

Еще бы! Ведь это был приказ об увольнении Астахова Антона Николаевича.

Совершенно замоталась Тамара. А кто б на ее месте не замотался! Попробуйте совместить работу в астаховской империи, женские процедуры (солярий, маникюр-педикюр, салон красоты, бассейн) и материнский контроль над Антоном. Сколько она сегодня успела всего сделать — страшно представить.

И все же нужно еще в офис съездить, посмотреть дебет-кредит, входящие-исходящие… Ничего ли не упустили? Если колесики бизнеса не досматривать и периодически не менять, они очень быстро сотрутся.

Приехала, села за бумаги. И первый же лист, который попался под руку, сразу же выбил из колеи: «Приказ об увольнении Астахова Антона Николаевича».

Зарегистрирован, пропечатан, подписан — «Астахов Н.А.».

Старый идиот! До чего додумался!

В кабинет вошла со слезами на глазах.

— Коля, что это?!

— Я думал, ты лучше разбираешься в делопроизводстве. Поясняю. Это приказ об увольнении Антона Астахова в связи с несоответствием занимаемой должности.

— Как? Как — с несоответствием?

— Иначе говоря — в связи с профнепригодностью данного работника. Приказ вступает в силу с завтрашнего дня.

— Коля, ты что! Опомнись! Это же твой сын!

— Данный факт я признаю. Причем давно. Поэтому сей экземпляр приказа передашь моему сыну, когда он протрезвеет. А вот этот я завтра сам отнесу в отдел кадров.

— Николай, это жестоко! Он ребенок! И ты не можешь взять его вот так — и вышвырнуть!

— Вышвырнуть — не могу. А вот выбирать, с кем мне работать, — имею право.

— Хорошо. А если он найдет эти документы?

— Ага! Найдет! Пьяный? Нажрался и позорно спрятался под материнскую юбку. Все как всегда.

— Неправда! Он не пьяный! Он сегодня целый день ходил по городу, искал эти треклятые документы.

— Вот когда найдет, там видно будет. Все, на этом разговор окончен. У меня кроме Антона еще куча дел.

— Но Коля!..

— Все, я сказал!

Если Астахов заканчивает фразу словами «я сказал», с ним лучше не спорить. Спрятав приказ в сумочку, Тамара срочно отправилась домой. Бедный мальчик! Интересно, он там уже отошел после вчерашнего ужасного побоища?

От побоища бедный мальчик уже отошел. Выспался, разомлел. Пиво с рыбкой — отличное снотворное. После сна стало хорошо, дремотно-сладко. Делать хоть что-нибудь не было никакой возможности. Поэтому не оставалось ничего другого, как зарядить в дивидюшник диск со свежим голливудским блокбастером, взять в холодильнике баночку холодного пива и залечь в мамину кровать, завернувшись в плед.

Но счастье длилось недолго. Пришла мама.

— Что делаешь, Антоша? Фильм смотришь?

— Ага…

— А у меня новости.

— Хорошие?

— Очень! Вот приказ о твоем увольнении.

— Что, и подписан?

— Не только подписан, но и пропечатан, и зарегистрирован!

— То есть завтра в офисе повесят объявление: «Астахов уволил Астахова»? Интересно…

— Антон! Ты все еще можешь исправить. У тебя еще целых полдня.

— Ма! Тут фильм такой классный!..

— Встать с кровати! — заорала Тамара.

Антон вскочил. Давненько мать не была в таком состоянии.

— Мама, сама подумай, что можно успеть сделать за это время? Отец для себя все решил. Он же меня видеть не может.

— Да ничего он не решил. А если решил, то перерешает. Сходи к нему. Поговори, извинись. Так, мол, и так, виноват, каюсь, исправлюсь.

— Да он меня сразу из кабинета попрет, как только увидит. И орать начнет.

— Это твой последний шанс. Давай, подымайся! Давай, давай. Посмотри, как это делает Максим. Вечно готов. Вечно ответственен. «Что надо? Сделано! Чего изволите? Доставлено!» А ты?

— Хорошо, уговорила. Пойду и еще раз образцово покаюсь. Побью себя в грудь, может быть, его величество меня и простит.

С покаянием сложилось в принципе неплохо. Жалобная рожица у Антона всегда хорошо получалась. И отец наезжал, конечно, по-крупному, но не орал, не ругался, а это уже прогресс. Того и гляди совсем отойдет и приказ дурацкий порвет, выбросит.

Но опять все испортил тот же вопрос: «Помнится, кто-то утром обещал найти потерянные документы. Где они?..»

Ответить нечего, и помощи ждать не от кого.

Эх-эх-эх, быть Антону уволенным…

* * *
Цыгане говорят: плохие люди песен не поют. Хорошая песня, хороший танец — всегда взлет души. А на взлете долго жить нельзя. Нужно присесть, отдохнуть. Бейбут увел Баро и Рубину к себе в трейлер. Хотели еще взять Земфиру. Но не нашли. Наверно, она где-то с Люцитой, утешает дочку.

А тут и Миро пожаловал. Горячий, взволнованный. Не стал долго рассусоливать, с ходу повинился:

— Простите меня, и вы, Баро, и ты, отец. Я был виноват перед вами.

— Да? И в чем же ты виноват? — на всякий случай переспросил Зарецкий.

— Что слова всякие глупые говорил, А на самом деле… Прошу вас: пожените нас с Кармелитой. Я и дня без нее прожить не смогу!

Баро недоуменно переглянулся с Бейбутом. Что за молодежь? Поди ее пойми. То пешком идти не хочет, то галопом скачет. Что ж… А мы старики, нам торопиться нечего, разобраться надо.

Огляделся Зарецкий, кого сделать вестовым. А, ну конечно… Рубину! Без нее хоть поговорить спокойно можно будет.

— Рубина, будь добра, найди и приведи нам сюда свою внучку.

Рубина про себя отметила: все как раньше, опять Баро ее отовсюду выпроваживает, под любым предлогом. На этот раз, правда, вежливо — «будь добра». Только от того не легче. Репейник хоть медом намажь, он все равно репейником останется.

В шатре бабушки Рубины было очень уютно. Как же нравилось Кармелите снова оказаться в таборе! Будто в детство вернулась, когда их семья еще кочевала. И какие все вокруг хорошие, милые. Женщины сказали, завтра с собой возьмут — гадать, на набережную. Как здорово! В последний раз Кармелита гадала в детстве, когда еще мама жива была. Говорят, у нее все так хорошо получается. В такие секунды чувствуешь себя всесильной волшебницей, кажется, махнешь рукой — и по твоему велению весь мир изменится.

Кармелита махнула рукой…

И в комнату вошел незнакомый парень.

Она его сначала не узнала. А потом прищурилась, глянула — и припомнила! Это он вчера в ресторане был. Вместе с тем уродом, который к ней приставал. Правда, в отличие от того, вел себя прилично, можно даже сказать — благородно. Ни на кого не нападал, только оборонялся. Ну, и друга своего защищал.

— Можно? — Фраза прозвучала как-то не так, неправильно; и Максим понял, чего не хватает — имени. — Можно к тебе, Кармелита?

— Ты и имя знаешь. А как ты сюда попал? Что, следил за мной? Ну-ка иди отсюда, тебе здесь делать нечего.

— Прости за все, что было в ресторане… А можно я просто два слова скажу?..

— Ну, если два, говори.

Вот, добился чего хотел. А теперь вперед, давай рассказывай, объясняй, что жить теперь стало трудно, а любить — легко. Что сердце замирает и болит, когда видишь ее. И еще больше болит, когда не видишь.

Да разве ж это все можно рассказать?..

— Я не знаю, как тебе объяснить… Но когда я услышал, как ты поешь… И после этого танца…

— Спасибо на добром слове. Спасибо еще, что в ресторане дружка своего успокоил немного.

— Не стоит. И Антона тоже прости. У него, по-моему, крыша поехала, когда он тебя увидел. А я…

— Гладко говоришь, но долго. Обещал два слова.

— Знаешь, я никогда не верил в любовь с первого взгляда. А теперь вот…

— А что теперь?

— А теперь вот, — Максим задумался, что же сказать такого; какое испытание любви придумать, тяжелое, страшное, неисполнимое, — скажешь уйти — и уйду! Сразу же!

— Да нет уж, постой, красавчик. Скажи хоть, как тебя зовут.

— Максим.

— Значит, Максим, понравилось тебе, как цыганка танцует?

— Очень.

— А ведь мы, цыганки, особенно таборные… — тут Кармелита не удержалась, чуть приврала, — людей насквозь видим.

— Правда?

— Правда. Вижу тебя. Ты сильный, смелый. Только на себя надеешься. И осечек в твоей жизни пока не было. Да только таких, как ты, жизнь порой ломает. Резко. Разом…

— А что еще видишь?

— Много чего вижу. Но больше пока ничего не скажу.

— А когда скажешь?

— Завтра. Приходи на набережную. Там и погадаю тебе. Да только уже не бесплатно. Это ведь работа наша цыганская…

А Рубина уж весь лагерь обегала. Нигде нет Кармелиты. Устала. Решила в свой шатер зайти, чаю попить. А внученька тут оказалась. Да не одна, с каким-то гаджо. Ну и ну…

Максим не растерялся, по-детски вежливо поздоровался с Рубиной.

— Здравствуйте.

— Это еще кто? Кармелита? Твой знакомый?

— Так, один чужак…

— Я сейчас все объясню… — спохватился Максим.

— Нет-нет, милый. Иди подобру-поздорову. Нечего тебе здесь делать! В шатре, с девушкой. Ступай, ступай.

— Хорошо. Спасибо. В смысле, до свидания.

— До свидания, до свидания, милый.

Выпроводив гаджо, Рубина строго посмотрела на внучку:

— Ты что, совсем с ума сошла? Придумала еще, чужаков каких-то приваживать! А ну-ка, быстро собирайся, тебя отец ждет. И жених тоже.

Баро времени зря не терял — строго Миро допрашивал. Уж очень тот его обидел прошлым вечером. Недомолвками своими, капризами разными.

— Значит, говоришь, без Кармелиты и дня прожить не сможешь. А вчера совсем иначе пел: рано, мол, жениться…

— Баро, я был неправ! Я все исправлю, разрешите завтра же сватов засылать.

— Прыткий какой! Засланец! Только теперь уж я торопиться не стану! Боюсь с женихом связываться, у которого что ни день — новые речи. Да и к тому же… пусть теперь невеста на тебя посмотрит.

— Вы правы, Баро. Извините… Накажите, как считаете нужным… — сказал Миро, снял со стенки кнут и протянул его Зарецкому.

Это был сильный жест. Баро оценил его. Взял кнут, стал разглядывать.

Миро тем временем стоял, покорно склонив голову.

— Хороший кнут. Добрый, — сказал наконец Зарецкий, повернулся к другу и посоветовался: — Ну что, Бейбут, десяти ударов с него хватит? Или обойдемся пятью?

Бейбут скрипнул зубами — еще не хватало, сына его кнутом хлестать! Но, с другой стороны, если вспомнить, как он вел себя в эти дни, может, и заслужил…

— Пойми, Миро. Дело тут не в наказании. И ты его не заслужил. Но теперь ты должен доказать мне, что достоин моей дочери.

— Я докажу, Баро! Только дайте шанс!

Баро улыбнулся — Миро опять нравился ему. Хороший все же парень. А вчера… Вчера, видно, какое-то затмение нашло.

В трейлер вошли Кармелита с Рубиной.

— А вот и твой шанс пришел! — сказал Баро.

— Пап, о чем ты? Какой шанс? Ты меня звал? — вопросами, как снегом, засыпала отца Кармелита.

— Кармелита, я хочу познакомить тебя с одним человеком. Узнаешь?

Кармелита всмотрелась в парня, на которого указал отец. Покраснела. Конечно, узнала. Господи, это же тот самый цыган, который чуть не сбил ее со Звездочкой. Она ему еще Грушей представилась. Зачем — и сама не поняла. Пошутила вроде, по-детски как-то. Неудобно получилось…

— Вижу. Вижу, что узнала жениха своего.

— Что? Какого еще жениха?!

— Значит, все же не признала. Это же Миро!

Ну и денек! Миро? Тот самый? Детский ее жених?..

Кармелита и Миро посмотрели друг на друга, как будто впервые увидели.

Девичье сердце все чует. И сердце Люциты в эту секунду чуть не разорвалось от горя. Хоть она ничего и не слышала. Сидела далеко от трейлера Бейбута, на лесной полянке. Рядом была мама. Земфира гладила ее волосы и, как могла, успокаивала.

— Я ненавижу эту городскую выскочку! — сказала Люцита, глядя в высокое синее небо.

— Успокойся, доченька. Что ж ты, как маленькая, опять расплакалась?

— Она же меня на глазах всего табора в грязь втоптала!

— Не говори глупости. Ты отлично танцевала, гораздо лучше Кармелиты.

— А ты видела, как Миро на нее смотрел? Он ею просто любовался!

— Э-э. От взгляда до свадьбы далеко.

— Да где ж далеко? Я знаю, я чувствую, что они сейчас вместе. Где-то сидят, знакомятся, сговариваются…

— Эх, дочка-дочка. Не все так просто. У Баро характер не мед, ты уж мне поверь. Бейбут — тоже не сахар. Кармелита — балованная, не таборная. И Миро — гордый, непокорный, кремень просто. Из таких камушков трудно кашу сварить. Так что ты не убивайся. Может, все еще обойдется. И будет Миро твой.

— А если не будет… Я этого не выдержу! Я ночью спать не могу, мне убить ее хочется! Особенно теперь, когда лицо в лицо, глаза в глаза увидела!

— Тише, дочка, тише. Убивать никого не надо. Ты уж лучше поколдуй, — сказала Земфира шутя.

Только зря сказала — глупая шутка получилась. С влюбленными нельзя так, они все всерьез принимают.

Вот и Люцита тут же припомнила, что у Розауры дед, по слухам, колдуном был. Надо будет к ней сходить, чему-нибудь поучиться…

Кармелита и Миро смотрели друг на друга, не решаясь заговорить.

Тогда Баро выразительно кашлянул и сказал церемониальным голосом:

— Бейбут, пойдем-ка, воздухом подышим, по табору погуляем. Пусть дети поговорят. А Рубина за ними присмотрит.

— Пойдем, Баро, — церемонно ответил Бейбут.

Оба вышли.

Но разговор все равно не складывался. Кармелите стало смешно — ну что за этнографические игры! «Рубина присмотрит…» Прямо как в позапрошлом веке. Неужели девушка не может с парнем наедине поговорить?! Возмущенно посмотрела на бабушку: неужели та ничего не понимает?

— Слепы мои глаза и глухи мои уши! — произнесла Рубина.

— Ну бабушка… — не no-взрослому заныла Кармелита.

Рубина зло махнула рукой: «Э-э-эх!» — и вышла из трейлера.

Миро достал из кармана браслет и надел на протянутую Кармелитой руку.

— Спасибо, — сказала девушка. — А я уж и не надеялась, что отыщу его.

— Так вот ты какая! Груша!

— Миро! Тогда, на дороге, я тебя просто не узнала.

— Ну, теперь-то узнаешь? Помнишь, как мы с тобой в детстве играли?

— Еще бы! Ты меня на лошади катал! Ты вырос. Такой… вытянулся… совсем взрослый стал.

— Ты тоже изменилась. Красавица! И танцуешь — глаз не оторвать. А уж на лошади как скачешь… Я тебя как увидел, подумал, вот если б моя невеста похожа была на…

— Вот так сразу?

— Правда.

— Не может быть!

— Я тебе не вру, клянусь. Я еще в тот момент подумал: жаль, что помолвлен с другой. А девушка моей мечты ускакала от меня.

— А теперь не жалеешь, что помолвлен?

— Да нет. Что ты! Ты же вот, рядом стоишь. До тебя рукой можно дотронуться.

— Нельзя. Обычай не велит, — сказала Кармелита и сама отошла от Миро подальше. Значит, все же есть что-то в этих обычаях, если и не хочешь, а следуешь им.

И этот шаг назад, и вызванная им отстраненность сбили весь разговор.

Помолчали. Миро боялся что-то не так сказать (как у него в последние дни часто получалось).

Кармелита оказалась смелее:

— Знаешь, все равно, странно как-то получилось. У меня до сих пор в голове не укладывается. Ты же мне как старший брат!

— Больше, чем старший брат. Жених.

— В том-то и дело, Миро, что жених — это не больше, чем старший брат. И не меньше. Это что-то совсем-совсем другое. Как говорится, из соседней кибитки…

Миро погрустнел. Еще совсем недавно ему казалось, что все уж решено. А тут…

— Миро, не грусти! Пойми просто: я выйду замуж только тогда, когда буду чувствовать, что ты для меня дороже всех на свете.

— Я все сделаю для этого, Кармелита. Клянусь тебе! Верь мне!

Глава 8

Пока Антон разговаривал с отцом, Тамара измеряла приемную шажками. То по диагонали пройдет, то под стеночкой, то спиралью от стенки до центра комнаты и наоборот, то кружок навернет…

Она очень боялась за сына. И дело не в должности. И не в этой ублюдочной зарплате, что выделил Антону Астахов. Она никому об этом не рассказывала, но… В общем, дед Тамары был алкоголиком. Мама рассказывала, жизнь у него не сложилась: как с работы выгнали, так за полтора года и спился, сгорел.

Как бы Антон не пошел той же дорожкой!

Ну что ж этот Астахов его там столько мучит?

И тут в приемную зашел Максим с пакетом. Тамара и думать забыла, куда и зачем он ездил, потому встретила не очень приветливо:

— А ты что здесь делаешь?

— Вот, удалось вернуть. Все в целости и сохранности, даже деньги.

Тамара опешила. Отлично! Теперь-то ее мальчик точно спасен. Теперь еще нужно вытурить отсюда Максима. Он сейчас совсем лишний. Но и не похвалить нельзя:

— Максим, какой же ты молодец! И документы? Ну, давай сюда.

— А Николай Андреевич?

— Он занят. Давай мне. А с Николаем Андреевичем потом поговоришь.

Максим достал из кармана визитку.

— Хорошо. Только вот — это срочно. Цыганский барон Зарецкий из слободы очень хотел встретиться с Астаховым. Просил передать ему телефон, чтобы позвонил часов в пять вечера.

Тамара испугалась:

— А он не просил еще что-то передать?

Максим пожал плечам:

— Просил. Сказал, если эта встреча не состоится, то будет большая беда…

Тамара перепугалась еще больше.

Но Максим этого не заметил. Вообще-то, как по-хорошему, все это надо было бы передать Николаю Андреичу лично.

Но тратить столько сил, чтобы прорваться через оборону Тамары Александровны, Максим сейчас не мог. После разговора с Кармелитой все, кроме нее, ему было безразлично. Поэтому он пошел к выходу, забыв даже попрощаться.

Но шефиня его притормозила:

— Максим…

— Да, Тамара Александровна.

— Скажи, этот… барон… он ничего не спрашивал? Ну… о нашей семье, например?

— Да нет… просто просил передать, и все.

— Ясно. Ну ладно, иди. Я все передам. Сделаю все так, как надо. Не волнуйся.

— Хорошо. Спасибо большое. До свидания.

Тамара чуть успокоилась. Достала цыганскую визитку, красивую, яркую, тисненную золотом. Порвала ее на мелкие кусочки. Это только помогло внутренне собраться для следующего словесного боя.

Ничего страшного, все будет хорошо. Аутотренинг. Чистый аутотренинг. А теперь вперед — в кабинет, на выручку Антону.

И она решительно открыла дверь…

— Мужики! — сказала с напускной, шутливой строгостью. — Женщина не помешает серьезному мужскому разговору?

— Да нет, — сказал Астахов. — Мы, в общем-то, уже и договорили…

— Антоша!

— Да, мама…

— А почему ты не отдал отцу документы, которые нашел сегодня утром? — Тамара помахала барсеткой и бросила ее на стол.

— Да так… — Антон растерялся, но очень быстро сообразил, что к чему, и дальше заговорил с прелестной веселой наглостью, которая так ему шла: — Для чистоты эксперимента. Получше хотел узнать все, что отец обо мне думает.

А вот Николай Андреич действительно был ошарашен.

— Какие документы?

Антон же не дал никому опомниться и виртуозно повел свою партию дальше:

— Ну что ж, папа. Как ты справедливо сказал, я уволен в связи с несоответствием. И ухожу. Хоть в дворники, хоть в грузчики. Куда пошлешь, отец родной! Прям сейчас и начну работать. А это тебе так, на долгую память, — достал из барсетки бумаги, полученные от мэрского чиновника, отдал отцу и направился к выходу.

Тамара смотрела на сына с восторгом:

— Я в тебе, Антоша, никогда не сомневалась!

— Так это у нас папочка вечно сомневающийся. Но его можно понять — в бизнесе без сомнений нельзя.

Астахов, не слушая всю эту трескотню, быстро просмотрел документы и остановил Антона уже у самой двери:

— Постой!

* * *
По улице Максим шел совершенно бессмысленно. И найти смысл ну никак не получалось. Почему, почему он должен бесцельно ходить здесь, а не быть там, рядом с Кармелитой? Вопрос этот так или иначе повторялся, уходил, видоизменялся, но ответа на него было.

А ноги сами собой привели Макса к котельной Палыча. Вот так — ноги, получается, мудрее его дурной головы.

Палыч — старинный его приятель. Максим познакомился с ним сразу, как только переехал в Управск. Раньше Пал Палыч (фамилию свою он, кажется, и сам уж забыл) жил в деревеньке. А потом захотел жизни городской — и махнул в Управск, откуда уж и до областного центра рукой подать, километра два с половиной.

Работу тут нашел самую интеллигентскую — котельная при гостинице. По слухам, при советской власти уголек в ней бросал один диссидентствующий писатель, а потом еще рок-музыкант. Позже оба стали знаменитыми. Их портреты, качественные, красивые, вырезанные из ярких журналов, Палыч обрамил и повесил на видном месте. А о самих великих предшественниках перечитал все, что нашел в газетах, после чего проводил для знакомых увлекательные бесплатные экскурсии по всей котельной.

Впрочем, Максиму после третьего раза экскурсии надоели, и он приходил к Палычу по более приземленным делам: воспользоваться наличием горячей воды (когда в гостинице на этаже очередная авария происходила) и теплотой Палычевой души.

— О! Максимка! — воскликнул Палыч, увидев своего юного друга. — Стираться пришел? Или мыться-бриться?

— Нет, Палыч, не пришел я. Ноги сами привели.

— Ясно. Смурняк одолел. Готов помочь — полечить тоску по-русски. А?..

— Нет, спасибо, не надо. Боюсь спиться. Я вчера и так наресторанился.

— Ну, тады чай. Тем более, что кипяточку у нас завались в любое время суток.

Палыч налил крепкого душистого чаю и продолжил беседу:

— Слушай, Максимка, а тебе не надоела такая жизнь? Чужие углы, ни дома, ни уюта. Ладно, я — старый бобыль. Но ты ж молодой парень!

— Вот, Палыч, затем и пришел. Как тебе объяснить. Раньше я хотел всему миру, и себе самому в первую очередь, доказать, чего стою. С родных мест уехал. Всего с нуля добиться хотел. Карьеру строил. По кирпичику, по лесенке, от самого низа. Ты знаешь, я кем начинал?

— Не. Мы как-то все больше о жизни говорили…

— Простым рабочим на автосервисе. А сейчас я уже менеджер. Если так дальше пойдет, то стану скоро заместителем Астахова.

— А оно тебе надо, а?

— Надо, Палыч, очень надо. Я хочу стать руководителем огромной фирмы. Чтоб были миллионы подчиненных…

— Рокфеллер! Абрамович! Знаешь, у меня тут книжки остались. И я там прочел у Франциска Ассизского: «Многие строят большие здания, нарушая наше правило святой бедности». Мудро… А еще говорят: хочешь рассмешить Бога — расскажи ему о своих планах.

— Так я оттого и рассказываю, что в планах моих трещина появилась. Я ж как думал? Для меня сейчас самое главное — карьера, а любовь эта ваша не нужна. Потом. Успеется.

— Ага. Стало быть, не успелось. То есть, наоборот, — успелось?

Максим молча кивнул головой.

— Да, стоит перед глазами одна.

— Кто?

— Цыганка.

— У-у-у. Это серьезно. Тут Франциск Ассизский не поможет. И чаем не обойдешься.

— Да нет, не надо. Понимаешь, случайная встреча. Наваждение какое-то. Ничего с собой поделать не могу. Не выкинуть ее из головы — и все.

— Пропал ты, парень.

— Знаешь, Палыч… какая она красивая. Она просто удивительная… Она как огонь.

— Огонь! Смотри, не сгори заживо!

— Что ты имеешь в виду?

— Любовь к цыганке приносит несчастье.

— Ты-то откуда знаешь?

— Опытный человек, много чего в жизни повидал. И цыган тоже. Знаю, что говорю. Народ маленький, бережет себя, чтоб не раствориться. Оттого замуж выходят только за своих. А мы для них гаджо, чужие. И уж никак не для свадьбы.

— Гаджо… Вот что это слово значит. А то я от них слышал — и не понимал… И что ж ты, Палыч, хочешь сказать, что за всю историю человечества русский парень ни разу не полюбил цыганку? Не бывало такого?

— Почему не бывало? Бывало. Графья Толстые очень это дело уважали. Я тут книжку про Льва Николаича читал. Его детки, те, что законные, цыганок исключительно в жены брали. И другая аристократия тоже. Только это все раньше было. А теперь…

— Что — теперь? Что же мне делать?

— Что делать? Как грится, идти навстречу своей судьбе. И расскажу я тебе по этому поводу одну короткую байку. Точнее, быль…

* * *
Тон, которым Астахов сказал вот это «постой», Тамаре не понравился:

— Ну что ты ребенка дергаешь. Не видишь, как он за день набегался? Пусть пойдет отдохнет…

— Томочка, оставь-ка нас наедине с сыном. Нам адвокаты не требуются. А будут нужны юристы, Форса позову…

— Коля, а…

— Наедине, я сказал.

Ну вот, опять «я сказал». Дальше разговаривать бессмысленно. Тамара вышла из кабинета.

Астахов продолжил:

— А теперь рассказывай, где ж ты нашел барсетку?

— Где, где? У цыган. Они-то ее у меня и украли.

— Погоди… Ты же целый день был дома.

— Не целый день, а последние пару часов.

— А почему же ты сразу мне не отдал? Ты же знаешь, что я без этих документов как без рук!

— А без меня?

Вот это Антон хорошо сказал. Точно. Обиженно, но не слишком: так, чтобы Астахов сам свою вину почувствовал — мало внимания сыну уделяет. И это подействовало. Папаша сразу сбавил обороты. Дальше говорил уже по-деловому, как с партнером:

— Сынок, скажи… Как тебе показалось, кто-то из цыган или еще кто-нибудь документы эти читал?

— Думаю, что нет. Это ж цыгане. Они и читать-то не умеют. Вернули за денежки, и все. Так что можешь считать, я и финансово наказан. Оштрафован на крупную сумму.

— Расскажи поподробней, как все было?

— Ну как, как… Я им бабки, они мне — барсетку. Все.

— Ну и славно! Значит, обошлось. Иди.

— А как насчет моего увольнения?

— Считай, принят обратно с испытательным сроком. Только запомни все, что я тебе наговорил. И плохое, и хорошее.

Астахов протянул руку, сын пожал ее, крепко, по-мужски. Николай Андреич чуть не прослезился (что с ним бывало совсем редко). Нахлынула теплая, хорошая отцовская волна. Как ни крути, а это ж сынок его, кровинушка. Права Тамара — его воспитывать надо, а не ругать и гнобить бесконечно. Астахов улыбнулся заговорщицки:

— Антон, ты там это… дверь проверь, прикрой понадежнее. Вот… Хорошо… А теперь садись. Выпьешь? — достал бутылочку своего любимого виски.

Антон напрягся:

— Ты решил меня проверить?

— Да брось ты! — Вот что бывает, когда с сыном по-людски не общаешься, — никакого взаимного доверия.

— Ну, тогда выпью, — сказал Антон и деловито дунул в стакан, как Шурик в знаменитой кинокомедии.

Астахов разлил благородно искрящийся коричневый напиток. Ни капли мимо!

Чокнулись, выпили, по-русски — большим глотком.

На выдохе отец не удержался, сказал:

— И все же, какие мы с тобой разные, Антон…

— Да ладно, не такие уж разные — одним делом занимаемся, бизнес семейный.

— Да, вот только подход к нему у нас разный. Для меня бизнес — способ самореализации, а потом уже — зарабатывания денег. Для тебя — наоборот.

— Нет, отец, не наоборот. У меня заветная мечта другая: не зарабатывать деньги, а чтобы они сами в карман текли…

Астахов помрачнел.

— Шутка, — запоздало успокоил его Антон.

Астахов помрачнел еще больше. Да в том-то и дело, что не шутка…

— Смешно… А я вот все думаю, что же я упустил? Когда ты стал другим? Когда мы с тобой разошлись?

Антон привычно заскучал — опять эти старые, с детства еще осточертевшие, разговоры. Надо как-то выводить отца из этого состояния.

— Да брось ты, батя. Никуда мы не разошлись. Мы — вместе. А что хлопот со мной… Так и ты ведь ангелом не был. Так? В общем, не грусти. Все у нас хорошо… — Сделал паузу, после чего еще более прочувствованно сказал: — Спасибо тебе, отец, за терпение…

И вышел в приемную. Вроде неплохо получилось — Астахов снова размяк.

А в приемной Антона уже заждалась мать.

— Ну? Ну как, сыночек?

— Что «ну»? Мама, ты превзошла саму себя. Как тебе это удалось?

— Отец поверил?

— Да куда он денется? Я… как только документы увидел, меня… такое вдохновение посетило! Не нервничаешь? Все будет в порядке. Отец, как обычно, проглотил и даже не поперхнулся. Ну? Рассказывай, где ты их достала?

— Максим принес. Он за ними к цыганскому барону ездил.

— Вот! Друган. А ты говорила…

— Так, мне пора. Нужно срочно уехать. А ты обещай мне — больше никаких глупостей.

— Обещаю, мам. Только умность.

— Ну, пока.

После страшного напряжения нужно расслабиться. Тамара поехала к Игорю. Но по дороге нахлынули воспоминания, самые болезненные.

Какой ужас — цыгане здесь! И самое страшное — эта старая цыганка с их общей тайной.

Едва войдя в кабинет Игоря, выпалила ему:

— Цыганский барон назначил встречу Астахову!

— Зачем?

— Не знаю. Игорь, а если эта цыганка что-то ему рассказала?

— Ты у меня спрашиваешь? Мне-то откуда знать?

— Это конец, это безумие… Боже мой! Мне даже страшно подумать!

— А ты не думай. Ты иди ко мне!

Тамара прижалась к Игорю, заплакала.

— Ты только ничего не бойся, я с тобой!

— Да? — спросила, по-детски обиженно морща носик.

— Конечно, разве за все эти годы ты не поняла, не почувствовала?

— Игорь, скажи, а ты способен ради меня убить человека?..

Глава 9

Земфире очень понравилась, можно даже сказать — полюбилась, эта городская девочка, баронская дочка Кармелита. Добрая, простая, открытая. Да вот только…

Люциту свою она еще больше любила. И надо ж такому случиться — судьба сбила, собрала двух этих девочек и Миро в один треугольник. Тут уж никакого благолепия — кому-то будет плохо. И пока что хуже всех ее Люците. А Кармелита, как назло, в таборе задержалась. Ведет себя бесстыдно — с Миро по всему лагерю вдвоем шляется. А ведь еще не венчанные!

Надо пойти к Рубине, сказать об этом, а то позор на весь табор.

Зашла в палатку к Рубине. Сразу, на пороге, обо что-то споткнулась. Что-то опрокинула. Загремело.

— Тс-с-с. Тихо! — вскинулась Рубина, показала в угол, на спящую под одеялом Кармелиту, шепотом сказала: — Ребенка разбудишь!

И продолжила свое вязание.

Земфира так же шепотом ответила:

— Чего это вы?! На закате солнца спать — к больной голове…

— Напрыгалась… Пусть отдыхает.

— Я как раз насчет «напрыгалась» и пришла…

— Что такое?

— В таборе законы строгие, сама знаешь. А Кармелита ведет себя слишком вольно.

Рубина, честно говоря, и сама об этом думала. Да только что уж тут поделаешь — рассыпается потихоньку их древний цыганский уклад. Это раньше так строго было — до свадьбы с женихом и не пройдешься вдвоем. Оттого и замуж отцы так рано выдавали, что боялись за дочкой не уследить — не уберечь. А теперь… Что ж ей, девочку в сундук на замок запереть да ключ выкинуть?

Все это в голове в секунду промелькнуло. А вслух коротко сказала:

— Она же в городе выросла. Не все знает.

— Ну так вот, давай вместе и поучим твою внучку.

— Что, сейчас прямо?

— А когда ж еще?

— Жалко будить…

— Взрослая девушка, невеста… А что творит?! С женихом под ручку ходит. С мальчишками где-то скачет…

— Твоя правда. Только не торопи ее. Пройдет день, другой. В таборе побудет, привыкнет — и сама все живо поймет. Она у нас девочка сообразительная.

— Смотри. Если сразу не приструним — потом хлопот не оберемся!

Рубина отложила вязанье, начала нервничать. На самом-то делеона хорошо понимала, чего это вдруг Земфира так о чести цыганской заботиться начала — Миро всему виной. Пусть лучше за своей Люцитой в оба глядит. Та вообще сама на шею вешается. А то, вишь ли, Кармелита им как кость поперек горла встала…

Земфира же не стала ждать ответа, подошла к кровати, сначала осторожно коснулась одеяла, потом решительно его сдернула. А под ним никакой Кармелиты не оказалось, только подушечки да вещи разные. И так все ловко уложено…

— Сообразительная, говоришь? Это точно. Очень сообразительная! Посмотри, какие фокусы выкидывает!

Как же хорошо и свободно чувствовала Кармелита себя в таборе. Как будто никогда и не жила она в городе, в большом отцовом доме. Разве что странные старые обычаи немного утомляли. Так это ведь тоже смотря как их воспринимать. Можно как закон. А можно как игру. Как игру, конечно, лучше, интересней. И назойливые разговоры о свадьбе прекратились. Может, потому в отношениях с Миро что-то появилось, точнее — восстановилось. Детская радость от соприкосновения с чужой душой. Восторг от того, что в общении душа эта тянется навстречу тебе, раскрывается, как цветок полевой. И нет в ней ничего злого, темного, чужого, тебе не доступного…

Со стороны это, наверно, смешно было, когда взрослые цыган с цыганкой через костры прыгают да в прятки среди деревьев играют. А если смешно, то почему же не посмеяться? Мелочь таборная и смеялась. Но в игры свои принимала. А Миро с Кармелитой только того и надо.

Правда, один раз они все ж допрыгались. Через костер. Юбка загорелась. Потушили, благо ручеек оказался рядом, и ушли от всех подальше, в глубь леска.

— Ну что, не сильно обгорела? — спросил, посмеиваясь, Миро.

— Нет, не сильно.

— Эх, совсем тебя наши старушки заругают. Они ж и так на нас косо смотрят.

— Да. Странно это. Понимаешь, Миро, хоть отец у меня и строгий, только я все равно к воле привыкла. К настоящей. А здесь, в таборе, люди какие-то другие — совсем не свободные, что ли.

— Ты ошибаешься… Таборные цыгане — самые свободные люди в мире.

— Да ну… Это только в стихах и фильмах. Для гаджо. А на самом деле… Почему у нас, у цыган, столько запретов? Там не ходи, здесь не топчи…

— Но мы-то с тобой везде ходим…

— Да, везде… Только прячемся все время, с детьми вместе.

Замолчал Миро. Не знал, что ответить. Как-то не задумывался раньше об этом.

— Как девушка с юношей могут поговорить о любви, если им даже наедине нельзя остаться? — спросила Кармелита. — Если им даже поцеловаться негде?

— О любви можно и без слов сказать…

— Как это — без слов?

Миро углядел среди травы красивый цветок, сорвал, вдел Кармелите в волосы. Руки при этом задрожали от невысказанной нежности.

— Вот так — без слов.

— И что же это значит, если словами?

— Люблю… — Руки сомкнулись, обняв девушку.

— Нет. Не торопись, Миро, — Кармелита выскользнула из его объятий.

Она и сама не поняла, что с ней произошло. Но почему-то в этот момент, совсем не ко времени, ей почудилось, что рядом с ней не Миро, а тот смешной парень. Как же его — Максим.

— Ладно, Миро. Пойду я в табор. А то мокрая вся. Да и юбку подгоревшую поменять надо.

…Бабка ругаться не стала. Но постель подложную как есть оставила. Пусть Кармелита видит, что все ее секреты детские наружу выплыли.

— Посмотри, вся одежда мокрая… — встретила сварливо. — Да еще и подгорела. В чем гадать завтра пойдешь?

— Ничего страшного! Сейчас переоденусь. — Кармелита бросилась к сундуку за вещами.

— Ты хоть помнишь, как я гадать тебя учила?

— Помню… — сказала внучка не очень-то уверенно.

— Ладно. Слушай. Гадание — это искусство. Прежде всего посмотри не на ладонь, а прямо в глаза. Если не прячет взгляд — открытый, смелый человек. Если в сторону смотрит — боится чего-то или скрывает… Когда рука влажная — нерешительный человек или болен…

— Да-да, бабушка, помню я это. Ты про любовь… Про любовь что говорить нужно?

— Это правильно. Про любовь чаще всего и спрашивают. Про любовь… Когда человек любит и любим — он светится весь и радуется жизни. Говори таким, что они уже встретили своего короля или даму.

— А если не светится?

— Скажи, что любовь ищет его. Ищет, ищет, рядом ходит, в глаза ему заглядывает, а человек ее не видит…

Кармелита засмеялась — как все просто…

А Рубина легковесность эту ее учуяла.

— Да ты не смейся раньше времени. Знаешь, у тебя не сразу все получится. Но ты виду не показывай. Главное — не теряйся, старайся соображать побыстрее. Но не одной головой работай, а к сердцу тоже прислушивайся.

Кармелита быстро переоделась, собрала вещи на утро. В голове идейка мелькнула. Надо Светке позвонить. Где мобильный? Она тут, в лагере, про нее совсем забыла.

Дождалась, когда бабушка выйдет из палатки, набрала знакомый номер:

— Алло, Света? У тебя деньги есть? Да… Свет, приходи завтра утром на набережную? И деньги с собой возьми. Да. Давай. Интересно будет. Обещаю. Что тебе делать — сама поймешь. Потом посмеемся. Все. Пока…

* * *
Когда Тамара заговорила об убийстве, Игорь не шелохнулся, не дернулся. Не мальчик, в российском бизнесе всякое бывает. Но сам он, лично, грех на душу никогда не брал.

А Тамара повторила, глядя остекленевшими глазами куда-то в сторону:

— Я хочу, чтобы ты убил эту цыганку…

— Ты же понимаешь, что это совсем отдельная профессия. А я не киллер…

— Так посади ее!

— …и не прокурор.

— Ну, я не знаю. Подставь под тюрьму… Я не знаю как, только избавь меня от нее! Будь мужчиной!

— Хорошо. Хорошо, рассказывай… Какая тайна кроется за всем этим? Почему ты ее боишься?

— Не твое дело!

— Отлично! Значит, пришить ее — мое дело. А знать зачем — не мое…

— Игорь! Пока не твое. Но если она заговорит, всем не поздоровится!

А может, и права Тамара. Лишнее знание — лишние беды. Она баба умная, зря не скажет. Если говорит, что все хреново, значит, так и есть.

— Ну хорошо. Я попробую. Но… Я даже не видел эту цыганку! Ты ж знаешь, они все на одно лицо. Поедем с тобой в табор, ты мне ее покажешь…

— Нет, в табор я не поеду!

— Но как я тогда ее узнаю?

Тамара задумалась:

— Послушай… Цыгане ведь не в первый раз к нам приезжают. Так?

— Так.

— И где их чаще всего можно застать?

— Ну, на базарчике — фигней всякой приторговывают.

— Ерунда. Базарчиков много — все не обегаешь. Сейчас сезон: курортников на набережной — море. Цыганки, как приедут, всегда там отираются. Гадают, безделушками торгуют… Завтра с утра на работе покрутимся. Если что-то срочное, сделаем. А потом — на набережную. Как пить дать, они там будут. Я покажу тебе эту ведьму. Где твои бинокли цейссовские? В шкафу? Поищи.

Но Игорь полез не в свой шкаф, а в ее платье. И искал там совсем не бинокли…

* * *
Назначенный срок заканчивался, а звонка все не было. Баро нервничал. Хорошо хоть Форса в гости пригласил. Есть с кем посоветоваться. Уж он-то этого Астахова хорошо знает.

Форс постучал ногтем по часам:

— Половина шестого. Я же говорил, Астахов не позвонит…

— Но есть же какие-то правила, понятия, обещания… Я ж его по-человечески просил позвонить.

— Баро, он уклоняется от встречи с вами. Неужели непонятно? Это его обычная тактика. Затаится, линии защиты наладит. К атаке подготовится — а потом вперед, напролом!

Зарецкий замолчал, задумался. Да что ж за люди такие! Должно же быть что-то святое в этом мире. Как вообще этот Астахов мог додуматься до того, чтоб развернуть строительство на кладбище…

Голос Форса вывел его из задумчивости.

— …вот я и говорю: действовать надо, а не переговоры с ним вести!

— Худой мир всегда лучше доброй ссоры.

— У него — свои интересы. У вас — свои… И отстоять их мирно не удастся! Я думаю, вы должны опередить Астахова. Нужно найти способ ему на хвост наступить. Баро… Мне трудно об этом говорить… Вы же знаете, у меня с ним общий бизнес. И если вы его прижмете, то ведь и я могу пострадать. Только… дружба — она ведь дороже.

— Спасибо, Форс, — сказал Зарецкий очень серьезно. — Я никогда не забуду того, что ты сейчас сказал. Спасибо. Только решать я все равно сам буду.

Форс пожал плечами — мол, дело ваше, а я сделал все, что мог…

Странные отношения складывались у Форса с Зарецким. Баро к нему на «ты», а он с ним — на «вы». И на «ты» ни в какую переходить не хотел. А еще, сколько раз барон звал в долю — всегда отказывался, предпочитал оставаться младшим (не по возрасту, по деньгам и влиянию) партнером Астахова.

Почему Форс так делал, он, наверно, и сам объяснить не мог. Только засела у него в мозгах одна китайская поговорка, услышанная давным-давно в телепрограмме «Международная панорама», разоблачающей пекинских гегемонистов: «Пока тигры дерутся, царствует обезьяна». И вот сейчас, похоже, поговорка эта начинала сбываться.

Баро громко, недовольно хмыкнул, решительно встал с кресла и набрал номер телефона, давно заготовленный для него Форсом.

— Алло. Господин Астахов? Вас беспокоит Зарецкий.

— Слушаю вас, господин Зарецкий.

Что значит хорошая аппаратура! Качество звука было таким, что даже Форс слышал каждое слово Астахова.

— Когда я передавал вам вашу барсетку, я просил, чтобы вы мне позвонили в пять часов.

Астахов замешкался.

— Простите… но мне об этом ничего не говорили.

— Тогда повторяю. Нам нужно встретиться.

— По поводу барсетки?

— Да.

Николай Андреич замешкался еще больше.

— Я вам очень благодарен за документы. И готов увеличить вознаграждение…

Баро разозлился — да что он мелет, этот Астахов!

— Какое вознаграждение? За кого вы меня принимаете?

— Извините, я не хотел вас обидеть.

— Так мы можем с вами встретиться?

— Да, конечно.

— Жду вас завтра вечером в ресторане «Волга»! Баро положил трубку на рычаг, не слабо так, с чувством.

Форс грустно улыбнулся:

— Ну так что, Баро? Правильно я его описал или как?

— Похоже, что так. Спасибо тебе. Хоть знаю, с кем имею дело.

* * *
Естественно, одним чаем дело не обошлось. Какой чай, когда разговор о любви зашел. Палыч достал из маленького холодильничка, пристроенного в углу уютно обжитой котельной, открытую чекушку. Разлил. Аппетитно разложил на столе нехитрую закусь: грибочки соленые по-деревенски, проложенные травами лесными, папоротником. И капустку. А вот колбаска — заводская. Точнее, цеховая, зубчановская. Спасибо цыганам, они производство наладили. И, конечно же, черный хлебушек. Для ядрености — с чесноком и луком. А чего беречь благовоние — интимных свиданий сегодня явно не ожидается.

Выпили по первой, крякнули, закусили.

После этого даже огонь в печке загудел более душевно.

— Так вот тебе, Максимка, байка. Она же — быль, о любви цыганской. С приятелем одним моим знакомым случилось. Жил-был русский парень. Высокий, светловолосый, голубоглазый — в общем, вот такой, как ты.

— Тогда еще и умный.

— Да, правильно, умный. Не без этого. Армию отслужил, домой вернулся. Приснилась ему однажды цыганка молодая. Пришла во сне и говорит: «Я — твоя Судьба». Проснулся он утром. Что за наваждение такое! Никак девушка из головы не выходит. Нарисовал ее по памяти. А уж после этого совсем свихнулся. Ни на кого больше смотреть не мог. Каждый день на портрет этот глядел, встречи ждал. И, стало быть, дождался. Ну чего, по второй?

— По второй! — решительно ответил Максим и вспомнил Антона: «Теперь никогда его за это дело осуждать не буду!»

Палыч разлил. Опять выпили, опять крякнули.

— Как-то однажды рядом с их деревней табор цыганский прикочевал, ну остановился то есть. А в таборе том оказалась девушка ну точь-в-точь как на портрете. Слова он ей не сказал. И она ему тоже. Просто глаза их встретились, и земля из-под ног уплыла. Так полюбили друг друга… После этого виделись друг с другом на базаре. Он к ней как бы гадать ходил. Она ему как бы гадала. А сама возьмет за руку и держит. И все…

Максима вдруг осенило:

— Слышь, Палыч, ты так душевно рассказываешь. Это, случайно, не о тебе?

Палыч притворно рассердился:

— Цыц! Не вмешиваться в творческую лабораторию сказителя!.. Франциска, небось, ассизяне не перебивали. В общем, так они за ручку держались. Каждый день, практически. И даже встретиться наедине не могли. Уж больно у этих цыган порядки строгие. Дочек своих стерегут, хуже, чем лошадей. А тут пришло время уходить табору из места этого. Бросился парень к цыганам. Так, мол, и так. Жить, мол, без нее не могу. Но у семьи цыганки этой, видно, свои планы были. Родители строгие — просто ужас! В общем, замуж за него ее не отдали. И решил тогда парень Судьбу свою из табора выкрасть… Ну, по третьей!

Третья прошла совсем быстро и незаметно.

— Выкрал. За ним погнались, догнали. Очень сильно били. Парень отбивался, как мог, и случайно, отмахиваясь, убил брата своей любимой. Тут милиция объявилась… После этого жизнь вся его поломана оказалась. А любовь не состоялась… Сгинул тот табор, исчез.

Помолчали, как приличествует случаю.

Максим, проявляя юношеский оптимизм, заговорил первый:

— Нет, Палыч, это случай нетипичный.

А Палыч ответил, тоже с оптимизмом, только старческим:

— Конечно, нетипичный. Парень ведь жив остался…

Глава 10

Утро у Максима получилось тяжелым. Не помнил, как в гостиницу добрался, не помнил, как заснул.

Зато как проснулся… Ох и тяжело же. А тут еще и шеф позвонил с утра пораньше. Сказал на работу приехать, не задерживаясь. С чего бы это?

Астахов вообще всех поднял на уши. Прежде всего, Тамару расспросил, как так вышло, что вокруг барсетки столько всего накручено, а он не в курсе. Она отвертелась: знать ничего не знаю. Что было — все рассказала.

И Тамара встревожилась. Зря она визитку сожгла, поторопилась. Только в семье все налаживаться начало. А теперь из-за этого цыганского барона опять в тартарары полететь может.

Утром подстерегла Максима у входа в офис:

— Макс. Мне с тобой поговорить нужно.

— О чем?

— Пошли в мой кабинет. Там скажу.

В кабинете была сама любезность, сварила Максиму лучший кофе. Подала с французским коньяком и швейцарскими конфетами.

— Максим, знаешь, я так хотела, чтобы Антон с отцом помирился… Поэтому сказала всем, что это он барсетку нашел, а не ты. Это ведь не страшно.

«Да нет, — подумал Максим. — Не страшно. Маленькая ложь — во благо». А вслух сказал:

— Да какая разница, кто принес? Главное, что вернули!

— Вот, — обрадовалась Тамара. — И я так считаю. Но на всякий случай прошу: не выдавай Антона. Он не хотел… Это я заставила его соврать…

— Не вопрос.

Еще выпили коньячного кофейку, даже шутя чокнулись чашками.

Напоследок, пробросом, Тамара сказала:

— Да, и вот еще… Если барсетку не ты забрал, то получается, что и Зарецкий ничего тебе не говорил, чтоб Астахов перезвонил ему. Ведь так?

Максим с похмелья не сразу понял. А когда понял, кивнул головой. Про себя же подумал: «Вот тебе и маленькая ложь. Не успел глазом моргнуть, как по уши заврался…»

Только поздно уже. Ничего не поделаешь. Сказано — не вернешь.

— Хорошо, — медленно проговорил Максим. — Только на самом деле, напоминаю, цыган этот, Зарецкий, сказал: если Астахов с ним не встретится, беда будет. Так что вы уж там как-то что-то сделайте.

Все — Тамара, Антон и Максим, собрались в кабинете у Николая Андреевича. Тот еще раз выспросил все заново. Но вся допрошенная троица дружно держалась прежней версии.

Максим при этом был готов сгореть от стыда. И ведь в глубине души он понимал, что, скорей всего, вся правда выплывет наружу, причем очень скоро. Так почему же сейчас не сказать? Но он посмотрел на Тамару Александровну. И не смог нарушить данное ей слово.

Лишь Антон в этой ситуации чувствовал себя свободно, как рыба в воде. Ну да с ним всегда так. Он вообще ничего серьезно не воспринимает.

Самый тяжелый удар Максим получил в конце разговора, когда узнал, что вот прямо сейчас Астахов с сыном едут к Зарецкому. Хорошо же он, Максим, будет выглядеть перед Зарецким: лгун лгуном.

И так все было непросто, а теперь уж совсем запуталось.

* * *
Цыганки разбрелись по набережной. Отдыхающие из окрестных санаториев привычно напряглись, проверили, на всякий случай, кошельки. Убедившись, что те на месте, начали заглядываться на предложенный цыганками товар: сувениры разные, ракушки, смешные фигурки, склеенные из шишек и веточек, избушки на курьих ножках с надписью «Привет из Управска».

Слово за слово — соглашались и на гадание. Особенно бойко дело шло у Рубины, а из молодых — у Люциты. Кармелита же никак не могла приспособиться к новому для себя делу. Хорошо хоть бывший главный конюх Сашка со своей унылой лошадью тут же бродил. И почему-то при виде Сашки так захотелось бросить все и сбежать домой, в слободу, в свою любимую спаленку к плюшевым игрушкам, к своей любимой Звездочке. Просто детство какое-то.

И тут Кармелита увидела Свету. Света тоже увидела ее. Кармелита среди таборных цыганок-гадалок! Светины глаза округлились до шарообразного состояния. Потом лицо расплылось в улыбке. Ай да подруга! Кармелита в ответ тоже улыбнулась.

— Девушка, а погадайте мне на жениха? — миновав всех прочих цыганок, Света подошла к Кармелите.

— Ай, красавица, ай, хорошая, конечно погадаю! — Цыганская кровь проснулась, забурлила, Кармелита почувствовала невероятный кураж и небывалую легкость. — Ой, всю правду скажу. Только позолоти ручку, рублей на десять… сначала.

Света протянула ей купюру. Кармелита быстренько ее спрятала. Взяла Светку за руку.

— Ну что? Всю правду скажешь?

И Кармелита вдруг посмотрела на Светку всерьез, по-новому. Не как на подругу, а как на клиентку, по бабкиным урокам. Увидев Кармелиту, Света, конечно, обрадовалась. Но внутренней, лучистой радости в ней не было. Одинокая она. Не влюбленная и не любимая. А все, что есть у нее сейчас, знакомые парни, о которых они с ней говорили вечерами, — мелочь, ерунда. Ненастоящее.

— Жених твой рядом ходит, а ты его не видишь. Зачем на других глазками стреляешь? А?

Светка замерла на секунду, уж очень серьезно, по-настоящему сказала все это ее подружка. Но потом встряхнулась — глупости! Игра это все. Нужно просто поддержать Кармелиту:

— Спасибо, цыганка. Всю правду говоришь. А что дальше?

Кармелита продолжила с прежней серьезностью:

— Девочка ты красивая, общительная, веселая. Ишь, какая шустренькая. Смотрю, женишка хочешь найти богатенького? Э-эх… Зачем богатого, верного искать нужно!

— Всю правду говоришь, цыганка. — И снова Кармелита попала в самую точку, они же с ней этого не обсуждали, а мысли такие у Светы были, были; Света, почти уже не играя, протянула несколько купюр. — Дальше говори, что будет…

И такая в этой сцене была искренность, заинтересованность и естественность, что отдыхающие начали подходить, прислушиваться.

— Ой, красавица, — воскликнула вдруг Кармелита. — Злодейка хочет у тебя суженого увести…

— Да ты что! Ну и что? Чем все закончится?

— Не волнуйся. Нет сил против любви. И жених с любимой останется… Все, что знала, сказала. Кому еще погадать?..

Озадаченная, Света отошла в сторону. А к Кармелите выстроилась целая очередь.

И снова Максим шел, куда глаза глядят. Но на этот раз ноги привели его не к котельной Палыча, а на набережную. Лишь увидев цыганок, Максим вспомнил, что сказала ему вчера молодая цыганка. Слово в слово вспомнил: «Завтра приходи на набережную. Там и погадаю тебе. Да только уже не бесплатно. Это ведь работа наша цыганская…» И сразу настроение улучшилось.

Где же она тут, где? Никак не мог найти. Похоже, в центре во-о-н той толпы, собравшейся у лесенки, ведущей к пляжу. Подошел поближе, и точно, увидел — вот она, Кармелита. Какая же к ней очередь. Наверно, хорошо гадает…

Пристроился к очереди, так, чтоб никого не отпихнуть и в то же время оказаться поближе к цыганке. Кармелита заметила его (он это сразу почувствовал), но виду не подала. И закончив гадать очередной клиентке, повернулась к нему:

— Ай, молодой, красивый! И тебе погадать?

Максим кивнул головой и сглотнул не вовремя выделившуюся слюну. Говорить почему-то не мог.

— Твоя ладонь полна тайн, красавец… — начала Кармелита.

— Каких тайн?

— Простых и ясных, как небо сегодня. Полюбишь ты девушку. Да нет, уже полюбил. И думаешь, что она — твоя судьба…

— А на самом деле что — не судьба?

— Не верь ты ей. Она не та, за кого себя выдает. Ой, что еще вижу, красавец!

— Что?

— Через много бед и испытаний она тебя проведет…

— А она случаем не цыганка?

— Нет, — замялась, впервые за сегодняшний день, Кармелита.

— Посмотри повнимательней… — не отступал Максим. — Может, все-таки цыганка?

— Не цыганка! Я сказала!

«Ну вот, — засмеялся про себя Максим, „Я сказала!“ Почти как Николай Андреич…»

— А кто тогда?

— А ты мне денег дай побольше, я тогда скажу…

Максим достал кошелек, а там — пусто. Правду говорят: финансовый кризис — всегда не вовремя.

— Не-е-ет? — разочарованно протянула Кармелита. — Ну, на нет и гадания нет! Свободен…

— Но я хочу узнать свою судьбу.

— Хочешь узнать, приходи завтра, — хитро улыбаясь, сказала цыганка. — На это же самое место приходи, да денег возьми с собой побольше. На будущем своем нельзя экономить. Следующий!

Максим вышел из толпы. Посмотрел на ладонь, по которой гадала Кармелита. Он до сих пор чувствовал ласковое прикосновение ее рук. И отдал бы все, чтоб его ладонь вновь оказалась в этих ручках.

И вдруг вспомнил байку-быль, рассказанную Палычем. Похоже получается. Очень похоже. По крайней мере, ежедневные гадания уже запланированы. Как то оно дальше будет?..

* * *
Выезд Тамары и Игоря на рекогносцировку получился очень романтичным, практически, пикник. Взяли бутербродов, пива и, конечно же, самое главное, его гордость, — цейссовские бинокли, купленные еще в советское время, в братской Германской Демократической Республике. Собрались быстро, оделись по-походному: джинсы, кеды, неприметные рубашки цвета хаки. Царапаясь о сосновые ветки, забрались на дикий утес напротив набережной, устроили тут наблюдательный пункт.

Игорь заметно нервничал. Тамара рассказывала подробно. Но с обычной женской бестолковостью, со множеством ненужных подробностей, вроде «нет, ну ты посмотри, какое идиотское ожерелье вон у той гадалки; нет, это не та цыганка, эту не надо убивать, просто у нее вид совершенно дурацкий». Но как бы то ни было, а нужную старую цыганку в конце концов вычислили.

Впрочем, с точки зрения Тамары, ее любовник тоже вел себя странно. Ну, увидел эту цыганку — и увидел, запомнил — и запомнил, что еще делать? Так нет, он зачем-то высматривал всех, кто есть на этой набережной, точно подсчитал, сколько там гадалок. Отметил также наличие цыгана, предлагающего всем покататься на лошади. Особо проследил за тем, где находится ближайший к набережной пост милиции. В общем, проделал кучу бесполезной, как ей казалось, работы.

Хотя нет, не все было бесполезно. Сделали и совершенно неожиданное забавное открытие. Оказывается, «трудяга» Максим в рабочее время тоже наведывается на набережную. Да еще и гадает, причем подозрительно долго, у какой-то молодой цыганки. Ее лицо показалось Тамаре смутно знакомым. Но «кто, что, откуда», она так и не вспомнила.

Потом расстелили на траве салфетку, съели бутерброды, выпили пиво и…

В общем, такого природного, такого естественного и радостного секса у них давно уже не было!

* * *
Положительно, сегодняшний день складывался удачно. Антон оказался в VIP-кабинете ресторана «Волга». Стыдно сказать, но он даже не знал, что тут есть такое. Надо же, оказывается, маленькая пристройка над всем зданием — это не подсобное помещение, а випушка. Отлично, теперь он только сюда ходить будет. Хотя нет. Отсюда девок не видно. И до танцпола далеко. Вот елки — проблема. Надо обмозговать.

Да только отец не дал, все инструктировал, как вести себя с этим цыганским бароном. А тут и сам смуглый аристократ пожаловал. Все трое представились друг другу. Посмотрели меню (хотя и так все его наизусть знали), сделали заказ.

Перешли к делу.

— Честно говоря, господин Зарецкий, я не совсем понимаю, чего вы хотите, — начал Астахов.

— Странно… — вскинул брови Баро. — Я четко сказал тому парню, что речь пойдет о содержимом барсетки. Дал ему визитку… Попросил, чтобы вы позвонили мне вчера в пять вечера.

— Какому парню?

— Который ко мне приезжал за барсеткой. Он что, у вас уже не работает?

Астахов посмотрел на Антона (который был в это время сама невинность) и грязно выругался. К счастью лишь внутренне, не вслух.

— Работает, — и вновь повернулся к Антону, — оставь нас, пожалуйста. Сходи в бар, я зайду за тобой…

Когда сын вышел, подвинул стул к Баро и заговорил тоном ниже:

— Так вы, значит, видели документы, которые в барсетке?

— Видел. Поэтому предлагаю обсудить то, что в них написано, прямо сейчас, — и выложил на стол копии документов.

Астахов немного растерялся:

— Вы даже сделали ксерокопии.

— Нет, зачем? Мне их отсканировали и распечатали. Так надежней.

Астахов выругался (опять же — про себя) еще грязнее. Ну сынуля! «Папа, это ж цыгане. Они и читать не умеют!»

— Хорошо. И каким же образом мой бизнес затрагивает ваши интересы? У меня все оформлено, совершенно законно.

— Вы что, действительно ничего не понимаете?

— Нет. Может, вы наконец мне объясните?

— Вы хотите строить коттеджи, развлекательный центр, казино, автосалон вот на этой земле? — Зарецкий ткнул в какой-то многоугольник на копии плана.

— Да. В том числе и тут. А что в этом такого?

— Здесь. Находится. Кладбище! — для большей убедительности Баро выговорил каждое слово отдельно.

— Что находится?!

— Старое православное кладбище. Зубчановское! И я не допущу, чтобы люди развлекались на костях наших предков.

— Как это — кладбище?!

Чего-чего, но этого Астахов не ждал. Правда, Баро ему явно не верил:

— Вы что, действительно не знали, что на этом участке есть кладбище?

— Нет.

— А что же вы так трясетесь над этими бумагами?

— Коллега, вы же бизнесмен. И должны понимать, что проект нельзя афишировать на стадии подготовки.

— Но теперь, когда вы все узнали, вы понимаете, что нужно все остановить?

— Понимаю. Но… но и вы поймите: проект уже запущен. Слишком много денег вложено на всех уровнях, вплоть до Москвы.

— Да что вы за люди такие! Это же грех — развлекаться на костях предков!

— Грех, — сказал Астахов, понурив голову. — Но тут не все от меня зависит. В данную минуту ничего конкретного сказать не могу. Мне нужен тайм-аут. Я должен подумать.

— Значит, на сегодня мы не договорились?

— Похоже, что так. — С этими словами Николай Андреич вышел, положив на стол деньги за заказ.

Баро остался наедине со своими мыслями: «Правильно. Все правильно говорил о нем Форс. Скользкий тип, подлый и притворный… Как невинность разыгрывает! Надо его беречься».

В бар за Антоном Астахов не зашел. После всего услышанного, он боялся, что просто прибьет сына на месте. Сразу поехал в мэрию. Господин Чаев был на месте. Прошел к нему без очереди.

Сказал, с трудом сдерживая кипящее бешенство:

— Евгений Анатольевич, почему вы не сказали мне, что на выделенном мне участке раньше было кладбище?

Собеседник ответил в той же тональности:

— Николай Андреевич, во-первых, я бы попросил сменить тон. А во-вторых, я вас обо всем предупредил!

— Когда?..

— Ну, не вас, конечно, а вашего сына. Сказал ему все сразу же, когда он пришел от вас с вот этим… — открыл ящик, показывая на конверт.

Второй раз за последние полчаса Астахов почувствовал себя полным идиотом. Китайским болванчиком, которым играет каждый, кто захочет.

Но это были еще не все испытания на сегодня.

— …и, наконец, в-третьих. Николай Андреич, я слышал от друзей, что вы — человек слова. Но заглянув туда, — кивок в сторону конверта, — я начал в этом сомневаться.

Астахов все понял и едва сдержался, чтоб не взвыть: этот придурок украл деньги из взятки!

«Сколько?» — написал Астахов на бумажке для записок.

«$1000!» — написал чиновник.

Астахов молча достал портмоне, достал из него десять стодолларовых бумажек и бросил в ящик стола, рядом с конвертом.

— Ну что ж, будем считать, что недоразумение устранено. А теперь чуть подробней о сути вопроса. На означенном участке расположено старое деревенское кладбище, очень старое. Практически все сроки последних захоронений на нем вышли. Деревня эта вообще загибалась. Но… Дело в том, что на этом кладбище есть цыганский угол. Проходящие таборы издавна хоронили там своих. И двенадцать лет назад, когда цыгане выкупили местную ферму, деревня ожила. Тут же похоронили еще с десяток цыган. А потом открыли новое кладбище, в совсем другом месте. Итого, что получается? Нецыганская часть кладбища очень старая, заброшенная. По всем законам Российской Федерации, с ней никаких проблем возникнуть не должно. А вот с цыганским закутком вопрос нужно как-то урегулировать.

— Цыганское кладбище — не цыганское… Что ж вы мне о нем раньше не сказали?! Пока я деньги не начал сюда вкладывать?!

— Дорогой Николай Андреевич, вы же знаете нашу бюрократию. Я сам обо всем узнал только на днях. И как только узнал, передал вам. Через сына. Так что моей вины здесь уж точно никакой.

Глава 11

Первый день работы на набережной прошел сверхуспешно. В табор возвращались с хорошим настроением. Со взаимным подшучиванием и подначками. Особо доставалось Кармелите. Дебютантка все же — и сразу такой успех. Конечно, трюк со Светланой все раскусили. Так ведь победителей не судят. И потом — после Светы Кармелита действительно отработала очень здорово.

Сойдя с автобуса, все разошлись по своим палаткам, и лишь Люцита показала Кармелите знаком — дело есть, пошли, поговорим. Отошли в сторонку, подальше от всех.

— Кармелита, принцесса наша, ты очень хорошая, ты тут просто всех в себя влюбила, — начала Люцита издалека.

Кармелита рассмеялась и сделала шутливый книксен.

— Спасибо!

— Но… ты такая хорошая. И я не могу молчать, я хочу сказать тебе одну вещь. Об этом все знают, но сказать стесняются. А я не хочу, чтоб тебя обманывали…

Кармелита напряглась — она даже представить не могла, что такого плохого должно случиться, чтобы испортить ее радостное настроение.

— Ты, наверно, думаешь, что Миро тебя любит. Он, небось, и в любви признавался. Да?

Кармелита смолчала.

— Признавался, — заключила Люцита. — Ноты, наверно, сама чувствовала, что в этом что-то не так, какой-то искренности не хватает… А все очень просто. Бейбуту, да и всему табору, надоело кочевать. Устали мы. Тут все и вспомнили о вашем детском сватовстве. Очень уж удачно сошлось: крупный бизнес в Управске, невеста — дочь барона, виды на наследство… А ты — жертва, крайняя, карта, которая уйдет в отбой. Все, что у Миро к тебе есть, — это маленькая детская любовь, помноженная на большую взрослую выгоду. Жалко тебя.

— Не может быть, — прошептала Кармелита едва слышно.

Люцита погладила ее по голове:

— Может, родная, может. Не веришь, спроси у Миро напрямую, глядя в глаза, спроси, говорил он со своим отцом о баронском наследстве или нет? Он парень честный, соврать не сможет. Начнет юлить, мяться. В общем, что тебе рассказывать! Ты же настоящая ромны, великая гадалка! Сама все почуешь.

* * *
Так все и было, как Люцита сказала. Миро не ждал такого разговора. И отрицать очевидного не стал. Говорил он с отцом о наследстве? Говорил. Бейбут наставлял его, как важно для их рода жениться на баронской дочке? Наставлял. Соглашался он с ним? Соглашался.

Но, — оправдывался Миро, — это все было раньше — до того, как он ее увидел на лошади. Впрочем, оправдания его звучали так жалко, путано и убого, что слушать их Кармелита не стала. Попрощалась с бабушкой Рубиной, вышла на дорогу, поймала машину и уехала к себе в слободу.

По дороге проклинала себя за наивность. Боже мой, какая дурочка. Права Люцита — возомнила себя принцессой. Думала, к братьям и сестрам приехала. Поверила, что ее все любят и ею все восхищаются. А любили все наследство Зарецкого и восхищались им же!

* * *
Прямо из мэрии Астахов поехал в аэропорт, благо ближайший рейс на Москву совсем скоро. Нужно торопиться. И так слишком много времени потеряно. Может быть, еще можно дать задний ход, просчитать какие-то другие варианты.

По дороге позвонил Максиму, отругал за ложь, но отметил за энергичность при поиске барсетки. Сказал, что на время отъезда оставляет его старшим. Объяснил ситуацию, попросил быть поаккуратнее с цыганским кладбищем. И вообще, велел не активничать — резких шагов не делать.

Позвонил Форсу. Рассказал, зачем едет в Москву, обсудили список инвесторов. Постарался убедить его, что все еще можно исправить, проект притормозить или видоизменить. Просил присмотреть за Максимом, да и за Антоном.

Позвонил Тамаре, отругал за вечное покрывательство сыночка. Объяснил ей, что Антон назначается кельнером при Максиме — подавать кофе: все равно ни на что больше парень не годится.

Антону звонить не стал. Для него уже ни слов, ни сил не осталось…

* * *
Поговорив с Астаховым по телефону, Форс тут же поехал к Зарецкому. Ситуация становилась все более мутной, а значит, со временем в ней можно будет выловить неплохую рыбку. Кстати, не забыть бы рассказать Астахову, что он через Свету и Кармелиту знаком с Зарецким. Пусть лучше Астахов об этом от него узнает, чем от других.

Особо нужно будет подчеркнуть, что Зарецкий коварно хотел переманить его в свой бизнес. И, конечно же, расписать, как он, Форс, героически отказался.

Баро работал в своем кабинете. Форс постучал, заглянул.

— А, Форс, проходи! — сказал Зарецкий.

— Добрый день. Ну что? Как прошли переговоры с Астаховым?

— Он попросил время на раздумья и, скорее всего, подыщет новую землю для застройки.

Форс улыбнулся, снисходительно-покровительственно.

— Это вы так думаете, или он пообещал?

— И то и другое.

— Погубит вас благородство! Людей по себе меряете, а они в большинстве своем — подлые…

— На что намекаешь?

— Я не намекаю. Я знаю. Астахов взял тайм-аут, чтоб выиграть время. Он сейчас улетает в Москву. Но не для того, чтобы притормозить проект, а чтоб его побыстрее пропихнуть. У вас-то, Баро, в Москве таких высоких покровителей нету. Ведь так?

Баро вскочил с кресла.

— Плевать! Он хочет войну — будет ему война.

— Нет, Баро, здесь нужно потоньше сработать…

— Как?

— Пока не знаю.

Повисла пауза.

— Я знаю… — вдруг воскликнул Зарецкий. — Я выкуплю у него этот участок.

— Думаете, согласится?..

— Согласится. Я предложу такую сумму, что он еще и в прибыли будет! Назначай встречу.

— Да Астахов уже в Москве… Он понял, с кем имеет дело, и поехал за поддержкой против вас.

— Так вот для чего он просил отсрочку…

— Астахов вас обманул… Между вами не может быть мира, Баро.

— И все равно, я должен с ним встретиться, обязательно должен, — сказал Зарецкий и опять вспыхнул, разозлился. — Мы на нашем кладбище плясать не позволим! И будем обороняться!

* * *
Приехав домой, Кармелита первым делом пошла в спальню, зарылась в любимые плюшевые игрушки — проплакалась. Стало чуть легче. Потом направилась к отцу, в кабинет. Баро был весьма деловит, кому-то звонил, что-то писал. Но для дочки время нашел. Выслушал, посочувствовал, посоветовал на бабьи сплетни большого внимания не обращать.

— Папа! — воскликнула тогда Кармелита. — Но ведь Миро признался, что отец говорил с ним о наследстве!

— Ну и что, — мудро ответил Баро. — Родители всегда говорят о наследстве. Думаешь, я на Миро просто так смотрю? Я ведь тоже прикидываю, что он за фрукт, сможет ли достойно принять мое… наше дело.

— То есть я, мои чувства вообще, как бы ни при чем? — чуть не взвизгнула от возмущения Кармелита.

— При чем, доченька, еще как при чем. Если бы я об этом не думал, ты бы уже давно третьего ребенка рожала. А я даю тебе время подумать, выбрать. Наверно, даже слишком много даю… Но семья, дочка, это не только любовь, это еще и хозяйство.

Кармелита притихла, ушла. Если бы отец стал кричать, ругаться, ей бы проще было. А он сказал обо всем так спокойно, с такой усталостью, что и возразить трудно.

Но и для Баро разговор не прошел зря. Что-то Бейбут слишком много о наследстве думает — надо будет проверить его на вшивость.

Но сейчас не это главное. Нынче важнее — цыганскую самооборону организовать. Так, кто у нас по кладбищам главный специалист? Конечно же, Сашка, В детстве он все споры на смелость выигрывал — чуть ли не ночевал на кладбищах. Позвал Сашку (тот как раз в конюшне был, а не на набережной). Пригласил в кабинет, налил стаканчик вина.

Но Сашка особой радости не проявил, и вообще, как-то непонятно ерзал.

— Почему вина не выпьешь? — спросил Баро.

— Да я в последнее время холодным пивком все больше балуюсь. Там, на набережной, жарко.

«Ага, — подумал Зарецкий. — Значит, правду женщины говорят. Завелась у Сашки там зазноба в пивнушке. Быстрый же, чертяка, только перебрался туда — и уже готово. Надо его проверить на это дело…»

— Я, Сашка, вот чего подумал. Хватит тебе на набережной мучаться. Отработал свой грех…

Лицо у конюха скисло, как молоко в жару.

— Баро, да ты что. Я ж только рынок разведал. Клиентуру прикормил. Это не по-деловому. Сам послал, а теперь… Нет, не уйду я оттуда.

«Понятно. Точно у него там кто-то уже появился. Да Бог с ним. Пусть балуется. Пора о деле поговорить».

— Тогда оставайся. Да ты не убегай. У меня к тебе еще одно дело, не очень приятное.

Сашка, сама любезность, расплылся в улыбке.

— Я уже согласен… — затараторил.

— Что за привычка спешить? Не беги впереди кибитки.

— Я тебя за столько лет выучил. Мне все понятно.

— Я еще ничего не сказал, а тебе все понятно.

— Конечно. Надо сделать что-то важное и правильное. На подлость ты не способен…

— И на том спасибо. И все же, Сашка, послушай… Надо несколько дней подежурить…

— Подежурю.

— На нашем старом кладбище.

И тут Сашка испугался. Не по-детски, аж глаза вылезли из орбит.

— Что?! На кладбище?! Ночью?! Ты с ума сошел!

Баро, в свой черед, искренне удивился такой реакции.

— Постой… А я помню, в детстве ты ночью на спор через кладбище ходил? И даже ночевал там…

— Да не ходил я тогда.

— Как не ходил? Мы же все видели…

— Стороной вдоль забора, как сумасшедший, пробежал. И все, — лукаво улыбнулся Сашка. — А ночевал в беседке, что в сквере рядом с кладбищем.

— Да-а-а… Чего только не узнаешь через столько лет. Хитрец…

— А то!

— Но на этот раз, Сашка, так не получится, — Баро стал совсем серьезным. — Тут надо на совесть. Над нашим старым кладбищем надругаться хотят.

— У тебя охраны вон сколько! А мое дело — лошади! — заныл Сашка.

— Дурак! Это не наказание, а честь. Кому я это дело поручу — громиле Рычу?! Я ж тебе, как никому, доверяю. Потому и прошу.

— Эх-эх-э… А я ведь кроме покойников еще и темноты боюсь…

— Ничего. Получишь фонарик и мобильник. А покойников бояться нечего. Живых надо бояться. И потом, ты ж не один там дежурить будешь. Начнешь, конечно, с себя, а там список составишь. Пусть все охраняют. До меня очередь дойдет — и я пойду. Дело-то святое.

Сашка один за другим опрокинул оба стакана вина, стоявшие на столе. И тут же пояснил:

— Для храбрости…

С Розаурой Люцита разговаривала аккуратно. Поговорили о жизни, о родичах. О деде-колдуне заговорили. Тут-то Люцита и начала у нее выпытывать, что да как колдуется. Пришла домой, чтоб не забыть — все записала. Много получилось. И даже кое-что заготовила, травы, коренья разные. Куклу Кармелиты мастерить начала…

Только осторожность утратила. Земфира ее однажды за этим занятием и застала. Испугалась, закричала, по-матерински строго:

— Ты что делаешь?!

— Я люблю Миро! И не отдам его Кармелите!

— Есть другие средства, чтобы удержать парня.

— Какие другие, мама?! Она богатая и говорит красиво. Конечно, Миро, как ее увидел, сразу голову потерял.

— Так она ведь уехала уже!

— Как же! Она так легко от Миро не отстанет. Но я его никому не отдам!

— Дочка, нельзя колдовством заниматься. Зло, сделанное нами, к нам же и вернется.

— Мама, но ты же сама мне сказала: «Лучше наколдуй».

Тут-то Земфира и вспомнила свои неаккуратно сказанные слова.

— Да пошутила я…

— Эх, мамочка. Все тебе шутки. А ведь я люблю его и не хочу терять. Тебе не понять.

Земфира покачала головой.

— Ошибаешься, доченька. Вот тут-то как раз я тебя понимаю…

— Ты?

— Я… — выдохнула она.

— Ты говоришь об… отце?

— Сердцем я никогда не была рядом с ним.

— А почему же…

— Потому что в жизни часто получается не так, как нам хочется.

— А у меня все получится. Потому что за любовь надо сражаться. И да будет проклята Кармелита, если она отнимет у меня Миро…

— Не бросайся такими словами.

— Пусть будет проклят мерзкий Баро…

Земфира влепила Люците пощечину:

— Не смей так говорить о нем.

Люцита замерла. Не от боли и обиды, а от неожиданного открытия.

— Так это… он? Баро?

— Да…

— Почему ты не вышла за него замуж?

— Его родители нашли ему невесту, Раду. А потом они полюбили друг друга…

— А ты?

— А меня выдали замуж за твоего отца.

— И ты продолжаешь думать о Баро…

— Да… Говорят, с годами любовь проходит, но мне кажется, это не так…

— Мама, прости меня. Я не знала… Прости.

Мама с дочкой обнялись и просидели так долго-долго. И думали об одном и том же. Почему жизнь повторяется? И почему она дважды бьет по одному и тому же месту?

А потом, почувствовав, что боль в сердце растет и раздувает его, как воздушный шарик, Земфира встала и вышла из палатки. Пошла к Рубине. Та баловалась — раскладывала карты.

И Земфира, как девочка, попросила ее, будто сама не умела:

— Погадай мне, Рубина.

Рубина перетасовала колоду заново. Сказала со значением:

— Тридцать шесть картен, скажите всю истинную правду. Что ожидает эту королеву и чем ее сердце успокоится на козлэ?

Протянула карты Земфире, та сняла колоду левой рукой, как положено, к себе.

Рубина разложила карты, вздохнула:

— Вижу переживания, искания, любовные страдания… Вижу короля… Его дорогу.

— И что меня ждет с этим королем?

— Ждет тебя решительное свидание любовное в его доме. А ты что, Земфира, и вправду думаешь, что Баро ждет? Надеешься, что раз он столько лет после смерти Рады бобылем жил, то…

— Рубина, я не называла его имени!

— Да какое имя! У тебя все на лиценаписано… Ну, и кое-что на картах тоже…

— Что же еще карты говорят?

— Говорят, если после решительного свидания он не будет твоим, то уже никогда им не станет.

Глава 12

Как же много меняет должность. Всего-то дел, сказано тебе — ты главный. И каким бы ты хорошим, правильным ни был, что-то меняется. Невидимая корона вырастает, как ни прячь ее, ни делай вид, что ее нету, есть она, есть!

Великий карьерист Максим впервые почувствовал все это. И новое чувство было для него ужасно неприятным. А тут еще и разобиженный «разносчик кофе» Антон подзуживает:

— Поздравляю с повышением, шеф…

— Брось, Антон, мы ж друзья…

— Ах что вы, какие друзья? Вы начальник, я — дурак…

— Перестань…

— Может, за кофейком-с сбегать-с? Я мигом-с…

Ну все, достал! Сам начал. Вызов принят. Максим принял предложенную игру:

— А давай-ка, любезный! Одна нога здесь, другая там…

Антон чуть растерялся — не ждал отпора. Но оправился очень быстро, сменил стиль и тему.

— Максим, а может, ты мне премию выпишешь? По дружбе.

— За что?

— Например, за наше совместное гулянье, — и показал ресторанный счет с боем посуды. — Громили-то ресторан вместе, а заплатил я один. По дружбе.

Максим присвистнул.

— Хорошо погуляли!.. Так ведь если бы ты не приставал к цыганке — счета бы не было. Но, в общем-то, все правильно, громили вместе, вместе платим.

Максим достал деньги, отсчитал половину суммы, протянул приятелю.

Антон вроде бы начал скромничать, но недолго, деньги взял. А продолжение оказалось совсем неожиданным:

— А может, ты мне, по дружбе, вторую половину одолжишь? — сказал Антон. — Я верну.

Максим замялся:

— Да я бы с удовольствием, но…

На лице Антона начала расплываться ехидная улыбка… Но занять всю его физиономию не успела, поскольку Максим взял из пачки одну купюру. А все остальные деньги протянул Антону:

— На.

Антон улыбнулся, но уже иначе, по-хорошему:

— Нет. Спасибо. Не надо. Проверка на «зажим-трест». Давай и я для тебя что-нибудь сделаю. Не может же быть, чтоб тебе ничего не было нужно.

— Правда. Есть такое дело. Ты мог бы меня завтра подменить? Мне отойти нужно будет.

— О'кей. Без проблем.

— Точно?

— Точно… А что у тебя?

— Встреча, — уклончиво сказал Максим.

— Понятно. Я ее знаю?

— Да. Это цыганка… — улыбнулся Максим.

— Из ресторана? Молодец. Класс! Скажи мне спасибо! Это ж я ее первый заприметил. Да ничего… Пользуйся, для друга ничего не жалко!

Улыбка сошла с Максимова лица.

— Ладно… Ладно… Чего напрягся? Шутка!

* * *
После недолгой беседы с отцом Кармелита много думала, полночи не спала. А утром, вопреки ожиданиям, встала рано. И опять ничего не могла делать. Нет, все же не удастся удержать в себе все, что на душе накипело. Быстренько собралась, поехала к Светке, в ее студию, где она своими художествами занимается.

А пока ехала, сделала важное открытие. Миро ей не неприятен. О нем так приятно, так хорошо думать. Он как кусочек детства, занесенный судьбой во взрослую жизнь.

От судьбы не убежишь. У цыганки должен быть муж — цыган. А разве среди цыган можно найти лучшего мужа, чем Миро?

Приехала… Света, как обычно, обрадовалась ей, обнялись, чмокнули друг друга в щечку.

— Ну? Рассказывай, чего прибыла. После дня рождения совсем меня забыла. А тут… Колись, что у тебя.

— Светка… Ты не поверишь…

— Ты сначала говори, а я потом не поверю!

— Света, в общем так, я еще не знаю… Короче говоря, я, очень похоже, скорее всего, так получится, что я… выйду замуж.

— Ха! Удивила! Все мы когда-нибудь выйдем замуж.

— Ты не поняла. Это может произойти очень скоро.

— Вот так сюрпризы. Ты серьезно?

— Я — нет. А вот отец мой серьезно настроился.

— Поздравляю. Круто! Слушай, я вчера в журнале такое платье видела! А-абалдеть…

— Свет! А вот, скажем… кто он, тебе не интересно?

— Не, ну ты запарила! Я тебе про платье рассказываю, а ты с такими глупостями… Ну ладно, кто он? Кто он? Кто он? Ленинградский почтальон?

— Его зовут… Миро… Правда, красиво?

— Миро. Красиво.

— И сам он красивый… Высокий, стройный… Добрый… Даже слишком добрый, отца своего слишком слушает.

— И хорошо. Сейчас отца слушает, потом тебя слушать будет. Все здорово!

— Да, Света, конечно, все здорово… Но есть одна маленькая проблема…

— Какая?

— Другой парень нравится мне намного больше…

И тут в комнату заглянул Форс.

— О, Кармелита, привет! Дочка, можно тебя на минуту?

Света нехотя вышла из комнаты. Отец провел ее на кухню, спросил, показывая на горку фруктов, лежащую на тарелке:

— Это что такое?

— Это, папа, фрукты! Я приготовила для натюрморта.

— Да, а почему яблоко гнилое и персик совсем черный?

— А потому, папа, что я так придумала. В моем натюрморте яблоко должно быть гнилым, а персик — совсем черным.

— Ага, понятно. Концептуалистка. «Черный персик Светланы»! А вот это что такое? По-моему, гора немытой посуды? Или нет, извините, жанровая зарисовка «Бардак на кухне плохой хозяйки»?

Ну папа, ну молодец, припечатает так припечатает.

— Ладно, папа, не злись. Езжай на работу, я все сделаю…

Форс покровительственно поцеловал дочку в лоб:

— Не обижайся, дочка. Я очень ценю твои художественные таланты. Но поверь мне, художественный беспорядок — это не лучший вариант приложения сил. А хочешь я тебя отправлю на стажировку к какому-нибудь Зайцеву?

— Папа, зачем? Я ж не модельер и не прикладник!

— Дурочка, этим делом столько денег можно заработать.

— Денег… Ску-у-учно.

— Скучно? — Форс загадочно улыбнулся. — С деньгами, дочка, скучно не бывает. Надеюсь, ты в этом скоро убедишься. Очень скоро.

И уехал на работу.

А Света убежала обратно к Кармелите в спальню.

Форс вообще сегодня много улыбался. Ситуация развивалась именно так, как он хотел. И Астахов, и Зарецкий запутывались в ней, как пауки в паутине. Повод был на редкость мелочный. Однако же пусть еще побарахтаются, пусть запутаются побольше. И вот тогда серьезные люди со стороны, крупные инвесторы, увидят, что с Астаховым нельзя иметь дело — он все, что мог, провалил. С цыганом, само собой, дело изначально иметь нельзя. А уж как сейчас Баро из-за кладбища на рожон переть начнет — скомпрометирует себя абсолютно. А его, форсовский бизнес, в стороне. И сам весь чистенький, опрятный. Все увидят — в Управске есть единственный вменяемый человек, с которым можно иметь дело.

Сегодня утром Баро попросил его организовать встречу с заместителем Астахова, чтобы постараться объяснить ему, что да как, так сказать, перетянуть на свою сторону. Нервничает цыган, вот и делает ошибку за ошибкой. В таком деле нельзя разговаривать с замом. Это же очевидно. В самом лучшем случае бесполезно, а в худшем — вредно. Только Зарецкий сейчас этого не понимает. Старое кладбище ему весь ум отшибло.

Максима, великого заместителя великого управского кормчего, не оказалось. Зато Антон радостно восседал в отцовском кабинете.

— А где Максим? — невинно спросил Форс.

— По делу уехал, срочно. Просил меня подменить его. На случай чего.

«Отлично! — отметил про себя Форс. — Прекрасный заместитель. Средь бела дня умотал хрен знает куда!»

А вслух сказал:

— Что ж, Антон, очень хорошо, что у тебя есть возможность выручить друга, подменить его.

— Да? Что-то срочное? Я конечно. Я — да.

— Срочное, Антон, очень срочное. Рамир Зарецкий хочет встретиться с заместителем Астахова. А поскольку Максим куда-то уехал, очевидно, на объект, то получается, что ты сейчас главный.

— Да, я, конечно. Я — главный! А чего он хочет?

— Думаю, попытается уговорить тебя за спиной отца свернуть проект, скорее всего, предложит взятку.

— А я должен ее взять? — спросил Антон, радуясь нежданной удаче.

— Напротив! Нужно сделать так же, как поступил твой отец. Ты вообще во всем должен жестко блюсти интересы своего отца.

— И ваши?.. Почему бы вам не провести переговоры?

— Видишь ли, Антон, в бизнесе есть такое слово — «этика». Тут, в Управске, так все переплелось, что я никак не могу вести переговоры с Зарецким. А насчет интересов… Да, у нас с твоим отцом интересы общие. Поэтому возьми вот эти деньги, — Форс протянул внушительную пачку купюр, — здесь хватит на все… Я имею в виду счет за встречу в ресторане. Если что-то останется, вернешь… А вообще, ты хороший парень… Наследник… У тебя появилась возможность проявить себя — так прояви. Ну, и друга, конечно, выручай — Максима…

Антон взял деньги, удивился, начал их пересчитывать.

Форс вышел из кабинета. Заулыбался еще шире. День сегодня просто замечательный.

Прогул у Макса — раз! Этот дурачок взял деньги — два! И взял с такой жадностью, что ребенку ясно — ничего он не вернет. А стало быть, по итогам сегодняшней беседы будет на крючке.

И самое главное. Антон будет выручать Максима и отстаивать интересы отца так жестко, что окончательно рассорит Астаховых с Зарецким.

* * *
По большому счету, это, конечно, можно было назвать прогулом. Только зачем? На работе все предупреждены — заняты срочными делами. Игорь — своими. Тамара — своими.

А на самом-то деле занятие у них было одно — общее. Любовь называется. Они не могли оторваться друг от друга. Шампанское — настоящее, французское, а не местная подделка, — очень им в этом помогало.

Но, увы, любовь, к сожалению, не может продолжаться бесконечно. И в конце концов оба в изнеможении свалились на спину, держа друг друга за руку. Тамара, правда, хотела взяться за что-то другое, но Игорь не позволил. Посмеялись. И начали собираться.

Оделись.

— Кажется, все взяла… — задумалась Тамара, глядя на себя и на любимого.

Увидела что-то на трюмо и воскликнула:

— Нет, не все. Браслет забыла! Я его недавно прикупила!

Только хотела надеть браслет, но Игорь не дал, взял его в руки, стал рассматривать.

— Какая вещица славная… Золото?

— Да.

— Никто его на тебе не видел?

— Да нет, не успел. Я ж говорю — только прикупила.

— Я, пожалуй, возьму его.

— Тебе что, деньги нужны? Я могу дать.

— Нет, милая, мне нужно именно это…

— Зачем? Он мне так нравится.

— Ну, ты же хотела устранить цыганку?

— Да.

— Тогда терпи. Юридическая красота требует жертв!

* * *
— Отличненько… — подвела итоги Света. — Значит, подружка, у тебя кроме жениха Миро есть еще и второй. Так?

— Так…

— Кто же это?

— Это тот, помнишь, которому я на набережной гадала.

— Помню. Ну, такой, ничего… Он очень даже ничего…

— Светка, помоги мне! Не знаю, что мне делать.

— Не знаешь, кого из них выбрать? Сейчас поможем.

— Нет, Света. Не в этом дело. Просто он меня сейчас на набережной ждет…

— Кто, Миро что ли?

— Нет, этот, другой.

— Так поехали. Две секунды — и мы там.

— Нет, я не могу. Я с Миро поругалась. И уехала из их табора. А там цыганки гадают… Нельзя, чтобы они нас увидели…

— Ну ты даешь! Просто тайны Управского двора! Ладно, помогу я тебе. Значит так, садимся в мою машину, едем туда. Ты ждешь в машине. А я привожу его тебе. Тепленького, разогретого.

— Нет-нет, спасибо, разогревать его не надо.

— Не боись, подруга. На фиг он мне сдался! Сама разогреешь. Ну что, вперед?

— Вперед.

* * *
И это называется карьерист! Прав, прав был Палыч, из-за цыганки вся жизнь наперекосяк пойдет. Астахов ему руководство доверил, а он смылся на набережную, искать Кармелиту-гадалку. Ужас! Но самое ужасное заключалось в том, что Максиму было совершенно не стыдно — влюбленные сраму не имут.

Вот и набережная, вот и цыганки. Только Кармелиты среди них не было. Странно, почему. Она же обещала. Максим, как зомбированный, ходил по набережной, от одной кучки людей до другой. В каждой цыганке ему виделась Кармелита. И каждый раз он ошибался.

Может, спросить, где она? А вдруг заболела? Вот только у кого? Выбрал девушку посимпатичнее, подошел, прокашлялся, спросил:

— Извини, а ты не знаешь, где цыганка, которая вчера мне гадала? Тут толпа такая большая была…

— Кармелита? А зачем она тебе? — удивилась Люцита.

— Мы договорились встретиться.

— Эх, жаль мне тебя, парень! Она просто посмеялась над тобой! — сымпровизировала цыганка.

— А тебе-то это откуда известно?

— Да я сама слышала, как она перед всем табором хвалилась, как ловко тебя облапошила! — Люциту несло. — И вообще, она сказала, что ты ей неинтересен. Она тебя мне отдала…

— Как отдала?

— Очень просто! У нас, цыганок, так принято. Забирай, говорит, и делай с ним все, что хочешь. А я хочу!

Максим ушел, почти убежал с набережной. А Люцита еще долго кричала ему вслед:

— Куда же ты, драгоценный мой? Куда? Мне тебя подарили!

И долго смеялась. Эти гаджо такие глупые — верят в любую ерунду, которую им скажешь о жизни цыган.

Потом Люцита перестала смеяться и подумала — а не поторопилась ли она? Если Кармелита назначила встречу какому-то парню и этот парень — не Миро, зачем же расстраивать такую встречу?! Хотя разве может быть что-нибудь серьезное у цыганки с гаджо?!. Не может. Но все равно, поторопилась она, поторопилась, дура этакая! Ну да не страшно. При удобном случае Миро обо всем узнает. Даже о том, чего не было!

Но не знала Люцита, не видела в своей задумчивости, что в этот момент к ней уже направлялась Рубина. И вид старой цыганки не предвещал ничего хорошего.

* * *
Зачастил что-то Антон в VIP-апартаменты ресторана «Волга». Что поделаешь, работа. Не щадит он своих сил. Уже третью рюмку пьет в ожидании Баро.

А вот и явился цыганский барон. Явился — не запылился.

— Здравствуйте…

— Здравствуйте, — доброжелательно, но не заискивающе сказал Антон. — Присаживайтесь. Выпьете?

— Нет, спасибо.

— Тогда я вас слушаю…

— Вы наверняка в курсе наших с вашим отцом дел?

— Естественно, — веско сказал Антон.

— Тогда у меня к вам есть предложение.

Баро написал на салфетке цифру и передал ее Антону.

— Взятка… — печально сказал Антон.

— Да нет, это не взятка, — начал оправдываться Баро (чувствовал он себя при этом совершенно идиотски). — Будем считать, что это отступные…

— Тогда боюсь, что эта сумма нас не устроит…

— Назовите вашу сумму, — с ходу сказал Зарецкий.

— Видите ли, уважаемый… В бизнесе есть такое слово — «этика». Здесь не все решают деньги.

— Значит, вы не намерены отказываться от проекта?

— С какой стати! Бизнес есть бизнес. Нашу семью эти кладбищенские истории не интересуют!

Баро в бешенстве выскочил из кабинета.

Антон же испытал нечто похожее на оргазм. Как же круто заниматься бизнесом! Как круто быть жестким в переговорах! Bay! Bay! Bay!

* * *
Сказать, что Бейбут разозлился, значит — ничего не сказать. Он так старался, сделал все, чтобы Кармелита осталась в таборе, вспомнила детство, привыкла к Миро. А этот идиот так легко, так задешево отвез ее обратно, к отцу.

Сын, правда, пытался что-то объяснить, мол, Кармелита обиделась на какие-то разговоры, которых она не слышала, но которые ей передали. Глупости! Выдумывает! Как можно обидеться на то, чего не слышала? Небось опять начал кочевряжиться. Ну да ничего, он ему мозги вправит. Где там телефон Зарецкого? Все, нельзя больше тянуть! Нет сил! Надо срочно договариваться о сватовстве и свадьбе!..

А Зарецкий после разговора с астаховским сосунком никак не мог прийти в себя. Щенок просто издевался над ним. Этот тон! Это барское высокомерие! Что у зрелого на уме, у незрелого на языке. Все они такие — астаховская порода!

И тут раздался звонок. Бейбут с наигранной веселостью спросил:

— Ну что, Баро, сватов завтра засылаем?

— Завтра?

— А чего ты удивляешься? Слово цыгана — закон!

— Я от слов не отказываюсь, но мы не говорили про завтра.

— Слушай, может, тебя Миро чем-то не устраивает?

— Да нет, у тебя хороший сын. Просто я не хочу торопить Кармелиту.

— Ты отец, в конце концов, топнул ногой — и все.

— Бейбут, сейчас так вопросы не решают. Не те времена сейчас.

— Нет, Баро, не времена — ты не тот! Кармелита крутит тобой, как юлой, а ты терпишь!

— Эй! Не говори ерунды! Никто мной не крутит!

— Ты обманул меня, Баро.

— Просто я не хочу торопиться!

— Хорошо. Я готов ждать. Сколько?

Зарецкому вспомнилось все, что Кармелита говорила о жадности Бейбута, о его мечтах о наследстве. А может, в чем-то права дочка. Уж больно напорист этот Бейбут. Прям не терпится с бароном породниться!

— Не знаю, Бейбут, сколько ждать. Не знаю.

— Ах вот как! «Не знаю»! Если не глянулся тебе мой Миро, так и скажи!

— Договорились. Хорошо. Только откровенность за откровенность. Если глянулся тебе мой бизнес, тоже так и скажи!

— Что?! — Бейбут задохнулся от возмущения (мы всегда возмущаемся больше всего, когда кто-то заподозрит нас в том, в чем мы сами себя подозреваем). — Что ты сказал?! После этого табору здесь делать нечего! Мы снимаемся и уходим!

Хорошо поговорили.

Глава 13

Еще прошлым вечером Земфира между делом сказала Рубине: «Хорошая у тебя внучка, только городская, беззащитная совсем. Ты б ее защитила!»

Рубина поразмыслила — правду говорит Земфира. Тут такие дела накручиваются да запутываются — нужно защитить внучку.

В тот же вечер Рубина взяла старый кожаный мешочек, красный лоскуток из Кармелитиной юбки, желудь от святого дуба, белое перышко от Божьей птицы — голубя. И самое главное — старинный золотой кругляшок. Один из тех двух, что ей Ляля из своего браслета выделила. Долго же Рубина его хранила. Да вот наконец пригодился!

Положила это все перед иконкой и помолилась:

— Святитель Христов, Николай Чудотворец, батюшка, моли Бога, усердно к тебе прибегаю, скорому помощнику, молитвеннику души моей. Николай Чудотворец, Святитель Николай, защити от горя, от ненависти, от злобы, от колдовства и сглаза рабу твою Кармелиту, ни на час, ни на два, а навсегда. Аминь!

Все, кроме золота, спрятала в мешочек. А кругляшок пришила снаружи. Потом продела сквозь мешочек кожаный шнурок и завязала на своей груди. С тем, чтобы при первой встрече передать сделанный оберег Кармелите.

А на гадании Рубина приметила, как парень, которого она в таборе рядом с Кармелитой видела, подошел к Люците. Еще старые, но ох какие чуткие Рубинины уши расслышали имя — «Кармелита то, Кармелита сё».

И тут ее, как громом, догадка поразила. Не зря ее Земфира, Люцитина мать, предупредила, ох не зря. И не зря Люцита с Розаурой, известной дочкой колдуна, в последнее время много шушукается. Не иначе Люцита что-то против Кармелиты затевает.

Как же тут смолчать?!

Потому Рубина подошла к Люците и строго спросила:

— Мне показалось, девочка, что ты произнесла имя Кармелиты?

— Вечно тебе что-то мерещится, Рубина, — дерзко ответила Люцита.

— Мерещится или нет, но я тебя предупреждаю. Даже имя ее не упоминай.

— Да не трогаю я вашу Кармелиту! Нужна она мне…

— Тебе-то не нужна. Да другим нужна. Оттого и злобствуешь! Но я тебя предупреждаю, чтоб ты против нее чего не удумала… Вот, оберег видишь? Он обережет Кармелиту от любого зла. А твое зло к тебе же и вернется…

— Да не пугай меня, старуха! — забыв об уважении к старости, сказала Люцита.

— Смотри, девочка!

От спора цыганок оторвал какой-то гаджо.

— Эй, цыганка! Погадай мне!

Увидев, что обращаются к Рубине, Люцита с облегчением ушла.

Старая цыганка внимательно посмотрела на Игоря:

— Не буду я тебе гадать… У тебя душа черная, уходи.

А незнакомец улыбнулся и сказал Рубине:

— Погоди прогонять, я золотом плачу! Или ты браслеты не любишь?

* * *
Максим вернулся в астаховский офис. Настроение было совсем никудышнее. А тут еще и Антон пришел пьяненький.

— Анто-он, — совсем по-астаховски прогундосил Макс. — Где ты был? Я же просил меня подменить.

— Братан! Не волнуйся, я как раз тебя и подменял. Деловая встреча. Ну, слушай, большой бизнес — это круто, это мое. Как же клево, почувствовать себя сильным.

— О чем ты?

— Да не о чем, а о ком. О себе, любимом. Знал бы ты, какая у меня гениальная идейка появилась, как с этим цыганьем разделаться. И очень скоро. Но по-позжее… А ты-то что здесь делаешь? У тебя же, кажется, свидание.

— Отменилось…

— Так. А ну, смотреть мне в глаза! — и продолжил с цыганскими интонациями: — Вижу, милый, вижу, хороший. Тебя обманули. Продинамили!

— Да, она не пришла. И давай оставим эту тему. Ладно?

— Дорогой Максим. Если говорить на языке большого бизнеса, который последние полтора часа мне особенно близок… Тебя просто кинули, мой мальчик, и я бы на твоем месте потребовал неустойку.

— Какую неустойку?

— Ну, какую неустойку может молодой человек потребовать у молодой человечихи? Только эту самую!

— Ну, хватит, Антон! Езжай домой.

— Так. Не кипятись. Ты же ни черта не понимаешь. Женщины, они же любят силу и натиск. Особенно цыганки. Читай классику, бестолочь. Например, оперу «Кармен» Бизе. «Тореадо-ор, сме-елее в бой!»

Максим не мог больше злиться на пьяненького управского тореадора:

— Антон, сейчас выходишь на улицу, ловишь машинку. И быстро — домой, баиньки. А о классике потом поговорим, когда проспишься.

Антон согласился удивительно быстро.

Как будто из него алкогольный запал достали.

* * *
Света обегала всю набережную. Максима нигде не было.

Вернулась к машине.

— Ну? — с надеждой спросила Кармелита.

— Что «ну»? Где твой кавалер?

— Не знаю… может, опаздывает?

— Ну что ж, будем ждать. Время у нас есть. А может, он передумал?

— Нет. Не думаю. Ты не видела, какими глазами он на меня смотрел…

— Ой. Я-то знаю, как смотрят на таких симпатичных девушек, как ты.

— Нет, Света, дело не в этом. Тут большее.

— Да? И насколько?

— Намного. И вообще, что я горожу. Это же мы опоздали! Он пришел, увидел, что меня нет, развернулся и ушел.

— Ну так и плюнь. Не стоит он того. Что за парень, если девушку дождаться не может! Да что ж с тобой творится? Брось ты так переживать! Пришел — не пришел, какая разница? Так… знаешь что, подруга, поехали домой!

— Нет, Света, я хочу его еще хоть раз увидеть!

— Ох ты, Боже мой… Ну хорошо. Я, кажется, знаю, что нам нужно делать…

Какое-то время ехали молча. А потом Кармелита все же призвала подругу к ответу.

— Слушай, Свет, останови машину. Давай, рассказывай, куда мы едем? И что ты задумала?

Машина остановилась, и Света гордо произнесла:

— К Антону Астахову.

— А кто такой Антон Астахов?

— Это тот самый злодей, от которого тебя спас твой герой!

— К этому? Зачем?

— Где твой Максим обитает, ты не знаешь? Не знаешь. А Антон с Максимом друзья. И он точно знает, где можно найти твоего Максима.

— Свет, извини, но без этого урода никак нельзя обойтись?

— Ну, насчет урода ты не совсем права. А насчет «никак нельзя обойтись»… Подожди, а ты хочешь найти своего Максима?

— Хочу.

— Тогда умей добиваться своего! Let's go!

Машина тронулась с места. И уже совсем скоро тормозила у Астаховского дома.

Хороший дом, отличная ограда. Мощная. Правда, калитка почему-то настежь открыта. Удивились, переглянулись. Вошли. Постучали в дверь. Открыли не сразу. Очень не сразу. В конце концов, после нескольких взрывов грохота, в дверном проеме показалось изрядно помятое лицо Антона:

— Вам кого?..

Увидел Свету, улыбнулся. А увидев Кармелиту, заулыбался еще шире. С криком «Неустойка! Тореадор, смелее в бой!» схватил ее за руку, втащил в дом и захлопнул дверь.

Света растерялась, начала стучаться в дверь, в окна.

— Эй! Откройте! Антон! Открой! Кармелита! Антон! Открой! Кармелита! Кармелита!..

Но не зря о таких строениях говорят (чаще всего на английском): «Мой дом — моя крепость!».

* * *
— Значит, отказываешься?

Игорь покрутил перед носом у цыганки сжатым кулаком.

— Иди с миром, не нужно мне от тебя ничего, — сказала Рубина.

Тогда Игорь разжал кулак. И там действительно был браслет. Хороший, дорогой, золотой. Рубина это с одного взгляда поняла. (Кому ж еще разбираться в золоте, если не цыганам?)

— То есть ты мне гадать не будешь? Не будешь. Ладно, как хочешь. Тогда — другой вариант.

Игорь на удивление ловко заткнул браслет старухе за пояс. Как клещами, схватил ее за руки и громко заорал:

— Люди, помогите!!! Милиция! Эта старуха хотела меня обокрасть! Милиция!

Цыганки бросились было Рубине на помощь. Но тут, непонятно откуда, вынырнул наряд милиции, и довольно большой — пять человек.

— Стой, воровка, не уйдешь! Люди, смотрите, она браслет мой украла. А выбросить не успела — в юбке запутался. Люди! Милиция!

Рубину потащили к очень вовремя подъехавшему милицейскому «бобику». Все же умеет наша милиция работать оперативно.

Если захочет.

* * *
Так получилось, что в пьяных мозгах Антона переплелось сразу много идей и мыслей. К приходу Светы с Кармелитой они, как мозаика, сложились в очень гармоничную картинку.

Я — бизнесмен, я замечательный бизнесмен…

Какой кайф, когда тебя уважают, переговоры надо вести жестко, максимально жестко…

Я выручаю друга…

Макса продинамили. Он сам виноват — тюфяк мяконький. Но все равно надо отомстить за него. Обязательно…

Женщины уважают напор и силу…

Все цыганки, как Кармен, очень страстные и влюбчивые…

Женщины уважают напор и силу…

Надо отомстить за Макса — его продинамили…

И тут Света привела Кармелиту! Это судьба. Затащив цыганку в прихожую и захлопнув дверь, Антон чувствовал себя тореадором, охотящимся на быка и цыганку одновременно. Рывок, еще один рывок. Нет, не уйдешь!..

Кармелита с детства никогда и никому не позволяла себя обижать. Вот и тут, нельзя сказать, чтобы ситуация (один на один с пьяным уродом) ее так уж испугала. Тем более что вокруг было столько подручного материала для самообороны — деревянные вешалки, стеклянные вазочки с тонкими горлышками, легко превращающиеся в «розочки», оловянные украшения на стене в стиле минимализма…

А цыганочка и бык оказались норовистыми. Впрочем, так и должно быть. Истинному тореро победа никогда не дается в легкой борьбе. К тому же тут очень не вовремя, а может быть, вовремя, вспомнилось — тогда, в «Волге», веселая драка у Антона почему-то не сложилась. Как Светкин здоровенный хмырь макнул его в салат, а потом швырнул об пол, так Антону и отшибло все боевые навыки. Вот, кстати, и еще один замечательный повод взять сейчас решительный реванш…

Тем более, Кармелита хорошо помнила, как жалко выглядел этот субчик тогда, в ресторане, на Светкином дне рождения. Но тут, в личной схватке, один на один, лицом к лицу, он неожиданно оказался достаточно крепким противником, по крайней мере, с девушкой…

Отец-то у него вообще был борцом, и классным. Потому сыну с детства показывал разные приемы самообороны и, разумеется, нападения (какая же оборона без нападения!). Вот и сейчас, все эти цыганкины уловки, хитрости и подручные предметы для защиты (вот елки, даже мамину любимую вазу разбила-испортила!) были слишком слабой преградой для его храброго напора. А вот, внимание, уважаемая публика, бык загнан в угол арены!

— О-па! Бежать больше некуда…

Еще в ресторане Света, конечно, заметила, что у Антона, как выпьет, не все в порядке с головой. Но она не думала, что это настолько серьезно. Затащить девушку в дом, захлопнуть дверь — просто бред какой-то! Света обследовала весь дом по периметру. Нет, нигде никакой щелочки, никак внутрь не просочишься.

И никого рядом, чтобы помочь, посоветоваться.

— Эй, кто-нибудь! Люди! Помогите! Да что же это…

И вдруг…

Что-то мешало Максиму спокойно сидеть на работе. И он даже вспомнил, что именно. Фраза Максима «Знал бы ты, какая у меня гениальная идейка появилась, как с этим цыганьем разделаться. И очень скоро». Макс слишком хорошо знал тип Антоновых пьяных «гениальных идей». Заканчивалось это всегда очень плохо. И потом приходилось выручать друга. Сейчас же, когда Николай Андреевич в Москве, такая самодеятельность особенно опасна. И еще — вдруг реализовывать свою идею он начнет прямо сейчас. Ведь никого рядом нет, чтоб успокоить, насильно уложить спать…

Антон решительно покинул начальственное кресло и отправился к дому Астаховых.

Света увидела Максима!

Нет, так не бывает. Это чудо какое-то. Пришел самый нужный человек, не равнодушный к Кармелите. И весьма умело дрессирующий Антона.

Кармелита как-то вырвалась из очередного угла, отбилась. Но далеко убежать не успела, Антон мертвой хваткой вцепился в ее руку. И под крики «Тореадор! Неустойка! Смелее в бой!» он оттеснил ее в другой угол.

Света буквально вцепилась в руку Максима.

— Помогите, пожалуйста. Там Кармелита… Пожалуйста.

— Где?

— Там, в доме. Антон ваш ее запер. Не выпускает.

— Что значит «не выпускает»?

— Пьяный он! Ничего не соображает. Ну пожалуйста. Я боюсь за нее.

Максим и Света побежали к закрытой двери. Подергали. Максим попробовал приложиться плечом, ничего не получилось. Что-что, а запоры у Астахова надежные. Максим посмотрел на окно на первом этаже. Решеток в доме не было — Николай Андреича в этом городе грабить боялись. Если уцепиться вон за ту деревяшку да подтянуться… А потом разбить стекло…

Все, вперед, рассуждать некогда.

Свете казалось, что она присутствует на съемках боевика. По крайней мере, все, что делал сейчас Максим, было так четко, сильно, по-мужски, что просто хотелось зааплодировать. Впрочем, времени для этого сейчас не было.

Забравшись в окно, Максим первым делом побежал к входной двери, открыл ее, чтобы Света тоже могла принять участие в поисках Кармелиты. Света увидела, что Макс порезался об стекло. И довольно сильно. Как странно — сердце даже успела кольнуть легкая ревность; из-за нее, ради нее, никто еще таких подвигов не совершал.

— У тебя рука в крови! — сказала, аккуратно вытирая кровь носовым платочком.

— Да плевать! — галантно ответил Максим, а потом прислушался, куда бежать, в какой из комнат шум?

Шумели в гостиной.

Кармелитины руки Антон схватил довольно крепко и удерживал их, как надежный плацдарм скорого наступления. А вот дотянуться до губ никак не получалось. Верткая, зараза.

— Да не трогай меня!!! — кричала Кармелита и, услышав грохот в прихожей, заорала еще громче. — Помогите!

Подмога наконец добралась до гостиной. Перво-наперво Максим крепко дал Антону по рукам, чтоб тот отпустил Кармелиту. Потом отбросил его на диван:

— Антон! Угомонись, я сказал! — потом повернулся к Кармелите и Свете, ее обнявшей. — Пошли, я вас провожу.

— Да никуда они не пойдут, — забузил Антон. — Все! Цыганочка моя!

Максим схватил его за плечи и швырнул об стенку:

— Тихо, я тебе башку сейчас отверну. Понял?

— Тоже мне, нашел кого защищать… цыганку. Тоже мне друг.

Максим отпустил Антона.

— Да, я друг, дурак. А ты… пьянь! Ты что творишь, вообще? Смотри, как девушек напугал.

— Ой-ой-ой… Какие нежные… А может, они тебя испугались. Вон, весь в кровище.

— Не говори ерунды. Давай сейчас в душ — и спать. Все! Я девчонок провожу.

— Девчонок?..

— Мыться и спать!!!

Впрочем, вскоре силы окончательно покинули храброго тореро, и он заснул без помывки. Но, засыпая, успел сказать:

— Ладно, только приезжай скорей. И пива не забудь…

Глава 14

Очень больно было Бейбуту услышать от Баро то, что услышал. Он так долго убеждал себя, что в его стремлении устроить свадьбу нет ничего корыстного (или почти ничего), что сам в это поверил. А тут то заподозрили в обратном. Стерпеть это было совершенно невозможно. Первым делом Бейбут нашел Миро:

— Сын, собираемся! Уезжаем! Сегодня же!

— Куда уезжаем, отец? Что случилось? А как же представление? Театр Бейбута! Я уже и афиши начал готовить…

Миро, конечно, хитрил. На самом деле представление его не так уж и волновало. Он думал только о Кармелите. Но не хотел говорить отцу об этом в открытую, чтобы не слышать обвинений в немужском поведении.

— А то случилось, что мой Миро больше не жених.

Миро показалось, что он ослышался:

— Как не жених?! А Кармелита? Отец!

— Что встал, как вкопанный! Помогай собираться. Пока женщины с гадания придут, нужно все приготовить.

— Я никуда не поеду.

— Сынок! Твоя помолвка расстроена. Кармелиту за тебя не отдадут. Делать нам тут больше нечего. Понимаешь? Табор уезжает.

Но сынок сопротивлялся:

— Кармелита сама должна сказать мне об этом.

— Тебе мало, что я тебе это говорю? Так что помогай собираться. Мы должны сняться до вечера.

И тут раздался грохот. Это Степан привез женщин с набережной. И через несколько мгновений дверь трейлера распахнулась.

Вошла Земфира:

— Бейбут!!!

— Что?

— Бейбут! Рубину арестовали!!!

— О господи!!! Еще и Рубина в тюрьме. Только этого мне не хватало!

— Отец! Мы не можем уехать и оставить Рубину.

Говоря это, Миро старался выглядеть удрученным. Но радость предательски прорывалась сквозь грустные интонации. Нет, он, конечно, жалел бабушку Рубину. Но уж очень радостно было оставаться здесь, в Управске, рядом с Кармелитой.

— Да… Какие тут сборы, — сказал Бейбут сам себе. — Земфира, как это было? Хотя нет, не надо, не говори, не будем тратить время. Миро, беги, подгони сюда «газельку». Мы втроем — я, ты и Земфира, едем в милицию. Рубину вызволять. А всем тут сидеть тихо. Никуда не высовывайтесь. Кто знает, может быть, это новый «Антитабор».

* * *
Игорь ехал к Тамаре. По дороге он чувствовал себя настоящим мужчиной, защитником. Любимая указала ему на врага. И вот он добыл для нее его шкуру. Сравнение, может быть, не совсем точное и чересчур кровожадное. Но Игорю оно понравилось. Нужно было видеть, как смешно эта цыганка моргала глазами в ментовке, когда следователь ее допрашивал. «Ваш браслет?» — «Не мой» — «А чей?» — «Не знаю. Вот у этого спросите, он подбросил».

Пусть Тамара угадает с трех раз, кому поверил следователь: цыганке из табора или добропорядочному менеджеру из астаховской империи.

Ну, и ребята из наряда — просто молодцы. Что нужно — увидели. Что не нужно — не заметили. Хотя в мозгах у Игоря засела и другая версия (но это уж чистая гордыня): он все так ловко проделал, что менты действительно, по-честному ничего не увидели.

Тамара ждала его в конторе автосервиса. Увидев его, бросила тревожный, настороженный взгляд. Игорь хотел шутя помучить ее, мол, даже не знаю, нужно будет что-то сделать, придумать.

Но увидев родные, грустные глаза, не удержался. И с порога прокричал театральным шепотом:

— Твоя цыганка в тюрьме, и, кажется, надолго…

Тамара вскочила и чуть насмерть его не зацеловала.

— Наконец-то! Браслет помог?

— Да. — Игорь галантно, по-мушкетерски, поклонился. — Сударыня, я выполнил свое обещание, так выполните же вы свое.

— Какое?

— Ну, может, ты все же расскажешь, чем она тебе так помешала?

Тамара резко отстранилась от Игоря. Улыбка сошла с лица.

— Я не думаю, что тебе это будет интересно.

— Мне уже интересно.

— Много лет назад мы совершили одно преступление.

— С ней?!

Игорь напряг все ушные мышцы в ожидании невероятной, запредельной тайны, но…

— Больше я тебе ничего не хочу говорить.

— Тамара, ну что за секреты от меня?

— Игорь, это не секреты. Игорек, хороший мой. Я расскажу тебе, только позже. Ладно?

* * *
За последние дни Люцита так перенервничала; что она очень обрадовалась возможности спрятаться от всех и просто отдохнуть. Но тут в шатер кто-то вошел. Люцита вскочила с матраса. Это был Степан.

Степка? Интересно, что ему здесь нужно?

— Привет. Можно? Я не помешаю?

— Если честно — помешаешь. Я очень устала.

— Как же, тут устанешь. Столько новостей: Бейбут с Миро поссорился. То мы уезжаем, то не уезжаем.

— А мне какое до этого дело?

— Люцита, я ведь не слепой и все замечаю. Вижу, как ты смотришь на Миро. Как грустила все эти дни, пока Бейбут готовился к свадьбе. А теперь, когда свадьбы не будет, ты вся засияла.

— Глупости! Мне все равно — будет свадьба или нет.

Степан грустно улыбнулся. Люцита же начала нервничать:

— А даже если и не так, тебе-то что за дело? Ты мне что, старший брат?

— Нет, Люцита, я тебе не брат. И не хочу им быть. Я хочу быть твоим мужем!

Вот так признание! Люцита потеряла дар речи.

Ну Степка, ну герой. И когда ж это он успел созреть до таких решений? Молодой ведь совсем.

— Степан, ты это серьезно?

— А почему нет? Или тебе кажется, что я этого недостоин?

— Да нет, просто… так неожиданно. Я никогда не думала, что у тебя есть такие мысли.

— Ты вообще не думала ни о чем и ни о ком, кроме Миро. Когда тебе было заметить, как я к тебе отношусь.

— И давно это с тобой?

— Ты сейчас со мной как врач разговариваешь… Давно. Всю мою жизнь. С самого детства. Я хочу, чтобы ты знала… Я тебя люблю. Я сделал тебе предложение. Примешь ты его, не примешь… Но я могу хотя бы надеяться?

Люцита опустила глаза.

— Ты ответил на свой вопрос, Степан. Чуть раньше. Мне никто не нужен, кроме Миро…

— Люцита, не нужно обманывать себя. Он никогда не будет твоим.

— Почему ты так говоришь? Я что, хуже Кармелиты?

— Ты не хуже — ты лучше. Но он любит ее.

— Сегодня любит, а завтра — мы еще посмотрим.

— Люцита, Люцита…

Степан вздохнул, собрался уходить.

Люцита его остановила.

— Степка… Ты мне очень нравишься, ты хороший, добрый, я хотела бы, чтобы ты всегда был моим другом. Но я не люблю тебя. Извини.

— Что ж извиняться. Сердцу не прикажешь. Но ты знай и помни, никогда и никто не будет тебя любить, как я.

* * *
За спиной Рубины хлопнул засов.

Позади была тюремная дверь. Впереди — тюремная камера. На нарах — ни матрасов, ни одеял. Только одна девушка. Молодая, симпатичная, испуганная. Вроде хорошая, светлая. Рубине захотелось успокоить ее:

— Здравствуй, красавица.

Девушка промолчала.

— Что ж ты такая неприветливая?

— Неужели не понятно — я не хочу разговаривать!

— Ой, какая сердитая. Кто ж тебя так разозлил?

Повисла пауза. А потом — едва слышное:

— Вот пристала!

Рубине показалось, что ослышалась. И она переспросила:

— Что говоришь, дочка?

— Говорю, отстаньте!

Время шло. В камере было ужасно тяжело, мучительно уныло. Хоть бы словом облегчить душу. Рубина вновь заговорила:

— Тебя как звать-то?

Девушка вновь промолчала.

— Милая, мы с тобой и так в тюрьме сидим. Если еще друг на дружку дуться будем, то совсем плохо станет. Давай знакомиться, а? Меня Рубиной зовут. А тебя как?

— Не твое дело! — сказала девица и зыркнула исподлобья.

— Экая ты мне неразговорчивая попалась.

— Зря стараешься, цыганка. Денег у меня нет. Поживиться тебе нечем! — Длинная фраза получилась, много сказала.

И то хорошо.

— А мне ничего и не надо, — сказала цыганка. — Просто поболтать старухе захотелось.

— Отстань от меня, пожалуйста.

— Ну, милая, раз ты такая неразговорчивая и не хочешь про себя старухе рассказать, то… — Рубина достала из-под юбок карты. — То я сама про тебя все узнаю. И отчего ты такая злая снаружи, а внутри добрая. И что на сердце у тебя лежит, и чем сердце успокоишь.

— Не надо мне гадать! Отстань от меня!

— Ну, заладила, — Рубина начала раскладывать карты. — Расскажу я тебе, милая, всю твою судьбу. Все, как есть…

Разложив карты, Рубина на какое-то время задумалась.

— Вот что, оказывается… Теперь мне все понятно…

Девушка не повернула головы. Но со стороны чувствовалось: она прислушивается к тому, что скажет цыганка.

— Оболгали тебя, красавица… Вот ты и озлобилась… Безвинно страдаешь…

Наконец-то девушка заговорила нормальным, не истерическим голосом:

— Тебе-то об этом что известно?

— Мне — ничего. А вот карты все знают, они не врут… — Рубина еще раз разложила свой нехитрый гадальный инструмент. — Так, ничего не понимаю, что сегодня творят мои карты… Получается, все время вокруг тебя… или рядом, рядом все время огромные деньги… Огромные.

Девушка наконец-то улыбнулась:

— Да все правильно. Я бухгалтером работала. Поэтому — деньги.

— А-а! Вот теперь мне все понятно.

— А карты твои… э-э… Рубина… Карты твои все видят?

— Все.

— Что ж ты тогда себя от тюрьмы не уберегла? — спросила девушка с иронией.

А Рубина ответила совершенно серьезно:

— Э-э… милая… Ведунья никогда не видит зла, направленного на нее.

* * *
Максим вывел девушек из дома, захлопнул дверь. И тут наступило расслабление, какое всегда бывает после стресса. Все прошедшее стало казаться уже не опасным, а глупым, смешным и ненастоящим. Разве что кровь на рубашке у Максима была настоящей.

— Ну все, девчонки, — сказал, смущенный своим бомжеватым видом. — Счастливо вам. Я пойду, мне тут недалеко.

Кармелите не хотелось его отпускать. Но гордость не позволяла ей об этом сказать. А вот для Светы не было никаких помех, чтобы помочь подруге:

— Куда ты поедешь? Ты б на себя в зеркало посмотрел! Давай, доставай из багажника старые газеты, постели на сиденье и поехали ко мне. Быстро постираемся, высушимся и пойдешь домой как человек.

Максим не стал спорить, постелил газеты и сел на заднее сиденье, рядом с Кармелитой. Сидели скромно, по-школьному, на расстоянии сантиметров двадцати друг от друга. Но так ехать Светке было неинтересно, и на поворотах она стала выворачивать руль. От такой езды то Кармелита заваливалась на Максима, то Максим на Кармелиту. При этом у постороннего наблюдателя могло возникнуть впечатление, что оба заваливаются чуть больше, чем того требуют законы физики. Особенно уморительными в этот момент были их лица — холодные и церемониально-отстраненные: я тут ни при чем.

Периодически Света смотрела на всю эту картину в зеркало заднего вида и давилась от смеха. Но сколько лишних поворотов ни делай, а домой в конце концов все равно приезжаешь.

Света провела Кармелиту и Максима в свою студию. И тут выяснилось, что блузка Кармелиты тоже далеко не безупречна. Во-первых, по дороге во время виражей Макс и ее испачкал своей кровью, а во-вторых, во время корриды в доме Астахова она где-то посадила парочку пятен, которые в спешке не заметили.

Так что снимать верхнюю часть одежды пришлось обоим. Кармелита, естественно, сделала это за ширмой, Максим, стесняясь, — при всех (хотя чего там стесняться — живот не дряблый и мышцы в наличии тоже имеются). Кармелита вышла из-за ширмы, закутавшись в полотенце. Увидев это, Максим тоже зачем-то потребовал полотенце и набросил его на себя.

Во время всех этих церемоний Света опять же еле сдерживалась, чтоб не рассмеяться.

А потом, подхватив рубашку Максима и блузку Кармелиты, ушла стирать.

Управские Ромео иДжульетта остались одни.

Страшная ситуация, когда сидишь рядом с человеком, который очень-очень нравится. И боишься что-то сказать или что-то сделать. А вдруг то, что скажешь или сделаешь, будет глупо, неловко, не к месту. Вот и сидишь дальше, пень пнем, с каждой секундой все лучше понимая, что именно это сейчас глупо, неловко, не к месту. Начинаешь на себя злиться. И тогда уж совсем ничего не можешь ни сказать, ни сделать.

В конце концов Кармелита нарушила молчание:

— Спасибо, что ты нас со Светкой выручил. Все-таки мерзавец этот Антон, — сказала она, а про себя подумала: «Что я несу. Сдался мне этот Антон, было бы о чем говорить…»

— Да не за что… А Антон… Каким бы он ни был, он мне друг, — сказал Максим, а про себя подумал: «Чего это я?.. Кого защищаю? Антон вел себя с редким свинством».

Опять помолчали. Со второго захода Кармелита заговорила как-то более толково:

— Максим, а почему ты, когда со мной разговариваешь, все время смотришь не на меня, а в сторону?

— Могу и на тебя посмотреть, — сказал Максим и посмотрел на нее именно так, как она хотела.

— Максим, а может, я тебя чем-нибудь обидела?

— Ничем. Чем же ты могла меня обидеть?

— А если я тебя ничем не обидела, тогда за что ты меня обидел?

— Интересно, когда это я тебя обидел? Ты меня ни с кем не перепутала?

— Нет, не перепутала. Ты меня обидел тем, что на набережную не пришел.

— Времени не было, потому и не пришел, — сказал Максим нарочито грубо. — Кстати, пойду посмотрю, как рубашка, — и вышел из комнаты.

«Так, интересно, где тут стиральная машина?» Пошел на звук и очень быстро нашел ванную, с мерно гудящей супермашинкой. Светка сидела на краю ванной и задумчиво смотрела на грязную воду, льющуюся из шланга.

— Света! А что это ты здесь? Тут же супертехника. Сама стирает.

— Да вот, мучаюсь. Решила дать вам с Кармелитой поговорить.

— А стирка скоро закончится?

— Угу. И можно будет уйти. Ну, не сразу. Тут, конечно, отжим сумасшедший, но все же вещи будут чуть влажные. А чего ты так торопишься? Иди лучше с Кармелитой пообщайся.

— Пообщались уже.

— Кстати, а почему тебя на набережной не было?

— Ну, достали! Да был я на набережной.

— Ага. Был да сплыл. Мы тебя там не нашли.

— Я был на набережной! Но какая-то цыганка мне все рассказала.

— Что? Что же такое она тебе рассказала?

— Что я Кармелите неинтересен и все такое.

— Нашел кого слушать! Врут все цыганки.

— Минуточку! Кармелита у нас кто по национальности?

— А вот Кармелита исключение. Она никогда не врет.

— Кстати, а что вы у Астахова дома забыли?

— О! Ревнуешь? Это уже хорошо. Тебя, дурака, искали…

— Да ладно…

— Прохладно! — Машинка перестала урчать, Света достала из нее вещи. — Иди, отнеси ей блузку. А вот твоя рубашка.

Максим взял вещи и остановился, как вкопанный.

— Чего стоишь? Иди!

— Ага. Ну, я пошел? — и действительно пошел.

Света с усмешкой посмотрела ему вслед.

Максим вошел в комнату, протянул Кармелите ее блузку.

— Вот. Твоя высохла. Она легкая. А моя — нет.

— Спасибо. И это все, что ты хотел мне сказать?

— Нет. Я был на набережной. Но тебя там не встретил… И очень рад, что ты и Света пошли меня найти…

— Я тоже рада…

— Да, кстати, а чего я тебя искал. Деньги, понимаешь, заплачены, а погадать толком ты мне так и не погадала.

Максим протянул Кармелите руку. Она с улыбкой начала рассматривать ладонь.

— Сердце у тебя не свободно. И лежит у тебя на нем… Ой, — улыбка ушла, — не цыганка она…

— Почему?

— Не знаю, почему. Но не цыганка…

— Это ты просто не в форме. Давай лучше я тебе погадаю!

Максим посмотрел Кармелите в глаза. Убрал локоны с ее лица, чтоб не мешали.

— Так неправильно, — сказала девушка. — Цыгане гадают по руке.

— Поэтому они иногда ошибаются. А я гадаю по глазам.

Кармелита улыбнулась.

— Встретишь парня, — начал Максим. — Что еще могу сказать?.. Он высокий, светлый, голубоглазый. Да, и судя по вот этой линии, сидит напротив тебя.

Оба засмеялись.

— А как же я узнаю, что этот человек меня полюбил?

Вместо объяснения Максим обнял Кармелиту и поцеловал ее в губы.

Она закрыла глаза, потом вырвалась из его объятий, как будто вспомнила что-то важное.

Затем дала Максиму увесистую оплеуху, взяла блузку и гордо вышла из комнаты.

Закрыв дверь, радостно улыбнулась, сбросила полотенце, надела блузку и пошла к своей машине.

По дороге домой она тоже все время улыбалась.

Глава 15

Следователь, капитан милиции Андрей Александрович Бочарников, был человеком редкостной доброты и терпения. Именно поэтому он целых полчаса разговаривал е этим цыганом, как его… Бейбутом, который требовал отпустить задержанную цыганку Рубину. Аргументация у цыгана была прекрасная, вершина таборной юриспруденции: «Я знаю ее много лет. Она не могла украсть. У нас в таборе Рубина — самая уважаемая женщина. Ведунья. Отпустите ее, пожалуйста».

При этом выяснилось, что в момент задержания и совершения предполагаемого преступления уважаемый Бейбут был далеко от набережной, где все это происходило. Сидел у себя в таборе.

Потрясающе! Пришлось главе табора объяснить, что, говоря по-простому, на задержание Рубины определенные основания имеются. Но в тюрьму ее пока никто не сажает. А в общем, во всем разберемся. Дайте только срок. В хорошем смысле.

Земфира и Миро ждали у кабинета в тайной надежде, что вот сейчас все разрешится легко и быстро. Выйдут улыбающиеся Бейбут, Рубина, и все вместе поедут в табор, праздновать освобождение.

Но нет, не получилось.

Вышел хмурый Бейбут.

— Не договорились. Следователь сказал, что все против Рубины: при ней нашли украденный браслет. Хозяин его опознал. У них лежит его заявление. Там написано: кража.

Помолчали. И, наконец, Земфира сказала то, о чем уже все задумались:

— Если сами не смогли договориться — надо ехать за помощью к Баро. Это его город.

— Земфира права, отец! — сказал Миро.

«Ага! — подумал Бейбут. — Тебе только дай повод к Кармелите съездить».

— Нет, сынок. Мы с ним в ссоре. Я к Баро не поеду.

— При чем тут ссора, — начала закипать Земфира, — когда Рубина в тюрьме? Не хочешь — сиди на месте. Я сама поеду. Сама Баро попрошу.

— А-а! — махнул рукой Бейбут. — Делайте, что хотите, — но только без меня. Я еду в табор.

* * *
К вечеру Антон проспался. Но все, что было с ним, помнил. Правда, не имелось четкого ощущения, хорошо ли это было или плохо. Одно безусловно. Сейчас было хреново. Налил височки, выпил — похорошело. Потом увидел погром, оставшийся после «корриды». Что мог, прибрал. А для серьезной работы срочно вызвал мастеров из отцовской фирмы.

Позвонили. Открыл. В дверях стоял Форс.

— Ну, Антон, как прошли переговоры?

— Отлично! Я очень жестко отстаивал интересы своего отца. Все было так классно. Если б еще не Максим…

— А что Максим? Слишком строгим начальником оказался, работой загрузил?

— Если бы работой! В мою личную жизнь лезет! Ко мне цыганочка пришла. Ну, у нас с ней, э-э… намечалось. Тут врывается Максим, орет… Да еще уводит эту цыганочку.

— Вот как… Так значит, у тебя была цыганская девка?

— Да, цыганочка.

— А Максим-то, я погляжу, поумнее тебя оказался.

— В смысле?

— А ты подумай.

Антон попытался подумать. Но сейчас как-то не сильно получилось. Может, еще вискаря выпить?

— Антон! У фирмы твоего отца разногласия с цыганами, и именно в этот момент у тебя в доме появляется их девка и устраивает весь этот погром… — Форс сделал выразительный жест рукой, подводящий к выводу.

Но с выводами у Антона сегодня не заладилось, так же как и с размышлениями.

— Ну, и что?

— Антон! Зачем цыганам понадобилось подсылать к тебе девку?

— Да это… — наконец-то осенило Антона. — Вы думаете, это провокация?

— Именно, провокация!

— Так. Значит, я с Зарецким не договорился… и он решил меня скомпрометировать — девку подослал.

— Точно, Антон.

— Да-а-а! — Вот он какой, большой бизнес, суровая штука. — Это мне еще повезло. Хорошо, не попался. И вовремя ее вытурил отсюда. Ну ничего, я им за это такое устрою! Надолго запомнят!

Антон подошел к буфету, достал две рюмки и бутылку.

— Не желаете коньяку? Настоящий, французский!

— Нет, спасибо, Антон. А ты выпей. Тебе это не помешает, после такого-то стресса…

Антон опрокинул стопку, поморщился. И только потом подумал: а может, не стоило с виски мешать? А, ладно, уже поздно.

— Так вот, Леонид Вячеславович. Я для них такой сюрприз приготовил… Все охренеют, когда узнают.

— Друг Антон! Запомни, в бизнесе никому, никогда, ни при каких обстоятельствах никакой лишней информации — это должно стать твоим принципом. Хочешь достигнуть желаемого — будь хладнокровен. Ядовитыми бывают только животные с холодной кровью.

Антон сначала сконфузился, потом задумался и, наконец, восхитился:

— Хорошо сказано! Здорово, — и совершенно неожиданно закончил: — Но мне нужны деньги.

— За этим дело не станет. Сколько?..

— То есть вы готовы дать мне деньги, даже не зная на что?

— Конечно. Я верю. В тебя. И тебе.

«Вот это человек! Хорошо его дочке. Мне бы такого отца!» — подумалось Антону.

* * *
Наступил новый день. На работе Максиму с Антоном было трудно общаться. Говорили короткими рублеными фразами, и только о деле. Но долго так продолжаться не могло. Антон первый не выдержал, и после какого-то делового разговора добавил, шутя-грубовато:

— Защитник цыган!

— Видишь ли, Антон, — ответил Максим, — если есть нападающие на цыган, то должны быть и защитники.

— Ага. Юморист. А ведь я хотел за тебя отомстить. А ты пошел против друга. Она ж тебя продинамила.

— Знаешь, друг, давай свои проблемы я буду решать сам.

— Конечно…

— Хоть бы спасибо сказал, что я тебя утихомирил. И до ментов дело не дошло…

— Что?.. Спасибо тебе, друг! Ну ничего… Цыгане эти меня надолго запомнят!

— Что ты придумал?

— Так, ничего. Маленький сюрпризец.

Максим еще долго пытался выпытать Антоновы планы. Но тот ему доверял все меньше и меньше. Променять дружбу на какую-то смазливую цыганочку!.. И вообще, как там сказал Леонид Васильевич: «Никакой лишней информации… Ядовитыми бывают только животные с холодной кровью…»

И мамке ничего не сказал, когда она объявилась в офисе. Вся такая веселая, красивая (как папа уезжает, она прямо расцветает!).

Спросил только, где можно заказать бульдозер на пару часов. Причем, такая тонкость, в ночное время. Мама не удивилась, ничего переспрашивать не стала. Просто кивнула головой и посоветовала обратиться к Игорю.

А тот (золотой все же человек) пообещал найти уже к этой ночи. Или, в крайнем случае, к следующей. Как же хорошо, когда папы нету: все тебе доверяют, все у тебя получается…

* * *
Как известно, капитан милиции, следователь Андрей Александрович Бочарников, был человеком удивительного терпения и редкой доброты. Задержанную Рубину Задорожную он слушал внимательно, как мать родную. Правда, был уж очень недоверчивым. Впрочем, хорошо известно, что дети часто не верят родителям, когда те им сказки рассказывают.

— В общем, извините, гражданочка Задорожная, но факт есть факт: кража есть кража. И я вам не верю…

— Почему? Я же правду говорю.

— Я понимаю. Но скажите, как можно поверить, что цыганка отказалась взять в качестве оплаты за гадание золотой браслет?! Как там в русской народной песне: «Цыгане любят кольца, а кольца непростые, цыгане любят кольца, а кольца золотые!..» — баритон у капитана оказался очень даже приличный.

— Ха! — Рубина в запале махнула рукой, обрывая пение. — Я ему и гадать отказалась — не то что браслет брать!

— Почему отказалась?

— Да потому, что человек он плохой, душа у него черная…

— А вы гадаете только хорошим людям, у которых душа белая?

— Да нет. Я разным людям гадаю. Но он — со злом пришел.

Тут даже терпеливый Андрей Александрович начал уставать:

— Гражданочка Рубина, я уже говорил вам, раза три, что не верю в такие вещи… Плохой человек — хороший человек… Со злом пришел или с добром… Это ненаучно, знаете ли.

— Научно — ненаучно. Я каждого человека с первого взгляда вижу. Хотите, вам все скажу.

Бочарников рассмеялся, вполне даже искренне:

— Интересно… Что про меня может рассказать гадалка?

Рубина взяла его ладонь, положила на стол, всмотрелась.

— Да, правда, совсем мало вижу…

— Ну вот, я ж говорю — «ненаучно»! А вы начинаете…

Но Рубина перебила его, закончив свою фразу:

— …у вас двое сыновей. Младшего в детстве кто-то напугал, болеет он. А вы за него опасаетесь. Очень опасаетесь…

Следователь посмотрел на Рубину с недоумением. И, пожалуй, даже с испугом…

Ну вот, как тут работать, с этими цыганами! Совсем из колеи выбила. Пришлось отпустить ее в камеру, чтобы прийти в себя.

* * *
Увидев Миро и Земфиру, охранник Рыч сильно удивился. Сумасшедшие ромалэ в таборе у Бейбута. Ходят сюда и отсюда с регулярностью электрички. И с такой же примерно скоростью. Но в дом пустил. Черт его знает, может, они уже опять сваты. Или не «уже», а «еще». Или не «опять», а «заново»… Пусть идут! Много беды от них не будет.

Миро рвался к Баро. Но мудрая Земфира не пустила: Миро — сын Бейбута, а с Бейбутом Зарецкий поругался, так что нечего Миро в его кабинете делать. У него в этом деле другая роль. Пусть сидит в прихожей, ждет своей очереди.

Но и ее саму Баро встретил не очень приветливо, даже с кресла не встал:

— Чего тебе?

— Я пришла к тебе с просьбой, Баро.

— С какой еще просьбой? Вы за Бейбутом, как за каменной стеной! Вот к нему и иди!

— Хорошо, я сейчас уйду. И когда все закончится, скажу Рубине: «Рубина, ты ничего не значишь для отца Кармелиты. Он даже не захотел тебе помочь».

Земфира круто, как в танце, развернулась и пошла к двери. Зарецкий вскочил с кресла.

— Стой, Земфира! Что с Рубиной?

— Арестовали ее.

— А что ж ты сразу не сказала?

— А ты мне дал сказать? Бейбут был в милиции. Но у него ничего не получилось. Рубину обвинили в воровстве.

— Да какая ж она воровка! Уважаемая женщина. У нее, конечно, есть недостатки, но…

— Что сейчас говорить! Помоги Рубине.

— А почему Бейбут сам не пришел?

— Некогда ему сейчас.

— Ну конечно, он занят, у него нет времени! А у меня его много?! Ладно, что с него взять. Только языком трепать умеет… Поехали к следователю. Я поговорю ним.

— Баро, я знала, что ты нам поможешь!

Такое знание было приятно Зарецкому. Поэтому он сказал с напускной строгостью:

— Только вот не надо этого. Еще неизвестно, что из моих стараний выйдет. Но я постараюсь помочь.

А тем временем Миро свою роль тоже сыграл, когда Кармелита вышла в прихожую.

— Ой, Миро?! Ты? А я боялась… в смысле, я думала, что табор уже ушел…

— Как видишь, мы еще здесь.

— Ты пришел проститься со мной?

— Нет… мы пока никуда не едем.

— Правда?! — спросила Кармелита с радостью, и про себя отметила эту радость — ей не хочется, чтобы Миро уезжал.

— Ты этому рада? Ты не хотела, чтобы я ушел вместе с табором?

— Мне было бы обидно, если бы нам пришлось проститься… навсегда.

«Боже мой! Что же я говорю. А как же Максим? Но ведь я же не вру. Я же действительно не хочу, чтобы он уехал и я его никогда не увидела. А ничего больше этого я не сказала…»

Но Миро, чтобы почувствовать себя счастливым, было достаточно и сказанного.

— Так почему же вы остались?

— Бабушку Рубину арестовали.

— Что-о-о?

— Да. Земфира сейчас пошла к твоему отцу, уговаривает его помочь нам, освободить ее.

— Что тут уговаривать? Поехали! — И в ту же секунду из кабинета вышли Баро и Земфира.

Так сложились две пары, готовые на все ради спасения любимой бабушки Рубины.

* * *
Рубина вернулась с допроса. На этот раз девушка-соседка ждала ее с нетерпением:

— Что следователь сказал?

— Что он может сказать? «Факт есть факт: кража есть кража». Ведь все цыгане воры. Так ведь говорят?

— «Факт есть факт!» Вот-вот, мне он то же самое говорит. Хотя нет, еще добавляет: «Хищение в особо крупных размерах»… Потом бумаги с подписью показывает…

— И что, там вправду твоя подпись?

— Говорит, моя. Они экспертизу делали.

— Зачем экспертизу? Ты что же, сама не помнишь, какие бумаги подписывала?

— Знаешь что! Главный бухгалтер за день столько бумаг подписывает! Голова кругом идет. Может, один раз и недоглядела. А ты за какое воровство сидишь?

— Браслет золотой.

— Ха! По сравнению со мной, это мелочи, — подошла к Рубине, улыбнулась, протянула руку. — Меня зовут Олеся.

— А меня — Рубина, — тоже с улыбкой ответила цыганка.

Поговорила еще о жизни, о душе. Потом попели, потом поплакали.

Потом уснули…

* * *
А в то же время другая товарищеская встреча опыта с молодостью проходила в котельной Палыча. На этот раз решили до водки дело не доводить. Сели по-скромному: пиво, рыбка.

— Знаешь, Палыч, а я об этой девушке все чаще и чаще думаю.

— Плохо, — охнул старик, но Максим продолжил, не слушая его:

— Мне даже сон такой приснился… Поле бескрайнее, маки алые… И там где-то далеко — она на белой лошади. Вся в белом, волосы развеваются… Ну очень красивый сон.

— Да, Максим, сон с большим вкусом подобран.

— Я срываю маки, пытаюсь добежать до нее… И не могу приблизиться… Ну, знаешь, как во сне это бывает, знаешь?

— Знаю. И не только во сне, но и в жизни. Плохо твое дело, парень. Выбрось ее из головы, пока совсем не пропал!

— Не могу, Палыч. Ты знаешь, какая она красивая! У нее глаза, как два черных озера…

Палыч развернулся к книжной полке:

— Где-то я это читал… Как раз сегодня. Вспомнил! «Глаза твои — озерки Есевонские. Шея твоя, как столп из слоновой кости. Волосы на голове твоей, как пурпур». Песнь Песней царя Соломона. Получше даже, чем у тебя. А вообще, дурак ты, Максим! Не озеро ее глаза, а омут черный. Затянет — никто не вытащит! Забудь ты об этой любви. Иначе все потеряешь: себя, работу, дружбу…

— Да, Палыч. С другом из-за нее я уже поссорился.

— Вот. Чего?

— Он в последнее время совсем с рельс сошел. Хотя вроде парень неплохой…

— Ошибаешься ты, Максим. От таких, как он, всего можно ждать.

— Да нет, он не подлый. Он просто глупый. Так-то здоровый, а в голове — детство.

— По себе ты судишь. По себе. А он — другой породы… Маменькин сынок, со всего сливки снимает первым. А ты его на второй план отодвинул… Не простит он тебе этого. О таких, как он с мамашей, у того же царя Соломона, только уже в притчах, сказано: «Жены несмысленны, и дети их злы, проклят род их. Ибо презирающие премудрость и наставления несчастны, и дела их непотребны!» Боюсь, мстить начнет… Непотребно! И не только тебе, но и любимой твоей.

— Точно, Палыч. Он уже против цыган что-то задумал. Только я никак не могу выяснить, что.

— Вот! А выяснить нужно, если защитить ее хочешь. Надо поговорить сними помириться. Ты ж ему друг большущий, спаситель. Конек-горбунок, Чип и Дейл… Выясни с ним отношения. Хуже не будет — точно. Может, он и вправду не совсем сподличался?

— Хорошо, Палыч. Я постараюсь. Хотя в последнее время мне с ним общаться все труднее.

* * *
Удивительный человек — Сашка-конюх. Вроде и умный, и сильный. А когда Баро в свое время предложил бизнесовыми делами серьезно заняться, в ответ только рассмеялся: «Мне мои лошадки дороже!» Настоящий цыган, неосовремененный.

И с женщинами знал секрет какой-то, что они к нему роем летели. Когда среди любимых оказывались замужние, страшно переживал. Но ничего с собой поделать не мог. Наверно, от частого общения с лошадьми порода жеребиная сильнее оказывалась. Вот и теперь, от наличия в мире кузнеца Халадо, Грушиного мужа, большие переживания испытывал. Но тут, к счастью, подоспела ссылка на набережную. А там павильончик, пиво, роскошная женщина с роскошным именем Марго…

В общем, радуйся, кузнец, можешь теперь спать спокойно. Со своей Грушенькой.

Одна только беда осталась у Сашки. Сторожевой пост на кладбище. Баро велел взять ему это на себя. Составить график, всех в него включить. Но первое время все же самому подежурить. Дело, конечно, святое. Только очень уж Сашка темноты боялся. И померших тоже. Это у него с детства. Наверно, цыганских сказок в детстве слишком много наслушался.

Для кочевого племени ведь что самое страшное — помереть так, чтобы никто не увидел. И останутся тогда твои косточки не отпетыми, не закопанными. Потому и в сказках, каждой второй, вечно мертвый цыган обнаруживается. То под мостом, то в кустах, то в лесу. Как в последней, самой грустной истории про цыгана Зубчана.

А малому Сашке эти мертвяки вообще везде мерещились: и в шатре, и в кибитке, и даже в казане… Оттого он, наверно, и тянулся к лошадям. Живые души все выслушают, сочувственно головой покивают, но ничего никому не скажут. И на женщин он так западал оттого же. Когда всюду смерть мерещится, очень хочется что-то для продолжения жизни сделать.

И при всей такой жизни нужно сидеть тут в склепе, на кладбище. Ужасные звуки, скрип двери… От утробного ужаса ничего не спасает: ни фонарь, ни мобильник, ни лопата. Но Сашка храбрый, он со страхом борется.

Только ведь дверь в этот раз открылась со скрипом необычайным. И Сашку накрыла огромная, страшная тень! Хотел он закричать, но…

Глава 16

Нет, это уже похоже на анекдот. Снова приехали цыгане. И вновь выручать свою старушку-ворушку. На этот раз, правда, в другом составе. Ага, вот и цыганский барон с ними — Зарецкий. Как же без него. Следователь Андрей Александрович Бочарников тяжело вздохнул и попросил терпения свыше. Потому что цыганская юриспруденция может любого утомить…

— Рубина — пожилая женщина… Она привыкла к простору, ей тяжело сидеть взаперти… — весомо сказал Зарецкий.

— При всем моем желании… я ничем не могу вам помочь, — ответил Бусаев.

— Давайте я заберу ее домой. Даю вам честное слово, что по первому же вашему требованию она к вам придет.

— Я не могу отпустить Рубину Задорожную. Это незаконно. Ваша цыганка совершила кражу, есть заявление потерпевшего, заведено уголовное дело.

— Рубина не может украсть.

— Вы так считаете?

— Да! Считаю! — горячо ответил Зарецкий. — Про нас много чего говорят… Но в каждой нации есть разные люди: и плохие, и хорошие…

— Знаете что? Цыгане везде одинаковые, — в конце концов не сдержался Андрей Александрович.

А Баро после этого, наоборот, успокоился, достал из кармана паспорт, положил на стол и гордо сказал:

— Я — цыган. Вот мой паспорт! Я такой же гражданин, как все. Только цыган.

И Бочарников тоже мгновенно успокоился:

— Успокойтесь. Я не хотел вас обидеть. Простите.

— Хорошо, не можете отпустить женщину под честное слово. Тогда отпустите под залог. Ведь это закон позволяет?

— Конечно, — оживился следователь, ну вот, наконец-то вошли в правовое поле. — Можно. Но для этого необходимо решение суда. А после этого внесете необходимую сумму в кассу. И все…

Ничего себе «и все».

— Э-э! Не надо никакой кассы. Берите, — сказал Баро и положил на стол увесистую пачку денег.

* * *
А в комнате для свиданий Миро и Кармелита разговаривали с Рубиной. Больно было слушать всю эту историю с «воровством».

— Вот так и получилось, внученька… Браслет, говорят, у него украла…

— Бабушка, но я все же не понимаю, как браслет у тебя оказался?

— Он хотел, чтобы я ему погадала, а я отказалась. Вот тогда он мне его и подбросил.

— Что, сам бросил? — уточнил Миро.

— Сам. И закричал сразу: «Милиция! Обокрали!»

— А люди?! — возмутилась Кармелита. — Там же люди вокруг были, они должны были видеть!

— Милая… Кто ж за нас, цыган, вступится… о чем ты говоришь, деточка моя… И следователь мне не поверил.

— Значит, тебе не поверил — ему поверил…

— Кто он? — решительно спросил Миро.

— Человек, Миро… человек…

— Я понимаю, что человек. Но фамилия-то у него есть?

— Я его первый и, дай Бог, последний раз в жизни видела.

— Рубина, ты только не волнуйся, — сказал Миро. — Мы тебя отсюда вытащим. Мы все для этого сделаем.

— Да! — поддержала его Кармелита. — Отец сейчас у следователя.

— О-о-о… Даже он мною занялся… — удивилась Рубина и обратилась к Миро: — Ты вот что… Не обижайся, но отойди на пару минут… Мне надо Кармелите пару слов с глазу на глаз сказать.

Миро вышел из комнаты.

Кармелиту удивила такая резкая перемена в беседе.

— Что случилось, бабушка?

— Это я тебя должна спросить…

— Не понимаю!..

— Вижу, внучка, я твои сомнения… Стоишь ты, милая моя, на перепутье — не знаешь, какую дорогу выбрать…

— Ой, бабушка… мне иногда даже страшно бывает… все-то ты видишь, все знаешь… Может, посоветуешь мне, как поступить…

— Нет. Советовать не могу… Здесь только сердце подскажет, а чужой совет — дело пустое. Потому что сейчас ты услышишь только то, что твоему сердцу приятно.

— Неправда!

— Правда. Волнуюсь я за тебя… Людей худых вокруг много. Обидеть каждый может… Я кое-что приготовила тебе…

Рубина торжественно сняла с себя оберег — мешочек на тесьме:

— Вот, сделала амулет тебе… — и надела талисман на шею внучке. — Да убережет тебя берегун-трава… от глаза дурного, от зла людского, от ошибок сердечных, от тревог бесконечных… Аминь.

* * *
Смешные они, эти цыгане. Даже взятки предлагать, как следует, не умеют.

— Нет, уважаемый господин Зарецкий. Залог можно вносить только после решения суда и только в кассу.

— Я могу дать столько денег, сколько надо, — сказал Баро шепотом.

Следователь улыбнулся:

— Знаете что. Идите-ка отсюда, от греха подальше… Я сейчас имею все основания и вас задержать… Рубина Задорожная в полном соответствии с законами задержана на семьдесят два часа. И никаких убедительных аргументов, чтобы я ее отпустил, вы мне не представили.

Баро вышел из милицейского здания. Земфира, Миро и Кармелита ожидали его на улице. На лицах у всех было написано тревожное: «Ну, как, отпустили?». Как хотелось бы Баро победно кивнуть головой. Но пришлось отрицательно покачать.

— Что же теперь делать? — нарушила молчание Земфира.

— Поехали к Бейбуту. Поговорим, обсудим, что делать.

Все посмотрели на Баро с уважением. Настоящий барон. В один момент забыл прошлые обиды и ссоры. Едет к Бейбуту. И правильно. Несчастье. Склоки разводить некогда.

Все — да не все. Кармелита зло топнула ногой:

— Вы езжайте куда хотите. А я тут останусь, рядом с бабушкой Рубиной.

И как ее ни уговаривали, от своего не отступилась. Сразу видно — баронская дочка. Баро первый понял, что спорить с ней бесполезно, махнул рукой:

— Ладно, Кармелита, оставайся. А мы — к Бейбуту.

* * *
Палыч, конечно, мужик хороший. Но совет он дал Максиму совершенно никудышный. Помириться с Антоном, разобраться. Какое там! Антон опять за виски принялся. С ним сейчас только разговаривать. Ерничать начал с первого же слова:

— Здравствуй, Максим. Защитник… рыцарь в блестящих доспехах…

— Антон, я не ругаться с тобой пришел.

— Конечно! Ведь ты у нас один такой правильный… Ангел! Не то что я…

— Кончай пить!

— Я-то трезвый. Потому меня мыслишка одна и осенила. А уж не ты ли подослал ко мне эту цыганочку? А?

Впервые в жизни Максим посмотрел на друга (на друга ли?) с недоумением. Антон ли это? Что с ним сейчас случилось? Или он всегда таким был? Но как же можно было столько лет не замечать всей этой гнильцы?

— Антон… Ты… ты хоть понимаешь, что говоришь?

— А-а… Правда глаза колет. Может, ты и вправду им продался?

— Дурак! Просто я хотел, чтобы ты дров не наломал. Как обычно.

— По какому праву ты мешаешь мне жить, как я хочу?

— Да никто тебе не мешает. Я хотел помочь тебе… по-дружески.

— Не тебе указывать мне, что и как делать. Не настолько мы близкие друзья…

— О чем ты, Антон? Близкие… далекие… Думаю, что с этой минуты мыс тобой вообще не друзья. Прощай!

Максим вышел из гостиной…

На душе у Антона стало мерзко. Кажись, перестарался. Пожалуй, Максим не заслуживал того, что он сказал.

Но рюмка виски быстро вернула прежнее боевое настроение. «Не забывай, дружище, бизнес суровая штука!» Интересно, как там Игорь, нашел бульдозер или нет? По дороге еще пришлось отбиваться от мамы с ее вечным нудным: «Что, куда, зачем?».

Но Антон уже не обращал внимания на эти мелкие преграды. Потому что верил в свое светлое предпринимательское будущее. А оно сейчас ассоциировалось с мощным, напористым бульдозером.

* * *
Тень совсем накрыла Сашку. Показалось, что она заняла весь мир. И в нем для бедного конюха не осталось ни лучика света.

Страх заморозил сердце и наэлектризовал волосы.

И вдруг… Каким-то непонятным образом тень превратилась в Марго!

Сашка шумно выдохнул воздух, как конь после хорошей пробежки.

— Маргоша… Как же ты меня напугала!

— Вот уж не думала, что цыгане могут чего-то бояться…

Нет, тут она, конечно, права. Сашка сам ее не раз в этом убеждал.

— Нет, ну ты меня не поняла. Вообще-то я не трус… Просто прикорнул. А тут шаги, тень… В общем, спать одному — это не по мне, — Сашка, признаться, и сам удивился такому неожиданному финалу, но Маргоше он, кажется, понравился.

— Значит, ты бабник? — сказала она, скорее с удовольствием, нежели с обличением.

— Бабник?.. Да у меня до тебя, можно сказать, ни одной женщины и не было.

— Сказать-то можно, — лукаво улыбнулась Марго. — Да кто ж тебе поверит? Опять же, говоришь, один спать боишься? А?

— Красавица моя, я же конюх… — нравоучительно напомнил цыган.

— А какая здесь связь?

— Не понимаешь?

— Не понимаю. Поясни…

— Очень простая. Обычно я ночую на конюшне, а там лошади. Родные души…

— И что?

Сашка закатил глаза и заговорил с такой искренней нежностью!..

— Не понимаешь? Это же ло-ша-ди… Они… как тебе сказать… они такие… такие…

— Какие? — спросила Маргоша, подступая к Саше.

— Такие… как женщины. У каждой свой характер… Вот придешь ко мне на конюшню… Я тебя с каждой из них познакомлю. И сейчас познакомлю, только с чем-то другим, — и Сашка завалил Марго на топчан, мысленно благодаря Баро за то, что придумал такое хорошее дежурство.

* * *
К ночи в камере похолодало. Попросили у надзирательницы одеяла. Та отказала. Но Рубина оказалась просто волшебницей, в минуту разговорила внешне суровую милиционерку. Про жизнь рассказала, про болезни (даже диагноз поставила!), про семью. И вот уж надзирательница сама притащила два одеяльца.

Закутались, стало хорошо и тепло. (Насколько хорошо и тепло может быть в камере.)

Олеся разговорилась. А Рубина, не глядя на нее, но внимательно слушая, высунула из одеяла руки и начала раскладывать карты.

— …Вот, и работала я в фирме бухгалтером, — продолжала Олеся неспешный рассказ. — А потом в один момент меня взяли да уволили…

— Да, король тут при дороге… — сказала Рубина, как будто невпопад.

— …Но через неделю я узнала, что начальник за бугор свалил…

— А тебя, красавица, под белы рученьки — и в казенный дом… — на этот раз совершенно к месту сказала цыганка, глядя на карты.

— Точно… а теперь по документам получается, что я украла крупную сумму. А я этих денег и в глаза не видела. И про подпись не знаю, то ли он ее подделал, то ли в какой-то момент бумагу не ту подсунул. Но никто мне теперь не верит.

— Верит, милая! Я верю! По всему выходит — твоя правда… Вижу, как ты документ подписываешь, а бес твоей рукой водит.

Только тут Олеся заметила, что Рубина на нее гадает.

— Какой бес?

— Вот этот… вот он… — гадалка показывала Олесе трефового короля. — Красавец, чернявый, средних лет. Сама думай, кто он.

Олеся задумалась. Но, похоже, не только о короле.

— А ведь я раньше совсем в гаданье не верила. И цыган боялась.

Рубина улыбнулась.

— Люди, они все разные. Цыган плохих тоже много. И не цыган плохих хватает… Вот твой трефовый — не цыган, а как тебя окрутил: имени доброго лишил, в тюрьму посадил… И какую еще тебе подлость устроит, неизвестно.

Олеся только согласно кивнула головой.

* * *
Баро с Бейбутом встретились так, как будто никогда и не ссорились. Пожали друг другу руки, обнялись и сразу заговорили о деле.

— Знаешь, Бейбут, — сказал Баро, — мне кажется, что это провокация.

— Да что ты! Просто ошибка какая-то. Кому нужна провокация против старухи?

— Дело даже не в Рубине… на ее месте мог оказаться любой из табора… Они хотят очернить нас… Ты знаешь, где наше старое кладбище?

— Покажи мне цыгана, который не знает, где под Управском, у Зубчановки, на перекрестке кочевых дорог, стоит цыганское кладбище.

— Так вот, один бизнесмен, Астахов, собирается на его месте построить коттеджи и развлекательный центр.

— Что?!

— То! Я попробовал ему помешать. И Рубину тут же арестовали. Теперь связь видишь?

— Стало быть, под шумок хотят… Ничего святого у людей нет…

— Вот я и пришел к тебе за помощью.

Лицо у Бейбута просветлело:

— Брат, что ж мы ссоримся, чего-то пыжимся?.. Мы же, мы же…

И не зная, как сказать то, что переполняет душу, просто крепко обнял Зарецкого.

— Да, ладно, ладно, — сказал Баро с напускной строгостью. — Что ты? Оставь. А то, как бабы, рассопливились. Давай лучше подумаем, что дальше делать. Я вот Сашку отправил на кладбище дежурить. А сейчас думаю — он один, не маловато ли?

— Мало! Сашка, конечно, мужик надежный. Только надо ему кого-то в подмогу.

— Кого?

— Миро, конечно! Он у меня орел! Один сотни стоит. Врагов потопчет, как жеребец необъезженный.

— Красиво рассказываешь, Бейбут. Кстати, насчет жеребца… Тому, кто гаджо на кладбище не пустит, я своего лучшего коня подарю!

— Брось, Баро. Зачем эти подарки? Дело общее.

— Нет, Бейбут, я сказал, значит, сделаю. Слово барона!

* * *
Миро обрадовался, что в таком важном деле выбор пал на него. Собрался в дорогу мигом. Правда, Степан тоже хотел поехать с ним. Но Миро остановил его неопровержимым доводом: «Не можем же мы все скопом туда налететь. Ты лучше сегодня выспись как следует! А уж завтра сам поедешь».

Настало время Зарецкому уезжать из табора. Но сердце не отпускало его. Так и тянуло зайти в шатер к Земфире. И Баро пошел к ней. Люциты, к счастью, на месте не оказалось. Земфира была одна.

— Здравствуй, Земфира… — сказал Зарецкий.

— Здравствуй, Баро…

— Примешь меня?

— Ты всегда желанный гость в моем доме. Жаль только, что редкий…

— Да… Развела нас судьба.

— А может, не судьба в этом виновата… а мы сами?

— В чем же мы виноваты, Земфира?

— Годы идут…

— Ну, в этом-то мы уж точно не виноваты, — улыбнулся Баро. — Да и грех тебе жаловаться… Над тобой годы не властны. Это я постарел… растолстел…

— Что ты, Баро! Ты нисколько не изменился.

— Спасибо тебе, Земфира…

— За что?

— Ни за что. Просто спасибо.

Баро ушел расстроенный. Надо же, о самом главном, как обычно, не сказал.

И Земфира подумала о том же.

Глава 17

Игорь — мужик. Свое слово всегда держит. Классный бульдозер нашел. Со стройки, что ли, пригнал?

Антон включил зажигание, подергал рычаги: машина — зверь. Это вам не легковушка. Одно плохо: ну никак Игорь не хотел подработать бульдозеристом. Пришлось стать на время психологом, кивать на высочайшее соизволение Николая Андреевича. И в подтверждение деньги вручить, якобы выделенные тем на проведение операции. Только после этого массированного наступления Игорь согласился.

Поехали небольшой колонной. Впереди Антон на своей легковушке указывал дорогу в светлое будущее астаховского проекта.

До кладбища добрались совсем быстро. И с ходу лихо врезались бульдозерным ковшом в металлическую ограду.

Марго и Сашка лежали вместе. Спали. Засыпая, Сашка порадовался: молодец Марго, женщина взрослая. Обошлось без всех этих глупых: а ты меня любишь? Так с улыбкой и заснул.

И вдруг раздался страшный скрежет.

— Что это? — спросила Марго, проснувшись.

— Не знаю… — ответил Сашка. — Но точно не покойники. Пойду посмотрю.

И тут же спохватился:

— А где мой телефон?

— Не знаю. А куда ты его положил?..

Скрежет усилился.

— А, черт с ним… — бросил Сашка и выскочил из склепа.

Прямо на него пер огромный бульдозер. В стекле кабины ярко отблескивала луна.

Как странно — весь страх (кладбище, покойники, темень) куда-то ушел. Осталась спокойная решимость: здесь прах моих предков, и никто не должен их потревожить.

Сашка нырнул обратно в склеп:

— Марго, где телефон?

— Вот, Сашенька, вот. Нашла!

Саша схватил мобильник. Начал звонить Зарецкому. Но руки не слушались, а бульдозер все ближе и ближе…

Прямо с мобильником в руках Сашка попер на бульдозер:

— Эй! Ты что, охренел? Это же кладбище. А ну пошел вон отсюда!

Игорь чуть притормозил — еще не хватало из-за какого-то цыгана под статью загреметь. Цыган вновь юркнул в склеп. Тогда Игорь вновь надавил на газ.

В склепе Саша взял себя в руки. И наконец-то смог набрать номер:

— Алло, Баро, приезжай на кладбище, здесь бульдозер какой-то наглеет.

А Баро в это время сидел на скамейке у милиции. Кармелита (вот же упертая, вся в него!) никуда не хотела уходить, пока бабушку не отпустят. Передал ей пакетик с едой, собранный Земфирой. Но сказал, что это от Миро.

Неправда, конечно (с чего это вдруг мужчина будет еду собирать?). Но в данном случае очень правильная неправда. Бог простит.

И тут раздался звонок от Сашки.

— Да… Что?! Еду!

— Что еще случилось? — спросила Кармелита, не дожевав пирожок.

— Бульдозер пригнали. На кладбище.

— Какое еще кладбище? Какой бульдозер?

— Потом объясню, дочка. А сейчас ехать надо!

И убежал, оставив Кармелиту в растерянности.

Еще только подъезжая к кладбищу, Миро издалека услышал рокот работающего бульдозера. Тут же позвонил Бейбуту, сказал, что беда, пусть собирает народ, едет на подмогу. «Газель» бросил у ограды. И побежал к бульдозеру.

— Эй, Миро! Спасибо! Молодец! — закричал Сашка, увидев помощь.

На радостях схватил кусок щебенки и бросил в сторону бульдозера.

Одно окно Игорь оставил открытым, и камень попал ему в голову. Пошла кровь. Статья — не статья… Хрен с ним! Игорь взбесился и поехал на Сашку. Тот, увидев, что бульдозерист всерьез намерен его задавить, побежал в сторону от кладбища на примыкающий к нему пустырь.

А Миро глазам своим не поверил. Что делает идиот, который сидит в кабине лязгающей машины. Неужели он вправду хочет задавить человека?

По дороге на кладбище Баро позвонил Бейбуту. Друг не дал ему говорить:

— Да! Да! Я все знаю! Миро позвонил. Мы с ромалэ уже по пути на кладбище. Там увидимся.

Антон смотрел на весь этот бой со стороны и ощущал себя Наполеоном во время Бородинского сражения. Эх, жаль резервов нету. Пора бы бросить в бой еще кого-нибудь, кроме Игоря, Но, увы, приходится воевать с тем, что есть.

Только чего этот идиот на пустырь поехал? Кладбище надо ровнять, а он за кем-то гоняется. Эх, где же какой-нибудь верный маршал? Где подмога, чтобы передавить всех к чертовой матери?!

Игорь изумился. Цыган стало уже двое. Интересно, откуда второй взялся? Давить их надо! Но с непривычки управлять бульдозером было совсем непросто. Время шло незаметно.

И Бейбут с таборными мужиками, и Баро поспели на кладбище практически одновременно. На бульдозер обрушился целый град камней. Но машина заграничная — стекла бронированные, окна закрытые. Игорь развернулся и поехал восвояси.

Антон был крайне разочарован увиденным. Его армия отступила. Более того — цыгане преследовали уезжающий трактор. Антон в очередной раз порадовался своей мудрой осторожности. Правильно сделал, что наблюдательный пункт занял вдалеке от всех.

А что пришлось отступить — не страшно. Антон прикрыл один глаз рукой и изрек:

— С потерей бульдозера не потеряна Россия.

Перевоплощение из Наполеона в Кутузова было неслучайным. Просто Антон припомнил, кто, в конце концов, должен победить.

Цыгане преследовали бульдозер до стройки. А дальше нельзя — несколько охранников с ружьем, злые овчарки.

Впрочем, зачем ехать дальше, когда на щите у стройки было ясно написано: «Строительство ведет ЗАО „Астахов“».

Поехали обратно в табор — праздновать победу. Но охрану оставили, сменив героических Сашку и Миро.

* * *
Работать было очень трудно. С самого утра Максим думал только о Кармелите. И при первой же возможности выкроил минутку, чтобы заняться поисками Кармелиты, Поехал в табор — там что-то праздновали (сутра-то!). Но Кармелиты среди танцующих явно не было.

На набережной — ни следа…

Где же еще ее можно искать? У Светы!

М-да, тут он, наверно, немного ошибся. Вид у девушки был сонный и недовольный.

Еще бы! Света допоздна работала, рисовала портрет Кармелиты. Отец с утра, уходя на работу, разбудил ее, работу раскритиковал, да чего там, просто разбомбил. И попросил дочку, чтобы она заканчивала с этими живописными глупостями, чтоб делом занялась или, еще лучше, замуж вышла. Еле от него отбилась, еле заснула, так тут еще этот приперся.

— Ты чего так рано?

— Прости. Я только хотел узнать, как найти Кармелиту.

— А почему ты решил искать ее у меня?

— Ну, вы же искали меня у Антона. А я ее у тебя. По-моему, все логично.

— Понятно… А вдруг она не хочет, чтобы ты ее нашел?

— Это очень важно, серьезно, я не шучу. Антон какую-то гадость цыганам готовит, и я хочу их предупредить через Кармелиту.

— Поздно. Она уже в тюрьме.

— В какой тюрьме?!

— Ну, не в тюрьме. В милиции…

И не успела Света объяснить, где Кармелита, зачем и почему, как Максим убежал ловить такси.

Вот жизнь настала. С каждым днем Кармелита все больше и больше чувствовала себя цыганкой. Вот уж и под открытым небом ночевать пришлось. Скамейка у дверей Управского отдела внутренних дел оказалась довольно-таки удобной.

Зато сколько удивления было на лице следователя Бочарникова, когда утром, идя на работу, он увидел внучку Рубины Задорожной.

— Все сидим? Причем добровольно? — спросил он со специфическим милицейским юмором.

— Сижу, — стоически ответила Кармелита. — И буду сидеть. Хоть наряд вызывайте, все равно никуда не уйду!

Странные все же эти цыгане. Вроде столько лет в городе бизнесуют. С юристами знакомство водят. А как что случится, ведут себя, как дети.

— Девочка хорошая, так ты ничего не изменишь, — сказал Андрей Александрович негромко. — Лучше б нашла Игоря Носкова. Да с ним поговорила бы. А еще лучше не ты, а папа твой.

— А кто этот Игорь Носков?

— Тот, кого, судя по заявлению,обокрала ваша бабушка.

Цыганочка опять завела старую песню:

— Поймите, она не воровала. Моя бабушка — уважаемая женщина. Кого хотите в таборе спросите, вам любой скажет…

— Тихо, тихо… Объясняю для юридически неграмотных. Если Носков заберет заявление, дело автоматически прекратится.

— А где мне искать… заявителя Носкова?

— Вот, хорошо. Еще пару лет — и на юрфак можешь поступать. А где искать его… В общем, ищите. А то сидите у себя в своей Зубчановке — никого не видите! Город у нас маленький… Человек — не иголка. Ищите! А я и так тут слишком много наговорил.

Обидно получилось. Кармелита еще не проснулась как следует. А ей уже столько наговорили. И все — важно! Не забыть бы чего-нибудь.

Главное — Носков. Игорь Носков! Кто это? Где его искать? Наверно, в паспортном столе? Должна же у них быть такая услуга…

— Привет!

Кармелита не заметила, как к ней подошел Максим.

— Здравствуй. Ты как здесь оказался?

— Света сказала, что ты в милицию попала.

— Да не я, а моя бабушка.

— Она что? Украла что-то?

— Почему сразу украла?! Если цыганка, значит воровка?! Да?!

— Подожди, подожди…

Но Кармелита уже успела расплакаться. Максим взял ее за руку, притянул к себе.

— Если ты думаешь, что все цыгане воры, — сказала девушка, всхлипывая, — зачем сюда пришел?!

— Прости… С языка сорвалось… Объясни мне, я пойму…

— А что объяснять? Ее действительно обвиняют в краже. Но она ничего не украла. Ты мне веришь?

— Кармелита… как я могу верить или не верить? Тебя я знаю. А бабушку…

— Вот и следователь не верит… А Носкову верит.

— Какому Носкову?

— Откуда я знаю! Какой-то Игорь Носков обвинил мою бабушку в краже. А она не воровала!

— Игорь Носков?!

— Да. А ты его знаешь?

— Знаю! Теперь точно могу сказать, что твоя бабушка не виновата.

— В смысле?

— Он сволочь редкостная…

— Правда?

— Правда! Я скорее поверю в то, что он украл, чем у него.

* * *
Форс давно уже хотел сесть, хорошенько поговорить с Тамарой. Да все как-то не складывалось. То Астахов, то у него времени не было, то она куда-то убегала.

А чего не поговорить? Женщина она красивая, собеседница приятная. Вес в астаховской империи имеет немалый. И, судя по всему, любит в самостоятельные игры играть. Сегодня все складывалось идеально. Сели в офисе, чайку налили, хорошего, британского, конфеты взяли — бельгийский шоколад. А печенье — отечественное, но очень хорошее, на уровне.

Совсем не вовремя вошел Антон. Весь какой-то неправильный, странно возбужденный. Загадочно подмигивая, увел Форса в другой кабинет. В общем, опять не сложилось — пришлось извиниться перед Тамарой.

Прикрыв дверь, Антон сразу затараторил:

— Нас этой ночью чуть цыгане не убили.

— Кого — нас?

— Нас!!!

— Так, Антон, я ничего не понимаю. Давай-ка спокойно и по порядку. Сначала — где? Потом — кого?

— На кладбище. Мы с Игорем пытались снести склеп. Появились цыгане. Тут такое началось!

— Ну, началось и началось. Главное — чем закончилось?

— Я откуда знаю. Когда цыгане набросились на бульдозер, я уехал. А Игорь остался.

— Один?

— Нет. С бульдозером.

— А, ну тогда все в порядке. Бульдозер — это сила. Значит, говоришь, страшно было? Так вот… Это еще цветочки. Я тебя сейчас еще больше напугаю.

— А что может быть страшнее? Толпа цыган… и нас двое.

— Отец. И ты один.

— Отец. А что отец?! Я ему так и скажу: не рассчитали мы с вами немного, Леонид Вячеславович.

— Э нет, дружок, ты меня в это дело не впутывай.

— Подождите… Но мы же вместе…

— Ничего подобного.

— А кто мне дал денег на бульдозер?

— Антон! Я тебе дал деньги не на бульдозер, а на дело. Например, на представительские расходы. Но у меня даже мысли не было, что ты попрешься разрушать могилы.

— Так, подождите, я же хотел вам все рассказать, но вы сами не стали слушать!

— Антон! Я думал, что разговариваю с взрослым мужчиной, толковым начинающим бизнесменом. Но вижу, что ошибся. Потому что сейчас вижу перед собой какого-то нашкодившего хлюпика.

— А что мне теперь делать?

— Не знаю. Включи немного мозги. Заварил кашу — теперь попробуй расхлебать.

Глава 18

Это была ошибка — позволить Кармелите начать разговор с Игорем. Она ему пыталась что-то объяснить, рассказать, а он то отшучивался, то вообще брал высокопарные ноты. Максиму все это скоро надоело. Он попросил Кармелиту выйти и перешел совсем на другой, мужской разговор:

— Игорь, я прошу вас: хватит ломать комедию! Зачем на старую цыганку наговариваете?

— О чем ты, Макс? У меня браслет на руке был. Потом смотрю — он на земле. Или нет, в юбке у нее, что ли, застрял…

— А цыганка тут при чем?

— По-моему, это она его сдернула.

— Так «по-моему» или «сдернула»?

Игорь не ответил.

— Так вот, мое предложение такое. Поскольку вам все это показалось, вы сегодня же идете в милицию и забираете свое заявление.

— В чем дело? — взорвался Игорь. — Что за тон? Никуда я не пойду.

Максим перешел на «ты».

— А если не пойдешь, тогда, Игорь, я займусь тобой вплотную… Мало не покажется, обещаю. Где я видел этот браслетик, на какой дамской ручке, припоминаю. И многое другое тоже вижу. Так что давай лучше не ссориться. Договорились? По глазам вижу, что договорились. О времени похода к следователю Бочарникову переговорим по телефону через пару часиков. Заявление заберешь и отдашь мне сам, лично, руки в руки. Понял? Пока! Успехов.

Макс вышел.

Игорь скрипнул зубами от злости. Прижал его этот сосунок к стенке. Совсем прижал. А все Тамара, блин! Он же спрашивал ее про браслет. Спрашивал!

Тут как раз и Тамара пришла. Почувствовав напряжение, постаралась успокоить любимого:

— Милый, ты здоров? Все в порядке? Антон сказал, на вас цыгане напали. Где твой шрамик?

Под таким заботливым напором Игорь сначала не устоял, показал на лейкопластырь на лбу, скрывающий ссадину, полученную на кладбище.

— Вот, под пластырем. Знаешь, как болит!

— Мой бедненький, дай поцелую. Антон жалуется, что во время отъезда…

— Да какого отъезда — побега! Сам втравил меня в это дело, и сам же смылся.

— Ну, Игорек, не сердись. Все позади. Давай лучше подумаем, откуда цыгане могли пронюхать про ваш поход?

Этим простеньким вопросом Тамара сбила Игорю весь обличительный пафос. Действительно, а откуда они узнали, что готовится налет на кладбище?

— Ну, это же цыгане. На картах нагадали…

— Не верю я во все это. Кто-то пронюхал и все им рассказал. И я думаю, что этот кто-то — Максим. Что-то он слишком часто с этой цыганкой таскается. Вот и сейчас с ней от тебя вышел.

— Да ваш Максим вообще запродался цыганам! Знаешь, зачем он ко мне приходил?

— Нет, — Тамара напряглась.

— Выбил из меня обещание, что заберу из милиции заявление на эту старуху.

— Что? И ты пообещал? Зачем? Как ты мог?!

— А что мне оставалось делать?! Максим меня в угол загнал.

— Как? Как он мог тебя в угол загнать?

— Намекнул на наши с тобой отношения! Ты что, хочешь, чтоб твой муженек про нас узнал?

— Ха-ха-ха. Астахов — лох конченый. Я ему уже столько лет лапшу на уши вешаю. И он мне верит. Станет он слушать какого-то Макса!..

— Да, а браслет?!

— Что — браслет?.. Какой браслет?

— Твой браслет, который я цыганке подбросил. Тогда утром, когда я брал его на дело, помнишь?.. Я тогда спросил: «Откуда он у тебя?» Ты сказала: «Недавно купила». Говорю: «Никто не видел?» — «Нет. Никто!» А теперь оказывается, что Максим откуда-то знает, что это твой браслет.

Тамара ударила себя по лбу:

— Черт! Да, правда, я его один раз надела. Вечером, в конце рабочего дня. Хотела посмотреть, как он будет смотреться с цепочкой и перстнем… Но я не думала, что Максим запомнит. Это же было совсем ненадолго. Вот черт глазастый! Грязный интриган! Шантажист! Паскуда… Да, Астахов обидится, если узнает, что я отдала его браслет тебе…

— Постой! Что значит: «Астахов… Его браслет…»? Он что, тоже знает о нем?

— Я же при нем покупала и на его деньги.

Игорь замолчал, он просто не знал, что сказать. Несколько минут, выпучив глаза, недоуменно вертел головой. Потом все же заговорил — максимально спокойным голосом:

— Тамара, милая, почему же ты мне об этом не сказала?

— Игорек, милый, но ведь ты же меня об этом не спрашивал. Ты спросил: «Откуда?» Я ответила, что только что купила. Но ты же не спросил, на чьи деньги, стоял ли рядом Астахов или не стоял. Ты спросил: «Никто не видел?» Я сказала, что никто, А кто мог видеть, если я его не носила? Почти…

И тут Игорь взорвался:

— Ты… Ты… Ты говоришь, что Астахов — лох конченый. Не-е-ет. Это ты дура конченая! Дура! Идиотка! Ты хоть сейчас это понимаешь?! Отпускаешь меня на подлог, на подставу, на лжесвидетельство с паленым браслетом, который подарил тебе муж! Б…!

Последнее слово Игорь сказал в качестве междометия. Но Тамара поняла его совсем иначе. И расплакалась. Горько, безутешно, по-детски, в три ручья.

Игорю стало жалко эту женщину. Ведь их любовь уже столько лет не только не ржавела, но даже блестела все ярче. Зря он ей так нагрубил. Она — женщина. И этим все сказано.

Он подошел к Тамаре, обнял ее. Начал, что-то нежно нашептывая, целовать в шейку, в ушко. Она вроде бы немного успокоилась, затихла.

— Милая моя, мы оба виноваты. На всякого мудреца довольно простоты. Знаешь, когда я в юности читал «Три мушкетера», помню, сильно смеялся. Думал, эта королева, какая же она ду… — Тамара опять возмущенно забилась у него в руках, и Игорь тут же исправился: — Какая же она неосторожная, зачем отдавать Бэкингему подвески, подаренные мужем? И вот тебе наказание. Сам попал в такую же историю. Тамарочка, что же нам теперь делать?

— Забирай заявление… Рубину теперь рано или поздно отпустят. И пока она в тюрьме, надо решить с ней раз и навсегда.

— Что ты предлагаешь?

— Ты крыс в гараже недавно травил?

— Ну, травил.

— Этого никто не видел? — спросила Тамара, пародируя недавние интонации Игоря.

— Никто! — со смехом ответил он.

— Яд остался?

— Остался.

— Тащи.

После этого коротенького слова Игорю опять стало не до смеха.

* * *
К утру гулянье в таборе по поводу ночной победы само собой выдохлось. Устали и петь, и танцевать. Остались только разговоры. Эти бесконечные, в сотый раз повторяемые «апомнишь…», «акакты…», «акакъя…».

Баро сказал, что в связи с проявленным героизмом разрешает Сашке больше не ходить работать на набережную. Но тот опять отверг такое предложение, сказал, что он еще не искупил свою вину до конца. И потому будет и дальше примерно трудиться на набережной.

Никто не заметил, как под утро Баро и Бейбут отошли в сторонку.

— Спасибо тебе, Бейбут, за такого сына, за помощь…

— О чем ты, Баро, это же общее дело. Общая беда.

— Бейбут, тебя называют мудрым, хитрым. Как ты думаешь, что нам дальше делать с этим кладбищем?

— Надо как-то договариваться.

— Вот и я так думаю. Понимаешь, у этого Астахова большие связи в столице. Боюсь, он на нас и органы может натравить, и даже спецслужбы… Мне кажется, от него надо откупиться. Другого выхода нет.

— Конечно, Баро. Ты прав. И я помогу собрать тебе выкуп.

— Что ты, Бейбут, брось. Я здесь давно бизнесом занимаюсь. А вы — бродячие артисты. Что с вас взять?..

Бейбут нахмурился. «Да, — подумал Баро. — Плохо сказал, того гляди, сейчас опять поссоримся».

— Бейбут, родной, я не хотел тебя обидеть. Просто это мой город, я здесь уже давно. Поэтому и платить должен я. Договорились?

— Посмотрим… — с загадочной улыбкой ответил Бейбут.

* * *
А в камере Рубины и Олеси ночь была тоже веселая. Надзирательница, как бы извиняясь за свою доброту, проявленную в деле с двумя одеялами, устроила ночной шмон. В глазок подсмотрела, что в камере есть карты. Вот и стала их искать. Но тут уж цыганка проявила себя во всей красе. Исполнила старый знаменитый трюк. Во время обыска Рубина бросила карты в карман милиционерши. А потом, когда та обыскивала Олесю, достала их оттуда.

Олеся, видевшая все это, с величайшим трудом удержалась от смеха. Но зато, благодаря такой ловкости, утром опять была возможность заняться гаданием. Только теперь уж сидели спиной к двери, так, чтоб в глазок ничего не было видно. И говорили совсем тихо.

— Рубина, что там карты рассказывают?

— А что ты, милая, хочешь услышать?

— Как мне жить дальше, что же еще?

— Карты говорят, что тебе нужно довериться.

— Кому это?

— Да следователю.

— Неправильные твои карты!

— И карты мои правильные, Олеся. И следователь человек хороший.

— Хороший?

— Хороший.

— А что ж меня здесь просто так, ни за что держит?

— Вот ты и помоги ему правду отыскать.

— Как?!

— Ну, расскажи все в подробностях про начальника, про короля треф.

— Нет уж, Рубина. В подробностях — не хочу. Лучше уж я тут сидеть буду.

* * *
Следующее свидание Кармелита назначила Максиму в каком-то загадочном месте. Дом с заколоченными окнами. Макс даже сначала подумал, что ошибся адресом. Но потом пришла Кармелита. Точнее, даже не пришла, а подкралась сзади. И выкинула вечную шутку всех девушек — закрыла глаза руками: угадай, кто это?

Максим, конечно, угадал. После этого она провела его потайным ходом внутрь здания. Завела в зал с большими окнами.

— Что это? — удивился Максим. — Странное место. Похоже на заброшенный театр.

— А это и есть заброшенный театр. Говорят, когда-то в Управске работал завод-гигант. Кажется, моторный. Или авиамоторный. И в этом здании был Дворец культуры. Потом тут сделали театр. А потом все это забросили.

— Здорово. Здесь были спектакли, репетиции, много людей. Зрители приходили, переживали, аплодировали, плакали, смеялись…

— Да. Я тоже часто об этом думаю. Когда прихожу сюда. Представляешь, как здорово было бы все это восстановить. И назвать это — Театр…

— Буратино и Мальвины!

— Точно. А ты как догадался?

— А я уже чувствую все, что ты хочешь сказать. Моя Мальвина, я чувствую, что когда-нибудь все так и будет.

— Спасибо, — улыбнулась Кармелита, и тут же погрустнела. — А что с бабушкой? Этот Игорь Носков опять обманул?

— Нет. Он меня уже не обманет. Он у меня на крючке. Просто сегодня много дел. В милицию он пойдет чуть позже. Не волнуйся, твоя бабушка совсем скоро будет на свободе. Кармелита… мне очень хорошо с тобой, но мне пора бежать на работу. Давай вечером встретимся, и я расскажу все новости о Носкове.

— Давай, а где? Слушай… Я тебе уже показала свой любимый театр. А теперь давай покажу свое любимое озеро.

— Это то, что недалеко от слободы?

— Да.

— Хорошо. До вечера.

Максим пошел на встречу с Игорем, а Кармелита побежала к отцу.

Баро опять с головой нырнул в работу. Но выныривать приходилось очень часто. То Форс пришел, поговорил с ним о кладбище — он, как юрист, посоветовал быть с Астаховым пожестче. И ни на какие переговоры не идти. Кстати, посоветовал, какого адвоката взять для Рубины.

Но потом прибежала Кармелита. И сказала, что никакого адвоката не нужно — скоро Рубина будет на свободе. Как, почему — это ее секрет. Ладно, поглядим. Дочка у него не такая, чтоб зря болтать…

Потом Бейбут приехал из табора. Да не один, а с золотом, которое они всем табором собирали — последнее с себя снимали. Так вот, оказывается, что означало это загадочное «посмотрим…» во время их последнего разговора. Зарецкий напрочь отказался брать золото, но делал это так мягко и корректно, что старый друг вроде бы не обиделся.

И только тут Баро заметил, что с отцом еще и Миро приехал. И Земфира, и Люцита. Чуть не весь табор. О! Это другое дело. Слово надо держать.

И Баро, заговорщицки подмигнув, попросил всех идти за собой…

* * *
Игорь нес Тамаре крысиный яд. И настроение у него было такое же крысино-ядовитое. Как же противно было лепетать что-то следователю: «Да… нет… Ошибся… Нет-нет… Никакого давления никто на меня не оказывал…». Но еще более мерзко было отдавать эту бумагу Максиму. Никогда еще Игорь не испытывал такого унижения. Как же трудно жить с ощущением, что ты под колпаком у какого-то сопляка! Надо будет что-то с ним делать, как-то его поприжать, а то уж больно смелый стал. Ничего, и не таких обламывали.

Отдал яд Тамаре и пошел на работу. На душе, как ни странно, стало легче. А настроение, как по эстафете, передалось ей.

Тамара задумалась. Раньше она и крыс-то травить боялась. Разве что тараканов. А теперь собирается покуситься на человека. Страшно. И противно. Самой себе от самой себя. Но человеческая голова — замечательный механизм. Всегда что-нибудь придумает, чтоб оправдаться. Вот и Тамара через полчаса сумела доказать себе, что она ничего такого не делает. Старухе все равно скоро помирать. А она, Тамара, просто вынуждена обороняться. С этой мыслью женщина взялась за давно забытое. Нацепила на себя фартук, раскатала тесто и испекла пирожков. Красивых, румяных. Вкусных до смерти…

Зазвонил телефон. Тамара наскоро вытерла руки о фартук и выбежала из кухни.

Настроение у Антона с утра было почему-то плохое. Пришлось браться за старое, хорошо известное лекарство — виски. Хорошо пошло. Захотелось есть. Безумно захотелось чего-то такого, домашнего, душистого… А тут еще мама расхозяйничалась — весь дом наполнила ароматами сдобы. Прямо с бутылкой Антон пробрался на кухню.

Bay, какие пирожки!

По этому поводу — еще глоточек виски. Хотя… под такую закуску, пожалуй, можно и больше.

Глава 19

Кто-то умный сказал: «Есть две наибольших радости в мире. Получать подарки и делать их». Пока Баро вел всю таборную делегацию на конюшню, он испытывал внутреннюю гордость от того, что сейчас сделает.

Широким барским жестом распахнул ворота. Пригласил всех войти. Горделиво водил всех от стойла к стойлу. Кармелита, правда, сразу убежала к своей Звездочке. Люцита за ней ревниво приглядывала. Все остальные рассматривали лошадей.

— Да, — подытожил Бейбут, — сколько живу, атакой красоты не встречал.

— Еще бы! — скромно ответил Зарецкий. — А вот, гляньте-ка, как вам эта кобыла?

Кобылка забеспокоилась от обилия чужих людей, затопотала на месте.

— Ну-ну-ну. Не бойся, не бойся, — в секунду успокоил ее Миро и тут же похвалил: — Хороша! Красавица. А что, она — тоже на племя? Бабки, правда, немного толстоваты. А так — красавица.

Баро лукаво улыбнулся. В другой раз он, может, и обиделся бы от такой похвалы. Но сейчас ему было приятно увидеть, как здорово разбирается Миро в лошадях.

— А ты настоящий цыган. Знаешь толк в лошадях. Хорошо, что не покупатель.

— Где уж мне, — заскромничал Миро. — Тут вон каждая лошадь немеряных тысяч стоит.

— Да-а-а. А вот посмотри, какой жеребец красавец! Хороший?

Миро аж задохнулся от восторга:

— Я такого коня в жизни не видел!

И тут Зарецкий, выждав небольшую паузу, наконец-то сказал то, что так грело его внутри:

— Что ж, Баро сказал — Баро сделал. Миро, ты своим мужеством заслужил награду. Выбирай лучшего коня из лучшей конюшни твоего боевого товарища Сашки.

Конюх довольно улыбнулся — такие слова для него лучшая награда.

— Любого?

— Любого!

Миро показал на последнего жеребца:

— Этот!

— Ты настоящий цыган, Миро. Выбрал лучшего коня из моей конюшни. Да только ты ошибся, парень.

— Почему?

— Потому что жеребчик не объезжен.

— Ничего, я объезжу. Еще как объезжу.

— Э-э-э… Как ты думаешь, Миро, почему в моей конюшне, у такого конюха, как Сашка, конь, да не объезжен?

— Почему?

— Его зовут Торнадо. Многие пытались, да ни у кого не получилось.

Миро вывел жеребца из стойла. Все прошли к небольшому загончику. И уж там Миро вскочил на Торнадо. Торнадо дыбился, крутился, как торнадо.

И в конце концов успокоился, признав всадника. Все с восторгом посмотрели на парня.

— Баро, а жеребец-то признал моего Миро.

— Похоже на то. Этот парень умеет укрощать.

— Да. Умеет! — сказал Бейбут, повернувшись к Кармелите.

— Правда, дочка? — обернулся к дочке и Баро. — Глянь, какой красавец!

— Да, папа, Торнадо — просто прелесть! — сказала Кармелита.

Торнадо — прелесть! Не Миро! Люцита радостно улыбнулась.

Пользуясь тем, что все засмотрелись на гарцующего Миро, Кармелита убежала со двора.

Ха-ха, не на ту напала! Люцита сразу усмотрела, что ее соперница хочет от всех ускользнуть, и пошла вслед за Кармелитой. А та так торопилась на встречу с Максимом, так боялась опоздать, что ничего и никого не видела. И даже не подумала оглядеться — не идет ли кто?

А вот и озеро. Необустроенный пляж, дикое место — как раз для цыган! Но и Максим чувствовал себя здесь великолепно. Пока Кармелиты не было, уже и искупаться успел.

* * *
Антон опрокинул рюмку виски. После чего рот наполнился тягучей слюной. Он уже чувствовал, как сладкая жгучесть напитка уравновесится горячим тестом с начинкой.

Но в кухню вошла Тамара и повела себя ну абсолютно неадекватно. Буквально вырвала пирожок изо рта. Антон, конечно, привык, что все к нему относятся несправедливо. Но не настолько же!

— Ма? Ты чего?

Тамара вяло попыталась улыбнуться и положила пирожок на место.

— Ну что ж ты, сынок. Руки не помыл, а за пирожки хватаешься!

Последний раз она такое говорила классе в девятом!

— Какие руки, я есть хочу! Есть.

Антон потянулся за пирожком, но Тамара закрыла их всем телом:

— Тошенька, иди из кухни.

— Тебе жалко?

— Нет. Мне для тебя ничего не жалко. Хочешь, я тебе сейчас что-нибудь действительно вкусненькое приготовлю, — и, подталкивая, как ребенка, выперла его из кухни. — Ну давай, иди. Давай, зайчик, иди, иди отсюда.

Антон вышел, не сопротивляясь. Наверно, с ней что-то случилось. Головой ударилась, что ли.

Как только Антон вышел из кухни, Тамара положила голову на стол и беззвучно заплакала. Только что она чуть не потеряла своего мальчика, своего красавчика, своего золотого! А все из-за этой паскудной цыганки. Надо с ней кончать! И чем быстрее, тем лучше. Тамара быстро собрала две сумки. В одну положила пирожки. А в другую — самые цыганистые вещи из всех, что у нее были.

А через полчаса в милицейское управление вошла симпатичная, но очень уж накрашенная цыганка. Обратилась к дежурной:

— Здравствуй, красавица, не откажи, родная, прими посылочку для Рубины Задорожной.

— Ваши документы?

— Ай, какие документы у бедной цыганки?

— Без документов не положено.

Тамара немного растерялась. Весь план, на который она с таким трудом решилась, летел в тартарары!

— Ай, такая красивая, и такая сердитая. Не откажи, чего тебе стоит?

— Сколько тебе раз говорить: не положено!

Тамара молча положила на стол сверток, а сверху — купюру. Не мелкую.

— Не положено.

Как же эти мелкие тираны точно чувствуют, сколько клиент готов выложить за услугу!

Тамара положила на сверток еще одну купюру.

Надзирательница забрала сверток и деньги. Теперь, стало быть, уже положено!

Тамара развернулась и вышла.

Получилось! Получилось!!!

Тут же, в ближайшем закоулке, Тамара переоделась. Вытерла крикливый макияж, изменивший ее почти до неузнаваемости. И поехала к Игорю.

А он был весь в работе и встретил как-то не очень радостно:

— Ты чего так раскраснелась?

— Хорошо поработала! Гостинчик носила нашей узнице.

— Какой такой гостинчик?

— Вкусный такой, аппетитный… а начинка белая такая, из твоей баночки.

Игорь струхнул, подскочил к двери, проверил, закрыта ли?

— Неужели ты ее отравила?

— МЫ отравили, — уточнила Тамара.

— Не-е-ет, ты меня в это дело не ввязывай. Я тут при чем?

— При том! Как сказал бы юрист. В частности, Леонид Вячеславович Форс, Ты — сообщник.

— Какой сообщник?

— Исполнительный. Кто мне крысиного яда принес, забыл?

На душе у Игоря стало тоскливо…

* * *
Погарцевав во дворе, Миро попросил открыть ворота — и ускакал сначала на улицу, а потом в чисто поле. Ну, теперь его можно долго ждать. А у Бейбута столько дел в таборе. И где, кстати, Земфира, Люцита? Вот женщины, ни на секунду нельзя оставить — разбежались, как тараканы. Ну, и бог с ними. Не маленькие дочка с мамой. Захотят, сами найдутся. И до табора доедут. Хотя нет, вот Земфира обнаружилась. Но тут же хитрец Баро упросил ее остаться чаю попить. А Бейбуту некогда — забрал таборное золото, отвергнутое Зарецким (ему это — капля в море), и домой.

Как в детство вернулись. Баро сидел с Земфирой наедине. И не знал, что ей сказать. За золото, за попытку помочь уже благодарил. Достоинства Миро, а заодно и Торнадо, уже воспели. Кофе уже попили…

И вдруг Баро увидел золотую цепочку на груди Земфиры. Он ей когда-то давно подарил.

— Ай-яй-яй, Земфира, не положила в общую корзину цепочку. Видать, пожалела? — спросил Зарецкий с шутливой строгостью.

— Для взятки, для чиновника она не много стоит. А для меня — дороже любых денег.

— После того, как у нас с тобой не сложилось, я бы не удивился, даже если бы ты ее выбросила.

— Это ты мне подарил, Баро. Как я могу ее выбросить! Наоборот, я храню ее как зеницу ока. Никогда не снимаю, — Земфира тронула цепочку рукой и тут же инстинктивно прижала ее к сердцу.

Баро заметил это и сказал:

— Не называй меня Баро. Называй меня — Рамир…

До этого такие слова он говорил только Раде.

— Ты не обидчивая, Земфира. Это хорошо.

— Нельзя быть обидчивой, когда одна дочку растишь.

— При чем тут это? Я тоже один дочку ращу.

— Ты мужчина, Баро. Сильный, богатый, все тебя уважают. Ты свою долю с моей не равняй.

— Что, трудно приходится?

— По-всякому…

— А все же?

— Мы кочевые цыгане, артисты. На что жаловаться? Сегодня есть гадание, завтра — нету. Сегодня есть представление, завтра — нету. Сегодня мы здесь, завтра уехали.

— Понятно: сегодня есть деньги, завтра нет. Сегодня есть, где голову приклонить, завтра нет.

— Этого я не говорила.

— Не обидчивая, но гордая… Я подумаю, как тебе помочь, Земфира.

— Я не прошу помощи. Вот ты посмотрел на меня, выслушал — и у меня на сердце посветлело. Мне больше ничего и не надо… Рамир.

* * *
То, что Максим был после купания в плавках, смутило Кармелиту. Хотя, казалось бы, чего смущаться. Лето. Жарко. Парень решил искупаться…

Но внутренне она-то понимала, что все не так. Их встречи с Максимом становились все более теплыми, задушевными, не для посторонних глаз… А уж если бы их сейчас увидел кто-то из табора!

— Привет!

— Привет.

— Купаешься?

— Купаюсь.

«Хороший разговор, — подумала Кармелита. — Толковый. Стоило ради этого сбегать ото всех». И тут же перешла на более строгий тон:

— А ты принес, что ты мне обещал?

Максим подошел к одежде, сложенной у берега, на песке, достал из кармана сложенную бумагу.

— Вот. Держи. Это заявление Носкова на твою бабушку.

— И что? — спросила девушка, широко раскрыв глаза.

— Все! Она свободна.

— Как свободна?

— Заявление на руках. Все. Они не имеют права ее больше задерживать.

— Макс, спасибо тебе огромное. Я так рада… я…

— Да ладно, обращайтесь, если что, — шутливо загундосил Максим, а дальше уже нормальным голосом предложил: — А пошли… искупаемся!

— Не хочу я. У меня и времени нет.

— Пойдем, пойдем, — Максим нежно взял ее за руку и потянул в сторону воды. — Пошли. Серьезно тебе говорю, вода отличная.

Кармелита сбросила обувь. И, немного приподняв юбку, зашла в воду.

Люцита, наблюдавшая за всем этим издалека, чуть не задохнулась от возмущения. Ай да Кармелита, ай да недотрога. Пока жених коня объезжает, она тут тоже времени зря не теряет…

— Может, все-таки искупаемся? — продолжил пляжную атаку Максим.

— Нет. У нас так не принято.

— Подожди… Вы что, на пляж вообще не ходите?

— Ну почему вообще не ходим. Иногда. С подружками.

— С подружками? — задумчиво произнес Максим. — Ну тогда в качестве подружки я пойду окунусь.

— Иди искупайся. А я пока твои вещи покараулю. А то вдруг цыганка украдет…

Оба расхохотались.

Этого нежное Люцитино сердце уже не выдержало, и она побежала обратно, к дому Баро. А в мозгу билась одна мысль: «Только бы Миро успел увидеть все это безобразие! Только бы успел!»

И, видно, кто-то свыше услышал ее просьбы, потому что даже домой бежать не пришлось. Навстречу ей скакал Миро верхом на Торнадо.

— Люцита, ну как тебе мой конь?

— Мне-то нравится. Да что я? Ты б его лучше Кармелите показал, как на нем ездишь.

Миро чуть нахмурился:

— И Кармелите тоже покажу. Сейчас вернемся в конюшню Баро…

— Нет, мой хороший, не надо к Баро. Тут в другую сторону нужно, — сказала Люцита и повела Миро к озеру.

Впрочем, зачем идти, когда такой конь есть! Он и двоих легко выдержит.

Максим тем временем уже успел искупаться и опять гулял с Кармелитой по мелководью. И тут, слоеная конная дивизия, налетели Миро с Люцитой.

Ни слова не говоря, Миро пошел на Максима.

Люцита с довольной улыбкой смотрела на все это со стороны. Все получилось именно так, как она хотела. Да только драки не вышло. Кармелита встала между мужчинами. И как они ни старались ее оттолкнуть, не сходила с места. Жилистая какая оказалась. Просто не девушка, а кусок каучука!

— Миро, не смей его трогать. Максим вообще ни при чем. Я сама сюда пришла.

— Значит, это тебе так захотелось?

— Да! Мне так захотелось!

— Ты!.. Ты!.. Я даже не знаю, как тебя назвать. Я не хочу, не могу ни видеть тебя, ни слышать!

Миро презрительно посмотрел на Макса, на Кармелиту, развернулся и пошел к Люците, держащей Торнадо на поводу.

— Почему он так наскочил? — спросил Максим минуту спустя.

— Понимаешь, нельзя девушке-цыганке оставаться наедине вместе с мужчиной. Тем более с… ну, с…

— С русским, я понял: тем более — с русским.

— Нет. Точнее сказать — не с цыганом.

— А этот паренек…

Максим задумался, где же он видел этого Миро. И вспомнил. Это тот парень, что спас его от пули охранника Рыча. А потом указал путь в табор, и уже в таборе взгляды их встретились, когда они любовались танцующей Кармелитой… И вот новая встреча.

Жалко. Хороший ведь парень. И вот судьба сталкивает их лоб в лоб.

— Этот Миро, кто он тебе?

Кармелита на мгновенье задумалась, сказать ли об их с Миро детском сватовстве. Нет, не стоит…

— Это просто цыган из табора. Теперь всем расскажет.

— Ну и что?

— Как что? Знаешь, что теперь обо мне станут говорить!

— А я всегда думал, что цыгане — это свободный народ… «Цыгане вольною толпой по Бессарабии кочуют…»

— Воля? Сколько хочешь. Не соблюдаешь приличия — иди из табора. Никто тебя не держит. Все равно никто замуж не возьмет.

— Ну, все же знают, что цыганки всегда влюблялись в кого хотели. И часто не за цыган замуж выходили.

— Это ты, Максим, великих писателей начитался, — грустно улыбнулась Кармелита. — А на самом деле у нас все иначе. Издавна.

— Да что «издавна»? Сейчас времена другие.

— Другие. И правда — другие, — еще больше погрустнела Кармелита. — В таборе сейчас очень тревожно.

— Почему?

— Из-за кладбища. Есть кладбище. Старинное. Не только цыганское. Но и наших там много похоронено. И мама моя. И прабабушка.

— Да, я слыхал, что из-за этого кладбища у моего шефа были проблемы с цыганским бароном. Но вроде бы все утряслось.

— Да ничего там не утряслось. Там гаджо, то есть, прости, русские…

— Да ничего, все в порядке. Гаджо и есть гаджо…

— В общем, наши старые могилы бульдозером хотели снести.

— Что?!

— Да. Наши еле отстояли.

— Прости… Мне уйти срочно надо.

— Макс! Куда ты?

— Прости. Мне срочно…

Только сейчас Макс понял, что означали хитрые улыбочки Антона. Бульдозером на кладбище — это уж слишком. Даже для такого великовозрастного балбеса, как Антон!

Максим застал своего друга (ли?) в офисе. После беседы с Форсом Антон был уже немного пьяненький. Дело в том, что в трезвом виде он очень боялся мести цыган. И, как ни успокаивал его Форс, страх не уходил. А вот после пары рюмок жизнь, как обычно, начинала налаживаться…

Если, конечно, не считать того, что Макс приперся. Да не просто приперся, а с наскоком:

— Антон! Что было на кладбище?!

— А что было, то и есть. Покойнички вокруг и тишина…

— Не фиглярствуй! Что ты там натворил?

— Ничего особенного. Я и Игорь взяли бульдозер, тот, что у нас на стройке работает. И съездили с ним на кладбище. С ветерком! Вот и все, собственно…

— И все?! Какого черта?

— Фу, как грубо. Просто мне чертовски хочется работать… Вот мы с Игорем и поехали туда. Расчистить площадку под застройку, снести морально устаревшие могилы, пятое-десятое… А там толпа агрессивно настроенных цыган, пользуясь полным и окончательным отсутствием органов правопорядка, слегка набила Игорю морду. И — самое страшное — меня чуть не покалечили!

— Ты… ты… ты хоть понимаешь, что ты натворил?!

— А что такое?

— Вот дурак, а!.. Проспись!

Как же стыдно! Игорь выбежал на улицу, ловить такси. Нужно срочно ехать к Баро, просить прощения.

Глава 20

Кто бы мог подумать, что в кабинете отца будет сидеть Земфира. Кармелита попыталась успокоить себя, но не смогла. Надо же какая глупость! Она ведь и мать-то свою не видела, а все равно каждую женщину, оказавшуюся рядом с отцом, ревнует.

Потому и радость, бушевавшая в ней, слегка утихла:

— Папа, посмотри, что я принесла!

Как же это по-детски прозвучало! Раньше с таким криком она приносила воробышков, выпавших из гнезда или недоутопленных соседями котят. Однако, посмотрев на бумагу, Баро взметнул брови:

— Что это?

— Это заявление, по которому засадили бабушку. Я же тебе обещала!

— А откуда оно у тебя?

— Мне помог один человек… Очень хороший, — Кармелита запнулась, рассказать, что ли, о Максиме — нет, в присутствии Земфиры, пожалуй, не стоит. — Я тебе потом все объясню.

И убежала.

Земфира не промолчала:

— Ревнивая она у тебя.

— Да, это правда. Порой мне это даже нравится. Но не всегда…

— Знаешь, Рамир, Кармелите не хватает общения со старшей женщиной. Она ведь растет без матери. Если хочешь, я поговорю с ней.

— Спасибо, Земфира. Не надо.

— Я понимаю. Бережешь чувства дочери.

— Да, берегу. Она — это все, что у меня осталось после смерти Рады.

— Смотри… Дочка замуж выйдет, ты один останешься. Как старый седой ворон… Что ж, мне пора в табор.

И тоже ушла.

Баро остался в задумчивости…

Один.

* * *
В табор скакали недолго. А жаль. Люцита сидела сзади, держалась за Миро. Крепко-крепко. И про себя говорила: «Не отдам! Никому-никому…»

Приехали в табор, спешились. Привязали Торнадо, чтоб не убежал. Люцита поймала наконец взгляд Миро. И поразилась боли, переполнявшей его глаза.

— Грустишь?

— А ты как думаешь? Моя невеста с другим… на озере…

— Ну и расскажи об этом всему табору!

— Это же позор! Не только мне, всему табору. Ты в своем уме?

— Я-то в своем уме. Я с гаджо на озере не амурничаю. И я бы молчать не стала.

— Ничего и никому я рассказывать не буду. Мы современные люди. И она сама вправе решать…

— Ну так я расскажу! Я не современная. Я цыганка!

— Люцита! Послушай меня внимательно. Ты. Никому. И ничего. Не скажешь.

— Скажу!

— Посмей только! Не лезь. Это не твое дело!

Невесть откуда вынырнул Бейбут:

— О! А вот и метатели ножей. Отлично! Значит так! Мы остаемся. Гаданий народ уже наелся. Нового заезда отдыхающих не предвидится. Так что самое время дать парочку представлений. Задания я уже раздал. Всем, кроме вас. Так что — вперед. За работу.

* * *
Следователь Бочарников вызывал старую цыганку даже с сожалением. Такая, блин, работа. Когда хорошего человека отпускаешь, то, с одной стороны, радуешься, что он оказался невиновным. А с другой стороны, как-то даже немного обидно, что никогда больше не увидишь этого человека.

Рубина Задорожная — симпатичная старушка. Есть у нее в глазах что-то такое… Как бы это сказать непротокольно… Что-то доброе и мудрое. А как она тогда сказала про то, что сынок выздоровеет! Сердцем сказала, не головой…

Как бы это, в свою очередь, новость изложить ей подобрей, подушевней:

— Так вот, Гражданка Задорожная. Заявление, на основании которого вы были задержаны, забрано.

А цыганка, вместо того, чтобы обрадоваться, напряглась. Правду говорят, цыганская юриспруденция — это что-то особенное.

— И что это значит? Вы мне толком объясните.

— А то значит, что раз нет заявления о краже, то нет состава преступления, — Андрей Александрович улыбнулся. — А раз нет состава преступления, то вы свободны.

— Свободна?

— Да, следствие прекращено. И я очень рад вам об этом сообщить. Поздравляю вас, вы свободны и можете идти, куда хотите.

— Когда? Прям сейчас?

— Да. Прямо сейчас.

— Спасибо, сынок. Ты хороший человек. Я знала, что ты во всем разберешься. Спасибо.

— Это моя работа.

— Можно мне в камеру, мне там собраться надо… И попрощаться.

— Конечно. Успели подружиться с Олесей Викторовной?

— Она хорошая, поверь мне. Ты ее не обижай. Ну, счастливо оставаться! А младшенький твой точно выздоровеет. Не для красного словца говорю. Поверь мне.

Новости по отделу внутренних дел быстро разлетаются. Надзирательница уже по дороге в камеру поздравила Рубину с освобождением. И передачку тут же отдала.

— От кого? — обрадовалась Рубина.

— От родственницы.

— Наверно, внучка передала.

— Не знаю. А вообще — удачи тебе. Здорово ты меня с картами в ту ночь провела! Я тут недавно. Мне только сейчас об этом трюке рассказали.

Рубина хитро улыбнулась.

— Ладно, — подытожила надзирательница. — Иди со своей подружкой прощаться. Дай вам бог не встречаться тут.

Как только дверь захлопнулась, Олеся бросилась навстречу Рубине:

— Ну?! Что?

— Меня освобождают, — грустно сказала цыганка, как бы извиняясь, что освобождают ее, а не девушку.

— Поздравляю! — искренне сказала Олеся. — Я так рада за тебя, Рубина!

— Спасибо тебе, моя хорошая. И мой тебе совет: поговори со следователем. Он не злой человек…

Рубина собрала все вещи в узелок. Оглядела все: ничего ли, не дай бог, не забыла — камера не то место, куда хочется вернуться. Потом, ударив себя полбу, развязала маленький узелок с пирожками:

— Вот дура старая! Чуть не забыла. Внучка пирожки передала. Глупо их домой нести. В тюрьме домашний пирожок во сто крат слаще. Угощайся, Олеся.

— Нет, спасибо. Я только поела. Ты оставь парочку. Потом съем.

Рубина с аппетитом разжевала пирожок. А тесто какое! Нежное, воздушное!

— Ай да Кармелита! Я и не думала, что моя внучка такая стряпуха. Попробуй, Олеся. Вкуснота какая!

— Спасибо. Я на ужин оставлю… Счастливая ты, Рубина.

— Ничего, доча… И ты скоро на волю выйдешь.

— Ага… Лет через десять.

— Следователь наш — человек хороший… Он разберется… И главное, не отчаивайся… не впускай злобу в сердце… Все будет хорошо.

* * *
Задумался Баро о жизни, глубоко задумался, совсем забыл, что за Рубиной в тюрьму ехать надо. Вот выдаст он Кармелиту замуж… И вправду — как жить дальше? Бобылем? Так ведь без дочки совсем от тоски свихнуться можно…

В дверь постучали.

— Да.

Неловко, несмело, бочком как-то вошел Максим:

— Здравствуйте, господин Зарецкий.

Баро зло сверкнул глазами:

— Тебе что надо?

— Я только что узнал. Произошло досадное недоразумение, и я хотел бы его уладить.

— Недоразумением ты называешь бульдозер на кладбище? Сровнять с землей могилы наших предков — досадное недоразумение! Я вас правильно понял?

— Да, это нелепое совпадение. Астахов полетел в Москву… строительства не будет… Николай Андреевич никогда бы не позволил, чтобы случилось то, что случилось. Пока его нет, управляющий здесь я. И я… этого не знал. Это самоуправство… одного нашего работника… Поверьте мне.

— Я не вчера родился, чтобы в это поверить.

— Но это правда!

— А хочешь, я расскажу тебе правду? Астахов уехал и приказал снести кладбище, пока его нет в городе. Чтобы он для всех был тут ни при чем.

— Господин Зарецкий, подумайте, зачем нам такое решение вопроса? Вы же умный человек!

— Раз ты перешел на личности, то и я тебе скажу. Ты, Максим Орлов, лжец и негодяй! Убирайся отсюда, пока цел! — Баро сорвался на крик.

А Кармелита в это время сидела в своей комнате и думала о том, что хорошо бы отцу уже заканчивать свои разговоры с Земфирой и ехать за бабушкой.

И вдруг она услышала крик отца, гремевший на весь дом:

— Я не верю ни одному твоему слову. Я не верю ни тебе, ни твоему боссу. Я не желаю видеть тебя в своем доме. Убирайся.

А в ответ… Кто-то оправдывается… Чей же это голос? Максим! Точно!

Кармелита побежала в кабинет к отцу. И застала его изрыгающим очередное грозное:

— Убирайся, и передай своему шефу, что у него ничего не вышло и не выйдет!

— Папа! Перестань!

Максим вздрогнул, увидев ее.

Так вот оно как. Оказывается, Кармелита — дочь Зарецкого!

— Вот кто, значит, у бедной таборной цыганочки папа, — горько сказал Максим. — И в этом доме меня назвали лжецом!

— Я все объясню.

— Не надо мне ничего объяснять.

А Баро вообще ничего не понял. Что происходит, почему его дочь начала извиняться перед этим наглецом?

— Вон отсюда! Вон отсюда! И не смей приближаться к моей дочери, увижу — убью!!!

Максим ушел, превратив ссору во внутрисемейное дело.

* * *
— Папа, что здесь произошло? Ты кричал так, что было слышно в моей спальне! Разве можно так разговаривать с человеком?!

— Как — так?

— Как с врагом.

— Он и есть враг. И не только мой, а всех цыган.

— Да? А то, что Максим освободил нашу бабушку из тюрьмы? Это тоже часть его общецыганской враждебности?.. Что ты на меня смотришь?.. Да, да, именно благодаря Максу забрали заявление из милиции.

— Максу?! Ты его уже так называешь? Я вижу, с этим проходимцем ты про все на свете забыла — что ты — цыганка, что ты — дочь уважаемого человека.

— Папа! Ну а что, разве Максим виноват в том, что он не цыган? Разве среди гаджо не бывает хороших людей?

— Дело не в том, что он не цыган. А.в том, что он непорядочный и недостойный человек. И ты с ним дружишь.

— Да. Но ведь он помог бабушке…

И тут вдруг оба одновременно поняли, как глупо сейчас выглядит их перепалка. Рубина в тюрьме, а они, вместо того, чтобы забрать ее оттуда, воздух сотрясают. Нужно срочно ехать в милицию, увозить Рубину.

Но и о Максиме девушка забыть не могла. Зря его отец обидел, незаслуженно. И она ему почему-то не сказала, кто да откуда. Ей казалось забавным, что он ее считал таборной цыганкой. А теперь обиделся. И ведь времени поговорить с ним, извиниться, теперь не будет. Чтоже делать?

Светка! Лучшая подружка — она всегда поможет, выручит. Пусть сходит к нему, объяснит, что да как… Пока отец собирался в дорогу, Кармелита быстренько набрала номер подружки.

* * *
Едва Земфира добралась до табора, как дочка утащила ее в шатер. И, состроив по-детски обиженную рожицу, начала жаловаться:

— Мама! Представь: Кармелита и гаджо… вдвоем! На озере!

— И Миро это видел? Видел и стерпел?

— Нет! Он сразу хотел с ним разобраться. Но Кармелита стала защищать своего парня.

— Вот ведь какая! Ни стыда ни совести. Одна, наедине с мужчиной… Другой бы на месте Миро даже и слушать ее не стал.

— Нет, мама. Он ее послушал. Он развернулся и ушел, и я вместе с ним.

— Да, дочка… Хороший парень Миро. Душа у него светлая.

— Ты знаешь, мы, когда в табор ехали вместе… Вот так бы всю жизнь, рядом с ним…

Земфира замолчала. Как же объяснить дочке, что после этой ссоры ей вряд ли станет легче?

— Не все так просто. Что ты Миро привела на берег — наверно, правильно. Пусть знает, какая у него невеста… Но…

— Что «но»?

— Миро может не простить тебе, потому что это все и ты видела…

— А мне кажется, что теперь мы, наоборот, должны сильнее сблизиться…

— Ну что ж, поживем — увидим…

— Недолго ждать. Да! Ты же еще не знаешь. Бей-бут велел начать репетировать. Скоро представление в Управске будем давать. Я пошла к Миро. Вот сейчас и посмотрим, кто прав.

Ох, посмотрела Люцита. И все увидела! Миро метал ножи, сосредоточенно, мрачно и зло. И к концу репетиции так остервенел, что и нож бросать не хотел…

И тогда Люцита нарушила неписаное правило — заговорила во время исполнения номера:

— Ты все еще думаешь о ней…

Миро резко развернулся. Молча взял последний нож, в бешенстве его бросил. И ушел, не глядя на результат. Нож проткнул платье и вонзился в щит совсем рядом с сердцем девушки. Люцита, как никогда отчетливо, ощущала холодную стальную гладь лезвия.

Нож так крепко вошел в дерево, что Люцита не смогла достать его из щита. Освободилась в слезах, порвав платье. И вернулась к матери, долго еще плакала на коленях у Земфиры. А та долго еще утешала дочь, гладя ее по голове. И думала: что же это за жизнь такая? Кому это нужно, чтобы дочь повторяла несчастную судьбу матери?

А может, и права Люцита в том, что, в отличие от нее самой, пытается бороться за свое счастье. А может, и вправду любовный приворот сделать? В ящичке у Рубины есть нужные травки.

* * *
А в милиции Рубина уж заждалась своих родных. Встретила их со слезами, попросила в табор ее отвезти. И вдруг… Мир поплыл в ее глазах. Рубина пошатнулась, едва не упала.

— Что такое? — встревожились Кармелита и Баро.

— Что-то голова закружилась…

— Может, тебя в больничку?

— Нет-нет, давай в табор, к своим…

— Какой табор? Поехали к нам. Я тебе, что ли, не своя? Что же с тобой, бабушка?

— Переволновалась я тут… Нелегко в тюрьме…

Поехали в Зубчановку. Дома Кармелита уложила Рубину в своей комнате, укрыла пледом.

— Вот так! Молодец, бабушка… Осторожно… Вот так… Бабулечка, что ж ты так разболелась?

— А Баро не рад, что я здесь… — грустно сказала Рубина.

— Что ты, бабушка! Тебе показалось…

— Нет. Я все видела — глаза его, когда мне стало плохо…

Рубина побледнела, на лбу выступила испарина.

— Бабушка, да что ж с тобой?

— Не знаю, — сказала старушка. — Так радовалась, так хорошо было. Пирожки от тебя получила, такие вкусные, в духовке печенные.

— Бабушка, о чем ты? Какие пирожки? Я и печь-то не умею… Все, бегу «скорую» вызывать!

— Нет-нет, не надо «скорую», — из последних сил сказала Рубина. — Говорила же, надо в табор ехать. Езжай туда. Недотрогу привези.

— Недотрогу? Что это? Кто это? Кто этот недотрога?

— Цветки такие. У меня там… я насобирала. Скорее… они в пакетиках… надписаны. Поезжай, внученька… недотрогу…

Рубина откинулась на подушку, как мертвая.

Кармелита выбежала из комнаты.

Оказавшись в таборе, Кармелита первым делом увидела Миро. Пробежала мимо, стараясь не смотреть ему в глаза. Не время сейчас продолжать споры, разбираться. Вбежала в шатер Рубины.

А тут неожиданность — Земфира с Люцитой.

— А вы что здесь делаете?

Чувствовалось, что они немного растерялись — не ожидали увидеть здесь Кармелиту. Но быстро взяли себя в руки.

— Лекарство ищем от головной боли… — сказала Земфира. — Люцита сегодня весь день мается — посмотри на нее, какая несчастная…

Кармелита посмотрела. Ничего себе несчастная! Люцита была злая, как тигрица.

— Вот, нашла, — Земфира достала какой-то пакетик. — А ты зачем сюда приехала?

— Бабушка заболела. Велела недотрогу привезти. Вам тут не попадалась?

— Недотрога? — Чувствовалось, что Земфира взволновалась не на шутку. — Ей нужна недотрога. Девочки, ищем. И как можно быстрее!

Ящичек с лекарствами перерыли весь, но недотрогу не нашли. Начали нервничать. Также нельзя! Нужно что-то делать — Рубине там плохо! Начали еще раз просматривать все уже перебранные мешочки. И лишь тогда нашли. Просто нужный пакетик как-то сам собой склеился с другим.

— Недотрога… Вот она!.. Держи. А теперь скажи, что с Рубиной?

— Не знаю. Ей очень плохо. То в жар, то в холод бросает… Живот болит… Тошнит… Чуть сознание от боли не теряет. А что это за лекарство — недотрога?

— Рвотное. Значит… притравили нашу Рубинушку в тюрьме?

— Да нет же, она дома. Мы ее забрали.

— Что-то ела?

— Нет.

— Стало быть, все же в тюрьме ее так хорошо покормили. Я, Кармелита, с тобой поеду!

— Мама, а как же я? — спросила Люцита.

— А ты иди к себе. Вот, держи: это лекарство от твоей головной боли.

Земфира нырнула в свою палатку. Кармелита пошла к машине. А там уже ее ждал Миро. Но поговорить толком не успели. Земфира пришла очень быстро. Нужно ехать, спасать бабушку.

Рубине было совсем плохо. Пока не приехали женщины, у постели сидел сам Баро.

— Я, кажется, умираю… — сказала Рубина.

— Да брось! Скрипучее дерево долго скрипит…

— Мое, кажется, уже отскрипело… Ты уж потерпи меня в своем доме чуток…

— Что ты, Рубина! Рано тебе еще о смерти говорить!

— Я не смерти… Я другого боюсь…

— Что же может быть страшнее смерти?

— Я боюсь унести с собой тайну, она мучает меня всю жизнь.

— Не мучайся, Рубина. Раскрой мне ее.

— Раскрою, точно раскрою. Вот сейчас, как совеем помирать стану. Тогда и освобожу свою душу.

— Так освободи ее прямо сейчас.

— Еще не время. Еще не совсем помираю, — сказав это, Рубина впала в забытье.

Но, к счастью, тут же приехали женщины с травкой. Баро выгнали из комнаты, мужчина сейчас все равно ничем не поможет. Быстро приготовили отвар, напоили. Велели Зарецкому принести таз, да побольше. Растолкали Рубину и напоили ее отваром.

Через несколько секунд у Рубины начались рвотные судороги.

Пошло лечение.

* * *
Цыганская, да и просто мужская гордость велела Миро больше не общаться с Кармелитой. Но сердце требовало иного. И когда он увидел ее в лагере, сердце погнало его к машине, поговорить, хоть как-то объясниться. Кармелита сказала, что с Рубиной плохо, чуть ли не умирает. А еще сказала, что тот гаджо на озере принес ей заявление, поданное в милицию на Рубину. И теперь бабушка свободна. Вот и все, что успела сказать Кармелита. Потом пришла Земфира, и они уехали.

Но и этого было достаточно, чтобы червь сомнения в Мировой душе заполз с другой стороны и начал подтачивать потихоньку: «Ну, вот все и разъяснилось! Ни в чем она не виновата — просто бабушку спасала. А ты раздул такое!»

Но гордость и немного гордыня велели не слушать лукавых женских речей. Быть мужчиной и вести себя по-мужски, быть сильным и непреклонным. Миро взял гитару, побренчал на ней. Вошел Бейбут.

— Отец, помнишь, ты мне как-то рассказывал о старинных цыганских обычаях?

— Конечно… Многие из них и сейчас сохранились… Но не все, конечно… Например, кибитку, в которой цыган умер, уже не сжигают… Да и кибиток уже почти не осталось.

— А свадьбы как справляли?

— Так же… Только строгостей стало меньше…

— А какие строгости раньше были?

— Ну, например, невеста до свадьбы не имела права из дому выходить и себя показывать. Да и на свадьбе сидела не с женихом, а в другой комнате…

— А что было, если жених видел свою невесту до свадьбы с другим мужчиной?

Бейбут напрягся.

— А почему это тебя вдруг заинтересовало?

— Интересно! И потом… Нужно знать наши обычаи…

— Если невеста утрачивала невинность, пусть даже с женихом, свадьбу вообще не играли. Обстригали бесстыжей волосы, проклинали и выгоняли из табора.

— А если жених прощал?

Бейбут засмеялся:

— Что значит прощал?! Никто не имел права простить позорницу! Никто! А жених мог и убить…

— Убить…

— Да что с тобой, сын?

— Ничего.

— Послушай совет отца и мужчины!

Миро посмотрел в глаза отцу.

— Я не знаю, что и с кем у тебя там произошло, Миро… Но!.. Если на твоем пути возник соперник, то ты должен с ним разобраться.

— Что ты имеешь в виду, отец? Что ж мне, его убить?

— Я сказал: разобраться… А как?.. Там видно будет…

Глава 21

Какой же тяжелый сегодня был день! Максим еле добрался до своего гостиничного номера. И, открыв номер, остолбенел. У окна стояла его цыганочка в цветастом платке.

— Кармелита! — изумился Максим своему нежданному счастью.

Цыганка медленно обернулась.

Нет, не Кармелита. Подружка ее, Света.

— Ты правда подумал, что я Кармелита? Здорово я тебя приколола! А?

Максим обессиленно сел в кресло.

— Ну что ты обижаешься? Я просто хотела тебя разыграть.

— Да я не обижаюсь: разыграла и разыграла… — устало ответил Макс.

— А почему ты на Кармелиту дуешься? Считай, что она тоже тебя разыгрывала.

— Отличная шутка! Ты знаешь, кто у нее отец?

— Конечно. Я всегда знала, и ты теперь знаешь.

— Но ведь Кармелита сказала мне, что она простая таборная цыганка, а оказалась дочерью богатого бизнесмена.

— И что же в этом плохого?

— Она меня обманула, Света!

— Ду-ра-чок. Хотя нет, не дурачок, а просто зануда! Ты хоть раз спрашивал, кто ее отец?

— Нет.

— Не спрашивал… Вот если бы спросил и она ответила, что дочь простого бедного цыгана, а потом оказалось бы, что дочь богатого бизнесмена, вот это был бы обман. Атак — шутка, маленькое лицедейство, понимаешь? Тем более, что ее бабушка, Рубина, которую ты освобождал, настоящая таборная цыганка. У цыган это все так хитро переплетено, а ты все нудишь: «Обманула… Обманула…»

* * *
Ресторан «Волга» — заведение многоплановое. Тут каждый свое найдет. И общий зал, и VIP-комнаты. Но самый дешевый, романтический и одновременно красивый вариант — под открытым небом. С Вертолетной горы вид на Волгу открывается невероятно, неправдоподобно, нечеловечески красивый. Люди приходят компаниями, семьями. Всегда «мелкие» вокруг бегают. И столики совсем простые, непритязательные. Но разве на стол смотришь, когда вокруг красота такая…

Правда, Игорь в этот момент как раз на стол и смотрел. Что-то в его жизни сбилось, спуталось, поехало не туда и не так, как он хотел. Он чувствовал себя телегой, несущейся по колее с горки. Ни остановиться, ни свернуть. Только вниз, и чем дальше, тем быстрее.

На последнюю встречу они с Тамарой пришли с одинаковой мыслью — с Максом надо что-то делать. Совсем обнаглел парень. На Игоря смотрел — как рентгеном просвечивал. Тамаре намекал, что знает о ее отношениях с Игорем. В общем, ведет себя с каждой минутой все наглее. Как говорится, сам нарывается. Правда, в какую-то минуту Тамара предложила остановиться, одуматься — а может, это все им привиделось, у страха глаза велики?

Но нет, нет, не привиделось. Оба почти сразу отвергли такую мысль. И стали думать, что же делать. Игорь предложил разобраться с Максимом по-мужски. Ну, не самому, конечно… Самому ему светиться нельзя. Чужими руками, а еще лучше — ногами. Тамаре сначала идея не понравилась («Фу, как грубо, по-мужицки!»). А потом какая-то шестеренка у нее в мозгу провернулась, и она подтвердила — да, замечательная мысль, только акт возмездия обязательно нужно будет заказать кому-то из Цыганской слободы. Просто обязательно! Игорь чуть посопротивлялся, да согласился.

И вот сидел он в красивейшем месте над Волгой и ждал человечка для договора о не самом красивом деле. Ну да что поделаешь — жизнь такая. Диалектика!

— Зачем пришел?

Голос был грубоватый. Человек подкрался неслышно, спрашивал сзади. Толковый парень. Такой и в спину ударит — не задумается.

— Помощь нужна. Тебя как зовут-то?

Незнакомец ответил не сразу, сел за столик напротив.

— А тебе что, не сказали? Вроде надежный человек нас сводил… Нет? Рыч меня зовут. Так что у тебя?

— Один человек мне очень мешает…

— Его нужно убить?

Хм-м. Лихо! С ходу так!

— Да нет… припугнуть хорошенько.

— Это вообще пустяк. И кто он?

— Максим Орлов.

— Кто?!

— Максим Орлов.

Глаза у Рыча загорелись — редкая удача, когда заказ совпадает с личными пожеланиями.

— Этого я «сделаю» с большим удовольствием и даже за полцены.

— Почему?

— Потому. Старые счеты…

Рыч встал и через несколько секунд исчез в сгустившейся темноте.

А Игорь еще долго сидел в задумчивости. Слишком уж борзого и резкого цыгана ему нашли. Хотелось бы все же кого-то поспокойней и поуравновешенней.

* * *
Стыдно стало Миро, что он так раскис. Любовь любовью, но нельзя так уж себя распускать. Работа! Вот что его спасет. Работа. Где там Люцита? Надо пойти извиниться перед ней. Она-то уж точно ни в чем не виновата. Ему с ней еще работать и работать. А он позволил себе самое страшное и недопустимое — во время репетиции потерял власть над эмоциями. И чуть не убил девушку.

Миро пошел в шатер Земфиры и Люциты.

Люцита обрадовалась ему, но виду не подала. Тоже есть своя гордость.

— Люцита, я тебя сегодня задел?

Молчок.

— Задел… Ты прости меня. Я виноват.

— Блузку испортил, — наконец-то отозвалась Люцита. — А в меня не попал. Но я все равно очень испугалась!

— Прости. Я не хотел.

— Я знаю. Это Кармелита во всем виновата!

— При чем здесь Кармелита?!

— При том! Ты же теперь больше ни о чем и ни о ком не думаешь! Только она одна у тебя в голове.

Миро не знал, что ответить. Он так хотел отвлечься от всего этого. Хоть на время упрятать свою боль куда подальше. Но тут снова все всплывает, и мучит его, и мучит…

— Знаешь, Миро… Ты ей безразличен. Если бы она чувствовала к тебе хоть что-то, она бы не была на озере наедине с гаджо!

— Не лезь, Люцита, — почти закричал Миро, — я сам с этим разберусь!

— Знаешь что? Я не буду больше стоять у щита, когда ты бросаешь ножи! Я боюсь.

— Никогда не боялась, а теперь боишься…

— Да! И знай, я всем расскажу про то, что Кармелита была с гаджо!

— Не посмеешь!

— Еще как посмею!

Миро бессильно сжал кулаки, на щеках заиграли желваки. А Люцита, как специально, чтоб еще больше распалить, достала нож и протянула его Миро.

— Возьми, возьми. Ударь! Меня ударь! Кармелита виновата, а ты убей меня!

Миро выхватил нож и…

Упрятал его за пояс. Потом быстро вышел из шатра.

* * *
Какие же ловкие эти девчонки! Как все выворачивать умеют. Вот и Максиму доводы Светы казались уже весьма убедительными. Но внешне он старался еще пыжиться, спорить:

— Ну понятно. Она твоя подруга, вот ты ее и защищаешь.

— Нет. Просто ты вообще не понимаешь женщин.

— Очень даже понимаю. Что тут в вас не понимать?

— Эх ты, ерепенишься, хорохоришься, как ребеночек. Слушай. Я тебя учить буду. Женщинам вообще свойственно немножко играть, притворяться. Натура у нас такая, игривая. Это даже и обманом не назовешь.

— Хорошо, допустим, это не обман, а притворство. Но зачем ей притворяться таборной цыганкой?

— А ты не понимаешь? Нет? Ладно. Лекция о женщинах номер два. Скажи мне — в чем была Кармелита, когда ты ее в первый раз увидел?

— Ну, юбки цыганские…

— Вот. А ко мне она в основном в джинсах приходит.

— Правда?

— Правда, правда. И даже не притворство. Она чувствовала, что понравилась тебе именно такой, необычной. Настоящей таборной цыганкой. Ну что лобик наморщил? Начал соображать. Думай дальше. Она боялась, что если ты ее увидишь в каком-то другом виде, то потеряешь прежний интерес. Причем она этого, может быть, даже и не осознавала. Но подсознательно именно поэтому хотела, чтоб ты считал ее таборной. Вот и все. Неужели вам, мужчинам, непонятно? Это же так просто!

— Просто… — задумчиво сказал Максим. — Но так глупо!.. Да какая разница, в чем она одета. Я же ее… — хотел сказать «люблю», но вовремя сдержался, решил, что при Свете не стоит бросаться такими словами. — Она же мне нравится. Она, а не одежда!

— Нет. Ты и вправду дурачок. Одежда — это и есть часть женщины, причем очень важная. Это ее шкурка, которую она иногда сбрасывает, как Василиса Премудрая. И тогда становится Василисой Прекрасной. Понял?

Вот теперь уж Максим точно не знал, что ответить. И скорее из упрямства, а не следуя логике, сказал:

— Но хоть про отца-то своего могла…

— Да ты гордиться должен, что она промолчала про бизнесмена Зарецкого! Сам подумай. Мы сейчас при капитализме живем. Знаешь, сколько хлыщей пытались за ней ухаживать. Из-за денег папиных. Так она их с ходу отбривала, в полсекунды. А тут, знаешь, как приятно чувствовать, что ты, только ты, кому-то нужен, а не отцов бизнес и деньги. Ну что все молчишь?

Неожиданно Максим улыбнулся:

— Знаешь, я только сейчас понял фразу: «Если женщина неправа, попроси у нее прощения…».

А Кармелита в это время спала, и снился ей Максим. Причем в ее сне Максим спал. Сладко так, беззащитно, трогательно, по-детски… А в это время какая-то темная фигура начала подбираться к нему. Сцена получалась точь-в-точь, как в «Гамлете», когда бродячие актеры по просьбе принца разыграли сцену отравления короля — отца Гамлета. Только злая фигура подбиралась не с ядом в стекляшке, а… а… Что же у него там в руке? Нож!

Но кто это?

Во сне бывает так трудно всмотреться и узнать того, кто снится! Но тут фигура попала в луч света. И Кармелита сразу узнала…

Это Миро!

Он хочет убить Максима. Надо что-то делать. Нужно как-то спасти его! Но как? Кармелита попробовала крикнуть — не получилось. Войти в сон или хотя бы пошевелиться… Нет!

Как часто во сне мы беззащитны, словно в жизни.

Или получилось?

Миро из сна встревожился, чего-то испугался и выронил нож. Раздался звон. Нож разбился. Так значит, это все же был не нож, а стекляшка с ядом! А звон продолжался и продолжался.

Кармелита проснулась. Звонил телефон. Сонная, нащупала трубку, поднесла ее к уху.

— Алло… — и услышала счастливый голос Светы.

— Але, Кармелита, это я! Ну что, ликуй! Я все устроила.

— Кто? Что устроила? — еще не совсем проснувшись, спросила Кармелита.

— Всё! Максим совсем не против с тобой встретиться и поговорить. Прямо сейчас. Совсем скоро. Я ему все объяснила! Ты меня слышишь? Приезжай…

Не зная, что сказать, Кармелита замерла с трубкой в руке. А Света все кричала:

— Але, Кармелита? Але…

Вошла Земфира. Вот ведь двужильная! Кармелита молодая, а умаялась выхаживать бабушку, приносить и уносить тазики, воду. Свалилась спать. А Земфира все это время дежурила с Рубиной. И сейчас пришла сказать, что та зовет внучку.

Кармелита вошла в комнату, которую Баро отвел для Рубины. Та лежала с закрытыми глазами. Кармелита аккуратненько полуприсела-полулегла рядом.

— Бабушка, ты спишь?

— Нет, милая, не сплю… — Рубина открыла глаза.

— Как ты себя чувствуешь?

— Уже лучше. Иду на поправку.

— Ну, слава богу. Я же знала, что с тобой ничего плохого не случится.

— Случилось бы, если б не ты с Земфирой.

Кармелита украдкой посмотрела на часы. Рубина заметила это.

— Бабушка, а правда тебе уже совсем хорошо?

— Что? Идти надо?

— Да. Очень нужно, — серьезно и даже хмуро сказала Кармелита.

— Куда?

— Нужно встретиться с одним человеком…

— А отец этого человека знает?

— Знает… Но вот о том, что я пойду, ему лучше не знать…

— Я ничего не скажу, — улыбнулась Рубина.

— Бабушка, а ты не обманываешь? Тебе точно хорошо?

— Конечно… А потом, здесь же Земфира, если что. В общем, не волнуйся.

— Ты у меня цыганское золото! Спасибо тебе.

— Нет, это ты у меня золотая. Только, бабушка…

— Что, моя красавица?

— Ты не выдавай меня, ладно? Ни отцу, никому…

— Я твоих секретов никому и никогда не выдавала, — сказала Рубина очень серьезно.

— Ну все, я пошла.

И выскользнула из дома. Да так, что ни Баро, ни Земфира не заметили.

Земфира как раз зашла в кабинет к Рамиру, рассказать, как чувствует себя Рубина. Вид у нее был совершенно домашний, хозяйственный. Посмотрев на нее, Зарецкий вспомнил Раду. От этого стало почему-то стыдно. Дважды стыдно: и перед Радой, и перед Земфирой. Баро начал разговор, так и не разобравшись в своих чувствах.

— Ну, Земфира, спасибо тебе за помощь, за внимание к Рубине. В табор тебя с почетом отвезут. Сейчас водителя позову.

Земфира все поняла, улыбнулась понимающе. Ох уж эти мужчины! То ничего не боятся, то пугливей зайца…

— Хочешь сказать: задержалась я у тебя? Пора и честь знать?

— Зачем же так, Земфира. Ты сама понимаешь…

— Конечно. Рубине уже намного лучше…

— Да, я думаю, теперь Кармелита и сама справится. В табор тебе пора, а то скажут про нас с тобой невесть что. Зачем нам эти разговоры?

— Да, конечно, сплетни нам не нужны. Но Рубина для меня как мать. Про это в таборе каждый знает.

— Так ведь ты ее не на произвол судьбы оставляешь! За ней будет хороший уход, внимание, забота… Что еще нужно больному человеку?

— Так-то оно так… Только… Кармелита неопытная. Да и ты в лекарстве, я думаю, не большой мастак. В общем, ты не волнуйся. Я у тебя не загощусь. Еще часа два-три присмотрю за Рубиной — и поеду в табор… Баро!

Баро… Баро — не Рамир…

— Спасибо, Земфира. Хорошо, что поняла.

Цыганка молча вышла из кабинета. В этот раз ей совсем не хотелось называть его Рамиром.

И только Зарецкий принялся за бумаги, как новый гость.

Отворяй ворота — Сашка пришел!

— Можно?

— Входи.

— Баро, я насчет кладбища. Моя очередь. Ну, я, в общем, поехал. С конюшней ты не волнуйся. Я там помощникам все сказал…

— Сашка, я думаю, туда больше никто с бульдозером не сунется. Так что не надо дежурить. Отдыхай.

Сашка явно расстроился:

— Минуточку! А как же могилы предков?

— Слушай, друг, я тебя что-то не понимаю. Что на набережную, что на кладбище… То тебя туда силком тянешь, а потом ты к ним, как муха к меду, прилипаешь! Уж не свидание ли у тебя там?

Сашка закашлялся от возмущения:

— Какое свидание, Баро, на кладбище? Постыдился бы! Могилы предков…

— Ладно, ладно… «Могилы предков»… Знаю я тебя…

— Да нет, я серьезно. Рано еще снимать дежурство! Не пожалеть бы потом… Стыдно ведь будет.

— Хорошо, сегодня ночку подежурь, — распорядился Зарецкий. — А там посмотрим…

Сашка ушел. Довольный, как никогда.

Кто еще защитит могилы предков, как не он!

Ну, в паре с Маргошей, разумеется…

Глава 22

Офис как будто замер в ожидании приезда Астахова. Ему, как живому существу, надоело вмещать в себя чужаков и слушать их. А чего здесь только не было в отсутствие хозяина!

Взлет Антона, возомнившего себя великим бизнесменом.

Падение Антона, после авантюры с бульдозером.

Выяснение отношений между Антоном, Форсом и Максимом. Поскольку ответ на вопрос «кто виноват» был более-менее очевиден, пытались выяснить «что делать». Но не выяснили.

А Астахова все не было. И вот уже присутствие Антона в кабинете стало казаться совершенно нормальным и естественным. Кто ж, как не сын начальника, должен здесь сидеть?

Тут бы Антону и забуриться в дела, тем более, что Максим, запутавшийся в своей любви, стал не так трудолюбив, как раньше. Так нет, после бульдозерной атаки Антону все деловые вопросы опротивели. И, что еще хуже, душу его разъедал страх. Нескрываемый и незаглушаемый страх перед местью цыган. Как ни убеждал его Форс, что все обойдется, что цыгане уважают лишь силу, что в отношениях с ними нужно быть посмелее, — все напрасно. Антон превратился в большую трясущуюся игрушку…

Оттого и вел себя по-детски. Отвлекался компьютерными играми, которые загрузил в мощный навороченный отцовский комп.

Форс зашел в кабинет без стука.

— Хорошо, что ты здесь, Антон. Играешь?

— Да, — сказал тот, допивая из банки редкие капли пива. — Последний уровень остался! — Банка полетела в корзину под столом.

— Последний уровень в игре — это замечательно… Лишь бы не в жизни…

Антон поставил игру на «паузу».

— Что вы хотите, Леонид Вячеславович?

— Антон. Ты знаешь, как я хорошо к тебе отношусь. Поэтому я не могу смолчать. У тебя сейчас замечательный шанс разобраться в отцовском бизнесе, вникнуть во все детали.

— Нет, спасибо! Всё! Проехали. Не собираюсь я ни во что вникать. Отец Максима за себя оставил, вот пусть он во все и вникает.

— А тебя, значит, устраивает быть на втором плане?

— Да вы что, с мамой сговорились? Одно и то же торочите! Да, устраивает.

— Эх, Антон, Антон… Рано или поздно отцовское дело перейдет в твои руки. И что ты тогда?

Антон промолчал. А что тут ответишь?..

— Если сейчас не вникнешь во все дела, потом очень быстро разоришься.

— А вот это уже не ваша забота, Леонид Вячеславович.

Форс тонко улыбнулся.

— Ошибаешься. Моя. Я не только работаю на твоего отца, я ведь еще, в некотором роде, его партнер.

— И что?

— А ты не понимаешь? Мне не безразлично, кто и как будет распоряжаться моим капиталом. Именно поэтому я и настаиваю, чтобы делами фирмы занимался ты, а не Максим.

— Ладно, один раз я уже попробовал заняться делами фирмы. Ничего, кроме врагов, себе не нажил.

— Это ты про кладбище? Антон, наши недостатки — продолжение наших достоинств. Активность и жесткость, конечно, хорошо. Но ты немного перестарался. Не страшно. Не ошибается тот, кто ничего не делает. В следующий раз будешь чуть осторожнее. Но главное — я вижу в тебе больший потенциал, чем в Максиме.

— Да не хочу я больше иметь дел с этими цыганами!

— Да ты что, цыган испугался?! Это зря. Запомни, Антон, бизнес и страх — вещи несовместимые.

— Вас бы на мое место! — сказал Антон после небольшой паузы.

Такая постановка вопроса Форсу понравилась. Он загадочно улыбнулся и вышел из кабинета.

* * *
Миро отругал себя, как мальчишку. Вот уж который раз Люцита его носом тыкает, как кутенка. Правду сказал отец — надо разобраться со своим соперником раз и навсегда! Миро поехал в город, нашел астаховский офис, поспрашивал охранника, как тут замечательного парня Максима найти. Тот все выложил. И вот уже Миро вошел в гостиницу. Начал расспрашивать дежурную о Максиме. Она сказала, что нету его, где-то ходит. И когда вернется, неизвестно.

Миро скрипнул зубами от злости. А вдруг этот негодяй сейчас где-то с Кармелитой? Цыган резко развернулся и ушел.

Он и не обратил внимания на мужичка, помогавшего дежурной починить лампу на столе.

Хоть Палыч жил-работал в котельной при гостинице, он любил заходить и в саму гостиницу, хозяйски пройтись по этажам, помочь, когда что не так, женщинам — дежурным, этажным, горничным. Тем более что в гостинице всегда находилось чем заняться по хозяйской части. Она была хоть и уютной, но очень уж старенькой, ветхой. И все оборудование в ней изрядно износилось. Так что его котельная была, пожалуй, самой ухоженной и беспроблемной частью гостиницы.

А уж сейчас Палыч вообще зашел, как никогда, вовремя. Не к добру разыскивал Максима этот цыган, ох не к добру. Палыч сразу почувствовал ярость, бушевавшую внутри Миро. Потому вышел во двор, посмотреть, куда тот идет. И успокоился лишь когда увидел, что Миро сел в маршрутку. А сам вернулся к гостиничному входу, дожидаться Максима.

Максим издалека заметил старого приятеля. Решил подшутить, подкрался сзади и гаркнул на ухо:

— Палыч!

Получилось не совсем удачно. Старик чуть в обморок не упал от неожиданности.

— С ума сошел? Привет.

— Привет.

— Поговорить надо.

— Что ж ты сегодня такой серьезный? Ну, пойдем ко мне в номер, я переоденусь, в это время и переговорим…

По тому, как быстро переодевался Максим, Палыч сразу понял, что он куда-то уходит. Оттого и разговор начал с места в карьер:

— Сегодня я никуда тебя не пущу, Максим! Ты мне как сын. Я тебя очень прошу — останься дома. Запрись получше и ложись спать.

— Но я уже взрослый, Палыч. И давай я буду сам решать, что мне делать.

— Ты что, ничего не понял? Тебя сегодня цыган искал. Злой. Очень злой…

— И что? Что ж ты не спросил, чего ему нужно?

— Максим, ты впутался сразу во столько дел… Тут устанешь пыль глотать, пока узнаешь, зачем кому ты нужен. Поверь мне, тебе нужно немного отсидеться…

— Палыч! Я никогда ни от кого не прятался и прятаться не буду. Пропусти меня. Я уже опаздываю.

— Хорошо, пошли. Я с тобой.

От неожиданности Максим хмыкнул. И довольно весело.

— Куда — «со мной»? Я на свидание иду. К девушке.

— Я только провожу, и все.

— Ты что, издеваешься? Я-то не девушка, чтоб меня провожать. Все, спасибо. До свидания.

— Говори что хочешь, Максим, а я пойду вслед за тобой.

Макс застыл в недоумении.

* * *
Света открыла дверь, и Кармелита незаметно скользнула в ее комнату. Только такие предосторожности оказались зряшными. Форса, как обычно, не было дома.

Но похоже, что и Максима не было.

— А где Максим? — удивилась цыганка. — Он что, еще не пришел? Послушай, а он на меня еще сердится?

— Да нет. Я же ему все объяснила. Он все понял.

— Нет, если его до сих пор еще нет, значит, не все понял. Я оставила бабушку, ничего не сказала отцу, прибежала сюда. А теперь еще должна сидеть тут и ждать его! А вдруг меня дома хватятся?!.. Ладно, рассказывай, что ты ему сказала?

— Я сказала, что ты совершенно не хотела ему врать. Что если бы он спросил, ты бы тотчас сказала, кто твой отец…

— Не сказала бы.

— Ну не сказала бы, какая разница. Ведь он же тебя все равно не спрашивал?

— Нет.

— Вот и хорошо. Если никогда никого ни о чем не спрашивать, то никому и врать не придется, — подвела итог Света и засобиралась.

— Э-э, Свет, ты куда? Не уходи…

— Как не уходи — третий лишний. Ты что, не понимаешь? Представь на минуточку: вы сидите, разговариваете, и тут я! Здрасьте — приехали! Он придет, вы поговорите, все будет хорошо, а тут и я приду.

— А вдруг он опять разозлится. Вот тут-то ты мне и поможешь.

— Интересно, в чем это я тебе помогу? Он что, начнет к тебе приставать?

— Ага, как бы не так! Он знает, какая у меня рука тяжелая. Свет, ну подожди!

— Ну как ребенок малый. Так, подруга! Я сейчас выйду куплю чего-нибудь к чаю и вернусь. Все будет хорошо. Сиди и жди. Удачи!

Кармелита осталась одна.

* * *
Сколько раз в жизни говорили: не нужно бояться. Потому что как только начнешь чего-то бояться, так это и произойдет.

Увидев, что Рубина чувствует себя хорошо, Земфира собралась уезжать. Хотела оставить последние распоряжения Кармелите, но не нашла ее. Спросила у Рубины — та ответила, что не знает, где внучка. Пошла к Баро. Он, услыхав, что дочка неизвестно где, совсем взбеленился. И тут же побежал обратно к Рубине.

Зашел, правда, тихонько (больная все же).

Рубина улыбнулась ему:

— Спасибо, что зашел. Не забываешь старуху.

Баро тоже улыбнулся. Но выдержки хватило ненадолго. И он с ходу ляпнул:

— Где она?

— Земфира? — слукавила Рубина. — Даже не знаю. Вроде только что была здесь, потом к тебе пошла…

— Нет! Я говорю о Кармелите. Где она?

— Баро, о чем ты? Я же спала и ничего не видела.

— Я знаю, что она не дома! Куда она ушла?

— Не дома? Надо же…

— Рубина, не доводи меня! Где моя дочь? Не поверю, что она ушла и не сказала тебе, куда.

Рубина невинно покачала головой — нет, не сказала.

— Значит, ничего не знаешь?

— Ничего!

— Ну смотрите, женщины! Если узнаю, что ты покрываешь Кармелиту, тогда вам обеим не поздоровится.

Уходя, Баро буквально испепелил Рубину ненавидящим взглядом. Он был в бешенстве. Мало того, что дочка ушла без спросу, так еще и с Земфирой теперь придется обратный ход давать. То отсылал ее в табор, а теперь нужно будет просить, чтоб осталась.

Рубина же посмотрела ему вслед с улыбкой. Кармелита никуда не денется, найдется. А вот Земфире радость будет — еще на немножко задержаться в доме Рамира.

* * *
Сашка почему-то был уверен, что предки снисходительно отнеслись бы к его жизнелюбию. И более того, они бы даже улыбнулись по-доброму, когда б увидели, что они с Марго вытворяли в склепе.

— Какой же ты, Сашка, все же горячий… — сказала Маргоша, отдышавшись и укрывшись попоной, которую конюх притащил со своего рабочего места. — Никак в себя не приду…

— А то! Мы, цыгане, все можем, — прихвастнул Сашка. — И коня объездить, и бабу потешить!

Посмеялись.

— Ох, так бы всю жизнь с тобой провела.

— На кладбище что ль?

Опять посмеялись.

— Зачем же на кладбище-то? Дома, на пуховой перине, — ответила Марго.

И тут Сашке стало не до смеха:

— Что ты имеешь в виду? На что намекаешь?

— На то, что хватит по чуланам да по склепам маяться. А, Сашка? Может, съедемся? Чтобы дом, чтобы семья, чтобы детки…

— Да, на пуховой перине поудобней, конечно, — Сашка, как всегда, безошибочно выделил главное. — Но вообще-то мы вместе быть не можем.

— Как это не можем? Мы ведь сейчас уже вместе.

— Это другое.

— Другое? Какое другое? Это значит, как по ночам вот здесь шастать — это хорошо, а как если я хочу, чтоб дом, семья, детки, так он сразу: «дело другое»!

— Ничего ты не понимаешь, глупая…

— Нет-нет. Все я понимаю. Вот что я тебе скажу — мне это надоело, по ночам по кладбищу шастать. Я тоже человек, у меня тоже нервы есть!

— А больше шастать и не придется. Сегодня последняя ночь у нас с тобой, Маргоша.

— Как последняя?

— Все, сворачиваем дежурство. Мир у нас с Астаховым.

— Мир?

— Ага.

— Вот и празднуй свой мир. Милуйся тут с кем хочешь.

— Да что с тобой? Что произошло? Ты обиделась, что ли? Ну не могу я на тебе жениться, не поймут меня цыгане. Закон такой! Понимаешь — закон!

— Закон?! Вот и живи со своим законом, а я пошла.

— Я, между прочим, сегодня специально отпросился на дежурство из-за тебя. А ты бросаешь меня тут одного? На кладбище!

— Ой, что ты брешешь, специально отпросился из-за меня! Скажи, просто боишься один на кладбище сидеть!

— Да ничего я не боюсь.

— Цыган великий! Посмотрите на него. На кладбище один боится сидеть! Сиди тут один со своим законом, а я пошла.

— Ну и ладно! Подумаешь! Как будто я никогда не был на кладбище. Один.

Вот чертова баба. Сбежала! А ведь и вправду страшно стало, не по себе. Съел бутерброд, выпил пива, чуть полегчало. Да после любовных забав и разморило. Прикорнул…

И тут раздались страшные воющие звуки. Сашка спросонья схватился за фонарик. Нету его. А снаружи уже совсем темно. Только какой-то страшный силуэт колышется. И вдруг в глаза ударил слепящий свет. И вместе с ним громовое:

— Вставай, Александр, я за тобой пришла!!!

— А ты кто? — едва слышно спросил Сашка.

— Это я, Судьба твоя!

— Ты это… Рано еще. Не пожил я как следует. Ни семьи нет. Ни детей. Кажется…

— Так вот и женись на мне, — сказала Судьба. — Я тебе быстро нарожаю!

Судьба развернула в свою сторону свет (это-то и был китайский фонарь) и сняла платок.

— Маргоша!

— Тьфу, сумасшедшая. Как напугала!

— А ты трус, трус!

— Я трус?!

— Да!

— Ну, негодница, я тебе сейчас покажу, какой я трус! — азартно крикнул Сашка.

И на их спорах на какое-то время (не на кладбище будь сказано) был поставлен крест…

* * *
Одежду для этого вечера Рыч выбрал какую положено: кепка, стильные темные очки, кожаная куртка, которую обычно носят с поднятым воротом. И нож выбрал со смыслом. Тот, что Миро бросил в его пистолет, отводя пулю от Максима. Забавно получится: теперь этот нож достанет того, кого в прошлый раз спас. А заодно и прежнего своего хозяина — Миро — погубит…

Как стемнело, Рыч полностью слился с вечерними сумерками. Только огонек сигареты слегка поблескивал. Ну так мало ли кто может стоять и курить напротив входа в гостиницу!

Все, что ему было нужно, Рыч увидел. К Максиму приходила Света. Причем как-то пробралась мимо вахты. И в комнату проникла. Толковая девочка — далеко пойдет. Ушли вместе, но разошлись в разные стороны. Наверно, парень поехал обозреть точки астаховского бизнеса. Ясно, всё же и.о.

Пока Максима не было, приходил Миро. Это хорошо. Это даже больше чем хорошо — просто замечательно. Редкая удача, какой не ждал.

За Миро бегал, следил какой-то старик. А вот это плохо. Стало быть, гостиничный рабочий — Максов друг. Причем мужик тертый. Видно потому, как аккуратно Миро отследил. Надо быть поосторожней, чтоб не спалиться.

Ага, а вот и клиент с тортом в руках! Миро напрягся, весь подобрался.

Так, хорошо. Торт Максим оставил у дежурной. Но оставил не как подарок, а как вещь в камере хранения. Значит, еще будет куда-то уходить, и, судя по тому, как торопится, очень скоро. Совсем хорошо. Везуха — одна за одной! Стемнело. Самое время сделать то, что ему заказывали. Нет, пожалуй, даже больше. План он перевыполнит. И вряд ли заказчики будут на это в обиде…

Так, хорошо. Зажегся огонек в комнате «клиента». Елки-палки! И этот старый хрыч там! Что он втолковывает? На улицу не пускает. Понятно — из-за Миро так переполошился.

Ну вот везуха и закончилась…

* * *
— Послушай старика, Максим.

— Да ничего со мной не случится.

— Хорошо. Давай так. Ты говоришь, где она тебя ждет, я иду и привожу ее сюда.

— Палыч, успокойся, пожалуйста, ладно? Что ж ты так цыган боишься?

— Ничего я не боюсь, сынок. Я свое уже отбоялся. За тебя, дурака, волнуюсь.

— Ты только не обижайся. Но это у тебя просто… Ну, я не знаю… Глюки какие-то, что ли. Ну представь. Вот я сейчас останусь дома. А завтра? А послезавтра? Так ведь и свихнуться можно… А?

Палыч задумался. А может, и прав Максим. Что он так переполошился? Тем более, тот цыган ушел, точнее, уехал. А цыгане — они отходчивые. Но что-то все же подсказывало ему — не оставляй Максима одного…

— Ладно, убедил. Но давай хоть на улице немного провожу, а потом вернусь в свою каморку.

— Договорились…

Но не получилось, как договаривались. Уже у самого входа Палыча схватила за руку дежурная с третьего этажа:

— Палыч, выручай, родненький. В 31-м кран прорвало. Пока наши сантехники доедут, всю гостиницу зальет.

Старик заметался, не зная, куда податься. Не разорвешься же!

Но Максим только засмеялся:

— Видишь, Паныч, не судьба тебе меня проводить! Иди, спасай женщину. А я к другой женщине пойду.

— Эх, ладно. Скажи хоть, когда вернешься-то?

— Поздно, но не очень. Заходи где-то около полуночи, чайку попьем. Пока.

А на улице была уже темень. Максим, подхватив торт, вышел из здания. Спустился по ступенькам с парадного входа гостиницы. Зашел за угол. Ох уж этот Палыч! Как привидится ему что — не отбиться…

И вдруг Максим спиной почувствовал, что сзади враг. И враг опасный. Максим развернулся, и по шевелению воздуха почувствовал, откуда последует удар. Поставил блок левой рукой… Схватил что-то… Ладонь обожгло, как огнем. Нож! Пересиливая боль, резко рванул. Нож со звоном упал на асфальт. Ладонь на левой руке исполосована. Но сейчас не до этого. Бой не закончен. Противник без ножа — и это уже хорошо…

Но в то же мгновение лезвие вошло в бок. Максим упал.

Стало больно и холодно.

Глава 23

Каким-то шестым чувством Кармелита сейчас чуяла, что происходит у нее дома. Отец бегает, ищет дочку. Рубина держится, как Штирлиц на допросе. А Земфира… даже трудно сказать, как она реагирует. Хотя нет, она, небось, радуется, что появилась возможность еще задержаться в доме Баро.

А она тут ждет, как дура!

Кармелита пошла к выходу. И тут услышала, как хлопнула дверь. Побежала навстречу:

— Максим… Наконец-то!

Но это была Света. Вопрос задала самый идиотский из всех возможных:

— А что, Максим уже ушел?

— Он и не приходил! И это уже не первый раз. На набережной я его тоже не застала. А теперь… И мобильник отключил! А я, между прочим, ради него больную бабушку оставила! — и Кармелита ушла, хлопнув дверью.

Света только громко вздохнула — возразить нечего.

* * *
Свет в конторке Игоря горел допоздна. И все, в общем-то, хорошо, если б только не Тамарино нытье.

— Ты сегодня какой-то не такой. Я к тебе бежала, торопилась… А ты мне не рад.

— Вот уже больше двадцати лет ты ко мне торопишься, спешишь… А я радуюсь… Радуюсь!

— Не понимаю… тебя всегда устраивали такие отношения…

— А теперь не устраивают. Мне надоела неопределенность, надоело то, что нам всегда приходится прятаться. Понимаешь? Брось Астахова. Давай поженимся… У нас будет семья… Понимаешь, Тамара…

— Хорошо, я его брошу. А на что мы будем жить? На пособие по безработице? Не забывай, что благодаря ему ты имеешь непыльную работу и возможность хорошо жить.

— Я найду другую работу!

— В двадцать лет, может, и нашел бы. А сейчас… Игорь… все будет хорошо… Мне тоже надоела такая жизнь. Но сейчас не время все менять. Понимаешь?

— Все я понимаю… Но… надоело это… — сказал Игорь, а про себя подумал: «Оказывается, против Томиного нытья есть только одно средство — встречное нытье».

— Кстати, а как наши дела с Максимом? — спросила Тамара.

— За это можешь не переживать.

— И когда все произойдет?

— Я думаю, сегодня. Вчера нанял человека, который ему кое-что объяснит. Мало не покажется. Думаю, что мы еще долго не увидим его на работе.

— Это хорошо! Нечего ему там делать. Мы с тобой сразу двух зайцев убиваем: и нам спокойней, и Антошке полегче. Даже трех зайцев. Ты ведь цыгана нанял?

— Да.

— Хорошо бы, чтоб он немного наследил. И вообще, все сделал в цыганском стиле. Астахову скажем, что в налете на кладбище Максим виноват, вот ему цыгане и отомстили.

— Тамара, ты гений. Злой.

— Для кого-то злой. А для Антона и тебя — добрый, — сказала Тамара и обняла Игоря.

* * *
Миро вернулся в табор ночью. Отец проснулся:

— Хорошо хоть к ночи объявился! А то я уж не знал, что и думать!

— Я решил немного побыть один…

Бейбут привстал:

— Сынок, знаешь, я сегодня разговаривал с Люцитой. У нас представление на носу. А вы ссоритесь. Нехорошо. Она славная девушка — помирись сней.

— Постараюсь, отец.

— Стараться не надо, сынок. Надо мириться.

На том и порешили. И заснули.

* * *
Кармелите нелегко было идти домой. Казалось, вот она только пойдет туда, а тут в конце улицы Максим объявится. Так они и разминутся. Потому шла она домой шажками, рывками. И задержалась еще больше.

Отец ругался страшно. Только что не бил.

— Иди сюда. Ты где была?!

— Гуляла.

— У тебя тут больная бабушка, а ты гуляла. Ты что, гулящая?

— Папа, я должна была выйти. Я собиралась скоро вернуться, но у меня не получилось.

— И что же тебя задержало? Отвечай. Я тебя спрашиваю.

— Светка.

— Ну вот, — заступилась Земфира. — Я же говорила, что она у подруги. Кармелита, иди к себе в комнату.

— Не-е-ет. Подожди. Я еще недоговорил. А ты не встревай, Земфира. Я хочу знать, почему для моей дочери не имеют никакого значения ни отец, ни больная бабушка… Почему ее интересуют только подруги?

Кармелита опустила голову.

— Я не думала, что так задержусь.

— Я тебе не верю. Земфира, она меня обманывает! И ты сейчас, глядя мне в глаза, скажешь, что была у Светки? И что там никого, кроме Светки, не было?

— Я… я не понимаю, папа… что ты имеешь в виду?..

— Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Там был еще кто-нибудь?

— Нет.

— Это правда? Значит, ты не виделась с ним?

Но тут и Кармелита взорвалась в папином стиле:

— Ты хочешь от меня честного слова? Хорошо. Я тебе его дам. Вот! Даю тебе честное слово, что я его не видела и встречаться с этим человеком не собираюсь. И такого тона я не заслужила, папа. Тем более при посторонних. Теперь я могу идти?

Тут и Земфире стало больно. «При посторонних»… А на что она рассчитывала? Что ее в этом доме считают за свою?..

Максим пришел в себя. Как холодно…

Почему он весь мокрый? Кровь. Где мобилка? Достал ее. Черт! Когда ж она отключилась? Включил телефон. И опять потерял сознание.

Палыч вышел из своей котельной. Пошел к гостинице. Посмотрел в окна. В Максимовой комнате темно. Ну вот и попили чаю. Зашел на вахту. Нет, Максим не возвращался. Попросил девочек позвонить ему на мобильник, спросить, не случилось ли чего. Посмотрел на руки, они слегка подрагивали; Надо выйти на улицу покурить, успокоиться.

Вышел, решил прогуляться вокруг гостиницы. И вдруг, что это — звонок? Или послышалось? Нет, точно звонок. Пошел на звук. И вскоре споткнулся о неподвижное тело. Максим в крови. Без сознания. Но рану успел зажать рукой. Молодчина! Схватил телефон, нажал кнопку «Вкл.»:

— Девочки! Срочно! Тут рядом Максим раненый. Крови много потерял. Такси! Милицию! «Скорую»! Срочно!!!

* * *
Смешно как получилось. Утром за завтраком все — Баро, Кармелита, Земфира — строго, чинно сидели за одном столом. Земфира наложила Баро целую тарелку картошки. А ему и лестно:

— Спасибо. Земфира, ты не поверишь, но мы вот так, вместе, завтракаем чуть ли не впервые. То у меня какие-то дела, то Кармелита куда-то спешит. Спасибо тебе за это.

— Не за что. В доме такого человека всегда должен быть уют… и тепло… Вы же одна семья.

— Я раньше как-то и не придавал этому особого значения. Но… завтракать вместе, обедать вместе — это замечательно!

— И я всегда мечтала о собственном доме, обязательно — о семейных обедах с супницей…

— Кармелита, а у нас есть супница?

— Есть.

— Надо будет принести.

— Рамир, ну зачем сейчас супница, — сказала Земфира. — Будем обедать, тогда и принесем.

— Конечно, Земфира, и тогда наконец станем как одна семья… — колко заметила Кармелита.

— Придержи язык, дочь! Не нарывайся. Или ты думаешь, я про вчерашнее забыл?

Кармелита опустила глаза. То ли зло, то ли покорно.

— Не надо портить день, который так хорошо начался, — примирила всех Земфира.

* * *
И у Миро день начался с миротворчества. Пошел к Люците.

— Сестренка, есть разговор.

— Какой? Ты просишь меня вернуться?

— Я тебя ни о чем не прошу. Табор дает представление, а я без тебя выступать не могу. Думай сама. Это всем нужно…

— Я тебе больше не верю. Ты думаешь только о Кармелите. Одну блузку ты мне уже ножом испортил! Я на тебя блузок не напасусь!

— Я уже извинился за это. У меня тогда рука дрогнула. Больше такого не повторится.

— А где гарантия? Блузок у меня, может быть, и много. А вот жизнь только одна. И тебе на нее наплевать!

— Значит, ты отказываешься?

— Да.

— Ладно. Тогда у меня другой вариант есть, — и вышел.

Люцита забеспокоилась, но было поздно.

Миро вскочил на Торнадо и вскоре уже был у ворот Зарецкого. Охранник Рыч посмотрел на него с какой-то странной улыбкой. А Кармелита ему вроде бы даже обрадовалась. Вскочила, чмокнула в щечку:

— Привет, Миро. Ты к отцу? Я сейчас его позову.

— Нет. Я к тебе приехал. Хочу попросить тебя о помощи… Завтра мы даем представление, приходи, посмотришь, как мы выступаем.

— Я обязательно приду. Это все, о чем ты хотел меня попросить?

— Не совсем. Я хотел тебе предложить участвовать в моем номере.

— Но я же ничего не знаю… Не умею…

— Да тебе делать особенно ничего не придется. У меня трюк, он не очень сложный, но довольно опасный… Тебе придется стоять под ножами.

— Под ножами?!

— Ну да. Ты будешь стоять у щита, а я в тебя буду бросать ножи. То есть не в тебя, конечно… Ну, ты понимаешь…

— Да, но это очень страшно…

— Трюк построен на доверии! Главное, чтобы партнеры верили друг другу. Ты ведь мне веришь?

— Да, как самому близкому другу.

— Значит, поможешь?

— Помогу.

— А отец не заругает?

— Нет, я ему все объясню. Вот увидишь, он еще гордиться мной будет. Скажет: «Вся в меня!»

* * *
Света проснулась совсем рано. И сразу же возникла мысль: надо бежать к Максиму. Кармелита гордая — сама не пойдет. Будет страшно мучаться, строить кому-нибудь глазки со злости, но не пойдет. А тут ведь явно какое-то недоразумение. Не может быть, чтоб Максим наплевал на эту встречу.

Побежала в гостиницу, в хорошо уже знакомый номер.

С улыбкой вспомнила, как она по-шпионски ловко все в прошлый раз провернула. Адрес Максима в папиных книжках выискала. И даже номер открыла, пока этажная ходила к подружкам на другие этажи лясы точить…

Но в этот раз номер был открыт.

Так — настроилась! В общении с Максимом главное — искренность, убедительность, напор! Открыла дверь, пошла!

— Привет!

— Привет…

Кто это? Что за мужик? Но где же Максим?

— Подождите, а что вы здесь делаете? Вы кто?!

— Я — друг Максима!

— Почему вы трогаете его вещи? Где он сам?!

— Вещи трогаю, потому что собираю их. А Максим сейчас в больнице.

— В какой больнице? Что с ним случилось?

— На него напали, ножом пырнули.

— Подождите, в какой больнице, в какой палате? Я сейчас же еду к нему!

— Девочка, не надо никуда ехать. К нему не пускают. Он без сознания. Врачи говорят, нужна кровь… Прямое переливание… У него редкая кровь. Вот, смотри, на бумажке написаны группа, резус. Если у кого-то такая есть, пусть едет Максима спасать.

Света переписала все показатели. Припомнила, какая у нее кровь. Нет, резус не тот, не годится! Срочно позвонила подружке:

— Кармелита, послушай. Мне тебе нужно сказать…

— Если это касается Максима, то мне не интересно…

— Замолчи, может, ты меня все же выслушаешь, а?

— Я сказала, о нем слышать ничего не хочу. Мне не интересно!

— Так, говоришь, тебе не интересно узнать, что Максим ранен?

— Я же сказала, мне не интересно… Как — ранен?

— Так — ранен. Максима вчера чуть не убили!

— Как — чуть не убили? Кто?

— Не знаю, Максим в больнице. Езжай срочно. Ему кровь нужна. Может, твоя подойдет.

* * *
В табор Миро вернулся совершенно счастливый. Номер жив. И он будет в нем вместе с Кармелитой. И она сегодня так нежно на него смотрела! Вбежал к Бейбуту:

— Ну все, отец! Порядок. Даем представление. Только у меня для тебя новость. Вместо Люциты в моем номере будет участвовать другая девушка.

— Ну, чем же тебе Люцита не угодила?

— Она сама отказалась работать.

— Миро. Неужели ты не понимаешь, что новому человеку надо привыкнуть у щита стоять, когда в него ножи бросают? Этому надо учиться е детства. Это не каждому дано. Ты понимаешь? Вы же с Люцитой с детства репетируете…

— Ничего, мы с Кармелитой тоже в детстве много играли.

— Что? Что ты сказал? Кармелита? Да ты понимаешь, что это дочь Баро! Новичок необстрелянный! Не дай Бог с ней что-нибудь случится… Понимаешь?

— Да что может случиться? Я столько лет кидаю ножи… Да я этот номер с закрытыми глазами делать могу. У меня нет сомнений…

— Мозгов у тебя нет! Или ты пойдешь и попросишь Люциту выступать с тобой, или представления вообще не будет. Ты понял это?

* * *
Маргоша ушла рано утречком торговать своим пивом. Сашка остался в одиночестве досматривать в склепе самые сладкие сны. Но какой-то грохот опять его разбудил. Сашка вскочил, испуганно перекрестился.

— Кто здесь?

— Это я, — сказал Баро.

— Фух!.. Напугал ты меня!..

— Ты что, Сашка, все еще мертвых боишься?!

— Побудь здесь с мое, такое привидится — заикаться начнешь!

— Иди, побудь снаружи, проветрись, мне здесь одному побыть надо…

— Ты что затеял, Баро?

— Мне нужно посидеть и подумать…

— Лучше места не нашел «посидеть и подумать»?

— Иди, Сашка, иди. В склепе я должен остаться один.

Сашка, пожав плечами, пошел к выходу. Остановился в дверях.

— Как знаешь. Но если что… я поблизости. Помогу.

Увидев, что Сашка ушел, Баро сосредоточился, сказал шепотом: «Спасибо, Рубина, правильно ты мне подсказала! Как же я сам не догадался…»

Потом перекрестился, начал с благоговением гладить камни стен и что-то нашептывать…

* * *
И тут Света вспомнила: «Антон!».

Вот кто еще может помочь спасти Максима. Эх, жаль, она его телефона не знает. Папа наверняка знает. Набрала папе на мобильный. Не отвечает. Придется в офис ехать…

Разгоняя всех секретарш, вбежала в кабинет.

— Антон!

Тамара с ходу не признала дочку Форса. Да и как признать — видела ее лишь пару раз.

— Девушка, вы что себе позволяете?!

— Простите, пожалуйста, но это очень важно. Максим умирает! Его друг! Понимаете?! Антон! Максима чуть не убили!

— Как это произошло? — спросил, побледнев, Антон.

— Его хотели зарезать!

Антон побледнел еще больше.

— Выходит, они все-таки добрались до него… Значит, ты говоришь: его ножом пырнули? Я — следующий…

— Подожди, Антон… Девушка…

— Меня Светой зовут.

— Мама, это дочь Форса!

— Да? Очень приятно. Зачем вы к нам пришли? Сказать, что Максим ранен? Вы уже это сделали. До свидания.

— Подождите. Я пришла сказать, что Максиму срочно нужно переливание крови.

— С чего вы взяли, что у них одинаковая группа?! — изумилась Тамара.

— Может, и разная! Вот моя кровь точно не подходит. А вот его или ваша, может быть, подойдет. Антон, поехали в больницу.

Глаза у Антона стали совсем сумасшедшими.

— Не-е-ет. Я никуда не пойду. Я вообще на улицу не выйду. И не надо на меня так смотреть, Света! Не надо!

— Я просто тебя не понимаю. Максим умирает! Пожалуйста, помоги. Ты должен это сделать.

— Мой сын никому ничего не должен! — подвела итог Тамара.

Глава 24

Света ушла.

Антона же еще несколько минут трясло от страха. Тамара обняла его по-матерински крепко, укрывая от всего мира. Сын успокоился. И мать отпустила его.

Но после того как уснул страх, проснулась совесть.

— О господи. Я — подлец! Я подлец, мама. Что я наделал?..

— Успокойся. Успокойся, сыночек, возьми себя в руки!

— В том-то и дело, мама, что я взял себя в руки. И так гадко видеть себя со стороны. Максу нужна моя помощь! Ему необходимо переливание крови… Я не пошел к нему в больницу! Побоялся…

— Ну почему именно ты? Ведь над тобой сейчас висит такая угроза. Что ж, во всем городе не найдется человека с такой же группой крови?..

— Я мог ему сейчас помочь… — продолжал Антон, как будто не слыша мать.

— Конечно, мог. Это так благородно — дать ему свою кровь. Только у тебя в крови сейчас столько алкоголя, что и за три дня не выведешь.

— Это все отговорки, мама… Не утешай меня, я — подлец!

— Ну что ты! Ты — мой сын! Я запрещаю тебе сдавать кровь, слышишь? Я запрещаю тебе даже думать об этом! Ты должен думать обо мне, ты должен беречь себя ради меня… И отца! Забудь об этой глупой истеричной девчонке! Забудь! К нам никто не приходил. Понятно?

— Понятно… — безвольно сказал Антон.

— Ну вот и молодец… Вот и хорошо…

* * *
Максиму нужна помощь! Кармелита собралась в десять секунд. Только вот… Хватит вчерашних истерик отца — нужно что-то придумать для домашних, сказать, куда она уехала.

Земфиру долго искать не пришлось. Она вместе с Грушей прибиралась по дому. Ишь как старается, наверно, уже хозяйкой себя тут чувствует.

— Земфира, скажи отцу, что я уехала в табор!

— Зачем?

— Это что, допрос?

— Нет, но… — Земфира прекратила работу, вытерла руки о фартук. — Что я скажу твоему отцу?

Ответить бы ей сейчас как-то колюче. Да ладно — не время.

— Я обещала Миро участвовать в его номере. И нам надо репетировать.

— В номере с Миро? Вот так вот, с ходу? И не испугаешься?..

— Нет. К тому же еще есть время порепетировать. Потому и тороплюсь!

— Тогда, конечно, беги…

А про себя Земфира подумала: «Ну вот, Кармелита мою Люциту не только из сердца Миро, но и из номера его вытеснила».

Грустно…

* * *
По просьбе Баро Сашка вышел из склепа. Постоял какое-то время снаружи. Благо утром на кладбище не так страшно. То есть для смелого человека вообще ничего не бывает страшного. Почти.

Но на этот раз конюха грыз другой зверь — червь сомнения, точнее даже — любопытства.

И Сашка все же заглянул в склеп и усмотрел то, чего никак не ожидал увидеть. Баро залез в самый дальний, самый страшный отсек склепа. И оттуда, где он сейчас был, струилось какое-то странное свечение!

Что за чертовщина! Сашка выскочил из склепа, как ошпаренный.

Баро вышел примерно через полчаса. Сашка с ужасом посмотрел на него.

— Сашка, у меня просьба: никому не говори, что я сегодня приезжал… Э-э, что с тобой? Ты чего так перепугался?

— Что ты там делал?

— С предками разговаривал, — ответил Баро самым обыденным тоном.

— А-а-а, — протянул Сашка понимающе.

Но на самом деле он ничего не понял, и с этой самой минуты потерял всякий покой. Загадка склепа, разговора с предками и таинственного свечения так взволновала его чувствительную натуру, что он даже о Маргоше позабыл.

Надо было кому-то излить свои мучительные сомнения. Но кому? Марго — нельзя, она не цыганка. Груша? Но ей тоже нельзя. Она хоть и цыганка, но все же женщина. Всем разболтает.

Халадо! Кузнец-молчун — вот лучшая кандидатура! Бросив все дела, Сашка побежал к нему.

— Халадо, — начал Сашка заговорщицки, — ты когда-нибудь разговаривал с предками?

— С кем?

— С предками.

— Сашка, тебе опять спьяну кто-то привиделся? — грубо ляпнул кузнец, но, увидев, что Сашка обиделся, чуть смягчился. — Ну ладно, не обижайся… Говори, что случилось.

— Слушай. Дежурил я на кладбище. Под утро пришел Баро, выгнал меня со склепа и сам туда вошел.

— И что?

— И все засветилось!

— Что засветилось?

— Из склепа полился такой свет! Неземной…

— Да ладно!

— Вот тебе крест!

— А зачем ты меня позвал? Спросил бы у Баро.

— Я спрашивал. Он говорит: разговаривал с предками.

Халадо задумался.

Кузнецы — древняя профессия. И в магию верят больше других.

— Да, интересно… Ну а от меня-то ты что хочешь?

— Не мог молчать, поделиться с кем-то надо. И потом, может, ты что-то об этом знаешь…

— Нет, не знаю. Послушай, а пойдем у таборных спросим. Может, они знают?

И поехали в табор. Поговорить решили со Степкой. Он парень хоть молодой, но толковый. И, говорят, его прадед колдуном был.

— Что случилось-то? — встретил их Степка.

— Да тут Сашка кое-что видел… — тут же спихнул начало разговора Халадо.

— Что ты видел, Сашка?

— Как Баро на кладбище с предками разговаривал. И все так засветилось!

— Ну и что? Он вожак — Баро! Может и с предками поговорить, — с улыбкой разъяснил Степан.

— Степ, но ведь там еще все и засветилось! Я такого никогда не видел. Что-то тут не так.

— Ромалэ, я тоже такого не видел. Ну а ко мне-то вы чего пришли?

— Ну как? Ты же таборный, ближе к природе… Дед твой, опять же, говорят, был того… Может, ты нам объяснишь, что там за свет на кладбище?

Степан не любил напоминаний о своем таинственном деде.

— Таборный, значит? Ага! Не такой, видите ли, как вы! А вы ж городские! Ну как же! Зубчановка — центр Управска. А Управск — пуп Вселенной!

— Степ, ты что, обиделся, что ли?

Но на самом деле под обидой Степан прятал такое же, как и у Сашки с Халадо, детское любопытство.

— Ничего я не обиделся. Просто у нас, таборных, с такими серьезными вопросами к вожаку ходят.

Нечего делать — пошли к Баро.

Зарецкий приходу такой делегации явно не обрадовался.

— Сашка, ты же обещал никому не говорить!

— А я никому и не говорил, только своим.

— Ну, спасибо тебе, Сашка, что не всю слободу вместе с табором привел! А вы-то чего пришли, кого наслушались? — сказал Баро, повернувшись к Халадо и Степке. — Услышали сплетню и понесли, как бабы?

— Почему как бабы, Баро? — начал оправдываться Халадо.

— Специально, видишь, пришли к тебе, без баб… — продолжил Степан.

— Мы ж не пошли к Груше советоваться… — подытожил Сашка.

Но Халадо его тут же и одернул. Мол, нечего имя чужой жены трепать почем зря. И опять вернулся к главной теме:

— Ты видишь, Баро, мы люди верующие и хотим объяснения. Что это за свет из склепа был, когда ты туда зашел?

Баро улыбнулся:

— Я рад, что вы ко мне пришли, а не стали по углам шушукаться. А раз просите объяснений, значит, не испугались.

— А чего бояться? — пожал плечами Халадо.

— Не испугались, Баро. И не испугаемся, — в тон ему добавил Степан.

А честный Сашка почему-то промолчал.

— Ну что ж, будут вам объяснения. Только чур не бояться. Ну, пошли?

— Куда?

— На кладбище!

«Да, — подумал Сашка. — Пожалуй, зря я заварил эту кашу!»

* * *
В больнице Кармелиту уже ждала Света. Сказала, что донора для Максима так и не нашли. Кармелита прибавила шаг, спешила поскорее сдать кровь на анализ. И пока сестричка брала кровь, все время молилась: «Господи, хоть бы все совпало. Только бы совпало!»

А потом еще нужно было ждать результат. И снова Кармелита мысленно обращалась к небу. И вот наконец-то из кабинета вышел врач. По лицу его ничего нельзя было разобрать.

— Ну как? — спросила Кармелита с надеждой. — Подходит моя кровь?

Что ж он так долго не отвечает?!

— Более чем! — заулыбался вдруг врач. — Всё, быстро готовьтесь к переливанию!

* * *
У молодежи мозгов хватает лишь на один шаг вперед заглянуть. А чуть дальше — уже не получается. Бейбут и так, и эдак прикидывал, что выйдет из задумки Миро делать номер с Кармелитой. Но по всему выходило, что дело это пустое. И только горячий Миро не хотел слушать его доводов.

— Отец! Я не понимаю, чем тебя Кармелита не устраивает? Она согласилась. Или ты во мне сомневаешься?

— Ты подожди. Не гони лошадей. «Кармелита согласилась…» Одного ее согласия мало. Вы Баро спросили?

— Нет.

— То-то… Что он скажет? Согласится ли он, чтобы ты в его дочь ножи метал?

— Кармелита сказала, что берется все устроить. Думаю, в чем — в чем, а в этом Баро ей не откажет.

— Уверен? Что ж, слово дочери Баро дорогого стоит… Почти как слово самого Баро…

Тут уж и Бейбут задумался. А может, и стоит рискнуть. Если с позволения Баро, то, пожалуй, стоит. Кто знает, а вдруг этот номер поможет Миро с Кармелитой создать не просто пару, а семью? Такую же хорошую и прочную, какая была у него с женой. Плохо, конечно, выступать без долгих репетиций. Но ведь иногда именно в таких условиях получаются самые крепкие, самые вдохновенные номера…

— Хорошо! Уговорил… Сегодня представление. Иди, готовься, репетируй со своей Кармелитой.

— Да.

— И напои Торнадо!

— Хорошо.

Миро про себя улыбнулся. Ну уж про его любимца Торнадо отец мог бы и не напоминать.

Но время все шло и шло. А Кармелиты не было. И приунывшая было Люцита осмелела — начала в открытую поддевать: «Эй, Миро! Что-то не торопится к тебе твоя невеста! Видно, не очень-то ей хочется под ножи вставать!»

«Замолчи! — шипел на нее Миро. — Она мне обещала, значит, придет!»

Только Люцита не успокаивалась: «А если ты в этом уверен, чего тогда переживаешь? Видно, задержалась твоя невеста где-то… или с кем-то…»

«С огнем играешь, Люцита…» — осаживал ее Миро.

На что Люцита отвечала серьезно и бесстрашно: «Я после того твоего броска, Миро, уже ничего не боюсь… Надо будет — снова к дереву встану. Я готова, ты только скажи…»

Миро только молчал в ответ. А Кармелиты все не было и не было…

* * *
Широким царским жестом Баро пригласил всю троицу в склеп. Правда, улыбка у него при этом была какая-то жуткая, словно у вурдалака. Тут даже Хала-до слегка струхнул и перекрестился. Вслед за ним перекрестился Степан. А Сашка от страха даже руку поднять не мог.

Прошли внутрь склепа в тот самый, дальний закоулок.

— Вот здесь я разговаривал с предками, — сказал Баро.

— Баро, мы же тебя не спрашиваем, как ты разговаривал с предками. Это твое, вожака, дело, — сказал Халадо.

— Мы только спрашиваем, что это за свет? — поддержал кузнеца Степан.

— Неземной… — Сашка тоже сумел выдавить из себя словечко.

Баро демонически расхохотался:

— Да, а он и есть неземной. Он исходит от предков, которые приходят со мной поговорить.

— Во! Я так и знал. Я вам говорил! — залепетал Сашка.

— Да ладно?! — изумился Халадо.

— Да, — торжественно подтвердил свои слова Баро. — И сейчас вы прикоснетесь к сей великой тайне!

Баро отодвинул какую-то плиту. Вся троица напряглась, одинаково готовая и к видению рая, и к зрелищу ада, и к концу света…

Сашка, Халадо и Степан подошли поближе к плите и…

Баро щелкнул выключателем — загорелась обычная электрическая лампочка, неяркая — на 40 ватт.

— Баро, так ты просто-напросто провел сюда электричество! — разочарованно выдохнул Сашка.

— Ага, чтобы светлее было с предками разговаривать, — усмехнулся Зарецкий.

— Ну ты, Сашка! — Халадо отвесил конюху крепкий подзатыльник.

Страшная обида разобрала конюха:

— А что ж ты, Баро, раньше про свет не рассказал, когда я тут героически с какой-то дурацкой лампой дежурил?

— Извини, Саша. Я просто забыл. А тут вспомнил. И решил проверить, как тут, все ли в порядке? Ну, если вдруг дежурство нужно будет продолжить.

И все четверо, посмеиваясь, ушли с кладбища…

Но на самом деле все, конечно же, было не так просто, как рассказал о том Баро.

Только никому, кроме него, знать об этом пока не следовало.

ВСЕМУ СВОЕ ВРЕМЯ!

Глава 25

— Ну как, пришел в себя? Успокоился? — заботливо спросила Тамара.

— Да, — ответил Антон.

— Ну ладно. Я ухожу, меня до вечера не будет, не скучай.

— Меня тоже не будет! — сказал Антон.

— Ты куда? — встревожилась Тамара. Надо же, только успокоила, а он опять за свое.

— В больницу! Я там давно уже должен быть!

Тамара стала в дверном проеме, закрыв собой проход:

— Опять? Я прошу тебя! Не нужно туда ездить!..

Она-то, конечно, хорошо знала, кто виноват в покушении на Максима. Но все равно опасалась за сына: в такое смутное время лучше посидеть ему дома.

— Мама! Я хотя бы должен узнать, что там с Максимом и как он?

— Ничего ты ему не должен! Ты мне должен, Антоша! Я тебя рожала, а не Максим!

— Нет, мама, пусти. Максим — мой друг. И я поеду к нему.

В пути Антон окончательно протрезвел. И стало совсем стыдно и мерзко. Как обыкновенно бывает, когда похмельная совесть отягощена дурными поступками.

В коридоре он увидел Свету. Девушка сидела, никого не видя, уставившись в одну точку.

Антон аккуратно тронул ее за плечо:

— Привет. Максим здесь лежит? Как он?

— А тебя разве это интересует? — холодно сказала девушка.

— Да… Очень. Прости, когда ты приходила… я… в общем… Страшно… Стыдно… Не по-мужски… Если моя группа и резус подойдут, я хочу сдать кровь.

— Спасибо за помощь, больше не нуждаемся. Максиму как раз сейчас делают переливание…

— Можно с ним поговорить?

— Ты что, издеваешься? Я же говорю, как раз сейчас переливают. Сказали не беспокоить.

— Расскажи, что там? Кто дает кровь?

— Ты знаешь, это долгий разговор… Я здесь уже давно сижу… Пойдем, ты угостишь меня кофе, а я тебе все расскажу…

«И сказал Господь: да будет муж и жена — единая кровь!..»

Кажется, так сказано в Библии.

Кармелита не помнила дословно, но смысл был именно такой.

Она никогда еще не была с мужчиной. При всем ее своеволии и непокорности, этот запрет она преступить не смела. Но то, что сейчас происходило с ней и Максимом, было любовью в самом высоком и чистом смысле. Ее кровь текла прямо к Максиму. Она смотрела, как понемногу оживает его измученное лицо (а может быть, ей это только казалось?), и тихонько шептала:

— Только не умирай, Максим, не умирай! Ты должен жить… должен жить… Мы теперь с тобою будем вместе навсегда. Навсегда! Навсегда. Навсегда…

Тень какого-то чувства пробежала по его изможденному лицу. Вроде бы он даже улыбнулся.

Когда такое происходит с младенцами, люди говорят: «Ангел пролетел». Но ведь он и был сейчас как младенец. Беспомощный и невинный, точнее — невинно пострадавший.

— Максим, ты меня слышишь? Это я, Кармелита. Я с тобой, Максим, я с тобой рядом. Теперь все будет хорошо…

Зашел врач. Показал знаками, что все хорошо и пора отсоединять всю эту сложную систему шлангов.

* * *
Прошли все сроки. Таборные поехали на набережную устанавливать нехитрую сиену. Все были готовы к выступлению, кроме него. Кроме Миро. Смотрели на него с тревогой и, пожалуй, даже с осуждением. Только зря. Он сам осуждал себя больше всех. Может быть, все же стоило пойти навстречу Люците и вернуть ее в номер с метанием ножей?

Нет! Нет! Нельзя метаться, что решено — то решено. Отец сам всегда говорил (когда еще мать была жива): в этом номере главное — любовь. Правда, потом, когда мама умерла и он работал с Земфирой, версия поменялась: главное не любовь, а страсть. При этом подразумевалось, что любовь — это что-то настоящее, а вот страсть можно сыграть, изобразить.

Подошел Бейбут:

— Миро, чего ты сидишь, может, все же побросал бы ножи напоследок?

— Отец, ну какой мне интерес кидать ножи в пустой щит?

— Как в пустой щит? А Кармелита? Она что, еще не пришла? Скоро представление! Она давно должна быть здесь!

Миро отвернулся.

— Так! Все ясно! Бери Люциту — и вперед!

— Нет.

— Что ты сказал?

— Прости, отец! Я мужчина — и слово держу. Не обижайся, но в моем номере, кроме Кармелиты, никого не будет!

— А ты уверен, что она вообще приедет на выступление?!

— Уверен. Она дала мне слово! Отец, ведь представление не началось. Она еще даже не опаздывает…

А Розаура, тем временем, уже приоделась и пацанов своих принарядила. Вместе с ними распелась, разогрелась… Цыганское пенье да танцы — это только с виду дело легкое. А сколько труда за этой легкостью…

Люцита тоже переоделась. Не хочет Миро с ней работать, ну и не надо. Ее медвежонок так с бубном деньги собирать умеет, что любой артист позавидует!

* * *
Антон и Света пошли в ближайшую кафешку. И она почему-то показалась на редкость милой и уютной. Взяли две чашечки кофе, бутылку «минералки».

Антон вступил в стадию возвышенного покаяния. А это одно из тех состояний, в которых он неотразим.

— Да, Света, представь себе… Я пригнал бульдозер, чтобы там сровнять все с землей…

— Боже мой, но зачем?

— Хотел отцу доказать, что я и без него могу все вопросы решить! Вот и нарешал на свою голову. Зарежут меня цыгане, и будут правы. Поделом.

— Да… — не стала спорить Светка. — Натворил ты дел… Как же ты мог до такого додуматься?!

— Не знаю… На месте Макса должен был быть я. Так было бы справедливо.

— Ну ладно, ладно, успокойся. Все как-то решится…

— Если бы я мог вернуть время назад! Если бы!

— Знаешь, а я о тебе гораздо хуже думала. Особенно после того случая с Кармелитой, когда ты пытался…

— Да дурак я, дурак! Пьяный был — вот и… Ты попроси у нее прощения за меня, хорошо?

Света посмотрела на Антона, как будто впервые его увидела. Как странно, ее отец так давно и часто контачит с Астаховыми, а вот ее знакомить с этим семейством почему-то не хотел. Антон же вон какой человек. Непростой, грешный, но интересный… Но ведь это нормально. Интересные люди редко бывают простыми и безгрешными.

Света посмотрела на часы — пора бы пойти, посмотреть, как там Кармелита. Но Антон остановил ее:

— Света! Посиди со мной еще немного. Пожалуйста. Знаешь, мне очень повезло с тобой. Редко встретишь нормального человека, с которым можно так просто поговорить.

— Спасибо за «нормального человека»!

— Зря ты так! Ты — отличный собеседник, умеешь слушать. И вообще мне кажется, мы друг друга понимаем.

— А что тут понимать? Человек был неправ и признал свою неправоту. Это нормально…

— Света, а можно я тебя провожу?

— Зачем?

— Хочу, чтобы ты изменила мнение обо мне в лучшую сторону…

— Для этого тебе придется очень сильно постараться… — засмеялась Света.

— Ошибаешься. Представляю, что ты думала обо мне раньше. Думаю, улучшить такое мнение будет совсем не трудно.

Света еще раз улыбнулась.

— Ладно, раскаявшийся грешник. Провожать меня не надо, а визитку — держи. Там написано «рабочий номер телефона», но работаю я дома… Пока.

Света побежала обратно в больницу.

Антон смотрел ей вслед. Потом внимательно рассмотрел визитку:

Светлана Форс

Художник

Примитивистка-концептуалистка

Антон усмехнулся. Какая хорошая девчонка. Как же приятно с ней общаться. Как хорошо она его слушает.

Как вообще, черт возьми, хорошо и приятно жить.

Может, еще и пивка хлебнуть?..

* * *
Осторожно, тихонечко, чтоб никто не услышал, не заметил, Кармелита пошла к выходу. Как же, сейчас! Взявшись неведомо откуда, перед ней вырос врач:

— Вы куда, барышня? Вам сейчас из столовой принесут мясо, сладкий чай или вино красное. Пойдемте, вам надо подкрепиться!

— Нет. Спасибо, я не могу, мне надо идти!

— Вы с ума сошли?! После такой процедуры пару часиков нужно полежать. Возвращайтесь в палату!

— Нет! Уже поздно, мне нужно идти.

— Я сказал, возвращайтесь в палату! Никуда я вас не пущу, что за ребячество?

— Но я правда опаздываю! Мне нужно бежать.

Врач расставил руки, как будто играл в детские игры. Кого он хотел поймать? Кармелита проскользнула, как песок сквозь пальцы.

* * *
Никогда еще Земфира не хозяйничала с таким удовольствием. Да чего там — вдохновением! И ведь не скажешь, что Груша, помогавшая Баро и Кармелите по хозяйству, плохо работала. А только чего-то не хватало дому. Тут — цветов, к месту поставленных в вазу. Там — скатерки; там — занавесочки, правильно, по цвету подобранной. А все это вместе так заиграло, что Баро показалось, будто он в другой дом зашел.

— Здравствуй, Земфира. Что это? Я не узнаю свой дом!

— Это мы с Грушей так постарались!

— Да-а-а… — Баро еще раз огляделся. Никогда еще не видел свой дом таким сияющим, радостным!

— Мы старались. Хотели сделать тебе приятное!

— Вам это удалось.

Зарецкий посмотрел на Земфиру долгим мужским взглядом. А может, рано он махнул на себя рукой, как на семейную единицу? Может, и другая жена может быть, кроме Рады?..

Земфира смотрела на него с такой преданностью:

— Спасибо, что заметил.

— Да, Земфира, заметил. А где Кармелита, неужели опять без спросу ушла?

— Нет, Баро. Она еще утром предупредила, что в табор уезжает.

— Зачем?

— Репетировать. Миро пригласил ее участвовать в его номере.

— Надо же, она еще и артистка! Постой, Миро! Это что, метание ножей?

— Да.

— Ай да дочка, ай да Кармелита! Смелая малышка! Только все же… — выглянул в окно, закричал: — Рыч!

Через несколько секунд в комнату вошел охранник.

— Рыч, ты знаешь, где Бейбут дает свое представление?

— Конечно. На набережной… Там же, где они гадали. Там всегда много народа…

— Срочно езжай туда. Проверь — там ли Кармелита. Понял?

— Понял. Как найду ее, мне сразу вернуться?

Баро недолго поразмыслил:

— Нет, пожалуй… Останься с ней, на всякий случай.

* * *
Такси удалось поймать сразу. Но все равно на часы было страшно смотреть. Кармелита ужасно опаздывала. На репетицию уже точно времени нету. Успеть бы на представление. Кажется, Миро говорил, что их номер последний. А хватит ли у нее сил там стоять? Может, это даже хорошо, что она будет участвовать в номере после того, как сдала кровь. Сейчас почему-то совсем не страшно. Наверно, и в клетку ко льву зашла бы, не испугалась.

…А представление шло уже вовсю. И после каждого номера все посматривали на Миро: ну как, приехала ли Кармелита? Миро только отворачивался. И все понимали — нет, не приехала.

Люцита специально у него перед глазами крутилась, всем собранным актерским видом показывая: кому ты доверился, дурачок, она ж тебя уже который раз подводит! А я человек надежный, девушка верная…

И Рыч был на месте. Но Баро звонить не торопился. Решил чуток подождать, посмотреть, что да как дальше будет…

Игорь тоже был тут, но он не Кармелиту выискивал…

* * *
Максим приходил в себя медленно. Но внутреннее состояние у него было такое волшебно-сладкое, что и просыпаться не хотелось. Казалось, что где-то рядом Кармелита. Да не где-то, а везде… Посмотрит на соседнюю кровать, а она там сидит, улыбается. Посмотрит в окно — она за стеклом ему рукой машет. Но потолок глянет — а там как будто ее портрет маслом написан…

Хлопнула дверь, кто-то вошел. Максим медленно повернул голову. И, еще поворачивая ее, произнес:

— Кармелита…

— Нет, молодой человек. Это не Кармелита, а ваш врач.

— Что со мной случилось? — едва слышно спросил Максим.

— Вы потеряли много крови.

— На меня напали?

— Увы… Но вы не волнуйтесь, мы сделали вам переливание. Так что теперь все будет в порядке.

— Спасибо!

— Спасибо будете говорить не мне, а девушке, кровь которой вам перелили.

Максим оживился, хотел даже привстать, но врач не позволил. «Девушка? Значит, не показалось? Неужели это была Кармелита?»

— Доктор!

— Да?

— А как ее звали?

— Не знаю. Она не захотела назвать свое имя. И паспорта у нее с собой не было. А переливание нужно было начинать немедленно.

— Как она выглядела?

— Замечательно выглядела. Красивая. Темненькая такая. И одета… В общем, настоящая цыганка…

Максим откинулся на подушку и заулыбался во всю ширь лица.

Нет, не показалось. Это действительно была она. Вот почему ему так хорошо. В нем теперь течет ее кровь. Кажется, в Библии что-то на эту тему сказано. Как же там? Нет, голова кружится — не вспомнить.

Максим заснул.

* * *
Ну, наконец-то Кармелита приехала! Только… почему она такая бледная, круги под глазами? Наверно, плохо спала, волновалась. Нелегко в этот номер встать сразу. Ничего, все будет хорошо. Он верит в себя, как никогда. В этом номере главное — любовь и доверие. А он любит ее и верит в нее…

— Кармелита, а все уже говорили, что ты не придешь!

— Ну как же я могла не прийти. Я же обещала тебе.

И все же, почему она выглядит такой уставшей?

— Кармелита, у тебя что-то случилось? Ты какая-то… расстроенная…

— Нет, просто немного волнуюсь. Атак — все хорошо.

— Не бойся, все будет в порядке. Положись на меня. Репетировать уже некогда. Запомни несколько простых правил. Когда будешь стоять у щита, смотри прямо на меня и не двигайся. Поняла?

— Да… Сейчас я только немножко отдышусь…

— Кармелита, все-таки что-то с тобой не то… Бледная такая…

— Страшная?

— Нет, что ты! Красивая. Но… если тебе плохо, мы можем отменить наш номер…

— Не надо! Мне уже лучше.

Кармелита улыбнулась, стараясь казаться веселой.

— Как говорит мой отец, если цыган дал слово, он его сдержит. Правда?

— Правда. Слушай дальше, как вести себя у щита. Когда я начну метать ножи — не смотри на них.

— Почему?

— Можешь испугаться и дернуться в сторону.

— Да, хорошо. Буду смотреть только на тебя.

— Правильно. И лучше всего, если ты будешь смотреть на мой лоб, — Миро показал точку. — Вот сюда, где «третий глаз».

— Договорились. Хотя два первых твоих глаза мне больше нравятся.

Миро смутился. И тут же взял себя в руки:

— В глаза смотреть не надо… тогда я не смогу бросить нож…

— Хорошо, Миро. Я все сделаю как надо.

— Скажешь, когда будешь готова.

— Я уже готова!

Увидев, что Миро и Кармелита идут к щиту, Розаура затянула песню, с которой всегда начинался этот номер.

Глава 26

Следователь Андрей Александрович Бочарников едва дождался момента, когда Максиму станет лучше. После чего, напутствуемый пожеланиями врачей: «Сильно не беспокоить, не нервировать и не возбуждать…», вошел в палату.

Улыбнулся лучезарно:

— Здравствуйте. Я — следователь, Бочарников Андрей Александрович.

— А я Максим, — парень слабо улыбнулся. — Извините, руку протянуть не могу…

— Это не страшно. Это успеется. А я вас помню, вы, кажется, приходили в управление по делу цыганки Рубины Задорожной.

— Да, так… — уклончиво ответил Максим.

— Действительно, бог с ним, — дело прошедшее. А новое дело у нас посерьезней. Итак! Судя по ранению, на вас напали спереди?

— Да.

— Значит, вы должны были видеть лицо нападавшего?

— Должен был… Но не видел.

— Если человек ударил вас ножом, его лицо должно было находиться в полуметре от вас. И вы его не разглядели?

— Я хорошо разглядел только нож. Особенно тот, которым ладонь исполосовал.

— Нет-нет, спасибо. О нем можете не рассказывать. Благодаря вам этот нож остался на месте преступления. А как же преступник? Ведь он же находился в полуметре от вас?

— Дорогой Андрей Александрович. Вы, наверно, там, возле гостиницы, редко ходите. Там лампа в фонаре часто перегорает. И потому такая темень, что себя в зеркале не узнаешь… А вы хотите, чтобы я во время борьбы разглядел совершенно незнакомого мне человека…

— Незнакомого ли?

— Вы о чем?

— Да так, ни о чем… Пойду я. Врачи просили долго вас не задерживать. Выздоравливайте!

— Спасибо.

«Кого-то выгораживает, — подумал следователь. — Но зачем? Значит, речь идет о близком человеке».

«Он все понял, — подумал Максим. Да и бог с ним… В конце концов, я пострадавший, а не преступник…»

Бочарников не торопился уезжать из больницы. Где-то тут же должен находиться старик, приятель Максима, который нашел его и вызвал «скорую». Как его там? А, Пал Палыч…

Попросил главврача освободить на полчаса один из кабинетов.

— Здравствуйте. Следователь Бочарников, Андрей Александрович.

— А я Пал Палыч.

— Пал Палыч? «Следствие ведут знатоки». Пал Палыч Знаменский. Ну, вы, как знаменитый «знаток», просто обязаны помочь и моему следствию.

— Хм, — то ли хмыкнул, то ли улыбнулся старик. — Я уж постараюсь.

— Ладно. Давайте во всех деталях. С самого начала. Что вы увидели?

— Максима. Лежит он, а под ним кровь… я сразу «скорую» вызвал, в милицию позвонил.

— Все это хорошо было видно?

— Какое там хорошо. У нас там фонарь вечно перегорает. Темень — страшная. Я, признаться, сначала об Макса споткнулся, не заметил его, чуть сам не упал.

— А кого-нибудь рядом с ним заметить успели?

— Нет. Когда я подошел, один Максим лежал.

— Вы кого-нибудь подозреваете?

— Хм, тут подумать надо. Дело серьезное — подозревать кого-то. Даже не знаю… Его цыган какой-то разыскивал.

— Как он выглядел?

— Да никак… Молодой парень, симпатичный такой…

— Вот, уже что-то. А опознать этого цыгана сможете?

— Не знаю, не уверен. Мельком видел. И потом — он уехал. Я проследил за ним — так, на всякий случай. А то знаете, цыгане — народ горячий… Чуть что — сразу за ножичек хватаются.

— Да… Цыган без ножа — вроде как и не цыган… Скажите, Пал Палыч, а Максим вообще человек откровенный или скрытный?

— Что вы! Откровенный! Душа-парень!

— А вот мне так не показалось. Я же только что от него, и у меня сложилось впечатление, что он что-то скрывает. Мне кажется, несмотря на темень, он знает, кто на него напал, но по каким-то причинам покрывает этого человека.

— Да нет, ну… Я даже не знаю, что сказать на это.

— А вы найдите, что сказать. Причем не мне, а Максиму. Будет он молчать, дело так и закроем. Но с его стороны это глупо. Если есть человек, который хотел убить Максима, — он постарается довести дело до конца! И в следующий раз ему, может быть, повезет больше.

* * *
Молодые любят болеть. У них вся жизнь впереди. А старикам лежать невмоготу. Рубина — еще совсем слабая — поднялась с кровати и пошла бродить по дому Зарецкого. Ого-го-го. Конечно, Зарецкому вдвоем с Кармелитой не справиться с таким хозяйством. Тут и с Грушей еле управишься.

В гостиной, кстати, наткнулась на Грушу, протирающую пыль.

— Рубина? Зачем ты поднялась?

— Ничего. Мне уже лучше. Еще успею в могиле належаться.

— Тьфу на тебя! Как ты можешь так говорить!

— Про себя можно. Ты лучше расскажи, как вы здесь жили все эти годы?

— Невесело. Баро так и не отошел после смерти Рады.

— Да, он сильно любил мою дочь… Не нашел, значит, другую женщину? Такой видный мужчина, а заживо себя похоронил. Неужели никого не было?

— Многие пытались. Столько красавиц за ним вилось. Мог бы он счастья поискать, да не захотел. После смерти Рады все его счастье в дочери.

— Трудно было ему найти себе новую жену. Наверняка Рамир каждую женщину сравнивал с Радой… А ведь восемнадцать лет прошло…

И обе женщины грустно замолчали.

* * *
С набережной Игорь буквально летел в свою конторку с хорошей новостью.

— Как там? — бросилась к нему Тамара.

— Все под контролем. Цыгане начали выступление на набережной. И я там был.

— Ну и?..

— Рубины там нет, хотя остальные в сборе. Значит, угощение сработало! Иначе бы она сейчас на набережной вместе со всеми сидела.

— Логично. Ты не представляешь, как мне стало легче.

— Я рад, что улучшил твое настроение. И теперь мечтаю поднять его еще больше…

Игорь попытался обнять Тамару. Сумасшедший! Онаначала вяло сопротивляться:

— Что ты? Прямо здесь?..

— А почему нет?

— Совсем спятил? Люди кругом.

— Какие люди? Опасность меня возбуждает!

— Ты хоть дверь-то закрой.

— А мне с открытой интересней…

— Закрой, закрой…

Игорь быстро, чтоб не потерять возбуждение, пошел к двери, провернул два раза ключ.

— Ну? Все? Никаких проблем?

— Никаких.

— Тогда — за дело! — вскричал Игорь голосом Боярского и набросился на свою Констанцию 24-летней выдержки.

* * *
Нелегкая работенка выпала в Москве Астахову. Главное — не показать свою слабость, сомнения тем людям, с которыми он общается.

«Как?» — «Все хорошо». — «Все под контролем?» — «Есть проблемки, но это решаемо…» — «Отлично, Андреич! Поехали куда-нибудь оттянемся…»

И так день за днем. На таком деловом общении с нужными людьми совсем здоровье можно потерять. Как же после всего этого хотелось домой, к семье: жена родная, сын, какой ни на есть, но все же — сын.

И вот таксист доставил его к самому дому. И, совсем по-европейски, донес чемодан до двери. Но дверь никто не открыл. На работе, наверно. Странно, неужели на обед не зашли? Астахов достал ключ, открыл дверь, зашел.

Антон бежал домой. Приходить в перерыв на домашний обед — старая традиция семейства Астаховых. И, надо сказать, приятная традиция.

Но уже издалека Антон напрягся — калитка открыта. И дверь в дом — тоже!

Цыгане уже здесь! Он знал, он был уверен, что на Максиме они не остановятся.

Паника полностью охватила Антона. Он сначала попятился, а потом развернулся и побежал во всю прыть. Куда? Да куда угодно, только подальше от дома!

Николай Андреич зашел в гостиную. Господи, как же приятно пахнет домом. Ни в какой гостинице со всеми их «звездочками» и гарсонами нет такого уюта.

На всякий случай крикнул:

— Тамара! Антон!

Нет, точно никого дома нет. А-а, вот на столе записка. Что там?

«Антон, я в автосервисе. Скоро буду. Не скучай!»

Хм-м, интересно, что ей делать в обед в автосервисе?

Очень интересно…

Астахов решительно направился к выходу.

* * *
Антон бежал, бежал, бежал. Когда-то в детстве так было. Их семья тогда еще жила в хрущевке. Он шкодил по-детски: бросал с балкона яйца на прохожих. Причем надо было бросить яйцо так, чтобы оно упало не на человека, а совсем рядом с ним. Задача нелегкая, требующая крепких нервов, точных быстрых расчетов, да и просто интуиции — на случай, если кто-то ускорит или замедлит шаг. И вот с одним яйцом он сильно прокололся — угодил прямо в макушку прохожему. Правда, он сам этого яичного взрыва не дождался, за миг до него убежав с балкона. Тогда Антона охватила такая же паника. Правда, дверь в тот раз была закрыта. И он бегал по квартире, прячась по всем углам, а потом с ужасом выскакивая и перепрятываясь.

И сейчас он испытывал такой же сильный приступ страха, как в детстве. Антон остановился. Что ж он бегает по всему городу — только светится перед всеми. Они же его мгновенно вычислят и доложат кому надо. Как это у них называется — «цыганская почта».

Света! Эта чудесная девушка… Где ее визитка?..

Света как раз работала над портретом Кармелиты. Серия нервных звонков в дверь отвлекла ее. Это был Антон. Едва шагнув на порог, он буквально впихнул Свету внутрь ее дома, захлопнул дверь и начал горячечно рассказывать о своей беде.

* * *
Поговорив со следователем, Палыч хотел сразу же пойти к Максиму. Но врачи не пустили. То у них процедуры какие-то, то «больному нужен покой». То — вообще безобразие — вопросы глупые: «А вы ему кто? Мы только ближайших родственников пускаем!».

Пока суть да дело, сбегал в гостиницу, управился там по хозяйству, да и вернулся в больницу. И тут наконец удалось прорваться к Максиму. Естественно, с апельсинами и связкой бананов, как испокон веков велось на Руси, когда идешь к больному.

— Привет. Слушай, я был у следователя, — вполголоса сказал Палыч, тихонько прикрывая дверь.

— Ну, и что он тебе сказал?

— Ничего особенного. Да и я ему ничего толкового не поведал. Я ж поздно прибежал. Но ты-то ему все рассказал? Ты ж, наверно, видел, кто на тебя с ножичком шел.

— Палыч, хоть ты-то от меня отстань. Во-первых, я никому ничего не должен. А во-вторых, я никого не видел.

— Хорошо. Не хочешь говорить — не говори. У, тебя свои причины, наверное, какие-то есть? Но ты пойми, ведь этот, с ножичком, может захотеть работу свою до конца довести. — Максим, как будто не слушая, начал внимательно всматриваться в потолок, но Палыч решил его все же дожать: — А ежели, не дай бог, с тобой что случится, с кем я пивко с рыбкой в своей кочегарке пить буду?

После такого аргумента Максим все же не сдержался и решил раскрыться перед своим старшим другом.

— Ладно! Чего от тебя скрывать-то! Тебе все расскажу. Только ты мне пообещай, что ничего следователю не скажешь.

Палыч возмущенно развел руками:

— Максим, разве ж я что-то когда-то кому-то…

— Понимаешь, если это станет известно, то у нас с Кармелитой все будет кончено.

— Нет, не понимаю.

— Сейчас поймешь… Я уверен, что напасть на меня приказал ее отец, Баро Зарецкий.

Палыч присвистнул и задумался: начал прикидывать, может ли быть правдой то, что сказал Максим.

* * *
Цыганская песнь набирала мощь. Номер разворачивался, как цветок к полудню. Страстный танец Кармелиты и Миро закончился их ссорой. И вот девушка, бледная, прекрасная и непокорная, встала к щиту.

Люцита с ненавистью смотрела на это. Потом развернулась и убежала в посадки. Там достала из-под юбок маленькую тряпичную куклу. Волосинок на ней было лишь несколько. Но зато это были волосы Кармелиты, найденные Люцитой в доме Баро.

Девушка положила куклу на траву. И нащупала в складках блузки большую булавку, приколотую «от сглаза»…

Все, кто был на набережной, затихли.

Миро открыл специальный ящичек с ножами. Про себя отметил, что одного ножа не хватает (и куда его дел, не вспомнишь, — надо бы найти).

А потом отточенным театральным жестом («смотрите, уважаемая публика!») показал всем, как остры ножи. Одним быстрым, легким, изящным движением на лету разрезал ленту на две части. Потом вторую, третью.

Публика поверила.

Люцита нервничала, булавка не хотела отстегиваться от блузки. Вот черт! С силой рванула ее, отодрав кусочек ткани. Занесла руку с булавкой над беззащитной куклой. Куда же ударить? А-а-а… Куда получится!

И с размаху воткнула булавку в голову!

Миро замахнулся. Кармелита смотрела на него и не на него. Не в глаза, а в лоб, как он учил. Лицо ее было совершенно спокойным и даже безмятежным, как будто она спала с открытыми глазами. Первый бросок Миро всегда делал в одну и ту же точку, чуть правей левого уха. Зритель должен сразу же испугаться и начать волноваться за эту отважную девушку.

Миро был абсолютно уверен в себе. Она в него верит. Он не может промазать!

Миро бросил, и спустя мгновение Кармелита упала.

Розауре с детьми даже не пришлось театрально верещать, как она это всегда делала на представлении. За нее это сделала вся набережная.

Глава 27

У автосервиса машины Тамары не было. Зря он, наверно, перенервничал. Однако же Астахов любил доводить все до логического финала. Раз уж приехал, нужно пройтись по здешним кабинетам. Так, на всякий случай. Николай Андреевич направился к кабинету Игоря.

Тамара знала, Тамара чувствовала, что когда-нибудь это должно случиться. Ну не может год за годом, и даже десятилетие за десятилетием, безнаказанно длиться обман. По теории вероятности, когда-нибудь они с Игорем обязательно должны напороться на прозревшего Астахова. Но почему эта пошлая анекдотическая ситуация созрела именно сегодня? В самый жаркий момент их любви ей вдруг послышался звук до боли знакомого мотора. И она вскинулась, оттолкнув от себя Игоря:

— Подожди! Да подожди ты! Кто-то подъехал!..

Бросилась к окну. Да, так и есть. Астахов! Черт, ну кто же знал, что он уже из Москвы прилетел?! Он же раньше всегда предупреждал.

— Муж!

Игорь отреагировал быстро. Удивительно быстро. Подозрительно быстро. Небось не в первый раз в такой переплет попадает.

— Вот елки! Так! Сейчас он пойдет к главному входу, а я выпущу тебя через черный ход. Вот он, незаметный, за вешалкой. Здесь же раньше, давно когда-то, магазин был… Так, давай, быстренько собирайся!

Тамара начала одеваться. А в мозгу крутилась совершенно неподходящая для данного момента мысль: «Что-то уж больно он хладнокровен, этот Игорь. Наверно, когда я уезжаю, часто баб отсюда тайком выпроваживает!»

— Моя блузка! — крикнула Тамара.

Где же блузка? Где? Где? Все, некогда искать, уже слышны шаги командора. Хорошо хоть она сегодня поверх блузки платок накинула. И теперь, завернувшись в этот самый платок, Тамара нырнула в черный ход. И короткими перебежками добралась до машины. О! Какое счастье, что, когда она приехала, все места на стоянке были заняты. Пришлось оставить машинку неподалеку, за кустами бузины. Тогда Тамара даже понервничала, а сейчас была просто счастлива, что так получилось…

* * *
В последние секунды перед приходом Астахова Игорь успел подскочить к двери и аккуратно, не щелкнув, провернул ключ, чтоб дверь была открыта.

Как и следовало ожидать, Астахов вошел в контору без стука (ну никакой культуры у людей!).

— Здравствуйте, Николай Андреевич. С приездом! — довольно-таки твердым и спокойным голосом сказал Игорь.

— Где моя жена?! — с ходу бросил шеф.

— В данный момент? Не знаю… Ее здесь нет.

— Я предупреждаю: не ври мне. Я даже чувствую запах ее духов.

— Николай Андреевич, но вы же видите… в кабинете, кроме нас с вами, никого нет.

И тут произошло самое удивительное, что только могло произойти. Астахов с ходу, с первого взгляда, нашел то, что они с Тамарой так и не смогли найти. Блузка! Она, оказывается, соскользнула со спинки стула на пол. Николай Андреевич не поленился, наклонился, поднял блузку и ткнул ею чуть ли не в нос Игорю (наверно, чтоб он лучше ощутил запах духов):

— А это что? Это ведь ее блузка!

* * *
Как же Кармелита всех напугала! Никто ведь и подумать не мог, что она просто упала в обморок. Все подумали, что Миро оплошал и попал в нее.

А что творилось с Зарецким, когда ему сказали по мобильному: «Кармелита на представлении упала…». Он ведь тоже, грешным делом, на промах Миро все списал — уже и не думал увидеть свою дочку живой-здоровой. Хорошо хоть Рычу приказал стеречь ее на набережной. Прямо как чувствовал…

Рыч аккуратно внес легонькую Кармелиту в ее спальню, оставил на попечение Рубины и ушел. Бабушка, конечно, могла бы и еще поболеть. Но когда с внучкой такие дела творятся, то о своих болячках уже забываешь.

Рубина усадила Кармелиту на кровать, начала ее раздевать.

— Ляг, отдохни. И все пройдет…

— Спасибо, бабушка…

— Так. Давай, давай, давай, давай, давай. Ну-ка, ну-ка, ну-ка, ну-ка. Снимай все.

И вдруг бабушка почувствовала какую-то шершавость на гладкой руке девушки.

— А это что такое?

— Да ничего. Ничего, бабушка.

— Бинт? У тебя что, кровь брали? Или анализы сдавала? Вот теперь я понимаю, почему ты такая слабенькая. И отчего сознание потеряла. Ой! Быстро ложись. Отец идет. Быстро.

На весь дом грохотал Баро (в этом доме только он один имел право так громко ходить).

Рубина быстренько укрыла Кармелиту одеялом. И выбежала за дверь успокаивать зятя. Зарецкого в комнату она не впустила.

— Что случилось?! Ранена?! — с тревогой спросил Баро.

— Тс-с-с. Тихо. Нет, обморок у нее.

— Пусти меня. Дай я сам посмотрю…

— Да ты что?! В своем уме?! Девушка взрослая, я раздела ее. А ты, мужик, смотреть собрался!

— Это ты из ума выжила. Может, врача нужно, а ты тут стоишь…

— Врача, говоришь, нужно? — горько сказала Рубина. — А когда-то ты, Баро, совсем иначе говорил.

Зря она это сказала. Самую больную тему задела. Лицо его исказилось. Рука сжалась в кулак. Показалось, сейчас ударит один раз — и убьет. Но нет, не ударил. Развернулся. И уже уходя, сказал:

— Смотри, Рубина. Головой за ее жизнь отвечаешь. И чтоб не получилось, как с Радой.

Больно стало старой цыганке. Она бы заплакала. Да не получится. Все слезы уже выплакала. Давно. Одна соль осталась.

Пошла за Грушей. С той «болезнью», какая сейчас у Кармелиты, лекарство нужно очень простое. И приятное.

* * *
Астахов продолжал наступление:

— Ты что, не слышишь? Я тебя спрашиваю, что здесь делает блузка моей жены?

— Николай Андреевич. Я прошу вас, прекратите орать. Мне трудно разговаривать в таком тоне. Тамара Александровна приезжала сюда по работе.

— Постой. Ты же сказал, что не видел ее!

— Нет. Я не говорил, что не видел ее, я сказал, что не знаю, где она. Она уехала. Откуда я знаю, куда.

— И что она здесь делала?

— Ну, мы решали кое-какие вопросы…

— Так увлеченно решали, что она оставила здесь свою блузку — которую, очевидно, сняла, потому что ей жарко стало?

— Николай Андреевич, ну что вы такое говорите… Разные вопросы — и по работе, и личные…

— Вот-вот, про личные — подробнее…

Раздался телефонный звонок.

Игорь пожал плечами, мол, извините, работа есть работа:

— Одну секунду!

Трубку схватил с облегчением. Хоть секундная передышка:

— Да!

Это была Тамара. Так, нужно трубку поплотнее прижать к уху, чтоб Астахов не услышал.

— Алло, Игорь. Это я.

Астахов плюхнулся в кресло, открыл ящик, начал листать какие-то бумаги.

— Да, Юрий Михайлович.

— Понятно. Значит, Астахов еще там? Слушай внимательно. Если он найдет блузку или уже ее нашел, скажи, что я оставила ее для твоей невесты, чтобы проверить ее размер. У нас размеры якобы похожи. Но надо убедиться, может, совсем одинаковы. Если так, то я могу покупать вещи и на ее долю. Ясно?

— Да, Юрий Михайлович, я запомнил все, что вы сказали. Именно так и сделаем. Ваша машина будет готова к одиннадцатому числу, как мы договаривались. И именно с таким тюнингом.

— Ну, давай. Выкручивайся… И спасибо за хороший тюнинг, — Тамара отключила телефон.

А Игорь с трудом удержался, чтоб не расхохотаться от ее последней фразы. Вот за это он ее и любил. Хотя не только за это…

Игорь положил трубку.

— Клиент, извините.

Со злости Астахов перешел на жаргон:

— Нема базара. Я одиннадцатого числа подъеду пообщаться с Юрием Михайловичем. А пока насчет блузки хотелось бы узнать.

— Да-да, конечно, Николай Андреевич… Я же как раз и начал говорить о личном, когда нас клиент прервал. Дело в том, что я собираюсь жениться…

— На моей жене?

— Нет. На другой, столь же достойной женщине. Дело в том, что моя невеста и ваша жена носят один размер. Тамара Александровна купила вот эту блузку. А потом расстроилась, говорит, ей по цвету не совсем подходит. Но уже пару раз надела… А вещь хорошая, дорогая. И моя решила взять за полцены. Женщины. Вы же знаете, у них свои дела.

Астахов чуть успокоился. Очень похоже на правду. Тамарины покупки его порой сводили с ума. Всякая вещь была замечательной лишь до того момента, как она оказывалась в шкафу. После этого находилось множество изъянов — хоть выбрасывай! Как же Тамара должна быть рада, что нашла дуреху, готовую скупать ее секонд-хэнд!

— А почему сразу не сказал?

— Так вы же мне не дали. Влетели… Я и слова сказать не успел.

— А что ж про невесту раньше молчал?

— Так я и не молчал. Просто вас это не очень интересует. А Тамара Александровна ее прекрасно знает.

— Ладно. Извини, что так налетел. Поздравляю! Свадьба — дело хорошее, — Астахов пожал Игорю руку и пошел к дверям.

Но блузку, стервец, забрал с собой.

* * *
В принципе Света должна была бы совсем разувериться в Антоне, с презрением смотреть на него, дрожащего сейчас побитой собачонкой. Но женское сердце всегда непредсказуемо.

И вместо этого она почувствовала, как сердце сжимается от какой-то почти материнской жалости к Антону:

— Значит, ты говоришь, что это были цыгане, которые напали на Максима. И теперь они собираются убить тебя?

— Конечно. Я в этом не сомневаюсь. Они же теперь уверены, что Максим — все… убит. Значит, следующий — я… Ну, прикинь на себя. Приходишь домой, а там все открыто настежь и никого нет. Я уверен, что это приходили цыгане. Или, скорее всего, они и сейчас там.

— Подожди, подожди… Сейчас главное — успокоиться и хорошенько подумать. Подожди… А когда ты уходил из дома, там кто-нибудь оставался?

— Да. Мама оставалась…

— Ну вот, все ясно. Это все твоя мама. Сто процентов! Вышла куда-нибудь за чем-нибудь на секундочку, оставила дом открытым. У меня так тоже бывает!

— Света, не знаю, как ты, а мама… Да она тысячу раз все перепроверит, прежде чем куда-то уходить.

Света решительно подошла к телефонному аппарату, сняла трубку и протянула ее Антону:

— Позвони.

— В милицию? Что я им скажу?

— Зачем в милицию?! Домой…

— Ага, эти бандиты поднимут трубку и скажут: «Здравствуй, Антон! Ты где? Мы тут уже заждались…»

— А если это все из-за твоей мамы, она уже вернулась. И возьмет трубку. Давай!

Антон взял трубку. А может, и правда все закончится, как в детском сне. Сейчас проснешься — и все будет хорошо.

Открывая дверь, Тамара уже слышала, что зазвонил телефон. Нужно успеть, обязательно нужно успеть. Чтобы потом при встрече с Астаховым обязательно бросить невзначай: «Кстати, и такой-то или такая-то звонил или звонила».

И уже подбегая к аппарату, почувствовала: все, этот звонок будет последним. Звонящий устал ждать и сейчас положит трубку.

— Алло!

— Алло, мама? Ты дома? Я приходил, а дверь открыта…

— Да, сыночек! Это не я виновата. Это папка нас порадовал. Совсем там, в Москве, отвык от дома, замки закрывать разучился. Да ничего не случилось, все в порядке, что ты волнуешься? А ты где? У друзей? Ну хорошо, общайся. Пока!

Положила трубку. Села, успокоилась. Проанализировала, как в детективе, разговор. Подумала, что, вообще-то, строго говоря, она к настоящему моменту еще не могла знать, что Николай приехал. Ну да ничего. Это не страшно. Вряд ли Антон с Колей будут это обсуждать. Посмотрела на часы. Астахов приедет совсем скоро. Надо настроиться на разговор с мужем. Чтоб не стать бывшей.

Да, и не забыть бы какую-нибудь блузку надеть…

Антон положил телефонную трубку на рычаг.

— Ну вот, видишь, это была мама… Дверь закрыть забыла?

— Ты знаешь, это очень странно. На нее никак не похоже…

— Ладно, и на старуху бывает проруха…

— Моя мама не старуха.

Света улыбнулась:

— Это я так, переносно. Мама у тебя, конечно, не старуха. Дай бог каждой быть такой «нестарухой»!

И только сейчас, когда напряжение спало, Антон посмотрел на незаконченную картину, стоявшую на Светкином мольберте.

Что за чудо? Кто это? Что-то такое знакомое.

— Это — Кармелита.

Антон ударил себя по лбу:

— Да, конечно. Здорово! Красотища!

Как художнику, такие слова были приятны Свете. Но как женщине, немного обидны. Уж лучше бы он сказал, как говорят все дилетанты: «Похоже!».

— Нравится тебе, да?

— Картина? Здорово, лучше, чем в жизни, получилось, правда, — Антон наконец-то почувствовал Светино настроение и поспешил исправиться. — А вообще в жизни мне больше блондинки нравятся… — и заодно уж попробовал ее приобнять.

«Не на ту напал», — подумала Света.

— Давай только без рук, ладно?

— Хорошо.

— Ты знаешь, я сейчас к Максиму в больницу собираюсь. Пойдешь со мной?

— Конечно. Время разбрасывать камни. И время… извиняться за них.

* * *
Сложно описать настроение, царившее в таборе. С одной стороны, всем (кроме Люциты, конечно) очень понравилось выступление Кармелиты до ее падения. Было в этом что-то сильное, настоящее. Но само падение сильно все испортило. Неприятно стало, страшно. И на будущее решили: жалко, конечно, девушку, но раз не может она стоять спокойно под летящими ножами, то лучше ей этим делом и не заниматься…

Да и за здоровье ее, в конце концов, было тревожно. Бейбут и Миро решили съездить в слободу, узнать, что там да как.

А у себя, в Зубчановке, Зарецкий совсем с катушек съехал — не давал покоя Рубине. Все мучил ее одним вопросом:

— Скажи честно, Рубина, ты от меня что-то скрываешь?

— О чем ты, я тебе всегда только правду говорю, а ты мне не веришь.

— Да, не верю. Потому что ты с моей дочерью постоянно о чем-то секретничаешь.

— Не узнаю я тебя, Баро… — улыбнулась Рубина устало. — Может, ты свою дочь ко мне ревнуешь? Нет? Так что зря беспокоишься? Никто не может занять место отца в сердце его дочери.

Трудно не согласиться, но последнее слово все равно должно остаться за бароном:

— Смотри, Рубина, если узнаю, что моя дочь общается не только с подругой, — спрошу и с нее, и с тебя.

А тут и гости из табора приехали. Первым делом, раньше, чем «здравствуйте», спросили:

— Как себя чувствует наша артистка?

— Кармелите уже лучше, — по-отцовски важно ответил Баро, будто сам, своими руками, ее лечил. — Она спит.

— Слава Богу! — воскликнул Бейбут. — Нам очень жаль, что так вышло.

— Да не оправдывайся, — сказал Баро. — Вашей вины в этом нет. Просто девочка переволновалась, понимаешь, переволновалась.

— Рубина, может быть, она уже проснулась? — нетерпеливо спросил Миро.

— Наберись терпения, подожди до завтра, — притормозила его Рубина.

И Бейбут тоже подхватил:

— Да-да, конечно. Пусть отдохнет. Наберись терпения.

— Хорошо… — вздохнул Миро.

Тогда и Бейбут сказал то, что должен был сказать, да все стеснялся, боясь обвинений в бездушии:

— Я вот что хотел спросить, Баро. Только пойми меня правильно. Но я должен знать, сможет Кармелита участвовать в представлении, или ее лучше заменить?

Баро гордо расправил плечи и брови:

— Моя дочь ни от чего не отказывалась. Я поговорю с ней.

* * *
Следователь Бочарников напоследок все же заглянул к Максиму. Хотя внутренне уже понимал, что дело это совершенно безнадежное. Точнее, даже и дела никакого нет. Кто ножичком баловался — неизвестно, никаких следов и намеков. И сам пострадавший вообще ничего говорить не хочет. Нуда и бог с ним. Главное, что жив остался. А остальное — его личное дело. Хочется ему покрывать покушавшегося, пусть покрывает. Еще неизвестно, почему он это делает. А может, за этим какая-то его личная вина стоит, такая, что лучше молчать о ней.

Поговорив с Максимом (для порядка), Бочарников с легким и чистым сердцем пошел к себе в отдел.

Не хочет парень открывать дело — ну и не надо. Баба с возу — кобыле легче. А ножик, который на месте преступления остался, пусть в вещдоках, заархивированный, пылится.

А Максим почувствовал удивительную легкость. Во-первых, с милицией развязался. Во-вторых, с ранением творилось что-то удивительное. В последний раз Палыч принес ему какой-то удивительный бальзам собственного изготовления. Запашок у него, правда, был еще тот — настоящее домашнее лекарство. Но Максим с Палычем все же уговорили сестричек при перевязке мазать рану этим бальзамом.

И она стала заживать прямо на глазах.

Глава 28

Услышав, что пришел Астахов, Тамара подошла к туалетному столику. Начала прихорашиваться перед зеркалом. Астахов вошел в комнату. Женушка бросилась навстречу мужу с самой лучезарной улыбкой:

— Милый! Наконец-то.

Тамара обняла и расцеловала мужа:

— Ну, как съездил? Что-то случилось?

Астахов стоял холоден как лед.

— Случилось, — и показал блузку. — Это что?

— Блузка. Ты что, сам не видишь?

— Как эта блузка оказалась в конторе автосервиса?

Тамара громко фыркнула:

— Оставила. А в чем дело? Я не понимаю. Что ты так разошелся из-за какой-то блузки? Коля, ты что, ревнуешь меня? Это даже приятно…

— Тамара, я не шут гороховый. И не позволю, чтобы надо мной смеялись.

— Боже мой! Ну что тут такого? Ну, оставила я эту треклятую блузку! Кстати, она очень недорого стоила… Ты что, думаешь, что я тебе изменяю с этим?

— Только не надо мне рассказывать, что у него есть невеста. Это я уже слышал.

— Естественно, слышал. Ведь у него действительно есть невеста…

— И как ее зовут?

Тамара уже даже открыла рот, чтобы что-то сказать, да так и не сказала. А про себя подумала: «Ай-яй-яй, как нехорошо не знать, как зовут невесту Игоря!»

— А… О… Слушай, забыла. Не помню… Он ее называл… Как-то так странно… Имя вроде бы и понятное, но немного необычное. Слушай, если нужно, я могу у него спросить…

— Неужели ты не понимаешь, что я не верю ни одному твоему слову!

«Все! — поняла Тамара. — Вот теперь точно пора плакать. И даже не заплакать, а зареветь!»

И заревела, причем весьма натурально.

— Почему? Почему? Я ничего не хотела сделать плохого. Блузки-заколки. Обычные бабские дела… Что за мелочные подозрения?

И, как всегда, она попала в точку. Именно в эту секунду Астахов оказался не готов к ее плачу. И к тому же, внутренне ему самому уже очень хотелось покончить с этой пренеприятной историей, поверив в более-менее убедительную версию:

— Так, так, так, давай без слез…

— Хорошо, и ты… сам вот подумай… — сказала Тамара, всхлипывая. — Если без блузки… что ж я, по-твоему, домой без одежды приехала? Как ты это представляешь? Через весь город — и без одежды?

— Честно говоря… Я об этом не подумал… — улыбнулся Астахов.

— Когда ты уезжал, — сказала Тамара, понемногу успокаиваясь, — ты обещал, что мы все начнем с начала… И вот такое у нас начало. А почему ты у Игоря не спросил, что делала моя блузка в его конторе? А то все на меня. Почему?

— Я спрашивал… — потупился Астахов.

— И что?

— Он сказал… то же самое… А что это за девушка у него?

— Хорошая, серьезная. Хозяйственная…

— Да? Слушай. Есть мысль. А давай возьмем горничной к нам в дом. Ты знаешь, как я не люблю брать чужих, со стороны. Еще нарвешься на какую-нибудь воровку. А тут… все же невеста Игоря. Давай, — мы же давно собирались.

— Тебе что, не нравится, как я веду хозяйство?

— Нравится. Но ты же всегда жаловалась, как тебе тяжело заниматься домашней работой. Несмотря на всю импортную технику.

— Да, но…

— Все решено. Скажи Игорю, что может присылать ее хоть завтра.

— Заодно и я на нее посмотрю.

Астахов вышел из комнаты, довольный своим редким умением принимать смелые и точные решения.

* * *
Кармелита наконец-то проснулась. Рубина нежно погладила ее по волосам. Внучка улыбнулась.

— Бабушка, бедненькая, ты что, все время надо мной сидела?

— Нет, внученька, я не только сидела. Я еще и прикорнуть успела. И за лекарством сходила. То есть не сама, а Грушу попросила принести.

Кармелита привстала в постели:

— Ну, давай твое лекарство.

— Вот! — Рубина достала из потайного места бутылку вина, ловко открыла, налила в стакан, полюбовалась его цветом на свет. — Груша бегала, тайком покупала, чтобы Баро не узнал, чем и от чего мы тебя лечим. Кармелита, доча, выпей.

— Что это?

— Кагор. Самый лучший!

— Не хочу вино, — по-детски закапризничала Кармелита. — Я сейчас опять засну.

— Ты сколько крови сдала? — с притворной строгостью спросила Рубина.

Кармелита тут же молча принялась за лекарство.

— То-то, доча. Пей, пей, пей, пей, пей. Это восстановит твои силы. А потом все мне расскажешь.

Кармелита допила и недовольно поморщилась, то ли от вина, то ли от «все мне расскажешь».

И тут послышались шаги Баро. Рубина быстренько спрятала бутылку и стакан.

Зарецкий тихонько (как ему казалось) подошел к двери, аккуратно приотворил ее и спросил шепотом:

— Проснулась?

— Да! — громко ответила Кармелита.

— Как себя чувствуешь?

— Все в порядке.

Баро подошел к кровати, поцеловал Кармелиту:

— Ну, и слава Богу. А еще, дочка, даже неудобно говорить, но Бейбут спрашивал, — ты в номере с Миро еще сможешь участвовать?

— Конечно. Скажи, что я буду выступать.

— Сильная ты, дочка. Вся в меня. Ну, выздоравливай, — и, поцеловав дочь в висок, Баро вышел из спальни.

Кармелита опять прикорнула. Ненадолго — минут на сорок. А как проснулась, лекарь Рубина опять налила вина.

— Ну бабушка, ну пожалуйста, не надо. Опять вино!

— Пей, тебе сейчас это необходимо. Это полезно.

Опять послышались шаги. Почти как у Баро, но только чуть потише, поспокойней.

Да что же такое! Просто проходной двор, а не лекарня.

Одновременно со стуком приоткрылась дверь, показалась голова Миро:

— Можно?

— А, Миро, заходи, — обрадовалась Кармелита. — Извини меня, пожалуйста. Я тебе номер сорвала…

— Это что! Это пустяки. Я тут чуть сердце себе не сорвал. На какое-то мгновение мне показалось, что я задел тебя ножом. Это длилось долю секунды, но я за это время чуть с ума не сошел. Нуда ладно. Пустяки это… Главное, что ты жива-здорова. Ведь тебе уже лучше?

— Конечно. Бабушка меня, знаешь, как лечит! Не знаю, что бы я без нее делала.

— Еще бы, наша Рубина — ого-го…

— Миро, ей вредно сейчас долго разговаривать. Ты бы лучше в табор ехал, ей отдохнуть нужно.

— Хорошо. Выздоравливай, Кармелита. Мы все за тебя переживаем.

Засыпая, Кармелита подумала, что по самочувствию она сейчас догнала Максима. Кстати, интересно, как он там, в больнице? Вроде Светка собиралась к нему зайти.

А Света у Максима уже побывала, все выпытала, полагающиеся апельсины-бананы оставила.

На боевом посту у одра больного ее сменил Палыч. Теперь, когда все опасения остались уже позади, старик был более строг со своим неразумным юным другом:

— Эх, Максимка, Максимка. Не послушал ты меня. Все вы, молодые, такие, всё знаете… Скажи спасибо, что еще так все закончилось.

— Спасибо, Палыч. Только такое ощущение, что ты не любил никогда.

— Любил. Потому и не хочу, чтобы ты совершал такие же ошибки, как я. Головой надо думать, а не по зову сердца бежать.

— Можно подумать, ты когда был влюблен, думал головой? Расскажи про свои ошибки, а то все намеками.

— Чего уж там. Такой же дурной был. Жил каждым днем… от встречи до встречи…

— Она красивая была, цыганка твоя?

— Не то слово — красивая. Прекрасная. Огонь. Но у них своя жизнь… свои законы…

— И мне Кармелита тоже все время говорит про традиции.

— Ничего у тебя с ней не получится. Ты выкинь ее из головы.

— Легко сказать. Ты же свою цыганку до сих пор помнишь?

— Прошлое не забыть. Но мы и не вместе…

— А мы будем вместе.

— Какой же ты настырный!

— Какой есть. Скажи, а вы почему расстались?

— С родней ее не сошелся. Особенно с братом.

— И у меня такая же история. Отец ее не хочет, чтобы мы были вместе.

— Ясное дело. Ты же для него чужак… Чужаком и останешься. Гаджо!

— Гаджо… — привычно подтвердил Максим.

* * *
Жизнь в астаховском офисе оживилась неимоверно. Как же! Барин приехал — сейчас во всем разберется.

Перед всеми важными разговорами Тамара успела затащить Форса в свой кабинет.

— Леонид Вячеславович, присаживайтесь. А у меня к вам дело.

— Надеюсь, ха-ха, не уголовное, — выдал традиционную юридическую шутку Форс, и уже совершенно серьезным тоном продолжил: — Так чем могу служить?

— Предложение, может быть, не совсем обычное… Леонид Вячеславович, вы в городе знаете все и обо всех. Скажите, а нет ли у вас на примете девушки, которая сгодилась бы нам в горничные?

— Тамара Александровна, нужно небольшое уточнение, — напрягся Форс. — Вам необходима просто горничная или она должна соответствовать каким-то особенным требованиям?

— А вы очень проницательны, Форс. Конечно, мне нужна девушка работящая, но главное — послушная и понимающая, способная поддержать одну, скажем так, легенду.

— Кажется, я понял. Вы знаете, у меня есть на примете одна девушка. Она в Управск недавно переехала. Ее тут почти не знают. Очень симпатичная.

— А вот как раз насчет симпатичной — это совершенно необязательно…

— Как скажете. Будем смотреть.

История с девушкой показалась Форсу перспективной. Может закрутиться неплохая интрижка. Нужно будет поработать в этом направлении.

А сейчас — в бой. Впереди — отчетный разговор с Астаховым. Рассказывая о том, что было в отсутствие Николая Андреича, Форс чувствовал себя, как адвокат на суде присяжных. Что-то раздувал, приукрашивал. Например, менеджерскую неопытность Максима, коварство и агрессивность Зарецкого. А что-то, напротив, сглаживал. Скажем, историю с бульдозерным наездом на кладбище. Итог оказался неожиданным. Астахов взорвался:

— Это кощунство — бульдозером по могилам!

— Прошу прощения, Николай Андреевич, но вы же сами хотели застроить кладбище?

— Но я же ведь не знал, что эта земля — кладбище. И к тому же — не заброшенное.

— Николай Андреевич, это лирика. В бизнесе все средства хороши. К тому же, что уж особенного случилось? В экономике нет прошлого. Есть только настоящее и будущее. Сейчас нужно забыть о моральной стороне дела и планировать дальнейшие действия…

— Я боюсь, Леонид, что у нас с тобой разные взгляды на ведение бизнеса.

— Должен ли я понимать это так, что вы больше не нуждаетесь в моих услугах?

— Там будет видно. А пока попрошу тебя в мои отношения с Зарецким не вмешиваться.

— Как знаете, Николай Андреевич. Хороший юрист в наше время работу не ищет. Она его сама находит. К тому же, у меня есть доля в вашем бизнесе. Так что я не прощаюсь.

* * *
А Тамара, довольная тем, как продуктивно поговорила с Форсом, с ходу принялась обрабатывать сына:

— Антоша, пока папа с Форсом разговаривает, зайди ко мне, — плотно притворила дверь и продолжила: — Сынок, а почему ты так нервничаешь?

— Как это «почему»? Ты можешь себе представить, что будет, если Форс расскажет отцу, что это была моя идея — громить кладбище бульдозером?

— Не думаю, сынок… это не в его интересах.

— Почему?

— Видишь ли… Не всегда виноват тот, кто что-то натворил. В бизнесе не меньше, а то и больше виноват тот, кто недосмотрел.

Антон задумался. Действительно, в маминых словах что-то есть…

— Даже если Форс скажет, что это была твоя идея, ты должен сказать отцу, что хотел ему помочь. Разве не так?

— Правильно, так оно и было… Я думал, что снесу это заброшенное кладбище, и никаких проблем…

— Вот только говорить это отцу нужно в самом крайнем случае. Атак, вообще-то, отец оставил вместо себя Максима.

— Но Максим-то здесь ни при чем…

— При чем! Также, как и Форс! Ответственность за все, что произошло, пока не было отца, лежит на них. А тебе, уезжая, Астахов велел кофе разносить. По поводу кофе у кого-то к кому-то какие-то претензии есть? Нету!

— Но Макс даже не был в курсе того, что я взял этот чертов бульдозер.

— Тем хуже для него. Значит, он плохо работает, если не знает, что происходит на вверенном ему производстве… А если знал, почему не остановил? Антоша, я же не говорю, что ты совсем ни в чем не виноват! Нет! Только не надо брать чужую, понимаешь, чужую, ответственность на себя.

— Да, мама, конечно, — сказал Антон, подтверждая свою малую вину, а еще больше — ее требование не брать на себя вину чужую — большую.

И тут секретарша позвала Антона к отцу.

Астахов был подчеркнуто спокоен и хладнокровен:

— Проходи, сынок, садись. Я слушаю тебя.

— Ты это о чем?

— Не валяй дурака, ты прекрасно знаешь, о чем. Я хочу знать всю правду про кладбище. Чья это была идея — послать на кладбище бульдозер?

Вот елки-палки, мама так хорошо все рассказывала. А отец спросил обо всем так грубо, так прямо!.. Чья идея? Как же ответить?

— Форса… — подсказал отец, — идея?

Антон задумался — можно, конечно, сказать, что и Форса. Ведь Антон в разговоре с ним намекал на свой сюрприз. И деньги дал тоже Леонид Вячеславович. Только с Форсом лучше не связываться. Он со своим юридическим иезуитством так все вывернет…

Антон отрицательно покачал головой.

— Значит, твоя или Максима. Я хочу знать, чья?

Антон промолчал. Пауза затянулась.

— Твоя или Максима?

Глава 29

Сразу от Максима Света поехала к Кармелите. А про себя подумала: «Сегодня я мать Тереза, только по больным разъезжаю». Подружка кровать уже покинула, расхаживала по комнате:

— Привет! Ну что, была у Максима? Ну как, ему уже лучше?

— Все хорошо, идет на поправку. Слушай, он знает, что это ты спасла ему жизнь.

— Зачем ты ему сказала?

— Ты чего?! Я молчала. Он сам догадался. Точнее, почувствовал. Красиво так сказал: «Я, — говорит, — просто чувствовал, что она все время где-то рядом».

— Что, правда?!

— Угу. А потом сказал, что хочет тебя видеть.

— Я не пойду.

— Ну здрасьте, приехали. Знаешь, как он здорово сказал! Я его спрашиваю: «Зачем?» А он говорит: «Да так. Просто хотел поблагодарить за то, что она мне всего-навсего жизнь спасла».

— Ладно, — сказала Кармелита. — Не знаю, о чем вы там говорили, но ехать надо.

Собрались быстро, осталось только убедить Рубину, что внучка абсолютно здорова.

Вдруг Кармелита остановилась. Села кровать. Взгляд застыл.

— Да что с тобой? — возмутилась подружка.

— Знаешь, Свет, я совсем запуталась. Миро и Максим. Максим и отец. Они ненавидят друг друга… А я… Что мне делать? Они мне все так дороги. Почему я такая несчастная?

— Дурочка… — улыбнулась Света. — Ты не несчастная, а самая счастливая на свете. Знаешь, вот если бы меня так любили! И я так полюбила…

— То что?

— Я бы, как в романсе, пошла «хоть на край земли, хоть за край!». Что папа? Папа есть, и никуда он не денется. Позлится, позлится, да успокоится. И что Миро, если ты любишь Максима?

— Ты думаешь?

— Уверена. Поехали!

— Поехали.

Однако у выхода из дома дорогу им преградила Рубина:

— А вы что же это? Куда-то собрались? Может, рано еще тебе ездить? А, Кармелита?

— Бабушка… — сказала внучка таинственным шепотом. — Мне очень нужно, правда.

— А как ты себя чувствуешь, дочечка?

— Хорошо, бабушка. Благодаря твоему лекарству как заново на свет родилась.

— А что же я скажу твоему отцу, если спросит?

— Я не знаю… Ну, скажи, что в табор поехала, или… Пожалуйста, придумай что-нибудь, только чтобы он лишний раз не волновался. Ну, придумай.

— Что, правда очень надо?

Кармелита кивнула головой и посмотрела на нее с мольбой.

— Ну, раз надо, так надо. Иди.

— Спасибо! — крикнули Кармелита и Света хором.

А Рубина еще долго вспоминала недавние Кармелитины слова: «Как заново на свет родилась».

Эх, внученька, знала бы ты, как ты на свет рождалась!..

* * *
Когда Рубина ушла из камеры, оставив Олесе три пирожка, та подумала: «Какая славная старушка!» С этой мыслью девушка и уснула на жестких нарах.

А проснулась совсем с другой. В камере раздавался какой-то громкий и жалкий писк. Как будто кто ребеночка обижает, маленького-маленького. Олеся глянула на пол и увидела — о, ужас — мыши! Хотела по-бабьи заорать, но что-то остановило. Пригляделась — господи, да они же дохнут, мышата эти бедные…

И весь страх сразу прошел. Олеся спустила ноги на пол. Все же — с опаской. А вдруг мыши хитрят. Только прикидываются слабенькими да больными. Сейчас как поднимутся, как прыгнут!

Но нет, нет… мышата лежали, пищали все слабее и лапками уже почти не дергали. Девушка подошла к ним, и увидев, что мышатам совсем уж плохо, коснулась шерстки на светло-сером крохотном животике. Мышонок как будто ожил на мгновение, повернул головку, посмотрел на нее своими черными бусинками и… умер.

Олесе, всегда панически боявшейся мышей, стало до слез жалко эти три сереньких комочка. «Наверно, санэпидстанция травит их сегодня в тюрьме», — подумалось ей. Странно, и отчего она их раньше так боялась? Чистенькая красивая шерстка, глазки уморительно трогательные. Лапочки маленькие, аккуратные, как у ребенка. Зачем же их травить, несчастных? Олеся взяла старую газету, завернула мышек туда и положила в углу камеры. Вымыла руки с мылом.

Захотелось как-то отвлечься от неприятных темных мыслей. Пирожки, что Рубина оставила, — вот лучшее лекарство! Они были в пакетик завернуты. Где же она его оставила? А, вот, у изголовья. Олеся развернула пакет…

И вот теперь действительно испугалась! Пакет прогрызен. От пирожков остались только крошки. Что же получается? Мыши съели ее пирожки и отравились насмерть. А если бы она сама…

Олеся забилась в угол кровати. Хотелось вжаться в нее, слиться то ли с ней, то ли со стенкой. Как же она здесь беззащитна…

Надзирательнице она обо всем рассказала. Та сначала не верила, но увидев дохлых мышей, сильно удивилась и пообещала, что предупредит всех на входе, чтоб с «передатчиками» построже были. Без паспорта — ни-ни, никаких посылок.

А потом Олеся задумалась. Что же получается: Рубина хотела ее отравить? Неужели? Так ведь и цыганка ела из этого пакетика. Хотя, она могла съесть помеченные пирожки, а отравленные оставить. Но не слишком ли хитро получается? Тогда выходит, что отравить хотели Рубину. В таком случае она должна была сильно отравиться, поскольку съела сразу несколько пирожков.

В общем, ничего не понятно, только страшно очень.

Олеся совсем потеряла сон и аппетит.

Поэтому, когда дверь открыла надзирательница и хмуро сказала: «Платонова, к тебе посетитель», она даже не знала, радоваться или огорчаться. Но тут вошел Леонид Форс, и она очень огорчилась.

— Здравствуйте, Олеся Викторовна, — сказал Форс.

Олеся, как бы защищаясь, отошла к окну, подальше от юриста:

— Здравствуйте… Только я не понимаю, что вам от меня нужно?

Форс присел на свободную койку.

— Вы знаете, недавно я разбирал свои дела и наткнулся на документы, связанные с банкротством фирмы, где вы работали бухгалтером…

— Показания по этому делу я уже давала.

— Читал, читал. С превеликим удовольствием. «Ничего не знаю, ничего не понимаю, какие деньги?! Не брала я никаких денег!» Очень убедительно. Дорогая гражданка Платонова, так себя не защищают. Это я вам как адвокат говорю. И по старой дружбе хочу предложить свои услуги.

Олеся горько улыбнулась:

— Я все знаю, Леонид Вячеславович. И цену вашей дружбы. И вашу роль в том, что я здесь оказалась…

— А вы гораздо умнее, чем можно подумать после чтения ваших показаний. Ну что ж… Раз между нами не осталось никаких недоговоренностей, давайте начистоту. Моя вина в том, что вы здесь оказались, минимальна. Вы, к своему несчастью, попали под колеса машины, которая не знает пощады и жалости. И имя этой машины — большой бизнес.

— Но я же не машина, я человек…

— Да, дорогая Олеся, я понимаю. И я тоже не всесилен. Я все лишь человек, а не… не бульдозер…

«Тьфу, черт, — сплюнул Форс. — Привязался ко мне этот бульдозер. Чистый Фрейд. А еще юрист. Надо получше следить за своей речью».

— …это я в том смысле, что не могу все смести со своего пути. Но! Ситуация сложилась так, чтосейчас я не только хочу, но и могу вам помочь.

Олеся расплакалась самым бесстыдным образом:

— Форсик, милый вы мой, пожалуйста, вызволите меня отсюда. Как подумаю, что вся жизнь пройдет в четырех стенах… и не день, не два, а годы, понимаете, ГОДЫ!!! Так страшно становится…

— Понимаю.

— Ничего вы не понимаете! Это невозможно понять. Ведь я же выйду отсюда старухой, понимаете? Всю жизнь провести вот в такой камере…

— Олеся, успокойтесь. Поверьте, я вас понимаю, как никто. Я ведь для того и пришел, чтобы помочь вам… Возьмите платок, утрите слезы.

— Я вам так благодарна…

— Ну, пока еще не за что. А вот потом, когда вы все-таки выйдете отсюда, могу ли я рассчитывать на вашу ответную услугу?

— Услугу? — Олеся насторожилась. — Какую?

— Да не бойтесь вы. Я не собираюсь предлагать вам ничего грязного, боже упаси. Просто я бы хотел рассчитывать на небольшую помощь с вашей стороны. Вы согласны?

Олеся недолго колебалась и выдохнула:

— Да.

— Вот и чудненько. Платочек можете оставить себе. У меня еще есть.

* * *
Антон молчал, как разведчик на допросе, а отец все наседал:

— Я тебя последний раз спрашиваю: чья это была идея — пригнать на кладбище бульдозер?

— Папа, мы… все вместе решили…

— Это не ответ. Мы — значит никто. А в каждом деле ответственность всегда персональна. Я хочу знать — кто именно отдал такое распоряжение? Ты?

— Нет, не я. Это… Это… Мне трудно говорить, но это… Максим…

— Максим? Странно. Такой метод решения не в его стиле.

— И тем не менее это именно так. Именно поэтому он сейчас и находится в больнице.

— Его что, ранили?

— Да. Цыгане решили отомстить ему за этот бульдозер. Они каким-то образом выяснили, что приказ о разрушении кладбища отдал именно Максим. Вот и пырнули его.

— Странно… Это на него не похоже. Неужели Максим не понимал, чем все это может закончиться. И в первую очередь для него самого?

— Папа, а может, он просто не такой дальновидный, как тебе кажется?

— А может, сынок, просто ты мне чего-то не договариваешь, как обычно?

— Ну почему ты мне не веришь? Я тебе рассказал все, что знал.

— Ладно, ладно. Не заводись. Верю я тебе. Я тебе всегда стараюсь верить… А ты был у него в больнице?

— Еще нет.

— Почему? Сходи, узнай, как он там.

— Обязательно. Ну, я пошел.

«Я второй раз предал Максима, — подумал Антон, выходя из кабинета. — Похоже, это понемногу входит у меня в привычку…»

* * *
Земфира сварила Баро кофе. Всю душу в него вложила. Получился — ароматный, душистый. Вдыхать запах уже вкусно, не то что пить. И Зарецкий это оценил. Вдыхая аромат, по-кошачьи глаза закрыл от удовольствия.

— От твоего кофе трудно отказаться. Так бы вечно его и пил.

— Вечно не получится. Рубина, слава богу, поправилась. И я со спокойной душой могу вернуться домой, в табор. Там мой дом…

— Земфира, ты принесла в мой дом тепло, уют. Останься еще немного.

«Все мужчины таковы, — подумалось Земфире. — Еще недавно говорил: что люди подумают? А теперь сам же просит задержаться…»

— Ты хочешь… чтобы я осталась?

— Да, поживи еще немного. Помоги мне, а то у меня теперь уже две больных…

— Хорошо… Правда, мне сегодня все равно нужно съездить в табор.

— Конечно. Только завтра возвращайся, пожалуйста.

Приехала Земфира в табор, и плохо ей там стало. Хуже и беспокойней, чем в доме у Зарецкого с двумя больными — травленой Рубиной да припадочной Кармелитой.

Миро и Люцита ходят оба потерянные, друг на друга волками смотрят. Только Люцита — влюбленной волчицей, а Миро — просто волком. Степан — глупый парнишка — бегает за Люцитой, все пытается на глаза ей попасться. А она сквозь него смотрит.

Совсем худо в таборе…

* * *
На этот раз Тамара решила встретиться с Игорем на нейтральной территории — в офисе на стройке, куда оба якобы заглянули по неотложному делу. Поплакались, пожалели друг друга.

— Да, видела бы ты его лицо, когда он заметил твою блузку! — пожаловался Игорь.

— Представляю. Он мне дома целый допрос устроил. А машина! Я ж ее всегда у самых дверей оставляю. А тут единственный раз пришлось в сторонке парковаться. И так здорово получилось.

— А уж как с невестой ты здорово придумала.

— Ты, наверное, перепугался.

— Скажешь тоже — «перепугался»… Растерялся немного. Но твоя помощь была очень кстати. Мифическая суженая спасла положение.

— Почему же мифическая? Теперь она у тебя есть. Форс недавно звонил — подобрал нам подходящую девушку.

— Ты что, это серьезно? Насчет невесты? И зачем ты посвятила в наши дела Форса? Знаешь, какой он скользкий?

— Игорь, ты же не ребенок. Думаешь, Астахов забудет эту историю с женитьбой? Нет. Нам, милый, теперь придется поиграть в эту игру. Между прочим, Астахов решил взять твою невесту в горничные.

— Абсурд! Полный! Какая невеста? Какая горничная? Зачем Форс? В крайнем случае, я бы сам кого-нибудь нашел.

— А затем, милый, что заниматься таким серьезным делом, как подбор невесты, я тебе не позволю. Я слишком тебя люблю. У Форса всегда под рукой куча людей, обязанных ему свободой. Вот пусть найдет нам на полгода такую чистенькую куколку, марионетку… А через полгода дадим ей под зад коленом!

Игорь успокоился, расслабился. И даже слишком:

— Она хоть ничего? А то я на ком попало жениться не собираюсь!

Тамара ехидно улыбнулась:

— Нет, ну кобель! Чистый кобель! Я ему что-то про любовь тут толкую. А он: «Она хоть хорошенькая?»

— Да ладно. Брось ты. Шучу я, шучу. Иди сюда — обниму. В любом случае своя невеста всегда хуже чужой жены!

* * *
Вот и добрался Антон до больницы. И палату Максимову нашел. Осталось только дверь толкнуть. Но почему-то не хотелось. Стыдно. И ведь, что обидно, когда с мамой говоришь, вроде все хорошо и правильно получается. А как наедине с собой останешься… Или, еще хуже, рядом с Максимом себя представишь, так все совсем иначе смотрится.

И тут в конце коридора показалась парочка. Кто там? Ага, понятно. Подружки…

Кармелита и Света подошли к двери.

— А ты что здесь делаешь? — зло спросила цыганка.

— Странный вопрос. Пришел проведать друга.

— Ты ему не друг.

— Почему это?

— Потому что друзья в беде не бросают.

— Ладно, Кармелита. Кто старое помянет — тому глаз вон.

— А кто забудет — тому оба!

— Эй, эй! Ребята, — не выдержала, вступила в разговор Света. — Ну что вы затеяли? Здесь не место для ссоры. Хватит. Кармелита, знаешь что, давай-ка ты пойдешь к Максиму, а мы с этим вот молодым человеком прогуляемся и поговорим. Я ему кое-что объясню. Хорошо?

— Я никуда не пойду! — заупрямился Антон.

— Пойдем! — с нажимом сказала Света.

Получилось это у нее совсем как у Тамары. Наверно, оттого Антон и послушался.

Пошли в скверик, какие всегда бывают возле больницы. По дороге купили мороженого.

— Какая же она все-таки злющая, это твоя Кармелита, — сказал Антон, причмокивая пломбиром. — Но красивая…

— А она тебе все-таки нравится? — подозрительно заметила Света. — Скажи честно. Ты общаешься со мной только из-за Кармелиты?

— Чего? Что за ерунда! С чего ты взяла?

— Ответ уклончивый. Значит, да.

— При чем здесь Кармелита?

— А при том, что все парни, которые со мной общаются, гуляют в парке, кормят птичек, пьют чай, едят мороженое, все они при этом говорят о ней.

— Ты преувеличиваешь…

— Скажи, что в ней такого особенного?

— Ну, есть в ней что-то этакое — цыганское. Но ты лучше. Блондиночка! Художница! Активистка!

— Да ладно тебе. Я заурядная блондинка и дрянной художник. Я плохо рисую, и знаю это.

— Чего? Кто сказал тебе эту глупость?

— Антон, я все про себя знаю. Еще с самого детства я знала, что не хватаю звезд с неба.

Света сама удивилась, чего это вдруг она так разоткровенничалась. Видно, почувствовала что-то близкое в этом непростом парне.

— Но знаешь, я всегда стремилась стать лучше. Зачем? Наверное, для того, чтобы понравиться отцу.

— А что, он тебя не любит? — спросил Антон, вспомнив о себе и об Астахове.

— Нет, он меня очень любит, особенно после того, как мы потеряли маму. Раньше он часто приходил в мою комнату и очень расстраивался, если я что-то делала недостаточно хорошо. Потом стал заходить все реже. Потом вообще перестал. Так и живем — в одном доме, а почти чужие. Он целыми днями где-то на работе, а я — в мастерской.

— Света. Уполномочен тебе заявить: все, что ты мне сейчас наговорила про себя, — полный бред. Во-первых, ты очень хороший художник, у тебя действительно талант в живописи, и это видно невооруженным глазом. Кому-кому, а мне можешь поверить! Знаешь какая у отца коллекция! Как он в живописи разбирается! А я в этом — весь в него!

— Ладно тебе. Хватит болтать.

— Нет, я требую слова. А во-вторых… Во-вторых, мне с тобой просто очень интересно общаться. Ты замечательный собеседник, ты умна, образованна. И кроме всего прочего, ты очень красивая девушка. Гораздо симпатичнее своей Кармелиты.

— Ты правда так думаешь?

— Конечно…

Глава 30

Кармелита зашла в палату. Максим лежал с закрытыми глазами. Спит, наверно… нужно уходить. Но он неожиданно открыл глаза:

— Привет.

— Не разбудила?

— Нет.

— Ну как ты?

— Хорошо… Спасибо тебе…

— За что?

— Но это же ты для меня кровь сдала?

— Какая разница, кто? Главное, что ты жив.

— Почему ты все время уходишь от ответов?

— А зачем ты задаешь так много вопросов? Почему тебе все время все нужно знать?

— Такой я человек. Нужно, чтобы все находилось на своих местах. А зачем ты притворялась цыганкой из табора?

— Это была шутка. Ну да, просто шутка. Такая игра. Может, я, конечно, переиграла немного, но ничего в этом дурного нет.

— То есть наши отношения для тебя игра?

— Нет-нет, это не игра. Если бы это было так, то я бы сюда не пришла. Ты же понимаешь? Да?

— Да.

— Покажи мне руку?

— Не волнуйся. Там просто порез…

— Дай сюда, давай-давай. Да-да, левую! На ней изображено то, что ты сделаешь в своей жизни.

— Это ты мне сейчас гадаешь, что ли?

— Так, чуть-чуть, как умею. Вот моя бабушка Рубина — это да, к ней даже все наши ходят…

Вдруг Кармелита замолчала в изумлении.

— Ты чего? Что ты там, казенный дом, что ли, увидела?

— Нет. Линия судьбы… Этот порез, шрам от ножа, изменил твою линию судьбы! Это значит, что может произойти то, что не должно было произойти.

— Как же это здорово! Интересно, может быть, имеется в виду то, что я стал наполовину цыганом?

— Интересно, как можно стать наполовину цыганом?

— Очень просто. Во мне теперь твоя кровь течет. Настоящая цыганская…

— Ха, действительно получается, наполовину цыган.

— И как полуцыган я хотел бы узнать, кого должен благодарить за то, что он изменил линии моей судьбы? Настоящего цыгана, который чтит все ваши традиции, или так, какого-нибудь полукровку?

— Я не понимаю тебя.

— Я тоже пока не все понимаю, но кое о чем догадываюсь.

— Ты что, хочешь сказать, что… на тебя напал цыган? Кто он? Ты его знаешь?

— Не знаю, но мне кажется, что я знаю, кто приказал ему это сделать.

— Кто? Я его знаю?

— Я не думаю, что тебе будет приятно это услышать.

— Говори!

— Мне кажется, это приказал сделать твой отец.

* * *
Как-то совсем грустно, уныло стало в таборе.

Но природа не терпит нарушения равновесия. Сашка приехал — работу просить.

Впрочем, обо всем по порядку.

Надоело Сашке ждать клиентов на набережной. Запрыгнул он на жеребчика, да ловко так гарцевать начал. Маргоша даже из кафешки вышла, чтоб полюбоваться этой ожившей конной статуей:

— Саш, Саш! Как же ты ловко лошадью правишь!

— А то! Я же не всю жизнь конюхом был. В молодости наездничал. На скачках выступал, победителем был. Потом не сдержался — украл лошадку. Эх-эх-эх-э… Вся жизнь пошла кувырком. Вот так.

Соскочил с коня. Обратился к нему:

— А хочешь, я представлю тебя прекрасной незнакомке? Граф, это Марго.

Граф поклонился, по-цирковому согнув передние ноги. Марго расхохоталась.

— Ух ты! Браво, браво! Здорово!

— Марго, а это Граф!

Марго сделала реверанс, весьма легкий и воздушный, особенно с учетом ее фигуры.

— Сашка, ну ты прямо артист.

— Ты вот будешь смеяться, а меня в детстве все артистом дразнили.

— Почему?

— Любил придумывать всякие номера. Сам придумаю, сам исполню. Все смеялись.

— Так ты попробуй сейчас так сделать. По-настоящему. Ваши таборные вон все артисты. Представления дают…

И так крепко запала Сашке эта идейка в душу, что при первом же удобном случае он поскакал в табор и нашел там Бейбута.

— Бейбут… я хотел спросить тебя… Может, возьмешь и меня к себе артистом? Как Кармелиту?

— Отчего же не взять. А ты что умеешь делать?

— А что надо?

— Ну, например, на гитаре хорошо играешь?

— Нет, совсем почти не умею.

— Ну, поешь хорошо?

— Да не очень, по правде-то… Так, для себя.

— А плясать?

— Ну, выпью — так могу и сплясать.

— Пьяными, Сашка, только мертвые не пляшут. Ну, талант-то у тебя в чем? На чем номер будешь делать?

— Бейбут! Можно подумать, ты меня впервые видишь! Я с конями обходиться умею.

— Какой же цыган не умеет с конями обращаться?

— Нет, так, как я умею, никто не умеет. Я их чувствую, знаю, люблю.

— Это ты, конечно, молодец. Только… с конями надо большие пространства, особые заграждения. Понимаешь… Театр Зингара. Слыхал о таком?

— Не-а.

— Ну, ничего…

— Понимаю… — Сашка помрачнел и развернулся, чтобы уйти. — Не нужен я тебе. Не получится из меня артиста…

— Сашка, Сашка, брось ты киснуть. Приходи на репетицию. Только не со всем табуном. А для одной лошадки всегда место найдется. А может, и еще кой-какую работенку тебе подыщем… Ты же перевоплощаться умеешь?

— Это как?

— Ну, вот в чужую шкуру влезть сможешь?

— Конечно!

— То-то. В общем, что-нибудь придумаем.

— Спасибо, приду обязательно.

Так театр Бейбута обзавелся комиком редкой одаренности. Точнее — «одуренности», как непочтительно выразился Степка.

* * *
Форс никогда не нравился Бочарникову. Юристы, адвокаты — они, конечно, все скользкие. Но этот как-то особенно неприятен.

— Я по поводу дела Платоновой, — сказал Леонид Вячеславович, протягивая какие-то бумаги. — Посмотрите. У меня ходатайство.

— К сожалению, я не в силах изменить ни меру пресечения, ни условия содержания. Суммы исков к фирме, в которой она работала главным бухгалтером, слишком велики.

— Нет, Андрей Александрович, вы меня неправильно поняли. Я не об изменении условий содержания. Я ходатайствую о полном прекращении уголовного преследования.

Ничего себе! Смело…

— На каком основании?

— Так вы бумажку-то гляньте. Не побрезгуйте… Там все написано. Полное снятие претензий кредиторами. Читайте, читайте.

Следователь читал бумаги и глазам своим не верил. Этот Форс то ли гений, то ли волшебник, то ли бандит какой-то. А может, все вместе. Невероятно, как ему удалось сделать такие бумаги. Ну не подделал же он их!

— Все фирмы снимают свои претензии? Все до одной? Чудеса…

— Знаете, такая удача — просто сам удивляюсь. Там еще характеристика на Платонову и ходатайство трудового коллектива с просьбой взять ее на поруки.

— Не знаю, как вам это удалось, но Платонова должна сказать вам большое спасибо.

— Она девушка вежливая. И я уверен, что скажет. А большего мне и не нужно. Я ведь просто выполняю свою работу и не требую благодарности. Так каково будет ваше решение?

— Я подготовлю постановление. До прекращения дела достаточно будет подписки о невыезде.

— Как долго ждать процедурных формальностей?

— Это займет несколько дней.

* * *
Олеся должна была бы радоваться. Почему-то она была уверена, что Форс не нарушит свое обещание, а значит… свобода.

Вот только… свобода ли?

И тут Олеся вспомнила одно из гаданий Рубины.

«— Вижу, ни в чем ты не виновата… Вижу, как подписываешь ты документы, а бес твоей рукой водит. И потом к тебе притереться старается.

— Какой бес?

— Да вот такой. Вот этот… — Рубина достала карту из колоды. — Вот он. Злодей!

И показывала Олесе трефового короля!»

* * *
Кармелита ушам своим не поверила. Как Максим вообще мог это сказать?

— Нет, Максим, нет! Мой отец не имеет никакого отношения к покушению на тебя. Не такой он человек.

— Послушай, Кармелита! Я понимаю: ты уважаешь и любишь своего отца…

— Конечно, люблю. А ты — нет! Но чтобы выдвигать такие обвинения, нужно иметь хоть какое-то доказательство. Оно у тебя есть?

Максим ответил не сразу:

— Нет. Доказательств у меня нету. Но ты вспомни, как мы с ним поссорились!

— Да… Помню… Ну и что?

— Ты помнишь, как он угрожал?

— Да это… Понимаешь, мало ли кто кому что скажет сгоряча! Если бы все такие угрозы исполнялись, в Управске бы и народу уже не осталось… Да, папа может иногда разозлиться, и вспылить, и наказать, да все что угодно… Но исподтишка нападать никогда не станет!

— А я и не говорю, что это он нападал…

— Да, папа горячий. Но он скорее тебя на дуэль вызовет, чем из-за угла с ножом!

— Ты меня не слышишь, что ли? Я имею в виду, что это мог быть кто-то из его людей…

— Нет! Нет!

— Да хоть бы тот тарзан, красавец Миро, которого мы на озере встретили.

— Миро — мой хороший знакомый из табора, друг…

— Что-то не похож он на «так, знакомый из табора». Интересно, почему, когда речь заходит о нем, ты стараешься уйти от разговора?

— Все. Мне пора.

— Ну, вот опять, как обычно…

— Да нет. Мне на самом деле пора. Во-первых, я опаздываю, а во-вторых, я просто не понимаю, зачем ты все это спрашиваешь.

— Потому что, если это не твой отец приказал убить меня, то может быть, тогда этот Миро?

— Нет. Нет. Он не мог…

— Значит, еще кто-то из ваших! Я почти уверен, что меня пытались убить цыгане…

— Да-да, конечно, конечно, Максим! Потому что во всем плохом всегда виноваты только цыгане!

— Я так не говорил. Но почему-то до знакомства с тобой меня никто ножичком не тыркал.

— На тебя напали исподтишка… А цыгане таких вещей не делают.

— Знаешь, Кармелита, я почему-то и за тебя начал бояться. Будь, пожалуйста, поосторожней. Я очень боюсь тебя потерять…

— Пока!

— Кармелита, ты же зайдешь еще?

— Я зайду только тогда, когда сумею тебе доказать, что ты не прав! Я сама очень хотела бы разобраться в этой поножовщине…

* * *
Бывает так: говоришь, говоришь… Разговор течет спокойно, как ручеек. И естественный он, как воздух. Останавливаться не хочется. Так и Света с Антоном заболтались. Они, признаться, уже и забыли, зачем пришли сюда и как оказались в самом глухом уголке больничного скверика.

— Да, да, — настаивал Антон. — Ты мне правда гораздо больше нравишься, чем Кармелита. Что такое эта твоя подружка? Смазливое личико, и все… а ты совсем другое дело.

— Интересно, чем же я тебе вдруг так понравилась?

— Ты, ты непохожа на других… — Антон погладил Свету по волосам. — У тебя очень красивые глаза, как у ребенка, чистые… У тебя открытая улыбка. У тебя очень красивые руки…

— Ну что ты? Руки как руки…

— Нет! — настаивал Антон. — Талантливые руки!

И поцеловал ее тонкие пальцы.

— А Кармелита, если честно, это только предлог, чтобы поближе познакомиться с тобой…

На руке Антон не остановился, начал целовать шею, щеки. И вот добрался до губ.

Свете было очень хорошо. Она уже хотела нырнуть в эту теплую приятную волну. Но что-то взбунтовалось в ней:

— Ты что? Ты что-то не так понял! Если я с тобой разоткровенничалась, это еще ничего не значит.

— Мне показалось, что мы нравимся друг другу… Извини, если я тебя обидел… Я не хотел…

Света и сама не поняла, почему она так воспротивилась. Парень честно ухаживал, честно говорил комплименты.

— Ладно, Антон. Забудь…

— Ты еще сердишься?

— Нет. Я просто не знаю, почему ты решил, что если мы поговорили по душам, значит, все можно…

— Я действительно… Ты мне очень нравишься… Я подумал… что я тебе тоже, наверное, не безразличен… Ладно, пойду я.

— Ты куда?

Антон засмеялся.

— А ты хоть вспомни, зачем мы сюда пришли. К Максиму. Твоя Кармелита, небось, уже давно поговорила с ним и ушла. А он уже и выспаться успел. И ждет меня.

— Я с тобой.

— Нет, извини. У нас ним мужской разговор предстоит.

— Ну, тогда передавай привет.

— Обязательно.

Глава 31

Тамара договорилась о встрече с Форсом. Перед выходом поговорила с Астаховым — не передумал ли он брать горничную? Нет, не передумал. Более того, обязательно хочет поговорить с ней лично.

Черт! Значит, продолжит копать. Тем более нужно встретиться с Форсом. Расплатиться. Если, конечно, у него там все в порядке.

Деловое свидание назначили в VIP-кабинете «Волги». Форс задерживался. Тамара начала паниковать — что-то больно много накладок у нее в последнее время…

— Здравствуйте!

Тамара подскочила в мягком кресле. Форс, как всегда, вошел тихо, незаметно. Эффект внезапности — его любимый прием.

— Здравствуйте. А вам не кажется, Леонид, что заставлять женщину ждать — это дурной тон…

— Виноват… каюсь. Но меня задержали дела…

Тамара взяла себя в руки. В конце концов, от него сейчас слишком много зависит, чтобы так просто портить отношения.

— Надеюсь, среди своих дел… вы не забыли о моей просьбе…

— Как обещал, все в порядке.

— Вот как? Ну что ж. Это оправдывает ваше опоздание… Надеюсь, это прелестное создание уже знает, что ей нужно будет играть роль невесты Игоря?

— Не волнуйтесь, она будет играть любую роль, какую ей прикажут…

— Излишней болтливостью не страдает?

— Ну что вы… Она не так глупа. Кстати, ее зовут Олеся.

— Красивое имя…

Тамара задумалась: как же удачно получилось. Когда Астахов спросил, как зовут невесту Игоря, она ответила что-то вроде: «А… О… Имя такое необычное… Ой, я забыла…» Вот тебе и «О» — Олеся. Имечко как раз под описание.

Слова Леонида Вячеславовича оторвали ее от размышлений:

— Да она и сама симпатичная… Глядишь, и правда станет его невестой, а? — Форс радостно рассмеялся.

Тамара опять разозлилась — что он себе позволяет, захотелось сказать что-то злое, колючее. Но нельзя… нельзя… Нужно сдерживаться.

— Я думаю, Игорь не станет заводить романы с горничными…

— Время покажет… — загадочно улыбнулся Форс. — Тамара Александровна, в знак благодарности за оказанное мною содействие… В общем, можно ли задать вам один вопрос?

— Валяйте.

— Честно говоря, я в первый раз выполняю столь необычное и деликатное поручение… Скажите, зачем вам нужен этот спектакль с невестой?

— Хороший вопрос, тонкий. Я на него отвечу так же тонко: а давайте в знак благодарности я вам заплачу деньги, — Тамара положила перед Форсом конверт.

— Я все понял, Тамара Александровна, — церемонно ответил Леонид. — Больше вопросов не будет. Но… Деньги я у вас не возьму. Мне было приятно оказать вам бесплатную услугу.

— Я не девочка, Леонид Вячеславович. Я хорошо знаю, что бесплатным бывает только сыр в мышеловке…

— Возможно… Возможно… Так ведь, может быть, и вы мне когда-нибудь поможете… Кстати, я надеюсь, что ваш муж не узнает о том, что именно я нашел вам горничную?

— Не волнуйтесь… Это в моих личных интересах.

— Вот это главное! — подвел итог Форс. — Давайте на прощанье выпьем за то, чтоб ваши интересы всегда совпадали с моими!

* * *
Форс перезвонил Баро. Сказал, что Астахов приехал из Москвы.

Зарецкий замер, внутренне напрягся. Он так долго оттягивал решение вопроса, говоря: «Вот вернется Астахов…». Теперь Астахов вернулся. Нужно что-то делать. Надо как-то встретиться, обсудить все вопросы.

Баро привык, что все деловые вопросы у него решались легко, с ходу. А тут все как-то неправильно, все с ума посходили. То Кармелита бузит, то какой-то криминал неожиданно возникает. И Форс тоже… Раньше его предложения были четкие, логичные, обоснованные. Баро не мог найти в них ни малейшего изъяна. Похоже, что теперь и он поддался общему безумию. Все подталкивает Баро под руку. А может, он и вправду знает об Астахове что-то этакое, оттого и не дает покоя Зарецкому…

А потом Миро приехал. Сказал, что за Кармелитой. А ее опять нету. И Рубина снова не в курсе, где она. Сказала, вроде бы в табор поехала. А может, не в табор — как тут разобраться?

Нет, мир и вправду взбесился!

Войдя во двор, Кармелита первым делом увидела Торнадо. Красавец! Как они его с Сашкой баловали да лелеяли! Вот и разбаловали. Так, что никто, кроме Миро, усмирить его не смог. Стоп! Миро! Значит, он дома. Интересно, что бабушка сказала об ее отсутствии. Эх, сейчас опять придется отцовские выспрашивания сносить. Да ничего — надо идти!

Кармелита решительно вошла в дом.

Отец, конечно же, встретил традиционным:

— Где ты была?

— На набережной была. Думала, может, наших там увижу. И увидела — они там сцену собирают. Погуляла немного, надоело лежать. Смотрю, Миро нету. И вот домой вернулась. Как чувствовала, что он за мной заедет.

— Ты правду говоришь?

— Папа! А в чем я тебе сейчас могла солгать? Ты за мной уже следишь, как за шпионкой какой-то!

Миро постарался перевести разговор в мирное русло.

— Спасибо за гостеприимство. Баро, нам пора! Скоро выступление. Уверен, что сегодня оно пройдет успешней. Кстати, то, что Кармелита в прошлый раз упала, стало отличной рекламой!.. Весь город взбудоражен. Ждут, как наш номер сегодня пройдет.

— Хорошо, — хмуро сказал Баро. — Только пусть с вами охранник поедет, Рыч.

— Пап! Ну зачем он нам нужен? Со мной же Миро…

— А он и в прошлый раз с тобой ездил. Мне так спокойней будет.

* * *
Что-то напряглась Рубина. И сама не могла понять, что случилось. А только чувство было такое, словно сердце раздулось и заполнило всю грудь, как будто наружу просится. Раскинула карты. Странная дорога выпадает. Уж не ошиблась? Гадание на себя — самое неточное. Пошла, помогла Груше с уборкой. А потом и зазвала ее к себе в комнату.

— Слушай, Груша, — смешная рифма получилась. — Грушенька, погадай мне, пожалуйста…

— Да ты что, Рубина? Я уж и не помню, как это делается… Все позабывала.

— Ты не волнуйся. Раскинь только — карты сами все скажут.

— Так сама себе раскинь. Ты же у нас такая мастерица!

— Нет, себе самой — неточно бывает. Я хочу кое-что проверить. Помоги мне.

— Ну хорошо… Я попробую. Но у меня даже и карт нету.

— Вот тебе мои.

Груша взяла колоду. Эх, и как же это делается? Сто лет не гадала. Все дом, то свой, то чужой. Разложила Груша карты. Присмотрелась:

— Слушай, Рубина… Что-то тут не то… Подожди. Давай еще раз. Сними-ка мне.

Снова разбросала карты. Но выпало все то же.

— Рубина. Казенный дом тебе выпадает! С чего бы? Ты ж только оттуда вернулась! Что-то тут непонятно.

— Спасибо, Груша, помогла ты мне. Теперь мне все понятно. Просто проверить хотелось. Ждут меня… Очень ждут…

* * *
В своей неспокойной жизни Форс давно выработал нехитрое правило: не огорчаться мелким нестыковкам. Главное — выработать одну четкую, правильную линию. И всегда бить в одном избранном направлении. Рано или поздно все получится — вода камень точит. Все будет именно так, как он запланировал. То, что Астахов кочевряжится, и Баро — вслед за ним, не страшно. Они и так на взводе. В таком состоянии разумных решений не примешь. А его Форса, задача, — поддерживать в них это возбуждение. Кстати, работать надо будет чуть поаккуратнее. А то оба заподозрили его в излишней назойливости. Ладно, он не будет назойливым. Он отойдет в сторонку и будет молчать. Так ведь сами прибегут за советом…

В ближайших планах Форса значилась невеста Игоря по имени Олеся. По дороге Форс увидел, что в ментовском предбаннике Олесю ждет цыганка — Рубина. Ах да, они же в одной камере сидели… Надо будет запомнить, может, пригодится.

А сейчас цыганка подождет, потому что с Олесей хотят встретиться люди поважнее. Например, Леонид Вячеславович Форс. Вперед — в комнату свиданий!

— Здравствуй, Олесенька. Присаживайся. Ну что? Ты согласна принять мои условия?

— Я еще не решила…

— Вот те раз! Напоминаю: если «да», то уже завтра ты станешь свободным человеком.

— А если «нет»?

— А если «нет», то свободна прямо сейчас — и идешь в свою камеру.

— Но ведь вы до сих пор не сказали мне, что я должна сделать в благодарность.

— Господи, ну какие мелочи. Было бы о чем говорить! Изволь: ты должна будешь работать горничной в доме одного бизнесмена.

— И только?!

— Да… Скажу больше, он человек порядочный, женатый… Жену свою, кстати, очень любит. Так что приставать к тебе не будет… ну что, ты согласна?

— А я его знаю?

— Да его весь город знает — это Астахов Николай Андреевич. Поверь мне, очень славный человек.

— Леонид Вячеславович, а для чего вам все это нужно?

— Я должен знать, что происходит в его доме.

— Другими словами, вы предлагаете мне шпионить за хозяевами.

— Ну почему сразу «шпионить»? Хотя он, конечно, не должен знать о моем задании. Но, между нами, это все для его же блага. Я же юрист, оказываю ему услуги. А он человек импульсивный. Вокруг него столько интриг плетут! У меня просто нет другой возможности оградить его от неприятностей. Он дает работу тебе, ты помогаешь мне, я защищаю его. Круг замкнулся. И цели, как видишь, все исключительно благие.

— Я должна дать ответ прямо сейчас?

— Да! Это твой единственный шанс. Сегодня я пришел к тебе в последний раз.

Конечно же, Олеся не верила во все эти красивые сказки. Она прекрасно понимала, что речь идет о банальном подслушивании, подсматривании. А то и еще чего похуже.

Но с другой стороны… Знает она этих бизнесменов! Чего их жалеть? У самих нет ни чести, ни совести. Ради какого-нибудь проекта прибьют, удушат. И этот Астахов, наверно, такой же. А как иначе он мог стать главным бизнесменом в Управске! С вояками жить…

— Все, решай. Или выходишь из тюрьмы сегодня вечером, или…

— Выхожу! С вами… — истерически выкрикнула Олеся.

— Вот и умница!.. Вот и молодец… Только давай без крика.

— Что я должна буду делать?

— Ничего сложного! Надеюсь, ты еще писать не разучилась?

— Почти разучилась. Меня уже тошнит от всех этих цифр и отчетов… Что писать?

— Расписочку… Не волнуйся, напрягаться не придется. Она короткая — я тебе продиктую…

«Боже мой, в какую же я кабалу лезу!» — подумала Олеся, подписывая все, что надиктовал Форс.

Форс аккуратно сложил лист с ее подписью в целлофановую папку, попрощался и вышел. Мелькнула мыслишка: а нельзя ли как-то подслушать, о чем будет говорить Олеся с Рубиной? В принципе, за определенную сумму это все решаемо. Но зачем? Знает он эти камерные разговорчики освободившихся с оставшимися… «Ты как?» — «А ты как?» — «Да никак…» Глупая трата времени.

А вот тут Леонид Вячеславович сильно ошибся. Если бы Форс знал, о чем будут говорить Олеся и Рубина, он бы много дал, чтобы иметь качественную запись этой беседы…

* * *
Разговор со Светой очень помог Антону. В полном соответствии с ее именем, в душе осталось что-то светлое, хорошее, полностью вытеснившее из памяти разговор с отцом.

А Максим, оказывается, совсем бодрячок. Уже не лежачий больной, а самый что ни на есть сидячий.

— Ну здорово, раненый!

— Привет.

Антон пожал Максиму руку. Чуть сильнее, чем это следовало бы делать. Макс ойкнул.

— Больно? Извини.

— Да нет, ничего, пустяки. Я уже практически здоров.

— Ладно, здоровый, принимай фрукты.

Максим молча показал в угол, где уже лежало несколько пакетов с апельсинами. Оба засмеялись.

— Еще немного — и фруктовый лоток можно открывать.

— Слышь, Антон, а какие там новости на большой земле?

— Да нормально все. Отец-громовержец из Москвы вернулся. Так что… сам понимаешь… Тебе, можно сказать, повезло.

— Ничего себе — «повезло»!

— Да нет. Ты же понимаешь, мне теперь одному за все отвечать приходится.

— А что, Николай Андреевич сильно всеми недоволен? И мной тоже?

— Нет. Ты-то у нас был на волосок от смерти. За тебя он больше всех переживает. А все шишки нам достаются. В основном, мне!

— М-да… Смешно. Значит, мне и вправду повезло. А про бульдозер на кладбище он знает?

— Да, знает… Ну ладно. Я пойду, поправляйся, начальник…

Антон как-то сразу засобирался.

— Подожди… — остановил его Максим, Антон тормознул. — Значит так. Дуй в гостиницу и привези мне сюда мои вещи.

— Зачем?

— Надоело тут. Заживает на мне, как на кошке. А там у вас такие дела! Натворили вместе, и отвечать будем вместе. Я все же как бы начальник был все это время. А теперь отлеживаюсь в уголке…

— Ну ты даешь…

— Значит так, при гостинице есть котельная. В ней замечательный старик — Палыч. Возьмешь у него ключ. Заодно познакомишься. Блин! Он же волноваться начнет, что я хочу из больницы уйти. Скажешь, что я его бальзамом раны мажу, и уже все зажило. Это почти что правда.

— И все?

— Все. А, да! Вещи соберешь мне…

Через полчаса Максим с помощью Антона был уже почти одет.

Но, как всегда не вовремя, пришел врач.

— Это что еще за новости?! А ну-ка немедленно раздевайтесь… вам вставать еще рано, а вы уже куда-то собрались!

— Доктор, спасибо вам большое. Но мне действительно очень надо уйти.

— У вас рана глубокая. Швы разойдутся… и что вы будете делать?!

— Не разойдутся…

— Вы вообще отдаете себе отчет?..

— Доктор, я взрослый человек и все прекрасно понимаю. Вот расписка, что я ухожу по собственной инициативе и предупрежден вами обо всех возможных последствиях.

— Какая еще расписка? Раздевайтесь и ложитесь.

— Доктор, я все равно уйду!

Максим оставил расписку и вышел.

Врач постоял в недоумении. Потом сказал, ни к кому не обращаясь:

— Вот идиот! Жить надоело!

И убежал дальше по своим делам. У него тут полная больница таких! А то и еще хуже.

Глава 32

«Собрали — разобрали», «приехали — уехали» — это в цыганской крови. Набережная за несколько минут превратилась в импровизированный театр. Но самая важная, поистине эпохальная процедура проходила в леске на склоне, спускающемся к Волге.

Бейбут и Розаура наряжали дебютанта Сашку в сценический костюм. Как же хотелось ему покрасоваться перед Маргошей! Да тут Граф приболел, пришлось оставить в конюшне. Остальные же лошадки не такие талантливые актеры.

Вот тогда и появилась мысль к Люцитиному медвежонку добавить большого медведя. Благо большая шкура, пересыпанная духмяной сухой травой против моли, давно уж залежалась в Бейбутовом трейлере.

Сашка ворчал обиженно:

— Все люди как люди… Один я как дурак, ей-богу!

— Нет, Сашка, ты у нас не дурак! Ты у нас Михал Потапыч по сценарию — главный герой русских и цыганских сказок. Роль у тебя такая…

— Да разве это роль…

— Сашка, не бывает маленьких ролей. Вспомни Станиславского… Да что там! Сличенко вспомни, в конце концов!

Внезапно Сашка грозно зарычал по-медвежьи. Розаура чуть не упала с перепугу.

— Господи! Сашка! Сдурел, что ли? Как дам сейчас!

— Чего испугалась? Михал Потапыч я… Роль такая у меня…

— Да, Розаура, ты зазря не наезжай. Сашка у нас по методу Станиславского работает. Настоящий артист!

— Ты думаешь? — спросил Сашка с надеждой.

— Уверен! — ответил Бейбут.

— Эх, — сказал Сашка, натягивая медвежью башку на свое возвышенное чело. — Главное — что Маргоша скажет?

Все шло как надо. Ясный солнечный день. Народу собралось — уйма. Весть о недавнем обмороке артистки, в которую бросали ножи, разлетелась по всему Управску. Страсти такие, как же не прийти?

На разогреве публики выступали Люцита с медвежонком и подоспевший Сашка. То есть нет, извините, — Михал Потапыч. Потапыч требовал вернуть детеныша. А Люцита все не возвращала. Получалось очень смешно.

Все было хорошо. По крайней мере, для Люциты. Особенно хорошо, что Миро прискакал на Торнадо один. Рядом — никакой Кармелиты.

И вдруг Люцита увидела, как подъехала машина Зарецкого, из который вышли Рыч и эта мерзкая разлучница. И все, мир померк. Какое солнце? Зачем оно? Зачем этот ясный день, если все так плохо! Да что там плохо… Безнадежно! Люцита убежала прямо со сцены. Хорошо, Бейбут — человек опытный. Продолжил вместо нее номер. Да так, что публика подумала, будто так и надо по сценарию.

Девушка убежала в лесок, выплакалась там. Потом решила, что нечего плакать — надо что-то делать. Спустилась к реке, причем с риском — обрывы тут крутые, а где безопасные тропки, она не знала. Нашла воду помельче, заводь. Поймала лягушку. Вспомнила все, что знала, о колдовских делах. Раскрутила ее над головой за правую лапку.

Да и бросила ее через левое плечо.

Посмотрела в небо.

И вдруг из-за утеса на набережную выкатила громаднейшая свинцовая туча. Ударила молния, загремел гром. Упали первые тяжелые капли дождя.

Люцита сначала даже не поверила в свою удачу. Потом начала бегать по мелководью, бить по воде ступнями, хохотать и кричать что-то бессвязное.

Началась истерика.

* * *
«Что ж за невезение такое!» — подумали таборные: уже второй раз подряд нормально выступить не получается. От первых же капель дождя все зрители разбежались.

Сквозь прорези в медвежьей голове Сашка увидел, как Маргоша мучается, убирая столики (а на каждом еще и посуда). Хорошо Рыч под руку попался — попросил его помочь…

А Кармелите только и нужно было, чтоб охранник отвлекся на секундочку, схватила Миро за рукав и убежала с ним. Вышел Рыч из кафе — Кармелиты и след простыл. Сплюнул со злости на землю, спрятался от дождя под навес и начал размышлять, где можно отыскать непокорную поднадзорную.

Кармелита и сама не знала, зачем сбежала. Прежде всего, конечно, из-за непокорного характера. Оттого и смеялась громко, испытывая ни с чем не сравнимую радость праздника неповиновения.

Добежали до заброшенного театра.

— Сюда! Скорей! Вот здесь… — прокричала она.

Миро же совсем иначе понял ее радость. Как писал большой друг цыган: «Ведь обмануть меня нетрудно. Я сам обманываться рад!»

Они пробрались в зрительный зал с поломанными, раскуроченными сиденьями.

— Замерзла? — спросил Миро ласково, вытер капли дождя с ее лица. И… поцеловал ее в губы. Кармелита не ожидала этого, поэтому высвободилась не сразу, но сделала это решительно:

— Не нужно. Не делай этого!

— Прости… Я не сдержался! — Миро разнервничался, начал теребить ножны на поясе.

И тут Кармелита вспомнила, о чем она хотела его спросить:

— Ты всегда с собой нож носишь?

— Да, — беззаботно ответил Миро. — Он как продолжение моей руки…

— Скажи, а где ты был два дня назад поздно вечером?

— Не помню… Гулял, наверное, о тебе думал.

— А где гулял?

— Я думал, тебя будет интересовать с кем, — улыбнулся Миро. — Не помню. Да зачем тебе это?

И тут Кармелита спросила резко, как под дых ударила:

— Это ты напал на парня, которого увидел тогда рядом со мной на озере?

Миро промолчал, вспомнил отцовский совет «разобраться с соперником». Да, в ту секунду он хотел убить этого парня. Но потом успокоился.

Кармелита поняла его молчание как утвердительный ответ.

— Отвечай! Ты хотел убить Максима?

— Я не понимаю, о чем ты говоришь?

— Ты хотел убить его вот этим ножом? Что ты делаешь вид, будто не знаешь, что с ним произошло?

Миро вспыхнул:

— Меня не интересует, что с ним произошло. Меня интересует, что у тебя с этим парнем?!

— Это не твое дело! Отвечай: ты хотел его убить или нет?

— Нет, это ты отвечай: встречаешься с ним или нет?!

— Да! — ответила Кармелита, с дерзкой смелостью глядя ему прямо в глаза.

* * *
Рубина прошла в комнату для свиданий, села напротив Олеси. Неловко сложила руки на коленях. Девушка смотрела на нее угрюмо:

— Зачем ты пришла?

— Пришла проведать… А ты не рада мне?

Олеся грустно улыбнулась:

— Я уж и не знаю, чему радоваться, чему нет. Может, ты меня снова отравить захотела?!

— Олеся, что говоришь? С какой стати мне тебя травить?

— А почему пироги, что ты мне, уходя, оставила, были отравлены? Мышки съели их и все сдохли…

— Олесенька, родная, это меня хотели отравить, а не тебя. Я потом дома рвотное весь вечер пила и еле-еле с того света выкарабкалась. А сегодня вдруг что-то кольнуло меня: Олеся! сходи к Олесе! Дура старая! Я ведь про те пирожки оставленные забыла совсем. Мне так плохо было. А ты же действительно пострадать могла из-за меня.

И Олеся как-то сразу поверила цыганке:

— Да ничего, обошлось — прошло все. Спасибо, что вспоминаешь обо мне.

— Дай-ка мне твою ручку.

Олеся протянула Рубине ладонь. Гадалка вгляделась в нее:

— Ну вот… Ты сейчас на перепутье… Можешь так поступить, можешь этак — все равно двойная линия судьбы в одну сходится.

— Что это значит?

— Значит, какой бы ты путь ни выбрала, все равно будешь счастливой!

— А если путь, ну… не совсем честный?

— Человек должен поступать как нужно, как должно! А там его рассудят. Ну-ка дай еще гляну… Твое сердце тебе верный путь подскажет. Видишь — линия сердца с линией судьбы сходятся? Такое редко бывает: счастливой будешь, любимой будешь…

— Ой, Рубина, успокаиваешь ты меня, утешаешь.

— Будешь, будешь… Хоть ты мне сейчас и не веришь! Пора мне! Пойду! Удачи тебе!

И уходя напоследок еще раз обернулась:

— И ты скоро выйдешь. Ничего не бойся. Делай, как скажут, — судьба вывезет…

* * *
Антон позвонил маме по мобилке, сказал, что они с Максимом вдвоем едут в офис.

«Ну вот, — подумала Тамара, — не такой уж и больной этот Максим! Видно, больше притворяется. Только вчера: ох, ах… А уже ходит».

К приходу Антона и Максима Тамара, как могла, подготовила Астахова. Раз пять между делом сказала, что Антон в его отсутствие очень старался, много работал. Но главным все равно был Максим. И именно он за все отвечает.

И вот наконец оба приятеля предстали пред светлы очи Николая Андреича.

— Натворили делов?! — строго спросил он. — А я расхлебывай! Как я теперь должен разбираться с цыганами? Максим!..

Максим поднял голову, посмотрел ему в глаза.

— Кто тебя ударил ножом?

Максим промолчал.

— Я задал вопрос!

— Николай Андреевич, во-первых, мне не хочется об этом говорить. Во-вторых, это не относится к работе…

— Ах, не относится!.. Не хочет он говорить! Ну не говори, посмотрим, кто будет следующий! Может, это будет Антон?

Антон вздрогнул. Астахов это заметил:

— Чего испугался? Не дрожи! Скорее всего, это буду я! Для цыган же вообще что ни сделано — все мной удумано. А кто на самомделе виноват?! Кто? Кто принял это решение: сунуться на кладбище, пока меня не было?

Молчание.

— Я жду ответа! Антон!

— А что «Антон»? Что? Что ты на меня так смотришь?! Оставил вместо себя Максима! Вот с него и спрашивай!

Максим вопросительно посмотрел на Антона: что он этим хочет сказать?

— Максим, — развернулся Астахов, — это было твое решение?

Молчание.

— Максим, это ты решил снести кладбище?!

И вновь молчание.

Астахов снова повернулся к Антону:

— Это было твое решение?

Молчание.

— Я спрашиваю, это было твое решение? Твое?

— Нет… — выдавил из себя Антон.

— Значит, Максима?

Антон кивнул головой.

Максим с недоумением посмотрел на него, Антон спрятал глаза.

— Выйди! — сказал Астахов сыну.

Максим хотел выйти вслед за ним. Но Николай Андреич остановил его:

— А тебя, Максим, я попрошу остаться…

Максим вернулся на прежнее место. Посмотрел прямо в глаза Астахову.

— А теперь, когда мы остались наедине, я хотел бы услышать от тебя всю правду.

И снова Максим лишь молчал.

— Ну не верю я, что ты мог совершить такую глупость! Не верю! Если бы на эту дурь пошел Антон, по своей инициативе, я бы не удивился. Но ты…? Ты вообще долго будешь со мной в молчанку играть?

Максим только крепче сжал губы.

— Ты ничего не хочешь мне сказать?

— Нет.

— Во-о-от, спасибо. Услышал твое веское слово. Но ты понимаешь, что если я не узнаю всей правды — я вынужден буду пойти на радикальные меры? На самые радикальные.

В этот раз Максим был более многословен:

— Я понимаю, Николай Андреевич. Мне нечего вам сказать.

— Ну что ж… — как-то очень просто, обыденно, по-домашнему сказал Астахов. — В таком случае, ты уволен. Можешь идти в отдел кадров за расчетом и трудовой книжкой.

* * *
Рыч таки надумал, где можно искать Кармелиту. В детстве она часто сбегала в то место. А потом чуть подзабыла его. Теперь же, после неудавшегося выступления, самое время наведаться именно туда.

В старый заброшенный театр!

Рыч неслышно пробрался в фойе. Так и есть — услышал приглушенные голоса в зале. Подошел поближе к двери, чтобы услышать, что они говорят.

— Скажи мне правду, Миро… Ведь это ревность, так? Ты увидел меня на озере с тем парнем, с Максимом… И решил его убить… Так?

Рыч удивленно приподнял брови — а он вовремя, речь как раз о его работе. Кармелита подозревает Миро? Очень хорошо. Если бы она еще увидела нож, оставшийся рядом с Максимом!

Вообще, Рыч не мог понять, почему это дело совершенно заглохло. Ведь он одним махом надеялся устранить сразу двоих. Что ж там, в ментовке, очевидного не видят — нож-то цыганский, театральный. И почему дело не открыли?

А может, это и к лучшему — он свою работу сделал, деньги получил. И ничего ему за это не будет. И все так тихо-тихо.

— Миро, так ты ответишь на мой вопрос?

— Отвечу! Я его пальцем не трогал! Хотя, видит Бог, очень хотелось, я даже в гостинице его разыскивал! Но ушел! И не тронул его!

«Слабак, — сказал про себя Рыч. — Помню, как ты разыскивал Максима в гостинице. И всякие горничные, если что, тебя там наверняка запомнили. Видный ромалэ!»

— Точно не тронул? — с надеждой спросила Кармелита, ей очень хотелось поверить в это.

— Да, клянусь, — Миро поцеловал старинный семейный медальон, висящий на шее.

— Боже мой… Кто же тогда? Неужели это все-таки…

Рыч напрягся — оч-чень интересно, кого же она назовет!

Но Кармелита молчала. Рычу надоело ждать, он решительно распахнул двери и вошел в зал:

— Здравствуйте! Что, не ждали?.. Ваше время истекло! Мне приказано красавицу домой доставить.

— Подожди снаружи, — жестко сказал Миро. — У нас разговор.

— Нет, уважаемый, я тебе не лакей на улице ждать. Я сказал — нам пора.

В зале повисла театральная пауза.

— Я что-то неясно сказал? У нас разговор, — повторил Миро.

— Спокойно, Миро! Не шебуршись. Я же здесь не по своей воле, я, между прочим, на Баро работаю.

— И что?

— Хочешь поговорить с Кармелитой, говори сколько угодно. Только спроси разрешения у ее отца! А я только выполняю приказ…

Но Миро уже не мог отступать:

— Придется, видно, тебя по-другому попросить!

— Что, опять ножи метать будешь? — сказал и тут же замолк Рыч, поняв, что сболтнул лишнего — не стоило напоминать Миро, где он оставил один из своих замечательных ножей.

— Не надо, Миро! Я поеду, — постаралась успокоить всех Кармелита и с непривычной для нее покорностью пошла к выходу.

* * *
Угрюмо, понуро Максим вышел из кабинета Астахова.

— Ну? — спросил его Антон заговорщицким полушепотом.

— В каком смысле «ну»? Что это сейчас было? Что ты сказал там, в кабинете?

— А что я мог? Что я должен был сказать?

— Правду, Антон! Всего лишь правду.

— Легко сказать, правду! А я не мог ее сказать, не мог из-за… из-за матери! У них и так с отцом сейчас… а тут еще я… И они, и я… — губы начали дрожать, Антон почти плакал.

— Понятно! То есть ты типа герой! Пожертвовал собой, чтобы маму не огорчать!

— Ничего смешного, Максим! Это жестоко — то, что ты говоришь.

— Ах, жестоко… Зато ты меня, дружище, подставил очень мягко. Ты это понимаешь?!

— Ты сам сказал, что готов мне помочь.

— Так вот что ты имел в виду под словом «помощь»?

— Тебе-то что? Тебе все равно ничего не будет… Ничего! Отец тебя любит больше, чем меня. Он тебе вес простит. Отругает немножко — и дело с концом… И опять будет у тебя с ним мир и понимание.

— Ничего у меня с твоим отцом не будет. Меня уволили. Тебе спасибо.

— Как уволили? — Антон растерялся.

— Так! Окончательно и бесповоротно. Ты вот мне скажи… Я от тебя хочу услышать… Ты считаешь, что это справедливо? Ну что ты молчишь? Там, в кабинете, нужно было молчать… Я тебя не выдал. А ты… Знаешь, почему я сейчас с тобой разговариваю? Я все же надеюсь, что ты переборешь себя, пойдешь и скажешь всю правду. Если, конечно, ты мне друг…

Антон не шелохнулся.

— Ты пойдешь?

Лицо Антона скривилось, он закусил нижнюю губу и развернулся к окну.

— Ты пойдешь… друг?!

Антон повернулся к Максиму и истерически, со слезами на глазах, прокричал:

— Не-е-ет!!!

Глава 33

Оформление документов и выход из тюрьмы прошли как во сне. Олеся не верила, что все это происходит с ней. Форс подвез ее до дома. Она вошла в свою квартиру. Пахло пылью, одиночеством, запустением. Как она мечтала там, в камере, оказаться дома, нырнуть в ванну, вспенить воду, залечь надолго с книжкой, потом поставить хорошую музыку, съесть что-нибудь этакое, выпить наперсток ликера…

Отчего же сейчас ей так плохо? Почему нет ничего, кроме усталости? Олеся положила голову на стол и уснула.

Но утро вечера мудренее.

Не хныкать — приказала она себе. Приняла контрастный душ, сделала прическу. Подобрала костюм. Долго выбирала (это вам не в тюрьме в обносках ходить!). Предстояло идти в ресторан, общаться с Форсом и с этими непонятными людьми, у которых она будет работать.

…Стол был накрыт на четверых. Но сидел за ним один Форс. Увидев Олесю, встал, отодвинул стул, помог сесть, сделал дежурный комплимент:

— Сударыня, вы прекрасны!

Сели, начали с ассорти и салатов. У Олеси аппетита совсем не было.

— Что не ешь? — галантно удивился Форс. — В тюрьме такого не дают? Давай ешь! Все оплачено.

— Простите, Леонид Вячеславович, но я бы предпочла закончить с нашим делом побыстрее. Скажите мне, что я должна буду делать?

— Молодец. Быка — за рога? Одобряю. Далеко пойдешь! Значит так, первое: ты должна играть роль невесты.

— Чьей невесты?

— Одного приятного мужичка. Тебе-то не все равно? Твоего «жениха» зовут Игорь.

— Но я не знаю никакого Игоря.

— Не волнуйся. Вас познакомят.

— И что, я все-таки должна буду с ним спать?!

— А что, уже не терпится? — видя, как Олеся зло сверкнула глазами, Форс смягчился. — Ну-ну, успокойся. Это, как я и говорил, строго по желанию. И, между нами говоря, я бы не советовал! Так… Это что касается твоего «жениха». А теперь, второе и главное: меня интересует все, что связано с твоим хозяином. Кто приезжает в дом к Астахову, с кем он общается, содержание разговоров и, возможно, писем… И не вздумай мне лгать! Учти — у меня есть возможность выборочно контролировать тебя. А теперь ешь!

— Спасибо, не хочется…

— Ну как знаешь! И не будь такой неженкой. Понимаешь, ты в том доме должна стать не просто горничной, а членом семьи! Меня интересует все, чем они дышат… О! Тихо. Вот и твоя хозяюшка идет… Говори все, как договаривались. Да, чуть не забыл. Запомни, не вздумай рассказать им, что ты была под следствием. Это все испортит! Поняла?

— Поняла. Я бы сама с радостью об этом забыла…

Подошла Тамара. Поздоровалась подчеркнуто оживленно:

— Здравствуйте, здравствуйте…

Форс опять встал, отодвинул стул, чтобы Тамара села.

— Добрый вечер, Тамара Александровна. Присаживайтесь. Вот, познакомьтесь: это Олеся.

— Понятно. Значит, вы и есть наша предполагаемая горничная?

— Да.

— А я Тамара Александровна Астахова. Хозяйка дома, где вы будете работать, если мы обо всем договоримся, конечно…

— Я надеюсь, что договоримся.

— Я уже рассказал ей об обязанностях, — засуетился Форс. — Так сказать — ввел в курс дела…

— Спасибо! Дальше мы справимся сами. Леонид, вам, наверное, не интересны наши женские разговоры…

— Понял. Я тут, кстати, руку измазал. Пойду помою.

Тамара подождала, когда Форс отойдет подальше, и обратилась к собеседнице:

— Ну что ж, Олеся, расскажите о себе.

— Особенно рассказывать нечего… Работала на фирме… Фирма развалилась… Потеряла работу. Подалась в горничные… В Управск приехала недавно.

— Скажите, а где вы работали? Может быть, у вас есть какие-то рекомендации?

— Нет. Рекомендаций у меня нет. А работала я в гостинице.

— В местной?

— Нет, это было еще до Управска.

— Вот как? Простите, а почему ушли с прежнего места работы?

— Сами же знаете, сколько там платят…

— Значит, вам нужны деньги?

— Конечно. Они всем нужны.

— Насколько я понимаю, вас предупредили, что помимо исполнения прямых обязанностей, вы будете должны немного поактерствовать — сыграть роль невесты?

— Да, я согласна…

— Вас ничего не смущает? Вы готовы быть невестой незнакомого человека?

— Я привыкла не задавать лишних вопросов… Мое дело — выполнять условия хозяев, раз уж я нанимаюсь на работу.

— Вы во всем такая покладистая? — встревожилась Тамара.

— Вы думаете… Нет! Меня предупредили, что никаких… отношений с моим «женихом» не подразумевается!

— Да, голубушка! «Не подразумевается»! Ни с «женихом», ни с хозяином! Кстати, я надеюсь, вы не замужем.

Олеся кивнула головой.

— Это хорошо… А вы что, совсем нелюбопытны? Вас даже не интересует, кто ваш «жених», какой выглядит?

— Мне сказали, что нас познакомят…

Тамара увидела Игоря, входящего в зал.

— Да, правильно сказали. А вот, кстати, и он!

Представление не заняло много времени. Вскоре и Форс вернулся — наконец-то отмыл руки.

Так что посидели, в целом, неплохо.

А на прощанье новая хозяйка еще раз удивила Олесю, выдав загадочную тираду:

— Вот вам блузка. Она мне не подошла. И будем считать, что я отдала ее вам за полцены. Но на самом деле, берите ее бесплатно. И на работу сегодня приходите, пожалуйста, в ней.

Странная работа.

Странные люди…

* * *
Кармелита не знала, как начать разговор с отцом. Она знала только одно — смолчать не сможет. И вот в конце концов собралась с духом и пошла к отцу выяснять отношения. Начало речи она заготовила давно:

— Папа, нам надо поговорить. Почему ты так поступаешь с людьми?! Ты не Господь Бог!

— Я знаю… — недоуменно ответил Баро. — Я никогда и не думал, что я Господь. Успокойся и объясни, что случилось?

— Как я могу успокоиться?! Папа! Кто покушался на Макса?

— Покушался? На кого? О чем ты?! И вообще, почему ты со мной говоришь в таком тоне?

— Хорошо, извини. Я изменю тон. Но и ты пообещай мне говорить только правду. Ты ведь объявил Максима своим врагом. И запретил нам встречаться. А после того, как я не послушалась тебя, на него напали с ножом. Так?

— И ты считаешь, что это сделал я?!

— Не сам лично, но я считаю, что ты кому-то приказал это сделать.

— Ты считаешь, что это я организовал покушение на этого гаджо?

— А кому еще он мог помешать?

— Меня не интересует ни он, ни его дела! Мне бы с тобой разобраться.

— Пап, ну дай мне слово, что ты не причастен к этому покушению!

— Тебе недостаточно того, что я говорю? Ты требуешь, чтобы я, Баро, дал тебе, девчонке, слово?!

— Да.

— Правильный отец устроил бы тебе хорошую трепку… Но я, наверное, неправильный отец, плохой. И поэтому я даю тебе слово…

— Так это не ты?

— Если ты непонятливая, повторяю: я никому не приказывал нападать на него.

Кармелита бросилась отцу на шею.

Как здорово, что ее отец ни в чем не виноват!

— Пап, ты прости меня, ладно? Ты прости, что я так о тебе…

Баро устало отмахнулся:

— Не надо! Я был плохим отцом, но теперь постараюсь исправиться. Отныне все будет иначе! Ты двадцать четыре часа в сутки будешь сидеть дома под охраной! И одна отсюда — ни ногой.

* * *
Настроение у Палыча было смурное. И пить не хотелось, оставался только один способ улучшить душевное состояние. Полез на полочку с книжками, оставленную его предшественниками. Прикинул, что бы выбрать. Взял «Книгу перемен» с иллюстрациями великого Ци Бай Ши. Полистал, и вправду стало легче. Захотелось жить и работать. Пошел подбросить уголька. А тут и Максим в гости пожаловал.

— О-о! Кого я вижу! Какие люди!

— Привет, Палыч! — тяжело вздохнул Максим.

— Привет, — Палыч обнял Максима по-медвежьи, тот привычно поморщился от боли.

— Ой… Извини. Совсем забыл. Прости, так обрадовался… Ты уже выздоровел?

— Садись, к зеленому чаю как раз! «Путь мудрости, усыпанный чаинками трех верхних лепестков…»

— Так-то, Палыч, у тебя — «Путь к мудрости», а у меня полный «абзац»!

— А что такое?

— Прав ты был, всюду прав. Все так и вышло, как говорил. Девушки у меня теперь нет, друга у меня нет. И работы у меня тоже нет… Сплошной разлад…

— Эх, Максимка. Как говорит И-Цзин в главе «Цзянь»: «Разлад сам по себе является препятствием всякой деятельности». Так что давай разбираться, в чем причины.

— Давай! — Максим вытащил бутылку водки.

Палыч посмотрел на нее без всякого желания и отставил в сторону. Не такое у него сегодня настроение.

— Это мы всегда успеем! Ты рассказывай! Одна голова — хорошо, а две — лучше! Давай-давай, говори. Что случилось-то?

— Ой, много чего, Палыч. Ну, например, я сказал Кармелите, что напали на меня люди ее отца!

— А она?

— А она обиделась, ушла и сказала, что пока не докажет мне обратного, мы с ней видеться не будем.

— Молодец, хорошо получилось! А что с работой? И что с твоим большим другом Антоном?

— Он меня так лихо подставил, что я работы лишился!

— М-да-а-а. Диагноз ясен. И оттого, что я его давно поставил, ничуть не легче.

— А что бы ты сделал на моем месте?

— Я бы уехал!

— Круто…

— Да не «круто», а нормально. Проблему надо рубить «с плеча»! Уехать тебе надо, парень! Уехать! Ты молодой, все сможешь начать сначала на новом месте!

— Я понял тебя. Ты предлагаешь мне убежать? А я трусом, Палыч, никогда не был! И быть им не собираюсь!

— Не убежать, а уехать. Убегают от трусости, Максим. А уезжают — от мудрости.

— На себя намекаешь… И от чего ты в итоге убежал… или уехал? От любви? Нет! Я так не хочу. И скажу тебе: я Кармелиту оставлять не собираюсь!

— Эх, жизнь… Теперь, пожалуй, и за это дело можно приняться, — Палыч безжалостно свернул голову бутылке водки.

* * *
Баро сдержал свое слово. И посадил Кармелиту прямо-таки под домашний арест. Рыч оставил ворота на второго охранника, а сам безвылазно дежурил у ее спальни. Все бы хорошо, да уж больно ему скучно было. Нет, конечно, люди его профессии к долгому ожиданию привычные. Только чаще это происходит на улице, где хоть что-то случается. То котенок пробежит, то ветерок подует. А тут, в четырех стенах, сдуреть можно от скуки.

В общем, совсем закис Рыч от скуки и даже не заметил переглядываний и взаимных подмигиваний Рубины и Кармелиты, после которых к нему подошла старая гадалка.

— Ну что, ромалэ, тоскуешь? Давай погадаю?

— Ну давай, пошли — хоть какое-то развлечение.

— Ну давай. Пошли. Садись к столу, — Рубина усадила Рыча спиной к двери спальни Кармелиты.

Рыч оглянулся, в открытую дверь было видно, как девушка читает книгу.

— Смотри, Рыч! Король. Это ты.

Охранник посмотрел на карты с большим интересом. Рубина продолжила свою работу.

— А вот… Э… Посмотри-ка, вокруг тебя пустота. Никого и ничего. Одинокий волк.

— Да… — глубокомысленно сказал Рыч.

— А вот эта дама, посмотри-ка — цыганка, мать твоя. А вот это ее любовь. Какая сильная любовь к тебе…

Рыч так увлекся гаданием, что не заметил, как Кармелита взяла свою сумочку и тихо вышла в дверь.

— Сильная, говоришь?

— Да. Сильно она тебя любила. Ох, как сильно, да только давно это было — померла она.

— Правду говоришь… — сказал Рыч грустно. — С тех пор никто меня не любил…

— Да кто же еще так, по-матерински, полюбит? Но есть ведь и другая любовь, — Рубина снова разбросала карты. Вот, посмотри-ка. Глянь сюда, перед тобой — две дороги.

— Где?

— Ну, вот. Одна светлая, одна черная. И лишь от тебя зависит, по какой из них пойти. Но только смотри-ка, вот, дама, мать то есть, указывает на светлую! А вот эти тебе зла желать будут… Смотри, это валет пик. Обман. Не верь им, когда время придет…

— А когда оно придет?

— Сам почувствуешь, как оно наступит, как выбор делать придется…

Вошел Баро:

— Где Кармелита?

Рыч вздрогнул. Тревожно оглянулся по сторонам. Заглянул в Кармелитину комнату. Нет девчонки!

— Только что здесь была…

— А теперь где?!

Рыч с ненавистью посмотрел на Рубину:

— Ах ты ж старая… Заморочила меня совсем! Набрехала! — и побежал на улицу искать Кармелиту.

— Нет, Рыч, никакой брехни. Все правда, чистая!.. — крикнула вдогонку гадалка.

Рубина и Баро остались наедине.

— Собрала карты? — угрюмо сказал Зарецкий.

— Собрала…

— Теперь собирай свои остальные вещи! Ты возвращаешься в табор!

— Хорошо. Давно пора, — цыганка пошла в свою комнату, где отлеживалась.

— Ты ничего не хочешь мне сказать, Рубина?

— Прости, Баро, но так надо было.

— Кому надо?! Девчонке, вбившей себе в голову, что она влюблена? Хватит потакать ее прихотям!

— Любовь — не прихоть, Баро. Не хочу, чтоб она повторяла мои ошибки.

— Я долго терпел, Рубина, но при тебе Кармелита совсем отбилась от рук! Я этого не допущу! Я тебя предупреждал, чтобы ты не потакала ее выходкам? Предупреждал. Пеняй на себя! Прощай, Рубина!

— Баро, Баро… Тебе кажется, что ты всегда поступаешь правильно. Но ты так и не понял самого главного!

— Чего же?

— Что все твои беды — в тебе самом!

* * *
Кармелита прибежала в больницу.

— Вы куда, девушка? — остановил ее врач.

— Я к Максиму Орлову.

— Опоздали. Улетел ваш Орлов из больницы.

— Как? Куда? Он же слабый еще…

— Я пытался его остановить, а он даже слушать не захотел. Оставил расписку. Ушел — и все. Если найдете его, передайте, пусть придет к нам швы обработать!

Кармелита прибежала в гостиницу. Ворвалась в номер Максима и…

Кто это? Это не Максим…

Палыч тем временем прибирал комнату друга. А Максим лежал в его котельной, обмазанный бальзамом (вот вам и «обработка швов»).

— Вы кто? Где Максим? — строго спросила Кармелита.

— Девушка, а для чего вам наш Максим понадобился?

— Да вот, понадобился. А вы что тут делаете?

— Палыч я, друг Максима. Вот порядок навожу… А то ему трудно было, раненый. А ты кто?

— Кармелита. Где он?

— А-а… Кармелита, говоришь. Вот ты какая… В общем-то, понять его можно… — Палыч пристально посмотрел на Кармелиту, любуясь ею, а потом неожиданно резко сказал: — Нету Максима!

— А вы не знаете, где я могу его найти?

— Думаю, что нигде. Сегодня он уехал из города.

— Как уехал?

— Как, как… Насовсем!

— Да этого не может быть! Да нет… Вы что-то перепутали, наверно. Он бы мне сказал! Он предупредил бы меня! Нет… Может, он мне хоть записку какую оставил?

На Кармелиту было жалко смотреть.

Но Палыч одернул себя. Нет. Рубить — так «с плеча»!

— Ты это… девонька, не грусти сильно-то! Так оно и тебе будет лучше! Ты ж цыганка — все против вас было! Забудешь! Время лечит!

Кармелита молча расплакалась и вышла из комнаты.

А Палыч подумал: жалко ее, конечно. И Максима жалко. Только все равно уезжать ему надо. Ничего больше не остается!

Глава 34

«Я — трус, — размышлял Антон над рюмкой коньяка. — Мама старается, выстраивает философские парадоксы, говорит, что — герой. А на самом деле я всего лишь трус!»

И так он погрузился в свои мысли, что не заметил, как мама вошла в гостиную:

— Антон! Опять! Ну зачем ты опять пьешь?

— Хреново мне, мамочка. Очень хреново…

— Тебе жалко Максима?

— Жалко — не жалко… Что за разговор, я просто предал его. Это же из-за меня отец его уволил!

— Надеюсь, Астахов об этом не знает?

— Об этом — не об этом… Отец знает только то, что я ему сказал. А Макс промолчал. Потому что совестливый. Посмотрел на меня, как на полное ничтожество, и промолчал.

— Вот это ты правильно подметил, сынок. Он на тебя всегда смотрел сверху вниз, как на полное ничтожество. А ты, по дружбе, всегда терпел то, что он задвигает тебя на второй план…

— Мама, меня никто не задвигает! Никто! Это тебе приснилось.

— Не приснилось, сынок. Я же вижу! Вижу! Всегда так было. А сейчас отец освободился от него. Понимаешь? Освободился.

— Ты думаешь?

— Конечно. Ты все сделал правильно. Мудро! Убрал с дороги Максима, теперь отец увидит, кто из вас действительно лучший. Поэтому не надо расстраиваться. Но и пить! Антон, пить не надо!

Тамара выхватила бутылку у него из рук. И вся ее педагогическая деятельность тут же пошла насмарку. Антон, уже почти согласившийся с тем, что он «все сделал правильно», опять захандрил:

— А знаешь, что я сделаю сейчас? Я пойду к отцу и признаюсь ему во всем. А там пусть он решает, кто что сделал правильно, а кто неправильно.

Ну, достал! Тамара вспыхнула:

— Знаешь что, Антон!

Антону показалось, что мать сейчас выругается. И при этом, возможно, выйдет за рамки приличий.

— …Делай что хочешь. Иди куда хочешь. Хоть к отцу! Ты, в конце концов, уже взрослый!

И это было самое мудрое, что могла сказать Тамара.

Антон же молча встал и вышел. Но не к отцу, а к себе в комнату. Там у него была припрятана бутылочка виски. Ма-а-аленькая, но очень симпатичная.

Астахову тоже было чем заниматься.

Он знакомился с новой горничной.

— Здравствуйте.

— Здравствуйте! Присаживайтесь. Меня зовут Николай Андреич!

— А я — Олеся.

— Значит, вы — невеста Игоря?

— Да.

— Вам приходилось раньше работать горничной?

— Да, я работала в гостинице, но там очень мало платили.

— А в частном доме?

— Нет… Но я буду очень стараться. Поверьте, я справлюсь, если у вас будут какие-то претензии, я готова сразу же получить расчет.

— Хорошо, так и договоримся. Ну что ж… Можете, как говорится, приступить к своим обязанностям.

— Спасибо.

— У вас есть где жить?

— Да. Небольшая квартирка. Я сюда недавно переехала…

— Отлично. Можете ее пока сдать внаем. А жить предлагаю здесь, в нашем доме. Предоставим вам отдельную комнату. Если ваши отношения с Игорем закончатся свадьбой и браком, к жилищному вопросу вернемся дополнительно.

— Спасибо.

— Да, и еще… Раз уж мы об этом заговорили… Я хотел бы поговорить с вашим женихом, Игорем.

— А он в приемной.

— Позовите его.

Игоря Астахов встретил широкой и вполне искренней улыбкой.

— Познакомился я с твоей. Ну, что скажу, — одобряю. И блузка эта, бывшая Тамарина, ей идет. И в общем… хорошая она. Вы давно знакомы?

— В принципе, да. Но пожениться решили недавно. Вдвоем как-то прожить легче, тем более сейчас.

— То есть уже можно поздравить…

— Нет-нет, торопиться не надо. Мы еще должны присмотреться, притереться друг к другу.

— Ну что ж, я рад за тебя. Мне кажется, достойный выбор.

— Еще раз спасибо, Николай Андреевич.

Когда Игорь ушел, Астахов вспомнил об Олесе, задумался о своем первом впечатлении о ней (а оно, как известно, самое правильное). Действительно, очень хорошая девочка… Застенчивая. Правда, чего-то боится. Не страшно, у каждого есть свои грехи. Стыдливая, легко краснеет.

И, наконец, самое тонкое наблюдение, достойное Шерлока Холмса. Художественный вкус хороший — из всех картин, что есть в кабинете, больше всего засматривалась на самую дорогую — гордость его коллекции.

* * *
Максим отлежался в котельной, отлично выспался. Мудрое спокойствие Палыча, а также И-Ц-зин, несколько рюмок водки, приятное гудение огня в котле — все это вместе утихомирило душевный разлад. И мысль об отъезде уже не казалась такой страшной. Болезненной, но не страшной. Оказывается, высокая трагедия — не только Шекспир, но и Макс Орлов. И это, как ни странно, успокаивало.

«Я уеду, — почти спокойно думал Максим. — Только бы не расплакаться на выезде. Ничего, как-нибудь сдержусь. Как будет тяжело без Кармелиты… Даже фотографии ее нет… Вспомнил. Вспомнил! От кого-то я слышал, что Света сейчас рисует ее портрет. Срочно надо бежать к Светке. Выпросить портрет, выкупить… В крайнем случае — украсть». И улыбнулся, представив заголовки в управской прессе: «Наклонная дорожка Максима Орлова…».

Звонок в дверь. Максим стоял, как с креста снятый.

— Боже мой, Максим… Что с тобой случилось? — спросила Светка.

— Прости, Свет, что без звонка. Мне поговорить с тобой нужно.

— Ну, говори… Кофе будешь?

— Нет, спасибо, я на секунду. Скажи, пожалуйста, а ты портрет Кармелиты закончила?

— Почти… — Света кивнула в сторону картины, стоявшей на мольберте. — А, собственно, что? Ты для этого пришел?

Максим не ответил на вопрос, а сразу сказал:

— Подари мне его.

— Что? Максик, да ты с ума сошел! Во-первых, он не закончен, а во-вторых… да…

— Я понял, я понял, Свет… Давай, ты скажи, сколько он стоит. Я куплю. Серьезно. Мне плевать. Пусть он даже не закончен. Портрет нужен мне, понимаешь? Скажи, сколько он стоит.

— Макс! Ты сумасшедший! Портрет не закончен…

— Понятно, дураку полработы не показывают.

Света засмеялась:

— Ну, примерно так. Не нужно денег. Если тебе так приспичило — я отдам его. Но когда закончу. Хорошо?

— Плохо… Я уезжаю сегодня. Очень хотелось бы взять его с собой. Понимаешь?

— Нет. Не понимаю. Ты же вернешься. Я его доделаю, и ты заберешь. Насколько ты едешь?

— Навсегда.

— А-а-а… Ну… Так… Нет, ты знаешь, давай я все-таки сварю себе кофе…

Света ушла на кухню. А Максим сел напротив мольберта и посмотрел на портрет долгим, грустным взглядом. И даже погладил его. Здоровой рукой.

Света вернулась с кофе. И для себя, и для Максима.

— Так, а теперь давай еще раз. Только спокойно и по порядку. Ты уезжаешь навсегда?

— Да.

— А Кармелита знает об этом?

— Нет.

— Очень красиво. Почему это вдруг ты решил уехать, все бросить, ничего ей не сказав? А?

— Потому что я русский, а она цыганка. И она не пойдет против своих традиций. А то ты не знаешь…

— Нет, Максим, я ничего не знаю. Давай сейчас позвоним Кармелите и все узнаем.

— Света! Кармелите звонить не надо. Оставь телефон! Послушай меня. Мне очень тяжело далось это решение. И я не хочу, чтобы Кармелита узнала об этом, пока я в городе. Понимаешь?

— Боже мой… Что же вы с собой творите-то?..

— Так что насчет портрета?

— Забирай.

— Спасибо.

— Макс?

— Да.

— Куда ты собираешься ехать?

— Не знаю, Свет. Россия большая. А я маленький. Найдется мне где-нибудь местечко.

* * *
Ну вот и все. Баро попросил ее оставить этот дом. Не в первый раз. Рубина собралась очень быстро. Решила уйти тихонько, ни с кем не прощаясь. Слава ж богу, не на тот свет уходит — еще увидится со всеми. Да по дороге Груша встретилась.

— Рубиночка, значит, все-таки в табор уходишь?

— Да, загостилась я у вас, — постаралась улыбнуться Рубина. Но улыбка получилась грустной.

— Плохо нам без тебя будет. Привыкли мы к тебе, — на глазах у Груши появились слезы.

— Что ты, доченька… Перестань. А то вообще в гости ко мне приезжай. Табор не так далеко. Да и я буду заходить, Баро не запретил мне встречаться с внучкой.

— Обидно получилось. Это он все из-за того, что Кармелита ушла из дому без разрешения. А ты ее выгораживала.

Рубина напряглась:

— Почему ты так решила?

— Я подслушала, случайно. Услышала твой разговор с Баро.

Рубина недовольно покачала головой. Неприятно, что тот баронский выговор слышали посторонние.

— Забудь. И никому не говори об этом разговоре. А мне действительно лучше быть в таборе.

— Кармелита знает, почему ты уходишь?

— Нет, она на конюшню убежала к своей Звездочке. Потом, наверно, верхом покатается. А как вернется — узнает. Скажи ей так… В общем… пусть думает, что это мое решение. Ну ладно, давай прощаться. Долгие проводы — лишние слезы.

Не стала Рубина пользоваться машиной Зарецкого (хоть он и предлагал). Гордость не позволила. И попутки тормозить не стала. Захотелось пройтись. Чай не такая старая, не развалина — дойдет.

По дороге о жизни уже прожитой, да еще не выжитой, думала. Прошлые годы вспоминала. И любовь свою сильную, и грехи свои тяжкие.

Пару раз всплакнула.

Когда шла через лес, чуть не заблудилась. Но бросила деду Лесовику несколько конфеток, которыми ее внучка угостила, — тот и вывел ее на тропинку к табору.

А в таборе настроение у всех было приподнятое. Цыганам для счастья много не нужно. Дай надежду на что-то хорошее — и достаточно.

Сначала все очень расстроились из-за дождя. Получается, уже второе выступление сорвалось. Но потом Миро рассказал о заброшенном театре, который ему Кармелита показала. И все туда съездили, посмотрели. И в одиночку, и группами. По-хозяйски осматривали. Проверяли акустику — пробовали петь. Ремонт, конечно, дороговато обойдется, но ведь так хочется…

Что тут скажешь! Нет такого бродячего актера, который бы не мечтал выступать в театре. В настоящем, чтоб со сценой, с занавесом, с оркестровой ложей. Бейбут так загорелся этой идеей, что не мог спокойно ни есть, ни спать, ни жить. Свозил в театр Зарецкого. Место тому понравилось. И идея театральная пришлась по вкусу. Правда, с довеском — он предпочитал говорить не «театр», а «развлекательный центр». Но закончил разговор многообещающе: «Бейбут, мысль хорошая. Я сяду и хорошенько все просчитаю. А потом посмотрим, в какую сторону все это вырулит».

В общем, к приходу Рубины табор уже гулял, отмечая хорошую новость.

Только Люцита грустила. Из-за Миро. И Миро грустил. Из-за Кармелиты.

* * *
Как только Максим ушел, Света бросилась к телефону и набрала номер Кармелиты. Совесть ее при этом была чиста. Да, Максим, конечно, просил не звонить. Но ведь она-то ничего не обещала.

«Кармелиточка, миленькая, возьми трубку… Возьми!..»

Но Кармелита все молчала.

И вот наконец-то отозвалась. Разгоряченная, энергичная…

— Алло, Светка, привет! Я со Звездочкой на прогулке была. Телефон дома забыла. Ты давно звонишь?

— Да. Слушай, ты знаешь, что Максим решил уехать? Навсегда?

Кармелита погрустнела:

— Да, знаю, мне об этом его друг сказал. Я оттого и отправилась на природу, уж очень мне плохо было…

— Нет, подруга, нет, он еще не уехал! Он в городе. Максим только что был у меня.

— Как — у тебя?

— Да, если ты не хочешь его потерять, беги сейчас же к нему! Ты ему очень нужна. Он тебя любит! Только ты его можешь остановить. Пожалуйста, беги к нему.

— Я ничего не понимаю! Почему же он сам ничего не сказал? И зачем он к тебе ходил?

— Брось тормозить. Максим выпрашивал у меня твой портрет!

— А где он сейчас?!

— Портрет? — не без гордости переспросила Света. — У Максима!

— Да нет, Максим где?!

— Я думаю, еще в гостинице!

Кармелита бросила трубку.

Так, нужно срочно бежать к Максиму!

* * *
Бутылочка виски была сувенирной, а значит, очень маленькой. Закончилась быстро, после нее стало только хуже. Антон понял, что есть только один человек, который сейчас может помочь ему, даст выговориться, выслушает.

Света!

Какой там у нее номер?

Вот, гудки. Хорошо… Голос мягкий, нежный, заботливый:

— Привет, Антон…

— Света. Светланочка… Только ты можешь помочь. Мне нужно поговорить…

Света рассмеялась. Но не обидно — по-доброму:

— Ладно, ладно, жду. У меня сегодня день такой. Скорая помощь Светланы Форс принимает на дому…

— Ага, — продолжил Антон. — Форма доставки — самоприезд!

— Света, — бодро начал Антон, расположившись в мастерской. — Я — подлец! Мне ужасно стыдно!

— Антон, ну просто какое-то дежа вю. Ты мне уже говорил это. Что ты опять натворил? Это ты, наверно, из-за Максима? Думаешь, он уезжает из-за тебя?

— Как? Он уезжает?!

— Да. Максим уезжает. Навсегда. Ты разве не знал? Вы же друзья…

— Какой я ему друг? Это все из-за меня.

— Антон, не замыкай все на себя. В мире есть еще и другие люди. Максим уезжает из-за Кармелиты.

— Да ладно, из-за Кармелиты… Из-за меня. Его мой отец уволил!

— Ах вот оно что!.. То-то Максим говорил, что он безработный. Но я думала, что он сам уволился, потому что решил уехать. А что произошло?

— Я смалодушничал. Предал его.

— Ну, попробуй поговорить с ним. Извинись. Скажи, что не нужно вот так вот — все рвать, бросать, уезжать. Все как-то образуется.

— Это бесполезно. Макс сейчас очень зол на моего отца и на меня.

— А почему на тебя?

— Да потому… — Антон хотел сказать всю правду, но так и не смог. — Да потому что я тоже Астахов! А может, и правильно, что он уезжает. Что ему тут бросать? Работы нет, живет в гостинице. Вольная птичка.

— У него здесь Кармелита!

— О чем ты говоришь? У нее такой папаша! Зверь! Макса порезали? Порезали. Хорошо, что жив остался! И наверняка из-за этой девчонки.

— Ты правда так думаешь?

— Конечно. А после истории с кладбищем ему вообще здесь не жить, цыгане ему этого точно не простят.

— Но ты ведь тоже замешан в этой истории…

— Меня они побоятся тронуть, а вот Максу лучше уехать.

— Я знаю немного Зарецкого. Он, конечно, горячий, вспыльчивый, но мне не кажется, что он способен на такое. Хотя… Может, ты действительно прав, что Максу лучше уехать. Вот только Кармелиту жалко.

— Да что нам других жалеть, Светочка… Можно подумать, у меня все здорово. Или у тебя… Мне кажется, у нас с тобой было одинаковое детство. Нам обоим не хватало родительского тепла.

— Да, наши отцы очень похожи…

— Точно! Недаром они партнеры. Твой наверняка тебе твердил: ты должна делать так, думать этак, ты обязана быть самой лучшей…

— Да! Что, и у тебя было то же самое?! Знаешь, я часто плакала, когда мои подружки могли гулять, а я с утра до ночи сидела с репетиторами…

— Обидно. Я тебя понимаю.

Света мечтательно закрыла глаза.

— А мне всегда так хотелось, чтоб меня баловали, чтоб на руках носили…

Антон подвинулся к ней поближе:

— Да. А вместо этого… Вместо родительской нежности — железная дисциплина. И так хотелось теплоты…

Антон обнял Свету, поцеловал. Она ответила на поцелуй.

Потом вдруг отстранилась, так же, как это было в прошлый раз:

— Уходи, Антон. Я не верю тебе. Иногда мне кажется, что ты хороший. Только одинокий и потерявший себя. А потом… Потом я чувствую в тебе какую-то неправду. Как будто ты сам перед собой играешь: красуешься, плачешь, жалеешь себя…

— Нет же, Света. Нет! Я не хочу притворяться, хочу быть самим собой, дарить любовь… Что я не так делаю?!

— Не знаю. Но мне кажется, что все эти разговоры об одиночестве… Все только для того, чтобы затащить меня в постель. Может, я и смогу поверить тебе… Когда-то… Позже. А пока… уходи, пожалуйста.

Глава 35

И в таборе Рубине не сиделось. Не откликалось сердце на всеобщую радость. Думала о том и о сем. Вспомнила самый тяжелый момент в своей жизни. Да так на нем и остановилась. Сердце сжало, как железной рукой, и больше эта боль не отпускала. Достала денежку и пошла на остановку, ждать маршрутку. В Управск ехать надо, разыскать ту самую женщину…

Найти Тамару в Управске оказалось проще простого. Все знали, где она работала раньше и кем стала сейчас.

И вскоре Рубина уже нажимала кнопку звонка астаховского дома. По ту сторону двери кто-то захлопотал. «Интересно, — подумалось ей, — как изменилась та женщина? Раньше была симпатичная, но какая-то… злая».

Дверь открылась, и Рубина увидела… Олесю.

— Ты зачем сюда пришла? — шепотом спросила Олеся.

— Олеся? Вот я рада. Рада тебя видеть. Ты что же, теперь здесь работаешь?

— Да.

— Как же хорошо! Только-только там сидела…

— Тс-с-с, тихо, — Олеся тревожно вгляделась в глубь дома. — Рубиночка, не нужно об этом.

— Да-да, понимаю…

— Зачем ты пришла сюда?

— С хозяйкой твоей поговорить. Ее зовут Тамара?

— Да. О чем поговорить — обо мне? Ты хочешь ей рассказать, кто я такая, откуда?

Рубина внимательно всмотрелась в Олесю. Не к добру эта пугливая суетливость. Ох, как нечисто, неспокойно на сердце у ее сокамерной подружки:

— Ты что же, боишься, что хозяйка узнает, что ты была в заключении?

Олеся прижимает руку Рубины к себе. И сказала, снова шепотом:

— Я только устроилась на работу, и если хозяева узнают, где я была…

— Не бойся, дочка, я умею хранить тайны, особенно чужие. И вот что… Тамара совсем не должна знать, что мы с тобой знакомы. Ты все поняла?

— Да.

— Ну так дома твоя хозяйка?

— Дома. Я сейчас позову ее. Подожди в гостиной, Рубина.

— Ты только успокойся. Не бойся. Ничего я ей не скажу.

Олеся вошла в гостиную и доложила Тамаре, что к ней пришла цыганка.

Тамара подскочила на кресле. В голову ударил адреналин. Цыганка здесь! Неужели это ОНА? Жива. И здорова настолько, что сама пришла к ней. Хорошо хоть Астахов уехал в офис.

— Кто ты такая и что тебе здесь нужно? — жестко спросила Тамара, едва Рубина вошла в гостиную. — Зачем ты меня преследуешь?!

Рубина подошла поближе, внимательно всмотрелась в глаза собеседницы и спокойно, медленно проговорила:

— Выходит, я правильно подумала. Это ты хотела меня отравить.

— Оставь меня в покое!

— О чем говоришь, Тамара? Я не искала с тобой встречи. Сколько лет мы с тобой не виделись?

— Восемнадцать.

— Восемнадцать лет назад я тебе пообещала никогда не искать с тобой встречи, ты сама нашла меня… в тюрьме. Ты боишься.

— Да, я боюсь. Зачем ты пришла?! Ты хочешь разрушить мою жизнь.

— Тамара, я хочу, чтобы все осталось, как прежде. Никто не должен знать о том, что мыс тобой сделали. Никто…

— Я тебе не верю. Ты пришла меня шантажировать. Ты в этом деле была сбоку-припеку. А я совершила должностное преступление!

— Да, ты тогда пошла мне навстречу. И теперь мы навсегда повязаны с тобой одной ниточкой.

— Зачем ты вернулась? Зачем?

— Тамара, открытие этой тайны для меня тоже очень болезненно. Мне и сейчас стыдно за то, что мы с тобой натворили!

— Не надо меня пугать!

— Успокойся, женщина! Я не пугаю, я хочу с тобой договориться: пока табор в городе, мы с тобой друг друга не увидим. Я тебе прощаю попытку отравления, я все понимаю. Шантажировать тебя не собираюсь. Всё, и больше не приближайся ко мне!

— А девочка? Она жива? Где она?

— Тебе этого лучше не знать!

* * *
Рыч устал бегать за этой девчонкой. Он взрослый мужик, профессионал. А тут сплошные детские игры, прятки, переодевания. Он нанимался работать охранником, а не нянькой. Надо положить этому конец. Но как?..

И Рыч придумал, как…

Надо дать ей возможность набедокурить, а потом поймать на горячем. Поэтому когда Кармелита в очередной раз начала свои детские хитрости, Рыч не стал ей мешать. Дал спокойно покинуть дом. А потом устроил настоящую профессиональную слежку. Впрочем, особого профессионализма тут и не требовалось. Кармелита бежала, как на пожар. За всю дорогу ни разу не оглянулась.

И вот она прибежала к гостинице. Рыч улыбнулся. Именно этого он и ждал. Попалась рыбка на крючок. Так, вошла в гостиницу. Рыч занял уже хорошо знакомое место для наблюдения за номером Максима. Вот он, собирается куда-то. Вот она вошла к нему…

Все! Порядок, нужно срочно звонить Баро.

— Алло. Баро?

— Да, я…

— Кармелита у Максима.

Баро заскрипел зубами.

— Где это?

— В гостинице.

— Все. Жди меня. Я еду!

Когда Кармелита вошла к нему, Максим уже совсем собрался. Не много же он добра нажил в Управске! Один чемодан, картина и боль в сердце.

— Ты хотел сбежать?! — с ходу спросила Кармелита.

Максим промолчал. В последнее время он очень часто именно так отвечал на все вопросы.

— Ты хотел уехать, не предупредив меня. Почему?

— Я думал… так будет лучше, — наконец-то ответил Максим.

— А как же я? Ты обо мне подумал? Я хочу быть с тобой, — в глазах у нее стояли слезы.

— Я тоже хочу быть с тобой. Веришь? Я хочу быть с тобой!

— И поэтому убегаешь, — расплакалась Кармелита.

— А как же все ваши традиции, все твои родные, и, тем более, твой отец?! У нас нет будущего. Понимаешь? Нету!

— Как нет будущего?! Вот настоящее, вот — мы с тобой. Будущего не будет в одном случае, если ты сейчас уйдешь. Мой отец очень любит меня, и если он увидит, что я счастлива только с тобой, то он в конце концов примет тебя.

— Ты действительно хочешь, чтобы я остался?

— Да. Я… Я сохраню тебя. Ты только не отступайся. Верь в себя. Понимаешь? Верь в себя и в меня.

Кармелита сняла с себя подарок Рубины, подошла к Максиму и повесила цыганский оберег ему на шею:

— Этот талисман дала мне моя бабушка. Он охранял меня. А теперь будет хранить тебя. И с тобой не произойдет ничего плохого. Веришь мне?

— Верю…

— У нас все будет хорошо, я цыганка, я знаю…

Максим и Кармелита посмотрели друг на друга, как никогда еще не смотрели. Потом обнялись — не жадно, не страстно. А очень нежно и бережно, как будто боялись сломать что-то очень тонкое и хрупкое.

И поцеловались.

В этот момент в номер вошли Баро и Рыч.

— Кармелита!!! — окликнул Баро.

* * *
Как-то само собой сложилось, что следующую встречу Форс назначил Олесе там же, где и в прошлый раз, — в ресторане «Волга». Почему именно здесь? Честно говоря, он сам не понял. Началанализировать.

Устал от работы, от интриг, от всех этих бизнесовых склок? Да, наверно. Хочется совместить приятное с полезным — и дела обсудить, и, не торопясь, с симпатичной девушкой посидеть. Пожалуй, самое поразительное, что к Олесе, как к женщине, Форс при этом никаких чувств не испытывал. Ему было достаточно того, что люди оценивающе посматривали на их пару. «Так… Импозантный солидный мужчина… И девушка с ним… Да! На уровне… Соответствует…»

Потом мысли переключились на Астахова. Он совсем от рук отбился. Перестал слушать советы юриста и своего лучшего друга — Форса. Решил написать какое-то письмо Зарецкому. Наверно, каяться будет. А может, и нет. В общем, надо выяснить, что у него на уме. Для этого, в общем-то, и вызвана девушка.

Пока Форс размышлял, пришла Олеся. Он мимоходом посмотрел на часы:

— Пунктуальная. Просто настоящая разведчица. Радистка Кэт, Мата Хари. Возьми себе чего-нибудь.

— Спасибо. У меня мало времени.

— А заказать…

— Нет-нет, спасибо. Я правда очень тороплюсь.

— Тогда — сразу к делу… Я помог тебе, теперь твоя очередь.

Олеся напряглась:

— Хорошо, я вас слушаю.

— Олеся, я сегодня разговаривал с Астаховым. Миротворец, блин! Он принял в корне неверное, ошибочное решение. Я очень старался исправить его, но, увы, не удалось… Мне нужно письмо, которое сегодня должен написать Астахов. Так я буду хотя бы знать суть его предложений и буду знать, как нам защищаться дальше.

— Какое письмо?

— Адресовано Зарецкому. Принеси его мне.

— Да, но… Как же я это сделаю?!

— Ты работаешь в доме. Придумай что-нибудь!

— А если я не смогу?

— Сможешь! Идеальным вариантом было бы, если бы письмо вообще не попало к Зарецкому.

— Вы хотите, чтобы я украла?! Но меня же сразу уволят! А то и под суд отдадут…

— Я понимаю. Поэтому и говорю: красть не надо… Красть вообще некрасиво. Об этом и в святых книгах сказано: «Не укради!». А вот заповеди «Не ксерокопируй!» в Библии нет. А посему копия этого письма должна быть у меня в любом случае! Обязательно!

— Скажите, а можно… так… чтобы ни у кого ничего не брать?! Я хочу помочь! Но… не могу!

— Девочка моя, мы о чем с тобой договорились, когда я тебя из тюрьмы выпи кивал?! Да, я понимаю — нелегко заниматься непривычным делом в первый раз. А потом, может быть, как-нибудь и привыкнешь…

Форс задумался. К чему это словоблудие — зачем он красуется перед своим невольнонаемным работником. Правду-матку надо резать:

— И все же лучше, если бы у меня оказался оригинал. Это зачлось бы как… как… двойной срок. Извини за напоминание.

* * *
Обстановка была почти романтическая — Сашка пил пиво в кафешке, в нескольких сантиметрах от Маргошиной груди. Сашкина любимая все переживала неожиданный финал цыганского представления:

— Да, жаль, ливень хлынул. Концерт ваш раньше времени закончился.

— И очень даже хорошо, что раньше времени.

— Это почему? У тебя такой костюм забавный, медвежонок мой любимый. А если бы ты еще и запел… Я так ждала, когда петь начнешь.

Сашка понурил голову:

— Марго, признаюсь тебе, я не пою.

— Вот те на! Цыган, и не поет!

— Вот по лошадям я первый! А петь — не пою, слуха нет…

— Слух у всех есть! — строго сказала Марго. — Ну-ка напой что-нибудь!

— Что, прямо здесь, что ли?

— А чего в долгий ящик откладывать?! Вдруг у тебя талант!

— Ну, неудобно как-то. Здесь же люди.

— Люди, говоришь…

Марго задумчиво посмотрела на Сашку. Потом обвела взглядом кафешку. Негусто. В одном углу — два человека и в другом — три. Любовь к Сашке и его, Сашкина, уверенность в себе стоят того!

Марго решительно встала и громко сказала:

— Так, кафе закрыто, — и, пока никто ничего не успел сказать: — Санитарный час! Ближайшее культурное заведение — в тридцати метрах.

Посетители попытались возмутиться. Но эти хилые попытки были легко отбиты нежным напором Марго.

— Завтра приходите! Все будет замечательно. Прошу вас, завтра… Так, благодарю. Завтра ждем вас снова. Всего хорошего.

Марго заперла дверь кафе, подошла к растерянному Сашке, села за столик.

— Вперед. Давай, расслабься и спой чего-нибудь!

— Марго, я же тебе сказал, у меня слуха нет!

— Это не тебе решать! Давай пой! А я оценю.

— Ладно, но я тебя предупредил…

— Что у вас там есть? «Очи черные» — это русская песня или цыганская?

— Это русский цыганский романс.

— Ну, давай. В знак русско-цыганской дружбы!..

— Очи черны-я-а-а… — затянул Сашка неуверенно.

— А громче можешь?

— Очи страстныя-а-а…

— А еще громче можешь? Давай!

— Очи жгучия-а-а… И прекрасныя-а-а…

Сашка неуверенно замолчал.

— Посмотри, какой голос! Видишь?

— Теперь вижу.

— Тебе ж любой артист позавидует!

— Тебе понравилось?

— Конечно, отлично! Только теперь давай чуть по-другому. От души. И в унисон.

— В уни… что?

— В унисон, вместе то есть! Смотри, следи за моей рукой! Вступаем. И…

И они запели, сначала неуверенно и робко. А потом Сашка все уверенней вторил красивому мощному голосу Маргоши. И обнявшись, они затянули с такой страстью и искренностью, что сами чуть не прослезились:

Очи черные, очи страстные,
Очи жгучие и прекрасные.
Как люблю я вас, как боюсь я вас,
Знать, увидел вас я в недобрый час!..
* * *
Увидев отца, Кармелита испугалась по-настоящему.

— Папа, — совсем по-детски сказала она. — Я сейчас все объясню!

— Выйди! — коротко бросил Баро.

— Папа, я…

Максим не дал ей договорить, встал впереди, ограждая ее.

— Господин Зарецкий…

— А ты помолчи! Я с тобой потом поговорю. Кармелита, выйди!

— Папа, я выйду, но обещай, что ты ничего с ним не сделаешь!

— Я просто с ним поговорю. По-мужски!

— Знаю я ваши мужские разговоры! У него еще рана не зажила! Ну пожалуйста… Папа?!

— Хорошо. Я обещаю! Я раненых не добиваю. Рыч, уведи ее в машину. И ждите меня.

Кармелита вышла из комнаты (как можно быстрее, чтобы не идти рядом с Рычем). Напоследок с тревогой посмотрела на Максима.

Баро медленно подошел к Максиму, как будто собирался начать драку.

Макс стоял на месте, сложив руки на груди. Оба яростно смотрели глаза в глаза.

— Я предупреждал тебя, — сказал наконец Баро, — чтобы ты близко к моей дочери не подходил. Мне лучше знать, что ей нужно для счастья!

— А если вы его разрушаете?!

— Это ты его разрушаешь! Она невеста! Чужая невеста! А ты ее позоришь!

— Неправда! Я хочу ее сделать счастливой!

— Я гляжу, ты собрался уезжать. Ну так уезжай. И мне будет легче, и в городе будете спокойней.

— О чем вы говорите?

— О погроме, который ты устроил на кладбище!

— Я вам, господин Зарецкий, уже сказал, что не имею к этому никакого отношения!

— Я тебе не верю. Уезжай отсюда, по-хорошему прошу.

— Вы мне угрожаете, господин Зарецкий?!

— Я не угрожаю, я — предупреждаю… И больше предупреждать не буду. Надеюсь, ты меня понял.

— А если я не уеду?!

— Тогда я найду какой-нибудь другой способ избавиться от тебя.

Макс нервно рассмеялся:

— Да, я не сомневаюсь. Уж кто-кто, а я хорошо знаю ваши способы!

— Ты на что намекаешь?

— Ну, один-то раз вы меня уже пытались убить, господин Зарецкий.

— Что?!.. Я к этому не имею никакого отношения. И оправдываться перед тобой не собираюсь!

— Естественно, кто бы сомневался.

В самый разгар ссоры Баро вдруг поймал себя на мысли, что ему даже нравится дерзость Максима. Если бы он сейчас сжался, усох, увял — струсил, одним словом, Баро сказал бы себе: «И вот из-за этого я ругаюсь с любимой дочерью?» А так он, по крайней мере, видел достойного противника.

— Не хочешь слушать доброго совета — дело твое. Смотри, чтоб потом не пришлось об этом пожалеть!

— Разберемся. У меня своя голова на плечах есть!

— Ты бы о Кармелите подумал! Максим! Ты же ей жизнь ломаешь!

— Неправда. Я хочу, чтобы она была счастлива! И мы будем вместе! Вот увидите, будем!

— Много ты на себя берешь, смотри, не надорвись! Чтобы ты к моей дочери на пушечный выстрел не подходил! Надеюсь, на этот раз ты меня хорошо расслышал.

— Надеюсь, и вы, господин Зарецкий, хоть что-то расслышали из того, что я сказал.

Баро решил, что все сказано. Собрался уходить. Но он не мог позволить, чтобы последнее слово было не за ним:

— Смотри у меня, болтун!

Когда Баро вышел, Максим без сил плюхнулся на кровать. Почувствовал слабость, как будто вся кровь, что в нем еще оставалась, вытекла. Невероятно сильно, просто как-то болезненно захотелось увидеть Кармелиту. Распаковал, хищно раздирая бумагу, картину, ее портрет. В номер без стука вошел Палыч. Запыхавшись, бросился к Максу:

— Ты чего на кровати? Жив?!

— Жив, Палыч. И умирать не собираюсь.

— Это-то я понимаю. Главное, чтоб тебе не помогли в этом деле. Что это за цыган из твоего номера только что вышел? Уж больно грозен! Кто таков?

— А это отец Кармелиты… — Максим ненароком кивнул в сторону портрета.

— Хм-м. Ясненько, — хмыкнул Палыч. — Ну, я гляжу, отец ваше общение не очень-то одобрил?

— А ты, Палыч, сам как думаешь?

— Я свое уже отдумал…

— А я нет. Не знаю, что мне делать… С Баро мы еще большими врагами стали. В том, что Кармелиту люблю, я еще больше убедился. Наверно, все же уезжать нужно. Но Зарецкий мне угрожал. Так что даже не только из-за Кармелиты, а просто назло ему, чтобы показать, что не струсил, хочется остаться.

— Остаться? А как жить-то будешь? Работу-то потерял!

— Ну, Палыч. Руки-ноги есть, работа найдется. Пойду в истопники к тебе! Ты же знаешь, я никакой работы не боюсь. Заместитель Палыча Максим Орлов, а?

Но Палыч его уже не слушал. Старик пристально смотрел на талисман, болтающийся на груди Максима.

— Э-э, парень, брось трепаться. Ты лучше скажи, что это за штуковина?

— Амулет цыганский. Кармелита мне его подарила. Сказала, что защищать меня будет.

— Ерунда это… — грустно сказал Палыч. — Меня он что-то не сильно защитил…

— А ты тут при чем? — удивился Максим. — Амулет-то мне подарили.

— Да при том, Максимка, при том, — Палыч неторопливо достал из-за пазухи маленький мешочек, висевший на шнурке. — Ты вот это видел?

— Конечно, видел. Еще думал: «Что ж там Палыч такое носит, поближе к сердцу?» Только спросить стеснялся.

Максим вскочил с кровати, снял свой оберег. Поднес его к амулету Палыча — они были одинаковы. Абсолютно одинаковы. Кожаные мешочки. А к ним пришиты одинаковые золотые кругляшки.

— Да, Максимка, близнецы просто. Только с разницей лет в сорок. Стареют амулеты так же, как и люди.

— Как это получилось, Палыч, откуда?!

— Кто сделал твой амулет?

— Не знаю…

— Вспомни. Кармелита что-то говорила об этом?!

— Ну что-то, да… Что-то говорила…

— Что?! — Максим никогда не видел Палыча таким.

— Вроде ее бабушка сделала…

— Как зовут бабушку?

— Рубина.

— Рубина?! — Палыч схватился за сердце, сел на кровать, покачал головой, как будто отгоняя наваждение.

— Да, — продолжил Максим, — Рубина.

— Вот и пересеклись наши дорожки, — едва слышно сказал старик и повторил, с удовольствием выговаривая каждую букву: — Р-у-б-и-н-а…

— А откуда ты знаешь бабушку Кармелиты?

— Так ведь я тебе рассказывал…

— Что?.. — Максим был потрясен не меньше Палыча. — Так та цыганка, о которой ты рассказывал, и есть…

— Да. Да, — сказал Палыч. — Она самая и есть бабушка Кармелиты!

Максим точно так же, как несколько секунд назад его друг, схватился за сердце и сел на кровать. И так же недоуменно покачал головой:

— Получается, я сейчас всю твою историю повторяю. Да-а… Значит, ты тогда человека убил.

— У меня не было другого выхода… Я ведь безоружный был. Это брат Рубины достал нож. Пришлось спасать… И ее, и себя…

— Ну, так если это он нож вытащил, значит, ты просто защищался…

— Ну и что… Мне-то от этого не легче… Я… кровь ее родного брата на мне… Мать Рубины — Ляля — пуще всех тогда злилась. Я бы… я не знаю… я бы все отдал, только б он живой остался!

— Палыч, но Рубина-то жива! Тебе нужно с ней встретиться, объяснить ей все. Ну, Палыч.

— Пустое, Максим… пустое. Не надо никаких встреч. Она мне и так каждую ночь снится! А вживую увидеться… Зачем?.. Только хуже будет.

— Но ты же ее любишь до сих пор!

— И что с того?! Сорок лет не виделись — и не надо! Нет, нет, нет, никаких встреч…

— Зря, Палыч, борись… А может, она тоже о тебе думает?!

— Может… — сказал старик и вдруг вскинулся и заговорил уже другим, затвердевшим голосом: — И знать не хочу!.. И тебе в сотый раз советую, забудь свою…

— И что ты мне советуешь? Что?! Чтоб я, как ты, потом сорок лет мучался?.. Нет, я понял. Я поеду и встречусь с бабушкой Кармелиты!

— Дурачок… Зачем?

— Я ей расскажу про нас с ее внучкой! Я думаю, она поймет. И подскажет. Поможет мне. То есть нам с Кармелитой.

— Да ты ее и в глаза не видел!

— Ну, не видел. Зато из тюрьмы вытаскивал. Она поможет! Я ей… я этот амулет покажу. Ну не враг же она своей внучке! Она что-нибудь придумает, она поможет. Как Рубина скажет, так и будет. Скажет уехать, точно уеду!

Глава 36

Баро в бешенстве ходил вдоль и поперек Кармелитиной спальни:

— Ты что же, не знаешь, что цыганке нельзя оставаться наедине с мужчиной?!

— Папа, мы ничего плохого с Максом не делали!

— Как же! Конечно! Сам видел! Вы очень неплохо целовались! Как в кино! Стыд какой! Ты же невеста! Неужели ты не понимаешь, что позоришь меня?! В таборе и по всей слободе и так уже ходят разговоры, что ты тайно встречаешься с этим гаджо!

— Я ничего постыдного себе не позволила! А то, что тайно, в этом ты сам виноват! Ты же мне все запрещаешь! Разве не так?! Я уже взрослая! Я могу сама решать! Дай мне жить так, как я хочу!

— И как это, интересно?!

— Быть с тем, с кем я хочу! Не по законам вашим… нашим… И не по этим обычаям…

— Замолчи!!! Значит, это я виноват, что ты по мужикам бегаешь?!

— Ничего я не бегаю! Я встретилась один раз с Максимом!

— Во-первых, не один раз… А во-вторых, я запрещаю тебе даже думать об этом проходимце!

— Ты не прав, папа! Он честный и порядочный. Он бабушку из тюрьмы вытащил.

— Хватит про твою бабушку. Она тоже хороша! А его имя вообще при мне упоминать не смей! Ты обручена! И должна думать только о Миро, и замуж выйдешь только за него!

— Вот, проговорился! Значит, ты все-таки насильно выдашь меня замуж за Миро?

— Так всегда было!

— А тебя тоже насильно женили на моей маме?!

— Не смей! Не смей так говорить о маме!

— Почему?! Мне интересно — я должна знать.

— Она была цыганка!

— А я не люблю Миро. Понимаешь, не люблю!

— Не говори ерунды! Я сегодня же скажу Бейбуту, чтобы он засылал сватов!

— Но я не смогу жить по-твоему! Никогда не смогу! Что хочешь со мной делай!

— Разбаловал я тебя, — сказал Баро почти спокойно. — Слишком много себе позволяешь. Как я тебе уже объяснял, о свободе своей забудь! Ты ей плохо распорядилась! Будешь все делать, как я скажу.

Кармелита сжала руки в кулаки.

— Да, и вот что… Ты хотела стать артисткой?! У тебя есть такая возможность.

— Ты имеешь в виду, кривляться перед толпой отдыхающих на набережной?

— Постыдилась бы! Так о людях говоришь, о соплеменниках своих. Это их работа. И работа всех твоих предков, между прочим!

— А я больше не хочу с ними выступать!

— Будешь! Я тут все просчитал… Будем заброшенный театр восстанавливать. Мне давно пора было за это дело взяться. Спасибо, Бейбут подтолкнул. Театр, ресторан, казино — все, что требуется для большого развлекательного центра. К нам издалека ехать будут… А ты начнешь репетировать под надзором Бейбута.

* * *
Как же мерзко! Как мерзко шпионить, лазить по чужим столам, ящичкам, выискивая нужное письмо…

С тряпкой для вытирания пыли в руках (отличное прикрытие) Олеся искала письмо, о котором говорил Форс. Начала перебирать бумаги, лежавшие по всему столу.

И тут зашел Астахов:

— Что вы здесь делаете?

Олеся беспомощно, растерянно, посмотрела на него. На глаза навернулись слезы.

— Я… я… пыль протираю, бумаги стопкой складываю. У вас такой беспорядок на столе!

Астахову стало неловко. Это его бич с детства — захламленный рабочий стол. Как мама его ни ругала (а потом — жена), толку никакого. Нечего сказать, молодец! Сам виноват, а на девочку набросился. Вон — до слез довел… Как же убирать, не собрав бумаги, тонким слоем рассеянные по всему столу?

— Ну да, да. Все некогда. Руки не доходят.

— Не страшно, — улыбнулась Олеся. — Теперь же есть я. Я постоянно буду все убирать и аккуратно складывать. У вас же работы, наверно, очень много. Ведь так?

«Боже мой, — подумал Николай Андреевич. — Неужели хоть один человек на свете заметил, что у меня много работы?!»

— А не обманете?! — спросил он шутливо.

— Ну что вы! Нет, конечно! Я вообще никогда не обманываю, — сказала Олеся и тут же прикусила язык — а как назвать то, что она сейчас делает, разве это не обман?

Звонок астаховского телефона прервал Олесины размышления.

— Алло! Да?!. Да-да, конечно. Документы готовы. Да. Проект согласован… Бумага? По факсу? Да, вижу. Уже ползет, — Астахов ловко вытащил бумажку из факса, быстро пробежал ее глазами. — Понятно. А что говорят юристы?.. Ясно. Выезжаю. И сейчас же отправляю письмо Зарецкому.

Астахов закончил разговор, нажал кнопку:

— Елки-палки, тороплюсь… И Тамара куда-то ушла. Олеся, вы умеете пользоваться факсом?

— Ну, конечно! Я же…

«…бухгалтером работала», — хотела сказать Олеся, но вовремя спохватилась, вспомнила, что в этом доме она не бухгалтер, а горничная.

— …я же девушка сообразительная, — выкрутилась Олеся.

— Так вот, сообразительная моя, — сказал Астахов, незаметно для самого себя переходя на «ты». — Я сейчас должен срочно убежать, а ты, пожалуйста, отправь это письмо по этому вот номеру. Все! Я в тебя верю! Пока! — и убежал.

Господи, ну зачем же так! Он сам ей дал в руки тот документ, который она должна была найти и скопировать, а еще лучше — уничтожить. Лучше бы Николай Андреич наорал на нее, обозвал как-нибудь, тогда проще было бы шпионить и подличать. Атак…

Олеся прочла письмо.

«Уважаемый господин Зарецкий, я прошу вас о встрече, поскольку отношения между нами так до конца и не выяснены. Уверяю вас, что я не преследую цели разрушить старое цыганское кладбище. Я сделаю все, что от меня зависит, чтобы избежать этого. Хотелось бы понимания и сотрудничества с вашей стороны. Астахов Н.А.»

Хорошо написано. Вроде документ, канцелярщина, а как-то тепло, уважительно, так, чтобы хотелось сотрудничать с этим человеком. Олеся с ужасом почувствовала, что человек, которого она должна ежесекундно предавать, нравится ей все больше.

Что же делать?

Она положила письмо на стол, опустила на него голову.

И заплакала.

Бесслезно, беззвучно, безнадежно…

* * *
Олеся шла на очередную встречу с Форсом в VIP-кабинет ресторана быстрым решительным шагом. Как трудно делать выбор, если нет ни одного хорошего варианта. Все подленькие, только по-разному.

Но она свой выбор сделала. Теперь нельзя скулить. Форс не уважает слабых. При нем нужно быть сильной, и тогда, может быть, удастся что-нибудь выторговать…

Форс очень обрадовался, увидев письмо, тут же принялся его читать:

— «Уважаемый господин Зарецкий, я прошу вас о встрече, поскольку отношения…» — и дальше перешел на скороговорку, закончив чтение, восхищенно посмотрел на Олесю. — Молодец. Ты профессионально растешь на глазах. Я даже не ожидал… Как тебе удалось добыть оригинал письма?

— Не важно.

— Согласен… У каждого должны быть свои секреты мастерства. Когда Астахов отправил его Зарецкому?

— Он не отправлял его Зарецкому… Он поручил это сделать мне, а я принесла его вам…

Форсово лицо расцвело радостной улыбкой:

— Олеся, ты чудо! За это надо выпить.

— Леонид Вячеславович, вы довольны?

— Ну конечно!

— Вы сказали, что это зачтется вдвойне. Теперь, надеюсь, мы квиты?!

Радостная улыбка сползла с лица юриста. Взамен появилась ехидная ухмылка:

— Деточка, ты забыла, я тебе еще кое-что сказал. «Трудно делать такие вещи в первый раз». Это значит, что будет второй, третий, пятый, десятый…

Олеся вспыхнула:

— Не надо было мне брать это письмо! И больше я так никогда делать не буду!

— А вот это, дорогая, — дудки! Решать, расплатилась ты или еще нет, буду я, а не ты! Что скажу, то и сделаешь! И столько раз, сколько нужно. Понятно?!

Олеся убежала из ресторана. Все бессмысленно.

В этой жестокой игре все ее расчеты оказались мелкими детскими хитростями.

* * *
В таборе местные детишки подсказали Максиму, где палатка Рубины. Для них ничего необычного не было в том, что заезжий ищет старую гадалку. Ну, приспичило человеку — и все.

Максим шагнул в палатку, как в воду нырнул:

— Здравствуйте, вы помните меня?

— Здравствуй. Скорее чувствую, чем помню. Зачем пришел?

— За помощью.

— Садись, — сказала Рубина, указывая на топчан в углу.

Максим сел. А она всмотрелась в него долгим, пристальным, изучающим взглядом:

— Ну рассказывай, какая такая помощь тебе понадобилась. Чего ты хочешь?

— Не я, а мы хотим. Мы вместе с Кармелитой.

— Что же вы хотите вместе с Кармелитой?

— Вас уважают, к вашему слову все прислушиваются, только вы можете изменить мнение ее отца обо мне… Понимаете, мы хотим быть вместе!

— Это невозможно!

— Но почему?!

— Потому что таковы правила! И лучше будет, сынок, тебе сразу же уйти! Тебе никогда не быть с Кармелитой!

— Вы хотите, чтобы я ушел, убежал, уехал. Да? Вы хотите, чтобы я перестал за нее бороться? До свидания, извините!

Максим вскочил с места.

— Стой! — решительно, и в то же время по-доброму, сказала цыганка.

Максим замер.

— Что же ты такой горячий! — Это прозвучало как похвала, а не осуждение.

— Скажите, неужели так не бывало, чтобы цыганка любила нецыгана? — спросил Максим с надеждой.

— Бывало… Только такая любовь ходит рядом со смертью.

— Не всегда же?

Рубина замолчала. Видно, больно было ей отвечать. И все же сказала:

— Всегда…

— Я… я не верю вам.

— Жаль!

— Так не может быть. Так не должно быть… Что же вы делаете с нами? Почему вы не оставляете нам выбора? Как так можно? Мы просто два человека, которые любят друг друга. Мы же не звери, чтобы следить за нами! Зачем загонять нас в угол, заставлять идти на какие-то отчаянные шаги?

— Я тоже когда-то так думала… Только пустое это все. Поверь мне. И не говори так, не говори, сынок… Накличешь беду.

— Не страшно! — Максим достал из-за пазухи талисман Кармелиты, поднял его над головой. — С этим мне ничего не страшно. Она отдала мне самое дорогое, что у нее было, — ваш подарок. Кармелита сказала, что это защитит меня. От всего. До свидания!

Как же он напоминал сейчас Рубине человека, которого она любила много-много лет назад! И как она боялась сейчас за эту чистую, светлую душу…

— Мальчик мой, что должно случиться — того не изменить. Что написано в Книге Судеб — то исполнится, И ни мне решать, ни тебе, ни Кармелите. Мы бессильны…

— Но что-то вы же можете сделать? Хотя бы попробовать… Например, поговорить с ее отцом?! Ведь у вас уважают старших, прислушиваются к ним…

Рубина на миг представила такой вот разговор с Баро и то, чем он наверняка закончится.

— Сынок, это ничего не даст. Рамир чтит законы, а законы против вас. Смирись…

— То есть нет никакой надежды? — совсем тихо спросил Максим.

И вновь Рубина ответила не сразу. Очень трудно отнимать у человека последнюю надежду. Но ведь еще хуже говорить ему напрасные слова!

— Никакой…

Раненым зверем Максим выскочил из палатки. Швы разболелись так, будто сейчас его второй раз ударили ножом. Хотелось биться в истерике. Выть, кричать. Бревном кататься по земле. Вскочить и пинать все, что попадется под ногу и под руку.

Вместе с пульсом и током крови по всему телу разносились слова: «Никакой… Надежды никакой…».

Он бежал в глубь леса. И с ужасом представлял, что вынужден будет вернуться в город, подаривший ему столько боли, еще один раз. Последний. Чтобы забрать Ее портрет и чемоданчик. А дальше — навсегда убраться отсюда! Забыть, что есть в мире такое место — Управск… Смотреть на портрет Кармелиты, как на красавиц из Третьяковки. Да, хороша, прекрасна, совершенна. И что с того? Все равно ведь недоступна. Прочь отсюда! Зря он сбежал из родных мест. Самостоятельная жизнь не сложилась. Прочь. Прочь. Прочь.

* * *
И вдруг какая-то маленькая, едва уловимая мысль проклюнулась цыпленком. И он почувствовал это, не дал ей умереть, потеряться… Потому что мысль эта давала надежду. Даже после того, как последняя из них была пышно похоронена.

Максим испугался, что мысль эта исчезнет, потеряется, не успев окрепнуть. Так когда-то на руках у него умирал инкубаторский цыпленок. Один из десятка, купленных мамой. А Максим, совсем маленький, пытался его спасти. Прижимал к груди, давая свое тепло, дышал на него, пытаясь вдохнуть жизнь. Но тогда ничего не помогло.

Для него это была трагедия. А в строках гроссбуховской Книги Судеб — всего лишь выбраковка, неизбежная часть инкубаторского процесса.

Однако сейчас мысль эта окрепла. И оживила в памяти слова Кармелиты: «Посмотри на руку. Шрам от ножа изменил твою судьбу. Теперь возможным станет то, что раньше было невозможно!» Беседа тогда полилась дальше, не останавливаясь на этих словах. Но сейчас они стали для Максима последней соломинкой, помогающей выплыть, не утонуть в безнадеге.

Не-е-ет. Он не уедет. Никуда не уедет! Чтоб не мучаться потом, как Палыч, от мысли, что могло счастье сложиться, да не сложилось…

Он останется в этом городе. Пусть его убивают, режут! Он остается, слышите! Он будет драться за свою Кармелиту. Как всегда делали те, кто любят!

Эпилог

Нет, не отпели волжские соловьи дорогим моему сердцу Максиму и Кармелите. Не отшелестела им буйная трава, не отжурчали приволжские ручьи и сама Матушка-Волга. Древнее неостановимое цыганское колесо сделало в их судьбе лишь первый полный оборот из пяти, обещанных мудрой всевидящей цыганкой Лялей.

Катится жизнь дальше. Катится. На гору ли, под горку?

Кто знает…

Телесериал «КАРМЕЛИТА»

производство

ТВОРЧЕСКОГО ТЕЛЕВИЗИОННОГО ОБЪЕДИНЕНИЯ

по заказу ВГТРК

по идее

Елены ИМАМОВОЙ

Разработка сюжета

Елена РОМАНЕНКО

Михаил СОКОЛОВСКИЙ

Сергей КУШНИР

Джон КУРАТОВ

Светлана НЕСТЕРОВА

Ольга ДОЛГАЛЁВА

Режиссер-постановщик

Рауф КУБАЕВ при участии

Юрия ПОПОВИЧА

Оксаны БЕЛЕЙЧИК

Вероники АНДРЕЕВОЙ

Операторы-постановщики

Эмиль КИРЕЕВ

Сергей ШЕВЧЕНКО

Виктор ПИЩАЛЬНИКОВ

Художники-постановщики

Евгений СТРИЛЕЦКИЙ

Светлана СОСНИНА

Композитор

Дмитрий ДАНЬКОВ

Исполнительные продюсеры

Михаил МОЛОТОВ

Галина КЛЮЕВА

Марина ШАХВАТОВА

Продюсеры

Юрий БЕЛЕНЬКИЙ

Елена ИМАМОВА

В ролях:

Юлия ЗИМИНА (Кармелита)

Алексей ИЛЬИН (Максим)

Александр СУВОРОВ (Миро)

Денис МАТРОСОВ (Антон)

Алена СЕМЕНОВА (Света)

Николай ЛЕКАРЕВ (Баро)

Александр ФУРСЕНКО (Бейбут)

Александр ФУРСЕНКО (Охранник Баро)

Ирэна МОРОЗОВА (Рубина)

Ляля ЖЕМЧУЖНАЯ (Земфира)

Надежда БАХТИНА (Люцита)

Степан СТАРЧИКОВ (Астахов)

Ирина СЕНОТОВА (Тамара)

Вадим АНДРЕЕВ (Форс)

Борис НИКИФОРОВ (Пал Палыч)

Ирина ЯЗВИНСКАЯ (Олеся)

Самад МАНСУРОВ (Игорь)

Александр КРУШ (Сашка Кружка)

Александр КОЛЬЦОВ (Рыч)

Ольга ЛЫСАК (Марго)

Аэлита ЮХАЕВА (Груша)

Михаил СОЛОДОВНИК (Халадо)

Владимир ЧЕРЕПОВСКИЙ (Степан)

Юлия МАКСИМОВА (Розаура)

Андрей ОГЛУ (Вася)

Роберт КРЫЛОВ (1-й сын Розауры)

Николай БЫДИН (2-й сын Розауры)

Эльза ИОНОВА (1-я дочь Розауры)

Надежда КРЫЛОВА (2-я дочь Розауры)

Егор БАРИНОВ (Рука)

Андрей БАДИН (Леха)

Федор ГИРУСОВ (Следователь)

Александр БАЗОЕВ (Чиновник)

Светлана НЕХОРОШИХ (Врач)

Марина ЗАЙЦЕВА (Алла)

Ирина НЕХОРОШИХ (Соня)

Станислав КОСТЕЦКИЙ (Священник)

Алексей СКУРАТОВ (Бармен)

Ирина ГРИГОРЬЕВА (Полякова)

Михаил БЕЛЕНЬКИЙ (Скупщик золота)

Татьяна ФУРСЕНКО (Рада)

Дарья ЮРЧЕНКО (Кармелита в детстве)

Сергей БЫДИН (Миро в детстве)

Антон КРЫНИН (Друг Кармелиты)

Юрий ФИЛАТОВ (Администратор ресторана)

Игорь МОШКАРКИН (Судья)

Олег МАТВЕЕВ (Обвинитель)

Сценарная группа Антонина БЕНЕДИКТОВА, Ольга ЕРЁМИНА, Леван ГАЛУСТОВ, Елена ЯСНОВА, Валерий ЦИКАЛОВ, Вахтанг ЛАШАУРИ, Игорь ШАРОВ, Сергей СТЕПАНОВ, Валентина СЕДЛОВА

Главный редактор Елена НЕЧАЕВА

Художник по костюмам Елена ПЕРЕС

Художник-гример Снежана ПОЛОСИНА

Технический директор Эдуард ИМАМОВ

Постановщик танцев Анатолий ВЕРБИЦКИЙ

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.


Оглавление

  • Пролог
  • Глава 1
  • Глава 2
  • Глава 3
  • Глава 4
  • Глава 5
  • Глава 6
  • Глава 7
  • Глава 8
  • Глава 9
  • Глава 10
  • Глава 11
  • Глава 12
  • Глава 13
  • Глава 14
  • Глава 15
  • Глава 16
  • Глава 17
  • Глава 18
  • Глава 19
  • Глава 20
  • Глава 21
  • Глава 22
  • Глава 23
  • Глава 24
  • Глава 25
  • Глава 26
  • Глава 27
  • Глава 28
  • Глава 29
  • Глава 30
  • Глава 31
  • Глава 32
  • Глава 33
  • Глава 34
  • Глава 35
  • Глава 36
  • Эпилог
  • Телесериал «КАРМЕЛИТА»