О, я уйду, как никнут камыши,
Я отлечу, как отлетает эхо —
Пусть гибнет тело, клетка для души,
Для изначальной лёгкости помеха.
Любила я вечернюю зарю
И горных коз на склонах Киферона,
И вот, теперь сама я догорю,
Уйду, как листья отрясает крона.
Покорна я, раз мой настал черёд,
Мы — сёстры, жрицы, матери и жёны,
Хранительницы древних очагов,
Мы — не строптивы, мы храним законы.
Когда я в детстве слушала свирель,
Когда была я девочкой весёлой,
Любила травы, солнце и зверей,
Любила игры, ласточек и школу,
Всегда, бывало, думала — умру
И стрельчатою ласточкой прикинусь,
А если брат переживёт сестру,
Пусть ведает другую половину.
Ты не поймёшь, как с братом мы дружны,
Ты узнице на слово не поверишь,
Тиранам, видно, сёстры не нужны,
Ты рос один, ты был самодовлеющ.
Ты не поймёшь, что я была сестрой
Не брату только, а ветрам и влаге,
И голубым туманам над горой,
И дереву, упавшему в овраге,
Светилам ночи, камню и заре,
Чужому брату и чужой сестре.
Во славу боевого топора
Ты вырастал в своей суровой школе,
Но я ведь и тебе, тиран, сестра,
Когда велит мне сестринская доля.
Ты твёрд, тиран, ты прочен, как гранит,
Ты сам себе и памятник, и память,
Мы рождены, чтоб братьев хоронить,
А ты рожден, тиран, чтоб нами править.
Мы мучимся и всходим на костёр,
Нам не дано направить ход событий,
Но я умру сейчас за всех сестёр,
За братьев всех, и за тебя, правитель.
Я не была ещё ничьей женой,
Я не жалею — быть сестрой — почётней,
Всей полнотой, всей женской крутизной
Служила я моим друзьям бессчётным.
Дышала хвоей, знала первый снег,
Любила брата и его затеи,
Его дела. Я всем была для всех,
Прозрачней утра и ручья светлее.
Мне — умереть? Пожалуй, и умру —
Блаженных теней так свободна поступь,
А ты не верь так слепо топору —
Не знаешь ты, что все бессмертны сёстры.
Ты позабыл, тиран, что смерти — нет,
Я отошла без горечи и горя,
Я отдала свой потаённый свет
Алмазному созвездью Антигоны.
Я отлетела просто, как жила,
От детства к смерти я была готова,
Как будто жизнь ей прологом была,
В любой сестре я воскресаю снова.